Когда медвежонок, а главное — его гости совсем сорвали мою работу, я окончательно решил: «Отправлю я Мишку, отправлю».

Жена и дочь слышать об этом не хотят. Когда они приходят домой, Мишка, как мохнатый шарик, катится прямо под ноги и скулит по-своему, по-медвежьи: «Возьмите меня на руки!»

Только его на руки поднимут, сразу, в одно мгновение, все лицо исцелует. Лижется, ласкается, визжит от удовольствия. А ухватит палец — сосет. И еще Мишке, когда он целовал щеки, очень нравилось ухватить и сосать мочку уха. Только это было щекотно.

Ласковый был Мишка. Когда кому-нибудь из нашей семьи бывало грустно, медвежонок чувствовал это и ласкался изо всех своих медвежьих сил. А добрые глаза его при этом говорили: «Не надо грустить. Все огорчения в конце концов проходят».

И в самом деле, легче становилось на душе.

Мишка не мог выразить словами то, что, правда ведь, словами и не скажешь. Но поуркиванием, теплой своей шерсткой, которой он ласково терся, и синими бусинками глаз говорил: «Я тебя люблю».

Да, я уверен, что ни одна на свете собака или кошка не могут ласкаться так, как ласкался Мишка. Он не только терся своей пушистой шерсткой, не только поуркивал или танцевал свои медвежьи пляски, смешно переступая с ноги на ногу, что, может быть, сделает почти каждая кошка или собака. Но то — домашние животные. А медвежонок — зверь, хищник, лесной житель. Ему положено быть не другом, а врагом человека. Но Мишка был другом, и каким! — верным, разделявшим грусть и радость во всю силу своих медвежьих чувств.

Ну как с таким расстаться!

Жена говорит:

— Не отдавай Мишку. Пусть еще поживет. Летом я отпуск получу и буду с ним. А ты сможешь спокойно работать.

А дочь добавляет:

— А я после мамы отпуск возьму и тоже с ним буду…

Но это когда-то еще будет! Пока что они целый день работают, а я — то молоко Мишке подогрей, то кашей его накорми, мордочку вытри, убери после его безобразий, и все время: динь и динь — звонят и просят Мишку показать.