Утро. Я просыпаюсь легко, будто не спал. Просто открываю глаза и встречаюсь взглядом с небом. Мы долго смотрим друг на друга. Оно изменилось за эти дни. Из черного в начале февраля оно расцвело сегодня, к середине апреля, голубизной. Я просто отмечаю это движение цвета. Вот уже пятьдесят семь дней… А вчера было пятьдесят шесть. А ещё раньше пятьдесят пять. Небо менялось. Менялось всё вокруг. Только не для меня. Я всё там же – где слышу её слова. Слышу, как хлопает дверь автомобиля. Вижу, как кружит снег в желтой от фонарей ночи. Как теряется в толпе её фигура. Я – всё там же. Где всё свежо и ощутимо. Так свежо и так ощутимо, что сперва и не понимаешь, что произошло, что сделал не так, не так сказал, а потому, кажется, к этому можно ещё вернуться, исправить. Ответить что-то другое… Всё так близко! Ничто не кончилось! Ваш разговор просто прервался!

А тающий и искрящийся снег и это посветлевшее небо, и теплый ветер, прилетевший неделю назад в Москву, и новые процессы, выигранные и проигранные, командировки в ещё ледяной Новосибирск и уже почти летний Ростов, совещания, новые клиенты, перспективы заоблачных гонораров, большие и малые заботы – новая машина Ольге, насморк, тройки в четверти у дочки, переезд в новый офис, чье-то увольнение, и какое-то оно скандальное, с претензиями, – всё это рядом, но как-то со стороны. Пусто.

Это даже не темнота. Чёрное есть, только если есть белое. Синее, потому что есть желтое. А вместе они – зеленое. А пустота, она никакая. Как мой сон без снов. Закрыл глаза… и открыл. А сколько прошло времени? Восемь часов? Десять? Или пятьдесят шесть дней? А не было ни-че-го! И только небо изо дня в день становилось светлее.

Ольга спит. Растрепанные волосы, приоткрытый рот. И как-то уж совсем неэротично свернулась под одеялом. Я понимаю, что несправедлив к ней. Что она спит, как ей удобно. Что она не виновата в том, что происходит в моей жизни. И я должен быть ей благодарен, что за эти почти три года она ни о чем не догадалась. Ну, или ни разу не дала понять, что догадывается. Что последние два месяца её устраивают мои рассказы о том, как много работы, как задолбал этот переезд, что помощники ленивые, бестолковые и ничего не знают. В общем, я должен быть ей благодарен, что она меня не трогает, ничего от меня не хочет, никуда не тянет и ничего не выспрашивает. Она, правда, идеальная жена. И она мне нужна. Просто мы уже… сколько?.. почти тридцать лет вместе… И всё то, что происходит, наверное, естественно. Извини, дорогая…

Ещё раз смотрю на небо. Оно приглашает. Обещает новый день. Тянет в него. Но я не верю ему. Пятьдесят шесть раз подряд оно меня обмануло. Ничего не произошло. Как я ни ждал…

Каждое действие требует умственных усилий. Зачем я в ванной?! Умыться. Почистить зубы. Точно. Что ещё? Ах, да – дезодорант, одеколон, хоть как-то причесаться. Подолгу стою перед гардеробом. Тут-то мне что надо? Костюм, рубашка… Что-то забыл?! А, вот – нагрудный платочек. Выбрать туфли… Бумаги специально не беру домой – забуду. И теперь ключи. От квартиры. От машины. Так… ещё брелок от гаража… Документы. Как зомби, честное слово… Жив, но мертв.

Вот таким я и выхожу из дома. Ещё совсем рано. Но это привычка. Ей больше двадцати лет. С тех ещё времен, когда возил сына в школу. Утренние пробки прирастали молниеносно. Задержка с выездом на минуту грозила опозданием на десять. Зато я стал хорошим юристом. Уже в полдевятого я был в конторе. И читал. Часа два. Всё подряд. Законы, указы, постановления пленумов, решения по конкретным делам. Журналы, комментарии, монографии. Всё читал. И много знал.

Сын вырос. Привычка осталась. Хорошая, в общем-то, привычка. Даже если ты уже не должен ездить на работу так рано. Даже если можешь позволить себе вообще там не появиться. Зато ты можешь позавтракать с любимой. Сказать «доброе утро… приятного аппетита». Ощутить губы… заглянуть в глаза… почувствовать руку… Чудесное начала дня… Почти три года. А пятьдесят семь дней назад всё кончилось. И нынешнее утро, как и предыдущие пятьдесят шесть, поглотятся пустотой… Как всё давно было. Оказывается, иногда пятьдесят дней – это больше, чем тысяча…

Сажусь в машину. Теперь можно включить телефон. Мерцание экрана, вспышка. Пять каких-то нот. Ввожу пин. Ещё несколько секунд, и раздается зуммер. Это смс. Их несколько. Какие-то скидки. Одобренные кредиты, о которых не просил. Но от неё – ничего. Опять ничего. Я привык. Но всё же жду. Жду в течение дня, вечера. Но особенно, как сейчас, – утром. Новый день и новые надежды. Это ведь правильно?

Нахожу её последнее смс. «И не пиши мне». Сколько раз я его прочитал?! Сравнил с какими-то другими, похожими? А и без этого, как только пришло, сразу было понятно – всё. Это последнее. Настолько оно было другим… Может, поэтому сколько ни собирался, я так и не ответил на него?!

Был бы там восклицательный знак! Или слово «никогда»?! Или звучало бы оно по-другому, как она написала однажды – «И прошу! Очень прошу! Не пиши мне больше!» Всё было бы по-другому. Я услышал бы, как она зовет меня. Почувствовал бы её боль, тепло, надежду и ожидание… А это – не пиши мне?! Холод… Безразличие… Вежливая просьба к случайному знакомому, который нафантазировал себе невесть что и которому просто нужно указать его место.

