1977 год — один из самых насыщенных событиями в жизни Аркадия Северного. Уже в январе он записывается с ансамблем "Обертон". Организатором записей был уже упоминавшийся ленинградский коллекционер Виктор Набока, а ансамбль состоял из музыкантов, работавших в ресторанах "Баку" и "Невский". В дальнейшем "Обертон" прославился своими концертами с Александром Шеваловским, львовским автором-исполнителем, в довольно короткий промежуток времени записавшим тринадцать альбомов.

Концерты Аркадия с "Обертоном" оказались довольно интересны: в них Северный явил нам свой новый, Бог знает уже который по счёту, образ, — рок-н-ролльный! Впрочем, тут нет ничего удивительного: несмотря на знаменитый тезис Фукса "никакого джаза. твой козырь — блатняк!", Аркадий, конечно, не забывал про весёлую музыкальную жизнь своей юности. Когда всенародной музыкой был не только джаз, но уже и новорождённый рок-н-ролл, — которые восхитительным образом сосуществовали с традиционным блатом. Так что подобные заскоки можно было слышать у Северного ещё в гитарных записях. И вот — в концерте с "Обертоном" на всю катушку несётся блатной рок-н-ролл! Вряд ли можно говорить, что здесь звучит новое слово в самодеятельном советском роке, да и вообще это никак не соприкасается с левым молодёжным движением. Но Северный на это и не претендует. Он просто качественно изображает тот юный русский рок-н-ролл конца пятидесятых, за который, наверное, в своё время получал выговора в институте.

В общем, это был достаточно оригинальный концерт, вошедший в историю под символическим названием "Я почти что знаменит":

Как хорошо, что ты сейчас со мной, Как хорошо, что водка, деньги есть, Как хорошо, когда всегда стоит, Когда и я почти что знаменит!

Именно так, кстати, называлась композиция популярного в те годы Клиффа Ричарда, от которой, правда, в аранжировке "Обертона" мало что и осталось. Хотя, надо признать, что "Обертон" всё-таки был не слабым ансамблем, и достаточно стильно изображал музыку "уличного рок-н-ролла". Что проявилось и в дальнейшем, в его работах с Шеваловским, который вскоре "заменил" Северного в проекте Набоки. Но это — отдельная история.

А пока "Обертон" продолжает записи с Северным. Однако до сих пор остаётся неясным — сколько же концертов они записали. Считать ли отдельным концертом сеанс одесской классики, сделанный по стилю совершенно противоположно "рок-н-ролльному"? Причём точно той же классики, которую Северный ещё совсем недавно исполнял у Фукса (наверное, "Обертон" просто хотел показать, что они и такое умеют). И в котором, кстати, принимал участие всё тот же скрипач Женя Фёдоров! И чем считать фрагмент, который Северный называет "ансамбль "Обертон" в первозданном звучании"? Это первозданное звучание напоминает просто какой-то провинциальный ресторан, как и у "Крёстных отцов", — но потом там вдруг появляется опять же Женя Фёдоров. Обо всём этом теперь можно только гадать. Как и о дальнейших творческих планах этой конторы. И вообще, в этой истории много всяких туманных обстоятельств. Набока каким-то образом успел оказаться с Маклаковым в глухой конфронтации, которая после записи Северного с "Обертоном" ещё более усугубилась.

По рассказам В. Коцишевского и Р. Фукса Маклаков "подослал и подговорил" Северного украсть у Набоки оригиналы записей; правда, из рассказов не совсем ясно — каких именно. Говорили и про то, что это были и вовсе не чьи-то там магнитофонные оригиналы, а фирменные западные диски. Калятин рассказывал вообще по-иному, и не вполне понятно: то ли Набоке "решили насолить" за то, что тот откололся от Маклакова, то ли Аркадий "наказал его за прижимистость" — Набока якобы "держал Аркадия в чёрном теле, делал на нём большие бабки, а тому перепадали крохи." Такие противоречия, разумеется, наводят на мысль, что по- настоящему там было что-то совсем другое. Но, как бы то ни было, обвинение прозвучало; причём, видимо, Северный узнал об этом не сразу после записи концертов, а значительно позже. Уже в Киеве, куда он попадёт в апреле этого же года, после долгих переговоров киевлян с Фуксом и Маклаковым.

Но это будет через два месяца, а пока, судя по всему, Северный временно остаётся "без работы". Болезнь его всё больше прогрессирует. Фукс ещё в прошлом, 1976 году, отказывается его записывать именно из-за этого. "Совместное творчество" с Калятиным давно уже превратилось в банальные пьянки, "Братья Жемчужные" в полном развале, а тут ещё и какие-то непонятки у Маклакова с Набокой. 26 марта, в день своего рождения, Софья Калятина делает знаменитую запись "На память о Северном": "Сейчас, когда ведётся эта запись, Аркадий находится на крайней точке своего падения, и сумеет ли он устоять в жизненной борьбе — покажет время. Я и все твои друзья желаем тебе, Аркадий, придти в себя, собрать всю силу воли, вернуться в жизнь и радовать всех нас снова своими песнями".

Но это всё в Питере. А до других городов доходят только какие-то смутные слухи и сплетни, зачастую создаваемые и распространяемые самими же коллекционерами. Киев и Одесса всё настойчивее пытаются вызвать Аркадия к себе. Разумеется, он и сам давно уже был не прочь поехать куда-нибудь на гастроли, а тем более — сейчас, при всех этих свалившихся на него проблемах. И в это время свою третью попытку пригласить к себе Северного предпринимает Фред Ревельсон. Он наконец-то уговаривает Фукса, чтобы тот свёл его с Аркадием. Впрочем, уговаривать в этот раз, по-видимому, долго и не пришлось: Фукс уже давно понял, что сделать вместе с Северным что-то подобное первым "Программам" и "Одесским концертам" всё равно не получится. И с лёгким сердцем "даёт добро" Фреду на организацию этой поездки.

