1

Лицо у помещика Хэ пепельно-бледное, крутые брови нахмурены, губы плотпо сжаты.

Волоча по полу туфли, он ходит взад и вперед по комнате. Во рту у него кальян; вода в кальяне бурлит, синий дымок выходит из ноздрей и, клубясь, рассеивается в воздухе.

Приближается середина осени. Темнота за окном вселяет в душу страх; па небе ни единой звездочки. Комната освещена маленькой лампочкой, стоящей на кушетке; крохотное пламя то п дело вздрагивает. Все вокруг погружено в тишину, лишь изредка слышится собачий лай, который болью отдается в сердце – словно предвещая недоброе.

Помещик злобно топнул ногой и посмотрел на женщину, лежавшую на кушетке, жену слуги Гао, по имени Хуа, по прозвищу Тыква.

– Ну что, спать ляжете? – кокетливо спросила она. – Напрасно думаете о всяких пустяках! Все равно никому не удастся вас провести.

– Дура! Что понимают бабы?! – разозлился помещик и опять заходил по комнате. Наконец лег рядом с женщиной, отложил трубку в сторону и, уставившись в потолок, попытался сосредоточиться. Но в голове царил хаос, трудно было отделаться от навязчивых мыслей. Хуа взяла трубку и разожгла ее для господина.

– Вот вы никогда меня не слушаете! А я ручаюсь, что этим людям ничего не удастся сделать. Цин Мин-лу чепуху болтает. Ничего особенного не случилось, зря всполошились. К чему волноваться и на всю ночь лишать себя покоя? – Она подала ему трубку.

Помещик ничего не ответил. Протянул руку за трубкой и ущипнул женщину за ягодицу.

– Ай! Хозяин, озорник вы этакий! – Хуа вильнула бедрами.

Помещик сделал несколько глубоких затяжек. Трубка еще не была докурена, а им снова овладели мрачные мысли. Он заворочался, поднялся с кушетки и, охваченный беспокойством, нервно зашагал по комнате.

Ему казалось, что в деревне не все ладно. Пожалуй, последние события нарушат планы, которые он вынашивал вот уже два года. Эти негодяи просто бесчинствуют. В прошлом году они себе такого не позволяли… Надо насчет этого с кем-нибудь посоветоваться, что-то предпринять. И он велел Хуа позвать Ван Ди-синя.

– Он давно спит, – лениво ответила женщина.

– Ну и что! Разбуди!

– Ох и надоело! До чего же вы трусливы! Прямо как заяц. Всякая болтовня вас пугает. Правду говорят…

– Молчи, ведьма! – оборвал ее помещик.

Ван Ди-синь по голосу узнал Хуа, вскочил с постели и обнял ее.

– Вот не ожидал! Какая ты добрая!

– Отстань! Господин зовет, вставай скорее! Он ждет тебя в курительной комнате.

– Что за дела в полночь?

– Наверно, хочет поговорить о сборе аренды.

Ван Ди-синь вновь привлек к себе женщину.

– Да ну тебя!

К хозяину они вошли вместе. Ван Ди-синь пропустил Хуа вперед и трясущимися губами спросил:

– Что прикажете, господин?

– Подойди, Ди-синь. – Помещик нахмурился. – Сядь вот тут, есть одно дельце.

– Слушаю, господин. За вас я готов в огонь и в воду. Разве можно забыть своего благодетеля?

– Да, ты порядочный человек, именно поэтому я хочу с тобой посоветоваться. Именно поэтому… – Помещик многозначительно помолчал и продолжал: – Скоро праздник середины осени, а сборщика аренды, вопреки обычаю, пригласили лишь немногие; большинство арендаторов об этом и не заикаются. Вчера Мин-лу сказал, будто некоторые не думают платить аренду. Ты об этом что-нибудь слышал?

Ван Ди-синь неопределенно хмыкнул.

– Разумеется, слухи и до меня дошли, – ответил он. – Арендаторы и вправду что-то замышляют. Даже Линь Дао-сань, Гуй Шэн, Ван Лао-да с ними заодно. Собственно говоря, я не собирался сообщать вам, хотел раньше разузнать толком обо всем. Но раз вам стало известно, скажу: по-моему, нам нужно заранее подготовиться.