Она написала мне спустя часа три. Как раз достаточно времени, чтобы успокоиться. Я почувствовал вибровызов телефона в кармане. Помню, обрадовался, расслабился – моя дорогая со мной, всё хорошо – и ещё некоторое время сидел с дочкой, слушал, как она читала стихотворение наизусть. Похвалил. Обратил внимание на интонацию в одном месте и показал, как надо. Она повторила, как могла, копируя мои жесты. Получилось – не очень. Так себе, очень неестественно. Взрослый жест в исполнении ребенка. Всё помню… Потом вышел на балкон, закурил. Ещё представил себе, как она там ждет ответа. Мечется по квартире. Или наоборот, чем-то занимается, обратившись в слух в ожидании моего смс, или просто поглядывая на экран. Ничего, я тоже ждал… А потом я прочитал его и всё кончилось…

Наверное, можно было написать что-то в ответ. Даже позвонить. Ведь прошло всего несколько минут. Ведь она три часа незримо была рядом, думая, что написать, когда послать. Может быть даже жалела, что написала именно так… В любом случае это её смс, отправленное пять минут назад, ещё связывало нас. Связывало оно и на следующий день. Ещё несколько. Я не назову момент, когда оно стало прошлым. Когда стало понятно – всё, ничего не сделать, не вернуть. Но сам я завис в тех днях – в конце февраля. Когда тысяча дней стали прошлым, а новые не пришли… Почему я сразу не написал ей?!

Снежная королева. «Кадиллак» плывет по улице. Можно быстрее, можно медленнее. Какая разница, если на самом деле ты никуда не движешься почти два месяца?.. Я люблю эту машину. Бриллиантово-белая. Мускулистая, как амазонка. Элегантная, как принцесса. Броская и холодная, как модель на подиуме. Стремительная и красивая. Снежная королева. Это она её так назвала. Ещё из салона отправил ей фотографию. «Она – красотка! Бери не задумываясь» – прислала смс. И тут же ещё одно: «Милый, ты будешь в ней самым потрясающим мужчиной. Уже ревную.☺ Целую».

Она правда ревновала. К любому взгляду. На меня. Моему. К любому разговору. Я так не ревновал, как она! А как она бесилась, когда я уезжал в командировки?! Каждый раз встречала прищуренными глазами. Как будто прищур помогал заглянуть ей вглубь моего недавнего прошлого. Отстранялась от моих губ. Саркастически поднимала бровь на мои слова. Но сдавалась. Любила с жадностью нескрываемой. Как-то после первого моего отъезда сказала… – как же она сказала-то?.. – что не потерпит, чтобы первым делом я ехал домой. Что-то в таком духе. Сказала, смеясь, но после этого я всегда возвращался из командировки с запасом хотя бы в день. Чаще всего ехал в гостиницу…

И до сих пор удивляюсь одной вещи: не я потянулся к ней – она ко мне. Может, внутри меня какие-то барьеры были? Которые гасили не то что чувства к ней, самые элементарные эмоции? Ну, да – очень симпатичная девушка. Фигура чудесная – крепкая фигура спортсменки, легкие сильные и свободные движения. Яркая, но без претензии. Умница. Молодая. Даже юная. Когда познакомились – была ещё студенткой юрфака. Заезжала к нам иногда. Поболтать. Но она была ровесницей моего сына. А главное – дочкой Галины. И я должен был смотреть на неё, как на дочку своей коллеги. По-отечески. Спрашивать об оценках. Вспоминать общих преподавателей. Советовать какие-то книги. Да в шутку говорить, как она расцветает.

Вот так вот. И это не я, а она мне потом признавалась: «Мужчина. Немного за сорок. От одного его взгляда можно с ума сойти. Никогда и думать не могла, что обратит на меня внимание». Надо же?! У нас разница в двадцать пять лет, а она думает обо мне…

Середина декабря. И Новый год вот-вот, и ровно пять лет нашей консультации. Галину уговаривать не пришлось. Сразу решили, что будет всё с помпой. Бросили на это мероприятие весь наш неприкосновенный запас. И получилось хорошо. Офис у нас был в гостинице «Арбат». Там же в зимнем саду решили всё и организовать. А главное: было решено – никакого стола. Фуршет. Но с хорошими закусками. Алкоголем. Чтобы никто не сидел, не бормотал там с соседом. Не было этого бесконечного чавканья и длинных речей. Пригласили всех. Понятно – Галина с мужем. Я с Ольгой. Все наши помощники и помощницы – с кем уж они сочтут нужным. Кого-то из клиентов позвали, с кем отношения уже выходили за рамки просто деловых. Ну, и всех коллег, с кем пересекались в работе. И получилось в самом деле хорошо. При входе наливали каждому по 25 коньяка, так, для разогрева, аппетита и куража. И, конечно, с джазом мы угадали. Мужчины в костюмах, дамы в вечерних платьях и джаз. Всё это перемещалось, собиралось в кучу, снова рассасывалось. Какие-то слова, смех. И всё вместе – легко, весело. Не было этих дурацких чтений стихов, всякой самодеятельности и игры в шарады. Только в какой-то момент устроили конкурс в дартс. Смысл был прост. Кто в круге набирает меньше всех очков, тот выпивает пятьдесят водки. Вот тогда-то всё и случилось. Барышни-то понятно, отказались. А мы, человек десять, начали сражаться. И вот я-то, даже при своем плохом зрении, оказался в ударе. А Иркин муж, ну не повезло, попал на водку раз семь. И смеялись все, и он, пока не развезло, больше всех и над собой тоже, и комментировал каждый свой промах и очередную рюмку. И это всё казалось весело, смешно, так и надо! А потом он как-то незаметно выпал, сидел где-то в углу. Дремал? Спал? Не знаю… Помню только, что свет погас, только свечи на столе. И я один, оглядываюсь – к кому подойти, с кем выпить, с кем ещё не перекинулся словом? И Ира подходит ко мне – может, лучший из лучших пригласит меня всё же на танец? И Ольга, услышала, наверное, улыбается и говорит – Петров, тебя девушка приглашает! Другой бы уже летел!..

Я вел её нежно, как будто её талия была из богемского стекла. Я держал её уверенно, как держит мужчина женщину. Я разговаривал с ней легко, как снисходительно разговаривает взрослый с ребенком. А она улыбалась, кивала мне, пока снова не сказала «лучший из лучших». Сказала и потянулась. А я ответил. Как приятно было целовать её губы. Ощущать запах волос и их движение по своему лицу. Как сильно она сжимала мою ладонь. Как ощущал всё её сильное тело. Как хотел немедленно, прямо тут, сейчас же. Как она сказала: «Надеюсь, то, что я там внизу ощущаю, – это то, о чем я думаю?» – «Конечно, то», – ответил я.

