Игорь Ефимов

Суд да дело

Роман

ИСК ПЕРВЫЙ

I-1. Босс Леонид

- Я ищу твое лицо в толпе, - сказала она. - Каждое утро, выходя из дома, я начинаю вглядываться в лица. Но тебя никогда нет. Ни на улице, ни в кафе, ни в автобусе. Почему? Как ты можешь так не быть? Порой я убить тебя готова за это. Тебя нет как-то назло, нарочно. Может быть, я когда-нибудь тебя убью.

Они стояли рядом. Смотрели сквозь стеклянную дверь. Веранда висела над рекой. Беззвучный буксир толкал красную баржу в щель между горами. Беззвучный поезд полз по дальнему берегу. Медленно, как столбик ртути в термометре.

- Я могу освободиться завтра в три, - сказал он. - Или даже в два.

Но она словно не слышала. Но шум вечеринки нарастал сзади, обволакивал, топил. Отражения гостей проплывали по стеклу. И отраженные льдинки в стаканах звенели, звенели на летних волнах реки. Но муж ее вынырнул из толпы, взял его за рукав, потянул.

- Кипер, на два слова. Ты должен меня просветить. Долли, сласть моя, это по делу. Не дуйся - мы недолго.

Они ушли вниз, в бильярдную. Они знали друг друга несколько лет. Они почти дружили. Они вовремя отшатнулись от индийской лампы, висевшей над лестницей. Уселись боком на край бильярда, лицом друг к другу.

- Это про твоего босса, - сказал муж. - Про мистера Леонида, черт бы его побрал. Как я не люблю его загадки! Подходит сейчас ко мне и говорит: "Так-так, Роберт, затеваем большую игру?" Я ничего не понимаю. Но на всякий случай леплю наугад, что да, мол, чего там, не по маленькой же играть всю жизнь. А он: "Ох вы игрочки, игруны лихие!.. А заиграться не боитесь? Вдруг фортуна задом станет? Хватит ли расплатиться?" И отходит. Я такие загадки не выношу. Не знаешь - о чем он?

Роберт взял желтый шар и пустил его по сукну. "Тук-тук-тук" - простучал шар по трем синим бортам. "Тук-тук-тук" - услышал Кипер у себя в висках. "Это "тук-тук-тук" будет все чаще и громче, - пригрозил ему недавно врач. - Потому что вы все с ума посходили с этими диетами. Вот я нажимаю вам на живот и могу прощупать позвонки. Кому это нужно? Устроили себе добровольный Освенцим".

Но врач ошибался. Потому что Кипер ничего не устраивал. Потому что он ел много. И с удовольствием. Просто в нем все быстро сгорало. Как в печке. Потому что он с юности был такой. Худой, длинный, горячий на ощупь. "Горячий, как кофейник", - говорила Долли.

- Босс любит туману напустить, - сказал горячий Кипер. - Позавчера смотрел ролик про молоко. Простенькая идея, не моя, заказчик так захотел, ну и Бог с ним: луг с цветами, корова пасется, потом - красавица крупным планом, комната уставлена пустыми горшками с землей. Она подносит к губам стакан молока. Выпивает. Камера отъезжает - и тут же все горшки прорастают цветущими кустами. Казалось бы - и говорить не о чем, да? Скажи "о'кей" и отправляй заказчику этот примитив, коли он сам попросил. Так нет же. Изобразил великое раздумье, как новый Сократ. "А запах? - говорит. - О запахе вы подумали?" И выходит из просмотровой. Мы до сих пор ломаем голову. Что он имел в виду? Чей запах? Цветов? Красавицы? Коровы? Вот тут и работай.

- Молоко - несложный товар, - сказал Роберт. - Его можно рекламировать и так, и эдак. Всякий может обойтись без молока. А ты попробуй обойтись без кровати. Хотя бы день. Ну, разве что бездомный бродяга сможет. Но даже он в холодный день побежит в ночлежку и завалится на кровать. Чьего производства?

- "Ах, фирма "Сладкий сон"! Мягки твои пружины! Тревожный мир забыт в объятиях перины", - пропел Кипер.

- А ты знаешь, какой шикарный заказ недавно получила корпорация "Сладкий сон"? Штат Иллинойс решил заменить двухъярусные кровати во всех своих тюрьмах. Потому что там один заключенный пырнул снизу другого ножом через матрас. Мы будем делать новую конструкцию, с бронированным дном. Объясни своему боссу, что с нами надо поприветливее. Что если он будет меня загадками донимать, кому-то другому достанется рекламировать двухъярусные нары с броней.

Роберт играл бильярдным шаром. Перекидывал его из ладони в ладонь. Катал по плотной ляжке. Палец врача не смог бы продавить его живот даже на дюйм. И никаким "тук-тук-тук" в его висках не было места. Потому что Роберт верил в переселение душ. В предыдущей жизни он был дюгонем - так объяснил ему малайский гуру. Это очень большое и доброе морское животное. Вроде моржа, но без клыков. Охота на них теперь запрещена. Их осталось совсем мало.

Роберт надеялся, что в будущей жизни ему достанется быть жирафом. Они тоже добрые, выше всех и никого не боятся. Совсем как он. Если у Роберта случалась неприятность или беда, он всегда знал причину. Любая беда была наказанием. За то, что в своей жизни сделал дюгонь. Может быть, он, при всей своей доброте, обидел кого-нибудь из сородичей. Или свою подругу. Или задавил по небрежности дюгоненка. Всякое бывает в подводной жизни.

- Хорошо, - сказал Кипер. - Если узнаiю, сразу же сообщу. Но поверь: я узнаiю последним. Думаешь, со мной кто-то считается? У босса важное совещание - меня там нет. Никогда. Я - на съемочной площадке. Меня слушается только камера. Нажимаю на кнопки - она послушно жужжит. Но все же при случае оброню намек. Скажу, что со "Сладкими снами" надо обращаться бережно. Надо стелить им помягче. Да он и сам понимает.

- То-то, что "понимает". Пригласил на вечеринку и тут же взял и все настроение испортил. Свинство такое. А с Долли о чем вы шептались?

Глядя на шар в руке Роберта, Кипер вдруг вспомнил документальный фильм. Который он видел недавно. В котором показывали новые виды доброго оружия. Которым можно победить противника, но нельзя убить. Нападающего грабителя заливали вяжущей пеной. Такую же пену выливали на улицу навстречу бурной демонстрации. В убегающего преступника стреляли сетью - она раскрывалась в полете и накрывала беглеца. А один изобретатель заметил, что сильно пущенный теннисный мяч может сбить человека с ног. И он соорудил пушку, стреляющую в нарушителя теннисными мячами. Но что будет, если в такую пушку вложить бильярдный шар?

- О детях, - сказал Кипер. - Ты же знаешь, она переживает за старшего. Почему-то решила, что у него те же проблемы, что были у меня лет в пятнадцать. Боится, что его тоже упекут в санаторий на лечение. Правда, что он залез на крышу школы? И ждал там инопланетных? Или кого?

- Это все из-за девицы его. Из-за этой официантки. Она ломается - он лезет на крышу. Наверное, был в прошлой жизни лососем. Которые тоже от секса с ума сходят. Только поглядеть на них! Плывут вверх по водопаду. Что "плывут" летят! Но лосося понять можно. Ведь у него это только один раз в жизни. А потом сразу смерть. Только представь себе, какой это должен быть оргазм, если ради него рвутся навстречу смерти. Я пытался нашему Грегори втолковать, что у людей не так. Что будут у него еще другие девчонки. И много. Не верит. Наследственность у него неважная. Не моя. Отец был калека - почти глухой.

Пущенный с силой шар начертил на синем сукне неправильный треугольник, залетел в толпу других шаров, затих, притаился.

Они пошли наверх.

Гости кружили в разговорном танце, искали партнеров, теряли, находили других. Босс Леонид стоял в дверях оранжереи, подманивал одиноких.

- А я вам говорю, что таких хризантем вы еще не видели. Японские! Разрешается нюхать, ахать и охать. Фотографироваться рядом. Выражать зависть и восторг. Нет, сколько стоили - не скажу. Но раз жена захотела японские, деться было некуда. Я же сам вечно твержу, что неисполнимых желаний не бывает. Есть, конечно, зануды, которые назло отравляют жизнь гнилыми несбыточными мечтами. Жуткие типы. А хорошее воспитание ведь в том и состоит, чтобы человек желал только выполнимого.

Бар был на другом конце зала. Далекое плавание. Чем дальше, тем лучше. Кипер чувствовал, что после разговора с ее мужем ему нужно остыть. Особенно щекам и шее. И спине. Можно доплыть, ухватить пригоршню льдинок из ведерка и сунуть себе за шиворот. Когда-то он снимал похожий ролик. Реклама горного курорта. Человек изнемогает от жары в городе. Исходит поiтом. Вдруг женская рука с небес протягивает ему сверкающие льдинки. Он благодарно хватает их, оттягивает ремень на брюках и сыпет льдинки под него. В просмотровом зале кто-то взвизгнул. Женская рука увела страдальца в прохладные горы. Но заказчик ролик не принял.

Мимо проплывали лица. Джерри из отдела автомобильной рекламы. Фотограф Багразян. Стайка молоденьких актрис. Он видел вчера их пробы - не взял. Непризнанный писатель Лорренбах, скрестил руки на груди, ждет часа возмездия. Незнакомая женщина - немолодая, печальная, одинокая, как необитаемый остров. И Долли он тоже увидел первый раз вот такой - одинокой в толпе. Почти два года назад. Она очень это умела - вдруг, ни с того ни с сего, остаться совсем одной. Даже с ним, с Кипером. Вдруг уплывала. Наверное, и сейчас - притаилась где-нибудь в углу. В такой давке сразу не разглядишь. Можно напороться в любую минуту. И тогда горячая волна зальет всю кожу. Не хватит льда в ведерке, не хватит в холодильнике.

Жена босса, Лилиан, перехватила его, потянула к подносу с пирожками.

- Вы уже подходили сегодня к Лорренбаху? Нет? Умоляю! - ради меня, ради литературы!.. Подойдите к нему и спросите о его последней статье. Он как-то опасно мрачен. Я ужасно тревожусь за него. Отнесите ему пирожок, но не говорите, что от меня. Скажите, что это приз. От вас. За удачную строчку, за статью... Придумайте что-нибудь.

Разговаривая с Лорренбахом, Кипер наконец увидел Долли. Она стояла справа. Вполоборота к нему. Тихо смеялась. Глаза ее сияли за стеклами очков. Смеялась без него, не ему, другому. Обидно. Хорошо, что наше ухо не может поворачиваться на звук, как у кошек. А то бы Лорренбах сразу понял, что его опять не слушают.

Она стояла на расстоянии вытянутой руки. Нет - двух. Двух рук. Если бы можно было надставить одной рукой другую, удлинить одну за счет другой, он мог бы погладить ее по плечу. Или по бедру. Щеки жгло все сильнее.

Он попытался вспомнить, когда был первый раз. Когда он впервые погладил ее. А она его. Теперь казалось, что они стали делать это сразу, с первого дня. Но нет - невозможно. В первый день они только говорили. Тоже была вечеринка, праздник - но не в доме. Кто-то справлял серебряную свадьбу, снял зал в ресторане. Там еще стены были украшены футбольными и бейсбольными доспехами. С Робертом они уже были знакомы, он их и представил.

"Да нет. Не поддавайся. Ничего особенного", - уговаривал себя поначалу Кипер. Но боль ее красоты уже вошла в него, кольнула сердце. Ему вдруг стало так больно от нее, что он попытался взбунтоваться. Все же это возмутительно. Столько законов, карающих за нанесение телесных травм. А за нанесение душевных? Как мудро устроено у мусульман. Чадра - это необходимое условие совместной жизни мужчин и женщин на земле. Да им и самим было бы спокойнее. Кончились бы их бесконечные мучения - "Ах, как я сегодня выгляжу?". Но главное, нельзя позволять им так прокалывать нас. Легко, небрежно, не замечая.

НАРКОТИК ЛЮБВИ ТЕЧЕТ В НАС ПО ИГЛЕ КРАСОТЫ.

Он стал сочинять картины мести. Нет, мстить будет не он - другие. Все, что ей сделают люди в этой жизни, это будет месть за его боль. Он представлял ее оставленной мужем, отвергнутой детьми, оскорбленной соседями. Молчащий телефон, разбитая машина, неоплаченные счета. Разноцветные бутылочки с лекарствами - на столе, в ванной, на полках, в раскрытой сумке. Слезы выступили у него на глазах от жалости к ней.

Он позвонил ей на следующий же день. Он рассчитал, когда Роберт будет на работе, а дети в школе, и позвонил. Он заявил, что ему нужно рассказать ей одну историю.

- Я жил однажды в Род-Айленде, на берегу океана. Была зима, но чайки не улетали. Их горестные крики отдавались в ушах и в горле чувством вины. Опустевшие коттеджи тянулись вдоль берега. Ветер проверял закрытые ставни, постукивал ослабевшими. Кустики засохшей травы на дюнах мотались под ветром. Кончики травы касались песка, чертили на нем ровные круги. Каждый кустик стоял в середине аккуратно вычерченной мишени. Мишени для снежных стрелков.

- Вы уверены, что мне это может быть интересно? - спросила она.

- Я продолжаю, - сказал он. - В одном месте чернели остатки рыболовного мола. Сваи уходили далеко в море. По ночам бывало так холодно, что море замерзало у берегов. Сваи торчали изо льда. Но потом начинался отлив. Вода отступала. И сваи оставались стоять в ледяных воротниках. Блестящих на солнце.

- Пожалуй, мне пора, - сказала она.

- Я вспомнил это потому, что и у меня сейчас точно такое чувство. Будто море ушло и остался ледяной воротник. Где-то на шее. После встречи с вами. И он будет давить, пока море не вернется. Пока мы не увидимся снова.

- Мне пора в магазин, - сказала она.

- В какой?

- Дети опустошили вчера весь холодильник. Съели даже шпинат. Обычно они не едят шпинат, но тут сметали все подряд. Не знаю, что с ними случилось.

- Лучший шпинат продается в "Крогере" на Девятой дороге.

- Да, это недалеко от меня. Минут десять езды. Спасибо за совет. Наверное, я им воспользуюсь. Но мне, правда, пора.

И она повесила трубку. И он бросился к машине. И помчался вдоль брустверов палой листвы. Превративших улочки городка в траншеи. И всю дорогу до "Крогера" он уговаривал себя не надеяться. И сердце отбивало "тук-тук-тук", как взведенный будильник. И когда он увидел, увидел ее в галерее макарон и печенья, раздался звон. Но это был просто звоночек сработавшей кассы. И они пошли рядом. Тихо обсуждая продукты. Наполняя коляску вкусными сюрпризами для детей. В разрисованных банках, пакетах, коробках. И можно было подумать, что они уже делали это вместе двести, триста, тысячу раз.

...Вечеринка затихала, редела. Пора было прощаться с хозяевами.

- Завтра. У меня. В одиннадцать, - сказал босс Леонид, нажимая на каждое слово.

Жена Лилиан благодарно и заговорщически улыбнулась Киперу. Поцеловала воздух над его плечом.

Потом он снова увидел Долли. Идущую через зал с бокалом в руке. К нему, к хозяевам, с улыбкой для всех, никому, ему одному, мимо. Но он все же успел незаметно догнать ее и процедить, не разжимая зубов:

- Завтра... у "Крогера"... В два...

И тут же в уме его загорелась эта цепочка оставшихся до встречи часов. Которые будут заполнены другими встречами, разговорами, делами. И он будет плыть по реке времени от одного часа к другому. Ныряя, извиваясь, хитря, петляя. Обходя опасные участки, притаиваясь, перепрыгивая пороги. Как тот неудержимый лосось. В сознании которого горит и светится единственный вечный путь, единственный зов.

I-2. Адвокат

Водитель белой "тойоты" был беззаботен. Не понимал опасности. Перепрыгивал из ряда в ряд. Даже не мигая фонариком. Не знал, чтоi ему грозило.

Таких вот, которые влезают прямо перед носом, Кипер не щадил. Он посылал их под колеса встречного грузовика. Лучше - бензовоза. Чтобы белый капот сплющился и треснул. Как яичная скорлупа. Чтобы стекла брызнули во все стороны. ПОЖАРНЫМ ПРИШЛОСЬ ПУСКАТЬ В ХОД ГАЗОРЕЗКИ, ЧТОБЫ ИЗВЛЕЧЬ ЖЕРТВУ АВАРИИ.

Тревожил вызов к боссу. Одиннадцать часов - странное время. Слишком поздно для летучки, слишком рано для разноса. Опять чья-нибудь жалоба? Что он натворил за последнее время?.. Фотограф Багразян на что-то поморщился недавно... Но на что?.. Да, кажется, Кипер похвалил сушеные турецкие абрикосы. Багразян очень помрачнел. Ненавидит все турецкое... Армяне и турки - старинная вражда... Неужели так трудно запомнить?

Очередь машин медленно втекала в колоннаду. Впереди мелькала рука кассира. Деньги текли в кассы. Пытался кто-нибудь ограбить дорожный толл? Начать нужно с подстроенной аварии грузовика. Который будто бы потеряет управление и станет поперек всех трех полос. Поток машин отрезан. Последние платят и уезжают. Кассиры расслабляются, ловят недолгий отдых. Тогда грабители выскакивают из кустов. Очищают все будки за пять минут. Исчезают в своих автомобилях, спрятанных на боковой дороге. Мешки с наличными деньгами, никаких банковских отметок. Надо продать этот сюжет в Голливуд...

Наглая белая "тойота" оказалась рядом. В открытом окне была видна рыжая головка. Невредимая и круглая, как яичный желток. У Долли была такая же стрижка, когда они встретились в первый раз. Но потом она отрастила волосы до плеч. Ему нравилось, когда она скручивала их высоким русым узлом. И когда распускала под ветром. И когда откидывала взмахом головы. И когда они рассыпаiлись по подушке.

Двадцатиэтажный "Космос" слепил издалека стеклянной стеной. Автомобильная стоянка обвивала его колени бетонной спиралью. Если опоздаешь и не найдешь места, твой автомобиль вынесет на самый верхний ярус. Под солнце и дождь, на снег и ветер. Под рев пролетающего самолета и под бесшумный глаз далекого спутника. Но сегодня Кипер не опоздал. И незанятых мест было много. Но он не обращал на них внимания. Проезжал по спирали выше и выше. Глядя в просветы между опорами. Которые разрезали летний пейзаж на десятки экранов. В каждом текла своя жизнь. Мелькали дома, автомобили, церкви, деревья. Школьный автобус попал в ритм, аккуратно переплывал из экрана в экран желтым пятном. И лишь на открытом верху все кончилось. Разрезанная жизнь слилась обратно. И стало видно, кто в ней самый большой и главный. Кто не уместится ни в какой экран. Главный мост. Главная река. Главный город за рекой.

Рекламное агентство "Крылатый Гермес" занимало в "Космосе" весь девятый этаж. И давно. Кипер участвовал в переезде. Тогда это считалось безумием. Или поражением. Переехать из Главного города на правый берег реки?! Не проще ли признать себя банкротом? Но босс Леонид сказал, что с него хватит. Такие налоги он платить не намерен. Заносчивая Британия потеряла Америку из-за налогов. Заносчивый Город растеряет лучшие фирмы из-за того же. И действительно, вслед за "Крылатым Гермесом" потянулись другие. Начался большой исход. Правый берег с тех пор расцвел и разбогател.

До встречи с боссом оставалось еще два часа.

Нужно было решить, наконец, проблему с газонокосилкой. Фирма "Уайт и Хорнсби" была их старинным, хорошим клиентом. Даже любимым. Она изготавливала рабочие инструменты. Вся Америка сверлила дырки дрелями фирмы "Уайт и Хорнсби", разрезала проволоку ее кусачками, завинчивала шурупы ее отвертками, пилила деревья ее бензопилами. И теперь - газонокосилки. И не простые, а электрические. То есть без грохота, без бензиновой вони, с парусиновым сачком сбоку, тихо ловящим скошенную траву.

Все ждали успеха. На бирже акции "Уайт и Хорнсби" чутко откликнулись и поползли вверх. Но покупатель медлил. Он сомневался. Он продолжал косить дымящими и грохочущими монстрами конкурентов.

- Кипер, мы провели специальное обследование, - объяснял Гарри Филимор из рекламного отдела "Уайт и Хорнсби". - Опрашивали покупателей. И знаешь, что обнаружилось? Ты не поверишь. Они боятся, что электрический шнур не дотянется до края их лужайки. "Но ведь можно взять другой шнур, подлиннее", - говорим мы. "Нет, тогда шнур будет сжирать слишком много электроэнергии. До самой косилки энергия не дотечет". Американцы верят, что, чем длиннее шнур, тем труднее электронам добежать до его конца. А платить за это придется им. Их тупость непробиваема. Чему их учат в школах, а? Кипер, вся надежда на тебя. Придумай что-нибудь, выручай!

Но что тут можно было придумать? Кипер отбрасывал вариант за вариантом. Больше других ему пока нравился сюжет с влюбленной парой. Он даже снял несколько актерских проб. Мужчина и женщина идут по пустому полю для гольфа. Тихо болтают, целуются. Одна рука - на плече любимого. Другая - в стороне, за кадром. У зрителя создается впечатление, что вторая рука держит собачий поводок. Потому что какая-то сила время от времени слегка подергивает влюбленных друг от друга. Но потом, на затяжном поцелуе, камера отъезжает. И мы видим, что эти двое не собак вывели на прогулку. А катят две бесшумные электрогазонокосилки. И за ними тянется длинная-длинная прокошенная полоса. И по этой зеленой полосе извивается длинный-длинный красный шнур.

- Ну и что? - возражал рекламный Гарри. - Кого ты этим убедишь? Они будут смотреть и думать: "Ага. Это значит, нужно влюбиться до беспамятства и совсем уже ничего не соображать, чтобы купить такую непрактичную вещь".

Кипер фыркал, язвил, призывал не считать зрителя полным идиотом. Но в глубине души знал, что Гарри прав. И что нужно искать другой ход. Но какой? Электрический ток, спрятанный внутри шнура, был так некинематографичен.

Ему часто попадались трудные задания. Вернее, главная трудность была всегда одна и та же: он должен был полюбить вещь, чтобы расхвалить ее с блеском. Будь это автомобиль, овощерезка, чемодан (о, в чемоданах он знал толк!), мебель, книга, туристская палатка, керамическая плитка для ванной, новый курорт, новый торговый центр, стиральная машина, радиоприемник - между вещью и душой должна была пробежать крошечная искра любви. Или хотя бы восхищения. Восхищения совершенством. Совершенство было достижимо в вещах. Но не в людях. И это определило для него выбор карьеры.

Конечно, поначалу он пытался делать игровые фильмы. Одна его пятнадцатиминутная лента даже получила приз на фестивале независимых режиссеров. Но вскоре он понял, что этот путь для него закрыт, закрыт. Потому что у него обнаружился странный нервный заскок. На съемочной площадке ему нестерпимо жгло щеки. Особенно, если актеры были далеки от совершенства. Но и хорошие актеры не спасали. Все дело было в нем. Часто он умирал от стыда заранее. Когда они еще не успевали открыть рот. И не только за них. За сценариста, за редактора, за продюсера, за себя.

Психиатры ничем не смогли помочь ему. Они уверяли, что такая повышенная чувствительность заложена в генах. Бывают же, например, люди, которые боятся высоты. Они ни в чем не виноваты, это ничуть не умаляет их человеческого достоинства. Единственное, что отсюда следует: им нельзя становиться пилотами. А там живите в свое удовольствие на нижних этажах.

Но все изменилось, когда ему довелось снять рекламный ролик для магазина ковров. Он начинался с лица прелестной женщины. Которая принимала гостей в своем доме. Беседовала то с одним, то с другим, улыбалась. И вдруг взгляд ее наполнялся тревогой. И она бросалась бежать. Лавируя между гостями, подхватывая на ходу тарелку. И бег ее заканчивался очаровательным прыжком-падением. С вытянутой вперед рукой она подхватывала на тарелку кусок торта, который ее пятилетний сын, конечно же, ронял на ковер. И под аплодисменты гостей она прижималась щекой к спасенному любимому ковру.

Здесь все было честно с самого начала. У короткого фильма не было иной задачи, кроме как заманить покупателя. Не было претензий на тайны высокого искусства. Неизбежное вранье было предельно честным. И щеки не жгло. Нужно было расхвалить вещь. И Кипер делал это с удовольствием и увлечением. Если вещь стоила того.

Кипер умел любить вещи. Может быть, потому что сам не умел их создавать. У него все валилось из рук. Мертвая материя не подчинялась ему. И его восхищали чужие победы над ней. Это были победы, которые он должен был воспеть. Если он восхищался искренне, песнь получалась. В этом и был секрет его успеха. На этом и держалась его слава среди заказчиков рекламы. Они были готовы ждать месяцами, лишь бы их товар был воспет самим Кипером Райфилдом.

Секрет успеха - да. Но не гарантия. Взять хоть эту газонокосилку. Он пришел от нее в такой восторг, что даже купил себе. И опробовал на лужайке. Красный шнур змеился в траве. Электрические силы неслись в нем, не ослабевая. Такие же послушно мощные в конце провода, как и в начале. Но как? как передать это зрителю?

Два часа прошли впустую - он так ничего и не придумал.

Мистер Фарназис, босс ("Можете звать меня просто - Леонид, но! - на свой страх и риск"), приветливо взмахнул рукой, указал Киперу на кресло рядом с собой. Рука его крепко сжимала листок бумаги с какими-то каракулями. Босс Леонид не признавал машинописные устройства, писал от руки. "Сделайте сначала такие клавиши, чтобы мои пальцы могли на них помещаться, - говорил он. - Тогда я, может быть, пойду к вам, в ваш электронный век".

С другой стороны стола сидел румяный незнакомец в золотых очках. Его портфель, чемодан, сундук стоял на полу. Его вздохи вздымали галстук на жирной груди. Его ручные часы стоили, наверное, больше, чем старенький "фалькон", в котором ездил Кипер.

- К делу, - сказал босс Леонид. - Знакомьтесь. Кипер, это Ларри Камбакорта, наш центральный защитник. Защищает нас от своры своих собратьев по ремеслу. От этих кашалотов, запрудивших все уголки страны. От хищных сутяг, заставляющих нас ссориться и судиться друг с другом. От пиратов, опустошающих наши карманы. И он принес нам дурные, тревожные вести. Чуяло мое сердце: от "Сладких снов" рано или поздно надо ждать беды. И не ошиблось...

- Беда еще не стряслась, мистер Фарназис, еще не стряслась. - Хищный кашалот Ларри промокнул губы кружевным платочком. - Мы здесь для того и собрались, чтобы отвратить ее.

- Кипер, ты помнишь складные двуспальные кровати, которые мы рекламировали для них? Когда это было? Года три назад? Такие, с мотором. Которые поднимаются и опускаются, как разводной мост?

- Они назывались "Ковер Аладдина", - сказал Кипер. - Нажимаешь на рычаг спинка поднимается, и можно пить кофе в постели. Нажимаешь еще раз - можно смотреть телевизор. Удобная вещь. Моя бывшая жена требовала, чтобы мы купили такую.

- Теперь слушай. Слушай внимательно. Только сначала сотри с губ эту ухмылку. Чтоб я не слышал от тебя ни ха-ха, ни хи-хи. Ты понял?!

- Никто не ухмыляется, никто и не думает хихикать. Обычные нервные гримасы. Их сдержать невозможно.

- Сдержи. Потому что произошло несчастье. Серьезное. Погиб человек. Эта проклятая кровать выбросила в окно живого человека. Старика. Не знаю, какой рычаг он нажал и куда. Ведется следствие. Пока ясно одно: старый человек, мистер Лестер, вылетел в окно без всякого "ковра". И разбился насмерть.

Мистер Фарназис вдруг замер, выпучив глаза. Потом упал лбом на стол и начал бодать его, колотя кулаками по поверхности. Хохот его разлетался эхом по просторному кабинету.

- Я не могу, не могу, не могу... Господь Всевышний, прости меня, грешного. Только представлю себе этого старикана... Как он там летел, кувыркался, удивлялся... В одной пижаме... Говорят, кофейную чашечку так и не выпустил из рук... Ох, они меня уморят, уморят! Не слезами, так смехом изведут.

- Действительно, мистер Фарназис, надо что-то с этим делать, - сказал хищный кашалот Ларри. - Если дойдет до суда, ваша смешливость может нам очень повредить. Все же погиб человек. Конечно, он был немолод. Но вполне мог прожить и год, и два, и три. У него были свои удовольствия. Говорят, он был гурман. Вполне мог бы съесть еще несколько сотен зажаренных кур, порционных форелек, крабов по-каджунски, лобстеров. Жена его была сильно моложе, вполне могла бы его порадовать в постели уж не знаю сколько раз. Не понимаю, что вы находите смешного в случившемся.

- Вот-вот, - сказал мистер Фарназис, приходя в себя и отирая слезы из углов глаз. - Ты понял, Кипер? "Если дойдет до суда..." Это именно то, чего мы не должны допустить. Мы должны встретить и отразить нападение врага на подступах. Устроить ему Фермопилы, не дать ходу к священным рубежам фирмы "Крылатый Гермес".

Он откинулся в кресле и обвел мысленным взором поля будущих сражений. Бронзовые лампы на стенах кабинета испускали грозный пушечный блеск.

- Но мы-то здесь при чем? - спросил Кипер. - Изготавливали "Сладкие сны" мы только рекламировали.

- Рекламировали - но как?! Кому пришла в голову эта дурацкая идея для ролика - чтобы кровать вылетала в окно? Тебе? Багразяну? Да, хорошо - я согласился, поддержал. Я тоже имею право на ошибки, на слабости. Ты знаешь мою слабость к тебе - и пользуешься. Сколько? Вот уже восемь лет я терплю твои безумные фантазии. Потом прихожу в себя и хватаюсь за голову. И что получается? На - полюбуйся.

Он достал из ящика коробку с видеолентой и метнул ее по гладкой поверхности стола, как хоккейную шайбу. Кипер послушно подхватил, встал, пошел к телевизору. Загорелся экран. Лицо Полины, с блаженно прикрытыми глазами, доверчиво поплыло навстречу судьбе. Они тогда уже разошлись, но он иногда брал ее для съемок. Лицо, полное доверия и готовности к чудесам - где еще найдешь такое? А то, что все это неправда, неправда - кто ж, кроме него, мог бы догадаться, разглядеть?

Камера отъехала, и экран заполнился голубым шелковистым покрывалом. Женская рука коснулась кнопок на пульте. Спинка кровати начала подниматься. Спавшая открыла глаза. Волны света и тени побежали по лбу, по щекам, по кружевному воротнику. Кровать уже выплывала в окно, скользила над облаками. Аккуратно облетала торчащие там и тут небоскребы. Внизу, в просветах, мелькали зеленые парки, белые крыши, мосты над синей водой. Голос певца за кадром был полон восточной истомы. ТОЛЬКО "КОВЕР АЛАДДИНА" УНЕСЕТ ВАС В ЦАРСТВО СЛАДКИХ СНОВ И БЕРЕЖНО ДОСТАВИТ ОБРАТНО.

Кровать заканчивала утренний облет, возвращалась в комнату. Полина блаженно потягивалась, запустив пальцы в бурлящие локоны. Прелестная босая нога нащупала и подцепила бархатный шлепанец. Эмблема корпорации "Сладкие сны" - крупным планом - была вышита на нем золотыми и красными нитками.

- Ну? Теперь ты понимаешь, каiк они будут поворачивать этот кадрик перед присяжными? Они заявят, что не зря у тебя спящий вылетает в окно. Что режиссер, мол, знал или своим художественным чутьем предвидел такую возможность. Нет, давай уж как уговорено - не скалиться, не усмехаться, не прыскать, не хихикать. Ты их не знаешь! Посмотри на нашего Ларри - в нем же нет ничего человеческого. А те еще страшнее. Они тебя, с твоими усмешками, запутают, охмурят, выпотрошат, вывернут наизнанку. Глазом не моргнешь, как превратишься из свидетеля в обвиняемого. И меня с собой затянешь. Заголовок в газете: ""Крылатый Гермес" знал о возможности трагического исхода, но не поднял тревогу!" А маленький человек ненавидит большие фирмы. И если ему посчастливится попасть в присяжные, знаешь какие он накладывает штрафы? Миллионы миллионов! С тех - за опасную продукцию, с нас - за ложное рекламирование.

Мистер Фарназис отражался в блестящей поверхности стола темным окопным силуэтом. Свернутая в руке бумага превратилась в подзорную трубу. ВОЙСКА МАРШИРОВАЛИ СПРАВА И СЛЕВА ОТ ГЕНЕРАЛА, ЗАНИМАЛИ ОТВЕДЕННЫЕ ИМ ПОЗИЦИИ ОБОРОНЫ.

- Ты остаешься здесь с Ларри. Отвечаешь на все его вопросы. Без утайки. Без фантазий дурацких. Он научит тебя, как с ними - кровопийцами! - надо сражаться, откуда ждать удара. Нам нужно понять, почему они включили тебя первым номером в списке нужных им свидетелей. Видать, нашли в тебе какую-то слабину, какую-то червоточину. Будете сидеть здесь, до тех пор пока не отыщете, за что они хотят тебя ухватить.

- Но у меня через час съемки на натуре...

- Забудь! Мы на осадном положении - вбей себе это в голову. Все на защиту священных рубежей!.. Да! - и чтобы с этим приятелем твоим, Робертом из "Сладких снов", больше никаких встреч, никаких разговоров. Какой хитрец нашелся! Делает вид, будто ничего не знает, ни в чем не замешан. И за женой его перестань ухлестывать!.. Думаешь, я не видел вчера? Ты бы, Ларри, поглядел на них. Обхохотаться!.. Не улыбнутся друг другу, не дотронутся пальцем. И воображают, что спрятались от всех. А того понять не могут, что во всей толпе - только они двое друг друга не касаются, друг другу не улыбаются. И что их поэтому, с их унылыми рожами, за милю видать!..

Босс Леонид отодвинул себя вместе с креслом от стола. Встал во весь рост. Погрозил толстым пальцем, которому не было места в электронном веке. Вышел из кабинета. Часы над дверью звякнули полдень. Светящаяся речка минут сузилась, потекла в сторону и вверх, забурлила. Но еще оставалась надежда успеть, доплыть, обогнуть, перепрыгнуть неожиданную плотину...

Кипер со вздохом обернулся к главному защитнику фирмы "Крылатый Гермес".

- Давайте пойдем прямо по вашему резюме, - предложил хищный Ларри. - Хотя оно, конечно, выглядит не совсем обычно. Например, эта голубая рамка - я никогда не видел таких. Похожа на киноленту.

- Она и есть кинолента.

- И в каждом кадрике видно лицо. Это вы?.. Так, понимаю... Мистер Райфилд в разные моменты его жизни. Начиная с младенчества... Вот здесь - школьник... А это что за шар?.. Ага - студент Райфилд в фехтовальной маске. Дальше - в обнимку с двумя девицами. Кто такие? Можете рассказать про них?

- Была ранняя весна, - начал Кипер. - Уже цвели форзиции. И только они. Их желтые ветви рвались в объектив, не имея цветущих соперников. Клены только-только распускали малиновые почки. Потом шелуха опадала с почек. Каждое дерево стояло посреди малинового круга. Туфельки двух старшеклассниц бесстрашно рассекали малиновые волны. Обе были невыразимо, неправдоподобно прекрасны. Я попросил разрешения сфотографировать их. Я снялся вместе с ними. Я никогда их больше в жизни не видел. Но каждой весной, когда начинает цвести форзиция, когда клены покрываются малиновой шелухой...

- Довольно, довольно... С этим, пожалуй, ясно.

- ...Я продолжаю. Каждой весной, когда зацветает форзиция, когда летит с кленов малиновая шелуха, я подъезжаю к той школе и жду. Я выбираю время, когда кончаются занятия, обычно в три часа, останавливаю машину в удобном месте, через улицу, навожу объектив на малиновый круг на асфальте и жду, жду... Школьницы выбегают, спешат, смеясь, к машинам, к автобусам, разъезжаются. Некоторые идут домой пешком, в одиночку и попарно, есть среди них прелестные, но... Вы не поверите, но это так - ни одна до сих пор - может быть, мне повезет следующей весной - но до сих пор ни одна - не решилась, не захотела забрести в мой малиновый круг, они обходят его, словно чувствуют какую-то в нем опасность, и иногда я думаю...

- Да-да, рано или поздно они забредут. Уверяю вас. А как прикажете понимать строчку о полученном образовании? "Вечно незаконченное" - что это значит?

- Только то, что мистер Райфилд продолжает учиться каждый день.

- Понятно. Пойдем дальше. Вижу, что вы не даете своего уличного адреса. Только почтовый ящик. Это разумно. Не нужно облегчать им работу. Конечно, когда придет время вручить вам повестку, они вас найдут. Но следует вставлять им палки в колеса на каждом повороте. А кстати, по датам я вижу, что резюме недавно обновлялось. Зачем? Вы рассылаете его? Ищете другое место работы?

- Никто ничего не ищет. Но меня иногда просят что-то сделать на стороне. И Леонид - мистер Фарназис - не возражает. Сдает меня внаймы. Как ландскнехта. Это если у нас самих нет срочной работы. Тогда я должен послать временному нанимателю резюме.

- В строчке "семейное положение" вы написали "счастливо и прочно разведен". Расскажите подробнее.

- Это началось тем засушливым летом, когда парки закрыли, опасаясь пожаров. Все же пожары начались, это понятно, ведь они случаются испокон веков, случались и до появления человека. Если спилить старое дерево, то по кольцам на распиле ученые научились точно определять даты пожаров. Кольцо того года, когда был пожар, немного темнее и плотнее. В прошлом веке, в местах, где еще почти не было людей, пожары случались примерно каждые двадцать лет. И оказывается, это было очень полезно для леса. Выгорало все старье, труха, сухостой, а здоровые деревья выдерживали и росли себе в расчищенном лесу. Теперь же, когда человек так старательно защищает лес от огня, в нем накапливается гора горючего материала...

- Вы хотели рассказать про развод.

- Нет, это вы, уважаемый Драмапутри...

- Можно просто - Ларри...

- ...уважаемый Ларри, хотели разузнать про мою семейную мороку. Я же не имею ни малейшего желания выворачивать перед вами мое прошлое. Я не вижу никакого смысла в нашем разговоре. Я не верю, что кто-то будет копаться в моих старых грехах, разнюхивать, слать повестки.

- Я чувствую в вас какой-то враждебный настрой. Почему? Сейчас стало модно не любить адвокатов. Всех подряд. Даже презирать.

- Никто никого не презирает. С чего вдруг? Мой отец был адвокатом. Причем довольно известным.

- Райфилд... Райфилд... Да, кажется, я припоминаю...

- Райфилд - это мой псевдоним. Пришлось взять, чтобы не смущать отца. Проказы юности. Но с этим давно покончено. Так что вашим мифическим врагам меня не ухватить. Просто не за что.

- Да, непривычному человеку трудно бывает перестроиться. Он жил себе и жил, купался в мелких удовольствиях, уворачивался от крупных неприятностей и огорчений. Что-то тратил, что-то копил, строил веселые планы. И вдруг - хлоп! Все кончается. Ты под колпаком. За тобой следят, твои разговоры подслушивают. Теперь каждый шаг, каждое вылетевшее слово может обернуться против тебя.

- Уж не хотите ли вы сказать, что кто-то устроит слежку за мной?

- Мистер Райфилд, адвокатская контора "Бартлиб, Бартлиб и Колби" на мелочах не экономит. В деле, которое может принести им миллионы, они не поскупятся нанять частного детектива.

- Неужели? Я чувствую себя почти польщенным. Но если даже наймут, ничего ваш детектив не найдет и ничем меня не зацепит. Потому что я - смешно сказать - но, кажется, это правда - я совсем не боюсь. Никого. И ничего.

- Так уж "ничего"?

- Решительно ничего.

- Но даже из вашего резюме можно увидеть, по крайней мере, одну вещь, которой вы боитесь весьма и весьма.

- Да? Что же это?

Когда кашалот щурился, веки его вспухали подушечками и прижимались изнутри к стеклам очков.

- Вы очень, очень боитесь сказать или сделать что-то банальное.

Кипер с разгона хотел было возразить, но не нашел небанальных слов. Замер с отвисшей губой.

- "Я ничего не боюсь" - этим может похвастать только человек, который уже ничего и никого не любит. Но вам-то до такой свободы еще очень и очень далеко. Пока вам что-то дорого, вы не можете не бояться это потерять. Даже если вы не боитесь за себя, остаются те, кого вы любите.

- Возможно, возможно... - Кипер встал и постучал пальцем по циферблату часов. - Во всяком случае, сейчас я боюсь только одного: потерять еще минуту на этот разговор. Вы выполнили свою работу, предупредили меня. Теперь позвольте мне вернуться к выполнению моей.

Сверху ему стали видны розовые просветы в редких волосах погрустневшего Ларри. Он подумал, что, если успеет к "Крогеру" раньше Долли, надо будет купить букетик цветов. Кажется, она говорила, что любит нарциссы. Он пошел к дверям, щурясь от блеска бронзовых ламп.

- Ну хотя бы один - последний на сегодня - вопрос, - сказал ему в спину раззолоченный хищник. - Что, например, случится, если наши противники раскопают адрес некой миссис Джози Визерфельд?

Киперу показалось, будто лесной пожар незаметно подкрался к зданию "Космоса", проник внутрь сквозь стекло и бетон и ударил ему в лицо горячей волной. Дыхание остановилось. Болезненное "тук-тук-тук" уверенно вернулось в виски. Лосось закружился перед выросшей стеной и, слабея, заваливаясь на бок, забил хвостом по воздуху - не по воде.

В далеком "Крогере" искусственный дождь пролился на пучки шпината.

ДОЛЛИ ВЫХОДИТ ИЗ ДОМА, ИДЕТ К ДВЕРЯМ ГАРАЖА, НА ХОДУ ДОСТАЕТ КЛЮЧИ ИЗ СУМОЧКИ.

Кипер выпустил ручку двери, побрел обратно. Плюхнулся в кресло.

- И нет смысла все время поглядывать на часы, - сказал безжалостный Ларри. - Ведь мистер Фарназис заявил вполне определенно: с Долли Кордоран придется какое-то время не встречаться.

I-3. Иностранец

И все же он вырвался. Залив кашалота словесной пеной. Опутав его обрывками собственной жизни. Мешая правду с цветистым враньем. Заверив, что Джози Визерфельд - всего лишь двоюродная тетка, у которой он гостил пару раз в Пенсильвании.

Он вырвался, когда стрелка часов еще не достигла двойки.

И оставшиеся секунды можно было растянуть, разрезать на маленькие порции.

Три - на ожидание лифта. (Ну, хорошо - пусть четыре! Пусть пять - подавись ты!)

Еще три - на спуск к стоянке.

Добежать до машины, открыть дверцу, включить мотор - еще шесть.

Виражами, виражами, с визгом шин, вниз, нырнуть под взлетевшую планку. И вот уже шоссе, и он виляет между автомобилями, как лосось между камнями. Проделывает все трюки, которых не прощает другим, оставляет позади рулады возмущенных гудков.

А полицейский вертолет замечтался в небе и исчезает рассеянно за склоном горы.

А два пустых велосипеда, торчком, на крыше автомобиля впереди, шлют счастливый знак: кому-то уже повезло, кто-то нашел друг друга и вот-вот покатит по жизни вдвоем. И совершенно непонятно, как все эти маленькие удачи, все счастливые знаки, все выигрыши секунд и миль сливаются в конце концов в безнадежно проигранные полчаса опоздания.

Он брел вдоль съедобных стен "крогеровского" лабиринта, привставал на цыпочки, вглядывался в лица. Вдали мелькнул пышный узел русых волос. Он побежал, расталкивая коляски, сшибая локтями коробки с печеньем. Женщина удивленно обернулась на шум. Вопросительно улыбнулась. Заметно огорчилась - "и этому не нужна"! В корзинке ее были только собачьи консервы всех сортов. Символ одиночества?

Вредный старик поставил коляску поперек, перегородил весь проход. Он бился над тайной электрической кофемолки. Поднимал и опускал крышку. Заглядывал в ее пахучее нутро. Крутил рукоятки. Виновато оглядывался. Встретил сердитый взгляд Кипера, развел руками.

- Мистический машин. Никогда не встречался с таким. Где может быть вход и выход?

Кипер взял у него пакет с кофе, открыл, всыпал в пасть загадочный машин.

- Какой вам нужен помол? Грубый, тонкий, эспрессо? А может быть, турецкий?

"ОПЯТЬ ТУРЕЦКИЙ? НАШЕЙ ДРУЖБЕ КОНЕЦ", - СКАЗАЛ ФОТОГРАФ БАГРАЗЯН.

- Экспресс, да. Экспресс будет хорошо.

Машина загудела. Ароматный ручеек потек в подставленный пакет.

- Приезжал из Израиля видеть моя дочь. Дочь очень занята, занята. Я хочу всегда помогать. Сказал: "Все буду покупать магазин. Ты меня привозишь, потом увозишь. Я все покупать сам".

Кофемолка утихла. Кипер запечатал пакет, отдал старику. Оставался еще шанс, что Долли ждет его рядом, в корейском кафе. С французским названием "Плезир". Так уже было однажды: он опаздывал, она ждала, ждала. Ей пришлось съесть второй завтрак. От волнения. Ему сильно досталось за это.

Но нет - и в "Плезире" были только ненужные люди. Кипер побродил со стаканчиком кофе, сел у окна. Машины медленно кружили по стоянке, искали недолгого пристанища. Появился израильский старик с продуктовой клеткой на колесах. Пристроил ее у дверей кафе. Пятясь, не выпуская покупки из виду, вошел внутрь, огляделся.

- Могу сесть рядом, следить в окно? Дочь будет опоздать, я знаю это всегда.

Кипер приветливо развернул салфетку, вытер каплю кофе, упавшую на столик.

- Ее мать тоже не знала время считать никогда. Я учился ждать всю жизнь. Умею очень хорошо. Нет гнева, нет скучать. Время притечет само. Как река.

- Можно только позавидовать, - сказал Кипер. - В Америке так не умеют. Нетерпение жжет. Вы могли бы открыть курсы "Теория и практика ожидания". Я первый запишусь к вам.

- Старый человек умеет лучше терпеть. Молодой - нет. Почему? Молодой - вся жизнь вперед, много времен. Зачем жалеть? Старый должен жалеть каждую минуту, оставалось мало так.

- Может быть, это потому, что молодые всегда влюблены. Или мечтают влюбиться. И тогда каждый пустой день без любви - как грабеж. Под вечер хочется кричать: "Не отдам!" От этого молодые могут набедокурить без всякой причины. Особенно по вечерам. На шоссе обгоняют тебя так, будто у них не машина, а самолет. Вжих! Вжих! И понимаешь: гонятся за ушедшим днем. Надеются еще что-то успеть, поймать.

- Моя дочь бедокурила один раз. Была арестовать. За водяной цветок. Большой парк, большое озеро. Она сорвала водяной цветок и вставляла на волоса. Но страж говорил, что нельзя. Что народов много, чем цветов. Каждый вставлять на волоса, озеро станет пустой. Без всей красоты. Дочь платила штраф.

- Однажды я был влюблен в замужнюю женщину. Мне было уже за тридцать. Я не гнался и не спешил. Но все равно был неосторожен. Не сразу понял, что произошло. Просто после первой же встречи в душе остался такой острый след. Не мысль о ней, не ожидание ее, не воспоминание - просто след. Как порез. Но не болел, а наоборот. В английском есть много парных слов: холодно-горячо, сладко-горько, быстро-медленно. А к слову "больно" пары нет. "Приятно"? Нет, звучит слабовато. Ближе всего: это был порез счастья. И он делался глубже с каждой встречей. А без встреч зарастал. Я рвался увидеть ее снова и снова. Чтобы углубить свой порез счастья. И терпеть от встречи до встречи делалось все труднее.

- Моя дочь не имеет мужа. Только мальчик-друг. Номер не первый. Наверное, четыре. Но никогда вместе. Сначала один, потом другой. Два сразу будет позор. "Одурачить" - так? Нельзя. Дочь хочет правила. Только свои. Мои правила давняя старина.

- Женщина, в которую я влюбился, не хотела огорчать мужа. Но по-настоящему она боялась только одного: чтобы про нас не узнал ее сын. Хороший мальчик, ему уже пятнадцать. Не маленький - видел много откровенных фильмов, журналов. Но она страшно боится поранить его. Первый сын у нее умер в младенчестве. Поэтому она так оберегает второго. Сама она потеряла родителей рано, росла с отчимом. Кажется, он был не очень хороший человек. Она не хотела выходить второй раз замуж. Боялась устроить сыну такую же судьбу. Но, похоже, ее новый муж с детьми очень добр.

- Дети - большая власть. Мы у них - пленники любви. Они - нет. Только если они немножко нас любить. Вы иметь своих?

- Нет. Мы с женой все собирались, обсуждали. Мы оба считали, что это эгоизм - родить ребенка просто потому, что очень хочется. Нужно сначала выстроить для него пристойное гнездо. Как птицы. Предусмотрительность на птичьем уровне. И так долго обсуждали, что в конце концов развелись. Птицам-то просто - им развод не грозит.

- Я знал одна пара в Израиль. Разводились три раза. В Израиле развод недорогой. Потом снова женились. Брачное свидетельство на стенках висеть в рамках. Числом три. Сейчас имеют взрослый сын, адвокат. Будет помогать их четвертый развод. Сыну платить нет. Хорошо, деньги сберегать.

- Моя возлюбленная работает с растениями. Помогает одному профессору в местном университете. Неполный рабочий день, но так ей даже лучше. Остается время на семью, детей. В лаборатории изучают язык цветов. Она рассказывает невероятные вещи. Уверяет, что растения испытывают страх, боль, реагируют на опасность, любят музыку. Большинство цветов любят классику, желательно восемнадцатый век. Но некоторые - например, цикламены - предпочитают ритмичный джаз. Недавно был поставлен такой опыт: к листьям филодендрона прикрепили датчики, измеряющие электрические токи на поверхности. Такие используют в детекторе лжи. Наше волнение отражается на степени влажности кожи, меняет электрическую проводимость. То же и у растений. Записывающий прибор чертил ровную линию, до тех пор пока профессор не зажег спичку рядом с цветком. Тут линия дала резкий скачок. Можно подумать, что филодендрон "закричал" от страха.

Старик недоверчиво покачал головой. Темные пятнышки на его лице и руках были похожи на несмываемые островки загара двадцатилетней давности. За окном служащий "Крогера" прокатил дребезжащий поезд колясок.