– Как именно? Что ты предлагаешь?

Качая головой так, будто у него созрел план действий, Ван Ди-синь приблизился к помещику и стал что-то шептать ему на ухо. Тот засмеялся.

– Значит, только эти?

– Есть еще, но главари – Лай Лао-да и Ли-цю, сын Цао Юнь-пу. Да вы не беспокойтесь. Сколько бы их ни было, им не провести нас.

– Вот и я то же самое говорю, а господин не слушает. Такой трусливый, боится этих скотов… – вмешалась в разговор Хуа, переводя взгляд с Ван Ди-синя на хозяина.

– Что понимают бабы! – буркнул помещик. Но теперь у него появилась некоторая уверенность, и он облегченно вздохнул. Помолчав немного, заметил: – Ладно, пусть будет так. Иди спать, Ди-синь. Скоро светать начнет. Утро вечера мудренее.

В дверях Ван Ди-синь обернулся, красноречиво взглянул на Хуа; та украдкой сделала ему знак рукой, затем подошла к двери и с шумом ее захлопнула.

 

2

Ночь выдалась прохладная. Сквозь тучи пробивалась луна, заливая все вокруг серебряным светом. Воды озера Волун были гладки, как зеркало, лишь изредка ветерок нагонял мелкую зыбь.

Издалека группами по два-три человека к озеру шли люди. Толпа на берегу, у клена, росла. На середине озера появились две лодки и тоже направились к клену; по воде побежали круги.

Лодки неслышно пристали к берегу; в них друг за дружкой стали прыгать люди.

– Отчаливай, Эр Ба-цзы!

– Больше никто не придет?

– Нет. С Цюэ-тоу что-то случилось.

Голоса звучали приглушенно. Кто-то тихо оттолкнулся шестом от берега. За мысом Шэтоуцзуй лодки повернули и причалили к острову Усун.

Люди бесшумно высадились на берег. Навстречу вышел Лай и помахал рукой:

– Сюда! Сюда!

Шли уже знакомым путем. Пробирались по узкой тропке среди зарослей камыша и через несколько поворотов очутились на открытом месте.

Вокруг стояла тишина. Настроение у всех было приподнятое: такие же собрания проводили крестьянские союзы в двадцать шестом – двадцать седьмом годах.

– Говорите не очень громко, – предупредил Лай. – Все собрались?

– Пожалуй, все, кроме Цюэ-тоу. Сейчас пересчитаем: один, два, три, четыре… Да, тридцать один человек!

Чтобы удобнее было разговаривать, Лай предложил сесть потеснее.

– Старший брат, начинай! – сказал Ли Хань-цзы. – А кто будет мешать, отведает моего кулака! – Его вспыльчивый нрав был всем известен.

– Согласны! Согласны! Пусть старший брат говорит первым! Не мешайте ему!

«Согласны!» – этот возглас, впервые прозвучавший в двадцать шестом – двадцать седьмом годах, вновь ожил на устах людей.

– Говори, брат! Согласны!

– Согласны! Согласны!

– Хорошо! – Лай быстро поднялся и, жестом успокоив людей, тихо заговорил: – Отцы и братья! Не будем терять время попусту! Мы собрались здесь не для того, чтобы выслушивать чьи-то указания и поучения, – пора потолковать начистоту. Кто прав – с тем согласимся; кто ошибается – того поправим. Вместе думать будем – я один всего знать не могу. А ты, брат Хань-цзы, не прав: драться не следует!

– Значит, нельзя? Ну, нельзя так нельзя! Просто я горячий. Это всем известно. А тебе, старший брат, я всегда верю. Если что не так сказал, побей, выругай меня, не обижусь. Едет?

Все засмеялись, а Хань-цзы, весь красный от смущения, опустил кулак. Однако Лай поспешил настроить всех на деловой лад:

– Хватит смеяться! Разговор предстоит серьезный!

– Замолчите!