Потом где-то всю ночь шлялись. Из одного места в другое. Мы с ней постоянно оказывались рядом и, словно проверяя, правда ли всё, улыбались друг другу и незаметно касались ладонями. Компания таяла и таяла. Закончилось всё где-то в караоке на Академической. Там какая-то ужасная сцена вышла с её мужем… не помню точно… что-то он вдруг начал кричать, насколько пьяный может кричать, куда-то собирался, падал, что-то там говорил про Бутырку, про права… ругал какого-то следователя… Сапрыкина? Сардыкова? не помню, да и сам был пьян и шумно было… Помню только, что когда усаживал его в такси какая-то мысль… как она с ним? Зачем? Он такой, откуда взялся-то в её жизни? Пусть себе ковыряется со своими мелкими уголовниками.

Я позвонил ей через день. По инерции. Было интересно, насколько всё это правда и что из этого может выйти. Мы встретились на Тверской. Было очень холодно…

«Лучший из лучших»… эти слова она говорила ещё долго. Их было приятно слушать. Они были легкими, произносились с улыбкой, ничего не значили, не требовали ответа, разве что такого же легкого, и несли радость… Это уже потом появились другие… настоящие… на них нельзя было просто улыбнуться и поцеловать в ответ… любимый… родной… единственный… Они значили ещё больше, но они обременяли, потому что требовали ответа… такого же ответа… Я и ответил, а она сказала: как же долго я этого ждала…

С того момента всё стало как-то сложно – жизнь раздвоилась, перепуталась, и я уже не знал, чего хочу на самом деле.

Зато она, видимо, что-то там знала. Думала и представляла… Ночью в Праге: «если бы любил, давно бы женился». А я сделал вид, что сплю. Да и сказала она так тихо… А утром… а что утром?! Ведь вчера я этих слов не слышал?! Но она могла написать и в смс. И тут промолчать невозможно: «тогда почему не вместе? Почему ты с другой? А я всё ещё с ним?» – это я получил, когда отдыхал с семьей на Майорке. И вот что ответить? Что семья? У тебя. У меня. Что всё не так просто? Что как бы чудесно ни было… но это, скорее всего – не навсегда. И что из-за этого нельзя делать людям больно? Много можно было правильных слов сказать. А я написал просто: «Ну, что тебе ответить?» И она замолчала, закрылась. И весь оставшийся отпуск, все девять дней от неё ничего не было. Ни «доброе утро», ни «спокойной ночи. Целую». А по возвращении нужно было долго пробиваться сквозь отчуждение, холод, вежливость и молчание. «…Я отвыкла…», «тебя обнимала другая женщина…» А как? Как? Как по-другому? Ведь это всё было просто в Праге, в ту неделю. Сидеть в кафе, рассуждать. Просто решить, что по возвращении домой оба скажем – она своему, а я у себя: извини, так вышло, но я люблю другого человека. Без криков, без истерик, без претензий. В тот же день мы оба уедем. Квартира снимается без проблем. И строились планы – как всё это будет. Я, конечно, должен Ольге всё оставить. Одно только условие – видеть дочку, когда захочу. Но Ольга же нормальный человек? – здесь проблем не будет. А её муж… ну, он уж както переживет. Это её совсем не тревожило. Квартира? Ну, даже если ипотеку взять – за год два преуспевающих адвоката уж как-то рассчитаются? А ещё – Галина… Это будет для неё шоком? «Не знаю, – смеялась в ответ, – привыкнет»… И так ясно и хорошо всё это виделось… и квартира… и отпуск вместе… засыпать, просыпаться… прекрасная пара… и моя дочка так чудесно будет ладить с её маленьким Артемом, как вообще все девочки умеют ладить с малышами… Да, там всё казалось легко и просто. Приехать и сказать… Но мы возвращались в Москву. И дома нас встречали. Не знаю, как у неё, а у меня – радость. Ну, правда, радость же была. И сам я радовался, что дома. Со своими. Понимал, что соскучился. И от того к радости примешивалась вина. И близость была… И как сказать-то? Ведь надо смотреть в глаза? Ольге… с которой прожил двадцать пять лет?! Как?! И на следующий день наша встреча за завтраком. Почемуто отчуждение у обоих. Разговор всё время прерывается… Ты сказал? А ты?.. и молчание… и обида… Чем ты счастливее сегодня, тем тяжелее завтра… И мечта ваша – всё дальше в прошлом. И возвращаетесь вы к ней с каждым разом всё реже. Пока из мечты она не превращается в просто слова. Как-то так…

Мой «Кадиллак» опустел. В том смысле, что в этой машине от неё не осталось ничего. Кроме названия. Как-то случайно, между делом, дочка съела чипсы, которые валялись сзади. «Папа, откуда? Ты же за правильную еду?» – и захрустела. Не отбирать же?! Хорошо, вопрос повторять не стала. А чипсы были её. К ней постоянно приходил голод. И вечно в бардачке у меня валялись какие-нибудь сладости – вяленые бананы, сникерсы, батончики марципана… какие-то абсолютно химические мармеладки… Сейчас заглянул – ничего нет. Куда делось?.. Или вот – бутылка воды. Тоже валялась сзади. Подвозил кого-то из суда… Маринку, что ли?! И как было ей сказать?! Не трогай эту воду?! Это святое?! Это её?! Её часть!!! Не какое-то там смс, хранящееся… непонятно где – в памяти телефона? А живое! Вещь, к которой она прикасалась?! Предмет, на котором её следы?! Или что?! Мойщикам нужно было сказать?! Вы тут убирайте, пылесосьте всё, мусор выкидывайте! Но вот этот фантик от марципана и вот эту пустую пачку «Парламента» не трогайте?!

