И вот теперь он лежал один на пустом песчаном берегу и боялся раскрыть глаза. Потому что в трех метрах от него из воды торчала голова с буграми и шишками, с зубами и клыками, с какими-то гадкими гримасами и ухмылками — да-да, голова настоящего крокодила. Ничего ему не померещилось — он все точно разглядел с первого раза, и больше глядеть ему не хотелось.
«С чего я взял, что он хочет есть, — думал Тимоша. — Пасть можно разевать и от скуки, и от жары, как, например, собаки. А интересно, что он думает обо мне? Может, он боится ружья? Как бы ему сказать, что у соседа Бирюкова есть ружье? Нет, он не поверит. Лучше показать ему, что я тоже хочу есть. Он же не знает, что я не люблю крокодилятины, — может испугается».
Тимоша сел на песке, раскрыл наконец глаза и начал с шумом нюхать воздух, глотать слюни и щелкать языком.
Крокодил, видимо, понял это по-своему.
Он вылез еще больше из воды, закивал, зачмокал, и на морде его появилась этакая мерзкая радость — мол, «ага, точно, хорошо бы чего-нибудь пожрать».
— Буль-буль, — сказал Тимоша и показал руками и головой, как плавают рыбы и какие они вкусные. — Ры-ба. Ры-ба. Поймай, — сказал он громко для пущей понятности.
Крокодил крякнул, сморщился и даже слегка сплюнул — мол, так они ему надоели, что он видеть их не может, а хорошо бы чего-нибудь новенького. И подполз еще ближе к Тимошиной ноге, так что только хвост его оставался в воде.
— Кар-тош-ка, кар-тош-ка, — неуверенно предложил Тимоша, слегка отползая.
«Гадость», — фыркнул крокодил, медленно продвигаясь вперед.
— Клубника! — пискнул Тимоша.
«Сам ешь», — мотнул головой крокодил.
— Мороженое! — завопил Тимоша, вскочил и бросился бежать.
В тот же момент кто-то цепко схватил его за руку.
— Ой-ё-ёй! Я невкусный! — заорал Тимоша.
— А где доказательства, где доказательства? — сказал чей-то голос над его головой.
Очень тощий и длинный человек стоял над ним и разглядывал сквозь очки.
Тимоша оглянулся.
Крокодил, пятясь, уползал назад и так заводил к небу глаза, будто ничего на свете его не интересовало, кроме двух стрекоз, гонявшихся друг за другом над камышами. Тощий человек погрозил ему тростью, и крокодил юркнул в воду, изобразив напоследок такую невинность, что «просто я не понимаю, о чем вы тут говорите». Очки грозно сверкнули, уставились на Тимошу, потом на обломки моторки, подсыхавшие на камнях, — тощий вздохнул и покачал головой.
— А я не виноват, — сказал Тимоша. — Он сам меня засунул в эту моторку, а заворачивать не научил и тормозить тоже. Она как помчалась, а я…
— Помолчи, — сказал Тощий. — Вижу тебя насквозь. Читаю мысли. Не одобряю. Ответа не скажу.
«Во дает, — подумал Тимоша. — Куда же это я попал? Наверно, это и есть пункт Б. А длинный — тот самый Минус. Ну я и влип».
— Верно. Так оно и есть. Я тот самый. Доктор Минус. Неподкупный. Вездесущий. Никому не верящий. Никем не любимый.
«И плешивый», — подумал Тимоша.
— И плешивый, — подтвердил доктор.
Тимоше снова стало страшно.
— Я хочу домой, — захныкал он. — Я устал. И мне еще уроки надо сделать.
— Хорошо. Твой дом в западном пригороде, номер сто двенадцать. Восьмая аллея. Комната три. Электричество, ванна и телефон. Я провожу.
— Нет, я в свой дом хочу. К бабушке. Она меня, наверно, ищет — опять я буду бессердечный. Отвезите меня, пожалуйста, обратно.
— Не говорите глупостей. Невозможно. Вы поступили на работу. С завтрашнего дня начинать. В восемь утра. Без опозданий. Без замечаний. Болеть — только опасными болезнями. Насморк и свинка — не в счет. Вам понятно?
— Какая работа?! Какой насморк? — завопил Тимоша. — Я к бабушке хочу.
— Работа простейшая. Из пункта А в пункт Б. Приятное путешествие. Один раз в день, в воскресенье — выходной. Моторку получите новую.