- Моя возлюбленная очень нежна со своими подопечными. Она разговаривает с цветами, напевает им песенки. Прикрепляя разные датчики к стеблям и листьям, просит потерпеть. Но странная вещь: из-за этой работы она стала слегка презирать людей. Или не так - не презирает, но смотрит всегда чуть насмешливо. Наши главные, самые сильные чувства - страх, голод, сластолюбие - не вызывают у нее большого почтения. "Оставим это цветам", - говорит она. Она ценит только то, что растениям недоступно. Гордость и стыд, любовь и ненависть, сострадание и гнев - такие вещи. И это нелегко. То есть эти чувства не всегда живут в душе. Или живут слабенькие, полусонные. И тогда в ее взгляде или усмешке мелькает тень презрения. И это ранит. Оставляет порез - но уже не счастья, а боли. Который кровоточит.

Кипер вдруг подумал, что это в первый раз он так ясно и открыто уложил в слова что-то очень важное про Долли. И это удалось ему лишь в надежде на то, что старик ничего не поймет. И лучше бы здесь остановиться, провести черту. Но провести черту не было сил. Его несло, как с ледяной горы.

- Я продолжаю... Обстоятельства не позволяют нам встречаться слишком часто. Она соглашается на встречи только днем, пока сын не вернулся из школы. Но днем в моем доме нельзя из-за моей бывшей жены. Так уж вышло - при разводе она уговорила меня, чтобы за ней остался приемный кабинет, который она устроила в нашем доме. Она психиатр, у нее много пациентов в нашем городке, и ей нелегко было бы начинать с нуля в том городе, где она теперь живет с новым мужем. Мы остались друзьями, мне не хотелось огорчать ее. Ее арендная плата примерно равна алиментам, которые я должен ей выплачивать по условиям развода. Все равно я целый день на работе, иногда допоздна. Пусть пользуется, решил я. В кабинет ведет отдельный боковой вход, там есть своя ванная, туалет - мы не помешаем друг другу. Так мне казалось. Но теперь все осложнилось. Моя возлюбленная отказывается приезжать ко мне в те часы, когда жена - то есть бывшая жена - принимает пациентов в своем кабинете. "Мне будет казаться, говорит она, - что твоя Полина может в любой момент войти и подвергнуть нас психоанализу".

- Психоанализ иметь большая власть. Особенно в Америке и Европе. Но не всякая страна. Католик не нужно. Он идет на исповедь у священник. Православный тоже. Но если исповедь нет, тогда - да. Тогда человек пойдет искать - как это? - шринк, да? Очень надо говорить вся правда про себя. Хотя иногда.

- Я продолжаю... Бывают, правда, дни, когда мою бывшую жену вызывают в суд, в качестве эксперта. Дать показания о вменяемости подсудимого или о его психологических травмах, которые привели к преступлению. Но даже это не помогает. "Пойми, я не могу заранее планировать такие вещи, - говорит моя возлюбленная. - Тоска по тебе загорается и гаснет, не спрашивая меня. Ты нужен мне в тот момент, когда она печет мне сердце. Только тогда я могу прыгнуть в машину и мчаться к тебе и делать с тобой все, что я так бесстыдно, страстно, ненасытно люблю с тобой делать. А без этой тоски, без этой тяги к тебе заранее получив назначение на определенный день и час - тьфу, как на прием! да я бы умерла от стыда и отвращения к себе".

- Хотел бы давать вам один совет... - начал было старик.

- Позвольте я сначала задавать вам один вопрос. - Кипер предостерегающе поднял ладонь. - Вы счастливо прожили свою жизнь?

- Не вполне... не сказать... не очень...

- Тогда не трудитесь. Ибо я решил принимать советы только от людей счастливых... Лучше я продолжать. Моя возлюбленная живет в постоянной войне с заботами и тревогами. Каждое утро ей нужно занимать круговую оборону и отбивать врагов. Вот подступает тревога: а взял ли сын в школу свое лекарство от простуды? За ней - надела ли дочь теплые носки? Враги не вытесняют друг друга, а сливаются в наступающую орду. "Позвонил ли муж своим родителям? Предупредил ли, что мы не сможем приехать в субботу? Увезут ли мусорщики старое кресло, выставленное к обочине? Или заявят, что оно слишком большое, что их комбайн сломает челюсти на нем?.. Придет ли из банка отсрочка на выплату займа?.. Позвонит ли подруга, пригласит ли детей на пикник на ферме?.. Удастся ли химчистке вывести пятно на любимом платье?.." А над всем сверху нависает тревога: "Что сказать соседке, когда та увидит на своей клумбе сломанный георгин? Сознаться про сына и мяч или нет?" И этот сломанный георгин каким-то чудом виден из всех окон дома. От него нет спасения. Но мне...

Кипер очертил себя пальцем для пущей понятности.

- ...мне нет места в этом мире ее тревог. Я должен быть всегда в стороне. Безмятежным островом. Убежищем. Приютом спасения. А это тяжело. Я могу быть день, другой... Но не всегда же. Если я пытаюсь рассказать ей о своих огорчениях, она сердится. Или объясняет, что я сам виноват. Или насмешничает. Я должен оставаться неуязвимым с утра до вечера. Вечно готовым принять ее, пустить в безопасную гавань. Кому это по силам?

- Моя жена тоже умирала тревогой... Больше всего про микроб... Мыла руки каждый пять минут, подметала дом...

- Вот уж чего нет так нет. На "подметать, убирать" тревоги не оставляют времени. Правда, дом у них такой большой и старый, что пылесос не нужен, пыль сама проваливается вниз, сквозь щели в полу. Но тревоги не дают выбрасывать старье. "Вдруг понадобится?!" Хлам накапливается горой. Однажды она решила разобрать мешок со старыми детскими носками. Через полчаса весь пол был ими усыпан, но не нашлось ни одной пары одинаковых. Она рассказывает об этом с иронией. Но мужу ее, видимо, не до смеха.

- Значит, иметь тоже муж?.. Ну, да, да, вы говорить ранее...

- Да, муж имеется. И очень непростой человек. С сюрпризами. Год назад она позвонила в большой тревоге, объявила, что они переезжают. Мужа переводят в другое отделение фирмы, и они будут жить на два часа дальше к западу. Мы оба страшно огорчились. Шли сборы, горы старого хлама увозили в магазины "Армии спасения", в пункты переработки старья. В арендованный грузовик погрузили только самое необходимое. Дети прощались со школьными друзьями, соседи заходили пожелать счастливого пути. Муж сел за руль грузовика, объехал вокруг квартала и остановился у их же дома - пустого, чистого, проветренного. Оказывается, никакого перевода не было. Муж устроил ложный переезд, чтобы спастись от гор накопившегося барахла. Такой шутник. Но она не сердилась. Ведь он тем самым избавил ее от тревог. Он сделал именно то, чего она... Ой, простите! Кажется, мне пора!..

Кипер вскочил и быстро пошел к боковой двери. Велосипед, привязанный стоймя к крыше автомобиля, проплывал за окном. Долли иногда брала с собой велосипед, отправляясь к нему на свидание. Они гуляли по парку, разделенные велосипедом. "Он дает мне иллюзию независимости, - говорила она. Независимости от тебя. Захочу - прыгну в седло, и только ты меня и видел".

Кипер почти бежал. Автомобиль с велосипедом двигался зигзагами. Наконец нашел себе просвет в дальнем углу стоянки. Дверца открылась, и грузная тетка начала вылезать из нее ногами вперед. Она то подтягивалась на руках, то выгибалась животом вверх, то ерзала, пытаясь оторвать зад от сиденья. Велосипедные спицы, казалось, начали дрожать и сгибаться от одного ее вида.

Разочарованный Кипер поплелся к своему "фалькону". Окунулся в его банную духоту. Опустил стекло. Ждать дальше не было смысла. Но он все сидел, тупо глядя на шкалу приемника. Но не включал. Но "тук-тук-тук" в его висках без помех заполняло горячую тишину.

Старый израильтянин просеменил снаружи, растерянно озираясь. Подкатил коляску к телефону-автомату, набрал номер.

- ...потому что один человек не может разорваться сразу на двадцать частей, - расслышал Кипер.

Что-то показалось ему необычным, почти таинственным в этой фразе. Но мысли его кружили бесцельно, как рыбы в аквариуме. Но привычная мстительная горечь затекала в сердце. К ней, на нее. За то, что не дождалась, за то, что - да-да! - бросила его одного. С этим глубоким порезом в душе. Который так болит без нее, а при ней так сочится счастьем.

- Долли, - сказал он вслух. - Долли, так больше нельзя.

Израильтянин с коляской перестал озираться, остановился и показал телефонной трубкой на пыльные носки своих сандалий. Белая "тойота" вынырнула неизвестно откуда и с собачьей послушностью подкатила к его ногам. Тоненькая девушка в прозрачном платье выпрыгнула из нее, пошла открывать багажник, на ходу что-то объясняя старику. Она сердито жестикулировала, показывала пальцем то на себя, то на фотоаппарат в руке, то куда-то назад, на прошлые обиды и ошибки.

И тогда Кипер узнал ее.

Узнал эту круглую головку, похожую на яичный желток. Которую он хотел бросить под бензовоз сегодня утром. Вместе с белой автомобильной скорлупкой.

И ему вдруг открылось, чтоi было таинственного во фразе, сказанной только что стариком. В ней каждое слово было чистым, промытым, без тени акцента.

И в памяти всплыл кашалот Ларри, предупреждавший его о наведенных на него биноклях, подсунутых микрофонах, спрятанных телекамерах. И стало понятно, что девица - утром - и старик - днем - не могли кружить вокруг него по чистой случайности, а потом так случайно оказаться отцом и дочерью.

И мысль о том, что он сам - сам! - без просьб и угроз! - все рассказал старому притворщику про Долли, пронзила его стыдом, страхом, ненавистью, тоской. До слез, до кома в горле, до стиснутых пальцев на ключе зажигания: включить мотор, врубить скорость, нажать на педаль газа и оставить этих двоих валяться посреди раскатившихся помидоров, в луже подсолнечного масла, обсыпанных кошерной солью и кофе-эспрессо.

ПРЕСТУПНИК СКРЫЛСЯ ТАК БЫСТРО, ЧТО НИКТО НЕ УСПЕЛ ЗАМЕТИТЬ НОМЕР ЕГО "ФАЛЬКОНА".

I-4. Полина

На двери дома белела записка:

"У меня прием до 10. Пожалуйста, не включай музыку слишком громко. В прошлый раз твой Вивальди не дал моей пациентке погрузиться в гипноз. Целую, Полина".

Дом они покупали с Полиной в первый год после свадьбы. В первый год они были переполнены нежной уступчивостью друг другу, вслушивались в оттенки желаний, готовы были угождать причудам и прихотям. Причудой Полины была мечта найти дом, пронизанный снизу доверху бесшумным лифтом. Так, чтобы из гаража в нижнем этаже можно было бесшумно попадать в столовую на первом, в кабинет на втором, в спальню на третьем. Причудой Кипера был дом, имеющий хотя бы одну комнату с окнами во всех четырех стенах. Добрая бабушка Дженни подарила Киперу необходимый аванс. Но улыбка агента по продаже недвижимости делалась все более усталой и кислой с каждым их появлением в его конторе. ПОКУПАТЕЛЕЙ С НЕВЫПОЛНИМЫМИ ЖЕЛАНИЯМИ СЛЕДУЕТ ПОСЕЛЯТЬ В БАРАКАХ.

И все же, каким-то чудом, он отыскал им такой дом. Старый художник, доживавший жизнь в инвалидной коляске, выстроил себе лифт - правда, не внутри, а снаружи дома. И этот лифт возносил владельца до самой верхней комнаты, в которой была устроена четырехсветная мастерская. Ведь утренний, дневной, вечерний свет - сменяя друг друга - изливаются на полотно непредсказуемыми сочетаниями красок. И если ловить их терпеливо и доверчиво, не исключено, что когда-нибудь, в следующем веке, какой-нибудь небольшой местный музей приоткроет для тебя калиточку в вечность - отыщет для твоей картины место на стене в небольшом зале с прогуливающимся охранником. Смерть художника обернулась для агента источником бессердечного ликования и принесла ему увесистые комиссионные.

Да, пусть они с самого начала были не равны - Кипер и Полина. Она была на три года старше, зарабатывала поначалу в два раза больше. Она знала, какие обои должны быть в спальне, какие - в столовой. Поставщики мебели слушались ее распоряжений и обращались с вопросами к ней, а не к Киперу. Она умела с первого раза попасть молотком по шляпке гвоздя, в то время как он должен был для начала пристреляться по пальцам.

Но разве не уравновешивалось это тем, что он был, как-никак, художественной натурой, творцом? И то, что изначально он оказался в ее кабинете в качестве пациента, вовсе не ставило его в подчиненное, зависимое положение. Полина всегда умела это подчеркнуть. Ведь что такое психотерапевт? Он - как настройщик рояля человеческой души, квалифицированный техник по смазке тонкого инструмента, обслуга. Рояль и вся музыка, заключенная в нем, неповторимее настройщика. Разве не так?

Нет, никогда она не позволяла себе принять по отношению к нему покровительственный тон. Конечно, они оба помнили, что это она вытащила его из очередной затяжной депрессии. Он был тогда как кусок камня - бесчувственный, замерший, опасный. Так что у него были потом все основания в минуты нежности называть жену "моим Пигмалионом". Она польщенно улыбалась и отмахивалась. Ничего особенного, о чем тут говорить! Просто ей повезло нащупать в нем несколько важных перетянутых струн - и ослабить их.

Шаг за шагом она прошла тогда вместе с ним историю его детских и юношеских травм. И его невиноватость возрастала с каждой находкой. Стало ясно, что его трудности в колледже были вызваны вовсе не ленью, а тем явным предпочтением, которое его отец отдавал в детстве его старшему брату. А его панический страх высоты - гибелью того мальчика в их школе, который покончил с собой, выбросившись из окна. А его неумение выбирать себе одежду в магазине чувством вины перед тем продавцом обуви, которого он однажды заставил примерять себе пару за парой. И уж конечно, положить на гроб матери вместо цветов бейсбольную рукавицу он захотел вовсе не для того, чтобы огорчить или шокировать собравшихся родственников, а лишь потому, что в его подсознании ее образ был навеки слит с некой повелевающей, хватающей, удерживающей силой.

Возможно, какую-то роль в успешном излечении сыграли также колени Полины. Тогда в моде были очень короткие юбки. И за время психоаналитического сеанса эти колени имели возможность глубоко проникнуть в подсознание пациента. Произвести там благотворное терапевтическое воздействие. Отвлечь больное сознание от тупиковых мыслей о себе самом.

И еще - был момент - она обронила мельком одну фразу.

Он не помнил слов, помнил только, что сказанное вдруг ожгло его стыдом. Они обсуждали - вернее, она выспрашивала, что больше всего огорчает его, даже мучает в окружающих людях. И он сознался - хотя это было далеко, далеко не все, - но он назвал это одним словом: предсказуемость. То есть когда одно обязательно тянет за собой другое. То есть когда учитель говорит только правильные вещи. А родители непременно переживают за детей. А солдат смело сражается с врагами. А попутчик в метро спрашивает тебя, с каким счетом кончился вчерашний матч. А женщина говорит "нет", когда ты еще не успел попросить ее о свидании.

Полина слушала его заинтересованно. И вдруг перебила, сказала каким-то непрофессиональным тоном:

- Но ведь и вы...

- Что я? - не понял он.

- Ведь в этом своем раздражении и нетерпимости вы тоже ужасно предсказуемы.

И вот тогда он почувствал острое жжение в щеках. Она заметила, попыталась смягчить. Но сделала еще хуже.

- Это же так очевидно, - сказала она. - Либо у вас есть характер - и тогда вы предсказуемы. Либо вы непредсказуемы - и тогда у вас нет характера, личности. Приходится выбирать что-то одно.

И эти ее слова сильно врезались ему в память. И, конечно, колени тоже. Так или иначе, через три месяца еженедельных визитов в кабинет Полины Кипер ожил, окреп, заново научился снимать телефонную трубку, доставать письма из почтового ящика, иронизировать, варить себе кофе, являться на работу в положенное время. Полина даже уговорила его остричь длинные волосы, сама орудовала ножницами и любовалась. А еще через три месяца они поженились.

Ежеутренний переезд через реку. Через не самый главный, но самый, самый длинный мост. Туман, ползущий на прибрежные скалы. Или солнце на крошечных яхтах вдалеке. Белые цветочки их парусов. Автомобили, ползущие на горбатую середину моста. Лица водителей, задранные к небу. Глаза их вглядываются в какое-то пятнышко на самых верхних балках. С недоверием и надеждой. Потом - с улыбкой и облегчением. Орлиная пара в то лето свила там гнездо. Видимо, это была самая безопасная точка на много миль кругом. Безопаснее скал и деревьев. Орлам виднее. Но количество столкновений на мосту возросло вдвое. И орлов пришлось переселять. Была вызвана команда спасателей с вертолетом. Кипер и Полина ходили на демонстрацию протеста.

Они оба ездили тогда на работу в Главный город. Возвращались такие усталые, что их порой хватало только на телевизор. На экране человек вел в поводу лошадь.

- Дружба между человеком и лошадью - это так трогательно, - говорила Полина.

И все-таки он любил ее.

На экране показывали заснеженный городок и женщину, тщетно пытающуюся завести автомобиль.

- Мороз может сковать даже металл, - говорила Полина.

И все-таки он любил ее.

Его восхищало ее равнодушие к реальности. Над только что разбитой вазой, над осколками ее, в отголосках звона из всех углов комнаты, она могла твердо сказать: "Нет, я не разбивала ее. Тебе показалось. Она была уже разбита, когда я пришла. Видимо, уборщицы".

Она захлопывала дверцу машины, не выключив мотор.

- Уверяю тебя, я оставила замок открытым. Он запирается сам, стоит только прикрыть дверцу. Очень прошу тебя, завтра же отвези машину к механику.

Правда, в отношениях с прошлым она не признавала равноправия между ними. И если он, в свою очередь, пытался бежать от непоправимости сделанного и сказанного, стража ловила его тут же, на крепостной стене.

- Как ты можешь говорить, что я не предупреждала тебя о визите Сандерсов? У меня сохранилась копия записки, которую я повесила тебе на зеркале в ванной... Что значит "мы не договаривались ехать к родителям в это воскресенье"? Этот разговор у меня записан на телефонном магнитофоне...

Магнитофонов в их доме было несколько. И они включались по любому поводу. Полина хранила отзвучавшие слова, сортировала их по датам и темам и потом предъявляла, как счета, подлежащие оплате. Уверяла, что это у нее профессиональная привычка. Ведь разговоры с пациентами - это материал для последующего анализа. Его нужно хранить очень бережно. Никогда не знаешь вдруг он потом что-то натворит и пленка понадобится как вещественное доказательство. Но и в домашних обстоятельствах это может пригодиться. Взять хотя бы тот случай, когда соседи купили нервную собаку. Держали ее во дворе. Собака изводила лаем их тихий квартал. Полина послала жалобу в полицию. Но, конечно, на жалобу не обратили бы внимания, если бы она не приложила пленку с записанным лаем. Длиной в пятьдесят минут.

Кипер вошел в лифт, поднялся в свой четырехсветный кабинет, он же спальня, он же студия-мастерская. На столе лежали ключи. Он попытался вспомнить, от какого они замка. Но не смог. Рисованная карта проезда к чьему-то дому - он не помнил, к чьему. Квитанции к разным покупкам, оставленные на тот случай, если покупку надо будет вернуть. Пора их выбрасывать или нет? Что было куплено? Ручные часы с остановившимися стрелками. Берут такие в ремонт или нет?

Вещи постепенно утрачивали свое предназначение, превращались в хлам. Но хлам, таивший сотни мелких тайн. Каждая из которых грозила обернуться большой или маленькой досадой. Вещи защищались своими мелкими тайнами, уворачивались от мусорной корзины, наступали. А это что за конверт? А-а, письмо от Школьного учителя. Который переехал в Новую Англию. Живет там отшельником. Но все поучает, и поучает, и поучает.

"Дорогой К. Р.!

Пользуюсь твоим разрешением писать о любой ерунде. Ибо каким еще словом можно назвать такое мелкое событие, как провалившийся пол? Сущий пустяк, интересный лишь для того, кто вынужден ходить по этому полу. Тем более, что он не упал в подвал, а просто сильно провис, осел, так что книжный шкаф с бюстом Эмерсона на нем сильно накренился, а карандаши начали скатываться со стола.

В сельской глуши не так-то легко дозвониться до ремонтников. Летом все плотники заняты на постройке новых домов, каждый обещает приехать и взглянуть, как только появится свободная минутка. Но минутки сливаются в часы, дни, недели, а свободных среди них все нет и нет.

Наконец один сжалился и приехал - отец моего ученика из шестого класса. Посмотрел, покачал головой, спустился в подвал. Потом поманил меня за собой. Подвел к стене, навел на нее свой фонарик. Там сверху вниз шли какие-то полоски подсохшей грязи. Он отколупнул ножом грязь в одном месте и поднес фонарь совсем близко. Я вгляделся и ахнул: поток крошечных белых существ струился на открывшемся участке. Они ползли, спокойно соблюдая неведомые нам правила своего дорожного движения, словно не замечая, что туннель их разрушен инопланетными пришельцами.

Термиты!

Это они проникли в мой подвал, добрались до главной опорной балки и съели ее изнутри, так что она осела под тяжестью пола. А темные полоски были туннелями, которые они строили, чтобы добраться до новых залежей вкусной древесины. Потому что каким-то чудом они знают заранее тот момент, когда съеденная ими балка, или столб, или мост должны рухнуть, и покидают их.

Отец моего ученика и его напарник ловко подняли пол специальным домкратом, заменили проеденную балку (которая внешне казалась абсолютно целой) и укатили. Но настоятельно советовали мне вызвать команду химических борцов с термитами. Нет сомнения, что где-то под землей, рядом с моим домом, образовалось могучее термитное царство. И оно будет продолжать атаки на дом до тех пор, пока в нем есть что-то деревянное.

Эта тоненькая и неумолимая речка ползущих термитов не выходила у меня из памяти. Какое упорство, какая целеустремленность! Их невидимые каналы тянутся порой на десятки метров. Если канал будет где-то разрушен, отрезанные термиты не проживут и дня. Мир вне родного гнезда для них так же чужд и опасен, как космос - для человека. И тем не менее они строят свои туннели-шоссе в неизвестность и ползут, ползут по ним бесстрашно и неостановимо.

Я представлял себе, как первая группа отважных исследователей проникла когда-то в мой подвал. Как между ними шли споры, как назвать новый материк Америка? Индия? И о том, куда направить пробный канал: направо? налево? вверх? вниз? Как они достигли края деревянной балки, и радостная весть полетела назад, в столицу их царства. Как поток строителей и грузчиков стал стремительно нарастать. Интересно, получили какую-нибудь награду шестиногие Колумбы и Магелланы? Или они тут же смешались с толпой соплеменников, и их тщеславие осталось неутоленным? А может быть, раздавались и голоса осторожных скептиков, считавших, что колонизаторы забрались слишком далеко, в какое-то непонятное, опасное царство, способное ответить губительным контрударом? И их, как обычно, никто не слушал?

Давным-давно наши предки сумели подружиться с пчелами, и вот уже несколько тысячелетий мы получаем в награду сладкий мед. А что если бы нам удалось подружиться с термитами и муравьями? Не могли бы их, например, подбить на расчистку наших лесов?

Через неделю, по моему вызову, приехал карательный отряд. Специалисты по противотермитной войне длинными сверлами просверлили дырки в фундаменте и в земле вокруг дома. Накачали туда какую-то адскую смесь, которая для термитов то же, что для нас - горчичный газ или иприт. Причем уверили меня, что термиты, зараженные ею, доползут до своей столицы и заразят остальных.

- Последний раз сегодня едят, - с мечтательным сочувствием сказал один из карателей.

Впрочем, в его теплых чувствах к термитам можно не сомневаться. Ведь они обеспечивают его постоянным заработком. Машина, полная боевых отравляющих веществ, укатила, а я погрузился в печальное философствование.

Не может ли оказаться, думал я, что и наша безудержная жажда проникать все дальше и дальше в глубины Вселенной обернется для нас каким-то страшным контрударом? Сегодня мы прославляем космонавта, долетевшего до Луны, генетика, пробравшегося в глубинные конструкции гена. А вдруг Кто-то заметил нас в тех пространствах Мироздания, где нам быть не положено? И решил, что пора нас остановить? И уже вызвал карательную комету? Которая доставит серу и огонь, град и мор, ядовитых змей и исполинских зверей, столь убедительно описанных в книге Апокалипсиса?

Желаю от души тебе и себе не дожить до прибытия этой кометы.

Искренне твой, Антонио А."

Нет, сегодня Киперу было не до термитов. Давно у него не было такого тяжелого дня. Сначала разговор с боссом, потом хищный Ларри, и в довершение, вместо короткого счастливого праздника с Долли - хитрый старик с его еврейскими трюками. И детективная девица в белой "тойоте". Задним числом он испугался вспышки собственной ярости против этих двоих. Неужели он, правда, был готов ударить по ним автомобилем? Похоже. И что тогда? Кровь, стоны, арест, суд... Единственная надежда была бы на Полину. "Минутное помешательство" - это был ее конек, ее специальный талант в судебных делах. Сами преступники иногда не могли сдержать слез. Слушая, как она объясняет скрытые нежные причины их ужасных деяний.

Особенно ярко Кипер запомнил суд над хромым ветеринаром. Ветеринар этот убил свою жену. Утопил ее в ванне. Он пришел домой поздно ночью, после попойки с друзьями. И жена стала горько упрекать его. Горько и громко. Так он сам показал на допросе. Что ему оставалось делать? А она как раз принимала ванну. А ветеринару так нужна была тишина в этот момент. Надавить на голову жены было для него таким же естественным движением, как повернуть рукоятку приемника. Просто убавить звук. Настала блаженная тишина. Она длилась. Она возвращала силы, здоровье, трезвость. Как только ветеринар почувствовал себя окрепшим, он отпустил голову жены. Но было уже поздно. И он сам позвонил в полицию.

Полина мечтала, чтобы ее вызвали на это дело для психиатрической экспертизы. Заранее, еще не встретившись с обвиняемым, она знала, что его поступок был вызван душевной болезнью. Оставалось лишь выяснить, какое именно психическое отклонение привело к трагедии. В главном психиатрическом справочнике тех дней были описаны четыре сотни возможных отклонений. И каждое несло человеку невиноватость. Но строгий научный подход не позволял выдергивать диагноз наугад. Нужно было сопоставить деяние с прошлым подсудимого. И только тогда извлечь строгий научный термин. Был ли это "синдром перенесенной травмы"? Или результат подавляемой гомосексуальности? Или "синдром импульсивной переоценки ценностей"? Который особенно трудно уловим, ибо он может длиться порой всего десять-пятнадцать минут?

Поначалу обвиняемый пытался вообще отрицать свою причастность к событию. Он уверял, что, вернувшись домой, уже нашел жену утонувшей. Но дотошные полицейские детективы обнаружили синяки на руках и ногах погибшей. Похожие на отпечатки сильной пятерни. А на руках ветеринара - свежие царапины. Которых не было, когда он выпивал с друзьями. А под ногтями крикливой покойницы - кусочки кожи. И тогда адвокат уговорил ветеринара изменить свою историю. И вспомнить какие-то детали. И объяснить все случившееся временным помрачением рассудка. Каковое объяснение им поможет подготовить замечательный эксперт, восходящая звезда судебной психиатрии, Полина Сташевич-Райфилд. Если, конечно, у нее найдется время заняться этим делом.

И время нашлось. И с гордостью и облегчением Полина очень быстро нашла то, что искала. Поговорив с ветеринаром всего полчаса. Конечно, он перенес тяжелую травму. Неблагодарный пациент, которого он должен был оскопить, ударил его копытом. Неизвестно, куда он целил, но попал по колену.

Врачи в больнице сделали чудо. Они сложили все разбитые косточки, вылечили хрящи и сухожилия. Колену была возвращена подвижность. Осталась легкая хромота. Но больница совершенно пренебрегла душевным состоянием пострадавшего. Он не получил никакой помощи от профессиональных психиатров. Не было сделано ничего, чтобы ослабить посттравматический синдром. Больной не прошел курса гипнотической гомогенной дисентизации. Ни курса антистрессовой музыкальной терапии. Не был даже включен в группу электронной адаптации к ужасу небытия. Больницы часто пытаются сэкономить на психиатрии. И вот вам результат. Это еще хорошо, что ветеринар всего лишь утопил жену. Он легко мог бы совершить что-то похуже. Открыть стрельбу на улице или в церкви. С посттравматическим синдромом шутить нельзя.

Выступление в суде стало звездным часом Полины. Все фото- и телекамеры были нацелены на нее. Присяжные совещались меньше часа. Судебный пристав развернул записку и громко зачитал их вердикт: "невиновен". Судья назначил подсудимому четыре месяца психиатрического лечения. Два месяца - в специальной больнице, два - из дома, по телефону. И после этого ветеринар вернулся к нормальной жизни.

Адвокат и Полина уговорили его подать в суд на больницу. Которая так пренебрежительно отнеслась к его психическому состоянию. И больнице пришлось откупаться шестизначной суммой. Так что ветеринар стал состоятельным человеком. И вскоре снова женился. На очень милой певице из бара. Они прожили дружно и счастливо несколько лет. А потом она погибла. Ее нашли в кухне их дома, с ножевой раной в горле. Почему-то опять подозрение пало на ветеринара. Его судили. А Полина была занята другими делами. И не смогла прийти ему на помощь. Бедняга получил большой срок. И много, много тишины. Без попреков, без песен, без шума и треска всей современной жизни. Шума, который так часто и так легко приводит нас на грань помешательства.

Все же Кипер не всегда был достаточно чуток и внимателен к Полине и ее профессиональным исканиям. Порой даже проявлял сарказм. Взять хоть ту историю с загулявшей парикмахершей. Женщина была всю жизнь нормальной матерью семейства. И вдруг ударилась в эротические метания. Стала безотказно откликаться на любое заигрывание. А если мужчина не заигрывал, она сама делала всякие рискованные ходы. А если он не отвечал готовностью, она могла применить насилие. Женщина явно не владела собой. Муж не выдержал и ушел от нее. Парикмахерша плакала в кабинете Полины, спрашивала, что ей делать.

И Полина нашла выход. Она догадалась, что причина этого странного позднеэротического синдрома таится в пожаре. Парикмахерша, за год до диковинных перемен, ехала в метро, когда там случился пожар. Нет, физически она не пострадала. Счастливчикам, которые слегка обгорели или покалечились, метро честно выплатило компенсации. Но психические травмы, как всегда, были оставлены без внимания. Полина считала своим долгом вступиться за справедливость. Она разработала теорию этого нового синдрома на нейрофизиологическом уровне. Подкрепила некоторыми наблюдениями Фрейда и Юнга. Опубликовала несколько статей. Им удалось высудить у метро шестьдесят тысяч долларов. Это была настоящая победа. "Вы вернули меня к жизни!" - говорила парикмахерша.

Зачем ему понадобилось тогда влезать с ядовитыми комментариями? Зачем было вешать на дверь кабинета Полины тот плакатик? Оправдываясь, он уверял жену, что просто хотел в мягкой ироничной форме выразить свою солидарность и восхищение. Но она не верила. Она не видела ничего мягкого в тексте, намалеванном зеленым фломастером: "Полина Сташевич-Райфилд. Доктор психиатрии. Невиноватость гарантируем или возвращаем деньги. Расценки умеренные". Нет, ничего смешного не находила она в этой издевательской записке. Да еще сопровождаемой рисунком: парикмахерша гонится за испуганным мужчиной. И на целую неделю переехала спать в кабинет.

Кажется, были и другие случаи. Похожие. Психиатрия смело вторгалась в тайны человеческой души. А он стоял в стороне и посмеивался. Судьи и присяжные все чаще полагались на психиатрическую экспертизу. Она снимала с них тягостную обязанность судить и карать. Оказывается, все жестокие выходки и все бессмысленные преступления имели свое научное объяснение. Человек был изначально добр и полон любви к ближнему. Следовало только затратить немного усилий и денег, чтобы доискаться до причин его страшных деяний. И тогда не будет нужды мучить его и себя приговорами, тюрьмой, штрафами, казнями. Наука и здесь готова была пролить свой свет на мрак человеческого бытия. И только упрямые мракобесы пытались остановить ее прогресс. Кипер порой ощущал себя одним из них. Защитником мрака. Мастодонтом.

Когда Полина сердилась, она обрушивала на него целый град пустых и несправедливых обвинений. Слова вылетали из нее, как злые, не дорожащие жизнью всадники. Их легко было отбросить, выбить из седла, осыпать насмешками. Лишь потом, иногда на следующий день, он замечал, что какой-то из них, видимо, прорвался и всадил-таки свою отравленную стрелу.

Эти размолвки уносили их все дальше друг от друга. Но не только они. В Полине всегда жила страсть к новому. И Кипер понимал ее. Что может быть хуже рутины? Он старался идти ей навстречу. Быть новым каждый день. Чуть по-новому говорить, чуть по-новому одеваться, чуть по-новому целовать. Но уставал от этих попыток. Мрачнел. Чувствовал себя порой устарелым, изношенным, готовым для свалки. А главное - предсказуемым.

- Хочешь, завтра поедем в ресторан? - спрашивал он накануне выходного дня.

- В какой? - радостно вскидывалась она.

- Можно в итальянский, на углу Мэйн и Пятой. Или в тот японский, где журавли на стенах.

- А в другой нельзя? - спрашивала она. - В какой-нибудь новый?

И он сникал, заранее представляя, как они поедут искать новый ресторан. Как будут колесить по темнеющему городу. Как не найдут ничего нового по душе и вернутся в свой итальянский. Но это уже будет не тот итальянский, в который они захотели пойти и пошли. Это будет тот итальянский, в который они не хотели идти. Но вернулись, потерпев неудачу в других местах. Разбитые и отброшенные судьбой. В любое задуманное удовольствие Полина умела внести каплю невыполнимости. И это отравляло удовольствие заранее. Просто убивало его.

"А с Долли? - спросил вдруг себя Кипер. - Разве с Долли было бы легче?"

Долли совсем не подчинялась словам. Даже своим собственным. Тем, которые она произнесла сама месяц, день, час назад.

- Ты же обещала, обещала! - укорял ее Кипер.

Она смотрела на него с недоумением. Она не понимала, о чем он говорил. Да, она помнила, что обещала позвонить в прошлую пятницу. Она знала, что ему удалось вырвать этот день для себя. Для них обоих. Она радовалась этому, да. Но в пятницу с утра на нее напал дикий страх. Она вдруг вспомнила, что Грегори по дороге в школу проходит мимо ювелирного магазина. А накануне вечером, в новостях, показали ограбление ювелирного магазина в Сан-Франциско. Со стрельбой и убитыми. И она так ярко себе это представила. Вот идет Грегори. Ни о чем не подозревает. Мечтает об этой твари, в которую он влюблен. И вдруг бах!.. бах!.. Звон стекла, крики, рев автомобиля... Минута - и все тихо. А Грегори остается лежать на тротуаре.

- ...Позвонить тебе - и что? Сказать, что у меня дикий страх? Все объяснить? Чтобы ты начал надо мной издеваться? Или предложил доехать до ювелирного магазина? Убедиться, что стекла целы? Что никто не истекает кровью? Пойми - я не могу звонить тебе, когда я такая. Когда я во власти страха. Или тоски. Или стыда. Совсем-совсем не твоя. "Ты обещала!" Но откуда я могу знать заранее, чтоi со мной приключится в пятницу.

Или тот день, когда они забрели на ярмарку. Как она была счастлива с утра! Как повизгивала в коляске, на верхнем взлете колеса. Как бегала от палатки к палатке. И клянчила у него мелочь на мороженое. И стреляла в тире по жестяным уткам. И метала дротик в воздушные шары. А он объяснял ей, какое на ярмарках бывает жульничество. Ты думаешь, кто-то может сбить эти две кегли одним шаром с одного удара и получить приз? Дудки. Потому что хитрый хозяин ставит их чуть неровно. Одна всегда чуть впереди другой. Шар налетает на нее, сбивает и останавливается. Вторая всегда остается стоять, защищенная первой.

Но она не хотела его разоблачений. Она хотела узнать их судьбу. И рвалась в темный павильон. Где гадалка таилась в глубине лабиринта. И если найти ее, можно было узнать будущее. Но он не хотел ее пускать. Потому что их будущее измерялось двумя часами. Даже меньше. А нужно было еще доехать до мотеля. И тогда - он уже знал - она спохватится. И начнет каждую минуту подносить часы к глазам. Потому что Грегори возвращается домой в три часа. И ей нужно успеть. Она станет совсем-совсем чужая. Не его. Раба утекающих минут. Быстро-быстро скинет одежду, быстро прыгнет под одеяло. Положив на тумбочку часы. Набок, циферблатом к себе. Ах, нельзя ли поскорее? Ну, что ты там возишься?..

Все будет отравлено. Он попытался объяснить ей это. И она поникла. Увяла. И сказала тихо и убежденно:

- Ты пытаешься спасти "потом". Которое еще либо случится, либо нет. У нас может испортиться машина. В мотеле не будет свободных комнат. Или у тебя начнется дикое сердцебиение, как в прошлый раз. И вот ради этого расплывчатого "потом" ты наверняка и безнадежно отравляешь счастливое "сейчас". Которое еще минуту назад было таким чудесным.

...Но бывали, бывали и другие дни, другие встречи. В самый неожиданный момент - поздно вечером, утром в воскресенье, посреди бушующего ливня - мог раздаться телефонный звонок. И ее напряженный, чуть хрипловатый голос говорил недовольно: "Ну, где же ты?" Она словно бы не верила, что он не ждал ее. Не знал, что ей удалось вырваться. Из плена семьи, из плена тревог. И примчаться к заправочной колонке. В двух кварталах от его дома. И все, чем он занимался в тот момент, вдруг делалось мелким, ненужным.

Он отрывался от пишущей машинки, от телевизора, от сковородки с рычащими отбивными.

Бежал по лестнице, по улице, по лужам.

И они кидались друг к другу.

Два беглеца, два пленника, два затерявшихся моряка.

Только она знала, куда им плыть. Ему оставалось лишь подчиняться. Ее неслышным приказам. И все делать самому. Потому что его руки оставались свободными, а ее - нет. Как только они оказывались в номере мотеля, она повисала у него на шее. Или сжимала лицо ладонями и смотрела в глаза.

Она не могла от него оторваться. И он один кидался в бой. С пуговицами, молниями, кнопками, ремнями. Как новый Гудини, он должен был освободить себя и ее из плена одежды. Пиджак пытался связать ему руки за спиной. Рубашка оплетала, как рыболовная сеть. Ботинки и туфли превращались в цепкие капканы. Чулок хватал за лодыжку, как лассо ковбоя.

Вскоре они делались похожими на две вешалки, сцепившиеся своими ветвями. Беспорядочно увешанные одеждой. Бродили по номеру, путаясь в рукавах, тесемках, лямках, штанах. Она первая каким-то чудом - выскальзывала из всего этого вороха. Начинала тихо смеяться. Прыгала на кровать.

Он шел за ней, обмирая от нежности. Сбрасывая остатки одежды. Ему хотелось быть с ней сразу и везде. Ему бы и четырех, и шести рук было мало. Он был недотепа, обжора, загребала. Жар шел от него волнами, как от хорошо разогретого мотора. Но она уворачивалась. Она вела его дальними тропинками. Как будто на охоту за сильным и дорогим зверем. Которого легко можно спугнуть. Которого обязательно нужно поймать живым. К которому нужно подкрадываться медленно и долго. "Не спугни... Он где-то рядом... Совсем-совсем близко... Вот-вот прыгнет... Вот, еще немного..."

И торжествующий победный крик охотницы отражался от стен и потолка, от штор, от ламп, от ручья на картине, от зеркала, от тумбочки с Библией, от разбросанной на полу одежды.

...Кипер очнулся, услышав на улице шум автомобиля. Свет фар скользнул по деревьям.

Он подошел к окну.

Машина стояла на асфальтовом въезде.

Велосипеда на крыше не было, но все равно он узнал. Он узнал этот козырек на ветровом стекле, этот каретный овал окон. И заметался по комнате.

Он подумал, что да - так все и должно быть. Самый тоскливый и тягостный день может кончиться счастьем. Долли права - мы не можем, не должны душить живой поток жизни своими хитрыми планами. Надо помнить об этом и верить, и надеяться, и ждать. Иначе ты легко отдаешь себя мраку и отчаянью без боя. И даже если отчаянье пощадит и обойдет тебя стороной, ты уже побежден. Никому не нужен. Как дряхлый, дряхлый старик. У стариков слишком малы поля надежды поэтому мы держимся от них в стороне. Нужно хвататься за любой ее проблеск, за любой квадратный дюйм - и тогда ты жив, молод, непредсказуем.

Кипер снова подошел к окну.

Фонарь у входной двери приветливо заливал желтым светом подъехавший автомобиль. Блеснул на открывшейся дверце. Легко извлек из мрака крупную мужскую фигуру, ступившую на асфальт.

И пока Роберт Кордоран шел к дому, Кипер почему-то вспомнил пушку, стреляющую теннисными мячами. И раскрывающуюся в полете сеть, и вскипающие потоки пены, которым ничего не стоило бы перегородить узкий проход к его дому. Но нет - в доме не было даже бейсбольной биты, даже каминной кочерги. Даже клюшки для гольфа.

РЕЖИССЕР ФИРМЫ "КРЫЛАТЫЙ ГЕРМЕС" БЫЛ НАЙДЕН МЕРТВЫМ В СВОЕМ ДОМЕ. ПО ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫМ ДАННЫМ, ТЕЛО БЫЛО РАЗДАВЛЕНО НЕИЗВЕСТНЫМ ЖИВОТНЫМ.

Роберт надвигался. Тяжелый и плотный, как дюгонь. Потом исчез под дверным навесом. Сейчас раздастся звонок в дверь. Или гудение лифта. Или рычание. Произойдет прижизненное переселение душ. Голова на жирафьей шее появится в окне. И скажет с укором:

- Ах вот ты где... Ну-ка, выходи. Пора нам, наконец, поговорить как мужчина с мужчиной.

I-5. Роберт

На следующий день адвокат Ларри поджидал Кипера в студии с утра. Он выглядел озабоченным, усталым, обиженным.

- Нам о многом, о многом нужно поговорить, - сказал он. - Вчера после вашего ухода - или, скажем, после вашего бегства? - я беседовал с другими. И они проявили гораздо больше понимания. Шли навстречу. Честно припоминали то, что происходило три года назад. Не пытались увиливать, прятаться за всякие цветущие деревья. Рассказали, как проходили съемки рекламной ленты про эту злосчастную кровать. Про "Ковер Аладдина". Фотограф Багразян вспомнил, например, одно слово, употребленное вами. Вы припоминаете? Это слово может оказаться ключевым. Даже роковым.

- Роковые слова - моя специальность. Я говорю их каждый день.

- Это было слово из древнеримской истории. Или древнегреческой.

- Да? Может быть, я сказал "возлежать"?

- Нет, другое.

- А я почти уверен, что это было "возлежать, возлежали". Теперь я припоминаю. У меня как раз тогда родилась идея. Идея возродить древнеримский обычай. С чего мы решили, что нужно сидеть вокруг стола на стульях? Древние римляне возлежали. А они были не дураки. Они завоевали почти весь мир. И управляли им чуть не тысячу лет. Неплохо управляли. В традиционном обеде обычно участвовали девять человек...

- Давайте поближе к "Ковру Аладдина"...

- ...Я продолжаю. Девять человек, по три с трех сторон стола. А четвертая сторона оставалась свободной. С этой стороны слуги приносили и уносили блюда. Может быть, лежа человек лучше усваивает питательные вещества. И лучше мыслит. Почем знать! Вспомните только все эти триумфальные арки и пантеоны, построенные римлянами. Вспомните акведуки-виадуки, которые тянулись на десятки миль. Я хотел продать свою возлежащую идею фирме "Сладкие сны". Представляете, сколько понадобилось бы застольных кроватей. Если бы возлежание вошло в моду. Как подскочил бы спрос! Мы обсуждали этот план с Робертом Кордораном.

- Фотограф Багразян припомнил нечто другое.

- Вечно он вылезет, этот Багразян.

- Вы произнесли слово "катапульта". Да-да, глядя на кровать "Ковер Аладдина", вы произнесли это роковое слово.

- Может быть, и произнес. Художественные ассоциации, мимолетные образы это, знаете ли, наш хлеб...

- Но о чем говорит такая ассоциация? Она лишний раз подчеркивает, что вы провидели грядущее несчастье. Наши враги несомненно ухватятся за это слово.

- Никто ни за что не ухватится. Откуда они узнают о нем?

- Мой опыт показывает: такие детали почему-то обязательно всплывают. Свидетели в суде чувствуют себя очень напряженно. И от напряжения пытаются быть предельно честными. Это у них такая самозащита. Поэтому необходимо выстраивать оборону, исходя из худшего. Считать, что противник докопается до всего.

- Должен сознаться... Возможно, вам будет приятно узнать, что мой вчерашний самоуверенный скептицизм как-то обмяк. Я, действительно, как вы и предсказывали, обнаружил подобие слежки за собой.

- Ага, ага!.. Вот видите. Ну-ка, расскажите все с подробностями. Не упускайте ничего. Позвольте уж мне решать, что важно, что нет.

Все же содержание своего разговора с израильским стариком Кипер не стал пересказывать. Так - сидели, болтали о житейских пустяках. И о ночном появлении Роберта около его дома тоже не сказал. Зачем? Ведь загадочность этого визита длилась всего час. Да, этот час дался ему нелегко. Он провел его в страхе, тоске, каждую секунду ожидая стука в дверь. Он не мог понять, куда исчез ночной гость. Затаился в кустах рядом с домом? Пытается забраться незаметно по стене? Но тогда почему он подъехал в автомобиле открыто, к самым дверям? Почему не оставил его где-то на улице, в темноте?

Час спустя стукнула боковая дверь, ведущая в кабинет Полины. И Роберт появился на дорожке. И Кипер вспомнил, что он был когда-то ее пациентом. Вернее, привозил пасынка Грегори на консультации. И волна счастливого облегчения прокатилась под сердцем.

Но все же он не удержался - позвонил Полине.

- Кто у тебя был сейчас? Очень похож на Роберта Кордорана.

- Это и был Роберт.

- Да? И о чем вы говорили?

- Ты с ума сошел. Я когда-нибудь выдавала врачебную тайну? Вспомни - было такое хоть раз?

- Знаю, знаю... Прости... Но дело в том, что назревает конфликт между двумя фирмами. Моей и его. Так что ты с ним поосторожнее.

- Не учи меня. Ему просто нужно было посоветоваться. Одно могу сказать: он в очень трудной ситуации. Ужасная проблема в семейных отношениях. В моей практике ничего подобного не попадалось. Я даже не знала, что ему порекомендовать. Обещала подумать, подобрать литературу.

Кипер без труда уговорил себя не жалеть Роберта. Все равно его дюгоневую кожу ничто не пробьет. Он повалился на диван и почти мгновенно заснул. После тягостного, тягостного дня. Давно у него не было такого.

Газонокосилка фирмы "Уайт и Хорнсби" укоризненно торчала посреди студии. Но Кипер, после разговора с Ларри, прошел, не глядя на нее, прямо в свой кабинет. Набрал номер Долли. Долго слушал длинные гудки. Положил трубку - и телефон тут же разразился требовательным звоном. Это был Роберт.

- Мне надо с тобой поговорить, - сказал он. - О важном деле. Давай встретимся после работы.

Голос его звучал сдавленно и глухо. Обида, недоумение, угроза?

- Вообще-то нам нельзя, - сказал Кипер. Все вчерашние страхи мгновенно слетелись на него, как кусачий пчелиный рой.

- Что значит "нельзя"?

- Мне запретили с тобой встречаться. И разговаривать. Поскольку затевается это судебное дело. Вокруг погибшего старика - ты знаешь. Мистера Лестера. Его катапультировала ваша кровать.

- Во-первых, это вздор. "Ковер Аладдина" вполне безопасное устройство. Никого оно не может катапультировать. А во-вторых, мы будем говорить только про частные дела. О работе - ни слова.

- Вообще-то, сегодня я очень занят.

- Ты занят, я занят, они заняты, все всегда заняты. Но когда друг очень-очень просит, отказывать нельзя.

- Ну, хорошо. Где? В гостинице на 59-й дороге? В баре?

- Нет. На этот раз мне нужно, чтобы кругом никого не было. Чтобы никто не мог подслушать. И вообще - лучше без свидетелей.

Киперу показалось, что сердце его потекло, потекло. Начало растекаться где-то внутри живота. Как яичница на сковородке. Оставляя в груди болезненную пустоту. Какая может быть пара к слову "свидетели"? Только одна "преступление". "Свидетели преступления". И конечно, лучше без них. Привычное "тук-тук-тук" строчило в висках, как швейная машинка.

- Помнишь, мы однажды устроили совместный пикник? На берегу озера, в парке... Ты еще зачем-то позвал этого кривляку Джерри с женой. Озеро называлось Себаго.

Еще бы ему не помнить. Если через два дня Долли уговорила его поехать туда вдвоем. Она была просто зачарована этим озером. Место, которое они отыскали, было таким укромным, уединенным. А у них была с собой туристская палатка. Маленькая, ниже человеческого роста. Но все же не ниже роста человеческой ноги. И кто бы в таких обстоятельствах мог требовать большего? Все же несколько раз Долли задела пяткой за потолок. И потом очень смеялась над собой.

- Давай встретимся там. Часов в шесть - сможешь? К этому времени парк будет уже почти пустой.

Кипер вспомнил сцену из какого-то фильма про шпионов. Там герой участвует в спиритическом сеансе. И знает, что один из собравшихся имеет задание его убить. Но не знает - кто. Гости переходят в гостиную, где стоит круглый стол. Любезно пропускают друг друга вперед, улыбаются, рассаживаются. Герой мог бы встать и уйти, до того как погасят свет. Никто не посмел бы его остановить. Но уйти просто так, без всякой уважительной причины, без объяснений? Он слишком хорошо воспитан. Что страшнее: проявить невежливость или расстаться с жизнью? Конечно, о том, чтобы проявить невежливость, не может быть и речи.

И Кипер сказал "да". Или "хорошо". Себаго так Себаго.

"Может быть, так и лучше, - подумал он. - Согласился - и ладно. Ситуация все равно была тягостной. Для всех. Даже невыносимой. Будь что будет".