Хотя и здесь не всё понятно. Добро-то добром, но почему-то и до сих пор никто не может толком вспомнить, как всё же состоялась эта поездка. Судя по всему, факт пребывания Северного в Киеве для многих оказался неожиданностью. И для одесситов, и для Маклакова и, как ни странно, для самого Фукса. Иначе как понимать слова Северного, сказанные им в Киеве: "Рудик, слушай сюда! До тебя дойдёт-таки эта лента. Так вот, запомни: никогда меня не нужно ещё терять. Я ещё тебе понадоблюсь. Скажу ещё другому человеку, я имею в виду — ленинградцам своим: единственный из вас порядочный человек — так это Сергей Иванович. Серёжа, я тебе шлю привет! Свой самый хороший, самый порядочный… И тебе будет то, что нужно. Может быть, чуть-чуть они неправильно делали… Они ещё ни разу, так сказать, не имели права и не могли…" Но, как бы то ни было, первые гастроли Северного начались именно с Киева, а не с Одессы, как считалось до сих пор. В Одессу он поедет уже после того, как Фреду позвонит Владислав Коцишевский и передаст просьбу Маклакова отправить Северного в Город у Чёрного моря.

А пока — апрель месяц, и Аркадий Северный прибывает в Киев. Но, судя по всему, киевляне и сами не были на сто процентов уверены в его приезде, так как только через неделю, если не больше, всё было готово к записи концерта. Причём, относительно всё. Постоянно что-то срывалось: то с залом не получилось, то музыканты не были в полном сборе, а в самый последний день и с аппаратурой не сложилось. И писали потому на обычный "Юпитер". Правда "обычный", да не совсем! Так как числился он на балансе МВД, в системе которого работал знакомый Фреда — Владимир Усенко.

Первоначально Аркадий живёт у Фреда, по выражению самого Северного, на "Борщёвке", а затем перебирается почти в центр к Володе Криворогу, с которым у него сразу же налаживаются дружеские отношения. Они практически не разлучаются всё это время. Владимир показывает ему Киев, знакомит с достопримечательностями и кабаками (а как же без них?). Море встреч и новых друзей. Причём, друзья эти, в основном, не какие-то "крутые" коллекционеры, а обычные советские люди, любящие музыку, "которую не передают по радио". Некоторые из них и о Северном-то никогда раньше не слышали. А какая, впрочем, разница? Главное, что все свои в этой компании. И певец, и простой работяга. Брат Владимира Криворога Николай вспоминает:

"Сидим мы как-то у Володи дома. Стол накрыт. Гитара. Всё, как положено. Вдруг телефонный звонок. Звонит один из Володиных знакомых: "Вы тут сидите, водку пьёте, а в Киев, между прочим, Северный приехал и сейчас записывается у Рабиновича! Он мне только что звонил!" Как говорится: хохот в зале. А Аркадий с удивлением спрашивает: "А кто такой, собственно, Рабинович?" Ну, ему объясняют, что это такой известный киевский коллекционер… — "Ия у него записываюсь? Ну-ка, Володя, набери". Володя набирает телефонный номер, передаёт трубку Северному и тот в своей неподражаемой манере: "Алё. Это Рабинович? А это Северный говорит. Вы таки говорите, что я у вас записываюсь?" Ну, остальное вы можете сами себе представить!"

Тем временем Фред Ревельсон, наконец, находит место для записи — это квартира Бориса Марковича Коваля, ещё одного коллекционера. Сам Маркович, кстати говоря, гораздо больший любитель классического джаза, чем всего того, что поёт Северный. Но, тем не менее, согласие даёт — интересно всё-таки! И вот 20 апреля запись наконец-то состоялась.

О том, что вместе с Северным будет выступать Григорий Бальбер, было решено сразу. Во- первых, Фред Ревельсон давно и хорошо его знал, а во-вторых. Да ему и не было равных по голосу и мастерству в те времена среди "жанровых" исполнителей! Бальбер привёл и музыкантов, а сыгрываться им и надобности не было, так как все они играли в ресторане "Спорт" и были старыми Гришиными знакомыми. Гриша, бывало, и сам выступал с этими музыкантами на разного рода весёлых мероприятиях, свадьбах и юбилеях. Немного и записей их совместных сохранилось. Правда, никто уже не помнит, когда те записи делались, до или после концерта с Северным. А песни на них — почти те же самые и в том же стиле. Состав ансамбля был следующий: Григорий Бальбер — вокал, ударные, Александр Фельдман — скрипка, саксофон, Наум Зигман — вокал, гитара и Леонид Полищуков — гитара. Как видите — инструментальный состав совсем не замысловатый. Даже перекличка сакса со скрипкой не получается — музыкант один. Но и такими простыми средствами эти ребята делают очень качественную музыку. Пусть она не блистала оригинальностью стиля — это была всё та же, хорошо знакомая ресторанная музычка, местами современная, местами — "классическая". Но зато почти каждую песню построили действительно как концертный номер! Начиная с "гвоздя программы", бессмертной песни самого Гриши Бальбера:

А чего стоит хотя бы "Бабушка-старушка" — настоящая интермедия… Бальбер со своими друзьями работает не просто аккомпанементом или фоном к Северному; ведь Гриша и сам был классным Артистом, — мог делать и под Утёсова, но, как говорится, и "под себя" у него выходило неплохо. Да так, что в одной песне с Северным им даже становится тесно. Северный был, безусловно, артистом сольных партий, и всегда сам разыгрывал драматургию песни, разве что с "бэк-вокалом". А тут каждый строит "номер" в своей манере, ну, а полифония — она, как известно, дело сложное. К тому же у Северного и Бальбера разные манеры, но стиль один — "пододесский"; и местами они забивают друг друга. По крайней мере, с Бальбером Северный воспринимается значительно сложнее, чем, например, с совершенно неодесским Резановым.

Впрочем, рискнём заявить, что относить стиль киевского концерта целиком на счёт Одессы — несправедливо! И не прав был даже сам Григорий Бальбер, когда обидел Подол "куском Одессы". Ведь у Киева всегда был свой собственный колорит, только ему, в отличие от одесского, немножко не повезло: редко его прославляли писатели и артисты. Но колорит всё-таки был, и в этом концерте его можно услышать во всей красе — эту гремучую еврейско-украинскую смесь. В общем, всё это ставит киевский концерт туда, где ему и надо стоять — в первые ряды классики жанра.

