Андрей стоял у борта и печально смотрел, как медленно удаляется грязная казанская пристань. Сколько сил пришлось потратить, чтобы добраться сюда, а что получилось? И жить не хочется после такого…
Приехав в Казань, он, горя от нетерпения поскорее увидеть Наташу, почти бежал на Арское поле. Вот и знакомый двухэтажный деревянный дом. Открыл невысокий черноглазый парень, подозрительно посмотрел на худощавого, в военном, юношу:
— Вам кого?
— Наташу, Наташу Широкову.
— Какую еще Наташу?
За плечами парня показалась пожилая женщина.
— О, это ты, верно, про прежних жильцов спрашиваешь? Съехали они. Как красные пришли, так и съехали.
— Куда?
— Откуда мне знать? — пожала плечами женщина.
— А девушка, Наташа?..
— Замуж твоя Наташа вышла — за командира красного.
— Как так замуж?..
— Да вот так, получилось. Точно, вышла и уехала с ним…
Долго бродил он по пыльным улочкам Казани. Неужели правда вышла замуж? А дядя Петя где? Вопросы, вопросы… А ответов не было. Горе сдавило грудь. Нет Наташи, исчезла в безбрежном море гражданской войны. Что делать?.. Потерял, потерял Наташу…
Измученный происшедшим, усталый, разбитый, еле дотащился он до пристани. Ее осаждала бесчисленная толпа. Андрей едва пробился к военному коменданту и, потрясая мандатом, получил разрешение на посадку. Да какое! — В двухместную каюту второго класса. Должно же было ему хоть немного повезти в такой невезучей поездке…
Он отошел от борта и, переступая через лежащих на палубе людей, отправился искать свою двенадцатую каюту. Маленькая, полутемная от закрытых жалюзи, она оказалась загроможденной узлами, чемоданами, ящиками. Мужчина лет сорока пяти торопливо распихивал все это добро под диваны.
— Вы сюда? — спросил он.
— Да, это мое место, вот билет.
— Сейчас освобожу. В спешке навалили все. Посадка, сами знаете, какая была, через борт бросали.
Андрей пробрался к окну, поднял жалюзи. Ничего себе барахла!.. Его попутчик протянул руку:
— Давайте знакомиться. Коренастов Филипп Антонович.
Андрей взглянул на него и слегка вздрогнул. Рыжий! Нет, не он… И в то же время будто он… Такие же маленькие, узко поставленные, пронзительные глазки, тот же приплюснутый нос и вздернутый подбородок. Но ростом повыше, и волосы черные, густые, с проседью. Нет, не он, похож только очень. Да и убит ведь тот…
— Агент Симбирского губпроса, — представился его спутник. — Ездил вот по поручению начальства в Казань. Намучился страсть как… А вы симбирский?
— Симбирский. — Андрей на минуту запнулся. — В Симбгубодежде работаю. Андрей… Андрей Лосев…
Почему он вдруг сказал так новому знакомцу, он и сам в тот момент не смог бы объяснить.
Смеркалось. Пароход, наполненный гулом машины, плеском воды на плицах, людскими разговорами, руганью, плачем детей, мерно подрагивая, устремлялся к Симбирску. «Неплохо бы поесть», — подумал Андрей и потянулся к своему мешку, в котором лежали кусок хлеба, вареная картошка, огурцы да лук.
— Давайте поужинаем, — как бы угадав его мысли, предложил Коренастов. — Я, знаете ли, человек компанейский, не люблю один за столом сидеть. Время, правда, сейчас такое, что насчет нормальной еды не разгонишься, не то что разносолов всяких там, но я тут кое-что припас. Он открыл небольшой чемодан и поставил на столик у окна два синих стаканчика, бутылку с какой-то жидкостью и буханку хлеба.
— А это вот стерлядка жареная, — продолжал он, — и еще сальца кусочек есть.
— Неудобно, знаете ли, — попытался возразить Андрей, чувствуя, как рот его наполняется липкой слюной.
— Что вы, что вы! Мы же соседи, в одной каюте едем. И никакого убытку мне нет от этого, уверяю вас. Одно удовольствие. — Он ловко нарезал хлеб, разлил в стаканчики жидкость.
— Ну, за встречу и, так сказать, приятное путешествие. Самогончик смак, первач. Прошу!..
Отказываться дальше показалось неудобным. Андрей быстро вытащил свою провизию и присоединил к уже лежавшей на столике. Коренастов ел жадно, быстро, самогон опрокидывал в себя сразу, одним глотком. Оглянуться не успели, как он уже полез в чемодан за второй бутылкой.
— Хорош первач? — Лицо его покраснело, глаза заблестели. — Я в ваши годы, правда, получше напитки пробовал — коньячок там шустовский, спиртик чистенький еще любил, но и это неплохо. Ну-с, еще по одной…
Посмотрев на окосевшего соседа, Андрей быстро плеснул самогон под диван.
— В наше время, знаете, зевать нельзя, — рассуждал тот заплетающимся языком. — Вот ты говоришь — Симбгубодежда. Тьфу, слово-то какое! Если не ловчишь там, помрешь с голоду. С одним мешочком вот из Казани едешь. А я, знаешь, — он оглянулся, — знаешь? Мыльца и соли с собой прихватил. Тут дешевле, а в Симбирске — чистая прибыль. Вот тебе! — Он довольно щелкнул пальцами и захохотал.
«Спекулянт, сволочь! — возмутился Андрей. — Прихвачу тебя на пристани в ЧК, будешь знать, как на бедах наших наживаться».
