Совсем недавно, с того времени и трёх лет не прошло, Вера была такой же, как Вита, вожатой октябрят. Ей доставляло удовольствие играть с малышами, петь вместе с ними, шить платья для кукол и даже мастерить кукол.
Дети тянулись к Вере. Она как бы притягивала их.
Вера собирала марки и радовалась каждый раз, когда пополнялась её коллекция. Радовалась она в одиночку, а с тех пор, как принесла альбом своим октябрятам, радовалась вместе с ними. И грустила она, когда кто-нибудь из её звёздочек заболевал, получал нахлобучку дома или в школе — мало ли горестей бывает у людей!
Вера приехала в Артек такой молодой, что из-за этого с ней случались всякие приключения. Вот и после поездки в Воронцовский дворец надо было ей быстро пообедать, пока у ребят был абсолют, и приготовить танцплощадку для конкурса бальных танцев.
Вера бежала к Пушкинскому гроту, где танцуют артековцы над обрывом у самого моря. Она уже завернула на дорожку к гроту, когда женский голос окликнул её:
— Девочка, погоди!
Вера остановилась.
— Здравствуй, девочка!
— Добрый день, доктор!
Вера узнала нового врача: высокая, седая, строгая, в больших роговых очках.
— Ты, девочка, на конкурс танцев бежишь?
— Ага.
— А где пряжка на правой туфле?
— Ой, потерялась! Когда на экскурсию ехали, надевала туфли — пряжка была, а сейчас нету.
— А ты из какого отряда?
Вера помолчала, а потом сказала:
— Простите, доктор, я вожатая.
Докторша рывком сняла очки и рассмеялась:
— Это вы меня простите.
— Что вы, что вы, доктор, мне это так приятно.
— Да, милая вожатая, меня уже никогда никто за пионерку не примет. Жаль. Очень жаль. А зовут меня Екатерина Владимировна. — И вздохнула: — Катей теперь никто не называет… А вас как?
— Вера.
Они пошли вдвоём к Пушкинскому гроту. Это одно из самых красивых мест Артека. У подножия скалы, на которой высится грот, всегда пенится прибой и синее, как бы дышащее море беспрерывно движется, посылая на берег седые гребешки волн.
Вере пора бы уже привыкнуть к Артеку, но и она, так же как доктор, на мгновение остановилась, заглядевшись на тёмное море. Справа от него высилась гряда сахарных голов крымских гор, а впереди стояли скалы, будто часовые у выхода из Артека в море.
Навстречу Вере и доктору бежали несколько мальчиков и девочек. Они, видимо, опаздывали на абсолют, но, поравнявшись с Верой и доктором, остановились и сразу как-то подтянулись.
— Отряд, внимание!
Екатерина Владимировна повернулась к детям.
— Доб-рый день!
Это проскандировали девочки и мальчики в красных галс уках, и не только произнесли, но и сказали глазами, улыбнулись, приветливо-радостно посмотрев на Веру и доктора.
— Здравствуйте, здравствуйте, дети, — сказала Екатерина Владимировна. А когда ребята снова побежали, обняла Веру: — Знаете, Верочка, я ведь здесь никого из ребят ещё не лечила и даже не смотрела. А они уже приветствуют меня.
— У нас так принято, — сказала Вера. — Ведь первый закон нашей Пионерской республики — уважение к старшим, независимо от того, кто из взрослых ни появится в Артеке.
На следующий день в Артеке был праздник новой смены. Высокое пламя взлетало вверх на большой костровой площади, а трибуны, как поле цветущих маков, были расцвечены тысячами алых галстуков.
Вите запомнился этот артековский праздник красных знамён на фоне синего неба. Праздник радостных глаз, музыки и танцев, трескуче-искрящегося костра и мудрых слов тех, кто был пионером, когда Артек был ещё палаточным.
На костровую площадь Вера и Вита шли рядом. А в тот день Вера была свободной — её подменяла другая вожатая, Вера могла поехать в Ялту, в Симферополь, в конце концов побыть у себя в общежитии. Но проснувшись и услышав звонкий голос пионерского горна, она сразу же вспомнила Виту.
Вера знала, что многим детям в первые артековские дни тоскливо, потому что они первый раз в жизни уехали от мамы и папы. И ещё она понимала, что Вите тяжелее, чем другим детям, — у неё мамы нет.
Действительно, в первые артековские дни Вита грустила. Прежде всего ей не хватало папы. Ведь она привыкла делиться с ним всеми своими мыслями и чувствами.
Вспоминала Вита и маму и как бы вновь пережила её уход из жизни. И бабушку вспоминала. Она плохо слышала, но, так же как папа, умела вы-слу-ши-вать.
Дома, когда в последние годы Вите случалось оставаться одной, она рассказывала о своих горестях и радостях даже неодушевлённому Бемби. Неживой, а всё-таки свой, привычный и чем-то родной…
Все эти чувства и мысли Виты угадывала Вера.
И вот теперь они шли по верхней артековской дорожке, над догоняющими друг дружку белоголовыми волнами, пенящимися вокруг скал.
Вита повернулась в сторону моря и спросила:
— Кто же так высек эти скалы, как будто делал их скульптор?
— У этого скульптора есть имя, — сказала Вера. — Его зовут Ветер, Волны, Время. Ты поняла меня?
Вита наморщила лоб, немного помолчала и сказала:
— Да, поняла.
В Артеке самой близкой для Виты была Вера, хотя она ещё не привыкла к своей вожатой.
«Конечно же, — думала Вера, — Вита спрашивает о скалах потому, что вспоминает отца и его рассказы о каменном матросе. Кто знает, сказка это о каменном матросе или быль?»
Ещё в первый день знакомства, когда Вите взгрустнулось перед сном, Вера подсела к её кровати и рассказала Вите, каким будет большой праздник на костровой площади, как стук барабанных палочек, пение горна, голоса ребят сольются в чудесную музыку. А золотые наконечники алых знамён и высокое пламя костра празднично расцветит всё вокруг.
Вите виделось это в пустой еще чаше стадиона и хотелось, чтобы скорее наступил этот праздничный день.
Когда она шла по Артеку с Верой, за каждым поворотом встречала что-то новое, никогда ею не виданное.
— А почему эта дорожка проложена так криво? — спрашивала Вита. — Из-за этого камня? Да?
Камень был гладкий и холодный.
— Значит, он лежит здесь давным-давно?
— Вероятно. И когда ста и строить Артек, это огромный камень не тронули.
Вита на мгновение задумалась: «Тяжёлый… Но всё равно, если бы захотели, то машинами, подъёмными кранами, всякими механизмами его можно было бы сдвинуть с места или даже убраться».
Вера прервала её мысли.
— Ты поняла, почему не тронули этот валун, не прикоснулись к той почерневшей от возраста коряге и сосну эту разлапистую оставили — видишь?
— Вижу. А дорожка всё время изгибается. Ой, коряга эта похожа на Змея-Горыныча! Хорошо, что её не выкорчевали.
— Вот то-то, Вита. Тут старались ничего не трогать, природу не изменять, а дорожки и дома можно было проложить и построить где угодно. Вот потому-то и красиво в Артеке, что он, как говорят архитекторы, вписывается в пейзаж окружающей природы. Поняла?..