Он стал думать о том, что нужно бы напоследок отдать какие-то распоряжения. На всякий случай. Написать завещание. Но на чье имя? Миссис Джози Визерфельд? Но тогда все откроется, и ей же будет хуже. Да и нет у него ничего стоящего, что имело бы смысл завещать. "Фалькон" его годится только на запчасти. Он продолжает ездить из личной преданности ему, Киперу. Дом? Но для этого нужна куча формальностей. Нужно сначала выплатить банку остаток по закладной. Конечно, хорошо бы помочь Долли. Если Роберт попадет в тюрьму за убийство, она останется совсем без средств. Лабораторные цветы и растения будут сочувствовать ей, но прокормить не смогут.

Снова зазвонил телефон.

- Мистер Райфилд? Ой, как хорошо, что я вас застала! Говорят из магазина "Рог изобилия". Знаете, на Мэйн-стрит, в городе Крестонвиль. Мы доставляем цветы и фрукты в подарочной упаковке. Вы еще делали однажды рекламный ролик про наш магазин. А теперь мы получили заказ на подарок лично для вас. Неизвестный друг шлет вам корзину с фруктами. И знаете, в заказе так точно указано, какие фрукты и сколько. Обычно называют только общую сумму - на столько-то долларов. А здесь отправитель проявил необычайную заботу. Явно обдумывал с любовью. Нам оставалось только аккуратно упаковать.

- Я, право же, не знаю, - сказал Кипер. - Вы уверены, что это мне? Я, честно сказать, не жду никакого подарка. Ни от кого.

Он хотел сказать, что, так или иначе, подарок опоздал. Что вряд ли он успеет отведать этих фруктов. Впрочем, в любом случае Полина получит их. Но кто же мог вспомнить о нем? И по какому поводу? Право, уместнее были бы цветы на могилу.

- Проблема, однако, в том, - тараторила девица, - что отправитель указал лишь номер вашего почтового ящика. А нам нужен уличный адрес, номер дома.

- Я всю свою почту получаю на почтовый ящик.

- Но вряд ли в вашей обычной почте есть портящиеся продукты. Вы нас извините, но таковы правила. Доставка только на дом. Да и почтовое отделение не примет от нас открытую корзину с фруктами.

"Боже мой, - подумал вдруг Кипер. - Да какое все это может иметь значение? Теперь, когда..."

И дал девице свой уличный адрес. И остался сидеть над умолкшим телефоном. Во рту было сухо и твердо, как после укола дантиста. Хотелось, ужасно хотелось сделать какой-то прощальный жест. Сказать что-то значительное. Или написать. Например, что он ни о чем не жалеет. Что Долли дала ему такое счастье в жизни, за которое не жалко умереть. Что она замечательная, непредсказуемая, измученная тревогами, бесценная. Что он пытался похитить сокровище, принадлежавшее другому. И будет только справедливо, если эта кража не останется безнаказанной.

НЕ ЖЕЛАЙ ЖЕНЫ БЛИЖНЕГО СВОЕГО, НИ АВТОМОБИЛЯ ЕГО, НИ ДОМА ЕГО, НИ БАССЕЙНА ЕГО.

Потом ему в голову пришла счастливая мысль. Корзина! Вот кому нужно переадресовать корзину - Долли и ее детям. Конечно, пусть они хоть раз получат от него подарок. Теперь уже можно не таиться.

Он схватил телефон, позвонил в справочное. Без труда получил номер магазина "Рог изобилия" в Крестонвиле. Ему ответил печальный мужской голос.

- Звонили?.. От нас?.. Корзина с фруктами?.. А как ваша фамилия?.. Нет, сэр, я очень сожалею... Но никакого заказа для вас мы не получали. Звонил женский голос?.. Пятнадцать минут назад? Очень сожалею, сэр, но сегодня в магазине я один... И последний час не отходил от телефона. Ни отсюда никто не звонил, ни сюда. Летнее затишье, вы понимаете... Ужасно сожалею, сэр...

Кипер положил трубку. Откинулся на спинку кресла. Хотя вообще-то ему хотелось лечь. Лечь прямо на пол. Подтянуть колени к подбородку. И зажмурить глаза. Он опять попался. Так легко, глупо... Дал свой уличный адрес. Кто-то до него добирается... Но кто? Опять эта израильская парочка? Что им нужно?.. А впрочем - какое это имеет значение? Ведь теперь у него есть реальный шанс ускользнуть от всех, от всех. Даже не прилагая особенных усилий.

"Еще вчера все было так хорошо, - подумал он. - У меня всего-навсего сорвалось свидание с Долли".

Ветровое стекло автомобиля играло с солнечным лучом. Ловило его и посылало отблеск на дорожные знаки, на листву, на пролетающие над головой мостики. Кипер ехал небыстро, без гнева на обгоняющих, без презрения к обгоняемым. Легкая тряпочка боли легла сзади на глазные яблоки. Глазные яблоки, финики ушей, орехи мозга. Не голова, а еще одна корзина с фруктами. Странное состояние. Может быть, это и есть то, что они называют "покорность судьбе"? В ОТСНЯТОЙ ЛЕНТЕ ЖИЗНИ НИЧЕГО ИСПРАВИТЬ, ПОДРЕЗАТЬ, ОЗВУЧИТЬ, СМЕНИТЬ АКТЕРОВ, МЕСТО СЪЕМКИ - НИЧЕГО НЕЛЬЗЯ.

Он съехал с шоссе. Настала деревенская тишина. Редкие домики торчали справа и слева. Залитые по окна цветущими кустами. А ведь это здесь они гуляли однажды с Долли. Когда она взяла с собой велосипед. И объясняла ему, как ей важна эта возможность. Удрать от него в любой момент. Новая декларация независимости. На ней было белое платье в красный и синий горошек. Его можно было поднять, как флаг. Что они и сделали полчаса спустя.

Роберт уже поджидал его. Стоял, придавив задом багажник автомобиля. Выглядел исхудавшим, настороженным. Рука придерживала зеленую спортивную сумку. С эмблемой, изображавшей ушастого зайца. Пожалуй, маловата для ружья. Но для пистолета в самый раз. Или для мотка веревки. Впрочем, все это устарело. Сегодня нет лучшего способа, чем пластиковый мешочек. Предпочтительно - голубенький. Никаких следов.

Они поздоровались без улыбки. Пошли вдоль берега по траве. Стадо гусей расступилось, прогалдев им вслед много недобрых пожеланий. Солнце заползло в молочную кашку над горами. На него можно было смотреть не мигая.

Знакомый травяной пляж был пуст. Роберт достал из сумки надувной матрасик. Засунул в рот резиновый сосок. Его выпученные глаза вперились в дальний берег. Надсадный сип воздуха легко заглушил плеск волн.

Они уселись рядом. Посидели молча. Каждое движение одного надутые трубки послушно передавали другому. Крошечный ялик вдали поблескивал веслами, продвигался толчками.

- Это про Долли, - сказал наконец Роберт. - Ты, наверное, и сам уже догадался.

- Да, - сознался Кипер.

- Прямо не знаю, с чего начать... Давно не испытывал такой неловкости... Первые знаки появились примерно год назад...

"Два года", - чуть не поправил Кипер.

- ...Задумчивость, игра в молчанку, внезапные отлучки без объяснений такое случалось и раньше. Но тут добавилось что-то другое. Какая-то затаенная улыбка. Которая будто говорила: "Сторожите, сторожите - я все равно убегу". Будто она тихо рыла где-то подземный ход. И все время мысленно им любовалась.

...Первая догадка у мужа, сам понимаешь, - измена. Жена завела роман. Но как-то было непохоже. Потому что ко мне она стала вдруг очень нежна. Я бы даже сказал - яростно нежна. Почти как в первый год, еще до рождения Стеллы. Такие вещи не подделаешь... Ты знаешь, о чем я... Рубашку с меня срывала - только пуговицы разлетались по углам.

- А до потолка не долетали? - не выдержал Кипер.

- Потолок - не знаю... Но по полу стучали, как горох... Зато потом... Потом, когда уже лежали рядом, глядя в темноту, могла вдруг начать какой-нибудь бубнеж... "Не так, не так, не так..." - "Что не так?" - "Не так надо любить!" - "Не так - а как?" - "Господи, да мне-то откуда знать?!" И это уже сердито, с вызовом. "Я только чувствую, что не так... что этого мало..."

...А вскоре начали всплывать эти журнальчики, брошюры... Сначала она их прятала от меня... Потом почти перестала... Это не порнография, нет... Я даже не сразу понял, о чем они. Там вроде всякие истории про то, как мужчины и женщины сходятся и расходятся. И все время мелькает слово "поли". То есть "много". Приставленное ко всяким другим словам. Например, "поливерность". Или "полироман". Или "полисемья". И все так повернуто, что "поли" - это заведомо хорошо. Лучше, чем "моно". Так хорошо, что обязательно стоит попробовать на себе.

Роберт подвинул к себе спортивную сумку. Достал оттуда бумажный пакет с бутылкой.

- Хочешь глоточек? Нет?.. А мне необходимо. Дошел до самого трудного. Как горный перевал. Не знаю, кем Долли была в прошлой жизни. Возможно, самкой тетерева. У них ведь знаешь как? Самцы собираются весной в определенном месте. Называется "ток". Расхаживают там, распускают хвосты, курлычат. А самка ходит между ними и выбирает. Но что-то она там натворила в своем тетеревином варианте. И теперь все ей дается так нелегко. Смотреть порой - сердце болит. Я видел, что месяца два она была сама не своя. Извелась. Пытаюсь расспрашивать, утешать - только мотает головой. Наконец не выдержала. Была ночь, дети спали. Она усадила меня на кровать, села передо мной в кресло. Взяла за руки. И во всем созналась.

- Да, - сказал Кипер. - Да. Такие вещи случаются. Это жизнь...

Солнце вдруг вырвалось из закатного марева и больно кольнуло глаза. Лодка у дальнего берега подняла крылышки весел, застыла.

- Да, - сказал Роберт. - Во всем. Но сначала заявила, что очень, очень меня любит. И то, что она собирается сказать, никак ее любви не вредит. Наоборот - должно помочь. Что она много думала обо всем этом, много читала. Конечно, это считается отклонением от нормы. Но, видимо, так у нее устроены гены. Никто не виноват. Гены - новое имя нашей полной невиноватости. В общем, она поняла. И надеется, что я тоже пойму. Пойму ее правильно. Просто у нее душевный кризис. Ей мало той любви, которая между нами. И ей нужен, нужен...

Роберт откинул голову, громко булькнул пакетом.

- ...ей нужен второй муж.

- Как это? - воскликнул Кипер. - Ты же и есть ее второй муж.

- Во времени - да. Но ей нужен - в пространстве. Второй, кроме меня. Второй - вместе со мною. Она понимает, что это неслыханно. Что о таком не просят. И если я захочу оставить ее, уйти, она вполне это поймет. Но жить дальше под этим грузом - выше ее сил.

- Что значит - "неслыханно"? - забормотал Кипер. - Что значит "под грузом"?.. Такого просто не бывает... Нигде и никогда... Безумие какое-то!.. Несколько жен - это еще куда ни шло. Но несколько мужей? Этого не потерпят даже в штате Юта.

- Я полез потом в книжки. И выяснил, что нет - есть еще народы, у которых это разрешено. Называется "полиандрия". Например, у эскимосов. Там женщина может завести второго мужа. Может даже лечь в постель к просто приезжему - это знак гостеприимства, очень распространенный. Долли жила с первым мужем на Аляске. И однажды ее Дику довелось заночевать у эскимосов из-за бурана. Так хозяин предложил ему свою жену. Дик уверял Долли, что он отказался. Но она говорит, что ничуть не рассердилась бы, если б он воспользовался. Ей уже тогда этот обычай показался трогательным. Такой же у гималайских племен - шерпа, ботия, лепча. Но у этих обычно второй или третий муж - младшие братья первого. К сожалению, у меня нет братьев.

- К сожалению?! А если бы были - ты что?..

- Видишь ли, ведь у нее это не каприз. Она долго боролась с собой. Но говорит, что не только с собой. Она боролась за свою любовь ко мне. Которая ей бесконечно дорога. Но которая умирает. Умирает без свободы. Если мы останемся только двое, повязанные вместе на всю жизнь, - для нее это смерть свободы. А без свободы ее любовь не живет.

Кипер почувствовал, что ладони у него становятся ватными. Приложил их друг к другу, к щекам, погладил. Наверное, так ощущаешь прикосновение протезов.

- У тебя осталось что-нибудь в бутылке?

- Полноi. - Роберт протянул ему пакет. - Сам понимаешь, первым делом я спросил, кого она имеет в виду.

- Ну и?.. - поперхнулся Кипер.

- В том-то и дело, что оказалось - никого. Что это я! - я должен подыскать ей второго мужа. Такого, с которым я мог бы ужиться. А уж она постарается его полюбить. Слыхал ты когда-нибудь про такой заскок?

- Нет. Никогда. Уж не знаю, чтоi твой дюгонь должен был сделать, чтобы ты заслужил такую напасть. Разве что утопил лодку, полную детей.

- В общем, я тогда попросил у нее отсрочки. Обдумать, прийти в себя. Она сказала "конечно, конечно". Такие решения требуют времени. Нужно вслушаться в свои чувства. Понять, что тебе по силам, что нет. У нее ведь самой ушло несколько лет. Прежде чем она убедилась. Убедилась окончательно и необратимо. Что жизнь в моносемье ей не по силам. Что для нее это - смерть любви. А что за жизнь без любви?

...Месяц я ходил сам не свой. Даже в фирме заметили, стали расспрашивать. А что я мог им сказать? Усталость, легкая депрессия... Но сам все думал, и думал, и думал... Остаться вдруг без жены и детей? Для меня это - как казнь. Без всякой вины. А она, Долли, ясно дала понять, что для нее нет другого выхода. Что если все это мне не по силам, она подает на развод. Хотя совсем не хочет. Но суд, конечно, отдаст детей матери. Как всегда. И она отправится искать себе эту треугольную семью. А то и четырехугольную. В этих журнальчиках и брошюрках полно объявлений о всяких поливариантах. Особенно почему-то из Калифорнии. Уедут в Калифорнию, и я их никогда не увижу. Так что я думал, думал, думал и наконец решился. И сказал Долли, что я согласен попробовать. Сказал вчера. А сегодня позвонил тебе.

- Позвонил мне? - повторил Кипер таким громким птичьим дискантом, что гуси подняли шеи от травы и облили его громким презрительным гоготом. - Ты хочешь предложить этот треугольный вариант - мне?

- Нет, конечно. С чего ты взял? Ты-то для него совершенно не подходишь.

- Да? Интересно узнать - почему?

Кипер снова задрал голову и забулькал бутылкой. Роберт поспешно отнял у него пакет и жадно приложился сам.

- Во-первых, мы с тобой такие разные. Во всем, во всем. Ты не веришь в переселение душ. Спортом больше не интересуешься. Слишком много прочел ненужных книг. Во-вторых, у тебя никогда не было детей. Ты не умеешь с ними обращаться. Но главное - вы с Долли совершенно психологически несовместимы.

- Поглядите на этого самозваного психиатра! Выносит диагноз за две секунды.

- Тут нет ничего обидного для тебя. Психологическая несовместимость самая распространенная проблема в семейной жизни. Спроси у своей бывшей жены. Во всяком случае, если у нас дома речь заходит о тебе, Долли не может удержаться от улыбки. Говорит о тебе только с иронией. Мне кажется, она не смогла бы принять тебя всерьез, как полноправного члена семьи.

"Всерьез, невсерьез, - злобно подумал Кипер. - Поглядел бы ты на одну палатку, вон под тем деревом, три месяца назад. Почему-то никто не жаловался на несовместимость".

- ...Я позвонил тебе потому, что у тебя есть связи и знакомства в артистической среде... Актеры, писатели, музыканты, фотографы... Это как раз то, что нужно для Долли. Она ведь в молодости очень увлекалась театром. Принимала участие в школьных спектаклях.

- И ты хочешь...

- Пригласи их на обед в ресторан. И меня тоже. Придумай какой-нибудь повод. Конечно, я плачу за все. Но ты выбери, по возможности, холостых. Или, по крайней мере, таких, у кого семейная жизнь дала сильный крен. В непринужденной обстановке, после двух-трех коктейлей... Если мне кто-то понравится, я приглашу его к нам домой. Чтобы представить Долли. А там посмотрим.

- Ты хочешь, чтобы я, своими руками... Чтобы я помогал вам в этом... в вашем полиандрическом эксперименте?..

- Но неужели это так трудно? Мне казалось, что такая услуга тебе не будет в тягость. Всего-то и дел - созвать несколько приятелей на обед. О котором тебе не надо заботиться. Я дам тебе название ресторана, время, адрес. А ты мне потом сообщишь, на сколько человек заказывать стол. Вот и все. И вкусно поешь и выпьешь на дармовщинку. Чего уж так сердиться?

- Да... Да, я сержусь... Ты меня хочешь втянуть... Уж не знаю, как это все назвать... Но я тебе скажу так: пусть Долли сама меня попросит. Да-да... Откуда я знаю?.. Может быть, ты все это выдумал... Эту дикую историю про треугольник... Меня предупреждали про вас... От "Сладких снов" сейчас можно ждать любого подвоха... Может, ты хочешь меня втянуть в незаконное дело. Подставить под удар...

- Не кипятись. Хочешь услышать от Долли самой? Пожалуйста. Уверен, что она согласится тебе позвонить. И тогда?..

- Тогда посмотрим. Может, и устрою тебе банкет холостяков. Сняв с себя всякую ответственность.

- Вот и хорошо.

Роберт вздохнул с облегчением. Вздох его как-то странно затянулся, перешел в ровное шипение. Кипер не сразу понял, что он просто выдернул пробку из надувного матрасика.

Они дошли до своих автомобилей, ступая очень осторожно и прямо. Только очень опытный полицейский смог бы увидеть что-то подозрительное в их походке.

Четыре фары дружно проткнули лучами озерные сумерки. Но, выезжая со стоянки, они дружно повернули зады машин навстречу друг другу и дружно чокнулись задними мигалками.

Звон разбитого стекла растревожил заснувших было гусей.

I-6. Долли

Стакана воды в изголовье хватило как раз на то, чтобы пересечь пустыню сна. Последний глоток пришелся на утренний просвет в плотных шторах.

Если Кипер летом спал в верхней комнате, то всегда просыпался от стука по крыше. И, не раскрывая глаз, пытался понять, кто стучит: дождь или белки? Белки тарахтели своими коготками отрывисто и жестко. Но и дождь порой умел подделаться под их нервные перебежки. Особенно, если капли падали не с неба, а пригоршнями - с веток деревьев.

На этот раз барабанил несомненный дождь. Ровный, работящий, равнодушный. Кипер попытался вспомнить вчерашний день. Но не смог. Что-то произошло вчера, довольно важное, все изменившее в жизни. Но что? Похмельная паутина облепляла память, затягивала все привычные дверки - ни войти, ни выйти. Всю ночь ему снились смутные, прерывистые сны, каждый - со своей обидой, и он проснулся уже готовым к мести. Но кому?

Кое-как он ополоснул лицо. Мазнул по щекам электрической бритвой там и тут. Пригладил седую полоску в волосах. Натянул рубашку и галстук. Кофе или чай? Но в шкафчике над плитой не было ни того, ни другого. Он нашел в холодильнике половину апельсина, выел мякоть. Зонтик, послушно щелкнув, распустился в руке синим цветком. Он вышел под дождь и сразу увидел припаркованную на улице белую "тойоту".

И круглую девичью головку в ее окне.

И израильского старика, идущего ему навстречу с заискивающей и умудренной улыбкой.

И тут же хмельная одурь слетела с памяти. Он вспомнил вчерашний вечер, гусей на берегу озера. Роберта с надувным матрасиком, его рассказ про необъяснимую прихоть, приманившую сумасбродку Долли.

И он пошел навстречу старику, выкрикивая с яростью и насмешкой:

- Нет!.. Нет-нет-нет!.. Больше не выйдет!.. Опять хотите меня подловить?.. Не на такого напали... Вас-то я уже раскусил!.. Вы засвеченный кадр. Так и передайте своим хозяевам!.. Пусть посылают кого-то другого!..

- Что?.. Зачем?.. Я не понимать... Не иметь хозяин, - бормотал старик. Случайно встречать снова... Очень рад... Вы - другой пациент?.. Я замечал, да... Ваш прежний настрой сердца... Нужный совет от психиатра... Я понимал... А как поживает жена от другой муж?

Кипер теснил старика зонтиком. Нависал над ним оскаленным ртом. Замахивался кулаком и бил в грудь самого себя. Рыжеволосая девица бежала к ним от "тойоты".

- Что? Что случилось? Чего вы хотите от моего отца? Он сказал что-то обидное? Это опять его английский... Он же иностранец - разве вы не видите? Но такой же пациент, как и вы... Доктор Райфилд назначила нам на девять часов, но мы специально приехали немного раньше...

- Это тот джентльмен из супермаркет... Помогал мне с кофейный машин... И потом долгая беседа на кафе... Я тебе рассказал... От него получал телефон доктор Сташевич-Райфилд...

Мокрые лица обоих излучали честный испуг. Кипер почувствовал укол стыда. Может быть, он зря их подозревал? Нервы натянуты, память размыта, в висках "тук-тук-тук". Мог он дать старику телефон Полины и забыть об этом? Кажется, тот что-то упомянул о старческой депрессии. Да и акцент вернулся в его речь. Каких только не бывает на свете совпадений, случайных встреч. Он поднял зонтик, прикрыл обоих, довел до дверей Полины.

- Прошу извинить... Мне просто почудилось... Она очень хороший специалист... Вам просто повезло... Уверен, что она сумеет вам помочь.

Девица чмокнула старика в щеку, поправила ему галстук.

- Я приеду за тобой через час.

Кипер повел ее обратно к автомобилю. Оба инстинктивно старались сберечь дюйм пустоты между собой, но при этом остаться под зонтом. Шли изогнувшись друг к другу, как половинки разведенного моста.

- Как вас зовут? - спросил он.

- Эсфирь. Эсфирь Розенталь.

Он подумал, что она очень мила. Что ей будет не трудно найти новый "мальчик-друг" - пятый, шестой. Что он и сам был бы не прочь занять очередь. И украсить ее волосы незаконным водяным цветком. Да-да... Если Долли вздумалось искать второго мужа, почему ему нельзя подумать о второй возлюбленной?

Разъезжаясь, они слегка бибикнули друг другу на прощанье.

По дороге на работу Кипер все пытался припомнить, кого ему напоминал старый мистер Розенталь. Наконец вспомнил: он был очень похож на еврейскую старушку, которая стала недавно жертвой ограбления в собственной квартире. Бедная миссис Руфь Сойко - она даже провела несколько часов под дулом пистолета. Ее показывали по телевизору два месяца назад. Эта история попала во все газеты. И не зря. В ней все было необычно.

Начать с того, что грабитель полез в окно многоквартирного дома не ночью, а когда уже светало. И полицейские заметили его. И обратились к нему через громкоговоритель с предложением сдаться. Но грабитель не послушался. И объявил, что он берет заложницей хозяйку квартиры, в которой он оказался. Он даже попросил миссис Сойко подойти к окну и показаться полицейским.

Дальше полицейские все делали так, как полагается по их правилам и учебникам. Было вызвано специальное подразделение по борьбе с террористами. В касках и пуленепробиваемых жилетах. На соседних крышах засели снайперы. Парламентер, имеющий стэнфордский диплом по психиатрии, начал переговоры с грабителем. Тот прежде всего потребовал сигареты. Потому что свои сигареты он выронил, залезая в окно. А у миссис Сойко сигарет не нашлось. Зато она накормила его хорошим кошерным завтраком. За завтраком они много говорили о жизни. И очень понравились друг другу.

Миссис Сойко рассказала Хозе о своих мужьях. И о том, как они тоже не сразу нашли правильный жизненный путь. А Хозе рассказывал ей о своем детстве в Гватемале. Его слушательница только ахала с сочувствием и недоверием. После завтрака Хозе отпустил свою заложницу к соседям. А к полудню сдался полицейским. Пистолет его оказался игрушечным.

Когда на грабителя Хозе надевали наручники, он с тревогой расспрашивал полицейских о самочувствии миссис Сойко. Просил передать ей извинения за доставленное беспокойство. Потом к дому с воем подъехала "скорая помощь". Санитары хотели увезти миссис Сойко в больницу. Нервный шок, психическая травма - по всем их книгам, она нуждалась в срочной помощи. Но она решительно отказалась. Она больше всего тревожилась о задержанном. Уверяла полицейских, что Хозе - очень достойный молодой человек. Вел себя как джентльмен. Ему только нужно сменить профессию - вот и все.

- Мадам, - говорили ей в ответ повидавшие виды полицейские, - у вашего достойного молодого человека в досье уже есть поджог, угон автомобиля с применением оружия и продажа краденого. Теперь к этому прибавится попытка ограбления и захват заложника.

Но Руфь Сойко стояла на своем. Вечером того же дня психиатр со стэнфордским дипломом объяснял телезрителям странное сочувствие миссис Сойко к незваному гостю Хозе:

- Это явление хорошо известно современным криминалистам. Называется оно "стокгольмский синдром". Заложники, по прошествии нескольких часов, часто принимают сторону захватившего их преступника. Выражают возмущение действиями полиции, просят выполнять все требования бандита. Человек хочет понравиться тому, от кого зависят его жизнь и смерть, - это естественно. Так вели себя заложники, захваченные грабителем в одном стокгольмском банке, - отсюда и название.

В другой половине телевизионного экрана миссис Сойко только иронически морщилась и качала седой головой.

- Да нет у меня никакого вашего синдрома. Мне просто понравился этот молодой человек - вот и все. У нас был очень интересный разговор. Я расспрашивала его о детстве, о родителях. Интересовалась, знает ли он какое-нибудь другое ремесло, кроме воровства. Но он говорил, что менять профессию не собирается. И развивал на этот счет настоящую теорию.

- Не расскажете ли вы о ней нашим телезрителям? - вскинулся ведущий программы.

- Он говорил, что человек, который никогда и ничего не ворует, который вообще не нарушает закон, совершенно напрасно гордится своей честностью. Ибо каждым своим честным поступком он уменьшает шансы на получение работы для тысяч, а то и миллионов своих сограждан. Если он не крадет перчатки, наваленные на прилавках универмага, или граммофонные пластинки, или косметику, он делает ненужным охранника, бродящего по проходу. Фирма, устанавливающая телекамеры слежения, фирма, продающая универмагу страховку против грабежей, фирма, устанавливающая запоры и сигнальные звонки, - все понесут серьезные убытки от его вредоносной честности. Полицейский, который мог бы его арестовать, адвокат, который мог бы его защищать, судья, который мог бы его судить, тюремщик, который мог бы его держать за решеткой, всем им грозит потеря работы, если люди станут поголовно честными. Поэтому он считает свое занятие даже нужным и полезным для нормального существования общества. Честно сказать, я не знала, что ему возразить...

...Кипер вдруг заметил, что он едет по какой-то тенистой улице. Видимо, воспоминания о мудрой миссис Сойко унесли его слишком далеко. И он съехал с шоссе раньше времени. Такого с ним еще не случалось. Теперь он уже точно опоздает на работу.

Нужно узнать, что это за городок.

Церковь выглядит знакомой... Кажется, за ней нужно свернуть направо... Да, вот и бензоколонка - он однажды заправлялся здесь. А вот и магазин с мраморной ванной в витрине. В которую вечно льется вода из сверкающего крана. И дальше пожарное депо. Из которого в любой момент может вырваться тоскливый вой чужой беды. Дальше - скверик с детскими лесенками и заiмками. Стоянка машин. А вот и дом с черепичной крышей. С геранью в подвешенных горшках. С почтовым ящиком, поржавевшим, как сундук с сокровищами. С надписью золотыми буквами: "Мистер и миссис Кордоран".

Он притормозил, выключил мотор. Сердечное "тук-тук-тук" заполнило возникшую тишину. Он был здесь раньше два или три раза. Кордораны собирали гостей на Валентинов день. И на День Благодарения. Кипер вел себя очень скромно. Но никто этого не оценил. Спроси его, где живут Кордораны, никогда бы не вспомнил без бумажки. Но, видимо, есть в нас и другая, птичья память. Способная удерживать тысячи перелетных миль. Что если в прошлой жизни он был пеликаном? Или длинноногим горячим фламинго?

"ГДЕ ВСТРЕТИМСЯ ВНОВЬ? - СПРОСИЛ ОН ЕЕ, НЕ ПРЕРЫВАЯ ПОЛЕТА. - МАДАГАСКАР, СИЦИЛИЯ, ГАЛАПАГОС?"

Вообще-то ему было настрого запрещено приезжать к ней домой. И он до сих пор подчинялся запрету. Да и сегодня - не сам же он приехал сюда. Его привел пернатый инстинкт. А с пернатых какой спрос? Она должна это понять.

Он вылез из автомобиля. Пошел к дверям. Дорожка была обсажена электрическими фонариками. Хорошо Роберту - найдет путь домой в темноте хоть трезвый, хоть пьяный. Он позвонил. Он услышал шаги. Он подумал, что идущий несет мешок с цементом. Или неудобный ящик. Или страдает от затянувшейся болезни. Название которой нельзя отыскать даже в новейших справочниках. Болезни, от которой ступни вот так тяжелеют и шаркают по ковру.

Дверь открылась. Долли смотрела на него без всякого удивления. Будто ждала. Не улыбнулась, не нахмурилась. Взяла за руку, повела в гостиную, усадила в кресло. Сама села напротив, на стул. На ней был синий халатик. С рисунком из белых ракушек. Несколько ракушек затвердели и превратились в пуговицы.

- Я опоздал к "Крогеру", прости, - сказал он. - Дела не пускали. Но ты ведь могла подождать.

Она не отвечала. Сидела смирно, как ученица. Или как подсудимая. Руки на коленях, глаза за очками широко открыты, но смотрят куда-то вдаль. Ему опять стало очень больно от ее красоты. У Полины был пациент, осужденный за нападение на свою возлюбленную. Он изрезал ей лицо. Адвокат говорил, что из ревности. Прокурор спрашивал "из ревности к кому?". У возлюбленной преступника больше никого не было. Но Кипер знал, что вовсе не из ревности, а от боли. Возлюбленная до нападения была очень хороша. Он видел фотографии "до" и "после".

- Я говорил вчера с Робертом. Он все мне рассказал. Это правда?

Она молчала. Мандариновое дерево за ее спиной, казалось, замерло от страха и тревоги за свою хозяйку. Она опять уплывала, утекала от него, опять оставалась совсем одна.

- Значит, правда... А все, что ты мне говорила... Как ты ищешь мое лицо в толпе... Ну что ж... Наверное, такое случалось и раньше... Просто раньше не сознавались... А теперь стало можно. Мужчины любят мужчин, женщины любят женщин... А кто-то любит красть пластинки в магазине... Или перчатки... Мужчины наряжаются в платья, женщины отращивают усы. Все это в генах, Полина мне объясняла. И никто ни в чем не виноват. Как хорошо!.. А о детях ты подумала?.. Что они будут говорить в школе? Если их спросят про дядю, поселившегося в доме?

- Скажут, что жилец, постоялец. - Послушная ученица явно обрадовалась вопросу, на который знала ответ. - Что стало трудно с деньгами, пришлось сдавать комнату. У наших соседей, например, уже второй год живет очень милая старушка. Ее сын платит ренту, навещает ее.

- О! Я вижу... У вас уже все продумано... в деталях... Приличия будут соблюдены. А как насчет соблюдения законности? Кажется, в этой стране двоеженство уголовно наказуемо... Уверен, что и двоемужество тоже.

- Законодательство постоянно меняется... Если возникнет много таких ситуаций, придется законодателям что-то придумывать. Кроме того, необязательно использовать слово "второй". Можно слово "приемный". Бывают же приемные дети. Почему не может быть выпущен закон, разрешающий иметь "приемного мужа"? Или, например, "вице". Бывает вице-президент. Нет ничего невозможного в том, чтобы возникло понятие "вице-муж".

- Так, понимаю... Ну, а какая роль отведена мне? Есть ли в этой треугольной геометрии вице-местечко и для меня? Какой-нибудь четвертый угол?

- Я не знаю... Ты не хочешь меня понять... Хотя я говорила тебе много раз... В сущности, все так просто... Я поняла, наконец, про себя... Что я не могу любить одного и не могу жить в постоянном вранье... Ты не знаешь, чем я платила за каждое наше свидание... За эти ворованные встречи... Как мне приходилось изворачиваться, придумывать объяснения... Обычно замужние женщины заводят романы, когда мужа больше не любят... Но я-то, видимо, извращенка, у меня не так... Что я могу с этим поделать? Пожалуйста, не обижайся, не сердись... Можно, я скажу тебе правду? Я своего Роберта только теперь полюбила по-настоящему... Эти два года, что мы с тобой... Откуда оно вообще взялось, это "или-или"? "Кого же ты любишь - этого или того? Отвечай!" И если ответишь "обоих", на тебя будут смотреть, как на безумную. "Нет уж, голубушка, придется выбирать... Так у нас заведено". Но рождаются ведь иногда сросшиеся боками близнецы. Или головами... И разрезать их нельзя - они умрут. Так, видимо, и мои любви... Могут жить только вдвоем...

- Но почему же именно "вдвоем"? А если втроем, вчетвером? Наверное, еще лучше?

- Твой сарказм... Постарайся меня понять... По земле бегают двуногие, четвероногие, шестиногие - каждому свое. Если у шестиногого отнять две ноги, он не станет четвероногим, станет инвалидом. Или - как окна в комнате... Два окна или три, или четыре - разница не очень велика. Немного больше света, немного меньше. Но одно окно или ни одного - разница огромная. Это разница между светом и мраком. Ты понимаешь, о чем я? Для меня любовь к одному - это как жизнь без просвета. Ты стал моим окном - понимаешь?

- Я понимаю только одно: любовь - это всегда любовь к одному-единственному. Здесь, сейчас... Потом может быть любовь к другому, третьему... Но никогда вместе. Так было всегда, и так будет. "Или-или" не отменяется. А если с двумя, с тремя - это не любовь. Что-то другое. Может быть, ненасытность. Или жажда остренького...

- Я читала про коммуну на озере Онейда. Она существовала в прошлом веке. Их называли Библейские коммунисты. Они трудились вместе на полях, валили и сплавляли лес. А один из них изобрел охотничий капкан, который стал знаменит и продавался во всей стране. И вот у них не было брака и собственности. Все мужчины в коммуне были мужьями всех женщин.

- Да? И они кидали жребий - когда, кто, с кем?

- Нет, это делалось по обоюдному любовному согласию. Но на рождение ребенка нужно было получить разрешение от совета коммуны. Правда, я не знаю, что они делали, когда ребенок появлялся без разрешения.

- А куда же они подевались, твои Библейские коммунисты?

- Коммуна существовала целых тридцать лет. Но, видимо, дети у них рождались такие же беглецы в душе, как и их родители. Только родители убегали от своего общества, а дети побежали от своего. То есть из коммуны. Зато мормоны существуют вот уже больше ста лет. Правда, у них теперь закон запрещает многоженство... И тем не менее есть несколько сотен семейств, которые сохраняют этот обычай... Ты скажешь, что про мужчин все понятно. Им чем больше жен, тем лучше... Ну, а женщины? Они все идут на это добровольно... В сущности, решаются на нарушение закона. Причем первая жена часто сама подыскивает вторую и третью, знакомит их со своим мужем... Во время брачной церемонии мормонский священник (а у них почти каждый мужчина имеет сан священнослужителя) спрашивает у жен, согласны ли они принять в семью новенькую... И у новенькой спрашивают согласия. Нет и тени принуждения, все совершается по доброй воле...

- Мормоны! Ты еще вспомни библейских пророков!.. Или гималайские племена... Конечно, обычай - страшная сила... В Древнем Вавилоне, говорят, были храмы, где служили жрицы любви... В наши грубые времена такой храм считался бы просто борделем с алтарем...

- Но мормоны-то не в Вавилоне... Они живут рядом с нами, такие же люди, как мы. Ездят на работу, платят налоги, посылают детей в школу. Глава семейства любит всех своих жен, заботится о них... У них не бывает разводов. Они верят, что такой образ жизни заповедан нам Всевышним. И платят за эту веру дорогой ценой. Потому что каждый день они могут ждать ареста и тюрьмы. Власти постоянно преследуют их, подсылают шпионов... Даже дети их с малолетства должны учиться держать язык за зубами, не разговаривать с незнакомыми... Если факт многоженства будет доказан в суде, главу семейства сажают в тюрьму.

- Представляю, какая давка происходит в мормонских тюрьмах в дни свиданий с родными.

- Пускают только первую жену, потому что только она считается законной... А остальных могут обвинить в незаконном сожительстве. Отнять детей и отправить их в детские приюты. Такое уже случалось не раз. И если находятся женщины, которые соглашаются на такую жизнь... Что же ими движет? Ведь они идут против установленных правил.

- Правила - одно, а обычай - другое. Традиции - великая сила.

- Нет, сила обычая тут ни при чем. Тут какая-то другая сила. Думаю - сила любви. Просто им досталась такая любовь. Которую они непременно должны делить с другими женщинами. Потому что они могут любить только такого мужчину, в котором жива свобода. А если мужчина на всю жизнь связан с одной женщиной, они не чувствуют в нем этого дыхания свободы. А я - я не чувствую его в себе. Если я повязана с одним человеком. И даже не верю, что меня - такую - повязанную можно любить.

- Ну, а ревность? - воскликнул Кипер. - Не хочешь же ты сказать, что все эти мормонские жены не ревнуют мужа друг к другу? Что не грызутся в очереди за его ласками? Или у них есть твердое расписание - когда ему спать с одной, когда - с другой?

- Да, наверное, расписание... И доброта. И широта души. И вера в то, что это так надо и правильно. И большая, большая семья. Которая важнее их мелких жадных капризов. В которой все помогают друг другу, растят детей, ухаживают за больными, переживают за близких, как за себя.

- А твои два мужа - они что, будут монетку бросать каждый раз? И спокойно уступать? Это и есть твоя хваленая свобода? Святители небесные и осветители земные! Да у меня бы глазные яблоки повылезали и раскатились по полу! Я бы от ревности начал выть на луну, на людей кидаться!.. Одна мысль, что моя возлюбленная с кем-то другим...

- Вот как? А как же ты терпел все эти два года? Ты ведь знал, что я живу с мужем... И никакого подлунного вытья мы не замечали...

Настала тишина. Он не знал, что сказать. Вернее, сказать-то он мог. И очень много. Но это ничего не меняло. Потому что она была права. Он и сам это давно замечал. Во всех романах, стихах, кинофильмах. Ревность - удел мужей. Тайный возлюбленный от нее не страдает. Над ним никто не смеется. Никто не скажет ему: "Твоя любовь тебе неверна. Она изменяет тебе со своим мужем". Значит, что же? Уязвлена не любовь, а гордость. И чувство собственности. Нарушение монопольных прав. Брак - это монополия. Но не учат ли нас мудрецы экономики, что от монополии добра не жди?

ЦЕНЫ НАЧНУТ ПОЛЗТИ ТОЛЬКО ВВЕРХ. ИСКУССТВЕННО ВЗДУТЫЕ ЦЕНЫ НА ДОБРОДЕТЕЛЬ.

Он вдруг почувствовал ее пальцы на своих щеках. Он не заметил, как она подошла. Его нос утонул в белых ракушках халатика. Его руки пустились в слепые блуждания. Полные радостных встреч и коротких разлук. Со всем таким родным и знакомым. Но каждый раз - поразительно новым. Разлука и встреча - это как вдох и выдох. За короткую разлуку твоя ладонь наполняется воздухом желания, ее плоть - кислородом новизны. И невозможно остановиться. Все равно что перестать дышать.

- А ты? - услышал он над самым ухом. - Ты совсем-совсем "нет"?.. Я понимаю, ты рос в нормальной семье, не то что я... Сила традиций, сила привычки... Трудно взглянуть по-другому, изменить точку отсчета... Гордость, самолюбие, страх пересудов... Это любому тяжело, а тебе... Ты ведь горячий, потому что тонкокожий... У тебя кровь течет близко-близко... Просвечивает там и тут... И все же... Если бы ты захотел... Хотя бы попробовать... Ох, я бы ни о чем другом и не мечтала...

Он оттолкнул еe так, что она чуть не упала. Вскочил на ноги. Дыхание остановилось. Воздуха в груди не осталось. Даже на одно короткое слово. Слово "никогда".

Она вернулась на своe место. Место подсудимой. Смотрела на него печально и мечтательно.

- Мне пора, - бормотал он. - Я и так... В конторе ждут дела... Теперь всe понятно... Так уж вышло... Никто ни в чeм не виноват... Полина права... Нет никакого многоженства... Есть "синдром свободы"... Брак с одним - это неволя... Недаром столько разводов... Все бегут из неволи... Никто не выдерживает... Пора с этим что-то делать... Но только без меня... Уж простите... Не дорос, не созрел...

Он остановился перед ней. Протянул руку. Но она отклонилась. Он шагнул вперeд. Погладил мандарин на деревце за еe спиной. Потом быстро пошeл к дверям.

...Ехать на работу не было смысла. И сил. Впрочем, смысла не было больше ни в чeм. Хотелось только забраться под одеяло. Засунуть голову под подушку. И ни о чeм не думать.

Около дома стояла незнакомая машина. Наверное, у Полины пациент. Жаль. Ему бы сейчас хотелось поговорить с ней. Расспросить про "синдром свободы". Или как он там у них называется. Может быть, это уже исследовано и излечимо?

Из машины вылез молодой человек в спортивном костюме. Улыбаясь, пошeл ему навстречу. Неся в руке корзину с фруктами.

- Мистер Райфилд?.. Как удачно. А я уже собирался уезжать. Начал писать вам записку... Вам бы пришлось ехать за посылкой к нам в магазин. И фрукты бы утратили свежесть... Вот здесь, распишитесь, пожалуйста...

Кипер машинально расписался. Принял из рук посыльного таинственные дары. Кто бы мог их отправить?

- А послание там, в конверте, - приветливо сказал молодой человек, садясь в машину.

Выхлопная труба дунула сизым дымком. Автомобиль укатил.

Между виноградной кистью и гроздью бананов белел уголок конверта. Кипер извлек его, поставил корзину на землю. Ветерок подкатил к его ногам маленький водоворот из подсохших травинок. Голубая крикливая сойка попыталась затеять скандал с соседями, но на еe брань никто не ответил.

Кипер открыл конверт и прочел:

"ПОВЕСТКА. Мистер Кипер Райфилд вызывается в суд для дачи показаний по делу "Лестер против корпорации "Сладкие сны"". Дата, время, адрес. За неявку будете привлечены к ответственности вплоть до наложения штрафа или заключения в тюрьму сроком до шести месяцев".

I-7. Судья Ронстон

Как часто милым лепетаньем

И упоительным лобзаньем

Задумчивость мою

В минуту разогнать умела...

И что ж? Земфира неверна-а-а-а-а...

Земфира неверна-а-а-а-а-а...

Моя Земфира охладе-е-е-е-е-ла!..

Певец пел по-русски, но Кипер знал перевод этих строчек. Они были так правдиво печальны, так подпевали его нынешним чувствам. То есть ему-то для ролика было безразлично, что поeт певец. Идея была в том, что газонокосилка "Уайт и Хорнсби" работает рядом и ничуть не мешает ему.

В кадре должен был расцветать концерт на открытом воздухе. Под ветерком колышется лес скрипичных смычков. Изгибается стебелeк дирижeра. Взволнованные, мечтательные лица слушателей. И такое же лицо у косильщика травы на соседнем поле для гольфа. Он слушает певца, не переставая косить. Красный шнур струится в зелeной траве, уходя за горизонт. Невидимые электроны несутся в нeм неутомимо, презирая расстоянья.

Потом в кадре крупным планом появляется шмель. Он испускает лeгкое жужжание на фоне арии. Зрители начинают недовольно оборачиваться. Косильщик укоризненно прикладывает палец к губам. Шмель умолкает. Зрители успокаиваются. Финальное "охладе-е-е-еела" сотрясает воздух. Камера наезжает на бесшумно работающую газонокосилку под шквал аплодисментов.

Зазвонил телефон. Багразян взял трубку.

- Да... Да, он давно здесь... Хорошо. Понимаю...

Трубка легла на рычаг как-то виновато. Словно посланец, принeсший дурную весть.

- Босс Леонид... - сказал Багразян. - Зовeт тебя к себе. Как-то нехорошо зовeт. Мне не понравилось. Ты что-нибудь насамовольничал?

Кипер не ответил. Он ждал этого вызова. Потому что сам позвонил вчера адвокату Ларри. Рассказал о повестке в суд. Упрятанной в корзину с фруктами, как змея.

Ларри уже сидел за столом рядом с боссом. Его портфель-чемодан-саквояж распух ещe больше. Он нетерпеливо протянул розовую ладошку.

- Покажите-ка эти бумаги... Так, вызов на предварительное слушание дела... Всe по правилам, не придерешься... И вы расписались в получении? А я ведь вас предупреждал... Жалко было отказаться от фруктов?.. Но ловко, ловко они это проделали... Могу только гордиться такими противниками... Ничего не поделаешь. Придется явиться в назначенный час. Но ещe до этого мы с вами съездим в суд. Оформим некоторые бумаги. И заодно осмотрим, так сказать, поле боя... Прямо сегодня.

- Ты почему же темнишь? - Босс Леонид сопел и качал головой, как на безнадeжного. - Ты противнику должен морочить голову, а не нам. Нам - только правду. Всю, до конца.

- Никто не темнит и не собирается, - неуверенно сказал Кипер. - Пусть Ларри подтвердит. Я ответил на все его вопросы.

- Да? На вопросы и только на вопросы? А то, о чeм меня не спрашивают, оставлю при себе, так? Например, о том, что был лично знаком с погибшим.

Кипер в изумлении смотрел то на одного, то на другого.

- Да, к сожалению, это так, - подтвердил Ларри. - В записной книжке покойного был найден ваш адрес и телефон. Фамилия Лестер вам что-нибудь говорит?

- Впервые слышу... Впрочем... А чем он занимался? Сценарии не пописывал?.. Сейчас столько самодеятельных сценаристов кругом... Все мечтают пролезть в Голливуд... Если они слышат, что ты режиссeр, немедленно выклянчивают твой телефон... На всякий случай, на будущее. Им не втолкуешь, что ты всего лишь режиссeр рекламных роликов...

- Нет, насколько мне известно, литературные страсти мистеру Лестеру были незнакомы. Может быть, вы играли вместе в карты? В гольф? Ездили на рыбалку? Людей сводят вполне невинные занятия. Потом мы легко забываем друг друга. У меня самого в записной книжке есть имена, на которые я смотрю с удивлением. "Ну, кто, кто это мог бы быть? Какого дьявола ему надо в моей книжке?"

- У мистера Райфилда нет побочных страстей, - язвительно вставил босс Леонид. - Страсть одна - к работе. Думает о ней день и ночь, неделю и месяц. Несчастную газонокосилку обхаживает вот чуть не полгода.

- У меня как раз вчера явилась занятная идея. Я сегодня сделаю несколько вариантов. Хотел бы показать их вам к концу дня.

- Вот мне жена часто говорит: "Ты должен быть более чутким со своими сотрудниками. Это тонкие, уязвимые натуры. Их можно ранить на всю жизнь одним неосторожным словом". Ну, а я?! - Босс Леонид вдруг грохнул кулаком по столу. - Я вам кто? Неуязвимый носорог? Со мной можно как угодно? Меня ничто не ранит?

- Да я только...

- Ты, Кипер, наверное, оглох. Перестал понимать элементарный английский. "К концу дня!.." Тебе было сказано: сегодня ты едешь в суд. Вместе с Ларри. И будешь расхлeбывать то, что заварил. А не прятать свою тонкую натуру за всякие газонокосилки!.. Всe!..

Автомобили ползли со скоростью овечьего стада. Ларри поглаживал руль своего "линкольна" одним пальцем, тот послушно откликался. Стрелки на золотых часах сошлись наверху, как крылья усталой бабочки.

-...Конечно, суды в наши дни очень перегружены. На каждый день судья планирует двадцать-тридцать дел. А рассмотреть по-настоящему сможет только одно-два. Но всe равно, если ты запланирован, нужно являться каждый раз. Потому что иначе тебя объявят проигравшим по неявке. День начинается с переклички всех запланированных. И судья говорит адвокату каждого несколько слов. Или задаeт вопросы. Или обещает предварительное обсуждение дела. Если успеет. И ты никогда не знаешь, сумеет он вырезать для тебя эти предварительные полчаса или нет.

Кипер с тревогой косился на ползущую рядом машину. Еe борт был в нескольких дюймах. Совсем как в его давнишнем ролике. Заказчиком была фирма, производящая краски для автомобилей. Ролик начинался с того, что две машины, синяя и красная, останавливались перед светофором. Синяя опускала окно. Оттуда появлялась женская рука. В кольцах и с сигаретой. Стряхивала пепел. Потом гасила сигарету о борт красной. Красная кричала от боли. Мужским голосом. С неба слетал пульверизатор с краской и нежно залечивал нанесeнную ранку. Заказчик был очень доволен.

- ...Иногда приходится сидеть в зале целый день. Очень часто - впустую. Но всe равно это необходимо. Потому что предварительное обсуждение - очень важный момент. Потому что на нeм судья может высказать своe мнение о тяжбе. Тогда стороны увидят, какого исхода можно ждать на суде. И согласятся решить дело между собой. Найти компромисс, не дожидаясь полного разбирательства. Большинство мелких дел так и решаются - после предварительного совещания с судьей. Но наше-то дело никак нельзя считать мелким. Нам придется идти до конца...

Боевая цепь оранжевых тумб надвинулась справа, начала оттеснять "линкольн" в середину шоссе. В сплошном потоке машин каким-то чудом появилось свободное пространство. Ларри занял его, не повернув головы, не оценив чуда, не поблагодарив.

- ...Конечно, судья не может сам заранее ознакомиться с таким количеством дел. Для этого у него есть помощники, ассистенты. Обычно это начинающие адвокаты, стажеры. И они играют огромную роль. Я сам начинал таким стажером. Я видел, что часто почти всe зависело от меня. Я мог подготовить резюме тяжбы одним способом, а мог - другим. Выпятить одни обстоятельства и аспекты, затушевать другие. Как правило, я старался быть объективным. Но это не всегда удавалось. Попадались очень противные истцы. Или ответчики. Я подсознательно желал им поражения. И, наверное, это отражалось на моих докладах судье. Поэтому сегодня наша главная задача: понять, кто работает ассистентом у судьи Ронстона. Они обычно держатся незаметно. Но всe же им приходится время от времени появляться в зале суда. Приносить и уносить дела, справки, документы, тихо отвечать на вопросы судьи. По их внешнему виду, по манере одеваться и двигаться можно очень многое понять о них. Например, если ассистент одет бедно или небрежно, я ни за что не явлюсь на заседание с "ролексом" на руке. А если...