— Если с умом жить, — продолжал между тем Коренастов, — то такие дела можно провернуть, ах, какие дела!.. У меня вот связи, связи… — Он вдруг как-то дернулся и быстро взглянул на Андрея. — Ты что? Кто сказал про связи?..
— Какие такие связи? — быстро сориентировался Андрей, притворившись совершенно пьяным. — Ни с кем я не связан. Я в губсимб, нет в симбгуб, в губодежде — вот, связей не держу…
— Что ты мелешь? — Глаза спутника теперь были совсем трезвые, колючие, злые.
— Я не мельник, чтобы молоть…
— Давайте-ка лучше спать. Видно, перебрали мы с вами — вон и вторая бутылка уж пустая…
«Нет, брать его сразу на пристани нельзя, — думал Андрей, лежа на диване. — У него, видно, какие-то связи есть, может, целая группа таких спекулянтов. Не упустить бы только. — И, уже совсем задремав, вдруг весело подумал: — А ты, Андрей Васильевич, настоящим чекистом становишься. Вот и в этом спекулянта почуял с ходу. Никита сказал бы: «Чутье чекистское пробудилось».
* * *
В небольшой полутемной комнате библиотеки Губпрофсовета собрались несколько парней и девушек. Сидели тихо, переглядывались, будто виделись впервые. Несмотря на теплый июльский вечер, окна были закрыты, и все изнывали от духоты. Но вот в комнату быстро вошла Оля Смышляева в сопровождении какого-то незнакомца.
— Товарищи, — начала Оля, подождав, пока шум утихнет, — сегодня мы собрались вот тут — будущие актеры Драмтеатра рабочей молодежи. Занятия с нами будет вести Евгений Александрович Старцев. Он выступал в Самарском драматическом театре под фамилией Арканов. Итак, передаю слово товарищу Старцеву.
— Прежде всего давайте знакомиться, — поднялся со стула худощавый, длинноволосый человек. — Сначала о себе. Как я стал актером? Зачем? Да затем же, что и вы. Я вижу: вы к театру-то приобщаетесь впервые. И вижу еще: в душах ваших смятение — годитесь ли в актеры? Между тем талант артиста рождается вместе с нами. Я сам из дворян; отец, акцизный чиновник, мечтал сделать из меня юриста. А я мечтал о театре. Но уступил отцу начал учиться на юридическом факультете, в Казани. Однако храм Мельпомены звал меня так сильно, так настойчиво, что я бросил университет и пошел в театр на разовые, бессловесные роли. Постепенно пробился, стал выступать на первых ролях. Если бы у меня не было артистических способностей и такого влечения к театру, я никогда бы не стал артистом. Вот почему нашу встречу я хочу начать с того, что тем, у кого нет неодолимого, властного влечения к театру, лучше сразу уйти, сейчас же!..
Все молчали. Затем поднялся невысокий, коренастый паренек:
— Товарищи, это же неправильно! Тут гражданин артист проповедует буржуазные идейки насчет того, что в театре только избранные, всякие там дворянчики и купеческие сынки могут быть, с гимназиями да с талантами. А как же трудящиеся люди? Выходит, если у меня три класса и я не знаю, сидит во мне артист или не сидит, значит, и не суйся? Неправильно же это, товарищи!
— Ничего ты, Болтянкин, не понял. Как всегда! — вскочила Оля. Товарищ Старцев сказал только о том, что настоящий артист должен иметь талант и стремление к театру, а ты уже оргвыводы…
Шум, выкрики прервали девушку. Все повскакали с мест, кричали, размахивали руками. Старцев несколько минут, молча улыбаясь, наблюдал эту сцену, затем поднял руку:
— Товарищи! Товарищи! Прошу тишины… Вот так. Раз уж мне доверили руководить вашим театром, позвольте взять все бразды правления в свои руки. О том, что такое талант артиста, веками спорили лучшие умы человечества. И мы сегодня ни до чего здесь не договоримся. Давайте-ка лучше начнем занятия по актерскому мастерству и в ходе их выясним, кто на что пригоден. Хорошо? Тогда познакомимся. — Он заглянул в длинный серый лист бумаги. — У меня тут список желающих играть. Прошу вставать и рассказывать о себе. Первая — Абакумова Лидия.
Темноволосая, стройная девушка поднялась со стула.
— Работаю на телеграфе, но мечтала стать портнихой, — негромко начала она. — Подруги твердят, что в моей внешности есть что-то артистическое. Вот и пришла в ТРАМ.
— Ясно, прошу следующего. Басов Александр…
— Безумно люблю театр, давно мечтаю о нем, — взволнованно говорил высокий парень лет шестнадцати. — Работаю делопроизводителем в Совнархозе.
— Борчунов Вадим.
— Это я буду. Уже играл в театре. — Высокий красавец самоуверенно улыбнулся, показав белоснежные зубы. — В театре Вовки Корытина — знаете? вместе с Зоей Сазоновой. — Он остановил взгляд на миловидной девушке с пепельными косами, заложенными вокруг головы. — Но нам там не понравилось, вот мы и решили перекочевать к вам…
— Киреев Николай…
Круглолицый, среднего роста паренек смущенно мял в руках фуражку:
— Вообще-то я мечтаю стать красным командиром. Но меня пока не принимают. Работаю слесарем в железнодорожных мастерских. Мой дружок Андрей Ромашов уговорил меня попытать счастья в актерах. Он сам даже выступал раз в Булычевском театре, а сегодня вот не пришел…
— Где же этот Ромашов? — обратился Старцев к Оле.
— Не знаю, — пожала она плечами. — Он очень хотел в ТРАМ попасть. Может, уехал куда — он ведь в ЧК работает. Я с ним давно знакома. Парень болеет театром, даже пьесы и стихи сам пишет.
