Сумерки Америки

Ефимов Игорь Маркович

Книга Игоря Ефимова, известного писателя и философа, эмигрировавшего в США почти сорок лет назад, рассказывает о тех сторонах жизни американского общества, которые постороннему взгляду не видны. Часто оказывается, что за фасадом успешного государства, претендующего на роль единственного полюса политической жизни планеты, кроются тяжелейшие проблемы и неразрешимые противоречия. Взгляд автора на внутренние процессы в американском обществе по-своему уникален: с одной стороны, это взгляд изнутри, а с другой – взгляд отстраненный, способный на взвешенные и даже нелицеприятные суждения. Автор последовательно рассматривает самые разные стороны социальной жизни – школу, семью, армию, суды, адвокатуру, дипломатию и т. д. – и делает неутешительные выводы. Корень проблем – в отходе американской демократии от своих родовых принципов, захвате и манипулировании общественным мнением со стороны влиятельных групп юристов, политиков и представителей корпораций.

Книга будет крайне полезна русскому читателю не только потому, что познакомит его с текущей американской повесткой дня и позволит сравнить ее с отечественной, но и потому, что она способна предостеречь от тех ошибок, которые были допущены в Соединенных Штатах и которых русское общество еще может избежать.

 

© Игорь Ефимов, 2016

© А. Веселов, оформление, 2016

* * *

 

Корабль государства и океан истории

Настоящих злодеев – таких, которые умеют наслаждаться собственной жестокостью, – на свете совсем немного. Подавляющее большинство людей в своих помыслах и действиях движимы стремлением «чтобы стало как лучше». Конечно, на первое место человек ставит «чтобы стало как лучше мне». Но он понимает, что большие и важные дела можно делать только сообща. Поэтому необходимо удерживать собственный эгоизм и искать взаимопонимания с соплеменниками в стремлении к тому, «чтобы стало как лучше всем».

Тут-то и всплывает на поверхность главная трудность, глубинный источник взаимонепонимания и вражды между людьми. Оказывается, есть в любом народе меньшинство, которое видит дальше других и готово идти на жертвы «здесь и сейчас» ради того, чтобы лучше стало «там и потом». Большинство же не способно разглядеть эти «там и потом», оно упирается, готово довольствоваться тем, что «здесь и сейчас», отказывается следовать за прозорливцами, сердится на них, а порой и убивает.

На трудном пути мировой цивилизации выжили только те народы, которые «догадались» выбрать из своей среды каких-то посредников-миротворцев в этом вечном конфликте, назвали их «вожди», «цари», «правительство» и поручили им защищать каждого от злых соплеменников и от иностранных врагов.

Современное государство можно уподобить кораблю посреди океана. У каждого члена команды на нём есть своё дело.

Лоцман сверяется с картами (если они имеются), замеряет глубину воды под килем, пытается оценить силу ветра.

Дозорный на мачте оглядывает горизонт, надеется увидеть цветущий остров, страшится увидеть вражескую эскадру.

В трюмном помещении гребцы налегают на вёсла, кочегары бросают уголь в топки, пушкари чистят пушки, повара готовят обед.

А на мостике стоит капитан, окружённый помощниками, мичманами и боцманами, отдаёт приказы рулевому, выслушивает дозорных, принимает решения, вершит суд над ослушниками и нарушителями дисциплины.

Именно по такой схеме устроены и существуют почти все известные нам государства в течение последних пяти тысяч лет. Роль капитана, то есть верховной власти, выполняет либо наследственный монарх, либо избираемый президент, либо самовластный тиран, либо небольшая группа – римский сенат, флорентийская синьория, французская Директория, советское Политбюро. И в любых бедствиях на корабле современники и потомки, скорее всего, будут обвинять капитана, то есть верховную власть.

Лоцманам и дозорным (в другой книге я назвал их «хозяевами знаний», выполняющими функцию миропостижения) всегда будет казаться, что капитан недостаточно прислушивается к их рекомендациям, не следует выработанному ими маршруту, который наверняка привёл бы корабль к материку с молочными реками и кисельными берегами.

Гребцам и кочегарам будет казаться, что их перегружают надрывным трудом, заставляют двигать корабль неведомо куда, когда в трюмах ещё полно запасов еды и пресной воды, львиная доля которых достаётся бездельникам, окружающим капитана или болтающимся в своих комфортабельных смотровых гнёздах на мачтах.

И управляющие, и управляемые на корабле государства будут получать отказы на свои просьбы и пожелания из уст капитана, и у тех, и у других будет нарастать глухое раздражение, постепенно вскипающее ненавистью. Ни те, ни другие не в силах разглядеть глубинную суть верховной власти, описанную Томасом Гоббсом в его главном труде «Левиафан»: её главная роль состоит не в том, чтобы господствовать над всеми и вести народ за собой, но в том, чтобы служить арбитром между враждующими группами населения, между дальнозоркими и близорукими, между управляющими и управляемыми.

Когда лоцманы и дозорные приносят капитану разработанные ими маршруты, он не может сразу принять их, но должен инстинктом вслушаться и оценить запасы терпения и выносливости гребцов и кочегаров, понять, хватит ли их на то, чтобы преодолеть намеченное расстояние, не устроив новый «Бунт на Баунти» или «Броненосец Потёмкин». И, с другой стороны, когда в трюмах возникает рокот протеста, капитан не может ограничиться одними уговорами, не может терпеливо объяснять управляемым, что на этот раз высоколобые хозяева знаний правы, что спасительного берега невозможно достигнуть, если не удвоить силу гребков, если не согласиться довольствоваться кружкой воды и тремя галетами в день. Он должен обладать реальной властью, чтобы его боцманы и надсмотрщики хоть плётками добились нужной скорости корабля.

Спрашивается: если капитана заведомо не любят ни верхи, ни низы, какая же сила сможет защитить его от всеобщего недовольства?

Ответ напрашивается сам собой: только Высшая, Надземная сила.

С бесконечным разнообразием подносит нам Клио это единственно возможное решение проблемы: обожествление египетских фараонов и римских императоров, правление жрецов, священников и халифов, благословение римских пап, даруемое европейским монархам, русские цари как помазанники Божий. Казалось бы, крушение монархий в начале XX века должно было прервать эту традицию. Ничуть не бывало: всенародное поклонение Ленину, Сталину, Гитлеру, Муссолини, Мао Цзэдуну, Ким Ир Сену, Кастро, Дювалье было окрашено чисто религиозным жаром.

Нации, установившие демократическую форму правления, склонны воображать, что им удалось спустить постамент верховной власти с небес на землю. Действительно, поношения избранных президентов и премьер-министров выглядят исключающими какие-то формы религиозного поклонения им. Но на самом деле в этих странах священными объявлены традиции, конституция, права человека и прочие абстракции. Главный же идол, которому должны поклоняться все подданные государства, о котором никто не посмеет сказать худого слова, получил имя НАРОД. Употребить в адрес этого идола эпитеты, столь часто употреблявшиеся в непросвещённом прошлом – «тёмный, отсталый, злой, вороватый, дикий, бессмысленный, раб нужды, забот», – было бы таким же кощунством, как хулить самого Господа Бога. Именно за алтарём этого нового божества капитаны государственных кораблей и укрываются от хронического недовольства сограждан и худо-бедно справляются со своей главной задачей – служат арбитрами между верхами и низами государственной пирамиды.

Интеллигентные же верхи, хозяева знаний, оказываются в весьма двусмысленном положении. С одной стороны, им нравится роль интерпретаторов загадочных порывов и требований Народа. С другой стороны, они лишаются своего любимого – универсального! – объяснения всех бед в государстве. Возвращаясь к нашей корабельной метафоре, можно вообразить ситуацию, когда успешное плавание в историческом океане от одного цветущего острова к другому так обогатило корабль, что он невероятно разросся в размерах. Теперь у него уже не две и не три, а тысячи мачт разной высоты. И на верхушке каждой, в комфортабельном смотровом гнезде сидит гордый своими заслугами дозорный. Проблема, однако, в том, что теперь он не может разглядеть ни горизонт, ни волны, обтекающие борта, ни пальмы на далёких островах. Он видит вокруг себя только других дозорных и вступает в яростные споры с ними по поводу возникающих на небосводе миражей. Они привыкли достигать единодушия в недовольстве капитаном и требованиях его скорейшей замены. Но нельзя же требовать замены идола, созданного ими самими?

В Америке споры между хозяевами знаний о назревших реформах, о необходимости отмены каких-то старых и принятии новых законов заполняют политическую и интеллектуальную жизнь. Но всё чаще у людей возникает ощущение, что споры эти скользят по поверхности явлений и не проникают в глубь грозных перемен, происходящих в стране. Две противоборствующие партии с переменным успехом проводят своих кандидатов на посты законодателей, губернаторов, судей, но очень часто победитель продолжает делать на захваченном посту то же самое, что делал до него его политический соперник.

Недуг человека, поражённого душевным заболеванием, долго остаётся невидим для врачей и близких. Интеллигенция в народе является аналогом мозга в человеческом теле, а мы знаем, что умственное расстройство будет упорно отрицаться прежде всего самим пациентом.

Смутное чувство тревоги проникает в миллионы сердец. На поверхности пока всё спокойно, солнце светит, тёплый ветерок ласкает лица, сверкающие витрины магазинов переполнены товарами. Но ведь рассказывают бывалые моряки, что случаются – налетают без предупреждения – страшные ураганы и смерчи. Или волна высотой в многоэтажный дом вздымается в Океане Истории и переворачивает, казалось бы, прочный и надёжный государственный корабль. Или мощный выброс подземных газов на дне превращает водную поверхность в миллиарды пузырьков, неспособных удержать судно на плаву.

Автор предлагаемой читателю книги разделяет эту тревогу. У него нет ни тайной карты с указанием пути к острову сокровищ, ни новых идей спасительных реформ – проливов, выводящих в бухту социальной стабильности. Но он убеждён в одном: достичь этой бухты будет невозможно, если наши дозорные не расширят свои горизонты обзора. Ему кажется, что именно способ мышления интеллектуальной элиты, хозяев знаний, привёл общество к опасному рубежу. На множестве примеров он постарается показать, как обожествление главного инструмента интеллектуала-дозорного – рационального аппарата мышления – привело к опасному перекосу всей социальной конструкции государственного корабля.

В этом убеждении я вовсе не одинок. Многие американские мыслители и социологи замечали те же симптомы и ярко описали их в своих книгах, которые я собираюсь цитировать не раз. Замечательный философ Томас Соуэлл пишет в своей книге «Разваливая Америку»: «Для того, чтобы случился так называемый "совершенный шторм", много различных сил должны сойтись в один и тот же момент. Эти опасные силы накапливались в Америке по меньшей мере в течение полувека. К 2010 году возрастающее число американцев начало выражать опасения, что они утрачивают страну, в которой росли и которую надеялись передать детям и внукам».

Перед американскими мыслителями у меня есть одно важное преимущество: в отличие от них, мне довелось сорок лет прожить в стране, в которой на рациональное мышление была возложена невыполнимая задача истолковывать все тайны Бытия, и у меня перед глазами стоят те круги иррационального ада, в который соскальзывает народ, попытавшийся обходиться только дарами, вложенными Творцом в нашу черепную коробку.

В расширенный горизонт обзора обязательно должна быть включена возможность несовпадения устремлений Народа и интеллектуальной элиты. Особое внимание следует уделить иррациональным порывам народной массы подавить и даже уничтожить образованную верхушку, как это проявилось в сталинской России, гитлеровской Германии, маоистском Китае, кастровской Кубе, Камбодже Пол Пота.

Изучение океана Истории и судеб кораблей-государств, бороздивших его волны, приоткрывает перед нами две главные стихийные силы, находящиеся в вечном противоборстве, которое и предопределяет маршруты и исход плаваний. Силы эти таятся в человеческой душе: жажда свободы и жажда справедливости, то есть закона.

Вся история человеческой цивилизации состоит из миллионов схваток и миллионов «мирных договоров» между этими двумя порывами.

Чтобы возникло племя, человек должен был отказаться от свободы грабить и убивать своего соседа, подчинить себя племенным правилам и традициям, то есть начаткам справедливости.

Чтобы кочующее племя превратилось в государство тружеников-земледельцев, человек должен был отказаться от свободы брести куда ему вздумается, прочертить на земле границы между «твоим» и «моим», а главное – передоверить священное право самозащиты государственному стражнику, полицейскому, судье.

Наконец, индустриальная эра могла утвердиться лишь там и тогда, где и когда человек решился передоверить создание всех нужных ему вещей, включая пропитание, одежду, жильё, кому-то другому – соплеменнику или даже инородцу, где он согласился каждый день запирать себя на восемь часов в неволю цеха, шахты, конвейера, делового кабинета.

Окидывая взглядом мировую историю, человек не мог не видеть, что подчинение справедливому закону, заповедям, правилам совместной жизни вносило в жизнь неисчислимые преимущества. Люди получали возможность объединяться в больших и успешных гильдиях, цехах, бригадах, артелях, товариществах, затевать строительство мощных оросительных систем, каналов и акведуков, благосостояние возрастало, периоды мирной жизни удлинялись.

Постепенно в больших империях национальное сознание склонялось к убеждению, что ограничивать свободу человека, ставить ей предел справедливыми законами – всегда благо. Ведь разгул свободы очень легко может привести к бунтам, революциям, гражданским войнам. Не лучше ли заранее упрятать непредсказуемую волю подданных в клетку смирения и законопослушности?

Но в океане мировой истории десятки раз разыгрывалась одна и та же драма: огромная богатая империя, слишком преуспевшая в ограничении свобод своих подданных, делалась объектом успешных вторжений небольших, но сплочённых воинственным духом племён. Великий Египет вынужден был покоряться гиксосам, ливийцам, эфиопам, многомиллионный Китай терпел гуннских, сяньбийских, монгольских, маньчжурских правителей, Персидская империя не могла подчинить скифские племена, а потом покорилась македонцам, тысячелетний Рим захватили сорок тысяч вестготов, арабские племена отвоевали половину территории могучей Византии.

Уже в самом начале истории Америки политическая жизнь страны была окрашена противоборством двух главных устремлений человеческой души: порыва к свободе и порыва к справедливости. Джефферсон, Мэдисон, Монро ставили свободу превыше всего и готовы были даже допускать неизбежность «оздоровляющих» бунтов ради её сохранения; Вашингтон, Адаме, Гамильтон видели в расширении справедливых законодательных ограничений единственное средство сохранения единства страны.

Это противоборство не утихло и в наши дни. Партия республиканцев могла бы написать на своём знамени «Да здравствует Свобода», партия демократов – «Да здравствует Справедливость». Но мало кто способен разглядеть, что под поверхностью их шумного противоборства идёт процесс, которого, казалось бы, не желают ни те, ни другие. Американская свобода и американская жажда справедливости глохнут и усыхают не под пятой иноземного завоевателя, не под гнётом доморощенного тирана, не в застенках тайной полиции, но под цепкой паутиной миллиона лилипутских канатиков – правил, циркуляров, инструкций, сочиняемых каждый день безвестными бюрократами в тишине своих кабинетов.

Тысячестраничные циркуляры, напечатанные мелким шрифтом, рассылаются из государственных контор врачам и рыболовам, пожарникам и пекарям, фермерам и пастухам, учителям и домостроителям, автомобилистам и лётчикам, полицейским и тюремщикам, аптекарям и газетчикам. Миллионная армия американских адвокатов, вооружённая этими постоянно меняющимися циркулярами, рыщет по стране, неустанно отыскивая «нарушителей», которым можно было бы вчинить судебный иск, чреватый жирным штрафом и – соответственно – гонораром. На своих рабочих местах люди перестают думать о том, как бы лучшим образом исполнить своё дело, а заботятся лишь о том, чтобы не нарушить спускаемые сверху правила. Способность к творческой инициативе хиреет под этим неустанным давлением, деловая энергия выглядит подозрительной, рутина и безделье начинают казаться единственно возможным спасительным поведением.

В средневековой медицине большой популярностью пользовалось кровопускание. Очень часто, если врач не понимал причины недомогания или не знал нужных лекарств, он на всякий случай взрезал вену больного, потому что иначе его могли бы обвинить в непростительной халатности. Сколько людей были обескровлены до смерти этим популярным методом лечения, никто не считал. Точно так и в сегодняшней Америке, при столкновении с усилением какого-то социального недуга, управляющие первым делом ищут, какой бы новый запрет мог ослабить нежелательные процессы.

Ничья злая воля не стоит за этим поветрием. Здесь являет себя тот опасный перекос национального сознания, который связан с обожествлением рационального мышления, начавшимся двести лет назад. Конечно, невероятные научные и технические достижения последних двух веков, создание всех чудес индустриальной эпохи оказались возможными лишь потому, что обнаружение причинно-следственных связей между явлениями было освобождено от религиозных запретов и смогло свободно расширять наше представление о Вселенной. Но учёные и инженеры (дозорные на мачтах), заслуженно гордясь своими успехами, подспудно начали распространять свои критерии правильного-неправильного и на те сферы человеческой жизни, где они переставали работать.

Уже Лев Толстой в середине XIX века заметил, что «естествоиспытатели и их поклонники… подобны штукатурам, которых бы приставили заштукатурить одну сторону церкви… и которые в порыве усердия замазывали бы своей штукатуркою и окна, и образа, и витражи… и радовались бы на то, как с их штукатурной точки зрения всё выходит ровно и гладко». Толстой был поклонником Канта, попытавшегося своей «Критикой чистого разума» внести некую дисциплину в деятельность рационального ума, указать на границы, за которые он не может переходить. Но идолопоклонники рационализма предпочли устремиться за Гегелем, объявившим, что никаких границ не существует, что «всё существующее – разумно».

С точки зрения чистого разума понять явление означает отыскать его причины. Перед жаждой свободы и жаждой справедливости он застывает в растерянности, ибо они – явления иррациональные, на вопрос «почему?» не откликающиеся. Единственный выход для него – объявить их несуществующими, свести всю картину общественной жизни людей к поискам благополучия и безопасности, которые вполне поддаются логичным объяснениям.

С одной стороны, слова «свобода» и «справедливость» имеют сильный положительный заряд, вызывают импульс одобрения. С другой стороны, мы не можем закрывать глаза на то, что предельной реализацией свободы является фигура разбойника, отбросившего все путы Закона (недаром она так часто воспевается поэтами); а предел справедливости – каждому одинаковая одежда, одинаковый топчан, одинаковая миска похлёбки – мы находим в монастыре, в трюме галеры, в лагерном бараке.

Идолопоклонник разумного сознания жаждет помочь страждущему человечеству единственно понятным ему способом – отысканием и объяснением причин печальных явлений социальной жизни.

«Вы страдаете от разгула преступности в больших городах? Причина этого так очевидна – бедность и необразованность. Улучшите уровень жизни, расширьте сеть школ, откройте двери колледжей – и преступность пойдёт на убыль.

Трещат семейные устои, половина браков кончается разводом, целые поколения вырастают, не зная своих родителей? Это потому, что не уделяется достаточного внимания психиатрическому образованию населения, людей не учат науке совместного проживания.

При всех успехах медицины народ продолжает страдать от болезней, пьянства, наркомании, ожирения? Это потому что правительство (проклятый капитан корабля!) не уделяет достаточно средств на улучшение медицинского обслуживания, на строительство больниц и клиник.

Люди совершают по отношению друг к другу миллионы жестоких, несправедливых, опасных поступков? Это потому что не выработаны ясные правила поведения для них, которые исключали бы злобу, корысть, жестокость».

Полагаться на такие устаревшие, не поддающиеся логическому анализу понятия, как нормы морали, религиозное чувство, доброта, сострадание, да ещё допускать, что в ком-то они могут иметься в избытке, а в ком-то начисто отсутствовать, было бы непростительным отступлением от гегелевских заветов и от священных догматов равенства. Один американский профессор сформулировал это с трогательным простодушием: «Ведь если у меня всё будет по закону, мне и совесть не нужна».

Описывая болезненные явления американской жизни, я собираюсь приводить в качестве примеров много бед, которые задели меня и мою семью. У читателя может возникнуть впечатление, будто нам досталась какая-то уникально несчастная судьба. Должен сразу оговориться: это не так. Где изворотливостью, где упорством, где чистой удачей, а чаще всего – с помощью бескорыстной отзывчивости и доброты американских и русских друзей – нам удалось увернуться от большинства опасностей и прожить в Америке тридцать пять лет, в которых светлых дней было гораздо больше, чем тёмных. На закате жизни мы оказались в чудесном доме, на берегу прелестного озера, посреди волшебных пенсильванских холмов. Дети, внуки, друзья радуют нас своими визитами, телевизор и Интернет открывают доступ ко всем событиям культурной жизни и новостям, а также к библиотекам с миллионами томов. Если в моей тревоге за страну и есть какая-то корысть, то это именно беспокойство о том, какая судьба достанется детям и внукам.

В предлагаемой читателю книге будет много мрачных пророчеств. Но я первый буду счастлив, если ни одно из них не осуществится.

Будут рекомендации – но я догадываюсь, что им не последуют, а выберут какие-то пути, манёвры и маршруты, какие сегодня невозможно и представить.

Свою главную задачу я вижу другом: вглядеться и описать очередное сражение в вечной войне между жаждой свободы и жаждой справедливости, которая заполняет историю мировой цивилизации.

Место сражения – Соединённые Штаты Америки.

Время – начало XXI века.

Исход целиком зависит от мужества, упорства, прозорливости участников битвы. Полной победы не может быть ни у той, ни у другой стороны, и именно это должно рождать надежду. Как в растущем дереве есть силы, нацеленные на сохранение прочности – корни, ствол, кора, и силы, нацеленные на рост, – листочки, свежие побеги, цветы, плоды, так и в каждом народе жажда справедливости сохраняет целость нации, а жажда свободы движет её вверх по шкале цивилизации.

Мужество, упорство, прозорливость – эти свойства человеческой души неподвластны вопросу «почему?». Их невозможно усиливать внешними законодательными или финансовыми мерами. Зато душить, подавлять, искоренять их цепкой паутиной миллионностраничных правил и запрещений можно весьма успешно и эффективно.

Дерево может рухнуть, если чрезмерный рост превысит способность корней удерживаться в толще земли.

Дерево может засохнуть, если его лишить возможности цвести и плодоносить.

Опасный перекос духовной жизни сегодняшней Америки в сторону «разумности и справедливости» за счёт свободы и связанного с ней чувства ответственности каждого человека представляется мне причиной многостороннего «усыхания» страны в начале XXI столетия.

 

Часть первая

Где

 

1

В школе

О кризисе американского школьного образования написаны тысячи книг и миллионы статей. Фирмы, пытающиеся нанять молодого человека, окончившего восемь – а порой и десять – классов, часто обнаруживают, что он не умеет ни писать, ни читать, ни считать. Реформы учебного процесса предлагаются и проводятся как на штатном, так и на федеральном уровне, миллиарды долларов тратятся на повышение зарплаты учителям, на закупку компьютеров и учебников, но положительных результатов достигнуть не удаётся.

Да и по каким параметрам можно определить качество работы школы, чтобы можно было заняться его повышением?

Большие надежды возлагались на систему общенационального тестирования учеников SAT (Scholastic Aptitude Test). Эти тесты широко используются и сегодня, хотя критики утверждают, что школы научились делать упор не на улучшение грамотности и кругозора учеников, а на умение успешно проходить эти тесты.

Нередко всплывали и случаи жульничества, когда вопросы, включённые в тесты, делались заранее известны ученикам. Успешная сдача тестов улучшает репутацию школы, поэтому стимул к мухлеванию остаётся очень сильным.

Другое направление реформ было нацелено на сглаживание имущественного неравенства. Бедным родителям выдавались субсидии (ваучеры), чтобы облегчить их детям поступление в частные платные школы. Конечно, частные школы старались отбирать среди таких субсидированных учеников наиболее способных, поэтому разрыв между качеством платного образования и бесплатного только увеличивался.

Попытка преодолеть расовые барьеры приняла форму обязательной ежедневной транспортировки учеников из чёрных кварталов в белые и наоборот. Эта программа вызвала бурные протесты во всей стране, в Бостоне дошло до открытого бунта родителей. Насильственное перемешивание приводило к тому, что возникновение дружеских связей внутри класса крайне затруднялось. Встречи учеников вне школы, на семейных праздниках, в церкви, на улице оказывались невозможны, а без них взаимное отчуждение только возрастало. Выяснилось, что отменить расовую сегрегацию законодательными мерами до какой-то степени возможно, но попытки принудить к совместному существованию людей разного цвета кожи оказались практически неосуществимыми. Постепенно эта практика сошла на нет сама собой.

Мощное вливание федеральных средств в школьное образование началось ещё при Линдоне Джонсоне, который в 1965 году подписал соответствующий закон, принятый Конгрессом: Elementary and Secondary Education Act.

Каждый домовладелец в Америке знает, что примерно 60 % от местных налогов он платит в пользу местного школьного округа. Однако там, где есть избыток средств, почему-то возникают толпы желающих воспользоваться этим избытком. Известный автор Джон Дербишир описывает, как он присутствовал на родительском собрании в школе на Лонг-Айленде, где учатся его дети. На сцене в актовом зале заседала целая толпа, состоявшая из администраторов, советников, консультантов, психиатров, деканов – и ни одного учителя.

Вливание денег тем временем продолжалось. В 1979 году президент Картер учредил Министерство образования, в 1994 году президент Клинтон расширил сферу его деятельности, в 2001 году президент Буш-младший начал кампанию «Ни одного отстающего в школах». В 2005 году было проведено обследование общественных школ на предмет оценки результатов. Город Вашингтон оказался на одном из первых мест по затрате средств на одного ученика в год и на последнем месте по успеваемости. Половина учеников из этнических меньшинств бросала школу не доучившись, оставшаяся половина старшеклассников демонстрировала знания по математике и грамотности на уровне седьмого, восьмого, девятого классов.

Реформирование школ осуществлялось людьми, которыми двигали вполне бескорыстные мотивы. Однако жажда справедливости в их душе была, в соответствии с американской традицией, неотделима от преклонения перед идеей равенства. Тот, кто посмел бы вслух заявить, что люди от рождения обладают неравными способностями к овладению знаниями, был бы просто выброшен из системы школьного образования. Нет, отстающим ученикам учитель просто должен уделять больше внимания. Когда среди старшеклассников одной школы в Беркли разрыв в успеваемости по расовому признаку сделался пугающе заметным, директор объявил, что виновата в этом общественность города, не оказавшая достаточной поддержки афроамериканцам.

Президент Буш-младший, выдвинув в начале 2000-х годов лозунг «Ни одного отстающего!», опирался на твёрдые убеждения многомиллионной армии благонамеренных: «Плохих учеников не бывает! Если кто-то не вылезает из двоек, значит…»

Тут сознание реформатора подходило к опасной западне, и его риторика начинала буксовать и спотыкаться. Ведь если ученик не может быть виноват в своих провалах, значит обвинительный палец, не приведи Господь, вот-вот повернётся в сторону учителя. И в эту брешь может проскользнуть еретическое допущение, что и учителя бывают хорошие и плохие, талантливые и бездарные.

Нет, культ равенства не мог допустить такого попрания своих догматов. Начиналась усиленная работа по заделыванию идеологических брешей. На фронте теоретическом писались бесконечные диссертации по педагогике, разворачивались курсы по повышению квалификации, созывались семинары и научные конференции. На фронте практическом профсоюз учителей усиливал давление на законодателей, требуя повышения зарплат, улучшения бенефитов, а главное – гарантированной стабильности рабочих мест преподавателей. И успехи на этом фронте были весьма заметны.

Уволить учителя, достигшего статуса заветного теньюра (tenure), практически невозможно. «В штате Иллинойс между 1991 и 1997 годами из 100 тысяч учителей были уволены лишь 44. В Калифорнии за пятилетний период работу потеряли 62 человека из 220 тысяч». Даже учитель, совершивший уголовное преступление, может подать в суд за увольнение и получить шестизначную компенсацию от учебного округа. В штате Коннектикут заместитель директора школы в городе Хэмден был арестован в тот момент, когда он выходил из порнографического заведения, пьяный и одетый в женский наряд. Чтобы уволить его, городу пришлось откупиться компенсацией в 200 тысяч долларов.

Поддержка культа равенства в школьной системе со стороны политиков имеет свои причины: борьба за голоса избирателей и номинантов. На предвыборной конвенции Демократической партии в 1996 году каждый десятый кандидат был членом союза учителей. Труднее объяснить энтузиазм, с которым в том же направлении действует третья ветвь американского правительства – судебная. Она ведёт своё наступление под знаменем равенства прав различных индивидуумов. Бездарный или даже преступный педагог должен иметь такое же право на судебное разбирательство своего конфликта с администрацией, как и все остальные. Именно поэтому школьный округ часто предпочтёт откупиться от негодника, чем вступать в многолетнее и непредсказуемое юридическое крючкотворство.

Как ни парадоксально, та же тенденция прогрессирует и в плане защиты прав ученика. Сами понятия «лентяй» или «тупица» выброшены из словаря политической корректности. «Ученики рассматриваются как пассивные получатели хорошего или плохого образования… Если кто-то из них после двенадцати лет обучения стоимостью примерно 100 тысяч долларов на человека оканчивает школу полуграмотным и с весьма приблизительным знанием того общества, в котором ему предстоит жить, все дискуссии оставляют в стороне простой вариант, что данный ученик просто использовал школу как место для дурачеств, организации уличных банд или даже торговли наркотиками».

Известный философ Алвин Тоффлер в своей книге «Третья волна» справедливо отмечает, что школы индустриальной эпохи, вдобавок к курсам по математике, чтению и географии, в скрытом виде преподавали и ещё один важнейший предмет: дисциплину. Пунктуальность, послушание, готовность вовремя являться на рабочее место и выполнять рутинные операции – вот в каких тружениках прежде всего нуждались заводы, фабрики и шахты всех направлений. И эта важнейшая скрытая программа находится сегодня в полном загоне.

В одной школе города Коламбуса (штат Огайо) учитель приказал нарушителю дисциплины удалиться из класса. Тот отказался. Учитель вызвал полицию, но хулиган и трое его приятелей оказали физическое сопротивление. Всех четверых на время исключили из школы, однако родители подали иск, и Верховный суд штата отменил исключение, постановив, что без судебного слушания оно считается антиконституционным.

Чувствуя свою безнаказанность, школьники начинают охотно и изобретательно измываться над учителями. Голливудские фильмы про школу любят изображать героев-педагогов, мужественно противостоящих бандитизму подростков. Но и угрозы судебного преследования могут раздаваться из уст сопляков, ещё не умеющих писать. Второклассник в городе Монклер (штат Нью-Джерси), которого учитель попытался удержать от очередной шалости, ухватив его за руку, пригрозил ему позвонить в городской совет по делам семьи и молодежи и пожаловаться на «избиение». Но, конечно, самым опасным и трудно опровержимым будет обвинение учителя в сексуальном домогательстве.

О, тут перед несовершеннолетним «истцом» открываются возможности поистине бескрайние! В жаркий день учительница в классе расстегнула верхнюю пуговицу блузки – непристойное самообнажение. Показала фотографию «Давида» Микеланджело – использование порнографии. Учитель музыки поправил положение пальцев ученицы на клавишах – попытка изнасилования. Причём если даже суд откажется принимать вздорное обвинение, оно может безнадёжно испортить репутацию преподавателя.

Родители, пытающиеся привить своим отпрыскам начала дисциплины, тоже должны быть готовы к тому, что те пригрозят им судебным преследованием. Тринадцатилетняя дочь наших знакомых, недовольная тем, что её не пустили в кино, пригрозила папе и маме написать в штатный отдел защиты детей и описать, как сборища друзей в их квартире разрушают её детство, погружая в атмосферу алкоголя и курения. Добавила при этом, что её одноклассница уже проделала с родителями подобный трюк и это стоило им большой нервотрепки.

Школьные программы по истории подвергаются въедливому пересмотру и корректировке каждый год. Главные усилия благонамеренных реформаторов направлены на то, чтобы лишить ореола благородства отцов-основателей Америки, представить их рабовладельцами, действовавшими исключительно в своих корыстных интересах, способствовавших изгнанию и геноциду индейцев, захвату чужих территорий, безжалостной эксплуатации иммигрантов.

Рядовые учителя не склонны отставать от «разоблачений» историков.

Моя дочь в десятом классе спросила меня:

– Папа, нам предложили написать эссе о каком-нибудь событии, связанном с внешней политикой США в XX веке. Посоветуй.

Я рассказал ей о «воздушном мосте» по снабжению Западного Берлина, устроенном союзниками в 1948–1949 годах, когда Сталин попытался перекрыть доставку грузов двухмиллионному населению по земле. Дочь увлеклась, нашла в библиотеке нужные книги и статьи, написала отличную работу на двадцать страниц. Учитель истории поставил ей пятёрку, но приписал на полях: «Наташа, ты должна была бы упомянуть, что проблемы Западного Берлина можно было бы избежать, если бы американское командование в своё время отдало приказ о взятии города ещё до того, как к нему подошла Красная армия. Берлин был укреплён очень слабо».

Возможно, учитель был плохо осведомлён и искренне заблуждался. Возможно, в книгах, которые он читал, не упоминалось, что немецкая столица была окружена тремя кольцами оборонительных укреплений, выстроенных с немецкой тщательностью. Что Сталин весной 1945 года потерял на взятии этой крепости больше миллиона солдат. Что Эйзенхауэр самым серьёзным образом обдумывал и обсуждал с советниками вариант марш-броска на последнее прибежище Гитлера и отказался от него, когда подсчёты разведки показали, что это будет стоить союзникам лишних сто тысяч убитых. Однако нет никакого сомнения в том, что истолковать данный эпизод военной истории как очередную промашку американского правительства было учителю по сердцу и соответствовало его лево-либеральным убеждениям.

Цензура учебников осуществляется и школьными чиновниками, и самими издателями. Например, издательство «Мак-Гроу Хилл» имеет точные указания для редакторов, какой процент на фотографиях должен включать белых, чёрных, латинос и инвалидов. Другой крупный издатель запретил включить фотографию босоногого ребёнка в африканской деревне, потому что отсутствие обуви «может укрепить стереотипное представление о бедности в Африке».

В отличие от европейских стран, понятие «классическая литература» не пользуется популярностью в Америке. Оно явно таит в себе опасное допущение иерахии, неравенства художественных дарований и свершений. Каждый преподаватель волен сам выбирать писателей и поэтов, которых он порекомендует ученикам для прочтения. Почему вдруг они должны тратить время на устаревших авторов вроде Фенимора Купера, Вашингтона Ирвинга, Германа Мелвилла, Натаниэля Готорна, Марка Твена, Джека Лондона, когда «Нью-Йорк Ревью оф Букс» каждую неделю публикует списки новых бестселлеров? Нелегко представить себе англичанина, не слыхавшего имён Байрона и Диккенса, француза – без Руссо и Бальзака, немца – без Гёте и Шиллера, россиянина – без Пушкина и Толстого. Для американца же единственной книгой, известной всем и каждому, остаётся Библия.

«Американцем можно сделаться за один день», – писал профессор Эллан Блум в своей знаменитой книге «Закрытие американского разума». В этом труде он подробно описывает, как, начиная с 1960-х, менялся характер студентов, приходивших к нему на первый урок после окончания школы. «Я спрашивал их, какие книги произвели на них сильное впечатление. Большинство отвечало молчанием. Вопрос явно вызывал растерянность… Они не представляли себе, что в печатном слове можно искать совета, вдохновения, радости. Не имея привычки читать хорошие книги, они поддаются нашей самой фатальной тенденции – вере в то, что важно только здесь и сейчас».

Постепенно реформаторы школьного обучения начинали ощущать, что дорогой их сердцу культ равенства приходит в опасное противоречие с попытками любых улучшений. Ибо невозможно улучшить всех учеников и всех учителей одновременно. Вы неизбежно должны выделять, поддерживать, восхвалять лучших, чтобы остальным захотелось последовать их примеру. То есть признать и допустить неравенство. А в ситуации, когда из страха судебных исков становится невозможным исключить ученика-хулигана или уволить неспособного учителя, все попытки улучшающих реформ обречены на провал.

Учителям приходится тратить сотни часов на писание отчётов о том, как и когда они выполняли правила работы, предписанные бюрократами в школьных округах. Апатия и чувство безнадёжности постепенно делаются доминирующими в преподавательской среде. «Большинство учителей даже не пытается противодействовать нарушителям дисциплины. "Я знаю, что последует, – сказал один. – Родители наймут адвоката, и я буду выглядеть дурак дураком." "Я прихожу в школу каждый день, – говорила другая, – делаю всё, что положено, заполняю часы… Но не могу вкладывать душу в моё дело…

В классах полно дремлющих учеников, положивших головы на парты».

Научить читать, писать и считать можно каждого – и с этим американские школы худо-бедно справляются. Но задача воспитывать гражданина и патриота вычеркнута из школьной программы. Сама идея патриотизма явно идёт вразрез с пропагандой мультикультурализма. В одной школе в Калифорнии семиклассников заставили участвовать в трёхнедельной программе «быть мусульманином». Школьники должны были носить традиционные одежды мусульман, принять мусульманские имена, повторять мусульманские молитвы, учить Коран и даже инсценировать «священную войну джихад».

Проповедники мультикультурализма не могут допустить еретическое предположение, будто какие-то страны и народы могут быть лучше, культурнее, свободнее других. Нет, под напором новых прогрессивных идей мы будем утверждать, что все верования и все обряды и все культуры имеют одинаковую ценность. Пытки, которым австралийские аборигены подвергают своих юношей при инициации в статус воина, медные кольца на шее женщин племени падуанг в Бирме, ампутация клитора у мусульманок, бинтование ступней у молодых китаянок – всё это нормально. Каждый индивидуум имеет право выбрать себе по вкусу церковь, музыку, одежду, образ жизни.

Запрещается только осуждать другого индивидуума и мешать ему в достижении этих бесценных идеалов – равенства и свободы. Ну, а если он свободно выберет примкнуть к движению, ставящему своей целью уничтожить всех его слишком терпимых сограждан, и отправится воевать в рядах джихадистов в Ираке, Сирии, Йемене, Афганистане? Тогда мы попытаемся объяснить ему ошибочность такого выбора, но ни в коем случае не должны лишать его прав, гарантированных нашей конституцией, и уж конечно – права на суд присяжных.

 

2

В университете

Когда тысячи эмигрантов третьей волны начали прибывать в Америку из СССР в середине 1970-х, мера их подготовленности к вступлению в новую жизнь была очень различной. Кто-то едва-едва умел говорить по-английски, кто-то боялся всех чёрных и всех полицейских, кто-то не владел своим ремеслом на требуемом уровне. Врачам, инженерам, пилотам, юристам часто приходилось чуть ли не заново овладевать своей профессией. Но те, кого судьба так или иначе заносила в академическую среду, сталкивались с феноменом, к которому они были абсолютно не готовы.

Никто из нас не представлял себе, до какой степени американские университеты были захлёстнуты марксистскими и социалистическими идеями всех возможных оттенков. В Советском Союзе мы знали, что проклинать буржуев, эксплуататоров, колонизаторов, капиталистов – дело кремлёвской пропаганды, и отшатывались от тех, кто употреблял этот жаргон в повседневной жизни. Встречаться в Америке с образованным, вежливым, приветливым, разумным человеком, который с убеждением повторял все антибуржуазные клише из газеты «Правда», было для нас каждый раз шоком.

Вспоминаю, как в Мичиганский университет в Энн Арборе приезжал из Канады профессор Питер Соломон – главный специалист по истории советской юстиции. Предложенная им лекция называлась «Возрождение законности при Сталине». Она была пересыпана цитатами из советских книг и журналов, из речей Вышинского, из постановлений Политбюро. После лекции я задал вопрос: «Использовали ли вы в своих исследованиях мемуары Авторханова, Аксёновой-Гинзбург, Льва Копелева, Надежды Мандельштам, Солженицына и других жертв этого возрождения законности?» «Ну что вы, – отмахнулся профессор. – Ведь это всё книги предвзятых противников режима, написанные без правильного научного подхода».

В издательстве «Ардис» мне довелось выступать в роли редактора русского издания книги профессора Стивена Коэна «Бухарин». Автор пытался изобразить своего героя «хорошим коммунистом», который мог бы, придя к власти, повести Россию совсем по другому пути и позволил бы ей воспользоваться всеми плодами «правильно применяемых передовых идей марксизма и социализма». Если аргументов и цитат профессору не хватало, он вставлял «одна женщина на Красной площади сказала мне» – это должно было показать, как глубоко он погружался вглубь исследуемого предмета – Советской России.

В 1980 году славянская кафедра университета пригласила меня сделать доклад по моей книге «Без буржуев», только что вышедшей в Германии в издательстве «Посев». Когда я дошёл до главы, объясняющей, почему в СССР нет безработицы (заводы должны были любой ценой увеличивать выпуск продукции, независимо от того, есть на неё спрос или нет), один слушатель встал и демонстративно покинул аудиторию. Потом мне объяснили, что это профессор, который уже много лет расписывал студентам все «преимущества положения рабочего класса при социализме».

Вообще говоря, находиться в оппозиции к правящему режиму – традиционная роль интеллигента в любой стране. Мы в СССР шёпотом на кухнях поносили своих правителей, американцы громко и красноречиво разоблачали своих. Так как в условиях холодной войны противоборство с мировым коммунизмом часто использовалось как оправдательный аргумент в американской политике, университетский народ страстно искал идейных опровержений антикоммунистической пропаганды. В ответ на наши рассказы о родственниках, погибших в Большом терроре в 1937–1938, нам часто приходилось слышать в ответ: «Да, конечно, и у нас тоже были ужасные годы маккартизма. Все правители одинаковы, все отвратительны».

Сергей Довлатов писал мне в письме 1986 года: «Воннегут с женой однажды минут двадцать убеждали меня, что Сталин и Рейган – одно».

В середине 1980-х Иосиф Бродский преподавал в одном из университетов штата Массачусетс. Как-то мы обсуждали с ним идейные веянья в академической среде, и я спросил:

– При твоём горячем антикоммунизме, при твоей открытости всему метафизическому и религиозному как они тебя терпят?

– Как клоуна, – ответил он.

Советский пропагандистский аппарат умело воздействовал на американскую профессуру. За опубликование антисоветской статьи исследователю могли закрыть въезд в СССР, лишить его возможности приезжать во главе группы студентов, что практически означало конец карьеры. Пекинское руководство шло ещё дальше: наказывало весь университет. Одному лингвисту из Стэнфорда было разрешено прожить полгода в глухой китайской деревне. Он, вернувшись, опубликовал статью о старинных диалектах, но не удержался – вставил описание абортов на восьмом месяце, проводившихся по приказу правительства. За это в визах было отказано стэнфордским археологам, историкам, географам. Они потребовали увольнения «безответственного» коллеги, и администрация удовлетворила их просьбу.

То, что мы застали в американских университетах 1980-х годов, было в значительной мере результатом настоящей студенческой революции, произведённой в 1960-х. Об этой революции написаны тысячи книг и статей, большинство – в тоне ностальгически-восторженном. Участники вспоминают, как они устраивали демонстрации протеста против расизма и войны во Вьетнаме, требовали изменения учебных программ, терроризировали профессоров и администрацию, нарушали все писаные и неписаные правила. Но раздаются и трезвые голоса, вспоминающие эти бунты с горечью и осуждением.

Профессор Эллан Блум в эти годы преподавал в Корнелльском университете. В своей книге «Закрытие американского разума» он писал: «Сейчас модно говорить, что перемены несли много положительного – большая открытость, меньше жёсткости, свобода от авторитетов… Однако что касается университетов, то для них всё это обернулось катастрофой… Отмена существовавших учебных программ не улучшала качества образования. Невозможно заменить что-то, не предлагая ничего взамен… Наркотики стали частью жизни; все ограничения в сексуальной жизни были отброшены; требования академической успеваемости ослаблены до предела. Все эти привилегии маскировались красивыми ярлыками: индивидуальная ответственность, духовный рост, приобретение жизненного опыта, самовыражение, раскрепощение. Никогда в истории людям не удавалось достичь такого совпадения морального и приятного».

В эти же годы начали набирать силу идеи «мультикультурализма». Объявить какие-то творения или какие-то стадии цивилизации выше других означало впасть в грех элитизма. Вигвамы индейцев, кибитки кочевников, чукотские яранги, иглу эскимосов должны были рассматриваться в истории культуры с таким же почтением, как Парфенон, Колизей, собор Святого Марка, Ватикан. Тот же культ равенства, который насаждался в школах, являл себя с удвоенной силой в университетах.

С другой стороны, именно между университетами шла и идёт скрытая, но яростная борьба за то, чтобы подняться на несколько ступенек выше в ежегодно публикуемых списках общенационального ранжирования высших учебных заведений. Гарвард, Йель, Корнелл, Коламбия, Принстон, Стэнфорд и несколько других прочно удерживают свои позиции на вершине этой пирамиды. Остальные же постоянно прилагают усилия к улучшению своей репутации. Ибо каждый подъём на следующую ступеньку улучшает шансы на получение государственных грантов на всевозможные исследования и даёт возможность повышать плату, взимаемую со студентов.

Репутация университетского преподавателя в огромной степени зависит не от педагогических талантов, а от умения придумывать эффектные темы для научных исследований и добывать субсидирование для них. В СССР мы любили потешать себя анекдотами о темах научных диссертаций типа «Роль металлического стержня в ящике библиотечного каталога». Но и в Америке множество так называемых «научных исследований» не поднимаются над этим уровнем. Большие средства выделялись Национальным гуманитарным центром (National Endowment for Humanities) на изучение старинных арф в Уганде, охоты на енотов в Канаде или ловли рыбы руками в водах Амазонки.

Охота за грантами отнимает так много времени и сил у профессоров со стажем, что они вынуждены передоверять преподавание аспирантам, а порой и старшекурсникам, которым для этой цели присваивается звание ассистентов. Те же, кто достиг заветного пожизненного теньюра, предпочитают преподавать не то, что требуется по изучаемому предмету, а продвигать свои любимые идеи. Кафедра истории может предложить студентам курс по истории кино, но не включить в программу историю европейских стран. Кафедра философии станет рекламировать курсы по феминизму, но «забудет» включить курс по «Логике» Аристотеля.

Высшее образование сделалось в такой мере вопросом престижа, что родители часто залезают в долги, чтобы дать возможность своему отпрыску получить заветный диплом. Многие молодые люди входят в самостоятельную жизнь уже обременённые долгом за образование. «Как я могу завести второго ребёнка, если я должна ежемесячно выплачивать 990 долларов за колледж?» – жалуется молодая мать. В 2008–2009 году средняя плата в частном колледже достигла 25 тысяч долларов в год.

В значительной мере стоимость обучения, так же как и в школах, растёт из-за раздувания административного аппарата. «Загляните на сайт любого американского колледжа, и вы увидите фотографии сотрудников с их краткими биографиями: помощник ректора по учебным программам, по международным отношениям, вице-президент по кадрам, по рабочим отношениям, директор общежития с тремя помощниками, вице-президент по равноправию при найме, консультант по мультикультурализму, советник по финансированию, и так далее до бесконечности».

Под нажимом погони за престижем в университетские аудитории попадает множество молодых людей, абсолютно неспособных к усвоению абстрактных знаний. В группах, которым я преподавал в Хантер-Колледже (Нью-Йорк), примерно четверть студентов демонстрировали ту или иную меру одарённости. Половину составляли середняки, и ещё четверть являлась на занятия только для того, чтобы героически – и часто безуспешно – бороться со сном. Однако администрация, следуя догматам священного равенства, требовала, чтобы я вовлекал в дискуссию всех, даже тех, кто с трудом мог составить грамотную фразу. Сознаюсь, я всеми правдами и неправдами уворачивался от того, чтобы заставлять одарённых тратить время на пустой бубнёж неспособных. (Не потому ли моя преподавательская карьера продлилась недолго?)

Сказать вслух, что не все люди имеют умственные способности, необходимые для получения высшего образования, будет в высшей степени политически некорректным, почти кощунственным. Только исключительные авторы, такие как Чарльз Мюррей, позволяют иногда себе подобную смелость. «Не более 20 % молодых людей обладают способностью усваивать абстрактные знания. Для студента, собирающегося стать управляющим отеля, программистом, бухгалтером, фермером, больничным администратором, автомехаником или футбольным тренером, четыре года в колледже абсолютно не нужны. Чтобы стать хорошим профессионалом в этих профессиях, ему понадобится больше лет, но весь необходимый опыт он получит на рабочем месте».

Традиционно поддержание порядка на территории университетов должно осуществляться без вмешательства полиции. Когда администрация сталкивается со случаями разгула студенческой толпы, она предпочитает прятать свою беспомощность за тезисом «охраны академических свобод». Если хулиганы доходят до того, что бьют окна в зданиях, ломают мебель, покрывают стены граффити, политическая корректность требует, чтобы их действия назывались «выражение возмущения, гнева, протеста». Но газета Университета Калифорнии в Лос-Анджелесе привела слова одного из инициаторов беспорядка, более точно передающие мотивы вандалов: «Ну мы и повеселились!».

Проблемы расовых отношений в американских университетах всплывают в усиленном виде и порой в весьма причудливых формах. Во время студенческих волнений 1960-х университетская администрация пускалась на всевозможные уловки, чтобы увеличить число чёрных студентов. Для них искусственно снижались требования при приёме, преподавателей поощряли завышать им оценки на экзаменах. Но эти льготы только укрепляли позиции чёрных радикалов в студенческой среде. Их агитаторы объявляли все попытки сгладить расовые противоречия очередным коварным наступлением белой культуры на самобытность чёрных. Музыка рэп, причёски растрафари, разболтанная походка, приспущенные шорты, собственный жаргон, возводимый в права самостоятельного языка black English, – всё годилось для расового самоутверждения.

Считалось, что века угнетения должны были наполнять души белых неизбывным чувством вины, а чёрным гарантировать чувство правоты, служить извинением за любые эксцессы. Запуганные профессора уже не решались говорить о том, что для них пресловутая свобода слова исчезла, если за высказывание мнений, не совпадавших с «прогрессивными» идеями, их могли освистать, забросать яйцами, осыпать оскорблениями. Распалённая гневливость студентов объявлялась страстной защитой высоких моральных требований, превосходивших «убогую мораль буржуазного мира».

Стремление искупить грехи рабовладельческой эры порой принимает характер истерии. В конце 1990-х администрация Гарварда вдруг обнаружила, что среди 750 живописных полотен, украшающих стены библиотек, общежитий, кафетериев, только на двух изображены представители этнических меньшинств. Была начата паническая кампания по замене старых картин новыми, на которых чёрные, индейцы и азиаты были представлены в изобилии.

Ушла в прошлое борьба с сегрегацией, в стране не осталось высших учебных заведений, которые открыто отказывались бы принимать чернокожих студентов. Зато на смену ей пришла так называемая «политика компенсации», или «позитивная дискриминация» (compensatory policy, affirmative action). Под нажимом благонамеренных «борцов с расизмом» выпускаются законы и постановления, требующие, чтобы среди преподавателей и студентов университета имелся определённый процент представителей расовых меньшинств. Пытаясь выполнить эти квоты, администрация вынуждена была снижать требования к чёрным и латиноамериканцам, заманивать чёрных профессоров, предлагая им льготные условия.

Жалобы на это вмешательство государства раздаются сегодня из уст как белых, так и чёрных. Молодые чёрные инженеры, врачи, адвокаты при поисках работы обнаруживают, что потенциальные наниматели относятся с подозрением к их дипломам, считают, что они могли быть выданы университетом только ради улучшения «расовых показателей». Белые же абитуриенты, которым было отказано в поступлении, считают, что их места были отданы представителям меньшинств, и даже подают в суд за «обратную расовую дискриминацию».

Одно из таких дел наделало особенно много шума, ибо оно дошло до Верховного суда. Университет Техаса в городе Остин отказался принять белую выпускницу школы, Абигайль Фишер, несмотря на то, что её оценки на экзаменах были выше, чем у некоторых чёрных абитуриентов, принятых в том же году. Нижняя судебная инстанция вынесла приговор в пользу университета. Фишер и её сторонники подали апелляцию.

Дело двигалось взад-вперёд в течение десяти лет. В 2013 году Верховный суд рассмотрел аргументы обеих сторон и вернул дело на пересмотр. Летом 2014 года три судьи Пятого судебного округа разошлись во мнениях – двое против одного. Приговор «большинства» был сформулирован так: «Постановляем, что университеты имеют право учитывать расу при формулировании своих правил приёма студентов… Это решение опирается на тот факт, что высшее образование влияет на будущую судьбу человека и не должно рассматриваться как простое заполнение его головы различными сведениями».

Мечта о достижении расового мира в Америке не умирает, попытки её осуществления делаются на многих фронтах. Но добровольная сегрегация упорно являет себя в выборе мест проживания, в выборе церквей, в выборе друзей и соседей, даже в выборе развлечений и мод. Однажды мне довелось во время очередной славистской конференции в штате Делавер обедать в университетской столовой. Я был поражён, увидев, как строго соблюдался добровольный раздел: без всяких запрещающих табличек чёрные студенты усаживались за одними столиками, белые – за другими. Видимо, благонамеренным реформаторам в штате Делавер предстоит ещё очень много работы.

Вопрос о том, существует ли врождённое неравенство умственных способностей различных людей и можно ли измерять его существующими тестами IQ и SAT, был и остаётся темой самых жарких дебатов в Америке. В 1994 году много шума наделала книга Ричарда Херренштейна и Чарльза Мюррея «Кривая Гаусса». Авторы решительно и аргументированно отвечали «да» на поставленный вопрос, но также описывали, какие опасности подстерегали каждого, кто осмеливался обсуждать его вслух. «Их карьера, семейная жизнь, отношения с коллегами, даже личная безопасность оказывались под угрозой. Зачем открывать рот, когда никто не тянет тебя за язык? Исследования умственных способностей продолжались, но только в тишине научных кабинетов».

В реальной жизни получение высшего образования, конечно, способствовало продвижению индивидуума по лестнице успеха и, в той или иной мере, выносило его в элитарные группы, управляющие социальными процессами в государстве. Однако внутри этих групп наметился резкий идейный раскол, который в других своих книгах я обозначил терминами «уравнители» и «состязатели». Склад ума уравнителей влечёт их заниматься профессиями, связанными с хранением, обменом и анализом информации: журналистика, юстиция, преподавание, филология, научные исследования и так далее. Склад ума состязателей помогает им преуспевать во всех отраслях деловой жизни, в бизнесе и коммерции. Первые становятся «хозяевами знаний», вторые – «хозяевами вещей». И мера их взаимонепонимания только возрастает год от года.

Тот же самый раскол мы видим и в других демократических странах, и он наглядно отражён в существовании в каждой стране двух главных партий, условно говоря – либералов и консерваторов. Хозяева знаний составляют ядро либералов, хозяева вещей – ядро консерваторов. В своих предвыборных обещаниях консерваторы обещают улучшить и увеличить объём производимой продукции, а либералы – улучшить распределение производимого.

Понятно, что улучшение распределения должно соответствовать идеям Справедливости. А там, где на сцену выходит богиня Справедливость, она тянет за собой своего любимого сыночка по имени Равенство. И конечно, для двух этих божков нового язычества идея врождённого неравенства людей должна казаться самой опасной гидрой, головы которой герои новой мифологии должны отсекать своими перьями и компьютерами безжалостно и неутомимо.

Именно этой «священной» войной и занимаются уравнители, захватившие все ключевые позиции в американских университетах. Обладая даром красноречия и апеллируя к возвышенным идеалам свободы, разума, терпимости, они легко заражают юных выпускников вирусом благих намерений, который позволит им в будущем закрывать глаза на грубую низменную реальность.

О засилье лево-либеральной идеологии в университетах много писал известный социолог Давид Горовец, в таких своих книгах, как «Однопартийная аудитория», «Промывка мозгов», «101 самый опасный профессор в США», «Новый Левиафан». Обследование, проведённое в 2002 году на гуманитарных и политико-социальных факультетах девятнадцати главных университетов, показало, что среди профессоров число демократов превосходит число республиканцев в восемь-десять раз.

Как это ни парадоксально, жизненная ситуация американского профессора во многом стала похожа на ситуацию советского члена номенклатуры. Судьба обоих зависела не от реальных профессиональных свершений, а от того, как он выглядел («сколько он весил!») в глазах своих коллег и вышестоящих. Оба достигли завидного статуса «непогрешимости суждений». Если реальная жизнь отказывалась соответствовать этим суждениям, она либо замалчивалась, либо объявлялась злобными происками врагов всего правильного и высокого. Конечно, разница – и огромная! – состояла в том, что ошибочные суждения и распоряжения номенклатурщика несли разорение его стране, а мнимая непогрешимость американского профессора наносит ущерб только моральному состоянию общества. Но эти невидимые утраты и ослабление духовных устоев могут привести к изменениям роковым и необратимым.

Стремление человека к статусу «непогрешимого» пронизывает всю историю цивилизации. Похожие явления можно было наблюдать и в средневековой Европе. Там в университетах доминировала католическая церковь, которая тоже была непогрешима во всех своих мнениях и суждениях. У неё находились ответы на все трудные вопросы бытия, объяснения всех бедствий и катастроф. Неурожай, падёж скота, эпидемия чумы? Это ведьмы, колдуны и еретики насылают чёрной магией несчастья на добрых христиан и всех бы давно погубили, если бы святая инквизиция не отыскивала их и не сжигала без устали. Крестовые походы терпят поражения от рук неверных? Это потому, что погрязли в грехах, а надо послать на завоевание Иерусалима невинных детей, и тогда Господь дарует им победу. Полчища диких кочевников надвигаются из азиатских степей, осаждают города? А вот мы выйдем им навстречу, неся мощи наших святых праведников, отгоним их горячими молитвами к Богородице.

Не зря Томас Соуэлл окрестил интеллектуальную элиту сегодняшней Америки словом «помазанники» (anointed). «Дело не в том, что их взгляды как-то особенно злонамеренны или ошибочны. Дело в том, что их стратегия включает один опаснейший ингредиент – неуязвимость для опровержений реальностью. Именно поэтому помазанники могут повести общество по опасному курсу до непоправимой катастрофы… Несмотря на свободу слова и печати, их методика отбрасывать всё, что противоречит их виденью мира, оказывается невероятно эффективной».

Можем ли мы ожидать, что молодой человек, оканчивающий университет и вступающий в деловую жизнь страны, окажется свободным от влияния идей и методов, внушавшихся ему красноречивыми профессорами и журналистами, иллюстрировавшихся яркими фильмами и книгами? Тот же Соуэлл признаётся, что в молодые годы он был необычайно увлечён социалистическими идеями, даже написал книгу «Марксизм». Социальные процессы в современном мире так сложны, что проследить и убедительно продемонстрировать их взаимодействие друг с другом крайне трудно. Однако грубая реальность рыночной экономики очень скоро начнёт наносить такие тычки и оплеухи выпускнику, к каким его совершенно не готовили профессора-помазанники.

 

3

В фирме

Переходя со студенческой скамьи на инженерную должность в Советском Союзе, я и все мои сверстники должны были поспешно переучиваться, овладевая жаргоном, на котором власти отдавали команды в промышленной сфере. Ни на каких лекциях, ни в каких учебниках нас не предупреждали, что социалистическое производство не просто управляется идолом по имени План, а что тысячи раз этому идолу надо будет приносить в жертву здравый смысл. План только притворялся, будто его можно измерять строгими цифрами, обозначающими число единиц выпускаемой продукции или её общий вес. На самом деле, отбросив рыночное регулирование производства, советские руководители были вынуждены изобретать свой особый сленг для отдачи команд заводам и фабрикам, в котором ключевым являлось слово «показатель».

Изобретением, внедрением и измерением показателей занимался тот отдел интеллектуальной элиты страны, который носил название «экономисты». Это им приходилось ломать голову над тем, как увязывать все нелепости, порождаемые отказом от рынка. Конечно, задать угольной шахте план, измеряемый количеством тонн добытого угля, было несложно. Но что делать, например, с заводом, выпускающим стальной прокат самых различных форм и профилей?

Ага, ему мы зададим план в цифрах суммарного веса продукции.

Что-что? Завод тогда будет стремиться выпускать только тяжёлые балки, двутавры и швеллеры, уворачиваясь от введения прогрессивных облегчённых сплавов? Тогда мы введём новый показатель, оценивающий процент внедрения научных достижений, или экономии отходов производства, или объёма реализованной продукции, или повышения производительности, или… Всё это открывало бескрайнее поле для умственной, словесной и цифровой эквилибристики, которой и занимались бюрократы в заводских бухгалтериях и в надзиравших за ними ведомствах и министерствах.

Выпускника американского университета или колледжа тоже ожидает немало сюрпризов, когда он начнёт заниматься своей профессией. Ему тоже придётся срочно приспосабливаться к необходимости приносить жертвы здравому смыслу, о чём никто не предупреждал его в учебных аудиториях. Вторая мировая война и последовавшая за ней гонка вооружений сделали правительственные организации мощнейшим участником экономической жизни страны. В роли заказчика и владельца они оперируют в военной сфере и космической, в строительстве дорог и портов, в авиаперевозках и почтовой связи, и многом, многом другом. Деловой мир Америки всегда относился к социалистическому планированию с пренебрежением. Но именно поэтому он оказался совершенно не готов к замаскированному массовому вторжению вируса социализма с тыла. Невероятное возрастание и расширение участия государства в экономике неизбежно вело к ослаблению рыночных рычагов регулирования, к замене их государственным планированием со всеми его пороками.

Бывшие советские инженеры были изумлены, когда им пришлось в американских фирмах, выполнявших государственные заказы, сталкиваться с такими же случаями массового очковтирательства и расточительства ресурсов, как и в СССР. Много раз мне доводилось слышать от эмигрантов одни и те же истории. «Получили большой заказ на проектирование атомной электростанции. Исходные данные должна поставлять другая организация, которая запаздывает с ними. Наша проектная фирма в ожидании не пытается занять нас какой-то другой работой. Ведь она выписывает государству счёт за потраченные нами рабочие часы. Нас заставляют сидеть без дела за столами, у кульманов и компьютеров. Причём категорически запрещают читать или отвлекаться на интернет. От скуки и безнадёжности хочется иногда завыть».

Или взять такого гиганта, как Почтовое ведомство США (USPS). С одной стороны, оно обладает полной монополией внутри рыночной структуры страны. С другой стороны, чиновникам запрещено вздувать цены на почтовые отправления без достаточных оснований. С третьей стороны, понятие «прибыль» остаётся критерием успеха их деятельности. В результате половина чиновничьего аппарата занята изысканием аргументов для вздувания цен, другая половина – поисками нововведений для растрачивания полученных непомерных доходов.

Будучи независимым издателем, я должен был постоянно пользоваться услугами почтовой службы для рассылки выпущенных нами книг в магазины, библиотеки и индивидуальным заказчикам. Меня поражало, что, при постоянных жалобах на убыточность почтового ведомства, клерки взвешивали мои пакеты на дорогих компьютерных весах, заменявшихся чуть ли не каждый год всё более и более сложными.

В середине 1990-х Почтовое управление заказало и получило тысячи автомобилей для развозки почты, этакие бело-сине-красные кубики, не годящиеся ни для чего другого. Фантазии не хватает, чтобы представить, сколько ему это должно было стоить. Зато оно отменило отправку книжных пакетов морем за границу – только по воздуху, втридорога. Зарубежная продажа наших книг резко пошла вниз, европейские магазины отказывались оплачивать непомерно дорогую пересылку. Уверен, что и большие издательства вынуждены были сократить свои отправки. То, что при этом торговый дисбаланс Америки только ухудшался, почтовых социалистов не заботило.

Независимый предприниматель, оперируя на свободном рынке, расплачивается за свои ошибки убытками или полным разорением. Когда государственный чиновник является на рынок со своими заказами, он знает, что разорение ему не грозит. Каким же образом можно стимулировать его, контролировать правильность его решений? Ведь многомиллионная армия штатных и государственных чиновников распоряжается сотнями миллиардов долларов, получаемых от налогоплательщиков на прокладку дорог и каналов, строительство школ и тюрем, ремонт мостов и общественных зданий, образование и медицинское обслуживание. Как заставить чиновника тратить эти деньги осмотрительно и разумно, не допустить, чтобы на распределение заказов влияли взятки, взаимные услуги, кумовство?

О, для этой цели другие чиновники вырабатывают строжайшие правила, нарушение которых будет чревато тяжёлыми последствиями для карьеры бюрократа – распределителя заказов.

Прежде всего составляется подробное описание требуемой работы. Оно рассылается фирмам соответствующего профиля. Наверное, в первую очередь пытаются привлечь те фирмы, которые уже хорошо зарекомендовали себя высоким качеством работ и деловой честностью? Ни в коем случае! Это будет называться «фаворитизм». Нет, участие в конкурсе на получение заказа каждый раз должно быть окутано полной анонимностью.

Допустим, требуется провести серьёзные ремонтные работы на каком-то объекте. Из списка строительных контракторов наугад выбираются восемь или десять, но так, чтобы среди них обязательно был хотя бы один представитель этнических меньшинств и одна женщина. Им рассылаются заказы на составление плана работ и смету. Личные контакты между заказчиком и потенциальным исполнителем запрещены, все переговоры фиксируются на бумаге. Кроме сметы контрактор должен представить документы, подтверждающие, что он соблюдает все правила расового равноправия при приёме на работу и не имеет деловых отношений с государствами, на которые американским правительством были наложены экономические санкции.

Наконец, сметы и все нужные документы получены – можно выбрать из них самую выгодную и начинать работу?

Ишь, разогнались!

Нет, теперь создаётся комиссия из трёх-пяти бюрократов, которые будут анализировать полученные материалы, выискивать, не закралась ли в них какая-нибудь ошибка или дезинформация. Нужно учитывать, что на этом этапе конкуренты легко могут подбросить членам комиссии достоверные или клеветнические сведения, дискредитирующие соперников. Сколько недель или месяцев уйдёт у комиссии на расследование? О, это несущественно. Главное, чтобы проверка была осуществлена с максимальной тщательностью.

В 1990-е годы возникла необходимость отремонтировать один из мостов в Нью-Йорке (Carroll Street bridge in Brooklyn). Предварительные расчёты показывали, что это будет стоить 3,5 миллиона и займёт около трёх лет. Помощник директора строительного отдела, мистер Сэм Шварц, решил, что было бы славно закончить ремонт к дате столетия постройки моста. Он предложил проигнорировать предписанные этапы подготовительного процесса и поручил подчинённым ему инженерам самим составить план и смету. В результате мост был отремонтирован за 11 месяцев и затраты составили 2,5 миллиона долларов. Мистер Шварц получил строгий выговор за невыполнение тридцати пяти положенных шагов, которые потребовали бы участия шести различных бюрократических агентств.

Фактор затрачиваемого времени, как правило, не играет большой роли в бюрократическом планировании. В 1992 году в Чикаго были замечены протечки воды в потолке железнодорожного туннеля, проложенного под рекой Чикаго. Соответствующий чиновник обратился к знакомой ему фирме, и та предложила устранить протечку за 75 тысяч долларов. Это показалось чиновнику дороговато, и, чтобы обезопасить себя от обвинений в коррупции, он решил пойти обычным путём: выставить ремонтный заказ на конкурс. Увы, он не успел получить ни одного нового предложения, потому что через семь недель, 13 апреля 1992 года, потолок туннеля рухнул, воды реки и озера Мичиган хлынули в подвалы деловых зданий в центре города, в трансформаторные подстанции, в котельные, причинив убытков на миллиард долларов.

Даже наше маленькое издательство «Эрмитаж» в какой-то момент попало под ножи бюрократических правил. Старинный ленинградский друг нашей семьи, журналист и переводчик Кирилл Косцинский был отправлен в лагерь при Хрущёве за слишком смелые высказывания. Просидев там четыре года, он увлёкся собиранием жаргонных слов, и его коллекция стала основой для собранного им словаря ненормативной русской речи. После эмиграции в 1978 году американские друзья-слависты помогли ему попасть в Гарвардский университет и там получить грант на завершение и издание его словаря в 20 тысяч слов.

Заказ на смету был разослан разным издательствам, включая «Эрмитаж». Я потратил несколько недель, готовя образцы набора с различными шрифтами и финансовые расчёты, отправил всё в администрацию университета. Через год спросил у Косцинского, есть ли какое-нибудь движение со словарём. Он смущённо признался, что декан объяснил ему их правила. Они должны разложить присланные сметы в ряд, от самой низкой до самой высокой, и потом, не утруждая себя анализом, начать с того, что отбросить самую дорогую и самую дешёвую как несерьёзные.

Оказалось, что «Эрмитаж» предложил самую низкую сумму и был, соответственно, вычеркнут из конкурса. «И вы не сказали чиновникам, что знаете Ефимова двадцать лет и что он обычно выполняет обещанное?» – «Я сказал, – ответил Косцинский, – но мне объяснили, что факт нашего знакомства только ухудшает ваши шансы, ибо на сцену выходит фактор "фаворитизма"». Дело тянулось ещё несколько лет, но вскоре Косцинский умер, и словарь его так и не был опубликован.

Вторжение государства в рыночную экономику не ограничивается ролью заказчика-покупателя. Гигантская чиновничья сеть создана для выпуска всевозможных правил, ограничений и запретов, за нарушение которых на фирму могут обрушиться серьёзные кары. Конечно, все эти правила диктуются самыми благими намерениями, все направлены на улучшение жизни и здоровья американских граждан. Но, пытаясь исключить ошибки, некомпетентность и злонамеренность, они одновременно подавляют инициативу и чувство личной ответственности каждого служащего.

Например, давно было замечено, что различные производственные процессы могут обернуться травмами, болезнями или даже смертью работников. Могло ли цивилизованное общество мириться с подобным положением дел? Конечно, нет. И в 1970 году Конгресс постановил создать при Министерстве труда (Department of Labor – DOL) специальный отдел по технике безопасности (Occupational Safety and Health Administration – OSHA). Тысячи инспекторов этого отдела могут явиться в любой момент на любой завод, фабрику, строительную площадку и проверить, как выполняются 4000 инструкций по безопасности.

На кирпичную фабрику Глен-Гери в городе Рединг, штат Пенсильвания, инспекторы OSHA являются не реже двух раз в год и всегда что-нибудь находят. «Особенно их интересуют ограждения. На старых участках фабрики они обнаружили ограждения высотой 39 и 40 дюймов, вместо положенных 42 дюймов, и внесли нарушение в протокол осмотра… Также они вынудили владельцев потратить несколько тысяч долларов на механизм автоматического отключения конвейерной ленты, в случае если зазевавшийся рабочий наступит на неё. Предупредительные плакаты развешены повсюду. Большой плакат «Яд» висит на стене склада с песком. Ибо научные исследования показали, что вещество silica, содержащееся в песке и выделяющееся при некоторых дробильных операциях, может стать причиной рака».

Судьба инвалида в коляске вызывает импульс сострадания в сердце нормального человека, особенно в стране, которой двенадцать лет успешно управлял полупарализованный президент. Компания по созданию условий, облегчающих жизнь таких людей, охватила все штаты. Все учреждения, все магазины, все библиотеки, все кинотеатры обязаны были устроить рядом с входными ступеньками гладкие въезды для инвалидных кресел. В Бостоне я своими глазами видел такой въезд на входе в пожарное депо. (А вдруг инвалиду понадобится зачем-то нанести визит пожарникам?!) Миллиарды долларов были потрачены на все эти перестройки. В автобусных дверях были устроены подъёмники для колясок.

Но что делать с уличными туалетами? Оказалось, что туалет со специальным въездом занимал бы слишком много места и это нарушало бы кодексы устройства уличных тротуаров. Несколько комиссий бюрократических добрось хотов в Нью-Йорке обсуждали эту проблему с разных сторон в течение нескольких лет, сравнивали различные модели и проекты, включая канадские, французские, немецкие. В конце концов пришли к решению, что нельзя унижать инвалидов зрелищем туалетов, в которых им не оставлено места. Лучше мы оставим восемь миллионов жителей и миллионы визитёров вообще без уличных туалетов – ведь высокие идеалы гуманизма важнее низменных нужд.

Государственное регулирование мощно вторгается также в отношения между тружеником и работодателем. Вопрос о допустимой минимальной заработной плате постоянно обсуждается в Конгрессе, леволиберальный хор постоянно требует её повышения. Она доползла уже до уровня 7,5 долларов в час. Но недавно прошла забастовка работников сети ресторанов «Макдональдс», которые требовали поднять им плату до 15 долларов. «Кто может прожить в Нью-Йорке на нашу зарплату?!» – восклицали бастующие и поддерживавшие их политики. Робкие возражения, указывающие на то, что владельцы закусочных разорятся и вы останетесь совсем без работы, отметались как пропаганда эксплуататоров, рвачей и кровососов.

«Обзор показал, что 85 % канадских экономистов и 90 % американских считают, что законы о минимальной заработной плате увеличивают безработицу. Не нужно быть доктором экономики, чтобы понимать: увеличивая цену, вы уменьшаете число возможных покупателей товара. Это относится и к работодателям, которые нанимают меньше работников, когда цена на их труд искусственно вздувается. Подобные процессы происходили во Франции, в Южной Африке, в Новой Зеландии. Стоит ли удивляться тому, что это случилось и в Чикаго?»

Также устанавливаются строгие правила, усложняющие увольнения нанятых сотрудников. Эта мера объявляется средством борьбы с безработицей. На самом деле она приводит к тому, что работодатели боятся нанимать молодых людей с низкой квалификацией на постоянную работу с выплатой бенефитов, стараются оставить их в статусе рабочих по контракту. Сравнение показало, что во многих странах Европы, где социалистическое регулирование зашло ещё дальше, чем в Америке, проблема безработицы только обострилась.

