Тетушка Ян, соседская служанка, по поручению хозяев отправлялась в город отвезти подарки и должна была вернуться только через два дня. Моя прислуга с завистью говорила: «Ну и повезло ей! Сколько интересного увидит в городе!» Услыхав это, я подумал: «Повезло не тетушке Ян, а скорее А-фэн, ее будущей невестке».

Короткую и ничем не примечательную историю двенадцатилетней А-фэн я узнал от самой тетушки Ян. Родилась А-фэн в семье рыбака. И с первых же дней появления на свет спала в лодке, где хранился дневной улов рыбы. Вскоре отец ее умер, и лодку пришлось обменять на гроб. Мать вышла замуж вторично. Отчим служил грузчиком на железной дороге. Возить с собой с места на место ребенка было трудно. Да и где взять средства на воспитание? И шестилетнюю А-фэн по совету односельчан отдали тетушке. Тетушка сразу смекнула, что рано или поздно все равно придется женить сына (сейчас ему уже исполнилось двадцать четыре года, вот и будет готовая невеста. Разве не выгодно? Так у А-фэн появилась новая мать.

Вместе с девочкой тетушка Ян нанялась к моим соседям. Она заставляла А-фэн таскать воду, бегать за покупками, нянчить пятилетнюю дочку хозяев. На здоровом, румяном личике А-фэн всегда играла веселая улыбка. Но стоило появиться тетушке, как улыбка тотчас исчезала. Зачем рисковать, если в любой момент тяжелая тетушкина рука может опуститься на голову А-фэн? Это девочка хорошо знала.

Тетушка постоянно ворчала и бранилась. Ну и доставалось же от нее А-фэн! Ест А-фэн медленно – тетушка ее попрекает: «Неживая ты, что ли? Или жевать разучилась? Ну-ка, пошевеливайся!» Побежит куда-нибудь девочка второпях, тетушка не преминет сказать: «Никак, за смертью гонишься!» Только ругалась тетушка не со зла, потому что всегда была мирно настроена. Поговорит и опять примется за работу, составляет счета, развлекая хозяина грубыми шутками, и по привычке бранится. Тетушка часто била А-фэн по голове своей тяжелой рукой. Била просто так, не сердясь.

Заплачет ли хозяйский ребенок, прольет ли А-фэн воду, возвращаясь от колодца с полным ведром – за все девочка получала шлепки. А уж когда тетушка причесывала А-фэн, орудуя в ее спутанных волосах деревянным гребнем, словно граблями, девочка едва сдерживала слезы. Зато стоило тетушке отвернуться, как румяное личико А-фэн озаряла улыбка. Брань и побои стали для А-фэн такими же привычными, как сон и еда. Один случай, правда, я до сих пор не могу забыть. Как-то после обеда тетушка чистила эмалированную кастрюлю. Вдруг кастрюля выскользнула у нее из рук. Тетушка подняла ее и, трепеща от страха, тщательно осмотрела со всех сторон, приговаривая для собственного успокоения: «Ничего ей не сделалось!»

А-фэн в это время стирала. И вот она, не привыкшая размышлять, подумала о справедливости. Не прерывая работы, она тихо сказала:

– Если бы я уронила, вы побили бы меня.

Даже шепота было достаточно, чтобы привести в движение руку тетушки.

– Вот тебе! Вот тебе!

А-фэн изо всех сил стиснула зубы, зажмурилась, из глаз хлынули слезы. Она мужественно и стойко снесла побои. Мокрой рукой гладила там, где было больно, с волос на лицо стекали капли воды, смешиваясь со слезами, но в голос плакать она не омела. Я в это время сидел на стуле, возле меня стоял мой трехлетний сынишка, глядя своими широко раскрытыми живыми глазенками, как тетушка колотит А-фэн. Его личико выражало испуг, напряжение, желание бежать прочь. Он отвернулся, положил ручонки мне на колени, обиженно выпятил губку.

– Вот тебе!.. Вот тебе!..

Сынишка болезненно реагировал на каждый удар и в конце концов расплакался, уткнувшись мне в колени. «Вот как сочувствуют друг другу люди», – подумал я. Немного погодя А-фэн отправилась сушить белье, а тетушка Ян, смеясь, сказала:

– Стоит ли из-за этого плакать, сынок?