— Пьесы?
— Ну да. Он говорил, что хочет написать пьесу про революцию в нашем городе.
— О, это уже интересно, весьма… Когда он появится, вы его ко мне обязательно приведите. Хорошо, Оля?
* * *
Едва пробившись через толпу, рвущуюся к пароходу, Андрей вышел на полную сутолоки площадь у пристани. В голове шумело, перед глазами плыло: он же пьян и как вообще-то еще соображает, на ногах держится? Сосед по каюте буквально не просыхал всю дорогу: чемоданчик его оказался прямо-таки бездонной бочкой самогона. Не любит этот Филипп Антонович пить один… А Андрей решил, что раз нужно выяснить связи спекулянта, то отказываться от его компании не стоит. Но Коренастов держался и ни о каких связях больше не заговаривал. Как только пароход причалил, в дверях каюты показался благообразный бродатый мужик.
— О, Иван Иванович! — обрадовался Коренастов. — Начальство прислало? Наш возчик, губпросовский, — объявил он Андрею, — заботятся обо мне начальнички, чтобы с грузом не возился.
Черт бы тебя побрал с твоими заботливыми друзьями! Надо поскорее выбираться на пристань: может, там знакомые чекисты или милиционеры найдутся, помогут. Андрей быстро попрощался и вышел. Однако в страшной толкотне на пристани нечего было думать кого-нибудь разыскать. Несколько красноармейцев с трудом сдерживали натиск толпы. Один из них на вопрос, где комендант, только крепко выругался.
Кто-то тронул его за плечо. Филипп Антонович! Милости просим — легки на помине…
— В город? — Коренастов покачивался, видно, еще хлебнул с возчиком.
Андрей кивнул.
— Значит, вместе? Возьмем извозчика?
В руках у Коренастова был только его небольшой «самогонный» чемодан. Где же многочисленные тюки и ящики? «Эх, дурак ты, простофиля! — выругал себя Андрей. — Не надо было уходить из каюты. Ладно, поеду с этим».
Когда пролетка выехала наверх, Коренастова совсем разморило.
— Какая же это Гончаровская? — говорил он, заплетаясь, Андрею. Главная улица, а дома без стекол. Раньше тут что было — благочиние, чистота, витрины. А теперь вон — тьфу!.. Знаешь, поедем подальше от этой мерзости. К моей сестричке, на Северный Выгон. Там у меня еще самогончик есть, а?
Андрей кивнул.
— А сестренка моя, Симочка, знаешь? — Коренастов пьяно громко захохотал. — И еще там сестры Христа. Вот это цветничок!..
— Какие сестры Христа?
— «Какие, какие»! Говорю — христовы сестры. Увидишь…
Добротная пятистенка, выкрашенная зеленой краской, стояла на пустыре, окруженная сзади высоким забором с торчащими гвоздями.
«Мрачное место», — подумал Андрей, когда они выходили из пролетки перед крылечком с резными столбиками. Северный Выгон издавна славился в городе как прибежище воров. Еще до войны тут сгорели казармы и теперь высокая кирпичная труба от них одиноко высилась посреди пепелища. А неподалеку распространяла свои запахи городская свалка, по которой бродили стаи голодных одичавших собак.
— Да у вас, никак, пир? — сказал Андрей, когда Филипп Антонович, открыв своим ключом парадную дверь, ввел его в прихожую. — Вон как шумно…
В раскрытые двери была видна небольшая квадратная комната. При свете подвесной пятилинейной лампы вокруг стола, заставленного бутылями с самогоном, вареной картошкой, огурцами, жареной рыбой и еще чем-то, сидело несколько сильно накрашенных девиц — одна с гитарой — и два парня лет двадцати.
— А чего же? — ответил Коренастов. — Симочка моя — известная в городе хиромантка. Знаешь, как по руке гадает! Достатки у нее есть, отчего не повеселиться? А эти, — он махнул рукой в сторону девушек, — они и есть сестры христовы. Половину дома у нас снимают.
Навстречу им поднялась полная брюнетка лет двадцати восьми, в светло-голубом шелковом платье.
— Знакомьтесь, — сказал Коренастов. — Серафима Ивановна Ковригина. А это — друг мой, Андрей Лосев, хороший парень, прошу любить и жаловать. Давай, Андрей, с дорожки-то тяпнем по маленькой.
Шагая поздним вечером домой по совершенно безлюдной улице, Андрей инстинктивно сжимал в кармане рукоятку браунинга. Ну и места! Нападут бандиты — хоть кричи, хоть вопи, никто даже не покажется, не то чтобы на помощь прийти. А дом, куда он попал? Уж не притон ли какой бандитский? И сестры Христа — веселые. А хиромантка, гадалка эта, как кокетливо посматривала на него. Коренастов — тот сразу свалился совсем. Нет, не сестра она ему вовсе, врал он. Так с сестрами не разговаривают… И отчество у нее другое. Зато теперь точно известно, где этот спекулянт обитает… С утра к Никите — рассказать ему.
Вот поездка-то какая получилась! К Андрею вернулись грустные мысли. Неужели Наташа его разлюбила и вправду вышла замуж? Если б любила, обязательно написала бы, хоть матери его, а написала бы. А может, погибла?..
* * *
— Интересно, кто же такой этот Коренастов? — задумчиво говорил Никита. Он сидел на подоконнике и время от времени посматривал на улицу.
— Спекулянт, кто же еще, — отозвался от своего стола Андрей. — Я ж говорю: мешки у него там были, узлы…
— Я про эту хиромантку уже слышал. Говорят, здорово гадает.
— Вот у нее и погадай, кто такой Коренастов. Да что думать! Я который раз твержу: надо туда с обыском и брать их всех разом.