Так всё и уходило потихоньку… «…Она красотка…» Пустота…

Восемьдесят на двадцать пять. Я плаваю. Бессмысленное действие. Как и многие другие, которые я совершаю в течение дня. Например, ем. Трижды в день. Не хочется, но надо. Чтобы не умереть. А главное – чтобы никто не заметил и не спросил, что с тобой. В первые дни, когда всё случилось, вообще тошнило… А плаваю… ну, для здоровья. Чтобы работала сердечно-сосудистая система. Но зачем? По-моему, сердце моё давно ничего не качает. Тогда, может, чтобы хорошо выглядеть? Для кого? Её нет. Тогда зачем?! Наверное, потому, что она как-то сказала: «Как ты хорошо плаваешь, засмотрелась».

Вот я и плаваю. Около двух лет. Два-три раза в неделю. Бесконечные два километра. Раньше – с радостью. Теперь – как повинность и привычка. Просто считаю бассейны. Восемьдесят бассейнов по двадцать пять метров… Скорей бы всё это кончилось… После десятого перехожу с брасса на кроль. Теперь, когда размялся и раздышался, через каждые два бассейна буду менять стиль. Такая вот интервальная тренировка… Пятнадцатый. А сил нет с первого. Двадцать второй… Откуда это всё взялось?

Она с мужем и сыном были в Анапе. Июль месяц. Полгода наших отношений. Безумный секс, все слова сказаны. Конспирация отработана. Три, а то и пять раз в неделю мы принадлежим друг другу. Впереди только счастье, но у неё отпуск, они уезжают, и ваше первое расставание кажется чем-то немыслимым, невозможным. Боль, словно это навсегда… В Турцию поехать не решились. Её сыну был только год – мало ли что?! Тут всё же своя страна… Я придумал себе командировку в Новороссийск. Анапа? Новороссийск? На карте – одно место. Как же она сияла, когда я разыскал их у бассейна. Нейтрально-радостные слова. Прикосновения щекой. Мои приветы от Галины. Поздоровался с нарочитым вниманием с её мужем. Что-то спросил о работе. И снова, оглядывая его совсем неспортивную фигуру, мысль: где она нашла то его? И замуж же ещё вышла?! Молодой, вроде, парень, чуть старше её, а такой пентюх… ему только вышивания на пяльцах не хватает. А ведь тоже адвокат?! И кто-то же доверяет ему свои дела, а?! Нет, парень, ты не для неё. И то, что она со мной, – правильно… Поплавал в бассейне. Выпил пару джина с тоником. Сказал, что мне скоро уезжать, и попрощался.

Через два часа она пришла ко мне в отель. Что сказала мужу?.. В охлажденной кондиционером комнате её кожа обжигала. Я даже не дал смыть ей соль с тела… Прилетел… ко мне… любимый… Да… к тебе… моя дорогая… Лежали в кровати… Как ты хорошо плаваешь, любимый. Засмотрелась… Было приятно слышать это от молодой девушки. Было приятно ощущать её рядом с собой… Знать, что она – твоя… Но через час ей надо было идти. Вот тогда первый раз и прозвучало то, чего сразу не понял, но почувствовал, как оно навалилось тяжестью.

– А ты когда на самом деле улетаешь? – спросила.

– Рейс утром. В одиннадцать.

– Не хочу уходить.

И не понял, тогда не понял – о чём она. Понес какую-то ерунду. Про мужа. Умеет ли обращаться с ребенком? Просто будет нервничать. Зачем нам это? Мало сложностей у меня дома? На самом деле их не было. Но какой-то инстинкт подсказал: скажи про них. Скажи! В общем, всё что угодно, кроме, видимо, того, что она хотела услышать. Ну правда, не понял… Это была наше первая ссора.

– Идиот, – сказала она, выходя из номера…

Последний взмах. Восемьдесят. Наконец-то… Только сейчас заметил, какая сегодня холодная вода.

Кафе. Я захожу в кафе. Кому-то киваю. Присаживаюсь у окна. За два месяца я стал тут постоянным клиентом. А до этого почти три года был постоянным клиентом другого. На Октябрьской площади. Я всегда приезжал чуть раньше неё. Успевал заказать фрэши, кофе, яичницу или выпечку. Она входила, и начинался наш день: «Доброе утро, дорогая». – «Доброе утро, милый». Будто проснулись вместе, вместе завтракаем и вместе проведем день. Странный вопрос, но я задавал его всегда. Ты выспалась?! И не было в нем никакого подтекста, намека, чего-то скрытого. Просто внимание. «Я спала чудесно», – отвечала она. Я тянулся к ней через стол поцеловать. Она говорила, что поначалу это её очень смущало. Я только смеялся. Потом мы разъезжались, чтобы почти наверняка увидеться ещё раз – днем, за обедом, вдвоем или с Галиной, или за ужином. Или в театре. Или за ужином с продолжением в гостинице. А потом ехали каждый к себе домой. Я – даже с радостью. Мне было понятно, что это не навсегда. Что однажды кончится. А потом, если повезет, будет что-то другое. А понимала ли она? Не знаю… Ну ведь девчонка совсем. Двадцать четыре года было, когда всё началось…

Тут, в этом кафе у меня новые привычки. Но они уже вполне сформировались и официанты их знают. Принести эспрессо. Пепельницу. Через пятнадцать минут ещё эспрессо. В окно я наблюдаю за городом. По нескольку раз перечитываю нашу переписку. Пытаюсь вспомнить, когда пришло от неё то или другое смс. Почему я написал вот так, а не эдак? И конечно, я ищу те места, где мы писали друг другу, когда ссорились и когда она возвращалась ко мне.

Да, возвращалась. Ведь это она всегда уходила. Потом могла написать, например: «Вот интересно, насколько тебя хватит не звонить мне?» Я тут же перезванивал: «Я собирался это сделать тысячу раз». – «Почему же не сделал?» – «Потому что упрямый дурак». – «А если я скучаю?»

И через час мы уже встречались. И не помнилось из-за чего поссорились. Только радостные слова. Слова, слова. И радость.