Но этот концерт интересен не только в музыкальном плане. Некоторые реплики Северного просто обязывают нас снова вернуться к истории с "украденными оригиналами". "Привет "Обертону"! Набоке!" — кричит Аркадий перед началом песни "Я сижу на верхотуре". Не думаем, что к этому моменту он уже знал про вступление к первому концерту "Обертона" с Шеваловским, где, помимо прочего, говорится: ".Аркадий Дмитриевич таки Северный уехал в Краснодар, решив притом, что воровать значительно прибыльней." Иначе Аркадий таки Дмитриевич не "привет" бы кричал, а что-либо иное… Тем не менее, эти обвинения всё же настигли его именно в Киеве. В ранее цитированной нами "послеконцертной" записи Северный говорит буквально следующее: "Мне нужно слетать ещё в одно место, в котором я должен… хочу плюнуть-таки своему куму… Что-то сказать ему прямо в глаза… А то, что там Набока сказал о том, что я таки это… воровать — это легче чем что-то… Так запомни, Набока! Никогда в жизни я не воровал, не крал и там… И никогда нигде".

Может быть, и не стоило останавливаться на этом так подробно, но обвинение в воровстве, причём сказанное "вслух на всю страну" — штука достаточно серьёзная. Тем более, что оно до сих пор не снято, как, впрочем, и ничем не подтверждено. Поэтому мы хотим высказать и свою точку зрения на всё это.

Люди, близко знавшие Северного, говорили (и говорят), что Аркадию было легче умереть с голода, чем украсть что-то. А возможностей было предостаточно. Сколько лет прожил он по чужим квартирам? В Питере, в Одессе, в Киеве. В семье Калятиных вообще прошло около двух лет его жизни. Наверное, если была б такая склонность, как-то проявилось бы это, вылезло наружу? Да и молчал бы, наверное, в тряпочку, если б действительно случилось, а тут: "никогда нигде". Точка.

Правда, было несколько эпизодов в жизни Северного, которые иногда рассказывают в подтверждение версии о воровстве. Коцишевский говорил, что когда его не было дома, Северный с Шандриковым пропили оригиналы концертов (своих!!!), да ещё рассказывали про Аркадия, что в бытность с Калятиным записывали они за ночь концерт, если не было денег, а потом шли и возле ближайшего пивняка продавали. Похоже и у В. Кингисеппа: Северный и Тихомиров продали из-за нехватки денег оригинал "Химика". Но опять же: сами записали, сами и продали. Своё. А сколько та бобина стоит? Фигня, если сравнить с мировой революцией! А тут целый "преступный сговор" с Сергеем Ивановичем. Украл и отдал Маклакову. Скорее можно было бы поверить, что пропил. Но смысла нет, на концертах ведь и так поили, да и в качестве гонорара должны были хотя бы пару купюр отстегнуть. Впрочем, это всё только наши предположения. Да и с "кумом" не всё тут понятно. Но, всё-таки, чем больше вникаешь во все эти "дела давно минувших лет", тем больше убеждаешься, что это не в характере Аркадия Дмитриевича. Надеемся, что будущие исследователи его жизни всё же подтвердят чем-то более существенным нашу правоту.

Но мы немного отвлеклись. Вернёмся всё-таки обратно в Киев. Тем более что Аркадию давно бы пора из него уехать. Фреду уже звонят: "Одесса на проводе!"

Этот воистину исторический звонок совершил Владислав Петрович Коцишевский, — и тем самым именно он стал первым одесситом, "поймавшим" Северного. Как ему это удалось — до сих пор до конца не понятно! Разумеется, этому предшествовали какие-то многоходовые переговоры между деятелями коллекционерских кругов Питера, Одессы и Киева; но вот какие именно — это, похоже, детальному восстановлению уже не подлежит… Люди, так или иначе причастные к тем событиям, давно уже сами запутались, и дают совершенно противоречивую информацию о том кто, с кем, о чём и в какой последовательности тогда переговаривался. Поэтому нам остаётся только констатировать факт: как бы то ни было, в финале всех тех событий оказался таки Коцишевский. Известный одесский коллекционер. впрочем, не просто коллекционер, а деятель того же уникального советского типа, что и Рудольф Фукс, — настоящий промоутер нашего подпольного Жанра. Правда, те "проекты", что были на его счету до работы с Северным, нельзя назвать историческими, но сейчас фортуне было угодно улыбнуться именно ему. А планы у Коцишевского в этот раз были просто наполеоновские.

Он решает собрать воедино самых на тот момент известных авторов и исполнителей, работавших в "блатном жанре" и записать их чуть ли не под симфонический оркестр! Планировались: Высоцкий, Северный и Шандриков, уже хорошо знакомый любителям жанра омский автор-исполнитель, начавший записываться ещё на "химии", в 1972 году. Высоцкий не приехал, якобы не договорились; хотя, вполне возможно, что это только в задумке было. А до реального приглашения дело так и не дошло. Во всяком случае, ни один из серьёзных биографов и исследователей жизни и творчества Высоцкого о таком факте нигде не упоминает. И это сейчас, когда известен чуть ли ни каждый шаг, сделанный Владимиром Семёновичем в тот или иной момент!