Вернувшись, А-фэн занялась хозяйской девочкой и, заметив, что тетушки Ян поблизости нет, весело запела песенку про зеленую лягушку-квакушку, любимую песенку школьников.

На первый взгляд тетушка Ян могла показаться странной. Отчего же она стала такой? Кое-что я знал из ее же рассказов.

Сын ее, будущий муж А-фэн, обучился плотничьему ремеслу, но рубанку и топору предпочел игру в кости и вино. Однажды он проигрался, но платить было нечем. Затеял драку и попал в полицию. Откупиться он, разумеется, не мог, его избили. Как тетушка Ян ни сердилась, как ни тревожилась, – сделать ничего не могла. Пришлось выручать сына. И она отнесла в полицию с таким трудом накопленные скудные сбережения. Сын долго не мог оправиться, хворал, мать выходила его. К ее просьбам не играть больше и усердно трудиться сын оставался глух. Не прошло и трех дней, как ей сообщили, что он в игорном доме. Мать побежала за ним, привела домой, стала рыдать… Такие случаи без конца повторялись. Но злость тетушки Ян тотчас проходила, стоило ей увидеть сына, и вместо того, чтобы его бранить, она частенько давала ему денег. Быть может, горе и сделало тетушку несколько странной. Кто знает?

Два дня, пока тетушка ездила в город, ее работу выполняла А-фэн. Работа у девочки спорилась, не то что при будущей свекрови, когда все валилось из рук. А-фэн работала с радостью, труд приносил ей истинное наслаждение. В первый день девочка уже к трем часам выполнила всю работу, осталось только приготовить ужин. Она взяла на руки хозяйскую дочку и стала напевать колыбельную песню. Путала слова, мелодию, но нежный голосок, то замиравший, то снова набиравший силу, придавал пению своеобразную прелесть. Малышка тихонько смеялась и просила А-фэн петь еще и еще. А-фэн по-матерински легонько шлепнула ее и запела еще громче, как расшалившаяся школьница.

Никогда еще не пела А-фэн с таким упоением. Она всегда пела тихонько, если даже тетушка Ян была далеко, боялась, что та услышит ее и побьет. Но сегодня А-фэн испытывала какую-то особую радость, почти восторг. Она пела и смеялась, и этот смех, безудержный, искренний, в конце концов восторжествовал над мелодией. Брань, побои, тяжелая работа, тетушка Ян – все ушло сейчас куда-то далеко-далеко. А-фэн лишь ощущала радость жизни, вечной и свободной. Она смеялась, смеялась от души, отогнав прочь заботы, и смех ее был лучше всякой песни.

У ног А-фэн примостился белый котенок. Он то и дело норовил схватить своими коготками край ее передника, но А-фэн поднимала его все выше и выше. Котенок встал на задние лапки, свалился, снова подпрыгнул. Он был таким забавным и на редкость хорошеньким. Белый, пушистый! Котенок ласково щурился, словно просил А-фэн его полюбить. Кто прежде нуждался в ее любви? Кого она любила? И сейчас А-фэн готова была отдать этому ласкавшемуся к ней существу всю свою нежность. Котенок и раньше попадался ей под ноги, но она его словно не замечала. Зато сегодня он стал ее настоящим другом. А-фэн оставила малышку, велев ей не отходить от стула, развязала передник, сняла шнурок и потащила его по полу, маня за собой котенка. Тот весь напрягся, притаился на миг и бросился вперед. А-фэн кружила по комнате все быстрее, быстрее, котенок за ней, но как он ни прыгал, как ни старался схватить шнурок, ему не удавалось. Резвый и грациозный, он, казалось, кружился в танце. Радость А-фэн все росла, а вместе с ней и желание дразнить котенка. Девочка уже не кружила, а, казалось, летала по комнате и, заливаясь смехом, повторяла:

– За мной! За мной!

Лицо А-фэн покрылось капельками пота, словно слезами, которых ей немало пришлось пролить. А-фэн задыхалась, будто только что притащила воду из колодца, но не было силы, способной ее остановить. Она все забыла – невзгоды, обиды, даже самое себя. И если бы мир был соткан из любви, стремления к жизни и радости, он сосредоточился бы сейчас в одной А-фэн.

1921