— А я тебе, Андрюха, который раз твержу: в нашем деле такая спешка годится только при ловле блох. — Никита рассердился, соскочил с подоконника и зашагал взад и вперед по комнате. — Ну, возьмем его, а что дальше? Сам говорил: сплавил свой багаж куда-то. Значит, от всего отопрется, даже если что было. Так, братишка, работать нельзя.
— Но я точно чувствую: контра. А еще связи какие-то, помнишь?..
— Это все слова, а нам факты нужны, факты, дорогой товарищ! И еще вещественные доказательства, вещественные! Ясно? Так что вот как поступим. Пойдешь в губпрос, выяснишь, кто такой этот тип, откуда. И наведайся еще к нему в гости. Я, знаешь, чем дольше в ЧК работаю, тем больше убеждаюсь: с маху рубить надо, когда вполне ясно, что контра. Да еще когда бандиты там, в лесу, кулачье… Так что учись, братишка, и не спеши. Понял?
— Понять-то понял, а только чует мое сердце: можем упустить этого. Андрей встал, махнул рукой. — Что тогда — будем слезы лить? И почему ты чутью моему не доверяешь?
— Плохо еще чуешь. Да не вздумай-ка самодеятельностью заниматься, как тогда… И со старухой — помнишь? — наколбасил. Я вот поговорил с ней по-человечески и выяснил: постояльца-то ей рекомендовал куликовский поп.
— Отец Константин? Не может быть! Бабушка моя все твердит: душевнее этого батюшки не встречала. А как ты узнал?
— «Как, как»! Пришел к бабке домой, в гости. Сахар принес, чай с ней пил. Ну и рассказал ей, значит, зачем это нам нужно, объяснил, что, мол, к ней, трудящей бабке, никаких претензий от пролетарской власти нет, а она должна помочь нам выяснить личность врага революции. Подход нужен к человеку, тем более, люди-то свои.
— Отец Константин? — задумчиво повторил Андрей. — Значит, арестуем его?
— Это зачем же опять так сразу? Может, и поп не виноват вовсе ни в чем. Вполне возможно, и его кто-то попросил за «крючника». Ты вон сам говоришь — добрый батюшка. Правда, я слышал, проповеди у него больно скользкие. Да кто из попов сегодня за Советскую власть молится? В общем, и здесь надо дальше тянуть эту ниточку. Возьми-ка и попа твоего куликовского на заметку.
— А как? Он же знает, верно, что я в ЧК работаю.
— Поговори с бабкой своей, с ее знакомыми, которые в церковь эту ходят. Узнай толком, что он там за проповеди произносит, у кого бывает, кто к нему ходит. А я попробую личность его выяснить. Надо сегодня же доложить Лесову об этих делах. Но вот если он спросит про сукно, то что ответить, не знаю…
— Мы же все время на «чапанках», — вставил Андрей, — по губернии мотались. И ранен я был. Что, Лесову не известно, что ли? А тут еще рыжий убит.
— Никто с нас этого задания не снимал пока, так что отвечаем за него полностью. И что рыжий убит, тоже не оправданье. — Никита остановился, посмотрел внимательно на Андрея. — Ты вот что: поговори-ка с матерью своей, спроси, когда я с ней повидаться смогу. Да так, чтобы не дома и не здесь.
— Может, у Кузьмича?
— У сторожа? Можно, он человек надежный, и сын у него геройский парень, я его знаю. Действуй!..
* * *
«Ночь-то какая, — думал Андрей, спотыкаясь на выбоинах тротуара, тьма-тьмущая, ни зги не видать». Они сегодня засиделись на заседании комсомольской ячейки, а когда вышли, Оля Смышляева крепко ухватила его за руку:
— Как хочешь, Ромашов, ты должен проводить меня. Одна боюсь.
— Ладно уж, — ответил Андрей, — только с условием: без дискуссий. А то у меня голова от них сегодня распухла. Я ведь на ячейку прямо после работы, и целый день не евши.
— Хорошо, хорошо, — рассмеялась девушка, — не буду. Лучше скажи, почему ты на занятия в ТРАМ не приходишь? Знаешь, как интересно актерским мастерством заниматься! Этот Старцев — молодец. Мы ему паек даже повышенный выхлопотали.
— Занят я очень, Оля!
— А мы уже рассказали о тебе Евгению Александровичу…
— Кому, кому?
— Да Старцеву же, режиссеру нашему! И про то, что ты в настоящем театре играл, и что стихи писал и пьесу собираешься сочинить. Он ждет тебя: пьеса нам нужна.
— Ну уж там — играл, писал, — пробормотал польщенный Андрей. — Пока ничего путного не написал, работаю день и ночь.
— Приходи, Андрюша. Мы по воскресеньям теперь в Нардоме собираемся.
— Приду как-нибудь. Вот освобожусь немного. Сейчас прямо ни минутки, сплю и то урывками…
Так незаметно за разговором дошли они до бывшей гимназии Якубовича, в которой теперь помещался интернат имени Карла Маркса.
— Пока, Оля, — попрощался Андрей.
Он подождал, пока девушка скрылась за дверью, скрутил махорочную самокрутку и быстро направился к Дворцовой улице, но тут же остановился. Черт! Совсем забыл, что дамба, соединявшая центральную часть города с западной, рухнула. Придется идти в обход — по Кирпичной. А может, лучше через Курмышок?.. И вот теперь бредет он по улице в такой тьме, что собственную руку протяни — не увидишь. Раньше, когда на Курмышке толкучка была да цирк, тут вечерами не так глухо было. А теперь огонька из домов не видно, не то что фонарь какой-нибудь горел бы. Вот бандюгам раздолье…
Андрей остановился. Ни звука, даже собаки не лают. Двинулся дальше. Где-то слева пугающей чернотой зиял глубокий Марышкинский овраг. Справа чуть светлее, там пустырь, заросший бурьяном. Еще раз остановился. Из оврага раздалось рычание, затем собачий вой — бродячие псы… Андрей вытащил из кармана револьвер. Вот дьявол, понесло его сюда!..