Но, как бы там ни было, визит Высоцкого не состоялся. А жаль! Дело, конечно, не в записи под ансамбль, — это было по тем временам уже не Бог весть какое открытие. А вот встреча Северного и Высоцкого в рамках одного мероприятия могла бы быть очень интересна! Встреча артистов, творчество которых — два совершенно разных мира в нашей песенной культуре. Они не были лично знакомы, что подтверждается теми же исследователями жизни Высоцкого почти абсолютно. "Почти" — потому что сохранилось одно свидетельство об их возможной встрече через год после описываемых событий. Но об этом мы поговорим позже, в соответствующем месте. А сам Аркадий тоже был большой любитель мистификаций. Рассказывают, что на одной вечеринке он на спор набрал телефон Владимира Высоцкого и тот пел (!) гостям по телефону. Впрочем, всё это не столь важно. Дело, конечно, не в личном знакомстве, а в отношении. Северный, как известно, очень уважал творчество Высоцкого, и исполнял некоторые его песни. Высоцкий же был в достаточной степени безразличен к творчеству подавляющего большинства наших авторов-исполнителей. А многих "блатных" менестрелей просто не уважал за подражательство. Такие претензии он в своё время предъявлял и Северному, хоть это было и не совсем справедливо. Правда, надо заметить, что до нас дошло очень мало информации об этом. Известные нам реплики Высоцкого о Северном крайне немногочисленны, а воспоминания различных людей об отношении Владимира Семёновича к творчеству Аркадия не всегда достоверны. Но, по крайней мере, можно сделать вывод, что Высоцкий считал его очередным подражателем и оценивал соответственно. Ведь Высоцкий, практически, не был знаком с творчеством Аркадия, и для него все эти "блатные барды" были просто "всякими северными". А теперь мы можем только гадать, как оценил бы Высоцкий Северного в качестве артиста староодесского жанра, — того жанра, в котором Аркадий и был наиболее ярок и колоритен. Впрочем, оставим гадания, просто ещё раз посожалеем о несостоявшемся сейшне "Высоцкий — Северный", и вернёмся к реалиям нашего одесского "фестиваля".

Первым в Одессу прилетел Владимир Шандриков. Ему и слово:

"В 1977 году я получил письмо   [15] из Одессы. Был удивлён — никого знакомых у меня там нет. Короткого содержания: приглашали посетить Одессу, посмотреть на Дерибасовскую и спеть несколько песен. Я тогда отнёсся несерьёзно, но друзья уговорили, ведь мне обещали оплатить самолёт, питание, проживание… В основном, я поехал из-за того, что должен был быть Высоцкий… В аэропорту даю телеграмму следующего содержания: "Встречайте. Рубаха красная, костюм "Тройка", глаза голубые, волосы короткие. В левой руке газета "Омская правда". В правой — коричневый портфель с текстами… Ведь меня там никогда в глаза не видели. А я не знал тех, к кому еду… Вадим был в командировке и поэтому меня никто не встретил, а Аркаша где-то забухался в Киеве и опоздал на два дня".

Поселили Шандрикова в какой-то огромной коммуналке на Франца Меринга, в которой, по рассказам, до революции был публичный дом, а после. Нет, не швейная мастерская, а. комитет комсомола! Здесь и прожили они с Северным все 20 дней "одесских гастролей". Наиболее полные и связные воспоминания об этом периоде остались у Владимира Романовича Шандрикова, поэтому в дальнейшем мы будем опираться именно на них. Разумеется, не забывая и о других участниках этой истории. Итак, на второй день появился Аркадий Северный. С глубокого похмелья. Да и вид был соответствующий: "… У него был галстук на резинке, пиджак "местами " блестел, рубаха нейлоновая, недели две не стиранная, носки дырявые, босоножки стоптанные". В итоге Коцишевскому пришлось покупать Аркадию новую одежду — от костюма до ботинок.

Здесь мы немного отвлечёмся. После того, когда часть воспоминаний В. Р. Шандрикова была опубликована в газете "Новая Сибирь" именно это место вызвало резкий протест дочери Северного Натальи Звездиной. По её словам, отец очень любил чистоту, всегда сам стирал свои вещи, не доверяя даже жене, и в таком виде просто не мог приехать. Честно говоря, первоначально это описание вызвало и у нас некоторое сомнение. В нашем распоряжении было множество фотографий, запечатлевших Северного в Киеве весной 1977 года. В джемперах, пальто, да и галстук весьма приличный. Кроме того, и те киевские знакомые Аркадия, с кем нам доводилось беседовать, все как один утверждали, что вид у него был вполне достойный. Однако на одесском фото с Коцишевским и Шандриковым и на всех киевских фотографиях, датированных маем месяцем, он одет уже совершенно по-другому! Да и не мог Владимир Шандриков, человек глубоко порядочный и обладающий к тому же фотографической памятью художника, всё это сочинить. Зачем? А если вспомнить двухдневное (а, может, и более продолжительное?) опоздание Северного, сам собой напрашивается вывод, что то ли загулял где-то Аркадий на киевский гонорар, то ли случилось что-то с ним. А возможно, и то и другое. Фред Ревельсон вспоминает, что в Киеве Северного несколько раз забирали в вытрезвитель. Но Аркадию при первом задержании каким-то образом удалось доказать, что нарушивший общественный порядок гражданин Звездин и певец Северный, — один и тот же человек. Поэтому потом милиция просто привозила наутро Аркадия домой к Фреду на "машине с красной полосой", не забывая при этом выписать штраф. А вообще-то Аркадий играл с огнём, — всё из-за тех же паспортных проблем. Поэтому трудно предположить, что, распрощавшись с друзьями, Аркадий попал в ментуру; тем более — на таких ментов, которых не интересовала его музыкальная слава. Если бы он так всерьёз загремел, то вышел бы оттуда не оборванцем. а вообще б не вышел! Так что, скорее всего, обошлось всё-таки без ментовских ужасов. Свободный человек при хороших деньгах, к тому же любитель известного дела и завзятый картёжник. Но важно ли это? Главное — Северный, в каком бы то ни было виде, всё ж таки добрался, наконец, до Одессы, где его ждут уже Коцишевский и Шандриков.

А Коцишевский, видимо, заранее представлял, что затраты на организацию концертов у него будут большие. Поэтому ещё загодя попытался привлечь к этому делу знакомых одесских "бизнесменов" и привёл их посмотреть на "заезжих артистов"."… Однако они пришли утром, я уже проснулся и слышал их разговор с Вадимом: "Вот эти два цуцика будут петь?! Я пас!" Второй поколебался и сказал: "Я тоже пас!" И Вадиму пришлось одному пойти на эти немалые расходы" — вспоминает Владимир Шандриков. Гонорары певцам и музыкантам, оплата квартиры, где происходила запись, питание и выпивка в ресторане — всё это требовало действительно больших денег. И, следовательно, должно было как-то окупиться. Поэтому решено было записать как можно больше концертов.