Огромную роль в экономике Америки играют профсоюзы. Мне не довелось лично сталкиваться с проблемами, создаваемыми этими организациями. Знакомый инженер, получивший работу в компании «Форд», со смехом рассказывал мне, как он попытался перенести свой компьютер из одного кабинета в другой и как испуганные коллеги остановили его, шепча: «Что вы делаете?! Это работа обслуживающего персонала. Их профсоюз может поднять скандал и обвинить вас в том, что вы лишаете работы их членов».

В середине 1930-х президент Франклин Рузвельт поддержал расширение прав профсоюзов в коммерческом секторе. Но разрешить государственным служащим тоже создавать свои профсоюзы и грозить правительству забастовкой большинству политиков тогда казалось просто нелепостью. Это отдавало бы всё население страны на милость какой-то одной профессии. Однако постепенно такие профсоюзы стали возникать на штатном уровне. Они активно поддерживали партию демократов на местных выборах, а те, победив и придя к власти, охотно поднимали зарплаты и пенсии государственным служащим. Численность членов постепенно росла и в 2009 году достигла почти восьми миллионов.

Государственным служащим не разрешается устраивать забастовки, но они могут оказывать давление на правительства штатов другими методами: демонстрациями, обструкциями, массовой неявкой на работу под предлогом болезни. На сегодняшний день средняя зарплата государственного служащего достигла 130 тысяч долларов, что вдвое превышает зарплату в частном секторе. Когда в 2011 году губернатор штата Висконсин – республиканец – призвал учителей и других штатных работников согласиться на некоторые сокращения пенсий, чтобы спасти штат от банкротства, это было встречено бурей протестов. Законодателей обзывали фашистами, посылали письма с угрозами, а одному подсунули под дверь листовку, озаглавленную: ХОРОШИЙ РЕСПУБЛИКАНЕЦ – ЭТО МЁРТВЫЙ РЕСПУБЛИКАНЕЦ.

Довольно сильное впечатление оставили фильмы, описывающие захват профсоюзов мафиозными кланами: «В доках», «Хоффа», «Крёстный отец». То, как профсоюз рабочих автомобильной промышленности довёл своими непомерными требованиями американских автостроителей до кризиса, я мог видеть своими глазами, гуляя по наполовину сожжённым улицам бывшей автомобильной столицы – Детройта. Однако и сегодня американский журналист поостережётся выступить с критикой этих организаций, боясь обвинений в политической некорректности.

Так как граница между рыночным регулированием и социализмом в Америке остаётся размытой, очень часто одним чиновникам приходится изворачиваться, преодолевая рогатки, установленные другими. Например, радиостанция «Голос Америки», будучи ответвлением Министерства информации, обязана строго выполнять правила выплаты своим сотрудникам пенсий, медицинской страховки и прочих бенефитов. С другой стороны, когда в Конгрессе напинается очередная кампания за экономию, от дирекции требуют снижения расходов. Что остаётся делать? «Голос Америки» начинает подталкивать старшее поколение к уходу на пенсию, а их работу передаёт сотрудникам по контракту, не получающим никаких бенефитов.

Перетекание рабочей силы из сферы рыночного производства в сферу государственно-административную идёт неостановимо. В 2011 году госслужащих стало вдвое больше: 22 миллиона против 11 миллионов в частном секторе. При этом Госдепартамент каждый год выпускает по миллиону «зелёных карточек», дающих иностранцам право состязаться с местными за рабочие места и в итоге получить американское гражданство.

Вмешательство государства в экономическую жизнь часто оказывает парализующее или искажающее воздействие. Но и рынок, оставленный без присмотра, часто выкидывает фокусы с последствиями катастрофическими. Ярче всего это продемонстрировало падение энергетического гиганта «Энрон» в 2001 году.

Компания бурно развивалась, торгуя газом и электричеством, а в конце 1990-х перешла и к торговле ценными бумагами на бирже. К тому времени в ней насчитывалось около двадцати тысяч работников в сорока странах мира. Руководством компании для сокрытия истинного положения дел были созданы тысячи фиктивных дочерних предприятий, располагавшихся за пределами США. Так, на Каймановых островах «разместились» 692 филиала «Энрона».

Принцип действия схемы был прост: через дочерние компании проводились сделки с электроэнергией, позволяющие раздуть стоимость всего конгломерата, на них же перекладывались те долги, которые не попадали в официальную отчётность. В результате показатели «Энрона» росли, руководство получало многомиллионные премии, росла стоимость акций и их пакетов. Налоговому же управлению компания показывала столько убытков, что получила налоговых возмещений на 380 миллионов долларов.

Однако долги не переставали расти, накапливались в геометрической прогрессии. В 2001 году руководство компании начало тайно продавать свои пакеты акций, хотя сотрудникам обещали блестящие перспективы. В октябре компания объявила об убытках в 640 миллионов долларов. Акции «Энрона» стали стремительно падать. Уже в ноябре долг вырос на 2,5 миллиарда долларов. Цена акций упала с 80 долларов до одного. В декабре компания объявила о банкротстве, которое оказалось крупнейшим в истории страны. Уволены были около пяти тысяч сотрудников в США и Европе.

Прожить без постоянного заработка человеку нелегко. Но прожить без крыши над головой ещё труднее. Проблемы бездомных вызывают не меньшее сострадание в сердцах американцев, чем проблемы безработных. А там, где есть сострадание, обязательно появляются политики, обещающие применить новые, ещё никем не испытанные способы покончить с очередным бедствием. «Каждый человек имеет право на достойное обиталище! Мы живём не в пещерном веке! Садовая скамейка – не место для ночлега!» В течение последних десятилетий строительство домов сделалось любимым поприщем для доброхотов, верящих в то, что правильное регулирование может решить все социальные проблемы.

Здесь мы незаметно подошли к теме следующей главы, которой дадим название «В доме».

 

4

В доме

Кажется, ни одна сфера деловой активности в Америке не окутана такой густой и прочной сетью всевозможных правил и запретов, как жилищное строительство. Множество связанных с этим парадоксальных ситуаций приводит исследователь Филип Ховард в своей книге «Смерть здравого смысла».

В 1988 году монахини ордена «Миссионеры милосердия», возглавляемого знаменитой матерью Терезой, собрали 500 тысяч долларов для устройства ночлежного дома в Бронксе (северный район Нью-Йорка). На 148-й улице они нашли два подходящих дома, разрушенных пожаром. Город согласился продать им эти остовы по доллару за каждый. Почти два года ушло на создание плана ремонтных работ и согласование его с мэрией. Наконец в сентябре 1989-го работа началась. Однако Провидение в этот момент отвернулось от монахинь, и их благие намерения столкнулись лоб в лоб с благими намерениями сочинителей строительного кода города Нью-Йорка.

Оказывается, этот код с недавнего времени включал в себя правило: в новых и перестраиваемых домах высотой больше четырёх этажей наличие лифта объявлялось обязательным условием. Включение лифта в рабочий план требовало дополнительно 100 тысяч долларов, которых у «Миссионеров милосердия» не было. Напрасно они пытались уговаривать городских чиновников и объяснять им, что отсутствие лифта не будет главной проблемой в жизни бездомных. Никто не обладал правом изменить раз принятое правило или хотя бы сделать исключение. Сгоревшие дома на 148-й улице остались стоять в своём прежнем виде и давали приют только тем бездомным, которых не смущало отсутствие не только лифта, но также окон и дверей.

Советские лидеры с самого начала решали проблему нехватки жилья, вселяя людей в общежития и коммунальные квартиры. Иметь одну комнату для семьи из трёх, четырёх, пяти человек, с доступом к одному общему туалету и газовой горелке в общей кухне, люди почитали подарком судьбы. Для американцев же XX века такой вариант казался недопустимым. На совместное проживание с чужими они соглашались разве что в студенческом общежитии или в солдатской казарме. Отдельная квартира или отдельный дом для каждой семьи сделались непременным требованием. Но как осуществить его на деле? Города начинали разрастаться в вышину – небоскрёбами – и в ширину – сливая бескрайние пригороды в многомиллионные мегаполисы.

Этот процесс сопровождался неуклонным и стремительным ростом цен на жильё. Оставить людей на волю рыночной стихии было действительно невозможно. Миллионы стариков, живших в арендованной квартире, не могли бы платить вздорожавшую ренту из своих пенсий. Не имея возможности снять отдельную недорогую комнату в мебелированной квартире (такая форма аренды была запрещена законом), они все превратились бы в бездомных. Городские власти в большинстве штатов были вынуждены вмешиваться и принимать какие-то меры. Чаще всего они выносили постановления, запрещающие поднимать арендную плату для старых обитателей, вводили так называемый rent-control.

Установление допустимого потолка арендной платы, конечно, представляло собой грубое нарушение свободы рыночных отношений. По сути оно являлось бессудным отнятием собственности домовладельцев в пользу государства – действие, запрещённое конституцией. Оно подверглось серьёзной критике со стороны таких мыслителей, как Милтон Фридман и Фридрих Хайек. Но и экономисты левого лагеря указывали на его серьёзные недостатки. Швед Ассар Линбек писал: «Во многих случаях контролирование ренты оказалось наиболее эффективным способом разрушить город – если, конечно, не считать бомбардировки».

Но что было делать с новыми поколениями? Что было делать с миллионами небогатых людей, рвавшихся в большие города, потому что только там они могли найти работу? Миллионы людей, работавших в сфере обслуживания, не могли осилить взлетевшие цены на жильё, – как обеспечить для них возможность являться на рабочие места?

Для них было решено строить специальные кварталы, составленные из недорогих домов, в которых квартиры сдавались бы только малоимущим. Как всегда, благонамеренные доброхоты, спонсировавшие эту программу (в Нью-Йорке она называлась «Программа № 8»), не хотели заглядывать вперёд и задумываться над неизбежными последствиями своих благородных порывов. Главным же следствием в данной ситуации стало то, что быть бедным сделалось выгодно, а слегка разбогатеть – просто губительно.

В знакомой мне эмигрантской среде я видел десятки примеров того, как это происходило. Небогатый журналист живёт в Квинсе с женой, матерью и сыном в снимаемой квартире. Две спальни, гостиная и кухня – это роскошь, по сравнению с тем, что они имели в Советском Союзе. Потом у супругов рождается дочь. При этом официально они не зарегистрированы. Значит, жена получает права матери-одиночки. А таким, по 8-й программе, полагается отдельная квартира в квартале для бедных. Она становится на очередь и очень скоро получает квартиру. Туда вселяется подросший сын, который очень скоро уезжает искать счастья в других местах, а квартиру жена журналиста тайно и незаконно пересдаёт за очень приличные деньги.

Другой пример. Немолодая эмигрантка, никогда не работавшая в США и не платившая налогов, едва владеющая английским, хочет переехать из Мичигана в Нью-Йорк, чтобы оказаться поближе к родственникам. Она разузнаёт правила Восьмой программы, списывается с приятельницей, живущей в Квинсе, которая соглашается подыгрывать ей и объявить её жиличкой, снимающей у неё комнату.

Нет, добрый город Нью-Йорк не может допустить, чтобы старая женщина ютилась в комнатке у чужих людей!

Он ставит её на очередь и через полгода вселяет в односпальную квартиру в специальном квартале на юге Манхэттена. Платить за неё она будет в пять раз меньше рыночной цены. Плюс ей гарантируется медицинское обслуживание по программам «Медикер» и «Медикейд», фудстемпы и оплаченная городом индивидуальная помощница. Как при этом город Нью-Йорк может преодолеть жилищный кризис и вообще сводить концы с концами, понять нелегко.

Правила для постройки нового жилья сильно отличаются от штата к штату, но все они так или иначе должны учитывать соображения пожарной безопасности, охраны окружающей среды, прав этнических меньшинств и прочего. Журналисты обратили внимание на то, что в новых городках Среднего Запада дома отстоят друг от друга неестественно далеко. Оказалось, что чиновники, выпускающие правила застройки, внесли в них пункт: ширина улицы должна быть такой, чтобы две пожарные машины, несущиеся на полной скорости навстречу друг другу, могли безопасно разъехаться. Это правило применялось даже в тех городках, которые были слишком малы, чтобы позволить себе иметь собственное пожарное депо хотя бы с одной машиной.

По нашей семье эпидемия благих намерений застройщиков ударила с совершенно неожиданной стороны. В гостиной нашего дома в Нью-Джерси вдруг просел пол. Что могло случиться? Вызвали ремонтников, и те обнаружили вторжение термитов в подвале. Несущая деревянная балка была проедена ими до кружевного состояния.

– Не беспокойтесь, – успокаивал меня ремонтник. – Балку заменим, пол выровняем. Стоить это вам будет столько-то.

– А что помешает термитам вернуться и повторить разбой? – спросил я. – Нельзя ли поставить балку, пропитанную особыми химикалиями, которые, как я слышал, термитам не по вкусу?

Оказалось, что нельзя. Что где-то когда-то суперзаботливый пожарный чиновник задумался: ведь в случае пожара пропитанная химикалиями балка будет испускать особенно ядовитый дым. Нет, с точки зрения пожарной безопасности это недопустимо. И, видимо, добился внесения в строительный код соответствующего запрета. То, что в горящем доме человек погибнет и от обычного дыма так же быстро, как-то к рассмотрению не принималось. И то, что миллионы деревянных домов остаются беззащитными перед атаками термитов, было уже проблемой другого ведомства.

Мы вызывали бригады борцов с термитами, те сверлили дыры в грунте вокруг нашего дома, загоняли туда какие-то ядовитые смеси – ничего не помогало. Через два года балка была снова проедена. Пришёл тот же ремонтник, отколупнул коричневую корочку туннеля на бетонной стене, по которому враг добирался до вкусной древесины. Цепочка беленьких разбойников, деловито ползущая по своим важным делам, вызвала у ремонтника ласковую улыбку.

– Кормильцы мои, – сказал он. – Как мне их не любить?

Когда нам пришло время продавать дом и переезжать, пришлось погрузиться в новую пучину ремонтных работ. Приходившие подрядчики называли такие цены, от которых у нас темнело в глазах. Один привёл с собой городского инспектора жилых зданий. Когда я заявил, что названная цена нам совершенно не по силам, инспектор негромко сказал:

– А вы знаете, что я могу объявить ваш дом опасно непригодным для жилья? (По-английски – condemned.) И вас выселят из него в двадцать четыре часа?

Пришлось залезать в долги и платить, платить, платить…

Повсеместный рост цен на жильё в городах приводил к тому, что многие семьи вынуждены были тратить половину своего дохода, чтобы иметь крышу над головой. Политики-доброхоты не могли смириться с таким положением дел. Лозунг affordable housing («жильё по карману») начал набирать силу и в начале 1990-х реализовался в специальных постановлениях Министерства городского строительства (Department of Housing and Urban Development, HUD). Эти постановления требовали от банков выдавать определённый процент займов на дома и квартиры представителям этнических меньшинств, даже если эти представители не имели достаточного дохода. Банкам, не выполнявшим введённые квоты, Министерство юстиции вчиняло судебные иски, чреватые крупными штрафами.

К этому моменту зависимость банков от благорасположения штатных и государственных учреждений сделалась очень заметной. Для многих выгодных операций они должны были получать разрешение от соответствующих комиссий. Такие разрешения не выдавались, если банк находился под расследованием на предмет выполнения квот. Поневоле банкиры начинали снижать свои стандарты, выдавать займы, не требуя первичного взноса наличными (down payment), не проверяя кредитоспособность клиента.

В октябре 2002 года президент Буш-младший выступил в Вашингтоне с речью: «У нас в Америке есть серьёзная проблема с неравенством. Меньше половины латиноамериканцев и афроамериканцев имеют собственные дома. Мы должны вместе трудиться, чтобы разрушить барьеры, создавшие этот разрыв. Правительство выдвигает амбициозную задачу: к концу декады увеличить число домовладельцев из меньшинств по крайней мере на 5,5 миллионов».

Давление на банки со стороны правительства возросло после этой речи. Их заставляли выдавать займы даже людям, успевшим разрушить свою финансовую репутацию. Среди афроамериканцев число хронических неплательщиков долгов достигало 48 %, тем не менее и таким выдавали займы. Сумма займов, выданных банками «Фанни-Мэй», «Фредди-Мэк» и «Федерал Хом Лоан Бэнк» за период с 1998 по 2008 год возрастала на 184 миллиарда каждый год.

Местные власти тоже включались в кампанию улучшения жилищных условий. Они накладывали на строителей всевозможные ограничения под красивыми лозунгами: «открытое пространство», «разумный рост», «охрана природы», «сохранение сельскохозяйственных угодий». «Как и большинство красиво звучащих политических лозунгов, эти тоже исключали непристойное слово из четырёх букв: цена».

Цены же на дома при этом неуклонно росли. Например, в прибрежных районах Калифорнии относительно небольшой дом уже нельзя было купить дешевле, чем за полмиллиона. Но кризис не мог остаться в пределах одного штата. Повсеместно банки складывали эти сомнительные займы в некие пакеты ценных бумаг и продавали их на биржах так, будто это были реальные капиталы, обеспеченные солидной недвижимостью. Финансовый мыльный пузырь всё раздувался и наконец в 2008 году лопнул.

По всей стране тысячи домовладельцев, исчерпав свои денежные ресурсы, начали объявлять себя неплатёжеспособными, оставались без крыши над головой. Дома возвращались в собственность банков, но из-за возникшей паники продать их за изначальную цену было невозможно. Кризис рынка недвижимости потряс страну и потребовал вмешательства федерального резерва, что, в свою очередь, увеличило дефицит государственного бюджета.

Аналитики, вглядываясь в происшедшее, наводят обвиняющий палец на всех участников: на банки, выдававшие рискованные займы, на политиков, давивших на них, на Уолл-стрит, торговавший бумагами весьма сомнительной ценности. Подводя итог, журналист и политический деятель Патрик Бьюкенен пишет: «Финансовая и политическая элита этого поколения показала себя неспособной вести великий народ… За случившейся катастрофой лежит жадность, глупость и некомпетентность огромных масштабов». И дальше приводит пророческие слова Джона Адамса: «Скупость и тщеславные амбиции могут прорвать крепчайшие ячейки нашей конституции, как кит прорывает рыболовную сеть. Американская конституция была создана для людей моральных и религиозных. Ни для какого другого правительства она не годится».

Финансовая катастрофа, поразившая Детройт, подробно описана в книге Чарльза Ле-Даффа «Детройт. Американское вскрытие». В годы войны этот город называли «арсеналом демократии», потому что там изготавливался весь военный транспорт. Кроме автомобилей, здесь сосредоточилось производство холодильных установок, впервые в массовом порядке стали использовать кредитование, разрабатывались формы отношений между фирмами и профсоюзами. Город богател, рабочие получали очень высокую зарплату.

Но к началу XXI века всё изменилось. Белое население, спасаясь от преступности и высоких налогов, разбежалось в пригороды, оставшаяся беднота не могла вносить в казну достаточные средства. Из столицы автомобилестроения Детройт превратился в столицу безработицы, столицу безграмотности, в которой дети приносили в школу свою туалетную бумагу, учителя не имели учебных пособий, полицейские – автомобилей. Банды подростков поджигали пустующие дома, чтобы согреться или развлечься. Ведь пожар – дешевле билета в кино, да и кинотеатров почти не осталось.

Большинство политологов считают, что главная причина упадка – близорукая жадность профсоюзов. Их непомерные требования вынуждали автомобильных гигантов «Паккард», «Форд», «Дженерал Моторс», «Крайслер» переносить производство в южные штаты, в Канаду, за океан. Городские политики в погоне за голосами избирателей разбазаривали городскую казну или давали щедрые обещания, зная, что выполнять их достанется следующей команде чиновников.

В 1950 году население города насчитывало 1,8 миллиона жителей. Сейчас их осталось около семисот тысяч. Задолженность Детройта достигла двадцати миллиардов долларов, и в 2013 году он должен был объявить банкротство. Десятки тысяч пустых или полусгоревших зданий, огромные пустыри, неосвещённые улицы – трудно поверить, что город может когда-нибудь возродиться.

На одном из сайтов, посвященных Детройту, были размещены две пары фотографий. Первая фотография изображала преуспевающий, цветущий Детройт в 1945 году и рядом – фотография Хиросимы после атомной бомбардировки. Дальше шли рядом две фотографии тех же городов в 2010 году. Подпись: «Кто выиграл войну?».

Бездомных можно увидеть во всех крупных городах Америки. Среди них много пьяниц, наркоманов, душевнобольных или просто людей, утративших волю бороться за жизненные блага. Но есть и разряд чудаков, выбравших эту судьбу, как в старину люди выбирали отшельничество в скиту или в пустыне.

Мне довелось познакомиться с одним таким чудаком, ибо мы с ним арендовали соседние помещения в коммерческом складе. В своём я держал книги «Эрмитажа», не поместившиеся в подвале нашего дома, он – свой нехитрый скарб, состоявший из посуды, спальных мешков, палатки, бензинового примуса, старых книг, башмаков, одежды, журналов и прочих отживших вещей, с которыми у него не было сил расстаться. Ночевал он в автомобиле, пенсии ему хватало на еду и бензин. Речь его была спокойной и дружелюбной, но он никогда не заговаривал первым. Видимо, другие люди его не очень интересовали.

Однажды при встрече я спросил его:

– Давно не видел вас. Что-нибудь случилось?

– Нет, всё в порядке. Я просто ездил по южным штатам.

– Какова же была цель вашего путешествия?

– Цель? – переспросил он. Вопрос явно показался ему наивным. – Цель всегда может быть только одна: познание (knowledge).

Пристыженный мудростью автомобильного отшельника, я не нашёлся что ответить.

 

5

В семье

В течение XX века американская семья претерпела невероятные трансформации, и законодательство явно не поспевало отражать происходившие перемены. Когда Элеанор Рузвельт в 1918 году случайно узнала, что у её мужа, отца их пятерых детей, пылает роман с её секретаршей, это было для неё шоком, перевернувшим всю жизнь. Восемьдесят лет спустя, когда разразились публичные скандалы из-за открывшихся связей президента Клинтона, его жена, Хилари Клинтон, приняла это довольно спокойно и умело использовала ситуацию как трамплин для собственной политической карьеры.

За эти годы тихо и незаметно ушёл в прошлое ужас перед браком, не освящённым церковью. Жених, ожидающий, что его невеста окажется девственницей, может стать предметом насмешек. Рождение ребёнка от неизвестного отца или даже с помощью банка спермы не бросает тёмного пятна на репутацию женщины. Внебрачное сожительство по системе бойфренд/гёрлфренд не вызывает возражений ни у его, ни у её родителей. Развод сделался таким повседневным явлением, что дети путаются в нумерации мужей своей матери.

Противозачаточная таблетка, вошедшая в обиход в 1960-е годы, произвела настоящую революцию, но одновременно обострила борьбу вокруг проблемы абортов. Тут дело порой доходило до кровопролития.

Вера в то, что всякий аборт есть убийство невинного и беззащитного человеческого существа по капризу его жестокой и безответственной матери, проникала в миллионы сердец и толкала людей на борьбу. Фанатики этой веры доходили до поджогов клиник и убийства врачей. Штатные законодательные собрания по-разному реагировали на возникшую бурю. В конце концов Верховный суд согласился вмешаться и в 1973 году вынес постановление по делу, вошедшему в историю как «Jane Roe v. Wade»: «Право на аборт является конституционным правом каждой женщины, если плод не достиг той стадии, когда он может самостоятельно существовать вне материнской утробы».

Это решение до сих пор подвергается яростным нападкам. Противники абортов (они называют себя «За жизнь») доказывают, что нигде в Конституции нет таких слов, а, наоборот, право на жизнь объявлено главным правом, дарованным человеку самим Творцом. Они утверждают, что после опубликования решения Верховного суда это право было нарушено в стране 50 миллионов раз. От врачей, совершающих аборты, требуется немалое мужество, ибо пуля страстного защитника нерождённых может поразить его в любой момент. Сама Норма Маккорвей, истица в деле Jane Roe v. Wade, изменила свою позицию, присоединилась к движению «За жизнь» и утверждает, что вчинила свой иск в 1972 году под нажимом и при дезинформации со стороны сторонников движения «За выбор» (то есть за разрешение абортов).

Не менее страстные дебаты кипят вокруг вопроса: должен ли закон давать однополым парам те же права, какими пользуются обычные семейные союзы.

Защитники равноправия для гомосексуалистов изобретательно и неутомимо отстаивают свои главные тезисы.

Запрещать гомосексуальные браки – это такая же дискриминация, какая проявлялась в законах, запрещавших браки белых с чёрными.

Гомосексуалистами люди рождаются не по своей воле, поэтому они должны пользоваться теми же правами, что и остальные граждане.

Нелепо говорить о священности брачного института, когда 50 % браков в стране кончаются разводом.

Детям нужна любовь родителей, и устойчивая гомосексуальная пара может надёжнее обеспечить заботу о них, чем разведённые родители.

10 % населения – гомосексуалисты.

Борцы с распространением гомосексуализма возражают им с неменьшей страстью и убеждённостью.

Термином «дискриминация» можно клеймить любой закон, ибо каждый закон что-то запрещает.

Гомосексуализм есть свободный выбор определённой формы сексуального поведения и, при желании, может быть изменён с помощью специальной терапии, разработанной доктором Робертом Спитцером.

Высокий процент разводов имеет место по многим причинам и не может ставить под сомнение огромную важность традиционной семьи.

Нет исследований, доказывающих, что гомосексуальные пары способны выращивать детей, хорошо приспособленных к жизни в современном обществе.

Цифра 10 % взята из устаревшего отчёта Кинзи и много раз была дискредитирована. Недавнее исследование Чикагского университета дало 2,8 % для мужчин и 1,4 % – для женщин.

Победа в этих спорах явно склоняется на сторону защитников гомосексуальной любви. На сегодняшний день более тридцати штатов узаконили однополые браки с предоставлением тех же льгот, какие имеют традиционные пары (например, совместная оплата налогов, совместная медицинская страховка, право наследования и т. д.). Остаётся дождаться первого развода гомосексуальной пары, чтобы увидеть, сохранит ли свою силу идол равноправия и по отношению к этому важнейшему акту.

Однако в пылу полемики, кипящей вокруг абортов и гомосексуализма, на задний план отступили гораздо более обширные и глубинные перемены, происходившие с американской семьёй в течение последнего полувека.

В этих переменах огромную роль сыграл экономический фактор.

Вплоть до 1950-х годов традиционная семья была гарантом нормального существования для подавляющего большинства американцев. Если муж имел надёжную работу, этого было достаточно для того, чтобы жена оставалась дома, заботилась о детях и хозяйстве, поддерживала тёплые отношения с соседями и родственниками. В 1963 году 80 % матерей не ходили на службу.

Общение за семейным столом было для подрастающего поколения важнейшей школой, где оно обучалось правилам поведения людей по отношению друг к другу, узнавало, какие поступки и слова вызовут одобрение, какие – осуждение.

Но, начиная с 1960-х, всё больше и больше семей попадало в финансовую ситуацию, требовавшую, чтобы оба супруга получали зарплату. Далеко не всегда это была настоящая нужда. Чаще соблазны большего комфорта, улучшения школы для детей, более просторного жилья толкали женщин овладевать подходящей профессией и поступать на службу.

В этом же направлении их подталкивало и начавшееся в послевоенные годы мощное движение феминизма. Красноречивые писательницы, актрисы, журналистки одна за другой присоединялись к этому движению, объявляли традиционную роль жены и матери просто «комфортабельным рабством», призывали женщин любой ценой добиваться независимости. Любые разговоры о том, что в каких-то профессиях женщины не могут сравняться с мужчинами и заменить их, клеймились как «мужской шовинизм».

Большую роль в ослаблении семейных связей играла возраставшая мобильность населения. Превосходные дороги, обилие автотранспорта позволяли и мужчинам, и женщинам поступать в учреждения, находившиеся в десятках миль от их дома. Если фирма решала переехать или перевести кого-то из супругов в отделение, находившееся в другом штате, очень редко кто-то мог позволить себе отказаться по семейным обстоятельствам. Для многих детей отец и мать превращались в визитёров, появлявшихся в их жизни по воскресеньям и праздникам.

Как ни странно, улучшение жилищных условий тоже ослабляло семейные связи. Дедушки и бабушки получили возможность жить отдельно, их участие в воспитании внуков делалось мало заметным. Всё чаще подросток получал отдельную комнату в десять-двенадцать лет и мог укрываться там от родителей со своим радиоприёмником, телевизором, компьютерными играми. В семье наших друзей четырнадцатилетний сын повесил на дверях своей спальни табличку: «Без разрешения не входить».

И конечно – облегчение процедуры развода.

Правила развода в США изначально находились полностью в сфере юрисдикции отдельных штатов. До середины XX века сторона, подающая на развод, должна была указать какую-то причину, «вину» супруга. Достаточными считались измена, жестокое обращение или физическое отсутствие, когда муж или жена просто покидали дом и семью. В 1963 году всего лишь 5 % американских семей имели в своём составе супруга, прошедшего через развод.

Но с начала 1960-х Общенациональная ассоциация женщин-адвокатов начала усиленно лоббировать принятие законов, отменявших фактор «вины». Достаточно, чтобы один из супругов объявил об исчезновении любовного чувства или непримиримых разногласиях, и суд принимал к рассмотрению дело о расторжении брака. Сторонам разрешалось самим выработать условия раздела имущества и заботы о детях. Разногласия по этим вопросам часто выливались в долгие и мучительные судебные разбирательства. Также требовался период раздельного проживания, который отличался от штата к штату. Кто очень спешил, поселялся на два месяца в Неваде. Кроме того, разрешено было оформлять развод в иностранных государствах, где процедура была очень облегчена: Мексике, Гаити, Доминиканской Республике.

Посреди этих революционных перемен каким-то чудом сохранилась традиция, оставляющая за мужчиной право быть инициатором брачного союза, «предлагать руку и сердце». Но запуганные легальными западнями супружества женихи не спешили воспользоваться этим правом.

Многолетнее сожительство неженатых пар сделалось нормой. Однако эта уловка помогает далеко не всегда. Если бойфренд попытается покинуть свою подругу, очень велика вероятность, что она найдёт цепкого адвоката и сердобольного судью, которые судебным порядком заставят его всю жизнь расплачиваться за свою «жестокость».

Развал американской семьи обходится стране недёшево. 41 % детей рождаются у незамужних или брошенных матерей. Они сразу получают помощь от государства в виде медицинского обслуживания, жилья, бесплатных продовольственных талонов (food stamps). В 1974 году на талоны было истрачено из бюджета 4 миллиарда долларов. В 2011-м эта цифра подскочила до 77 миллиардов.

Устав от поисков надёжного партнёра в Америке, женихи и невесты всё чаще устремляют свои взоры за границу, заводят знакомства через Интернет. Виртуальную связь легко превратить в реальную, ибо любой американский гражданин имеет право запросить для своей избранницы визу на 90-дневный визит, которая так и называется «девяностодневная помолвка». Если знакомство завершится браком, приглашённая невеста (или жених) получает американское гражданство, если нет – возвращается на родину.

Статистика разводов в 1970-1980-х годах стремительно пошла вверх. На сегодняшний день Интернет приводит данные последних исследований: половина заключённых в стране браков кончится разводом, средняя продолжительность брачных отношений – 11 лет. Причём две трети заявлений о разводе поступают от женщин.

Последний факт заслуживает особого внимания.

Доброхоты в судейских мантиях склонны выносить решения, сильно перекошенные в пользу женщин. Как правило, суд оставляет детей у матери, если она того хочет. Естественно, муж будет платить деньги на их содержание до 18 лет, часто его заставят платить и за их обучение в колледже. Имущество делится поровну, но мужа также присуждают выплачивать алименты жене, доходящие до половины его заработков. Американские мужья оказались в ситуации, когда жена может без всякой их вины отнять у них детей, лишить семьи и заставить оплачивать её безбедное существование, в котором она будет вольна заводить новые связи, если только не будет пытаться легализовать их.

Растерянность, горе, ярость оставленных мужей часто повергают их в пьянство, болезни, а порой толкают и на преступления. Уголовная хроника переполнена историями мести, в которых жертвами могут оказаться не только бывшие жёны, но и вершители правосудия.

Миллионер Даррен Рой Мак, разводившийся после десяти лет супружества в городе Рено (штат Невада), был взбешён решением судьи, приказавшего ему выплачивать по 10 тысяч долларов в месяц на домашние расходы плюс 850 долларов на ребёнка (такой потолок штат Невада установил на выплаты для детей). 12 июня 2006 года Даррен Мак зарезал бывшую жену в гараже их дома, а потом отправился к зданию суда, поднялся на крышу здания напротив и из снайперского ружья выстрелил в судью через стекло его кабинета.

Охота за убежавшим миллионером заполняла экраны американского телевидения в течение двух недель. В конце концов его обнаружили в Мексике. Он сдался властям, был возвращён в Америку, на суде признал себя виновным и получил свой срок. Судья выжил, и мы не знаем, станет ли он в будущем выносить более мягкие приговоры оставленным мужьям. Знаем лишь одно: число убийств, совершённых в Америке на почве супружеских разногласий, продолжает расти. 30 % женщин, погибших насильственной смертью, были убиты своими партнёрами.

Некоторые из этих убийств имеют явно корыстные мотивы: получение наследства или страховой премии. Но очень многие совершаются в припадке слепой ярости, когда преступник не имеет никаких шансов уйти безнаказанным. Романы, фильмы, пьесы переполнены драмами, описывающими семейные раздоры, кончающиеся кровопролитием. Поневоле рождается мысль, что прожить в мире и согласии супругам, получившим равные права, стало гораздо труднее. Понятие «глава семьи» постепенно исчезает из обихода. Один наш знакомый хвастливо объявлял, что главенство принадлежит ему, ибо он распоряжается чековой книжкой. После пятнадцати лет жене это надоело, она ушла и через суд заставила его «распоряжаться чековой книжкой» в свою пользу.

Полигамия запрещена в Америке во всех штатах. Однако этот вариант устройства семейных отношений упорно возрождается в обход закона, а иногда и бросая ему прямой вызов. По крайней мере две полигамные семьи с успехом появлялись каждую неделю на телевизионном канале TLC (The Learning Channel), участники передач подробно рассказывали о своих отношениях, о детях, о бытовых и эмоциональных проблемах и о путях их преодоления.

Глава одной из семей, Брэди Вильяме, работает администратором в строительной фирме своего брата. Он живёт неподалёку от Солт-Лэйк-Сити вместе со своими пятью жёнами и двадцатью четырьмя детьми, в возрасте от двух до двадцати лет. Семья не принадлежит к мормонской церкви, хотя связана родственными связями со многими мормонами, которые молятся за них и призывают покаяться. Несмотря на угрозу судебного преследования, семья решилась появиться на телеэкране, чтобы ослабить стигму, до сих пор лежащую на их выборе.

То, что угроза реальна, подтверждает судьба другой семьи, которая раньше появилась на телеэкране в программе «Жёны-сестры». Она сделалась предметом расследования со стороны штатного прокурора, и глава её, Коди Браун, был вынужден переехать в Неваду вместе со своими четырьмя жёнами и детьми.

Но самая мощная атака на полигамный выбор произошла 3 апреля 2008 года в маленьком городке Эльдорадо, штат Техас. Ранним утром отряды полиции и части спецназа, вооружённые автоматическими и снайперскими винтовками, поддержанные с воздуха вертолётами, вторглись в жилой комплекс, окружавший четырёхэтажный белый храм, принадлежавший радикальной секте полигамистов FLDS (Fundamentalist Church of Jesus Christ of Latter Day Saints – Фундаменталистская церковь Иисуса Христа и святых Последнего дня). Поводом для рейда послужил телефонный звонок (впоследствии оказавшийся ложным), извещавший власти о том, что в этом жилом комплексе регулярно совершаются сексуальные насилия над детьми. Полиция не обнаружила ни оружия, ни наркотиков, дети выглядели весёлыми и здоровыми, их матери в строгих платьях до земли никак не походили ни на преступниц, ни на жертв преступления. Тем не менее все дети моложе семнадцати лет (их оказалось несколько сотен) были погружены в автобусы и увезены в военные казармы и приюты.

Общественное мнение было возмущено такими массовыми насилиями, вторжением в частную жизнь. Десятки адвокатов кинулись защищать матерей, разлучённых с детьми, знаменитый телеобозреватель Ларри Кинг пригласил нескольких из них выступить в его программе. Верховный суд Техаса объявил рейд незаконным и приказал вернуть всех детей матерям. К суду были привлечены только несколько мужчин, вступивших в брачные отношения с несовершеннолетними и имевших от них детей. Эти получили тюремные сроки от восьми лет до пожизненного.

Конечно, многоженство не может разрешить кризиса американской семьи в общенациональном масштабе. Оно оставляет заведомо одинокими и несчастными тех юношей, которым жёны не достанутся. Не исключено, что это соображение сыграло свою роль в том, что мормонская церковь в 1890 году отказалась от этого важного догмата в своём вероучении. (Отказ от проповеди полигамии был выдвинут Конгрессом как условие дарования Юте права сделаться штатом.) Однако упорство, с которым и мужчины, и женщины, вполне достойные, разумные, трудолюбивые, идут на нешуточный риск, добровольно выбирая эту экстравагантную форму супружества, явно указывает на то, что с традиционной формой что-то зашло в тупик.

В начале 1870-х Лев Толстой написал в письме своему другу Страхову:

«При нынешнем развитии огромных городов правила моногамных и целомудренных отношений между мужем и женой становятся невыполнимыми. Женщина теряет возможность рожать примерно на 20 лет раньше, чем мужчина утрачивает интерес к плотским отношениям и исчезает для него необходимость в них. Что же делать мужчине эти оставшиеся двадцать лет? Появление огромного числа женщин лёгкого поведения в больших городах – явление повсеместное и неизбежное. Представьте себе город Лондон без его восьмидесяти тысяч магдалин. Что бы стало с семьями? Много ли удержалось жён, дочерей чистыми? Мне кажется, что этот класс женщин необходим для сохранения семьи при теперешних усложнённых формах жизни».

Усилиями благонамеренных проституция была запрещена в Америке уже в начале XX века во всех штатах, кроме Невады. В крупных городах полиция даже завела специальные «Отделения по борьбе с пороком». Сотрудницы этого отдела, напялив короткие юбки и взгромоздившись на высокие каблуки, фланируют по темнеющим улицам, подлавливая истосковавшихся по ласке мужчин. Дальше следует арест, ночь в камере, короткий суд, штраф, а для рецидивиста возможно и тюремное заключение.

В 1980-х годах возникло не очень многочисленное, но очень живучее движение, называющее себя «Любовь без границ» (Love without Limits). По словам неофициального лидера этого направления Деборы Анапол, в цивилизованном мире моногамия превратилась в миф, ибо практически не осталось людей, которые прожили бы всю жизнь с одним партнёром, никогда не нарушив обета верности. Разве так уж страшно, если кто-нибудь выберет жизнь в группе любящих друг друга мужчин и женщин, вместо того чтобы прятаться в мотелях и на автомобильных стоянках?

Здесь будет уместно выйти из рамок сегодняшнего дня и взглянуть на устройство семьи у других народов и в другие века.

Творец, которого сегодняшний вербальный этикет велит именовать Природой, создавая живые существа, должен был озаботиться тем, чтобы они исправно воспроизводили себя, рожали новые поколения. Взаимное влечение самцов и самок исправно служило этой цели вот уже несколько миллионов лет, следуя принципу «чем больше, тем лучше». Но возникновение человеческого социума усложнило задачу. Социуму было нужно, чтобы люди не только рожали детёнышей, но чтобы они заботились о них и дальше, охраняли, защищали, обучали трудовым навыкам, приучали к правилам взаимоотношений с соплеменниками.

У всех известных нам племён и народов для этой цели возникали те или иные формы семейных союзов. Не обязательно главой этих союзов был мужчина. Рудименты эпохи матриархата сохранились до сих пор в обычаях племён, придерживающихся полиандрии (одна жена имеет несколько мужей): масаи в Африке, шерпа в Азии, гиляки на Сахалине, обитатели Тибета. Однако к XXI веку моногамная форма сделалась доминирующей на земном шаре.

Тут-то и возник мучительный конфликт между зовом природы – «чем больше, тем лучше» – и требованием социума – «сохранять верность одному супругу». Оказалось, что примирить эти два принципа очень нелегко. В древности применялись довольно крутые меры для сохранения семьи: побивание камнями «изменниц» у иудеев, утопление в болоте у галлов-франков, обезглавливание у мусульман, выжигание позорного клейма у европейцев. Католическая церковь запрещала разводы, поэтому любвеобильным мужчинам не оставалось иного выхода, кроме убийства жены или хотя бы отправки её в монастырь. Кто знает: если бы Генриху Восьмому разрешили разводиться, а Мартину Лютеру, изнывавшему в монастыре под обетом безбрачия, разрешили жениться, может быть, протестантская революция не запылала в Европе XVI века и не расколола мир западного христианства надвое.

Сегодня в цивилизованных странах цельность семьи пытаются сохранять при помощи одних только моральных увещеваний. Облегчение развода считается достаточным средством для утоления зова природы. Однако опыт последних десятилетий явно показывает, что развод – не панацея. Миллионы мужчин и женщин продолжают ценить свои отношения друг с другом, семейное тепло и не знают, как совместить эти чувства с другим зовом природы: неудержимой тягой к новизне. Скандальная хроника любовных «измен» актёров, министров, президентов, банкиров, дипломатов, музыкантов, принцев и принцесс, рискующих крахом семьи и карьеры ради нескольких украденных объятий, ясно показывают нам, насколько могуч этот второй зов.

Если когда-нибудь будет написано исследование «Наркотик новизны», материалом для первых глав его вполне могли бы послужить персонажи и судьбы, включённые уже в Ветхий Завет.

Что заставляло библейского Иакова покидать шатёр любимой жены Рахили, проводить ночь с менее любимой Лией, а потом отвлекаться ещё и на служанок? Наркотик новизны.

Что толкало царя Давида, при всех его жёнах и наложницах, добывать себе ещё и Вирсавию, подстраивая убийство её мужа? Наркотик новизны.

Почему царь Соломон неутомимо пополнял свой гарем моавитянками, идумеянками, сидонянками, хеттеянками и не мог остановиться? Всё потому же.

Из-за чего впал в тоску мудрый царь Экклезиаст? Из-за того, что увидел: «Нет ничего нового под солнцем» (Ек. 1:9).

Особое внимание в исследовании «наркотика новизны» должно быть уделено нашим отношениям с произведениями искусства. Разве кому-нибудь придёт в голову требовать, чтобы человек наслаждался всю жизнь только музыкой Моцарта, только стихами Пушкина, только пьесами Шекспира, только фильмами Феллини? Почему же мы ждём, что кто-то может быть удовлетворён жизнью с одним-единственным партнёром?

В массовых празднествах многих народов явно просвечивают попытки утолить жажду человека к новизне в сексуальных отношениях. Вакханалии у древних греков, храмовые оргии у вавилонян, карнавалы и маскарады в Средневековой Европе, ночь на Ивана Купалу у славян – всё это давало выход второму зову природы.

В последнем томе нашего воображаемого исследования должны появиться президент Франклин Рузвельт с Люси Мерсер и Мисси Лехэнд, президент Джон Кеннеди с Джудит Кэмпбелл-Эснер, Марлен Дитрих и многими другими, президент Билл Клинтон с Джениффер Флауэрс, Полой Джонс и Моникой Левински. Но особого внимания заслуживает история отношений Ричарда Бартона и Элизабет Тэйлор.

Когда эти двое встретились в Италии в 1962 году на съёмках фильма «Клеопатра», оба состояли в браке, имели детей. Роман между ними загорелся неудержимо. Возможно, он ещё разогревался пылкими словами диалога, которыми обменивались Антоний и Клеопатра под объективом кинокамеры.

– В тебе соединилось всё, что я люблю на этом свете!

– Мир без тебя, Антоний, это мир, в котором я жить не хочу!

Разрыв с прежними супругами дался обоим нелегко, на него ушло два года. Но весной 1964 года обряд бракосочетания был совершён: для Бартона во второй раз, для Тэйлор – в пятый.

Дальше начинается десятилетие, заполненное съёмками в лучших голливудских фильмах, миллионными гонорарами, попойками, смертельными ссорами, разрывами и пылкими возвращениями друг к другу. Первый развод они оформили в 1974 году, но год спустя снова кинулись друг к другу и поженились во второй раз в новой-новой стране – африканской Ботсване. Их окружали новые звери – бегемоты и носороги, а новизна обстановки усугублялась тем, что в бедной столице Габороне никто не видел их фильмов, никто не узнавал на улицах и не просил автографов.

Увы, через год новизна испарилась, они снова развелись, завели новых партнёров. Только через несколько лет, когда третья жена оставила спивающегося Бартона, Элизабет примчалась к нему и была готова выйти за него в третий раз. Он снова был для неё новым, непредсказуемым, бесценным. В их драме жажда наркотика новизны являет себя с наглядностью научного эксперимента, они приносят наркотику в жертву душевную близость, тепло, взаимопонимание и любовь, которая жила в их сердцах до конца жизни обоих.

Поневоле в голову закрадывается мысль: а не доживём ли мы до такого момента, когда в Америке начнётся движение за легализацию жажды новизны? За включение в Декларацию независимости четвёртого права вдобавок к трём, перечисленным Джефферсоном? Конституционная поправка, добавляющая к праву на жизнь, свободу и стремление к счастью ещё и право на стремление к новизне? Или счастье и так немыслимо без новизны, и мы просто стыдливо отводим глаза, когда эта простая и страшноватая истина всплывает перед нами в миллионах жизненных драм и коллизий?

Другой возможный вариант: браки будут заключаться не на всю жизнь, а на 20, 15, 10 лет, с правом возобновления по истечении срока, с включением в брачный договор условий раздела имущества, денег, детей. Конечно, армия адвокатов, зарабатывающая сейчас миллиарды на бракоразводных процессах, восстанет. Но её можно будет успокоить, подсчитав, сколько она теперь будет грести на заключении брачных контрактов и возобновлении-продлении их.

Расширять чьи-то права – такое благородное и увлекательное занятие! Немудрено, что благонамеренные предаются ему с такой страстью. Хорошо бы только при этом помнить, что делать это можно только за счёт отнятия прав у кого-то другого.

Расширяя права ученика, вы урезаете права учителя.

Расширяя права работника, суживаете права работодателя.

Расширяя право на судебное разбирательство, сводите на нет права людей на защиту от вздорных судебных исков.

А чьи права уменьшаются, когда оба супруга получают право на лёгкий развод?

Исчезает, истаивает в воздухе право каждого новорожденного ребёнка на заботу двух родителей, на семейный очаг, на созревание под домашним кровом. Учитель, начинавший свою карьеру в 1967 году, сообщает, что тогда у них в школе был только один ученик, чьи родители развелись. Двадцать лет спустя их число перевалило за 50 %.

Сегодня можно считать счастливчиками тех детей, над чьей кроваткой склоняются и мать, и отец. Мы испытываем невольный толчок умиления, а порой и зависти, когда в воскресный день видим на улице супружескую пару с выводком ребятишек. Куда они направляются? Навестить дедушку с бабушкой? Послушать проповедь в церкви? Позавтракать в «Мак-Дональдсе»? Посмотреть кино?

А может быть, позагорать, искупаться, поиграть в мяч на природе? Ведь в Америке столько замечательных уголков устроены специально для отдыха мирных граждан.

Что ж, последуем за счастливой семьёй в ухоженный, цветущий, зеленеющий американский парк.

 

6

В парке

У меня сохранилось много фотографий, сделанных во время семейных выездов в мичиганские парки в первый год нашего пребывания в Америке – 1979-й.

Вот наши дочери купаются в озере.

Вот младшая счастливо хохочет, раскачиваясь на качелях.

Вот я с гордостью сажаю её в надувную лодку, купленную на заработанные деньги, и мы готовимся уплыть в неведомые дали.

Вот моя жена, Марина, чистит пойманную мною рыбёшку, а я разжигаю костерок для священнодействия – варки ухи.

Если бы эти фотографии увидел сегодняшний страж парковых законов, рейнджер в зелёной форме и шляпе с полями, он насчитал бы в них с десяток грубых нарушений, за которые, по нынешним правилам, полагаются штрафы, судебные слушания, а то и лишение родительских прав за то, что подвергли детей смертельной опасности.

Начать с купания.

Сегодня оно разрешено только в тех местах, где присутствует дежурный спасатель. Он сидит на деревянной вышке и всматривается в гущу купальщиков, барахтающихся внутри тесного садка, размером с волейбольную площадку, огороженного канатами на пробковых поплавках. Глубина – не больше полутора метров. Заплыть за канаты – нарушение, сразу раздадутся свистки. Не послушаешься, откажешься вернуться – могут удалить из парка или даже оштрафовать.

Кругом – чудесный водный простор, но ты обязан довольствоваться бултыханием в густой толпе, где люди задевают друг друга локтями, плечами, пятками. Половина купальщиков – дети, которые вряд ли выполняют правило «не писать в воду». Ничего не поделаешь – безопасность отдыхающих превыше всего.

Если рабочий день спасателя кончается в пять часов, даже этот огороженный загон становится запретным. Вы хотели искупаться после работы? Забудьте и думать. Проезжая по шоссе, вы видите справа и слева то реку, то озеро. Можете быть уверены, что напоретесь на таблички «Проход запрещён», «Купание запрещено».

«Озеро Ларк Лэйк в Западной Вирджинии было открыто для рыбалки и пикников с 1993 года. Но компания, владеющая озером, заметила, что подростки, приезжающие туда на пикник, не отказывают себе и в купании. "Рано или поздно кто-нибудь утонет, и на нас подадут в суд," – решили менеджеры и закрыли доступ к озеру вообще. Люди покупавшие дома в окрестностях, были разочарованы, для многих близость к воде была решающим фактором в выборе места. Но что они могли поделать?»

В 1997 году я приехал с визитом в Россию. Гуляя по набережной Невы, с изумлением увидел плывущего в воде человека. Он плыл широкими саженками, с явным удовольствием, метрах в пятидесяти от берега. Никакой спасательный катер не мчался ему наперерез, никакие полицейские трели не оглашали воздух. На пляже у стены Петропавловской крепости люди загорали, закусывали, входили в неогороженную воду и, видимо, даже не представляли, что это право кто-то может отнять у них, отравить запретами. Неужели американские отцы-основатели должны были внести в Конституцию пункт о праве каждого гражданина купаться во всех озёрах и реках своей страны, чтобы будущим бюрократам было невозможно лишить его этой радости?

Фотография дочери на качелях может вскоре стать таким же раритетом, каким для нас были фотографии бабушки в карете. По всей Америке детские площадки избавляются от каруселей и качелей. Горки для катания детей тоже нередко объявляются опасными и либо выбрасываются на свалки, либо продаются с аукциона местным жителям – этим «безответственным» родителям, готовым подвергать смертельному риску собственных малышей.

Фотография в надувной лодке изображает вопиющее нарушение правил: ни на отце, ни на дочери нет спасательного жилета. Так и ждёшь, что из-за обреза выскочит рейнджер и выпишет штрафной билет. Эти стражи порядка часто демонстрируют усердие, выходящее за рамки рационального. Их роль – поддерживать порядок, охранять мирных граждан. Но воры, грабители и насильники редко выбирают парк местом своих преступлений. Рейнджерам приходится отыгрываться на людях законопослушных, дружелюбных, благонамеренных. А это требует известной изобретательности.

Во время пикника в Харриман-парке, расположенном к северу от Нью-Йорка, наша приятельница устроилась со своим бутербродом в переносном кресле, поставив его у воды. Рейнджер пошёл к ней и приказал вернуться «в отведённое для еды место», то есть в густое и шумное скопление столов и дымных жаровен.

В другой раз рейнджер в Пенсильванском парке отыскал меня, сидящего с удочкой у ручья, и объявил, что моя машина неправильно припаркована на стоянке. Он заставил меня – семидесятилетнего – вскарабкаться обратно к месту въезда на довольно крутой холм и переставить автомобиль. Пикантность состояла в том, что на обширной стоянке других машин не было.

На фотографии с варкой ухи запечатлено деяние, за которое можно схлопотать обвинение в поджоге леса. Никаких костров! Огонь разводить только в специальных металлических коробках с решёткой наверху, установленных рядом с врытыми в землю столами и скамьями.

Действительно, гигантские лесные пожары случаются в Америке каждый год и приносят огромный урон. Но вот группа учёных лесоводов обратила внимание на интересный феномен: когда спиливают старое дерево, видно, что на срезе примерно каждый двадцатый круг темнее других. Была выдвинута теория, что это следы пожаров, пережитых деревом в соответствующий год. Эти ограниченные пожары, случавшиеся от чьей-то небрежности или от молнии, уничтожали мелкий валежник, кусты, сухостой, а крупные деревья выживали. Но решительная борьба с мелкими возгораниями привела к тому, что горы горючего материала накапливались в лесной чащобе годами.

Они-то потом и порождали огонь такой интенсивности, что воспламенялись и большие здоровые деревья, превращая округу в пылающий вулкан.

Однако даже в кострах и пожарах не содержится такого количества потенциальных «преступлений», как в кастрюльке с пойманной рыбкой. Ибо главным объектом преследований для рейнджеров являются охотники и рыболовы. Эти окружены таким количеством запретов, правил, ограничений, что обнаружить нарушение и покарать за него не составит труда. Гонения на охотников я знаю только понаслышке, но, будучи с детства страстным рыбаком, нахлебался в Америке унижений и угроз от рейнджеров без счёта.

Теоретически их задачей является охрана рыбных богатств страны. Категорически запрещено использовать сети и, уж конечно, глушить рыбу взрывчаткой. Большинство американцев настороженно относится к породам, которые невозможно превратить в филе без костей. Из пресноводных они включают в меню только форель, лосося, налима (catfish). Изредка на прилавках магазинов можно увидеть корюшку (smelt) или дальнего родственника сига (shad). Щук, окуней, судаков, карпов и всякую костлявую мелочь станут есть только иммигранты. Но и эти породы окружены строжайшими правилами, указывающими разрешённый вес, размер, количество, сезон ловли.

Однажды мне удалось вырваться на рыбалку в Харриман-парк в будний день. Уже минут через двадцать неведомо откуда рядом со мной возник рейнджер в форменной зелёной шляпе с полями. Первым делом он направился к моему ведёрку и выплеснул его содержимое на землю. Три пойманные рыбёшки размером с ладонь забились на траве. Он аккуратно замерил их и вежливо объявил, что я совершил три нарушения правил, но он выпишет штраф как за два. Окей?

Похоже, он искренне ждал благодарности от нарушителя. Но старый хрыч не оценил доброты стража порядка. Он заявил, что всё это совсем не «окей». Он практически стал орать на лицо, находящееся при исполнении служебных обязанностей. Он обзывал его мелким тираном, отравляющим жизнь мирных граждан. Он кричал, что, если даже всё население Америки выйдет с удочками на берега рек и озёр, это и на одну тысячную не уменьшит число костлявой мелочи, которую вы объявляете нуждающейся в защите. Что никакой нормальный человек не может запомнить все правила, меняющиеся от года к году и от штата к штату. Что разжиревшие, никем не избранные бюрократы сидят в своих кабинетах и выдумывают всё новые и новые запреты, чтобы оправдать своё существование. А вы, молодые и здоровые люди, рвётесь на тёплую и безопасную работу – штрафовать детей и пенсионеров, вместо того чтобы заняться охотой за преступниками и террористами.

Ошеломлённый рейнджер дописал свой штрафной билетик, положил его на пустое ведёрко и молча удалился. Конечно, рыбалка была безнадёжно испорчена. Дома я жирно написал на квитанции «не виновен» и отправил по указанному адресу, приложив письмо, в котором излил свой клокочущий гнев. «Все эти запреты и ограничения не имеют никакого отношения к охране природы, – писал я. – Большинство рыб, снятых с крючка и отпущенных в воду, всё равно погибнут. Но бюрократы в своих кабинетах будут штамповать всё новые и новые правила, чтобы оправдать свою позицию и зарплаты».

На вызов в суд не ответил, штраф платить не стал. И ничего – весь конфликт истаял без всяких последствий.

Если не считать комка в горле, безотказно набухающего у меня при виде любого «защитника окружающей среды» в зелёной шляпе с полями.

Охрана рыбных богатств океана ведётся ещё более свирепо. Да, мы знаем, что там за горизонтом, в нейтральных водах японский траулер тянет за собой многомильную капроновую сеть, которая губит всё живое. С траулером мы ничего поделать не можем. Но мы отыграемся на любителях. Рыбак, выезжающий на своей лодочке в океан, – забудь о своём конституционном праве на защиту от несанкционированного судьёй обыска. В любую минуту к тебе может подлететь моторка с защитником камбал, трески, полосатых басов, порги, переворошить твой улов и наверняка найти что-нибудь, подлежащее жирному штрафу.

Большинство американцев давно смирилось с этим террором и предпочитают сразу выбрасывать пойманное обратно в воду без разбору. Я мог бы перестать покупать крючки – столько раз извлекал их из брюха потрошимых рыбёшек. Кажется, к обществам защиты пушных зверей уже добавились группы борцов с мучителями-рыболовами. На экране телевизора увидел сердобольную тётку, кричавшую на испуганного рыбака: «А вам бы понравилось, если бы вы потянулись за яблоком, и тут с неба упал железный крюк и вонзился вам в горло?!»

Однако для русского человека отказ от вековой традиции поедания улова невозможен. Это священный завершающий ритуал. Уберите его – и всё счастье рыбалки испарится. С годами я отработал целый набор приёмов, как прятать «незаконную» добычу в кустах и потом незаметно уносить её в автомобиль, где обыск пока запрещён даже рейнджерам. Но в последние годы решил перейти на ловлю исключительно в частных прудах, где ты платишь за вход и куда рейнджерам путь заказан.

Вообще законопослушность американцев поразительна. Страна покрыта лесами, но вход в них практически закрыт. В грибной сезон мы постоянно наталкивались либо на проволочные ограды, либо на плакаты с надписью «Не входить», прибитые к каждому пятому стволу на опушке. Ни у кого это не вызывает протеста. А что там делать – в лесу? Только обожжёшься ядовитым плющом или подхватишь смертельно опасного энцифалитного клеща. Мы уж лучше проведём выходной около собственного, хорошо продезинфицированного бассейна, – как славно!

Конечно, лишение детей удовольствия покачаться на качелях и шельмование рыбаков с купальщиками не представляют собой угрозы для судеб страны. Я уделил этим явлениям столько внимания лишь потому, что иррациональный характер движения благонамеренных проявился в них особенно ярко. На самом же деле борьба за тотальную безопасность отдыхающих и защита страждущих рыб являются лишь крошечным фронтом, ответвлением гигантской войны, которая началась всё в те же 1960-е годы. Называется эта война, полыхающая в общенациональном масштабе, Охрана окружающей среды. В ней есть свои знаменитые битвы, свои полководцы, своя тактика, свои флаги – зелёные, и конечно, свой упорный, злонамеренный, жестокий враг: индустриально-промышленный капитализм.

Будем справедливы: первые успехи этой войны принесли заметные улучшения в деле очистки воздуха в городах и воды в реках и озёрах. В правление Никсона было даже создано соответствующее министерство: Environmental Protection Agency (ЕРА). Оно ввело ограничения на допустимое содержание вредных веществ в автомобильных выхлопах и промышленном дыме, таких как свинец, угарный газ, озон. Воздух и вода в Америке стали заметно чище, но раз созданное министерство не могло почить на лаврах. Оно должно было расширять свою деятельность, чтобы оправдать рост числа чиновников и их зарплат.

Первой крупной жертвой нового отряда бюрократов стал ядохимикат ДДТ, применявшийся в сельском хозяйстве. За его открытие швейцарский химик Герман Мюллер в 1939 году получил Нобелевскую премию. Позднее была обнаружена также его невероятная эффективность в уничтожении малярийных комаров. Несмотря на многие научные исследования, подтверждавшие его безопасность для людей, птиц, рыб и животных, под давлением зелёных в 1972 году Министерство охраны среды запретило его применение и ограничило производство. В Африке, Азии, Южной Америке после этого возобновились эпидемии малярии, которые унесли сотни тысяч, если не миллионы, жизней.

Другой ядохимикат под названием «алар» применялся для обработки яблонь. В 2011 году крупнейшая группа благонамеренных защитников природы NRDC (National Resources Defense Council) объявила его причиной рака у детей и сумела раздуть такую панику, что он был запрещён министерством. Позднее подсчитали, что человек должен был съесть 50 тысяч фунтов яблок, обработанных аларом, чтобы это имело какой-то отрицательный эффект. Другие исследования показали, что одна чашка кофе в двадцать раз более канцерогенна, чем все примеси промышленных ядохимикатов, попадающих в пищу человека в течение дня. Но дело было сделано, а потребитель не заметил подорожания яблок, связанного с исчезновением важного защитника деревьев от насекомых.

Охрана окружающей среды сделалась любимой формой реализации благих намерений для миллионов людей. Они вступали в добровольные общества по защите меч-рыбы и трески, моржей и пятнистых сов, лесов Амазонки и коралловых рифов Австралии. В штате Нью-Джерси расплодившиеся медведи сделались угрозой для жителей, и было решено выдать охотникам 50 разрешений на отстрел их. В день выдачи лицензий у конторы лесничего собралась толпа сердобольных защитников, в четыре раза превосходившая число охотников. На пляже в Нью-Йорке одна ироничная журналистка стала собирать подписи под призывом запретить hydrogen dioxide. Десятки людей охотно подписывали, не спрашивая, что это такое, и не отдавая себе отчёта в том, что это просто наукообразное название обычной воды: Н20.

Борьба с глобальным потеплением выплеснулась за границы Америки, превратилась в род профессии для тысяч энтузиастов. Партии зелёных завоёвывают места в парламентах многих европейских стран. Американский лидер этого движения, бывший вице-президент Ал Гор, сделался миллиардером, выпуская книги и фильмы на эту тему, выступая по радио и телевидению. Ирония состоит в том, что в 1970-е годы зелёные раздували страх перед глобальным похолоданием, грозили возвратом ледникового периода.

Достигнуть влияния и власти над людьми легче всего, объявляя себя единственным спасителем их от страшных грядущих бедствий. На этом вырастало могущество католической церкви, обещавшей жителям средневековой Европы защиту от мора, насылаемого ведьмами, от немилости Господа, разгневанного на их терпимость к еретикам, от вечного горения в аду за грехи, не искупленные участием в крестовом походе или приобретением индульгенции. Точно так же и коммунисты во всём мире спешили занять позиции защитников трудового люда от происков всесильного и безжалостного капиталиста. Теперь защитники окружающей среды выступают в роли наших спасателей то ли от тотального замерзания, то ли, наоборот, от таяния ледников и нового всемирного потопа.

Количество добровольных сообществ зелёных в Америке перевалило за пятьсот, суммарные пожертвования, получаемые ими на борьбу с индустриальным капитализмом, «разрушающим природу», приближаются к десяти миллиардам долларов. Но невозможно подсчитать то вздорожание промышленных изделий и энергоносителей, которое индустриальный мир должен переносить на потребителя, подчиняясь всем требованиям, запретам и ограничениям, выпускаемым Министерством охраны природы под нажимом зелёных.

Милтон Фридман в своей книге «Тирания статус кво» объясняет, каким образом правительство заставляет потребителя расплачиваться за его прожекты, нацеленные на охрану окружающей среды. «При помощи регулирования законодатели могут распоряжаться нашими деньгами без введения дополнительных налогов. Допустим, они вводят регулирование выхлопных газов автомобилей. Производители должны потратить несколько сотен долларов на соответствующие изменения конструкции в каждом автомобиле и перенести этот расход на покупателя. Важное отличие от налогообложения состоит в том, что ни законодатель, ни избиратель, ни владелец автомобиля не в силах определить, какова величина этих расходов, и не может решить, стоят ли того достигаемые улучшения».

Азот, кислород и углекислый газ составляют атмосферу Земли. Содержание углекислого газа ничтожно: 38 молекул на 100 тысяч молекул воздуха. Однако он играет важную роль в процессах фотосинтеза. Было подсчитано, что промышленные выбросы в атмосферу добавляют по одной молекуле к 38 каждые пять лет. Этого оказалось достаточно, чтобы Министерство в 2009 году внесло углекислый газ в список «загрязнителей» и установило стандарты на его допустимые выбросы для всех процессов, включающих сжигание углеводов. Борьба за чистоту питьевой воды ведётся на многих уровнях, городские, штатные, федеральные чиновники отвечают за то, чтобы ничто вредное не попало в чайники и кофейники американцев. А что может быть вреднее микробов? Чем меньше микробов в воде, тем лучше, – кто посмеет спорить с этим?!

Нет, только не я. Раз учёные нашли, что добавка хлорина к питьевой воде – наилучшее средство против микробов, нам – невеждам – лучше помалкивать. Помню, как мы взяли с собой одну нью-йоркскую даму на рыбалку в большом водохранилище, снабжавшем гигантский город водой. Поначалу она была в прекрасном настроении, любовалась природой, читала нам стихи. Но вдруг страшная мысль осенила её.

– Постойте, постойте, – сказала она. – Вот эта рыбка, которую вы поймали, – она ведь живёт в этом водохранилище?

Мы подтвердили.

– И миллионы других рыб – тоже?

– Конечно, где же ещё. Что вас так встревожило?

– Но ведь все они писают в воду! А мы потом пьём её!

Понятно, что после такого открытия никакие антимикробные добавки не будут казаться этой даме достаточными. У меня одна беда: на хлорированную воду мой организм безотказно реагирует изжогой. Полагаю, что и у миллионов других американцев – тоже. Недаром же целые полки в аптеках заставлены лекарствами от изжоги, которая по-английски называется «ожог сердца» – heartburn.

Видимо, штаты состязались в повышении дозировки хлориновых добавок к водопроводной воде. Например, я заметил, что Нью-Джерси обогнало в этом святом деле Пенсильванию. Поэтому если мне на пути в гости к дочери хотелось взбодриться чашкой кофе, я знал, что лучше дождаться пересечения границы между штатами.

Кроме того, я стал покупать для чая и супа галлоны с родниковой водой. Причём искал такие, на которых было написано «без хлорина». Увы, вскоре такие бутыли исчезли, и я понял, что доброхоты, борющиеся с микробами, добрались и сюда.

Что оставалось делать? Я перешёл на бутыли, на которых написано «дистиллированная». Изжога исчезла, и мне остаётся только молить небеса, чтобы благонамеренные воители с микробами не ринулись защищать меня от пока ещё не запрещённого hydrogen dioxide.

 

7

В банке

В первые годы нашей жизни в Америке местные банки вызывали у меня только благодарное удивление. Вот так, без долгих разговоров и проверок, взять и одолжить нам, только что приехавшим иммигрантам, 10 тысяч долларов на покупку нового автомобиля! А два года спустя – ещё десять тысяч на покупку наборной машины фирмы «Ай-Би-Эм»! Откуда они знали, что мы будем исправно выплачивать эти займы со всеми положенными процентами?

Тем не менее с нами банки не прогадали: наличие автомобиля и наборной машины дало нам возможность поставить на ноги небольшое издательство по выпуску книг на русском языке и со временем вернуть одолженное с лихвой. Следующим шагом сделалась покупка дома под Нью-Йорком. Тут всё пошло труднее. Дом продавался за 100 тысяч, и банк был готов одолжить нам 80 тысяч, но требовал внести 20 тысяч наличными в виде аванса.

Где их взять?

В России мы привыкли одалживать только у друзей и родственников. Заём у банка – о таком никто и не слыхал. Нас спасло то, что дом мы покупали у русских друзей, эмигрировавших из СССР в том же году, что и мы. И эти золотые люди (фамилия – Подгурские) просто объявили банку, что требуемые 20 тысяч ими от нас получены. Сделка состоялась, мы переехали из Мичигана в Нью-Джерси, вселились в новый дом. Издательство, оказавшись вблизи от большого города, стало быстро расти. Мы исправно выплачивали банку ежемесячно оговоренную сумму, а цена нашего дома на рынке недвижимости тем временем неуклонно повышалась. Через два года она поднялась настолько, что мы смогли перезаложить дом на более высокую сумму, что позволило нам высвободить те самые 20 тысяч и вернуть их друзьям.

Постепенно осваивая премудрости американских финансовых операций, я имел основания ослабить свои первоначальные восторги. Оказалось, что процесс выплаты долга при покупке в кредит организован таким образом, что банк практически ничем не рискует. Для тех российских читателей, которым ещё не довелось иметь дело с понятиями мортгедж (закладная, ипотека), интерес (проценты), коллэтерал (дополнительное обеспечение) и прочими премудростями, позволю себе проиллюстрировать их на примере.

При заключении договора с банком на заём, скажем, в 100 тысяч долларов на 30 лет, под 10 % годовых, ты обязуешься возвратить ему в конце срока в общей сложности 400 тысяч. Это означает, что каждый месяц ты будешь выплачивать ему 400: 360 = 1,111 долларов. Трюк, однако, заключается в том, что первые годы только ничтожная часть этой суммы идёт в счёт погашения твоего изначального долга. Главная же доля этих 1,111 долларов засчитывается как уплата процентов. То есть после, скажем, десяти лет исправных ежемесячных выплат дом ещё остаётся в значительной мере собственностью банка. Если ты потеряешь работу, разоришься, умрёшь, банк уже успеет получить с тебя около ста тысяч, плюс он остаётся собственником дома, который за десять лет только вырос в цене.

Точно так же организована выплата кредита на покупку автомобиля, моторной лодки, участка земли, холодильника, наборной машины и любого другого полезного предмета. Предмет, оставаясь долгое время собственностью банка, является гарантией его беспроигрышного положения, он-то и называется «коллэтерал». Немудрено, что слово «банкир» в сознании многих людей ассоциируется со словами «жадный», «ненасытный», «грабитель».

Спрашивается: почему же люди продолжают хранить свои деньги в банке, охотно пользуются кредитом и всеми другими формами финансового обслуживания? Разве не могут они потерять все свои сбережения, если банк вдруг разорится и объявит себя банкротом? В 1907 году, например, в правление президента Теодора Рузвельта, разорение нескольких банков подряд вызвало такую панику, что миллионы людей кинулись снимать свои деньги со счетов, пытаясь превратить их в наличные. Понятно, что сейфы банков стремительно опустели, сотни банкротств парализовали финансовое кровообращение страны.

Чтобы усилить доверие граждан к финансовой системе, американские законодатели в 1914 году создали учреждение, которое назвали Федеральный резерв. Это по сути государственная страховая контора для банков, которая собирает с них взносы и гарантирует, что в случае краха кого-нибудь из них всем индивидуальным вкладчикам будут возвращены их деньги, в сумме, не превышающей 100 тысяч. Подобная мера необычайно расширила приток частных сбережений в банковскую систему, сделала крупных финансистов такими же могущественными фигурами, какими раньше были промышленные магнаты.

Казалось бы, всё стало на правильные рельсы, началось процветание 1920-х годов. И вдруг, без всякой видимой причины, в 1929 году случается новый крах на финансовой бирже, который, как многие считают, и положил начало Великой депрессии, охватившей весь мир и длившейся вплоть до Второй мировой войны.

Исследователи и аналитики до сих пор спорят о том, что явилось причиной краха. Одни обвиняют стихию и непредсказуемость свободного рынка, жадность банков и финансовых воротил. Другие, наоборот, считают, что всему виной попытки государства вмешаться в нормальный рыночный процесс, попытки регулировать то, что прекрасно исправилось бы само собой. Сторонники государственного регулирования ссылаются на пример политики Нового договора, проводившейся президентом Франклином Рузвельтом, которая якобы спасла экономику Америки в 1930-е. Их противники утверждают, что Новый договор, наоборот, искусственно продлил депрессию. Первые ссылаются на авторитет знаменитого экономиста Джона Мейнарда Кейнса (1883–1946), вторые – на труды Фридриха Хайека (1899–1992), получившего Нобелевскую премию по экономике в 1974 году.

Конкретные цифры о Великой депрессии приводит Томас Соуэлл в своей книге «Интеллектуалы и общество». Восемь месяцев спустя после краха биржи, летом 1930 года, безработица в Америке всё ещё оценивалась скромной цифрой 6 %. Но в июне президент Герберт Гувер, не считаясь с решительными протестами сотен экономистов, подписал подготовленный Конгрессом закон о резком повышении тарифов на многие экспортируемые товары, включая сельскохозяйственную продукцию. Естественно, страны-импортёры уменьшили закупки и ответили таким же повышением торговых пошлин. Товарообмен замедлился, что и породило подскок безработицы уже в следующем, 1931 году до 20 %. Именно вмешательство правительства в рыночные отношения породило Депрессию, считает Соуэлл, а не стихия рынка.

Эти споры не остаются в сфере абстрактных умствований историков, а являются предметом горячей, постоянно длящейся политической борьбы. В упрощённом виде вопрос сводится к следующему: если крупный банк или промышленный гигант оказываются на грани разорения, должно ли государство в лице Федерального резерва или Министерства финансов (казначейства) прийти ему на помощь и снабдить деньгами, полученными от налогоплательщиков? Злободневность вопроса усугубляется тем, что в последние три десятилетия бури финансового океана сотрясают страну всё чаще и чаще.

Уже в 1980 году правительство должно было прийти на помощь автомобильному концерну «Крайслер», оказавшемуся на грани разорения. Потом пришлось спасать огромную сеть банков «Сэйвингс энд Лоунс». В 1998 году деньги налогоплательщиков были использованы для извлечения из долговой ямы компании «Лонг Терм Капитал Мэнеджмент». Но роковое изменение в мире финансовых операций было осуществлено администрацией президента Клинтона в 1999 году.

До этого момента в стране действовал закон, принятый в 1933 году, при Франклине Рузвельте, запрещавший банкам играть одновременно две роли: быть и коммерческим, и инвестиционным банком. Актом Конгресса, подписанным Клинтоном на исходе XX века, это ограничение было снято, и банки получили право пускать деньги своих вкладчиков в рискованные операции на Уолл-стрит. Чтобы улучшить свои показатели и выглядеть доходными, они могли «занимать» сами у себя и демонстрировать всегда положительное сальдо. На бумаге это выглядело вполне оптимистично, но в реальности грозило серьёзными провалами.