— Помогите!.. Караул, помоги-и-ите! — вдруг явственно услышал он.
Крик был приглушенный, будто кому-то зажимали рот, и разом оборвался. Андрей остановился как вкопанный.
— Помоги-и-и-и… — снова донеслось до него.
Надо идти на помощь. А если там их целая банда? Да что это он чекист, комсомолец… Крик женский, определенно… А он еще раздумывает. Из оврага кричат, где-то у мостика. «Ну что ж, пошли, Андрей Васильевич!»
Осторожно, стараясь не шуметь, он стал спускаться по крутому откосу. Совсем близко послышалось журчание. Ручеек… Значит, он уже на дне оврага. Пригнувшись, двинулся вперед, то и дело спотыкаясь на бугорках, проваливаясь в какие-то ямки.
— Ну что ты орешь, паскуда? — услышал он вдруг совсем близко и тут же замер, прилег на землю.
— Тебя же живой хотят оставить, — гнусаво сказал кто-то другой, — а ты тявкаешь. — Еще слово — придушу, как блоху!..
— Сбежал твой кавалер — и следа нет, — вставил еще один бандит.
«Третий, — отметил Андрей. — Сколько же их?»
Дальше медлить было нельзя. Андрей быстро вскочил, затопал ногами по сухим веткам, закричал:
— Давай, Николай, заходи справа! Ты, Золотухин, к мостику, к мостику. Сдавайся!..
Он выстрелил два раза во тьму, остановился, прислушался. Бегут! Только топот раздавался вдоль оврага, а кто-то из бандюг с испугу ломился прямо вверх по крутому склону. Андрей снова выстрелил. Бандит на склоне притих на мгновение, а потом с новой силой стал продираться через кусты. Не прошло и минуты, как все стихло. Андрей усмехнулся. Ну и драпанули… Не ожидали небось, что здесь кто-то окажется, а тут на тебе — так смазали пятки, что и на самокате не догонишь. Но где же женщина?
Еще несколько шагов вдоль ручья. Вот и мостик чернеет над оврагом. Где же она? Молчит. Испугалась до смерти и молчит, а темень такая…
— Эй! — крикнул он. — Где вы там, отзовитесь!..
Молчание… Вот еще забота, черт возьми! Будто вымерло после стрельбы все вокруг. Шаг, еще шаг… Чуть не упал — споткнулся обо что-то. Да это же тело, человек… Неужели успели убить? Он присел, зажег спичку. Девушка, бедняжка, лежит, одежда растерзана, глаза закрыты… Спичка догорела, обожгла палец. Мертвая? Андрей торопливо зажег вторую спичку, дотронулся до ее глаз. Веки чуть дрогнули. Жива!.. Побежал к ручейку, обмакнул носовой платок в воду, снова к ней — приложил ко лбу. Послышался долгий вздох.
— Пожалуйста, — чуть слышно прошептала она, — берите все-все, только не убивайте…
— Ничего мне не надо, — ответил Андрей. — Убежали бандиты, не бойтесь…
— А вы кто?
— Андрей я… Да вы вставайте, накиньте плащ. Вот вам. — Он быстро снял свой видавший виды брезентовый балахон. — Я вас провожу домой.
— Спасибо, я живу на Старом Венце. — Все еще дрожа, она встала, взяла плащ. — Спасибо!
— И как вы тут оказались в такой час? — спросил Андрей, когда они выбрались на дорогу.
— У меня жених, Вадим, на Курмышке живет. Мы у него засиделись, потом он провожал меня домой. А тут на мостике эти… Вадим убежал, они меня и схватили.
— Убежал? Хорош жених! Невесту, значит, бросил и убежал?
— Что он мог поделать один против троих! Вы не думайте, он даже крикнул, что за помощью пойдет. Я слышала, точно. А бандиты только засвистели ему вслед.
— То-то они сразу побежали от меня — видно, решили, что уже пришла эта помощь. — Андрей чуть поддерживал свою спутницу под локоть, лица ее он не видел. — Ну а кто же такой ваш жених?
— Вадим, я же сказала, Вадим Борчунов, телеграфист. А вас как зовут?
— Ромашов, Андрей…
— Ромашов… Ромашов?.. Я эту фамилию вроде уже слышала… Где же? А, в ТРАМе, кажется. Вы на занятия туда ходите?
— Нет, не хожу. Пока… Времени все не хватает.
— А чего же о вас там будто говорили? Постойте-ка, постойте… Евгений Александрович сказал, что вы пьесу для нас сочиняете. Правда?
— И пьесы еще никакой не сочиняю. Хотел только, а кто-то уже раззвонил об этом на весь город. Наверно, Оля Смышляева наговорила. Я ведь с этим Старцевым не знаком даже. А вы что, в артистки пошли?
— Теперь в ТРАМе занимаюсь, а раньше мы с Вадимом в театре Вовки Корытина были… Ну, вот и мой дом…
Они остановились у двери двухэтажного деревянного особняка.
— Вы подождите, я переоденусь и верну вам плащ.