Но дисциплина у Северного с Шандриковым была ещё та! Если музыканта за опоздание можно было "уволить" (а такие случаи тоже были) и найти нового, то наших героев оставалось только терпеть и не давать им сильно разгуляться. Впрочем, Аркадия трудно упрекать за это разгуляево. Ведь он в первый раз, наконец, оказался в городе, который по легенде был ему родным! Так где же легендарному "одесситу" глотнуть колоритной атмосферы реальной Одессы- мамы, как не в "Гамбринусе" и в прочих весёлых заведениях. Причём, в "Гамбринусе" он не только пиво пил, но и в картишки поигрывал. Да так, что порой на пиво денег уже и не оставалось. Денег он вообще не жалел. Коцишевский рассказывал про одесского скрипача Шлёму, игравшего на улицах: Аркадий, мол, как увидит его, так кидает червонец и стоит, смотрит, как тот играет. Что Коцишевского немало возмутило — "скрипач-то — говно!" Но где ещё были в Союзе в то время уличные скрипачи? Должен же был Аркадий, в самом деле, окунуться в эту Одессу. Поэтому записи всё-таки шли со скрипом. К тому же были и "объективные" причины: то на запись какие-то посторонние шумы наложились, то облава "в районе концерта", а то музыкантов перекупил кто-то. В итоге за двадцать дней было записано только три концерта. И получилось в результате совсем не то, что первоначально задумывалось. Но предоставим слово непосредственному участнику событий:

"Вадим задумал: две-три песни поёт Аркаша, две-три — я. А было время, когда Аркаша не мог петь совсем. Потом я уже не мог… Я его толкаю к микрофону, а он меня: "Иди, ты вроде лучше сегодня?" Там даже есть момент, где он поёт, а у меня слёзы — так я проникался его песнями. А он смотрит на меня, и у него тоже… В одесских записях очень много брака. У меня было несерьёзное отношение… До обеда идёт запись. Вместе с репетицией мы записывали 1213 песен с 9 до 12 часов. Потом идём в ресторан, хорошо обедаем, возвращаемся на хату и записываемся ещё, сколько можем. Как правило, другую сторону ленты, ещё 12–13 песен. Пили во время записей каждый день, но не так, чтобы после каждой песни…"

Может быть, именно поэтому второй концерт получился вообще из одного Шандрикова, а Северный отметился только во вступлении. Про "козлов, которые в Омске встречаются" и "Вачулу". Ну, козлы в любое время и в каждом городе встречаются. А вот что за "Вачула" такая? Она немало озадачила простых советских слушателей, а Михаил Шелег впоследствии решил, что это просто. название ансамбля! Чтобы развеять мистику, обратимся вновь к Владимиру Романовичу: "Вачула". Это в перерыве между записями и когда мы отдыхали, естественно с подогревом, Вадим нам ставил музыку. Больше всего понравилось нам танго. Оно называется "Вачула". Вот этой мелодией мы Вадима и… Он уже другой раз взмолится: "Зайчики! Ведь уже соседи на нашу хавиру косяка давят!" Вот это называется — "Вачула". Мы же, со своей стороны, рекомендуем всем интересующимся достать и послушать запись этого танго — Аркадий с Владимиром выдали его начало один к одному!

Таким образом, режиссёрские задумки Коцишевского "две-три песни — Аркаша, две-три — Володя" накрывались начисто. И, по-видимому, Северный спел далеко не все песни, которые подобрал для него Владислав Петрович. Но самое интересное, что в итоге-то всё получилось достаточно гармонично! Концерты оригинальных авторских песен Шандрикова, в меру украшенные колоритнейшим исполнителем блатной классики Аркадием Северным. И хоть не с "симфоджазом", как выражался сам Северный, но всё же с хорошим ансамблем, получившем гордое имя "Черноморская чайка". Музыкантов в этот ансамбль Коцишевский старался подбирать знакомых, из тех, которых записывал когда-то с Евгением Свешниковым, был такой исполнитель в те времена. Но это не всегда получалось. Поэтому иногда приходилось идти на "музыкальную биржу" и нанимать необходимые инструменты до комплекта. Биржа эта находилась то ли на знаменитом перекрёстке Дерибасовской и Ришельевской (том самом, где отобрали честь у одной бабушки); то ли на Соборной площади. Сами одесситы расходятся в воспоминаниях. Впрочем, главное не это, а то, что такая биржа функционировала, и талантами в те времена Одесса-мама была ещё богата.

Однако, заканчивая разговор о музыкальном сопровождении этих концертов, приведём и наше субъективное мнение. По тем временам запись "под оркестр" была для автора- исполнителя обозначением довольно солидного уровня. И с этой точки зрения концерты с "Черноморской чайкой" стали удачей для Владимира Шандрикова. Но вот чисто в музыкальном плане… Его песням весь этот "симфоджаз" не добавил ничего, если вообще не оказался излишней красивостью. Как нам кажется, всё-таки под гитару они звучат лучше. Может, ещё и поэтому оказалось столь органичным участие в этих концертах Аркадия Северного, который сочетался с оркестром совсем по-другому. Проявился ли в этом "нюх" Коцишевского, или всё получилось случайно — теперь уже неважно…

Но всему, даже хорошему, наступает конец. Пришла пора расставаться. Записи записями, но решено было также запечатлеть участников концертов и на фото. Вот как вспоминает об этом Владимир Шандриков:

"Приходим в ателье, там солидно, бархат. Старый-старый еврей фотограф нас усадил, как положено, подбородки нам поставил и к своей треноге под одеяло. А я заранее попросил, чтобы перед нами стульчик покрасивее поставили. Вот мы сидим. Вадим нас сзади обнял, всё красиво. Фотограф: "Приготовились… Внимание…" Я быстренько — раз, бутылку на стул. И мы с Аркашей, как договорились, моментально руки на неё положили. Старичок из-под одеяла спокойно так говорит: "Это серьёзно?" — "Вполне серьёзно". — "Нет, я тоже серьёзно. Это же вам память?" — "В том-то и дело, что на память". — "Но так никто не снимает!" — "Понимаете, мы хотим так! Мы, два клоуна из разных городов, здесь встретились. Это нам на память". — "Ну, я снимаю тогда!"