Автоматический ящик у въезда на стоянку насмешливо звякнул и показал им бумажный язык. Горячий уличный воздух потeк в открывшееся окно. Ларри спрятал вырванный ярлычок в бумажник и продолжал:

- ...А если помощник судьи перебросится словом с кем-то из сидящих в зале, я потом обязательно постараюсь переговорить с этим человеком. Выяснить, знает ли он помощника, как его зовут, откуда он, какой университет кончал. Ведь всякая мелочь, которую мы узнаeм о нашем ближнем, - это ниточка, привязывающая его к нам. И эти ниточки, в конце концов, могут сплестись в прочную верeвку, в канат. Ремесло адвоката - наполовину ремесло сыщика. Чем больше мы знаем о человеке, тем внимательнее он делается и к нам тоже. Взять хотя бы вас. Вы уже не смотрите на меня с таким пренебрежением, как в первый день знакомства. Хотя что изменилось? Только то, что я так много узнал про вас за эти дни. И меня теперь не отбросишь щелчком. Хотя вам этого по-прежнему хотелось бы. Но верeвка уже толстовата...

На входе в здание суда были установлены две электронные калитки: одна для адвокатов, другая - для всех прочих. Ларри прошeл через свою задумчиво и небрежно. Кипер был встречен отчаянным трезвоном.

- Ну, и где же вы спрятали свой пистолетик на этот раз? - спросил приветливый охранник.

Кипер начал выгружать содержимое карманов в пластмассовый подносик. Ключи от автомобиля, мелочь, солнечные очки... Не помогло - невидимый страж снова залился своим электронным лаем.

- Вспоминайте, вспоминайте, - говорил охранник. - Цепочка с крестом на шее... Стальные коронки во рту... Запонки... А вчера одна дама пять раз пыталась пройти... И что же оказалось? У неe в бедре после операции - железный штырь... Хирурги изобретают, а нам расхлeбывай.

- Вот он! - воскликнул Кипер. - Вот здесь, под подкладкой... Это всего лишь складной штопор. А я-то не мог понять, куда он запропастился...

- Как же вы открывали бутылки? Ай-ай... Неужели зубами?

Охранник мял в руках снятый пиджак, пытаясь пальцами добраться до штопора через дыру в кармане.

Но и третья, и четвeртая попытки не удались. Только когда Кипер снял подтяжки с большими застeжками и ботинки с железными подковками, электронный пeс дал ему пройти. Разутый и раздетый он стоял под насмешливым взглядом кашалота Ларри. Кажется, в таком именно виде людей отправляют в тюремную камеру. И ещe отнимают ботиночные шнурки. И ремень. Чтобы заключeнный не мог повеситься. Если бы сейчас с потолка упала решeтка и отделила его от остального мира, Кипер не удивился бы.

В судебном зале тихо бубнили десятки голосов. Ларри настороженно оглядывался, кивал знакомым. Пыхтел что-то себе под нос. Они пробрались на свободные места в заднем ряду. Головы перед ними склонялись друг к другу попарно: адвокат - клиент, адвокат - клиент. Последние наставления, запоздалые советы, уточнение стратегии? Кипер чувствовал, что холодок необъяснимой робости заползает в него откуда-то из далeких школьных лет.

ПОДСУДИМЫЙ РАЙФИЛД, ПРИЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ СЕБЯ ВИНОВНЫМ В РАЗРУШЕНИИ ЧУЖОГО СЕМЕЙНОГО ОЧАГА?

Судья запаздывал. Кипер достал из кармана письмо от Школьного учителя. Надо бы хоть раз ответить ему.

"Дорогой К. Р.!

Здесь, на севере, ночи длиннее, поэтому люди читают больше. И пишут толстые книги. Сложи в одну стопку десять книг, написанных северными писателями, в другую - десять, написанных южными, и - я уверен - северная башня окажется выше.

Проверка школьных работ не может заполнить целый вечер. Остальное время у меня уходит на чтение. Пока была жива Лилиан, ей доставалось быть первым котелком, в котором я кипятил похлeбку из своих сырых читательских переживаний. Боюсь, теперь эта роль может перейти к тебе.

Книга, растревожившая меня недавно, написана одним провинциальным профессором. Главная мысль еe довольно проста: наука стала религией нашего времени. И в особенной мере это относится к медицине и психиатрии. Прежняя религия объявляла своей главной задачей избавление человека от адских мук, то есть спасение его бессмертной души. Современная религия называется Здравоохранение и занимается спасением тела человека от болезней. Люди верят докторам в белых халатах - этим жрецам нового культа - так же безоглядно, как раньше верили священникам в рясах. Место национальной Церкви заняла Американская Медицинская Ассоциация, еe Священные тексты - бесконечные тома медицинских и фармакологических справочников.

Раньше хорошим считалось всe то, что угодно Богу. Откуда люди знали, что Ему угодно? Это объясняли священники и монахи. И они же занимались отпущением грехов, то есть снимали с человека чувство вины. Нынче хорошее поведение - это то, что рекомендует Обожествленная Медицина. Жрецы-доктора объясняют нам, как нужно следовать еe заповедям, то есть вести здоровый образ жизни. И они же освобождают нас от чувства вины, объясняя наши дурные поступки различными заболеваниями нервной системы, плохими гормонами, поврежденными генами.

Игра подобными историческими аналогиями так увлекает нашего профессора, что он идeт всe дальше и дальше и, кажется, не остановится ни перед чем. Он смеет сравнивать принудительное лечение психических больных с пытками, которым подвергались еретики в застенках инквизиции. Когда врач предписывает лоботомию, он, видите ли, поступает ничуть не лучше, чем священник, предписывавший дыбу или испанский сапог. Церковь разрушала традиционное римское судопроизводство, ставя выше него Божий суд. Победи на поединке - и это будет доказательством твоей правоты. Возьми в руки кусок раскалeнного железа - если ты невинен, Господь убережет твою плоть от ожога. Точно так же современная Психиатрия разрушает основы англо-американского судебного процесса, подменяя понятие "преступление" понятием "болезни". Она требует, чтобы преступников не наказывали, а лечили. Ну, и естественно, за эти чудодейственные исцеления платить надо им, новым жрецам медицинского культа.

Раньше церковь объясняла голод, эпидемии, природные бедствия как кару за слабость веры, за попустительство еретикам, неверным евреям, морискам, или колдовством ведьм и чародеев. Нынешние бедствия - безработица, преступность, бездомность - объясняются ослаблением веры в Медицину, недостаточными пожертвованиями, приносимыми на еe алтари. А на роль главных отступников и еретиков выбраны торговцы наркотиками. Наркомания объявлена основным бедствием нашего общества.

Итак, пейте сколько угодно виски, вина, пива, курите сигареты, трубки, сигары - это всe хорошие, разрешенные психотропы. Людей же, употребляющих запрещенные химикалии, можно арестовывать, штрафовать, подвергать принудительному лечению. Ведeтся неустанная охота за торговцами наркотиками этими новыми ведьмами-колдунами, которых бросают в тюрьмы на безжалостно долгие сроки. Автор договаривается до того, что объявляет героин, кокаин, марихуану, опиум ничуть не более опасными веществами, чем алкоголь и табак, приводит имена знаменитых людей, которые всю жизнь "торчали на игле" и ничуть не теряли при этом творческого запала.

Я готов был уже отбросить книгу и отнести еe к разряду обычного злопыхательства ожесточившегося неудачника. Но вдруг один коварный поворот его мысли зацепил меня, как крючком. "Мудрые отцы-основатели, - пишет он, - первым пунктом Американской конституции сделали отделение церкви от государства. Но они не могли предвидеть, что столь почитаемая ими наука сможет когда-нибудь переродиться в религию. А именно это и произошло в наши дни. И так как конституция не поставила здесь никаких заслонов, новая религия вступила в союз с государством и вооружилась всей его мощью. Теперь можно всех несогласных с Медицинскими догматами объявлять еретиками, лишать работы, изгонять из общества; всех, кто отказывается обращаться за помощью к жрецам-врачам, объявлять сумасшедшими и лечить насильно; но, главное, государство заставляет миллионы людей покупать медицинскую страховку, которая является не чем иным, как скрытым налогообложением в пользу новой Церкви, и приносит ей неслыханные барыши".

Сознаюсь, я до сих пор пытаюсь найти убедительные ответы на демагогию этого наукоотступника, но пока ничего не смог придумать.

Возлагаю все надежды на твоe остроумие.

Тебе ведь приходилось рекламировать медицинские аппараты и препараты. А я знаю, что ты можешь хвалить только то, что полюбишь и оценишь. Пожалуйста, найди дырку в казуистике нашего псевдопрофессора. Она должна, должна там быть!

Твой Антонио А."

Наконец перед залом появился служитель в форменной синей рубашке.

- Всем встать!

Из боковой двери возник сам судья Ронстон. Чeрная мантия делала его неправдоподобно широким. Она колыхалась на ходу, оттесняла людей, стулья, стены. Рыжий ретривер шeл за ним, помахивая хвостом, принюхиваясь к бутербродам в адвокатских чемоданах, стоявших в проходе.

- Всем сесть!

Судья, возвышаясь над своим столом, перекладывал папки с делами, поддeргивал рукава мантии. Простреливал зал быстрыми взглядами.

- Вижу. Вижу много знакомых лиц. Подающие надежды юридические таланты. Очень приятно. Мистер Глюкман, и вы снова здесь? Надеюсь, у нас не произойдeт такой неприятной перепалки, как в прошлый раз? Вы извлекли урок из ночи в тюремной камере? Научились владеть своими эмоциями? Очень приятно, очень приятно... Ну что ж, начнeм рабочий день.

Колeса правосудия завертелись.

Адвокаты попарно подходили к судейскому возвышению, тихо переговаривались. Иногда подзывали из зала своих клиентов, и судья что-то внушал тем наставительно и сурово. Порой мистер Ронстон вглядывался в очередную папку с радостным удивлением и громко произносил написанное на ней слово: УЛАЖЕНО. Каждую такую папку он поднимал в воздух и показывал залу как обнадeживающий пример просвета. Тяжбы не длятся вечно, любая должна рано или поздно иметь свой конец. И насколько лучше будет, если вы уладите еe между собой, полюбовно. Ибо, если оставить решение за мной, я ведь могу вынести такое, чего - ох, ох! - вы и ждать не ждете и - ох, ох! - не обрадуетесь.

Вдруг голос судьи налился горечью и заполнил весь зал.

- Что это значит - "без адвоката"?

Перед возвышением стояла растерянная женщина в чeрном и сером. Прижимая к груди чeрный школьный портфельчик. Из которого она пыталась извлечь нужные бумаги. Но попадались, видимо, всe не те и не те. Еe противником был человек в зелeном и синем. Брезгливо склонивший ухо к губам своего адвоката. Который крепко удерживал его за локоть. Будто умолял не давать воли рукам.

- Так вы хотите защищать себя сами? - насмешливо говорил судья. - Быть ответчицей "про се", как это говорится на нашем судебном жаргоне? Но должен вас предупредить заранее: в моeм суде "про се" практически не имеет шансов на выигрыш дела. И хотите знать, почему? Да потому что я считаю своим долгом оберегать таких, как вы, от самих себя. Не обнадeживать их понапрасну. Какая нужна самоуверенность, чтобы взять на себя роль адвоката! Ведь он обучался своему ремеслу долгие годы. Угрохал на это уйму денег. И тут возникает наш "про се", который заявляет ему: "Обойдусь без ваших услуг". Каково!

Женщина что-то тихо сказала. В передних рядах раздалось хихиканье.

- Что? - переспросил судья.

- Не могли бы вы отозвать свою собаку.

Привстав, Кипер увидел, как рыжий ретривер пытается сунуть нос под серую юбку. Приветливо махая хвостом. К большому удовольствию зрителей и служителей суда.

- Гидеон, назад! - ласково позвал судья. - Несносный, ненасытный пeс. А вам я хочу рассказать свою любимую притчу-пример. Представьте, что у вас в доме испортилось электричество. Конечно, вы можете сделать какую-то примитивную починку. Заменить предохранитель, припаять проводок, замотать его изоляционной лентой. Но не лучше ли вызвать электрика-профессионала? Который занимается этими делами каждый день? Вы пытаетесь сэкономить несколько десятков долларов на ремонте. Но рискуете при этом устроить короткое замыкание, которое приведeт к пожару. Так что вы потеряете весь дом.

- Я уже потеряла дом! - Голос женщины "про се" вдруг налился звонким отчаяньем. - А теперь этот кровосос (жест в сторону сине-зелeного) хочет выселить меня и из квартиры. Вместе с детьми. Я не виновата, что мой бывший муж уже полгода не платит алименты. Он должен был по суду оплачивать наше жильe. Это он подписал контракт. Почему никто не вызывает в суд его? Взять адвоката, говорите вы? Да если бы у меня были деньги на адвоката, я отдала бы их этому кровососу. И никакого иска бы вообще не было.

Женщина, осмелев, лягнула рыжего Гидеона, который снова подбирался к еe юбке. Пeс взвизгнул. Судья Ронстон замер от такой дерзости. Начал вырастать над своим столом. Но в это время открылась дверь. И двое полицейских ввели в зал щуплого подростка в наручниках.

- Судья Ронстон? Ваша честь, прошу нас простить за вторжение. Но секретарь суда послал нас к вам. Все судьи в уголовном отделе заняты. Нет ни одного, кто бы мог предъявить обвинение задержанному. Нам сказали, что это может сделать и судья по гражданским делам.

Лицо мистера Ронстона просияло. Он замахал руками на женщину "про се" и еe противника.

ПРОЧЬ, ПРОЧЬ! ЕСТЬ ДЕЛА ПОВАЖНЕЕ!

Он смотрел на юного уголовника с нескрываемой любовью.

- Что он натворил? Наркотики?

- Наркотиков не нашли. Мы задержали его на шоссе за превышение скорости. Шпарил под девяносто. Фотография на водительских правах явно не его. И при обыске нашли целую связку автомобильных номеров. Фальшивых, конечно. И к ним регистрационные карточки. Это сейчас ходкий товар. Если кому-то срочно нужны номера на украденный автомобиль, заплатят и двести, и триста долларов.

- Вы объяснили ему права задержанного? Предупредили, что он может молчать, не отвечать на вопросы? Что имеет право на телефонный звонок и на бесплатного адвоката?

- Объяснить-то мы объяснили. Но толку от этого мало. Потому что он не понимает по-английски. Ни слова. Пробрался сюда то ли из Мексики, то ли из Уругвая, то ли из Парагвая. На всe отвечает только "си, синьор".

- Есть среди присутствующих кто-нибудь, кто говорит по-испански? - спросил судья.

Настала тишина. Ларри поeрзал, вздыхая, на своeм стуле, потом нехотя поднялся.

- Си, ваша честь.

- Мистер Камбакорта! Рад вас видеть снова в этом зале. Надеюсь, вы не откажете в любезности - помочь нам в этой ситуации и выступить в роли переводчика?

Ларри оставил свой кожаный сундук на стуле рядом с Кипером, поплeлся по проходу к судейскому столу.

С арестованного подростка сняли наручники. Судья начал читать ему длинный список прав и привилегий арестованного. Лицо его светилось почтением и сочувствием. Наконец-то перед ним был настоящий преступник, а не вся эта мелкота. Готовая отнимать у правосудия драгоценные часы ради своих жалких свар из-за нескольких долларов. Получалось, что даже незаконный иммигрант, только переступив границу, сразу попадал под защиту чуть ли не всех американских законов. Недоступным для него оставалось разве что избрание в конгресс или в президенты. Есть ли у него родственники в Америке? Вдруг так сложилось, что его мать или отец уже живут здесь несколько лет? Тогда список его прав станет ещe длиннее.

Ларри старательно переводил. Подросток безучастно смотрел перед собой. И терпеливо ждал, когда кончится эта тягомотная гринговская говорильня. И ему разрешат вернуться к своему автомобилю и снова со свистом помчаться по шоссе, выполняя важное поручение соплеменников.

Кипер почувствовал, что дремота ползет у него от висков к глазам. Разливается к ушам и затылку. Но вдруг что-то заставило его вздрогнуть. Кажется, это был скрип открывшейся двери. Он начал шарить взглядом по залу. Судебный пристав стоял к нему спиной, тихо переговариваясь с вошедшим. Вернее, с вошедшей. Она объясняла ему что-то насчeт принесeнных бумаг. Лица еe Кипер не видел - только макушку. И эта рыжая круглая макушка не оставляла сомнений.

Ретривер Гидеон решительно отправился обследовать новую юбку. Тонкая рука потрепала его по ушам и исчезла. Пристав понeс принесeнные бумаги к судейскому столу. А где же девушка? Растворилась в стене?

Кипер вскочил и начал поспешно пробираться к дверям. Задевая адвокатские чемоданы, колени, очки. Извиняясь, чертыхаясь, озираясь. Ларри, продолжая переводить, смотрел ему вслед и осуждающе качал головой. Кипер помахал ему и выбрался в вестибюль.

Неужели упустил?

Нет, Эсфирь Розенталь на этот раз и не думала исчезать. Она стояла, наклонившись над витриной кофейного ларька. Она водила пальцем по стеклу. Поглощeнная трудным выбором между булочкой с кремом и булочкой с творогом. Увидев Кипера, она слегка отшатнулась.

- Боже, опять вы? Случайно или нарочно? Откуда вы здесь взялись? Вас вызвали быть присяжным?

- Свидетелем. А вас?

- Я часто бываю в суде по делам своей фирмы.

- Я сначала подумал, что вы работаете помощником судьи.

- Мне иногда приходится иметь дело с судьей Ронстоном. А по какому делу вам нужно свидетельствовать?

- Мне почему-то кажется, что вы знаете - по какому.

- Мистер Райфилд, у меня хватает настоящих грехов и провинностей. И мне бы очень не хотелось, чтобы на меня вешали ещe воображаемые. Откуда мне знать, каким колесом на вас наехала наша Фемида?

Она смотрела на него спокойно, невинно, испытующе. Он снова подумал, что она очень мила. Он всегда был уязвим для выражения укора в женских лицах. Почему-то этот укор, как правило, был справедлив. Они будто читали то, что проносилось у него в голове.

- Что вы делаете сегодня вечером?

- Боже, вот это переход.

- Ужасно не хочется обедать в одиночестве. И я боюсь, что вы исчезнете так же внезапно, как и появились.

- Да? А как же та возлюбленная, о которой вы так красочно рассказывали отцу?

- Похоже, нам придется расстаться с ней.

- Сегодня я занята. Но позвоните на следующей неделе. Вот телефон. Только обещайте не кричать на моего отца, если он возьмeт трубку. Он был очень расстроен вашими нападками. Но ваша бывшая жена объяснила, что на вас иногда накатывает. Что и ей крепко доставалось - как правило, ни за что. Она очень подняла настроение отцу. Спасибо вам за то, что порекомендовали еe.

Эсфирь заплатила за булочку и пошла к выходу. Складки юбки задумчиво качались вокруг еe колен. Даже в еe походке Киперу почудилось что-то укоризненное.

НЕ ТЫ ЛИ СОБИРАЛСЯ БРОСИТЬ МЕНЯ ПОД КОЛЕСА БЕНЗОВОЗА, СБИТЬ МАШИНОЙ? ПОДОЗРЕВАЛ ЧЕРТ-ТЕ В ЧЕМ?

Кипер повернул обратно. Но адвокат Ларри уже спешил ему навстречу. Он тоже был полон упрeков и обвинений.

- Куда вы убежали? Разве можно так внезапно покидать зал, под взглядом судьи. Ведь он может расценить это как знак неуважения! У судей поразительная память на лица, слова, поступки. Вы заметили, что судья Ронстон сразу вспомнил меня, назвал по фамилии? А ведь с нашей последней встречи прошло больше двух лет.

- Я побежал за той девушкой, которая принесла в суд бумаги. Решил, что она и есть помощница судьи. Это та самая, которая преследовала меня в белой "тойоте".

- И что оказалось?

- Она заверила меня, что зашла в зал просто по поручению. Что не работает в суде. Но, может быть, и врет. Я постараюсь выяснить, кто она и что. Во всяком случае, я уже знаю, что она не замужем. Живeт с отцом. А вы?

- Что "я"?

- Про вас я тоже почти ничего не знаю. А хотелось бы. Например, вы женаты или холосты?

- Мы с женой год назад решили пожить порознь. Проверить себя, испытать. Но зачем вам это?

- Дело в том, что один мой друг устраивает банкет холостяков. В ресторане. Сам он немного устал от семейной жизни. И хочет отвлечься в компании одиноких мужчин. Послушать их истории про любовные приключения. Не согласились бы вы участвовать в таком банкете?

Кипер произнeс всe это тоном спокойным и непринуждeнным. Как будто и не он говорил. Как будто кто-то пролез в его гортань и дeргает голосовые связки. Лишь предательское "тук-тук-тук" слало свой лихорадочный сигнал тревоги в виски.

- Принимаю, - быстро сказал Ларри. - Приглашение принято.

Таким деловым тоном, под стук молотка, аукционер выкрикивает своe поспешное "продано". Пока покупатель не передумал и не убежал из зала.

I-8. Банкет холостяков

- Я необычайно признателен всем, кто принял моe приглашение, - начал Роберт. - Благодарю вас от души. Надеюсь, что подготовленное нами плавание по гастрономическим волнам будет для вас приятным. Меню лежит перед каждым. Пожалуйста, выбирайте и отмечайте не стесняясь. Я специально попросил хозяина ресторана отпечатать для нас меню без указания цен. Обед рассчитан на шесть перемен, включая два круга коктейлей в начале и десерт с коньяками в конце. Таким образом, каждый рассказ будет приходиться на одну перемену. Здесь, в отдельном зале, нам никто не помешает. Надеюсь, каждый из вас откликнулся на мою просьбу и припас занятную любовную историю, чтобы позабавить остальных. Если нет возражений, порядок выступлений мы подчиним самому нейтральному из судей - алфавиту. А вот и официант с первым кругом коктейлей и закусок. Благодарю. И пожалуйста, не несите второй, пока я не попрошу.

Перемена первая: коктейли, креветки, сыр,

сухарики, маслины, свежий сельдерей

Рассказывает Ашот Багразян,

фотограф фирмы "Крылатый Гермес"

- Здоровье любезного хозяина! И ваше здоровье, знакомые и незнакомые гости! Прошу заранее простить за то, что история, выбранная мною, будет иметь национальный армянский колорит. Хочется ведь рассказать о том, что волнует тебя самого. Иначе рассказ получится пресным, отвлечeнным.

Речь пойдeт о молодой армянской женщине, которая приехала в Америку вместе с родителями совсем маленькой девочкой. Родители пытались воспитывать еe в вере отцов, старались привить любовь к армянской культуре, языку, традициям. Но Америка таит слишком много соблазнов для молодых людей. И самый сильный из них - соблазн непослушания. Детям в школах внушают идею, что свобода человека - превыше всего. Что всякое покушение на свободу заслуживает осуждения. А всякий бунт против ограничений свободы похвален. Что остаeтся детям? Порой они и не хотели бы бунтовать. Они взвинчивают в себе чувство протеста искусственно. Проявляют непослушание по любому поводу. Потому что иначе сверстники обольют их презрением.

Именно так повела себя в Америке молодая армянка. Она росла дерзкой и непослушной. Родители утратили над ней власть. Когда они пытались ей что-то запретить, она устраивала настоящий трагический спектакль. С рыданиями и запираниями в комнате. Грозила убежать из дому. Грозила вызвать специальную комиссию, которая следит за тем, чтобы родители не мучили детей. Рассказывала жуткие истории про школьных подруг, которых родители довели чуть не до самоубийства своим непониманием американской жизни. И таки убежала из дома в шестнадцать лет.

Но, слава Богу, не на улицу, не в цирк, не в притон, а в церковь - под венец.

То есть вышла замуж за первого, кто догадался позвать еe. Им оказался молодой пуэрториканец. К счастью, вполне приличный, подающий надежды юноша. Хотя и католик. Отличный водопроводчик. И они уехали в другой город. Так что для бедных родителей она всe равно что пропала. Исчезла из их жизни.

Молодожeны, придя в себя после медового месяца, не разочаровались друг в друге, как это часто бывает. Оказалось, что у них очень много общего. Они, например, оба полюбили автомобильные побоища. Где всякие огромные грузовики давят старые автомобили. Или сшибаются друг с другом. Или гонщик разгоняется и прыгает через десять машин, составленных в ряд.

Армян и пуэрториканцев роднит также любовь к перцу и чесноку. Перец и чеснок - главные защитники здоровья у этих народов. Действуют лучше всяких современных лекарств.

Ещe моим молодожeнам нравилось ходить на похороны. Они дружно плакали над могилами незнакомых им людей. Особенно они полюбили китайские похороны. Может, потому, что там принято сжигать на огне денежные купюры в память усопших. При виде горящих купюр родственники рыдают как-то особенно искренне.

У обоих молодожeнов была работа. Им нравилась их квартира, их соседи, их город. Всe шло хорошо, за исключением одного. Молодая армянка никак не могла забеременеть. А им очень хотелось иметь детей. Врачи только разводили руками. Оба супруга были здоровы. У них не было отклонений от нормы. Но никакие процедуры и лекарства не помогали. Кто-то научил жену, что нужно после любовных игр постоять на голове. Тогда, мол, семя легче стечeт в правильное место. Она стояла часами. Но безрезультатно.

И тогда она пошла к гадалке. Не такой, которая принимает в кабинете, с телевизором и дипломами на стенах. А к настоящей, к цыганке из табора. Та почитала линии на еe ладони, раскинула карты, сожгла пучок волос. И уверенно вынесла приговор из трeх слов. Какие это были слова?

"Родишь. От соплеменника".

И армянка почему-то сразу ей поверила. Она любила своего пуэрториканского мужа. Но чувствовала на себе какую-то родовую печать. Может быть, это слeзы родителей отлились в такое заклятье. Или какой-то древний армянский дух держал еe чрево затворeнным. Она не хотела разбираться.

Она просто начала ходить по воскресеньям в армянскую церковь. Одинокая, печальная, одетая в чeрное. И, конечно, вскоре мужчины стали бросать на неe горячие взгляды. Она и с юности была хороша собой. А тут, от долгой бездетной печали, стала настоящей красавицей. Так что очень скоро один горячий армянин предложил отвезти еe домой на машине.

И она согласилась.

Потому что в церковь она приезжала на автобусе. А во второй раз этот армянин пригласил еe перекусить в армянском ресторане. Где перец и чеснок добавлены в каждое блюдо в немыслимых сочетаниях.

И она опять согласилась.

А в третий раз он, хорошенько помолившись, пригласил еe к нему домой. Посмотреть альбомы с фотографиями древних армянских церквей на далeкой родине, послушать церковные песнопения. И она снова согласилась. И потом, не без смущения, согласилась и на то, что обычно следует в таких ситуациях за просмотром альбомов и слушанием пластинок.

И с этого единственного раза она понесла. Гадалка оказалась права. И через девять месяцев на свет появился чудесный армянский мальчик. Нашпигованный всеми полезными витаминами, какие только есть в перце и чесноке. К полному счастью мужа-пуэрториканца и всей его католической родни. И к полному горю нашего армянина.

Ах, если б он знал, чем обернeтся его удачное любовное приключение!

Молодая армянка после посещения его дома с альбомами перестала появляться в церкви. Только по слухам он узнал впоследствии, что она родила сына. Его сына! - он был уверен в этом. Но что он мог поделать? С трудом он разыскал молодую мать. Попытался заговорить с ней в садике, где она гуляла с ребeнком.

Она была абсолютно спокойна.

Заявила ему, что навсегда сохранит благодарность ему и судьбе за то, что случилось. Но если он попытается объявить об этом, она не даст ему разрушить еe жизнь. Она заявит, что всe это ложь. Что зачатие произошло потому, что она горячо молилась в церкви. А перестала она ездить в церковь и молиться потому, что в последний раз, подвозя еe домой, он попытался изнасиловать еe в машине. Нет свидетелей, которые видели еe у него дома. А свидетелей, видевших, как она садилась к нему в машину, - десятки.

И он понял, что она не шутит. Что она станет сражаться до конца. Даже если еe обвинение не будет доказано в суде, клеймо насильника останется на нeм на всю жизнь. Люди верят женщине в таких делах. И ему ничего не остаeтся как помалкивать. Хотя, по правде сказать, в этой истории совершенно непонятно, кто кем овладел. Но мужчина в Америке лишeн прав, лишeн доверия, лишeн авторитета.

Так этот человек и лишился своего сына, который растет где-то, не зная своего настоящего отца. А отец его живeт год за годом с сердцем, отяжелевшим от боли. И, может быть, это ему наказание за грехи молодости. За то, что он легко заводил и обрывал романы с женщинами. Никогда не задумываясь над тем, что стоит за словами "утрата", "одиночество", "навсегда".

Единственное утешение: он теперь точно знает, что на свете рождается и живeт гораздо больше армян, чем думают статистики Организации Объединeнных Наций. Ибо армянские мужчины по-прежнему горячи и безрассудны, даже в Америке. А чрево армянских женщин так же труднодоступно для иноплеменных генов, как армянские горы - для иноземных врагов.

Перемена вторая: коктейли, копчeные устрицы,

яйца, фаршированные сeмгой, лаваш

Рассказывает Ларри Камбакорта,

адвокат рекламной фирмы "Крылатый Гермес"

Эта история случилась совсем недавно с одним из моих клиентов. Имя его не имеет значения, поэтому я буду называть его Джоном. Несколько лет назад на Джона обрушилась нешуточная беда: заболела жена, которую он очень любил. Заболела серьeзно. У неe начала отказывать печень. Не буду портить наш банкет подробностями. Скажу только, что она исхудала и ослабела так, будто еe нарочно морили голодом. Врачи пришли к выводу, что спасти еe может только замена больного органа. Джон был готов на всe. Им пришлось переехать в Питтсбург, где врачи добились первых успехов в этой сложнейшей операции.

Жену Джона поставили на очередь. Но никто не мог предсказать, сколько времени придется ждать. Печень - необычайно чувствительный орган. Чтобы она годилась для пересадки, еe нужно извлечь из тела погибшего и поместить в холодильник не позднее, чем через пятнадцать минут. А как это осуществить? Главная надежда в таких делах - автомобильная катастрофа. Но пока приедет "скорая помощь", пока довезeт до больницы, пока уладят формальности - ведь на такие дела нужно согласие родственников, пройдут часы. А потом, не всякая печень годится по типу крови и по многим другим показателям.

Тем не менее чудо свершилось. Всего в тридцати милях от Питтсбурга произошла авария. И женщина, пострадавшая в ней, была ещe жива, когда еe доставили в больницу. Она умерла на операционном столе. И еe печень по всем параметрам подходила жене Джона. Родственники дали согласие. И хирурги провели операцию просто блистательно.

Потом потянулись долгие недели и месяцы выздоровления. Джон часто ночевал в больнице, чтобы всe время быть рядом с женой. Примет еe тело чужой орган или начнется процесс отторжения? Чтобы он не начался, больной давали лекарства, подавляющие иммунную систему. Но из-за этого любая лeгкая простуда могла для нее оказаться смертельной. При пересадках послеоперационный уход не менее важен, чем сама операция. И тут все признавали, что Джон был на высоте. Так что успешное выздоровление жены было заслугой не только врачей, но и его тоже.

Возвращение домой было пышно отпраздновано вместе с друзьями и родственниками. Можно было начинать жизнь заново. Но, конечно, операция не прошла бесследно. Какие-то перемены в жене Джон начал замечать. Например, у неe изменились вкусы в еде. Она совершенно разлюбила селeдку, жареную индюшку и шоколадное мороженое. Зато очень пристрастилась к йогурту и куриным котлетам, которых раньше терпеть не могла. Если до операции она слушала только классическую музыку, то теперь всe чаще и чаще ставила плeнки с джазом.

Еe поведение в постели тоже не было похожим на прежнее. Поначалу это даже приятно волновало Джона. У него будто появилась новая женщина, которую нужно было завоeвывать заново. Он часто приходил с работы с цветами и подарками. По выходным водил жену в ресторан. Старался не раздражаться по мелочам, закрывать глаза на трещины в отношениях, не реагировать на мелкие уколы.

Но закрывать глаза становилось всe труднее и труднее. То он находил в доме цветы, которые были не от него. То он входил в гостиную, и жена поспешно клала телефонную трубку на рычаг. То он замечал красный двухместный автомобиль, запаркованный напротив их дома. И этот автомобиль поспешно уезжал, когда он появлялся. А однажды раздался телефонный звонок. И мужской голос попросил к телефону жену.

- Кто говорит? - спросил Джон.

- Моe имя вам ничего не скажет, - ответил звонивший.

- И все-таки я хотел бы знать. Сейчас без конца звонят всякие торговцы, а моя жена не умеет сказать "нет".

- Нет, я не торговец. Просто знакомый.

- Новый знакомый или старый?

- Как вам сказать... Можно считать, что старый... Да, частично старый...

- Как это понимать?

- Видите ли, я давно знаком с одной частью еe тела.

- Да? Если вы имеете в виду ту часть тела, которую я имею в виду, я вас найду, вытащу из вашего красного автомобиля и отлуплю гольфовой клюшкой.

- Нет-нет, что вы... Речь идeт совсем о другой части. Дело в том, что я муж той женщины, которая погибла в аварии... То есть всe, что я хотел сказать... Понимаю, это звучит нелепо... Но факт остаeтся фактом: я близко знаком с печенью вашей жены...

Тут наш бедный Джон от растерянности уронил трубку на рычаг. А жена его вошла в гостиную и спросила, на кого он кричал. И он объяснил. И она во всeм созналась. То есть в том, что этот человек давно за ней ухаживал. Оказывал ей всякие знаки внимания, писал письма. И его можно понять. Ведь она, жена Джона, оказалась последней ниточкой, которая связывает этого человека с погибшей. И увы, она должна сознаться, что и она чувствует к нему неодолимое влечение. Она согласилась встретиться с ним. Они вместе обедали и гуляли в Ботаническом саду.

По-английски говорят: "Я храню его глубоко в сердце". Но в других языках, кажется, есть выражения, более подходящие к данному случаю. Кажется, по-русски можно сказать: "Он сидит у меня глубоко в печeнке". Видимо, пересаженная печень сохранила часть любви погибшей и теперь заражает ею организм новой хозяйки.

Джон, конечно, пытался спорить. Он утверждал, что печень покойной жены не может быть даже поводом для знакомства - не говоря уже о возникновении интимных отношений. Что ни с юридической, ни с психологической, ни с эмоциональной точки зрения у этого человека нет никаких прав и оснований. Но жена его только вздыхала и качала головой. Выражение "сердцу не прикажешь" в еe случае явно принимало более расширенный характер. Видимо, и печени тоже не так-то легко приказать. "Она потянулась к нему всей печенью" - на первый раз это звучит не вполне убедительно. Но не исключено, что с развитием хирургических пересадок такие выражения войдут в наш язык. "Моя левая почка тоскует по старой любви..." - в этом есть своя поэзия, не так ли?

- Я должен извиниться перед собравшимися, - закончил Ларри Камбакорта, за то, что моя история не имеет конца. Но такова жизнь. Джон, его жена и вдовец погибшей до сих пор не знают, как им выйти из создавшейся ситуации. А психиатры и юристы наперегонки пишут статьи об этом неожиданном осложнении, возникшем на успехах сегодняшней хирургии.

Перемена третья: суп итальянский "минестроне",

суп рыбный французский "буабес", суп мясной кавказский "харчо"

Рассказывает Гарри Филимор, сотрудник

рекламного отдела корпорации "Уайт и Хорнсби"

- Эти двое работали в небольшой фирме бок о бок несколько лет. Он администратором, отвечавшим за выполнение заказов, она вела финансовую отчeтность. То есть выполняла функции бухгалтера. У обоих были семьи, у обоих недавно родился первый ребeнок. И надо же такое совпадение: дети у них родились в один и тот же день. У него - девочка, у неe - мальчик.

Естественно, такие вещи сближают. Когда она снова появилась на работе, им было о чeм поговорить. "Моя вчера первый раз улыбнулась..." - "А мой, знаете, уже сам держит головку и пытается ползать..." - "А моя хватает протянутый ей палец и пытается его сосать..." - "А мой плакал вчера так горько, и мы не можем понять, в чeм дело... Наверное, газы... Или режутся зубки... В общем, не давал спать всю ночь".

И вот эта тема - "не давал спать" - стала постепенно главной. Встречая друг друга по утрам, они спрашивали: "Ну, сколько часов вам удалось поспать сегодня?.. Только четыре?.. Бедная вы, бедная... А я всe же ухитрился урвать почти шесть". Потом они решили устроить шуточное соревнование на эту тему. Они записывали число часов сна каждого, в конце недели подводили итог. И тот, кто поспал дольше, должен был пригласить недоспавшего в пятницу на ланч. Недоспавший получал в качестве компенсации маленький пир в ресторане. Конечно, не такой, как у нас сегодня. Но всe же это было приятное разнообразие.

Они играли в эту игру почти полгода. Как правило, проигрывал он. Понятное дело, мать более чутко откликается на детские вздохи, всхлипы и пуки. Но иногда всe же платить за ланч приходилось ей. И однажды еe проигрыш пришелся на канун Рождества. Фирма их успешно выполнила все предпраздничные заказы, так что им не было нужды возвращаться на рабочие места. Они рассказывали друг другу, какие подарки заготовили для своих детей и супругов, для родственников и друзей.

- А вы какой подарок хотели бы получить? - спросил он.

- Шесть часов крепкого сна! - смеясь, ответила она.

- Но это ведь можно устроить. Разрешите, я сделаю вам такой подарок.

И она согласилась. И они поехали в ближайший мотель, где он снял для неe номер. Поздравил с Рождеством и уехал довольный собой.

Потом, после праздников, она горячо благодарила его за чудесный подарок. Потому что такого сладкого, такого крепкого сна у неe не было давно-давно. И в следующий раз, проиграв, она захотела одарить его тем же. Но он заявил, что и ланч, и мотель - это будет слишком дорого для неe. Почему бы им не поделить расходы и не взять номер с двумя кроватями? Ведь разница в цене - пустяковая. Зато они смогут наконец утолить, одолеть, смыть свой тягостный нескончаемый недосып.

Так они и сделали. Они крепко и сладко выспались в разных кроватях. Разделeнные только тумбочкой с Библией. Проснулись освеженные, беззаботные, счастливые. И после этого невозможно было просто разъехаться по домам. От полноты чувств они должны были кого-то обнять и поцеловать. Но так как поблизости не было ни любимых детей, ни любимых супругов, они стали обнимать и целовать друг друга. Нет, я решительно возражаю против понимающих улыбок на лицах моих слушателей. Их объятия поначалу были вполне невинными. И то, что они потом перешли в нечто другое, никак, ни в уме, ни в сердце не было запланировано моими недосыпающими героями.

Во всяком случае - в тот первый раз.

Но, конечно, все последовавшие разы не были окрашены такой спонтанной непреднамеренностью. Невиноватость, как и невинность, теряют только один раз. Не будем скрывать - им это понравилось. Они вошли во вкус. Будучи администратором, он легко мог перестраивать ход работ таким образом, чтобы в пятницу им не нужно было возвращаться в фирму после ланча. А потерянное время они компенсировали на следующей неделе, работая по вечерам. Но, несмотря на эти вечерние рабочие часы, они теперь совсем не чувствовали себя усталыми. Они стали заметно бодрее, выглядели лучше, работали успешнее.

Они обсуждали теперь не только детей, но и супругов. Она рассказывала, каким заботливым отцом оказался еe муж, как чутко он прислушивается к мимолeтным сменам настроения их сына. Нет, вовсе не для того, чтобы всегда им подыгрывать и потакать. Он вспоминает себя в детстве, вспоминает, чего ему хотелось тогда, и находит правильную дозу соучастия в детских играх и необходимой строгости. А он рассказывал, что его жена совершенно лишена обычной материнской паники в отношении здоровья их дочки. Что он в семье главный паникeр и готов был бы мчаться к врачу со всяким прыщиком, если бы жена не удерживала его и не успокаивала.

Так эта тесная дружба и эти еженедельные встречи продолжались почти два года. И хотя оба старались быть предельно осторожными, они не могли скрыть той радости, которой загорались их лица при виде друг друга. Которая безотказно отзывается в сердцах окружающих уколом зависти. И если уколы эти следуют один за другим, они накапливаются, сливаются в непрерывную ниточку злобы, которая делается всe прочнее, которая может заставить человека забросить свои дела и заняться исключительно утолением злых чувств и порывов. Например, взять и выследить, куда поехали на ланч эти необъяснимо ликующие сотрудники. А потом проследить, куда они поехали после ланча. А потом сообщить обо всeм этом кому-нибудь из супругов.

Так или иначе, в одну солнечную пятницу эта пара шла уже, взявшись за руки, от автомобиля к дверям снятого номера в мотеле. И путь им преградила его жена. И пятница сразу сильно почернела у них в глазах. И жена, действительно, оказалась женщиной очень твeрдой и решительной. И без всякой паники подала на развод.

Напрасно он говорил ей, что любит еe и готов немедленно прекратить эти встречи с сотрудницей. Что встречались они больше в медико-терапевтических целях, а отнюдь не любовных. Что если бы она была вовлечена во что-то подобное, он отнeсся бы с полным пониманием и не реагировал бы так драматично. Но жена его придерживалась взглядов твeрдых и старомодных. Не желала видеть тонких оттенков цветущих вокруг неe чувств и всe называла грубым и плоским словом. Измена.

Он мне изменял, ваша честь. Да, ребeнка я хочу оставить себе. Да, мне нужны будут средства на его воспитание.

Да, мой бывший муж зарабатывает неплохо. Да, трети его зарплаты будет довольно. Плюс половина того, что он зарабатывает игрой на бирже. Он, видите ли, очень умелый игрок. Все эти акции, которые поднимаются и падают волна за волной, - для него родная стихия.

Вот так наш недосыпавший администратор остался без жены и ребeнка. Его недосыпающая подруга вовсе не хотела разрушать свою семью. И чтобы быть от беды подальше, она перешла в другую фирму. Таков был печальный конец их счастливых совместных сновидений.

Перемена четвeртая: форель с цветной капустой,

пирожки с печeнкой, утка со спаржей

Рассказывает непризнанный писатель Лорренбах

- Что приходит нам в голову, когда мы смотрим на взлетающий самолeт? Мысль о далeких странах? О разлуке? О чудесах технического прогресса? Не знаю, как вам, а мне в последние годы всe чаще при этом зрелище вспоминается кинотеатр. Да-да, с тех пор как они начали показывать фильмы во время полeта. Я вижу взлетающий "боинг" и думаю: "Вот полетел очередной кинотеатр... Переполненные кинотеатры один за другим поднимались над аэродромом..."

Вообще-то, я не прочь посмотреть иногда случайный фильм. Но в тот раз показывали что-то, мною уже виденное. И мой сосед-попутчик тоже не смотрел на экран. Поэтому мы разговорились. И я довольно скоро сознался ему, что я пишу.

Мне кажется, есть профессии, в которых человек должен заранее сознаваться при знакомстве с новыми людьми. Например, судья, прокурор, налоговый инспектор, полицейский - они должны предупреждать нового знакомого. Чтобы тот не вздумал рассказать о какой-нибудь своей противозаконной проделке. Ведь это всех поставит в неловкое положение. То же самое и писатели. Окружающие должны знать, с кем имеют дело. Потому что они всегда рискуют попасть навеки в какой-нибудь опубликованный рассказ. А это не каждому по вкусу.

Но мой попутчик ничуть не испугался моей профессии. Наоборот, начал рассказывать о главной печали своей жизни. О том, что он с годами теряет взаимопонимание с женой. Может быть, его откровенность была подогрета теми бутылочками, которые неустанно разносили стюардессы. Его лeгкий акцент, как иностранная этикетка, придавал его речи какую-то заморскую убедительность.

- Если бы некий писатель захотел описать нашу семейную жизнь, - говорил он, - у него получилась бы повесть о двух людях совершенно разной судьбы. Жили-были он и она. Под одной крышей, в одних стенах, но совершенно по-разному. Он жил в чудесном доме. Дом стоял на тихой улице, под старинными липами. Перед ним была лужайка, а сзади - большой зелeный двор, окруженный цветущими кустами и деревьями. В этом дворе устраивались пикники, и многочисленные друзья засиживались за полночь за расставленными столами. В доме было достаточно места для всей семьи и приезжавших гостей. Гости любили бывать в этом доме, хвалили его, и их похвалы грели ему сердце. Он мечтал прожить в этом доме до конца дней своих.

Ей дом достался старый и неказистый. В нeм протекала крыша, осыпалась краска со стен, рассохшиеся рамы пропускали внутрь холод с улицы. Муравьи и моль гнездились в деревянном буфете и проедали доски. После сильных дождей подвал заливало водой. Комнаты нуждались в ремонте, но на ремонт денег не было. Она мечтала о том времени, когда можно будет выйти на пенсию, продать дом и переехать в городскую квартиру.

У него были чудесные дети. Каждая встреча с ними доставляла ему радость. Он был бесконечно благодарен судьбе за то, что дети выросли и стали его друзьями. Это так редко случается в жизни. Он помнил, как они росли на его глазах, созревали в коконе его трудов и забот, и эти воспоминания наполняли его горячей радостью. Он даже позволял себе немного гордиться тем, что дети выросли такими красивыми, умными, достойными людьми.

Она считала, что в годах прошедших нельзя гордиться ничем, а в годах, неделях, днях грядущих полезно бояться всего. Поэтому дети доставляли ей сплошные тревоги и огорчения. Они постоянно болели. Если не болели, то делали что-нибудь беспечное и опасное, что могло обернуться болезнью. Они лечились, но лечились у дешевых врачей, потому что на дорогих не было денег. Они учились, но опять же в дешeвых школах и колледжах. С дипломами таких колледжей у человека не было шансов преуспеть в жизни. Ей было стыдно, что они с мужем не смогли дать детям приличное - то есть дорогое - образование. А муж при этом отказывался разделять еe чувства. Он отказывался войти вслед за ней в уютный шалашик, выстроенный ею из веточек страха, украшенный цветочками стыда. Порой она чувствовала себя бесконечно одинокой.

Странное волнение начало охватывать меня во время этого рассказа. Так бывает во сне: кто-то появляется на окраине сновидения, ты ещe не знаешь имени, не видишь лица, только чувствуешь приближение кого-то бесконечно родного и близкого. Именно такое ощущение рождал во мне рассказ попутчика о его жене. Я узнавал в ней себя, свои страхи, стыды, тревоги, свою боль. А что может быть роднее, чем собственная боль, угаданная в другом?

Мой попутчик продолжал.

Он жил в чудесной стране. Страна была покрыта цветущими городами и парками, удобные дороги текли по еe горам и долинам, красивые церкви белели на холмах, тучные стада паслись на зелeных лугах, симфонические оркестры играли по вечерам под открытым небом. Магазины в этой стране ломились от товаров, даже цветы и фрукты продавались в изобилии в любое время года. Электричество сияло во всех домах, помогало стирать бельe, мыть посуду, готовить еду, подметать пол. Стоило протянуть руку к телефону, и тебя соединяли с близким и нужным человеком в любой точке мира. За двадцать лет жизни в этой стране никто ни разу не напал на него, не оскорбил, не ударил. Иногда ему снились сны про его прежнюю страну - и это всегда были тягостные кошмары, из которых он вырывался со вздохом облегчения.

Ей досталось жить в стране загнивающей, разваливающейся на глазах. Люди работали из последних сил и всe равно не могли свести концы с концами, разорвать кольцо тревог. Разрешенное воровство и разрешенная ложь пронизывали все стороны жизни. Уродство городской архитектуры погружало в тоску. Улицы были завалены мусором, стены загажены разводами краски и похабными надписями. Молодeжь интересовалась только нарядами, сексом, наркотиками, спортом, деньгами. Редко кто прочитывал в год одну-две книги, да и то это были, по большей части, дешевые детективы или "ужастики". Бездомные и сумасшедшие бродили по улицам, спали на вентиляционных решeтках, валялись на скамейках в парках и скверах. Насильники и грабители рыскали ночью повсюду, и она, ложась спать, клала рядом с постелью большой нож. Хотя и понимала, что защитить себя не сумеет. Ей казалось, что в прежней стране всe было лучше, чище, достойнее, и воспоминания о жизни там наполняли еe сердце отрадой.

Чем больше мой попутчик рассказывал о своей жене, тем большую нежность и сочувствие она у меня вызывала. Я так понимал еe! Ведь мне тоже досталось всe воспринимать в мрачном свете. Там, где другие видят прелестное лицо, мой глаз немедленно отыскивает прыщ, испарину, торчащий из носа волосок. Посредине весeлого пикника я с тоской начинаю думать о скуке подступающего вечера. Когда все умиляются первым шагам ребeнка, мне может прийти в голову дикая мысль, что ведь и показанный вчера по телевизору убийца тоже когда-то был младенцем и сделал свой первый невинный шаг по земле.

Поэтому в жене моего попутчика мне почудилась родная душа. Которой, наверное, так же приходится страдать от всех этих оптимистов кругом. От весельчаков, которые лезут к тебе с ободряющими советами. Поют про светлую подкладку любого облака. Про пользу позитивных эмоций. Не понимают, идиоты, что человек рождается с таким взглядом. Что ничего тут поделать нельзя. Что лезть к нам с этими увещаниями так же бестактно, как уговаривать одноногого ступать на обе ноги. О, как я слышал эту женщину, как проникался ею!

В общем, хотите верьте, хотите нет - я как бы заочно влюбился в жену моего попутчика. Только по его рассказам. Еe печаль затекала в меня так же неудержимо, как Миссури втекает в Миссисипи. И мне страшно захотелось встретиться с ней. Но как это сделать? Мой попутчик был со мной так откровенен только потому, что знал: мы скоро расстанемся и его исповедь растает на высоте тридцати тысяч футов. Спросить у него адрес и телефон теперь было просто невозможно. Мы даже не представились друг другу.

И тогда я решился. Назовите это жульничеством, обманом, даже воровством. Стыдно сознаться, но я сделал это. Мы стояли рядом в ожидании багажа. Мой попутчик снял один чемодан с ползущей ленты и начал искать глазами второй. Этой минуты мне было довольно. Я незаметно отступил, нагнулся и прочитал его имя и адрес на ярлычке, прикрепленном к ручке чемодана.

Не буду утомлять вас рассказом о том, как я отыскал их дом. Как караулил, спрятавшись в машине по утрам. Как впервые увидел эту женщину - именно с таким печальным и нежным лицом, как я и ожидал. Как любовь моя стала крепнуть и разрастаться. Как я ломал себе голову, придумывая предлог для знакомства. Как превратился в доморощенного детектива и пытался незаметно следовать за еe автомобилем. И как мне, в конце концов, неслыханно повезло: она подъехала к большому зданию без окон, на крыше которого сияла реклама - ботинок с двумя колесиками внизу.