Когда тяжелая парадная дверь захлопнулась, Андрей поднялся на ступеньки. Буржуйский особняк. Чей, интересно! Он зажег спичку, осветил медную табличку на двери: «Николай Николаевич Сазонов, врач-терапевт. Прием больных ежедневно, кроме воскресенья, с 5 до 7 часов вечера». Известный на весь город доктор. А девица кто же — дочка, племянница ему? Ребята скажут, недорезанную буржуйку спас. Нет, не так, она же вон в Театре рабочей молодежи… Рабочей… И доктор — не обязательно буржуй. Интеллигент… Хотя… Дом-то какой…
Андрей совсем было запутался в своих определениях, когда дверь вновь отворилась и в освещенном проеме показалась его незнакомка с плащом в руках. За ней виднелось заплаканное круглое женское лицо.
— Извините, заставила вас ждать. Хотела познакомить вас с папой и мамой, но они спят. Лучше не беспокоить их сейчас — перепугаются. А это тетя моя. Спасибо вам еще раз, большое спасибо… Приходите к нам завтра. Ладно? Да, меня зовут Зоя, Зоя Сазонова. Вы сегодня спасли меня, вы мой спаситель. — Она быстро обняла Андрея и поцеловала в лоб.
Андрей смущенно отступил на шаг:
— Ну уж и спаситель… Простая случайность.
— Нет, нет! — вмешалась тетка. — Вы вытащили нашу девочку прямо из могилы. Ужас какой! Приходите к нам завтра обязательно. Зоенька, Николай Николаевич, все мы теперь вечные ваши должники…
* * *
Жарким августовским днем по Волге двигалась небольшая двухвесельная лодка. У руля сидела девушка с длинной косой, перекинутой на грудь. Чуть прищурившись от ярких лучей солнца, уже начавшего клониться к закату, она то посматривала вдаль, то на двух гребцов, старательно боровшихся веслами с быстрым течением могучей реки.
Лодка двигалась вперед очень медленно, и девушка, чуть улыбаясь, еще раз взглянула на гребцов:
— Ну что же вы? Силенок у вас не хватает, что ли, против течения выгрести. А еще хвастались: как на катере поплывем!
Парни сильнее заработали веслами. «Ишь как налегли! — насмешливо подумала девушка. — А все же они оба красивые: и тот и другой». Ребята действительно были как на подбор широкоплечие, голубоглазые. У того, что справа, — Вадима — выражение лица надменное, даже слегка высокомерное, губы капризно изогнуты. У Андрея лицо попроще, но добрее, а высокий лоб делает его похожим на какого-то мыслителя или отшельника.
Зоя щурилась на солнечные зайчики, бегущие по воде. Вадима она знает уже больше года. Совсем, недавно думала, была даже уверена, что любит его очень крепко, что лучше его нет на свете. И подруги ей все с завистью твердят: «Ну и везет тебе!» Они даже обручились с Вадимом. Мама очень довольна, ей Вадим нравится — интеллигентный, коммерческое училище окончил, умеет одеваться и держать себя в обществе. А что телеграфист, то это ненадолго: кончится вот скоро власть большевиков — и выйдет в люди. У родителей его двухэтажный каменный дом на Курмышке.
Но то, что случилось три дня назад… Бросил ее бандитам. Говорит, на него тоже напали и он дрался, а потом его чем-то ударили и он упал без сознания. Червячок сомнения точит Зою: уж не струсил ли ее жених — этот надменный красавец? А любит ли он ее так, как говорит?
Да, не подоспей вовремя Андрей, может, и не кататься ей уже никогда в отцовской лодке по реке. Андрей-то выказал себя настоящим храбрецом. Гм, чекист!.. Все их знакомые с ужасом говорят об этих чекистах: мол, они чуть ли не хуже бандитов. Один папа насмешливо улыбается при таких разговорах. И ведь ему бы ужасаться больше всех: два раза его в ЧК забирали, потом отпускали. А он, видишь ли, смеется. Почему?.. Да и Андрей совсем не похож на тех страшных людоедов, какими ей рисовали чекистов. Очень милый юноша…
А как Вадим взбеленился, когда она пригласила сегодня Андрея покататься с ними на лодке! Доктор Сазонов — заядлый рыболов — собрался на рыбалку, она услышала и тут же решила: «И мы поедем с папой все — я, Вадим и Андрей!» Вадим даже вызвал ее в соседнюю комнату. Стоит злой, бледный. «Зачем, — говорит, — ты этого суслика с собой тянешь? Ты же моя невеста, что люди подумают?» — «А что такого? — ответила она. — Андрей мне жизнь спас, когда ты сбежал. Как я могу не пригласить его? Что же, прикажешь уехать с тобой и его тут, дома, оставить?»
Они подвезли отца в Подливенский лес, а сами движутся теперь вверх, пообещав зайти за ним на обратом пути. Хорошо как на реке! Только пустынно очень. Раньше, бывало, когда она с папой каталась по Волге, сколько тут было лодок, барж, плотов. Пароходы, буксиры вверх и вниз, как извозчики на Гончаровской. А теперь? За все время только двух рыбаков на каких-то утлых лодчонках встретили. Война… Хотя нет… Вон буксиришка пыхтит, две баржи громадные вниз тянет. А это что? Пароход от города идет, пассажирский вроде. Ну, сейчас волна будет!..
— Держитесь! — крикнула Зоя гребцам. — Покачаемся!
Пароход быстро поравнялся с баржами, и шлюпка оказалась в середине между ними. Девушка встала на корме во весь рост, помахала людям, переполнявшим верхнюю палубу, и стала раскачивать лодку. Андрей и Вадим приналегли на весла, стараясь развернуться носом к крутой волне, поднятой судами.