Нам неизвестно, было ли в планах Коцишевского повторить в будущем такие вот совместные концерты. Но, по крайней мере, сами "зайчики" на это надеялись.".И где-то мы скоро встретимся!" — говорит Северный в конце последнего концерта. Не встретились. Не пришлось. Правда, была ещё недолгая переписка и навсегда осталась у них память об этих незабываемых двадцати днях в Одессе. А песни Владимира вошли в постоянный репертуар Аркадия. И вот, последнее рукопожатие, Шандриков летит домой в Омск, а Северный. совершенно неожиданно оказывается в Киеве.

Зачем его туда опять понесло, абсолютно непонятно… Сохранились только документальные свидетельства его пребывания в столице УССР, по крайней мере, с 15 мая и до конца месяца. Что он там делал? Гулял, загорал на Днепре, пробовал управлять катером, слава Богу — не заведённым!.. Выезжал с друзьями куда-то за город. Судя по всему, именно к этому периоду относится и запись так называемого концерта "У Миши в Киеве", который некоторые коллекционеры называют почему-то "У Гриши", явно имея в виду Бальбера. Тот же, в разговоре с одним из авторов книги, честно признался, что записывался с Северным только один раз. Хотя, по легенде была у него возможность если не записаться, то совместно "выступить" с Аркадием. Рассказывают, что гулял как-то Северный с друзьями по городу, и проходили они мимо того самого ресторана "Спорт", что на Красноармейской 55. "Вот здесь, мол, Гриша иногда выступает. Давай зайдём!" Зашли. И так совпало, что Гриша как раз в этот момент был на сцене (честно говоря, уже этот момент вызывает некоторые сомнения, так как Бальбер, как правило, пел только на "закрытых" мероприятиях). Аркадий прямиком на сцену: "Гришенька, давай я спою?!" Напуганные музыканты с трудом уговорили Северного отказаться от этой идеи. Трудно сказать, чего здесь больше — правды или вымысла.

Но вернёмся к записи "У Миши". По свидетельству Фридриха Яковлевича Ревельсона, производилась она дома у Михаила Резника. А пел Северный на этом концерте под гитару, в основном — привезённые им из Одессы песни Шандрикова. Самое интересное, что была и ещё одна Киевская запись Северного примерно в это же время! Живы и люди, принимавшие в ней участие. Но, вероятней всего, именно была, потому как найти её так и не удалось. Остались фотографии, на которых Аркадий запечатлён поющим перед микрофонами. Причём в разной обстановке и в разное время. На одном фото проставлена дата — "20 мая 1977 г". Но что это за концерт — "У Миши" или второй, утерянный, — неизвестно. Последняя достоверно известная "киевская" дата Северного — 29 мая. Что же было дальше?

В июне Северный снова-таки в Одессе и снова, как ни в чём не бывало, записывается с "Черноморской чайкой".

Конечно, трёх апрельских недель было мало, чтобы насладиться. чтоб её уже таки покушать! — той неповторимой одесской романтики. И Аркадий продолжает своё путешествие по этому "солнечному городу". Впрочем, тут уже нет той патетики момента, как в апреле. Тогда Аркадий ступил в первый раз на одесские мостовые, и тем самым покончил с сюжетом, великолепным в своей нелепости: "легендарный одессит, ни разу не бывавший в Одессе!" Но зато начался другой сюжет: Аркадий Северный в городе своей легенды. И вот теперь, в июне, этот сюжет продолжается. Примерно так, как говорил когда-то сам Аркадий: ".Привоз, Молдаванка, или там Дерибасовская. Нарисуйте нам эти перлы, дайте ж нам эти бриллианты, нарисуйте нам этот шарм!" Но теперь всё это не надо изобретать, а можно просто смотреть живьём. И работать, то есть "рисовать этот шарм" своими песнями. Хотя "работать", наверное, слишком громко будет сказано. За три долгих месяца было сделано всего два концерта, которые, к тому же, очень сильно разнятся друг с другом. Сразу после приезда — "Четвёртый концерт с "Черноморской чайкой" ("Тётя Шура"), и перед самым отъездом — "Прощание с Одессой".

Песенный репертуар для этих концертов составил, и тем самым определил их стилистику, Владислав Коцишевский. И в "Тёте Шуре" был сделан совершенно неожиданный ход: легендарный "одессит" выступает в самой Одессе. абсолютно не в одесском жанре! Он вдруг начинает петь обычные, лирические и шуточные дворово-студенческие шлягеры пятидесятых. Разве что есть при этом немного блатной романтики. Но Одессы тут нет и в помине! Ни тематики, ни стиля, ни колорита. И даже одесского "прононса", с которым Северный, кажется, сжился уже намертво, он здесь почти что не демонстрирует! Почему? А это происки Коцишевского, — ведь Владислав Петрович хотел сделать действительно оригинальный концерт Северного. А за Одессу-маму Аркадию уже очень трудно петь, не впадая в повторы, — после всего, что успел натворить Фукс. Поэтому Коцишевский решает сделать концерт совсем в другом стиле — стиле этакой "уличной эстрады". Отразив при этом все жанры, без перекосов в блат или в лирику, и сделав, громко говоря, "музыкальный портрет эпохи". Именно этим и отличается "Тётя Шура" от лирических проектов Калятина. Предоставим читателям решать самим, насколько он оказался удачен, но, по мнению авторов, до сих пор не было лучшего исполнения этих чудесных песенок наивных 50-60-х годов:

Всё косы твои, всё бантики, Всё прядь золотых волос, На блузке витые кантики, Да милый курносый нос.

А здесь оно оказалось особенно интересным ещё и потому, что было построено на контрасте. "Черноморская чайка" тоже не изображала "одесский кабачок", а играла в этом концерте именно так, как играли приличные эстрадные коллективы пятидесятых. Зато Северный пел совсем не так, как приличный певец из консерватории (хоть и без "одесских" штучек)! В этом и был весь шарм. Впрочем, колорит этого концерта надо, конечно, не описывать, а просто слушать.