— А как же АБ?
— Им придется пренебречь. Все. Вопросы есть?
— Да, — сказал Тимоша. — Откуда у вас крокодил?
— Из задачи о трех бассейнах. Их там слишком много развелось — пришлось часть выпустить в озеро. Этот — тридцать восьмой. Самый недоразвитый. Вечно лезет на берег.
«Тридцать восьмой, — ужаснулся Тимоша. — Сколько же их там? Ох, не выбраться мне отсюда».
— Совершенно верно, — сказал Минус. — Не выбраться.
Видно было, что ему очень некогда, что где-то ждут его важные дела, но пока своего не добьется, он ни за что не отстанет.
«Ну, хорошо, — подумал хитрый Тимоша. — Я для виду соглашусь, а завтра мне дадут новенькую моторку, я сяду в нее и… только меня здесь и видели».
— А за такие преступные мысли полагается тюрьма, — сказал доктор Минус. — Ни ванны, ни телефона. Строгая изоляция. Еда — утром каша, в обед — каша, и на ужин тоже каша. Овсяная, — добавил он немного погодя.
«Конец! — подумал Тимоша. — Вот это уже настоящий конец. Даже про кашу знает, про самую ненавистную. Ничего от него не скроешь, все мысли видит, проклятый».
— Ну, вот, сразу уже и «проклятый», — вздохнул доктор Минус.
Он сунул трость под мышку, крепко взял Тимошу за руку и повел его за собой.
Они вошли в лес. Песчаная дорожка, виляя, уходила в глубь острова и вся была обставлена разноцветными знаками, стрелочками и светофорами, которые тихо щелкали и поворачивались, включались и выключались им навстречу. Песок под ногами был какой-то странный — на нем не оставалось следов. Справа и слева ровными рядами стояли деревья — ряд сосен, ряд берез, ряд елок и снова — сосны, березы, елки. Между ними такими же ровными рядами росли грибы. Спрятаться в этом лесу, конечно, было невозможно — он просматривался насквозь. Кое-где на ветвях сидели птицы, оравшие во все горло и махавшие крыльями, но никуда не улетавшие, точно кто-то их приклеил. Одна, правда, попыталась перелетать с ветки на ветку — в тот же момент доктор Минус обернулся к ней и широко взмахнул руками. Полы его плаща, свисая с рук, и трость начертили в воздухе широкую черную полосу — настоящий минус, и бедная птичка под его взглядом быстро начала съеживаться, уменьшаться, пока не превратилась в едва заметную букашку, которую птица, сидевшая рядом, тут же и склевала.
«Пренебрег!» — с ужасом понял Тимоша.
— Вот именно, — холодно сказал доктор, трогаясь дальше.
«Может, у них тут и самолеты есть, — плетясь рядом с ним, мечтал Тимоша. — Например, из задачи о трех аэродромах. Вот бы удрать на самолете — никто не догонит».
— Ты опять? Снова за свое? Лишаю тебя трех выходных.
«И все у него по три. Других, наверно, и чисел не знает».
— Щенок, — сказал доктор Минус. — Мальчишка. Не смей думать обо мне в таком непочтительном тоне.
Тут они подошли к зеленому домику с надписью «Кафе-заправочная». Навстречу им выбежал невероятно хмурый человек с полотенцем в руке и низко поклонился доктору.
— Добро пожаловать, — забормотал он, горячая и холодная заправка, всегда в большом выборе, ешь не хочу, только что с плиты, вкусно и питательно, дешево и сердито…
Доктор Минус, ничего не отвечая, выжидательно смотрел куда-то над его головой.
Тогда человек спохватился, кинул на плечо полотенце и обеими руками растянул себе рот до ушей, изобразив счастливую улыбку.
— Вот это другое дело, — сказал доктор Минус. — Вечно вы забываете о приветливости, Заправщик. Значит, так. Молодой человек. Новый служащий. Зовут — Путник. Кормить три раза в день по пятнадцатой норме. Ему нужно скорее повзрослеть, поэтому как можно меньше сладкого. Все ясно?
— Дудет сделадо, вилости тосим, дады стадаться, — забормотал Заправщик, не выпуская растянутых губ.