Но что это? Только-только на корме возвышалась легкая фигурка Зои в развевающемся на ветру платье. Вадим так и застыл с поднятым над водой веслом. А Андрей мгновенно бултыхнулся через борт, шлюпка резко накренилась, сильно качнулась на другую сторону. Едва Вадим успел схватить второе весло и сделать несколько гребков, а то бы лодка перевернулась. Совсем рядом виднелась голова Андрея. Одной рукой он поддерживал девушку, другой уцепился за борт.
— Давай к берегу!
Когда через несколько минут нос шлюпки был вытолкнут на горячий песок пологой песчаной косы, Зоя подошла к Андрею, взяла его голову в руки и трижды крепко поцеловала в губы.
Вадим стоял бледный, опустив руки, и старался не смотреть на них…
* * *
Опять на улице тьма-тьмущая, городская электростанция работает через два дня на третий. Вот и Новоказанская, через пять минут он будет наконец на своей Верхнеполевой. Андрей остановился, закурил. Сегодня часа четыре дежурил возле дома отца Константина. Они с Золотухиным решили проверить куликовского попа после того, как Евдокия Борисовна рассказала Никите о его родственниках.
Однако ни посещения церкви, ни наблюдения за поповским домом пока ничего не дают. В проповедях своих батюшка вроде политики не касается. Ходит только в церковь и на рынок. В дом к нему за эти две недели ни разу — ни днем ни ночью — никто посторонний не заходил. Вот только субботними вечерами да по воскресеньям в церкви бывает много народу и уследить за всеми, кто говорит с батюшкой, практически невозможно. Но и здесь вездесущий Золотухин установил: ни с какими подозрительными людьми поп вроде не общается. Андрей настаивал на обыске.
— Нельзя это так, без причины, делать, — сказал в ответ председатель губчека. — Сами знаете: каждый непродуманный шаг в отношении духовного лица может вызвать недовольство среди верующих. А нашим врагам только этого и надо. Вспомните, как весной в Сенгилеевском уезде провокаторы специально арестовывали попов, закрывали церкви, устраивали в них склады. К чему это привело? К кулацким «чапанкам» стали примыкать середняки, даже некоторые бедняки. Нам нужны факты, только факты.
«Отец Константин и этот Коренастов — твои дела, — говорил Никита Андрею. — Ты сам все должен с ними выяснить. Не забывай, что именно поп рекомендовал того типа в квартиранты». Из-за этого Андрей все другие дела забросил. Оля Смышляева даже грозится пожаловаться в ячейку: мол, пьесы не пишет, пусть обяжут его, как члена РКСМ. Да ведь ему и самому хочется попасть в ТРАМ…
Занятый своими мыслями, Андрей медленно шагал во тьме мимо полуразрушенного барского особняка, от которого остались одни стены. Слева тянулся пустырь. Не сразу услышал он свист позади. Может, огонек от его папироски увидели? Бросил окурок и быстрее пошел посреди мощенной булыжником мостовой, залитой липкой грязью.
Но вот впереди тоже послышался свист. Бандиты? Сколько же стычек у него было с ними в эти годы! Неужели сейчас за ним охотятся? Проверим! Он остановился, вытащил из карманов револьвер и зажигалку, осторожно присел, зажег огонек. Не успел его погасить, как одновременно с двух сторон снова раздался резкий посвист.
Да, аховое ваше положение, товарищ Ромашов. Сегодня бандиты не защищаются от тебя, а сами нападают. И отступать некуда — они спереди и сзади. Слева — заборы и свирепые цепные псы. Петляя, он побежал вправо. Где-то близко прожужжали как бы два шмеля. Стреляют! И тут же он провалился куда-то. Черт!.. Вода… Канава… Он поднялся и, согнувшись, побежал дальше по воде, по дну узкой траншеи. Над головой снова просвистела пуля. Вдруг споткнулся и упал. Ладно!.. Подходите, встречу, как надо! Шесть пуль вам, седьмую — мне. Он приподнялся, но в это мгновение земля мягко вздрогнула, в грудь упруго толкнула какая-то волна. Небо озарила гигантская вспышка. Оглушенный, он снова присел. И снова взрыв… За ним еще и еще. Что это?..
Андрей встал на колени. Светло как днем. И не стреляют. Убежали? Он вылез из канавы. Да это же пожар! Целое море огня вздыбилось совсем рядом — над длинным уланским манежем, тянувшимся вдоль Верхнеполевой улицы. «Там гараж, — мелькнуло в голове, — машины губтрамота. Погибнут автомобили!»
У манежа опять послышались взрывы — послабее. Андрей вздрогнул и бросился вперед. Громко зазвонил колокол в куликовской церкви. Из деревянных домиков выбегали на улицу полуодетые люди, слышались крики, детский плач, истошный лай собак. А если пламя перекинется на бревенчатые дома Верхнеполевой, что тогда?
Мокрый, грязный стоял Андрей в молчаливой, как бы оцепеневшей от страха толпе. Сильный озноб пронизывал его насквозь. Грозно потрескивало пламя, разгораясь все сильнее. Красные языки, казалось, лизали даже темный небосвод, искры летели во все стороны. Время от времени где-то в глубине слышались взрывы, и тогда пламя вспыхивало с еще большей силой.
— Бензин, — сказал кто-то, — бензин взрывается. Там его — бочки целые, и в автомобилях еще…
Надо было что-то делать, куда-то бежать, тащить воду, тушить, поливать стоящие вблизи строения. Но Андрей чувствовал, что не может сдвинуться с места, — ноги как ватные, голова кружится, в глазах красные пятна.