И ещё: на этом концерте прозвучала впервые одна песня. Причём не "впервые в исполнении Аркадия Северного", а, похоже, в полном смысле слова. Это — "Поручик Голицын". Песня, об авторстве которой до сих пор не утихают споры и исписаны тонны бумаги. Мы уже упоминали её в главе "По чужому сценарию". А сейчас просто хотим поделиться с читателями некоторыми фактами, которые нам удалось выяснить. Никак их не комментируя. Во-первых, сколько мы не искали, подключив к своему поиску многих коллекционеров, нам до сих пор не удалось обнаружить ни одной записи этой песни ранее 1977 года. А во-вторых, по свидетельству Владимира Шандрикова, исполнить текст Аркадию Северному предложил Владислав Коцишевский. Причём, не просто предложил, а даже несколько откорректировал его, убирая, по возможности, слова с буквой "Р". Аркадий не всегда правильно произносил этот звук и, видимо, по мнению Коцишевского, этакая картавость могла помешать правильному восприятию песни.

Этим же летом судьба, наконец, свела Северного ещё с одним видным деятелем одесской подпольной звукозаписи — Станиславом Яковлевичем Еруслановым, встретиться с которым он собирался ещё с прошлого лета. Маклаков давно уже обещал их познакомить. Но не получалось никак: "град с дождём" постоянно мешали встрече с "крутым другом из Одессы". А теперь, поскольку Аркадий уже здесь, то почему бы и не встретиться ему с "Ерусалимом"? По воспоминаниям самого Ерусланова, Северный каким-то непостижимым образом нашёл его на работе "в районе Молдаванки". Гримаса судьбы (впрочем, типичная для советской жизни) заставила тогда Стаса Ерусланова, выдающегося одесского коллекционера и продюсера многих блатных проектов, работать на Молдаванке дворником. И вот как раз в то время, когда Стас наводил чистоту на одной из молдаванских улиц, и состоялась его историческая первая встреча с королём советской блатной песни Аркадием Северным. Которого, кстати, Ерусланову тоже удалось вовлечь в дела коммунального хозяйства Ильичёвского района города Одессы! Как вспоминал сам Станислав Яковлевич, у Северного тогда было всего две копейки в кармане и сильная головная боль. Однако же чувство долга не позволило Станиславу немедленно покинуть трудовую вахту, и он предложил Аркадию, чтоб тот помог ему завершить это грязное дело. А когда с работой было покончено, Ерусланов посадил Аркадия на мотоцикл и повёз к себе. Вот так и осталось на Молдаванке историческое место, где летом 1977 года Ерусланов мёл, а Северный сгребал в кучу. В своё время мы шутили, что там неплохо бы вывесить мемориальную доску. Теперь эта шутка наполнилась горьким смыслом: в июне 2003 года Ерусланова не стало, и его имя и дела уже принадлежат истории.

В дальнейшем Ерусланов с Аркадием обычно встречались на так называемом "Сахалинчике", который расположен не так уж далеко от центра Одессы — чуть больше 15 минут езды от Дерибасовской. Это район Бассейных улиц от 3-го Водопроводного переулка до "Красного креста", ограниченный с восточной стороны огромной дугой железной дороги. Возле неё все улицы кончаются тупиками, и если заехать туда, то никуда уже дальше не попадёшь. Можно только обратно. Потому, наверное, и назвали его Сахалинчиком; но, говорят, ещё и потому, что в XIX веке туда "сгоняли" преступников. Весёлое, в общем, местечко. И застроен этот "край света" был соответственно: типичными для трущобной Одессы дворами, где от ворот по периметру толпятся одноэтажные дома, а во дворе красуются сараи, "летние кухни", и обязательно — общественная уборная. Дополнялся этот милый пейзаж ещё и тем, что Сахалинчик стоит среди Центральной промышленной зоны Одессы. Скорее всего, именно сюда попала С. Г. Калятина, приехав в Одессу по просьбе Дмитрия Михайловича за какой-то записью. Она вообще не поняла, что это такое, и рассказывала потом, что одесские коллекционеры обитают "в каких-то гаражах".

Планы у Ерусланова были большие, но, к сожалению, им по разным причинам так и не суждено было сбыться. Да всё как-то ещё так получалось, что Северный постоянно был не в форме, и от всех многочисленных, по словам самого Стаса, записей осталась только одна маленькая бобина. На которой Аркадий поёт, а, вернее, пытается петь под гитару. Для нас эта запись интересна, пожалуй, только настойчивой просьбой Северного о том, чтобы Маклаков прислал, наконец, в Одессу Женю Фёдорова: "У нас скрипача нет!" Похоже, что Аркадию просто надоело выступать только певцом, и захотелось, наконец, и самому "поучаствовать" в организационной предконцертной суете. Да ещё и с экстравагантностью — выписать себе скрипку из Питера! Трудно же, в самом деле, всерьёз предположить, что в Одессе нельзя было найти скрипача. В городе, где считалось хорошим тоном "учить детей на скрипке"! И Стасу было бы гораздо проще побегать в поисках скрипача по ресторанам, чем платить Жене командировочные. Но, как бы то ни было, до Сергея Ивановича этот отчаянный зов не дошёл, и Женя не приехал. А Ерусланов по этой, или какой-то другой причине, так и не записал Северного с ансамблем.

Чем занимался Аркадий в перерывах между записями, мы можем только догадываться. Судя по всему — тем же, чем и в Питере и в Киеве в свободное от "работы" время. Правда, остались какие-то смутные воспоминания о его выступлениях по одесским кабакам. Дмитрий Михайлович Калятин приводил даже конкретный адрес: ресторан "Приморский". Сам Калятин там, конечно, не присутствовал, но в своё время утверждал, что это был действительно концерт, в полном смысле слова. От кого он это мог услышать? Явно сам Аркадий рассказывал, больше, вроде бы, и некому. Вполне возможно, и было что-то похожее. Ведь записывали же когда-то и Алика Беррисона тоже прямо в ресторане. А Северный мог и прихвастнуть, конечно. Но Коцишевскому такие ресторанные записи были совершенно ни к чему, и он решает сделать хотя бы ещё один концерт с ансамблем. И к концу лета всё было готово.