Роликовый каток! Что может быть лучше для непринуждeнного случайного знакомства?

Я дождался, когда она войдeт в здание. Последовал за ней. Взял напрокат пару роликов. Натянул их. С колотящимся сердцем вышел в зал, заполненный штраусовским вальсом. И тут меня постигло ужасное разочарование. Одно из самых горьких в моей жизни.

Я сразу увидел еe. Она была в компании друзей. Еe невозможно было не заметить. Это был какой-то вихрь непристойного веселья. Еe непотребно короткая юбчонка летала вокруг крутых бeдер. Еe смех разлетался до софитов на потолке и до ларьков с воздушной кукурузой. Друзья и знакомые отзывались на еe приветственные оклики, махали в ответ руками. Они смотрели на неe с обожанием. Она ликовала и сверкала зубами, как какая-нибудь идиотка в рекламе новейшей пасты. Ясно, что она была центром компании. Друзья в любой момент могли почерпнуть в ней заряд бодрости и оптимизма. Она проносилась мимо меня раз за разом, сияя самоуверенной дурацкой улыбкой. Ни следа драгоценной печали не осталось на еe пылающем лице.

Моя любовь стремительно испарялась. Она испускала дух, как дирижабль, напоровшийся на шпиль ярмарочной вышки. Мне ничего не оставалось, как тихо удалиться. Стараясь не стучать роликами по деревянным ступеням. И эта женщина никогда не узнала, что она была объектом такой любви. А потом - предметом такого горького разочарования.

И всe же я думаю, что еe муж не обманывал меня и ничего не выдумывал. Что с ним она была именно такой, как он описал. Ведь брак - это как лодка с двумя гребцами. Когда одному кажется, что другой слишком перегнулся в сторону бодрости, он инстинктивно пытается уравновесить опасный крен, перегибаясь в сторону грусти. И если они вовремя не спохватятся, то это перегибание в разные стороны приведeт в какой-то момент к такому крену, что они - один за другим или оба вместе - вывалятся из лодки. Что и происходит с тысячами браков, распадающихся каждый день вокруг нас.

Перемена пятая: филе миньон, брокколи на пару,

грибной соус, маринованные патиссоны

Рассказ Кипера Райфилда, режиссeра

рекламных фильмов фирмы "Крылатый Гермес"

- Эта история приключилась с моей доброй бабушкой Дженни. Бабушку Дженни я любил больше всех остальных родственников. Ей одной слал открытки к праздникам. "Это потому, что она всe время снабжает тебя деньгами", - ревниво говорила мне мать. Но это было не так. То есть деньги она слала. И много. И в школе, и в колледже я всегда имел в кармане сотню-другую. Но бабушку Дженни любил не за это. А за то, что она понимала, какая это мука для человека расти. Любому человеку - мука, а некоторым - особенно. Наверное, она избаловала меня этими деньгами. Я не научился правильно считать доллары и пенсы. Но всe равно бабушка у меня была золотая.

А история с ней приключилась в молодые годы. Она уже была замужем за дедушкой Гилбертом. И у них уже был один сын. Тот, который потом стал моим отцом. А бабушка забеременела снова. Но на этот раз как-то не совсем удачно. Врачи за неe тревожились. И советовали лечь в роддом заранее. Чуть ли не за три месяца до родов. Это называлось "лечь на сохранение". Сохранение ребeнка от беды. И бабушка согласилась.

Но нельзя же было бросить без присмотра маленького сына и дедушку Гилберта. Тогда у них ещe было очень туго с деньгами, и они не могли нанять домоправительницу. Поэтому бабушка уговорила свою школьную подругу Пегги. Упросила пожить в их квартире и взять на себя все домашние заботы. А уж какие там заботы, она не уточняла.

"Ведь дедушка Гилберт тогда вовсе не был дедушкой, - объясняла бабушка. Хотя он был намного старше меня, но всe ещe очень горячий. И за три месяца без меня у него вполне могла начаться опухоль там, где она начинается у немолодых одиноких мужчин, лишeнных любви и нежности. Операция просто разорила бы нас".

А подруга Пегги была очень милая. И только что развелась. Она была очень предана бабушке. И заботилась о семье подруги, как будто это была еe собственная семья. Так что сохранение сработало на всех фронтах.

Бабушка Дженни сохранила и благополучно родила тeтю Присциллу.

Новорожденная Присцилла из роддома смогла приехать в сохранившуюся семью, прямо в руки хорошо сохранившемуся папе Гилберту.

Подруги Дженни и Пегги сохранили нежную дружбу.

Правда, Пегги вскоре родила дядюшку Эванса. Но нам, детям, не разрешали называть Эванса "дядюшкой". Только "мистер Криптон". А бабушка Дженни иногда проговаривалась и называла Эванса "племянником". И новые знакомые могли на это заметить: "Как же так? Вы говорили, что у вас не было братьев и сестeр?" На что бабушка Дженни только махала рукой и говорила, что нынче племянники ухитряются появляться из самых непредсказуемых сочетаний.

Я приношу извинения за то, что моя короткая история не содержит ни драматического поворота, ни интриги, ни сюрприза. Но мне хотелось как-то отдать должное настоящей женской дружбе и мудрости, которых всe меньше и меньше становится в нашем печальном мире.

Перемена шестая: мороженое, фрукты, коньяк, ликeры

Рассказывает Натан Розенталь, гость из Израиля

(корректор настоял на том, чтобы его акцент был удален)

- Эта история произошла в американском университете, в котором училась моя дочь. У них был молодой профессор французской литературы, большой чаровник. И внешне очень привлекательный. Я буду называть его Рауль. Студентки и аспирантки влюблялись в него без памяти. Но он вeл себя очень сдержанно. У него была жена и ребeнок. А в ваших университетах сейчас большие строгости. Романы профессоров со студентками вызывают крайнее неодобрение. В два счeта можно потерять работу. А то и попасть под суд за попытку изнасилования. Если преподавателю-мужчине нужно побеседовать со студенткой, он постарается, чтобы это происходило при свидетелях. И уж обязательно оставит дверь кабинета открытой.

Профессор Рауль соблюдал все эти предосторожности. Студентки влюблялись в него, страдали, плакали по ночам в подушку. Но потом курс обучения кончался, и они уезжали. Они находили себе других молодых людей, выходили замуж, рожали детей. И лишь какая-нибудь ария из оперы Бизе, или песенка Эдит Пиаф, или какие-нибудь шербурские зонтики могли случайно напомнить им, как они были когда-то в юности влюблены в прекрасного профессора французской литературы.

Всe шло хорошо. Но не совсем. Ибо Рауль не замечал опасности, выраставшей у него под боком. Ибо в него незаметно и страстно влюбилась дама, работавшая на той же кафедре. Его коллега. Она была старше Рауля на несколько лет. Не очень хороша собой. Честно говоря, просто дурнушка. С нескладной костлявой фигурой. Она понимала, что у неe нет никаких шансов добиться взаимности. Но она была женщиной тонкой, проницательной и волевой. И знала ходы, которыми можно завоевать если не сердце, так ум мужчины. Что она и вознамерилась сделать. Надеясь, видимо, что ум и сердце не так уж отделены друг от друга, как принято считать.

А дело в том, что, как всякий университетский профессор, Рауль писал научные статьи и публиковал книги по своему предмету. Каковым была французская литература XIX века. И вот Сюзанна решила притвориться неизвестной читательницей его научных трудов. И стала писать ему восторженные письма. Подписываясь вымышленным именем, отправляя их из другого города, где она арендовала почтовый ящик, выдавая себя за аспирантку другого университета.

Она писала Раулю, что его статья о драме Виктора Гюго "Рюи Блаз" была для неe настоящим откровением. Что проведeнное им сравнительное исследование романа Бальзака "Отец Горио" и шекспировского "Короля Лира" (ведь в обоих произведениях один и тот же сквозной мотив - стареющий отец и неблагодарные дочери) по тонкости и глубине мысли не сравнимо ни с чем. Что она абсолютно согласна с его оценкой и разбором ранних стихов Бодлера. А математический анализ распределения ударных слогов в новелле Мериме "Кармен", наложенный на аналогичный анализ нотных знаков в одноименной опере, открывает перед литературоведением уже такие новые горизонты, что просто захватывает дух.

И письма эти начали оказывать своe действие. Не только ум, но и сердце Рауля стало откликаться на них. Ведь в глубине души каждый пишущий (это может подтвердить присутствующий здесь писатель) лелеет свои строчки и воображает их бесценными и неповторимыми. Умная Сюзанна знала, как играть на этих струнах. И вскоре была вознаграждена. Рауль начал отвечать ей длинными письмами. Их переписка делалась всe горячее. Вскоре он стал просить еe о свидании. Ведь с аспиранткой из другого университета можно было вести себя более раскованно, чем со своими.

Она поначалу отказывалась, выдумывала всякие проблемы и препоны. Ибо сложившаяся ситуация доставляла ей много радостных минут. Она видела своего возлюбленного каждый день. Видела, как по-новому блестят его глаза, каким отрешeнным взором он порой смотрит в окно, на собеседника, на телефонную трубку.

Но она не могла тянуть.

Ей было уже сильно за тридцать. И она мечтала о ребeнке. О ребeнке от любимого человека. И готова была на всe ради исполнения этой мечты. Наш обед начался с похожей истории, которую рассказал наш армянский друг. Но там женщине нужен был любой мужчина - лишь бы он был армянином. И она была хороша собой. Насколько же труднее было положение Сюзанны. Она была некрасива, немолода, и ей нужен был только Рауль - и никто другой. Немудрено, что она решилась на крайние меры.

Она написала Раулю, что согласна встретиться с ним. Назначила день и час, дала название мотеля. Записка с номером комнаты будет ждать его у портье. Он выполнил все еe указания. Приехал вовремя, в правильное место, получил записку. С волнением приблизился к заветной двери и постучал.

Дверь открылась.

Но вместо неведомой влюблeнной аспирантки он увидел перед собой дуло пистолета. Пистолета, который держала в руках его немолодая, изрядно надоевшая сотрудница Сюзанна.

Легко вообразить, какой эмоциональный шок должен был испытать наш профессор.

Сюзанна велела ему сесть на кровать и выслушать еe. Она призналась, что любит его много лет. Что не надеется на мгновенную взаимность. Что готова ждать долго-долго. Ждать и мечтать. Но, к сожалению, биологические часы остановить невозможно. Ребeнок от него ей нужен сейчас. Поэтому ему ничего не остаeтся, как выполнить еe распоряжения: а) раздеться; б) лечь в кровать на спину; в) приковать одну руку к спинке кровати наручниками (у неe было припасено несколько пар). Вторую руку она защeлкнет сама. Надеясь на его благоразумие, ноги оставит свободными. Пока.

Зная решительный нрав этой дамы, Рауль счeл за лучшее подчиниться. Он сделал всe, как она велела. Сюзанне уже казалось, что она близка к осуществлению своей мечты. Она разделась и приблизилась к прикованному объекту своей любви. Легла с ним рядом. Теперь она могла положить пистолет на тумбочку и ласкать свою добычу обеими руками.

Увы, еe ласки не смогли произвести желаемого эффекта. Третий необходимый участник решительно отказывался внести свою лепту в зачатие ребeнка. Ему было наплевать, что этот ребeнок имел шансы вырасти величайшим знатоком французской литературы. У него были свои представления, свой вкус, свои пристрастия. Раулю оставалось бы только виновато разводить руками, если бы руки его и так не были разведены в стороны и закреплены при помощи наручников.

Немного оправившись от страха, он стал уверять Сюзанну, что дело поправимо. Что если она освободит его и позволит ему одеться, они смогут погулять, пообедать в ресторане, и тогда - он уверен - ему удастся пойти навстречу еe желаниям. Что сила еe чувства произвела на него огромное впечатление и в нормальной обстановке он будет не прочь выйти за рамки строгого соблюдения супружеской верности.

Бедной Сюзанне ничего не оставалось, как уцепиться за протянутую им ниточку надежды. Она позволила Раулю одеться, и они вместе вышли из номера. Их легко было принять за обычную парочку влюблeнных. Посторонний наблюдатель ни за что не догадался бы, что рука женщины в кармане пальто сжимает пистолет.

За обедом Рауль говорил ей нежные слова, цитировал Рембо и Малларме, вслух мечтал о совместной поездке в Париж. И Сюзанна расслабилась. По окончании обеда она позволила ему удалиться ненадолго в туалет. А сама уселась ждать у выходной двери. Но наш знаток французской литературы был начитан также и в детективных романах. Из которых он знал, что ресторанная кухня обычно имеет отдельный выход на улицу. Через который он и догадался удрать.

Сюзанна напрасно ждала его на своeм посту. Вынуждена была уехать домой. И вечером того же дня к ней явились полицейские. Надели на неe наручники всерьeз, без всяких игривых намерений.

Еe судили за незаконное хранение оружия, за похищение и попытку изнасилования. Не помню, сколько она получила. Но и на суде, и в тюрьме она продолжала говорить о своей любви. Она заявляла, что будет ждать и уверена, что пожар еe чувства рано или поздно зажжeт ответный огонeк в Рауле.

Позвольте же мне закончить этот рассказ небольшим отступлением о власти пистолета. Да, власть пистолета велика, почти безгранична. Под дулом пистолета человека можно заставить отдать кошелeк, предать друга, прыгнуть с крыши дома. Пистолет может заставить нас запеть или замолчать, покинуть родной дом или броситься в смертельную схватку, залезть на неприступный утeс или кинуться в ледяной океан, терпеть побои или совершать преступления.

И как отрадно узнать, что всe же, всe же пистолет не всесилен! Что есть граница, есть предел. Есть что-то в нас, что не подчинится даже смертельной угрозе, таящейся в нацеленном на нас дуле.

Так поднимем же тост за этого последнего стража нашей свободы, за оплот и пример стойкости, за символ нашей независимости, над которым не властен даже пистолет с взведeнным курком!

(Крики "ура!", аплодисменты, звон бокалов.)

ИСК ВТОРОЙ

II-1. Подозреваемый

С утра истцы и ответчики, стажеры и присяжные, адвокаты и клерки текли в здание суда густой толпой. К полудню поток их иссяк. Охранники расслабились около притихших сторожевых калиток. В вестибюле было сумрачно и тихо. Несколько свидетелей, ожидавших вызова судьи, коротали время, уткнувшись в газеты. Горячие сосиски беззвучно катились на блестящих роликах в витрине буфета.

ФЕМИДА ВЗВЕШИВАЕТ НА СВОИХ ВЕСАХ СОЛEНЫЕ КРЕНДЕЛЬКИ.

- ...Конечно, ты лучше знаешь этого Багразяна, - говорил Роберт. - Я должен тебе верить. И всe же есть в нeм какая-то привлекательность, какое-то южное очарование. Как ты думаешь, эта история про соблазнeнного и брошенного отца ребeнка - о нeм самом? Мне показалось, он рассказывал с искренним волнением.

- Не знаю... Вполне возможно... У Ашота есть свои достоинства... Он щепетильно честен, отзывчив, щедр. С ним вполне можно иметь дело, если только не касаться судьбы Армении. Но это "если" практически неосуществимо. Потому что он может вскочить на своего армянского конька по любому - абсолютно по любому! - поводу. Ты скажешь ему, например, что хорошо провeл недельку на берегу океана. И услышишь в ответ: "Да, рад за вас. Но вы представляете, как ужасна судьба народа, у которого был отнят выход к морю!" Или по телевизору покажут приезд Папы Римского в какую-нибудь страну. И тут же наш Багразян вставит: "В Армению, небось, не поехал! А ведь это первый народ в мире, сделавший христианство государственной религией". Ну, и конечно, если передают музыку Хачатуряна или песни Шарля Азнавура, все должны молчать и слушать. Нет, с ним вы намучаетесь. Я просто представить себе не могу его в вашем доме. Например, кто-то из детей может по забывчивости сказать что-нибудь хорошее про Турцию или турок. В такие моменты Багразян становится просто опасен, невменяем. Турки устроили страшную резню армян во время Первой мировой войны. Поэтому сегодня их можно и нужно убивать без суда, в любых количествах. Всех от мала до велика.

- Ну, а что ты скажешь об этом писателе? Который так размечтался о печальной незнакомке и так разочаровался. Как его фамилия?

- О, Лорренбах - это особый случай. Поначалу его легко принять за романтика. С нежной, ранимой душой. Женщины вечно хлопочут над ним, пытаются спасти неизвестно от чего. А он помыкает ими и унижает. Или вот так, как в его истории, - следит и вздыхает издалека. Но не только. Потом начинает писать письма, звонить по телефону. Посылать подарки. Подкарауливает с фотоаппаратом в разных местах, шлeт снимки. От него невозможно укрыться, невозможно отделаться.

- Я слышал, что такое часто случается с кинозвeздами, - сказал Роберт. Какой-нибудь псих влюбляется в знаменитую актрису и начинает засыпать еe посланиями. Вынюхивает, где она живeт, и кружит вокруг дома. Потом звонит по телефону, чего-то требует, приказывает, угрожает. Куда только смотрит полиция!..

- А что полиция может тут сделать? Арестовать? Но за что? Такие люди не нарушают никаких законов. Да и какой закон тут можно сочинить? Где провести черту? Вот человек попросит автограф у знаменитости - один, другой, третий раз. Он уже нарушитель? Его можно тащить в суд? Тогда это здание вмиг забилось бы арестованными под самую крышу.

- Долли мне рассказывала, что у неe однажды был такой тайный вздыхатель. Но он слал ей только патефонные пластинки. Она до сих пор хранит их. Так что он в какой-то мере добился своей цели. Стал незабываем.

- Рассказывают, что Лорренбах однажды преследовал таким образом женщину, водившую экскурсии в музее. И ей, конечно, было от него не спрятаться. Он мог появиться в музейном зале в любой день и присоединиться к той группе, которую вела она. Когда она заметила его частые появления, ей поначалу было даже лестно. Он не пытался с ней заговаривать, только смотрел. А потом начал время от времени задавать вопросы о картинах. Например, сколько художников носили фамилию Брейгель и в каких родственных отношениях они состояли? Или: какие химикалии используют эксперты, чтобы отличать старинные подлинники от современных подделок? Или: в каком веке художники впервые начали изображать сцену распятия Христа?

- Неужели она всe это знала?

- Что-то знала, что-то нет. Но вопросы делались всe труднее. И бедная женщина заранее покрывалась испариной стыда. Она просиживала ночи за учебниками по истории искусства. Но от Лорренбаха не было спасения. И он упивался еe унижением. Так что предупреждаю тебя по-дружески: в домашней жизни он может оказаться невыносим. Он будет манипулировать вами, как манипулирует своими литературными персонажами.

Тихо открылась дверь, ведущая в судебную палату судьи Ронстона. И Ларри Камбакорта вышел из неe на цыпочках, повернув лицо назад и кивая неизвестно кому. Огляделся. Увидел тихо беседующих приятелей. Схватился за голову, возвeл глаза к потолку. ЗАЩИТА УМЫВАЕТ РУКИ И СМАТЫВАЕТ УДОЧКИ. Стал делать призывные знаки. Кипер вздохнул и пошeл к нему.

- Я же предупреждал вас, предупреждал! - простонал Ларри. - Никаких контактов с производителями летающих кроватей! Скоро начнут вызывать свидетелей. Что если кто-то из помощников судьи видел вас с Робертом Кордораном? Первая мысль у него будет - сговор! Сговор между "Крылатым Гермесом" и "Сладкими снами". Вы подрываете всю мою стратегию! Как я могу после этого выгораживать вашу фирму, выводить еe из-под удара?

- Позвольте мне рассказать вам одну историю, - начал Кипер. - Это было в школьные годы. Мои родители поехали на месяц во Флориду. Взяв с собой нас, детей. И вместе с нами в машине ехала ещe одна семья. Очень милые люди. Но переполненные чрезмерными круглосуточными тревогами. Совсем как вы. Первые недоразумения начались...

Ларри замахал на него рукой, как на безнадeжного. Попятился. Нырнул обратно за дверь.

- А что ты скажешь о вашем адвокате? - спросил Роберт. - Его рассказ про пересаженную печень чем-то напоминает мою ситуацию. Там тоже образовался неразрешимый треугольник: женщина и двое мужчин. Правда, рассказывал он об этой драме довольно насмешливо. Похоже, не очень отзывчивый человек.

- "Отзывчивый адвокат"? Да разве такие бывают? Его бы сочли профессионально непригодным.

- Конечно, про них сейчас только и слышишь тeмные истории. Да и про судей тоже. Недавно судили одного судью за взятки. И знаешь, что он сказал в своe оправдание? Он объяснил, что да, брал денежные подарки у обоих тяжущихся. Но потом судил по совести и по закону, решение выносил беспристрастно, а проигравшей стороне деньги возвращал. И даже гордился такой щепетильностью, не понимал, за что его судят.

- Послушай-ка, вот что мне пришло в голову, - сказал вдруг Кипер. - Ты ведь тоже, наверное, слышал и читал про всякие культы. Их в последние годы расплодилось очень много. Есть поклонники сатаны, есть чаятели Последнего дня, есть саентологи, есть вудисты, есть язычники, которые приносят в жертву животных. Чего только нет! И они каким-то образом захватывают огромную власть над душами своих членов, особенно молодых. Никакие уговоры родственников вернуться в нормальную жизнь не помогают. Некоторые родители нанимают частных детективов, чтобы те отыскали их заблудшее чадо, похитили и привезли им обратно. Но на этом не кончается. Нужен ещe специалист-психолог, чтобы изгнать из сознания всякие запреты, насаженные туда культистами. Идeт своего рода обратная промывка мозгов...

- К чему ты вспомнил об этом?

- Я подумал: а может быть, эти треугольные полигамщики - тоже своего рода культ? Может быть, это они заманили Долли, накачали еe своей пропагандой? Может быть, тебе следует не второго мужа ей искать, а хорошего детектива? Или психиатра, имеющего опыт в этих делах?

- Ты, верно, забыл, что Долли никуда не убегала. Что она сидит дома с детьми или хлопочет с подопытными растениями в университете. И отыскать еe можно без всякого детектива.

Кипер растерянно умолк. Откинулся в кресле. Пересчитал взглядом стеклянные сосульки на люстре под потолком.

Со стороны лестницы раздался перестук подошв и каблуков. И появился целый отряд присяжных. Они прошли через вестибюль в полном молчании, глядя прямо перед собой. Мужчины, женщины, старые и молодые, сутулые и прямые, толстые и подтянутые, всякие. Предводительствуемые судебным приставом. Все такие разные, но с одинаковым выражением на лицах. ДА, МЫ ГОТОВЫ РЕШАТЬ ЧУЖУЮ СУДЬБУ. ПОСКОЛЬКУ НАД СВОЕЙ У НАС ВЛАСТИ НЕТ. Исчезли в одном из коридоров.

- Не думай, что я в принципе не люблю адвокатов, - сказал Кипер. - Среди них есть, конечно, и честные, и умные, и справедливые люди. Но насколько нам легче было бы их ценить, если бы им разрешалось бросать своего подзащитного. А то помогают до последнего выкручиваться всяким убийцам и грабителям и делают вид, что это их священный долг. То ли дело: увидел адвокат в процессе разбирательства, что его подзащитный - жулик или негодяй, и имеет право бросить его. "Берите его, судьи и прокуроры, и делайте с ним всe, что хотите!" А гонорар бы при этом должен был вернуть. Вот это было бы благородно.

- Никогда они не согласятся на такой порядок.

- Я знаю, что не согласятся. Поэтому и появляются в их среде типы, подобные достопочтенному мистеру Симпсону.

- Кто такой мистер Симпсон?

- Как? Ты не читал эту недавнюю историю? Про несчастного мистера Джексона и хитрого адвоката Симпсона? Она прокатилась по всем местным газетам. Мистер Джексон поначалу не был бедным и несчастным. А наоборот - удачливым и богатым. Но у него возник небольшой финансовый спор с одной фирмой. И он был опасно уверен в своей правоте. Поэтому упрямо отказывался оплатить присланный ему счeт. И не знал, что именно такие ситуации и разыскивает хитрый адвокат Симпсон...

В это время открылась дверь судебного зала. И судебный пристав выглянул из неe. И то ли прокричал, то ли пропел в пустоту вестибюля:

- Свидетель Райфилд!..

Кипер вскочил на зов. Зачем-то похлопал себя по карманам. Подтянул манжеты рубашки внутрь рукавов пиджака.

- Не забудь потом рассказать про этого Симпсона! - крикнул ему вслед Роберт. - Ведь необязательно всю жизнь учиться на своих ошибках - можно и на чужих.

- Клянeтесь ли вы говорить правду, одну только правду, ничего кроме правды?

- Клянусь, - хрипло сказал Кипер.

Судья Ронстон скользнул по нему острым скальпирующим взглядом. Погладил по голове рыжего Гидеона.

- Свидетель, займите своe место. Назовите для протокола себя, свой адрес, род занятий.

Пальцы стенографа побежали по клавишам. Бумажная змея поползла в подставленный ящик.

Молодая дама, обтянутая жакетом, решительно встала из-за стола и приблизилась к свидетельской рубке. Улыбка еe была мимолeтной, как показанный на ходу пропуск. ПУГОВИЦА НА ТАЛИИ ЗАЩИТНИЦЫ НЕ ВЫДЕРЖАЛА, ОТЛЕТЕЛА И УДАРИЛА СВИДЕТЕЛЯ В ГЛАЗ.

- Мистер Райфилд, меня зовут Арманда Бартлиб. Я представляю интересы семьи погибшего мистера Лестера. И прежде всего его вдовы.

Она сделала жест в сторону женщины, сидевшей в первом ряду. Лицо женщины показалось Киперу знакомым. Где-то, когда-то он видел его. И запомнил это особое выражение. Которое, казалось, говорило: "Обижайте, обижайте... Я всe стерплю. И всe запомню". Ему даже показалось, что миссис Лестер слегка кивнула ему.

Рыжий Гидеон двинулся было обследовать юбку мисс Бартлиб. Но судья одeрнул его за ошейник назад.

- Итак, мистер Райфилд, - начала затянутая в жакет Арманда, - примерно три года назад вы работали над рекламным фильмом про эту злополучную кровать "Ковeр Аладдина".

- Возражаю! - воскликнул длинноволосый мужчина, сидевший за отдельным столом. - Коллега Бартлиб использует недопустимо наводящие эпитеты. Слово "злополучный" - попытка повлиять на свидетеля.

- Возражение принято, - кивнул судья Ронстон. - Стенограф, вычеркните "злополучную". А вы, мисс Бартлиб, постарайтесь избегать явно оценочных слов. Нам нужны в первую очередь голые факты.

- Хорошо. Перейдeм к фактам. Три года назад мистер Райфилд снял по заказу фирмы "Сладкие сны" рекламный ролик. Я хотела бы продемонстрировать его вам. Он числится среди вещественных доказательств под номером первым.

Лицо Полины засветилось на экране. Она с любопытством глядела вниз, на плывущие крыши домов. Ей тогда понравилась эта лента. Она даже выпросила у Кипера копию. Показывала знакомым. Но не могла обойтись без критических замечаний, без невыполнимых мечтаний. "Полeт между небоскрeбами - это как-то искусственно. "Ковeр Аладдина" должен летать между мечетями, минаретами, дворцами". Она считала, что для съeмок нужно было отправиться в Багдад или Дамаск. Тем более что она давно мечтала побывать на Востоке.

- Итак, мистер Райфилд, я бы хотела, чтобы вы мысленно перенеслись на три года назад, - начала Арманда Бартлиб. - И постарались припомнить, как шла работа над этим фильмом. Довелось ли вам подробно ознакомиться с кроватью "Ковeр Аладдина"? Увидеть еe в разобранном виде? Рассмотреть еe моторы, шестерeнки, пружины, спрятанные внутри?

- Нет, в этом не было нужды. Вся такая механика на экране выглядит пугающе.

- Ага - "пугающе"! Ваша честь, прошу заметить: свидетель сам, без подсказки, выбрал это слово. В рекламируемой кровати он видел что-то пугающее, опасное. Нам были бы очень интересны и важны ваши впечатления, мистер Райфилд. Даже самые мимолeтные.

- Ну, например, когда кровать начинает сгибаться... Превращается, так сказать, в диван со спинкой... А лежащий человек превращается в сидящего человека... И вот кто-то в съeмочной группе спросил, а что будет, если спинка не остановится? согнeтся до конца? И ему в шутку ответили, что получится сандвич... То есть человека зажмeт, как сосиску в булочке.

- Прекрасно! Значит, рассматривалась и такая возможность. Это очень, очень важная деталь. Ну, а почему - полeт? Как вам пришeл в голову этот образ: кровать, вылетающая в окно, летящая над городом? Какие были ассоциации? Ведь если я правильно понимаю, кровать получила своe название не до, а после вашего рекламного фильма.

- Сейчас нелегко припомнить... Наверное, это были воспоминания о детских снах... В детстве мне часто снилось, что я летаю... И это было так приятно... Волшебно... Блаженство сна, блаженство полeта... Наверное, отсюда...

- Другие участники съeмок припомнили, что, глядя на кровать, вы произнесли также слово "катапульта".

- Да, так они говорят... Им нет нужды выдумывать... Видимо, сказал - не отпираюсь.

- Хочу зачитать для протокола из словаря: катапульта - это не только "машина для метания камней, брeвен, бочек с горящей смолой" - то есть артиллерия древних. Это также "устройство для автоматического выбрасывания из летательного аппарата лeтчика, с последующим спуском на парашюте". Проблема, однако, в том, что в кровати "Ковeр Аладдина" парашют не был предусмотрен. И это стоило жизни человеку. Хочу также подчеркнуть, что, возможно, мистер Лестер - лишь первая жертва. Возможно, и другим владельцам кровати "Ковeр Аладдина" грозит такая же участь. И если мы не примем срочные меры, если производство этого опасного катапультирующего устройства будет продолжаться...

- Мисс Бартлиб, - прервал судья, - вы ещe не перед присяжными. У нас пока только предварительное слушание. Поберегите своe красноречие. Если у вас нет больше вопросов к свидетелю, я объявляю перерыв на полчаса.

Во время перерыва миссис Лестер подошла к Киперу.

- Вы меня не помните? А я вас сразу узнала. Мы жили на одной лестничной площадке. Но это было так давно. Двадцать лет назад. Вы были ещe школьником. А я тогда была миссис Дикштейн...

- Боже! Конечно - это вы... Я прекрасно помню Дикштейнов. И вы почти не изменились. Стыд-позор, что я не сразу узнал вас... Примите мои соболезнования...

- Это было так ужасно!.. У меня и всегда-то от вида "скорой помощи" мурашки по спине... Но когда возвращаешься и видишь еe стоящей у подъезда твоего дома... Я сразу почувствовала неладное. А потом... Всe время сверлит мысль, что и меня могла постигнуть та же судьба. Ведь это двуспальная кровать... Ей ничего не стоило выбросить в окно нас обоих...

- Ужасное несчастье... Скажите, у вас случайно нет с собой фотографии погибшего?

- Кажется, нет. А зачем вам?

- Мне сказали, что в его записной книжке был обнаружен мой адрес и телефон. Может быть, мы, действительно, были знакомы. А я не могу припомнить. Вы не знаете, как они могли туда попасть?

- Я принесу вам фотографию в следующий раз. Не помню, чтобы он мне рассказывал о знакомстве с вами. Впрочем, он делился со мной далеко, далеко не всем. Хотя отношения у нас были прекрасные. Может быть, одно связано с другим. Лишняя откровенность бывает такой разрушительной, не правда ли?

Кто-то подeргал Кипера за рукав пиджака. Он обернулся. Эсфирь Розенталь смотрела на него выжидательно и с укором.

- Вы так и не позвонили.

- Я хотел сначала дождаться конца этой судебной тянучки. Всe же она сильно действует на нервы.

- О, тогда это будет нескоро. Мне нужно запастись терпением.

- Ничего подобного. Я дам сегодня свои показания, и меня оставят в покое. Вплоть до суда. Если, конечно, суд состоится.

- Вы впервые участвуете в тяжбе?

- Да.

- Оно и видно. Вот эти калитки на входе - они обнаруживают любые металлические предметы в наших карманах и сумках. А хорошо бы вслед за ними поставить ещe одни воротики. Которые обнаруживали бы опасный заряд оптимизма во входящем. И требовали бы оставлять его за порогом.

- Поверьте, меня бы такая калитка пропустила без звука. Чего не осталось в последние дни, так это оптимизма. Неприятности сыпятся одна за другой. И очень непредсказуемые.

- Включая встречу со мной?

- Нет-нет, что вы... Встреча с вами - это приятный просвет.

- Ох, не спешите, ещe неизвестно, как у нас всe обернeтся. Вы ведь родились в июне, под знаком Близнецов. А я в августе, под знаком Девы. Девы и Близнецы сочетаются очень плохо.

Он хотел спросить еe, откуда она знает, когда он родился. Но в это время служитель позвал всех обратно в судебный зал. Заседание возобновилось.

- Напоминаю, мистер Райфилд, что вы всe ещe находитесь под присягой, сказал судья Ронстон. - Теперь вам предстоит ответить на вопросы адвоката фирмы "Сладкие сны".

Длинноволосый мужчина поднялся из-за своего стола. Отвесил глубокий поклон судье, чуть поменьше - своему оппоненту, мисс Бартлиб. Киперу достался едва заметный кивок.

- Итак, мистер Райфилд, в своих ответах моей уважаемой коллеге вы продемонстрировали замечательную память. События трeхлетней давности сохранились в ней так, будто они случились вчера. Вы помните даже отдельные слова и выражения. Боже мой, мне бы такую память. Не было бы нужды таскать с собой этот чемодан с документами, справками, протоколами. Так что я уверен: события трeхмесячной давности вы вспомните без труда. Например, где вы были в июне: работали в своей фирме или куда-нибудь уезжали?

- Весь июнь я работал, да. Отпуск у меня будет только в октябре.

- Прекрасно. Значит, если бы мы захотели проверить числа с 12-го по...

Он протянул руку назад. Помощник поспешно вложил в неe нужную бумажку. Кипер узнал в помощнике весeлого посыльного с фруктовой корзиной.

- ...с 12 по 16 июня, выяснилось бы, что вы находились в фирме. И тому легко представить документальные подтверждения. У вас ведь есть какой-то журнал, где отмечают часы работы сотрудников. Или соответствующие карточки, на которых автомат пробивает время прихода и ухода?

- Безусловно.

- Так что, если бы мы захотели уточнить, скажем, ваше местонахождение 15 июня, это можно было бы сделать без труда? Может быть, вы даже помните, где вы находились в этот день?

Киперу показалось, что лицо длинноволосого стало разрастаться перед ним, как на экране. Звонкие молоточки в висках всполошeнно забили своe "тук-тук-тук". В щеках началось привычное жжение. Ещe бы ему не помнить 15 июня - собственный день рождения! Ведь именно в этот день Долли устроила ему подарок - ту поездку на озеро Себаго. Именно в этот день жeлтая туристская палатка колыхалась под ударами плеч, колен, локтей, затылков и даже пяток. Но как? Откуда они узнали? Дался им всем его день рождения!

- Кажется, как раз в этот день я уезжал к зубному врачу...

- Ну, это ведь тем более легко проверить. У врача наверняка сохранилась запись о вашем визите. Я очень, очень рад за вас, мистер Райфилд. Раз вы под присягой показали, что на день 15 июня у вас имеется хорошо документированное алиби, вас практически можно исключить из списка подозреваемых.

- Возражаю! - воскликнула мисс Бартлиб. - Консул пытается дезавуировать свидетеля. Что это ещe за "список подозреваемых"? Подозреваемых в чeм?

- Действительно, консул... - начал судья.

- Я всe объясню через пять минут. Всe станет ясно. У меня есть только последний вопрос к свидетелю. Мистер Райфилд, вот у меня здесь копия страницы из записной книжки мистера Лестера. И в ней имеется ваша фамилия. Скажите суду, правильно ли указан ваш адрес и телефон?

- Да, всe верно...

- Но при этом вы утверждаете, что не были знакомы с покойным?

- Имени я не помню... Может быть, если бы мне показали фотографию...

- Консул, вас всe время уносит в сторону, - вмешался судья. - Свидетель Райфилд вызван для того, чтобы рассказать о съeмках рекламного фильма, которые проходили три года назад. В июне этого года, насколько я понимаю, он не имел никаких дел с этой несчастной кроватью... У-уп!.. Стенограф, вычеркните слово "несчастной". Просто: "...не имел дела с кроватью "Ковeр Аладдина"".

- Хорошо, ваша честь, - сказал адвокат "Сладких снов". - Раз вы настаиваете, я должен объяснить свой повышенный интерес к событиям июня этого года. И особенно к событиям, случившимся 15-го числа. Ибо именно в этот день прервалась жизнь мистера Лестера. Я намеренно не употребил слова "погиб". Его нашли мeртвым на тротуаре - да. Под открытым окном его квартиры на девятом этаже - да. Обломок кофейной чашечки зажат в пальцах - да. Тело было сильно повреждено в результате падения - да. В квартире у открытого окна обнаружили кровать, стоящую дыбом, - да. Весьма соблазнительно соединить эти факты причинно-следственной цепочкой и объявить механическую кровать - убийцей. Ещe бы! Ведь в этом случае можно получить неплохие деньги с создателей этой кровати, богатой корпорации "Сладкие сны". Всe хорошо складывается одно с другим. Кроме одной детали. Кроме вот этих двух листков бумаги...

Адвокат выщипнул из папки нужные листочки и прошeлся с ними перед судьей, стенографом, свидетелями.

- Это протокол полицейского вскрытия тела. И здесь, в графе "Причина смерти" мы читаем странное слово: "неизвестна". Неделю назад я решил позвонить прозектору и узнать, что он имел в виду. Разве не удар об асфальт был причиной смерти? Не повреждение всех внутренних органов, которое происходит при падении с такой высоты? И вот, весьма неохотно, под изрядным давлением, прозектор признался, что были некоторые странности. Что внутренние кровоизлияния в теле были необычно слабыми. Что и на тротуаре почти не было крови. О чeм же это говорит?..

Адвокат так крутанул головой, что его грива перелетела с одного плеча на другое.

- ...Это говорит о том, что, скорее всего, в момент падения сердце мистера Лестера уже не билось. Что из окна вылетел не мистер Лестер, а его труп. И что кровать "Ковeр Аладдина" никоим образом не может быть повинна в его кончине.

В зале стало тихо. Стенограф замер над своей машинкой, как пианист перед трудным аккордом. Даже пeс Гидеон озадаченно свесил голову набок и высунул язык.

- Нет, я не хочу строить домыслы и вести расследование. Это дело полиции. Но разве не логично рассмотреть такую версию: мистер Лестер тихо умирает в своей постели от кровоизлияния в мозг или от сердечной недостаточности. В таком возрасте это случается весьма часто. И некие лица - я отнюдь не называю имeн - начинают лихорадочно обдумывать это событие. И обнаруживают, что жизнь усопшего не была застрахована. И им приходит в голову: а нельзя ли представить эту смерть как несчастный случай? И их бурная фантазия разрабатывает это нелепое, неправдоподобное событие: катапультирование посредством кровати, которая мирно стоит тут же в спальне и покоит на себе усопшего мистера Лестера так же надeжно, как покоила живого!

- Какая гнусность, гнусность!

Голос миссис Лестер-Дикштейн был полон неподдельного изумления, почти восторга.

- К порядку! - воскликнул судья.

- Надеюсь, суду станет понятно, почему я задавал мистеру Райфилду все эти, так сказать, "июньские" вопросы. Дело в том, что я всегда настороженно отношусь ко всяким совпадениям. А когда совпадения выстраиваются в длинную цепочку, их невинность делается малоправдоподобной. И что же мы имеем в данном случае?

Адвокат поднял вверх растопыренную пятерню и стал загибать на ней пальцы один за другим.

- Мы имеем адрес и телефон мистера Райфилда в записной книжке погибшего раз. И это тот самый мистер Райфилд, который в своe время фантазировал о катапультирующих свойствах кровати "Ковeр Аладдина", - два. И по странному совпадению в день гибели мистера Лестера мистер Райфилд не был на работе три. И это тот самый мистер Райфилд, который под присягой заверил нас, что не был знаком с мистером Лестером, а сегодня, во время перерыва, оживлeнно шептался о чeм-то с миссис Лестер, как старый приятель, - совпадение четыре. Не многовато ли совпадений, хочу я вас спросить?

Кипер беспомощно обвeл глазами притихший зал. Ему показалось, что под его взглядом головы сидевших наклонялись одна за другой, отворачивались, свешивались задумчиво на плечо, раскачивались в сомнении.

ФЕМИДА ОТЛОЖИЛА ВЕСЫ И ВЗЯЛАСЬ ОБЕИМИ РУКАМИ ЗА МЕЧ.

- Наше разбирательство приняло неожиданный оборот, - задумчиво протянул судья. - Я должен обдумать сложившуюся ситуацию. Объявляю перерыв до завтрашнего дня.

Выбираясь из свидетельской трибуны, Кипер увидел в дверях Эсфирь Розенталь. Она смотрела на него, как смотрят на сбитого с ног боксeра: встанет или нет?

- Я же говорил вам, что от "Сладких снов" можно ждать всего! - услышал он над ухом шeпот Ларри Камбакорта. - Но не отчаивайтесь. Я найду вам отличного адвоката по уголовным делам. Не хуже этого Симпсона.

- Кого? - в ужасе простонал Кипер.

- Симпсон - это адвокат "Сладких снов", который допрашивал вас. Вы разве не знали?

Не видя лиц, не узнавая, Кипер брeл к дверям. Пока не наткнулся на тонкую руку, преградившую ему путь. Плата за выход?.. Он готов, готов заплатить любую цену.

Эсфирь взяла его пальцы и потянула за собой. Судебный коридор начал вилять и ломаться под прямыми углами. За очередным поворотом она поставила его спиной к стене. Закинула руки ему за горячую шею. Потянула голову вниз. И, встав на цыпочки, крепко поцеловала.

II-2. Писатель Лорренбах

Неделя шла за неделей, а Ларри всe не мог найти для Кипера подходящего адвоката. Один выразил слабый интерес, но был пока слишком занят. Другой обещал просмотреть принесeнные бумаги, но его внезапно вызвали на групповое изнасилование. ("Вот если бы вы, Кипер, кого-то сильно приласкали, тогда бы этот сразу схватился за вас!") Третий согласился, но запросил такой гонорар, что даже Ларри сказал, что это наглость.

- Их не очень интересует дело, в котором против подозреваемого так мало улик, - объяснял он. - Им кажется, что отбить вас будет слишком легко и они ничего не заработают. Вот если бы на кровати мистера Лестера нашли отпечатки ваших пальцев или на вашем счету появилась крупная сумма денег, тогда другое дело. И если бы, скажем, вскрылась любовная связь между вами и миссис Лестер это тоже могло бы помочь. А кстати, не было ли у вас чего-нибудь такого? Хотя бы в далeком прошлом, когда вы жили на одной лестничной площадке?

- Ларри, вы извращенец. У вас больное воображение. Миссис Лестер старше меня на двадцать лет. Она годится мне в матери.

- Что ж с того? Знаменитого Эдипа, например, это не остановило. Женился на матери и прославился на века. Кому ещe из древних героев удалось навесить своe имя на целый комплекс?

- Простите, не могу тут ничем помочь. Из древних мне ближе всего Сизиф. Каждое утро я приезжаю в контору и честно следую его примеру.

Из адвокатской конторы "Симпсон и партнeры" время от времени приходили письма. Мистера Райфилда просили ответить на новые вопросы, предупреждали об ответственности, грозили судом. Ларри, читая эти письма, только цокал языком.

- Работает, как спрут! Одно щупальце - сюда, другое - сюда, третье - на всякий случай! - и сюда тоже. Но всe - в расчeте на неопытного простака, который от страха начнeт отвечать на все эти вопросы и чем-нибудь себя выдаст, как-нибудь подставится. Пересылайте эти письма мне, не читая. Я с ними разберусь.

Они сидели в кабинете с бронзовыми лампами на стенах. Ждали мистера Фарназиса. Он вызвал их на стратегическое совещание. Но опаздывал. Яркие осенние облака за окном шли в атаку на Главный город. Главный мост вставал им навстречу, как противотанковый вал. Главная река под ним вспухла, остановилась, потекла назад. Невидимый океан впереди давил на неe солeным приливом. Он слал вверх по течению медуз, полосатых рыб, гневных пучеглазых крабов. Крабов ловили даже в городке, отнесeнном от океана миль на пятнадцать. Где Кипер и Эсфирь ели их в ресторанчике в прошлое воскресенье. Взламывая сейфы из красной брони, добывая вкусные сокровища.

Потом они гуляли по городку. Глазели на фаянсовые вазы в витринах антикварных лавок, на плетeные корзины, индейские циновки, мокасины с узорами, медные тазы для пунша, глиняные горшки для цветов. Забрели на осенний базар. Где купили винограду, слив, бананов.

Эсфирь хотела купить ещe арбуз и затеяла спор с продавцом. Она требовала, чтобы он воткнул нож в корку и вырезал ей треугольную пирамидку, как это делают на Востоке. Чтобы можно было оценить меру арбузной красноты и сласти. Но задубевший под американскими ветрами фермер объяснял, что восточные порядки ему не указ. И если леди хочет покупать наверняка, то вот перед ней лежат арбузы, разрезанные пополам. А целый арбуз должен хранить в себе тайну. Покупка его в Америке - всегда игра, азарт, погоня за удачей. Что он будет делать с надрезанным арбузом, лишeнным тайны? Восток и Запад опять не могли найти общий язык.

- Хорошо. Я покупаю этот таинственный арбуз. Вот деньги. А теперь одолжите нам свой нож. Мистер Райфилд, держите. Я покажу вам, как нужно вскрывать тайны.

Она стала орудовать ножом. Но не очень умело. В какой-то момент лезвие соскользнуло и задело Кипера по пальцу. Кровь потекла по зелeной корке вперемешку с соком.

- Вот они, ваши восточные штучки, - сказал фермер, отнимая у них нож. Добра от них не жди.

- Ничего страшного, сущие пустяки, - говорил Кипер. - Я сам виноват, нужно было держать покрепче.

Эсфирь сердито завернула его горячий палец в свой платок. И увела прочь от торговца арбузными тайнами.

- Ну вот, теперь мы связаны друг с другом "кровно", - говорил Кипер в машине. - И можем быть более откровенны и искренни. Я ведь про вас почти ничего не знаю. Приехала из Израиля, училась в Америке - и это всe. Не знаю, где вы работаете, где живeте. Судя по номеру телефона, это где-то на другом берегу реки, так?

- Американцы на словах без конца превозносят свою "прайваси". А на деле оставляют право на тайну только для арбузов. Со второго слова начинаются расспросы по всем пунктам анкеты. Каждый раз, когда я заговариваю с новым человеком, он слышит акцент и немедленно лезет со своим "откуда вы?". Ему, видите ли, важно знать, на каком языке я впервые позвала маму и папу. Занялись бы лучше собственным произношением. Развели сто разных выговоров и наречий, так что никакой профессор Хиггинс не разберется. А имена? Что это за язык, в котором каждое имя и каждое название нужно передавать по буквочкам?

Нет, Кипер не возражал против доли таинственности. Тем более что это было их первое свидание. И исход его тоже был окутан волнующей тайной. Разгорится в ней ответное "да" или угаснет? Женщины так непредсказуемы. И не в этом ли их сила и власть над нами? Тогда, в суде, она вдруг взяла и непредсказуемо поцеловала его. Но сегодня, даже после такого дня, так чудесно проведeнного вместе, могла вдруг взбрыкнуть и непредсказуемо сказать "нет". Такое уже бывало в его жизни. И не раз.

- В Америке только и слышишь разговоры о росте преступности, - говорила Эсфирь, глядя на пролетающие за окном кусты. - Всe валят на доступность оружия. Мол, любой молокосос может достать пистолет и пустить его в дело. Я этого не понимаю. В Израиле вся молодежь ходит по улицам, увешанная заряженными автоматами. И они ни в кого не стреляют... Или те же наркотики. Когда я училась и мы устраивали вечеринки, что ещe нам оставалось делать? Вино нам не продавали. Поневоле мы сосали марихуану. Не всe ли равно, каким образом нарушать закон? Добренькие дяди и тeти верят, что жизнь можно улучшить запретами... Запретить продажу алкоголя, пистолетов, наркотиков, запретить аборты, курение, разводы, ношение мехов - и всe покатится гладко и мирно. Дудки! Всe покатится в полное беззаконие. Если вы будете выпускать законы, которые людям не по силам выполнять.

Кипер поддакивал ей, но как-то вяло. Еe гнев повисал в пустоте. Она не могла получить от него никакого удовольствия. Она была явно разочарована. Они подъехали к его дому. И она сказала, что ей пора домой. Отец, наверное, заждался и волнуется. Подняться на лифте и оглядеть окрестности в четыре окна? Нет, лучше в следующий раз. Да-да, он непременно состоится, этот "следующий раз". Она только не знает - когда. Нужно будет созвониться. Спасибо за чудную прогулку. И за крабов. И за кровавый арбуз.

Она чмокнула его в щeку. И пошла к своей "тойоте". Колено еe прощально мелькнуло и исчезло. Дверца захлопнулась. Игла обиды прошла близко-близко у сердца. Изливая в грудь полный шприц одиночества.

КТО СМОТРИТ НА ЖЕНЩИНУ С ВОЖДЕЛЕНИЕМ, ТОТ УЖЕ ПРЕЛЮБОДЕЙСТВОВАЛ С НЕЙ В СЕРДЦЕ СВОEМ. ПРИГОВОР: СЕРДЕЧНЫЙ ПРЕЛЮБОДЕЙ.

Мистер Фарназис возник в кабинете внезапно и шумно. Вот кто мог бы потягаться с судьей Ронстоном на равных. Кипер припомнил, что его босс тоже когда-то был судьей. Правда, на футбольном поле. Но какая разница? От его решений тоже зависели судьбы людей. И не только игроков. Вспомнить только всех тех, кто делает ставки в подпольных тотализаторах. В их глазах футбольный судья, наверное, куда важнее уголовного.

- Я обдумывал ситуацию вчера весь день, - сказал мистер Фарназис. - И даже немного ночью. Советовался с женой. И понял, что мы должны сделать какой-то дружественный жест в сторону корпорации "Сладкие сны". Мы должны отмежеваться от стана еe врагов. Неважно, что они пытались использовать нашего сотрудника в своих целях. Да-да, Кипер, о тебе говорю! Им это неплохо удалось. Этот Симпсон - ловкая бестия. Так повернул доску в свою пользу. И действительно, тут могут вскрыться и преступный сговор, и махинации с трупом. Кипер, я, конечно, не верю, что ты в этом как-то замешан. У тебя просто кишка тонка для таких дел. Но ты всe равно не тяни: получи наконец справку у своего дантиста, что был у него 15 июня. А пока придумай какой-нибудь новый ролик для "Сладких снов". Сделаем им бесплатную рекламу в подарок.