– Почти каждому из вас ясно, зачем мы собрались здесь среди ночи. В этом году урожай лучше, чем в прошлые годы. Но он нелегко нам достался! Как же прокормить семьи? Пока зерно в наших руках, голод нам не угрожает. Так не допустим, чтобы у нас забрали зерно! Не отдадим последнее! Каждому охота жить! Уже полмесяца на рынке держится низкая цена на зерно: всего юань и два фэня за дань. Ручаюсь, что никому из нас не удастся полностью расплатиться с помещиком – для этого понадобилось бы отдать зерна раз в десять больше, чем у нас есть. Да еще надо рассчитаться за бобы, заплатить за аренду, внести десятки поборов и налогов, уплатить за содержание полицейских, выделить средства на дамбы… Кто может покрыть эти расходы? Если даже отдадим весь урожай, все равно не избежать тюрьмы. Случай с дядюшкой Юнь-пу лучшее тому доказательство: у него отобрали все сто пятьдесят шесть даней зерна, и еще не хватило трех даней и трех доу. Семья в шесть человек с голоду помирает. Я правду говорю. Ли-цю здесь, можете у него спросить. Давайте же решим, как сохранить свой хлеб, как дать отпор бандитам, которые хотят нас ограбить! Ведь мы хотим жить!

– Надо драться, черт подери!.. Хорошенько вздуть этих грабителей! – Ли Хань-цзы не сдержался, вскочил и, затопав ногами, разразился бранью.

– Хань-цзы! Опять ты за свое! – осадил его Лай. – Кого же ты сейчас собираешься бить? Сядь, еще успеешь подраться!

– Эх, брат! Твоя правда…

Общий хохот не дал ему договорить. Хань-цзы вновь покраснел.

– Прекратить смех! – крикнул Лай. – Пусть каждый выскажется: как лучше рассчитать свои силы и дать по рукам грабителям. Начнем слева: первый ты, Ли-цю!

Ли-цю спокойно встал:

– Мне не на кого жаловаться, сам попал впросак. Вовремя не сообразил, как помешать отцу. Он позвал сборщиков, и те отобрали у нас все зерно. Сейчас голодаем. Отец заболел, денег на лечение нет. Могу сказать одно: пусть никто не надеется, что можно хозяев не обидеть и для себя поблажки добиться. Возьмем к примеру моего отца. Сколько поклонов ни бил, сколько ни плакал, все равно не уступили ни полшэна. На проценты растут проценты. Все заберут, и то не расплатишься. И не надейтесь вымолить что-нибудь у этих псов! От них и во сне милости не увидишь!

– Все слышали! Ли-цю говорит: «Нет смысла плакаться перед хозяевами, все равно с каждым из нас обойдутся, как с дядюшкой Юнь-пу». Поэтому нечего церемониться с этими бандитами. А ты как думаешь, дядюшка Длинный Нос?

– В этом году собрали чуть больше девятнадцати даней, едва хватит нам со старухой. Да если они придут, я буду драться. Умру, а не отдам! Мне все равно уже недолго жить. Полжизни прожил!

По толпе прокатился одобрительный гул.

– И я скажу то же самое! – закричал Линь Дао-сань. – Вчера помещик велел этому негодяю Ван Ди-синю запугать меня: если, мол, не внесу аренды до праздника, меня посадят. А я ответил: «Для вас у меня нет зерна! Если хотите – силой забирайте!» Стал он меня добром просить. Моя старуха не стерпела – лопатой его до ворот проводила!

– Верно! Ай да умница твоя жена! Этих мерзавцев лучше всего угостить лопатой по заду!

Дошла очередь и до Хань-цзы.

– Брат, только не смейся! Если понадобятся кулаки, можете рассчитывать на меня. Этих трусов и за людей-то считать нельзя, а мне терять нечего!

– Наш Хань-цзы силен! – бросил кто-то из толпы.

Люди выступали один за другим. Единственная мысль владела всеми – отстоять хлеб. Глаза горели нетерпением. Жители Чжанцзяча, Чэньцзымина и Яньпинсы уже подготовились к борьбе и прислали делегатов узнать, поддержат ли их крестьяне Цаоцзялуна. Ночью предстояло выработать общий план действий и связаться с соседями, чтобы в нужный момент иметь союзников.