Директорам компаний было разрешено покупать акции банков, находящихся в их подчинении, за фиксированную цену и потом продавать их на рынке, если цена повышалась. Считалось, что это должно было стимулировать активность и изобретательность директоров. На деле это только толкало их любыми путями вздувать репутацию банка, чтобы его акции росли в цене.

У меня нет сомнений в том, что кризис 2008 года был главным образом порождён правительственной кампанией за «жильё для бедных по средствам», описанной выше, в четвертой главе. Участие Федерального резерва заключалось в том, что он выдавал банкам кредиты под искусственно заниженный процент. Именно это стимулировало безответственность финансистов, выдававших займы на покупку домов людям, явно не имевшим возможности расплатиться с долгом в оговоренные сроки. Кроме того, число потенциальных покупателей росло так быстро, что строительные компании не поспевали удовлетворять спрос, и цены на дома стремительно росли.

Был и ещё один момент, ускорявший надувание мыльного финансового пузыря. Мортгеджи, полученные от индивидуальных покупателей, банкам было разрешено продавать двум финансовым гигантам: «Фэнни-Мэй» и «Фреди-Мэк». Эти искусственные полурыночные, полугосударственные учреждения имели право объединять полученные договоры в некие пакеты и продавать их на международных и домашних биржах как реальные ценности (джанк-бондс). При этом цена финансового документа определялась не стоимостью купленного дома, допустим 100 тысяч, а полной суммой выплат, которые покупатель обещал произвести в течение тридцати лет, то есть 400 тысяч. Банки же, получив плату от «Фэнни» и «Фреди», могли снова пускать их в оборот, то есть кредитовать всё новые и новые ненадёжные покупки домов. Торговля реальными ценностями подменялась торговлей обещаниями.

Первые тревожные звонки начали раздаваться в 2007 году. Крупнейшие биржи мира начали догадываться, что рынок наводнён финансовыми обязательствами, реальная стоимость которых намного ниже указанной цены. Акции крупнейших банков Америки стали быстро падать. Один за другим на грани банкротства оказывались такие гиганты, как «Беар Стерне», «Лиман Бразерс», «Мерилл Линч», «Банк оф Америка», «Голдман Сакс», «Морган Стенли».

Известный журналист Андре Соркин в своей книге «Слишком велики для провала» очень красочно описал индивидуальные драмы участников этой гигантской катастрофы. Позднее за ней укрепилось название «финансовое одиннадцатое сентября». Воротилы Уолл-стрита, привыкшие жить в роскоши, упиваться властью и могуществом, вдруг оказывались в ситуации, когда они не знали, что принесёт им завтрашний день, какой новый оскал покажет непредсказуемый дракон по имени Биржа. Многолетние дружеские и родственные связи рвались, ибо каждый должен был думать прежде всего о собственном спасении. Десятки тысяч сотрудников в отделениях банков по всему миру теряли работу. Журналисты с теле– и фотокамерами толпились у подъездов домов главных заправил, устраивали засады в вестибюлях Министерства финансов и Федерального резерва. Спасаясь от них, участникам противоборства приходилось устраивать тайные встречи и собрания, использовать условный язык в телефонных переговорах. Вся драма убедительно воссоздана в фильме 2011 года «Предел риска» (Margin Call), с Джереми Айронсом и Кевином Спэйси.

Между тем приближались выборы 2008 года. Чтобы поднять шансы республиканских кандидатов по всей стране, администрация Буша-младшего в октябре провела беспрецедентную меру: создала спасательный фонд TARP (Troubled Assets Relief Program). Голоса критиков этой меры громко раздавались с самого начала действия программы. Республиканский конгрессмен из Техаса, Рон Пол, писал:

«Выкупая из долговой ямы провалившиеся компании, вы конфискуете деньги у продуктивных участников экономики и передаёте их неспособным. Сохраняя на плаву фирмы с устаревшими или неэффективными методами работы, правительство предотвращает их ликвидацию и перетекание их фондов к более успешным организациям. Ключевой элемент свободного здорового рынка – он должен одинаково допускать и победы, и поражения. Но устраивая выкуп разорившихся, вы поворачиваете систему с ног на голову: вознаграждение за победу передаётся не тем, кто его заслужил, а провалившимся. Не представляю, как это может помочь нашей экономике. Выкуп не сработает».

Тем не менее правительство провело в жизнь эту спасательную операцию. Многим она представлялась по сути национализацией значительного сектора финансовой системы. Андре Соркин красочно описывает, как казначейство и Федеральный резерв внезапно призвали в Министерство финансов директоров девяти крупнейших банков и предъявили им ультиматум: принять подготовленную программу или объявить о полном банкротстве. Один из присутствовавших испуганно произнёс: «Но ведь это социализм». Недолго поколебавшись, все девять покорились неизбежному.

В общей сложности на выкуп обесценившихся бумаг финансовым гигантом было выделено 700 миллиардов долларов. Погоня за этим спасительным финансовым кислородом растянулась на многие месяцы. Но в ноябре 2008 года американский избиратель не оценил щедрости правительства республиканцев и избрал на пост президента демократа Обаму.

Как это всегда бывает, к образовавшейся денежной реке стали стекаться новоявленные золотоискатели. А там, где протекает ловля в мутной воде, необходимо учредить новую охрану, этакое подразделение «финансовых рейнджеров». Специальный прокурор, возглавивший их, докладывал Конгрессу о том, что практически невозможно проследить, как и на что расходуют деньги банки, получившие помощь по программе TARP. К октябрю 2011 года этот прокурор вёл уже 150 расследований, 19 виновных в нарушениях получили тюремные сроки, число вчинённых гражданских исков перевалило за пятьдесят.

Конечно, жульнические операции в банковском бизнесе имели место и раньше. Они не были редкостью во время краха 1929 года. В 1981 году были разоблачены руководители сети сберегательных банков «Сейвингс энд Лоунс», которые присваивали себе крупные суммы, на которые строили роскошные дома, покупали яхты и дорогие автомобили. За махинации с секретной банковской информацией угодили в тюрьму богатейшие финансисты Айвен Баесски и Майкл Милкен. Но в этот раз огромные суммы присваивались директорами разорившихся фирм под видом якобы законных бонусов. Банк «Голдман Сакс» признался, что из полученных 10 миллиардов долларов сотни банковских сотрудников получили многомиллионные бонусы на общую сумму 4,2 миллиарда. Банк «Морган Стэнли» тоже получил 10 миллиардов, из них 4,475 миллиарда пошло на уплату бонусов, в том числе по миллиону и по два на сотрудника.

Всё же принятые меры помогли предотвратить полную экономическую катастрофу в общенациональном масштабе. Половина американцев, возможно, и не знала, как близки они были к потере всех своих сбережений, к увольнению, к потере медицинской страховки. Но кризис не прошёл бесследно. Если набрать в «Гугле» слова «Национальный долг США», можно получить все цифры и наглядный график, на котором видно, как резко задолженность страны подскочила в 2008–2009 году и достигла сегодня 17 триллионов.

Подобные скачки случались и раньше, но все они приходились на годы больших войн: Гражданской в 1861–1865, Первой мировой в 1916–1918, Второй мировой в 1941–1945. Заметным ростом национального долга отмечены годы правления президента Клинтона. Конгресс имеет право устанавливать предельный потолок для задолженности, и казначейство обязано подчиняться ему. В начале 2000-х годов в обеих палатах шла постоянная борьба: республиканцы отказывались утверждать бюджет, который требовал превышения установленного потолка. В 2013 году дело дошло до того, что бюджет не был утверждён и многие государственные учреждения были вынуждены закрыться на несколько недель.

Авторитетное нью-йоркское агентство «Стандард энд Пур», оценивающее кредитоспособность фирм и государств, впервые в истории снизило рейтинг Америки с максимального AAA до АА+. Конечно, это все еще намного выше, например, рейтинга Португалии (одно А), Италии (Ваа2) или Греции (джанк). Однако рост государственного долга продолжается, и никто не осмеливается предложить радикальные меры по его сокращению.

Чтобы исключить фактор инфляции, размер государственного долга принято соотносить с размером производимого в стране продукта, ВВП. В процентном отношении эта цифра достигала пика в 1945 году: 113 %. Но летом 2014-го, уже после вывода американских войск из Ирака, долг составил 103 %. В абсолютном исчислении на первом месте среди кредиторов оказался Китай, которому Америка должна 1,3 триллиона, на втором – Япония (1,2). И, согласно мрачному прогнозу Бюджетной комиссии Конгресса, размер долга будет только расти.

Чтобы охарактеризовать психологическое состояние банкиров, политиков и государственных чиновников, описанных в книге Соркина «Слишком велики для провала», достаточно будет двух слов: растерянность и отчаяние. В своих переговорах они прибегают к мольбам, заклинаниям, угрозам, обвинениям, нередко срываются на мат. Похоже, никто из них не понимает, как они могли свалиться в такую яму и что нужно сделать, чтобы это не повторилось. Возвращаясь к метафоре государственного корабля в океане истории, использованной во вступлении к этой книге, можно сказать, что дозорные на мачтах оказались в густом тумане. Они слышат грохот волн, разбивающихся о неприступные скалы, но не могут понять, откуда он исходит и как следует изменить направление корабля.

В вечном противоборстве прозорливых с близорукими возникла такая ситуация, при которой прозорливые не имеют шансов победить на выборах. В массе своей американский избиратель не может разглядеть серьёзность нависшей угрозы. Ни республиканцы, ни демократы, пришедшие в ноябре 2014 года в Конгресс, не смеют вслух предложить ничего, наносящего ущерб «здесь и сейчас» ради улучшения «там и потом». И те, и другие говорят лишь об отсрочках неизбежного платежа и гонят нарастающий ком государственного долга всё дальше и дальше, в густой туман грядущих лет, в надежде, что расхлёбывать эту кашу достанется не им, а детям и внукам.

После двадцати лет жизни под Нью-Йорком обстоятельства вынудили нас с женой переехать в Пенсильванию. Продажа нашего дома в Нью-Джерси затягивалась, нависла угроза упустить тот дом на берегу озера, в получасе езды от нашей дочери, который так полюбился нам. Американец в этой ситуации, скорее всего, пошёл бы снова стучаться в двери банков и терпеливо ждал бы, не откроется ли какая-нибудь для него. Но мы – мы решили вернуться к той системе финансирования, которой пользовались в СССР. Мы воззвали к друзьям и дочерям, и через неделю к нам слетелся десяток чеков на требуемую сумму: 150 тысяч долларов.

Видимо, наш «кредитный рейтинг» стоял ещё достаточно высоко.

Новый дом был куплен, а старый через месяц наконец продался. И какое это было счастье: устроить в новом пристанище пир для наших замечательных кредиторов и вернуть им одолженное.

Что же касается сегодняшней Америки и её кредитоспособности, возникшую ситуацию можно уподобить тому, как Иосиф Бродский описал закат Древнего Рима:

Империя похожа на трирему в канале, для триремы слишком узком. Гребцы колотят вёслами по суше, и камни сильно обдирают борт. Нет, не сказать, чтоб мы совсем застряли! Движенье есть, движенье происходит. Мы всё-таки плывем. И нас никто не обгоняет. Но, увы, как мало похоже это на былую скорость! И как тут не вздохнёшь о временах, когда всё шло довольно гладко. Гладко.

 

8

В гетто

Я начинаю писать эту главу в те дни, когда по всей стране катятся волны бунта из маленького городка в штате Миссури. Название «Фергюссон» не сходит со страниц газет, с экранов телевизоров вот уже три месяца. Демонстрации протестующих, горящие полицейские машины, разграбленные магазины, облака слезоточивого газа. Причина: жюри присяжных постановило, что полицейский Даррен Вильяме застрелил чернокожего подростка Майкла Брауна в порядке самообороны и не должен быть привлечён за это к суду.

Невольно вспоминаются события двадцатилетней давности, в которых тоже (символическое совпадение?) фигурировала фамилия Браун.

12 июня 1994 года бывшая жена чернокожего актёра и футболиста О-Джей Симпсона Николь Браун Симпсон и её друг Рональд Голдман (оба белые) были найдены зарезанными во дворе дома, где она снимала квартиру. 17 июня главный подозреваемый Симпсон проезжает по улицам Лос-Анджелеса в белом автомобиле марки «Бронко», держа заряженный пистолет у подбородка, грозя полицейским покончить с собой, если они попытаются его арестовать. Полицейские машины, а также вертолёты и фургоны с тележурналистами медленно следуют позади, вся страна упивается этим живым театром. Вдоль улиц стоят зрители, подбадривают Симпсона приветственными криками.

22 июля Симпсону предъявлены обвинения, он категорически отрицает свою вину. 3 ноября заканчивается отбор присяжных. Так как в этом деле чёрный обвиняется в убийстве двух белых, суд, боясь упрёков в расизме и повторения уличных бунтов, которые бушевали в городе за два года до этого, когда были оправданы полицейские, избившие чёрного бандита Родни Кинга, создаёт жюри, в которое вошли восемь чёрных, один белый, один латиноамериканец и два человека смешанной расы. Восемь женщин, четверо мужчин.

С точки зрения белых американцев, следивших за процессом, обвинение доказало вину Симпсона без всяких сомнений. Следы крови на руле его автомобиля и в доме, окровавленная перчатка во дворе его дома, ДНК-анализ найденных волос – всё изобличало убийцу. Но 2 октября 1995 года присяжные, посовещавшись всего лишь четыре часа, вынесли приговор: невиновен. Адвокаты обвиняемого бросились обнимать его и друг друга. Телекамеры показали ликование чёрных учеников в школах – оно было сравнимо только с ликованием на улицах палестинских городов после очередного успешного теракта в Израиле. Вскоре двое детей супругов Симпсонов (10 и 13 лет) были отданы отцу, избивавшему, а потом и зарезавшему их мать.

Комментаторы ломали голову: как такое могло случиться?

Но чёрная присяжная, объясняя журналистке, почему они так быстро приняли решение, созналась: «Да если бы мы признали его виновным, никто из нас не смог бы вернуться домой, к своим семьям».

Подавляющее большинство чёрных и латиноамериканцев в Америке до сих пор находятся в подчинении не у государственной, а у племенной ментальности. «Мы – против них! Наши – против ваших!» Идеи какой-то общечеловеческой гуманности и абстрактной справедливости известны им, они умело оперируют ими в речах и газетной демагогии, но когда доходит до конфликта, на первое место выходит всё то же: «Наш или не наш?». Вслух говорить об этом нельзя (политически некорректно), и судопроизводство вынуждено изворачиваться как только может, чтобы хоть как-то покарать убийц, выпускаемых на волю присяжными – соплеменниками.

Оправдание Симпсона не вызвало демонстраций протеста белых, не сопровождалось поджогами и грабежами.

Никто не выходил с плакатами на улицы и тогда, когда чёрный иммигрант с Ямайки Колин Фергюссон открыл стрельбу из пистолета по белым пассажирам поезда на Лонг-Айленде, убив шестерых и ранив восемнадцать.

Ни тогда, когда двое чернокожих, принявших мусульманство, целый месяц расстреливали из снайперской винтовки прохожих в окрестностях Вашингтона, укрывшись в специальном гнезде, устроенном в багажнике их автомобиля. (Октябрь 2002 года, семеро убитых, семеро раненых.)

Какой смысл протестовать против того, что стало привычным и обыденным, как град, как мороз, как гололёд?

Жертвами волны насилий не обязательно оказываются белые. Чёрные гибнут от рук чёрных даже чаще. Но среди обитателей тюрем их намного, намного больше, чем представителей других этнических групп.

Статистика пугает.

Америка вышла на первое место в мире по числу заключённых. В 2011 году оно достигло 2,3 миллиона плюс 5 миллионов условно освобождённых, находящихся под надзором полиции.

Афроамериканцы составляют примерно 15 % населения США, но между 1976 и 2000 годами 50 % убийств было совершено чёрными.

В статистике ограблений только 2 % преступлений совершено белыми против чёрных, а чёрными против белых – 73 %.

В статистике изнасилований 28 % нападений совершено чёрными против белых женщин. Криминолог Вилбанкс, рассмотрев 83 тысячи случаев изнасилования, не нашёл ни одного, в котором белый напал бы на чёрную женщину.

В знаменитой тюрьме Синг-Синг, построенной на реке Гудзон к северу от Нью-Йорка, в конце 1990-х содержалось около 2 500 узников. Чёрные составляли 56 %, латиноамериканцы – 32 %, белые – 10 %.

Разгром и грабежи магазинов случаются не обязательно в связи с «народным возмущением». Отключение электричества в городе, как правило, вызовет на улицы тысячи любителей поживиться. Наводнение тоже хороший повод. Даже страшный ураган «Катрина», обрушившийся на Новый Орлеан в 2005-м и унёсший жизни почти двух тысяч человек, сопровождался массовыми ограблениями уцелевших лавок, складов и жилых домов. Власти вынуждены были послать в пострадавшие районы 40 тысяч вооружённых национальных гвардейцев, которым не раз пришлось вступать в перестрелки с грабителями. Фотографии в журналах запечатлели толпы «добытчиков» с ворохами украденной одежды, стопками коробок с обувью, радиоприёмниками, телевизорами. И только с большим трудом энтузиасту расового равноправия удалось бы отыскать в человеческом потоке хоть одно белое лицо.

150 лет прошло с того момента, когда ценой полумиллиона погибших в Гражданской войне Америка покончила с институтом рабовладения. В результате упорной многолетней борьбы разрушались устоявшиеся предрассудки, подавлялась дискриминация, запрещалась сегрегация. Тысячи и сотни тысяч чёрных получили возможность реализовать свои таланты в музыке, литературе, кино, бизнесе, науке, юстиции. Наконец, как торжественный аккорд, произошло то, о чём и помыслить не могли ещё полвека назад: в 2008 году страна избрала первого чернокожего президента.

Однако стена враждебности и недоверия между белыми и чёрными не только не исчезла, но на многих участках даже выросла и укрепилась.

Сотни социологов, политологов, психологов вглядываются в эту стену, пытаются понять, из чего она сделана, найти способы разрушить её.

Среди чёрных самым популярным объяснением являются ссылки на двухсотлетнюю историю рабовладения в стране. Мол, все жестокости и несправедливости, совершённые белыми плантаторами, врезались в народную память так глубоко, что вытравить их просто невозможно. Чувство мести горит в сердцах, оно-то и вызывает волну насилий. Поговаривают даже о выплате репараций сегодняшним потомкам чёрных рабов наподобие того, как Германия выплачивает жертвам Холокоста.

Когда в Америке произносят слово «рабство», оно всегда обозначает то, что происходило на территории южных штатов вплоть до 1865 года. Слабое знание мировой истории помогает забыть, что рабский труд использовался в разных странах в течение многих веков и тысячелетий. Не было никакой рабовладельческой эры, придуманной Карлом Марксом, которая якобы кончилась с падением Римской империи. Рабов покупали и продавали века спустя в тысячелетней Византии, в Арабском халифате, в Оттоманском султанате. Североафриканские пираты обращали в рабство пленных белых моряков. Крепостные в Европе и Российской империи были такими же рабами. А уж Гитлер и Сталин, создавшие трудовые лагеря, продемонстрировали всему миру, как быстро можно восстановить этот институт и в индустриальную эру.

Теория расовой неполноценности чёрных если и всплывает сегодня, то лишь на тайных собраниях последних куклуксклановцев. Нет ничего страшнее для американского политика, чем обронить на публике замечание, которое можно было бы истолковать как скрытый расизм. Борьба с расизмом стала безотказно выигрышной картой в идейном противоборстве, с ней может сравниться только борьба с ересями в средневековой Европе или борьба с «буржуазными пережитками» в Советской России и маоистском Китае. Попробуйте задать, казалось бы, невинный вопрос: «Почему такие страны, как Гаити или Либерия, уже давно ставшие независимыми от белых колонизаторов, вот уже два века не могут выбраться из бездны нищеты и беззакония?» – и перед вами закроются двери всех университетских кафедр и многих интеллигентных домов.

Идеология «обратного расизма» имеет своих пламенных проповедников и среди белых. В 1967 году Сьюзан Зонтаг писала: «Белая раса есть раковая опухоль мировой истории… Она уничтожает все другие цивилизации, с которыми ей доводится столкнуться… Америка была создана геноцидом». В университетах и школах курсы американской истории насыщены обвинениями в адрес белых основателей страны, перечислением их «преступлений» против негров и индейцев. Гражданская война изображается как корыстный бунт рабовладельцев, пытавшихся отделиться от Союза, чтобы сохранить свои привилегии. Даже Колумба объявляют кровавым завоевателем, рядом с которым Гитлер выглядит просто «хулиганистым подростком».

Бурлящая враждебность чёрных искала выхода, пыталась отлиться в некие организованные сообщества. В 1960-е «Чёрные пантеры» наводили страх на одних и вызывали восхищение других. Потом харизматические фигуры Малькольма Экса и Луиса Фаррахана создали и повели за собой «Нацию Ислама». Мусульманство казалось чёрным радикалам логическим завершением полного разрыва с культурой «белых угнетателей». Если сегодня чёрные джихадисты Нигерии, Сомали, Кении сумеют наладить связь с последователями Фаррахана, это откроет для них бескрайние возможности вербовки террористов внутри США. Пока же иррациональная злоба нашла себе выход в новом развлечении чёрных подростков: сбивать с ног случайного прохожего – не обязательно даже белого – внезапным ударом кулака по голове.

Скачок преступности произошёл сразу после расширения программ помощи малоимущим. Теперь молодым чёрным мужчинам не нужно было изводить себя поисками работы и жилья. Достаточно было завести подружку, родить с ней ребёнка, а дальше жить на её пособие и в муниципальной квартире. Отсюда же и рост числа незаконнорожденных: это стало прибыльным делом. Некоторые ухитрялись заводить и двух, и трёх подружек.

Мне представляется, что тяга чёрного населения Америки к мусульманству не случайна. Они чувствуют некое глубинное сродство – похожесть – своей духовно-исторической ситуации с ситуацией многих мусульманских стран. Иногда, включив телевизионные новости на сценах схваток полиции с швыряющей камни и бутылки молодёжью, не сразу понимаешь, где происходит побоище: на улицах Лос-Анджелеса, Чикаго, Фергюссона или Каира, Бейрута, Стамбула, Иерусалима.

Особенно бросается в глаза сходство положения чёрных в Америке с положением палестинцев в Израиле. У тех тоже есть свой главный враг, виновный во всех их бедах: оккупанты-сионисты. Так же в их пропаганде слова «справедливость», «правосудие» повторяются чуть не в каждой фразе. Они тоже существуют в огромной степени за счёт благотворительности, выделяемой в их случае огромной организацией, созданной ООН после войны 1948 года и занимающейся только палестинскими «беженцами». А если вспомнить, что молодым палестинцам запрещено Пророком выпивать и ухаживать за девушками, то станет понятно, почему швыряние камней в «оккупантов» становится для них главной отрадой жизни.

Израильская полиция строго следит за тем, чтобы огнестрельное оружие не попадало в руки палестинцам. Но те недавно открыли, что обычный автомобиль является превосходным инструментом «борьбы с угнетателями»: врезаются на полном ходу в толпу израильтян, ждущих трамвая на остановке. Результат получается не хуже, чем у двух чернокожих мусульман, расстреливавших жителей Вашингтона из снайперской винтовки. Если доморощенные чёрные «борцы за справедливость» последуют примеру палестинцев в Иерусалиме, ловкие адвокаты сумеют выдавать эти теракты за случайное дорожное происшествие, не заслуживающее даже тюремного срока.

Чтобы поделиться с читателем своими мыслями о природе межрасовой стены в Америке, мне придётся сделать небольшое историко-философское отступление.

На первой странице книги я вкратце упомянул, что глубинная разница между меньшинством, способным вглядываться в «там и потом», и большинством, живущим интересами «здесь и сейчас», представляется мне главным источником тех вулканов вражды, которые полыхают на Земле в течение последних пяти веков. В других своих книгах я обозначил эти две группы терминами «высоковольтные» и «низковольтные». Чтобы ослабить качественно-оценочный характер этих слов и отвлечь читателя от естественного сравнения по шкале «а кто лучше?», для данного исследования я решил пользоваться другими выражениями: дальнозоркие и близорукие.

Доброта, отзывчивость, художественная одарённость, богатство чувств и прочие ценимые нами человеческие черты могут быть присущи и дальнозорким, и близоруким. Дальнозоркий может пуститься на такие злодейства, на которые у близорукого просто не хватит целеустремлённости и сообразительности. С другой стороны, впиваясь взором в дальние горизонты или паря в облаках размышлений о вечном и неземном, он может быть слепым к вещам, очевидным даже ребёнку. Именно о слепоте дальнозорких написаны такие книги Томаса Соуэлла, как «Мировоззрение помазанников» и «Интеллектуалы и общество».

Физическая дальнозоркость и близорукость являются врождёнными свойствами зрения человека, они не делают его ни лучше, ни хуже. И в том, и в другом случае он нуждается в хорошем окулисте, который мог бы изготовить для него соответствующие очки. Но в сфере духовной очки делать ещё не научились, поэтому для государственного корабля будет полезнее, если места в смотровых гнёздах на мачтах достанутся дальнозорким. При этом капитан должен помнить, что его дозорные, при всей их прозорливости, часто не могут разглядеть то, что у них под ногами. И прежде всего, они неспособны понять чувств и душевных порывов близоруких.

Существование дальнозоркого всегда открыто тревоге, сомнению, сожалениям об упущенных возможностях, угрызениям по поводу совершённых проступков. Ему недоступно блаженство беззаботности, которой близорукий достигает путём упражнений в искусстве не видеть, не понимать, не знать, не помнить, не сомневаться ни в чём. И главное, дальнозоркий не понимает, какую угрозу он представляет для близоруких, самим своим существованием разрушая умело созданную защитную скорлупу вокруг их души. Побивание камнями пророков, бросание Кассандры в яму для сумасшедших, изгнание поэтов из города и страны – вот типичные виды реакции близоруких.

Дальнозорким необходима защита капитана корабля. Когда революционный взрыв в стране свергает капитана, разрушает установленный порядок, глухо тлеющая ненависть близоруких найдёт себе Робеспьера, Сталина, Мао Цзэдуна, Кастро, которые возглавят иррациональный террор против интеллектуального меньшинства. В СССР, Китае, Кубе, Камбодже, Северной Корее и других странах подавление дальнозорких осуществлялось изгнанием, казнями, лагерями. Все эти народы вскоре впали в нищету и упадок. В сегодняшней Америке близорукие пока действуют лишь раздуванием культа равенства и мультикультурализма. Но результат может оказаться таким же.

Весь исторический опыт показывает: процветания и славы достигает лишь та страна, в которой нравственное чувство близорукого большинства позволило ему задавить завистливое недоброжелательство к дальнозорким и дать им возможность занять места на капитанском мостике и на мачтах. Но бывают в истории и коллизии, когда дальнозоркое меньшинство устаёт от враждебности своих соплеменников и пользуется возможностью оставить их, чтобы эмигрировать в страны с более благоприятным отношением к ним.

Причём в больших империях для этого даже необязательно пересекать границу. В России XIX века дальнозоркое меньшинство среди евреев, запертых за чертой оседлости, воспользовалось оставленной им лазейкой: принять крещение и проникнуть в верхние слои культурной и деловой элиты государства. Оставшееся большинство должно было довольствоваться теснотой и бедностью местечек.

Мне кажется, то же самое происходит сегодня и с афроамериканцами. После отмены сегрегации их талантливое и энергичное меньшинство получило возможность успешно участвовать во всех сферах жизни страны: хозяйственной, научной, художественной, политической, административной. А оставшееся в гетто большинство, не имея в своей среде катализирующего воздействия дальнозорких, всё больше погружается в атмосферу бедности, безработицы, преступности.

Как ни странно, та же модель социального анализа проливает и некоторый свет на судьбы народов, населяющих долину Иордана. Когда они находились ещё под властью британского мандата (1919–1948), богатые и образованные палестинцы имели возможность покидать эти края и рассеиваться по свету. Их уехало около 75 тысяч. Именно у них рвавшиеся в Иудею евреи покупали пустующие участки земли. Именно они создали в мире представление о высококультурном народе, выброшенном из своей страны. Оставались же палестинские крестьяне и рабочие. В отличие от палестинцев, еврейская иммиграция не могла расслоиться. Преследования и антисемитизм сплотили дальнозорких и близоруких евреев в единое целое, что и произвело это чудо XX века: индустриальное государство Израиль, посреди народов, только ещё начинающих переход из земледельческого состояния в индустриально-промышленное.

Главная примета победы близоруких в какой-нибудь стране: установление тоталитарного режима, в котором «все равны, но некоторые равнее других». Учреждённые правила и порядки будут одинаковыми, независимо от того, под какими знамёнами идут по улицам ликующие толпы: красными, зелёными, чёрными. Безбожники-коммунисты и фанатики Ислама установят для своих народов абсолютно одинаковые правила жизни. Набор этих правил на Кубе и в Северной Корее будет мало отличаться от того, что происходит в Газе или Судане.

Полное подчинение всех подданных воцарившейся догме и властям.

За попытку бегства за границу или перехода в другую веру – смерть.

За критическое или просто ироничное замечание в адрес живых или мёртвых святых – смерть.

Последовательное подавление рыночной и финансовой деятельности.

Строжайший контроль за искусством и наукой, уничтожение неугодных произведений или открытий.

Коммунистическая партия всегда права, ибо опирается на священное учение Маркса-Ленина; и так же всегда права господствующая мусульманская улема, ибо она опирается на священные заветы Пророка.

Весь окружающий мир населён сатанинскими силами – капиталистами, неверными, – главная задача которых: уничтожить «светлое царство» коммунизма, ислама.

Смерть в бою с врагами – высочайшее жизненное свершение.

Возникновение Америки было важной исторической победой дальнозорких, которых остальное население колоний поддержало кровью и деньгами. Их ценности и принципы нашли защиту в религиозных и моральных чувствах большинства. Эти традиции до сих пор сильны и сегодня. Но образованная элита уже забыла о благах, с которыми расстаются близорукие, когда их вынуждают открыть душу холоду сомнений, тревоге неведомого, ужасу небытия, то есть всему, с чем должен постоянно жить дальнозоркий. Именно поэтому близорукий охотнее станет слушать разжигателей ненависти вроде Фаррахана, пастора Джереми Райта (наставника Обамы), Осамы бин Ладена. Тотальная ненависть к врагу, угнетателю, дьяволу, неверному представляет собой лучшую защиту от тревоги и неуверенности, которую вносит в жизнь дальнозоркий.

Пытаясь прийти на помощь афроамериканцам, добросердечные социологи, политики, профессора предлагают им лишь материальные льготы. Они воображают, что всякий человек только и мечтает о том, чтобы иметь работу и образование. Они забыли о том, какое наслаждение можно получать от безделья, как безмятежно чувствует себя самоуверенное невежество, насколько веселее швырять камни и разбивать витрины, чем корпеть восемь часов у конвейера на сборке автомобилей или холодильников. А если швыряние камней приносит ещё одобрение окружающих, видящих в тебе «борца за справедливость», зачем искать другое занятие? Два вашингтонских снайпера приняли ислам именно для того, чтобы придать своему кровавому развлечению высокий смысл.

Добровольная сегрегация по расовому признаку сделалась повсеместным явлением. На это жаловался в своей речи чернокожий генеральный прокурор Эрик Холдер: «Покидая свои рабочие места, белые и чёрные практически перестают общаться. По субботам и воскресеньям Америка в 2009 году мало отличается от той страны, которую мы имели 50 лет назад». Примечательно, что свою речь он назвал «Нация трусов».

Видимо, генеральный прокурор считает, что только трусость мешает белым жителям дорогостоящей Филадельфии переехать через реку Делавер и поселиться в гораздо более дешёвом Кэмдене, штат Нью-Джерси. 90 % семидесятитысячного населения этого городка составляют чёрные и латиноамериканцы. Недавно он заслужил печальную славу, выйдя на первое место в Америке по числу убийств и грабежей на душу населения. И это при том, что полиция в этом городе установила на перекрёстках сотни камер наблюдения, а также микрофоны, сконструированные специально для того, чтобы улавливать звуки стрельбы и мгновенно передавать их в компьютер полицейского диспетчера.

Есть виды деятельности и времяпрепровождения, в которых чёрных почти не встретишь: торги на бирже Уоллстрит, концерт симфонической музыки, туристический лайнер, турнир по спортивному бриджу, историко-мемориальный парк. Зато белый редко пойдёт на концерт рэп-музыки или в чёрную церковь, где богослужение сопровождается пением и пританцовыванием.

В графстве на севере Нью-Джерси, где наша семья прожила двадцать лет, дома в городках с преимущественно белым населением стоили почти в два раза дороже, чем в городках, заселённых чёрными и латинос. Как покупатели домов узнавали разницу? Дотошные заглядывали в местную газету, печатавшую еженедельные отчёты полиции, и смотрели, в каких городках было зарегистрировано два-три нарушения закона, а в каких кражи, поджоги, вандализм насчитывались десятками. Вывод был ясен.

Гетто в Америке не укрыто за чертой оседлости, оно не имеет чётких географических границ. Это скорее душевное состояние, которое присуще многим этническим группам. Второй по численности и быстро растущей являются так называемые латинос, то есть испаноязычные выходцы из Мексики, стран Карибского бассейна и Южной Америки. По разным оценкам, они составляют сейчас около 50 % населения во многих штатах и городах американского юго-запада. Калифорнию иногда с печальной иронией называют «Мексифорнией», а Техас – «Мексихасом». Флориду наводнили кубинцы, Нью-Йорк – гаитяне и доминиканцы, Нью-Джерси – пуэрториканцы.

Испаноязычное гетто сильно отличается от афроамериканского и от всех других этнических групп в Америке. Оно возникло и ежегодно пополняется миллионами бедняков, рвущихся в США через южную границу подзаработать на уборке фруктов и овощей, на простых строительных работах, на стрижке газонов и мойке посуды в ресторанах. Плата 10 долларов в час – для них невероятное богатство, о котором они и мечтать не могут у себя на родине. Трудясь с утра до вечера, иммигрант может заработать за сезон несколько тысяч долларов, половину которых он пошлёт домой семье. На оставшееся накупит дешёвой одежды, обуви, электроники и, вернувшись в родные места, станет объектом зависти для односельчан.

Так как половина этих тружеников находится в Америке нелегально, они избегают привлекать к себе внимание, не платят налоги, не пользуются банками и кредитными карточками. Весь заработок они носят при себе, в свёрнутых рулонах или пачках, спрятанных за пазухой. Естественно, находятся среди них и такие, кто, устав собирать клубнику под палящим солнцем, переключается на ограбление соплеменников. Ведь те не посмеют жаловаться в полицию. В Калифорнии трупы зарезанных сезонников, найденные в кустах или придорожных канавах, – дело обычное. Безымянных жертв хоронят за счёт местной администрации. Если же удаётся выяснить имя и адрес в Мексике, объявляется сбор средств для отправки трупа семье на родину.

Большинство пришельцев не считает нужным учить английский. Зачем? Добрые гринго, проявляя заботу о них, нанимают переводчиков для работы в больницах, судах, конторах и прочих учреждениях. Второе поколение иммигрантов, подрастая, становится полицейскими, адвокатами, медсестрами, продавцами, клерками, – с ними можно объясняться на своём родном. Объявления, реклама, официальные распоряжения – всё печатается на двух языках. В школах обязательно должны быть классы, где преподавание ведётся на испанском.

В Америке отшумели, ушли в прошлое дебаты по поводу прибытия ирландцев, греков, китайцев, поляков, итальянцев, евреев, японцев, русских. Теперь, когда в спорах всплывает слово «иммиграция», все понимают, что речь идёт о мексиканском нашествии. Одни считают, что его необходимо резко сократить, потому что приезжие занимают рабочие места, которые могли бы занять коренные американцы. Им возражают, указывая на то, что коренные предпочитают скорее жить на пособие по безработице, чем надрываться на жаре, карабкаясь по стремянкам на персиковые или грушевые деревья. На такую работу не идут даже дети иммигрантов.

«Пройдитесь по любому торговому моллу в летние месяцы – вы увидите толпы белых подростков, болтающихся без дела. Им и в голову не придёт подзаработать на сборе винограда, когда родители снабжают их карманными деньгами на развлечения».

Последняя цитата взята из книги Виктора Хэнсона, который уже много лет живёт на «оккупированной территории». Зимой он преподаёт классические языки в университете города Фресно (Калифорния), летом трудится на виноградной ферме, перешедшей к нему от отца и деда. Его печальный опыт жизни бок о бок с пришельцами воссоздан в книге «Мексифорния» очень ярко и трагично.

Главное впечатление: эти люди не хотят и не способны принимать в расчёт все убытки, разрушения, страдания, неудобства, которые их действия причиняют окружающим. Они носятся на старых, разваливающихся машинах, не соблюдая правил движения, не заботясь о сбитых почтовых ящиках, разломанных оградах, искалеченных пассажирах в разбитых ими автомобилях. Часто у них нет никаких документов, так что им легко скрыться с места аварии, бросив свой разбитый рыдван.

Кражи инструментов, продуктов, сельскохозяйственной техники, собранного урожая – повседневное явление. Фермер-профессор Хэнсон уже не обращается к полиции.

Обнаружив пропажу, он на следующий день объезжает окрестные барахолки и обычно находит там украденное, выкупает его за четверть цены. Вор получил с торговца хорошо если одну десятую, но ему довольно и того.

Не лучше обстоит дело и в Аризоне. В 1999 году Патрик Бьюкенен посетил 82-летнюю вдову, живущую неподалёку от мексиканской границы. Её ранчо было окружено двухметровой оградой с колючей проволокой наверху. Решётки на всех дверях и окнах подключены к сигнализации. Ложась спать, она кладёт на столик пистолет 32-го калибра. Её сторожевые собаки погибли, потому что кто-то подбросил им куски мяса, начинённые битым стеклом. Грабили её ферму уже около тридцати раз.

Виктор Хэнсон часто находит около своего дома или в винограднике всякую рухлядь или мешки с мусором, выброшенные иммигрантами. Однажды он поймал нарушителя и стал укорять его: «Вот тебе бы понравилось, если бы на твоей земле творили такое?» Но мексиканский подросток, видимо, уже накачанный в школе «прогрессивными» интерпретациями новейшей истории, заявил ему: «А это не твоя земля. Вы украли её у мексиканцев. Скоро мы всё отберём обратно».

Возможно, эта угроза исполнится в обозримом будущем. Во всяком случае, перепись 2000 года показала, что впервые белое население в Калифорнии превратилось в меньшинство. В 1990-е годы общая численность выросла на три миллиона, а белых стало на полмиллиона меньше. Рождаемость среди мексиканцев очень высока, иметь много детей – предмет гордости для мужчины. Некоторые надрываются на работе, чтобы поддерживать не одну, а две семьи, оставшиеся в Мексике. Ну, а если беременная мексиканка ухитрится пересечь границу, ей будет предоставлена возможность бесплатно родить в американской больнице и её дитя тут же автоматически получит права американского гражданина.

К мексиканским иммигрантам пристало прозвище «чикано». Первоначально оно было презрительным, но постепенно трансформировалось в обозначение этнической принадлежности, которой можно гордиться. В списке курсов, предложенных Университетом Калифорнии в Санта-Барбаре на 2001–2002 год, 64 содержат слово «чикано»: «Чикано феминизм», «Рабочие чикано», «Политическая организация чикано», «Танцы чикано», «Угнетение чикано» и так далее. Курсов, освещающих Американскую войну за независимость или Вторую мировую войну, нет вообще.

Помогать своим – естественный импульс поведения любого человека. Не следует удивляться тому, что президент Обама, сам сын незаконного иммигранта, мусульманина из Кении, в ноябре 2014 года пошёл наперекор Конгрессу и издал указ, облегчающий въезд и адаптацию в Америке миллионам мексиканцев и южноамериканцев. Но есть тут и прямой политический расчёт. Испаноязычное гетто, так же как и афроамериканское, всегда голосует за демократов. Например, победа Клинтона в 1996 году вряд ли была бы возможна без их голосов. И это именно он повесил Медаль свободы на грудь Марио Обледо, возглавляющего Лигу испаноязычных жителей США, – того самого, который открыто заявил в одной из речей: «Калифорния станет мексиканским штатом. Мы будем контролировать все учреждения. Если кому-то это не нравится, может уезжать».

Невольно в сознании всплывают пугающие исторические параллели. Вот в начале 370-х годов по Р. X. добрый римский император Валент откликнулся на просьбы кочевников-вестготов, принявших христианство, разрешил им, предварительно разоружившись, переправиться через Дунай (река пошире, чем Рио Гранде), расселяться на Балканах. И что же? В 378 году они восстали, завладели арсеналами с оружием, в страшной битве под Адрианополем разбили римлян, убили доброго императора, а тридцать лет спустя штурмом взяли тысячелетний неприступный Рим.

Я кончаю эту главу в те дни, когда по стране катится новая волна массовых протестов. Теперь – по поводу гибели от рук нью-йоркских полицейских чернокожего безработного, промышлявшего незаконной торговлей сигаретами на улице. Он уже арестовывался много раз, не хотел снова идти в тюрьму и оказал сопротивление при аресте. Во время последовавшей свалки один из полицейских применил захват шеи, и несчастный астматик умер в больнице от сердечного приступа (так показало вскрытие).

Вспоминаю, что за полчаса до своей гибели застреленный подросток Майкл Браун был заснят камерой наблюдения при попытке унести неоплаченную коробку сигар из магазина. Когда щуплый владелец попытался остановить его, огромный Майкл взял его рукой за горло и отшвырнул как тростинку. Чернокожий генеральный прокурор Эрик Холдер обещал начать расследование обеих трагедий на федеральном уровне. Возможно, тогда всплывут обстоятельства, повлиявшие на решение присяжных – не привлекать к суду полицейских. Пока мы знаем лишь то, что оба погибших весили около 300 фунтов и что подчиняться приказам полицейских они считали ниже своего достоинства.

А пока жестокая полиция не унимается – продолжает палить по афроамериканцам. Например, позавчера, 9 декабря, чернокожий житель Бруклина явился вечером в штаб-квартиру любавичских евреев в Бруклине, размахивая ножом и громко объявляя о своём естественном желании убить какого-нибудь еврея. Он успел тяжело ранить в голову молодого студента из Израиля, но приехавшие стражи порядка безжалостно застрелили бедолагу. Интересно, если и в его память пламенные защитники права на жизнь выйдут на улицы, с глазами, сверкающими сознанием своей правоты, что будет написано на их плакатах?

«Евреям не место в Бруклине!»

«Отнять пистолеты у полиции!»

«Не убивать, а лечить!»

Последнему лозунгу будет уделено внимание в следующей главе.

 

9

В суде

За сорок лет жизни в СССР я ни разу не стоял перед судьёй. В судебном зале оказывался только в качестве зрителя на процессах диссидентов – Иосифа Бродского, Владимира Марамзина, Ефима Славинского. В Америке же мне довелось выступать в качестве ответчика семь раз. Пять раз это было связано с дорожными происшествиями и нарушениями правил – реальными или вымышленными полицией. Так как судьи в Америке крайне редко идут против показаний стражей порядка, все пять раз меня объявили виновным и заставили уплатить штраф.

Два других эпизода были посерьёзнее. В одном финансовый гигант «Форд Мотор Кредит» требовал у меня вернуть им за разбитый автомобиль десять тысяч, которые отказались покрыть жулики-страховальщики. В другом знаменитый художник Михаил Шемякин хотел получить от нас ни много ни мало десять миллионов долларов за тень, якобы брошенную на его светлый образ в книге, опубликованной издательством «Эрмитаж», где в хвалебной статье о нём и его творчестве были допущены две неточности. Не имея денег на адвоката, в обоих случаях я защищал себя сам, что по-английски называется defendant pro se. Мне противостояли адвокаты из крупных контор Нью-Йорка и Филадельфии. В обоих случаях судьи решили дело в мою пользу. Адвокатов Шемякина даже наказали штрафом в 12 тысяч за необоснованный иск. После этого может ли в моей душе удержаться какое-то злое предубеждение против американских судей? Да никогда!

Другими источниками моих знаний о судебной системе являются фильмы, романы, газетные отчёты, но главным образом – телевизионные документальные фильмы «Из зала суда», которые я с увлечением смотрю чуть не каждый день. И год за годом у меня всё больше укрепляется впечатление, что американская юстиция перешла от защиты прав гражданина к защите прав преступника. Права жертв остаются где-то на заднем плане, жертвы предстают перед нами в виде сухих цифр статистики. То ли дело преступник! Живой, страдающий, с трудом передвигающий скованные цепью ноги, подбадриваемый возгласами заплаканных родственников из зала, уверяющих присяжных и журналистов в его невиновности.

В эпоху Средневековья ключевой фигурой судопроизводства в большинстве европейских стран был Господь Бог. Это Он решал, кому достанется победа в судебном поединке. Он определял, утонет или спасётся брошенная в воду женщина: если не утонет – значит ведьма, можно сжигать. Признания под пыткой считались наилучшим доказательством вины. Разве не ясно, что невиновному Господь даст силы выдержать пытку? Ах, вы сомневаетесь в этом? Так не пора ли проверить силу и искренность вашей христианской веры?

После столетия религиозных войн в странах победившего протестантизма произошли коренные перемены судебной практики. Добывание показаний с помощью пыток было запрещено. Появление независимых судов присяжных, в которых простые обыватели могли отстаивать невиновность своих сограждан, защищать их от произвола королей, баронов, богачей, всевластных судей, до сих пор окружено заслуженным ореолом, представляется нам апофеозом справедливости и торжеством законности. Оберегать свидетелей и присяжных от давления сильных и власть имущих сделалось предметом постоянных усилий юристов в англоязычном мире, утвердилось в виде принципов и обычаев, вызывавших уважение и зависть иностранцев, чутких к идее справедливости.

Но всё переменилось с выходом на арену организованной преступности. Бастионы правосудия, строившиеся для защиты от верховной власти, оказалось невозможно быстро перестроить для защиты от удара с тыла. Какой-нибудь Аль Кашне, заливавший кровью улицы Чикаго в 1920-е, мог убрать любого опасного свидетеля нажатием курка, мог запугать любого присяжного и многие годы оставался недостижимым для американского правосудия. (Его удалось упрятать в тюрьму не за уголовщину, а только по гражданскому иску – за неуплату налогов.) Босс нью-йоркской мафии Джон Готти (1980-е) получил прозвище «Тефлоновый», потому что все суды над ним проваливались из-за отсутствия свидетелей, согласных дать показания против него, – они слишком хорошо знали, какая расплата ждёт их и их родственников, если бы они решились на это. Осудить его удалось лишь тогда, когда его подручный, Сэм Гравано, согласился дать нужные показания, за что ему были прощены девятнадцать совершённых им убийств и выделено несколько миллионов долларов для начала новой жизни под вымышленным именем (так называемая Программа защиты свидетелей).

Понятно, что в глазах простого здравомыслящего человека американское правосудие превращалось в фарс. Европейские страны гораздо быстрее прореагировали на изменившуюся обстановку, одна за другой они либо отказывались от судов присяжных, либо сокращали их применение. Культ свидетельских показаний, который ставил рядового человека на судебном заседании лицом к лицу с матёрым убийцей или безжалостным террористом, имеющим десятки сообщников на воле, был ослаблен, судьям разрешено было принимать письменные показания и не оглашать имена тех, кто решился их дать. Американские же юристы делали вид, что никаких коренных перемен не произошло. По данным 1988 года, в Америке было проведено 120 тысяч судов присяжных, а во всём остальном мире – только 15 тысяч. Отбор присяжных длится неделями, если не месяцами. В новостях сообщили, что отбирать присяжных для суда в Бостоне над террористом Царнаевым вызвано 1 200 кандидатов. Это, конечно, объясняет, каким образом могут существовать и зарабатывать на жизнь 800 тысяч американских адвокатов (около 80 % от числа адвокатов в мире), но не даёт никаких надежд на то, что американская юстиция пойдёт на реформы, чреватые для неё такими серьёзными финансовыми потерями.

В сегодняшнем мире вовсе не нужно быть уголовником, чтобы оказывать эффективное давление на свидетеля. Каждый человек в своей повседневной борьбе за существование и престиж уязвим для скрытых и явных угроз, шантажа, раскрытия тайн личной жизни. Нужно обладать очень крепким характером, чтобы выдержать перекрёстный допрос на открытом судебном заседании.

Вся система американского судопроизводства построена на противоборстве двух сторон: обвинения и защиты. Как два боксёра на ринге, они должны подчиняться правилам, за соблюдением которых следят судьи. Цель одна – победа. Истина не только не важна, но часто воспринимается как враг, подлежащий уничтожению или, по меньшей мере, затуманиванию. Соответственно, и вся профессиональная подготовка адвокатов и прокуроров нацелена не на отыскание истины, а на опровержение аргументов противника, на дискредитацию и запугивание выставляемых им свидетелей, на затушёвывание одних фактов и раздувание важности других. Невозможно представить, чтобы кто-то из этих двоих вдруг объявил: «Да, мой оппонент меня убедил, я признаю свою неправоту». Такое заявление было бы знаком профессиональной непригодности, грозящим утратой престижа, а возможно, и дисквалификацией. Разве что в трагикомическом финале фильма «Правосудие для всех» адвокат, роль которого исполняет Ал Пачино, кричит: «Да, леди и джентльмены, мой подзащитный – насильник и негодяй, делайте с ним что хотите!»

Может ли Америка последовать примеру Европы и уменьшить роль суда присяжных в системе правосудия? Вряд ли. Представим себе кандидата в президенты, который призвал бы к отмене или ограничению этой формы осуществления правосудия. Представим себе, что он выставил бы все исторические и логические аргументы, указал бы на то, что отбор присяжных недопустимо затягивает судопроизводство; что в присяжные адвокат будет стараться отбирать только людей неуверенных в себе или отсталых, неосведомлённых, мнением которых легко манипулировать; что присяжный всегда остаётся уязвимым для давления со стороны преступного мира; что страна стала многонациональной и племенная ментальность мусульман, католиков, негров, китайцев, индусов делает вынесение справедливых приговоров таким же невозможным, каким оно всегда было, например, в Сицилии, или – сегодня – в Ираке, Чечне, Дагестане, Ингушетии, в китайских кварталах американских городов. Против такого кандидата восстали бы не только все юристы страны, которые получают огромные деньги именно за судебную волокиту; не только все полицейские и тюремщики, которым подобные реформы грозили бы безработицей; но и миллионы простых людей, которым приверженность почтенным юридическим традициям даёт сладкую иллюзию разрешимости социальных бед чисто законодательными мерами.

Рационализм, вечно озабоченный поисками причин человеческих поступков и исключающий свободную волю, не мог оставить в стороне такую важную сферу, как юстиция. Массированное наступление на идею индивидуальной ответственности, о котором говорилось выше в отношении учеников, студентов, учителей, банкиров, продолжается и в судебной сфере. Защитник подсудимого будет объяснять, что данный джентльмен, такой спокойный и приветливый на вид, нанёс тридцать ножевых ранений своей бывшей жене не потому, что он негодяй, заслуживающий электрического стула, а потому что папа однажды отшлёпал его в детстве, а одноклассники дразнили и обижали. Или потому что его личность расколота на три, пять, девять частей и ни одна из этих частей не может и не должна нести ответственность за другие.

«Мы допускаем, что люди творят зло, но мы хотим верить, что они делают по причинам, находящимся за пределами их контроля. Это новомодное, широко распространённое отрицание индивидуальной ответственности за поведение является результатом проникновения психологии в американскую судебную систему. Идея свободной воли и морального выбора изгнана полностью».

Раз преступник совершает злодейства не по собственной вине, значит, нужно прийти ему на помощь, излечить его от психологических травм, причинённых в детском или подростковом возрасте. Психотерапия нарушителей закона сделалась гигантским бизнесом, приносящим миллиарды армии психотерапевтов. (Им будет посвящена тринадцатая глава во второй части.) «Когда О-Джей Симпсон впервые предстал перед судьёй по обвинению в побоях, нанесённых его жене Николь Браун Симпсон, его присудили к прохождению небольшого курса психотерапии, и даже не в кабинете врача, а по телефону. В Коннектикуте полицейский Квинтилиано за убийство своей первой жены был присуждён к трём месяцам психотерапии. Излечившись, он вышел на свободу, женился и вскоре зарезал свою вторую жену». Никому и в голову не пришло предъявить обвинение психотерапевту или доброму судье.

Тезис «общество виновато» горячо поддерживают многие интеллектуалы. Знаменитый писатель Норман Мейлер был очень увлечён письмами, которые посылал ему из тюрьмы осуждённый убийца Генри Эббот. Они были наполнены ссылками на Маркса и Сартра, мечтами о грядущей революции и подробными описаниями тех сладостных чувств, которые испытываешь, всаживая нож в грудь ближнего своего и поворачивая его там. Играя на новомодных теориях в судебной практике, Мейлер сумел добиться условного освобождения Эббота, опубликовал его письма в виде книги «Во чреве зверя», ввёл в литературные круги Нью-Йорка. Пробыв три месяца на воле, Эббот вернулся к своему главному занятию – зарезал молодого официанта. Повод: тот сказал ему, что в их ресторане туалет за буфетом – только для служащих.

В одном из эпизодов телепередач «Из зала суда» рассказали о такой истории: молодая женщина была найдена изнасилованной и зарезанной в своём доме в Денвере, штат Колорадо. Полиция сбилась с ног в поисках преступника. Наконец техника анализа ДНК улучшилась до такой степени, что следователи смогли выйти на убийцу, который в тот день числился заключённым, сидящим в тюрьме в Пенсильвании.

Как же так?

Оказалось, что за месяц до преступления какой-то судья приказал отправить заключённого для прохождения терапевтического лечения по новейшей методике, применяемой в Денвере. Там в тюремной больнице он вскоре напал на другого пациента. «Э, нет, так у нас себя не ведут, – сказали администраторы. – Мы отправляем вас обратно в Пенсильванскую тюрьму». И отправили. Но не в цепях и в фургоне, а просто купили ему билет на автобус. Выпустили утром, а автобус отходил только в пять дня. Чтобы не скучать, преступник зашёл в первый дом с открытой дверью, совершил своё чёрное дело и уехал досиживать свой срок в надежде, что прочное алиби ему обеспечено.

Время от времени сердобольные судьи объявляют, что в такой-то тюрьме переполненность превысила гуманные нормы, и отдают приказ выпустить значительную часть заключённых. Конечно, вместе с курильщиками марихуаны выпускают и настоящих убийц, которые тут же возобновляют свои подвиги. Но вера американца в то, что законом можно исправить любое общественное зло, исцелить любую социальную болезнь, остаётся непоколебленной. Поэтому любой политик, который посмел бы завести речь об отмене невыполнимых законов и правил, моментально утратил бы поддержку своих избирателей.

Изначально суды были созданы для того, чтобы карать преступников, восстанавливать справедливость, мирить поссорившихся. Но в последние десятилетия они с увлечением занялись новым делом: благотворительностью за чужой счёт. Примеры можно приводить тысячами, один красочнее другого. Старушка облилась горячим кофе в «Макдональдсе» – мы высудим у богатой фирмы несколько сотен тысяч «за нанесённое увечье». Бедолага в нью-йоркском метро пытался покончить с собой, бросившись под поезд, но выжил, только потерял ногу; за такое несчастье с метрополитена можно затребовать и миллион – чтобы его машинисты учились тормозить мгновенно. Пьяный водитель врезался в стоящую на обочине «тойоту», автомобиль вспыхнул, пассажиры обгорели; с водителя взять нечего, но мы будем судить «Тойоту» за то, что разместила бензобак сзади. А если перенесёт вперёд, будем судить за все аварии, в которых бак вспыхнул при ударе о столб или стену.

Но главный простор раскрывается в обнаружении причудливых связей между любыми болезнями и наличием каких-то химикатов в окружающей среде. «Можно объявить виновниками химические испарения из фанеры и телефонной пластмассы, мебели и продуктов питания. Ведь они вызывают аллергические симптомы, воспалительные процессы, чреватые артритом или колитом, нервные расстройства, головные боли, депрессию, головокружение и массу других недугов». Всегда можно найти «учёных экспертов», которые за приличный гонорар найдут вам причинную связь между ушибом колена в цеху и начавшимся десять лет спустя раком. Плати, завод!

Гигантская машина американской юстиции уехала так далеко от своих исходных принципов и традиций, что игра с простым смыслом слов и фраз стала главным занятием её участников на всех уровнях – от рядового адвоката до члена Верховного суда. Слова «совесть, правда, справедливость» сделались анахронизмом, свидетельством профессиональной непригодности юриста, проявлением нелояльности к клану. Зато бессмысленные формулы приговоров типа «два пожизненных срока в тюрьме» или «пожизненно плюс сорок лет» сделались общепринятой нормой. Видимо, скоро начнут добавлять энное число столетий горения в аду.

Василий Розанов внёс в свои «Опавшие листья» такую запись: «Цивилизации гибнут от извращения основных добродетелей, на которых всё тесто взошло… В Греции это был ум, в Риме – воля, "господствую"… Европейская цивилизация гибнет от сострадательности…». Продолжая этот ряд, можно сказать, что СССР развалился от доведённой до парадокса идеи равенства, и предсказать, что американской цивилизации грозит гибель от идолизации ЗАКОНА.

Роль президента в американской истории гораздо более заметна, чем роль председателя верховного суда. Между тем верховные судьи порой оставляют гораздо более глубокий след, вносят более серьёзные и необратимые перемены. Президент Дуайт Эйзенхауэр был 34-м президентом США, а назначенный им Эрл Уоррен – только 14-м верховным судьёй. И за 16 лет своего пребывания на этом посту он сотряс всю систему американского правосудия, изменив её незаметно и непоправимо.

Ещё находясь на посту губернатора Калифорнии, Эрл Уоррен принимал активное участие в интернировании 112 тысяч японцев, две трети из которых были американскими гражданами (1942). Конечно, это не было проделано с такой жесткостью, как, например, высылка татар из Крыма или чеченцев с Кавказа. Но в американской истории эта акция не имела прецедентов. Тысячи ни в чём не провинившихся людей были выброшены из своих домов, лишены имущества и отправлены в заключение на неопределённое время. И далее, в проводимых им судебных реформах, судья Уоррен многократно отдавал предпочтение достижению прагматических целей ценой попрания принципов справедливости и уважения к правам американских граждан.

Насильственная десегрегация, насильственная транспортация школьников на автобусах в дальние районы ради искусственного – и невыполнимого – перемешивания рас были ещё одним примером уверенности законопоклонника в универсальности законодательного топора. И принятое под руководством Уоррена в 1966 году «правило Миранды», обязывающее полицейских при аресте извещать подозреваемого о его правах, тоже обернулось не чем иным, как расширением сферы свобод для преступного мира, открыло огромные возможности для уголовников всех сортов ускользать от правосудия. (Об этом подробнее в главе 11.)

Не случайно президент Джонсон выбрал судью Уоррена в качестве главы комиссии, расследовавшей убийство Джона Кеннеди, и поставил перед ним задачу: объявить Освальда убийцей-одиночкой, отмести все данные и улики, указывавшие на наличие заговора. Заперевшись с судьёй наедине в Овальном кабинете, президент сознался ему, что ЦРУ подсылало несколько раз убийц к Кастро, что тот перехватил их и, скорее всего, спасая себя, нанёс опережающий ответный удар, наняв мафию для убийства в Далласе. «Если это выплывет на свет, американцы потребуют вторжения на Кубу, и мы можем оказаться втянутыми в термоядерную войну, которой с трудом избежали год назад и в которой погибнут десятки миллионов», – объяснял Джонсон.

И Уоррен внял его призывам. В течение десяти месяцев он трудился на совесть, уводя расследование прочь от опасной правды. В марте 1964 года Джек Руби получил смертный приговор за убийство Освальда. Он был напуган, искал путей спасения. Комиссия Уоррена приехала в Даллас, чтобы взять у него показания. «Да, я готов рассказать правду, – говорил Руби. – Только увезите меня отсюда. Здесь моя жизнь в опасности». В стенограмме его допроса эта просьба повторяется шесть раз. Он умолял членов Комиссии забрать его в Вашингтон и каждый раз получал отказ. Судья Уоррен даже намекал ему, что он не хочет слушать.

– Если вам кажется, что вопросы, задаваемые мною, могут в какой-то мере оказаться опасными для вас, я хочу, чтобы вы чувствовали себя вправе немедленно заявить, что интервью окончено.

Верховный суд в США есть последний арбитр, изрекающий правила жизни для американцев. Его решения становятся прецедентом, которым обязаны руководствоваться все остальные судьи в стране. Конечно, эти решения влияют и на описанное во вступлении к этой книге противоборство между идеей свободы и идеей справедливости. И в июне 2012 года Верховный суд вынес решение, наносящее тяжелейший удар идее свободы.

Во всех странах и во все времена последним прибежищем свободы был рынок. Именно там один человек свободно назначает цену на предлагаемый им товар или услугу, а другой свободно покупает или отказывается купить предлагаемое. Недаром в английском языке слова «ярмарка», «справедливый» и «красивый» обозначаются одним и тем же словом: fair. Если власть приказывает кому-то из подданных «покупать» тот или иной товар, это всегда замаскированное налогообложение или откровенный грабёж, как, например, «добровольное» подписывание на государственные займы в сталинской России.

В Америке впервые этот трюк был проделан в 1965 году при президенте Джонсоне. Тогда был издан закон, обязывающий предпринимателей «покупать» медицинскую страховку для своих работников. Это надругательство над свободой и здравым смыслом прошло почти незамеченным в гуле антивоенных волнений, сексуальной революции, расовых бунтов. Да и кому станет жалко предпринимателей? Пусть раскошелятся!

Во второй части книги, в главе 14, будет подробно описан страшный ихтиозавр по имени Медицинское страхование в США, выросший из маленького яйца за последние 50 лет. Как и следовало ожидать, страховой бизнес, имея перед собой покупателя с деньгами, которому некуда было деваться, только повышал и повышал расценки. Как и следовало ожидать, миллионы американцев, не достигшие пенсионного возраста и не имевшие работы, оставались без медицинского обслуживания. Как и следовало ожидать, вопли сострадания наполняли политические дебаты, и в марте 2010 года отлились в закон с красивым названием «Защита пациента» (Patient Protection and Affordable Care Act). Если отбросить красивую словесную шелуху, суть закона была проста: каждый взрослый американец обязан иметь медицинскую страховку. Если не купишь, заплатишь штраф. Если ты не хочешь лечиться, всё равно плати. Хочется спросить мудрых законодателей: «А если и штраф не уплатит? Пойдёт в тюрьму?»

Закон, нацеленный, казалось бы, на помощь самым неимущим, взваливал на них новый налог, закамуфлированный под рыночное решение проблемы. В народе к нему прилипло название Obama-care, что было бы уместно перевести на русский как «Обама-кара».

Несмотря на потоки демагогии и словесного трюкачества, изливающиеся в поддержку этого закона, нашлись в сегодняшней Америке миллионы людей, которые воспротивились очередному грабительскому трюку. Протесты, петиции, демонстрации, судебные иски, речи, статьи кипели два года и вынудили, наконец, Верховный суд изречь своё слово.

28 июня 2012 года большинством – пять судей против четырёх – было вынесено решение: акт «Защита пациента» не содержит нарушения конституции.

Члены Верховного суда назначаются пожизненно. Нам предстоит жить под властью этих людей ещё долго-долго.

 

10

В армии

В хронике последних пятидесяти лет едва ли можно найти год, когда бы американские солдаты не гибли в какой-нибудь горячей точке планеты. Вьетнам, Иран, Ливан, Панама, Гренада, Сомали, Кувейт, Балканы, Афганистан, Ирак, Ливия… Арлингтонское кладбище в Вашингтоне всё растёт, а гробы с телами погибших всё летят и летят через океан. Их встречают с почестями, родственникам вручают свёрнутый флаг, говорят, что их сын, брат, муж, отец геройски погиб, защищая свою страну.

Пока существовала могучая «империя зла», мировой коммунизм, любые военные действия казались оправданными. Сегодня всё стало сложнее. Простому американцу нелегко понять, какую угрозу представляет для него серб, отбивающийся от албанцев в Косово, или афганский крестьянин, с трудом выживающий в своих суровых горах, или иракские шииты и сунниты, продолжающие резать и взрывать друг друга, как они это делали веками.

Официальная пропаганда даёт такое объяснение: заморские войны необходимы для достижения мира во всём мире. А мир может быть достигнут только тогда, когда все народы учредят у себя наилучшую форму правления – свободную рыночную демократию. Войны затевают злые тираны и диктаторы. А демократиям незачем воевать друг с другом, они умеют договариваться полюбовно. Поэтому мы должны всеми силами содействовать свержению тиранов: Батисты на Кубе (1959), Трухильо в Доминиканской Республике (1961), чилийского Альенде (1973), никарагуанского Сомозы (1979), гренадского Бишопа (1983), гаитянского Бэби Дока (1986), панамского Норьеги (1989), сербского Милошевича (1999), иракского Саддама Хусейна (2003), ливийского Каддафи (2011).

Американские военные базы рассыпаны по всему свету. Согласно докладу Министерства обороны, в 2009 году Америка имела 716 баз в 38 странах. Аналитики считают, что сюда не включены шпионские центры, которые довели бы число до тысячи. Кроме контингентов в Ираке и Афганистане, 28 тысяч дислоцированы в Южной Корее, 35 тысяч в Японии, 50 тысяч в Германии. В 2014 году, в связи с конфликтом на Украине, началось наращивание войск в Польше, Литве, Латвии, Эстонии. Американские авианосцы, крейсера, подводные лодки бороздят все моря и океаны, бомбардировщики и истребители патрулируют небеса, вездесущие беспилотные дроны расстреливают врагов Америки на земле, как куропаток.

Спрашивается: почему же народы Третьего мира упорно отказываются от демократического правления и возвращаются под ярмо коммунистического или исламского деспотизма? Почему, например, демократия выжила на Тайване и в Южной Корее, а Южный Вьетнам и Камбоджа были проиграны коммунистам?

Ответ приоткрылся мне, когда в первый же год жизни в Америке я познакомился с ветераном Вьетнамской войны, Кеном Н. Его история врезалась мне в память надолго.

РАССКАЗ КЕНА H.

В боях я почти не участвовал, служил механиком по ремонту вертолётов. И подружился там с вьетнамцем по имени Сай Ди Мин. Звал его просто Сай. Есть в этом народе особое очарование, недаром столько наших солдат женились на вьетнамках. А мой Сай был такой отзывчивый – чистый камертон. Хотя простой парень, из крестьян. Дружили мы с ним и работали бок о бок почти год. И вдруг однажды утром появляется он печальный-печальный и говорит: «Пришёл проститься с тобой, Кен, не мог уйти просто так». – «Уйти? Куда? Что случилось?» – «Должен вступить в армию красных». – «Как?! Ты же вьетконговцев так ненавидишь!» – «Ничего не могу поделать. Они вербуют так, что увернуться нельзя». И тут он мне рассказал страшную историю, которые случались там тысячу раз, в каждой южновьетнамской деревне, и о которых наши телевизоры и газеты и радио ничего и никогда нам не сообщали.

«…Они пришли в мою деревню две недели назад. Пятеро вооружённых. Выстроили всех на площади. Мужчин – в один ряд, женщин и детей – в другой. Сначала пошли вдоль ряда мужчин. "Кто староста?" – "Я". Бах, бах! Староста лежит на земле. Следующему в ряду: "Теперь ты будешь староста. Отвечаешь за остальных головой". Идут дальше. "Записываешься во Вьетконг?" – "У меня жена, трое детей, старуха-мать…" Бах-бах! Следующему: "Записываешься во Вьетконг?" Ну кто тут посмеет сказать" нет"?

Потом со списками, взятыми из сельской конторы, идут вдоль ряда женщин. "Имя? Фамилия? Так, у тебя муж – сын – брат – предатель, служит американским агрессорам. Передай ему: если через месяц не вступит во Вьетконг – и ты, и все твои дети мертвы". Воттак они пополняют свои ряды. Какя могу не подчиниться, обречь на смерть свою жену и маленького сына? Вошли в деревню пятеро, вышел отряд в тридцать человек. Да нас ещё – вынужденных перебежчиков – добавится столько же».

…Выслушал я рассказ Сая, всему сразу поверил. И понял: «Нет, нам их не победить». Сай и такие, как он, способны на любовь, способны на жалость. А враги их вырвались из плена любви и стали сильнее. Ты можешь засыпать их бомбами, залить напалмом – им никого не жалко. Ни чужих, ни своих. Американцы говорят: «Сражайтесь на нашей стороне, и у вас будет свобода и процветание». Вьетконговцы говорят: «Вступайте в наши ряды, а то всадим пулю вашему ребёнку в голову». За кем пойдёт бедный вьетнамец? Ясно, за кем. Поэтому красные там непобедимы.

Южным вьетнамцам противостоял враг совершенно безжалостный, а американские союзники постоянно хватали их за руки, требовали «соблюдения прав человека» во внутренней политике, выполнения условий зыбких перемирий. Полковник Оливер Норт с горечью вспоминает, что в 1968 году ему и его солдатам запрещалось входить в так называемую «демилитаризованную зону» или пересекать границу с соседним Лаосом. Диверсионные группы северных вьетнамцев, конечно, не считались с этими тонкостями, совершали свои нападения и исчезали за запретной для американцев чертой. Морским пехотинцам также было запрещено первым стрелять по приближающимся диверсантам – только отвечать огнём на огонь.

С какого-то момента американцам пришлось прибегать к тактике, использовавшейся англичанами в войне с бурами в начале века. Так называемое «умиротворение» состояло в том, что жителей деревни перевозили в огороженные поселения, дома сжигали, скот и зерно уничтожали. «К 1968 году такой операции подверглись 70 % деревень в провинции Кванг Нгай», – свидетельствует генерал Колин Пауэлл.

Высоколобые стратеги и тактики, сидевшие в Пентагоне, понятия не имели о том, что такое война в джунглях с невидимым противником. Зато их суперрациональные умы могли утолять свою страсть к регламентированию, составляя подробные списки того, что американский солдат обязан иметь в своём рюкзаке, отправляясь в очередной патрульный дозор. Сапёрная лопатка, гамак, надувной матрас, пончо, 15 обойм к винтовке М-16, шесть ручных гранат, четыре фляжки с водой, полдюжины банок консервов, миномётный снаряд, мешок с пластиковой взрывчаткой, лекарства, санитарный пакет и ещё десятки других полезных предметов, включая нитки с иголками, рыболовные крючки, лезвия для бритвы и т. д. Общий вес достигал 80 фунтов. И с этим грузом солдат должен был продираться сквозь заросли и лианы, а потом вступать в бой с неожиданно нападавшим врагом.

Впрочем, настоящие бои, когда можно было увидеть противника и открыть по нему огонь, случались редко. «Враг был везде и нигде, но, казалось, имел неиссякаемый приток подкреплений. Американские пехотинцы много раз проявляли отвагу в случавшихся стычках, однако им редко доводилось увидеть нападавших на них вьетконговцев. Они несли потери, в основном, от огня снайперов и подложенных мин».

Если у вьетконговцев не хватало противопехотных мин, присылаемых из СССР, они устанавливали на тропинках в джунглях нехитрые западни-ловушки: в вырытой ямке вколачивали стальной заточенный штырь и маскировали его сверху ветками и травой. Именно таким штырём был ранен в 1963 году лейтенант Колин Пауэлл – будущий начальник объединённых штабов Американских вооружённых сил. Думается, именно вес его рюкзака сыграл свою роль в том, что штырь пробил подошву сапога и ступню насквозь.

Похоже, оснащение американского пехотинца осталось без изменений и 50 лет спустя. Когда в хронике показывают солдат, идущих по иракской пустыне или в афганских горах, они так же сгибаются под тяжестью огромных заплечных мешков. Но ещё тяжелее на них давят правила ведения боя, за нарушение которых можно легко попасть под трибунал. Как и во Вьетнаме, любой афганский пастух или иракский крестьянин может внезапно извлечь из-под халата «Калашников» и открыть огонь. Ты же должен прилагать все усилия к тому, чтобы твои ответные пули не попали в мирных жителей.

Вьетнамская война оставила в народном сознании тяжёлые воспоминания, считается тёмным пятном и позорным поражением США. Однако она предстанет в другом свете, если смотреть на неё как на этап сорокалетней войны с мировым коммунизмом (1950–1990). С 1963 по 1973 год вся военная помощь Москвы поглощалась исключительно Ханоем, не было излишка, который позволил бы расширить коммунистический блок в других точках планеты. Но как только было заключено перемирие с Северным Вьетнамом в начале 1973 года, всё пошло по-другому.

Уже осенью того же года советские ракеты земля-воздух, переброшенные в Египет, сбивали израильские самолёты над Синаем во время войны Судного дня.

1975 год. Красные кхмеры захватывают власть в Камбодже, начинается террор Пол Пота. Корпус в 25 тысяч кубинских солдат прибывает в Анголу и принимает участие в гражданской войне, поддерживая прокоммунистические силы вплоть до 1991 года.

1976. Палестинцы начинают гражданскую войну в Ливане, сирийцы на советских танках входят в Бейрут.

1977. В Эфиопии марксист-ленинец Менгисту Хайли Мариам с помощью советского оружия и 15-тысячного корпуса кубинцев ведёт красный террор и войны с соседями.

1978. В зону советского и кубинского влияния попадает Южный Йемен.

1979. В Никарагуа сандинисты, свергнув диктатора Сомозу, начинают получать потоки оружия из СССР и Кубы. Советы вторгаются в Афганистан.