- У меня давно крутилась одна идея... - начал Кипер.

- Ну?

- Только вы не отбрасывайте с ходу. Тут есть некоторый парадоксальный поворот...

- Давай-давай, не тяни.

- Смысл вот в чeм: фирма "Сладкие сны" обещает доставить кровать заказчику в любое время дня и ночи. Двадцать четыре часа наши операторы ждут ваших заказов.

- Очень хорошо себе представляю, - язвительно протянул босс Леонид. Стоит посреди улицы человек. Ночь, пусто, холодно. Зевает. Идeт к телефону-автомату. И заказывает кровать. Доставьте, мол, на угол Тридцатой улицы и Третьей авеню. Я тут же на неe завалюсь и посплю. Ну, кому может понадобиться кровать в любое время суток? Это что - горячий пирог? Лекарство? Букет цветов?

- В этом и хитрость. То есть в очевидном идиотизме. Тысячи людей, увидевшие такую рекламу, побегут рассказывать своим друзьям: "Слыхали про идиотов из "Сладких снов"? Предлагают свои кровати в любое время суток. Будто это пирог, букет, лекарство". И слова "Сладкие сны" полетят от одного человека к другому с такой же скоростью, с какой летит удачный анекдот.

- В этом что-то есть, - осторожно заметил Ларри.

Босс смотрел на обоих, приоткрыв рот и тяжело дыша.

- Если бы они сами заказали такую чушь - другое дело. Но ведь мы здесь готовим подарок. Сюрприз. Идиотами сочтут в первую очередь нас. Или провокаторами. Будет такой же скандал, как с мылом "Пилат". Представляешь, Ларри, этот провокатор предложил парфюмерному гиганту так назвать своe новое мыло. Ему, видите ли, нравилась строчка: "Мыло "Пилат" отмоет ваши руки от любых пятен". Это у них называется "поиски ассоциативных образов".

- Я могу прощупать почву... Обсудить с Робертом Кордораном. Если мне разрешено будет нарушить запрет на разговоры с ним.

- Ну, хорошо. Даю тебе два дня. Сделай пробный вариант. Но до меня никому не показывай - понял? А от кого держись подальше - так это от миссис Лестер. Мне ещe этого не хватало! Чтобы мой сотрудник попал в подозреваемые. Выбрасывать трупы из окна - дело довольно гнусное, согласись? А что если мистеру Лестеру помогли стать трупом? Господь Всемогущий - за что мне всe это?

Кипер вышел из кабинета. Пятясь и кивая. В монтажной его поджидал писатель Лорренбах. Выглядел очень непризнанным. Что-то его волновало.

- Я тут уже давно... Хотел спросить... Те строчки, которые я заготовил про газонокосилку, - они как? Вы их прочли?

- Да-да, всe в порядке... Великолепные строчки... Украсят любое собрание сочинений... Завтра будем озвучивать... Я уже послал накладную в бухгалтерию... Они выпишут вам чек...

- Спасибо... Почему-то чек всегда кстати... И ещe я хотел спросить... Вопрос теперь сугубо личный... Касается больше меня, чем вас. Мне хотелось знать... Вы, кажется, знакомы с Долли Кордоран?

Лорренбах взял со столика увеличительное стекло на ручке. Навeл его на свои пальцы, на часы. Перевeл на собеседника. Его разросшийся глаз моргнул просительно и виновато.

- Я бывал у них в доме раза два, - сказал Кипер. Уклончиво и небрежно.

- Дело в том, что Роберт Кордоран позвонил мне после нашего банкета. И пригласил в гости. Тоже на обед, но уже к ним домой. Сказал, что будет ещe одна пара. Спокойный вечер, в тесном кругу, без всякого повода. Я согласился. Когда тебя зовут без повода, всегда мелькает тщеславная надежда, что повод ты сам. То есть, что ты произвeл приятное впечатление, заинтересовал... Кроме того, я не боюсь скучных компаний. У меня всегда есть возможность взглянуть на окружающих как на будущих персонажей моей следующей книги. Заняться, так сказать, зарисовками с натуры.

Увеличительное стекло переместилось вниз. Теперь всe оно было заполнено большим шевелящимся ртом.

- Оказалось, что другая пара не сможет прийти. Мы обедали втроeм. Нет, вчетвером - потому что сначала с нами был сын миссис Кордоран от первого брака, Грегори. Очень смышлeный подросток. Он всe что-то изобретает. Например, рассказал об идее, которую он хочет продать автомобильной промышленности. Портативный, так сказать, фото-полицейский. Среди задних фонарей автомобиля вделывается незаметно фотоаппарат. И если кто-то сзади слишком напирает на тебя, не соблюдает безопасную дистанцию, ты нажимаешь кнопку на пульте. Щeлк! - и автомобиль-нарушитель у тебя на плeнке, вместе с номерным знаком. Можно послать в дорожную полицию жалобу вместе с фотодокументом. Остроумно, да?

- Мне это не нравится. Мой автомобиль будут фотографировать сто раз в день.

- Я тоже часто повисаю на хвосте у всяких тихоходов. Но идея интересная. Я посоветовал мальчику взять патент. Грегори вскоре ушeл. И разговор перешeл на другие темы. Роберт уговорил меня повторить мою историю про женщину на катке. Которая даже не узнала, что я еe так горячо любил, а потом так решительно разлюбил. И миссис Кордоран... Долли... Еe реакция была такой неожиданной... Она сначала как-то странно поджимала губы... Я думал, что она с трудом сдерживает смех. Оказалось - слeзы... Да-да, она просто расплакалась. Мне было страшно неловко...

...Нет, ваша саркастическая улыбка совсем неуместна. Уверяю вас, я способен испытывать неловкость, смущение. Даже раскаяние и угрызения совести. Мне приходится сдерживать эти чувства, так. Но это всего лишь профессиональная закалка. В домашней обстановке она ослабевает. Я могу забыться, потерять контроль над собой. Недавно, на одной литературной конференции...

- Вы начали про Долли Кордоран...

- Да, я хотел вас спросить... Было ли у вас такое ощущение при разговоре с ней... Как бы это объяснить... Будто она слышит в этот момент только тебя... Будто ей важно и дорого каждое твоe слово... С чем бы это сравнить... Вот, бывает, когда ловишь ускользающую музыку в приeмнике... И всe время нарываешься на скрипы, писки, помехи... Но в какой-то момент - раз! И поймал. Начинается чистейший звук, ясная мелодия... Безупречный настрой на волну - вот какое ощущение от разговора с ней. Бывало у вас такое?

- Интересно узнать: о чeм же вы вещали по этой безупречно настроенной волне?

- О, разговор, слава Богу, двигался свободно. Без жeсткого сюжета. Их обоих очень заинтересовал мой рассказ о путешествиях. Прошлым летом я побывал в Австралии. Это была большая удача - оплаченная командировка от журнала. Редакции хотелось получить статью с экуменическим уклоном. Они услышали, что там среди туземцев-аборигенов зародилась новая религия. Их божеством стал хотите верьте, хотите нет - пролетающий над их головами самолeт. До этого они поклонялись только душам умерших предков. А теперь соединили старую веру с новым чудом. То есть они верят, что самолeт - посланец из загробного мира. И все замечательные товары и вполне земные вещи, которые он привозит в своeм брюхе, - это подарки от их добрых предков специально для них. Но хитрые белые научились заманивать самолeты на свои аэродромы. И теперь все подарки достаются только им.

- Очень убедительно, - сказал Кипер. - Я готов присоединиться к этой вере. Убеждeн, что моя добрая бабушка Дженни до сих пор шлeт мне какие-то деньжата. Но все они так или иначе остаются в руках белых адвокатов.

- Я привeз замечательные снимки. Бамбуковое чучело самолeта. Или модель, скульптура - как хотите - размером с настоящий грузовик. Этот новый авиационный идол установлен в начале просeлочной дороги. А кругом дежурят туземцы с копьями. Глаза их устремлены на темнеющее небо. Они ждут, ждут, ждут... Верят, что рано или поздно пролетающий самолeт заметит своего собрата внизу. Что чучело заманит летящих, как подсадная утка. И полный подарков лайнер приземлится на их ухабистый просeлок. Они дежурят, сменяясь, круглые сутки. Жгут костры, поют гимны, танцуют. Потрясающий материал! И представляете, редакция заявила, что это не совсем то, что они ожидали. Что туземцы представлены не совсем в том свете, как им хотелось бы. Я такие номера просто ненавижу. Им привозишь дикую, неприкрашенную правду жизни, а они воротят нос! Я заявил им...

- Не вернуться ли нам к обеденному столу? - раздражeнно сказал Кипер. - Вы покончили с едой - а дальше?

- Что "дальше"?

- Уехали домой?

- Ну, не сразу. Мы ещe какое-то время потягивали ликeры у камина.

- А дальше, дальше?

- Не понимаю, почему вы так разволновались.

- Никто и не думает волноваться. Просто мне любопытно узнать, как наши современные писатели кончают интимные визиты.

- Действительно, я как-то увлекся за столом. И пил больше обычного. Но когда у тебя такой благодарный слушатель, как Долли Кордоран, поневоле забываешь меру.

- Значит, вы напились?

- "Напился" - слишком сильно сказано. Я прекрасно владел собой. Говорил ясно, всe понимал. Но всe же хозяева стали уговаривать меня не садиться за руль. Остаться у них ночевать. Дом большой, в нeм есть отдельная комната для гостей...

- И вы?..

- Слушайте, мне не нравится этот тон. Я не привык, чтобы на меня кричали.

- Никто ни на кого не кричит... А просто мне нужно... Мне важно узнать... Узнать, как далеко могут доехать или дойти разные путешественники... Вернувшиеся из своей чeртовой Австралии!..

- Нет, я решительно...

- Хорошо, извините... Я постараюсь держать себя в руках... Обещаю искупить... Прочту все ваши книги... Но мне дико, дико любопытно: остались вы или нет?

- Ну, остался... Что же в этом такого?.. Как будто вам не доводилось...

- И как прошла ночь? Тихо и спокойно?

- Послушайте...

- Или посреди ночи вас что-нибудь разбудило?

- ...если вы хотите...

- А может быть, "кто-нибудь"? Когда ночуешь в чужом доме, нужно быть готовым ко всему. Вдруг, под звон старинных часов, открывается дверь...

- Давайте кончим этот разговор...

- ...и появляется привидение...

- Ваши фантазии...

- ...а может быть, и живое человеческое существо...

- Знаете, мне пора...

- ...завeрнутое в синий халатик...

- Довольно!

- ...в синий халатик с узором из белых ракушек...

- Всe! Белые ракушки - это последняя капля!.. Откуда вы знаете?.. Для всего должны быть границы... Я страшно жалею, что затеял этот разговор.

Лорренбах швырнул увеличительное стекло на столик. И выбежал из монтажной.

В СПИСОК БЕСТСЕЛЛЕРОВ ПОПАЛ НОВЫЙ РОМАН МАЛОИЗВЕСТНОГО ПИСАТЕЛЯ, В КОТОРОМ ОСОБЕННО ОТТАЛКИВАЮЩИМ ВЫГЛЯДИТ ГЛАВНЫЙ ГЕРОЙ - РЕЖИССEР РЕКЛАМНЫХ ФИЛЬМОВ.

Кипер посидел ещe некоторое время, приходя в себя. Потом встал и поплeлся в студию.

На телефоне была приклеена записка: "Сержант Ярвиц звонил уже три раза. Полицейское отделение номер 18. Просил обязательно связаться с ним".

II-3. Эсфирь

Кипер пытался объяснить Полине свои ощущения.

- Это началось, кажется, после судебного слушания. И не проходит. Я иду, например, по улице и вдруг чувствую острую потребность оглянуться. Иногда оглядываюсь. Люди ловят мой недовольный взгляд, начинают осматривать себя. Поправляют шарфик, застегивают пуговицу, пытаются стереть несуществующее пятно. Мне и самому неловко, но я ничего не могу с собой поделать. Хуже, когда это случается в автомобиле. Голову - хоть руками держи. Но руки заняты рулем. Так глаза начинают шарить по зеркалам: правое, левое, заднее. И снова правое, левое, заднее. Это синдром какой-нибудь или что? Есть у него название?

- Тебя тревожит только то, что сзади? Как насчет того, что по сторонам, внизу, наверху?

- Да, пожалуй отовсюду... Это ощущение направленного на тебя взгляда... Или объектива... Бывает, что и сверху - да... Не то чтобы я боялся этого взгляда - нет... Скорее, у меня вспыхивает острое чувство стыда... Мне стыдно за подсматривающего - вот как-то так... Есть такой синдром в ваших книгах?.. Поройся в последних изданиях, хорошо?.. Главный симптом: щеки начинают гореть. Будто мне надавали пощечин. Не хотелось бы сейчас снова впасть в паранойю...

- Я выпишу тебе для начала слабенькое... Зайди за рецептом. Если не поможет, надо будет заняться всерьез.

Он принимал выписанное ею лекарство несколько дней. Но не очень регулярно. Забывал. Ощущение не проходило. Он слишком привык быть с другой стороны объектива. Кто-то зачем-то мог в любой момент начать снимать его - это было так непривычно-тревожно. Телефонный звонок отзывался нервным ознобом. Но он заставлял себя снимать трубку. И говорить спокойно-спокойно.

Даже когда поздно вечером внезапно позвонила Джози. Единственный человек, за которого ему никогда, никогда не было стыдно. Зато она не скрывала тревоги.

- Я звоню из автомата. Запиши номер. И перезвони мне. Только не из дома.

Кипер послушно сбросил шлепанцы. Нащупал под кроватью ботинки. Плащ надел прямо поверх халата. Не забыл сунуть в карман бумажник. Спустился, сел в машину, проехал два квартала до заправочной. Той самой, где они с Долли, той самой, куда он и Долли... Набрал пенсильванский номер.

- Ну, как ты? Что-нибудь случилось? Что-нибудь с Асей?

- Нет, Астера здорова. И настроение ничего. В школу ходит теперь почти с удовольствием. Говорит, что во втором классе гораздо меньше зануд, чем было в первом. Но я напугана разговором с миссис Фербюссон. С нашей директрисой.

- Что такое? Она же всегда к тебе так хорошо относилась.

- В том-то и дело. Слишком хорошо. Она всегда считала меня несправедливо обиженной, обманутой мужчинами и судьбой... Молодая одинокая мать вынуждена работать и растить ребенка без всякой помощи... У зрителей в зале текут безотказные слезы... Она действительно была для меня ангелом все эти годы... разрешала пропускать дни, когда Астера болела, добилась повышения зарплаты... Кажется, у нее самой в жизни было что-то похожее... Ее тоже кто-то бросил...

- Что же могло случиться? Ты чем-то ее рассердила? Что-нибудь по работе?

- Ничего подобного. В клинике как раз сейчас оживление. Один известный британский врач написал про нас хвалебную статью. Про меня там и про мой последний доклад - отдельный абзац... А мой любимый Фредди - помнишь, я тебе рассказывала? - он теперь протягивает ручки мне навстречу, улыбается... И научился сам застегивать пуговицы на курточке... Это - большой прогресс... Так что я думала, что миссис Фербюссон вызвала меня просто похвалить... У нее лицо просто сияло...

- А оказалось?

- Оказалось, что у нее для меня сюрприз. Что они без моего ведома затеяли поиски моего беглого мужа. И, похоже, им удалось выйти на его след... Я, конечно, стала ее уверять, что мне это совсем не нужно. Что, если он объявится, это будет слишком большое потрясение для Астеры... Девочка считает, что ее отец умер... А тут вдруг выяснится, что он нас бросил... В таком возрасте это может обернуться ужасной травмой для ребенка...

- Доброхоты всегда хотят как лучше... А выходит для всех только тоска и тягомотина...

- Но миссис Фербюссон ничего не желала слушать. Она была возбуждена, как охотница, завидевшая добычу... "Мы его найдем, достанем из-под земли... И он у нас не отвертится... Заплатит вам алименты за все эти годы". Представляешь? Мне ничего не оставалось, как поблагодарить ее за заботу. Но не могла не позвонить тебе. Чтобы ты был настороже.

- Не бойся. Никто не может найти человека, который не существует.

- Ты как вообще-то? Как этот суд с летающей кроватью?

- Все тянется. "Сладкие сны" нашли ловкий ход. Пошли в контратаку. Заявили, что мистер Лестер, вполне возможно, выпал из окна уже мертвый. Что ему помогли выпасть. А может быть, даже помогли и умереть. И кровать "Ковер Аладдина" в его смерти никак не повинна.

- А на самом деле?

- Все может быть.

- Ты как-то уныло звучишь. У тебя тоже что-то случилось?

- Вообще-то, да. Но это не по телефону. Хорошо бы нам повидаться. Ты не сможешь вырваться в следующее воскресенье? Я мог бы приехать в тот ресторан на шестьдесят третьей дороге.

- Что ты! Только не сейчас. Мы должны быть очень осторожны пока. Необходимо дождаться, когда кончится охотничий зуд у миссис Фербюссон. Я надеюсь, она никого не найдет и оставит свою затею. И не звони мне пока. Во всяком случае, из дома.

- Джози...

- Да?

- Ты не жалеешь, что мы все это затеяли тогда?

- У нас не было выхода. Во всяком случае, у меня. И я тебе на всю жизнь благодарна. Целую тебя, родной. Береги себя.

Телефон звякнул и умолк. Кипер повесил трубку. Пошел к автомобилю. Дежурный заправщик с подозрением смотрел на голубые пижамные штаны, плескавшиеся из-под плаща.

- А я всегда говорю, что самый большой игорный дом в Америке - это страховой бизнес. - Сержант Ярвиц достал из кармана крошечный гребешок и расчесал им свои кустистые брови. - Судите сами. В нем самые высокие ставки, тысячи и десятки тысяч долларов. В нем человеку противостоят самые сильные, самые опасные игроки: болезнь, смерть, стихия, случай. И в этом игорном доме толпится поголовно все население страны. Вы, я, патрульный Мюллерман, наш начальник шеф Холмский - вон он сейчас смотрит на нас через стеклянную стенку.

- Парадоксальна лишь система выигрышей, - сказал Кипер. - Выигрывает тот, кто чаще болеет, чаще попадает в пожары и наводнения, раньше умирает. Эти загребают главные призы. А остальные, то есть здоровые и невредимые, платят, платят, платят - и все зря. Остаются в вечном проигрыше.

- А вы заметили, что рекламируют себя только фирмы, страхующие жизнь? Это единственная страховка, которую нам позволено не покупать. Остальные компании не утруждают себя рекламой. А почему? Да потому что все остальные виды страховки мы - или наши наниматели - обязаны покупать. Противопожарную, медицинскую, автомобильную, против несчастных случаев на работе, против неправильного лечения...

- Вы знаете, я недавно прочитал поразительные вещи про страховой бизнес в Японии. Там семья получает деньги даже в том случае, если застрахованный покончил с собой. И это случается довольно часто. Допустим, человек видит, что он на грани разорения. А разорение, банкротство в Японии - это неслыханный позор. И тогда человек идет и страхует свою жизнь. Достаточно после этого...

- А вот, если взять, к примеру, мистера Лестера...

- Простите, я продолжаю. У вас не будет другого такого случая расширить свои знания о Японии. Там достаточно выплачивать страховые взносы, кажется, всего лишь год - и после этого можно спокойненько кончать с собой. Прыгнуть с моста, наесться снотворного, газ, харакири - на выбор. И семья получит кругленькую сумму. Вообразите, сколько там должно быть семей, в которых на папашу смотрят с нетерпением и осуждением! "Не зажился ли ты, старичок, на этом свете? Нам так нужны деньги на образование для сына, на свадьбу для дочери, на ремонт дома... Пора и честь знать".

- Но в случае мистера Лестера у нас нет никаких указаний на возможное самоубийство.

- Как знать, как знать. Конечно, до сих пор самоубийство оставалось единственным важным делом в Америке, которое человек совершал в одиночку. Но ведь весь опыт цивилизации показывает, что любая задача гораздо успешнее решается коллективом. Так и напрашивается создание некоего посреднического бюро. Где желающих покончить с собой сводили бы попарно. Или даже группами. И они могли бы сговариваться и приканчивать друг друга. Тогда бы семья каждого и в Америке получала бы страховку за погибшего. Также исчезли бы моральные колебания у людей религиозных, которые верят, что самоубийство - грех. И масса, масса других преимуществ. А вдруг такое бюро уже существует? И мистер Лестер воспользовался его услугами? И какой-то потенциальный самоубийца помог ему вылететь в окно?

- Проблема только в том, что жизнь мистера Лестера не была застрахована. Хотя у него были дети и внуки от прежних браков. Но ему, видимо, не хотелось, чтобы его смерть хоть для кого-нибудь стала радостным событием. И это-то и сбило всех с толку.

- Кого "всех"?

- Нас, полицию. Если человек гибнет от несчастного случая, мы первым делом смотрим, не принесло ли это кому-нибудь выгоды. А если выгоды не было, расследование - чего греха таить - ведeтся не очень тщательно. Здесь так и произошло. Раз жизнь погибшего не была застрахована, никто ничего не заподозрил. И на результаты вскрытия не обратили внимания. Пока этот дотошный Симпсон не выкопал протокол. Теперь мы вынуждены начать расследование. К сожалению, тело было кремировано, и многие важные детали утрачены навсегда. Так что приходится вникать в побочные обстоятельства. Вы, значит, утверждаете, что не были знакомы с покойным? Но вот взгляните ещe раз на фотографию. Может быть, где-то когда-то жизнь сводила вас с этим импозантным стариком?

Кипер честно вглядывался в положенный перед ним снимок. Седые усики, рассеянная улыбка, пучок морщин на виске... Старики все так похожи друг на друга. Этот чем-то напоминал известного актeра, которому всегда поручают роль непримиримого и строгого отца. Мешающего счастью молодых влюблeнных.

- К сожалению, нет, нет и нет, - сказал Кипер. - С этим джентльменом жизнь меня не сводила.

- Ну, а с миссис Лестер? Выяснилось, что вы давно знаете друг друга.

- Мы были когда-то соседями. Двадцать лет назад. И с тех пор ни разу не встречались.

- Понимаю, понимаю... Каких только совпадений не случается в жизни. Но этот Симпсон прав: когда совпадений накапливается слишком много, в скептическом мозгу накапливаются подозрения. Тем более что версия с кроватью-убийцей начинает трещать. Наши технические эксперты никак не могут заставить еe сыграть роль катапульты. У "Сладких снов" есть другая модель: кровать, которая убирается в стену. Вот эта может, наверное, одним взмахом замуровать человека. Но выбросить в окно...

- Сочувствую вашим проблемам. Но, право же, не знаю, чем я могу тут помочь. Если у вас больше нет вопросов...

- Пожалуй, на сегодня нет. Если появятся, я позвоню. А вы пока добудьте мне эту справку у дантиста, которого вы посетили 15 июня. Чистая формальность, но, увы, - необходимая. Не откладывайте, хорошо?

Кипер едва успел вернуться домой и подняться в четырeхсветную студию, как внизу раздался звонок. Он спустился, открыл дверь. На пороге стояла Эсфирь. Лицо еe непредсказуемо сияло. В одной руке у неe был бумажный пакет с продуктами. В другой - букет красных и жeлтых тюльпанов. А волосы, волосы отливали непредсказуемым чeрным блеском.

- Боже мой - вы покрасились!

- Наоборот - вернулась к натуральному цвету. Рыжая стадия жизни закончена. Вам нравится?

- Очень.

- Цветы - как бы мне от вас. Держите. А теперь вручайте. И поздравляйте с радостным событием.

- Поздравляю. Только с чем?

- Пока - тайна. Но всe равно, мы должны отпраздновать. Я закупила всe необходимое. Давно мечтала приготовить бухарский куриный плов. Меня угощали когда-то соседи в Израиле. Они приехали из Узбекстана. Дали мне подробный рецепт. Но до сих пор не было подходящего случая. А сегодня - очень к месту. Вам выпала честь и удача быть первым. На вас проведу испытание.

Она уже распоряжалась в его кухне. Достала кастрюлю, сковородку, дуршлаг. Вынимала и раскладывала добычу из пакета. Морковка, две луковицы, большое зелeное яблоко, жeлтая айва. Розовое куриное тельце послушно распалось под еe ножом, зашипело на сковородке.

- У вас есть оливковое масло?.. Только подсолнечное?.. Ладно, сойдeт и оно... Овощи тушить отдельно... Десять минут... А рис пусть пока варится в кастрюльке... Очистите яблоко, не сидите без дела... И откройте эту банку с куриным бульоном... Как это "нет консервного ножа"?.. Возьмите обыкновенный... Ох, моя бабушка облила бы меня презрением за этот бульон из банки... Но нет времени возиться, варить свежий... А что это там - передник? Наденьте на меня, а то я уже испачкала руки маслом... Так... и завяжите сзади...

Он послушно выполнял еe приказы. Растерянно улыбался. Принюхивался к бухарским ароматам. Вслепую искал тесeмки передника на еe спине. Пальцы его радостно ошибались, шарили то выше, то ниже.

- Десять минут, пятнадцать - этому не следует слишком верить. Когда я их спрашивала, сколько минут тушить одно, жарить другое - они не понимали... Говорили: "...пока не сготовится..." У восточных евреев нет чувства времени... Всe соизмеримо с вечностью... А разрезать вечность на минуты и часы как-то не принято... Считается чуть ли не грехом... Соль и перец - чуть-чуть... Боже, неужели я забыла купить изюм? Нет, вот он... Молодец, Эсфирь, молодец, девочка...

Кипер не без труда вспомнил, где у него запрятаны сервизные тарелки. Кажется, он не доставал их после развода ни разу. Клетчатая скатерть взлетела над столом, как парус. Вилки и ножи, высокие рюмки для вина, штопор?.. Неужели опять в подкладке пиджака? Нет, вот он, на законном месте, в ящике справа. А где же, где же была та бутылка шардонне, которую он когда-то засунул в темницу буфета? Да вот же она, сбоку. Дождалась светлой минуты освобождения.

Бухарский плов удался на славу. Эсфирь была счастлива, горда, изумлена. Всe же в старинных рецептах есть непревзойденная завершeнность. Попробуй заменить хоть одну составляющую - например, положи персик вместо айвы, - и всe будет нарушено. Недаром нас так чарует всякая древность. Победа над временем это так заманчиво.

- В Израиле я однажды участвовала в раскопках. Это был последний класс школы, и мы летом записались в археологическую группу. Они раскапывали древний город Кесарию. На берегу Средиземного моря. На наших глазах, из-под наших лопат вырастал, очищался древний амфитеатр. Или крепостная стена. Или ипподром. Вода в город поступала с далeких холмов. Акведук тянулся на шестнадцать километров. Нам так нравилось это почтение к воде. Что еe не гнали где-то под землeй по тeмным трубам, а бережно переносили по воздуху, на красивых арках.

- Я давно мечтаю побывать в библейских местах, - сказал Кипер. - Давайте поедем когда-нибудь вместе.

- С удовольствием. И мы обязательно выделим целый день на Кесарию. Или даже два. Говорят, в отрытом нами амфитеатре теперь устраиваются концерты. За спинами исполнителей - море. Кстати, оно там очень обманчиво. Порой опасно. Во время прибоя может образоваться невидимое течение, стремящееся прочь от берега. Если пловец попадeт в этот поток, ему не выплыть обратно. Он гребeт изо всех сил, земля кажется такой близкой. Но выбивается из сил. А секрет заключается в том, чтобы поплыть сначала в сторону. Двадцать-тридцать футов и ты вырываешься из плена этой невидимой реки. Теперь можно повернуть к берегу.

- Недаром древние евреи так не доверяли морю. В Библии оно почти не упоминается. Даже Иона, попавший в чрево кита, плывeт на иностранном корабле.

- Я думаю, это там, в Кесарии, мне впервые приоткрылась довольно важная вещь... Как бы еe назвать... - Эсфирь начала рисовать вилкой в воздухе ускользающее слово. - ...Мы всe спрашивали учeных, которые руководили раскопками: "А откуда вы знаете, что мы докопались до правильной Кесарии? До самой главной?" Но они только улыбались. "Главной - для кого?" Ещe до прихода евреев на этом месте был финикийский город Страто. Потом Ирод Великий выстроил здесь крепость, порт, дворцы. Потом, в византийские времена, это была столица провинции. Самое большое здание - контора по сбору налогов. Потом город захватывали то арабы, то крестоносцы, то турки. И каждый оставлял свой след, свой слой. Многослойность правды - вот как это можно назвать. И с людьми - то же самое. В каждом много слоев. Мы говорим про кого-то: "Смотрите, он оказался совсем не таким, как мы думали". Но это всегда чушь. Он - и такой, и другой, и третий, и четвeртый. Нужно это терпеть и не пытаться заполучить себе всего человека целиком, сверху донизу. А брать тот слой, который достался тебе. Который главный - для тебя.

Кипер молчал. Похоже, ему давали урок, который ему не хотелось заучивать. Да, он так не привык. С любого человека он первым делом кидался снимать обличья, маски и оболочки. И доходил вскоре до конца. До полной пустоты. Как в середине луковицы. Полина говорила ему, что так нельзя. И Долли - тоже. Каждый из нас - только луковица из облачений. Почему бы не выбрать тот слой, который тебе мил, и успокоиться?

КАЖДАЯ СОРВАННАЯ ОБОЛОЧКА - ЭТО ТОЛЬКО НОВЫЕ СЛEЗЫ.

- В прошлый раз вы говорили о комнате с окнами во всех четырeх стенах, сказала Эсфирь. - Она ещe открыта?

Они пошли наверх. Взявшись за руки и переплетя пальцы. Поспели к концу представления - солнце пятилось за кулисы. Последние лучи кланялись под ветерком на шторах.

Эсфирь повернула его к себе, подняла лицо, зажмурилась. На еe губах оставался вкус бухарского изюма. Их раздевание растянулось, как обмен подарками. Я тебе это, ты мне - то и то. Ей нравилось, чтобы каждый подарок был рассмотрен и оценен по достоинству. Преувеличенные восторги не возбранялись. Она подавала ему пример. Испуская временами счастливое "ах!". Отдeргивала ладонь, будто обожглась. Поворачивалась то спиной, то боком. Благословляя его на смелое кругосветное плавание. Наперекор опасным приливам и отливам. Наперерез лямкам, тесeмкам, резинкам.

Кипер не принимал еe восторги всерьeз. Обмен подарками был явно неравным. Разве было у него что-то, чем можно было отдарить вот за этот изгиб? И за эту впадинку? И за этот незагорелый подъeм? Он чувствовал себя удачливым торопливым жуликом. Которому опять дико повезло. И которого могут поймать на обмане в любую минуту.

Вся надежда оставалась на еe непредсказуемость. И на эту способность всe дарить самой себе. Арбузы, тюльпаны, обеды. Древний город, заходящее солнце, опасное море. И древний несгибаемый стебель, бесстрашно непокорный даже перед дулом пистолета.

- ...Так что же, что же, что же мы празднуем? - спросил Кипер, когда дыхание вернулось к нему.

Она подняла с подушки чернеющую в сумраке головку, склонилась над ним и прошептала:

- Твоe освобождение.

- Вот как? Но от чего?

- От тeмного, тeмного подозрения.

- Господи! Неужели и ты думала, что я могу быть замешан в таком деле?

- В каком?

- Сержант Ярвиц намекает, что я как-то помог этому несчастному старику вылететь в окно.

- О, нет, нет и нет... Я имею в виду совсем другое подозрение. Вечную вину мужчины перед женщиной. Но сегодня пришло сообщение, что ты невиновен. И это такая радость, какой у меня не было давно-давно.

- Хорошо бы всe же узнать, в чeм меня обвиняли.

- Потерпи. Для следующей оболочки ещe не время. Разве тебе плохо, плохо, плохо вот с этой?

II-4. Фотограф Багразян

Запреты запретами, но всe же Кипер поддался наконец на уговоры миссис Лестер. И согласился навестить ее. Она уверила его, что у неe к нему есть поручение. Без всякого касательства к судебным делам. А ему уже надоело всего бояться. Босса Леонида хлебом не корми - дай запретить что-нибудь. Если ему подчиняться во всeм, кончишь тем, что тебя запрут в монтажной навеки.

БЕЗ ПРАВА СВИДАНИЙ, ПРОГУЛОК, ВЫПИВКИ И ПЕРЕПИСКИ.

- Эта идея пришла в голову Габриэлю, - говорила миссис Лестер, наливая Киперу чай. - Но я еe сразу поддержала. Габриэль - это сын моего покойного мужа. От первого брака. В суде он сидел справа от меня. Вы его не запомнили? Молодой, в очках, но уже с лысиной. Он выглядит солидно, но вообще довольно безалаберный. Не может удержаться ни на какой работе дольше полугода. Думаю, поигрывает, когда у него есть деньга. И когда нет - тоже. Мистер Лестер боялся, что он пустит по ветру его состояние. И написал завещание в мою пользу. Не хотите абрикосового джема?

- С удовольствием.

- Так вот, Габриэль рассказал, что его дети - у него их двое - часто расспрашивают его о дедушке. Пока он говорит им, что дедушка в больнице. Потом, конечно, скажет правду. Но вот он подумал: а в будущем? Внуки вырастут, будут интересоваться, кем был их дед, чем занимался. И как было бы славно, если бы в ответ на это им можно было показать небольшой документальный фильм. Вроде тех, что показывают по телевизору в серии "Биографии".

- И вы хотите?..

- Да, мы бы хотели, чтобы вы взялись за эту работу. Нам обоим - и Габриэлю, и мне - очень понравился ваш рекламный ролик, который показывали в суде. Я когда-то работала ассистентом оператора, немного в этом понимаю. И звуковой ряд, и зрительный у вас совмещены с отличным вкусом. Конечно, мистер Лестер не был знаменитостью. Но в финансовых кругах он был заметной и авторитетной фигурой. У нас есть статьи о нeм, фотографии, даже кусочки кинохроники. Уверена, что всe это можно смонтировать и превратить в увлекательный рассказ о достойно прожитой жизни.

- Право, не знаю... Я так давно не занимался ничем, кроме рекламы... Мeртвые вещи хорошо слушаются камеры... Они и созданы для того, чтобы красоваться... Но люди... Их так легко обидеть, представить в неверном свете...

- Мы с Габриэлем советовались о плате. И решили, что фонд мистера Лестера, которым я распоряжаюсь, может выделить деньги на такую работу. Как вам кажется, по тысяче долларов за минуту фильма будет довольно? Ведь вам не придется нанимать ни актeров, ни операторов, ни осветителей. Всe можно будет снимать и монтировать в студии. Длительность, мне кажется, получится около получаса. Если вы согласитесь, я могла бы выписать аванс прямо сегодня.

Кипер почувствовал, как волна приятного возбуждения прокатилась у него где-то под языком. По тысяче за тридцать минут? Да этого хватит и на новый автомобиль, и на отпуск, и на поездку с Эсфирью в библейские края. Может быть, что-то даже останется - послать Джози в Пенсильванию. А работа, похоже, не должна быть очень трудной.

Потом они сидели вместе с миссис Лестер над папками и альбомами, отбирали материалы.

- Вот это Ховард в молодости. Да, он был отличным конькобежцем... Играл в хоккей за свой университет... В военной форме - это во Франции, ещe во время Первой мировой войны. Он получил там ранение - об этом обязательно следует рассказать. Их рота ехала на грузовиках. И дорогу перегородила застрявшая повозка. Немцы нарочно устроили такую ловушку. Лейтенант послал рядового Лестера очистить дорогу. Он взял лошадь под уздцы и стал тянуть. Но она упиралась, не понимала команд по-английски. А в повозке Ховард увидел портфель. И вообразил, что там могут быть какие-то важные штабные бумаги.

- А на самом деле там была мина?

- Он так и не узнал. Потому что как раз когда он полез за портфелем, немецкий снайпер нажал курок. Хорошо ещe, что пуля только пробила мышцы плеча. Но с хоккеем после этого было покончено... Вот это мы уже во Флориде, в первый год нашего брака. Да, я тогда была ещe хоть куда...

- Вы и сейчас...

- Ладно-ладно... Ховард шутил, что нас будут принимать за отца и дочь. Вообще его тревожила наша разница в возрасте... Не знаю, стоит ли включать в фильм такую интимную подробность... Но вам это может быть интересно... Во Флориде Ховард принимал ванны с живыми устрицами... Да, там один врач применял это как стимулирующее средство. В наполненную ванну высыпали ведро устриц, пациент залезал туда и через час вылезал помолодевшим и полным мужских сил... Кажется, устрицы выделяют цинк, который активизирует нашу нервную систему. Честно сказать, с мужскими качествами у мистера Лестера всe было в порядке. Но запах после этих ванн, запах!..

Выйдя от миссис Лестер, Кипер почувствовал прилив сил и бодрости. Как будто сам окунулся в ванну с устрицами. Как всe же может украсить жизнь аванс в пять тысяч долларов! Особенно свалившийся в руки так незаслуженно и внезапно. Вот что значит не поддаваться пустым страхам. Ни своим, ни чужим!

"ДЕНЬГИ - НЕ ГЛАВНОЕ В ЖИЗНИ", - ТВЕРДЯТ НАМ ТЕ, У КОГО ИХ НЕТ.

Подогретый этим внезапным успехом, Кипер наконец заставил себя подойти к телефону-автомату. И набрать номер дантиста.

- Говорит ваш пациент, Кипер Райфилд. Давненько я у вас не бывал. С начала лета... Как только дела позволят, появлюсь снова... Но знаете, я до сих пор не получил от вас счeта за последний визит... Проверьте, пожалуйста... 15 июня, обычная чистка зубов... Не видите записи?.. Вот те на... Нет, у меня точно записано. И сумма указана - 50 долларов. Если будете так швыряться деньгами, не разбогатеете... Ну, давайте сделаем так: я вам высылаю чек, а вы мне пришлете квитанцию. С указанием даты, конечно... Договорились?.. Что?.. Неужели о такой мелочи нужно советоваться с врачом?.. Ну, как знаете, как знаете...

Сработает или нет? Клюнет дантист на его пятьдесят долларов или насторожится? Надо будет завтра же послать чек - а там поглядим.

Что ещe? Что там у нас в списке досадных мелочей, которые всe равно рано или поздно нужно сделать?

Кипер достал карманный календарик. Вгляделся в рассыпанные там и сям пометки. Какое у нас сегодня число? Ага, вот оно. Помечено буквами А. Б. Что бы это могло значить? Святители и осветители! Это же последний день выставки фоторабот Ашота Багразяна! Открытие было месяц назад. Он извинялся перед Ашотом, клялся, что обязательно выберется посмотреть. Ашот ему не простит. Ехать, немедленно ехать! Тем более что всe равно его сегодня занесло на левый берег.

Галерея располагалась в нижней части Главного города. Кипер добирался больше часа. Тряска в автобусе, давка в метро... На какие жертвы не пойдeшь, чтобы не обидеть старого приятеля!

Зацепившись одной рукой за блестящую штангу, другой достал из кармана письмо от Школьного учителя.

"Дорогой К. Р.!

Вчера по телевизору показывали эквадорских туземцев племени Дживаро охотников за головами. У них ты не считаешься мужчиной, до тех пор пока не убьeшь иноплеменника, не отрежешь его голову и не засушишь в соответствии с веками отработанной технологией.

Делается это так. Череп осторожно удаляется из головы, а кожа и мышцы сначала вывариваются, а потом засушиваются при помощи горячего песка и камней. Голова как бы усыхает до размеров апельсина, но при этом лицо погибшего остаeтся узнаваемым и сохраняет даже татуировку, которая была на нeм при жизни. Дживаро верят, что жизненная сила врага, которая таится в голове, таким образом передаeтся победителю. Высушенная голова (называется "цанца") будет украшать его хижину до конца жизни, точно так же как наши дома украшают спортивные призы и кубки хозяина.

Эта передача заставила меня вдруг - не без смущения - вспомнить первые годы моей преподавательской работы. Я тогда был очень увлечeн книгами Руссо, его трактатами о воспитании, о равенстве и подсовывал своим ученикам его тексты по всякому поводу. Возможно, какая-то порция досталась и тебе. Помнишь, как Руссо прославляет так называемого "естественного человека", дикаря, живущего в беспечной и беззлобной праздности? Не поленюсь скопировать для тебя из своих старых выписок:

"Дикий человек и цивилизованный в корне различны друг от друга по своим главным чувствам и устремлениям. То, что составляет счастье одного, другого может повергнуть в отчаяние. Дикарь дышит свободой и безмятежностью; он хочет только жить в полном безделье... Цивилизованный же человек постоянно в движении, обливается потом, подхлeстывает себя, мучает работой до полусмерти или готов даже отвергнуть собственную жизнь, чтобы достичь бессмертия".

Что бы сказал прославленный Жан-Жак, если бы оказался перед экраном моего телевизора и увидел воочию своего "естественного человека"? Увидел, как это "беспечное дитя Природы" крадется в джунглях, обуреваемое одним желанием, одной мечтой - отыскать и убить другого человека, который не сделал ему ничего плохого? Как готово днями и ночами высиживать в засаде, не обращая внимания на жару, дождь, тучи насекомых? А потом потеть над костром, превращая свою добычу в вожделенный трофей?

Впрочем, Руссо умел не смущаться противоречиями. Он даже призывал своих читателей не обращать внимания на реальность, а заниматься только умственными выкладками. Что кажется нам естественным, то и должно считаться правдой. Даже его воспитательные трактаты остались только в теории, ибо пятерых своих детей от многолетней сожительницы он тут же, при рождении, одного за другим отдавал в сиротские дома.

Увы, закрывать глаза на противоречия - этому я не сумел научиться у него. Поэтому сейчас, на склоне лет, должен просить прощения у своих бывших учеников за то, что морочил им головы этим сладкогласым мечтателем. Прости и ты меня, дорогой К. Р.

Но если приедешь когда-нибудь сюда, то увидишь, что хотя бы частично я искупил этот свой грех. Лозунг "жить в полном безделье" не был взят мною на вооружение здесь, в сельской тиши. Тому свидетели мои астры и пионы, азалии и рододендроны, сирень и ирисы, а также помидоры, укроп, огурцы, бобы, базилик. Именно "обливаясь потом и подхлeстывая себя", я вытащил этот клочок земли из первобытной дикости к нам, в царство цивилизации. Где головы отрезают по-прежнему, да и другие части тела, но хотя бы постесняются выставлять их на всеобщее обозрение. Разве это не прогресс?

Твой Антонио А."

Первый зал галереи был заполнен скульптурой из гранита. Отшлифованные округлости всплывали над грубой гранитной поверхностью, как "Наутилусы". Или выступали из бугристых неотeсанных стен. Камень укрощенный и камень бунтующий? Наверное, что-то в этом есть. Но не для него, не для Кипера.

ПРОИЗВЕДЕНИЕ ИСКУССТВА НЕМЫСЛИМО БЕЗ ЗEРНЫШКА ТАЙНЫ, ПОЭТОМУ МЫ ВПРАВЕ, ВПРАВЕ ПРЕВРАТИТЬ ЕГО В НЕРАЗРЕШИМУЮ ШАРАДУ.

Нет, конечно, художники в каждом веке должны дерзать, искать что-то новое - это он признавал. Но в нашем веке, похоже, они неправильно расслышали призыв. И начали напропалую дерзить. Обгоняя друг друга не в мастерстве, а в дерзости. И в гонорарах. Цены на скульптурах были неправдоподобные.

Зато следующий зал был отдан суперреалисту. Зачарованному улицами старых американских городков. Он изображал их не на холстах, а в виде раскрашенных барельефов. Домики, уменьшенные в десять раз, манили зрителя уменьшиться и войти в открытую дверь. Пройтись по уменьшенной улице мимо витрины уменьшенной аптеки. Отдохнуть на крошечной скамейке под полосатым навесом, размером с носовой платок. Даже пустая пачка из-под сигарет, валявшаяся на тротуаре, была уменьшена так аккуратно, что зритель мог прочесть на ней микроскопическое слово "Мальборо".

Но зрителей в галерее почти не было. Один, два. Жаль, что интерес к искусству идeт на убыль. А вот, наконец, и нужная дверь. С плакатиком: Ашот Багразян. ОТРАЖЕНИЯ.

Да, теперь Кипер вспомнил. Ашот рассказывал ему о своей идее. Ведь что главное в искусстве? Разрушить однозначность образа, не так ли? И, может быть, в фотографии это труднее всего. Камера фиксирует то, что видит. Ей не втолкуешь. Она только механизм. Даже самая современная и дорогая. А что если подсунуть ей невинный обман? Один образ, наложенный на другой? Чтобы они расширяли и обогащали друг друга?

Целый год Багразян охотился за такими наложенными картинками. И теперь устроил выставку своей добычи. В стеклянной стене небоскрeба отражалась освещенная солнцем церковь. Ребeнок на трeхколeсном велосипеде проехал мимо лужи - и она успела поймать и передать фотокамере его размытый силуэт.

Да, всe это было славно, занятно, красиво. Кипер испытывал искреннее облегчение. Можно будет хвалить, не лицемеря. Особенно - не забыть бы! - вот это окно кафе, за которым люди спокойно обедают посреди снующих отражeнных автомобилей.

Он вернулся к этой фотографии ещe раз. Обойдя весь зал. И тут его застал запыхавшийся автор. Сам ловец волшебных отражений - Ашот Багразян.

Он сиял. Он был благодарен своему единственному - последнему! - зрителю. Он впивал его похвалы и поздравления. Он потащил его в соседний ресторанчик.

- Ты не думай - в первые дни была толпа. И рецензии в газете, и репродукции в журнале. Продано штук пятнадцать, галерейщик доволен. С издателем - переговоры об альбоме. Но не это, не это главное... Не могу должен кому-то рассказать!.. Что ты будешь есть?.. Доверяешь мне?.. Хорошо... Сейчас он принесeт бутылку вина... Хотя я и так как пьяный вот уже целый месяц...

...Да, она пришла на открытие... Эта женщина... Я не сразу обратил на неe внимание. Знаешь, как это бывает на таких приeмах.... Толкотня, шампанское, улыбочки, пустая болтовня... Голова всe ещe забита мелкими тревогами... "Ах, надо было поменять эти фотографии местами!.. Эх, у этой на рамке пятнышко ржавчины..." Я заметил еe, потому что она застряла у моей любимой... Помнишь где закатное солнце на вершине горы, а вершина - в окне туристского автобуса...

- И сквозь стекло какой-то старикан грозит пальцем?

- Вот-вот. Предмет моей гордости. Автобус стоял всего десять минут. Снял как охотник летящего гуся! Я к ней подошeл, стал рассказывать, куда мы ездили, как называется гора и как я упросил водителя чуть подвинуть автобус вперeд, чтобы поймать нужный ракурс... А она! Знаешь, что она мне сказала? Я ушам своим не поверил... Она сказала, что ей особенно нравится цветовая гамма... Что закатные краски - как... У тебя от этого имени никакой звоночек не брякнет, но у меня... Она сказала: "Цвет - как у Сарьяна". Представляешь!..

Багразян схватил принесeнную официантом бутылку, разлил вино.

- Знаю, знаю, ты меня считаешь помешанным на армянской теме... Но Сарьян у нас - король живописи... Как у евреев - Шагал, как у испанцев - Пикассо. Это имя - как пароль. Когда слышишь его - будто встретил земляка или соседа из родной деревни... Конечно, я уже не отходил потом от этой женщины... И мы ушли тоже вместе... Сидели в этом самом кафе, вон за тем столиком... Как тебе объяснить?.. Встречал ты когда-нибудь женщину, которая ничего - абсолютно ничего! - не боится? Которая не обращает внимания на условности, на правила хорошего тона?.. В какой-то момент я, конечно, спросил, замужем она или нет. И знаешь, что она ответила? Сказала, что не помнит. Представляешь? Я чуть под стол не свалился. "Не помню". И даже не улыбнулась. Официант, нельзя ли нам баночку аджики?.. Как нет?.. К этому мясу обязательно нужна аджика... В следующий раз принесу свою...

- Но сама-то она не армянка? - спросил Кипер.

- Нет, чистокровная американка. Но у неe на прежней работе была любимая подруга - у той родители из Армении. И Лора часто бывала в их доме. Наслушалась там разговоров, насмотрелась фотографий. Знает, где озеро Севан, где город Эчмиадзин, куда течeт Аракс. Готова слушать про Армению часами. Ей не нужно объяснять нашу судьбу. Маленький народ, который пережил столько империй!.. Персидскую, Римскую, Византийскую, Монгольскую, Турецкую... "Загадка и подвиг" - вот что она сказала про нашу историю. Видишь - ничего не боится! Даже громких высоких слов.

- Тебе нужно наконец съездить в Армению, - сказал Кипер. - И взять с собой полный чемодан плeнки.

- Да, мы и об этом с ней говорили. А что - если издатель подпишет со мной договор, всe брошу и полечу. Мы с Лорой даже составили список городов, которые нужно посетить. Но представляешь: я ей называю города, а она меня поправляет. Меня! Конечно, я знаю, что Эрзерум сейчас в Турции. Но ей-то, ей-то откуда это знать? Да я ей руки целовал за эту поправку.

...Нет, ты не усмехайся. Не всe время мы про Армению разговариваем. Просто я не люблю эти наши мужские откровенности, поэтому подробности опускаю. Но одно тебе могу сказать: такой женщины я ещe не встречал. Непокорная во всeм. А в интимные минуты даже, я бы сказал, делается тиранкой... Я ей потом прочитал из нашего Исаакяна: "Твоих бровей два сумрачных луча / Изогнуты, как меч у палача". Ей понравилось. Но она сказала, что если я жду от неe послушности и покладистости, меня постигнет разочарование. "Оставим эти свойства растениям", - сказала она.

- Что?! - поперхнулся Кипер.

- Это у неe такая присказка. Она работает в какой-то лаборатории с растениями, изучает их язык.

- Но ты!.. Ты ведь сказал... Как еe зовут?.. Ты сказал: Лора.

- Слушай, зачем так вопить?.. Я не глухой... Лора, да... Сокращeнное от Долорес. Друзья зовут еe Долли. Но мне больше нравится Лора.

- Но ты... Ты ещe говорил, что она ничего не боится!..

- Говорил. И сейчас повторю: очень, очень храбрая.

- Ха!.. Такая храбрая, что всe внутри каждую секунду звенит от страха... А знаешь ли ты... Ты знаешь, что она замужем?

- Конечно. Потом-то она созналась. А ты что - знаком с ней?

- Я знаю еe мужа. Это тот самый, который устроил нам банкет.