Послышался шум автомобилей, звон колокола, стук колес конных упряжек по булыжной мостовой. Это подъехали сразу две городские пожарные команды. Вот и свои — чекисты — прибыли. Однако все только останавливались и смотрели. Сделать что-либо было невозможно: бурное пламя перекинулось на огромное деревянное здание стоящего рядом склада и на длинные корпуса уланских казарм. Вскоре вокруг бушевало необъятное море огня. Толпа подалась от жара назад. По крышам близко расположенных домов забегали люди с ведрами — поливали, чтобы не занялось.
К Андрею подошел Никита:
— Ты что? В каком виде?
— Бандюги, св-волочи, стреляли. — Андрей с трудом разлеплял губы, стараясь унять озноб. — В к-канаву в-влете-е-ел… А п-потом эт-то, — он кивнул на пожар.
— Да ты болен, видно, совсем. Иди домой, без тебя тут разберемся.
Андрей с трудом выбрался из толпы и, шатаясь, словно пьяный, побрел к своему дому…
* * *
— Выполнила просьбу — была у твоего спасителя, — говорит Зое тетя Оля, удобно расположившись с папиросой в руке в глубоком кресле. — Даже не ожидала, что у простых мужланов дом может быть такой — просторный, чистый. Вот детей у них, как полагается, целая куча.
— Тетя, тетечка, не отвлекайтесь. Как Андрюша? Я же вас не о доме просила узнать, а о нем. Третья неделя, как исчез.
— Жив твой Андрей. Только болен очень, без сознания лежит. Его мать… Миловидная женщина у него мать, весьма. Лицо круглое, смуглая такая, брюнетка. И моложавая. Не скажешь, что детей у нее столько…
— Что его мать говорила, почему он без сознания?
— Вечно ты прерываешь… Ага, она сказала, что доктор определил воспаление легких. Он где-то промок. Его лечат, но ему становится все хуже…
— Хуже?
— Да, да. Теперь предполагают, что испанка примешалась. Как бы не умер, бедняга…
Доктор Сазонов долго не мог понять, чего от него хочет дочь.
— Его же лечат, зачем я там?
— Но доктор не может определить, что у него. И он умрет…
— Ну вот еще! Неудобно мне самовольно вмешиваться, когда другой врач лечит.
— Удобно! Папа, он мне дважды спасал жизнь. И потом…
— Что потом?
— Я люблю его, понимаешь, люблю!..
— Любишь? А как же Вадим? Ведь вы помолвлены.
— Он подлый трус, бросил меня тогда. И лжец! Мне недавно рассказали: видели его с какой-то девицей, такой, знаешь… И потом он на Северный Выгон зачастил — к гадалке ходит, водку пьет. Что за гадалка, у которой выпивают?..
— Просто парень красивый, вот девицы из зависти и наговаривают.
— Возможно. Но мне и Оля Смышляева говорила. У нее самой жених, что ей завидовать…
Через час Евдокия Борисовна с удивлением открыла дверь самому известному в городе доктору.
— Пока я вымою руки, поставьте ему, пожалуйста, градусник, распоряжался он. Сейчас послушаем вас, молодой человек… Прошу всех покинуть комнату.
Когда Сазонов вышел от Андрея, домочадцы с тревогой ожидали его в большой комнате.
— У юноши двустороннее воспаление легких. Но… — Сазонов сделал паузу и сквозь очки строго посмотрел на всех. — Но положение чрезвычайно осложняется тем, что у него еще сыпной тиф. Не сегодня завтра будет кризис. Я ему сделал укол, нужны еще лекарства. Вот рецепты… Дежурить у его постели следует целые сутки. Понятно? Завтра в это время я приду снова…
Через несколько суток Андрей впервые за две недели пришел в сознание и открыл глаза. А спустя еще неделю он, пошатываясь от слабости, уже бродил по дому и жадно поедал все, что ему подкладывали мать и бабка.
Особенно его поразило известие о том, что к нему приходил несколько раз сам доктор Сазонов.
— Кто его звал?
— Не знаю, — ответила Евдокия Борисовна. — Пришел и сразу тут командовать принялся. Зато вылечил он тебя, спас!
— Это Зоя, она!
— Какая Зоя?
Андрей так и не ответил матери — в комнату вошел Золотухин.
— Никита!..
— Он самый, собственной его величества персоной. Значит, выкарабкался, добрый молодец? Вишь как тебя прихватило — и сыпняк, и воспаление легких, все вместе. Да, а Сазонов, оказывается, мужик правильный, дело свое знает. Я-то его за буржуя недорезанного считал.
— Да нет…
— Знаю, знаю. Ты уж помолчи. Тут ребята тебе кое-что прислали. Небось с разносолами у вас в доме не ахти…
— Никита, а что с манежем?
— Сгорел, братишка, дотла… А почему — только догадываться можем. Думают, сторож бензином хотел спекульнуть и стал его переливать из бочки. То ли он при этом спичку зажег, то ли курил, но, в общем, взрыв получился хороший. А там этого горючего знаешь сколько было!
— Как же он так, сторож-то?
— Именно это пока и неясно. Человек, говорят, был осторожный, спокойный и тихий. На вашей улице жил. Может знаешь? Дом его в том конце. Все в один голос утверждают, что он за версту с огнем к бензину боялся подходить. И выпивал редко, богобоязненный старик был.
— Может, подожгли?
— Вполне возможно. Мне теперь и это дело поручили, завертелся совсем. Лесов и Крайнов в последнее время взяли себе манеру: как что посложнее Золотухину. Хоть смейся, хоть плачь. А тебе вот приказ принес: велено сидеть дома и поправляться. На все время выздоровления выхлопотало тебе начальство усиленный паек. Ясно? То-то же. Спи, отъедайся, жирок нагуливай. Ну, бывай!