1980. Коммунистические повстанцы в Эл Сальвадоре получают советское оружие через Никарагуа и начинают гражданскую войну. В Перу под красным знаменем с серпом и молотом начинает действовать движение «Сияющий путь».

1981. Марксистский лидер Гренады Морис Бишоп с помощью кубинцев начинает строить новый аэропорт, в котором могли бы приземляться тяжёлые транспортные самолёты.

Поэтому Вьетнамскую войну можно оценивать и как некие Фермопилы, в которых американская армия успешно удерживала коммунистическую экспансию в течение десяти лет.

Вот уже полвека американские политики взваливают на армию непосильное требование «гуманно обращаться с противником». В 1983 году часовой у американских казарм в Бейруте не имел права открыть огонь по неизвестному грузовику, мчавшемуся к воротам казарм, что стоило жизни 230 американских и французских солдат. И в Сомали в 1993 году в уличных боях с местными повстанцами американцам было запрещено использовать артиллерию. И в 2000-м в порту Адена (Йемен), если бы моряки эсминца «Коль» встретили огнём неизвестную моторку, приближавшуюся к кораблю, они могли бы пойти под суд за нарушение «правил ведения боя».

Рациональный ум может создать эсминец, авианосец, баллистическую ракету, атомную бомбу. Но он не может вписать в свою картину мира то, что противостоит ему сегодня: иррационального воина-самоубийцу. Чем вы можете пригрозить, чем вы можете испугать человека, обвязавшегося взрывчаткой и входящего в вашу церковь, синагогу, школу, посольство, парламент? Чтобы победить озверевшего, его противнику придётся опуститься на тот же уровень, то есть применять средства, несовместимые с идеалами справедливости и гуманизма. Отсюда и возникла тупиковая ситуация, в которой оказались сегодня вооружённые силы США.

Впервые им довелось столкнуться с армией самоубийц летом 1945 года. Сотни японских пилотов-камикадзе нанесли тяжёлые потери американскому флоту. В случае высадки на территорию Японии живыми бомбами сделались бы мирные жители, включая женщин и стариков, как это происходит сегодня в Афганистане, Ираке, Нигерии, Йемене, Иерусалиме. Атомная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки, конечно, и была тем зверским актом, который спас жизни сотен тысяч американских солдат. Но сегодня такое решение было бы немыслимым.

После развала советского блока в 1991 году расклад военных сил в мире изменился в корне. Исчезла угроза термоядерной войны между двумя супердержавами. Исчезли стимулы к тому, чтобы вести себя сдержанно и осмотрительно в международных конфликтах. Соблазн поспешных силовых решений всё нарастал и в 1999 году разразился грубейшим нарушением международного права: бомбёжками Сербии.

Объединённые силы Запада заявили независимому государству, что они считают прогресс демократии в нём недостаточным. Они потребовали от Югославии проведения референдума в Косове. Учитывая тот факт, что 90 % населения этой области были этническими албанцами, референдум означал отделение Косова от Югославии. То есть от страны потребовали просто так отдать пятую часть своей территории. Требование мало чем отличалось от требований Гитлера к Чехословакии в отношении су-детских немцев. Даже если бы на месте Милошевича был какой-нибудь гуманный и разумный лидер, он не мог бы принять подобный ультиматум. Не Милошевич развязал в очередной раз вековую вражду, не он зажёг пожар. Зажгли его страстные поклонники демократии, вооружённые новейшими бомбами, ракетами, авианосцами, истребителями.

Зверские бомбёжки беззащитной Югославии не могли достигнуть ни одной из тех целей, которые якобы ставил перед собой демократический Запад. Они не могли остановить резню, начатую сербскими националистами на территории Косова. Они не могли лишить власти «злодея» Милошевича. Они не могли способствовать демократизации Югославии. И главное, они не могли создать независимое демократическое государство на территории Косова, ибо албанцы, живущие на этой территории, не имеют никакого опыта политического самоуправления, не имеют независимой хозяйственно-экономической структуры, не имеют уверенности в том, что полные ненависти сербы не вернутся в эти края немедленно после ухода войск ООН.

Единственный результат этой беспрецедентной агрессии против независимого государства, ничем не нарушившего нормы международного права, свёлся к тому, что немедленно подняли головы радикалы-сепаратисты во всём мире. Бомбы еще падали на Белград, когда возобновили военные действия против индонезийских войск сепаратисты Восточного Тимора. Застопорился мирный процесс в Северной Ирландии. И, возможно, не без оглядки на Косово снова подняли голову борцы за самостийную Чечню. «Посмотрите, чего добились албанцы! Могущественный Запад бомбит их вековых врагов. Нельзя упускать такой момент!»

Международное право – детище XX века. Это ещё младенец в колыбели. И бомбёжки Югославии нанесли ему тяжелейшую рану. Борясь с «варварством», гуманный Запад загнал себя в моральный и политический тупик. Что мы будем теперь делать с курдами Турции, тамилами Шри-Ланки, сикхами Индии, индейцами Мексики, палестинцами Израиля? Бомбить Анкару, Коломбо, Дели, Мехико, Иерусалим?

Вот уже почти тридцать лет против Америки ведётся необъявленная война. Её солдат взрывают в Ливане и Германии, убивают в Сомали и Саудовской Аравии. Её посольства взлетают на воздух в Кении и Танзании. Её военный корабль торпедируют в Йеменском порту, и вдовы погибших моряков не знают, как объяснить детям, кто убил их отцов. Наконец, враг наносит удар по Манхэтте-ну, и в огне гибнет больше американцев, чем их погибло 60 лет назад в Перл Харборе.

Но враг по-прежнему объявляется неизвестным и невидимым. При этом миллионы людей в разных странах мира маршируют по улицам своих городов, скандируя: «Смерть Америке!» Они не кричат «смерть Франции» или «Испании» или «Швеции». Нет, именно Америка является объектом их открытой ненависти. В газетах этих городов прославляются «герои», погибшие в борьбе против Америки, новых бойцов призывают отдать свои жизни в священной войне, идёт сбор денег на военные нужды.

Американские политики сегодня готовы на словах признать, что страна находится в состоянии войны, но – с большими оговорками. Ведь война – это то, что может происходить только между государствами. И мы будем вести её с соблюдением всех пунктов Гаагской конвенции. А если перед нами нет враждебного государства, войны быть не может. Нападения на наших граждан, гибель наших солдат мы будем по-прежнему называть преступлениями отдельных фанатиков и экстремистских группировок. И на деньги налогоплательщиков будем разыскивать преступников по всему свету. А потом судить их с соблюдением всех норм нашего судопроизводства. А потом содержать в наших тюрьмах. И ждать, когда следующая группа террористов захватит гражданский самолёт и потребует освобождения заключённых «героев». Не отпустите? Тогда мы врезаемся в атомный реактор. Предпочтительно – в тот, что расположен поближе к населённым пунктам.

Трагедия 11 сентября потрясла всю страну. Но вряд ли вы найдёте хоть одного американца, чьи взгляды изменились при виде рушащихся небоскрёбов Торгового центра. Каждый только укрепился в своих политических пристрастиях. И эти пристрастия, при всём их многообразии, распадаются на две основные группы: «миротворцев» и «оборонцев».

В 1938 году британский премьер-министр Чемберлен вернулся из Мюнхена, размахивая листком бумаги, подписанным самим Гитлером.

Я привёз вам мир! – объявил он, сходя по трапу самолёта.

И Англия ликовала. «Миротворец» Чемберлен опять победил «оборонца» Черчилля. Как и большинство сегодняшних американцев, большинство тогдашних англичан верило, что война – такое ужасное дело, что она должна быть одинаково ненавистна всем людям. Что боевые действия начинаются только там, где какой-то народ был угнетаем, притеснён, ограблен, обижен, оскорблён. «Если мы отдадим Гитлеру чешские Судеты (жалко нам, что ли?), у него просто не останется разумных поводов начинать войну», – повторяли сторонники Чемберлена вслед за своим лидером.

Та же логика доминирует в чемберленовских умах и сегодня.

«Если израильтяне позволят палестинцам образовать независимое государство на Западном берегу, а македонцы дадут равные права албанскому меньшинству, а британцы уступят ирландским католикам Белфаст, а мексиканцы перестанут притеснять индейцев чиаппу, цейлонцы – тамилов, индонезийцы – восточных тиморцев, а Испания, Россия, Грузия, Турция согласятся на создание независимой Басконии, Чечни, Абхазии, Курдистана, на земле очень скоро воцарится абсолютный мир», – убеждают нас сегодня «миротворцы». И гибель тысяч соотечественников под развалинами Торгового центра для них – лишь новое подтверждение их правоты. «Вот что вы натворили своей близорукой и жестокой политикой! – говорят они своим политическим противникам. – Не слушались нас – теперь расхлёбывайте эту кровавую кашу. И ждите повторения!»

Тот факт, что в любом народе, в любом человеческом сообществе вы можете найти людей, способных наслаждаться самовластием, насилием, подавлением ближнего, к рассмотрению не принимается. И то, что это решительное меньшинство, сплочённое единодушием общей страсти, легко захватывает власть над миролюбивым большинством, разумному и благонамеренному человеку каждый раз представляется случайностью, отклонением от некой «нормы», которую он так уютно лелеял в своих мечтах. Когда «оборонцы» (если им разрешают открыть рот) пытаются напомнить своим идейным противникам все кровавые примеры недавнего прошлого – от мафии, берущей под свой контроль профсоюз, до большевиков и нацистов, захватывающих верховную власть в государстве, – «миротворцы» в ответ уверенно перечисляют очередные «ошибки» правителей, которые, дескать, и привели к этим печальным явлениям. «Слушались бы нас – и ничего подобного бы не случилось!»

Когда умелый янки из Хартфорда, что в штате Коннектикут, оказался в государстве короля Артура, он научил тамошних жителей множеству полезных вещей: ездить на велосипеде, изготавливать ружья и пистолеты, посылать телеграммы, говорить по телефону. И лишь одну сугубо американскую вещь он не пытался навязать им: демократический способ правления. Видимо, чувствовал, что ни рыцари, ни сам король Артур, ни злой чародей Мерлин, ни добрый поварёнок Кларенс не смогут оценить по достоинству это политическое устройство.

Сто лет спустя всё изменилось.

Демократию будут навязывать народам, не знающим ещё колеса. Если какой-то американский политический деятель посмеет вслух сказать, что не всякий народ и не на каждом этапе своего развития способен ввести такой сложный способ правления, его политическая карьера будет кончена. Демократия – это святое. Это венец творения. Гегель думал, что история нашла своё блистательное завершение в прусской монархии XIX века. Сегодня его последователь философ Фрэнсис Фукуяма объяснил нам, что история закончилась демократией. Нет нужды искать дальше. Идеальное политическое устройство найдено. Каждый народ может взять его и ввинтить у себя, как электрическую лампочку. А то, что кровавые политические раздоры продолжают бушевать в десятках государств, объявлявших себя демократическими, это случайные отголоски прошлого, происки злых властолюбцев, результат невежества и неосведомлённости.

XXI век начался с того, что американской армии было поручено построить демократию в Афганистане и Ираке. Взятие Кабула и Багдада, свержение злых талибов и кровавого Саддама Хусейна считались достаточной предпосылкой для этого святого дела. Советники, знавшие эти страны и их многоплемённое население, предупреждали, что стихия хаоса и насилий выплеснется неудержимо, – их не хотели слушать. Когда президенту Бушу-младшему сказали, что в Ираке наверняка начнётся гражданская война между шиитами и суннитами, он спросил: «А кто это такие?».

Американские лидеры не хотели замечать простого факта: не было такой нации – иракцы. Была свирепая диктатура Саддама Хуссейна, который во главе партии Баас сумел воспользоваться вакуумом власти, возникшим после свержения монархии (1958) и серии военных переворотов, и зверскими методами подчинить своему контролю самые разные этнические и религиозные группы: шиитов, суннитов, курдов, туркменов, христиан. Когда американцы свергли его (2003), вакуум власти возник снова. Какое-то время население ждало, чтобы победители взяли на себя роль правителей и обеспечили социальный порядок в стране.

Увы, этого не произошло. Профессора американских генералов в военных академиях учили их, что после свержения тиранов демократия в стране устанавливается сама собой с такой же неизбежностью, с какой груша падает тяжёлым концом вниз. Командование даже не выставило охрану у важнейших научных и культурных центров в Багдаде и других городах. Немедленно начался повальный грабёж художественных сокровищ Национального музея, библиотек, государственных архивов. Была также разграблена лаборатория, в которой хранились образцы опаснейших бацилл: чумы, холеры, вирусов полно и СПИДа. В течение лета 2003-го кто-то вывез из подземных складов десятки тонн взрывчатых веществ RDX и H MX.

Вторжения американских войск в мусульманские страны, естественно, порождают волну «мстителей», не связанных напрямую с террористическими организациями. Так как мусульманам не запрещается служить в американской армии, они оказываются в непосредственной близости к «врагам», не подозревающим об опасности.

5 ноября 2009 года в Форте Худ (Техас) майор Нидал Малик Хасан, числившийся психиатром в дислоцированной там военной части, с криком «Аллах Велик!» открыл огонь по своим «пациентам», убив 13 и ранив 29 военнослужащих. И этот случай был далеко не одиночным. Спрашивается, «почему командование форта не уволило майора Хасана, чьи радикальные взгляды были хорошо известны? Оказывается, иметь в своих рядах мусульманина-психиатра казалось вышестоящим важным свидетельством того, что и они следуют государственной политике введения мультикультурализма».

Кровавые уроки не идут американским лидерам впрок. При президенте Обаме объектами крестоносцев демократии стали ливийский тиран Каддафи и сирийский диктатор Асад. Сенатор Маккейн призывал бомбить Дамаск, приземлялся в Триполи, где тряс руки мусульманским джихадистам, называл их героями, сражающимися за свободу. С помощью американских и британских бомбардировок Каддафи был свергнут и убит, страна, как и положено, погрузилась в гражданскую войну.

От рук «геройских борцов за свободу» вскоре погиб американский посол в Ливии. Из-под кровавого тумана стали долетать известия об убийствах работников Красного Креста, о взрывах нефтехранилищ, о гибели в волнах Средиземного моря сотен беглецов, пытающихся спастись от власти «героев». Но сенатору Маккейну было не до них: он уже был в Киеве, на Майдане, жал руки «героям», свергающим «тирана» Януковича (между прочим, демократически избранного президента). Конечно, с теми же последствиями для Украины, что и в Югославии, Афганистане, Ираке, Ливии: кровавый хаос, беззаконие, гражданская война, распад страны.

В книге Боба Вудворда «Войны Обамы» подробно описаны совещания, которые новоизбранный президент проводил со своими советниками и министрами летом 2009 года. Положение в Афганистане всем внушало уныние. Атаки террористов продолжаются. Часто в них участвуют люди, одетые в форму афганской армии. Полиция бездействует, половина полицейских – неграмотны. Являются на службу только за зарплатой. Огромные территории в провинции находятся под контролем талибов, которые получают сотни миллионов долларов от продажи выращиваемого там опиумного мака. Военные просили увеличить контингент американских войск в стране, Обама, обещавший в предвыборной кампании сокращение военного присутствия, упирался.

В какой-то момент участники совещания попытались сформулировать цели, которые Америка преследует в Афганистане. Согласились, что необходимо помогать экономическому развитию страны, улучшать образование и здравоохранение. Не допустить к власти Талибан, искоренять коррупцию и «Аль-Каиду». А может быть, следует найти замену многолетнему президенту Карзаю, часто проявляющему равнодушие к ценностям демократического катехизиса? И только министр обороны, Роберт Гейтс, осторожно предложил:

– А может быть, нам пора убрать из списка наших целей установление демократии во всех странах?

Наступила неловкая пауза – будто он сказал какую-то непристойность или испортил воздух. И вскоре все вернулись к вопросам, поддающимся привычно-рациональному вычислению: 40 тысяч? А может быть, хватит и двадцати? Или хотя бы тридцати?

Борцы за демократию во всём мире любят приводить примеры успешного перехода к парламентскому правлению таких традиционно монархических стран, как Германия, Италия, Япония. Но они забывают, что уже в XIX веке все три управлялись не силой, а законами, выпускаемыми кабинетами министров за подписью монарха. У этих народов был накоплен огромный опыт жизни в правовом государстве. После Второй мировой войны победители смогли опереться на этот опыт и построить демократическую структуру, используя в качестве верховной власти оккупационные войска.

Ни в Афганистане, ни в Ираке, ни в Газе такого опыта не было. Мало того: победители отказались взять на себя роль капитана корабля. Если вы уклоняетесь от этой роли, вы неизбежно получите вакуум власти, который вскоре заполнит «Аль-Каида», талибы, ХАМАС или ИГИЛ – «Исламское государство Ирака и Леванта» (организация запрещена на территории России). Но принять эту простую истину идолопоклонник демократии не согласится никогда. Ведь это получилось бы по сути правление военной хунты! А отсюда один шаг и до возвращения колониализма! Нет уж, мы лучше будем вооружать нашу армию новейшими ракетами и дронами, которые, как молнии Юпитера, смогут поражать с неба всех новоявленных Аттил, Чингисханов, Тамерланов, бин Ладенов.

Войны в Корее и Вьетнаме велись для достижения благой цели: сдержать распространение коммунистического деспотизма в мире. Но эта цель была достижима, и после десятилетий борьбы поставленная задача была успешно выполнена.

Войны в Косово, Афганистане, Ираке тоже велись из благих намерений: учредить в этих странах демократический способ правления. Но эта цель была недостижима, ибо народы этих стран не имели никакого опыта жизни под властью права. Дальнозоркие предупреждали об этом близоруких многократно, красноречиво, убедительно – но тщетно.

 

Часть вторая

Кто

 

11

Стражник

В течение XIX века ключевой фигурой в охране закона и порядка в США был избираемый шериф, имевший вооружённых помощников. Любое преступление должно было рассматриваться судами того штата, где оно было совершено. Но в начале XX века произошли изменения, потребовавшие усложнения системы.

Организованная преступность могла раскидывать свою сеть от океана до океана, радикальные политические группировки тоже не считались с границами между штатами. Развитие автотранспорта и авиасообщения давало возможность злоумышленникам стремительно перемещаться и исчезать с места преступления. В связи с этим в 1908 году при Министерстве юстиции было создано Бюро расследований, превратившееся в 1920-е в ФБР. После Второй мировой войны разведывательные подразделения различных родов войск были объединены в ЦРУ – Центральное разведывательное управление. В систему охраны порядка также входят пограничный контроль, береговая охрана, таможенная служба. В случае массовых беспорядков губернатор штата может вызвать Национальную гвардию.

Казалось бы, такая многослойная защита от врагов должна только радовать законопослушных американцев. Но в них также традиционно живёт страх перед возможностью превратиться в полицейское государство, наподобие описанного Оруэллом в романе «1984». Поэтому все слои обороны от преступности подвергаются нападкам, критике, ограничениям со стороны прессы, юристов, законодателей. Стражам порядка предъявляется трудно выполнимое требование: «Да, защищайте нас, но так, чтобы не нарушать права человека, даже если этот человек вообразил, что у него есть право не считаться с требованиями закона».

Рассмотрим несколько наиболее характерных примеров того, как это происходит в реальности.

Полиция

20 декабря 2014 года в новостях сообщили об очередном преступлении в Бруклине: чернокожий мусульманин подошёл сзади к припаркованной полицейской машине и расстрелял из пистолета двух патрульных, сидевших в ней. Потом скрылся в метро и там покончил с собой.

Расследование показало, что он планировал эту акцию как возмездие за смерть Эрика Іарнера, погибшего осенью в результате потасовки с полицейскими на улице Штетин-Ай-ленда, что даже объявлял об этом в Интернете и что перед отъездом из Балтимора в Нью-Йорк он застрелил свою подружку. Сторонники идеи мультикультурализма могут найти в этой печальной истории слабое утешение: один из убитых патрульных был латиноамериканцем, другой – китайцем.

Нам следует напоминать себе об этих трагедиях каждый раз, когда действия полицейских вызывают у нас протест или раздражение. Ведь им действительно приходится жить готовыми к бессмысленной гибели каждый день. Разгул преступности в стране, где в руках рядовых граждан находятся миллионы ружей, пистолетов, автоматов, превращает стража порядка в удобную мишень для всякого накурившегося психопата или идейно-религиозного фанатика. Я также стараюсь не забывать о двух случаях, когда дорожные копы останавливали меня за превышение скорости, но, заглянув в старенький автомобиль и увидев там небогатую семью с ребёнком, только пожурили и отпустили без штрафа.

С другой стороны, работа полицейского постоянно заставляет его соприкасаться с преступным миром. Со временем он свыкается с нормами и порядками в этом мире, в какой-то мере начинает копировать их в своём поведении. В американских фильмах и романах тысячи раз всплывает фигура стража порядка, вступившего в симбиоз с гангстерами, оказывающего им услуги и поблажки, получающего взамен деньги, льготы, а порой и гарантию собственной безопасности. Крайне редко товарищи по подразделению захотят выдать его – они знают, что и их послужной список содержит не одно нарушение устава. Соблюдение лояльности, покрывание друг друга делается в какой-то мере делом чести. Только если случается громкое преступление и начинается серьёзное расследование, на свет может выплыть подлинная картина взаимоотношений полиции с преступными элементами.

Ярким примером этого может служить убийство Ли Харви Освальда профессиональным гангстером Джеком Руби, случившееся в Далласе 24 ноября 1963 года.

В глазах закона и Налогового управления Руби был владельцем двух ночных клубов со стриптизом. Официанткам в этих клубах было приказано бесплатно или с большой скидкой подавать заглянувшим на огонёк полицейским чего бы они ни пожелали, включая крепкие напитки. Есть свидетельства, что стражи закона имели к своим услугам также и дам, выступавших там. Когда одна из танцовщиц хотела пожаловаться на побои, опытный знакомый отсоветовал ей, сказав: «Руби имеет столько материалов на Далласскую полицию, что она и не подумает обратить внимание на такую пустяковую жалобу».

Однажды Руби избил своего служащего кастетом так сильно, что свидетели вызвали полицию. Она приехала и арестовала избитого. Всего за время пребывания в Техасе Руби арестовывали восемь раз, из них два раза – за незаконное хранение оружия. Шесть раз обвинение снималось, два раза он заплатил пустяковый штраф.

Всё это попустительство полиции прошло бы никем не замеченным, как оно проходит в сотнях американских городов, если бы не громкое тройное убийство в ноябре 1963-го. Тут уж полицейское управление кинулось спасать честь мундира любой ценой. Вся страна и весь мир хотели узнать, что представляет из себя человек, застреливший предполагаемого убийцу президента Кеннеди. Следователи и журналисты засыпали полицейских вопросами: кто он такой? Был ли знаком с Освальдом? Как он проник в охраняемый гараж, где готовилась перевозка арестованного? Как смог приблизиться к своей жертве и всадить пулю в живот?

Ни один из далласских стражей порядка не признался, что видел всеобщего дружка, Джека Руби, в здании полицейского управления и 22, и 23, и 24 ноября. Его присутствие там было зафиксировано только фото– и кинокамерами журналистов. Ответы полицейских были сбивчивыми и противоречивыми: не знаю, не видел, не помню, не знаком.

Убийство президента Кеннеди произошло на Дэйли-плаза в 12:30, а сорок минут спустя на окраине Далласа Освальд застрелил полицейского Типпита. Спрашивается: что делал патрульный Типпит в своей машине на пустынной улице, когда эфир был заполнен призывами радиодиспетчера всем мчаться к месту убийства президента? Не поджидал ли он там убегающего Освальда по поручению своего близкого друга, Джека Руби? Не было ли ему поручено устранить опасного свидетеля, который примчится туда, чтобы забрать обещанную ему для бегства красную машину? Ведь если бы Типпит сумел извлечь свой пистолет на секунду раньше Освальда, Руби не пришлось бы убивать того два дня спустя на глазах у всего света. Тогда бы задуманный сценарий убийства президента сработал отлично – ни у кого бы не возникло даже мыслей о заговоре. Да, психопат пытался скрыться с места преступления, был остановлен и убит бдительным полицейским – всё, дело закрыто.

Комиссия Уоррена затребовала у полицейского управления транскрипты радиопереговоров полицейских с диспетчером. Были представлены три различные версии с таким количеством подчисток и несообразностей, что следователям Комиссии пришлось витиевато объяснять и замазывать их в окончательном отчёте.

Взаимоотношения полиции и преступника всегда привлекали обострённое внимание защитников «прав человека». В какой-то момент благонамеренные в высших эшелонах американской юстиции задумались: «Конечно, пятая поправка к Конституции, дающая обвиняемому право не свидетельствовать против себя на суде, – прекрасная вещь. Но что случится, если полиция арестует человека, не знающего об этом конституционном праве? И он, по незнанию, сознается в преступлении или другим образом выдаст себя? Нет, мы не должны этого допускать!»

И в 1966 году Верховный суд США постановил: «При аресте подозреваемого полиция обязана объявить ему, что он имеет право не отвечать на вопросы, что имеет право нанять адвоката, а если это ему не по средствам, адвокат будет предоставлен бесплатно». Если же такое предупреждение не будет зачитано, это может служить основанием для снятия обвинения.

Решение было принято пятью голосами против четырёх. Один из несогласных, судья Джон Харлан, писал: «Наш суд всё добавляет и добавляет новые этажи к храму Конституции, забывая, что после какой-то очередной добавки храм может рухнуть». Другой несогласный, судья Байрон Уайт, выразил нежелание разделить с остальными ответственность за волну преступлений, которая добавится в результате введения этого правила. «Во множестве случаев суды будут выпускать на свободу убийц и насильников, которые станут совершать новые злодеяния».

Новый закон получил название «Правило Миранды», по имени Эрнесто Миранды, судимого в Аризоне за похищение и изнасилование восемнадцатилетней девушки. На допросе он признался в содеянном и подписал протокол, в котором были слова «подписываю добровольно, без всякого принуждения». Однако Верховный суд отменил обвинительный приговор суда на том основании, что подсудимый не знал о своём праве на адвоката. Миранду судили заново и дали срок от 20 до 30 лет. Он отсидел только пять и был выпущен условно. Статус знаменитости дал ему возможность подрабатывать: полицейские приносили ему карточки с текстом обязательного предупреждения, и за небольшую плату он надписывал их. Увы, четыре года спустя его зарезали в пьяной драке в баре. Главный подозреваемый воспользовался своим правом молчать, и его отпустили за неимением улик и свидетелей.

Как выпускали с тех пор и сотни тысяч других опасных преступников, поднаторевших в отыскивании лазеек в храме американского Правосудия.

В угоду страсти рационального ума к бесконечному регламентированию «Правило Миранды» стремительно стало обрастать поправками, уточнениями, ограничениями. Что делать, если подозреваемый не знает английского? Ждать приезда переводчика? А если подозреваемый пьян или под наркотиком? Например, в какой момент должны были начать декламировать «Миранду» полицейские, задержавшие в Лос-Анджелесе грабителя Родни Кинга, удиравшего от них на автомобиле со скоростью сто миль в час, а потом вступившего с ними в драку?

Этот молодой негр уже отсидел год в тюрьме за ограбление корейского магазина, был выпущен условно, и ему страшно не хотелось возвращаться в камеру за быструю езду в пьяном виде. Его можно понять. Полицейские гнались за ним по улицам, рискуя своей жизнью и жизнью прохожих, но это отнюдь не оправдывает их дальнейшего поведения.

Разве нельзя было спокойно объяснить беглецу, что накидываться на восьмерых стражей закона, пытающихся надеть на тебя наручники, – дело неразумное и безнадёжное? Разве не могли они хором прочесть ему «Правило Миранды»? Вместо того, чтобы негуманно пускать в дело пинки и дубинки?

И надо же, чтобы избиение происходило рядом с домом, на балконе которого один из жителей коротал вечер с кинокамерой в руках. И вся сцена оказалась у него на плёнке. И жестокость полицейских была показана на миллионах экранов телевизоров по всей стране множество раз.

Их отдали под суд, но присяжные вынесли оправдательный приговор.

Конечно, добрый город Лос-Анджелес не мог стерпеть подобной несправедливости.

Он ответил на неё знаменитым бунтом 1992 года.

Результат: 53 погибших, 2 383 раненых, больше семи тысяч пожаров, разгром 3100 лавок и контор и около миллиарда убытков.

Полиция вынуждена была пускаться на разные уловки, чтобы сделать борьбу с преступностью более эффективенной. В Нью-Йорке один за другим на посту мэра оказались два разумных и энергичных политика: Руди Джулиани и Майкл Блумберг, которым удалось сократить число убийств в городе вдвое. Достигнуто это было довольно простыми мерами. Полицейским было разрешено задерживать даже мелких нарушителей порядка, тех, кто раскрашивал стены домов, перепрыгивал через турникеты на входе в метро, мочился в телефонных будках. Эта тактика принесла неожиданно богатый улов: мелкие нарушения часто совершали люди, разыскиваемые за более серьёзные преступления. Видимо, любое беззаконие становилось для них чем-то вроде наркотика, без которого жизнь была не в радость.

Конституция США запрещает личный обыск без достаточных оснований. В нарушение этой статьи полиции Нью-Йорка было разрешено останавливать молодых людей, ведущих себя вызывающе, и проверять их на наличие оружия и наркотиков. Называлось это «остановить и обыскать» – stop-and-frisk. Зная о такой возможности, потенциальные преступники остерегались выходить на прогулку с пистолетом в кармане или ножом. Конечно, стычек с кровопролитием стало меньше.

Увы, 90 % останавливаемых оказались афро– или латиноамериканцами. Благонамеренные стали обвинять полицию в «профилировании задержанных по расовому признаку». Пропагандистская кампания набирала силу, и новый мэр, Ди Блазио (сам женатый на негритянке), первым делом запретил эту практику. Как знать: если бы она действовала в декабре 2014 года, может быть, опытный глаз стража порядка разглядел недобрые намерения мстителя из Балтимора, и двое патрульных остались бы живы.

В случае гибели правонарушителя от рук полицейских часто раздаются обвинения в том, что выпущено было слишком много пуль, когда хватило бы одной – ранить и обезопасить. Мало кому из благонамеренных доводилось участвовать в схватке, где твоя жизнь поставлена на карту и где забота о конституционных правах твоего противника отступает на задний план. Расследования реальных перестрелок показали, что даже на расстоянии в два метра половина пуль, вылетавших из пистолетов полицейских, не попадала в цель. На расстоянии в 20 метров число попаданий уменьшалось до 14 %.

Гуманный подход должен распространяться не только на американских граждан, но и на гостей из стран Третьего мира. Каждому, кто заявит, что он ищет политического убежища от преследований на родине, нужно дать возможность изложить свою историю перед судьёй, рассматривающим проблемы иммиграционного статуса.

В сентябре 1992 года в аэропорту Кеннеди появился человек, предъявивший иракский паспорт на имя Рамзи Юсуфа. Зоркая сотрудница паспортного контроля обратила внимание на то, что в его авиационном билете стояло другое имя. Она считала, что прилетевшего необходимо задержать, но начальник отклонил её рекомендацию, потому что иммиграционный центр был переполнен. Юсуфу предложили явиться через три месяца к судье, который рассмотрит его просьбу о политическом убежище.

У судьи иракский гость не появился, но стал активно посещать мечеть шейха Омара, где и навербовал себе сообщников, вместе с которыми организовал взрыв во Всемирном торговом центре 26 февраля 1993 года. Результат: шестеро погибших, тысяча пострадавших, ущерб на полмиллиарда долларов. Но сам Юсуф в день взрыва спокойно улетел из Нью-Йорка. До отлёта он успел увидеть дымящееся здание и был разочарован: заговорщики надеялись, что одна башня рухнет на другую и они обе превратятся в развалины.

Тут мы вплотную приблизились ко второй линии американской обороны против нарушителей спокойствия и порядка.

ФБР

Эта организация возникла при президенте Теодоре Рузвельте в 1908 году, вопреки мощному противодействию Конгресса, опасавшегося возникновения секретной полиции в Америке. Однако разгул политического террора анархистов и шпионаж против США в годы Первой мировой войны сделали необходимым создание мощной структуры, способной противодействовать проискам врагов. Используя «Акт о шпионаже» (1917), Бюро арестовывало политических радикалов и живших в стране немцев, подслушивало разговоры, вскрывало почту, проводило секретные взломы и обыски.

В 1919 году двадцатичетырехлетний Эдгар Гувер возглавил тот отдел Бюро, который занимался борьбой с коммунистами. Люди, открыто объявлявшие своей целью уничтожение собственности и собственников во всём мире, сделались его главными врагами на всю жизнь. В 1924 году он был назначен директором ФБР и оставался на этом посту вплоть до своей смерти в 1972-м. Созданная им система слежки, составления чёрных списков и досье на тысячи «красных» и сочувствующих им, угрозы, шантаж, судебные преследования сыграли огромную роль в том, что коммунизм не обрёл в Америке таких силы и влияния, какими он пользовался во многих странах Европы.

Слежка велась не только за политическими радикалами, гангстерами и шпионами. В архивах ФБР имелись досье на многих видных политиков, включая конгрессменов, сенаторов, даже президентов. Знание интимных секретов заметных фигур давало Гуверу огромную власть над ними. Его осведомлённость была поразительной. Он знал, например, что у Элеанор Рузвельт был роман с молодым социалистом Джозефом Лэшем (председателем Союза американских студентов), а потом с её лечащим врачом Дэвидом Гуревичем. Что одна из возлюбленных Джона Кеннеди имела связи с восточно-германской разведкой, а другая, Джудит Кэмпбелл, одновременно одаривала своими ласками босса чикагской мафии, Сэма Джанкану.

Многие боялись и ненавидели директора ФБР, но ни один президент не решился уволить его с занимаемого поста. Особенно напряжённые отношения возникли у него с братьями Кеннеди. Роберт Кеннеди, занимая пост генерального прокурора, то есть министра юстиции, формально был начальником Гувера. Однако ему так и не удалось добиться послушности своего строптивого подчинённого. Генеральный прокурор считал главной задачей своего ведомства борьбу с организованной преступностью и со сторонниками расовой сегрегации. Гувер же объявлял, что с мафией его Бюро практически покончило, а следует все силы направлять на противодействие красным и чёрным радикалам. Хранившееся у него досье на Мартина Лютера Кинга распухало от месяца к месяцу, к нему добавлялись транскрипты тайных совещаний, подслушанных телефонных разговоров, магнитофонных записей гулянок в номерах отелей с обильной выпивкой и покладистыми дамами.

Убийство Джона Кеннеди, казалось бы, должно было лечь тёмным пятном на репутацию ФБР, проморгавшего преступление такого масштаба. Но этого не случилось. Новый президент, Линдон Джонсон, нашёл в лице Гувера надёжного союзника на все годы, что он находился у власти. Их сближало то, что они оба ненавидели Роберта Кеннеди. Но главное: с самого начала перед обоими стояла задача доказать американцам и всему миру, что Освальд был убийцей-одиночкой, а не маленьким звеном большого заговора.

Уже через две недели после Далласской трагедии ФБР состряпало подробный отчёт о расследовании, содержавший описание короткой жизни бывшего морского пехотинца, его пребывание в СССР в Г959-Г962 годах, визиты в кубинское и советское посольство в Мехико-сити осенью Г963-го, протоколы допросов его вдовы, Марины Прусаковой-Освальд, показания далласской полиции о гибели патрульного Типпита и многое другое. Вывод: психопат с коммунистическим уклоном действовал сам по себе, от таких непредсказуемых типов не может защитить даже самая совершенная полицейская сеть.

У президента Джонсона были свои причины отвергать версию заговора. Он знал, что администрация Кеннеди подсылала убийц к Фиделю Кастро, что тот обнаружил это и, скорее всего, в целях самозащиты нанёс опережающий удар, заплатив мафии за убийство президента. Если бы это выплыло на свет, разразился бы скандал такого масштаба, что демократическая партия утратила бы на десятилетия надежду увидеть своего кандидата в Белом доме. Не говоря уже о возможности термоядерной войны с СССР из-за Кубы, угроза которой была так близка всего год назад.

Сенсационное тройное убийство поставило перед Джонсоном и Гувером ту же задачу, перед которой оказалась полиция Далласа: спасать честь мундира.

Для Джонсона и созданной им комиссии Уоррена главным препятствием к достижению их цели стала выплывшая на свет любительская кинолента, сделанная далласским жителем Абрамом Запрудером. Она запечатлела проезд президентского лимузина по Дейли-плаза во время выстрелов. Анализ кадров ясно показал, что выстрелы были произведены с разных сторон, а это уже доказывало наличие нескольких стрелков, то есть заговора.

Положение Гувера было ещё труднее. Выяснилось, что летом Г 963 года Освальд предложил Далласскому отделу ФБР стать их тайным осведомителем, был принят на эту роль и получал за свои услуги по 200 долларов в месяц. Этот приём очень часто используют профессиональные преступники и террористы, когда им предстоит важная операция. В случае провала они смогут объявить на суде, что действовали по приказу правоохранительных органов. Тот же Джек Руби перед поездкой в кастровскую Кубу в 1959 году для выкупа посаженных в лагерь крупных мафиозных боссов зачислился осведомителем ФБР. Теперь и Джонсону, и Гуверу пришлось приложить огромные усилия к тому, чтобы информация о сотрудничестве Освальда и Руби с государственной организацией не просочилась в окончательный отчёт комиссии Уоррена.

Споры по поводу расследования убийства Кеннеди только начали набирать силу, когда страну захлестнули другие бурные события: Вьетнамская война, борьба против сегрегации, террор «чёрных пантер», прокоммунистических группировок «везерменов», пуэрториканских националистов. ФБР вело борьбу с радикалами, мало считаясь с соблюдением законности. Сам Гувер признавался впоследствии: он прекрасно отдавал себе отчёт в том, что вскрывать почту американских граждан, устраивать тайные обыски в их квартирах и конторах, устанавливать там подслушивающие устройства было уголовно наказуемыми деяниями. Но он не видел возможности другими методами спасти страну от вулкана революции.

Не следует забывать, что и его врагами часто двигали «благие», по их понятиям, намерения. «Везермены» видели себя честными борцами за мир. Они объявляли в своей пропаганде: «Если вы не прекратите войну во Вьетнаме, мы будем убивать ваших конгрессменов, сенаторов, даже президентов». Их угрозы не были пустым звуком. Они взорвали бомбу в здании Капитолия в Вашингтоне (1971) и объявили, что это возмездие империалистам за вторжение в Лаос. Взрыв в Пентагоне (май, 1972) был местью за бомбёжки Ханоя. Всего на счету «везерменов» набралось тридцать восемь взрывов. Расследование их Федеральным бюро не привело ни к одному осуждению подозреваемых. Почему? Потому что в начале 1970-х Верховный суд (о, из самых лучших намерений!) запретил использовать на суде данные электронной слежки, проводившейся без разрешения судьи.

После смерти Гувера в 1972 году и Уотергейтского скандала деятельность ФБР была в огромной степени ограничена, почти парализована. Каждый агент знал, что за применение незаконных методов слежки он может быть арестован, судим, отправлен в тюрьму. На посту директора люди сменялись, но никто из них никогда не достиг такой власти и влияния, какими пользовался Гувер. Заняв президентское кресло, Билл Клинтон, по рекомендации своих советников, пригласил судью Луиса Фри, считавшегося образцом честности и проницательности, возглавить грозное учреждение. Тот согласился и, торжественно приняв присягу, начал – с чего? С того, что порвал всякие отношения с новоизбранным президентом и затеял многолетнее и дорогостоящее уголовное расследование его личной жизни и политической деятельности.

За восемь лет правления Клинтон разговаривал с назначенным им директором ФБР хорошо если пять-шесть раз. Но уволить человека, который занимается расследованием твоих подозрительных делишек – это был бы политический скандал такого же масштаба, как скандал, стоивший президентского кресла Никсону. Именно за годы правления Луиса Фри ФБР было доведено до того плачевного состояния, которое убедительно отражено в трагической книге Стивена Эмерсона «Американский джихад. Террористы, живущие среди нас». В ней описано, как умело мусульманский мир использует все лазейки, оставленные в американских законах и Конституции.

Вы отделили церкви от государства? Но мусульманская церковь не желает отделяться – она видит свой долг в том, чтобы господствовать над государством. И этот свой долг мечети выполняют страстно, изобретательно, неутомимо. Так как доходы религиозных учреждений не облагаются налогом, никто не может узнать, какие суммы собираются в виде пожертвований, сколько сотен миллионов течёт и течёт непрерывно из мечетей Европы и Америки на поддержку террористов Палестины, Алжира, Египта, Чечни, Афганистана, Пакистана. Пропаганда ненависти и джихада подхватывается на магнитофонные ленты и разлетается по всему мусульманскому миру. На лотках рядом с мечетями вы можете купить тренировочные видео для военной подготовки джихадистов. На других будет показано, как палестинские «предатели» под пытками сознаются в своих преступлениях. Продаются и детские книжки для раскрашивания, использующие в качестве сюжета инструкцию «Как убить неверного».

Слепой египетский шейх Абдель-Рахман горько жаловался американской журналистке на несправедливые нападки американской прессы на его мечеть в Нью-Джерси. Но тайный агент ФБР сумел заснять на видео секретные встречи шейха с сообщниками, на которых они планировали одновременные взрывы здания ООН, Линкольнского и Холландского туннелей, моста Джорджа Вашингтона. При помощи этих лент шейха удалось осудить на пожизненное заключение. Однако строгие правила, регулирующие возможности расследования религиозных учреждений, доходят до того, что сотрудникам ФБР запрещено даже собирать брошюры и журналы исламистов, открыто продающиеся в киосках и продуктовых магазинах. Против отдельных агентов, нарушивших эти правила, могут быть – и неоднократно были – возбуждены судебные иски со стороны мечетей и «благотворительных фондов».

Средства, собираемые «фондами», могут быть использованы для покупки маленьких бизнесов, под прикрытием которых джихадисты получают возможность обосноваться в Америке. Однажды в Нью-Джерси мне довелось столкнуться с группой молодых арабов, показавшихся мне крайне подозрительными.

В соседнем городке была небольшая лавка, в которой нам нравилось время от времени покупать какие-то русские деликатесы: красную икру, воблу, солёные и сушёные грибы, пастилу и прочее. Находясь рядом с прекрасной французской пекарней, корейским супермаркетом и японским рестораном, магазинчик выживал с трудом, переходил из рук в руки. Однажды, зайдя в него, я обнаружил очередных новых владельцев: трое или четверо красивых молодых людей ближневосточной наружности прервали свою беседу и уставились на меня с недоумением и, как мне показалось, неудовольствием. Я попытался выяснить у них, будут ли они продолжать торговлю продуктами из России. Оказалось, что по-английски они едва-едва могут связать несколько слов. Единственное, что мне удалось узнать: новый хозяин – сириец, а сами они – из Ливана и Иордании.

Внешность молодых людей запала мне в память. Гордость, высокомерие, никаких улыбок зашедшему покупателю. С таким выражением лица идут на опасное задание, на самопожертвование, а не торчат за прилавком с пирожками и квашеной капустой. Чем-то они напомнили мне портреты Желябова, Рысакова, Гриневицкого, Каляева. Да и цены на продукты были так задраны, что становилось ясно: получение нормальной прибыли их не интересует, доход они получают из какого-то другого источника. Я понял, что русские деликатесы нам придётся искать где-то в другом месте.

А вскоре грянуло одиннадцатое сентября. И я не удержался: преодолел интеллигентскую брезгливость к доносительству и послал в местное отделение ФБР описание подозрительной арабской компании под вывеской русской продовольственной лавки. Не знаю, сыграло ли оно какую-то роль. Но полгода спустя в газетах появились статьи, описывавшие раскрытие сети террористов в нашем графстве Берген. К сожалению, расследование тянулось слишком долго, злоумышленников что-то спугнуло, и большинству их удалось скрыться. Русская лавка опять опустела.

Спрашивается: если бы ФБР не было доведено при Клинтоне до такой беспомощности, удалось бы ему предотвратить 11 сентября?

17 августа 2001 года агент Гарри Самит позвонил из Миннеаполиса в Вашингтон своей начальнице Кэтрин Кайзер с тревожным сообщением: он допрашивал алжирца с французским паспортом, Захария Муссави, задержанного из-за просроченной визы. Про этого человека он получил сведения от старинного приятеля, руководившего частной лётной школой. Муссави изучал там управление полётом «Боинга-747», но не интересовался техникой взлёта и посадки. Самит просил Кайзер добыть ему разрешение на вскрытие твёрдого диска компьютера, найденного у задержанного.

Для получения такого разрешения нужно было обратиться в специальную коллегию судей, созданную указом Конгресса в 1978 году: FISA Court (Foreign Intelligence Surveillance Act). Процедура была усложнена новым постановлением 1995 года, требовавшим получать разрешение ещё и в министерстве юстиции. Но для этого нужно было представить какие-то данные, указывающие на связь подозреваемого с террористами или иностранной разведкой.

Таких данных у Самита не было. Три недели он и Кайзер обивали пороги вышестоящих – тщетно. Последний отказ в разрешении на обыск был получен 10 сентября 2001 года. Такая же судьба постигла сообщения агента Кена Вильямса из Феникса (штат Аризона) о том, что в лётных школах обучаются люди, сочувствующие «Аль-Каиде».

Летом 2002 года Муссави всё же предстал перед судом. Обвинение сумело собрать много интересной информации о нём. Что в мае 2001 года он занимался в лётной школе в Оклахоме, той самой, которую посещали и два террориста, управлявшие угнанными «боингами» 11 сентября. Что получил денежный перевод из Германии в четырнадцать тысяч долларов, из которых уплатил за уроки управления «боингом» в лётной школе в Миннесоте. Судебный процесс Муссави превратил в фарс, громогласно вознося молитвы Аллаху о возврате мусульманам Андалузии, об уничтожении Израиля, России, Канады, США, об освобождении Палестины, Чечни, Афганистана. Когда прокурор ловил его на вранье, он объяснял, что священный джихад позволяет верующему говорить какую угодно неправду.

Как правило, ни полиция, ни ФБР не имеют права арестовывать людей за то, что они ведут себя подозрительно. Преступное деяние должно быть совершено – тогда стражники берутся за дело, собирают улики, предъявляют их судье с просьбой выписать ордер на обыск или арест. Я готов допустить, что ни один из девятнадцати самоубийц, посланных Осамой бин Ладеном взрывать главные здания Америки, ничем не выдал себя в месяцы, предшествовавшие атаке, и не дал повода для задержания и допроса. Но в истории этого величайшего преступления, сравнимого только с бомбёжкой Перл-Харбора (их разделяет ровно 60 лет), есть один момент, который не даёт мне покоя.

Судя по всему, атака планировалась задолго и все детали продумывались очень тщательно. Три захваченных самолёта достигли намеченных целей. Ещё один рухнул в Пенсильвании, потому что пассажиры из телефонных разговоров с близкими узнали о том, что происходит в Нью-Йорке, и вступили в бой с террористами. Вскоре после первого тарана всё воздушное пространство Америки было закрыто. Свидетели показали, что в одном из боингов, готовившихся к взлёту в бостонском аэропорту, пятеро пассажиров ближневосточной наружности покидали салон, выражая протест и возмущение. Скорее всего, это был пятый «боинг», запланированный к захвату.

Получается, что из пяти запланированных ударов террористам удалось осуществить только три. Они должны были понимать, что операция была бы гораздо более эффективной, если бы все самолёты, намеченные к захвату, взлетели из разных городов, но одновременно. Спрашивается: почему же они не избрали такой вариант? Почему четыре захвата были запланированы в Бостоне?

По моему мнению, ответ может быть один: потому что только в аэропорту Бостона у них был сообщник (или сообщница), дежуривший у входной калитки и пропустивший в самолёты джихадистов с оружием в руках.

Я не верю, что они были вооружены лишь резаками для вскрытия картонных ящиков. Эта обрывистая информация поступила от одного из пассажиров «боинга», разбившегося в Пенсильвании, и из неё нельзя делать выводы о том, что происходило в других самолётах. Мне трудно поверить, что даже самые тренированные террористы могли бы успешно ликвидировать всех пилотов без огнестрельного оружия.

Результаты расследования трагедии до сих пор не опубликованы полностью. Возможно, что важные детали начнут всплывать на поверхность с таким же запозданием, с каким раскрывалась история убийства президента Кеннеди. И если обнаружатся приметы намеренного искажения расследования, можно предвидеть, что мотивы будут те же, что и там: спасение чести мундира.

Ведь кто-то из высоких чинов должен был отвечать за подбор и проверку контролёров на входных калитках аэропорта Логан в Бостоне. И если бы выяснилось, что на такую ответственную работу, в угоду заветам мультикультурализма, проник джихадист вроде майора Хасана – психиатра на военной базе в форте Худ, – какие миллиардные иски могли бы предъявить аэропорту родственники погибших в атаках 11 сентября?

Встаёт также вопрос: а нельзя ли обнаруживать иностранных террористов ещё до того, как они проникли в США?

Теоретически такая задача находится в ведении большого учреждения, расположенного в окрестностях Вашингтона, в городке Лангли.

ЦРУ

В контексте советской пропаганды обе разведывательные организации США рисовались одинаково зловещими, разницу между ними нам не объясняли. Просто две головы одного дракона, единственная цель которого – уничтожение светлого царства социализма. Только оказавшись в Америке, мы начали замечать приметы глубокого раскола между ФБР и Центральным Разведывательным Управлением.

В начале холодной войны президент Трумен подписал принятый Конгрессом закон о превращении разрозненных разведывательных служб армии и флота в единое учреждение. Для первого директора ЦРУ президент устроил в Овальном кабинете импровизированную церемонию посвящения в рыцарский орден шпиков, использовав символический реквизит: чёрный плащ, чёрную шляпу, театральный кинжал.

С самого начала Эдгар Гувер выступал с резкими протестами. Он предвидел неизбежную путаницу, которая будет возникать при попытках разграничить деятельность агентов двух разведывательных гигантов. Кроме того, он опасался, что неопытность сотрудников ЦРУ сделает их лёгкой добычей для вербовки советским НКВД-КГБ и для проникновения в их среду советских шпионов.

Вскоре его опасения оправдались. Сотни завербованных ЦРУ агентов и шпионов, сброшенных с парашютом за железным занавесом, были либо пойманы, либо убиты советской контрразведкой. Становилось очевидно, что где-то внутри западных разведывательных служб на очень высоких постах затаилась группа предателей.

В октябре 1949 года из Лондона в США прибыл высокопоставленный член британского разведывательного отдела МІ-6 по имени Ким Филби. Традиции дружбы между союзниками времён Второй мировой войны были ещё очень сильны, и агенты ЦРУ делились важной информацией с высоким гостем. В апреле 1951 года сам начальник контрразведки Джим Энглетон и другие видные фигуры ЦРУ и ФБР посетили вечеринку в его доме в Вашингтоне. Туда же явился британский дипломат Гай Бёрджес, который напился и начал устраивать скандальные сцены американцам.

А ещё месяц спустя все газеты по обе стороны Атлантического океана опубликовали сенсационную новость: Ким Филби, Гай Бёрджес и британский дипломат Дональд Маклин оказались советскими шпионами и сумели убежать в Москву. У западных разведок ушло много лет на заделывание брешей, проделанных британскими изменниками.

Несмотря на провалы, Конгресс США продолжал активно поддерживать деятельность ЦРУ Финансирование осуществлялось не прямо, а через секретные фонды Пентагона. Гувер был возмущён, когда узнал, что бюджет ЦРУ превосходит бюджет ФБР в пять раз. Тем не менее, и его организация делалась крупнее с каждым годом. К моменту вступления Эйзенхауэра на пост президента (Г952) она насчитывала около пятнадцати тысяч человек и имела на расходы 90 миллионов долларов.

В течение первых трёх десятилетий своей истории ЦРУ довелось принимать участие во множестве международных конфликтов. Блокада Западного Берлина (1948–1949), Корейская война (1950–1953), венгерские события (1956), запуск разведывательных самолётов У-2 над территорией СССР (1960), высадка антикастровцев на Кубу (1961), возведение Берлинской стены (1961), Карибский кризис (1962), Вьетнамская война (1963–1973), Пражская весна (1968) и так далее. В течение этого времени ЦРУ было подотчётно только президенту и считало себя вправе использовать любые методы, дающие желаемый результат.

Уотергейтский скандал и свержение президента Никсона всё изменили. В американской Конституции границы между исполнительной ветвью власти и законодательной прочерчены не очень чётко, особенно в сфере внешней политики. Вьетнамская война не была формально одобрена Конгрессом и велась двумя президентами без санкции законодательной ветви. Начиная с 1975 года Конгресс пытается вернуть себе право большего контроля за действиями Белого дома. Одна за другой создаются комиссии, которым поручено расследовать события недавней истории, чтобы обнаружить злоупотребления и выработать законы для предотвращения ошибок прошлого.

Двухпартийную комиссию, расследовавшую деятельность ЦРУ, возглавил сенатор-демократ Фрэнсис Чёрч. Много печальных явлений выплыло на свет в отчёте «Комитета Чёрча». Выяснилось, что новейшая технология использовалась для подслушивания телефонных и радиопереговоров американских граждан без разрешения суда. Что было вскрыто и сфотографировано больше двухсот тысяч почтовых отправлений. А главное, ЦРУ активно участвовало в свержении и даже убийствах иностранных лидеров: Мохаммеда Мосадека в Иране (1953), Джакомо Арбенца в Гватемале (1954), Патриса Лумумбы в Конго (1961), Рафаэля Трухильо в Доминиканской Республике (1961), Нго Динь Дьема в Южном Вьетнаме (1963). Попытки покончить с Фиделем Кастро делались в течение 1960–1965 годов, в какой-то момент ЦРУ даже пыталось нанять для этой цели чикагскую мафию. Последнее разоблачение возбудило новый интерес к убийству президента Кеннеди. Не могло ли случиться, что Кастро, узнав о покушениях на него, решился в целях самозащиты нанести опережающий удар? К этому времени были опубликованы десятки книг, вскрывающих все несообразности и противоречия в Отчёте комиссии Уоррена. Поэтому в 1978 году для расследования была создана новая комиссия под руководством конгрессмена Луиса Стокса. Она получила огромные полномочия и средства, работала два года и пришла к выводу, что Освальд не был убийцей-одиночкой, что заговор имел место, но признала, что ей не удалось обнаружить достаточно веских улик для предъявления конкретных обвинений кому бы то ни было.

Президент Форд специальным указом запретил ЦРУ в будущем участвовать в убийствах иностранных лидеров. Но участие американских разведслужб в государственных переворотах продолжалось: изгнание Сомозы из Никарагуа (1979), свержение Бэби Дока Дювалье в Гаити (1986), Норьеги в Панаме (1989), Милошевича в Сербии (1999), иракского Саддама Хуссейна (2003), ливийского Каддафи (2011), украинского Януковича (2014). Во многих случаях свержения только ухудшали ситуацию: вместо изгнанного Сомозы в Никарагуа к власти пришёл коммунист Ортега, на Гаити – военная хунта, а потом марксист Аристид, в Иране на смену «недостаточно демократичному» шаху выпрыгнул аятолла Хомейни.

Тенденция решать глубинные проблемы путём смены руководителей проявилась и в истории самого ЦРУ. В отличие от ФБР, где Гувер бессменно правил сорок восемь лет, в ЦРУ за шестьдесят лет существования сменилось больше двадцати директоров. Если руководитель остаётся на своём посту два-три года, вряд ли он может провести в жизнь какие-то серьёзные перемены. Особенно в ситуации, когда американский государственный корабль столкнулся в конце XX века с совершенно новым врагом – с тысячами разрозненных ячеек неуловимых воинов – самоубийц.

В какой-то мере это было похоже на войну с пиратами. Но у капитана Декатура, атаковавшего пиратов Средиземного моря в начале XIX века, были объекты для наведения пушек – северо-африканские порты, где укрывались пиратские корабли. Сегодня всё стало гораздо сложнее. «Аль-Каида», «БокоХарам», ИГИЛ, «Хезболла», ХАМАС растворены в гуще мирного населения мусульманских стран. Попытки разыскивать их там и уничтожать точечными ударами неизбежно сопровождаются таким числом гибнущих стариков, женщин и детей, что волна оправданного возмущения в мире парализует эти усилия.

Создать и найти надёжного агента, который сумел бы проникнуть внутрь террористической организации, крайне трудно. Мало того, что он должен знать язык, нравы, обычаи, верования преступников. Чтобы заслужить их доверие, он должен будет принять участие в их злодеяниях. Как это будет выглядеть потом на суде: агент ЦРУ сконструировал бомбу или доставил взрывчатку, которыми были убиты несколько дюжин невинных людей?

А как обращаться с пойманными террористами? Следует ли рассматривать их как военнопленных, чьи права защищены Гаагской конвенцией? Или их следует судить в американских судах с присяжными и адвокатом? Каждый из них обладает важной информацией о своих сообщниках, о планировании новых нападений. Сколько жизней будущих жертв можно спасти, если заставить его говорить!

После атаки 11 сентября полномочия ЦРУ были расширены. Ему было разрешено устраивать тайные тюрьмы за пределами США, держать там пойманных без предъявления обвинений, применять по отношению к ним то, что сталинский прокурор Вышинский называл «методами активного дознания». Заключённых держали в одиночках при ярком свете и громкой музыке, изводя бессонницей и холодом, устраивали имитации похорон заживо, погружали с головой под воду. Подозреваемому Абу Зубайде устраивали «утопление» восемьдесят три раза. Чтобы спастись от пыток, он начинал давать показания, но все они на поверку оказывались ложными просто потому, что он не обладал никакой важной информацией.

Пытать или не пытать – эта дилемма снова привела к глубокому расколу между двумя разведывательными службами. Директор ФБР Мюллер и его агенты решительно отказывались принимать участие в «применении методов активного дознания». Они помнили о судебных процессах, которым подверглись их предшественники в конце 1970-х за нарушение правил проведения следствия. Кроме того, они уже знали, что показания, вырванные страхом и болью, скорее всего окажутся фальшивыми и Бюро только потеряет время, идя по ложному следу.

Мы ещё не знаем, какими методами ЦРУ удалось выследить в Пакистане лидера «Аль-Каиды» Осаму бин Ладена, точно направить к его обиталищу десантный отряд на двух вертолётах и уничтожить врага, виновного в гибели тысяч американцев. Но можно быть уверенным: если бы его взяли живым и доставили на суд в США, нашлись бы юридические крючкотворы, которые с азартом начали составлять список «прав подозреваемого», нарушенных злыми диверсантами при задержании, и требовать снятия с него всех обвинений, а под суд отдать «морских котиков».

Технический прогресс последних трёх десятилетий невероятно расширил возможности стражей закона в сфере обнаружения преступников. Видеокамеры ловят их в момент совершения злодеяний, ДНК позволяет находить их и идентифицировать по капле слюны или спермы, смертоносный беспилотный дрон настигает их в далёких горах и пустынях. Однако стражам закона приходится делать своё трудное дело с постоянной оглядкой на армию благонамеренных, уверовавших в некоего абстрактного человека, доброго и справедливого, нуждающегося в постоянной защите его прав.

В отличие от стражников, злоумышленник не связан такими ограничениями. Он может использовать все достижения цивилизации без оглядки. Он может рассылать по почте хитроумные бомбы или смертельные бациллы, может использовать Интернет для создания международных сетей террористов, может, прикрываясь религиозной маской, собирать огромные финансовые средства и пересылать их своим сторонникам в любую точку земного шара.

Нетрудно предвидеть, что в ближайшие десятилетия пик противоборства будет окрашен сражением между двумя самыми громкими лозунгами наших дней:

АЛЛАХ АКБАР! против ЧЕЛОВЕК АКБАР!

Уже одно то, что человек, в отличие от Аллаха, смертен, делает весьма хлипкими шансы на победу второго лозунга.

Ну а то, что правоохранительные органы не собираются прекращать тайную слежку с использованием всех чудес современной технологии, ясно открылось для нас в разоблачениях Эдварда Сноудена (2013). Однако история этого скандала ещё далека от завершения, поэтому оставим её следующему поколению летописцев американского заката.

 

12

Журналист

Создавая государственную структуру США, отцы-основатели, следуя образцу древнеримской Республики, разделили верховную власть на три ветви: исполнительную, законодательную и судебную. Но они не учли одной детали: древние римляне не имели печатного станка. К концу XVIII века изобретение Гутенберга сделалось важным участником государственной жизни во всех цивилизованных странах. Борьбу за принятие федеральной конституции Александр Гамильтон и Джеймс Мэдисон уже вели при помощи типографских прессов, публикуя десятки статей в газетах и журналах. Они вошли в американскую историю под названием «Заметки федералиста». И с первых же лет пресса стала практически четвёртой ветвью власти.

Те, кто сегодня осуждает скандальный тон газетных нападок на избранников народа, наверное, забыли или просто не представляют, что вытворяли злые перья при первых президентах. Пощады не было никому.

О Вашингтоне:

«Вы игнорировали глас народа и опустились до роли партийного лидера. Теперь никто не будет видеть в вас святого с непогрешимыми суждениями. Такое поведение позволяет нам сбросить повязку с глаз и увидеть, что перед нами не отец нации, а человек, претендующий на роль хозяина. Если был когда-нибудь политик, изменивший своим обязанностям перед страной и народом, то это безусловно Джордж Вашингтон».

О Джоне Адамсе:

«Величайший лицемер, отталкивающий педант, непревзойдённый глупец… Странное сочетание невежества и свирепости, лживости и слабости… Характер гермафродита, в котором нет ни мужской твёрдости и решительности, ни женской мягкости и чувствительности. В управлении страной ему следует оставить лишь формальные функции: произносить речи перед Конгрессом раз в году, подписывать принимаемые законы, появляться перед иностранными послами. За такую работу вполне хватило бы жалованья в тысячу долларов в год».

Друг друга журналисты тоже не щадили:

«Подрывные силы в нашей стране используют в качестве инструмента пришельца по имени Джеймс Кэллендер. Во имя чести и справедливости, как долго мы будем терпеть, чтобы такая гнида, воплощение партийной грязи и коррупции, принявшее облик человеческий, продолжала безнаказанно действовать? Не пришло ли время, чтобы он и ему подобные боялись поносить нашу страну и правительство, выражать презрение ко всему американскому народу, призывать наших врагов презирать нас и поливать ядом клеветы наши власти, учреждённые конституцией? Виселицу он уже заслужил».

В 1798 году Конгресс даже принял закон, по которому очернение представителей власти в стране каралось штрафом и тюремным заключением. Джефферсон, заняв президентское кресло в 1801-м, отменил этот закон. Тут же выпущенные им из тюрем борзописцы яростно и изобретательно накинулись на него самого. Видимо, скандал и брань уже и тогда были лучшей гарантией финансового успеха в этой «второй древнейшей профессии».

Меня невозможно заподозрить в какой-то предвзятости к миру журналистики. Мои книжные полки заставлены сборниками статей блистательных американских журналистов, заслуженно получавших свои Пулитцеровские и прочие премии. Трое членов моей семьи вот уже много лет талантливо трудятся на этой ниве. Я сам за пятьдесят лет опубликовал в газетах и журналах десятки статей, много раз выступал по радио и телевидению. Половина авторов «Эрмитажа» были журналистами, так что у меня была возможность близко ознакомиться с трудными условиями их работы. Но также я не мог не заметить глубоких и важных перемен, происходивших в американской прессе за последние полвека.

Впервые мне довелось вчитываться внимательно в газетные отчёты в начале 1980-х, когда я увлёкся расследованием убийства президента Кеннеди. Меня поразило, как дружно ведущие органы печати накинулись на критиков официальной версии, представленной в отчёте комиссии Уоррена. Знаменитый телеведущий Уолтер Кронкайт выразил возмущение тем, что продажа книг, отвергающих выводы комиссии, намного превосходит продажу самого отчёта. Другой телекомментатор, Эрик Северид, объяснял этот факт «заговорщической ментальностью американцев», которым-де нравится мусолить байки, будто Гитлер жив и где-то прячется, а Рузвельт заранее знал о нападении японцев на Перл-Харбор. «Воображать, что Комиссия сознательно исказила какие-то факты – это чистый идиотизм», – объявил он.

Мне хотелось напомнить сердитому журналисту, что никто ведь не пытался отыскать заговор в поведении двух психопаток, стрелявших в президента Форда, или в покушении на Рональда Рейгана, или в убийстве певца Джона Леннона. Также мне стало понятно, что в течение десяти месяцев американская пресса могла получать сведения о расследовании сенсационного убийства только из рук следователей официальной комиссии. Выдавая эти сведения малыми порциями, комиссия могла прекратить общение с журналистами, которые посмели бы проявить въедливый скептицизм. Произошло некое постепенное приручение: тем, кто положительно комментировал процесс расследования, трудно было потом отказаться от своих слов и восстать против окончательных выводов.

В идеале все будут согласны с тем, что обязанность журналиста – объективно отражать факты, не приукрашивать их и не искажать. Но никакой живой человек не может в своей деятельности отстраниться от собственных пристрастий, верований, убеждений, фобий, надежд. А статистические опросы показали, что по своим политическим убеждениям американская пресса, как и американская профессура, в подавляющем большинстве выбирает защиту «порыва к справедливости», то есть голосует за партию демократов.

Особенно ярко этот перекос проявился в том, как пресса освещала Вьетнамскую войну.

История, рассказанная мне ветераном Кеном Н., никогда не могла бы появиться на страницах крупных американских газет и журналов. Зверства, творимые вьетконговцами и красными кхмерами, замалчивались, игнорировались, интерпретировались как отдельные вспышки справедливого гнева. Когда коммунистам удалось в 1968 году провести серию синхронизированных атак на южно-вьетнамские города, получившую название «Наступление Тет», тот факт, что они были блистательно отбиты американцами с огромными потерями для нападавших, замалчивался, вместо этого пресса педалировала тезис: «Войну выиграть невозможно».

Знаменитый северо-вьетнамский генерал Во Нгуэн Гиап так описал военную ситуацию много лет спустя:

«Наши потери были громадными, мы не ожидали таких… Бои 1968 года почти уничтожили наши силы на юге… Победить полумиллионную американскую армию мы не могли, но это и не было нашей целью. Мы стремились сломить волю американского правительства продолжать войну… Если бы мы рассчитывали только на военное противоборство, нас бы разгромили в два часа… В боевых действиях мы потеряли почти миллион солдат».

В интервью с другим видным офицером северных вьетнамцев журналист спросил в 1995 году: «Сыграло ли американское антивоенное движение свою роль в победе Ханоя?» – «Ключевую, – ответил офицер. – Наше руководство слушало американские новости, сообщавшие о протестах, каждое утро. Визиты в Ханой таких фигур, как актриса Джейн Фонда и бывший генеральный прокурор Рэмси Кларк, давали нам уверенность в том, что следует продолжать борьбу, несмотря на военные неудачи… Эти люди представляли совесть Америки. Американская демократия допускала протесты и несогласие, которые ослабляли волю к победе».

Параллельно с Вьетнамской войной в США протекало бурное противоборство вокруг межрасовых проблем.

В большинстве своём журналисты были на стороне противников сегрегации, выступали за расширение прав чёрных, с готовностью подхватывали обвинения против белых, не утруждая себя проверкой их справедливости. Инерция такого отношения к расовым конфликтам только укреплялась с годами и производила бури возмущения по поводу «преступлений», которые на поверку оказывались выдуманными от начала до конца.

В 1987 году много шума наделала история негритянской девушки Таваны Броули (Tawana Brawley). Ей досталась нелёгкая судьба. Мать вышла замуж за человека, который отсидел срок за зверское убийство своей предыдущей жены. Падчерицу он избивал по любому поводу, однажды попытался начать избиение прямо в полицейском участке, куда четырнадцатилетнюю Тавану привели за кражу в магазине. В пятнадцать лет у девочки уже был бойфренд, оказавшийся за решёткой. В ноябре она пропустила школу, чтобы навестить его в тюрьме, оттуда отправилась на одну вечеринку, потом на другую, и протрезвела только три дня спустя. За такое долгое отсутствие возмездие от рук отчима должно было быть свирепым.

Что оставалось бедной Таване?

В её кругу верили всему плохому, что говорилось о белых. Поэтому она сочинила замысловатую историю, которой должны были поверить, по крайней мере, все чёрные: будто трое белых мужчин похитили её, утащили в лес, держали там на морозе три дня, насилуя и издеваясь. Реквизит «улик», продуманный ею, свидетельствовал о богатой фантазии: обгоревшая одежда, разрезанные туфли, большой пластиковый мешок, в котором её нашли на свалке, с телом, измазанным экскрементами и покрытым расистскими надписями.

Неизвестно, сколько чёрных оказалось среди шестнадцати членов Большого жюри, но большинство отказалось верить её рассказу. Во-первых, проведённое медицинское обследование исключило акт изнасилования. На теле не было обнаружено ни ожогов, ни порезов, ни следов обморожения. Экскременты оказались собачьими. Расистские надписи были сделаны вверх ногами. Появились свидетели, признавшиеся, что видели Тавану в дни её исчезновения веселящейся.

Зато американская пресса раздувала и смаковала историю в течение двух лет. С экранов телевизоров Джесси Джексон, Эл Шарптон, актёр Билл Косби и другие защитники прав чернокожих слали проклятья безжалостным расистам и американскому правосудию, которое пытается защищать преступников. Названные ими подозреваемые даже осмелились подать иски за клевету, в результате которых Эла Шарптона присудили уплатить 345 тысяч долларов, а саму Тавану, которая приняла ислам и работала медсестрой в Вирджинии, – к уплате 185 тысяч.

В 1996 году пресса подняла шум по поводу растущего числа поджогов церквей, посещаемых чёрными. Снова проклинались белые расисты, тот же Джесси Джексон говорил о «заговоре» против культуры чёрных, журнал «Тайм» писал, что речи республиканских политиков вдохновляют поджигателей, газета USA Today – что «это попытки убить дух чёрной Америки». Проведённое расследование показало, что число пожаров чёрных церквей только снижалось за последние пятнадцать лет, что церкви белых загорались с такой же частотой, а там, где можно было подозревать поджог, треть подозреваемых были чёрными. Но кто станет читать скучную правду статистических данных?

Зато эти данные подвергаются строгому контролю в средствах массовой информации. Независимая организация проанализировала, как люди, больные СПИДом, представлены в вечерних новостях на разных каналах телевидения. Выяснилось, что среди показанных на экране больных только 6 % были гомосексуалистами. В реальной жизни гомосексуалисты составляют 58 %. На экранах 16 % были чёрными или латиноамериканцами. В реальной жизни их 46 %. Только 2 % показанных признали, что они вкалывают наркотики. В реальной жизни таких 23 %п .

Кроме футбола, гольфа, бейсбола, баскетбола, есть в Америке и малоизвестная игра, заимствованная, по слухам, у ирокезов, под названием «лакросс». Она немного напоминает травяной хокей, но в ней игроки орудуют не клюшками, а палками, на конце которых прикреплены сетки в форме чайного ситечка. Спортсмен ловит мяч в эту сетку, бежит с ней, пасует другому, тот пытается забросить в ворота противника. Есть у этого вида спорта и свои болельщики, и свои чемпионы, и свои легенды.

Весной 2006 года команда игроков в лакросс университета Дьюк (Дарем, Северная Каролина) решила устроить вечеринку в доме своего капитана. Для полноты веселья заказали в местном эскорт-клубе двух экзотических танцовщиц и были разочарованы, когда им прислали не белых, как они просили, а чёрных.

«Ах так, вам не нравятся чёрные?! Ну, вы у меня попляшете!» – решила одна. И обратилась в полицию с жалобой на изнасилование.

На этот раз не только пресса кинулась раздувать скандал. Местный прокурор тоже решил использовать ситуацию для улучшения своей довольно шаткой репутации. Администрация университета остановила игры, уволила тренера, огласила имена обвиняемых студентов. Ядерные испытания в Северной Корее, войны на Ближнем Востоке, напряжённость между Китаем и Японией – всё поблекло, уступило место в новостях мельчайшим интимным деталям очередной сенсационной судебной распри.

Увы, как и в случае с Таваной Броули, враньё «пострадавшей» оказалось смётанным на живую нитку, концы не сходились с концами. Например, из показанных ей фотографий подозреваемых она выбрала на роль «насильников» как раз тех двух студентов, которые покинули вечеринку первыми, и увёзший их таксист подтвердил это. Прокурор так усердствовал, подтасовывая улики, что штатная коллегия адвокатов лишила его лицензии. Генеральный прокурор штата прекратил дело за отсутствием состава преступления. Однако дело о клевете не было возбуждено, так что будущим «борцам с сексуальным насилием» горит зелёный свет.

В пантеоне славы американской журналистики два имени занимают прочное место: Карл Бернстайн и Боб Вудворд. Эти два молодых сотрудника газеты «Вашингтон пост» смело кинулись раскапывать и разоблачать секретные дела администрации Никсона, раздули бурю Уотергейтского скандала, который после двух лет упорного противоборства привёл к вынужденной отставке американского президента. Юный Давид против великана Голиафа – такое сравнение всплывало не раз в описаниях этой драмы. Она стала темой знаменитого голливудского фильма «Вся президентская рать», где роли журналистов исполнили прославленные актёры Дастин Хоффман и Роберт Редфорд. Актёр Хэл Холлбрук сыграл менее заметную, но ключевую фигуру, представленную на экране не под именем, а под кличкой «Глубокая глотка». Тридцать лет Вудвард хранил обещание, данное им своему тайному осведомителю, открывавшему ему секреты Белого дома, и огласил его фамилию, только когда тот умер.