Таких ссор хватало. На два дня. На три. Ну, на пять. Но не так же…

Почему это случалось? Конечно, из-за пустяков. Какие-то на пустом месте обиды и капризы. Они неизбежны, когда головокружение проходит. Когда уже недостаточно одного звонка, нежного смс, улыбки при встрече, чуть более долгого взгляда. Когда начинаешь понимать – твоя женщина. Понимать и предъявлять права. А скорее претензии. Потому что какие права у вас друг на друга? Вы и так дали и взяли – всё, что можно. А поди ж ты?! Не взяла трубку. Не написал в конце смс «целую». Смеялась в разговоре с каким-то мужчиной. Подвозил на машине Марину (это же твоя бывшая?! Сука!!!). Вроде, вы нормальные люди. Понимаете оба – нужно общаться с другими. Быть занятым. Заниматься с ребенком. Быть в плохом настроении или просто болеть. В конце концов есть ведь и ещё что-то в этой жизни?! Ты никогда не уходишь. Терпишь. Ты опытнее. Знаешь, что её настроение пройдет. Знаешь – надо быть рядом и в такие вот минуты. Она – пока нет… И она иногда уходит. Но потом возвращается. А ты спокойно ждешь…

На самом деле настоящих-то ссор, по-моему, и не было. Тем более странно, что мне так трудно их вспомнить. Ну, вот тогда… в Анапе. С этими её дурацкими словами «не хочу уходить». Да и я хотел бы, чтобы она осталась! Но ведь надо же идти! Зачем тогда говорить о невозможном и тем более вот так уходить… хлопнув дверью… «идиот». И, наверное, ещё вот тот случай. Ерунда полная. И сам виноват. Было начало осени. Я почти две недели провел в командировке. Мотался между Ачинском и Красноярском. И ситуация там была непростая. И у меня всё получалось вырулить. Такой драйв был! И деньги хорошие платили… По прилету в Москву сразу поехал в гостиницу. Уже в обед она была у меня… Это было какое-то безумие… Что называется – дорвались. Ну, ладно – я. Мне в ту поездку было совсем не до женщин гостиничных. Но она-то?!

И, когда лежали утомленные, я на спине, а она, как часто это делала, у меня на груди, заглядывая в глаза… что меня дернуло спросить:

– Ты что… не спишь с ним?

Она удивленно вскинула бровь и сдула прядь волос с лица. Улыбнулась.

– Ревнуешь? – поцеловала. Долго-долго, – у меня только ты.

Я не ожидал таких слов.

– Но… он же мужчина… Он твой муж, в конце концов… Как же он?..

– Это его проблемы. Сам виноват.

Я опять вспомнил дурацкую фигуру. Пьяный бессвязный монолог. Улыбающееся мне при встрече лицо. Нет, ему точно пяльцев не хватает.

– Ты ненормальная, – я поцеловал её. Хотел встать, налить нам шампанское. А она не пустила. Хорошо помню её лицо. Удивленное. Поднялась надо мной на руках. Тряхнула головой, словно приходила в себя.

– Подожди. Ты хочешь сказать… что ты… с ней спишь?

Я всё-таки встал. Всё вокруг изменилось. От нашего дня, от радости встречи, слов, безумия близости ничего не осталось. Я налил шампанское и закурил.

– Тебе налить?

– Нет, – она сидела на кровати и неотрывно смотрела на меня, – Ты не ответил. Ты… трахаешься с ней?

– Ирин… ну… что ты в самом деле… Это же совсем другое. Это всё не так происходит. Это даже сексом нельзя назвать. Кому я врал?! Конечно, с ней и с Ольгой было совсем по-разному. Но ведь и с Ольгой было. Пусть и очень редко. Но ведь хорошо тоже?! И откуда я мог знать, что у них дома… совсем по другому?! Ведь они всё же муж и жена?! Что за язык-то у меня?! Она собралась так быстро, что я даже не успел докурить сигарету. Вышла, ни разу не взглянув на меня. А через день написала «Прости. Была не права». За два года я так и не спросил её – в чём же считала себя неправой. Не решился. Но всё время думал об этом.

Ну, и конечно, я сам на неё часто обижался. Капризничал – понимаю. Может… может и было что-то такое в её словах, что могло дать повод. Но главным образом виноват был сам. Что-то додумывал, чего и близко не было, переливал свою обиду из пустого в порожнее, смаковал её, растил из мухи слона, всё что-то допытывал её и так и эдак – пока не закрывалась в себе… В той же Праге. Ведь чудесная поездка была?! Поздний октябрь. По утрам ещё темно и ещё холодно после ночи. Мы завтракаем в маленькой кондитерской недалеко от синагоги в самой старой части города. Кондитерская, правда, совсем крохотная – на четыре столика. Так уютно горели навесные лампы над ними, оставляя в темноте весь зал. Мы запивали чудесным капучино свежайшие круассаны, улитки с изюмом, морковные торты, эклеры. И она, глядя, как я всё это заказываю, сказала:

– Милый, в Москве тебе придется много плавать, раз ты такой сладкоежка.

Ну, сказала и сказала. И, может, в самом деле, неудачно выбрала слова. И задеть они тебя могли. Ну, ты же помни самое главное – эта девушка, которая на двадцать три года моложе тебя, у которой молодой муж и маленький ребенок, девушка, чью фигуру не пропускает ни один мужской взгляд, как бы она ни была одета, безошибочно вычисляя всё по свободной походке, так вот эта девушка спит с тобой два года, шепчет тебе самые чудесные слова, боится, что всё это кончится, что ты – не она – ты оставишь её! Вспомни ты это!? Нет же… какая-то дребедень в ответ… тебе не нравится моя фигура… а я не считаю, что это главное для мужчины… никогда не скрывал… поищи себе фитнес-инструктора… а представь, что я получил травму, стал хромым… тебе самое главное – тело… черт те что понес! И пыталась же она остановить меня… и, обращая всё в шутку и прикасаясь к твоей руке ладонью, и говоря, что ты не прав, замолкая наконец, надеясь, что сам ты выдохнешься, успокоишься. А ты каждое её слово, каждый жест переворачивал, передергивал, всё больше заводя себя. Даже если ты и обиделся, то точно не так, как это изображал. И ты причинял ей боль. И уже совсем не контролируя, что говоришь, ляпнул:

– Вот интересно, за какие достоинства ты мужа себе выбрала?! Он вот точно не Аполлон и никогда им не был!

– Пошел ты в ж… – она отшвырнула круассан, расплескала кофе, бросилась к выходу, но вернулась:

– И не смей ничего говорить о моем муже!

