А все-таки Слава добился своего — увиделся напоследок с Мишкой. Вышло все это, казалось бы, случайно, но я думаю, что, не подвернись случай, Слава так или иначе все равно не отстал бы и повидался бы со своим любимцем.

А началось все с колеса. Едем, и чувствую — заносит машину. Затормозил, вышел — смотрю, заднее колесо чуть приспущено. Достал насос, начал качать. Ну и Слава тут же — возле вертится:

— Дайте я помогу. Дайте разок качнуть. Ну разочек, только один разок.

— Отстань, — говорит Нина Васильевна. — Ты же мешаешь работать. Пойди вон цветов нарви.

— А, — махнул рукой Слава. Он, видимо, не был любителем цветов.

В это время резко скрипнули тормоза, рядом с нами остановилась грузовая машина, и я услышал:

— Засели, значит. Загораете!

Это был Тихон Ильич. Он высунулся из кабины и протянул руку к Славе:

— Этот?

— Тот самый, — сказал я.

— Так, значит, и не повидался с приятелем? — спросил Тихон Ильич.

Слава молчал. Он насупился и смотрел себе под ноги так, будто его обидели.

Но это была не обида. Я уже второй день стал замечать, что Слава стыдится своего побега к Мишке и казнит себя за то, что за этим последовало. И каждое напоминание об этой истории больно ранит его.

Я уже подкачал колесо и прятал в багажник насос. Слава о чем-то говорил со сторожем подсобного, но слов я не слышал — громыхал инструментом. Когда же я захлопнул багажник и обошел машину, Слава бросился ко мне, да так, что чуть было не сшиб меня с ног.

— Он едет к Мишке!

— Кто — он? — спросил я.

— Этот дядя на грузовике. Поехали — это совсем близко. Вот поворот. Ну я прошу. Пожалуйста.

Тихон Ильич молчал. Но все его лицо — широкое, доброе — и глаза, казалось, говорили: «Не отказывайте парню. Уж очень ему хочется увидеть своего косолапого друга».

Я было уже согласился, но вспомнил, что с нами ведь Нина Васильевна и последнее слово остается за ней. Это последнее слово она сказала не сразу. Однако в конце концов сдалась. Очень уж жалостливо упрашивал ее Слава.

И мы поехали: Тихон Ильич впереди на грузовике, а мы за ним следом.

Лесная дорога вывела нас к низине около речушки, перегороженной плотиной. Здесь не было никаких признаков человеческого жилья, кроме побуревшей от времени водяной мельницы.

Две сосны стояли прямо и неподвижно, будто часовые у входа на мельницу. Было душно, и пахло цветами, ягодами и мукой.

У грузовой машины загорелся красный фонарик, и мы тоже притормозили, остановились. Тишина. Только птицы спрашивали нас:

«Чьи вы? Чьи вы?»

Из травы слышалось стрекотание кузнечиков. И вдруг: «Ырры! Ы-р…р…р!»

Рев шел из рубленого, бревенчатого сарая, и Славик, выскочив, бросился туда так стремительно, будто им выстрелили из пушки. Но он не пробежал и двадцати шагов, как попал в охапку к Тихону Ильичу.

— Стоп! — сказал сторож. — Остановка, значит.

— Дяденька, пустите!

— Пущу, но в свое время.

Тут подошли и мы: Нина Васильевна, шофер грузовой машины и я.

— Славик, ты что? — строго сказала Нина Васильевна. — Мало мы все из-за тебя переволновались, а ты еще хочешь, чтобы тебя медведь загрыз. Перестань вырываться, слышишь?

— Так там же Мишка, Мишенька!

— Не Мишенька он теперь, — вставил Тихон Ильич, — а Михаил Топтыгин. Так, значит… Привет мельнику.

— Привет вам, коли не шутите. — Это сказал низкорослый человек в очках. И добавил: — Была мельница и сплыла. К зиме закрываем ее, и все. Отработала свое старушка.

Медвежьи голоса утихли и совсем смолкли.

— А вы не из нового мелькомбината будете? — спросил меня мельник.

— Мы к Мише, — опередил меня ответом Славик. — Это он рычал? Да?

— Ну что ж — пошли, коли так. — Мельник взял Славу за руку. — А ты не боишься медведя?

— Мы с ним давно знакомы, — сказал Славик. — Я его еще совсем маленьким знал. Он был ну совсем как игрушечный.

— Старое знакомство, — произнес как бы про себя, ни к кому не обращаясь, мельник. — С медведем дружись, а за ружье держись. Коли не шутишь.

Мы пошли к сараю всей гурьбой. По дороге мельник рассказал нам, что произошло за это время в жизни двух медвежат.