Его звали Марк Фелт. Он был многолетним и преданным сотрудником ФБР. Гувер поднял его до поста директора внутренней полиции организации. В иерархии он занимал третье место, а после внезапного увольнения Билла Салливана осенью 1971 года перешёл на второе. Весной Гувер умер, и Фелт ждал, что пост директора достанется ему. Он даже заготовил биографическую справку о себе с фотографией, которую собирался представить репортёрам. Но президент решил иначе: сделал директором ФБР сотрудника министерства юстиции Патрика Грея, бывшего капитана подводной лодки. В разведке он никогда не служил, зато был верным сторонником Никсона в течение четверти века. Мог ли президент предвидеть, что это назначение окажется роковой ошибкой, которая погубит его карьеру?

Неизвестные ночные посетители, арестованные в отеле «Уотергейт» ночью 17 июня, имели при себе подслушивающие устройства, которые они явно намеревались установить в номерах, намеченных для участников готовившейся конвенции демократической партии. Полиция известила о случившемся ФБР, и те, как водится, завели специальное дело. Позднее в тот же день раздался звонок из Белого дома, и Джон Эрлихман, от имени президента, приказал остановить расследование. Дежурный агент отказался, несмотря на угрозы звонившего, и доложил обо всём Марку Фелту. Таким образом, тот с самого начала знал, что ночные грабители были посланы Белым домом.

Что двигало им, когда он начал тайно передавать взрывную информацию своему старинному знакомому, журналисту Бобу Вудворду? Чувство мести тщеславного чиновника, обойдённого постом? Надежда, что скандал помешает Никсону победить на предстоявших выборах и новый президент назначит его директором ФБР? Или всё же запоздалое осознание того, что устанавливать подслушки нехорошо и незаконно?

Для нашего расследования важно другое. История Уотергейта бросает свет на характер взаимоотношений прессы с остальными ветвями власти. Журналист часто выступает не самостоятельной силой, а опасным и эффективным оружием в чьих-то руках. Статьи в «Вашингтон пост» привлекли внимание крупных фигур демократической партии, открыли перед ними соблазнительную перспективу: атаковать республиканского президента, победившего на выборах 1972 года с большим перевесом. Уже в феврале 1973-го сенатор-демократ Сэм Эрвин пригласил Вудворда в свой кабинет и сказал, что он создаёт сенатский комитет для расследования и будет признателен за любую информацию.

Это в корне меняло расклад сил.

Теперь любой человек, упомянутый в статьях журналистов, даже сотрудник Белого дома или ЦРУ, мог быть вызван в Сенатский комитет и обязан давать показания под присягой. Именно таким приёмом одно за другим возбуждались уголовные дела против сотрудников Никсона, показания которых и послужили базой для возбуждения процесса импичмента президента.

Американская пресса, так же как и американская профессура, в своих политических пристрастиях тяготеет к партии демократов. Думается, ни Боб Вудворд, ни Карл Бернстайн, ни их начальница Кэтрин Грэм, ни редакторы других газет и журналов не проявили бы такого упорства и незаурядной смелости, если бы объектом их разоблачений был политик-демократ, а не республиканец.

Четырнадцать лет спустя соединённые силы демократов и журналистов повели аналогичную атаку на республиканского президента Рональда Рейгана. Его ближайшие сотрудники, адмирал Пойндекстер и подполковник Оливер Норт в 1986–1987 годах стали объектами специального расследования совершённых ими тайных продаж вооружений Ирану, воевавшему тогда с Ираком. Выручка от этих продаж переправлялась антикоммунистическим повстанцам в Никарагуа, что было запрещено специальным постановлением Конгресса. До импичмента дело не дошло, но Пойндекстер и Норт должны были несколько лет отбиваться в судах от обвинений в лжесвидетельстве, и их адвокатам удалось добиться оправдания только на стадии апелляции.

«Всё это была чистая политика, – писал в своих воспоминаниях Оливер Норт. – В исторической перспективе слушания в Конгрессе были ещё одним сражением в двухсотлетней войне между законодательной и исполнительной ветвями власти за контроль над иностранной политикой Америки. К лету 1987 года Белый дом готов был пожертвовать исполнителями своих приказов, чтобы удержаться у власти. Разрешив криминализировать действия тех, кто выполнял её распоряжения, администрация президента дала возможность обойти глубинные причины конфликта. Конгресс это устроило, а пресса получила подарок».

Возникает вопрос: почему республиканская партия не может применить такую же тактику в противоборстве с президентами-демократами? Для меня ответ ясен: потому что она никогда не сможет получить в качестве союзника четвёртую ветвь власти – американскую прессу. Даже Клинтон, окружённый судебными исками и расследованиями, смог избегнуть импичмента и удержаться в президентском кресле.

О других и говорить нечего.

Кеннеди и Джонсон были замешаны в покушениях на жизнь иностранных лидеров – пресса практически обошла молчанием эти разоблачения, когда они были сделаны при президенте-республиканце Форде.

При Картере коммунистическая экспансия захватывала страну за страной по всему миру, палестинские и прочие террористы наносили свои удары по свободному миру чуть не каждую неделю, попытка вызволить заложников, захваченных в американском посольстве в Тегеране, кончилась позорным провалом, но всё это никогда не подносилось как результат мягкотелости президента.

Сегодня президент-демократ Обама проталкивает свою кошмарную медицинскую реформу, которая взвалит замаскированный новый налог на самую бедную часть населения, но большинство журналистов, кажется, не замечает оксюморонной нелепости словосочетания «запретим не покупать страховку». Зато сам президент прекрасно отдаёт себе отчёт в могуществе четвёртой ветви власти и уже в первый год своего правления пригласил в Белый дом Боба Вудворда и дал ему длинное интервью, лёгшее потом в очередной бестселлер знаменитого журналиста под названием «Войны Обамы».

Четвёртая ветвь отличается от трёх других тем, что в ней оперируют люди, которых мы не выбираем.

«Как это не выбираете? – возразят мне. – Покупая газету, подписываясь на журнал, включая тот канал телевизора, а не этот, вы голосуете самым убедительным образом: вашим кровным долларом».

Если бы доллар был эквивалентен избирательному бюллетеню, на вершине власти оказались бы таблоиды с их миллионными тиражами. Серьёзная пресса воздействует на умы более тонкими методами. Владея даром красноречия, журналисты легко отбрасывают любые критические отзывы о своей работе. «Если их упрекнут в негативном освещении событий, они заявят, что таков реальный мир. Обвинят в лево-либеральном уклоне – редакторы скажут, что их чаще упрекают за перекос вправо, а также за предвзятость к чёрным или к античёрным, к бизнесу или к защитникам окружающей среды. Если упрёки сыпятся со всех сторон, это лишь свидетельствует о сбалансированном подходе, не так ли? Если скажут, что новости подаются слишком поверхностно и сенсационно, репортёры скажут, что это именно то, чего требует читающая публика».

В античной цивилизации заметную роль играла фигура софиста. Изначально они учили людей искусству красноречия, которое было необходимо для участия в политической и судебной деятельности. Но постепенно это переродилось в искусство словесного трюкачества и демагогии, использовавшихся для того, чтобы в публичных диспутах искажать реальную картину происходящего до неузнаваемости. Существует анекдот: Фемистокла, изгнанного из Афин, спросили, кто сильнее в спортивной борьбе: он или его соперник Перикл? «Не знаю, нам не доводилось бороться, – ответил Фемистокл. – Но если бы случилось и я бы победил, Перикл начал бы говорить, и через пять минут все зрители поверили бы, что победил он».

Современную софистику Томас Соуэлл обозначил термином verbal virtuosity – «словесная виртуозность». Без неё в сегодняшней Америке не может обойтись ни политик, ни адвокат, ни профессор, ни, конечно, журналист.

В предыдущих главах мы рассмотрели, как мелочное регулирование тормозит или парализует деятельность учителей, инженеров, полицейских, строителей, судей, финансистов. Ну, а что можно сказать о журналистах? Неужели за ними нет никакого присмотра? Изредка доводится слышать о предъявлении иска газете за клевету или очернение, но они случаются редко и часто заканчиваются публикацией извинения и символической выплатой потерпевшему одного доллара.

Нет, в общенациональной кампании за тотальное регламентирование всех сторон нашей жизни прессе досталась не роль контролируемых, а роль контролёров. В последние пять десятилетий журналисты сделались контролёрами политиков и предаются этому занятию с несоразмерной страстью и убеждённостью.

В 1973 году перед избранным на второй срок Никсоном стояли судьбоносные для страны проблемы: выход из Вьетнамской войны, развязанной его предшественниками-демократами, ослабление напряжённости в отношениях с двумя термоядерными сверхдержавами – СССР и Китаем, очередной пожар на Ближнем Востоке в связи с начавшейся в октябре войной Судного дня. Но в глазах Боба Вудворда, Карла Бернстайна, их начальницы Кэтрин Грэм и всех остальных «борцов с Уотергейтом» это было в сто раз менее важно, чем вопрос «знал президент или не знал, что его подчинённые занимались незаконным подслушиванием?».

Остаётся загадкой, откуда ещё берутся в Америке смельчаки, согласные вступать на политическое поприще. Быть готовым к тому, что всё твоё прошлое, день за днём и минута за минутой, будет вынесено под свет въедливого и часто враждебного разбирательства, – нужно быть безгрешным святым, чтобы решиться на такое. Сколько достойных, прозорливых, знающих, нужных стране людей остаются за бортом политической жизни из опасения быть забрызганными газетной грязью!

Причём нам ведь известны только те истории, которые были раздуты до уровня скандала. Судья Кларенс Томас не испугался шумихи, поднятой Анитой Хилл, обвинявшей его в сексуальных домогательствах (1991), не снял свою кандидатуру и был утверждён на посту члена Верховного суда. Но, например, в 1993 году Министерство юстиции несколько месяцев оставалось обезглавленным, потому что у кандидаток на пост Генерального прокурора обнаружились «тёмные пятна»: у обеих в какое-то время в доме в качестве нянь служили незаконные иммигрантки. Таких Белый дом даже не решился предложить для утверждения Конгрессом.

Если бы удалось создать комитет из ведущих журналистов и попросить их составить список необходимых свойств и правил поведения, которым должен следовать кандидат на политическую должность в США, что вошло бы туда в первую очередь? Честный, непьющий, хороший семьянин, исправный плательщик налогов, блюдущий в своих речах все заветы «политической корректности», чтущий принципы демократии, защитник окружающей среды, борец с расизмом и религиозной нетерпимостью, и так далее, и так далее, и так далее, вплоть до светящегося нимба над головой.

Но я не уверен, что в этот список попало бы то, что мы договорились обозначать словами «жажда свободы» и «жажда справедливости». Такие иррациональные понятия у современной американской прессы не в ходу.

Исследователь Джеймс Феллоус пишет в своей книге «Сообщая новости»:

«Роль журналиста наделяет человека огромной властью. Недаром прессу называют четвёртой ветвью правительства. Вы можете публично очернить человека, и у него нет возможности адекватно ответить вам. В позитивном плане вы можете расширить понимание публикой реальных проблем. Но слишком часто пресса сводит общественные вопросы к описанию противоборства между различными политиками, к каждому из которых следует относиться с подозрением. Как правило, сегодняшний журналист не подходит к выполнению своих задач с достаточным чувством ответственности, соизмеримым с доставшейся ему властью. И вред от этого распространяется гораздо дальше, чем он способен разглядеть».

 

13

Психиатр

«Бог умер!» – воскликнул один немецкий гений в конце XIX века.

«Души нет, – поддержал его другой. – Есть только либидо и подсознательное».

Раньше последним арбитром в деле нашего познания мира и самих себя была церковь. Но, начиная с века Просвещения, естественные науки делали такие наглядные и блистательные успехи, что церковь была вынуждена уступать им рубеж за рубежом в этом важнейшем деле. По сути, наука сделалась новой религией для миллионов людей. А там, где возникает религия, непременно должны появиться и еретики.

«Тысячелетиями мужчины и женщины избегали ответственности, передоверяя моральные проблемы теологии. Сегодня они избегают её, передоверяя мораль медицине. Раньше, если Бог одобрял какое-то поведение, оно считалось хорошим; если нет – плохим. Откуда люди знали, что Бог одобрял, а что нет? Библия и священники разъясняли им это. Сегодня, если медицина одобряет определённое поведение, его считают хорошим, если не одобряет – плохим. Откуда люди узнают об этом? Медицинские эксперты, именуемые докторами, говорят им».

Эта цитата взята из книги одного из еретиков, поднявших свой голос против новой религии, особенно против догматов, взятых на вооружение медициной и психиатрией. Его звали Томас Сас (1920–2012). Венгерский еврей, сбежавший в 1938 году от гитлеровской чумы из Будапешта в Америку. Медицинский диплом получил в 1944 году, в 1951-1956-х работал в Чикагском институте психоанализа, в 1962 году получил постоянное место в Университете штата Нью-Йорк в Сиракузах. Оставшиеся пятьдесят лет своей жизни он посвятил борьбе с недопустимым, по его мнению, вторжением психиатрии в личную жизнь граждан, в судопроизводство, политику, экономику.

Названия его книг говорят сами за себя:

«Миф о помешательстве» (1961).

«Закон, свобода и психиатрия» (1963).

«Психиатрическое правосудие» (1965).

«Фабрикация безумия» (1970, на русском издана в 2008-м)

«Век сумасшествия» (1973).

«Анти-Фрейд: Карл Краус и его критика психоанализа» (1976).

«Психиатрическое порабощение» (1977).

«Помешательство: идея и её последствия» (1987).

«Жестокое сострадание: психиатрический контроль неугодных» (1994).

Чтобы дать представление о состоянии психиатрии в сегодняшней Америке, я мог бы ограничиться цитатами из его книг и статей, из публичных заявлений, из выступлений на общественных форумах, из часового интервью, которое он дал мне, когда я навестил его в Сиракузах летом 2000 года. Следовало бы также добавить отрывки из критики и брани, раздававшейся в его адрес со стороны членов Ассоциации американских психиатров. Но это заняло бы слишком много места – отсылаю интересующихся к Интернету.

В 1974 году доктор Сас выпустил переработанное издание своего классического труда «Миф о помешательстве». В аннотации на обложке его главный тезис был сформулирован таким образом: «То, что называют помешательством, на самом деле является отклонениями от обычного поведения, подвергнутыми осуждению. Это не медицинский диагноз, но моральная стигматизация. Однако если не признать болезнь, значит нечего лечить. Тогда придётся признать душевные проблемы тем, чем они являются на самом деле: страхом и беспомощностью, завистью и гневом, и прочими понятными эмоциями… Некоторые психотерапевты могут помочь людям, которые приходят к ним добровольно. Но принудительное вмешательство психиатра не будет терапией, а только порабощением и пыткой. Они морально неприемлемы в обществе, которое ценит свободу и осуждает принуждение, не контролируемое законом».

В своих книгах доктор Сас многократно обращается к истории христианской церкви, к её трансформации и проводит параллели между возникновением инквизиции и возникновением психиатрии наших дней. В книге «Фабрикация безумия» он цитирует немецкого члена ордена иезуитов, Фридриха фон Шпее, которому довелось исповедовать многих «ведьм» перед костром и который, в конце концов, восстал против этого варварства:

«Результат будет одинаковым, независимо от того, сознается обвиняемая или нет. Если сознается, её вина подтверждена, и её казнят. Если станет упорствовать, пытка будет повторяться дважды, трижды, четырежды… Она никогда не сможет обелить себя. Инквизиционный трибунал считал бы себя посрамлённым, если бы его вынудили оправдать женщину, уже арестованную и в цепях».

Доктор Сас видит здесь прямую параллель с судьбой человека, объявленного умалишённым. «Если он признает, что его поведение демонстрирует симптомы умственного расстройства, как это утверждает психиатр, значит, он действительно болен и нуждается в лечении в психбольнице. Если он станет отрицать болезнь, это только подтвердит, что он "неспособен" осознать своё состояние и, значит, тем более нуждается в принудительной госпитализации и лечении».

Охота за ведьмами и карательная психиатрия наших дней имеют один и тот же исток: страсть рационального ума подчинить своему контролю непредсказуемость свободной воли человека. В каждую эпоху эта страсть будет использовать в качестве оправдания религиозные догматы и теологическую терминологию своего времени. В протестантской Америке конца XVII века Салемских колдуний судили со ссылками на Библию. Но сто лет спустя рациональный и образованный доктор Бенджамин Раш, друг Джефферсона и Адамса, мог объявить сумасшедшим собственного сына, поведение которого его не устраивало, и запереть его в психбольнице до конца дней. А ещё сто тридцать лет спустя прагматичный и верящий только в доллар Джозеф Кеннеди (бывший посол в Англии и поклонник Гитлера), когда его взрослеющая дочь Розмари (сестра будущего президента) стала убегать по ночам из монастырской школы и смущать семью другими эскападами, подверг её лоботомии, даже не спросив согласия матери. Операция превратила девушку в беспомощного ребёнка, едва владеющего речью. На медицинскую сестру, участвовавшую в процедуре, увиденное произвело такое тяжёлое впечатление, что она навсегда оставила свою профессию.

Доктор Раш, чей профиль помещён на медали Психиатрической ассоциации, шёл так далеко, что объявлял даже уголовные преступления – воровство, поджоги, убийства, лжесвидетельства – формами душевных заболеваний, подлежащих лечению. «Убийства и грабительство являются не пороками, а симптомами расстройства волевого начала. Когда люди осознают это, мы сможем изъять страдающего данным недугом из-под жестокой власти закона и передать заботам доброго и понимающего врача».

Как ликовал бы доктор Раш, если бы ему довелось попасть в сегодняшнюю Америку! В судах над убийцами, чья вина не подлежит сомнению, у ловкого адвоката всегда остаётся карта: «невиновен по причине временного помешательства». А если у подсудимого есть деньги, будет приглашён эксперт-психиатр, который подтвердит этот диагноз с использованием таких заковыристых терминов, что присяжным останется только устыдиться своего невежества и вынести приговор «невиновен».

Джек Руби к моменту суда над ним в марте 1964 года был без гроша, да ещё должен Налоговому управлению около сорока тысяч долларов. Видимо, нашёлся неизвестный покровитель, который согласился оплатить дорогостоящего защитника и приглашённых им «экспертов». Примчавшийся из Калифорнии Мелвин Беллай изображал своего подзащитного чудаком, потерявшим разум от горя по поводу гибели любимого президента. Он писал потом в своих воспоминаниях: «Руби нравился мне… Этакий деревенский простак. Такие есть в каждом городке – неудачники, объекты насмешек, клоуны. Мы терпим их, пока дело не обернётся бедой. Никогда не встречал такого искреннего чудака… Наши отношения больше были похожи на отношения врача с пациентом, нежели адвоката – с клиентом».

Увы, далласские присяжные не поддались юридической и медицинской словесной виртуозности, вынесли обвинительный вердикт, а судья присудил «деревенского простака» к смерти. Адвокат Беллай даже отказался пожать руку судье, воскликнув патетически: «Я вижу кровь на ней!» Однако в последующие десятилетия формула «невиновен по причине безумия» сделалась любимым трюком защиты в безнадёжных делах, а выступать в роли экспертов на суде превратилось в мощный источник доходов для психиатров, причём у каждого появился свой прейскурант.

Оправдательный вердикт, обременённый диагнозом «сумасшедший», вовсе не означает победу подсудимого. Он попадает в психбольницу, где условия немногим лучше, чем в тюрьме. Статистика показывает, что половина таких «оправданных» остаются в больничном заключении до конца жизни.

Однако Джону Хинкли, ранившему в 1981 году Рональда Рейгана и ещё четверых, посчастливилось попасть в другую половину статистического расклада судьбы. Получив приговор «невиновен, но безумен», он был заключён в психиатрическую лечебницу. Нет, актриса Джоди Фостер, внимание которой он хотел привлечь своими кровавыми подвигами, не носила ему передачи. Но условия содержания постепенно улучшались. Ему разрешили время от времени навещать своих родителей в Вирджинии. Потом – водить машину. Потом – гостить у родителей неделю и больше, хотя и с контрольным радиобраслетом на лодыжке.

В марте 2011 года больничный психиатр объявил, что «Хинкли излечился настолько, что больше не представляет опасности ни для окружающих, ни для себя». Министерство юстиции не разрешило выпустить его, но согласилось удлинить его визиты домой. В августе 2014 года умер Джеймс Брэйди, раненый пулями Хинкли и проживший тридцать три года инвалидом. Его смерть была квалифицирована как убийство, но новое обвинение не было предъявлено стрелявшему.

Другой знаменитый убийца, Марк Дэвид Чепмен, застреливший певца Джона Леннона в декабре 1980 года, категорически отказался использовать «защиту по причине безумия». В многочисленных интервью журналистам он утверждал, что на преступление его толкнуло чтение романа Сэлинджера «Над пропастью во ржи». Однако в одном из заявлений мелькнуло признание, больше похожее на правду: «Я просто устал быть никем». Судья присудил его к расплывчатому сроку: «от двадцати до пожизненного». Срок истёк, но общественное мнение и вдова Леннона Иоко Оно категорически возражают против его выпуска на волю. Летом 2014 года его прошение об условном освобождении было отклонено в восьмой раз.

Ещё один знаменитый преступник не дал заработать на себе психиатрам – «унобомбер» Тед Качинский, рассылавший самодельные взрывные устройства по почте людям, символизировавшим в его глазах засилье индустриального общества. Восемнадцать лет почтового террора, трое погибших, двадцать три раненых – после ареста в 1996 году ему грозила смертная казнь. Назначенные судом адвокаты пытались спасти его, объявив сумасшедшим, но он категорически отказался идти по этому пути. Он предпочёл пойти на сделку с судом: признать себя виновным и получить не один, а восемь пожизненных сроков. (Этот загадочный приговор заставляет предположить, что судья верил в реинкарнацию и хотел, чтобы в будущем енот, верблюд, кошечка, пингвин, дельфин и другие существа, в которых предстояло переселиться Качинскому, тоже провели свою жизнь за решёткой.)

Конечно, предыдущая жизнь унобомбера была подвергнута подробному изучению и описанию. И оказалось, что в юности у него был довольно опасный контакт с американской психиатрией. Будучи шестнадцатилетним студентом математического факультета в Гарварде, он, сам того не ведая, оказался в группе, на которой профессор психиатрии, ученик Юнга Генри Мюррей ставил, по заказу ЦРУ, рискованные эксперименты. Их целью было изучить, как люди ведут себя в ситуации психологического стресса. Профессор Мюррей подвергал подопытных студентов граду насмешек, осыпал оскорблениями, угрозами, издевательствами, изобретательно унижал, смешивал с грязью. Эти эксперименты длились с 1959 по 1962 год. Исследователь Алстон Чэйс считает, что участие в программе напрямую связано с тем, что взрослый Тед Качинский стал на путь преступлений.

На решение суда можно подать апелляцию, но «приговор» психиатра изменить практически невозможно. Доктор Сас рассказывает горестную историю ветерана Второй мировой войны мистера Перрони. За свои сорок лет он ни разу не совершал противозаконных поступков, честно управлял своей заправочной станцией в окрестностях Сиракуз. Но однажды местная контора по торговле недвижимостью взяла и установила на территории его заправочной рекламный щит. Ветеран убрал щит и предупредил контору, что не потерпит таких вторжений. Контора не послушалась и снова прислала рабочих установить щит. Мистер Перрони вышел с ружьём и выстрелил в воздух. Рабочие исчезли. Но вскоре явилась полиция и арестовала стрелявшего.

Дальше начинается эпопея, которая могла бы стать сюжетом для голливудского блокбастера в духе превосходного фильма «Пролетая над гнездом кукушки». (Кстати, автор знаменитого романа, по которому был поставлен фильм, Кен Кизи, писал доктору Cacy, что в большой мере он вдохновлялся его трудами о психиатрии.) Судья почему-то даже не предъявил обвинения мистеру Перрони, а приказал отправить его на психиатрическую экспертизу. Два психиатра, назначенные судом, встретились с арестованным, поговорили и объявили неспособным предстать перед судом. Потекли тягостные недели, потом месяцы, потом годы, заполненные рассылкой, с помощью родственников и адвокатов, протестов, петиций, прошений. Шесть лет несчастный провёл в психиатрическом заключении, прежде чем ему было разрешено предстать перед судом.

По сути, тысячи подобных случаев являются тюремным заключением без суда. Они могут произойти, если человек вступил в конфликт с сильными мира сего и те избрали такой способ избавиться от неугодного. Но ещё чаще собственная семья может подать в суд петицию «об оказании психиатрической помощи» кому-то из своих членов. Это может быть зажившийся на свете старик, чьё наследство украсит жизнь его родственников, или капризная невестка, не сумевшая понравиться родителям мужа, или бабулька, заводящая романы с молодыми людьми. Опыт показывает, что подобные петиции удовлетворяются почти безотказно. Уж если родные считают человека безумным, назначенный государством психиатр с готовностью подтвердит это.

Много горьких слов и убедительных разоблачений было направлено в адрес советской карательной психиатрии, использованной Кремлём для борьбы с диссидентами. Мне довелось быть знакомым, по крайней мере, с тремя её жертвами: Иосифом Бродским, Юрием Ветохиным, Натальей Горбаневской. Их рассказы о пережитом буду помнить до конца дней. Но и для многих американских политиков такой способ подавления неугодных казался неудержимо соблазнительным.

Взять хотя бы историю американского поэта Эзры Паунда. В 1920-х годах он был близок с Хемингуэем, Томасом Элиотом, поддерживал Джойса. Но его разочарование в британском капитализме, который он считал виновным в развязывании Первой мировой войны, толкнуло его присоединиться к фашистам Муссолини. Антиамериканские выступления Эзры Паунда, транслировавшиеся по итальянскому радио, привели к тому, что после победы союзников в 1945 году он был арестован и обвинён в измене. Но, видимо, судить американского гражданина открытым судом кому-то показалось неудобным. Его объявили невменяемым и поместили в психиатрическую больницу, где он провёл двенадцать лет.

Лечение не способствовало изменению политических взглядов поэта. Он продолжал обвинять во всех бедах мира капиталистов и евреев, советовал навещавшим его литераторам читать «Протоколы сионских мудрецов», дружил с куклуксклановцами. Тем не менее влиятельные литераторы продолжали хлопотать о его освобождении.

В 1958 году его выпустили с диагнозом «неизлечим, но опасности не представляет». Прилетев в Италию, Эзра Паунд приветствовал собравшихся на аэродроме журналистов фашистским салютом.

Другой пример – отставной генерал Эдвин Уокер.

Он смело сражался против немцев в Италии, против коммунистов в Корее, командовал американским гарнизоном в Германии в конце 1950-х. Выйдя в отставку в 1961 году, активно включился в политическую борьбу на стороне защитников сегрегации, возглавил их демонстрации против принятия чернокожего студента в Университет Миссисипи и против использования федеральных войск для подавления протестов. Всё это вылилось в бунт на студенческом кампусе 30 сентября 1962 года, в результате которого несколько человек были убиты, многие ранены.

Что было делать с таким опасным реакционером?

Генеральный прокурор Роберт Кеннеди приказал психиатру, находившемуся в его подчинении на службе в Министерстве юстиции (Отдел управления тюрьмами), объявить отставного генерала сумасшедшим. Уже 2 октября доктор Смит, никогда не встречавшийся с Эдвином Уокером, сочинил документ, в котором, на основании имевшихся у него газетных сообщений о поведении генерала на политических митингах и демонстрациях, вынес диагноз «параноидальное психосоматическое расстройство». Этот документ был немедленно переправлен в федеральную прокуратуру в штате Миссисипи, и генерал был взят под стражу и помещён в психиатрическую больницу для обследования сроком на девяносто дней. (Как раз достаточное время, чтобы внедрить чернокожего студента в университет для белых.)

Благодаря протестам Американского союза гражданских свобод (АСLU) и лично доктора Саса, Эдвина Уокера удалось вызволить из заключения и он уехал к себе в Даллас. Но там его поджидала новая опасность. 10 апреля 1963 года юный борец с мировым капитализмом по имени Ли Харви Освальд подкрался ночью к его дому и выстрелил из ружья через окно. Пуля прошла в нескольких дюймах от головы борца с мировым коммунизмом, осколки стекла поранили руку. Семь месяцев спустя, выстрелом из того же ружья, Освальд тяжело ранил губернатора Техаса Джона Коннели, ехавшего в одном лимузине с супругами Кеннеди по Дейли-плаза.

Следуя примеру доктора Смита, американские психиатры вошли во вкус и начали выносить заочные диагнозы «реакционным» политикам. Осенью 1964-го их послание, объявлявшее республиканского кандидата в президенты Барри Голдуотера страдающим «параноидной шизофренией», собрало 1 200 подписей. Умственное состояние кандидата от демократической партии Линдона Джонсона не вызывало у них никакой тревоги.

А на днях в новостях мелькнуло сообщение о том, что, опираясь на «Акт о свободе информации», журналистам удалось получить доступ к очередной порции секретных документов Пентагона. И выяснилось, что уже с 2000 года психиатры, нанятые Министерством вооружённых сил, вели наблюдение за российским лидером Путиным и находили у него то синдром Аспергера, то шизоидный синдром, то симптомы аутизма. Остаётся только узнать, заготовлена ли уже для него «палата № 6» в больнице на военной базе в Гуантанамо.

Заочного «диагноза» удостоился даже доктор Сас. Однажды на заседании Славистского семинара в Колумбииском университете меня познакомили с психиатром, разрабатывавшим тему «Фрейд в Советской России». Я спросил его, знаком ли он с книгами Томаса Саса. «Нет, – ответил он. – Кому они нужны? Он ведь сумасшедший».

В историю психиатрии XX век войдёт как «век психоанализа». Невероятный успех фрейдистских теорий и возникновение огромной сети практикующих психоаналитиков внимательно исследовано доктором Сасом в книге «Миф о психотерапии». С его точки зрения, психоанализ по отношению к медицине занимает такое же положение, как астрология к астрономии или алхимия к химии. Но массовый характер этого поветрия явно показывает, что оно откликалось на какие-то важные запросы человеческой души.

Сразу бросается в глаза важное разделение: психоанализ пользуется популярностью среди иудеев, протестантов и атеистов, но гораздо меньше – среди католиков и православных. То есть он не нужен людям, которым их вера даёт утешение исповеди. Видимо, порыв излить кому-то все тайны души и встретить сочувственное понимание является общечеловеческим свойством, потребностью, которая не может остаться неудовлетворённой.

Так как вера в науку повсеместно теснила веру в Бога, психоанализ, прикинувшийся медицинской наукой, втягивал в свою орбиту миллионы уверовавших. В Средние века христианской церкви удалось убедить свою паству в том, что покупка индульгенции увеличивает шансы на вечную жизнь, а покупка свечей и заказные молебны спасут от любых несчастий. В наше время пациенты, идущие к «шринку», верят в то, что только покупка нескольких часов беседы с внимательным «врачом» поможет вернуть им душевное здоровье и способность радоваться жизни.

Среди свято уверовавших в психотерапию был знаменитый кинорежиссёр Вуди Аллен. Этот неверующий еврей впадал в тоску от мысли о смерти уже в восемь-девять лет. Ему не было двадцати, когда он начал визиты к шринку, тратя на это последние деньги, заработанные шутками, смешившими посетителей кафе и печатавшимися в газетах. Потом пришёл успех, богатство, но депрессия не исчезала и ежедневные сеансы продолжались. Если съёмки вынуждали его покинуть на время Нью-Йорк, он проводил беседы по телефону. Когда его трёхлетний сын, участвуя в детском спектакле, попросил роль Золушки, а не Принца, встревоженный отец увидел в этом опасный симптом и нанял шринка и для сына тоже.

Близкие отмечали, что этот гений комедии, смешивший миллионы зрителей во всём мире, сам почти никогда не смеялся и не плакал. Однажды в порыве откровенности он признался, что сорок лет почти ежедневного общения с психоаналитиками не принесли ему никакого облегчения, не спасли от неодолимой тоски. И что свои фильмы он снимал только для того, чтобы хоть немного развлечь себя.

В конце XV века в Германии по приказу папы Иннокентия VIII был написан и напечатан солидный труд двух членов Доминиканского монашеского ордена, профессоров теологии Кёльнского и Зальцбургского университетов, под названием «Молот ведьм». В нём подробнейшим образом описывалось, какую опасность ведьмы представляют для правоверных христиан, какими сатанинскими приёмами они пользуются, чтобы скрыть свою суть, по каким приметам их следует обнаруживать, как вести следствие, какие пытки и в какой последовательности применять. Эта книга сделалась главным и обязательным руководством в «охоте за ведьмами» в течение двух веков, она выдержала двадцать восемь изданий.

Сегодня в США ни один психиатр не может действовать без справочника «Руководство к статистическому диагнозированию умственных заболеваний», который переиздаётся каждые пять-семь лет. В нём все известные нам колебания человеческих эмоций – ревность, гнев, страх, сомнения, агрессивность, неуверенность и так далее – охарактеризованы как симптомы болезни и рассортированы по таблицам и категориям, снабжены номерами, и только с помощью этих номеров вы можете установить диагноз и затребовать у страховой компании оплату лечения.

Вообразите, что вас заставили предстать перед психиатром и вы честно рассказали ему о своих настроениях и переживаниях. Что вас, допустим, огорчает холодность вашего начальника, что сын-подросток пропадает по вечерам неизвестно где, что неумение выяснять отношения с женой вызывает её упрёки в замкнутости. Каково же будет ваше удивление, когда вам покажут заключение психотерапевта, сделанное в соответствии со справочником DSM: «Психопатический синдром, окрашенный манией преследования (кодовый номер 297.1), шизофрения параноидного типа (код 295.30), общая депрессия, усугублённая манией замкнутости и ситуативно-социальной фобией (коды 291.0 и 296.Зб)».

«При помощи этого руководства вы сможете диагнозировать даже кошку. На бумаге всё выглядит убедительно, и система могла бы даже работать неплохо, если бы каждый психотерапевт был идеально объективным. В реальности же, когда 200 тысяч психиатров Америки должны трудиться под цепким взглядом администратора, заинтересованного прежде всего в доходности лечебницы, многие случаи наверняка обернутся бедой».

Лечение каких-то душевных недугов будет оплачено страховой компанией, а каких-то – нет, и это в огромной степени влияет на вынесение диагноза. «Проблемы семейных и брачных отношений редко признаются страховальщиками. Чтобы обойти это препятствие, психиатры выносят одному из супругов диагноз "психоз неприспособленности", лечение которого разрешено компенсировать… Иногда сами пациенты требуют вынесения более сурового диагноза и даже могут подать в суд на терапевта, который недооценил серьёзность их недуга и лишил возможности основательно подлечиться».

В пятое издание справочника, вышедшее в 2013 году, были внесены дополнения, которые вызвали протесты даже у самих психотерапевтов. Обычное горе было характеризовано как «усиленный депрессивный психоз», вспышка раздражения свидетельствовала о «disruptive mood dysreg-ulation disorder», старческая забывчивость – о «minor neurocognitive disorder», беспокойство – о «generalized anxiety disorder».

Страх человека перед всевластием врача-психиатра так ярко отразили Чехов в «Палате № 6», Вирджиния Вулф в «Миссис Дэллоуэй», Теннеси Уильяме в «Трамвае Желание», Кен Кизи в «Пролетая над гнездом кукушки», Иосиф Бродский в поэме «Горбунов и Горчаков». Но уверен, что всем этим авторам поднаторевший психиатр сможет подобрать подходящие диагнозы из руководства DSM, с соответствующими кодовыми номерами и положенным сроком лечения.

Суд инквизиции почти никогда не снимал с арестованного обвинение в ереси или колдовстве.

В кабинетах НКВД бытовала весёлая присказка: «Был бы человек, а дело на него найдётся».

Может ли сегодня американский психиатр поставить пациенту диагноз «здоров»? И тем самым лишить себя и клинику возможности заработать? А если впоследствии пациент совершит какое-нибудь преступление, на кого падёт вина за недосмотр? Если психиатр претендует на глубокое понимание душевного состояния человека, почему он не способен предвидеть и предсказать насильственные акты, совершаемые его пациентами?

«Брайан Габорилт, житель Массачусетса, который зарезал своего маленького сына и его мать, был на очередном сеансе у психиатра за день до убийства… Синеду Тадессе, студентка Гарварда, которая нанесла многочисленные удары ножом своей соседке по комнате, а потом повесилась, до этого два года ходила к психиатру в больнице для студентов. Приближение убийства и самоубийства явно не было замечено психотерапевтом».

К сожалению, американская психиатрия, возведя на пьедестал Зигмунда Фрейда, не стала развивать идеи его соратника, а впоследствии – серьёзного критика: Карла Юнга (1875–1961). Введённое Юнгом понятие «коллективного бессознательного» бросает свет на сложные социальные и политические процессы, загадочным образом взрывавшие изнутри многие, казалось бы, стабильные страны в XX веке.

Также были оставлены без достаточного внимания труды французского историка и социолога Густава Лебона (1841–1931). В своей работе «Психология народов и масс» он писал: «Благодаря своей теперешней организации толпа получила огромную силу. Догматы, только что нарождающиеся, скоро обретут прочность старых догматов, то есть ту тираническую верховную силу, которая не допускает никаких обсуждений. Божественное право масс должно заменить божественное право королей… Апостолы толпы говорят во имя истин, которые они провозглашают абсолютными… Догмат верховной власти большинства невозможно доказать на философском уровне, но, как и религиозные догматы прошлого, он обладает сегодня абсолютной силой».

Как знать: если бы «коллективное бессознательное» Юнга и «психология масс» Лебона были глубже исследованы американскими психиатрами, возможно, им удалось бы научиться предупреждать политиков о назревании кризисных ситуаций в других странах. А может быть, нашлись среди них и такие талантливые, что смогли бы удержать тысячу последователей Джима Джонса от самоубийства в Гвиане (1978), а сотню последователей Дэвида Кореша – от самосожжения в Техасе (1993).

Корни любой религии уходят в страх человека перед неведомым и непредсказуемым. Догматы, обряды, жертвоприношения, богослужения складываются в оборонительную стену, которую люди строят для защиты от непостижимого. Наука, занимая место религии, переходит от обороны к наступлению. «Каждый день мы отвоёвываем у неведомого какую-то часть, – гордо заявляют учёные. – А это значит, что рано или поздно всё перейдёт в царство познанного».

Логический разум сегодняшнего человека отказался внимать предостережениям Канта, отказался подчиняться дисциплине мышления, преподанной им. Но страх сильнее логики. Там, где религия отступает, человек начинает искать другие способы защиты. Былая власть священника над душами вытесняется властью психиатра. Мы сами вручаем ему эту власть в надежде, что он защитит нас от непредсказуемости нашего ближнего и от неодолимости наших страстей.

Однако неведомое многолико. И именно из нашего страха перед ним выросли в сегодняшней Америке четыре гигантских дракона, пожирающих изнутри государственный организм.

Из нашего страха перед непредсказуемостью судьбы вырос ДРАКОН СТРАХОВОГО БИЗНЕСА.

Из страха перед загадочностью и неумолимостью болезни выросли ДРАКОН ЗДРАВООХРАНЕНИЯ и ДРАКОН ФАРМАКОЛОГИИ.

Из страха перед могуществом и безжалостностью закона вырос ДРАКОН АДВОКАТУРЫ.

Это и есть имена четырёх всадников грядущего Финансового Апокалипсиса Америки. (Некоторые американские исследователи называют их «Банда четырёх».)

И хотя они действуют в тесной кооперации и взаимодействии, вглядимся в каждого из них по отдельности.

 

14

Страховальщик

Насколько русский язык честнее в выборе слова для этого понятия, чем английский! Конечно же «страх» лежит в фундаменте данного института, а никакая не «уверенность» (insurance). Страх перед пожаром, перед наводнением, перед кораблекрушением и вообще – перед судьбой.

Статья в энциклопедии «Британника» относит рождение современного страхового бизнеса к середине XVIII века. Это будет справедливо, пока мы говорим о страховании чего-то материального: дома, корабля, урожая, товаров, машин. Но человек страшится угроз для души и тела ещё больше, чем утраты «земных сокровищ». И он пытался защищаться от этих страхов ещё во времена Древнего Египта.

«Высекается из камня священный жук или скарабей, на нём пишется магическая формула, начинающаяся знаменательными словами: "О моё сердце, не восстань на меня как свидетель!" Настолько могущественно это хитроумное изобретение, что если положить его на грудь умершего под повязки мумии, то, когда грешная душа предстанет перед страшным Осирисом, укоряющий голос сердца будет безмолвствовать и великий бог не увидит зла… Также жреческими писцами продаются всякому желающему свитки Книги мёртвых, содержащие, кроме всех магических формул, сцену суда и, в особенности, желательную оправдательную сентенцию, причём имя счастливого покупателя вписывается в свободные места, оставленные для этой цели на протяжении всего документа».

В христианскую эпоху покупка индульгенции или заупокойного молебна были по сути покупкой страхового полиса против осуждения на Страшном суде. А торговля лечебными свойствами мощей, икон, амулетов – предтечей медицинского страхования наших дней. В Византии VIII века эти верования были так сильны, что прихожане соскабливали краску с икон в церквях, а когда император приказал перевесить иконы повыше, чтобы защитить их от вандализма, в стране началась вековая полоса страшных религиозных войн, вошедшая в историю под названием Иконоборчество.

После того как вера в науку потеснила веру в святых, в социальной жизни возникло пространство для возникновения медицинского страхования. А поскольку цена нашего здоровья может быть измерена только той суммой, которую мы готовы – часто из последних сил – платить за неё, медицинское страхование превратилось в безотказно доходный бизнес.

«Медицинское страхование в списке 52 самых прибыльных американских индустрии занимает 9-е место. В 2006 году "Юнайтед Хелф Груп" заработала 4,16 миллиарда долларов, "Вел Пойнт" – 3,09, "Сигна" – 1,15. Основная часть дохода достаётся директорам. В 2004-2005-х их средний заработок был от 40 до 60 миллионов в год. Ни в истории, ни в современном мире никому не удавалось заработать столько на здравоохранении».

Пока американец здоров, он не вникает в расценки на медицинское обслуживание. Да, оно дорожает – печально. Да, хорошо бы иметь медицинскую страховку – но откуда взять денег на неё? Ты выплачиваешь долг за дом, за автомобиль, как-то выкраиваешь взносы на образование детей – всё уходит туда. Но потом врывается беда.

Нам она досталась в виде урагана, налетевшего на Нью-Йорк в декабре 1992-го. Улицы Манхэттена уподобились аэродинамическим трубам. С верхних этажей сыпались осколки выдавленных ветром окон. Моя жена Марина уже подходила к месту своей работы, когда очередной порыв практически оторвал её от тротуара и потом с силой швырнул обратно. Она ударилась о невысокую металлическую решётку, огораживавшую посаженное дерево.

Рентген показал перелом бедра. В такой ситуации ты не спрашиваешь, сколько будет стоить операция, не торгуешься. Доктор Вайнстин сделал очередное хирургическое чудо на следующий же день, вогнал в место перелома три металлические заклёпки, которые сидят там до сих пор. Через неделю Марина уже ковыляла по дому на костылях, а через месяц я начал возить её в автомобиле на работу, в редакцию радиостанции «Свобода».

В бухгалтерию больницы отправился с тяжёлым предчувствием. Когда мне показали счёт, я, видимо, побледнел и начал сползать по стене на пол.

Взволнованная сотрудница подбежала ко мне со стаканом воды.

– Что вы?! Зачем? Это же цифры не для вас, а для страховой кампании.

– У нас нет никакой страховки.

– Да? Но как же? Вы выглядите культурным человеком… Как же можно жить без медицинской страховки?

Действительно – как живут 40 миллионов американцев, не достигших ещё пенсионных 66 лет и не имеющих денег на медицинскую индульгенцию?

Спросите любого человека, который пролежал в больнице несколько дней: сколько это стоило? И девять из десяти не смогут ответить на этот вопрос. «Да-да, цены раздутые, мы знаем. Но у нас, слава Богу, есть страховка».

В недорогом мотеле за ночь вы заплатите от 40 до 50. В гостинице в центре города – около ста и выше. Есть шикарные отели, помеченные в справочниках пятью звёздочками, – там подлетит и до 200–300. Есть, говорят, какие-то невероятные дворцовые номера, с бассейнами, роялями, коврами из барсовых шкур – за них экстравагантные миллионеры выкладывают до двух тысяч.

Теперь приготовьтесь. Вдумайтесь в эти цифры. Марина вынуждена была провести в больнице после операции три дня, и мы получили счёт на 15 тысяч. Сюда не входила сама операция и медицинские процедуры – это отдельные счета, общей стоимостью около 6000. 5000 долларов в день – только за кровать в двухместной палате. Правда, над кроватью подвешен телевизор, а на столике есть телефон. Но и за телефонные звонки – отдельный счёт.

От полного разорения нас спасло тогда чудо. Ураган, обрушившийся на Нью-Йорк, был признан стихийным бедствием такого масштаба, что на помощь его жертвам было разрешено использовать средства специальной организации: Федерального бюро чрезвычайных ситуаций – FEMA. Добрая ФИМА оплатила больничный счёт, а за операцию мы выплачивали по сотне в месяц несколько лет. Однако не следует забывать, что и ФИМА берёт свои деньги не из воздуха, а из бюджета. То есть это всё те же наши деньги, уплаченные государству в виде налогов.

Спрашивается: как в условиях нормальной рыночной конкуренции в передовой индустриальной державе могла образоваться такая безумная, нелепая, грабительская цена?

Она оказалась возможной лишь потому, что здесь в рыночную экономику незаметно прокрался хитрый социалистический лис, над которым законы ценообразования не властны. Между врачом и пациентом сумел втиснуться посредник – государственный чиновник «Медикера» и «Медикэйда», который расплачивается с врачом не из своего кармана.

Всё это началось примерно пятьдесят лет назад, когда усевшийся в президентское кресло Линдон Джонсон, обуреваемый благими намерениями, обещал построить так называемое «Великое общество» (Great Society). В 1965 году он исполнил давнишнюю мечту демократов – подписал закон об учреждении Программ медицинской помощи престарелым, увечным и обездоленным (Medicare and Medicaid). Только отъявленный злодей мог бы возражать против такого гуманного и благородного акта!

Когда государство принимает на себя выполнение какой-то важной хозяйственной функции, изымая её из прерогативы рыночного регулирования, эта мера считается шагом в сторону социализма. Это слово американские законодатели произносят с презрением, они знают, что социализм опасен, неэффективен и не популярен в Америке. Чтобы убрать из нового закона неприятный социалистический привкус, мастера словесной виртуозности представили его как рыночное решение проблемы. Нет, мы не будем создавать государственную сеть больниц и клиник для бедных и престарелых. Ведь есть страховые кампании, продающие полисы на случай катастрофических заболеваний. Вот и мы добавим к ним гигантское страховое общество, которое будет получать деньги за счёт налогообложения и оплачивать медицинские счета больниц и врачей, берущих на себя лечение неимущих.

Как и следовало ожидать, этот рыночно-социалистический гибрид начал превращаться в ненасытного дракона уже с первых дней своего существования. За пять лет (1966–1971) цены на медицинское обслуживание возросли на 40 %, а на пребывание в больнице – на 70 %. До 1965 года Федеральное правительство тратило на медицинское обслуживание 4,8 % бюджета, или 5,2 миллиарда долларов, а в 1969-м – уже вдвое больше. Всего за четверть века (с 1950 по 1977-й) государственные расходы на медицинское обслуживание возросли с 12 миллиардов до 160.

Но государственные программы медицинской помощи были только началом. Всё же они потребовали введения нового налога, а это всегда вызывает сопротивление. Лисий социалистический ум продолжал искать новых лазеек к богатому рыночному курятнику. Вот например: кто будет лечить людей, не достигших ещё старости, продолжающих работать, но не имеющих денег на дорогое лечение? Опять вводить налог? Но избиратель может взбунтоваться. А почему бы не обязать предпринимателей покупать медицинскую страховку для своих служащих на свободном рынке? Предпринимателей никто жалеть не будет, пусть раскошелятся! А то, что они вынуждены будут из-за этого поднять цены на свои товары и проигрывать иностранным конкурентам, никто не заметит.

За прошедшие сорок лет стоимость медицинской страховки для служащих взлетела под небеса. Если предприниматель обязан покупать, страховые компании могут диктовать ему какую угодно цену. В 2008 году, чтобы обеспечить медицинской страховкой работника и его семью, предприниматель должен был уплачивать 12500 долларов, и эта сумма продолжает расти со скоростью 5 % в год. Директор знаменитой цепи кофеен «Старбакс» объявил, что его кампания тратит на медицинскую страховку сотрудников 200 миллионов долларов в год, и это больше, чем она тратит на закупку кофе.

Тысячи людей попадают каждый год в автомобильные аварии, их привозят в больницы с различными травмами и ранениями. И среди этих пациентов непременно будут такие, у которых нет денег на оплату лечения. Кому же предъявить счёт? Государству? Штату? Опять новый налог? Нет, зачем. Мы выпустим закон, обязывающий каждого автомобилиста покупать страховку на лечение тех несчастных, которых злая судьба когда-нибудь бросит под колёса его автомобиля.

И самих врачей мы заставим покупать страховку против судебного иска за неправильное лечение.

И владельцев бизнесов заставим иметь страховку от несчастных случаев, которые могут случиться с их клиентами или посетителями.

Когда Марина после падения, хромая, поднялась в свою редакцию, прибежала взволнованная администраторша и стала настойчиво расспрашивать её, где произошло несчастье: на улице или внутри здания. Марина честно сказала, что на улице. Потом оказалось, что, скажи она «в здании», радиостанция могла бы оплатить часть наших медицинских расходов, ибо у неё есть страховка от таких случаев.

Но у маленьких бизнесов таких резервов нет. За последние десятилетия тысячи вынуждены были закрыться, ибо не имели возможности платить неудержимо растущие страховые взносы. А там, где закрываются мелкие, конкуренция ослабевает и крупные могут гораздо быстрее повышать свои цены.

Все мы помним печальные картины жизни в пору «развитого социализма». Неубранные кочаны капусты замёрзли в поле. Горы брёвен рассыхаются по берегам замёрзших рек. Грузовики, заполненные урожаем помидоров, истекают красным соком в очереди к маленькому консервному заводику. Гнилая картошка расползается под ногой на бетонном полу овощехранилища. Добро гибнет, потому что оно – ничьё. Никому его не жалко. Никто не будет наказан. И всё будет идти одинаково из года в год.

В Америке такого быть не может, казалось нам. Здесь собственность уважают. Здесь правит не план, а свободный рынок. Если кто-то не умеет ценить плоды человеческого труда, рынок его отбросит, разорит. Если кто-то попытается слишком задрать цены на свой товар, найдётся другой производитель, который предложит такой же товар подешевле. Конкуренция! Вот верный страж, охраняющий нас от жадных грабителей. Недаром же здесь приняты антитрестовские законы, направленные против возникновения монополий. Недаром открыт ввоз иностранных товаров, так что мы можем покупать недорогие бразильские туфли, корейские телевизоры, японские автомобили, тайваньские свитера.

Да, конкуренция действует повсюду. Но только не в сфере страхового бизнеса. От иностранной конкуренции он защищен законами, запрещающими иностранным страховым компаниям оперировать в Америке. От внутренней конкуренции страховые компании защищены законом, запрещающим другим финансовым организациям (например, банкам) продавать какие бы то ни было виды страховок. И самое главное: страховой бизнес изъят из-под действия антитрестовского законодательства. По идее, расценки должны регулироваться государственным учреждением (Insurance Services Office), но как можно вкручивать мозги государственному чиновнику, помнит любой советский экономист, выбивавший в своём министерстве нужные цифры плана, «расценки» и прочие «показатели».

Усилиями мощного лобби в Вашингтоне страховой бизнес добился принятия законов, позволяющих ему диктовать свою волю потребителю. Если ты не купил страховку, ты не можешь вести своё дело, не можешь иметь медицинскую практику, не можешь даже выехать в автомобиле на улицу. Когда человек поставлен в безвыходное положение, с него можно требовать любую цену. В осаждённом городе за буханку хлеба отдадут серебряное блюдо.

Страховой бизнес в Америке давно приобрёл главное свойство социалистического предприятия: полную свободу от требований рынка. Однако при этом он не утратил главное свойство предприятия рыночного: стремления получать максимальный доход. Поэтому он и превратился в опасную опухоль, высасывающую здоровые соки из рыночного организма страны.

Опасность раковых заболеваний состоит в том, что организм человека не опознаёт вирус рака как нечто чужеродное, не вступает с ним в борьбу, ибо вирус научился «притворяться своим».

Опасность сегодняшнего страхового бизнеса в том, что американская рыночная структура не опознаёт его антирыночной сути, не имеет аппарата ограничения его болезненного роста и пребывает в иллюзии, что это нормальная ветвь экономической деятельности государства.

К сожалению, такое положение оказывается выгодным и политическим, и экономическим лидерам страны. Страховые компании в большинстве своём принадлежат различным финансовым гигантам, являясь наиболее доходными звеньями в их структурах. Штатные комиссии, которым надлежит регулировать страховой бизнес, сплошь и рядом состоят из людей, которые владеют акциями страховых компаний или занимали в них высокие посты и часто возвращаются обратно на свои доходные должности. Политики же получают возможность уворачиваться от реального решения социально-экономических проблем, подсовывая страховой бизнес как якобы рыночный выход из положения.

Исследователь Рэй Борхис пишет, что федеральное правительство, имеющее тенденцию регулировать все отрасли экономики, не провело ни одного закона, регулирующего поведение страховых компаний. «В 1945 году, под давлением страхового лобби и взяток, именуемых "взносы на предвыборную кампанию", Конгресс провёл закон, запрещающий федеральному правительству принимать какие бы то ни было законы, защищающие потребителя от жульничества страховальщиков… В результате страховые компании от Мэйна до Калифорнии могут включать в полисы ложные обещания, произвольно отказывать в выплате компенсаций и аннулировать договоры без объяснений».

Именно это случилось со мной, когда я попал в автомобильную аварию. Покупая мой «сэйбел», я долго торговался с хитрым продавцом, и он, в конце концов, соблазнил меня существенной добавкой: включил в сделку, в качестве бонуса, страховой полис компании «Лексингтон» стоимостью в тысячу долларов. В случае полного разрушения автомобиля эта компания обязывалась покрыть сумму моего оставшегося долга финансовому гиганту «Форд Мотор Кредит». Когда грянуло несчастье, я позвонил в «Лексингтон», находившийся в далёком Массачузетсе, и потребовал исполнить обязательство.

– Нет, – заявили они, – эта страховка действует только в случае, если у вас куплена страховка против коллизии.

– На черта вы были бы мне нужны тогда?! – заорал я. – Продавец, подсовывая мне ваш полис, заверил, что я именно смогу сэкономить, не покупая страховку против коллизий.

– Ничем не могу помочь – таковы наши правила.

Как и следовало ожидать, к золотой реке, текущей в сейфы страховых компаний, стали слетаться любители лёгкой наживы. Число преступлений, совершаемых ради получения страховых денег, невозможно оценить точно, потому что большинство их остаётся нераскрытыми. Крупные компании имеют своих контролёров, расследующих подозрительные несчастные случаи или беспричинные пожары. Но даже если им удаётся собрать улики против нарушителей, компании часто предпочтут уплатить жуликам, чем затевать дорогостоящий процесс против них.

Одна из наиболее распространённых схем: инсценировка автомобильной аварии. Она тщательно планируется и требует участия не только лихих водителей, но также врача и адвоката. Один автомобиль называется на жаргоне swoop – я буду называть его «блесна». Им управляет опытный водитель, именуемый на их сленге «койот». Другой автомобиль называется squat – что-то вроде «подставы». В него набивается полдюжины бедняков, которые счастливы получить несколько сотен долларов за участие в афере.

Обе машины выезжают на шоссе. «Койот» выбирает какой-нибудь большой грузовик, наверняка имеющий все необходимые страховки, и пристраивается перед ним. Вскоре «подстава» втискивается между «блесной» и грузовиком. Теперь всё готово. В какой-то момент «блесна» резко тормозит, «подстава» тоже тормозит, и грузовик невольно поддаёт ее сзади. «Койот» тут же врубает скорость и исчезает с места происшествия. Приехавшие полицейские фиксируют аварию по вине грузовика. Теперь его страховка должна покрыть медицинские расходы всех «пострадавших» в подставе.

Дальше за дело берутся врач и адвокат, участвующие в схеме. Врач «находит» у пассажиров «подставы» самые разнообразные травмы и назначает «лечение» – чем дороже, тем лучше. Чикагские журналисты обследовавшие коммунальную больницу в Эванстоне, были крайне удивлены, не обнаружив там докторов, а только нескольких медсестёр, признавшихся им, что почти все пациенты там в лечении не нуждаются, но нуждаются в справке, подтверждающей их пребывание в больнице.

Роль адвоката – оформить необходимые документы. Дело это такое доходное, что преступные группы возникают по всей стране. В Калифорнии адвокат Гэри Миллер, вступив в преступный сговор, увеличил свои заработки с 347 тысяч в 1989 году до полутора миллиона в 1991-м. Но ему не повезло: один из участников подстроенной аварии погиб, и тогда началось настоящее расследование, которое привело аферистов на скамью подсудимых.

Расследование ФБР показало, что преступные группировки порой насчитывают и 75, и 100 человек. Они организованы в полувоенные подразделения, проводят тренировки и семинары, имеют отпечатанные руководства к тому, как устраивать правдоподобные аварии. Работают посменно, выезжают на отведённые им территории. В Калифорнии даже была обнаружена группа выходцев с Ближнего Востока со студенческими визами, которые устраивали аварии, чтобы пересылать полученные деньги Организации Освобождения Палестины.

Другой способ лёгкого заработка: застраховаться от увечья и нанести его самому себе. Бедняк, не видящий никакого просвета в жизни, может отрубить себе палец и получить неслыханный куш в 10 тысяч долларов. Если простреливают себе руку, то, как правило, левую – всё же не так жалко.

В телевизионных передачах «Из зала суда» очень часто рассказывается об убийствах, совершённых ради получения страховой премии. Но нужно помнить, что на свет выплывают только те убийства, которые были раскрыты. Сколько раз смерть застрахованного будет объявлена результатом несчастного случая, болезни или самоубийства, подсчитать невозможно.

Страхование жизни до сих пор остаётся актом добровольным, поэтому компании тратят много денег на рекламу. Понятно, когда кормилец семьи покупает полис на крупную сумму, чтобы близкие не остались без средств, если судьба внезапно унесёт его в мир иной. Но что имеют в виду родители, страхующие жизнь своего ребёнка? Получить финансовое утешение в случае его внезапной смерти?

В судебной хронике иногда мелькают эти страшные истории: отец или мать намеренно причинили смерть своему малолетнему отпрыску ради получения страховой компенсации. Опять же, это только те случаи, которые удалось раскрыть. А прервать жизнь двух-трёхлетнего, не оставив никаких следов, так легко! Нравственное чувство вопиет против этого вида страхования. Но, видимо, голос лоббистов страхового бизнеса звучит громче, потому что я не слышал о законодательных попытках запретить подобную практику.

На протяжении мировой истории сбор налогов всегда был делом нелёгким. Нечестные чиновники присваивали себе солидную часть собираемого, народ уклонялся от уплаты как только мог, а если становилось невмоготу, начинал бунтовать против верховной власти. И для преодоления этих трудностей многие владыки пытались использовать так называемую систему откупов. Зловещая фигура откупщика проходит по страницам истории многих стран. Он уплачивал в государственную казну требуемую сумму, а государство отдавало ему право собирать с подданных тот или иной налог. И уж он собирал до последнего динара и намного больше! Ибо собирал теперь в собственный карман. Защиты от него не было, и жаловаться на него никто не мог.

Примерно такую же роль выполняет страховой бизнес в сегодняшней Америке. Ибо все формы обязательного страхования – это скрытое налогообложение, которое политики не смогли бы провести обычным законодательным путём. Когда налогообложение оформлено в виде покупки страхового полиса, мы остаёмся при иллюзии, что происходит обычная купля-продажа на свободном рынке.

Нас обмануть нетрудно. Но не наш кошелёк. Он делается тоньше и тоньше с каждым годом. Замечено, что по уровню сбережений на человека Америка скатывается всё дальше и дальше вниз. Пятьдесят лет назад американец, имевший работу, мог содержать семью в приличном достатке. Сегодня и двое работающих должны трудиться очень напряжённо, чтобы сводить концы с концами.

В страховом бизнесе занято около полутора миллионов человек. То есть вдобавок к дорогому медицинскому обслуживанию мы должны содержать на высоких окладах огромную толпу, не производящую никакой полезной работы. А нельзя ли обойтись вообще без них? Чтобы мы входили к врачу и платили ему из рук в руки, как это делалось до 1960 года? Или чтобы ему платили местные власти, как они платят школьным учителям?

Такая идея даже не обсуждается. Мне не доводилось слышать, чтобы кто-нибудь из политиков посмел выступить с лозунгом:

МЕДИЦИНСКОЕ ОБСЛУЖИВАНИЕ – ДА!

МЕДИЦИНСКОЕ СТРАХОВАНИЕ – НЕТ!

Впрочем, однажды в «Нью-Йорк Тайме» я прочёл письмо врача, который не побоялся сказать, что страховка нужна каждому американцу только одна: от катастрофических болезней. Такая страховка стоила бы очень недорого, ибо болезни, требующие долгой госпитализации, случаются не часто. Не знаю, что стало с этим врачом, но не удивлюсь, если окажется, что у него были трудности с возобновлением страховки против исков за неправильное лечение.

Сегодня, вместо разумных реформ, по стране с фанфарами катится внедрение «Обама-кары». Суть её: заставить и беднейшую часть населения отдавать последние деньги в бездонные сейфы страховых компаний. Не купишь страховку – плати штраф. Не заплатишь штраф – Налоговое управление (1RS) возбудит против тебя дело.

Американская революция против господства Британской короны началась с лозунга: «Нет представительства – не будет налогов!» («No taxation without representation!»).

Революция американского гражданина против засилья страхового бизнеса должна начаться с осознания нами простой истины: «Обязательная страховка – это налог, размер которого назначается не избранными нами представителями, а жадными коммерсантами» («Mandatory insurance is taxation without representation»).

Но достаточно ли сильна жажда свободы и жажда справедливости в душах сегодняшних американцев, чтобы решиться на такой бунт?

Не похоже.

 

15

Врач

В русской литературной традиции к слову «доктор» так и тянется слово «добрый». Добрый доктор Чехов, добрый доктор Айболит, добрый доктор Живаго. Даже Христа добрый доктор Булгаков изобразил просто добрым доктором Га-Ноцри. Может быть, поэтому русских эмигрантов в Америке часто отталкивала суховатая деловитость американских врачей, всегда работающих в цейтноте, всегда поглядывающих нетерпеливо на часы, не готовых выслушать полную сагу о таинственных скрипах, хлипах и пуках в организме пациента.

О горестном состоянии медицинского обслуживания в США написаны сотни книг и тысячи статей. Одним из видных критиков много лет выступает доктор Эндрю Вейль – сторонник индивидуального подхода к пациенту, альтернативных методов и пристального изучения целебных свойств самого организма. «Мы изучаем болезни, – говорит он, – а нужно с не меньшим вниманием изучать излечения». В своей книге «Почему наше здоровье так важно» он пишет:

«Мы привыкли хвастать, что американская медицина – лучшая в мире, и когда-то так оно и было. Сегодня всё изменилось. Даже в наших наиболее престижных медицинских центрах качество обслуживания стоит невысоко, медсестёр не хватает, а число заболеваний, подхваченных в больнице, возрастает. Наблюдается тенденция перетекания наших пациентов в другие страны. Американские граждане отправляются в первоклассные больницы Бельгии, Таиланда, Индии для операций по замене бедра, коронарных шунтов, пластических операций. Их всё больше сердит недостаточное внимание докторов, враждебная конфронтация со страховыми компаниями, не говоря уже о растущей цене прописываемых лекарств, медицинских тестов и пребывания в больнице».

Сравнение с другими странами, проведённое Всемирной организацией здравоохранения, дало невесёлые результаты. «По данным 2000 года США оказалось на 37-м месте, ниже Колумбии, Чили, Коста-Рики, но выше Словении, Кубы и Хорватии. По критерию "справедливость" оказались на 54-м, рядом с Фиджи. Но зато всех намного обогнали по уровню финансовых затрат на одного человека».

«Охрана здоровья», считает доктор Вейль, уступила место «контролированию болезни». Все силы направляются на то, чтобы подавлять отдельные симптомы, врачу не оставлено времени вглядеться в жизнь индивидуального организма как целого.

«Наше здоровье ухудшается, и мы имеем самый высокий процент не застрахованных граждан среди демократических обществ; другие народы даже близко не приближаются к нам по этому показателю. При росте безработицы многие американцы теряют свои медицинскую страховку вместе с рабочим местом, умножая ряды незащищённых».

Начиная эту главу, я сразу должен сознаться в собственной патологии по отношению к американскому врачу:

ДЛЯ МЕНЯ НЕВОЗМОЖНО С ДОВЕРИЕМ ОТНЕСТИСЬ К ЧЕЛОВЕКУ, КОТОРОМУ ВЫГОДНО, ЧТОБЫ Я БОЛЕЛ, И ЧЕМ ДОЛЬШЕ БОЛЕЛ – ТЕМ ЛУЧШЕ.

Я должен заранее уговаривать себя: он не виноват, нелепая бездушная система поставила его в такую извращённую ситуацию. Вполне возможно, что он добрый, знающий, сочувствующий специалист, искренне желающий помочь. Но тягостное чувство не проходит, и я до последней возможности оттягиваю визиты к врачам, надеясь, что организм сам справится с очередной хворобой. Ставить плату врачу в зависимость от числа обслуженных им больных представляется мне такой же нелепостью, как если бы стали оплачивать труд пожарника по числу потушенных им пожаров. У него поневоле возник бы импульс поджечь что-нибудь самому.

Где-то в начале 1990-х у меня начала болеть нога. Я расшиб её, ударившись голенью о камень во время рыбалки. Терпел, делал компрессы, хромал. Нет, само не проходило. И когда доктор Вайнстин совершил своё чудо, починив сломанное бедро Марины, я решил обратиться к нему. Он проделал нужные рентгены, внимательно рассмотрел снимки, объявил, что все кости целы, выписал какое-то новомодное лекарство, якобы ускоряющее заживление травм, и счёт за визит: 200 долларов. По-божески.

Но боль не проходила. То ступня, то колено распухали так, что я мог ходить, только опираясь на костыли. Работа в издательстве включала в себя погрузку-переноску ящиков с книгами, и делать это на костылях не получалось. Промучившись ещё два года, я заставил себя снова пойти к ортопеду. Не имея медицинской страховки, звонил в несколько мест, пока не нашёл самого дешёвого. Им оказался совсем молодой врач, Марк Натансон. Он рассмотрел мою опухшую ногу и без всяких рентгенов уверенно объявил: подагра. Выписал лекарство «колхичин», которое научились делать из осенних анемонов ещё в Древнем Египте до Рождества Христова. Три-четыре таблетки, принятые в течение дня, снимали воспаление, давали возможность отложить костыли.

Спрашивается: почему знаменитый, опытный, дорогостоящий хирург Вайнстин не смог обнаружить то, что мгновенно опознал молодой Натансон?

Ответ на этот вопрос таится в двух словах: узкая специализация. Оказывается, парадокс этот был замечен и описан многими критиками американской системы здравоохранения.

К доктору Вайнстину попадают только пациенты со сложными переломами, требующими высококвалифицированного хирурга. Молодой Натансон, нуждающийся в пациентах, примет всех – и застрахованных, и нет, с серьёзными проблемами и с пустяками. Его опыт и кругозор расширяются стремительно уже в первые годы практики.

Но труд врача-специалиста оплачивается гораздо выше, чем труд терапевта общего плана. «Терапевт может заработать в год от 175 до 200 тысяч. Но эти заработки бледнеют по сравнению с доходами узких специалистов: в среднем 850 тысяч для хирурга-ортопеда, 911 для рентгенолога, 1 350 тысяч для хирурга по сердечно-сосудистой системе. В Америке имеется перепроизводство специалистов и нехватка врачей общего профиля. В результате всё сводится к детальной и дорогостоящей диагностике и анализу отдельных компонентов тела. Многие пациенты не имеют возможности получить общий анализ состояния их здоровья, подготовленный врачом, умеющим оценивать взаимодействие различных частей тела».

Часто суперспециалист не может разглядеть и поставить верный диагноз каким-нибудь элементарным недугам. Среди моих знакомых я знаю полдюжины случаев, когда дорогостоящий врач проглядел обычный аппендицит и дело чуть не кончилось перитонитом.

Лекарство «колхичин» было хорошей защитой от приступов, но не излечивало от подагры. Мне пришлось самому полезть в медицинские справочники и Интернет, выписать оттуда названия продуктов, считающихся вредными для подагриков. Ах, как жалко было расставаться с наваристыми мясными супами, со студнем из свинины, с крабами и устрицами, с вином и пивом, с жареной дичью и сардинами, помидорами, баклажанами, креветками и прочими дивными дарами природы! Зато диета сработала, подагра исчезла, но успела так разрушить левый коленный сустав, что я обречён хромать до конца жизни.

Почему же не только доктор Вайнстин, но и доктор Натансон не сказали мне о лечебных свойствах правильной диеты? Не знали? Или в медицинских кругах не принято делать рекомендации, которые исключают вмешательство врача, лишают его возможности заработать?

Врач, находящийся под постоянным прессом финансовых требований, вынося диагноз и предлагая лечение, невольно склоняется в сторону дорогих процедур, если страховка пациента готова оплатить их. Доктор Роберт Лебоу, автор книги «Крах здравоохранения», на многих примерах показывает, как это происходит.

«Сумасшедшие расценки на процедуры взвинчивают общую стоимость лечения. Если вы просто внимательно расспрашиваете пациента, вам заплатят 35 долларов за полчаса. Но если вы уговорите его проглотить кишку для взятия желудочного сока, что занимает 10 минут, вы можете представить «Медикеру» счёт на 900 долларов».

Когда благонамеренные политики создавали систему помощи «Медикейд», им, видимо, казалось жестоким и несправедливым включить в неё в качестве обязательного условия хотя бы номинальную плату за визит к врачу. Нет, самый бедный человек должен иметь возможность получить помощь, не заботясь о деньгах! Они не учитывали, что для миллионов скучающих стариков поездка в клинику, где ты будешь окружён заботливым вниманием, – единственный способ развеять пустоту дня. Если бы это стоило хотя бы десять долларов, многие предпочли бы пойти в кино или кафе. Бабушка наших друзей корила нашу бабушку за «беспечность»: «Как? Вы ещё не сменили очки в этом году? Но вы знаете, что «Медикейд» даёт вам право менять их раз в год? Мало ли что вы довольны старыми! Нельзя упускать, когда предлагают даром!»

Бесплатность процедур подталкивает пациентов «Медикейда» требовать их по любому поводу. Высокотехнологичные установки для просвечивания организма сплошь и рядом используются без особой нужды. «Американцы сегодня подвергаются опасному рентгеновскому облучению в семь раз больше, чем это было в 1980 году. На это тратится 14 миллиардов долларов… Почему-то в офисах докторов, которые имеют эти аппараты, просвечивания назначаются в три раза чаще, чем в тех, которым приходится посылать пациентов для просвечивания в другие места».

В России XIX века бытовало выражение «доходные дома». В Америке сегодня весьма популярен бизнес «доходные больницы» – for-profit hospitals. К началу XXI века крупнейшая корпорация Columbia-HCA сумела завладеть половиной таких больниц в Америке. Применяемые ею методы включают: зачисление врачей партнёрами, чтобы они сами были заинтересованы в повышении доходности; установление для администраторов конкретных финансовых целей, за достижение которых даются бонусы; повышение расценок за пребывание в палате (в 2010-м средняя цена достигла 4400 долларов); применение самых дорогостоящих процедур.

Проверить, какое лечение применялось, а какое – нет, не так-то легко. По разным оценкам, масштабы жульничества в отношении систем «Медикер» и «Медикейд» колеблются от 63 до 100 миллиардов долларов в год. Силы контролирования явно неадекватны: 750 агентов в ФБР и в Бюро главного контролёра (Inspector General Office) должны надзирать за 720 тысячами докторов, 190 тысячами дантистов, 6 200 больницами и свыше тысячи НМО (Health Maintenance Organizations). Техника подделок отработана весьма умело.

Какую процедуру, тест, анализ, операцию считать нужной, а какую нет? Только врач может принять это решение. И фактор гарантированной оплаты является мощнейшим стимулом к тому, чтобы признать процедуру необходимой. Особенно процветает такой подход в психиатрических больницах и убежищах для бездомных. «Пациентов держат в палате до тех пор, пока федеральная страховка «Медикер» платит за них. Многие были подвергнуты операциям по удалению простаты или катаракты, которые делались конвейерным способом… Контролирующие организации предъявляют судебные иски больничным сетям, несоразмерно раздувающим счета, те платят стомиллионные штрафы, но вскоре возобновляют свои махинации».

В сегодняшней ситуации американский врач, взвешивая все за и против хирургического вмешательства, не может не помнить, какой счёт можно будет представить за ту или иную операцию. Однажды мне попалось в прессе интервью с Нобелевским лауреатом, британским кардиологом Бернардом Лауном, который сказал, что около 70 % операций на сердце проводится в Америке из коммерческих соображений. Помня о висящей над ним угрозе иска за неправильное лечение, врач не преминет нагнать на меня раздутых страхов, чтобы я не мог потом сказать: «Доктор не предупредил меня о той или другой опасности».

Одна наша близкая знакомая, родив в свои сорок два года сына, заболела раком щитовидной железы, и врачи давали ей от силы шесть месяцев жизни, но только при условии, что она согласится ампутировать плечо и грудь. «Нет, – сказала себе больная, – я не могу допустить, чтобы мой сын рос без матери». Имея медицинское образование, она смогла засесть за книги и вступить в упорную войну с болезнью, пробуя то одни, то другие альтернативные способы лечения. Четыре года шли бои, победы сменялись поражениями, но, в конце концов, она одолела врага. Врач проделал все необходимые тесты и с изумлением объявил, что неизлечимый рак исчез, излечен.