– Да ведь я…

– Ты понял?!

Весь день мы провели врозь. Встретились только вечером в отеле. На душе было мерзко. Но и тогда не я, а она подошла ко мне… Потом была ночь… страстная… бессонная… оба говорили и говорили… извинялись и признавались… какой ты у меня замороченный, а, милый?!

Странно, но я хорошо помню именно такие истории. А наши настоящие ссоры, после которых она уходила, ну, или было ощущение, что ушла, вспоминаю с трудом. Надо вытаскивать, напрягать память. Икать слово, жест, взгляд, с которого всё началось. Вот и наша последняя… которая закончилась её смс «И не пиши мне больше»… Я знаю, что там было, но каждое утро мне нужно заглянуть в телефон, прочесть это смс, вспомнить как оно пришло, как не спешил его прочесть, как ощутил весь его смысл, как курил на балконе… уцепиться за этот якорь и от него минута за минутой двинуться обратно в тот вечер – как открывал дверь в квартиру, как поднимался в лифте, ещё раз глядя на телефон, надеясь на её звонок или сообщение, как парковал машину, пробуксовывая на льду и ругаясь на дворников, как ехал по проспекту, набирая и набирая её номер. И хоть бы сбрасывала, а то ведь просто не брала, как она захлопнула дверь машины, как вышла, ничего не сказав, вдруг сразу, загасила сигарету и вышла, как курила, слушала меня, глядя перед собой. Нужно вспомнить свои слова – правильные, разумные, слова взрослого мужчины… такие бессмысленные и пустые, далекие от неё, от того, что ждала. Слова, которые прозвучали на автомате, слова, которые произносят все мужчины, когда их голова разрывается от услышанного… Нужно пройти по всей этой цепочке, чтобы выйти на ту её фразу, которая прозвучала, обрывая всё во мне.

– Слушай…

– Да?

– Я хочу ребенка…

И я понял их. Там, на уровне подкорки, понял, о чём она. А ещё я понял, что равновесие моей жизни нарушено и её ожидает хаос…

…Конечно, дорогая… это так здорово… хотя и потом не поздно… зато сейчас у них будет совсем небольшая разница в возрасте… всегда знал, если разница лет в семь-восемь – это проблема: дерутся, вечно что-то делят, считаются… лучше уж тогда лет десять разницы или, как у тебя три… а кого хочешь?.. ты будешь вся такая ладненькая, кругленькая, с чудесным животиком… моя дорогая…

…А она слушает меня, слушает… закуривает, смотрит на меня… Снова слушает, уже глядя перед собой. Гасит сигарету и выходит. И всё… И мысль какая-то… там же, глубоко, не оформившаяся… может, это и к лучшему?.. Тогда что заставляет меня звонить ей весь вечер? Ждать её смс?.. привычка? любовь?.. или понимание, что не так должно было это закончиться?.. не она должна была уйти…

«Не звони мне больше»… пятьдесят семь дней назад…

Хлопает дверь, и на пороге кафе я вижу Галину. Элегантная и холодная, как морозный воздух, врывающийся вместе с ней, она идет к моему столику. Галина, которую я знаю почти пятнадцать лет.

Дрянь. Он сидит у окна. Пустой взгляд. Выглядит уставшим, но неплохо – как бы ни было, следит за собой. Может, ему в самом деле тяжело. И от этой мысли моя решимость уходит. Но – надо, надо. Я так долго готовилась к этому разговору. Столько всего мысленно говорила. Перебирала фразы и слова, пока не остановилась на двух. Так ясно представляла, как произнесу их, увижу его лицо. А потом развернусь и уйду. И пусть хочет, как хочет дальше. Но это всё было раньше. Месяц назад. Десять дней. Вчера. Пять минут назад, пока шла по улице. Минуту. Когда открывала дверь. Когда искала его взглядом. Всё было просто – подойти и сказать. Два слова. Развернуться и уйти… Я была уверена, что сделала тот единственный шаг от любви до ненависти… А вот сейчас, кажется, что и нет… И как я ему всё это скажу? Мы рядом – пятнадцать лет…

Я помню его ещё неуверенным стажером… всё что-то читает… прислушивается к разговорам, и видно же, как хочется ему что-то сказать, но стесняется… И снова опускает взгляд в книгу, что-то подчеркивает… И это не может не броситься в глаза… А потом он говорит… может, сбивчиво и торопливо, ведь говорит первый раз, но я понимаю – это офигенно хороший юрист. Редкий… Сколько всего было… Две недели между Красноярском и Ачинском… я в офисе, а он на заводе… И всё получилось у нас как надо. И именно та работа сблизила, притерла… толкнула к своей конторе… И ведь никогда не жалела, что создавала её именно с ним… А сейчас я должна ему сказать, что он… как же сказать-то? Нету ведь сил… И что потом?.. И ведь правда ему плохо… А то чего бы он так мне улыбался?..

И улыбка его обезоруживает. Искренняя и несчастная. И присаживаюсь, и вместо двух слов начинаю что-то мямлить…

Мы долго смотрим в глаза друг другу. О чём она думает? Обо мне? Ну, раз нашла меня тут – наверное… А что? Что можно думать о человеке, с которым проработал рядом пятнадцать лет?! Каждый день?! Или она нашла меня просто потому, что так должно быть? Что каждый день мы должны быть рядом? Что это неизбежно? Что так устроена наша жизнь с ней?!

– И сколько это будет продолжаться?

Глупо спорить. Но хочется, как в детстве, прикинуться, что не понимаешь. Развести руками. Отнекиваться. Оправдываться. Но зачем ей-то врать?! Мне – ей?!

– У меня весенняя депрессия, – развожу я руками.

– Два месяца, – она наклоняется ко мне через стол, – Петров! Два месяца!!!

И меня уносит. Размазывает, расслабляет. Я – маленький. Я – один. И среди бессчетной толпы вокруг меня день за днем – только ей одной есть до меня дело… Как долго, оказывается, со мной никто не говорил.

– Галина… извините… Я же выныриваю?! Просто, как-то так сложилось.