Решение было единодушным: никто не должен вносить поборы и арендную плату. Пусть подыхает тот, кто пойдет против своих собратьев или по доброй воле станет прихвостнем богачей! Если помещики пришлют слуг за арендой – гнать их в шею. Не трусить перед полицией и не прятаться по домам. Лучше всем, от мала до велика, выйти на улицу, упасть на колени, а потом подползти к солдатам ближе и неожиданно напасть! Оружие отнять, а солдат всех до единого перебить! Люди убеждали друг друга разделить между собой обязанности и не терять времени зря. В первую очередь надо уговорить упрямцев стариков, связаться с жителями Чжан-цзяча, Яньпинсы и Чэньцзымина. Все бедняки – одна семья…

Луна клонилась к западу. Сердца крестьян переполняли гнев и радость. Лодки качнулись, едва слышно ударили весла по воде. Прощаясь у высокого клена, люди группами расходились.

 

3

Цао Юнь-пу с трудом поднялся с постели. Неверной походкой побрел к выходу, одной рукой опираясь о лавку, другой – держась за стенку. Старик едва держался на ногах. Двадцать с лишним лет болезнь его обходила, а нынче едва не отправила на тот свет. Весь мир, казалось, изменился, и сам он стал совсем другим.

– Эх! День ото дня все хуже, – пробормотал старик, – долго ли еще протяну?

Он тяжело вздохнул, сел на ступеньку и привалился к стене.

Потом привстал и осмотрелся вокруг. Безжизненный взор его остановился на пустом амбаре. Сердце пронзила острая боль: он вспомнил свое золотое зерно. Что поделаешь? Дядюшка Цао крепче стиснул зубы и отвернулся. «В этом же году даже небо недоброе», – думал он, глядя на хмурое небо. Потом перевел взгляд на любимое поле, но в глаза ему бросилась усадьба ненавистного помещика Хэ, и сердце защемило еще сильнее.

Старик едва не упал. Закрыть бы глаза, чтоб не видеть этого мира лжи и насилия! Но обида была слишком горькой, он не мог уйти с ней в могилу. Он должен протянуть еще несколько лет: будет же когда-нибудь конец этим бесчинствам!

Дядюшка Цао уже не сердился на старшего сына, он злился на самого себя: не послушал Ли-цю! Теперь амбар пуст, напрасно пропали труды, а ведь Ли-цю ему родной сын, добра хотел семье. Да и разве найдешь на свете такого дурня, который стал бы губить своих близких?! Ли-цю уже рассказал ему о том, как люди отказываются звать сборщиков налогов и вносить аренду.

«Я сам одурачил себя! Тысячу раз кланялся в ноги, а вот пришлось собственными руками открывать амбар и выгребать все до зернышка!» – упрекал себя старик.

Почти совсем стемнело, а сын все не приходил. Дядюшка Цао с трудом вошел в комнату и сел на постель. Шао-пу стал было накрывать на стол, но отец замахал на него рукой, давая этим понять, что хочет подождать сына и поужинать с ним вместе.

Теперь Ли-цю был самым активным в деревне. За несколько дней привлек на свою сторону немало сельчан. Ему даже некогда было поесть, домой возвращался ночью или на рассвете.

Но в этот день он вернулся раньше обычного. С ним пришло еще несколько человек.

– Как себя чувствуешь, дядюшка? Лучше тебе? – спросил Лай, всегда приветливый и веселый.

Старик кивнул ему и горько усмехнулся. Ему хотелось принять гостей по всем правилам, он попытался встать, но пошатнулся и едва не упал.

Эр Ба-цзы испуганно подбежал к нему и уложил в постель.

– Не беспокойся, старина, лежи спокойно, ведь ты едва держишься на ногах!

– Раньше хоть до дверей добирался, а нынче и встать не могу. Эх, старые кости!

– Ничего, скоро поправишься! Главное, не волнуйся!

– Спасибо, братец Лай! Как у вас дела?

– Пока хорошо!

– Аренду внесли? Что будете делать с этими разбойниками?

– Что будем делать? Если только они не перебьют нас, аренды им не получить. Погибнем, а от своего не отступим!