– Я знаю, что вы не станете оповещать коллег об этом результате или описывать его в статье, – сказала исцелившаяся пациентка, – потому что он ставит под сомнение диагноз, поставленный вами четыре года назад. Но скажите, если моя болезнь случится с кем-то из членов вашей семьи, вы поделитесь с ними моим опытом?

Врач промолчал.

Конвейерную хирургию мне довелось испытать на себе. Несколько лет назад у меня сильно разболелся глаз. Пришлось пересилить себя и обратиться в местную офтальмологическую клинику, благо страховка по старости мне уже полагалась. Первым делом врач замерил давление в глазном яблоке. Оно оказалось таким высоким, что пришлось принимать какие-то экстренные меры по его снижению. Диагноз: «глаукома и катаракта», необходима операция.

В назначенный день я явился в хирургический центр. Мне объяснили, что хирург будет оперировать одного за другим несколько пациентов. Местная анестезия будет делаться всем заранее, и потом больных, одного за другим, будут вкатывать в операционную. Анестезиолог закапал мне в глаз нужную долю обезболивающего и сказал, что ожидание продлится примерно полчаса. Я стал ждать, подбадривая себя мечтами о какой-нибудь замечательной рыбалке, которую устрою себе после выздоровления.

И ждал. И ждал. И ждал.

Прошло больше часа, прежде чем настала моя очередь. Потом выяснилось, что у предыдущего пациента обнаружились неожиданные осложнения и хирург провозился с ним дольше, чем рассчитывал. Да и у меня тоже оказалось не всё так просто. Хирургический конвейер сбился с ритма, действие анестезии закончилось, и к концу операции я еле терпел, только глухо мычал. Каково было тому пациенту, который следовал за мной, – страшно представить.

Но худшее началось ночью. После удаления катаракты пребывание в больнице не полагается, страховка его не оплатит. Гостивший друг увёз меня домой, но заснуть я не смог. Никакие обезболивающие не помогали. Как только голова опускалась на подушку, боль вспыхивала с новой силой. Крокодил, притаившийся в глазу, слегка разжимал челюсти, только если я принимал вертикальное положение. Так и простоял всю ночь, иногда маршируя по спальне и подвывая.

Далее последовали новые процедуры, визиты в клинику, консультации, проверки. Давление в глазном яблоке снова поднималось, и этот процесс удалось прекратить лишь с помощью лазерной хирургии. Хитроумнейший новейший аппарат позволил врачам обследовать состояние сетчатки. Оказалось, что половина клеток утратила способность функционировать должным образом. В том ли причина, что я долго не шёл к врачу, или в том, что мне не повезло на хирургическом конвейере, – кто может ответить с уверенностью?

В древности у многих племён и народов человеческие жертвоприношения считались угодными богам. Также одобрялись различные формы членовредительства. Оскопление практиковалось и в языческом Египте, и в мусульманской Турции, и в христианской России у секты скопцов. Сегодня в угоду идолу здоровья среди женщин возникло поветрие соглашаться на ампутацию груди, в надежде что рак не найдёт в их теле другого места для атаки. Голливудская звезда Анджелина Джоли после такой операции гордо позировала перед фотографами под светом софитов, как бы призывая других последовать её прогрессивному примеру. В этом году она столь же торжественно объявила об удалении яичников и матки. Сколько получили хирурги, в прессе не упоминалось.

Когда-то медицина приравнивалась к искусству, и талантливый врач был окружён такой же славой, как поэт, музыкант, скульптор. Становясь религией, медицина стремится утвердить догматы, объявляющие какое-то лечение правильным (священным?), а какое-то – нет. Рационально-гегельянский ум отказывается признать, что такой подход в принципе нелеп, что каждый организм неповторим и будет по-разному реагировать на одно и то же лекарство, на одну и ту же процедуру.

Если вы стоите перед стеной «правильных» медицинских догматов, любой новый метод лечения будет восприниматься как отклонение от них, как ересь. В 2005 году Нобелевская премия по медицине была присуждена двум австралийским медикам, Барри Маршаллу и Робину Уоррену, за обнаружение бактерии, вызывающей язву желудка. Открытие было сделано в 1982 году и опубликовано в журнале «Ланцет». Однако тогда многие учёные отнеслись к нему с большим недоверием, поскольку считалось, что к развитию язвенной болезни ведут стресс, неправильное питание, курение, алкоголь. Признание инфекционной природы этого заболевания шло вразрез с устоявшимися представлениями. Двадцать пять лет ушло на преодоление сложившихся теорий. Чтобы доказать свою правоту, Маршалл сделал смелый шаг: попрощался с женой, инфицировал себя бактерией Helicobacter pylori, чуть не умер, и спасся, только применив антибиотики.

За соблюдением правильных догматов следит могущественная организация, сделавшаяся монопольным авторитетом в американском здравоохранении: ΑΜΑ – Американская Медицинская Ассоциация. И горе еретику, который попробует поступить вопреки её заветам и требованиям.

Имя одного из таких еретиков гремело в стране в 1990-е: доктор Джек Кеворкиян (1929–2011). Он выступал за то, чтобы безнадёжно больным разрешено было уйти из жизни с помощью врача, когда у них кончались силы бороться со страданиями, причиняемыми болезнью. Сконструированный им аппарат подсоединялся к телу решившегося на самоубийство. Тому оставалось только нажать на кнопку, чтобы открыть доступ отравляющему веществу к игле, вставленной в его вену.

Доктор Кеворкиян открыто предлагал свою помощь через газеты. Первое самоубийство с помощью его аппарата было осуществлено в 1990 году. Государство выдвинуло против него обвинение в убийстве, но не смогло привлечь к суду, ибо в штате Мичиган тогда не было соответствующих законов. ΑΜΑ лишила Кеворкияна медицинской лицензии, но он продолжал свою деятельность. Всего с его помощью ушли из жизни 130 больных. Трижды суды над ним заканчивались оправданием, и только в четвёртый раз обвинению удалось добиться от присяжных вердикта «виновен». Он провёл в тюрьме 8 лет и был освобождён условно в 2007-м, накануне своего восьмидесятилетия.

Многие члены ΑΜΑ выступали с резкой критикой доктора Кеворкияна. Его обвиняли в том, что не все его «пациенты» страдали от безнадёжной болезни. Что он не отсылал их предварительно к психиатру. Что в нескольких случаях вскрытие тел самоубийц не обнаружило той болезни, которая была указана в их диагнозе. Но, конечно, никто в открытую не сказал, что долгое лечение ста тридцати безнадёжных пациентов могло бы принести врачам и больницам миллионы и миллионы долларов из сейфов «Медикера» и «Медикейда».

Полемика о самоубийствах с помощью врача продолжается на разных уровнях. Штат Орегон был первым, где был принят закон, разрешающий подобную практику. Так что все американцы, решившие воспользоваться услугами Харона по собственной воле, теперь знают, в каком штате протекает река Стикс.

Другой пример медицинского ослушника, вызвавшего гнев ΑΜΑ, открылся мне в связи с расследованием убийства Джона Кеннеди. Все врачи, пытавшиеся спасти смертельно раненного президента в Далласской больнице, не сомневались, что рана в горле была входной, о чём и заявили в тот же день журналистам. Но ведь подозреваемый убийца, Освальд, в момент выстрелов находился сзади – как же так? Следователям комиссии Уоррена пришлось оказывать на врачей упорное давление, чтобы они отказались от своих первоначальных показаний. Один за другим они поддавались нажиму и допускали, что их первое впечатление могло быть ошибочным.

И вот двадцать восемь лет спустя один из них не выдержал – заговорил вслух.

Книга доктора Чарльза Креншоу «Джей-Эф-Кей: Заговор молчания» произвела фурор и вызвала скандал в рядах Американской Медицинской Ассоциации. Креншоу был одним из тех хирургов, которые прилагали все силы для спасения президента на операционном столе. «В течение многих лет, – пишет он в предисловии, – тысячу раз я хотел прокричать всему миру, что раны в голове и горле президента, обследованные мною, были нанесены пулями, ударившими спереди, а не сзади, как пытались заверить публику… Усилия подавить и исказить правду об убийстве, делавшиеся правительственными чиновниками и агентами, а также представителями печати, включали угрозы, шантаж, фальсификацию и уничтожение улик… Всё это сыграло свою роль в том, что я молчал в течение 28 лет. Сегодня мне 59. Моя медицинская карьера закончена, и я больше не боюсь ни "джентльменов в штатском", ни критики моих коллег».

«Критика» оказалась свирепой. Главный журнал Американской Медицинской Ассоциации JAMA опубликовал большую статью, атакующую доктора Креншоу. «Желание привлечь к себе внимание» – так были объяснены его мотивы. Но даже в этой статье авторы должны были признать, что другой врач, доктор Роберт Макклеланд, тоже участвовавший в попытках спасти президента, «остался при твёрдом убеждении, что рана в голове была нанесена спереди». Ещё четверо опрошенных врачей заявили, что Креншоу, скорее всего, ошибается, но отказались открыто осудить его. И немудрено: в день убийства все эти медики единодушно сказали журналистам, что раны были нанесены спереди, и лишь потом, после выдвижения обвинений против Освальда и оказанного на них давления, стали менять свои показания.

Креншоу и его соавтор, Гэри Шоу, подали в суд на журнал за клевету. В октябре 1994 года журнал Американской Медицинской Ассоциации пошёл на попятную, согласился выплатить авторам 213 тысяч долларов компенсации и напечатать их ответную статью с опровержениями, что и было сделано в выпуске 24/31 мая 1995 года.

Дебаты о медицинской реформе бушуют в течение нескольких десятилетий, и в них ΑΜΑ всегда выступает яростным противником Общенациональной системы здравоохранения, наподобие тех, которые успешно функционируют в Канаде, Англии, Японии и многих других индустриальных странах. «Идеальных систем не бывает, каждая имеет свои недостатки. Но расходы других стран в пересчёте на одного человека вдвое ниже наших, а результаты намного лучше. Намеренная дезинформация о положении дел за пределами США последовательно распространяется ΑΜΑ и фармацевтической индустрией».

Огромную часть медицинских расходов составляет использование всё новых и новых аппаратов для диагностики. Применение полного сканирования организма при помощи установок МРТ, компьютерной томографии часто имеют вредные последствия. Они способны обнаружить маленькую аномалию, что повлечёт за собой новое тестирование. «Встревоженный пациент погрузится в больничную рутину, где его убедят согласиться на процедуры, в которых нет необходимости».

Доктор Лебоу приводит много примеров ненужных хирургических вмешательств. «Мать моей сослуживицы, вполне здоровая женщина, готовилась к операции по замене коленного сустава. Рутинное рентгеновское просвечивание грудной клетки показало какое-то пятнышко. Было проведено сканирование ПЭТ стоимостью 5 000 долларов, и пятнышко интерпретировали как рак. За операцией на лёгком последовал каскад других, затем произошли осложнения, приведшие к смерти».

Стоимость медицинского обслуживания растёт неудержимо. К 2009 году она достигла таких цифр: «Рутинный визит в палату скорой помощи стоит 700 долларов. Средняя плата за нормальные роды в больнице – 8000. Простой кардиалогический тест на стресс – 1 900. Если у вас случится инфаркт, вы можете ожидать траты от 45 до 50 тысяч долларов, но если вы окажетесь в ситуации, требующей интенсивного ухода, к этому добавится 850 долларов в день. На лечение рака у человека могут уйти все его жизненные сбережения или он вынужден будет продать дом. Начальные стадии лечения обычных форм рака стоят около сорока тысяч, а общая стоимость в среднем достигает 375 тысяч».

Доктор Лебоу в своей книге приводит сравнительные данные о расходах на здравоохранение в разных странах.

«В среднем США тратит на здравоохранение в пересчёте на одного человека вдвое больше, чем другие государства. В 1998-м американские затраты составляли 4200 долларов, в то время как в Швейцарии 2 800, в Германии 2 400, в Канаде 2 300, в Англии 1 400. По отношению к общенациональному производству: в США 13,6 %, в Германии 10,6 %, в Канаде 9,5 %, в Англии 6,7 %».

Боюсь, что в данном контексте мой диагноз, взятый в качестве подзаголовка этой книги – «Саркома благих намерений», – не будет адекватным. Гораздо ближе к истинной причине была бы формула: «Примитивная жадность». Однако даже головокружительные заработки не дают американским врачам морального удовлетворения. Необходимость постоянно оглядываться на страховые компании, на догматы «правильного» лечения, на угрозу судебных исков отравляет их жизнь. Недавние опросы показали, что 50 % практикующих врачей рады были бы сменить профессию, если бы такая возможность представилась.

Единственный сектор здравоохранения, для которого у доктора Эндрю Вейля нашлись слова одобрения, это отделения скорой помощи в больницах. «Они часто спасают жизнь тех, у кого случился инфаркт или другой приступ, которые во времена моей молодости заканчивались смертью. Нередки случаи возвращения к жизни жертв автомобильных аварий, раньше считавшиеся безнадёжными».

Но всё это срабатывает, если очередь страждущих не превышает нескольких человек. А как раз на днях в печати мелькнул рассказ конгрессмена штата Миссисипи Джина Олдэя о том, как он попал в отделение скорой помощи с сердечным приступом. «Я чуть не умер там, лежал и ждал, ждал помощи, потому что все врачи были заняты обработкой огнестрельных ран нескольких афроамериканцев сразу».

В какой-то мере симбиоз здравоохранения и страхового бизнеса достиг того же статуса, что и крупные банки или автомобильные корпорации: «слишком велики для провала». Трудно представить, чтобы сотни тысяч невероятно разбогатевших и влиятельных людей допустили принятие законов, резко уменьшающих их доходы. С другой стороны, в истории индустриальной Америки было несколько примеров успешного разрушения монополий: сталелитейной, нефтяной, железнодорожной, телефонной. Неужели нет путей покончить с монополией всемогущей ΑΜΑ?

В первый год нашей жизни в Америке (1979) у нас не было никакой страховки. Тем не менее мы возили в местную клинику в мичиганском городе Энн Арбор и девяностолетнюю бабушку Марины, и нашу шестилетнюю дочь, платили двадцать долларов за визит – и всё. Какие тайные силы сумели разрушить за тридцать лет этот простой и посильный для пациентов вид медицинского обслуживания?

Если вообразить себя, скажем, советником какого-то будущего президента, который призвал бы тебя и предложил составить план медицинской реформы в стране, что можно было бы включить в такой план?

Мне кажется, что ключевым моментом такого плана должно быть введение двух параллельно существующих форм: частной и государственной. В частном секторе способ оплаты останется без изменений – врач получает за проведённый медосмотр, консультацию, анализ, операцию. В государственном врач будет работать за твёрдый оклад, но будет защищен от исков за «неправильное» лечение и избавлен от необходимости покупать страховку против этих исков.

Так организована медицина в большинстве индустриальных стран. И так же – в виде двух параллельных структур – организована система образования в самой Америке. Частные и государственные школы, частные и государственные колледжи работают рядом и, оказывается, могут прекрасно сосуществовать. Да, считается, что частные школы дают лучшее образование, что учиться там – престижнее. Неизбежно возникает зависть, соперничество, озлобление против богатых, которые посылают своих отпрысков во всякие Гарварды и Стэнфорды. И тем не менее, в стране практически всем открыт доступ к образованию.

Также и крупным фирмам должно быть позволено вместо покупки медицинской страховки для сотрудников открывать для них клиники и больницы. Да, это будет напоминать ведомственные больницы в Советской России. Но, насколько мне известно, заводские клиники, подчинявшиеся дирекции завода или фабрики, работали не так уж плохо. Ибо недовольный лечением больной знал, куда ему пойти с жалобой на нерадивых медиков – через заводской двор, в контору управляющего.

Сознаюсь, что эти прожекты окрашены самым корыстным чувством: мечтой иметь возможность на старости лет лечиться у врача, которому не будет никакой выгоды в моей болезни.

 

16

Фармацевт

Религиозное чувство человека устремлено в бесконечность. В служении Богу не может быть момента, когда верующий скажет: «Я послужил Ему – и довольно». Древний египтянин не мог удовлетвориться покупкой только одного священного каменного скарабея, он покупал ещё и «свитки мёртвых». Знаменитый еретик Ян Гус в молодости горевал, что у него хватило денег только на одну индульгенцию. Иван Грозный в перерывах между своими зверствами щедро рассылал награбленные им богатства своих жертв в монастыри на заупокойные молитвы и во искупление собственных грехов.

С того момента как медицина сделалась частью новой религии, борьба за здоровье тоже взяла прицел на бесконечное. Если человек ни на что не жалуется, мы займёмся борьбой с теми болезнями, которые ждут его впереди. А это – бескрайнее поле. У нас на счету неоспоримые и славные победы над оспой, чумой, холерой, малярией, туберкулёзом и прочими бичами человечества. Победив мир бактерий, мы вступаем в эпоху борьбы с вирусами.

Нельзя щадить усилий в войне против такого опасного и загадочного врага. И уж тем более – денег.

В войне с болезнями врач выступает в роли воина, а фармацевт – в роли поставщика оружия и боеприпасов. Трудно представить себе, чтобы во время настоящей войны полководец объявил, что у него достаточно пушек, танков, снарядов, самолётов. «Ещё! Больше! Новее! Дальнобойнее!» – будет призывать он.

Объём производства лекарств, вакцин, препаратов, мазей достиг в Америке неслыханных размеров. Расходы на разработку новых «боеприпасов» измеряются сотнями миллиардов долларов и стоимость их растёт не по дням, а по часам. По данным 2009 года, «лечение рака новыми препаратами будет стоить больному очень дорого: лечение некоторых форм лейкемии лекарством "гливек" (Gleevec) обойдётся в 2200 долларов в месяц до конца жизни; лекарство "херсептин" (Herceptin), применяемое при раке груди, – 3200 в месяц; "авастин" (Avastin) обойдётся в 55 тысяч за год; одна таблетка от тошноты, вызываемой химиотерапией, – 100 долларов».

Но ведь в условиях рыночной экономики цена на любой товар должна складываться в результате конкурентной борьбы. Потребитель должен решить, какой товар лучше удовлетворяет его нужды и какой ему по карману. Тут-то и происходит сбой гладкого вращения колёс рыночного механизма.

Когда я стою перед полкой с разными обезболивающими, откуда я могу знать, какое из них сработает лучше? Вроде бы в прошлый раз от головной боли хорошо помог тайленол, а от зубной – адвил. Но, может быть, попробовать на этот раз дешёвый ибупрофен? И от страха перед грядущими приступами я, скорее всего, куплю все три.

Здесь меня поджидает первый фармакологический трюк. На каждой упаковке стоит дата годности. Откуда она берётся? Почему таблетка или порошок, чей химический состав остаётся неизменным год за годом, может утратить свои лечебные свойства? Один командир военной базы послал соответствующий запрос в фармакологическую фирму. Ему надоело тратить деньги, без конца обновляя запас лекарств в госпитале. На базу пришёл вежливый ответ: «Нет, мы не утверждаем, что лекарства утратят свои свойства. Мы только указываем, что наша фирма гарантирует качество до такого-то срока. А дальше – на ваше усмотрение».

На своё усмотрение? Допустим, пока речь идёт о моих хворобах, я рискну принимать просроченный тайленол, провалявшийся у меня в аптечке пять лет. Ну, а если речь идёт о моих близких? О детях? Конечно, помчусь в аптеку покупать новый.

В среднем любое лекарство в США будет стоить примерно на 60 % больше, чем в Англии и Канаде. В северных районах страны возникла печальная практика: группы пенсионеров объединяются, чтобы нанять автобус и съездить в Канаду за лекарствами. Американские фармакологи объясняют перекос цен тем, что им приходится тратить много средств на исследования и испытания новых лекарств. «В действительности же расходы на исследования гораздо меньше того, что фирмы тратят на рекламирование. В 2005 году пять главных компаний продали товаров на 222 миллиарда долларов. Из этой суммы на исследования ушло 32 миллиарда, а на рекламу -71. Несмотря на это, федеральное правительство представляет фармакологии щедрые налоговые льготы на исследования – больше, чем какое-нибудь другое правительство в мире».

Очень часто то, что объявляется «новым», на самом деле представляет собой слегка модифицированное старое лекарство. Но при этом старые исчезают с полок, а новые стоят в два-три раза дороже. Даже мой «колхичин», спасавший подагриков ещё в Древнем Египте, ухитрился подорожать в четыре раза за последние годы.

По своей доходности фармакологическая индустрия (некоторые авторы называют её для краткости «фарма») превосходит почти все отрасли американской экономики. «В 2006 году продажа продукции фармы достигла 643 миллиардов долларов. Половина этой суммы была уплачена американцами, другая половина – всеми остальными странами вместе взятыми. На рекламу и администрирование тратится в три раза больше, чем на исследования… В компании "Уорнер-Ламберт" ведущие администраторы получали около 20 миллионов в год».

Директора фармы утверждают, что продвинуть новое лекарство на рынок стоит им около 800 миллионов долларов. Этому можно поверить, если вспомнить потоки медицинской рекламы, заполняющей экран телевизора. Благообразные немолодые дамы и джентльмены старательно изображают блаженство облегчения, разлившееся по их телу после принятия новой волшебной таблетки или втирания новой лечебной мази.

В других цивилизованных странах коммерческая реклама лекарств запрещена – и на достаточных основаниях. Рядовой человек, обременённый каким-то недугом, будет хвататься за луч надежды, посылаемый ему с экрана. Он слишком беззащитен перед умелым и напористым коммерсантом.

«У меня был шестидесятилетний пациент с болезнью сердца, – рассказывает доктор Лебоу. – Он увидел по телевизору рекламу нового препарата для разжижения крови под названием плавике (plavix) и попросил меня выписать ему рецепт. До этого он принимал по таблетке аспирина в день, и всё шло нормально. Но ему казалось, что если он начнёт платить за лекарство по 110 долларов в месяц, это послужит оправданием курения, от которого он был не в силах отказаться».

В заповедях новой религии курение – серьёзный грех против идола здоровья. Если ты не можешь одолеть грех, его необходимо искупить. Дорогое лекарство, дорогое лечение рождают в душе такое же умиротворение, какое раньше рождали покупка индульгенции или заказ молебна.

Случается, что я не успеваю переключить канал, смотрю рекламу лекарства до конца и с удивлением выслушиваю перечень возможных нежелательных последствий его применения. «Если после принятия таблетки у вас вдруг начнутся сердечные спазмы, головокружение, одышка, понос, температура, – предупреждает диктор, – немедленно обратитесь к врачу».

Эта часть рекламного ролика обращена уже не столько к потенциальному покупателю, а к воображаемому адвокату, который вздумал бы предъявить фирме иск за вред, принесённый лекарством. Очень часто и врачи предписывают какие-то процедуры и тесты, только чтобы защититься от возможных обвинений в халатности. Подобная стратегия называется «защитная медицина» – defensive medicine.

Но покупателя лекарств подробный перечень опасностей может и отпугнуть. В процессе лечения катаракты и глаукомы мне было предписано по три раза в день закапывать в глаз капли из трёх разных пузырьков. Из любопытства я прочёл вложенные в коробочки инструкции с предостережениями. Фармакологический гигант «Аллерган» честно предупреждал меня, что содержащиеся в каплях вещества могут причинить а) затруднение дыхания вплоть до приступа астмы, б) остановку сердца, в) приступ бронхита, г) сжатие сосудов, д) аллергию, е) мускульную дистрофию. В конце в утешение сообщалось, что фатальный исход случается редко.

Каким же надо быть смельчаком – или идиотом, – чтобы употреблять подобные капли? А если не станешь употреблять – вдруг совсем лишишься зрения в этом глазу? Полагаю, что большинство пациентов предпочитают не читать мелкий шрифт предостережений, а во всём доверяться врачу. Я же выбрал тропу трусов: убедившись, что никакого заметного улучшения капли не приносят, выбросил пузырёк в мусор.

Истории взаимоотношений человека с лекарственными и наркотическими веществами доктор Сас посвятил отдельный труд: «Церемониальная химия: ритуальное преследование наркотиков, наркоманов и торговцев». В нём он проводит мысль о том, что объявлять какие-то психотропные вещества опасными и вредными, а какие-то – разрешёнными к употреблению не может быть обосновано научными критериями, а только меняющимися догмами религии и культуры. Разница между понятиями «наркотик» и «лекарство» видится ему такой же условной, как разница между понятиями «вода» и «святая вода».

«Так же как медицинские ценности сменили ценности религии, так же и догматы медицины вытеснили религиозные ритуалы. Новый принцип: всё, что улучшает здоровье, – хорошо; всё, что грозит болезнью – яды, микробы, плохая наследственность, плохие привычки, – должно быть подвергнуто осуждению». Как в истории религий существует противоборство различных течений, так и в учении медицины алкоголь то разрешался, то запрещался; курение было модным в первой половине XX века, а сейчас объявлено сверхвредным; зато постепенно выходит из-под полного запрета марихуана.

Доктор Сас считал, что преследование ведьм в огромной степени вырастало из того, что это были женщины, лечившие бедняков травами и снадобьями и представлявшие серьёзную конкуренцию «лечению» посредством молебнов и мощей. По его мнению, фарма сделалась орудием государственного контроля за гражданами, препятствуя их поискам альтернативных методов лечения.

«Изначально нацеленная на защиту обывателя, фармакология пришла к тому, что наносит вред и пациенту, и врачу. Пациент лишён выбора лекарственных веществ по своему усмотрению, потому что они запрещены в США, хотя разрешены в других странах, лишён права выбора лечащего специалиста, потому что тот не получил одобрения государства. Врач же, хотя поначалу выигрывает от монополии, даруемой ему государственным контролем, оказывается в ситуации, когда он не может прописать больному лекарство, которое, как он верит, могло бы помочь. Внешне альтруистический мотив "защита больного от опасного лекарства" прячет реальный импульс к доминированию – врача над пациентом, одних врачей над другими, политика – над врачом, в бесконечном потоке тиранического регулирования».

Получение взятки политиком считается в США серьёзным преступлением. Если он примет, скажем, приглашение на обед от какого-нибудь бизнесмена, заинтересованного в благоприятном решении соответствующего законодательного органа, пресса может обрушить на него ушаты грязи, ФБР откроет расследование. Поэтому фарма, как и многие другие отрасли индустрии, давно перешла на взносы в предвыборные кампании политиков, что по сути является разрешённой взяткой. «Между 2003 и 2009 годами страховой и фармакологический бизнесы внесли 2,2 миллиона долларов в кампании десяти видных федеральных политиков. Главные куши достались сенатору Маккейну (546 тысяч), сенатору Макконеллу (425) и главе финансового комитета Максу Бакусу (413)».

Законы против монополий заставляют фарму искать обходные пути. «Крупные компании платят конкурентам за то, чтобы они отказались от производства более дешёвого лекарства. Это превращает само понятие конкуренции в фарс. В своё время был раскрыт сговор, связанный с производством витаминов, за который компании заплатили штрафов почти на миллиард».

При постоянном состязании в выбрасывании всё новых и новых лекарств на рынок у фармы не может хватать времени на то, чтобы основательно проверять их эффективность и безопасность. Часто можно видеть такие объявления: «Исследования показали, что такое-то лекарство может быть опасным. Немедленно прекратите принимать его». Однако уследить за всем невозможно. По скромным оценкам, опубликованным в журнале ΑΜΑ, в американских больницах около пятидесяти тысяч человек умирает каждый год от отрицательной реакции на лекарства.

«Стать наркоманом» в русском сленге обозначается выражением «подсесть на иглу». Но с таким же успехом человек может «подсесть на лекарство». В первом случае его манит жажда наркотического опьянения, во втором – гонит страх болезни и смерти. «Растущая эпидемия ожирения открывает перед фармой бескрайние горизонты обогащения. Миллионы американцев станут принимать лекарства, обещающие снижение холестерола. И будут тратить на это 3 доллара в день, то есть 1 100 долларов в год до конца жизни. Аналогичные "пожизненные" лекарства разрабатываются для диабета, повышенного кровяного давления и сердечно-сосудистых заболеваний… Перспективы лекарств, обещающих похудание, поистине безграничны».

Какими бы печальными ни были цифры статистики, они, как правило, остаются на задворках сознания. Лишь в тот момент, когда ты лично столкнёшься с астрономической ценой выписанного тебе лекарства, до тебя доходит беспредел разрешённого грабежа.

Со мной это случилось в связи с теми же глазными каплями. Врачи, лечившие мой глаз, имели в своих шкафчиках образцы, щедро поставляемые им соответствующими фирмами, и они с такой же щедростью поначалу давали мне их бесплатно. (Может быть, именно поэтому я решился выбросить их.) Лечение продолжалось, в какой-то момент у врача не оказалось образцов, и он выписал мне рецепт на капли combigan.

Тут меня взяло сомнение. «Нельзя так лихачить, – сказал я себе. – Глаз заживает медленно, вдруг эти капли – как раз то, что ему нужно. Бог милостив, может быть, убережёт меня от всех возможных осложнений, честно перечисленных в приложенной бумажке». И отправился в аптеку.

Фармацевт взглянул на рецепт, принёс знакомую мне коробочку, содержавшую пузырёк размером с напёрсток.

Я уже полез за кредитной карточкой, но на всякий случай спросил:

– А сколько это будет стоить?

Теперь приготовьтесь. Представьте себе, что вы зашли в уютный ресторанчик, размышляя лишь о том, чем побаловать себя на обед: пирогом с курятиной или фаршированной камбалой? И вдруг замечаете, что у официанта под распахнувшейся курткой, за поясом торчит пистолет. И до вас доходит, что ресторанчик, скорее всего, захвачен мафией, и все посетители в нём, сами того не подозревая, являются пленниками и заложниками.

– Триста долларов, – спокойно ответил аптекарь.

Перефразируя Книгу Бытия, 2:7: «И открылись глаза у него, и понял он, что наг и беззащитен. И не из чего ему было сшить опоясание».

Я хотел закричать «грабят!». Я с горечью вспомнил, что выбросил в мусор триста долларов. Я подумал, не снимают ли меня скрытой камерой для розыгрыша. В конце концов, не нашёл ничего лучшего, чем сказать ни в чём не повинному аптекарю:

– Позор на вашу голову!

Спрятал кредитку, ушёл, но снова мозг сверлил вопрос: а если бы лекарство было выписано кому-то из близких? Даже если у кого-то из нас хватает духа не поддаться медицинскому шантажу, наши близкие остаются заложниками в руках всемогущей террористической фармократии.

Однажды по каналу «Планета животных» показали передачу про лосей в Канаде. Могучий самец царственно стоял рядом с заснеженной елью, выпускал струи пара из ноздрей, оглядывал блестящим глазом свои владения. Потом сделал несколько шагов и вдруг зашатался и повалился боком на землю. Красивые рога беспомощно воткнулись в снег.

Лесничий и ветеринар приблизились к нему, вкололи снотворное и приступили к осмотру. Животное внешне выглядело вполне здоровым, не было заметно никаких ран и увечий. Только когда пальцы ветеринара раздвинули густую шерсть на шее, стала ясна причина недуга: вся кожа была покрыта крупными чёрными пузырями – налившимися кровью клещами. Некоторые были размером с ягоду смородины, другие – с черешню. Они чувствовали себя очень уютно. И не догадывались, что обескровленный ими лось скоро погибнет и их безбедное существование придёт к концу.

Точно так же здравоохранение, страхование и фарма превратились в клещей, высасывающих финансовую кровь из могучего организма рыночной экономики Америки. Клещ, как мы знаем, впивается намертво, вырвать его можно только с плотью. Но, вдобавок к этим трём, из здоровых тканей социальных институтов страны высасывает кровь и четвёртый опасный паразит: 800-тысячная армия адвокатов.

Вглядимся в те формы, которые эта уникальная порода приняла в Америке в начале XXI века.

 

17

Адвокат

Должен предупредить читателя: при работе над этой главой мне будет нелегко сохранять объективность. Мой опыт столкновений с американскими адвокатами хорошо описывается строчками Бродского: «Нам судья противен, защитник – страшен». Или отрывком из «Дневника писателя» Достоевского:

«Мне кажется, что избежать фальши и сохранить честность и совесть адвокату так же трудно, как и всякому человеку – достигнуть райского состояния… Мне всё представляется какая-то школа изворотливости ума и засушения сердца… Адвокат никогда не может действовать по совести, не может не играть своею совестью, если б даже и хотел не играть, это уже такой обречённый на бессовестность человек».

Это крапивное семя, эти крючкотворы, эти пиявки ненасытные…

Стоп! Нужно взять себя в руки.

Великая страна Америка создавалась великими адвокатами: Джон Адаме, Александр Гамильтон, Патрик Генри, Томас Джефферсон, Джеймс Мэдисон. Из 55 делегатов, вырабатывавших основы американской Конституции летом 1787 года, 31 был адвокатом. Любая человеческая профессия подвержена трансформациям и дегенерации. Могли ли первые христиане представить себе, что тысячу лет спустя профессия христианского священнослужителя будет включать в себя обязанность сжигать людей заживо?

По крайней мере, нельзя сказать, что в современной американской культуре образ адвоката представлен идеализированным и приукрашенным. Нет, ушёл в прошлое образ справедливого защитника невинных и угнетённых, созданный Грегори Пеком в фильме «Убить пересмешника» (1962). Сегодня мы помним Роберта Дюваля в «Крёстном отце» (1972), страшноватых коллег Ал Пачино в фильме «Правосудие для всех» (1979), Джеймса Мэсона в «Вердикте» (1982), Джина Хэкмана в «Фирме» (1993) и целую толпу циничных и неразборчивых адвокатов в романах Джона Гришэма и в их экранизациях.

Защита обвиняемых в судах, оформление разводов, подготовка завещаний и торговых соглашений – лишь малая часть их деятельности. Главное – охота за отдельными гражданами и учреждениями, которым можно было бы вчинить иск, чреватый крупным штрафом. Даже такой маленький бизнес, как наше издательство «Эрмитаж», не раз привлекал внимание юридических хищников.

Например, один самолюбивый автор нанял вашингтонского адвоката, чтобы судить нас за «сокрытие» якобы полагающихся ему потиражных. Он был убеждён, что мы напечатали не тысячу экземпляров его бессмертного творения, как было указано в договоре, а гораздо больше, что продажи уже перевалили за десять тысяч, а он получил от нас только за несколько сотен. Адвокату я послал копию счёта из типографии на изготовление только одной тысячи и предложил его клиенту выкупить у нас нераспроданные 700 экземпляров по доллару за штуку. Он стушевался.

Профессор Темира Пахмус изводила нас не только адвокатскими письмами, но втянула даже прокуратуру штата Иллинойс. Её претензия состояла в том, что мы якобы похитили у неё ценные архивные материалы, связанные с творчеством Дмитрия Мережковского. Прокуратура замолчала после того, как я в ответном письме разъяснил, что акт «похищения» состоял в присылке нам уважаемым профессором ксерокопий рукописей Мережковского, оригиналы которых никогда не покидали её дом.

Но живой адвокат ворвался в нашу жизнь, как и положено разбойнику, – поздней ночью. Субботнее небо чернело за окнами, когда летнюю тишину разорвал внезапный звонок в дверь. С тягостным предчувствием я пошёл открывать. Остановился в крошечной прихожей перед стеклянной дверью. За ней увидел вполне благообразного молодого человека, в пиджаке, галстуке и кипе.

– Вы Игорь Ефимов? (По-английски.)

– А кто его спрашивает?

– Мне поручено передать ему важные бумаги.

– Ничего себе вы выбрали время для передачи бумаг.

– Другого времени у меня не было, – отвечает ночной визитёр и вдруг рывком открывает хлипкую стеклянную дверь. Мне оставалось только беспомощно смотреть, как наглец достал толстый конверт и швырнул мне под ноги. Потом повернулся и пошёл к своему автомобилю.

Ничего умнее ошеломлённый Ефимов придумать не мог, как схватить конверт и швырнуть его вслед уходящему. А тот, не поворачивая головы, поднимает палец, качает им и говорит со спокойной уверенностью: «Нет, на вашем месте я бы этого не делал».

Автомобиль уезжает. Я смотрю на конверт, лежащий в траве, словно это свернувшаяся кобра. Наконец подхожу, поднимаю, открываю. И в свете уличного фонаря читаю на первой странице толстой пачки бумаг: «Дело № 90-CIV-3400КС. Федеральный суд южного района штата Нью-Йорк. Шемякин против Ефимова. Год 1990».

Суть ночного визита состояла в том, что на юридическом языке называется «вручение иска». Известный эмигрантский художник Михаил Шемякин нанял крупную нью-йоркскую контору для возбуждения гражданского дела против владельца издательства «Эрмитаж» Игоря Ефимова и журналистки Беллы Езерской, опубликовавшей в этом издательстве сборник статей «Мастера». В хвалебной статье о себе Шемякин нашёл два абзаца, показавшиеся ему обидными, и он просит суд оштрафовать издателя и автора на десять миллионов долларов каждого.

Не буду здесь утомлять читателя рассказом об этой нелепой истории – я включил его во второй том своих мемуаров. Хочу лишь подчеркнуть, что в течение нескольких месяцев лета 1990 года и я, и моя семья, и Белла Езерская прожили в страхе. Ведь мы ещё не знали, не могли предвидеть, что федеральный судья Кеннет Конбой, к которому это дело попало на рассмотрение, придёт в возмущение от необоснованности иска. Что на судебном заседании он посадит ответчика Ефимова в свидетельское кресло и станет в течение двух часов задавать детальные вопросы, которые должен был бы задавать адвокат ответчика, если бы он имелся. Что судья не только отвергнет иск, но и наложит штраф на адвокатскую контору в размере десяти тысяч. Что контора подаст апелляцию и апелляционный суд увеличит штраф до двенадцати тысяч. Ничего этого мы предвидеть не могли и жили под гнётом мысли: «Раз этим людям позволено так попирать здравый смысл – по десять миллионов с нищих эмигрантов! – значит, они уже достигли той стадии власти, где всё позволено».

Шемякин оплачивал все расходы нанятой им конторы, и это должно было вылиться ему в несколько десятков тысяч. Потому что почасовая оплата труда даже не очень знаменитых адвокатов измеряется сотнями долларов. Им выгодно затягивать любую тяжбу до бесконечности. Процесс об избиении лос-анджелесского бандита Родни Кинга длился 25 месяцев (закончился в 1993-м), цепь судов над О-Джей Симпсоном – 33 месяца (1997), над братьями Менендес, убившими своих родителей, – 70 месяцев (1996), расследование сексуальных эскапад президента Клинтона – 60 месяцев (1999).

Точно такую же намеренную волокиту под благим намерением «максимальной объективности судопроизводства» мы наблюдаем сегодня. Сообщалось, что для суда над террористом Джохаром Царнаевым в Бостоне отбор присяжных из 1200 кандидатов длился два месяца. Что для суда над негодяем, устроившим стрельбу в кинотеатре в Колорадо, число кандидатов в присяжные перевалило за 10 тысяч. В обоих случаях время адвокатов, участвующих в отборе, будет оплачено деньгами налогоплательщиков.

А в марте 2015 года все первые страницы американских газет заполнили сообщения об аресте миллиардера Роберта Дёрста. Вот кто подбрасывал своим адвокатам миллион за миллионом в течение 30 лет! Сначала его надо было выгораживать в деле об исчезновении его жены (1982). Много лет спустя полиция собиралась открыть дело заново и допросить любовницу Дёрста, Сьюзан Берман, которая, по слухам, знала об обстоятельствах исчезновения миссис Дёрст. Увы, её нашли убитой (2000). Дёрста арестовали, выпустили под залог, и он удрал в Техас, где поселился под вымышленным именем. Но, видимо, не мог отказаться от своего любимого хобби и вскоре убил старика-соседа, расчленил его тело и выбросил в залив. На этот раз адвокаты сумели убедить присяжных в том, что их клиент действовал в порядке самозащиты. Вот это мастера! Но их клиент подложил им свинью: после участия в телепрограмме пошёл в туалет и признался в совершённых убийствах, забыв, что приколотый микрофон ещё включён. Неужели крючкотворы найдут отмазку и на этот раз?

«Какие бы конкретные примеры, рисующие американского адвоката в чёрном свете, вы ни приводили, – скажут мне, – это будет свидетельствовать лишь о вашей предвзятости. Примеры нельзя экстраполировать для шельмования всей уважаемой профессии».

Да, я с самого начала сознался в предвзятости. Но послушаем, что пишет прославленный гарвардский профессор, сам адвокат с огромным стажем – Элан Дершовиц:

«Меня постоянно спрашивают: "Остались ли ещё на свете честные адвокаты?" Мой ответ – уверенное да. Но иногда их нелегко отыскать среди тысяч лживых, увёртливых мошенников, практикующих в этой стране. Едва ли найдётся город, в котором обычный гражданин мог бы получить честного адвоката, просто заглянув в телефонную книгу. И коррупция не ограничивается низшим уровнем, как об этом свидетельствует множество участников крупных процессов, осуждённых за серьёзные преступления… Ситуация ухудшилась настолько, что я предупреждаю первокурсников в Гарварде: статистика говорит, что вам доведётся участвовать в уголовных делах скорее не в качестве защитника, а в качестве обвиняемого».

Дав прозвучать голосу безусловно знающего и объективного комментатора, я позволю себе продолжить свою печальную сагу о битвах с юридическими акулами.

Второе столкновение случилось в 1993 году в связи с аварией моего автомобиля «мёркури сэйбл», которую я описал выше в четырнадцатой главе. Финансовый гигант «Форд Мотор Кредит» поручил адвокатской конторе «Фарк, Бёрке, Гамбакорта и Райт» выбить из меня те десять тысяч долларов, которые я ещё был должен ему за разбитый «сэйбл». Мои ссылки на то, что я стал жертвой жульничества страховой компании «Лексингтон», отметались. Видимо, адвокатам казалось, что будет проще выбить долг с бедняка, покупающего подержанные автомобили в долг, чем со страховальщиков, наверняка имеющих своих зубастых крючкотворов.

Потянулась юридическая переписка, визиты в суд, назначения слушания дела, откладывания. От страха я обращался в другие юридические конторы, платил за консультации, и все они единодушно объявляли моё дело безнадёжным.

Наконец, судья Юджин Остин (Eugene Austin) нашёл для нас полчаса в своём напряжённом расписании. Представитель четырёхголовой адвокатской гидры, мистер Холли так объяснил причины упрямства злокозненного должника:

– Мистер Ефимов никак не хочет понять, что продавец в автосалоне, оформлявший покупку автомобиля с лексингтонской страховкой в придачу, не имел никакого отношения к моему клиенту, финансовой корпорации «Форд Мотор Кредит». Он не являлся её служащим, не получал от неё зарплаты, поэтому мой клиент никак не может отвечать за сделку, совершённую этим продавцом, даже если в ней были допущены какие-то нарушения.

И тут произошло чудо.

Судья Остин начал как будто вырастать над своим столом. Чернота его мантии словно бы переливалась в его глаза. Он упёр их в онемевшего адвоката и почти закричал:

– Что за чушь вы несёте?! Конечно, в момент продажи он являлся сотрудником вашего клиента. Хорошенькое дело! Покупатель входит в магазин, присматривается к автомобилю, подбежавший продавец предлагает ему устроить кредит на покупку, за пять минут получает по телефону от мощной корпорации пятнадцать тысяч долларов в долг для неизвестного ей человека, и при этом он не является её полномочным представителем? Он, видите ли, посторонний, просто попросивший в долг кругленькую сумму, которую добрые финансисты тут же ему отвалили. Где угодно – но в моём суде такие трюки, такая демагогия не пройдут!

Как описать взрыв – поток – восторга, который прихлынул из моей груди к горлу, глазам, щекам? С чем его можно сравнить?

Потерпев поражение в тяжбе со мной, гидра перенесла огонь на «Лексингтон», что она по совести и должна была сделать с самого начала. Финал наступил только в конце 1995 года: пришло письмо от мистера Холли, которое извещало ответчика о том, что под серьёзным нажимом страховая компания «Лексингтон» полностью оплатила его задолженность фирме «Форд Мотор Кредит», что дело закрыто и кредитная история мистера Ефимова остаётся чистой и незапятнанной.

Примечательно, что не только юридические консультанты, пророчившие мне поражение, но и сам судья Остин поначалу предлагал мне подать в суд на «Лексингтон». Всякая тяжба приносит доход клану юристов, поэтому отношение у них к ней заведомо положительное. То, что у среднего человека может не найтись денег на адвоката, как-то остаётся за порогом их сознания.

Зато вчинить иск крупной корпорации оказывается беспроигрышным путём к обогащению. В своей книге «Месть Галилея» журналист Питер Хубер описывает кооперацию между адвокатами и лжеучёными в самых разных отраслях знаний. «Эксцентричные теории, которые были отвергнуты университетами и государственными агентствами, всерьёз принимаются в судах… Поиски правды и только правды вытесняются нагромождением бессмысленных цифровых данных, намеренным запугиванием, фантастическими умозаключениями. В судебных заседаниях уверенно звучат пересыпанные специальным жаргоном, умело выстроенные обманы, которые сами адвокаты презрительно называют "мусорной наукой"».

Особенно популярны поиски связей между человеческими недугами и химическими веществами индустриального мира. «Человеческое тело якобы находится под постоянной атакой химикалий… Они вызывают симптомы аллергии, воспалительных процессов, артрита и колита, нервно-мускульные синдромы, головокружения, депрессию и многое другое».

Доктор Маргарет Хэган, изучавшая альянс адвокатов с психиатрами, безжалостно назвала свою книгу «Проститутки в суде». Она приводит примеры наиболее гротескных исков за причинённые «психологические травмы». Подросток испугался темноты, проснувшись в летящем самолёте, начал колотить по окнам и сиденьям, кричать, рыдать; его родители судят авиакомпанию на 21 миллион долларов. В новой квартире лопнул бачок туалета – это нанесло такую психическую травму десятилетнему ребёнку, что адвокат счёл возможным судить владельца кондоминиума на два миллиона. Учитель наказал шалившего семиклассника, заставив его надеть женский парик и юбку, – за это со школы требуют выкуп в два раза больше, чем требовал с меня Шемякин, то есть 20 миллионов.

«Мы также должны учитывать тот факт, что растущее влияние психиатрии в судебных залах представляет большую опасность для общества, чем просто денежная коррупция. Сегодняшний союз психиатрии и судопроизводства был скреплён непробиваемой наглостью обоих участников. И публика, и юристы были заморочены псевдоэкспертной галиматьёй, вписали эту галиматью в законы и придали весомость мастерам этой галиматьи».

Если американские психиатры объединены в ассоциацию АРА (American Psychiatrie Association), врачи объединены в могучую ΑΜΑ, то 800 тысяч американских адвокатов (это составляет 80 % адвокатов мира) соединились в не менее могучую ΑΒΑ – American Bar Association. Эта организация вырабатывает и публикует правила, которым адвокатам рекомендуется следовать в профессиональной деятельности. В своей книге «Нация под властью адвокатов» исследовательница Мэри Энн Глендон пишет, что из списка этих правил, выпущенных в 1983 году, исчезли слова «честь», «мораль», «правый-неправый», «совесть». Их заменили слова «разумность», «общепринято», «допустимо».

«Многие виды поведения адвоката, раньше строго запрещавшиеся, теперь не только разрешены, но широко практикуются. Например, реклама адвокатских контор разрешена судами и даже объявлена морально оправданной. Набирают силу тезисы, раньше казавшиеся радикальными отклонениями: что мы живём не под властью закона, а под властью его интерпретаторов; что конституция – это просто набор старинных текстов, подлежащих истолкованию новыми поколениями юристов; что любыми этическими правилами дозволено манипулировать; что судопроизводство есть такой же бизнес, как любой другой; а значит, в нём разрешено стремиться к удовлетворению собственных интересов».

О моральных аспектах деятельности адвоката много писал и Элан Дершовиц. «Мы все хотели бы делать добро. Но, становясь адвокатом, вы должны изменить своё представление о добре. Теперь добро для вас есть то, что хорошо для вашего клиента, а не для остального мира и уж тем более – не для вас самих. Меня часто спрашивают: «Как вы себя чувствуете, когда при защите виновного преступника вам приходится отступать от собственной этики?» Наш ответ «защищать обвиняемого и есть этика адвоката» многие вполне разумные люди не примут. Если вы к этому не готовы, лучше не выбирайте эту профессию».

Нет, Дершовиц не говорит, что адвокату разрешается лгать в интересах клиента. Но замалчивать, обходить стороной опасные улики, дискредитировать правдивых свидетелей обвинения – это вполне допустимо. Ведь часто лгут и полицейские, и прокуроры, и судьи, когда считают, что ложь – единственный способ добиться осуждения подозреваемого, в вине которого они уверены.

Если страховщик наживается на наших страхах, врач и аптекарь – на наших болезнях, то адвокат наживается на наших раздорах и преступлениях. И он будет стараться, чтобы и того, и другого было как можно больше. Каждый выпущенный на волю преступник – потенциальный источник будущих доходов, потому что переход к честной жизни для этих людей – явление крайне редкое.

В последние десятилетия невероятно подскочило число судебных дел, связанных с автомобильными авариями. В рекламных роликах на экране телевизора адвокаты призывают пострадавших не довольствоваться тем, что им заплатит страховая компания, а нанять их для вчинення иска, обещая, что смогут высудить гораздо большую компенсацию. Ведь, кроме оплаты медицинских счетов и ремонта автомобиля, вошло в практику требовать «компенсацию за перенесенные страдания» (for pain and suffering) – а это понятие такое расплывчатое, калькуляции не поддающееся, что, умело воздействуя на сострадание присяжных, ловкий адвокат может высудить миллионы.

Исследовательница Марджори Берте в своей книге «Тарань меня – мне нужны деньги» пишет:

«Уродливый аспект автомобильного страхования состоит в том, что адвокаты подталкивают своих клиентов преувеличивать размер материальных потерь. Пострадавших учат искать медицинское обслуживание подороже, подольше не выходить на работу, использовать хиропракторов и специальную терапию. У адвоката нет стимула уменьшать затраты, только увеличивать их любыми способами. Соответственно возрастают и его гонорары».

Разводы, споры о наследстве, тяжбы из-за собственности имеют место и в других странах индустриального мира. Но нигде саркома благих намерений не породила такой эпидемии исков за нарушение прав. Права этнических меньшинств, права инвалидов, права учеников, права заключённых, права на самовыражение – всё годится, всё может принести адвокату солидный доход.

Однако конфликты между отдельными людьми – это лишь часть юридической активности. В последние десятилетия началось поветрие захвата одних фирм другими, в которых адвокатские конторы играют самую заметную роль. Фирма-захватчик называется «рейдер». Азарт завоевателя был красочно описан одним из участников:

«Захват требует не только энергии, искусности, но и готовности идти на риск. Ничто в бизнесе так не гальванизирует и не сплачивает участников, как организация атаки, которая потребует быстроты, внезапности, точного расчёта. Вся загадочность и волнение секса, преодоление сопротивления имеет место в рейдерском захвате. Он говорит о твоём мужском характере и готовности завоёвывать то, чего ты хочешь». То, что в результате захвата вполне жизнеспособной фирмы сотни людей могут потерять работу, в расчёт не принимается. Эта драма хорошо была показана в фильме «Уолл-стрит», где главный герой, исполняемый Майклом Дугласом, произносит циничный лозунг «рейдера», подхваченный и повторённый потом тысячи раз: «Жадность похвальна! Жадность срабатывает!» («Greed is good! Greed works!»)

Хотя адвокатам часто приходится выступать в суде и тяжбах друг против друга, профессиональная солидарность остаётся доминирующим элементом их взаимоотношений. Я очень остро испытал это на себе во время третьей – самой страшной! – схватки с «крапивным семенем».

В 2005 году пришла пора нам продать свой дом в Нью-Джерси, чтобы переехать поближе к дочери – в Пенсильванию. Казалось бы, такое простое дело – зачем для него нужен адвокат? Но нет, фирма «Фокстон», взявшаяся вести продажу нашего жилья, заявила, что по их правилам, сделка должна проходить под присмотром адвоката. Вот у них как раз есть хорошо себя зарекомендовавшая миссис Гартен. Мы смирились, послали миссис Гартен нужные бумаги и аванс в размере 750 долларов.

Дело завертелось.

Энергичный «Фокстон» тут же разместил рекламу в Интернете, отпечатал красивый цветной буклет. Как маняще белел наш домик на снимке в тени деревьев! Как сияли лампы и окна на цветных фотографиях спален, столовой, гостиной! «Этот чудесный дом в Энгелвуде был недавно приведён в порядок, крыша настлана заново, – гласил текст. – Входя в дверь, вы оказываетесь в просторной гостиной, залитой светом из трёх окон. Две уютные спальни расположены на первом этаже, две поменьше – на втором. Столовая находится в задней части дома, из её широких окон открывается прекрасный вид на сад с цветущими кустами».

И за всю эту несказанную красоту и уют добрый «Фокстонс» хотел получить какие-то несчастные 320 тысяч.

Покупатели хлынули толпой. Телефон звонил не переставая, и я, как заправский диспетчер, назначал им время визитов. Но всё равно бывали случаи, когда я показывал дом одной семье, а другая уже дожидалась в автомобиле на улице. Рекламное объявление было размещено и в Интернете, поэтому появлялись люди и из других штатов. Если не удавалось выбрать удобное время, я разрешал агенту показать дом клиенту в наше отсутствие. Потом был проведён день открытых дверей. Толпа покупателей и их агентов на нашей лужайке порой достигала двух-трёх десятков.

На следующее утро раздался звонок из «Фокстона», известивший нас, что один из визитёров сделал заявку на покупку.

– За какую цену? Нет, не за 320 тысяч, а за 330. Да, так бывает, когда покупатель хочет заранее обойти всех конкурентов и закрепить дом за собой. Это какой-то бизнесмен из Африки с абсолютно непроизносимой фамилией: Облувихьюдж. Будем называть его просто Облу.

Я припомнил высокого улыбчивого негра, чья преувеличенная приветливость оставила у меня тревожное предчувствие. Но нет, прочь тревоги! Покупатель предложил завершить сделку 11 июля? Прекрасно, встречаемся все в офисе миссис Гартен.

Увы, 11 июля никто из участников сделки не явился на процедуру завершения. Их телефоны отвечали механическими голосами ответчиков, на электронные послания они не откликались. 18 июля я писал нашему адвокату: «Нас очень тревожит то, что сделка откладывается на неопределённое время. Адвокат покупателя, мистер Гэйлер, практически недостижим и не подготовил необходимые документы. Он может быть в отпуске, в больнице, в другом штате… Дальнейшие отсрочки могут сорвать нашу покупку дома в Пенсильвании».

27 июля наша миссис Гартен прислала мне копию письма, отправленного ею команде покупателей. Этот документ заставил меня усомниться не только в её профессионализме, но и просто в умственных способностях. Письмо было адресовано мистеру Облу, начиналось обращением «Мистер Облу», но в первой же строчке стояло «Ваш клиент, мистер Облу…» Датированное 27 июля письмо категорически-ультимативно требовало провести завершение сделки в тот же день, 27 июля, в офисе миссис Гартен.

Её способ общения с нами также не укладывался в рамки нормального поведения. Если мой звонок заставал миссис Гартен в её офисе (что случалось крайне редко), трубку всё равно брала секретарша, и разговор происходил через неё. То есть она не переключала телефон на свою хозяйку, а криком передавала ей мои слова в соседний кабинет и потом пересказывала мне то, что та ей кричала оттуда. Был ли какой-то смысл в этой методе? Может быть, миссис Гартен таким образом защищала себя от собеседников, которые попытались бы записать её слова на магнитофон? Но такая попытка была бы нарушением законов штата Нью-Джерси и не могла представлять для неё никакой угрозы.

В отчаянии, не зная, что предпринять, я на следующий день отправил адвокату Гэйлеру письмо с угрозами. Нет, я не обещал поджечь его дом, взорвать автомобиль, отравить собаку – всего лишь сообщал, что буду жаловаться на него в адвокатскую ассоциацию штата Нью-Джерси. Мистер Гэйлер немедленно откликнулся на это послание письмом на адрес миссис Гартен, в котором извещал её, что её клиент, мистер Ефимов, совершил по отношению к нему уголовное деяние, квалифицируемое словом «шантаж», и он немедленно отправляется в суд, чтобы вчинить официальный иск против правонарушителя. Впоследствии три адвоката не моргнув глазом подтвердили мне, что да, обещание пожаловаться на них в их собственную организацию квалифицируется ими как шантаж.

Завершение сделки не состоялось ни 30 июля (предельный срок, указанный в договоре), ни 1 августа. Наконец пришло письмо от миссис Гартен, в котором она извещала нас, что покупатели предлагают устроить завершение сделки 12 августа. Я позвонил ей и задал вполне естественный вопрос: если они опять обманут и не явятся с деньгами, можем ли мы снова выставить дом на продажу? «Нет, – отвечала миссис Гартен, – вы не можете выставить на продажу дом, который уже был продан».

Я был ошеломлён. Что она имела в виду, произнося слово «продан»? Если деньги не уплачены продающей стороне, как можно считать дом проданным? «Какая предельная дата завершения сделки стоит в контракте?» – «Такая дата не указана». – «Вы хотите сказать, что подписали за нас контракт, не указав даты? И они могут держать нас в подвешенном состоянии сколько им вздумается?» – «Вы можете подать на них в суд». – «Я не хочу идти ни в какой суд!! Я просто хочу продать наш дом!» Ответом мне было молчание.

Мистер Облу и его адвокат то исчезали, то появлялись снова и требовали, чтобы дом был продан только им и никому другому. В противном случае они грозили наложить на дом – тут я впервые услышал это страшное слово: lien (арест). Один из наших соседей в своё время попался в эту юридическую ловушку и объяснил, как это делается. Адвокат подаёт в суд заявление о том, что в финансовой истории какой-то недвижимости обнаружилась серьёзная недоплата и требуется время, чтобы провести необходимое расследование. Суд немедленно удовлетворяет ходатайство, и на дом накладывается временный арест. Он может длиться и год, и два.

Последние двадцать лет моей жизни в СССР были окрашены ежедневной готовностью к обыску и аресту. Писание художественных сочинений, чтение неопубликованных рукописей, передача их друг другу, а порой и за границу было делом опасным. Любой текст при желании мог быть объявлен антисоветской пропагандой, и тогда – прости-прощай свобода. Десятки моих друзей и знакомых подверглись уже судебным преследованиям, получили соответствующие срока лагеря или ссылки. Меня дважды вызывали на допрос в КГБ, и оба раза я не был уверен, что вернусь домой. Тем не менее за эти двадцать лет я никогда не испытывал такого страха и чувства полной беспомощности. Вот где-то там, в «табачной мгле», сидит человек, полный иррациональной злобы, который может двумя движениями пера разрушить все наши планы, практически – разорить, и даже без какой-то видимой выгоды для себя.

Впоследствии мне объяснили, что в действиях африканского пришельца и его адвоката была, скорее всего, вполне рациональная корысть. Жульническая схема строится на том, что арестованный дом в документах они могут объявлять своей собственностью, тем самым раздувая видимость своего финансового могущества. Создав двадцать-тридцать фальшивых «линов», жулики могут представлять себя владельцами многомиллионного состояния и получать под него в банке займы для новых махинаций.

В какой-то момент я наконец прозрел и понял, что мы должны повести себя так, как бедные крестьяне повели себя в фильме «Великолепная семёрка»: для борьбы с плохими разбойниками наняли «хорошего» разбойника, сыгранного знаменитым Юлом Бриннером. Опытные друзья дали нам имя проверенного адвоката, и он согласился взяться за наше дело. За свои услуги он хотел получить 3 000 долларов – половину авансом, половину – после продажи дома. Отправляя ему чек, я приложил такое письмо:

«Мы с женой – два пенсионера, скоро нам стукнет по семьдесят. Мы воображали, что дом, который является нашим единственным достоянием, будучи продан, даст нам возможность иметь относительно мирную старость.

Внезапно выяснилось, что это не так.

Что покупатель, который держал нас в подвешенном состоянии при помощи обманов и отсрочек в течение трёх месяцев, который нарушил все условия подписанного договора, тем не менее имеет право держать нас за горло и дальше и не давать нам возможности продать дом никому другому.

И всё это время мы должны будем продолжать ежемесячные выплаты банку и уплачивать налоги.

И трое адвокатов, вовлечённых в переговоры, заверили нас, что именно таковы правила игры на сегодня и в них нет ничего возмутительного. И даже попытка пожаловаться на кого-нибудь из них в их собственную ассоциацию будет рассматриваться как криминальное деяние.

И вы просите меня "не беспокоиться".

Я и не беспокоюсь. Я В ПОЛНОМ ОТЧАЯНИИ!

Умоляю вас использовать весь ваш опыт и авторитет, чтобы спасти нас из этой западни».

Наш Юл Бриннер сразу взялся за работу, и дело сдвинулось с мёртвой точки. Те же самые мучители, неделями не отвечавшие на наши вопли и призывы, не посмели так вести себя со своим коллегой. Миссис Гартен без слова протеста переправила все нужные бумаги в его контору. 19 сентября злодей Гэйлер известил его, что мистер Облу не смог получить у банка требуемый заём и поэтому должен отказаться от покупки дома на Кэмбридж-авеню. Челюсти африканского крокодила разжались – какое это было облегчение!

В ноябре дом наконец был продан, мы смогли расплатиться с банком, с адвокатом, с «Фокстоном» и купить за половину вырученной суммы чудесный новый дом в Пенсильвании. Чувство благодарности к нашему Юлу Бриннеру осталось в наших душах навсегда, и мы стараемся забыть о том, что в нормальном мире ни он, ни миссис Гартен, ни мистер Гэйлер никому были бы не нужны и не смогли бы заработать на нас ни доллара. Только превращая нас в нацию сутяг, армия адвокатов может зарабатывать на свои яхты, коттеджи, роллс-ройсы, частные самолёты и прочие необходимые для их самоуважения предметы.

Ментальность адвокатского сословия имеет огромное влияние на судьбы страны, ибо они пронизали не только судебную ветвь власти, но и две другие. «На сегодняшний день большинство сенаторов и почти половина депутатов в Палате представителей американского Конгресса имеют юридические дипломы. Адвокат-президент Клинтон назначил 18 министров в своём правительстве, из которых 13 были адвокатами. Даже его жена – адвокат и сильно влияет на внутреннюю и внешнюю политику. Когда Конгресс попытался установить потолок для исков за «неправильное лечение», Клинтон зарезал предложенный закон, наложив на него своё «вето».

Законодатели и чиновники на штатном уровне тоже в большинстве своём принадлежат к этой профессии, и это «они распоряжаются налогами, субсидиями, финансированием, запрещая одно и разрешая другое. Не менее сильна их позиция и в мире финансовом, корпоративном, коммерческом».

Что ж – самое время перейти к фигуре законодателя.

 

18

Законодатель

В отличие от предыдущих глав, в этой речь пойдёт об американцах, с которыми я никогда не сталкивался лицом к лицу. Но политическая и личная жизнь конгрессменов и сенаторов, даже штатного уровня, так подсвечена софитами прессы, мемуарами, биографиями, Интернетом, что каждый исследователь имеет право вглядеться в их судьбы и даже делать некоторые обобщения.

Например, мне довелось познакомиться с карьерой сенатора от Пенсильвании Арлена Спектора, начиная с того момента, когда он, будучи молодым адвокатом, оказался включённым в комиссию Уоррена. После получения фильма Запрудера даже сам Эрл Уоррен готов был сдаться и признать, что выстрелы были произведены спереди. Только дерзость и уверенность Арлена Спектора заставили остальных участников расследования продолжать отстаивать версию убийцы-одиночки.

Чтобы объяснить необъяснимое, Спектор создал так называемую «теорию единственной пули». По этой теории, именно пуля, вылетевшая из ружья Освальда – и только она! – ударила президента Кеннеди в спину, внутри тела изменила направление полёта, повернула вверх, вылетела из горла, прыгнула вправо, пробила насквозь туловище и руку губернатора Коннели и потом была найдена на носилках почти не повреждённой.

Эта теория шла вразрез не только с законами физики, не только с кадрами фильма Запрудера, но и с показаниями врачей в Далласской больнице, объявивших рану в горле президента точно входной. Поэтому, ведя допрос доктора Джонса, Спектор вдруг начал спрашивать его, правда ли, что сейчас решается вопрос о его статусе в Паркландской больнице? Правда ли, что в июле истекает срок его стажировки? Правду ли он сказал агентам Секретной службы, что никаких письменных заметок о событиях в операционной у него не сохранилось? Доктор Джонс, а вслед за ним и остальные врачи, поддались нажиму и согласились поставить под сомнение свои первоначальные показания.

Надругательство над здравым смыслом, содержащееся в «теории одной пули», наверное, не прошло бы в суде присяжных. Но следователям комиссии Уоррена не грозил перекрёстный допрос, не грозило противоборство с защитниками других версий. От них требовалась только «словесная виртуозность», чтобы придать вид правдоподобия самым невероятным умозаключениям, если они работали на заданный вывод: Освальд – убийца-одиночка, заговора не было.

Когда я узнал, что такой человек, как Арлен Спектор, сделал блестящую карьеру и стал членом сената, моё доверие к этой вершине американского законодательного Олимпа сильно пошатнулось. Но я утешал себя тем, что в каждом из пятидесяти штатов есть свои законодательные собрания, они обладают большой степенью независимости от Вашингтона и способны защищать бастионы здравого смысла от атак политических карьеристов. До тех пор, пока избиратель умеет отличать краснобая от честного и вдумчивого политика, система должна работать нормально.

Не следует забывать, что регулирование социальных процессов при помощи законодательного рычага представляет собой огромные трудности в такой этнически пёстрой стране, как США. Расширять свободу граждан можно только тогда, когда на их волю наложены прочные моральные и религиозные ограничения, впитанные с детства. Когда же в государство вливаются миллионы ирландцев, поляков, сицилийцев, китайцев, гаитян, мексиканцев, индусов, арабов и прочих этнических групп, воспитанных вне рамок иудео-протестантской этики, существующие в США свободы распахивают перед ними безграничный простор для покушений на свободу, собственность и безопасность их сограждан. Попытки дисциплинировать иммигрантов при помощи увеличения строгости законов приводят к урезанию свобод коренных граждан. Споры о том, как решить эту дилемму, составляют значительную часть политических баталий в стране.

Раскол политических сил США на два лагеря – демократы и республиканцы – представляет собой устойчивую и поучительную черту американской истории. Ярость дебатов в обеих палатах Конгресса достигает порой такого накала, что законодательный процесс останавливается. В феврале 2015 года споры о бюджете зашли в такой тупик, что возникла угроза временного закрытия Министерства внутренних дел (Department of Homeland Security), то есть приостановки всех пограничных служб, служб безопасности в аэропортах, на железных дорогах, охраны ключевых объектов экономических и политических структур.

В чём же суть межпартийных разногласий? Почему разница политических мнений так устойчива? Обнаруживаем ли мы её и в повседневной жизни, в наших спорах с коллегами, друзьями, даже родными?

Каждому из нас, наверное, доводилось слышать гневные тирады типа:

«Каким идиотом надо быть, чтобы отдать свои голоса за Билла Клинтона, Нэнси Пелоси, Эдварда Кеннеди, Барака Обаму?!»

Или: «Только одураченные болваны могли голосовать за Ньюта Гингрича, Сару Палин, Джона Бейнера, Джорджа Буша!»

Либеральный журналист Стив Олмонд сознаётся: «Я дошёл до того, что стал относиться ко всем консерваторам как к шайке экстремистов, полезных идиотов, созванных охотниками за наживой, а не как к отдельному спектру граждан, многие из которых разделяют мои взгляды, ценности, тревоги, цели. Когда я слышу, что во время президентских дебатов толпа республиканцев криками приветствует введение смертной казни, я мысленно отбрасываю их в категорию садистов, не желаю видеть в них просто сограждан».

Но и консервативные пропагандисты, такие как Раш Либмо или Билл О'Рейлли, не считают нужным скрывать своё презрение к оппонентам. Непримиримая Энн Колтер, прямо обвиняет левое крыло политического спектра в государственной измене. «По вопросу борьбы с терроризмом либералы снова призывают к разрушению гражданского общества. Видя репрессии, нищету и насилия на всём Ближнем Востоке, они с яростью обрушиваются на Израиль – единственный бастион демократии и цивилизации в этом регионе. Кампания за изъятие капиталов, вложенных в эту страну, катится по всем главным университетам Лиги Плюща».

Томас Соуэлл попытался вглядеться в корни этого раскола, подняться над конкретными поводами разногласий и описать глубинную разницу идеологий обоих лагерей в своей книге «Конфликт мировоззрений». По его мнению, спорщики, сами того не замечая, по-разному представляют себе природу человека – и эти представления невозможно изменить ни логическими возражениями, ни историческими фактами, ни теориями психологов.

Честный участник законодательного собрания должен искать наилучших путей к тому, чтобы граждане в его стране получили возможности для осуществления своих врождённых прав «на жизнь, свободу и стремление к счастью». Но единственным компасом в этой деятельности может служить его представление о том, в чём состоит счастье человека. И оказывается, что по этому важнейшему вопросу из века в век все политические философы и все реальные политики распадаются на две непримиримые группы: уравнителей и состязателей.

Что характерно для взгляда уравнителей (unconstrained) на природу человека?

Прежде всего, они верят в то, что человек по своей природе добр и разумен; что его способность к принятию правильных решений и к использованию своей свободы без ущерба для других – безгранична; что врождённое неравенство между людьми малосущественно и может быть легко компенсировано социальными программами помощи в образовании; и что все страдания и зло мира определяются обстоятельствами – неправильной социальной системой, предрассудками, отсутствием всеобщего образования, – а потому устранимы.

В отличие от них состязатели (constrained) верят, что сложность социального устройства общества намного превышает способность индивидуального ума к принятию правильных политических решений, а поэтому следует ценить традиции, веру, мораль как силы, связующие людей в единое целое; что эгоизм остается неистребимым свойством человека, поэтому надо применяться к нему при формировании общества, а не пытаться искоренить; что неравенство человеческих способностей исключает царство абсолютного равенства и даже делает его в принципе несправедливым.

Человек, прочитавший книгу Соуэлла, легко научится обнаруживать противоборство двух моделей видения мира в современных политических спорах.

«Только разумное социалистическое планирование может спасти нас от гибельной неуправляемости рынка», – говорят одни. И мы легко узнаём в них сторонников уравнительного взгляда на человеческие возможности. «Сложность и многообразие современной экономической жизни таковы, что никакой гений, никакой компьютер не в силах овладеть информацией, необходимой для принятия оптимальных решений, – отвечают им состязатели. – Только изучение законов рыночной экономики и подчинение им сможет избавить растущее население мира от голода и нищеты».

«Неравенство материальное, так же как неравенство интеллектуальное, причиняет людям огромные страдания и не имеет никакого морального оправдания, ибо люди по природе равны, – считают уравнители. – Если один имеет больше или знает больше, значит, нужно помочь другому обрести такие же материальные блага и такие же знания. Нужно заставить богатых и образованных делиться со всеми своими богатствами и знаниями». «Люди неравны по своим способностям, талантам и энергии, – утверждают состязатели. – равнять их можно только насильственно, ценой отнятия свободы и с катастрофическими последствиями для общества, которое лишится плодов деятельности наиболее активных своих членов».

Конечно, предложенная схема не исчерпывает бесконечного многообразия политических убеждений людей. Более того: в реальной жизни, идя к избирательным урнам или выходя с демонстрацией на площадь, мы часто поддаемся голосу своих страстей и инстинктов, а не голосу рассудка. Примеряя себя к двум описанным стереотипам, любой человек может заявить, что не принадлежит полностью ни тому, ни другому.

Мои представления о природе человека отнесли меня в лагерь состязателей. Но это отнюдь не означает, что я готов поддерживать всех законодателей-республиканцев. В обеих партиях громче всего звучат голоса экстремистов, ибо только они достигают уверенности в своей правоте и непогрешимости, того, что Соуэлл называл «статус помазанника».

Возьмём для примера историю законодательной деятельности двух столпов американского сената, представляющих полярные политические позиции: демократа Эдварда Кеннеди и республиканца Джона Маккейна. Они расходились по всем ключевым вопросам, но были похожи в одном – в полной неспособности учиться чему-то у жизни. Оба следовали одному и тому же принципу: никогда не признавать ошибочность своих политических догматов.

За сорок семь лет своей службы в сенате Эдвард Кеннеди с завидным красноречием отстаивал и проводил в жизнь все леволиберальные начинания: помощь бедным, бесплатное медицинское обслуживание, образование для всех, облегчение иммиграции, права инвалидов, гражданские права афроамериканцев и латинос. И никогда в жизни он не признал бы, что именно его «война с бедностью и отсталостью» привела к чудовищному подскоку преступности в стране, к развалу семьи, к миллионам внебрачных детей, рождаемых внебрачными детьми, к катастрофическому росту национального долга. Для него допустить, что преступность вырастает не из-за нехватки школ и расовой несправедливости, а именно из щедро оплаченного безделья, было бы таким же немыслимым кощунством, как для мусульманина – усомниться в истинности Корана.

Такую же неспособность увидеть и признать губительность проводимой им политики демонстрирует республиканец Маккейн. Создаётся впечатление, что его взгляды формировались ковбойскими фильмами да так и остались на том же уровне. «Помогать хорошим парням, в плохих парней стрелять» – вот и вся стратегия. Сирийский Асад, ливийский Каддафи – явно «плохие парни». Значит, нужно помогать тем, кто воюет с ними, снабжать их оружием, пожимать им руки, объявлять «борцами за свободу», бомбить их противников.