- Ах, вот оно что... Теперь понимаю. Я послал ему пригласительный билет на двоих на открытие выставки. Наверное, он не смог прийти, и она пошла одна. Да, судьба знает, как сводить людей. Но я тебя очень, очень прошу: если встретишь еe, не говори, что я назвал еe тиранкой. Она может обидеться. Смелые женщины бывают особенно обидчивы. Недаром наш Саят-Нова учил только воспевать их и восхвалять, восхвалять и воспевать. И как он умел это делать! Вот послушай:

Ты драгоценна вся насквозь, твоя сверкает красота,

Волна твоих густых волос янтарной нитью повита.

Глаза - два кубка золотых, гранeных чашечек чета,

Ресницы - строем острых стрел разят, пронзая, нежная.

II-5. Доктор Анна Деборович

- Я росла в семье пастора, и Библия была в нашем доме главной книгой. Не думаю, чтобы кого-то из сидящих в этом зале так охраняли в детстве от соблазнов и искушений, как меня. Волны греха и разврата плескались за стенами нашей церкви - а она гордо рассекала их, сияя позолоченным шпилем. Мы принадлежали к избранному меньшинству, нас ожидало спасение и вечное блаженство. Наши детские сердечки раздувались от важности и тщеславия. Весь остальной мир заслуживал только жалости и презрения. Конечно, Господь учил любить ближнего своего. Но ведь ближний - это тот, кто верит в Господа так же, как ты. А остальные? С ними даже не о чем было говорить. Любить их было бы нелепо. Только жалеть.

В луче прожектора глаза выступавшей мерцали, как неоновые огоньки. На шее у неe висела пышная гирлянда миролюбивых цветов. Ряды зрителей уходили в полумрак. Киперу досталось место с краю. Он пришeл поздно и не успел осмотреть зал как следует. Он мог тешить себя надеждой, что Долли тоже пришла послушать. И прячется где-то в глубине. Его соседка возбужденно обмахивалась тонким журнальчиком. Ему доставались обрывки журнального ветерка.

- Но оставлять подростка наедине с Библией - не совсем безопасное дело. Его въедливый ум - за неимением другой пищи - начнeт впиваться в библейские истории глубже, чем надо. Недаром в течение тысячи лет Библию запрещалось переводить. Хочешь читать - иди в монахи и учи латынь. Под присмотром наставников и истолкователей. А за попытки переводить на французский, английский, немецкий могли сжечь живьeм. Чтобы прикоснуться к священным текстам, требовалась специальная подготовка. Иначе человек слишком легко мог впасть в растерянность и сомнение. Как это и случилось со мной, когда я дошла до истории Иакова и Рахили. Ведь он взял еe в жeны, когда уже был женат на еe сестре Лии! Великий библейский патриарх был двоеженцем - как это понять?

Невнятный шум прокатился по рядам. Но докладчица отмела его решительным взмахом руки.

- Мало того! Рахиль долго не могла родить и предложила мужу свою служанку Валлу. Это уже третья! И та зачала, и родила, и Рахиль приняла ребeнка "на колена свои" и объявила его своим сыном. Когда я прочла это место, волна какой-то стыдной радости или радостного стыда прокатилась по мне от умной макушки до крепких розовых пяток. Я исподтишка стала подглядывать за родителями: да знают ли они про это? Читали сами? Но спросить не решалась. Тем более что в той же тридцатой главе сразу шла и история про мандрагоровые яблоки. А-а, вы подзабыли эту историю? С удовольствием напомню. Иаков любил Рахиль и проводил с ней почти все ночи. А нелюбимая Лия оставалась одна. И однажды еe сын Рувим нашeл в пустыне мандрагоровые яблоки. Рахиль стала просить у сестры этих яблок, потому что считалось, что они помогают забеременеть. Ведь Рахиль никак не могла зачать. Но Лия сказала ей: "Дам, но пусть муж наш Иаков войдeт сегодня ко мне и ляжет со мной". И Рахиль согласилась! По сути, сдала мужа в аренду. За яблоки!.. Было тут от чего закружиться юной головке...

Голос докладчицы окрасился насмешливой нежностью. Воспоминание о себе наивной, себе далeкой неудержимо растягивало губы в улыбку. Копна всклокоченных волос в свете прожектора сливалась в сияющий шлем. Она выглядела гораздо моложе, чем на фотографии в журнале, который Кипер отыскал после недельных поисков в Главной библиотеке Главного города.

О, да - ему пришлось перебрать не одну тысячу карточек в ящиках каталога, перелистать не одну сотню страниц в книжных справочниках, обзорах, рефератах. Со студенческих лет не доводилось ему глотать столько книжной пыли, заплывать так глубоко в гутенберговский океан. И как отыскать в нeм нужный тебе островок, если путеводной нитью служит одно лишь невнятное - нет, даже не слово, а какая-то приставка - "поли"?

Но после разговора с Багразяном он понял, что выхода у него нет. Что так мучиться он больше не может. Его порез счастья давно превратился в порез горя. Как древний Орфей, Персей, Тристан, он должен отправиться на поиски похищенной возлюбленной. Его возлюбленную завлек, заманил, зачаровал дракон по имени Поли. И он должен отыскать дракона, изучить его силу и слабость, найти уязвимые места и сразиться с ним. Иного выхода нет. Ибо жизнь без Долли - это жизнь без света, без красок, без надежд, без окошка, без праздника. Не жизнь, а какое-то перетекание, переползание из одного дня в другой. Как бревно, сплавляемое по реке времени.

Поиски оказались такими трудными, потому что Дракон прятался под другими именами. Слово "поли" не прорывалось на обложки. Журнальчики и брошюры назывались уклончиво и расплывчато: "Любовь без границ"; "Верна всем троим"; "Ревность: мифы и реальность"; "Две моих мамы и три отца"; "Семья как корпорация"; "Спасительный треугольник"; "Открытые сердца". Хранились они в разделе, который назывался "Современные культурные искания".

В конце каждого журнала мелким шрифтом печатались многочисленные объявления.

"Счастливая пара, женаты 20 лет, открыли границы восемь лет назад. Наши дети выросли, теперь у нас больше свободного времени для дружбы, поиска, романтики. Предлагаем - и ищем - любовь, надeжность, веселье, интеллект. Возраст, пол, раса не имеют значения. Пишите..."

"Привлекательный мужчина 48 лет, некурящий, непьющий, верующий, ищет женщину христианского вероисповедания, которая согласна была бы вступить в прочный союз с ним и ещe одним мужчиной, делить с обоими духовные искания, расходы, домашние заботы, уход за детьми. Писать по адресу..."

"Мечтаю о тройственном союзе! Интеллигентная, успешная, амбициозная, кудрявая львица 35 лет, с двумя львятами (14 и 7), ищет пару, умеющую общаться с людьми и миром на высоком уровне. Ревности - нет! Равенству - да!"

"Поговорим о политике. Счастливая утопия недостижима в мире, в котором господствует угнетение, голод, война, стяжательство. Чтобы переделать мир, нужно начинать с себя. Равенство между полами, сочувствие и взаимопомощь, культурная терпимость, экономическое сотрудничество, защита окружающей среды всему этому можно научиться только в семье, сбросившей оковы моногамии, то есть исключительных прав обладания друг другом. Пишите..."

"За умеренную цену даю консультации по решению проблем взаимного непонимания в моногамных и полигамных семьях. Расценки прямо пропорциональны степени непонимания".

"Очаровательный, живой, спортивный, преподаю музыку, питаю неутихающую слабость к музыкантам, художникам, танцорам, обожаю остроумную беседу (даже с примесью дурачества), люблю путешествовать, танцевать, целоваться - но! и в этом главная моя трудность! - целоваться непременно с двумя женщинами сразу. Пишите..."

Среди авторов статей чаще других мелькало имя Анны Деборович. Не без труда Кипер раскопал в библиотечных катакомбах еe последнюю книгу. В ней доктор Деборович со страстью и убеждeнностью описывала кризис моногамной семьи, доказывала необходимость - и неизбежность! - перехода к полисупружеским семейным союзам. (Она называла такой союз: "полифам", а мужчин и женщин, вступавших в него, - "полифамил" или "полифамила".)

Во-первых, доказывала она, человек по природе своей не моногамен. Вся мировая история, все миллионы измен, разводов, случаев незаконного сожительства подтверждают тот факт, что моногамные отношения были насильно навязаны людям на определeнном историческом отрезке. Недаром институт брака охранялся такими свирепыми законами и наказаниями. Если бы верность одному/одной была в природе человека, не нужны были бы эти побивания камнями, отсечения голов, запугивания адскими муками. Но никакая свирепость не могла изменить человеческую природу, поэтому всегда приходилось терпеть наложниц, гейш, гетер, публичные дома, разводы.

Во-вторых, в наши дни в процветающих странах быстро исчезает то, что было главным стимулом создания моногамной семьи - нужда. В своe время это было оптимальным вариантом разделения обязанностей в важнейшем деле - в заботах о подрастающем поколении. Но старое распределение ролей - мужчина зарабатывает деньги, женщина хлопочет по хозяйству и воспитывает детей - ушло в прошлое. Теперь, как правило, оба вынуждены работать. Дети растут, порой не видя ни матери, ни отца неделями. Как они могут чему-то хорошему научиться у вечно отсутствующих родителей? Не лучше ли было, если бы они росли в полифаме, где всегда будет дома кто-то из взрослых, кто сможет пестовать в детях цветы нежности, доверия, сочувствия, уважения, любви?

В-третьих, полигамные отношения, по сути, давно уже стали доминирующими. Они только рассечены во времени чередой разводов. От каждого человека можно услышать теперь "моя вторая жена", "мой третий муж". Эпидемия разводов - это неизбежное следствие засилья моногамных институтов - оставляет в сердцах миллионов взрослых и детей неизлечимые шрамы озлобления, неуверенности, страха, недоверия. Разрывая один брак и вступая в другой, человек на самом деле реализует свою тягу к любви без границ. Но какой ненужной горечью, какими страданиями приходится платить за этот естественный порыв!

Нет, доктор Деборович вовсе не осуждала людей, которые вступили в брак по любви и жили, сохраняя верность друг другу всю жизнь. Такому можно только позавидовать. Но она считала, что и людям, не имеющим склонности к моногамии, следовало дать возможность законно устраивать свою жизнь в соответствии со своими чувствами. Нельзя, чтобы законы общества кроились по чувствам и верованиям меньшинства. Необходимо, чтобы законы признали и другие формы семейных союзов. Трое, четверо, пятеро взрослых должны иметь право создавать многоклеточные полифамы, которые пользовались бы такой же защитой закона, как традиционная двуклеточная семья.

Преимущества такого общественного устройства представляются очевидными и необозримыми. Большой полифам, живущий в одном доме, будет гораздо экономнее использовать все жизненные ресурсы, каждый член его будет меньше тратить на отопление, электричество, продукты, бензин.

Любая женщина знает, что сготовить обед на двоих занимает примерно столько же времени, сколько готовка на шестерых. Отсюда - огромное облегчение груза домашних забот для каждого члена семьи.

Тоска одиночества терзает сердца миллионов мужчин и женщин - но они не могут сойтись попарно, потому что ни он, ни она не умеют брать на себя ответственность за другого, то есть брать в руки штурвал семейного корабля. Ведь в современном мире любая семья - это маленькое предприятие, фирма, нуждающаяся в хозяйском глазе, твeрдой руке, управляющем. И есть очень много людей, не обладающих такими способностями. С каким облегчением они присоединились бы к полифаму, в котором кто-то уже взял лидерство на себя, однако засилье репрессивной моногамной морали не допускает этого.

А как много браков распадается из-за того, что поиски работы разбрасывают супругов по разным городам! Ядро полифама всегда оставалось бы на одном месте, и уехавший знал бы, что семейная гавань всегда ждет его.

Болезнь, беременность, старость, увечье часто лишают одного из супругов на время или навсегда - возможности участвовать в любовной жизни. И второй оказывается при этом перед мучительным выбором: либо обречь и себя на добровольный аскетизм, либо заводить тайные романы на стороне - то есть идти на обман, либо бросить дорогого ему человека. Чем это лучше законов тех африканских племeн, у которых вместе с умершим владыкой в землю закапывали и его жeн?

У старших членов полифама будет гораздо больше времени для детей, они смогут делиться с ними своими знаниями, устраивать игры и развлечения, возить на экскурсии, в музеи, библиотеки. Какие-то полифамы сумеют даже организовать домашние классы. Как это облегчило бы существование наших школ.

Возникновение уличных банд - это проявление задавленного порыва молодого человека принадлежать к племени, роду, фратрии. То есть к тесному сообществу, а не только к государству, в котором каждый так обезличен. Полифам даст многим подрастающим молодым людям это столь необходимое чувство.

Дамоклов меч распада семьи перестанет висеть над детскими головами. Кто-то из членов полифама может покинуть группу - это не исключено, - но ядро останется неразрушенным. Чувство стабильности, уверенности в завтрашнем дне что может быть важнее?

В конце книги приводились адреса и телефоны, по которым заинтересованный читатель мог получить ответы на свои вопросы. Кипер позвонил. И ему сказали, что доктор Деборович как раз отправляется на восточный берег с лекционным турне. Будет выступать в Главном городе тогда-то, в таком-то часу, по такому-то адресу. Кафедра социологии местного колледжа не побоялась предоставить одну из своих аудиторий для доклада на такую острую и провокационную тему.

Закончив своe выступление, доктор Деборович предложила задавать вопросы. Конечно, еe слушателей в первую очередь интересовало, как она реализует свои теории в собственной жизни.

- У вас самой есть семья? Какая? Обычная или полифам?

- Мы сейчас живeм вшестером: мой семилетний сын от первого брака, я, два моих мужа, их невеста и девятилетняя дочка одного из них. Невеста присоединилась к нам недавно и ещe не знает, готова ли она к таким отношениям. Мой третий - то есть вообще-то четвeртый - муж, например, ещe не готов, поэтому пока он живeт отдельно. Но часто бывает у нас, присоединяется к нашим пикникам.

- Кого из ваших трeх нынешних мужей ваш сын называет папой?

- Мы все называем друг друга только по именам.

- Кто зарабатывает деньги? Как решается вопрос, на что тратить, а на что нет?

- Эта проблема - одна из самых трудных. Мы поняли, что демократия здесь невозможна. Многие полифамы развалились из-за споров о деньгах. Поэтому мы вручили бразды правления самому справедливому из нас, моему второму мужу Себастьяну. То есть мы все участвуем в обсуждении предстоящих трат, но наши голоса - совещательные. Последнее слово за ним. Каждый работающий вносит три четверти своего заработка в общую кассу. Остальное может тратить, как ему заблагорассудится.

- Знают ли ваши соседи про ваш необычный стиль жизни? Знают ли на работе у ваших мужей? В школе у детей?

- Видимо, догадываются. Но формально мы соблюдаем декорум. Купили дом на две семьи, с двумя разными входами. А то, что внутри проделана дверь, соединяющая обе половины, - это никого не касается.

- Даже двум людям бывает трудно сойтись из-за разницы вкусов и характеров. Как же вы уживаетесь вчетвером?

- Уживаться гораздо легче, если мы не ждем, что другой должен стать твоей исключительной собственностью. Возьмите дружеские компании. Многие из них держатся десятилетиями. И это потому, что в них людей свела только сердечная привязанность, не нагруженная багажом взаимных требований и социальных условностей. При этом друзья часто помогают друг другу - но по доброте и отзывчивости, а не по обязанности. Часто внутри этих групп загораются и текут тайные романы. Уберите с них покров тайны - и у вас получится почти готовый полифам. Только необходимость таиться создаeт клубок подозрений, зависти, напряжения, обид.

- Были у вас уже случаи, когда кто-то из членов покинул полифам?

- В нашей группе - нет. Хотя в принципе мы готовы к этому. Но надеемся, что ядро сохранится. У нас гораздо больше шансов уцелеть, чем у моногамной семьи. Мы не знаем, сколько пар в Америке сегодня поклялись у алтаря "хранить, любить и беречь друг друга, до тех пор пока смерть нас не разлучит". Но мы знаем, что пять или даже шесть пар из каждых десяти кончат разводом. Статистика безжалостна.

- Если в полифаме так много преимуществ, почему же он до сих пор остаeтся таким редким явлением, почти аномалией?

- Потому что у него есть смертельные враги. И враги эти - самый могущественный клан в Америке. Имя этого клана: Американская ассоциация адвокатов. Число их достигло, говорят, уже шестисот тысяч. В Америке живут 70% адвокатов мира. Их огромные доходы на сорок процентов состоят из оформления разводов, раздела имущества, получения и передачи наследства. Распространение полифамов лишит адвокатов большой части этих заработков. Разводы резко пойдут на убыль, имущество будет оставаться внутри большой семьи, которая легально может быть оформлена как корпорация. А так как подавляющее большинство наших законодателей на штатном и федеральном уровне - члены этой ассоциации, они будут отчаянно сопротивляться легализации полифамов. Борьба предстоит долгая и нелeгкая.

- Неужели три ваших мужа не ревнуют вас друг к другу?

- Когда мы начинали наше движение "Любовь без границ", ревность казалась нам главным врагом и опасностью. Мы создали даже специальные тренировочные лагеря, где желающие могли пробовать свои силы в борьбе с этим чувством. Арендовали какой-нибудь уединeнный курорт, где пары и одиночки поселялись на две-три недели. Условие было такое, что каждую ночь каждый может проводить с новым партнeром. И что же оказалось? Никто не скрежетал зубами, не хватался за нож, не вызывал на дуэль. Но эксперимент начал разваливаться совсем по другой причине. Уже на второй, на третий день в колонии стали возникать устойчивые любовные пары, которые больше не хотели меняться партнeрами, не хотели ни с кем другим.

- Вот именно!.. Вот именно!..

В голосе, долетевшем из задних рядов, звучали гнев и насмешка. Лица вскочившей женщины не было видно - только торчал из полумрака еe обличающий палец.

- Вы можете хоть неделю расписывать нам ваш хвалeный полифам, а правда всe равно выйдет наружу!

- Какую же именно правду вы имеете в виду?

- А ту, что мужчина и женщина были созданы друг для друга. И после того, как они сливаются в браке, становятся одной плотью, им больше никто-никто не нужен. А все эти миллионы измен и разводов - только от нашей жадности и ненасытности.

- Я чувствую, что ваш протест и возмущение имеют глубоко личный оттенок. И вы не допускаете, что у других людей мог быть совсем другой опыт. Тоже очень личный и очень горький.

- Да, личный... От меня ушeл муж... Соблазнeнный вашими брошюрами и журналами... Ему, видите ли, захотелось, как он говорил, "расширить горизонты любви"... Я пыталась объяснить ему, как опасны эти эксперименты. Показать, что они разрушают самое ценное, что есть в браке: нашу исключительность, неповторимость друг для друга. Он не понимал. Не ценил. И, уйдя, разрушил главное моe сокровище: неповторимость.

- Я понимаю. В вашем случае это должно было быть очень тяжeлым ударом.

- "В моeм случае"? Что вы имеете в виду?

- Когда у женщины нет другой неповторимости, кроме того, что она - чья-то супруга...

- А вы!.. Вас... Вам воздастся за посеянный соблазн!.. Вот увидите... Как сказано в Евангелии: "Нельзя соблазну не прийти в мир. Но горе тем, через кого он приходит". Вас ждет жестокая кара - я уверена в этом.

В тeмных рядах послышалась возня, звякнули ножки передвигаемых стульев. Женщина выбралась в проход, каблуки еe возмущенно застучали по полу. В открытых дверях мелькнул силуэт, увешанный пакетами, сумками, зонтами, одеждой.

- В одном эта слушательница, безусловно, права, - задумчиво сказала доктор Деборович. - Полифам гораздо больше подходит для тех, кто в своей неповторимости уверен и так - независимо от наличия или отсутствия брачных отношений. Моногамщики часто сердятся на нас, осыпают вот такими обвинениями и угрозами. Но и мы не всегда способны сохранять спокойствие и ровную приветливость...

Докладчица вдруг сняла с себя мирную гирлянду и швырнула еe на стол. Сверкающий шлем волос съехал ей на лоб, как перед боем.

- Да, я тоже способна сердиться, впадать в гнев. Когда я вижу растерянные глаза ребeнка, которого разведeнные родители перебрасывают друг другу на несколько воскресных часов, как бесчувственный мяч, - я очень сержусь. И когда троим выпало счастье любить друг друга, а хор осуждающих голосов разрывает их, разбрасывает по трeм одиноким углам - тоже. И когда нанятые сыщики охотятся за влюблeнными со своими фотокамерами и микрофонами. И когда брошенная мать с детьми остаeтся на всю жизнь безнадeжно одна, а рядом живeт безнадeжно бездетная пара и не может взять еe в свою семью - тоже. Гнусность состоит в том, что нам - переполненным любовью - безлюбые говорят: "Нет, ты не смеешь любить больше, чем одного!" Что это, как не любовь по карточкам? Мы способны любить двоих, троих, четверых. Но душевная беднота хочет сравнять душевных богатеев с собой. Идeт настоящая классовая борьба. Когда же я думаю о том, как наживаются на всех этих горестных судьбах, на наших раздорах, разделах, разъездах, разводах так называемые служители закона, тогда я - да, сознаюсь! впадаю просто в бесконтрольную ярость.

Зажeгся свет.

Кипер вскочил и начал шарить взглядом по залу. О, ДОЛЛИ, ДОЛЛИ, - ТЫ НЕ СДАШЬ ПОЛИФАМНЫЙ ЭКЗАМЕН, ЕСЛИ БУДЕШЬ ПРОПУСКАТЬ ТАКИЕ ЛЕКЦИИ.

Но нет - видимо, теоретические занятия студентке Кордоран были больше не нужны. Отличница, выпускница уже применяла полученные знания к жизни. Если верить рассказам Лорренбаха и Багразяна.

- Вот вы! - раздался вдруг повелительный голос докладчицы. Кипер с удивлением увидел, что палец доктора Деборович направлен на него.

- Да-да, вы! Пойдите сюда. Мне показалось, что и вы рассержены моим докладом. Но не решаетесь высказаться. Чего вы боитесь?

Кипер послушно подошeл. И сказал, понизив голос:

- Ничуть не рассержен. Скорее растерян. Многое для меня совершенно внове, многое осталось неясным. Хотел бы обо всeм расспросить - да. Но не на людях. Не могли бы вы мне уделить хотя бы полчаса? Всe это стало для меня вдруг жизненно важно. Я очень нуждаюсь в совете. Мы могли бы зайти в какой-нибудь бар или ресторан.

- Ну, нет! Ресторан - это слишком прозрачно. После обеда моногамный мужчина спрашивает: "Твоя квартира или моя?" Даже если ему не очень хочется. Таковы его понятия об этикете. Давайте уж по старинке - прогулка под деревьями. Остались тут у вас ещe парки, не отданные бездомным?

Песок на аллее был ещe весь в оспинах дождя. Но неуeмные шахматисты уже расселись за столиками в своих боевых рядах. Жeлтый лист иногда слетал к ним на доску, как десантник. Его осторожно извлекали из схватки, пускали дальше по ветру. Заходящее солнце старательно занималось поджогом верхних этажей в окружающих парк домах.

- Да, такие ситуации мне знакомы, - сказала доктор Деборович, выслушав печальный рассказ Кипера. - Есть люди, в которых моногамные поверья вколочены весьма прочно, выглядят чуть ли не врождeнным инстинктом. И им приходится очень нелегко, когда их монополия на устройство семейной жизни начинает трещать.

- Неужели вы верите, что это может произойти при нашей жизни? Честно сказать - не обижайтесь! - но ваше, как бы это сказать, движение кажется мне просто недолговечной экстравагантностью, причудой. Очередным завихрением на обочине нашего разогнавшегося века, такого жадного до всякой новизны.

- "Новизна"? Знаете, я по профессии историк, специализируюсь на истории России последних трeх веков. Казалось бы, что может быть консервативнее этой страны? И тем не менее их самая знаменитая императрица всегда имела двух-трeх сожителей-фаворитов. Четыре императора после неe жили в треугольном варианте и это было всем известно. А их литераторы! Один поэт, бывший дипломат, завeл вторую семью при живой жене и нарожал кучу детей. Другой поэт, редактор самого знаменитого журнала, многие годы сожительствовал с женой своего сотрудника и соратника. Один из самых знаменитых романистов прожил чуть не всю жизнь с французской певицей и еe мужем. Супружеские четырeхугольники в их среде тоже не редкость. По всей России стоят памятники поэту, который жил в треугольном альянсе со своим другом и его женой. Вот вам и новизна, вот вам и разогнавшийся век.

- Ну, хорошо... Пусть моногамия навязана современному обществу привычкой и традициями. Но есть же и такие, у кого это сидит в крови. Как у меня. Что делать нам, несчастному моногамному меньшинству?

- Вот вы сказали, что вам дико даже представить себе жизнь втроeм. То есть с вашей возлюбленной и еe мужем. А могли бы вы себе представить другой треугольный вариант: вы один, а жeн - две?.. Ага, молчите. Такое сочетание кажется вам вполне приемлемым? Вот она и вышла наружу - ваша настоящая мечта. "Моe!" - всe сводится к вечному "моe". "И это моe, и эта, и эта, и та..."

- Не знаю... Я промолчал, пытаясь честно вслушаться в свои чувства...

- Кажется, я придумала, что вам нужно делать. Женитесь!.. Да-да - найдите себе понимающую подругу среди подписчиц нашего журнала, вступите с ней в брак, а потом пригласите вашу возлюбленную присоединиться к вам. Вполне возможно, что ей это понравится... Она же вам объясняла, как ей дорога свобода в любви, свобода в возлюбленном... Создав собственный полифам, вы вознесeтесь в еe глазах, и она уйдeт к вам от мужа... Это вполне реальный сюжет.

Кипер остановился, чтобы вглядеться в лицо доктора Деборович. Издевается или всерьeз?

Проповедница безграничной любви смотрела поверх его головы. Неоновые огоньки в еe глазах сверкали мечтательно и вдохновенно. Запоздалый спортсмен выкатился из-за поворота аллеи, беззвучно пронeсся мимо них. Ролики его коньков крепко впечатали в песок палые листья. Кожаные доспехи на коленях, локтях, голове делали его похожим на таинственного воина из светлого полифамного будущего. На посланца, отправленного учиться на ошибках грустных моногамных времeн.

II-6. Шантаж

- Это просто возмутительно, - говорила Полина. - Сейчас позвонила пациентка, которую мы буквально спасли год назад. Было обнаружено, что для неe лучшая терапия - походы по магазинам. Каждый поход возвращает ей здоровье. Я написала статью о новом методе, он был одобрен на последней конференции. И пациентка вполне обоснованно включила в налоговую декларацию стоимость своих покупок - нельзя же ходить по магазину, ничего не покупая! - как медицинские расходы. Но сейчас налоговое управление судит еe за жульничество. Кошмар какой-то, средневековье.

Кипер сочувственно кивал.

Полина любовно вывела последнюю завитушку своей подписи и протянула Киперу рецепт.

- А заходил к тебе гость из Пенсильвании, доктор Мэтьюс?

- Нет, не припоминаю. Что ему нужно?

- Это был довольно странный визит. Он записался на приeм под видом пациента. Но сразу признался, что на самом деле представляет Центр статистических обзоров. Штаб-квартира в Филадельфии. Они получили большой грант на изучение проблемы разводов. В их рабочей группе есть социологи, юристы, психиатры, даже священник. Ведь разводы превращаются в общенациональное бедствие. Ему поручено исследовать связь между разводами и профессиональным стрессом. А среди членов нашей ассоциации стрессовые состояния учащаются. Работа с нервнобольными не проходит нам даром. Руководство ассоциации встревожено, поэтому согласилось дать Центру списки недавно разведeнных психиатров. Так доктор Мэтьюс попал ко мне. Он знает, что моe время стоит недешево, и готов был оплатить его по обычным расценкам.

- И что же ты ему рассказала? Хотел бы я услышать, как ты объясняла причины нашего развода. Шизофреник-муж, который упрямо отказывался испробовать новые методы лечения? Мания кинематографического величия? Полное невнимание к нуждам семьи, был занят только собой?

- Я описала ему наши отношения так, как я их вижу, как понимаю. Вообще же у меня возникло ощущение, что его больше интересовали не чувства, а фактическая часть. Когда вступили в брак, когда развелись, как долго прожили вместе. Подробно расспрашивал, были ли периоды жизни врозь. Когда я упомянула, что ты иногда уезжал на месяц и дольше на съeмки в Пенсильванию, заинтересовался, стал записывать даты. Я не помнила точно - он собирался зайти к тебе и уточнить.

- Его счастье, что не зашeл. Я бы его спустил с лестницы. Ненавижу этих ковыряльщиков прошлого. Превращают тебя в точку на графике и делают вид, что занимаются наукой. А мужу ты рассказала об этом визите?

- Нет, зачем. У Стивена сейчас очень трудный период на работе. Он нервничает, срывает досаду на мне. Отыскивает в журналах карикатуры на психиатров и требует, чтобы я смеялась вместе с ним. Выписывает какие-то хлeсткие афоризмы и подкладывает их мне на рабочий стол. "Теория психоанализа - рабочая песнь фрейдистских галерников". "Бессознательное - территория психоаналитической мафии". "Если вы говорите с Богом, вы молитесь. Если Бог говорит с вами - вы шизофреник". И эти мерзости застревают в памяти. Откуда в нeм эта потребность огорчать и унижать меня? Очень похоже на синдром патологического самоутверждения. Я предлагала ему пройти курс лечения у очень хорошего психотерапевта. В ответ - только издевательский хохот.

- Да, отклонения в наши дни растут, как грибы. Работы вам - непочатый край. Я тут попал на сборище новых уклонистов. Докладчица доказывала, что брачный союз между мужчиной и женщиной устарел. Что пора строить семьи из трeх, четырeх, пяти супругов. И слушать еe пришло довольно много народу.

- Это называется полигамный синдром. Кое-кто из моих коллег занимается им. Говорят, что очень плохо поддаeтся лечению. Больные реагируют крайне агрессивно на медицинскую помощь. Или предлагают врачу присоединиться к их брачной комбинации. Чтобы, так сказать, изучить проблему изнутри.

- Тебе ещe не предлагали такое?

- Куда уж мне. Я и из двух-то кубиков, похоже, не умею выстроить прочный домик. Когда от тебя ждут и требуют того, чего в тебе нет, - это очень тяжело. И горько.

Полина отвернулась к окну.

ЭЙ, КАМЕРА БАГРАЗЯНА - СЮДА! ЛОВИ КОРОТКИЙ МОМЕНТ: ЖEЛТАЯ ЛИСТВА ЗА ОКНОМ И ЖEЛТАЯ ЛИСТВА В УВЛАЖНEННЫХ ГЛАЗАХ.

Кипер был тронут еe печалью. Жалобы на супруга - это такой волнующий жест доверия. И близости. Она опять хотела невыполнимого. Чтобы родной муж любовно принимал еe всю целиком, такой, как она есть. Жаль, что мода изменилась за последние годы. И еe колени спрятаны под белым халатом. Но ведь он помнил их и так. И всe остальное. О, да - глазами и ладонями помнил.

Он мысленно снял с неe белую шапочку. Халат, блузку, юбку. Раздел до нитки. Слегка повернул к свету. Потом посадил рядом одетую Эсфирь. Получилось похоже на знаменитую картину. Кажется, она называется "Любовь небесная и земная". И он никогда не мог понять, которая из двоих - земная. В роскошном платье или обнажeнная?

Но сейчас это было неважно. Он принимал обеих. И они принимали его. И друг друга. Вот улыбнулись, вот переплели пальцы. Возможно, доктор Деборович была права. Возможно, его моногамность не была такой уж прочной. Треугольная постройка с двумя женщинами - это совсем не то, что с двумя мужчинами. Она не вызывала в нeм протеста. Наоборот - манила. Неважно, что они с Полиной в разводе. Можно жениться второй раз. Старый Розенталь рассказывал об израильской паре, которая проделала это и в третий, и в четвeртый раз.

Он попробовал позвать Долли. Та вошла смущeнно и нерешительно. В платье из небесно-земных мандариновых листьев. Осторожно подсела к двум другим. Те приветливо потеснились. О чeм-то тихо спросили еe. Вскоре они уже шептались и хихикали, как старые подруги.

- Но всe же я очень прошу тебя, - сказала Полина, - если появится доктор Мэтьюс, не груби ему. Он ни в чeм перед тобой не виноват. Ему поручили работу - он еe выполняет. Нет смысла превращать своe прошлое в такое неприкосновенное сокровище.

Она проводила его до двери кабинета. Подставила щeку для невинного поцелуя. Запах лекарств, помады и - неужели вина? Переступить порог - как вернуться из заграничной поездки. Срок вашей визы истек. Продление? О, это надо заслужить, заслужить.

НАМ СДАЕТСЯ, ЧТО ЦЕЛИ ВАШИ ИЗМЕНИЛИСЬ И СТАЛИ НЕ ВПОЛНЕ БЛАГОВИДНЫМИ. НЕТ УЖ, РЕШАТЬ БУДЕМ МЫ.

Кипер вернулся к себе в спальню-студию. Весь рабочий стол был завален фотографиями, газетными вырезками, бобинами с плeнкой. Жизненный путь мистера Лестера в кинокадрах выглядел слишком сияющим и прямым. Победно играл в хоккей, смело сражался с врагами на войне, влюблялся, женился, растил детей и внуков. Всe было безнадeжно предсказуемым в этой судьбе. Всe, кроме смерти. Но о смерти - ударом об асфальт - заказчики как раз просили не упоминать.

Труднее всего было рассказать о профессиональной деятельности героя. Финансовые операции - как их изобразить на экране? Кипер честно пытался вчитаться в статьи и брошюры. Понять. Чаще всего там мелькало слово "убежище". Мистер Лестер строил убежища от налогов. И торговал ими. Он умел находить их в самых неожиданных местах. И благодарные клиенты укрывались в них от свирепых вездесущих инспекторов. Не нарушая при этом никаких законов.

Например, кто не видел, проезжая по шоссе, высокие щиты с придорожной рекламой? Но обычный водитель не обращает на них внимания. Разве что сглотнeт слюну при виде знакомого названия ресторана. И вслушается в голос поджелудочной железы: пора или не пора? Не то мистер Лестер. Ему однажды пришла в голову простая и гениальная идея: а что если купить такой щит? Ведь это будет капиталовложение. Ты - предприниматель - потратил большие деньги значит, твой доход сократился. А с меньшего дохода ты платишь меньший налог.

Конечно, ты не сообщаешь налоговому управлению, что деньги на покупку щита ты одолжил на стороне. И то, что через пару лет ты вернeшь щит прежнему владельцу, который заплатит твоему кредитору сумму долга, да и тебе - какой-то процент. Почему он согласится это сделать? Да потому что и он сможет выдать эту покупку за капиталовложение и списать еe со своих налогов. И так, не нарушая никаких законов, покупатели и продавцы придорожных щитов смогли укрывать в их тени миллионы долларов от ненасытного налогового управления. А наивные водители воображали, что щиты стоят себе и стоят неколебимо. Об их замысловатых перемещениях в волнах финансового океана они и не догадывались. То же самое - с ветряными электрическими мельницами. Они вдруг стали вырастать и плодиться по всей стране с неслыханной скоростью. А почему? Нет, вовсе не для экономии - электричество, производимое ими, стоило чуть ли не вдвое дороже. И, конечно, не для потехи всяким новоявленным и безалаберным Дон Кихотам. А потому они стали вырастать, что фирма мистера Лестера объяснила богатым вкладчикам, как выгодно тратить деньги на это ветреное дело. Ибо правительство, пытаясь развивать новые источники энергии - не дымный уголь, не липкую нефть, а светлое солнце и чистый ветер, - ввело щедрые налоговые поблажки для покупателей ветряных мельниц. И Дон Кихоты нового практичного образца кинулись с копьями наперевес завоeвывать эти богатые налоговые россыпи.

Да, это было уже кое-что. Кадры с придорожными щитами и ветряными мельницами, похожими на самолeтные пропеллеры, поплыли по экрану. Но тут зазвонил телефон. Смущeнная Полина спрашивала, не может ли она зайти и одолжить у него десять долларов на бензин. Она забыла дома кошелeк, а бак в еe машине почти пуст.

- Конечно, о чeм разговор, - сказал Кипер.

Он сказал это, не отрываясь от экрана. Пальцы его продолжали двигать рычажки монтажного пульта. Но вдруг он понял, что не может вернуться к работе. Он ждал звука еe шагов на лестнице. Плeнка начала прилипать к горячим пальцам. Горячее "тук-тук-тук" гудело в висках.

Он вдруг вспомнил одно утро. Да, они уже жили в этом доме. Полина уехала на работу, а у него выдался свободный день. Видимо, она торопилась, бегала, переодеваясь, из комнаты в комнату, хватая то одно, то другое. Туфли валялись в кухне, чулки - в кабинете, рубашка - в столовой, два лифчика - в ванной. Он ходил из комнаты в комнату, подбирал эти вещи. Ждал привычной вспышки раздражения на беспорядок, но еe всe не было и не было. Он вдруг прижался лицом к шелковистой ткани и стал дышать через неe. Он подумал, что, наверное, это и есть любовь и что он никогда в жизни не был так счастлив.

- ...А-а, ты всe здесь переставил, - сказала Полина, входя. Действительно, книжная полка в том углу выглядит лучше. Но зато кровать стала как-то слишком заметна. Вот если бы в той стене был эркер, еe можно было бы задвинуть туда. Тебе нужно пригласить специалиста декоратора. Я всегда говорила, что в этой комнате много неиспользованных возможностей.

Эркер в стене! Что-то родное, что-то трогательно невыполнимое таили в себе эти слова.

Полина стояла посреди комнаты. Освещенная всеми четырьмя окнами. Посол дружественной державы с ответным визитом. Только что пересек границу. Спустился по трапу самолeта. Ждет оркестра, цветов, салюта. Кипер медленно пошeл ей навстречу. Сжимая в руке десятидолларовую бумажку. Она приветливо улыбалась.

ДА, ПЕРЕГОВОРЫ ВПОЛНЕ ВОЗМОЖНЫ. НИЧТО НЕ МЕШАЕТ НАМ ЗАКЛЮЧИТЬ ДОЛГИЙ И ПРОЧНЫЙ МИР. НА НОВЫХ И НЕ СОВСЕМ ОБЫЧНЫХ УСЛОВИЯХ.

Но вдруг она отвела его руку. С изумлением уставилась на экран.

- Боже мой, да это же Ховард Лестер. Зачем он тебе? Что он тут делает?

- Ты его знаешь?

- Он был моим пациентом лет пять назад. Приходил элегантно одетый, но почему-то всегда пах рыбой. Или крабами.

- А может быть, устрицами?

- Ну, не знаю. Я старалась сидеть подальше от него. Не имею права назвать его синдром, но...

- Имеешь! - завопил Кипер. - Можешь! Теперь всe можешь... Пять лет назад? Значит, ты принимала его здесь, в этом доме? И он знал твой адрес и телефон?

- Ну, конечно. А что такое? Что с ним случилось?..

- Он умер!.. Трагически погиб! Сейчас, сейчас я всe объясню... Но сначала должен сделать один звонок... Немедленно!.. Сержант Ярвиц? Говорит Кипер Райфилд... Спешу вам сообщить, что всe прояснилось. Покойный мистер Лестер, оказывается, был пациентом моей бывшей жены, доктора Райфилд. А она принимала больных у нас в доме. Поэтому у него и был в записной книжке наш домашний адрес и телефон. Видите? Теперь-то вы можете вычеркнуть меня из списка подозреваемых?

Сержант Ярвиц молчал. И в этом молчании была угроза, которая одолевала километры медных проводков. И затекала в ухо, как яд.

- Не вижу - почему, - сказал наконец сержант. - Что это меняет? Мистер Лестер был пациентом вашей жены, бывал в вашем доме. Таким образом вы и познакомились. Логично?

- Но я не был, не был, не был с ним знаком!

- Это ещe нужно доказать. А пока хочу спросить вас о другом. - Голос сержанта на минуту смягчился, но тут же взвился до крика: - Вы зачем толкаете людей на лжесвидетельство?!

- Я?!..

- Вы звонили своему дантисту? Пытались обманом получить справку о визите 15 июня? Да вы понимаете, чем это вам грозит? Это уголовное преступление. Называется "попытка помешать ходу правосудия". Карается сроком до двух лет. Ещe одна такая выходка - и я заставлю вас дать подписку о невыезде. Не говоря уже о том, что ваше алиби улетело в трубу!.. В ближайшие дни нам придется встретиться снова - имейте это в виду.

Кипер не заметил, как ушла Полина. Не заметил, как померк свет во всех четырeх окнах. Он сидел, склонившись над рабочим столом. Тупо глядя на обрезки чужой жизни. Вдруг ставшей для него такой далeкой, такой ненужной. С трудом заставил себя сгрести все материалы в ящик стола. Несколько конвертов застряли под настольным календарeм. Ах да, он извлек их вчера из почтового ящика. Но до сих пор не нашeл минуты открыть. Выбросить, не читая?

Он всe же заставил себя включить свет. Два письма были от "Симпсон с партнeрами". Эти можно переслать Ларри, не читая. Ещe одно письмо - от Школьного учителя. Кипер достал костяной ножик для разрезания бумаг - подарок Джози, вскрыл конверт.

"Дорогой К. Р.!

В октябре здешняя природа устраивает себе недолгий отпуск. Всe будто застывает в некой каникулярной задумчивости. Только в мире насекомых продолжается слабое шевеление. В мою раковину и ванну время от времени падают какие-то существа, с тысячью ножек, с прозрачными усами, с выпуклыми глазами никчeмные, самодовольные, суетливые, никем не поедаемые, никем не изучаемые. (Впрочем, может быть, где-то на библиотечных полках пылятся уже диссертации, описавшие и эту водяную гниль?)

Человек невольно поддаeтся оцепенению природы, прерывает вечную череду сельских забот. Косить траву больше не нужно, сгребать палые листья ещe рано. Можно заняться мелким ремонтом, покрасить ограду, убрать садовые инструменты в подвал. Но с этим справляешься за два-три часа. Бездна свободного времени делается шире, глубже, опаснее. И, конечно, затягивает меня всe дальше в чтение мудреных книг.

Очередное моe увлечение - книги об "умном незнании". То есть о проникновении в Божественную суть бытия путeм отрицания всех зримых и осязаемых свойств его. Оказывается, такой подход имел место почти во всех религиях. Например, в индуизме человек может приблизиться к Брaме, запретив себе любые виды описания его. "Он не может быть обозначен словами... Нельзя его обозначить и качеством, ибо он вне качеств; ни деятельностью, ибо он вне деятельности... Нельзя его обозначить и через отношение, ибо он не имеет "второго" и не есть объект чего-либо, кроме самого себя. Он один, от коего слова отлетают".

То же самое обнаруживаем мы и в даосизме. "Дао нельзя услышать: то, что можно услышать, не Оно. Дао нельзя увидеть: то, что можно увидеть, не Оно. Дао нельзя выразить в словах: то, что можно выразить в словах, не Оно. Знаем ли мы бесформенное, которое даeт форму форме? Таким же образом Дао не допускает быть названным".

Как ни странно, даже в христианстве, где в центре - вера в Бога, принявшего образ человеческий, были сильны подобные течения. "Это не есть ни душа, ни интеллект, ни произносимое, ни мысль, ни число, ни порядок, ни величие, ни малость, ни равенство, ни неравенство, ни доброта, ни сыновство, ни отцовство, ни что-либо среди несуществующего, ни что-либо среди существующего..."

Не пытаются ли здесь мировые религии выразить на своeм языке то, что великий Кант назвал "вещью в себе"?

Так или иначе, постепенно эти мысли проникают в тебя, и ты начинаешь верить, что о самом важном можно только молчать. Или описывать Его через бесконечные "не". Например:

Хризантемы в саду НЕ покрыты инеем, НЕ гнутся под шмелями, НЕ блестят росой, НЕ вянут под солнцем.

Облака, проплывающие над крышей, НЕ темнеют, НЕ грохочут, НЕ сверкают, НЕ изливаются градом и дождeм.

Дорога, уходящая от моего дома, НЕ вьeтся по склону холма, НЕ исчезает в шиповнике, НЕ обходит стороной ферму Готлибов, НЕ трескается под напором древесных корней.

Женщина, навестившая меня вчера, НЕ пишет мне писем, НЕ делает ни одного волоса на своей голове из белого чeрным, НЕ жалуется на жeсткость кровати, НЕ спрашивает меня, люблю ли я еe. Она та, "от которой слова отлетают".

Я НЕ прощаюсь с тобой и НЕ теряю надежды, что и ты когда-нибудь пожелаешь навестить меня в этих холмах, а может быть, даже НЕ захочешь умчаться на следующий же день, как это бывало с тобой в юности.

Искренне твой Антонио А."

Последнее письмо было украшено картинкой, изображавшей какую-то длинноносую птицу. В углу - адрес отправителя: "Общество по охране белоклювого дятла". Кипер готов уже был выбросить нераспечатанный конверт в корзину. Но заметил над адресом имя, написанное от руки. Доктор Мэтьюс? Кажется, так звали визитeра Полины. Пришлось вскрыть и этот конверт.

"Уважаемый мистер Райфилд-Визерфельд! Я был очень рад узнать от Эсфири Розенталь о горячем интересе, проявленном вами к судьбе белоклювого дятла. Положение этой красивейшей птицы на сегодняшний день поистине трагично. Как вы знаете, она может обитать лишь в больших лесах по берегам рек, где есть много упавших и засохших деревьев. Под корой таких деревьев живут жуки и личинки, составляющие главную пищу этой породы. Но таких лесов становится всe меньше. Цивилизация наступает повсюду. По нашим сведениям, несколько десятков белоклювых дятлов ещe живут в лесах Джорджии, Флориды, Техаса. Но у нас, в Пенсильвании, их практически не осталось. Если мы не примем срочных мер, прекрасному созданию Господа нашего грозит полное уничтожение.

Ваша готовность оказать финансовую поддержку нашему делу вызывает у нас естественное чувство горячей благодарности. Чеки можно направлять по вышеуказанному адресу, на имя "Общества защиты белоклювого дятла". Две тысячи долларов в месяц будут заметным вкладом в нашу нелегкую борьбу.

Идя навстречу Вашему пожеланию, мы обязуемся держать Вашу благотворительную деятельность в секрете. Ни ваша бывшая жена Джози Визерфельд, ни еe начальница, миссис Фербюссон, ни Ваша бывшая жена, Полина Сташевич-Райфилд, ни Ваши будущие жeны ничего не узнают о наших с Вами контактах. Тот факт, что Ваш короткий брак с Джози Визерфельд хронологически совпадал с гораздо более длительным браком с доктором Сташевич, никакого влияния на судьбу белоклювого дятла оказать не может и не должен. Наши законы о браке не должны мешать благородному делу защиты природы.

Конечно, у Ваших жeн и их адвокатов могут быть свои представления о том, на что Вы должны тратить честно заработанные деньги. Но ведь в этом мире каждый имеет право направлять свои силы и средства на поддержку того, что он считает наиболее важной и первоочередной задачей.

Ещe раз благодарю Вас за то, что Вы выбрали защиту белоклювого дятла делом своей жизни,

неизменно признательный,

доктор А. Мэтьюс"

Дочитав, Кипер первым делом попытался нащупать телефон. Но зловещие строчки не давали ему отвести взгляд от страницы с изящной птицей в углу. Он шарил вслепую. Трубка выскальзывала из пальцев, как рвущийся на свободу дятел. Наконец он кое-как ухватил еe, набрал номер.

- Эсфирь?! За что?.. Что ты со мной делаешь?.. Кто такой доктор Мэтьюс?.. Значит, ты меня предала, предала?.. О чeм тут говорить! Я всe-всe про тебя понял... Да, я готов выслушать... Хотя не представляю, что ты можешь сказать в своe оправдание... Мне?.. В чeм я должен признаваться?.. Джози Визерфельд?.. Ты хочешь знать, кто такая Джози Визерфельд?.. А почему я должен тебе доверять?.. После всего, что случилось... Ну, хорошо... Завтра с утра?.. На дамбе?.. Но имей в виду: на этот раз я не приму никаких отговорок! Тайнам, недомолвкам - конец!.. Мне нужна наконец вся правда про тебя. Вся понимаешь?!

II-7. Признания

Земляная дамба тянулась чуть не до середины Главной реки. Узкая дорога, проложенная по ней, с трудом отбивалась от бесчисленных врагов. Кусты наступали на обочину, трава прорывалась в щели асфальта, вода и ветер уносили песок. И всe это героическое противоборство кончалось тупиком - бетонными остатками старого причала посреди реки. Два ранних рыбака любовно ласкали задранные к небу удилища.

Эсфирь дочитала письмо, вернула его Киперу. Покачала головой. То ли с отвращением, то ли с недоумением.

- Какой негодяй... Боже, какой негодяй... Всегда его недолюбливала, ждала подвоха... Но такое!..

Кипер сидел на краю скамейки. Глядел на речную рябь, на дрожащие натянутые лески, на туман, ползущий над водой. Eжился под утренним ветерком.

- Ты можешь рассказать всe с самого начала? Но так, чтобы совсем-совсем без вранья? Прямо с того дня, когда ты сунулась мне под колeса? Я ведь до сих пор надеялся, что это была случайность...

Эсфирь вытащила из-под ворота розовый шарфик, повязала его на голову. Крепко затянула узел под подбородком.

- Как сказал бы наш Экклезиаст, есть время темнить, есть время сознаваться. Всему своe время под солнцем. И под туманом... Так вот... Если без вранья, то - нет. Не случайность. Заказ на тебя мы получили ещe за месяц до этого. От нашего коллеги из Филадельфии. От этого самого треклятого Мэтьюса.

- Кто такие "мы"? Что такое "заказ"? Ваш коллега - но в чeм?

- Мы - это "Следопыты Сиона". Частное сыскное агентство. Отец был в Израиле полицейским, у него большой опыт. Я окончила юридический факультет, но работы найти не могла. А тут в семье подруги случилось большое несчастье: убежала из дома еe сестрeнка, девочка четырнадцати лет. И мы с отцом помогли еe быстро найти. Семья подруги - люди богатые - уговорили нас взять плату. Заверили, что профессиональным сыщикам пришлось бы выложить в два раза больше. И тогда мы с отцом подумали: а почему бы и нам не стать профессионалами? Так и возникло наше агентство. И существует вот уже почти пять лет.

- Воображаю, как много преступников вы изловили за эти годы.

- Преступников ловит полиция. Наше дело - поиски потерявшихся. Ведь часто люди теряют связь друг с другом, не желая того, по чистой случайности. Переезд, долгая болезнь, запропастилась записная книжка. Но есть, конечно, и ситуации, когда мы ищем человека, который вовсе не хочет, чтобы его нашли. Как, например, в твоeм случае.

- И кто же "заказал" вам искать меня?