– Да, другого выхода нет. Я по своей глупости в дураках остался. Знать бы раньше, что эти негодяи… я бы… Эх! – Непрошеные слезы потекли по щекам старика.

– Что зря убиваться – ничего теперь не вернешь. Наперед надо умнее быть!

– Эх, брат, у нас в доме пусто. Что есть будем?

– Не тужи, старина! Поддержим друг друга.

– Дорогой брат! Мой сын во всем будет тебя слушаться!

Сознание вины тяготило старого Цао. Он любил всех этих парней, от прежней ненависти не осталось и следа. Они были такими энергичными, не то что он, ни на что не пригодный, больной старик.

За разговорами время бежало незаметно. Лай стал торопить Ли-цю. Медлить нельзя. Этим мерзавцам Ван Ди-синю и Ли Мао-шэну здорово досталось, и помещики с минуты на минуту могли вызвать солдат и отомстить арендаторам.

– Самое главное сейчас – это держать связь с деревней Чэньцзымин! – сурово говорил Лай. – Ты, Ли-цю, ночью сбегай туда, повидайся с Чэнь Пинь-санем, подробно разузнай, куда отступать, если туго придется.

– Ладно! – ответил Ли-цю. – А кого ты собираешься послать в Яньпинсы? Там сейчас тревожно! Вань-сянь сказал, что скоро придут солдаты – хотят принудить людей платить аренду! Если тамошние крестьяне подчинятся, нам тоже придется несладко. Надо непременно послать туда человека!

– Конечно! Но и в Чэньцзымин сходить нужно, иначе нам некуда будет отступать. В Чжанцзяча дела лучше, чем у нас. Говорят, будто негодяй Ли Да-цзе от страха не решается нос высунуть на улицу и об арендной плате даже не заикается!

– Ты прав, в Чэньцзымин сходить надо! Но стоило бы предупредить Гуй-шэна, чтобы ночью были настороже и не ложились спать. Осторожность не помешает! Ли Мао-шэн – хитрая бестия!

– Знаю! Ну, отправляйся, Ли-цю, времени в обрез! – торопил юношу Лай.

Дядюшка Цао взял сына за руку и дрожащим голосом сказал:

– Сынок, береги себя!

– Будь спокоен, отец.

Ночь выдалась светлая, на небе мерцали звезды. Стояла поздняя осень, холодный бодрящий ветерок дул в лицо.

Поля молчали, словно в ожидании чего-то значительного.

 

4

Помещик Хэ поднялся чуть свет и, едва сдерживая ярость, нетерпеливо расхаживал по комнате, поджидая Ли-саня. Ему и во сне не снилось, что в этом году будет так трудно собрать арендную плату.

Его слуги оказались ни на что не годными: болтали много, – как дошло до дела, скисли.

Вдруг из внутренних покоев выбежала разодетая Хуа и слегка задела его, пробегая мимо.

– Куда понеслась? – крикнул помещик. – Ишь вырядилась с утра!

– Что вы, хозяин! Госпожа сказала, в задней комнате Ван Ди-синь так кричит, что душа разрывается! Всю ночь стонал. Она и попросила меня посмотреть, не сломана ли у него рука.

– Черт с ним! Вели ему убираться отсюда, мерзавцу! Все мне испортил!

Женщина неслышно выскользнула из комнаты, а помещик снова погрузился в размышления.

Да, он неумело подобрал людей! Знать бы заранее, что этот негодяй Ван Ди-синь окажется таким тюфяком, ни за что бы ему не доверял. А теперь где выход? Дело зашло слишком далеко!

В дверях показался Ли-сань, и господин Хэ поспешил ему навстречу:

– Доброе утро!

Ли-сань силился улыбнуться, но брови его были нахмурены.

– Доброе, говорите? А сами небось давно меня поджидаете?

– Нет, нет! Только что встал! Проходите, пожалуйста, садитесь! Гао, вскипяти чай!