То, что в Ираке, Сирии, Ливии разгораются потом гражданские войны, то, что эти «хорошие парни» потом присоединяются к «Аль-Каиде», ИГИЛу, талибам, сенатора Маккейна не тревожит. Он слишком занят: летит на киевский Майдан свергать следующего «плохого парня» – президента Януковича, а запылавшую после этого гражданскую войну будет сваливать на «плохого парня» Владимира Путина.

Проведение нового закона через обе палаты требует огромных усилий, обсуждений, переговоров. Но ещё труднее отменить раз принятый закон. Должны пройти годы, если не десятилетия, чтобы люди могли разглядеть вредные последствия его. Можно считать чудом, что от принятия сухого закона до его отмены прошло всего лишь тринадцать лет (1920–1933). Но и этого было достаточно, чтобы на торговле спиртным выросла могучая организованная преступность, которую невозможно искоренить и до сих пор. Сегодня мафия процветает на торговле наркотиками, на незаконных тотализаторах, на проституции. То есть на удовлетворении тех человеческих потребностей, которые полные благих намерений законодатели объявили запрещёнными.

Позиции двух партий могут быть обрисованы тем, как их лидеры голосовали по ключевым вопросам текущей политики.

Лидер демократического меньшинства Нэнси Пелоси представляет в Палате штат Калифорния с 1987 года. Несмотря на своё католичество, она всегда голосует за законы, облегчающие аборты. За строгую проверку прошлого покупателей огнестрельного оружия и за полный запрет продажи автоматов. В 1995 году Конгресс пытался принять поправку к Конституции, требующую, чтобы бюджет всегда был сбалансирован, – она голосовала против. Также против запрета на сжигание американского флага. Зато требует запретить вывешивать в школах и общественных зданиях Десять заповедей. И, конечно, поддерживает инициативу «ни одного отстающего ученика» – один из любимых лозунгов уравнителей. Она горячо одобряет «Обама-кару» и возражает против строительства стены на границе с Мексикой.

Её главный идейный противник, лидер республиканской партии в Палате представителей (от штата Огайо, с 1991 года) Джон Бейнер (John Boehner), конечно, расходится с ней во всём. Он категорически возражает против использования федеральных средств для оплаты абортов. Он поддерживает все инициативы, направленные на балансирование бюджета и сокращение государственных расходов. Он считает, что пришла пора поднять пенсионный возраст до семидесяти лет. Он яростно критикует «Обама-кару» и обещает приложить все усилия, чтобы остановить её внедрение.

Однако есть одна черта, лежащая, казалось бы, вне политики и идейной борьбы, которая сближает всех четырёх перечисленных нами законодателей: они все миллионеры. По данным «Википедии», состояние Джона Бейнера оценивается в 5 миллионов, Джона Маккейна – в 21, Нэнси Пелоси – в 100, Эдварда Кеннеди накануне его смерти в 2009 году – в 49 миллионов.

В 2012 году произошло событие, которое многие сочли символическим: состояние половины членов Конгресса (100 сенаторов и 434 представителя) достигло отметки в один миллион долларов. Есть среди них и очень богатые, есть победнее, но средний уровень – один миллион, – и он продолжает расти. В Америке к богатству относятся с уважением, оно ничуть не роняет престиж народных представителей. Но возникает вопрос: могут ли они адекватно понимать нужды рядового гражданина, когда им доводится обсуждать такие вопросы, как стоимость жилья, минимальная зарплата, пособие по безработице, талоны на продукты, цена лекарств, выход на пенсию?

Пособия по безработице, по бедности, помощь одиноким матерям – всё это вполне разумные и гуманные меры, необходимые в развитом индустриальном обществе. Но если бы богачи-законодатели не были так далеки от жизни рядовых граждан, они могли бы заметить, что половина этих денег утечёт в руки паразитирующих приживал или сожителей одиноких матерей и будет потрачена на наркотики, выпивку, азартные игры. Тогда могла бы созреть идея выплачивать пособия не чеком, который можно превратить в наличные, а специальной электронной карточкой на определённую сумму, которую должны были бы принимать все магазины, кроме винных.

Также и в сфере уголовного законодательства могли бы произойти важные перемены. Пока борьба с преступностью ведётся лишь путём усиления строгости наказаний. Число заключённых в тюрьмах растёт, а статистика преступлений не идёт вниз. И это происходит потому, что выпущенный на свободу грабитель или насильник, как правило, возвращается на прежнюю стезю. В английском языке даже возникло понятие «профессиональный преступник» – «professional criminal». Но судебная психиатрия старательно обходит это явление и уверяет, что любого из них можно излечить «правильной» терапией – если только не жалеть на это казённых денег.

Когда мы сталкиваемся с таким преступлением, как изнасилование, мы не задаёмся вопросом о мотивах его – они представляются очевидными: жажда физического наслаждения. Но когда речь идёт об убийстве, мы не успокоимся, пока не отыщем понятный мотив: ревность, мщение, желание прибрать к рукам имущество жертвы, уничтожить опасного свидетеля, избавиться от надоевшего родственника.

Безмотивные убийства ставят нас в тупик.

Что движет подростком, входящим в школу с папиным ружьём, открывающим огонь по ученикам и учителям, а потом кончающим с собой?

Снайпером, расстреливающим случайных прохожих из багажника припаркованного автомобиля?

Отравителем, подсыпающим мышьяк в пузырьки с лекарствами?

Пилотом, разбивающим самолёт с пассажирами об альпийские скалы?

Любым серийным убийцей, который переходит от одной жертвы к другой, не испытывая никакой ненависти к ним?

Цепь этих непрекращающихся безмотивных злодеяний даёт нам право выдвинуть страшноватую гипотезу:

В человеческой душе, среди прочих порывов, таится и жажда насилия, которая при благоприятных обстоятельствах может перерасти во всепоглощающую страсть, в сладострастие убийства.

Возможно, психиатры когда-нибудь найдут для нас убедительное истолкование этого феномена. Но пока этого не произошло, не могли бы вмешаться законодатели? Когда смотришь по телевизору передачи «Из зала суда», часто поражаешься тому, как много преступлений успел совершить очередной убийца, прежде чем полиции удалось арестовать его. И это происходит потому, что каждый раз необходимо соблюдать его конституционные права: защита от необоснованного обыска, от слежки, от подслушивания, тайна переписки, тайна банковских вкладов и тому подобное. Вот если бы судьям разрешено было за малое нарушение закона приговаривать не только к короткому тюремному сроку, но вдобавок и к лишению конституционных прав на 10, 15, 20 лет, насколько это облегчило бы работу полиции, помогло бы очищать улицы от «профессионалов»!

По данным 2013 года, богатство средней американской семьи оценивается в 56 тысяч долларов. Значит, член американского Конгресса в среднем богаче каждого американца в 18 раз.

Разрыв между бедными и богатыми в США быстро увеличивался в течение последних двух десятилетий. Корреспондент газеты «Уолл-стрит Джорнел», Роберт Фрэнк, вгляделся в этот феномен и описал его в книге «Страна богачей», или «Ричистан» (rich – богатый).

По оценкам автора, население Ричистана – больше десяти миллионов семей, если начинать отсчёт с тех, чьё состояние превышает миллион долларов. Это больше, чем население Швеции или Австрии. По данным 2004 года, 1 % самых богатых ричистанцев зарабатывал в год 1,35 триллиона долларов. Это больше, чем годовой доход Франции, или Италии, или Канады. При этом население Ричистана стремительно растёт. Но дело не столько в количестве, сколько в автономности. В Ричистане своя экономика, своя социальная структура (нижний Ричистан, средний и верхний), свой язык (во всяком случае, терминология), своя система образования, своя небольшая авиация и флот, своя индустрия развлечений и даже свой уровень инфляции – вдвое выше, чем в остальной Америке.

Ричистанцы живут в особняках площадью в тысячи квадратных метров, в которых работают десятки, если не сотни, слуг. Правда, в демократической Америке они называются не слугами, а менеджерами домашнего хозяйства. Яхты ричистанцев достигают двухсот метров в длину, трёх этажей в высоту, и за таким судном идёт ещё «теневая яхта», несущая вертолёт, автомобили, батискаф.

Богатства последних двадцати лет, в отличие от так называемых «старых денег», не унаследованы, а приобретены. Источники новых богатств различны на разных уровнях Ричистана. Основой богатства нижнего Ричистана являются высокие оклады менеджеров, банкиров, юристов, врачей, дизайнеров, брокеров. Этих людей граждане среднего и верхнего Ричистана даже не считают богатыми, они называют их обеспеченными. Состояния в десятки и сотни миллионов долларов заработаны теми, кто основал собственные компании. Достигнув относительного успеха, владельцы продают эти молодые компании огромным корпорациям или через биржу.

Вторжение ричистанцев в законодательную деятельность происходит не только на федеральном уровне, но и на штатном. Например, в штате Колорадо республиканская партия твёрдо удерживала большинство в обеих палатах штатного конгресса начиная с 1961 года. Понятно, что она не допускала никаких законов, благоприятствующих гомосексуалистам. И вдруг, внезапно, на выборах 2004 года республиканцы потерпели поражение и большинство мест в обеих палатах завоевали демократы.

Что же произошло?

Оказалось, что два недавно разбогатевших гея сумели сплотить группу новых ричистанцев-демократов, которая оплатила беспрецедентную предвыборную кампанию, чернящую кандидатов-республиканцев. В радиоэфире, на экранах телевизоров, в рассылаемых памфлетах и листовках они изображались разрушителями окружающей среды, транжирящими деньги налогоплательщиков на собственные нужды, вторгающимися в семейную и личную жизнь женщин законами об абортах, урезающими средства на образование и здравоохранение.

В США разработаны весьма подробные и строгие законы, регулирующие порядок финансирования предвыборных кампаний корпорациями и индивидуальными избирателями. Но если кандидат решает вложить свои собственные деньги, почти все ограничения исчезают.

«Ион Корзайн, бывший член совета директоров в банке "Голден Сакс", потратил 61 миллион своих денег, чтобы завоевать место в сенате, и затем несколько миллионов, чтобы стать губернатором Нью-Джерси. Майкл Блумберг, чья позиция по социальным вопросам ближе к демократам, чем к республиканцам, потратил 74 миллиона, чтобы стать мэром Нью-Йорка (2002), и ещё 77 миллионов, чтобы быть переизбранным в 2005-м. (Всего он был на посту вплоть до 2013-го.) Демократ Мария Кантвел истратила почти 10 миллионов из своего состояния, чтобы занять место сенатора в штате Вашингтон, а демократ Герб Коль истратил 5 миллионов, чтобы сохранить своё место в сенате штата Висконсин».

Хорошей иллюстрацией стремительного политического взлёта на шаре, надутом миллионами, являет собой судьба сенатора-демократа от Северной Каролины Джона Эдвардса. Он был адвокатом, разбогатевшим на многомиллионных исках против больниц и корпораций, действия которых якобы причинили различные увечья физического или психологического плана. Его талант разжалобить присяжных фотографиями изуродованных детей или раковых наростов принёс ему такую славу, что к нему выстраивалась очередь любителей крупной поживы. Несколько раз он судил даже отделения Красного Креста за якобы допущенные ими попадания вируса СПИДа в кровь для переливания.

Когда он в 1998 году решил вступить на политическое поприще, у него не было никакого опыта участия в выборных законодательных органах. Однако, вложив несколько собственных миллионов в предвыборную кампанию, он сумел сразу прорваться на пост сенатора на Капитолийском холме в Вашингтоне. В 2004 году демократическая партия номинировала его на пост вице-президента (Джон Керри был номинирован на президентский пост), а в 2008 году он уже мелькал среди кандидатов в президенты. Его карьеру внезапно оборвала внебрачная любовная связь и рождение незаконного ребёнка, плюс вскрывшиеся нарушения в распоряжении предвыборными фондами. Если бы не это, он имел бы хорошие шансы бороться за место в Белом доме в 2016 году.

Попытки строгого регулирования пожертвований на предвыборные кампании приводят лишь к тому, что выборы превращаются не в противоборство политических идей, а в состязание «миллионер против миллионера». Достигнув экономического господства в стране, ричистанцы теперь захватывают и командные политические высоты. У них мощное лобби в Конгрессе, и теперь уже очень трудно провести законы, которые их не устраивают.

Другая важная проблема: при доминировании среднего класса экономика была стабильна. «Старые деньги» не любили нарушать стабильность – они не шли на риск и редко терпели убытки. Нынешние богачи и получают, и теряют огромные деньги или тратят их за границей. Экономика, зависящая от нуворишей, сама становится нестабильной.

Видимо, подсознательно ричистанцы чувствуют эту зыбкость почвы под их ногами. Может показаться парадоксальным, что не только беднеющий и тающий средний класс беспокоится сейчас за финансовую безопасность своего будущего. Вот что рассказал Роберт Фрэнк в интервью журналистам Национального радио:

«Миллионеры очень боятся нищей старости. В Америке для них есть много групп психиатрической помощи. Я был на занятиях одной такой группы – для людей с годовым доходом не менее десяти миллионов долларов. Они встречаются раз в месяц в Нью-Йорке. И все они жаловались на страх перед бедностью. Их страх был искренним. Когда их спрашивали: "Сколько вам нужно денег, чтобы ощутить финансовую безопасность?", каждый называл сумму, вдвое превосходящую ту, чем он владел в тот момент».

Другая парадоксальная информация всплыла на одном из финансовых сайтов. «По данным Налогового управления, в 2008 году в США 2840 семей с доходом больше одного миллиона долларов в год подали заявления на пособия по безработице и получили эти пособия на общую сумму 18,6 миллиона долларов. Среди них было 806 человек с доходом в 2 миллиона и 17 – с доходом свыше десяти миллионов. Поскольку пособия по безработице берутся из налоговых денег, которые платят фирмы, то потерявший работу миллионер имеет на это пособие такое же право, как любой рабочий с конвейера».

Не все ричистанцы соглашались давать интервью Роберту Фрэнку, не все были готовы открывать источники своих богатств. Сведения об этих источниках часто выглядят намеренно расплывчатыми. Например, про наследницу миллиардов Пэт Стайкер, которая поддержала политический переворот, устроенный двумя геями в Колорадо в 2004 году, мы узнаём, что её семья разбогатела на производстве медицинского оборудования. Но за медицинское оборудование в конечном итоге заплатят государственные программы «Медикер» и «Медикейд», то есть это снова будут деньги налогоплательщиков.

Про губернатора Корзайна (Jon Korzine) мы знаем, что он работал в совете директоров банка «Голден Сакс», то есть имел доход от 10 до 20 миллионов долларов в год. Однако когда этот банк лопнул в 2008 году вместе с другими финансовыми гигантами, именно американское казначейство должно было потратить на их спасение 700 миллиардов долларов, из которых несколько миллионов достались и Корзайну в виде бонуса. (См. выше, 7-я глава.)

О том, насколько богатство руководителей страхового, медицинского, фармакологического бизнеса связано с высасыванием денег из государственной казны, было подробно рассказано в главах 14–17.

Всё это даёт нам право утверждать с большой долей уверенности: возникновение Ричистана в последние двадцать лет напрямую связано с чудовищным подскоком национального долга в этот же период. Семнадцать триллионов, «одолженных» у ещё не родившихся американцев, которым придётся возвращать их с процентами, пошли на оплату дворцов с сотнями слуг, частных лайнеров со встроенным джакузи, частных яхт в четыре этажа, частных коллекций шедевров живописи и ювелирных изделий.

Как писал в своей книге Нил Фергюсон, «государственный долг очень мало связан с военными программами США в других странах. Он вырастает из хронического дефицита бюджета. Огромность этой проблемы такова, что большинство американцев, включая тех, кто считает себя информированным по части финансов, даже не представляют себе её серьёзности. Люди просто отказываются замечать финансовый кризис страны».

Было бы наивно ожидать, что законодатели-ричистанцы станут принимать какие-то законы, грозящие их доминирующему положению. Яростные споры между демократами и республиканцами ведутся вокруг проблем второго плана: аборты, контроль за огнестрельным оружием, иммиграция, однополые браки, образование. Ни та, ни другая сторона не смеет поднять вопрос о национальном долге, год за годом Конгресс утверждает бюджет с запланированным дефицитом. Ни та, ни другая сторона не смеет замахнуться на власть четырёх монопольных драконов: страхового, медицинского, фармакологического, адвокатского.

Неужели действительно эти опухоли достигли размеров неоперабельности?

 

19

Дипломат

Конечно, во времена Пушкина Татьяна Ларина-Гремина не имела шанса официально участвовать в международных переговорах. Но разве светские дамы Петербурга не выполняли важную дипломатическую работу, общаясь с иностранными представителями? Как замечательно Лев Толстой изобразил в романе «Война и мир» салон Анны Павловны Шерер, в котором пересекались многие нити европейских интриг наполеоновской поры!

А реальные участницы российской истории? Княгиня Екатерина Дашкова чаровала Дени Дидро, Екатерина Гончарова-Дантес принимала в своём доме голландского посланника Геккерена, Авдотья Панаева – Александра Дюма, другие дамы – маркиза де Кюстина. Так что у нас нет оснований считать невероятное вторжение женщин в американскую дипломатию последних шестидесяти лет таким уж беспрецедентным.

Первой в этом ряду стоит Элеанор Рузвельт, занимавшая пост американского посла в ООН и выполнявшая важные дипломатические миссии во многих странах. Джин Киркпатрик продолжила эту традицию при президенте Рейгане. Далее на сцену выходят Мадлен Олбрайт (посол в ООН, 1993–1997, министр иностранных дел 1997–2001), Кондолиза Райс (2005–2009), Хилари Клинтон (2009–2013), Виктория Нуланд, получившая пост заместителя министра иностранных дел, Саманта Пауэлл – представительница в ООН, не говоря уже о десятках женщин, занимавших и занимающих должность посла в различных странах.

Да, женщина-дипломат может столкнуться с дополнительными трудностями, встречаясь с представителями мусульманских стран. Ведь для них прикасаться к посторонней женщине во время рукопожатия или даже смотреть на её открытое лицо – это «абе» (стыд) и «харам» (грех). Как-то они примиряются с таким неуважением к их традициям, но, например, Осама бин Ладен не потерпел бы такого: если жена его брата, воспитанная в Европе, входила в комнату, забыв надеть чадру, он всегда с отвращением отворачивался к стене.

С другой стороны, женское обаяние может сыграть и положительную роль в улучшении международных отношений. Когда Элеанор Рузвельт приехала с визитом в Израиль, её познакомили с арабским шейхом-бедуином, дружески относившимся к израильтянам. Она ему так понравилась, что он предложил ей присоединиться к его гарему. Вдова американского президента вежливо осведомилась, под каким номером ей достанется эта честь и, услышав двузначную цифру, отказалась.

Также и Кондолиза Райс, министр иностранных дел в администрации Буша-младшего, ухитрилась издали вскружить голову ливийскому диктатору Муамару Каддафи. «Почему моя африканская принцесса никогда не навестит меня?» – спрашивал он у американских гостей и дипломатов. Когда она, наконец, прибыла с официальным визитом в Триполи в 2008 году, он настаивал, чтобы встреча проходила не в резиденции, а в его шатре в пустыне, называл её «Чёрный цветок в Белом доме», подарил песню, сочинённую в её честь. Среди политических парадоксов, оброненных диктатором во время беседы, гостье запомнился такой: «Не будет никаких двух государств в Палестине! Будет одно – Израильтина!»

В древности правила обращения с посланниками других стран были расплывчатыми и часто не выполнялись вообще. Существует легенда, будто свирепый молдавский господарь Дракула был недоволен послами турецкого султана. Они явились на приём в колпаках, потому что по мусульманским представлениям обнажить перед кем-то голову – это знак неуважения. «Раз вы решили вести себя не по нашему обычаю, а по своему, я хочу, чтобы вы и дальше всю жизнь придерживались своего обычая». И приказал слугам схватить послов и прибить им колпаки к головам гвоздями.

Сегодня американским дипломатам на Востоке не вбивают в голову гвозди. Их берут в заложники, как в Тегеране (1979), взрывают, как в Бейруте (1983 и 1984), Кении и Танзании (1998), Багдаде (2004), Кабуле (2008), или сжигают, как в Ливии (2012). Американская политика в этих регионах терпит провал за провалом, несмотря на то, что она опирается на поддержку самых крупных авианосцев, самых новейших танков, самых хитроумных дронов. И причины этих провалов коренятся в том, что ментальность вашингтонского политического истэблишмента не может расстаться с представлением о природе человека, взлелеянным Жан-Жаком Руссо, Уильямом Годвином, Пьером Прудоном, Львом Толстым, Бертраном Расселом и прочими знаменитыми уравнителями.

Главный тезис уравнителей: в выборе между добром и злом, между миром и враждой нормальный человек всегда предпочтёт добро и мир. Тот факт, что примерно на половине земного шара в каждый текущий момент люди изобретательно и безжалостно убивают друг друга, объясняется застарелыми обидами и несправедливостями, подстрекательством тёмных сил, властолюбием деспотов, религиозным мракобесием и прочими устранимыми внешними причинами. Допустить, что агрессивность свойственна природе человека, что уже Каин убил Авеля без всякой причины, что порой деспотичная государственная система является единственной защитой от кровопролитных междоусобий, было бы кощунственным покушением на главный догмат: ЧЕЛОВЕК ДОБР И РАЗУМЕН.

Забыты разъяснения великого британского политика и мыслителя XVIII века Эдмунда Бёрка о том, что дарование гражданских свобод людям, не подчиняющимся моральным и религиозным запретам, чревато катастрофой. Он считал, что свобода может выжить только в народе, «у которого любовь к справедливости выше корыстных страстей; у которого ясность мышления превосходит тщеславие и предвзятость; который способен прислушиваться к советам мудрецов, а не к демагогии льстецов и жуликов. Чем больше ограничений человек ставит своей воле внутри, тем больше свобод он может иметь снаружи. Люди, не способные контролировать себя, не могут стать свободными. Их страсти куют их цепи».

Сталкиваясь с очередным извержением междоусобной вражды, американский дипломатический доброхот сначала пытается примирить враждующих, а потом, убедившись, что это невозможно, выбирает одного из противников на роль «несправедливо обиженного» и обрушивает на другого всю свою военную мощь.

Хорошей иллюстрацией к этой модели поведения может служить конфликт вокруг Косово (1998–1999). После Второй мировой войны в этой югославской провинции проживало около 400 тысяч сербов, а албанцы составляли 100-тысячное меньшинство. Но существование в соседней Албании под властью коммунистического диктатора Энвера Ходжи было таким невыносимым, что люди бежали через границу в Косово, находили там приют, пускали корни. Год от года албанское население возрастало, а сербское убывало, пока не превратилось в меньшинство. Тем не менее в сербской истории местность эта окрашена священной памятью о героической борьбе с турецким нашествием в XIV–XV веках. Требовать у сербов, чтобы они предоставили Косово независимость, было равносильно тому, чтобы потребовать у англичан очистить Белфаст, у индусов – Кашмир, у русских – Северный Кавказ, у израильтян – Иерусалим.

Тогдашний министр иностранных дел США Мадлен Олбрайт честно признаёт в своих мемуарах, что косовским повстанцам (KLA – Kosovo Liberation Army) оружие текло из соседней Албании. Что мусульманские добровольцы стекались к ним со всего света, включая и США. Что их атаки на сербское население и власти часто имели единственную цель спровоцировать Белград на ответные репрессии и тем возбудить мировое общественное мнение против сербского президента Милошевича. Что лидеры разных повстанческих группировок ненавидели и презирали друг друга и не было надежды, что, в случае получения независимости, они смогут создать стабильное правительство.

И тем не менее именно она, Мадлен Олбрайт, настаивала на военном вмешательстве в конфликт. Почему она – чешская еврейка – выбрала вмешаться на стороне мусульман-албанцев, а не христиан-сербов, остаётся загадкой. Может быть, она предвидела, что на Тирану никакие бомбы не подействуют, а в Белграде ещё жалеют собственных граждан и могут поддаться нажиму?

Многие советники Олбрайт и члены американского Конгресса считали, что начинать бомбёжки по такому поводу в центре Европы – чистое безумие. Российский премьер-министр Примаков в марте 1999 года летел в Вашингтон для переговоров. Звонок вице-президента Ала Гора, извещавший его о том, что принято решение бомбить Сербию, застал его в пути. Примаков был так взбешён, что приказал повернуть самолёт и лететь обратно в Москву. Под американскими бомбами и ракетами погибло две с половиной тысячи сербов, что почти равно числу американцев, погибших два года спустя в теракте 11 сентября. «Независимое» Косово сегодня может похвастаться только одним: по слухам, оно вышло на первое место по экспорту проституток из восточной Европы в западную.

В 2003 году терапия «ракетно-бомбовой демократизации» была применена ещё к двум странам: Афганистану и Ираку. Свергнуть власть фанатичных талибов и безжалостного деспота Саддама Хусейна – только закоснелые консерваторы могли бы протестовать против таких прогрессивных акций! Да, некоторые скептики-политологи предупреждали американских руководителей, что эти народы не готовы к демократическому способу правления, что там разгорятся гражданские войны на многих фронтах. Но кто станет слушать скептиков, если возникла манящая возможность осуществить самые благие намерения? Когда журналист Брент Скоукрофт опубликовал в газете «Уолл-стрит Джорнел» статью, предостерегающую от вторжения в Ирак, президент Буш-младший немедленно позвонил советнику по безопасности Кондолизе Райс и приказал сделать выговор и предупреждение зарвавшемуся писаке.

Генерал Колин Пауэлл, занимавший пост министра иностранных дел в 2001–2005 годы, с большой неохотой согласился поддержать военные приготовления. ЦРУ уверило его, что их данные подтверждают наличие оружия массового поражения у Саддама Хусейна. Опираясь на эту информацию, Пауэлл выступил с речью в ООН. Когда вторгшиеся в Ирак американские войска не смогли обнаружить следов термоядерного или бактериологического оружия, генерал оставил свой пост.

Его место заняла Кондолиза Райс (2005–2009). Это ей довелось расхлёбывать кровавую мешанину «демократизированного» Ирака. В своих воспоминаниях она пишет, что примирение враждующих религиозных и этнических групп оказалось делом невозможным.

«Суннитские лидеры показывали мне ужасные фотографии изуродованных трупов людей, ставших жертвами шиитских карателей. Отрезанные головы, отрубленные ноги и руки, окровавленные тела. Я выражала сочувствие и отдавала должное их мужеству, которое они демонстрировали, участвуя в работе правительства премьер-министра Аль-Малики – шиита. Ведь их единоверцы могли счесть это изменой и отомстить им и их семьям. Но при этом сунниты возлагали всю вину на шиитов и не хотели замечать того, что творили вооружённые экстремисты из их собственного лагеря».

Райс пыталась нащупать почву для объединения враждующих групп, играя на струнах арабского национализма, подчёркивала угрозу со стороны Ирана. Тщетно. На курдов тоже опереться было невозможно. Они всегда чувствовали себя изгоями в Ираке. Журналист Гэлбрайт, не раз бывавший там, пишет, что «на многих зданиях столицы (Эрбил) развевается курдский флаг, а иракский запрещён. При въезде в Курдистан из Турции документы путешественника проверяют курдские пограничники, причём иракская виза не требуется. Я не встречал ни одного курда, который выступал бы за единый Ирак. Как они могут относиться к стране, которая взрывала их дома, убивала и отравляла газами их соотечественников?»

Путь курдов к созданию собственного государства на территориях, нынче входящих в состав Турции, Сирии и Ирака, скорее всего, будет долгим. Райс отмечала детали, указывающие на отсутствие многих важных примет цивилизации. Её принимал в своей резиденции лидер по имени Джалал Талабани. За обедом он ел, загребая еду двумя руками, и теми же руками накладывал курятину, рис, баранину на тарелку своей гостье.

Кондолиза Райс за годы своей службы в роли дипломата не раз встречалась с Владимиром Путиным. В своих воспоминаниях она приводит его размышления о темпах развития демократических принципов в разных странах. В качестве примера он брал Японию, которая с 1955 года управлялась одной и той же партией – либерально-демократической. И это в стране этнически гомогенной, не имеющей такого многообразия верований и традиций, как Россия. Райс, будучи специалисткой по СССР и много раз бывавшая там, не могла не признать наличия перемен к лучшему после падения коммунизма. Но вслух признать, что введение всех демократических свобод в незрелой стране неизбежно приведёт к бунтам и распаду, она, конечно, не могла.

Гражданскую войну в Ираке официальный Вашингтон называл расплывчато «проблемы безопасности» (security problems). Но в 2015 году американцы получили возможность увидеть подлинную картину этой безжалостной бойни, когда замечательный актёр и режиссёр Клинт Иствуд поставил фильм «Американский снайпер». В нём не затронуты дипломатические попытки примирения, переговоры между религиозными фракциями, конференции послов, обсуждения в ООН. Только война в городских лабиринтах, днём и ночью, с внезапно появляющимся и исчезающим врагом. И только один фронт этой войны: американцы против арабов, не разбирая, шииты они или сунниты.

Вот разведка доносит, что в таком-то доме притаилось гнездо террористов. Десант пехотинцев с автоматами, в очках ночного видения, тихо приближается к дверям. Потом короткая схватка на лестницах и в коридорах, крики, стоны, взрывы гранат. В другой раз снайпер, прикрывающий наступающий отряд, лежит на крыше дома и видит, что арабская женщина выходит на улицу с мальчиком лет десяти. Незаметно даёт ему гранату. Мальчик бежит в сторону американцев. Снайпер стреляет. Женщина бежит к упавшему мальчику, поднимает гранату. Снайпер стреляет. Женщина падает.

Примечательно, что либерально-сердобольная Академия киноискусств в Голливуде не удостоила этот суровый фильм ни одной премией «Оскар».

В оккупированном Афганистане гражданская война развивается примерно по тому же сценарию. Главное отличие: талибы контролируют огромные территории в сельской местности и в горах, откуда они могут совершать внезапные атаки на пришельцев и на соотечественников, поступивших к ним на службу в роли солдат и чиновников. Те же самоубийцы, обвязавшиеся взрывчаткой, та же тактика «взять кровавым измором», тот же отказ от переговоров. Атмосфера этой войны хорошо воссоздана в фильме 2009 года «Братья», поставленном талантливым режиссёром Джимом Шериданом и тоже незаслуженно обойдённом вниманием критики.

Лидеры «Аль-Каиды» в своих проповедях неустанно подчёркивали важность запрета на какие бы то ни было переговоры с врагом. «Джихад – это только Коран и автомат» – многократно повторяли Осама бин Ладен, шейх Омар и сотни других проповедников «священной войны». Потому что если ты вступаешь в диалог, ты допускаешь, что на стороне твоего противника может быть хоть какая-то крупица правоты. Нет, вся правота безраздельно принадлежит Пророку, Корану и шариату. Те, кто не понимает и не приемлет этого, не заслужили право на жизнь.

В 2011 году следующей жертвой насильственной демократизации стала Ливия. Этот процесс проходил уже под надзором следующего министра иностранных дел, Хилари Клинтон. Ну, у кого бы повернулся язык сказать хоть слово в защиту отъявленного злодея Муаммара Каддафи? На его совести были сотни жертв внутреннего и внешнего террора, взрыв самолёта над Шотландией в 1988 году, попытки производить ядерное оружие. Снова, как раньше над Белградом, Багдадом, Кабулом, американские бомбардировщики проносятся теперь над Триполи, бомбят танки и артиллерию правительственных войск. Вездесущий сенатор Маккейн приземляется в Бенгази, пожимает руки восставшим, объявляет их «борцами за свободу».

И что же?

Год спустя Каддафи и его сыновья убиты, страна погружается в хаос религиозной и этнической междоусобицы. Американский посол Кристофер Стивене взывает об усилении охраны дипломатической миссии, но Вашингтон игнорирует его призывы. Какая опасность может грозить дипломату в стране, где диктатор свергнут и вот-вот засияет демократия? Через несколько дней, в годовщину 11 сентября, «борцы за свободу» атакуют здания, занятые американскими дипломатами, посол и несколько сотрудников погибают, а министр иностранных дел Хилари Клинтон объясняет случившееся стихийной вспышкой народного возмущения против какого-то антиисламского ролика, показанного в Интернете.

Ливийцы тоже оказались неспособны оценить благотворность «ракетной демократизации». Спасаясь от гражданской войны, они толпами заполняют баркасы, рыболовные шхуны, прогулочные кораблики, пытаясь пересечь Средиземное море и достичь спасительных берегов Европы. А вслед за ними через разрушенную страну устремляются и беглецы из других африканских государств. Сотни, если не тысячи, погибают в волнах, и конца им не видно.

Людей, идущих на смертельный риск в надежде спастись от смертельной угрозы, мы вполне можем понять. Но людей, идущих на верную смерть ради каких-то расплывчатых идеалов, нам понять гораздо труднее. А именно они сделались самыми опасными врагами Америки в XXI веке. Теракт 11 сентября 2001 года осуществили девятнадцать человек. Но расследование показало, что у заговорщиков в запасе было много желающих присоединиться к «славным мученикам». Террорист, выбирающий роль шахида-самоубийцы, окружён в мусульманском мире почётом и восхищением. Люди видят в нём защитника каких-то бесконечно важных для них ценностей и святынь.

Что же защищает мусульманин, идущий на верную смерть? Какую угрозу он видит во вторжении западной цивилизации в его жизнь?

Первое: он безусловно утратит гордое сознание своего превосходства над людьми других вероисповеданий; если он захочет, чтобы западные специалисты приехали помогать его стране, ему придётся терпеть на улицах своих городов церкви, костёлы, синагоги и даже буддистские храмы.

Второе: он должен будет – стиснув зубы – смириться с тем, что он привык считать пределом падения в бездну порока: женщин с открытыми лицами, ногами, плечами, мужчин, поднимающих бокалы с вином, кинотеатры и телевизоры, музыку из репродукторов, танцы на площадках ресторанов и прочие мерзости.

Третье: страшное сомнение будет терзать его – почему Аллах не карает неверных за их порочность? Почему сделал их богаче и сильнее него – блюдущего заветы Пророка, отказавшегося от наслаждений, даруемых языческими богами, Бахусом и Эросом? Что, если не все заветы несут в себе абсолютную истину?

Четвёртое: он утратит абсолютную власть над женой и детьми, должен будет позволить им свободный выбор собственной судьбы и потом ему придётся глотать день за днём позор, которым его единоверцы и соплеменники окружают человека, настолько утратившего честь и достоинство отца и господина.

Но, кроме этих горестно очевидных утрат, он смутно предчувствует и другие поля своей несовместимости с миром западной цивилизации. С особенным упорством он будет сопротивляться необходимому условию успешного вступления в индустриальную эру: подчинению своего ума дисциплине мышления. Ибо эта дисциплина создаётся и поддерживается самым страшным для него элементом – участником – духовной жизни человека: СОМНЕНИЕМ.

Сомнение есть некий полицейский, добровольно впущенный нами в сознание, который призван проверять правомочность каждой мысли, каждого утверждения, каждого верования. Индустриальная эра началась не с изобретения паровой машины, а с великих носителей – и защитников – фермента сомнения: Лютера, Эразма Роттердамского, Томаса Мора, Коперника, Монтеня, Спинозы, Декарта, Гоббса, Галилея, Джордано Бруно, Локка, Монтескье, Канта. Выращенные в атмосфере почитания этого ключевого элемента, мы забываем, какой мукой сомнение может обернуться в душе человека, ищущего цельности и единой картины мира.

Слепая вера в Пророка, Аллаха, Коран, сунну потому так и дорога мусульманину, что она защищает его от этого опаснейшего червя, которым изгрызены души людей индустриального мира. Ни в речах шейхов, ни в проповедях мулл, ни в заявлениях джихадистов, ни в интервью террористов не обнаружим мы этого – столь естественного для нас – микроба-искусителя. Понятно, что всякое движение науки давно остановилось в мусульманских странах: её рост и развитие возможны только при условии, что каждый новый шаг, новая формула, новая гипотеза беспощадно проверяется и испытывается этим универсальным инструментом. Но что важнее: развитие какой-то абстрактной науки или возможность прожить жизнь без мук сомнения?

Каждому акту мусульманского террора американская дипломатия пытается отыскать причину-объяснение. Вот израильтяне не идут на уступки палестинцам, продолжают строить поселения на Западном береге Иордана – и получают в ответ вспышки интифады. А ракеты, которыми хамасовцы засыпают израильские города, – это ответ на блокаду их маленького государства. На самом же деле израильтянин, как и любой другой представитель Западного мира, ненавистен верующему мусульманину не тем, что он делает или не делает, а тем, что он есть, что представляет собой и символизирует: живое свидетельство того, что можно нарушать все заветы Пророка и при этом процветать и побеждать «истинно верующих».

Сокровище, которое лелеет в душе мусульманин: непогрешимость системы суждений, цельность картины мира. Вот уже почти тринадцать веков сунниты и шииты убивают друг друга, но и убивая, и умирая, каждый остаётся надёжно защищенным от сомнений в своей правоте. Автор нашумевшего эссе «Схватка цивилизаций» гарвардский политолог Самуэль Хантингтон пишет: «Попытки Запада распространять демократию и либерализм как универсальные ценности, одновременно усиливая своё военное и экономическое доминирование, вызывают отпор других цивилизаций».

Миротворческие усилия американской дипломатии могут быть вполне искренними и даже бескорыстными. Но ей трудно осознать и оценить силу взаимной ненависти, бушующей на Ближнем Востоке. Вот президент Картер уговорил в 1979 году израильского премьер-министра Бегина заключить мир с египетским Садатом – и через два года Садата убивают собственные офицеры. Вот президент Клинтон уговорил Ицхака Рабина подписать соглашение с палестинским лидером Ясиром Арафатом (сентябрь 1995) – и через два месяца Рабина убивает израильский экстремист. Когда несколько лет спустя тот же Клинтон требовал у того же Арафата подписать соглашение с израильтянами, предложившими невероятно выгодные условия мира, тот сказал ему без обиняков: «Вы хотите ускорить мои похороны».

В своих попытках навязать правление большинства незрелым народам, привыкшим подчиняться не закону, а силе, американская дипломатия разрушает одну за другой государственные постройки, худо-бедно удерживавшие первобытного зверя в душах людей. Образовавшийся вакуум власти заполняют не вежливые парламентарии в чалмах и бурнусах, а «Аль-Каида», талибы, «Боко Харам», йеменские хуситы, ИГИЛ. Эти не станут вежливо принимать Джона Керри и Викторию Нуланд и накладывать им курятину на тарелки, а поставят их посреди пустыни и обезглавят под объективом телекамеры.

Тщетны надежды благонамеренных идеалистов на то, что всё это какие-то отдельные экстремисты, фундаменталисты, нетипичные фанатики. Под чёрные знамёна Нового Халифата слетаются тысячи энтузиастов со всего мира. Любой человек, лелеющий комок ненависти в распалённом сердце, может откликнуться на их призыв, принять мусульманство, отрастить бороду и обрести в их рядах бесценное сознание правоты и непогрешимости. Точно так же наступающие армии Аттилы, Чингисхана, Батыя, Тамерлана почти не таяли в боях, потому что по мере продвижения пополнялись воинами из покорённых народов, для которых утолять сладострастие убийства было главным наслаждением в жизни.

Опыт последних пятидесяти лет ясно показывает, что относительную стабильность в мусульманском мире удаётся сохранять только диктаторским или монархическим режимам: в Иордании, Марокко, Саудовской Аравии. Если идолопоклонники демократии в своей борьбе «за права человека» начнут расшатывать социальную структуру и этих стран, последствия будут такими же печальными, как в Ливане, Алжире, Ираке, Ливии, Йемене.

Даже тем народам, которые готовы учиться премудростям демократического устройства, нелегко бывает усвоить хотя бы азбучные правила этой науки. Вот если президент избран большинством голосов, что позволено меньшинству, недовольному результатом? Неужели оно должно терпеливо ждать окончания срока народного избранника? А нельзя ли ему собраться на площади столицы и скинуть его силой? Нет, это не по правилам? А что же тогда делали американские дипломаты на Майдане в Киеве зимой 2014 года? Разве не подзуживали толпу сбросить власть законно избранного президента?

Так же нелегко усвоить правила самоопределения народов. Отделение косоваров от Сербии и палестинцев от Израиля нужно всячески поддерживать. Возможное отделение басков и каталонцев от Испании, шотландцев от Англии, словаков от Чехии придётся, видимо, стерпеть. Но вот курдам обрести самостоятельность от Турции и Ирака помогать ни в коем случае не следует. И уж конечно, русским жителям Крыма и Донбасса отделиться от разваливающейся Украины ни в коем случае не позволено.

Это мы объявим таким попранием международных норм, за которое полагаются самые страшные кары под названием «санкции».

Конечно, усилия американской дипломатии, противодействующие распространению термоядерного оружия, важны и заслуживают поддержки. Но крестовые походы за демократию и права человека только взвинчивают у развивающихся стран стремление заполучить это оружие. Они видят, что, например, Северная Корея сумела укрыться за ядерным щитом от «ракетной демократизации», а Сербия, Афганистан, Ирак, Ливия «не успели». Что же касается народов Африки, в их глазах на сегодняшний день оружием массового поражения является обычное мачете – именно им бандиты всех мастей убивают и калечат миллионы людей.

Политолог Самуэль Хантингтон считает, что главные концепции западной ментальности чужды людям Азии и Африки. «Идеи либерализма, индивидуализма, прав человека, конституции, равенства, свободы, свободного рынка, отделения церкви от государства не находят положительного отклика в таких культурах, как ислам, конфуцианство, японский синтоизм, индуизм, буддизм или православие. Попытки Запада насаждать эти идеи вызывают отталкивание и протест против "империализма под знаменем прав человека". Молодые люди этих цивилизаций начинают тянуться к национальным корням и религиозному фундаментализму».

Ещё одна трудность для американской дипломатии – слишком мало образованных и энергичных американцев соглашаются служить в странах Третьего мира. Это отразилось в печально-ироничном объявлении, которое повесил на дверях своего кабинета чиновник, вербующий сотрудников для ЦРУ: «Требуются офицеры для опасного путешествия. Зарплата маленькая. Злющий холод. Долгие месяцы в темноте. Постоянная опасность. Благополучное возвращение не гарантируется». Оказалось, он просто скопировал листовку, которую в своё время отпечатал знаменитый британский исследователь Антарктики Эрнст Шакельтон, набирая участников для своей экспедиции 1914 года.

При всём вышесказанном мы не должны забывать, что дипломат лишь проводит в жизнь взгляды и намерения своего правительства. Вглядимся же в череду политиков, осуществлявших верховную исполнительную власть в США в течение последних пятидесяти пяти лет.

 

20

Президент

По мере роста американской военной и экономической мощи, во второй половине XX века фигура президента США начинала приобретать легендарные очертания. Он выглядел самым могущественным человеком на планете, и миллионы людей ждали от него решения всех насущных проблем или, наоборот, обвиняли в волнах кровавых злодеяний, продолжавших полыхать на всех континентах. Мало у кого хватало знаний и проницательности, чтобы увидеть, как ограничены возможности главы Белого дома, как много препон выстроено для него Конституцией, как эффективно противодействуют ему три другие ветви власти – законодательная, юридическая и газетно-журнальная.

В предвыборной кампании кандидат на высшую должность осыпает избирателей обещаниями, красноречиво описывает свою программу в сфере внутренней и внешней политики, обрушивает убедительную критику на своих противников. Но, победив, он оказывается в ситуации, когда ему нужно для каждого начинания заручиться поддержкой Конгресса, федеральных судей, прессы, общественного мнения. А в индустриальную эру события развиваются стремительно, благоприятные ситуации возникают и исчезают. И все последние десять президентов оказывались перед соблазном совершать необходимые, с их точки зрения, действия – тайно.

«Американский президент как конспиратор поневоле» – интересная тема для солидного исследования. Структура этой книги требует от меня держаться в более узких рамках, и я попробую лишь проиллюстрировать эту тактику исполнительной власти на нескольких исторических эпизодах.

Джон Кеннеди (1960–1963)

Его отец, Джозеф Кеннеди, был настоящим гением конспирации. В молодости, находясь на скромной должности в офисе штатного контролёра за деятельностью банков, он изучил все теневые стороны финансовых махинаций, внешне остававшихся в рамках законности, и в начале 1920-х начал успешно играть на бирже, используя информацию, секретно полученную по месту службы. Его участие в незаконной торговле спиртным не привело к аресту, но впоследствии десятки свидетелей в деталях описали, как он действовал, с какими крупными бутлегерами ирландского происхождения был связан.

В родительском доме Джон Кеннеди рос в атмосфере, где «границы между беззаконием, политикой, спортом и шоу-бизнесом были очень размыты. Политики вели себя, как уголовники, уголовники – как политики и герои спорта». Разбогатевший отец имел огромную власть над своими сыновьями. Это он оплачивал их предвыборные кампании в сенат, проведя туда одного за другим Джона, Роберта, Эдварда. Искусство скрывать свою подлинную жизнь, поступки, планы, намерения было хорошо усвоено всеми тремя.

Первое, что приходилось скрывать восходящей звезде демократической партии Джону Кеннеди, – состояние его здоровья. Оно было у него таким ненадёжным, что ему с трудом удалось поступить на военную службу, в обход решения медицинской комиссии. Страшные боли в спине, хроническая болезнь надпочечников, необходимость принимать большие дозы кортизона – всё это не украшало кандидата на политическую должность.

«К весне 1954 года боли стали настолько сильными, что даже на заседания сената он приходил на костылях… По совету врачей, в октябре была произведена операция. В результате инфекции температура поднялась так, что Джон впал в кому, и был вызван священник для последнего причастия… Он выжил, но в спине осталась незаживающая рана длиной в восемь дюймов… Потребовалась вторая операция, которая была произведена в феврале 1955 года».

Победив на выборах 1960 года, Джон Кеннеди оказался перед целым пучком политических кризисов и проблем, к решению которых он не был готов. Вместе с братом Робертом, получившим пост генерального прокурора, он начал массовую установку тайных подслушивающих устройств. По приказу Белого дома ФБР установило спрятанные микрофоны в кабинете конгрессмена Гарольда Кули, в доме его секретаря, в посольстве и консульстве Доминиканской Республики, в конторах вашингтонских лоббистов, работавших на доминиканского диктатора Трухильо. Всего за правление Кеннеди подслушивающие устройства использовались больше тысячи раз.

Братья Кеннеди никак не могли выработать курс отношений с кастровской Кубой. В последний год правления Эйзенхауэра ЦРУ подготовило на территории Гватемалы бригаду антикастровцев для вторжения на остров. Ей была обещана поддержка с воздуха и доставка оружия и боеприпасов к месту высадки. Но открыто принять участие во вторжении в независимое государство и навлечь осуждение газет, ООН, всего мира? Нет, к этому Джон Кеннеди не был готов. Он предпочёл сделать вид, будто США не имеют отношения к вторжению.

Три дня кубинцы, высадившиеся в заливе Свиней в апреле 1961 года, сражались с окружившими их войсками Кастро, ждали прибытия обещанного корабля. Но Джон Кеннеди не послал воздушное прикрытие, и корабль был потоплен кастровскими истребителями, поставленными к тому времени на Кубу Москвой. Когда кончились патроны, тысяча уцелевших антикастровцев попала в плен. Вину за этот провал Кеннеди возложил на директора ЦРУ Аллена Даллеса.

Месяц спустя при тайной поддержке американских дипломатов была осуществлена попытка переворота в Доминиканской Республике. Генералиссимус Рафаэль Трухильо был убит, но его сын быстро восстановил порядок, казнил заговорщиков и занял место отца.

В том же мае 1961 года начались тайные регулярные встречи Роберта Кеннеди с советским дипломатом, полковником ГРУ (Главное разведывательное управление) Георгием Большаковым. Постепенно Большаков превратился в посредника, через которого братья Кеннеди поддерживали прямую связь с Кремлём, в обход официального посла Меньшикова. Эти тайные контакты и обмен посланиями продолжались и во время Берлинского кризиса (лето, 1961), и во время Кубинского (октябрь, 1962).

Напуганный попыткой вторжения, Кастро воззвал о помощи к Москве. Хрущёв воспользовался открывшейся возможностью и начал поспешную установку на Кубе баллистических ракет, которые могли достигнуть Вашингтона. В октябре 1962 года противостояние между США и Советским Союзом достигло такого накала, что мир оказался на грани термоядерной войны. Американский флот блокировал Кубу, Роберт Кеннеди передавал через Большакова послания о том, что президент не сможет удержать Конгресс и Пентагон от вторжения на остров, если Кремль не пойдёт на уступки.

Однако параллельно с международными кризисами братья Кеннеди по разным линиям вели подготовку убийства Фиделя Кастро. Одна из линий тянулась через высокопоставленного сотрудника кубинского правительства Роландо Кубеллу, который предложил свои услуги ЦРУ, но, как оказалось впоследствии, с ведома и согласия самого диктатора. Другая линия тянулась через группу мафиозных боссов в Чикаго, которым было предложено 150 тысяч долларов и протекция от агентов ФБР за ликвидацию «команданте». Если Большаков тайно осуществлял связь братьев с Москвой, то связь с чикагским боссом Джанканой осуществляла его любовница, Джудит Кэмпбелл-Эснер, которая, появляясь в Белом доме, одновременно одаривала своими ласками и самого президента.

Остаётся только удивляться наивности таких опытных конспираторов, как братья Кеннеди. Почему они верили, что мафиозный босс Джанкана и коммунистический пахан Хрущёв станут исполнять свои обещания? Расследование, проведённое комиссией сената в 1975–1976 годах, показало, что мафия и не пыталась убить Кастро, с которым у неё установились прочные деловые отношения по переброске наркотиков из Южной Америки в США. Хрущёв же даже не информировал тайного связного Большакова о том, что на Кубе идёт установка советских ракет, и тот до последнего момента искренне уверял Роберта Кеннеди в мирных намерениях Москвы.

В 1963 году усилилось напряжение во Вьетнаме. Страну эту, расколовшуюся надвое после ухода французов в 1954 году, сотрясали внутренние раздоры между различными этническими, религиозными и политическими группировками. Пришедший к власти в Южном Вьетнаме президент-католик Нго Динь Дьем должен был усмирять протесты буддистского большинства (70 % населения) и коммунистического подполья. Он чудом уцелел после нескольких покушений на его жизнь. Его метод правления вскоре превратился в типичную диктатуру, которая никак не могла прийтись по вкусу его американским покровителям. Политическая ментальность Вашингтона сработала и здесь: «Раз светлое царство демократии не устанавливается, значит надо сменить негодного лидера».

Осенью 1963 года американский посол в Южном Вьетнаме Генри Кэбот Лодж отказался встречаться с президентом Дьемом. Вместо этого он тайно установил контакт с группой недовольных генералов, замышлявших военный переворот, уверил их в поддержке США, передал им сорок две тысячи долларов. 1 ноября 1963 года президентский дворец в Сайгоне был захвачен после короткого боя, Дьем и его брат схвачены заговорщиками и убиты. Когда новость достигла Ханоя, коммунистическое руководство пришло в восторг. «Я не могу поверить, что американцы оказались так глупы, – сказал один. – Дьем был самым сильным и упорным врагом коммунизма».

Из четырёх заговоров на жизнь иностранных лидеров, проводившихся при власти Джона Кеннеди, три окончились «успехом»: был убит премьер-министр Конго Патрис Лумумба (январь, 1961), доминиканский диктатор Трухильо (май, 1961) и южновьетнамский президент Нго Динь Дьем (ноябрь, 1963). Но четвёртый заговор ударил бумерангом «по заказчику»: Кастро решился опередить своего врага и заплатил нью-орлеанскому боссу Карлосу Марселло от десяти до пятнадцати миллионов долларов за убийство американского президента, которое и было осуществлено в Далласе 22 ноября 1963 года.

По трагическому совпадению, в тот же самый день в Париже американский агент Десмонд Фитцджеральд передал кубинскому псевдопредателю Роландо Кубелле авторучку с ядом, предназначавшуюся для ликвидации Кастро. Я не удивлюсь, если после смерти братьев Кастро эта авторучка выплывет на свет вместе с ружьём, из которого был убит Джон Кеннеди: по слухам, оно сейчас красуется на стене в бункере Рауля Кастро.

Даже вскрытие тела убитого президента происходило в атмосфере строгой конспирации. В нарушение законов штата Техас оно было в тот же день увезено из Далласа в Вашингтон. Вскрытие проводилось военными врачами в госпитале Бефезды, которые почти не имели опыта обработки огнестрельных ран в мирное время, зато знали, как подчиняться дисциплине. Всем тринадцати участникам процедуры были вручены письменные предупреждения: под угрозой военного трибунала хранить в тайне то, что они увидят в операционной.

Линдон Джонсон (1963 – 1968)

В предыдущих главах я много раз касался гигантской конспиративной операции, инициированной президентом Джонсоном и вошедшей в историю под названием «Отчёт комиссии Уоррена». Тридцать лет спустя после убийства Кеннеди были опубликованы тексты телефонных переговоров Линдона Джонсона, из которых стало ясно, как он тревожился, что всплывут нити, связывающие Освальда и Руби с Гаваной и Москвой. Публикация Отчёта на первых порах вернула американцам веру в прочность государственных институтов, и Линдон Джонсон победил на выборах 1964 года с большим перевесом. Теперь перед ним встали те же задачи, которые пытались решить братья Кеннеди: противостояние мировому коммунизму и смягчение расовых конфликтов внутри собственной страны.

В 1965 году в Доминиканской Республике началась гражданская война, которая могла закончиться победой коммунистов. Генералу, возглавившему тридцатитысячный корпус, посланный туда, были даны такие инструкции: «На поверхности вашей задачей является спасение находящихся на острове американцев. Но необъявленная задача: не допустить, чтобы эта страна перешла под власть коммунистов. Президент заявил, что он не допустит второй Кубы. Вам приказано принять все необходимые меры, чтобы предотвратить такой исход событий».

Параллельно с конфликтами в Западном полушарии разгоралась гражданская война в далёком Вьетнаме. Число американских солдат, сражавшихся там, росло с каждым месяцем. Росло и число потерь. Бурные антивоенные протесты и демонстрации заливали улицы американских городов. «Линдон Джонсон, Линдон Джонсон, сколько ребят ты отправил на тот свет сегодня?» – скандировали студенты.

«Президент объявил, что существует заговор свержения американского правительства, и поручил ФБР, ЦРУ и армейской разведке совместными усилиями подавить его… Около полутора тысяч агентов в штатском вели тайную слежку примерно за сотней тысяч американских граждан. В течение следующих трёх лет армейская разведка делилась своей информацией с ФБР. ЦРУ следило за антивоенными активистами и чёрными экстремистами, путешествовавшими за границу, и тоже докладывало ФБР».

Предвыборное лето 1968 года было переполнено схватками полиции и национальной гвардии с демонстрантами всех сортов, которых разгоняли с помощью водомётов, собак, слезоточивого газа. Как апофеоз этого разгула насилия произошли одно за другим два громких убийства: Мартина Лютера Кинга (4 апреля) и Роберта Кеннеди (6 июня).

Гибель Роберта Кеннеди расследовала полиция Лос-Анджелеса. Она объявила убийцей палестинского иммигранта Сирхана Сирхана, который был арестован на месте преступления, в отеле «Амбассадор». Помня, какую волну критических книг и статей вызвало опубликование двадцати шести томов следственных материалов комиссии Уоррена, Линдон Джонсон приказал запереть все документы, связанные с расследованием, на семьдесят пять лет в полицейский архив.

Всё же в прессе промелькнуло несколько статей, авторы которых нашли много несообразностей в официальном отчёте. Не сходилось число выстрелов с числом патронов в пистолете убийцы, траектории пуль – с отверстиями в стенах и ранами, полученными случайными свидетелями, находившимися в помещении. Высказывались предположения, что Сирхан Сирхан, так же как и Освальд, был включён в заговор в качестве patsy – подставного участника, на которого укажут все улики. На самом же деле мафия знала, что Роберт Кеннеди, став президентом, отомстит им за убийство брата, и не могла допустить этого.

Упорно муссировалась версия, что смертельные раны нанёс охранник, находившийся за спиной жертвы. Он поступил на работу в отель, где произошло убийство, за две недели до события и вскоре исчез из города. Может быть, мы узнаем правду через каких-нибудь двадцать восемь лет, то есть в 2043 году.

Линдон Джонсон был глубоко разочарован тем, что происходило в стране и мире. Похоже, он искренне верил в свои лозунги о создании Великого общества (Great Society), о бесплатной медицине для всех, о преодолении расового неравноправия. Выступая в 1965 году перед выпускниками Университета Ховарда (преимущественно афроамериканцами), он говорил о том, что равенство возможностей для разных людей – это недостаточно, что «мы должны добиться равенства результатов». Джонсон отказался выставить свою кандидатуру в 1968 году, и место в Белом доме занял член республиканской партии.

Ричард Никсон (1969–1974)

Его политическая репутация созревала в течение тех восьми лет, что он был вице-президентом при Дуайте Эйзенхауэре (1953–1960). На выборах 1960 года Джон Кеннеди победил его с ничтожным перевесом. Высказывались мнения, что решающую роль в этом сыграло вторжение телевизора в жизнь американцев. Когда избиратели – и особенно избирательницы – видели на экране красивого Джона Кеннеди, дебатирующего с вызывающе некрасивым Никсоном, их сердца невольно склонялись в пользу демократов.

Возможно, и на выборах 1968 года победа досталась бы миловидному Роберту Кеннеди, если бы он не погиб летом. Придя к власти, Никсон оказался перед клубком неразрешимых проблем, главной из которых оставалась война во Вьетнаме. Численность американских войск там уже достигла полумиллиона, около тридцати тысяч погибло, а победа казалась такой же далёкой, как и пять лет назад.

По распоряжению нового президента, американское командование попыталось применить новую стратегию. Вьетконг пользовался территорией соседней с Вьетнамом Камбоджи для устройства там командных центров, складов с оружием, для транспортировки боеприпасов и подкреплений из Ханоя. В 1969 году американская авиация начала наносить бомбовые удары по этим целям, а в 1970 году на территорию суверенного государства вторглись наземные войска американцев и южных вьетнамцев. И сделано это было без согласования с Конгрессом, без публичной огласки.

По страсти к конспирации, к закулисным ходам, к максимальной секретности Ричард Никсон далеко обогнал всех других американских президентов. И в этом он нашёл верного соратника и единомышленника в лице своего советника по национальной безопасности – Генри Киссинджера.

Как историк Киссинджер восхищался Меттернихом и Бисмарком, но как дипломат явно следовал во всём чемпиону хитрости – Талейрану. В строжайшей тайне он нащупывал контакты с Ханоем, с Пекином, с Москвой, секретно вёл в Париже переговоры с северными вьетнамцами, не информируя о характере обсуждавшихся условий ни южновьетнамского президента Тью, ни даже Белый дом. «И Никсон, и Киссинджер считали, что приврать и обмануть американское общественное мнение будет легче, чем пытаться честно разъяснять свою политику и искать поддержки и понимания», – пишет биограф Киссинджера, Уолтер Исааксон.

Печальный опыт многих лидеров других стран показывал, что иметь Америку союзником может быть не менее опасным, чем иметь её врагом. Киссинджер, ведя переговоры о перемирии с Северным Вьетнамом, до последнего момента не извещал президента Тью о том, что США не будут настаивать на выводе северовьетнамских войск с территории Южного Вьетнама. Впоследствии Тью писал:

«Ханой всегда объявлял нас марионетками США, и Киссинджер обращался с нами именно таким образом. Не делалось никаких попыток отнестись к нам как к равным партнёрам, для этого он был слишком заносчив. Мы хотели принимать участие в переговорах, но он действовал за нашей спиной и не информировал ни о чём».

Президент Тью отказался подписать подготовленный американцами договор, а когда Киссинджер стал настаивать, обронил: «Вам не терпится получить Нобелевскую премию мира?» Он подписал только после того, как Никсон прислал ему секретное письмо, в котором клятвенно заверял, что будет сурово карать Ханой за любое нарушение условий договора. Но чего стоят секретные обещания свергнутого президента? После вынужденной отставки Никсона в августе 1974 года Конгресе отказался помогать Сайгону, и он был захвачен коммунистами в апреле 1975-го.

Перемирие с Ханоем было заключено весной 1973 года, а в октябре США пришлось вмешаться в другой военный конфликт: на Израиль внезапно напали Египет и Сирия, получившие мощные поставки оружия из СССР, в том числе ракеты «земля – воздух», которые раньше отправлялись в Северный Вьетнам. Эти ракеты нанесли серьёзный урон израильской авиации во время боёв на Синайском полуострове.

Никсон срочно организовал воздушный мост для снабжения израильской армии военными материалами, но при этом настаивал на сдержанности в нанесении контрударов по агрессорам. Снова «миротворец» Киссинджер совершал дипломатические вояжи между Иерусалимом, Каиром и Дамаском, снова пускал в дело свой талант «словесной виртуозности», чтобы уговорить израильтян на уступки врагам, открыто объявлявшим своей главной целью уничтожение государства Израиль.

Оба, и Никсон, и Киссинджер, одинаково сходили с ума по поводу утечек информации об их секретных совещаниях и переговорах через журналистов и сотрудников аппарата Белого дома. Именно для предотвращения утечек они расширяли программу подслушивания и тех, и других. Команда исполнителей получила символическое название plumbers – «водопроводчики». И когда команда попалась при попытке установить микрофоны в отеле «Уотергейт», никто в администрации президента поначалу не придал этому значения – настолько подобная практика сделалась привычной в годы директорства Эдгара Гувера. Однако Гувер умер как раз весной 1972 года, и ФБР перестало закрывать глаза на незаконное прослушивание.

Всё же, думается, ареста «водопроводчиков» было бы недостаточно для раздувания скандала. Скорее всего, другие ветви власти – Конгресс, юстиция и пресса – устали от секретов и конспиративных методов ведения государственного корабля. Новые разоблачения усиливали чувство протеста, лагерь сторонников президента таял, и в августе 1974 года, под угрозой неизбежного импичмента, он должен был подать в отставку. Сменивший его в Белом доме вице-президент Форд одним из первых своих актов объявил, что снимает с бывшего президента все обвинения, которые могли бы грозить ему уголовным преследованием.

Джеральд Форд (1974–1976) и Джимми Картер (1977–1980)

Эти два президента, похоже, извлекли урок из Уотергейтского скандала и старались не прибегать к конспирации. Наоборот, при их правлении были проведены разоблачительные расследования деятельности их предшественников. В 1976 году вышел отчёт о деятельности ЦРУ, в 1979-м – новое расследование убийства Джона Кеннеди, признавшее, что заговор имел место, и расследование покушений на иностранных лидеров. Но, подчиняя себя строгим правилам «не делать ничего втайне от американской общественности», эти два президента часто оказывались беспомощными перед лицом многих международных кризисов тех лет.

После панического бегства из Сайгона в апреле 1975 года авторитет США в мире резко пошёл вниз. Волна прокоммунистических или антиамериканских переворотов катится по Азии, Африке, Южной Америке. Краткая хроника побед тоталитаризма за годы правления Форда и Картера приведена выше, в десятой главе (стр. 164).

В историю Америки Джимми Картер войдёт как самый главный миротворец. И в должности президента, и десятилетия спустя он много раз выступал в роли посредника между конфликтующими сторонами на разных континентах и даже иногда добивался успеха. Но, как это часто бывает с добрым и честным человеком, он оказался неспособным понимать и замечать тёмные стороны человеческой натуры. Это отразилось не только в международной политике, но и в выборе кандидатов на должности федеральных судей. Здесь ему просто фантастически не везло.

В 1986 году назначенный им судья Гарри Клэйборн (штат Невада) за получение взятки был смещён с должности постановлением Конгресса.

В 1989 году Сенат проголосовал за импичмент ещё одного картеровского выдвиженца – судьи Олси Хастингса (Флорида).

В 1990 году судья Роберт Агилар (Калифорния) был вынужден подать в отставку, когда его поймали на преступных связях с мафией.

В 1991 году назначенный Картером судья Роберт Коллинз (Луизиана) попал в тюрьму за получение взятки. (Примечательно, что, находясь в камере, этот служитель Фемиды продолжал получать своё жалованье в размере 133 тысячи долларов в год.)

В апреле 1980 года президент Картер всё же попытался совершить конспиративную операцию: послал американских десантников в Иран освободить заложников в посольстве. Миссия провалилась, не достигнув Тегерана, восемь человек погибли при крушении вертолёта в пустыне.

Рональд Рейган (1981-1988)

Едва оправившись от ран, нанесённых пулями Хинкли, новый президент взялся за проведение в жизнь своей предвыборной программы. Уже летом 1981 года ему удалось заставить Конгресс принять закон о двадцатипятипроцентном снижении многих налогов. В августе профсоюз авиадиспетчеров попытался устроить общенациональную забастовку, хотя, по существующему законодательству, забастовки федеральных служащих были запрещены. Рейган не поддался шантажу и уволил двенадцать тысяч забастовщиков, вызвав на свою голову проклятья лево-либерального лагеря. В следующем году ему удалось разрушить монополию двух технологических гигантов: телефонного AT&T и производителя электронных машин IBM. В 1983 году он выступил за создание «космического щита», то есть системы космической защиты от советских баллистических ракет.

Но что было делать с упорным распространением прокоммунистических группировок в Западном полушарии? Во многих странах Южной Америки они пытались прорваться к власти, применяя террор и гражданскую войну. В Перу оперировал прокитайский «Сияющий путь». В Сальвадоре прокастровские партизаны, получавшие оружие через Никарагуа, совершали нападения на правительственные учреждения, те отвечали не менее свирепыми и бессудными карами. В октябре 1983 года президент послал корпус морской пехоты на маленький остров Гренада, правительство которого вступило в союз с Кубой. Однако когда он выдвинул план минирования гаваней Никарагуа, через которые осуществлялись поставки советского и кубинского вооружения, Конгресс проголосовал против и отказался также финансировать поддержку антисандинистских отрядов, так называемых контрас, оперировавших с территории Гондураса.

Пришлось и Рейгану прибегнуть к конспиративной тактике в борьбе с «империей зла». В 1985 году представители Белого дома вступили в тайный контакт с правительством Ирана. Аятоллам были предложены секретные поставки американского оружия, в котором они крайне нуждались для войны с Ираком. Взамен американцы хотели получить не только деньги, но и содействие в освобождении заложников, находившихся в руках проиранских террористов в Бейруте.

Вся операция проходила под руководством советников президента, адмирала Джона Пойндекстера и полковника Оливера Норта. Полученные средства были переправлены антисандинистам, которые смогли активизировать свою борьбу с режимом коммуниста Ортеги в Никарагуа.

Но, как это всегда бывает, в 1986 году в прессу начали просачиваться сведения о происходящем и разразился скандал не менее громкий, чем Уотергейт. Снова левые журналисты и конгрессмены-демократы, сплотившись, смогли повести атаку на президента-республиканца. Рейгану пришлось публично признавать ошибочность и противозаконность своих действий, пожертвовать исполнителями, честно выполнявшими его приказы: они были уволены и с трудом могли отбиться от долгих судебных преследований.

Джордж Буш-старший (1989–1992)

Казалось бы, этому президенту во всём сопутствовала удача. В феврале 1989 года советские войска оставили Афганистан, и стало возможным прекратить военную и финансовую поддержку моджахедов, сражавшихся против оккупантов в этой стране. Осенью того же года, при ликовании всей Европы, рухнула Берлинская стена. Успешно и без больших потерь удалось свергнуть и арестовать диктатора Панамы Мануэля Норьегу. В 1991 году, не прибегая к конспирации, получив мандат Совета безопасности ООН, американцы и их союзники за четыре дня выбили из Кувейта вторгшегося туда агрессора, Саддама Хусейна. В августе – октябре прекратила своё существование «империя зла» – распался Советский Союз. Опросы общественного мнения уверенно предрекали Джорджу Бушу переизбрание в 1992 году.

Но непредсказуем избиратель, непредсказуемы ходы в азартной игре, именуемой «выборы президента в США». В этот раз на арене оказалось не два кандидата, а три. Техасский миллиардер Росс Перо решил вступить в гонку и рассеять туманную завесу, окутавшую закосневший в политических интригах Вашингтон. Его программа была довольно расплывчатой, единственным ясным требованием оставался сбалансированный бюджет. Многократные выступления по телевизору и двенадцать миллионов долларов, вложенные им в предвыборную кампанию, сделали своё дело: его имя было внесено в избирательные бюллетени во всех пятидесяти штатах.

В ноябре голоса американцев распределились таким образом: 43 % за Клинтона, 38 % за Буша, 19 % за Перо. Многие аналитики считали, что за Перо голосовала умеренно-консервативная часть населения и, если бы его не было, эти голоса достались бы Бушу и принесли бы ему победу. Но всё случилось так, как случилось, и к власти пришёл…

Билл Клинтон (1993–2000)

Победа молодого кандидата, не имевшего ни военного, ни дипломатического опыта, ошеломила многих. И как тревожно начиналось его правление! В феврале 1993 года – первая попытка взорвать Мировой торговый центр в Нью-Йорке, шесть погибших, тысяча госпитализированных. Апрель – трагедия в техасском городе Вэйко, гибель восьмидесяти человек при штурме убежища сектантов, уверовавших в самозваного пророка Дэвида Кореша. Июль – самоубийство ближайшего друга семьи Клинтонов Винса Фостера, последовавшего за ними из тихого Арканзаса в опасный Вашингтон. Октябрь – гибель американских рейнджеров в боях в Сомали.

В том же месяце в Москве танки стреляют по новому русскому парламенту, и весь мир в страхе ждёт, не приведёт ли это к возрождению диктатуры и возобновлению холодной войны. В феврале следующего года самолёты НАТО бомбят сербов под Сараево. В апреле – миллион зарубленных в Руанде. И наконец, ноябрь – полный разгром демократов на промежуточных выборах, республиканцы завоёвывают большинство в обеих палатах Конгресса.

В искусстве конспирации Билл Клинтон мог бы потягаться даже с Ричардом Никсоном. С первого же года его пребывания в Белом доме пресса пестрела сенсационными заголовками и расследованиями. Почему застрелился помощник советника президента Винсент Фостер? Не было ли это на самом деле убийством, замаскированным под самоубийство? Как были замешаны супруги Клинтон в спекуляциях земельными участками Уайтвотер в Арканзасе? Может ли Пола Джонс предъявлять иск действующему президенту за сексуальные приставания, имевшие место во время его губернаторства? Правду ли говорят телохранители бывшего губернатора, что им много раз приходилось выступать в роли шофёров, в чью обязанность входило возить его к различным дамам и ждать под окнами? Каким образом молодой Билл Клинтон сумел увернуться от призыва на войну во Вьетнаме?

Трудно понять, каким образом в такой атмосфере президент мог управлять страной и вести дипломатические переговоры. В 1994 году, находясь с официальным визитом в России и Украине, он позвонил своим помощникам в Вашингтоне и воззвал: «Я пытаюсь укрепить наши отношения со странами бывшего коммунистического блока, я веду сложные переговоры, а пресса и здесь осаждает меня вопросами про Уайтвотер. Сделайте что-то, дайте мне возможность нормально работать!»

Даже в лагере демократической партии всё громче раздавались голоса, требовавшие назначить независимого прокурора для расследования этого запутанного дела. Большинство сотрудников Клинтона тоже считали, что это единственный правильный выход. Только советник Берни Нусбаум яростно выступал против. У него был опыт работы в комиссии, расследовавшей Уотергейтский скандал вокруг президента Никсона, и он знал, как упорно и бесцеремонно ведутся подобные расследования. «Вы с Хилари не совершили ничего незаконного в этой сделке, – говорил он, – только потеряли 60 тысяч долларов. Но независимый прокурор не сможет удовлетвориться этим, он будет считать своим долгом откопать хоть что-нибудь. Имея огромную власть, он станет вызывать на допросы всех ваших друзей и деловых партнёров. Безгрешных, безупречных людей не бывает. Что-нибудь за кем-нибудь обнаружится, клубок станет разматываться дальше и может привести к непредсказуемым результатам».

Нусбаум оказался прав. Когда специальный прокурор Кеннет Старр довёл своё расследование романа президента с Моникой Левински до уголовных обвинений и угрозы импичмента, Клинтону пришлось публично извиняться по телевизору перед всей страной.

Я смотрел на экран, и его покаянные слова будили во мне противоречивые чувства. «Я допустил грубейшую ошибку… Несу за неё полную ответственность… Причинил боль своей семье… Нанёс ущерб престижу государства… Приложу все силы, чтобы исправить содеянное…» Стыд, горечь, гнев, растерянность?.. И вдруг до меня дошло: это же говорит вечный подросток! Тот самый, которому, как он сам говорил, всегда будет шестнадцать лет. (Жену Хилари он называл «навеки сорокалетней».) Подростки шестидесятых выросли, получили право голоса и избрали в президенты своего. Уклонявшегося от призыва, курившего марихуану, игравшего на саксофоне, блудившего направо и налево. Все разоблачения со стороны дам, снискавших его внимание, в глазах этого поколения оборачивались только дополнительной предвыборной рекламой. Когда летом 1992 года были опубликованы рассказы Дженифер Флауэрс, одна проницательная журналистка в Голливуде воскликнула: «Ну теперь, после такого пиара, он точно победит на выборах!»

Несколько месяцев пресса всего мира обсасывала пикантные подробности похождений американского президента. Но звучали и голоса людей, увидевших скрытые опасности в происходившем. Элан Дершовиц опубликовал целую книгу, которую назвал «Сексуальный маккартизм». В ней он писал:

«Неужели мы не понимаем, что давать специальному прокурору право расследовать сексуальную жизнь президента гораздо более опасно для демократии и свободы, чем всё, что вменялось Биллу Клинтону? Неужели действительно готовы создать постоянный комитет сексуальных расследований, который будет публиковать отчёты о частной жизни политиков и простых граждан? Неужели готовы дать этим сексуальным ищейкам право одаривать судебным иммунитетом одного партнёра, чтобы получить показания на другого?»