Она ищет глазами официанта. Заказывает кофе. Мы снова молчим. Так странно – сейчас Галина мне самый близкий человек. Но именно ей я ничего не могу сказать. Пропасть. Даже намекнуть не могу – что со мной и почему. А ведь именно она, только она! связывает меня с той, которую люблю. Она видит её почти каждый день. И точно – каждый день разговаривает. Она может рассказать мне что-то о ней. Невзначай, между делом. Как это часто случалось… Ирина передавала тебе привет… Нет, не смогу. Я сегодня обедаю с Ириной… Ирина заедет к часу. Хочет о чем-то посоветоваться. Не послушаешь – то же?.. Да я и сам мог бы случайно спросить, передать привет. Сказать, что видел Ирину в суде. Что ваша дочка чудесно выглядит… А теперь я не могу говорить. Но жду. Может, что-то прозвучит… Что-то предназначенное именно мне? Не может же быть, чтобы они совсем меня не касались в своих разговорах?! И Галина произносит такие слова.

– Она уехала. Ты ничего не изменишь.

В этих пяти словах я слышу слишком много всего. Её имя. И что она – в прошлом. И что в самом деле – всё кончилось. И что Галина знает о нас. И что наверняка чтото обо всем этом думает. И мне нужно ей что-то отвечать. И как бы мне ни хотелось вернуть всё на полминуты назад, а никуда не деться – через всё это мне предстоит пройти.

– И давно вы всё знали?

– С самого начала. У нас с ней вообще нет тайн друг от друга… Я знала, например, когда она лишилась девственности. И с кем. А она про моих мужчин.

– Это разве правильно?

Мне неприятно думать о подробностях таких разговоров. Я бы так не смог. А ещё до меня, пусть и не сразу, доходит… Галина знала всё с самого начала… И как? Как встречалась со мной? Разговаривала? Какие-то дела обсуждала? Два года?! Вот как?! И Ира же в гости к ней приезжала? С мужем… И с ним она разговаривала?! И всё знала?! Да о чём я?! – мы все вместе встречались!!! Там… Ира… я… Ольга… Галина… Иринин муж… Говорили, смеялись… Женщины о чем-то шептались… я думал о сумочках и туфлях… а о чем на самом деле?!.. Как она жила-то всё это время?! С этим своим… знанием?!

О чём он говорит?! Правильно?! Неправильно?! Дело ведь не в этом. Просто так нельзя. Он что, в самом деле не понимает этого? У меня у самой были любовники. Я знаю как это, когда чувства уходят. А их хочется… Знаю, как бывает стыдно. Как хочется обнять… отца твоей дочери. Что-то сказать ему теплое. Как клянешься, что будешь другой… А потом понимаешь, что в самом деле любишь… и это – другой мужчина… И если тебе отвечают – зачем всё это тянуть дома?! Совесть? Да ладно… А потом всю оставшуюся жизнь быть рядом с нелюбимым человеком?! Так может, развестись? Пока есть у обоих шанс на новую жизнь?! Я знаю, о чём говорю – я решилась на это. И как бы там тяжело ни было, и пусть он говорил, что жить не сможет без меня, унижался, просил… то демонстрировал мне какие-то свои запои… то звонил ему кто-то среди ночи… придумывал какую-то смертельную болезнь… и жалко мне его было… и плюнуть на всё хотелось, и оставить как оно есть… десятки раз думала… Но я – развелась… И всё прошло, он – вполне себе счастлив… И Ирина тоже была готова. Ему нужно было сказать лишь слово. Ну, пусть не слово сказать, а многое сделать. И даже если это непросто – потом он был бы счастлив с ней. Я знаю её…

Нет. Он… просто не любил. А я не сразу это поняла. И надо было Ирине тогда же сказать… Или ему?! Но надо было что-то сделать… А я промолчала. Испугалась? За что?! За нашу с ним контору? Что после такого разговора – не сможем работать дальше? За то, что вмешиваюсь не в свои дела?.. Да и пусть это их дела, но они же и меня касаются?! И я могу сказать, что об этом думаю?!.. испугалась… Ну, тогда придется теперь.

– У меня к тебе просьба…

– Да. Конечно… Какая?

– Обещай, что не будешь искать встречи с ней?

– Хорошо. Обещаю.

Как же легко он это сказал. Ненавижу.

Я обещаю. Обещаю легко. Прошло пятьдесят семь дней. Всё и так понятно… Но это «обещаю» – это ведь больше чем просто «не искать». Это – не думать. Не ждать. Не надеяться… Любимая… как же так?!

– А где она?

– Это важно? Жива и здорова.

Ледяной тон. А в глазах нет холода. Мне кажется, она готова заплакать.

– Галина… вы можете думать что хотите… Имеете право. Даже ненавидеть меня. Но я люблю её… Почему же мне не спросить?

Он говорит. Я слушаю. Он спрашивает – мне приходится отвечать. Но я всё дальше и дальше от своего намерения сказать два простых слова… А может, он правда любит? Тогда почему они не вместе? О Боже?! Почему в этом мире всё так коряво и неправильно?! И я не выдерживаю:

– Тогда почему вы не вместе?

У него взгляд затравленной собаки. Зря я всё это начала. Не хочу никаких оправданий, объяснений, слов. Тем более от него. Он сделал моей дочке больно. Очень больно. Через такую боль не каждая может пройти. Ненавижу. Не прощу.

– Галина… Вы же знаете… как всё это непросто… Есть другие люди… О них нужно думать…

– Вот как?! Непросто, значит?!.. Согласна… Но тогда молчи! Не говори никому ничего! Не обещай!

– Я и не обещаю никому…

– Когда говоришь такие слова – обещаешь… Ты не понимаешь этого? Их нельзя говорить… каждой… А ты сколько раз говорил? Только на моих глазах ты сменил пять или шесть баб… Всем говорил? Маринка от тебя рыдала… Ей говорил? Зачем?

Она пробивает меня. Пробивает потому, что говорит правду. Эти слова… наверное, действительно нужно говорить один раз и навсегда… а я повторял каждой, когда мне казалось, что она их ждет…

– Но я хотел как лучше…

– Нет. Ты хотел как удобнее. Чтобы быть не таким, как все. Казаться искренним. Но ты не любил.