"Прощальный" концерт оказался совсем не похож на предыдущие. Как мы уже говорили, Коцишевский собирал "Черноморскую чайку" из знакомых музыкантов, причём не всегда из одних и тех же. По воспоминаниям самого Владислава Петровича, музыканты иногда менялись даже по ходу концерта. Тем не менее, стиль "Черноморской чайки" оставался, в общем-то, стабильным. но с вариациями! Так произошло и в этом концерте. Куда-то вдруг исчез фирменный атрибут одесской музыки — скрипка (поневоле задумаешься: а может, правда, что-то случилось тем летом с одесскими скрипачами?) Зато Коцишевскому посчастливилось раздобыть клавишника Фиму с неплохим электроорганом. Кстати, всех музыкантов ансамбля Северный в этом концерте перечисляет поимённо. А в конце добавляет: "Ну, и Владик, конечно!", подразумевая, что всем и так понятно — кто это такой. Продюсер, режиссёр и звукооператор Владислав Коцишевский. который в этом концерте поработал ещё и солистом!

Ну, а что же музыка? Музыка получилась достаточно интересная — почти что чистый диксиленд. Клавиши, аккордеон и сакс затеяли довольно изощрённую перекличку. А, кроме того, в "Прощальном" концерте всё-таки решили, наконец, почтить вниманием одесскую тематику. Правда, не сильно: звучит несколько песен из классики и одна написанная Коцишевским специально для этого концерта. Просто великолепная и неподражаемая суперпесня "Расскажу я вам немного об Одессе". Примечательна она не только тем, что написана практически безо всякого размера и рифмы, и не юмором о неправильных плавках Володи Шандрикова, но ещё и тем, что тут вдруг пошла речь о "внутренних" заморочках коллекционерского бомонда. Мы не будем влезать в их подробности, да и не добавляют они в данном случае ничего ни к делам, ни к образу Аркадия Северного. Хотелось бы просто подчеркнуть, что идея сочинять в блатном стиле песни о своих делах была совершенно неизящной, но, как впоследствии оказалось, заразной. С неподдельным энтузиазмом она будет подхвачена в самом ближайшем будущем и другими "поэтами".

Самому же Северному этот концерт дался с большим трудом. Аркадий уже на грани своих физических возможностей, и все прекрасно понимают это, в том числе и он сам. Вероятно, поэтому концерт и назвали "Прощание с Одессой", хотя "прощание" оказалось сугубо формальным. Северный ещё какое-то время живёт здесь, и возвращаться домой не собирается. Судьба делает очередной зигзаг, и он, не заезжая в Питер, направляется в Москву. Сейчас уже трудно установить от кого именно исходила инициатива, но факт остаётся фактом: осенью 1977 года Северный оказывается в 15-й московской клинике (на Каширке), куда его снова устраивает Георгий Сергеевич Ивановский. По словам самого Аркадия, человек "круто повернувший" его жизнь. Жизнь певца на этот раз действительно круто повернулась — Северный не пил почти год. Так мало и так всё-таки много — почти целый год.

А первый "концерт" после лечения он даёт здесь же, в Москве, в гостях у известного музыкального коллекционера Юрия Николаевича Давидянца, "по совместительству" — начальника отдела снабжения Института стали и сплавов. К сожалению, пока не удалось раздобыть какой- либо более точной информации о том, как был организован этот концерт; равно как и о некоем Толе Помойке, которого молва также числила организатором записи. Кстати, она долгие годы считалась единственной уцелевшей из сделанных в Москве…

На этом концерте совершенно неожиданно Аркадий начинает петь песни на стихи Саши Чёрного. Может, хозяева попросили, а может, просто самому попался в руки довольно дефицитный в те времена томик из "Библиотеки поэта". Саша Чёрный в исполнении Аркадия Северного! Было бы естественным ожидать от такого сочетания чего-нибудь юморного и весёлого. Но у Аркадия в этот день весёлые вещи не получаются совершенно. Даже тогда, когда он поёт уже песни из своего привычного репертуара. "На Дерибасовской открылася пивная", "Подол" — и те звучат у него без прежнего "огонька". И никаких хохм, никаких приколов. Зато грустные лирические песни, наоборот, удаются. И хотя он время от времени, по просьбе присутствующих, поёт быстрые вещи, всё равно опять и опять возвращается к лирике. Северный поёт то, что ему нравится, и то, что лежит сейчас на душе. "Я сейчас плакать буду…" — говорит кто-то из гостей после исполнения "Сладкой ягоды". Даже им, успевшим уже неоднократно бабахнуть за "непьющего Аркашу", к концу записи передаётся его настроение. Саша Чёрный давно забыт и предан забвению, и слышен только голос Аркадия Северного:

…Итогда с потухшей ёлки быстро спрыгнул дьявол жёлтый. Он сказал: "Маэстро бедный, Вы устали, Вы больны… Говорят, что Вы в притонах по ночам поёте томно, Даже в нашем грешном мире все давно удивлены".

Он действительно устал и действительно болен. Неизлечимо болен. А сейчас у него просто "период ремиссии", как говорят врачи.

***

О музыкантах, принимавших в различные годы участие в составе "Черноморской чайки", есть информация от Владислава Ващенко, клавишника этого ансамбля. Вот его рассказ: "Состав периодически обновлялся, но основной костяк это были: гитара — Володя Спекторский; бас — Жора Спирин (покойный) или Александр Белый;. саксофон — Борис Добровольский или Сима Кандыба — уехали в Америку; органист — Фима Король (несколько концертов, потом уехал в Америку) или я — Влад Ващенко; барабаны — Игорь Демешкан (покойный) или Петя Ройтман; труба — Петя Вайман (в Америке); кларнет — Жора Горовенко (покойный); скрипач — Миша Беленький (в Америке)".