Джордж Буш-младший (2001–2008)

Результаты противоборства между кандидатом демократов, Алом Гором, и кандидатом республиканцев, Бушем-младшим, оказались такими близкими, что исход выборов 2000 года пришлось решать Верховному суду. Видимо, оба соперника имели достаточно миллионов на предвыборную кампанию и отличных помощников, которые научились с помощью опросов точно оценивать колебания общественного мнения и выстраивать пропаганду оптимальным образом.

Республиканская партия ликовала, протолкнув своего ставленника в Белый дом. Но за восемь лет правления он не сделал ничего такого, чего не мог бы или не стал бы делать президент-демократ. Ментальность Буша-младшего оказалась в высшей степени окрашенной чертами, характеризующими уравнителя.

Это он был инициатором программы «ни одного отстающего ученика в школах» (см. первую главу).

Это он давил на банки, заставляя их выдавать займы на покупку домов людям, не способным расплачиваться с долгами (четвертая глава).

А когда банки начали лопаться один за другим в 2008 году, это он подписал программу TARP, обязавшую американское казначейство выделить семьсот миллиардов долларов на спасение заигравшихся банкиров (седьмая глава).

И, наконец, это он, разделяя убеждение всех уравнителей в том, что демократия хороша и желанна всем народам на земле, затеял два вторжения на Ближнем Востоке, последствия которых США вынуждены расхлёбывать до сих пор.

Подготовка общественного мнения к вторжению в Ирак носила все черты конспиративной операции. Администрация Белого дома вела тщательную сортировку информации, данные разведки при нужде разбавлялись непроверенными слухами, закупка Саддамом Хусейном каких-то материалов в Африке интерпретировалась как закупка урана, и тому подобное. Всё это подробно описано в книге Рона Саскинда «Доктрина одного процента».

Вторжения в Афганистан и Ирак только подхлестнули другие государства спешить с созданием собственной атомной бомбы. В 2003 году Северная Корея вышла из Договора о нераспространении ядерного оружия (вступила в 1994-м) и в 2007-м успешно провела испытание атомной бомбы. Иран в 2006 году изгнал инспекторов МАГАТЭ и возобновил обогащение урана. Каддафи в Ливии пытался тайно закупить центрифуги и другое необходимое оборудование в Пакистане.

Президент Буш-младший отказывался вглядеться в сложный расклад сил в мире ислама. Советники пытались ему объяснить, что Саддам Хусейн не был и не мог быть союзником «Аль-Каиды» или талибов. Что, несмотря на долгую и кровавую войну, Иран пользуется огромным влиянием у шиитского населения Ирака, которое составляет там большинство. Что главную поддержку извне талибы получают из северных провинций Пакистана, и правительство в столице бессильно помешать этому.

Сегодняшняя ситуация на Ближнем Востоке и в Африке сравнима с цепью непрекращающихся землетрясений, перемежаемых извержениями вулканов. Государственные постройки в Сирии, Ираке, Ливии, Йемене рушатся одна за другой, и освободившееся пространство заполняет безжалостный ИГИЛ, к которому со всего мира слетаются энтузиасты кровавой потехи, не имеющие ясных религиозных идеалов, но объединённые пьянящим наркотиком ненависти к миру Запада и его ценностям.

На днях в новостях сообщили, что террористы группировки «Боко Харам», вторгшиеся в Кению и убившие там полтораста студентов университета, оформили эту бойню в виде экзамена: расстреливали тех, кто не смог процитировать какие-нибудь строчки из Корана, не смог назвать имена первых четырёх халифов, не знал, как звали мать пророка Магомета. Похоже, что ни демократия, ни мультикультурализм не найдут распространения в этих регионах.

Барак Хусейн Обама (2009–2016)

Этого президента в среде русских эмигрантов принято поносить денно и нощно. Из духа противоречия начну с перечня того, за что его можно похвалить.

Прежде всего, он своей победой на выборах в 2008 году не дал занять кресло в Белом доме сенатору Маккейну. Этот ковбой мог бы наломать дров, получив в своё распоряжение американскую армию, авиацию и флот.

У Обамы хватило здравого смысла вывести американские войска из Ирака в 2011 году.

При нём американский спецназ сумел отыскать в Пакистане Осаму бин Ладена и покончить с ним (2011).

Также он внял призывам Москвы не бомбить Дамаск, удовлетвориться вывозом сирийского химического оружия (2014).

Несмотря на мощный нажим ястребов в Конгрессе, Обама пока не даёт разрешения на отправку оружия киевской хунте.

Может быть, за оставшиеся два года правления он сумеет проявить в критических ситуациях сдержанность и осмотрительность, которых так не хватало его предшественнику.

О том, что его правительство проделывало конспиративно, мы, скорее всего, узнаем лишь после 2016 года. Как уже было замечено, американская пресса не спешит с осуждением президентов-демократов. Трудно себе представить, какой шум поднялся бы вокруг разоблачений Эдварда Сноудена, если бы они были сделаны в годы правления республиканского президента.

Я даже готов допустить, что президент не отдаёт себе ясного отчёта в том, какие ужасные последствия будет иметь его «обама-кара», каким тяжёлым бременем она ляжет на кошельки тех, кому он хотел бы помочь. Страховщики, медики, фармакологи вопьются в этот новый источник финансовой крови, и остановить их не сможет никто.

Но в этом вопросе была ли у американского избирателя альтернатива в 2012 году? Ведь соперник Обамы на президентских выборах Мит Ромни, будучи губернатором в Массачусетсе, уже провёл там закон об обязательной покупке медицинской страховки каждым взрослым человеком.

Отчаявшись в обоих, я проголосовал за независимого кандидата – Гари Джонсона. По крайней мере про него я знал, что на посту губернатора штата Нью-Мексико (1995–2003) он сумел покончить с дефицитом бюджета штата, использовав право вето двести раз, что он выступает за немедленный вывод войск из Афганистана, за прекращение «войны с наркотиками», за легализацию марихуаны. Увы, мой избранник получил только 1 % голосов на выборах.

В чём Барак Обама остаётся опасно последовательным – это в подчинении своей политики племенной ментальное™. Как и Клинтон, он рос в развалившейся семье, но не забывал свою связь с отцом – незаконным иммигрантом из Кении. По племенной ментальности, главное правило – помогать своим. Вот он и пошёл на прямую конфронтацию с Конгрессом, помогая своим – президентским указом раздвинул права незаконных иммигрантов в конце 2014 года.

Другая дань племенной ментальности: под всякими благовидными предлогами искоренять, ослаблять, нивелировать христианские традиции американского общества. Уже в своей речи при вступлении в должность Обама открыто заявил, что не считает американцев христианской нацией. «Мы – нация христиан и мусульман, евреев и индусов, а также неверующих атеистов», – объЯВИЛ он.

При его правлении усилились гонения на христианскую символику и традиции. Где-то запрещено преподавать Библию, вывешивать Десять заповедей в общественных зданиях, устанавливать на городской площади сцену поклонения волхвов. Хронологические обозначения дат «до рождества или после рождества Христова» заменяются сокращённым В.СЕ. – «before common era». При описании верующих и священнослужителей журналисты вовсю используют эпитеты «маниакальный», «ханжеский», «отсталый», «невежественный», «фанатичный».

Будущее, как всегда, остаётся в тумане, но ясно одно: кто бы ни занял место в Белом доме в 2017 году, ему – или ей – предстоит противостояние с главным врагом Америки – проснувшимся миром воинственного ислама. И если суннитам и шиитам удастся заключить перемирие, силы этого врага сделаются неисчерпаемыми.

 

Напутствие

Крутые ступени цивилизации

Вглядываясь в туман грядущего, великий русский «дозорный» Фёдор Михайлович Достоевский так описал, каким ему представляется XX век:

«Раскольникову грезилось в болезни, будто весь мир осуждён в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубины Азии на Европу. Все должны были погибнуть. Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одарённые умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали заражённые. Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали. Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром. Не знали, кого обвинять, кого оправдывать. Люди убивали друг друга в какой-то бессмысленной злобе. Собирались друг на друга целыми армиями, но армии уже в походе вдруг начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на друга, кололись и резались, кусали и ели друг друга».

Сегодня мы можем составить длинный список названий, под которыми «новые трихины» прокатились и продолжают катиться по земле: анархисты, большевики, нацисты, фашисты, хунвейбины, «чёрные пантеры», красные кхмеры, талибы, ХАМАС, «Хезболла», «Аль-Каида», «Боко Харам», ИГИЛ. Все они в какой-то момент, как и предсказывал Достоевский, начинали резать и убивать друг друга. Но тем не менее успели произвести опустошения, которые превзошли опустошения, принесённые эпидемиями чумы, холеры, жёлтой лихорадки, малярии, испанки.

Как было сказано во вступлении, человеческой душе присуща и жажда свободы, и жажда справедливости. Мы не устаём восхвалять порыв к свободе и склонны забывать, какую высокую цену приходится платить за неё в реальной жизни. Свобода моего ближнего не только облегчает для него возможность напасть на меня, ограбить, унизить, убить. Она также даёт ему возможность превзойти меня во всех жизненных начинаниях, обнаружить мою слабость, ограниченность, бедность ума и чувства, наполнить душу завистливой тоской, от которой я буду искать спасения в равенстве всеобщего рабства.

Именно на этом свободном выборе миллионов людей и держится могущество старых и новых «трихинов». Под их тоталитарной властью неравенство сохраняется, но оно обезличено. Мой ближний, поставленный на высокий пост, занимает его не потому, что он лучше меня, а потому, что господствующая партия или мусульманская улема поставили его туда. Регулярные чистки правящего аппарата, уничтожение верхнего слоя только укрепляют рядового человека в преданности режиму.

Другое благо тоталитаризма: он дарует подданным сознание непогрешимости. До тех пор пока я разделяю догматы марксизма, гитлеризма, Красного цитатника, Корана, душа моя защищена от микроба сомнений. Я упиваюсь своей гарантированной правотой во всём, цельностью картины мира и готов растерзать всякого, кто посмеет покуситься на неё.

Американцы воображают, будто тоталитаризм рождается там, где группа злых заговорщиков прорывается к власти и подчиняет себе благонамеренное большинство. Они не замечают, как легко метастазы деспотизма возникают в их собственной среде в виде всевозможных культов. Харизматический проповедник обращается к своим слушателем с простым призывом: «Отдайте мне свою свободу, подчинитесь моим заповедям и правилам жизни, и я вознагражу вас сознанием исключительности и непогрешимости». Именно на это откликнулись последователи Рона Хаббарда, создавшего учение и церковь Саентологии, Джима Джонса, увлекшего тысячу своих приверженцев в Гайану, где они отравили себя и своих детей, Дэвида Кореша, закончившие самосожжением в своём лагере в Вэйко (штат Техас). Если подобные массовые добровольные отказы от личной свободы возможны в стабильной структуре цивилизованного государства, мы не должны удивляться тому, что целые народы совершают их после революций, разрушивших социальный порядок.

Порыв к свободе порождает революции, которые, как правило, вырождаются в кровавые раздоры, от которых люди ищут спасения под сильной государственной властью. В междоусобной послереволюционной борьбе Сталин, Муссолини, Гитлер, Ататюрк, Франко, Мао Цзэдун, Ким Ир Сен, Кастро продемонстрировали наибольшую силу и вознеслись на вершину абсолютной власти над своей нацией. Но выстраивали свои культы они на том же фундаменте: на отказе миллионов людей от бремени опасной свободы.

Во вступлении я писал о дозорных на мачтах государственного корабля, всматривающихся в туман грядущего и в тайны мироздания. Но есть среди них и очень важный отряд тех, чей взор обращен не вперёд, а назад. Мы называем их историки. И за последние сто лет им удалось необычайно расширить наши представления о пути, пройденном человечеством за обозримые пять-шесть тысячелетий. Они открыли для нас дела, обычаи, верования, семейный уклад, военные столкновения «племён минувших», которые не были известны Локку, Монтескье, Адаму Смиту, Жан-Жаку Руссо, Гегелю, Марксу, Шпенглеру и другим политическим философам прошлого.

Картина, открываемая для нас новыми поколениями историков, опровергает убеждение Экклезиаста в том, что «нет ничего нового под солнцем». Повсюду мы видим, как медленно, но неуклонно менялась жизнь народов, населяющих землю. Почти каждый из них проходил разные стадии овладения силами природы. Сегодня уже с уверенностью можно выделить четыре ступени цивилизации: народ-охотник, народ – кочевник и скотовод, народ-земледелец, народ-машиностроитель.

Примечательно, что рудиментарные остатки первых двух ступеней существуют и в наши дни. Охотой и рыболовством продолжают жить племена в верховьях Амазонки, на некоторых островах Гвинеи, отдельные группы австралийских аборигенов. Кочевниками-скотоводами остались многие семейные кланы в Монголии, бедуины на Синайском полуострове и в Израиле, масаи в Кении, ненцы, пасущие оленей на Севере России. Эмиши в Америке пытаются остаться на земледельческой стадии, не входить в индустриальную. Но основная территория земной суши поделена – захвачена – земледельцами и машиностроителями.

Самыми драматичными и трудными в истории народов являются моменты переходов с одной ступени на следующую, которые растягиваются на десятилетия и века. В эти периоды особенно сгущаются военные конфликты, кровавые раздоры, социальные потрясения.

Вглядимся сначала в феномен военного противоборства. Для упрощения разобьём известные нам войны на три типа.

Первый: противники говорят на разных языках, но обладают почти одинаковым вооружением. Примеры: войны между племенами американских индейцев, войны Древнего Рима с Карфагеном и Персией, наполеоновские войны в Европе, две мировых войны в XX веке.

Второй: противники одинаково вооружены и говорят на одном языке. Примеры: любая гражданская война на любой ступени цивилизации.

Третий: противники говорят на разных языках и находятся на разных ступенях, поэтому один сильно уступает другому в качестве и количестве вооружений. Примеры: колониальные захваты, нашествия кочевников-скотоводов на земледельческие страны, экспансия викингов-норманнов, войны американцев с индейцами, США против Вьетнама и Афганистана.

То, что мы расплывчато называем сегодня «Страны Третьего мира», есть на самом деле народы, стоящие перед необходимостью перехода со ступени земледельческой на ступень индустриальную. В их городах уже есть электричество, радио, асфальтированные улицы, заполненные автомобилями, есть аэродромы, шахты, нефтяные вышки и прочие достижения технического прогресса, но нет одного: собственного машиностроения. Почти всю технику и всё современное вооружение они должны покупать в индустриальных странах.

В течение всего XX века переход на индустриальную ступень совершали Россия, Испания, Турция, Мексика, Китай, Индия и многие другие страны. Эта трансформация влекла за собой такие огромные социальные сдвиги, что каждая страна расплачивалась за них тяжелейшими гражданскими войнами и революционными взрывами. Но и страны, обогнавшие их, в своё время заплатили за переход такую же кровавую цену.

XVII век – Голландия завоёвывает независимость от Испании, на территории Германии полыхает Тридцатилетняя война, гражданская война в Англии и свержение короля, религиозные войны и Фронда во Франции.

XVIII век – Война за независимость в Америке, революция и гражданская война во Франции.

XIX век – революции в Германии, Франции, Венгрии, гражданские войны в Италии, Соединённых Штатах, революция Мэйдзи в Японии, Парижская коммуна во Франции, революции в Южной Америке.

Примечательно, что в веке XX одна за другой распались великие многонациональные империи: Испанская, Австрийская, Турецкая, Британская, Российская. Одновременно многие европейские страны предоставили независимость своим колониям: Франция, Бельгия, Португалия, Голландия. И то, и другое произошло потому, что после вступления в индустриальную стадию земля перестаёт быть главным источником богатства и народы начинают усиленно развивать свои промышленные и технологические потенциалы.

Проступающую здесь закономерность можно сформулировать так:

В истории человечества народы проходят разные ступени освоения сил природы, и каждый переход с одной ступени на другую чреват социальными и военными потрясениями огромной силы.

Опираясь на этот постулат, мы можем по-новому вглядеться в судьбы народов прошлого, открывшиеся для нас в новейших исследованиях дозорных-историков. Изучение процессов перехода кочевников к оседлому земледелию позволяет нам лучше понять и даже предсказать пути, по которым будут двигаться народы Третьего мира, пытающиеся в наши дни достичь индустриальной ступени. И в первую очередь нас будет интересовать феномен иррациональной враждебности отставших народов по отношению к ушедшим вперёд.

Параллельно с войнами первого и второго типа, войны третьего типа заполняют три тысячелетия, разделённые посредине датой рождения Иисуса Христа. И главная черта этих войн: безжалостность нападающих к обороняющимся.

Уже в Книге Бытия мы находим свидетельства того, как жестоко обходились кочевники-иудеи с земледельческим населением покоряемых территорий.

«И прогневался Моисей на военачальников, тысяченачальников и стоначальников, пришедших с войны, и сказал им Моисей: "Для чего вы оставили в живых всех женщин?.. Убейте всех детей мужеского пола, и всех женщин, познавших мужа на мужеском ложе, убейте; а всех детей женского пола, которые не познали мужеского ложа, оставьте в живых для себя"» (Числа, 31:14–17).

Это поголовное истребление местного населения продолжается и в Земле Ханаанской. При взятии Иерихона иудеи «предали заклятию всё, что в городе, и мужей и жён, и молодых и старых, и волов, и овец, и ослов, всё истребили мечом» (Иисус Навин, 6:20).

Вот в 390 году до Р. X. кельты врываются в Рим. «Стоны женщин, плач детей, рёв огня, треск рушащихся зданий терзали сердца воинов на стенах Капитолия… Толпы вооружённых варваров носились по знакомым улицам, неся гибель и разрушение. Никогда ещё люди с оружием в руках не были в таком жалком положении – запертые в крепости, они должны были смотреть, как всё, что было им дорого, гибло под мечами врагов».

Арабы, начавшие в VII веке после Р. X. нападения на близлежащие страны, часто вырезали поголовно захваченные селенья, если жители отказывались принять мусульманство. «Семьсот мужчин были перебиты в захваченном после осады еврейском городке. Им связывали руки, обезглавливали и сбрасывали в вырытый заранее ров».

Особую свирепость демонстрировали монголы. «При осаде в 1221 году персидского города Нишапур (родина Омара Хайяма) зять Чингисхана был убит стрелой со стены. Чингиз предложил своей овдовевшей дочери, беременной к тому времени, выбрать наказание для города. Она приказала перебить всех жителей и сложить отрубленные головы в три пирамиды: одну из мужских голов, другую – из женских, третью – из детских. Её пожелание было выполнено».

Киевская Русь долго отбивалась от кочевников печенегов, половцев, хазар, булгар, но монголо-татарское нашествие сломило её и пронизало страхом народное сознание на три века вперёд. При взятии Рязани «князь Юрий, его семья и все приближённые были перебиты. Рязанцев расстреливали на улицах, насаживали на кол, сдирали кожу, сжигали живьём в пылающих домах… Монахи и жители, запершиеся в храмах, могли лишь беспомощно взирать, как насиловали молодых женщин и монахинь… Потом и они погибли в подожжённых церквях».

Князь Владимира тоже был сожжён в храме вместе с женой, дочерьми и внуками, «и их обугленные тела валялись на полу среди других трупов и растоптанной знаменитой иконы Богородицы, которая в прошлом одарила жителей Владимира столь многими чудесами».

«6 декабря 1240 года Киев был взят улица за улицей. Последним оплотом сопротивления был храм Богородицы… но так много перепуганных горожан вскарабкалось на крышу и в колокольню, что здание рухнуло, погребая не только беженцев, но и защитников… Город, который когда-то правил Россией, был полностью разрушен и разграблен, могилы святых осквернены, их мощи разбросаны».

Тщетно рациональный ум будет искать причины или мотивы этих зверств. Здесь явно демонстрирует себя та же иррациональная злоба отставших к ушедшим вперёд, которую мы в таком изобилии наблюдаем в наши дни. Только «смерть большой сатане – Соединённым Штатам», только полное уничтожение индустриального Израиля видит своей целью земледельческий мир ислама. «Джихад – это только Коран и автомат». «Аль-Каида», «Боко Харам», И ГИЛ, йеменские хуситы обуреваемы теми же страстями, что и кочевники древнего мира. Как те атаковали Египет, Рим, Китай, Индию, Византию, Русь, так эти будут продолжать свои атаки на индустриальный мир, не считаясь с реальным соотношением сил.

Иррациональность этой ненависти подтверждается тем фактом, что не только отдельные воины часто идут на верную смерть, но и целые народы пускаются в самоубийственное противоборство с более сильным противником. Когда в 102 году до Р. X. племена кимвров и тевтонов напали на Римскую республику, превосходство римских легионов было настолько очевидным, что кимвры были уничтожены полностью и исчезли из мировой истории. Сегодня Израиль настолько сильнее сектора Газы, что мог бы стереть его с лица земли за неделю. Тем не менее ХАМАС снова и снова провоцирует израильтян ракетными обстрелами и подземными туннелями для переброски террористов, навлекая на бедных жителей анклава сокрушительные ответные удары.

В арсенале приёмов террористов всё чаще мелькает такой: выносится смертный приговор деятелям культуры индустриального мира якобы за оскорбление Корана и пророка Мухаммеда, а приведение его в исполнение оставляется на долю фанатиков ислама, которые уже живут на Западе и имеют возможность свободно перемещаться там. (Последний пример – убийства членов редакции сатирического парижского журнала «Шарли».) Однако недавно этот приём был расширен: джихадистам удаётся узнавать имена и адреса лётчиков, бомбящих их базы, и командиров подразделений, ведущих антитеррористические операции, и они размещают в Интернете угрозы расправиться с семьями своих врагов. По сути, это равносильно захвату заложников и может производить такой же парализующий эффект.

Выше я перечислил гражданские войны, полыхавшие в странах, переходивших с земледельческой ступени на индустриальную в XVII–XX веках. Но такие же кровавые междоусобицы окрашивали и жизнь кочевников накануне скачка в сторону оседания.

Свирепо враждовали между собой колена Израилевы в течение двух веков, предшествовавших созданию их собственного земледельческого государства.

То же самое – персидские племена накануне их броска на завоевание Вавилона, Двуречья, Малой Азии под предводительством царя Кира.

То же самое – гунны, которые разделились на южных, ассимилировавшихся в земледельческом Китае, и северных, ушедших на Запад, на завоевание Европы.

Война между племенами, населявшими Аравийский полуостров, предшествовала объединению их под знаменем Пророка.

Первую половину своей жизни Чингисхан участвовал только в междоусобных войнах монгольских племён.

Следует ожидать, что эта закономерность будет соблюдаться и в странах Третьего мира в наши дни. Никакой народ не может перейти на следующую ступень цивилизации единодушным и единовременным скачком. Раскол Кореи, Китая, Вьетнама отражал разную степень готовности их населения к переменам. Там, где более подготовленным не удавалось отвоевать для себя территорию, происходило массовое бегство, как, например, кубинцев во Флориду или «лодочных людей» из Индокитая.

Гражданские войны, раздирающие сегодня Ирак, Ливию, Сирию, Ливан, Египет, Судан, Нигерию, Руанду, Сомали и другие земледельческие страны, многими чертами похожи на междоусобия кочевников, переходивших на новую ступень. Поэтому индустриальному миру необходимо готовиться к тому моменту, когда в каком-то из народов появится лидер, способный объединить враждующих и обратить их военную энергию вовне. Тогда тлеющие сегодня войны Третьего типа перерастут в полномасштабное нашествие, последствия которого будут опустошительными.

Осама бин Ладен был близок к тому, чтобы продолжить линию знаменитых завоевателей прошлого – персидского Кира, гуннского Аттилы, арабского Мухаммеда, монгольского Чингисхана, тюркского Тамерлана. Но он не смог вырваться из рамок своих суннитско-ваххабитских верований и традиций и призвать под свои знамёна всех мусульман без различий. Когда на сцене появится лидер, которому удастся объединить суннитов и шиитов, это может высвободить энергию такой же силы, какая высвобождается при соединении двух половинок атомной бомбы.

Индустриальный мир убаюкан сознанием своего технического превосходства, его правительства видят главную опасность в усилении той или другой термоядерной державы – России, Китая, Индии, Пакистана. Но точно так же в VII веке после Р. X. Византия и Персия изматывали друг друга бесплодными войнами, не замечая того, что происходило у них под боком на Аравийском полуострове. Нашествие кочевников-арабов застало обе земледельческие державы врасплох, и они потерпели полное поражение.

Арабский военачальник Халид, вторгшийся в персидскую провинцию в 634 году, отправил её губернатору послание, предлагавшее жителям на выбор: принять мусульманство, стать вассалами и данниками арабов или готовиться к смерти. В конце послания была фраза: «Пришли люди, для которых смерть за веру так же желанна, как для тебя жизнь». Персы попробовали сопротивляться, но были разбиты, губернатор убит, и вскоре страна стала частью Арабского халифата.

Ту же самую тему готовности к смерти поднимает Осама бин Ладен в своём призыве, написанном в декабре 2001 года: «Если мусульманин спросит себя, почему наши братья по вере достигли такой степени унижения и разгрома, ответ очевиден: потому что они безумно рванулись к наслаждениям жизни и забросили книгу Аллаха. Евреи и христиане соблазнили нас дешёвыми удовольствиями и жизненным комфортом, они сначала наводнили наши души тягой к материальным благам и лишь потом вторглись со своими армиями… А мы стояли, как женщины, и ничего не предпринимали, потому что жажда смерти за дело Аллаха покинула наши сердца. О, юноша-мусульманин! Возжаждай смерти, и жизнь будет дарована тебе».

Одиннадцатое сентября 2001 года показало всему миру, какие страшные удары могут наносить индустриальному миру воины, «возжаждавшие смерти за веру». Их воспалённая гордость не может смириться со статусом второсортности, в который их ставит принадлежность к земледельческой ступени. И какую альтернативу может предложить им индустриальный мир? Демократию, права человека, мультикультурализм, отделение церкви от государства? Алкоголь, карикатуры на Пророка, женщины, разгуливающие голышом по пляжам или, ещё хуже, восседающие в судейских креслах? Не напоминает ли это попытки христианских священнослужителей обороняться от монголов при помощи икон и святых мощей, выносимых в крестном ходе перед воротами крепости?

Всё вышесказанное можно свести к нескольким постулатам.

1. Переход любого племени и народа с одной хозяйственно-технологической ступени цивилизации на следующую чреват необычайным внутренним напряжением, которое может привести и к расколу. (Недавние примеры: Корея, Вьетнам, Судан, Китай – Тайвань, Индия – Пакистан – Бангладеш, Эфиопия – Эритрея и т. д.)

2. Переход этот не сводится к овладению трудовыми приёмами и навыками новой ступени, но связан с глубинными переменами в моральном и психологическом строе народа, которые растягиваются на жизнь многих поколений.

3. Враждебность отставших народов к народам, ушедшим вперёд, имеет иррациональный характер и не поддаётся объяснениям в категориях причинённого вреда или ожидаемой выгоды.

4. Кочевники-иудеи, кочевники-арабы, кочевники-монголы часто поголовно уничтожали население покоряемых земледельческих стран без всякой видимой пользы для себя. И точно так же в наши дни мусульмане, застрявшие на ступени земледелия, считают заранее оправданным убийство любого американца, россиянина, израильтянина, вообще «неверного гяура».

5. Уступая земледельцам в вооружении и численности, кочевники компенсировали это необычайной сплочённостью в бою. В XXI веке сплочённость наступающих будет выражаться в том, что любой приказ, отправленный по Интернету из какой-нибудь горной пещеры, будет безоговорочно выполнен отрядами террористов, разбросанными в городах индустриального мира.

Моя книга обращена прежде всего к дозорным. Мне бы очень хотелось заинтересовать их постулатами, перечисленными выше. Но ещё больше мне бы хотелось, чтобы они расстались с образом доброго и разумного «естественного» человека, сочинённым Жан-Жаком Руссо, права которого необходимо защищать во все времена и во всех странах.

Любой человек есть клубок страстей, среди которых полыхают и созидательные, и разрушительные. Как сказал Экклезиаст, «всему своё время: время убивать и время врачевать; время разрушать и время строить; время любить и время ненавидеть; время войне и время миру» (Эккл., 3:1–8). В одной и той же душе могут уживаться страсти творить, любить, спасать с не менее сильными страстями разрушать, мучить, убивать.

Особенно последняя проявляет себя в наши времена с пугающей наглядностью. Никакие «новые трихины» не могли бы вербовать себе миллионы соучастников и сторонников, если бы микроб душегубства не таился в человеческом сердце. Благодатная среда для его размножения – ненависть, гноящаяся в душах народов, отставших на переходе в индустриальную стадию. Я рискну высказать предположение, что и враждебность ирландцев к англичанам, басков – к испанцам, северокавказцев – к россиянам, чёрных американцев – к белым, скорее всего, имеет ту же природу.

Противоборство Древнего Рима с наступающими кочевниками длилось тысячелетие. Когда империя распалась, на её территории образовались земледельческие государства, сохранившие в своих названиях отзвук имён тех народов, которые мечами прокладывали здесь себе путь к оседанию. Франция напомнит нам о франках, Германия – о германцах, Бельгия – о бельгах, Шотландия – Scotland – о скоттах, Венгрия – Hungary – о гуннах (Hunny), Саксония – о саксах, Болгария – о булгарах.

Можно ли по аналогии предсказать распад Америки на независимые государства? Какую-нибудь Мексифорнию, Кубофлориду, Пуэрторикию, Исламофарраханию? Думается, до этого ещё слишком далеко. Гораздо более вероятным представляется повторение другого момента античной истории: перерождения Римской республики в Римскую империю в I веке до Р. X. Это произошло не потому, что Сулла, Помпеи, Каталина, Антоний, Юлий Цезарь, Октавиан Август были какими-то неукротимыми честолюбцами, жадными до власти. Просто и Сенату, и всадникам, и легионерам, и рядовым гражданам в какой-то момент стало ясно, что сохранить государственный порядок в гигантской многонациональной стране будет невозможно без перехода к единовластию. Так и в сегодняшней Америке патовая ситуация в противоборстве президента и Конгресса парализует все законодательные и административные инициативы.

История великих империй длилась тысячелетия. История великих республик, вступавших на путь экспансии, расширения, открытия своих границ миллионам инородцев, до сих пор не превысила 250 лет. (Примеры: Афины, Карфаген, Венеция, Флоренция, Генуя, Новгород, Псков и так далее.) Если это правило сохранится, нам следует ожидать кризисной точки для Американской республики в 2025 году. Недаром проницательный американский политик и мыслитель Патрик Бьюкенен включил эту дату в название своей книги: «Самоубийство сверхдержавы. Просуществует ли Америка до 2025 года?».

Стремительный технический прогресс наших дней может привести к тому, что человечество окажется перед лицом нового скачка: со ступени индустриальной на пятую ступень – назовём её предположительно электронно-космической. Если это будет сопряжено с такими же социальными и военными катаклизмами, какие сопровождали предыдущие скачки, разрушительные последствия их предсказать невозможно. Нужно считать чудом, что за семьдесят лет, прошедших с Хиросимы, человечество проявляло достаточную сдержанность, чтобы не использовать термоядерное оружие в своих непрекращающихся войнах. Но вечно это длиться не может. Рано или поздно «новые трихины» доберутся до бомбы и используют её для утоления своей иррациональной ненависти.

Модель ступенчатого развития мировой цивилизации разрабатывает и известный американский политолог Чарльз Купчан. Он считает, что народы, пережившие в своё время охотничью, скотоводческую, земледельческую, индустриальную стадии, оказались сегодня на входе в следующую ступень, которую он назвал digital era. Необычайные возможности эффективного обмена информацией, вносимые компьютером и Интернетом, в огромной степени влияют на все производственные процессы, повышая их эффективность. Такую же роль в своё время сыграла письменность для народов, поднявшихся с кочевой ступени на земледельческую, или телеграф, телефон, радио для народов, входивших в индустриальную эру. В отличие от Фрэнсиса Фукуямы, Купчан считает, что мы достигли не конца истории, а начала следующей технологической эры, и что на этой новой ступени США утратят свою доминирующую роль в мире.

В своей книге «Без буржуев», вышедшей в 1979 году, я описал кризисное состояние СССР, но и представить себе не мог, что двенадцать лет спустя советская империя развалится. Сегодня, назвав свою книгу «Сумерки Америки», я не имел в виду пророчить гибель США. Страна выживет, может быть, даже усилится в военном и экономическом отношении при усилении исполнительной ветви власти за счёт трёх других ветвей, как усилился Древний Рим во втором веке после Р. X. при императоре Траяне. Но это будет закат и перерождение той страны, которую мы знаем и любим сегодня.

Одно ясно: в ситуации противостояния с бурлящим и непредсказуемым Третьим миром искусственное раздувание враждебности со стабильной индустриальной Россией является не чем иным, как проявлением величайшей безответственности и близорукости американских политиков обеих партий. В привычной погоне за голосами избирателей они состязаются друг с другом в обвинениях в адрес Кремля, не утруждая себя анализом конкретных историко-политических ситуаций. При этом собственные акты попрания международного права полностью игнорируются. Попытки «ракетно-бомбовой демократизации» делались уже в отношении Боснии, Сербии, Афганистана, Ирака, Ливии, Йемена и унесли сотни тысяч жизней. В результате волна ненависти к индустриальному миру вздымается всё выше и выше и поставляет тысячи мстителей в ряды ИГИЛа.

Сегодня долг дозорных индустриального мира – американских, российских, британских, немецких, французских – вглядеться в туман ближайших десятилетий, вслушаться в гул волн Океана Истории, разбивающихся о грозные утёсы. Избежать вступления на новую ступень цивилизации невозможно. Опять какие-то народы вступят на неё первыми, и на них обрушится враждебность отставших. Но, как сказал Шекспир – «готовность это всё». Если мы осознаем историческую неизбежность противоборства между народами, находящимися на разных ступенях, мы сможем встретить очередную волну «новых трихинов» во всеоружии.

 

Bibliography

Albright, Madeleine. Madam Secretary. New York: Miramax Books, 2003.

Ameringer, Carl E. The Health Care Revolution. From Medical Monopoly to Market Competion. Los Angeles: University of California Press, 2008.

Anapol, Deborah. Polyamory in the Twenty-first Century. Love and Intimacy with Multiple Partners. New York: Rowman & Littlefield, 2010.

Berte, Marjorie M. Hit me – I Need the Money! The Politics of Auto Insurance Reform. San Francisco: ICS Press, 1991.

Blakey, G. Robert, and Richard N. Billings. The Plot to Kill the President. New York: Time Books, 1981.

Bloom, Allan. The Closing of American Mind. New York: Simon and Schuster, 1987.

Boot, Max. Out of Order. New York: Basic Books, 1998.

Bourhis, Ray. Insult to Injury. Insurance, Fraud, and the Big Business of Bad Faith. San Francisco: Berrett-Koehler Publishers, 2005.

Breasted, James Henry. The History of Egypt. New York: Bantam Books, 1933.

Buchanan, Patrick J. The Death of the West. New York: St. Martin's Press, 2002.

Buchanan, Patrick J. Suicide of a Superpower. Will America Survive to 2025? New York: St. Martin Press, 2011.

Bush, George W. Decision Points. New York: Crown Publishers, 2010.

Califano, Joseph. The Triumph and Tragedy of Lyndon Johnson. New York: Simon and Schuster, 1991.

Chua, Amy. World on Fire. How Exporting Free Market Democracy Breeds Ethnic Hatred and Global Instability. New York: Doubleday, 2003.

Clinton, Bill. My Life. New York: Alfred A. Knopf, 2004.

Conover, Ted. Newjack. Guarding Sing Sing. New York: Random House, 2000.

Corera, Gordon. Shopping for Bombs. Oxford: Oxford University Press, 2006.

Coulter, Ann. Treason. Liberal Treachery From the Cold War to the War on Terrorism. New York: Crown Forum, 2003.

Crenshaw, Charles A. JFK: Conspiracy of Silence. New York: Signet, 1992.

Derbyshire, John. We Are Doomed: Reclaiming Conservative Pessimism. New York: Crown Forum, 2009.

Dershowitz, Alan. Letters to a Young Lawyer. New York: Basic Books, 2001.

Dershowitz, Alan M. Sexual McCarthyism. Clinton, Starr, and the Emerging Constitutional Crisis. New York: Basic Books, 1998.

DeYoung, Karen. Soldier. The Life of Colin Powell. New York: Alfred A. Knopf, 2006.

Dornstein, Ken. Accidentally, on Purpose: the Making of a Personal Injury Underworld in America. New York: St. Martin Press, 1996.

Durey, Michael. «With the Hammer of Truth». Charlottesville: University of Virginia Press, 1990.

Emerson, Steven. American Jihad. The Terrorists Living Among Us. New York: The Free Press, 2003.

Fallows, James. Breaking the News. How the Media Undermine American Democracy. New York: Pantheon Books, 1996.

Ferguson, Niall. Colossus. The Price of America s Empire. New York: The Penguin Press, 2004.

Rowers, Gennifer. Passion and Betrayal. Del Mar, CA: Emery Dalton Books, 1995.

Fox Richard L., and Sickel, Robert W. Van. Tabloid Justice. Criminal Justice in an Age of Media Frenzy. Boulder, London: Lynne Rienner Publishers, 2001.

Frank, Robert. Richistan. A Journey Through the American Wealth Boom and the Lives of the New Rich. New York: Crown Publishers, 2007.

Friedman, Milton and Rose. Tyranny of the Status Quo. New York: Harcourt Brace Jovanovich, 1984.

Fukuyama, Francis. The End of History And the Last Man. New York: The Free Press, 1992.

Galbraith, Peter W. The End of Iraq. How American Incompetence Created a War Without End. New York: Simon & Schuster, 2006.

Glendon, Mary Ann. A Nation under Lawyers. How the Crisis in the Legal Profession Is Transforming American Society. Cambridge: Harvard University Press, 1994.

Grant, Jim. The Death of Common Sense in Our Schools and What You Can Do About It! Peterborough, NH: Crystal Springs Books, 2007.

Gross, Martin L. The Medical Racket. How Doctors, HMOs, and Hospitals Are Failing the American Patient. New York: Avon Books, 1998.

Hagen, Margaret A. Whores of the Court. The Fraud of Psychiatric Testimony And the Rape of American Justice. New York: Regan Books, 1997.

Hamstra, Bruce. How Therapists Diagnose. New York: St. Martin Press, 1994.

Hanson, Victor Davis. Mexifornia. A State of Becoming. San Francisco: Encounter Books, 2003.

Healy, John J. A Game of Wits. New York: David McKay Co., 1975.

Herrenstein, Richard J., & Murray, Charles. The Bell Curve. Intelligence and Class Structure in American Life. New York: The Free Press, 1994.

Hersh, Seymour M. The Dark Side of Camelot. New York: Little, Browun & Co., 1997.

Horowitz, David, & Laksin, Jacob. The New Leviathan. How the Left-Wing Money Machine Shapes American Politics and Threatens America s Future. New York: Crown Forum, 2012.

Howard, Philip K. The Collapse of the Common Good. How America's Lawsuit Culture Undermines Our Freedom. New York: Ballantine Books, 2001.

Howard, Philip K. The Death of Common Sense. How Law Is Suffocating America. New York: Random House, 1995.

Huber, Peter W. Galileo's Revenge. Junk Science in the Courtroom. New York: Basic Books, 1991.

Huntington, Samuel. The Clash of Civilizations? New York: Foreign Affairs, 1996.

Isaacson, Walter. Kissinger. A Biography. New York: Simon & Schuster, 1992.

Jackson, Gregory. Conservative Comebacks to Liberal Lies. Ramsey, NJ: JAJ Publishing, 2006.

Jencks, Christopher. Inequality. A Reassessment of the Effect of Family and Schooling in America. New York: Basic Books, 1972.

Jung, Carl Gustav. The Archetypes and the Collective Unconscious. London, 1996.

Kimmerling, Baruch. The Palestinian People. Cambridge: Harvard University Press, 2003.

Kupchan, Charles A. The End of the American Era. New York: Vintage Books, 2002.

Learner, Laurence. The Kennedy Men. New York: William Morrow, 2001.

Le Bon, Gustave. The Crowd: a Study of the Popular Mind. New York: Ballantine, 1969.

LeBow, Robert H. Health Care Meltdown. Confronting the Myths and Fixing Our Failing System. Chambersburg, PA: Alan C. Hood & Company, Inc., 2003.

LeDuff, Charlie. Detroit: An American Autopsy. New York: Penguin Books, 2013.

Meade, Marion. The Unruly Life of Woody Allen. New York: Scribner, 2000.

Morton, Andrew. Monica s Story. New York: St. Martin Press, 1999.

Moscovit, Andrei. Did Castro Kill Kennedy? Washington: Cuban American National Foundation, 1996.

Murray, Charles. Coming Apart. The State of White America 1960–2010. New York: Crown Forum, 2012.

Nader, Ralph & Smith, Wesley. Winning the Insurance Game. New York: Knightsbridge Publishers, 1990.

Nasaw, David. The Patriarch. The Remarkable Life and Turbulent Times of Joseph P.Kennedy. New York: The Penguin Press, 2012.

North, Oliver. Under Fire. An American Story. New York: HarperCollins, 1991.

Odom, Guy. America s Man on Horseback. New York: Beaufort Press, 1998.

Powell, Colin, & Persico, Joseph. My American Journey. New York: Random House, 1995.

Rice, Condoleezza. No Higher Honor. A Memoir of My Years in Washington. New York: Crown Publishers, 2011.

Sorkin, Andrew Ross. Too Big to Fail. New York: Viking Press, 2009.

Sowell, Thomas. Barbarians inside the Gates. Stanford: Hoover Institution Press, 1999.

Sowell, Thomas. A Conflict of Visions. New York: William Morrow & Co., 1987.

Sowell, Thomas. Dismantling America. New York: Basic Books, 2010.

Sowell, Thomas. Intellectuals and Society. New York: Basic Books, 2009.

Sowell, Thomas. The Vision of the Anointed. New York: Basic Books, 1995.

Sowell, Thomas. Marxism: Philosophy and Economics. New York: William Morrow & Co., 1985.

Suskind, Ron. One Percent Doctrine. New York: Simon & Schuster, 2007.

Szasz, Thomas S. Ceremonial Chemistry. The Ritual Persecution of Drugs, Addicts, and Pushers. New York: Doubleday, 1974.

Szasz, Thomas S. The Manufacture of Madness. A Comparative Study of the Inquisition and the Mental Health Movement. New York: Harper and Row, 1970.

Szasz, Thomas S. The Myth of Mental Illness. New York: Harper & Row, 1974.

Szasz, Thomas S. The Myth of Psychotherapy. Mental Healing as Religion, Rhetoric, and Repression. Syracuse: Syracuse University Press, 1978.

Szasz, Thomas S. Psychiatric Justice. New York: The Macmillan Company, 1965.

Szasz, Thomas S. The Theology of Medicine. Baton Rouge: Louisiana State University Press, 1980.

Tillman, Robert. Global Pirates. Fraud in the Offshore Insurance Industry. Boston: Northeastern University Press, 2001.

Tobias, Andrew. The Invisible Bankers. Everything the Insurance Industry Never Wanted You to Know. New York: Simon & Schuster, 1982.

Toffler, Alvin. The Third Wave. New York: Bantam Books, 1980.

Weaver, Mary Anne. A Portrait of Egypt. New York: Farrar, Straus and Giroux, 1999.

Weil, Andrew. Why Your Health Matters. A Vision of Medicine That Can Transform Our Future. New York: Hudson Street Press, 2009.

Weiner, Tim. Enemies: a History of the FBI. New York: Random House, 2012.

Woods, Thomas E. Jr. Meltdown. Why the Stock Market Collapsed, and Government Bailouts Will Make Things Worse. Washington: Regnery Publishing, Inc., 2009.

Woodward, Bob. Obama's Wars. New York: Simon & Schuster, 2010.

Woodward, Bob. The Secret Man. The Story of Watergate's Deep Throat. New York: Simon & Schuster, 2005.

Young, Andrew. The Politician. An Insider's Account of John Edward's Pursuit of the Presidency. New York: St. Martin Press, 2010.

Ссылки

[1] Thomas Sowell. Dismantling America (New York: Basic Books, 2010), p. vii.

[2] Толстой Лев. Война и мир. Второй эпилог (М.: Кушнерев и Ко, 1911). Т. 8. С. 401.

[3] Buchanan, Patrick J. Suicide of a Superpower (New York: St. Martin Press, 2011), p. 215.

[4] Derbyshire, John. We Are Doomed (New York: Crown Forum, 2009), p. 102.

[5] Buchanan, op. cit., p. 215.

[6] Sowell, Thomas. Dismantling America (New York: Basic Books, 2010), p. 213.

[7] Howard, Philip K. The Death of Common Sense (New York: Random House, 1995), p. 140.

[8] Ibid., p. 163.

[9] Sowell, op. cit., p. 207.

[10] Tifler, Alvin. The Third Wave (New York: William Morrow &Co., 1980), p. 45.

[11] Howard, op. cit., p. 112.

[12] Howard, Philip K. The Collapse of the Common Good (New York: Ballantine Books, 2001), p. 97.

[13] Sowell, Thomas. Intellectuals and Society (New York: Basic Books, 2010), p. 121.

[14] Bloom, Allan. The Closing of American Mind (New York: Simon & Schuster, 1987), pp. 62, 64.

[15] Howard, Death, op. cit., p. 81.

[16] Derbyshire, op. cit., pp. 28–29.

[17] Cohen, Stephen F. Bukharin and the Bolshevik Revolution. New York: Alfred A. Knopf, 1974.

[18] Ефимов И. Без буржуев. Франкфурт: Посев, 1979.

[19] Довлатов С. и Ефимов И. Эпистолярный роман (М.: Захаров, 2001). С. 378.

[20] Bloom, Allan. The Closing of American Mind (New York: Simon and Schuster, 1987), pp. 62, 64.

[21] Sowell, Thomas. Barbarians Inside the Gate (Stanford: Hoover Institution Press, 1999), p. 229.

[22] Ibid., p. 216.

[23] Derbyshire, John. We Are Doomed (New York: Crown Forum, 2009), p. 103.

[24] Ibid., p. 104.

[25] Murray, Charles. Real Education. Quoted from Derbyshire, op. sit., p. 120.

[26] Sowell, Barbarians, op. cit., p. 203.

[27] Buchanan, Patrick J. Suicide of a Superpower. Will America Survive to 2025? (New York: St. Martin Press, 2011), p. 261.

[28] See Wikipedia, Abigail Fisher.

[29] Herrenstein, Richard J., & Murray, Charles. The Bell Curve. Intelligence and Class Structure in American Life (New York: The Free Press, 1994), p. 13.

[30] Тот же разрыв был замечен Томасом Соуэллом и описан в его книге «Конфликт мировоззрений» (см. библиографию).

[31] Horowitz, David, & Laksin, Jacob. The New Leviathan. How the Left-Wing Money Machine Shapes American Politics and Threatens America's Future. New York: Crown Forum, 2012.

[32] Jackson, Gregory. Conservative Comebacks to Liberal Lies (Ramsey, NJ: JAJ Publishing, 2006), pp. 166–167.

[33] Sowell, Thomas. The Vision of the Anointed (New York: Basic Books, 1995), p. 1.

[34] Sowell, Thomas. Marxism: Philosophy and Economics. New York: William Morrow & Co., 1985.

[35] Howard, Philip К. The Death of Common Sense New York: Random House, 1995), pp. 64–65.

[36] Ibid, p. 60.

[37] Ibid., p. 12.

[38] Ibid., p. 13.

[39] Sowell, Thomas. Dismantling America (New York: Basic Books, 2010), pp. 184–185.

[40] Sowell, Thomas. Intellectuals and Society (New York: Basic Books, 2009), p. 58.

[41] Horowitz, David, & Laksin, Jacob. The New Leviathan (New York: Crown Forum, 2012), p. 164.

[42] Ibid., p. 159.

[43] Buchanan, Patrick J. Suicide of a Superpower (New York: St. Martin Press, 2011), pp. 14, 16.

[44] http://www.molomo.ru/inquiry/enron.html.

[45] Howard, Philip К. The Death of Common Sense (New York: Random House, 1995), p. 4.

[46] Jackson, Gregory. Conservative Comebacks to Liberal Lies (Ramsey, NJ: JAJ Publishing, 2006), p. 76–77.

[47] Howard, op. cit., p. 5.

[48] Sowell, Thomas. Dismantling America (New York: Basic Books, 2010), pp. 140–141.

[49] Buchanan, Patrick J. Suicide of a Superpower. Will America Survive to 2025? (New York: St. Martin Press, 2011), p. 22.

[50] Ibid., p. 23.

[51] Sowell, Dismantling, op. cit., p. 146.

[52] Buchanan, op. cit., p. 25.

[53] LeDuff, Charlie. Detroit: An American Autopsy. New York: Penguin Books, 2013.

[54] Buchanan, op. cit., p. 417.

[55] См. Internet, Wikipedia, Jane Roe vs. Wade.

[56] Jackson, Gregory. Conservative Comebacks to Liberal Lies (Ramsey, NJ: JAJ Publishing, 2006), p. 25.

[57] See Internet, Wikipedia, Doctor Robert L. Spitzer.

[58] Jackson, op. cit., p. 234.

[59] Murray, Charles. Coming Apart. The State of White America 1960–2010 (New York: Crown Forum, 2012), p. 4.

[60] Ibid.

[61] Buchanan, Patrick J. Suicide of a Superpower. Will America Survive to 2025? (New York: St. Martin Press, 2011), p. 33.

[62] See Internet, Gougle, Darren Roy Mack.

[63] Anapol, Deborah. Polyamory in the Twenty-first Century. Love and Intimacy with Multiple Partners. (New York: Rowman & Littlefield, 2010).

[64] Grant, Jim. The Death of Common Sense in Our Schools and What You Can Do About It! (Peterborough, NH: Crystal Springs Books, 2007), p. 19.

[65] Howard, Philip К. The Collapse of the Common Good. How America's Lawsuit Culture Undermines Our Freedom (New York: Ballantine Books, 2001), pp. 4–5.

[66] Horowitz, David, & Laksin, Jacob. The New Leviathan. How the Left-Wing Money Machine Shapes American Politics and Threatens America's Future (New York: Crown Forum, 2012), p. 133.

[67] Ibid., p. 134.

[68] Ibid., p. 137.

[69] Ibid., p. 146.

[70] Ibid., p. 156.

[71] Friedman, Milton and Rose. Tyranny of the Status Quo. (New York: Harcourt Brace Jovanovich, 1984) p. 14.

[72] Horowitz, op. cit., pp. 130–131.

[73] Sowell, Thomas. Intellectuals and Society (New York: Basic Books, 2009), pp. 70–72.

[74] Sorkin, Andrew Ross. Too Big to Fail (New York: Viking Press, 2009).

[75] http://en.wikipedia.org/wiki/bailout , p. 5.

[76] http://en.wikipedia.org/wiki/TARP , p. 13.

[77] Internet, wikipedia. Investment Banking, Financial Crisis of 2008.

[78] http://en.widipedia.org/wiki/national_debt_of_the_United_ States, p. 3.

[79] Internet, wikipedia. USA Credit Rating.

[80] Ibid.

[81] Chronology of the O.J. Simpson Trials, www.law.umkc.edu/ projects/ftrials/Simpson.

[82] Buchanan, Patrick J. Suicide of a Superpower. Will America Survive to 2025? (New York: St. Martin Press, 2011), p. 271.

[83] Ibid., p. 63.

[84] Jackson, Gregory. Conservative Comebacks to Liberal Lies (Ramsey, NJ: JAJ Publishing, 2006), p. 152.

[85] Buchanan, Patrick J. The Death of the West (New York: St. Martin's Press, 2002), p. 69.

[86] Conover, Ted. Newjack. Guarding Sing Sing (New York: Random House, 2000, p. 61.

[87] Buchanan, Patrick J. The Death of the West, op.cit., p. 55.

[88] Ibid., p. 154.

[89] UNRWA – United Nations Relief and Work Agency.

[90] Ефимов И. Стыдная тайна неравенства. М.: Захаров, 2006, с. 19.

[91] Sowell, Thomas. Intellectuals and Society. New York: Basic Books, 2009. Sowell, Thomas. The Vision of the Anointed. New York: Basic Books, 1995.

[92] Kimmerling, Baruch, Migdal, Joel. The Palestinian People (Cambridge: Harvard University Press, 2003), pp. 145, 171.

[93] Buchanan, Patrick J. Suicide of a Superpower. Will America Survive to 2025? (New York: St. Martin Press, 2011), p. 238.

[94] Hanson, Victor Davis. Mexifornia. A State of Becoming (San Francisco: Encounter Books, 2003), p. 40.

[95] Ibid., p. 37.

[96] Ibid., p. 43.

[97] Buchanan, Patrick J. The Death of the West (New York: St. Martin's Press, 2002), p. 133.

[98] Hanson, op. cit., p. 64.

[99] Ibid., p. 50.

[100] Ibid., p. 105.

[101] Buchanan, Patrick J. The Death of the West (New York: St. Martin's Press, 2002), p. 129.

[102] Подробнее об этом можно прочесть во втором томе моих мемуаров «Связь времён. В Новом свете» (М.: Захаров, 2012), т. 2, с. 193–199 и 244–255.

[103] Encyclopedia Britannica, v. 22, p. 486.

[104] Hagen, Margaret A. Whores of the Court. The Fraud of Psychiatric Testimony and the Rape of American Justice (New York: Regan Books, 1997), pp. 305–306.

[105] Ibid., p. 7.

[106] Abbott, Henry Jack. In the Belly of the Beast. New York: Vintage Books Edition, 1982, 1991.

[107] Huber, Peter W. Galileo's Revenge. Junk Science in the Courtroom. (New York: Basic Books, 1991), p. 93.

[108] Розанов В. Избранное. Мюнхен: Нейманис, 1970. С. 176.

[109] Moscovit, Andrei. Did Castro Kill Kennedy? (Washington: Cuban American National Foundation, 1996), p. 310.

[110] Ibid., p. 87.

[111] wikipedia.org/wiki/Patient_Protection_and_ Affordable Care Act.

[112] Buchanan, Patrick J. Suicide of a Superpower. Will America Survive to 2025? (New York: St. Martin Press, 2011), pp. 377, 375.

[113] North, Oliver. Under Fire. An American Story (New York: HarperCollins, 1991), p. 98.

[114] Powell, Colin, & Persico, Joseph. My A merican Journey (New York: Random House, 1995), p. 89.

[115] Oliver North, op. cit., pp. 94–95.

[116] Powell, op. cit., p. 75.

[117] Ibid, p, 63.

[118] Galbraith, Peter W. The End of Iraq. How American Incompetence Created a War Without End (New York: Simon & Schuster, 2006), p. 83.

[119] Ibid., pp. 102, 104.

[120] Buchanan, op. cit., p. 269.

[121] Woodward, Bob. Obama's Wars (New York: Simon & Schuster, 2010), p. 158.

[122] Moscovit, Andrei. Did Castro Kill Kennedy? (Washington: Cuban American National Foundation, 1996), p. 63.

[123] Ibid.

[124] Ibid., p. 126.

[125] http://en.wikipedia.org/wiki/Miranda_warning .

[126] Ibid.

[127] Wikipedia. Los Angeles Riots, 1992.

[128] Sowell, Thomas. Intellectuals and Society (New York: Basic Books, 2009), p. 27.

[129] Weaver, Mary Anne. A Portrait of Egypt (New York: Farrar, Straus and Giroux, 1999), pp. 200–205.

[130] Weiner, Tim. Enemies: a History of the FBI (New York: Random House, 2012), p. 236.

[131] Moscovit, op. cit., pp. 191–192.

[132] Blakey, G. Robert, and Richard N. Billings. The Plot to Kill the President (New York: Time Books, 1981), p. 296.

[133] Weiner, op. cit., p. 285.

[134] Ibid., p. 382.

[135] Emerson, Steven. American Jihad. The Terrorists Living Among Us. New York: The Free Press, 2003.

[136] Ibid., pp. 6, 10.

[137] Ibid., p. 49.

[138] Ibid., p. 8.

[139] Weiner, op. cit., p. 416.

[140] Ibid., p. 405.

[141] Ibid., p. 417.

[142] Wikipedia, Zacarias Moussaoui.

[143] National Security Act, 1947.

[144] Weiner, op. cit., p. 141.

[145] Ibid., p. 177.

[146] Ibid., p. 174.

[147] Ibid., p. 170.

[148] Ibid.

[149] Moscovit, op. cit., p. 286.

[150] Ibid., p. 37.

[151] Weiner, op. cit., p. 425.

[152] Ibid., p. 427.

[153] Federalist Papers. New York: MetroBooks, 2002.

[154] Durey, Michael. «With the Hammer of Truth» (Charlottesville: University of Virginia Press, 1990), p. 95.

[155] Ibid., p. 107.

[156] Ibid., p. 108.

[157] Moscovit, Andrei. Did Castro Kill Kennedy? (Washington: Cuban American National Foundation, 1996), p. 24.

[158] Sowell, Thomas. Dismantling America (New York: Basic Books, 2010), p. 267.

[159] Sowell, Thomas. Intellectuals and Society (New York: Basic Books, 2009), pp. 249, 248.

[160] Ibid.

[161] Wikipedia, Tawana Brawley.

[162] Sowell, Thomas. Intellectuals, op. cit., p. 128.

[163] Ibid., p. 121.

[164] Sowell, Dismantling, op. cit., p. 306.

[165] Wikipedia, Duke University Case.

[166] Weiner, Tim. Enemies: a History of the FBI (New York: Random House, 2012), p. 307.

[167] Ibid., p. 309.

[168] Woodward, Bob. The Secret Man. The Story of Watergate's Deep Throat (New York: Simon & Schuster, 2005), pp. 93–94.

[169] Wikipedia, Oliver North.

[170] North, Oliver. Under Fire. An American Story (New York: Harper Collins, 1991), p. 353.

[171] Woodward, Bob. Obama's Wars. New York: Simon & Schuster, 2010.

[172] Fallows, James. Breaking the News. How the Media Undermine American Democracy (New York: Pantheon Books, 1996), p. 5.

[173] Ibid., pp. 7, 9.

[174] Szasz, Thomas S. The Theology of Medicine (Baton Rouge: Louisiana State University Press, 1980), pp. xiv-xv.

[175] Szasz, Thomas S. The Myth of Mental Illness. New York: Harper & Row, 1974.

[176] Szasz, Thomas S. The Manufacture of Madness. A Comparative Study of the Inquisition and the Mental Health Movement (New York: Harper and Row, 1970), p. 30.

[177] Ibid.

[178] Ibid, p. 153.

[179] Learner, Laurence. The Kennedy Men (New York: William Morrow, 2001), pp. 169–171.

[180] Szasz, The Manufacture, op. cit., p. 142.

[181] Moscovit, Andrei. Did Castro Kill Kennedy? (Washington: Cuban American National Foundation, 1996), p. 35.

[182] Szasz, Thomas S. Psychiatric Justice (New York: The Macmillan Company, 1965), p. 51, note.

[183] Wikipedia, John Hinckley Jr.

[184] Wikipedia, Mark David Chapman.

[185] Wikipedia, Ted Kaczyński.

[186] Chase, Alston. Harvard and the Unabomber: the Education of an American Terrorist. New York: WW Norton, 2003.

[187] Szasz, Psychiatric Justice, op. cit., pp. 86–88.

[188] Ibid., p. 74.

[189] Wikipedia, Ezra Pound.

[190] Szasz, Psychiatric Justice, op. cit., pp. 180–181.

[191] Moscovit, Did Castro, op. cit, pp. 205–206.

[192] Szasz, Psychiatric Justice, op. cit., p. 224.

[193] Szasz, Thomas S. The Myth of Psychotherapy. Mental Healing as Religion, Rhetoric, and Repression. Syracuse: Syracuse University Press, 1978.

[194] Meade, Marion. The Unruly Life of Woody Allen (New York: Scribner, 2000), pp. 14, 46, 99.

[195] Ibid., pp. 107, 318.

[196] Encyclopedia Britannica, 1988, v. 7, p. 740.

[197] DSM: Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders.

[198] Hamstra, Bruce. How Therapists Diagnose (New York: St. Martin Press, 1994), p. 121.

[199] Ibid, p. 125.

[200] http://en.wikipedia.org/wiki/Diagnostic_and_Statistical_ Manual.

[201] Hagen, Margaret A. Whores of the Court. The Fraud of Psychiatric Testimony And the Rape of American Justice (New York: Regan Books, 1997), p. 125.

[202] Carl Jung (1875–1961). Britannica, 1988, v. 6, p. 653.

[203] Le Bon, Gustave. The Psychology of Peoples (New York: 1912), p. 89.

[204] Encyclopedia Britannica, 1988, v. 21, p. 600.

[205] Breasted, James Henry. The History of Egypt (New York: Bantam Books, 1933), p. 249.

[206] Weil, Andrew. Why Your Health Matters. A Vision of Medicine That Can Transform Our Future (New York: Hudson Street Press, 2009), pp. 73–74.

[207] Federal Emergency Management Agency.

[208] National Health Insurance. Conflicting Coals and Policy Choices. Washington, 1980, pp. 8-10.

[209] Weil, op. cit., p. 22.

[210] Tobias, Andrew. The Invisible Bankers. Everything the Insurance Industry Never Wanted You to Know (New York: Simon & Schuster, 1982), p. 273.

[211] Nader, Ralph & Smith, Wesley. Winning the Insurance Came (New York: Knightsbridge Publishers, 1990), p. 121.

[212] Tobias, op. cit., pp. 270–271.

[213] Bourhis, Ray. Insult to Injury. Insurance, Fraud, and the Big Business of Bad Faith (San Francisco: Berrett-Koehler Publishers, 2005), p. 20.

[214] Dornstein, Ken. Accidentally, on Purpose: the Making of a Personal Injury Underworld in America (New York: St. Martin Press, 1996), p. 3.

[215] Ibid., p. 273.

[216] Ibid., p. 6.

[217] Ibid., pp. 296, 291.

[218] Ibid., p. 265.

[219] Weil, Andrew. Why Your Health Matters. A Vision of Medicine That Can Transform Our Future (New York: Hudson Street Press, 2009), p. 5.

[220] LeBow, Robert H. Health Care Meltdown. Confronting the Myths and Fixing Our Failing System (Chambersburg, PA: Alan C. Hood & Company, Inc., 2003), p. 14.

[221] Weil, op. cit., p. 5.

[222] Ibid., pp. 37–38.

[223] LeBow, op. cit., p. 53.

[224] Weil, op. cit., p. 127.

[225] Gross, Martin L. The Medical Racket. How Doctors, HMOs, and Hospitals Are Failing the American Patient (New York: Avon Books, 1998), p. 92.

[226] Ibid., p. 103.

[227] LeBow, op. cit., p. 59.

[228] Wikipedia, Barry Marshall.

[229] Wikipedia, Jack Kevorkian.

[230] Moscovit, Andrei. Did Castro Kill Kennedy? (Washington: Cuban American National Foundation, 1996), pp. 195–196.

[231] Crenshaw, Charles. JFK: Conspiracy of Silence. New York: Signet, 1992.

[232] Journal of American Medical Association, May 27, 1992.

[233] Bugliosi, Vincent. Reclaiming History (New York: WW Norton, 2007), p. 420.

[234] LeBow, op. cit., p. 26.

[235] Weil, op. cit., p. 30.

[236] LeBow, op. cit., p. 68.

[237] Weil, op. cit., p. 19.

[238] LeBow, op. cit., p. 26.

[239] Weil, op. cit., p. 6.

[240] Ibid., p. 15.

[241] Newspaper The Clarion Ledger, Febr., 19, 2015.

[242] Weil, Andrew. Why Your Health Matters. A Vision of Medicine That Can Transform Our Future (New York: Hudson Street Press, 2009), p. 17.

[243] Ibid., pp. 125–126.

[244] LeBow, Robert H. Health Care Meltdown. Confronting the Myths and Fixing Our Failing System (Chambersburg, PA: Alan C. Hood & Company, Inc., 2003), p. 35.

[245] Weil, op. cit., pp. 18–19.

[246] LeBow, op. cit., p. 48.

[247] Szasz, Thomas S. Ceremonial Chemistry. The Ritual Persecution of Drugs, Addicts, and Pushers. New York: Doubleday, 1974.

[248] Ibid., p. 29.

[249] Ibid., p. 148.

[250] Ibid., pp. 90–91.

[251] LeBow, op. cit., p. 77.

[252] Gross, Martin L. The Medical Racket. How Doctors, HMOs, and Hospitals Are Failing the American Patient (New York: Avon Books, 1998), p. 73.

[253] LeBow, op. cit., p. 228.

[254] Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений. Том 22. Л.: Наука, 1984. С. 73, 53.

[255] Ефимов И. Связь времён. В Новом свете. М.: Захаров, 2012. С. 193–200.

[256] Fox Richard L., and Sickel, Robert W. Van. Tabloid Justice. Criminal Justice in an Age of Media Frenzy (Boulder, London: Lynne Rienner Publishers, 2001), p. 63.

[257] Wikipedia, Robert Durst.

[258] Dershowitz, Alan. Letters to a Young Lawyer (New York: Basic Books, 2001) p. 89.

[259] Huber, Peter W. Galileo's Revenge. Junk Science in the Courtroom (New York: Basic Books, 1991), p. 2.

[260] Ibid, p. 93.

[261] Hagen, Margaret A. Whores of the Court. The Fraud of Psychiatric Testimony And the Rape of American Justice (New York: Regan Books, 1997), p. 269.

[262] Ibid., p. 11.

[263] Glendon, Mary Ann. A Nation under Lawyers. How the Crisis in the Legal Profession Is Transforming American Society (Cambridge: Harvard University Press, 1994), p. 79.

[264] Ibid., pp. 5–6.

[265] Dershowitz, Alan. Letters to a Young Lawyer (New York: Basic Books, 2001), pp. 41, 45.

[266] Ibid., p. 79.

[267] Berte, Marjorie M. Hit me – I Need the Money! The Politics of Auto Insurance Reform (San Francisco: ICS Press, 1991), p. 37.

[268] Glendon, op. cit., p. 74.

[269] Ibid., p. 12.

[270] Moscovit, Andrei. Did Castro Kill Kennedy? (Washington: Cuban American National Foundation, 1996), p. 196.

[271] Almond, Steve. «Liberals Are Ruining America. I Know Because I Am One.» The New York Times Magazine, June 10, 2012, p. 51.

[272] Coulter, Ann. Treason. Liberal Treachery From the Cold War to the War on Terrorism (New York: Crown Forum, 2003), pp. 286–287.

[273] Sowell, Thomas. A Conflict of Visions. New York: William Morrow & Co., 1987.

[274] Эти термины я использовал в своей книге «Стыдная тайна неравенства». Соуэлл использует термины «constrained and unconstrained».

[275] Sowell, Thomas. The Vision of the Anointed. New York: Basic Books, 1995.

[276] http://en.widipedia.org/wiki/Nancy_Pelosi .

[277] http://en.widipedia.org/wiki/John_Boehner .

[278] http://www.opensecrets.org/news/2015/01/one-member-of -congress.

[279] Frank, Robert. Richistan. A Journey Through the American Wealth Boom and the Lives of the New Rich. New York: Crown Publishers, 2007.

[280] Ibid., pp. 182–183.

[281] Ibid.

[282] Ibid., pp. 185–186.

[283] Wikipedia, John Edwards.

[284] Robert Frank, Internet, NPR Archives.

[285] Ryan J. Donmoyer, Oct. 1, 2010. Bloomberg news online.

[286] Frank, op. cit., p. 184.

[287] Ferguson, Niall. Colossus. The Price of America's Empire (New York: The Penguin Press, 2004), p. 262.

[288] Bin Laden, Carmen. Inside the Kingdom (New York: \%rner, 2004), p. 81.

[289] Gurewitsch, Edna. Kindred Souls (New York: St. Martin Press, 2002), p. 62.

[290] Rice, Condoleezza. No Higher Honor. A Memoir of My Years in Washington (New York: Crown Publishers, 2011), pp. 702–703.

[291] Цитируется по эпиграфу к книге Szasz, Thomas S. Ceremonial Chemistry. The Ritual Persecution of Drugs, Addicts, and Pushers. New York: Doubleday, 1974.

[292] Albright, Madeleine. Madam Secretary (New York: Miramax Books, 2003), pp. 386–392.

[293] Ibid., p. 407.

[294] Brent Scowcroft, Wall Street Journal, August 15, 2002.

[295] Rice, op. cit., pp. 178–179.

[296] DeYoung, Karen. Soldier. The Life of Colin Powell (New York: Alfred A. Knopf, 2006), p. 445.

[297] Rice, op. cit., pp. 512–513.

[298] Galbraith, Peter W. The End of Iraq. How American Incompetence Created a War Without End (New York: Simon & Schuster, 2006), p. 99.

[299] Rice, op. cit., p. 212.

[300] Ibid., p. 360.

[301] Huntington, Samuel. The Clash of Civilizations? (New York: Foreign Affairs, 1996), p. 7.

[302] La Guardia, Anton. War without End (New York: St. Martin Press, 2002), p. 266.

[303] Huntington, op. cit. p. 17.

[304] Ferguson, Niall. Colossus. The Price of America's Empire (New York: The Penguin Press, 2004), p. 212.

[305] Learner, Laurence. The Kennedy Men (New York: William Morrow, 2001), pp. 28, 35, 39.

[306] Ibid., p. 40.

[307] Nasaw, David. The Patriarch. The Remarkable Life and Turbulent Times of Joseph P. Kennedy (New York: The Penguin Press, 2012), pp. 682–686.

[308] Weiner, Tim. Enemies: a History of the FBI (New York: Random House, 2012), p. 224.

[309] Ibid., pp. 224–225.

[310] Фурсенко А. А. Георгий Большаков – связной Хрущёва с президентом Кеннеди. Журнал «Звезда». 1997. № 7. С. 161–183.

[311] Там же.

[312] Moscovit, Andrei. Did Castro Kill Kennedy? (Washington: Cuban American National Foundation, 1996), pp. 280–286.

[313] Ibid., p. 317.

[314] Ibid., p. 323.

[315] Фурсенко, ук. соч.

[316] http :// en . wikipedia . org / wiki / Ngo _ Dinh _ Diem .

[317] Moscovit, op. cit., p. 320.

[318] Ibid., p. 303.

[319] Ibid., p. 195.

[320] Ibid., p. 320.

[321] Weiner, op. cit., p. 256.

[322] Ibid., p. 272.

[323] Buchanan, Patrick J. Suicide of a Superpower. Will America Survive to 2025? (New York: St. Martin Press, 2011), p. 23.

[324] Isaacson, Walter. Kissinger. A Biography (New York: Simon & Schuster, 1992), p. 236.

[325] Ibid., p. 443.

[326] Ibid., p. 486.

[327] en.wikipedia.org/wiki/Church_Committee .

[328] U.S. House. Select Committee on Assassinations. Investigation of the Assassination of President John F. Kennedy. 95 e Congress, 1979.

[329] Boot, Max. Out of Order (New York: Basic Books, 1998), pp. 194–195.

[330] Twentieth Century Day by Day (London: Dorling Kindersley Books, 2000), p. 1172.

[331] Ibid., pp. 1289–1300.

[332] Wikipedia, Ross Perot.

[333] Twentieth Century, op. cit., p. 1388.

[334] Ibid., pp. 1390–1400.

[335] Clinton, Bill. My Life (New York: Alfred A. Knopf, 2004), p. 636.

[336] Ibid., pp. 573–574.

[337] Ibid., pp. 802–803.

[338] Flowers, Gennifer. Passion and Betrayal (Del Mar, CA: Emery Dalton Books, 1995), p. 124.

[339] Dershowitz, Alan M. Sexual McCarthyism. Clinton, Starr, and the Emerging Constitutional Crisis (New York: Basic Books, 1998), pp. 198–199.

[340] Suskind, Ron. One Percent Doctrine. New York: Simon & Schuster, 2007.

[341] Galbraith, Peter W. The End of Iraq. How American Incompetence Created a War Without End (New York: Simon & Schuster, 2006), p. 75.

[342] Corera, Gordon. Shopping for Bombs (Oxford: Oxford University Press, 2006), p. 201.

[343] Buchanan, Patrick J. Suicide of a Superpower. Will America Survive to 2025? (New York: St. Martin Press, 2011), p. 47.

[344] Ibid., p. 57.

[345] Достоевский Ф. М. Преступление и наказание. Собрание сочинений. Л.: Наука, 1973. Том 6. С. 419–420.

[346] Подробно эта тема разработана в книге: Ефимов И. Мета-политика. Л.: Лениздат, 1991.

[347] Livy. The Early History of Rome (Baltimore: Penguin Books, 1960), p. 388.

[348] Armstrong, Karen. Muhammad (San Francisco: Harper Collins Publishers, 1992), p. 207.

[349] Weatherford, Jack. Genghis Khan (New York: Free Rivers Press, 2003), p. 73.

[350] Chambers, James. The Devil's Horsemen (New York: Atheneum Books, 1979), p. 73.

[351] Ibid., pp. 74–75.

[352] Ibid., p. 80.

[353] Подробнее об этом см. в книге: Ефимов И. Грядущий Аттила. СПб.: Азбука, 2008.

[354] Durant, Will. The Age of Faith (New York: Simon & Schuster, 1950), pp. 151–152.

[355] Bergen, Peter. The Osama Bin Laden I Know (New York: Free Press, 2006), pp. 369–370.

[356] Buchanan, Patrick J. Suicide of a Superpower. Will America Survive to 2025? New York: St. Martin Press, 2011.

[357] Kupchan, Charles A. The End of the American Era. New York: Vintage Books, 2002.

[358] Ефимов И. Без буржуев. Франкфурт: Посев, 1979.