Мне бы сказать ему уже всё. Об этих его задумчивых позах, вечной иронии и цинизме – над собой и окружающими, нагрудных платочках, небрежных комплиментах, обо всём, что имеет одну цель – привлечь внимание. Женщин. Сказать ему о Маринкиных слезах. Как уговаривала её не делать глупостей, не уходить с работы. Об Иркиных слезах. И о её восторге от него с самой первой встречи. О том, как с горящими глазами, раскрасневшаяся, словно пьяная, рассказывала мне о том вечере, когда всё началось. О том, как приехала ко мне домой, уселась за чашкой чая напротив и совершенно серьезно сказала – всё, мы вместе. Он всё мне сказал. Будем разводиться… О том, как я растерялась. Не понимала – радоваться мне или хвататься за голову. О чем только не думала в тот момент. И об их детях. И о разнице в возрасте. И о том, что как бы там ни было, а они потрясающе смотрятся вместе. И… что я была бы счастлива, женись он на Ирине… А потом она рассказывала о поездке в Прагу. О том, как обидела его. И хотя уже всё было в прошлом, забылось – переживала. Ругала себя за глупые слова. И снова я представляла себе, как потом, после того как всё утрясется, они будут счастливы… И рассказать, как непросто мне было встречаться и говорить с его Ольгой. Ведь она нравилась мне. Всегда нравилась, пока… пока они были вдвоем… Я даже думала сама поговорить с ней. Избавить его от этого всего. Так, поговорить, как могут поговорить между собой только женщины… И рассказать ему, как тяжело мне было встречаться с Ириной, говорить с ней по телефону, когда мне уже всё было понятно, а она, дура, ещё ничего не поняла… И говорить с ним… Нормально говорить, будто ничего не происходит… И говорить с ним эти два месяца, когда он такой весь из себя грустный и несчастный… не трогайте его… дайте пострадать… а Ирина… моя Ирина… все эти два месяца… лежит дома, отвернувшись к стене… и ничего не хочет… И я так боюсь за неё… Она хотела ребенка. Как он не понял, что от него?! Что хотела быть с ним? Навсегда?!

И всё же она не выдерживает, и слеза скатывается у неё по щеке. Галина, Галина… Я и сам сейчас заплачу. Пусть я и виной всему, и причина её боли, но нет сейчас мне человека ближе. Всё у нас общее – и любовь, и потеря, и невысказанные слова, и сожаления и упреки, и надежды, и память, и слезы. И хочется говорить с ней – рассказать всё как есть. С первого дня, как только увидел её дочку. Как слушал разговоры о ней, как сам случайно их заводил. Рассказать о том вечере, как танцевали. Как сжал ей ладонь, как она заглянула мне в глаза. Как целовались без смущения и неловкости. Как на следующий день встретились на Тверской. От дыхания шел пар – наверное, было очень холодно. А мы шли и шли, болтали, улыбались, говорили друг другу, рассказывали, как, оказывается, мечтали, ждали… всё было так легко… и я целовал замерзшие щеки и пальцы… Рассказать о другом… неожиданном… Как спросила однажды – что дальше? И удивила и испугала этим вопросом. Ведь мне было понятно, ясно сразу – это не навсегда. Пройдет, как и всегда проходило. Но она-то спросила… значит – думала по-другому?!.. Как смотрел иногда на Ольгу – что будет с ней? Вот сейчас улыбается, что-то там рассказывает, историю на работе… а когда скажу, что всё?.. как изменится лицо?.. и вообще – что будет? А дочка?! Ведь в самом деле – так дорожил её вниманием. Так нравилось с ней играть. Ощущать, как тянется, как ждет. Ведь только со мной была такой. Только я с ней катался на ледянке с горы. Только я с ней играл в смешариков. Только я ей читал перед сном. Что с этим-то со всем будет?!

И я уверен, Галина бы меня поняла. Может быть, не согласилась – ведь сама когда-то смогла по-другому, но слушала бы и понимала… А я бы рассказывал, спрашивал, каялся… мне было бы легче. Нам обоим было бы легче. Мы были бы вместе… И я беру её за руку, сжимаю.

– Галина… Галина, что я могу для вас сделать?

Она смотрит в окно. Чуть отвечает на моё пожатие.

– Ничего.

– Знаете… а давайте выпьем? Просто посидим?

Она убирает руку. Поворачивается ко мне.

И как бы я ни копила в себе злость, как бы ни готовилась, как бы ни ненавидела его… но он держит меня за руку. Ищет моей поддержки, хочет поддержать сам… Мужчина, которого любила моя дочь, которая ещё думает – я знаю, что думает! о нем! Как ни странно, самый близкий после неё мне человек. Давно. Почти родной. И мне хочется обнять его, заплакать, простить его, схватить такси и помчаться вместе с ним к Ирине… войти в комнату… увидеть её лицо… оставить их вдвоем… А потом сидеть на кухне… говорить… решить разом всё… Как в кино… А сделать надо совсем другое. И я убираю руку.

– Нет, Петров, нет. На Новый год, или на день рождения – с радостью. За хорошее выигранное дело – легко. Но вот просто так… от избытка чувств… с тобой… нет. Никогда.

И на его глупый вопрос – почему? – я наконец-таки произношу то, что так давно хотела сказать:

– Потому, что ты – дрянь.

Все в кафе смотрят на нас. Так мне кажется. А она так долго копается в сумочке. Наверное, ищет сторублевую купюру за свой кофе. Невыносимо долго. И всё это время я слышу её слова. Хоть бы она взглянула на меня. Но меня для неё нет.

Я долго сидел за столом. Я знал, что нужно подняться и идти в офис. Что там помощники и у них вопросы. Что нужно встречаться с клиентами. Думать над их проблемами. Что есть работа. Что я ещё, к сожалению, не умер. Что как бы я ни хотел, а мне придется смотреть в глаза другим – сейчас официантам, посетителям кафе, которые то ли слышали, то ли нет эти слова, чуть позже – коллегам. Смотреть в глаза Галине. Говорить с ней из дня в день – слыша в ушах только эти слова. Зная, что именно так она обо мне и думает…

И сил нет встать. Руки дрожали, когда я закуривал… Я сидел, сидел и сидел…

Мне не хотелось жить – я чувствовал себя дрянью…