– Не беспокойтесь, господин Хэ! – смягчился Ли-сань. – Ну, как вы думаете уладить неприятности? Вы еще легко отделались! Мне и господину Цзин-саню досталось куда больше. Сборщики налогов избиты, на них живого места нет; принесли их, а они и шевельнуться не могут. Боюсь, как бы Мао-шэн не отправился на тот свет. Не пошли вы сегодня за мной, сам бы пришел за советом.

– Я думаю вызвать солдат, чтоб схватили главарей и расправились с бунтовщиками.

– Господин Цзин-сань тоже так думает. Но, по-моему, не стоит этого делать. Лян Мин-дэн, должно быть, обиделся на меня. Когда в прошлый раз он прислал солдат для сбора подати, мы отказались от его услуг, решили сами собрать положенную ему долю. Тогда его солдаты получили только с семьи Цао Юнь-пу. А теперь мы даже своей арендной платы взыскать не можем и просим его прислать солдат. Он будет вправе упрекнуть нас.

– Этого не случится, папаша Ли-сань! Да и какое значение имеют сейчас подобные мелочи? Если крестьяне откажутся сдать зерно, Ляну тоже плохо придется: его солдатам нечего будет есть! Как же он посмеет отказать нам? Неужто он так глуп, чтобы оставаться в стороне?! Ведь у нас с ним одна судьба. Без нас он и одного дня не продержался бы!

– Тоже верно! А сколько человек вы собираетесь просить? Я слышал, по другим деревням уже разосланы солдаты.

– Много просить – расходов не оберешься, мало – не справятся: надо попросить два взвода. Пусть прежде всего схватят зачинщиков. Затем расселить солдат в наших домах: по три – пять человек. Например, у вас, у господина Цзин-саня, у меня. А остальные вместе с нашими управляющими будут ходить по дворам и собирать аренду. Так, пожалуй, дня за четыре почти все свое вернем.

– Ладно, поезжайте в поселок, а мы с господином Цзин-санем подготовимся к встрече солдат. Черт возьми! Надо проучить этих голодранцев! Ну, до завтра!

– До завтра!

Когда помещик пришел к начальнику штаба Ляну, тот долго молчал, искоса поглядывая на посетителя. Наконец сказал:

– Как вы могли допустить беспорядки? Почему не пришли раньше? Мои солдаты уже разосланы, в этом году почти везде неспокойно. Я полагал, у вас все благополучно. Кто же знал…

– Так оно и было сначала! – пытался убедить его помещик. – Но потом появились эти активисты. Они подбивают арендаторов не сдавать зерно. Уважаемый начальник, если вы пошлете хотя бы взвод, ручаюсь, мы усмирим их. Только бы схватить главарей!

– При штабе всего восемь солдат. Кого же посылать? Придется просить помощи в уезде. А там, знаете, что скажут? Вот, мол, не могут справиться с несколькими деревнями, где уж тут надеяться покончить с коммунистами! Вы, господин Хэ, человек умный, ну скажите, неужели из-за вас я должен поступиться своим авторитетом?

– Конечно, нет! Но, господин Лян, сделайте для нас что-нибудь! Может быть, отзовете солдат из других деревень, например, из Шибача или Яньпинсы?

– Что вы! Вчера ночью в Яньпинсы вспыхнуло три пожара, а сегодня утром пришлось дополнительно посылать почти взвод солдат в Шибача. Взводный Ван доложил, что крестьяне собираются отобрать у солдат оружие!

– Неужели? – Хэ чуть не плакал с досады.

Начальник штаба машинально отпил глоток чая и, уставившись в потолок, погрузился в размышления. Наконец он хмуро поглядел на помещика и тихо сказал:

– Поступим так, я пошлю с вами четырех человек. Пусть возьмут главарей. Если дело примет серьезный оборот, немедленно вышлю подкрепление.

– Благодарю вас!

Помещик, расстроенный, уже в сумерках пустился в обратный путь в сопровождении четырех солдат весьма невзрачного вида.

Часа в два ночи Ли-цю, с трудом волоча ноги, вернулся домой. Не успел он переброситься с отцом несколькими словами, как вдруг раздался оглушительный грохот: кто-то колотил в ворота.

Старик еще не оправился после болезни, но, жалея сына, пошел открывать сам.

– Кто там?

– Я!