Доктор Минус кивнул ему, и они пошли дальше по песчаной дорожке. Навстречу им проехали пять велосипедистов, причем каждый из них, проезжая мимо, отпускал руль и растягивал губы в улыбку. Только последний не выпустил руля, потому что у него улыбка была закреплена какими-то специальными зажимами, зацепленными за уши.
«Ишь какие веселые», — подумал Тимоша.
— Здесь все такие, — сказал доктор Минус. — Веселые. Довольные. И ты скоро будешь такой же.
«Держи карман шире».
— Зачем?
— Я хотел сказать — постараюсь.
Это очень просто. Исполнительность и аккуратность — ничего трудного. Что может быть веселее исполнительности и аккуратности!
«Цирк», — подумал Тимоша.
— Есть и цирк. Там выступает один клоун, так он… — тут доктор Минус захихикал и еле смог договорить. — У него такая шутка… хи-хи… понимаешь… шутка, будто семью семь будет… хи-хи… сорок восемь.
«Страшно весело», — подумал Тимоша.
— Вот видишь.
Доктор Минус, кажется, все понимал буквально.
«А я не убегу. Не убегу, и не собираюсь, и не хочу», — попробовал думать хитрый Тимоша.
— Умница, — сказал доктор Минус.
«Мне тут очень нравится, тут все веселые».
— Молодец.
«Повара улыбаются, велосипедисты улыбаются, крокодилы улыбаются…»
— А ты хотел к какой-то бабушке.
«От такого доброго, справедливого доктора Минуса, — продолжал думать Тимоша и почему-то добавил, — …с кляксой на пальце…»
— Это ничего, это мы сотрем, — пробормотал доктор и, поплевав на платок, стал тереть палец, на котором не было никакой кляксы.
Ошеломленный Тимоша чуть не проговорился, вернее, чуть не продумался, что палец чистый.
«Палец грязный, теперь почище, вот еще около ногтя», — заставлял он себя думать и вдруг представил себе, что начинается дождь.
Доктор Минус тотчас поднял над головой трость, и она, щелкнув, превратилась в зонтик.
«С ума сойти!» — ахнул Тимоша.
— Да, замечательная вещь, — согласился доктор Минус. — Щелк — и зонтик.
Тимоше все труднее и труднее было думать наоборот. Шальные правильные мысли так и лезли ему в голову, и он, чтобы не пускать их, пел про себя футбольную песню «Когда умру, похороните на стадионе вы меня…»
— Не мог бы ты петь что-нибудь другое? — поморщился доктор Минус.
Когда дорога привела их к какой-то речке, в голове Тимоши созрел замечательный план.
«Мостик разобран, мостик разобран, — стал думать он. — Осталась одна досочка, меня выдержит, я пройду, а вдвоем ни за что. Доктор провалится, бедный доктор Минус провалится, обязательно, непременно…»
— Какая ерунда! — воскликнул доктор. — Жалкая лужа. Ведь я до сих пор занимаюсь спортом. Прыг — и готово. Смотри, как это просто.
Нет, Тимоша не хотел этого!
Он только хотел, чтобы его перестали держать за руку. Тогда бы он дал деру и как-нибудь выбрался с этого улыбающегося острова и вернулся бы в свой чудный дом, к своей замечательной бабушке, к лучшему другу Веньке Корабликову, а доктор Минус пусть себе жил бы и жил спокойно, он не хотел ему ничего-ничего плохого, но…
Все произошло слишком быстро.
Доктор Минус, этот неподкупный и вездесущий, всех пугающий и никем не любимый, читающий мысли и не видящий, что у него под носом, отошел на несколько шагов от абсолютно целого мостика, разбежался наискосок, прыгнул и, стукнувшись об абсолютно целые перила, с пронзительным воплем кувыркнулся вниз головой в воду.
Тотчас замигали светофоры, зазвенели звонки, загорелись стрелки и кто-то страшно завыл вместо сирены — должно быть, волки из задачи о трех охотниках.
Перепуганный Тимоша не мог больше ничего соображать — ни правильно, ни наоборот.
Он бросился вдоль речки, свернул в лес, промчался по нему через несколько березовых и еловых коридоров, выскочил на поляну с пятью пеньками, наткнулся на чей-то велосипед и вскочил на него, и понесся куда глаза глядят, и мчался до тех пор, пока не заехал в настоящий, неразлинеенный лес и не распорол себе шины, задев ими перебегавшего дорогу ежика.