Не разобрав, чей это голос, дядюшка Цао открыл дверь и обмер: солдаты! Первым вбежал Гао, слуга помещика, вслед за ним четверо солдат с маузерами.

– В чем дело?

Не ответив старику, солдаты ворвались в дом.

– Вот он! Это Цао Ли-цю! – закричал Гао.

Солдаты кинулись на юношу и приставили к его груди маузеры.

– За что хватаете? Какое преступление я совершил?

– Не прикидывайся!

Солдат дал Ли-цю пощечину и надел на него наручники.

– Иди!

Старик наконец пришел в себя и бросился на Гао:

– Негодяй, это ты привел солдат! Отпусти его!

– Мерзавец! Сына схватил! – вторила ему мать, бросившись к Гао.

– Убери руки! Гаденыша вскормили!

Солдаты пинком отбросили старика в сторону и выбежали на улицу, таща за собой Ли-цю.

Дядюшка Цао и Шао-пу побежали за солдатами. Мать с малышом на руках следовала за ним, оплакивая свою судьбу. Наконец они достигли усадьбы помещика, но ворота были крепко заперты.

 

5

Кроваво-красное солнце висело высоко в небе.

Деревня Цаоцзялун была охвачена волнением. На пустоши толпился народ: мужчины и женщины, старики и дети шумели, волновались. Глаза их горели ненавистью.

– Все выходите! Смерть пришла! Никто не должен прятаться дома!

Казалось, море забурлило или началось извержение вулкана.

– Возьмем дом помещика! Освободим Ли-цю! Если погибать, так вместе!

– Верно! К дому помещика!

Толпа шумела, как морской прибой.

Впереди бежали родители Ли-цю. Потерять сына для них было все равно, что вырвать из груди собственное сердце. Теперь Цао окончательно понял: этим миром правят обманщики!

– Брат Лай! Ворота с утра заперты. Помоги открыть. Жизни не пожалею! Рассчитаюсь с мерзавцем помещиком!

– Прорвемся!

Шумною гурьбой люди окружили усадьбу. Трое солдат боязливо выглядывали из-за угла низкой стены. Люди напирали друг на друга и уже вплотную подступили к главным воротам. Но тут раздались выстрелы. Несколько человек, обливаясь кровью, со стоном упали на землю. Крестьяне еще больше ожесточились.

– Убийцы!

– Братец Шэ ранен! Ли Хань-цзы, возьми людей и штурмуй задние ворота!

Снова грянули выстрелы.

– Наддай! – кричали люди. Наконец ворота затрещали.

– Вперед!

Крестьяне потоком хлынули во двор.

Солдаты, стрелявшие из-за угла, обмерли от страха и побросали оружие.

– Бей их!

– Разорвать на куски!

– Сын мой! Где он? Где тот человек, которого вы вчера вечером забрали?! Говорите!

– Пощадите! Я не знаю!

– У-у, собаки!

Старый Цао подскочил к солдату и изо всех сил укусил его.

– Куда запрятали моего Ли-цю?!

– Пощадите! Скажу, дядюшка! Скажу!

– Куда?

– Утром отправили в поселок.

– Пропал сын! – Слезы ручьем хлынули из глаз старика.

– Пощадите… – вопили солдаты.

В это время через задние ворота во двор вломился Ли Хань-цзы. По-охотничьи зорко оглядевшись вокруг, он отыскал в толпе Лая и быстро спросил:

– Помещика нашли?

Нет еще!

– Негодяй! Наверно, удрал! Обыщем все хорошенько! Эр Ба-цзы, посторожи с улицы!

Толпа снова забурлила.

– Эй, гляньте-ка! Кто это?

Дядюшка Горбатый Нос одной рукой тащил мужчину, другой – женщину. Заливаясь смехом, он толкнул обоих к толпе.

– А-а! Оказывается, мерзавец Ван Ди-синь еще не подох?

Ли Дань-сань пнул его ногой.

– Ой! Смилуйтесь!..

– А-а! Это ты, ведьма! Убить ее! На, получай!

– Кому нужна эта грязная потаскуха!

Кто-то залепил Хуа крепкую оплеуху.

– Тащите их сюда! Свяжем вместе с солдатами!

Поиски возобновились. Неожиданно из дома выбежала госпожа с четками в руках.

– Господи помилуй! Господи помилуй! – бормотала она.

– Прикончить эту дохлятину!

Но никто не тронул старуху. Все искали помещика: не хотелось покидать усадьбу, не расправившись с ее хозяином.

– Погодите! Спрошу-ка у нее! – улыбаясь, проговорил Горбатый Нос – Говори, красавица, где твой хозяин?! Скажешь – отпустим!

– Папаша, я все скажу, только спаси меня и его! – Хуа показала рукой на Ван Ди-синя, распростертого на земле.

– Ну что ж! Отпустим вас, голубков нежных!

Все вокруг засмеялись. Женщине стало не по себе. Только было она собралась заговорить, как неожиданно подоспела госпожа и набросилась на служанку:

– Попробуй скажи! Тварь бесстыжая! Разрушила мою семью, спуталась с мужем, а теперь хочешь его загубить!

Помещица вцепилась в Хуа, в кровь исцарапала ей лицо; их с трудом растащили.

– Дядюшка Горбатый Нос, спаси меня!

– Сначала скажи!

– Он… они вместе с Гао… в шкафу!

– Добро!

Неистово крича, люди устремились к шкафу. Оттуда донесся испуганный шепот. Лай распахнул дверцы – помещик и Гао сидели на корточках, как две покрытые пылью статуэтки буддийских монахов, и дрожали от страха.

– А, вот вы, оказывается, где!

Ли Хань-цзы вытащил обоих и отвесил им пощечины. Глаза Цао метали молнии; словно голодный тигр, набросился он на Гао.

– Сукин ты сын! Погубил моего Ли-цю! Я убью тебя! – Из глаз крестьянина катились крупные слезы. Он ринулся на Гао и вцепился зубами ему в щеку.

Гао не проронил ни звука, зато помещик визжал, как боров под ножом.

Люди обрушились на него с руганью и побоями.

– Во время сева брал за зерно по одиннадцать юаней!

– А за бобы – шесть юаней и восемь фэней!

– Мою младшую сестру загубил!

– Моего Ли-цю!

Люди продолжали избивать помещика, но тут вмешался Лай.

– Эй, братья! Уже поздно! Вот-вот могут нагрянуть солдаты! А мы еще должны побывать у помещика Ли. Не стоит топтаться на одном месте!

– Ладно! Пойдем в Чжанцзяча!

– Ведите этих негодяев за село да кончайте с ними, пока не убежали!

– Тащи их!

Одного за другим вывели всех, кроме госпожи, в поле. Хуа причитала:

– Дядюшка Горбатый Нос! Ты же обещал спасти меня! Что же не заступишься? Спасите, спасите!..

С помещиком и его верными слугами быстро расправились. Затем нагрузили телеги хлебом, раненых и погибших положили на плетеные носилки.

– В Чжанцзяча! Рассчитаемся с мерзавцами-помещиками!

Мужчины, женщины, старики и дети толпой устремились в Чжанцзяча.

 

6

С наступлением ночи начальник штаба Лян, вытребовав из уезда батальон солдат, поспешил в Цаоцзялун. В деревне царила мертвая тишина.

Лазутчики донесли, что мятежники установили связь с крестьянами в горах Сюэфэнь. На сто с лишним ли вокруг, в деревнях Чэньцзымин, Чжанцзяча, Яньпинсы не осталось ни души – все ушли в горы.

Начальник штаба был вне себя от злости. Погибла сотня солдат, потеряно оружие, опустошена вся округа. Сам он наверняка лишился чашки риса. Лян гневно смотрел на эту мятежную долину, и в душе его поднималась ярость. Окинув взглядом своих солдат, он подумал: «Слишком поздно, оружие не поможет». И тогда, движимый чувством мести, отдал приказ:

– Разойдитесь! Сжечь все дома и постройки! Им некуда будет вернуться!

Вскоре красное зарево окрасило небо. Поселок Цаонцзялун, до этого безмолвный, стал оживать: потрескивая, огонь бушевал все сильнее.

1933