- Мэтьюс не сообщил нам имя клиента. Просто переслал все данные и попросил провести поиск в трeх штатах. Сказал, что разыскивается муж, который убежал, оставив жену с ребeнком без всякой поддержки. Самое обычное дело. Но я таких типов не выношу. Охочусь за ними с азартом, со страстью. Поначалу казалось, что найти тебя будет очень трудно. Всех данных у нас было: номер твоего автомобиля в регистрационной книге мотеля. Где ты останавливался под именем Сэмсон Визерфельд. Но ведь прошло семь лет! На наше счастье, ты до сих пор ездишь в своeм старом "фальконе", с тем же номером.

Один из рыбаков рванул удилище и начал крутить катушку. Упиваясь игрой с тайной, растягивая противоборство. Честно давая своей добыче последний шанс. Рыбeшка вылетела из воды, растопырив плавники. И скоро уже колотилась о пластмассовые стенки ведeрка.

- И что же можно узнать о человеке по номеру его машины? - спросил Кипер.

- Дальше нужно было идти по этой ниточке шаг за шагом. В бюро регистрации автомобилей мы узнали имя владельца. То есть твоe настоящее имя. В отделе регистрации браков - что ты был женат на Полине Сташевич. В полиции нам сообщили, что уголовных дел за тобой не числится. В телефонном справочнике ты даeшь только номер почтового ящика. Но жена твоя должна была давать и уличный адрес своим пациентам. Так мы нашли твой дом. Тебе, правда, важно всe это знать?

- Ещe как!

- Потом возникла проблема с фотографией. Заказчик хотел быть уверен, что ты - именно тот, кого они разыскивают. Ведь "фалькон" мог быть просто продан или передан другому. Но улица у вас такая тихая, что караулить тебя у дома было невозможно. Стоящий долго автомобиль с водителем внутри вызвал бы подозрения. Нам пришлось устроить ту охоту на шоссе. Я пыталась ехать рядом, чтобы отец мог сделать снимок, но ничего не получалось. Мы незаметно доехали за тобой до "Космоса" и узнали место твоей работы. А оттуда поехали за тобой до "Крогера". Как назло, плeнку заело в аппарате. Мне пришлось ехать домой за другим.

- Значит, весь этот долгий задушевный разговор с твоим отцом?.. О детях, о жизни, о любви... Ему просто нужно было удержать меня до твоего возвращения?..

- Но не удалось... Сняли мы тебя только на следующий день. Когда ты выходил из дверей под зонтиком. У нас ведь тогда уже был повод торчать у твоего дома - визит к психотерапевту Сташевич-Райфилд. И заказчик сразу узнал тебя на фотографии. И подтвердил, что это ты. Можно было возбуждать судебное дело. И требовать с тебя алименты за все эти годы. Но я... Я предложила Мэтьюсу действовать наверняка. Прислать нам анализ крови ребeнка. Чтобы сравнить его с твоим. Сказала, что сделаю это бесплатно.

- Святители и осветители - но почему!? Тебе-то зачем это было нужно?

Эсфирь вглядывалась в дальний берег реки. Долгий гудок поезда протянулся, как леса, вытягивал из тумана то жeлтые деревья, то белых чаек, то синюю крышу ресторанчика на другом берегу.

- Потому что я хотела... Я уже знала тебя и не верила... Я просто не могла поверить, что ты... Что ты способен бросить своего ребeнка без поддержки... Конечно, это не профессиональный подход... Но к тому моменту... Не знаю, много ли оставалось от моего профессионализма... Я имею в виду - по отношению к тебе... Да-да... Ваша честь, я обвиняю этого человека в разрушении моих рабочих навыков... То есть способности трезво смотреть на вещи... И на людей... А вообще, это часто так бывает: мужчина убегает, потому что знает или думает, - что ребeнок не его. И только анализ крови может показать...

- Значит, тогда с арбузом?.. Ты чуть не отрезала мне палец, только для того...

- Пойми - я должна была убедиться!.. И как я была счастлива, когда анализ показал, что ты не можешь быть отцом того ребeнка... Наш первый праздник с бухарским пловом...

- Но почему же меня не оставили в покое?

- Видимо, Мэтьюс почуял добычу. Я ведь не знаю, что ты там вытворял в Пенсильвании. Чем он тебя шантажирует? Ты женился на этой Джози? Когда уже был женат на Полине? Он грозит тебе обвинением в двоеженстве? Две тысячи долларов в месяц за молчание - это недeшево.

Кипер не отвечал. Он чувствовал привычное жжение в щеках. Столько лет он никому не рассказывал про Джози. Это была главная тайна его жизни. Самая дорогая. Даже Школьный учитель ничего не знал о ней.

- Конечно, ты не обязан мне рассказывать... Особенно теперь... Когда я во всeм созналась... Сняла все луковые оболочки. Остаток можно выбросить вместе с шелухой... Я очень боялась этой минуты... Уговаривала себя, что вообще-то здесь нет нашей вины... Не было бы нас - Мэтьюс заказал бы слежку другому... Но так уж оказалось, что это были мы... Мне бы ужасно, ужасно хотелось исправить то, что мы - хоть и невольно - натворили... Но я не смогу, если ты... до тех пор, пока ты мне не расскажешь...

Туман медленно уплывал вверх по реке. Вдалеке проступили опоры моста. Не самого Главного, но самого длинного. Термитная цепочка автомобилей беззвучно ползла за добычей на левый берег.

- Ты знаешь, вот этот бетонный причал - он ведь был построен во время войны, - сказал Кипер. - Пришлось сооружать искусственную дамбу чуть ли не до середины реки. Чтобы к нему могли приставать океанские суда. И на них по ночам грузили танки, орудия, войска, боеприпасы. Всe делалось вдали от большого города, под покровом ночи, чтобы не пронюхали немецкие шпионы. Нагруженные суда плыли в Европу, а немецкие подводные лодки караулили их на подходе. И многие топили. Это я вспомнил по поводу наших секретов... Мы часто устраиваем их не там, где грозит настоящая опасность... А там, где можно натянуть покров... Эти военные суда... Мы не могли окутать их ночным мраком на весь путь до Европы... Но что-то ведь надо было сделать... Вот мы и прятали их в ночи хотя бы на время погрузки...

Эсфирь молчала. Второй рыбак выплюнул сигарету и погладил пальцем натянутую леску. Что-то показалось ему подозрительным. Он схватил удилище и начал тянуть. Приходя постепенно в изумление и восторг. Криками призывая приятеля на помощь.

Тот прибежал с сачком на длинной ручке. Вдвоeм они извлекли из воды какое-то змееподобное чудовище. Длиной чуть ли не в метр. Оно продолжало извиваться даже после того, как один из рыбаков отрезал ему голову складным ножом.

- Доктор Мэтьюс! - вдруг оживился Кипер. - Гляди - это будет новый доктор Мэтьюс! Один мой приятель верит в переселение душ. И он сказал бы, что сейчас душа этого угря переселилась где-то в новорожденного младенца, который вырастет и станет скользким и зубастым негодяем.

- Мы с отцом не очень следуем еврейским традициям и правилам... Но всe же хорошо, что нам запрещали есть эту гадость...

- Да... Так о чeм мы говорили минуту назад?.. О тайнах, секретах?.. Пенсильвания, Джози... Честно говоря, большой тайны тут нет... Джози - моя младшая сестра... Которую я очень, очень люблю. И всю жизнь пытаюсь защищать от бед и людей... Но, видимо, не очень успешно... И если ты сумеешь мне помочь...

Она протянула ладонь в его сторону. Раскрыв еe, как попрошайка. Он покосился, но не вынул рук из карманов. Ладонь осталась лежать на скамейке пустой.

- Начать нужно вот с чего: Джози с детства была очень умненькая и способная. За исключением одной вещи. Никогда не понимала, что такое "собственная выгода". Когда она пошла учиться на медицинский, родители вздохнули с облегчением. Решили, что она "повзрослела" и теперь станет думать о больших заработках и прочем. Но она их вскоре разочаровала. Увлеклась исследовательской работой, где денег платят очень мало. Еe ужасно заинтересовала одна детская болезнь. Или психическое отклонение. Бывает, что ребeнок растет очень замкнутым в себе. Не смотрит людям в глаза, не любит, когда его трогают, не может научиться говорить. Часами сидит на одном месте и раскачивается. Или ритмично колотится головой о стену, о кровать, о стул.

- Да, я где-то читала о таком.

- Называется "аутизм". От латинского слова "сам". У наших родственников была девочка, наша кузина, страдавшая этой болезнью. Джози еe очень любила, проводила с ней много времени. Поэтому у неe как бы со старта был накоплен большой опыт. Какого не было даже у старших врачей в той клинике, куда она поступила после университета. Ведь это совсем новая область медицины. Джози стала применять к больным детям приeмы, которые помогали ей с нашей кузиной. И эти приeмы оказывали очень хорошее действие. В клинике ею были довольны. Скоро она уже печатала статьи, выступала с докладами. Она была страшно увлечена своей работой.

- Ты помнишь, какие это были приeмы? Для примера?

- Например, она заметила, что эти дети хорошо реагируют на музыку. Часто бывает так: говорить ещe не умеет, а мелодию на детском пианино воспроизводит безошибочно. И она стала использовать музыкальные игрушки. Или она придумала, как научить таких детей не бояться смотреть в глаза. Она стала кормить их, неся ложку как бы от своего лица к их ротику. Тогда они поневоле привыкали смотреть в лицо. И это было связано с приятными ощущениями. Наша кузина первые слова произнесла в пять лет, когда ей дали прокатиться на пони. Джози попыталась устроить такое катанье для детей в клинике, и им это явно пошло на пользу.

- Говорят, домашние животные очень помогают сохранять бодрость старикам. А "старый - что малый". Как такие дети с кошками и собаками?

- Не знаю. Конечно, пони, лошади - это дорогое удовольствие. Но главный еe приeм был совсем дешевый, то есть практически бесплатный - "обнимание". У них часто бывают вспышки беспричинного гнева. Ребeнок начинает кричать, колотить руками и ногами, вырываться. Тогда Джози хватала его в охапку и держала, крепко прижимая к себе. Не обращая внимания на крики и метания. Иногда полчаса, иногда час. После нескольких таких обниманий ребeнок становился более доверчивым к ней, как бы раскрывался. И многие матери, применившие этот нехитрый приeм, сообщали, что дети словно бы возвращались к ним.

- Надо бы мне всe это запомнить. Вдруг и с моим ребeнком случится подобная беда. Я читала, что такие дети, как правило, рождаются у слишком умных родителей. Значит - мой случай.

- Джози говорила, что этот приeм она впервые попробовала на кузине ещe в детстве, после одного разговора со мной. Я как-то сказал ей, что единственное занятие, единственная работа, которая не показалась бы мне противной, это ловить заигравшихся детей на краю обрыва. Ловить и спасать. И когда с нашей кузиной случился очередной припадок гнева, Джози схватила еe и стала крепко-крепко держать. Потому что ей казалось: стоит ей разжать объятия хоть на минуту - и девочка полетит в пропасть. Как ни странно, объятие помогло девочка скоро успокоилась. По сути, Джози досталась именно такая работа, о которой я мечтал: ловить детей на краю пропасти одиночества. И возвращать их родителям. Но недавно она сказала мне с печальным укором: "Тогда, в детстве, мы не догадывались об одной важной детали. О том, что ты ловишь их, а они при этом ловят тебя. И не отпускают".

- Ну, это понятно. Чем можно выманить маленького человечка из пещеры, куда он залез? Лучшая приманка - кусочек собственного сердца. Но ведь он его схватит и не выпустит. Опасное дело.

- Джози поняла это уже в первый год работы. Однажды она заболела гриппом и неделю не появлялась в клинике. И у троих детей, еe подопечных, произошло резкое ухудшение. Один мальчик совсем перестал есть, его пришлось кормить искусственно. Другой забыл все слова, которым она его научила. Девочка забросила игрушки, играла только с собственными какашками. Джози поняла, что она в ловушке. В ловушке любви. Но было уже поздно. А потом пришла настоящая беда...

Белый прогулочный пароходик проплыл мимо причала, плеснул на него гладкой длинной волной. Туристы толпились на верхней палубе. Под дулами их фотокамер рыбаки оживились, разом начали менять наживку на крючках. Остатки тумана цеплялись за высокие фермы моста.

- ...пришла настоящая беда. То есть самое обычное дело. В местный колледж приезжал на месяц аспирант из Индии. В лиловой чалме, омытый водами Ганга, овеянный мудростью Будды - как тут устоять? У Джози с ним завязался пылкий роман. Аспирант уехал, обещал писать, звонить. Исчез. А через два месяца Джози поняла, что так называемый неизгладимый след остался не только в еe сердце. По еe взглядам, избавиться от ребeнка - это убийство. А по взглядам еe начальства, внебрачный ребeнок - это что-то недопустимое. Потому что клиника существует на деньги большого католического фонда. Они не принимают на работу даже разведeнных. А уж когда заметят растущий живот, сразу уволят.

...Джози позвонила мне в полном отчаянии. Для неe потерять своих подопечных - всe равно что потерять собственных детей. А что было делать? Она плакала по телефону. Я прыгнул в машину и помчался к ней. Застал еe в слезах. Будто она плакала все два часа, что я ехал. И тогда мне и пришeл в голову этот авантюрный план.

- Но как же? Они ведь знали, что вы брат и сестра?

- В том-то и дело, что нет. То есть в клинике знали, что у Джози есть братья. Но никогда меня не видели. Поэтому Джози смогла представить им меня как своего жениха. Мистер Сэм Визерфельд, подающий надежды кинорежиссeр-документалист. Вынужден разъезжать по всему свету, выполняя задания разных студий. И мы объяснили, что свадьбу устроим в Коннектикуте, якобы у моих родителей. Уехали только на два дня и вернулись как бы мужем и женой. Купили новую квартиру, новую мебель... Все нам поверили. Нам ведь не нужно было притворяться, что мы любим друг друга. Это было видно с первого взгляда.

...А потом меня якобы послали в долгую заграничную командировку. Но к моменту рождения Астеры я вернулся. Прожил там чуть не два месяца. Полине сказал, что получил заказную работу в Пенсильвании, в фирме взял отпуск. Помогал Джози на первых порах. Но вскоре снова уехал. И теперь уже якобы навсегда. Якобы бросил еe. Такой подлец.

- И этого подлеца мне было поручено отыскать...

- Да... И ты меня нашла... Пойми - мы же не могли разыграть развод. Еe бы сразу уволили. И все еe подопечные дети свалились бы обратно в свои одинокие пещерки. Она не могла этого допустить. А к брошенной жене с ребeнком на руках - только сочувствие и понимание... "Чем мы можем вам помочь?" И так она и жила эти семь лет. Почти без отпусков, без возможности уехать хотя бы на неделю. Мы встречались в одном ресторанчике неподалeку от еe городка. Всe шло хорошо. Пока еe начальнице не пришла в голову эта доброхотская идея - разыскать беглого мужа.

- Но, я надеюсь, ты не собираешься поддаваться на шантаж?

- А что мне остаeтся делать? Не могу я нанести Джози такой удар. Если он донесeт еe начальству, вся еe жизнь будет разрушена. Тут на меня как раз свалились шальные деньги. По две тысячи в месяц - их хватит почти на год. А там что-нибудь придумаем.

- Ты с ума сошeл. Не знаешь шантажистов. Получив первый взнос, он тут же пожалеет, что не запросил три тысячи. И потребует их. А там будет набавлять и набавлять. Заявит, что белоклювые дятлы попросили построить для них больницу и школу. Умоляю тебя, не поддавайся. Помнишь, я тебе рассказывала про опасные подводные течения? Когда нужно поплыть в сторону, чтобы спастись? Это именно тот случай.

- Нет-нет, ты не понимаешь... Всe это слишком запутано... Мне нужно разобраться, подумать... Через неделю у меня начинается отпуск... Пожалуй, я поеду в Калифорнию... Мне дали адрес одного курорта-пансионата... Называется "Оленья гора"...

- Меня не зовeшь с собой? Поедешь один?

Эсфирь вглядывалась в верхние перекрытия моста.

ОБИЖЕННЫЕ ОРЛЫ БОЛЬШЕ НИКОГДА, НИКОГДА НЕ СОВЬЮТ ТАМ СВОE ГНЕЗДО.

Вопросительный знак, прилепившийся к слову "один", пошатался и упал сам собой. Как столб, съеденный изнутри термитами. Получился почти приказ: "Поедешь один". Кипер попытался ладонями стереть угли со щeк.

- Да... мне нужно побыть одному... Всe это обрушилось так внезапно... Я позвоню тебе оттуда... Или напишу... Если заживeт палец... Он до сих пор побаливает... Трудно крутить телефонный диск... Так что я уж тебя прошу... Если тебе снова понадобится моя кровь... Найди что-нибудь почище, чем огородный нож, - хорошо?..

II-8. Курорт "Оленья гора"

"Дорогой мистер А.!

Пишу вам, сидя в купе поезда, который везeт меня обратно на Восточный берег. За эти три недели в Калифорнии я такого насмотрелся и таких наслушался диковинных историй, что должен непременно кому-то рассказать обо всeм. Кроме того, я так долго не отвечал на ваши чудные письма сельского отшельника самое время отдать накопившийся долг. Правда, для описания жизни в "Оленьей горе" я должен украсть ваш приeм - "описание через отрицание".

Нет, это был не семейный курорт, хотя некоторые постояльцы привезли с собой детей.

Нет, это не лечебница, хотя распоряжались всем два врача. Нет, это не коммуна, хотя постоянные жильцы (не такие визитeры, как я) отдают заработанные деньги в общую кассу.

Нет, психотерапия не является целью "Оленьей горы", хотя участники постоянно исповедуются друг перед другом или перед всем сборищем.

Нет, это не клуб любителей группового секса, хотя интимные отношения между всеми постояльцами не только поощряются, но в какой-то мере являются обязательными.

Нет, это не культ с догмами и строгой дисциплиной, но нарушение принятых правил может привести к изгнанию - сначала в одну из удалeнных кабинок в окружающем лесу, а потом - и вообще из коммуны.

Новички вроде меня имеют статус кандидатов-послушников и с самого начала живут в этих лесных хижинах, которые, кстати, достаточно комфортабельны: там есть водопровод, туалет, холодильник, душ, маленькая печь для отопления и стряпни. Наше участие в общей жизни коммуны приветствовалось, но не было обязательным.

Не стану вдаваться в детали и, тем более, расписывать вам, до какой степени я позволил себе воспользоваться открывавшимися возможностями. Скажу лишь, что я оказался абсолютно непригодным выполнять главное требование коммуны: оказывать одинаковое внимание всем участницам, без разбора и различия. Очень скоро у меня завязались тeплые отношения с одной из женщин, мы начали проводить с ней много времени вдвоeм, уединялись - а это там считается самым большим грехом. Поэтому по окончании срока мне было отказано в звании постоянного члена, о котором я, кстати, и не просил.

Я сел на поезд в Сан-Франциско. Бывали вы в этой столице землетрясений? Уверяю вас, напряжение земной коры здесь чувствуешь сквозь асфальт, сквозь подошвы ботинок. Местные привыкли, а нам - приезжим - поначалу неуютно. Поневоле испытываешь облегчение, когда поезд отходит от перрона. В "Оленьей горе" была одна женщина, которая живeт на окраине этого города. Она слегка хромала, и мне всe время хотелось спросить, не землетрясение ли тому виной. Еe родители помнят страшную встряску 1906 года. Разрушенный город горел две недели. В центре уцелело лишь несколько домов. В том числе - ко всеобщему изумлению - ликeрно-водочный завод некоего Хоталинга. Эта женщина с детства запомнила стишки:

Когда всеблагий наш Господь

Послал свой гнев на Сан-Франциско,

Зачем разрушил Он все церкви,

Но пощадил Хоталинг-виски?

Хромоножка Джейн рассказала мне, что привело еe в "Оленью гору".

Роза и шоколад

Это случилось на научной конференции, проходившей в соседнем городке. Я поехала туда с надеждой забыть о человеке, с которым прожила восемь лет. Наш развод превратился в какую-то безобразную свару. Он выплеснул на поверхность всe худшее, что было в каждом из нас. Я надеялась выбросить из памяти этот кошмар, окунувшись в катакомбы науки. Они часто служили мне убежищем от житейских невзгод.

Почему-то в этот раз традиционный банкет был устроен не в конце, а в начале конференции. И в какой-то момент официант принeс и поставил передо мной вазочку с шоколадными конфетами, увенчанную белой розой. "От джентльмена, который пожелал остаться неизвестным", - сказал он, улыбаясь.

Во мне немедленно проснулась пятнадцатилетняя школьница, которую, оказывается, не смогли задушить даже восемь серых супружеских лет. Я стала исподтишка оглядывать зал. Мужские взгляды - это особая азбука, и у меня изрядный опыт в расшифровке их. Если пойманный взгляд мне не нравится, я обычно думаю со злорадством: "Погоди, посмотрим на твою физиономию, когда я встану и пройдусь, хромая".

Но тут мне никак не удавалось угадать отправителя шоколада. Один профессор из соседнего университета как-то странно задержал свой взгляд на мне. Я знала его по имени, знала его превосходные статьи. Но в тот день он сидел за столом со своей женой, так что я его исключила. А оказалось - напрасно. Потому что позже он явился на мой доклад, осыпал комплиментами и спросил, понравились ли мне конфеты.

Наш роман запылал с какой-то пугающей скоростью. Вечером того же дня мы уже целовались с ним в его автомобиле, спрятанном под апельсиновыми деревьями. Щадящий свет калифорнийской луны позволял нам воображать себя совсем молодыми. На прощанье я получила адрес дома, где он будет ждать меня вечером два дня спустя.

"Ах, пропадай всe пропадом! - лихо думала я, подъезжая в назначенный день к назначенному месту. - Если какая-то дрянь увела у меня моего мужа, почему мне нельзя последовать еe примеру?"

Он подхватил меня на руки в дверях и стал нежно целовать. Я отвечала ему со страстью, которую уже никак нельзя было выдать за простое признание его научных заслуг. Наконец он поставил меня на пол. В гостиной был накрыт стол со свечами. Мы обедали под музыку Брубека. В вырезе его рубашки торчали седеющие волоски. В винных парах передо мной плыли игривые картины: мы оба в ванной, в мыльной пене, я брею ему грудь, он бреет мне подмышки. Вдруг наверху раздались шаги.

Я вскочила в испуге. Он продолжал спокойно сидеть, приветливо улыбался. Шаги приближались. Вот на ступеньках показались туфли на высоких каблуках.

По лестнице спускалась его жена. Неся на лице свою пластмассовую улыбку.

- Дорогая, - сказал он. - Мы только-только приступили к баранине. Она очень удалась. Присоединяйся к нам.

Я была в полной панике. И в гневе!

Хотела немедленно бежать.

Значит, он знал, что она наверху? Нарочно подстроил? Но зачем? Чтобы унизить меня? Отомстить ей?

Они, конечно, заметили моe состояние. Видимо, ожидали чего-то такого. И стали наперебой успокаивать. Сознались, что они не скрывают друг от друга своих романов. Даже иногда участвуют в них. И якобы в меня они влюбились оба. Она - даже сильнее. Особенно, когда заметила мою хромоту. Это, мол, добавляет моему очарованию особую трогательность. Но, конечно, она готова остаться в стороне. Так сказать, удовольствоваться положением сопереживающего зрителя. Видеть нас вдвоeм и счастливыми - для неe уже большая радость.

Я не знала, как мне оттуда выбраться. Что-то бормотала о срочных делах. Мать в больнице, кошки без присмотра, приезжают ремонтники чинить водопровод. Удрала. И постаралась забыть, забыть. Но не смогла.

Неделя за неделей, месяц за месяцем шла пустая жизнь. Никто в меня не влюблялся. И я - ни в кого. Подступала тоска. И как защита от тоски всплывала мысль:

"А вот там, не очень далеко, есть два человека, которые любят тебя. Пусть неправильно, пусть с причудами - но любят ведь. А ты их отвергла. Причинила боль. И ведь только от страха. "Ах, что обо мне подумают!" Ведь оба они тебе по-человечески милы. Их голоса, их тон, их смешливость. А много ли у тебя таких? Не пожалеешь потом?"

Жалею теперь, каждый день жалею. И вот приехала сюда, в "Оленью гору". Будто надеясь, что встречу их тут. Вместо того чтобы просто снять трубку и позвонить. Но, по крайней мере, теперь я знаю, за что мне наказанье тоской. За сердечную трусость. Справедливо. Заслуженно. Но всe равно больно.

Проспал почти всю Неваду, проснулся на въезде в Юту. Не странно ли, что такие два штата оказались рядышком: один - чемпион по числу разрешенных деяний, другой - чемпион по числу запрещенных. Возможно, тут есть тайный замысел: чтобы те, кто мечтает достичь праведности, жили бок о бок со всеми возможными искушениями и соблазнами. Мне говорили, что многие жители Юты тайком ездят в Неваду, когда им вдруг захочется невтерпeж - напиться, поиграть в рулетку, сходить в публичный дом.

Но бывает, что и жители Невады ищут отдыха в Юте от своей бурной жизни. Во всяком случае, обиженная обидчица Кэролайн жила то там, то здесь - так она мне рассказала. В еe истории главное - интонация. Поэтому не буду переписывать, приложу целиком магнитофонную ленту.

Обиженная обидчица Кэролайн

- А они мне и говорят: "Ну, чего - чего ты от нас хочешь? Почему ты всe время чего-нибудь требуешь, чем-нибудь недовольна?"

Это я-то! Я, которая так заботилась о каждом! Нашла, выбрала, купила все нужные витамины, написала на баночках - кому какой, когда, по сколько таблеток принимать. До меня, например, Дебора даже понятия не имела, что при еe артрите ей необходимы хорошие дозы витаминов А, С и D. А Джон всю жизнь страдает от астмы, но никто не объяснил ему, что витамин В6 может принести заметное облегчение. На баночках с С и Е я налепила плакатики: "Высокий холестерол" - и красная стрелочка вниз.

Хоть слово благодарности? Ничуть. Только и слышала: "Отстань, не приставай, приму завтра, застревают в горле, лезут из ушей".

А финансы? Второй полифам, в котором я жила, всe время был на грани разорения. Я пыталась объяснить им, что деньги нельзя просто держать в банке, где они лежат мeртвым грузом. В те дни акции нефтяных компаний шли только вверх. Если бы мы вложили в них хотя бы половину того, что лежало на счету, через год все проблемы были бы решены. А ещe лучше - в фирмы, производящие печенье. Это же простой расчeт. Автомобилю каждый день нужен бензин, человеку каждый день нужно печенье. Я, например, съедаю три пачки в день как минимум. Но в ответ я получала только насмешки и издевательства. А Джил даже посмела бросить мне: "Пошла бы ты лучше работать". Это я-то! С моим давлением, атеросклерозом, близорукостью, радикулитом! Ну, скажите по чести - могла я оставаться среди таких людей?

Что ужасно - бегство от них не спасает. О тебе начинают распускать слухи. Слухи растекаются, как масло на сковородке. С шипением. Один полифам уже совсем хотел принять меня. Двое мужчин в нeм и две женщины проголосовали "за". Но третья женщина спросила: "А правда, что вы хотели подать в суд на предыдущий полифам, когда они проголосовали за ваше удаление?"

И что я могла ответить на это? Длинно рассказывать всю историю с начала? Как меня унижали там, как устроили настоящий бойкот? Как отказывались порой отвечать на самые невинные вопросы? Я испробовала все средства, чтобы возобновить нормальное человеческое общение. Ничего не помогало. И только тогда я прибегла к плакатам.

Да, я писала фломастером разные призывы и вывешивала их на видных местах в доме.

"Позор тем, кто берeт чужую сушилку для волос и не кладет на место!"

"Дебора, твоя дочь разрушает свой мозг музыкой из наушников!"

"Каждая выкуренная сигарета сокращает жизнь человека на три часа".

"Джон! Одна неудача с женщиной в постели - не повод, чтобы избегать потом эту женщину всю оставшуюся жизнь".

"Телевизор - убийца воображения! И это НЕВОССТАНОВИМО!"

Скажите, какой нормальный человек мог озлиться на подобные записки? Часто окрашенные доброй иронией? Пусть мне ответят так называемые поборники справедливости: заслуживала я изгнания за такое?

Хорошо, что я по натуре оптимистка и не теряю веры в людей. И в себя. Меня называют самоуверенной - пусть. Но порой мне, действительно, кажется, что те, кому посчастливилось встретить меня в этой жизни и кто не оценил меня по достоинству, не полюбил всей душой, заслуживают только одного определения: бесчувственные идиоты. Чтобы я огорчалась из-за таких? Не дождетесь.

Я не теряю надежды. И верю, что рано или поздно мне встретится на жизненном пути полифам, в котором установилась нормальная человеческая атмосфера. И я смогу написать большими-большими буквами и вывесить на видном месте плакат: "Какое счастье, что мы нашли друг друга!"

Ночь. Поезд только что пересек границу между Вайомингом и Небраской. Тень генерала Клостера притворилась облаком и промчалась в гибельной погоне за звeздной россыпью индейцев. Другое облако ползет вдоль горизонта медленно и старательно, как экспедиция Льюиса и Кларка. (Видите, какие-то обрывки ваших уроков истории всe же застряли в наших рассеянных головах.)

Где-то я читал, что индейцы племени шайенн, жившего в этих местах, верили в двух богов: Мудрого наверху и Злого - внизу. Как и мой друг Роберт Кордоран, они убеждены, что духи животных вселяются в людей и помогают им, до тех пор пока они следуют Закону Природы. Их священный символ - шляпа из шкуры бизона, окруженная стрелами. Две стрелы покрашены в цвет охоты, две - в цвет битвы. Эта комбинация из четырeх стрел напомнила мне историю двух супружеских пар, рассказанную в "Оленьей горе", которую и спешу перебросить вам в том виде, в каком еe рассказала мне одна из участниц.

Дугласы и Гленкорны

Возможно, всe началось с того момента - дня, месяца, - когда у моей матери случился инсульт. До этого Дугласы и Гленкорны были просто две очень дружные семьи, живущие по соседству вот уже десять лет. Мы очень много времени проводили вместе. Кино, театры, поездки на озеро, в ресторан - всегда вчетвером, всегда рады друг другу, всегда чуть-чуть в тайном сговоре: вот здесь мы, а здесь - все они. Весь остальной мир.

Дети наши вместе кончали школу, потом окончили колледжи, разъехались, зажили своей жизнью. Конечно, порой мы разделялись: мужчины уезжали играть в гольф, в бридж, катать шары; жeны отправлялись в азартные закупочные экспедиции, от которых можно получить удовольствие только без мужей. Ведь они не в силах понять, почему одну покупку нужно обсуждать за ланчем в ресторане, а неудачу другой - за десертом в кафе, а в поисках купальника ехать за двадцать миль в другой город и там (заодно уж!) отдать должное японским суши. Но по большей части часы досуга мы проводили вместе.

После инсульта я забрала мать в наш дом. Ей нужен был такой уход, какого не могут дать в старческом доме. Я была рада, что у меня есть возможность скрасить еe старость, отплатить за все заботы, которыми она окружала меня в детстве.

Замечали ли вы, что старухи погружаются в небытие постепенно? Они как бы проходят все стадии жизни в обратном порядке. Сначала у них появляются сексуальные фантазии, страх изнасилования. Мать не узнавала моего мужа, пугалась. "Не отдавай ему меня на поругание", - просила она. Вскоре она начала звать свою маму, плакать, жаловаться ей на меня. Отыскала где-то плюшевого медведя и проводила весь день, прижав его к груди.

Меня всe это только умиляло. Наполняло грустными раздумьями о бренности бытия. Но муж мой всe больше тяготился присутствием матери в доме. Он не решался вслух потребовать, чтобы я отдала еe в старческий дом. Но стал всe больше времени проводить у Дугласов. А Кэрол Дуглас, наоборот, полюбила бывать у нас. Иногда оставалась ночевать. Говорила, что ей приятно помогать мне ухаживать за матерью. Что мы обе как бы платим судьбе страховые взносы доброты в надежде, что наши дети вернут нам их в своe время с процентами.

В общем, всe чаще стала повторяться такая ситуация: мой муж засидится у дугласовского телевизора из-за позднего хоккейного матча и останется ночевать. А Кэрол всe чаще оставалась у нас. У неe, бедняжки, начались проблемы со здоровьем. Не очень серьeзные, но досадные. Она, например, начала скрежетать зубами во сне. Муж еe просыпался от этого, уходил досыпать на диван в кабинете. А у нас Кэрол спала в детской и никому не мешала.

Первый раз всe получилось случайно, в виде шутливой импровизации. Наши мужья ночевали в доме Дугласов и на следующий день пригласили нас обеих на обед. Который им доставили из ресторана. Мы делали вид, что это у нас первое свидание. Расспрашивали друг друга о работе, о семьях. Выдумывали себе экзотические биографии, описывали своих супругов в самом смешном виде. Кокетничали и флиртовали напропалую. И тогда, в первый раз, разошлись по спальням в правильном порядке: Дугласы - в одну, Гленкорны - в другую.

Но уже в следующий раз возникла неразбериха. Мы выпили, наверное, по бутылке вина каждый. И за столом целовались как-то без разбора. И так же без разбора потащились в спальни. И произошла путаница жeн и мужей. То ли случайно, то ли не совсем. Но ясно было, что всем четверым этого хотелось. Хотя бы попробовать.

Попробовали, и понравилось. Путаница стала повторяться. Мать моя вскоре тихо умерла. А мы так и живeм теперь: мужья в одном доме, жeны - в другом. И ходим друг к другу на свидания. Всегда остаeтся непредсказуемость, неопределeнность - кто окажется с кем на этот раз? И это приятно волнует.

Мы научились находить новые достоинства в своих супругах. Например, мой муж теперь ценит во мне то, что я сплю, как мышка, не скрежещу зубами во сне. А мне нравится, что он не кусает меня за плечи, как это делает наш друг Дуглас.

Нет, мы вовсе не хотим расширять наш союз. Пока нам вполне хватает друг друга. А в "Оленью гору" приехали только для того, чтобы побыть среди таких же, как мы. Устаeшь чувствовать себя отщепенцами-извращенцами, таиться и прятаться от соседей и сослуживцев. Здесь же мы вызвали большой интерес. Сама Анна Деборович взяла у нас интервью для следующего выпуска журнала "Любовь без границ". Но, конечно, имена будут изменены. Моногамные нравы ещe слишком сильны, и мы не готовы пойти против них открыто. Такие вот трусы.

Вся Айова в ноябре - сплошное поле неубранной кукурузы. Почему? Что случилось с айовскими фермерами? Повальная эпидемия? Цены упали и нет смысла собирать урожай? Или такая заброшенность - только вдоль железной дороги? А дальше идут убранные поля? И зрителям в кинотеатрах - пусть не волнуются! хватит, хватит воздушной кукурузы на все фильмы, на все рекламы, на всю долгую, весeлую кино-зиму?

На подъезде к Чикаго вспомнил тот год, когда я учился там на операторских курсах у одного итальянского гения. И старушку Пегги, с которой у нас был нежный роман. И то утро, когда мы с ней забрели в Чикагский зоопарк. Было ещe очень рано. Звери только-только просыпались. Но вдруг, в обезьяннике, на звук наших шагов, к передним прутьям решeтки вышел чeрный гиббон. Он не мог пропустить первых зрителей. И тут же начал представление - для нас двоих. Да, это был артист высокого класса.

Он повисал на своей длинной меховой лапе, раскачивался и перелетал в другой угол клетки. Он строил рожи, ел собственную ногу, расхаживал, заложив лапы за спину, сверкал розовым задом.

А потом он извлек откуда-то дамские трусики. И начал свой коронный номер. Практически было не очень важно, что он с ними проделывал. Он мог просунуть в них голову и жалобно хлопать глазами. Мог приложить к груди. Мог вытирать ими плечи и колени. Мог сунуть в рот и мотать головой. Всe было неодолимо, бессовестно, оглушительно смешно.

Старушку Пегги перегибало от смеха до земли. Да и я весь облился слезами. Мы уходили от клетки гиббона, шатаясь и держась друг за друга. Аплодировали и махали ему руками. А он просовывал голову между прутьев и испускал призывные крики. Будто хотел сказать: "Куда же вы?! У меня есть ещe в запасе парочка трюков. Большой успех у публики! Не уходите. Так скучно по утрам одному!"

Я всe обещаю себе и всe не соберусь открыть зоологическую энциклопедию и почитать подробно про гиббонов. Интересно, моногамны они или нет?

Конечно, следующим номером должны идти признания, которые излила на меня

Диана - защитница животных

- "У тебя совсем нет чувства сострадания! - говорят они мне. - Тебе никого не жалко". Это у меня-то?! Да у меня в сердце столько сострадания, что оно готово разорваться каждую минуту. Но только не к вам - трупоедам несчастным. А к невинным, доверчивым, красивым животным, которых вы миллионами режете, колете, жарите и жрете каждый день.

Когда я вижу на экране телевизора какую-нибудь авиакатастрофу или пожар, или как жертвы наводнения бредут, завeрнутые в одеяла, у меня в душе прокатывается только волна злорадства.

"Так и надо! так и надо! - хочется крикнуть мне. - Ах вы, несчастные страдальцы! А пока у вас всe было хорошо, задумывались вы хоть раз над тем, что чувствовала ваша баранья отбивная, когда ей перерезали горло? Как вспыхивают болью коровьи глаза под ударом электрического тока? Как бежит по двору обезглавленная курица - вспоминали вы, обгладывая еe крылышко?"

Или эти модницы в лисьих шубах! Вот она поднимается от лимузина по ступенькам ресторана - а то и церкви! - и, конечно, у неe и мысли не мелькнeт об этих прелестных пушистых существах, убитых ради еe тщеславия. Или о лисятах, оставшихся умирать в холодной норе. Да, маска страдания часто будет видна на этом лице. Но это потому, что на нeм просто отпечатались все ступени успеха, о которые она колотилась, карабкаясь наверх, к этой шубе, к лимузину, к особняку со слугами. И, глядя на такое измученное лицо, я снова думаю: "Так и надо, так и надо! Вот оно - возмездие". А, кстати, замечали вы, что животные красивы и в старости, а люди, как правило, - ужасны? И почему? Потому что лица наши - это летопись наших преступлений.

Нет, конечно, я не одобряю тех фанатиков, которые бьют стекла в лабораториях, где ставят опыты над животными. И тех, которые шлют учeным письма с бритвенными лезвиями. Тогда уж пришлось бы начинать кампанию террора против всех фермеров, охотников, мясников.

Хуже того - я и сама не сумела стать настоящей вегетарианкой. Вид телячьей печeнки, шипящей на сковородке, может свести меня с ума. Ничего не поделаешь результат воспитания. Если ты росла в кровожадном обществе, трудно вырваться потом из него, трудно стать другой. Из-за этого я живу как бы в состоянии постоянно совершаемого преступления. Но могу вам признаться - я почти полюбила это состояние, научилась упиваться им. Да, да! Пожирая индюшачью ногу, я наслаждаюсь не только ею, но и сознанием отвратительного кровавого злодеяния, в котором я соучаствую.

Ментальность уголовницы! - оказывается, в ней скрыт мутный источник какой-то душной радости. Оказалось, что вкус отбивной слаще, когда к нему добавлен привкус преступления. Любой запрет манит меня нарушить его, обойти, поехать на красный свет. Украсть плитку шоколада в магазине, выкурить закрутку марихуаны, смухлевать с налогами - во всeм этом есть скрытый восторг и нарушения, и возмездия. Ваше бессердечное общество не заслуживает ничего другого. И в "Оленьей горе" мне так хорошо именно потому, что каждая минута жизни здесь - это чистое и упоительное беззаконие. Жизнь в разбойничьем стане.

А вы? Вас что привело сюда? Расскажите о себе... Вы были женаты? Разведены? Хотели бы снова жениться? Если бы пришось выбирать, какую вы предпочли бы жену: верную и нелюбящую или любящую и неверную? Вдруг мы найдeм что-то общее. Ведь есть преступления, для которых необходимы, как минимум, два участника. Кто знает... Вот, допустим...

Стоп! Не буду засорять ваш слух своими ответами. Да, я пытался как-то утешить старушку Диану, смягчить еe горечь. Но, боюсь, скорее она сумела заразить меня своими чувствами. Я смотрю сейчас на покрытые ночью холмы Огайо, пролетающие за окном. И о чeм я думаю? О том, сколько сотен оленей, мирно спящих сейчас в этих лесах, завтра будут сбиты грузовиками на дорогах. И останутся лежать на обочине, уставив в небо свои прекрасные остекленевшие глаза.

Тема смерти естественно влечeт за собой новеллу-притчу, которую можно назвать

Умирающий Эдгар

- Поверьте (рассказывает миссис Н., та самая, с которой у меня почти завязался недозволенный отпускной роман), уж я-то знаю толк в приемчиках, которыми люди умеют вызывать интерес к себе. Я писала статьи на эту тему и даже выпустила книгу. Которая, между прочим, две недели продержалась в списке бестселлеров. Называлась "700 невинных способов привлечь к себе внимание после 70-ти". В основном я описывала приемчики своих двух бабушек, которые были большие мастерицы этого дела. Но поверьте, раскупали еe не одни только семидесятилетние. Однако даже в этой книге я не опустилась до заигрываний с темой смерти. "Я умираю!" - конечно, на такие слова обернутся все головы. Но это же дешeвка, запрещенный ход. Слишком легко.

А Эдгар был в нашей компании не очень заметной фигурой. Талантами не блистал, зарабатывал мало. Женщины не принимали его всерьeз. Но, конечно, когда у него открылась неизлечимая опухоль в мозгу, все кинулись к нему с сочувствием. Устраивали специально для него домашние концерты, вывозили на прогулку в океан. А он хирел и таял у нас на глазах. Врачи давали ему три-четыре месяца жизни.

Друзья не знали, как отвлечь его от печальных мыслей. Постоянно спрашивали, чем ему можно помочь, чего бы ему хотелось. Но он вдруг взял и однажды устроил им истерику. Закричал: "Хватит лицемерить! Всe это пустые слова! Знаете прекрасно, что я не решусь попросить ни о чeм серьeзном, вот и растекаетесь со своим елеем. Ничего она не стоит - ваша доброта, когда вы так уверены, что вам не грозит расстаться ни с чем существенным".

Об этом рассказал мне возмущeнный муж. Он вернулся с очередных посиделок у постели Эдгара полный праведного гнева. "Знаешь, чего потребовал этот зажившийся подонок? Этот плотоядный полутруп? Чтобы каждый из нас (ну, почти каждый) уступил ему на одну ночь свою жену. Каков сукин сын - придумал себе красивое прощание с жизнью. Мы, конечно, взбеленились. Он испугался, стал оправдываться. "Что, мол, тут сердиться. Вы спросили о моeм последнем желании - я честно ответил. Но готов умереть и с невыполненным желанием... Не я первый, не я последний..." Свернуть бы ему шею! Да уж ладно, раковые клетки справятся со своим делом и без нас".

Странная вещь - эта история не вызвала во мне никакого возмущения. Наоборот - неясное волнение поселилось в сердце. "Вот, - думала я, - значит, он питал к нам сильные чувства все эти годы. Таил. И только перед смертью осмелился сознаться".

Я боролась с собой несколько дней, но потом не выдержала - позвонила ему. "Это правда, Эдгар? - спросила я. - То, что рассказал мне муж?" И тут его будто прорвало.

Он стал вслух вспоминать, как увидел меня в первый раз. Что было на мне надето, что я говорила, как подала ему стакан яблочного сидра. Затем потекли всякие эпизоды наших сборищ, в которых мы оказывались рядом, о чeм-то болтали, шутили. И однажды нам было так хорошо и весело друг с другом, что все, хотя и были сильно под хмельком, обратили на нас внимание. А мой муж потом даже спросил его: "Послушай, что у тебя с моей женой?" И он, осмелевши от вина, брякнул в ответ: "К сожалению, ничего". Он читал мне стихи, которые выписывал для меня, но так и не решился послать.

В общем, разволновал меня ужасно. Но вдруг я спохватилась и спросила:

- Эдгар, а ведь ты и остальным скажешь то же самое? Если они позвонят?

И он на это вдруг прокричал с какой-то горькой убеждeнностью:

- Да, да, да! Не то же самое - но похоже! И это ничего не меняет и не отменяет! Это всe равно останется правдой! Правда, что вы лучились очарованием и я купался в этих лучах и не мог устоять. А ложь - что любить надо непременно одну! Все знают, что это ложь, - и трусят сознаться. А я счастлив, что хоть перед смертью прокричал вслух.

И бросил трубку.

Что мне оставалось? Сознаюсь, через два дня я навестила его. Одна. Правда, не ночью, а днeм, когда муж был на работе. Эдгар чуть не плакал от нежности. Сознаюсь, я тоже. Оказывается, близость смерти необычайно украшает мужчину. А опухоль в мозгу остаeтся только в мозгу. На другие части тела совсем не влияет.

Впоследствии я узнала, что по меньшей мере ещe две женщины из нашей компании сделали то же самое. Навестили Эдгара. Кажется, наши мужья так ничего и не узнали об этом. Не то разразился бы банальный ревнивый скандал. Вряд ли они бы сумели подняться над обычными представлениями даже перед лицом смерти. Хотя, по сути, ведь это они - они сами принесли нам любовный зов умирающего.

Но самое поразительное в этой истории то, что - к полному изумлению врачей - Эдгар выздоровел. Я всегда говорила, что наша медицина напрасно пренебрегает простыми ненаучными методами лечения. Опухоль вдруг начала таять, таять сама собой, без всякой операции. И через какой-то месяц Эдгар снова был на ногах: такой же круглолицый, заурядный, лишeнный недолгого предсмертного ореола.

Зато в нашей компании начался тихий распад. Будто наша дружба была подвергнута испытанию - и не выдержала его. Но во мне все эти предсмертно-любовные переживания оставили сильный след. Разбудили любопытство. Которое и привело меня в "Оленью гору".

Остался последний большой перегон - Пенсильвания. Что же мне выбрать из вороха оставшихся историй? Да, обойти супругов Потомкин было бы и несправедливо, и композиционно неверно. Вернее, не их самих, а связанный с ними

Французский фильм

Мистер и миссис Потомкин были, кажется, единственной моногамной парой в "Оленьей горе". Их терпели только потому, что они без конца расставались, заводили новые романы и семьи, но через несколько месяцев всe порывали и кидались обратно друг к другу - излить душу, рассказать об очередном ужасном разочаровании, подлечить истерзанное сердце.

Мне было как-то легче с ними, чем с другими. И это они позвали меня на демонстрацию французского фильма, который - не без труда - администрация колонии добыла через своих голливудских членов. Действие фильма происходит до и после Первой мировой войны. Сначала мы видим двух друзей, француза и австрийца, ведущих беспутную богемную жизнь в предвоенном Париже. Но потом в их жизни появляется девушка, настолько очаровательная и своенравная, что оба влюбляются в неe всерьeз. В любовном состязании австриец побеждает, женится на девушке (еe зовут Катрин) и увозит еe с собой в Австрию.

Начинается война. Друзья надолго разлучены. После войны француз приезжает навестить семейство друга. Супруги живут в сельской идиллии, в горах, у них подрастает дочка. Но это на поверхности. В ночной беседе австрийский муж сознаeтся другу, что французская жена разлюбила его, часто изменяет. Она изменила ему даже накануне свадьбы. А теперь собирается уйти от него к очередному поклоннику.

Уже эта сцена вызвала горячие споры между супругами Потомкин.

- Да ты понимаешь, что такое для мужчины война? - кричал мистер Потомкин, воевавший двадцать лет назад в Корее. - Она остаeтся в сердце навек и кровоточит. Не верю я, что два недавних врага сразу при встрече кинулись обниматься и откровенничать друг с другом. Да ещe на такие важные темы.

- Всe это ерунда! - возражала миссис Потомкин. - Тем более, что австрийский друг воевал на восточном фронте, убивал русских, а не французов. А вот что действительно неубедительно - так это ночной разговор Катрин с французом. То есть режиссeр нащупал здесь какую-то подлинную напряжeнную струну, но не сумел сыграть на ней. Он просто дал героине говорить-читать вслух текст из романа, и всe расплылось. То ли она увлекающаяся душа, которая летит, куда зовeт еe любовь. Влюбилась - бросила мужа и дочь - умчалась. Вдруг накатила любовь к брошенному мужу - она вернулась. То ли она расчeтливая дрянь, которая отдаeтся другим, только чтобы "наказать" мужа за мелкие домашние провинности.

- Ха! Как будто ты сама - не такая! Из-за чего ты бросила меня в последний раз - вспомни-ка? Только из-за того, что я отказался одолжить свой автомобиль твоей приятельнице. На целый месяц! "Ты должен был это сделать для меня! кричала ты. - Потому что я уже обещала! На работу можно было ездить на автобусе!" И хлопнула дверью.

- О, нет! Много - много чего накопилось за тобой к тому моменту. Ты не способен шагу сделать навстречу желаниям и чувствам близкого человека - вот в чeм корень всего.

- Ага, неспособен. А тебе хотелось бы, чтобы я стал совсем-совсем покладистым и понимающим. Как австрийский муж в этом фильме. Заметил, что у жены завязался роман с французским другом, и сам звонит ему ночью, умоляет прийти, утешить жену. Вот это покладистость, вот это понимание!

- Он уступает жену другу только потому, что хочет сохранить еe любой ценой. И я верю, когда он говорит, что ему страшно только одно: что Катрин снова исчезнет из его жизни. И верю тем сценам, в которых показана их счастливая жизнь втроeм. Или вчетвером - если считать и дочку тоже.

- Она спит то с одним, то с другим - это на здоровье, в это я могу поверить. Но ведь она - дрянь этакая! - столько раз использовала спаньe с одним как кару для другого. Ты сама только что это подтвердила. Что же происходит в этом домике среди альпийских лугов? Безмятежная идиллия или растянутая экзекуция?

- Пойми же, голова дубовая: вся разница в том, что австрийский муж сам сам! - позвал своего французского друга к своей жене. Он был свободен - в этом вся разница.

- А может быть, он просто хотел подложить своему дружку свинью? На-ка отведай этого сомнительного счастья. Ведь Катрин эта - не подарочек. Вот она уже и любит француза, и хочет заводить с ним детей. Так нет же - и его ей надо за что-то наказать. Спит с другим. А потом объявляет, что производство детей придется отложить на месяц. Такая честная!

- А хочешь знать правду, мой милый? Да, это именно то, о чeм мечтает каждая женщина. Позволить себе - или осмелиться - хоть раз в жизни быть честной в выражении своих чувств.

- Вот она и выразила в конце свои чувства. "Не достанешься мне - так не достанешься никому!" И как спокойно, расчeтливо. Приглашает возлюбленного прокатиться, жмет на газ, и оба летят с моста в реку. Вот это непредсказуемость.

Тут миссис Потомкин забежала вперeд - мы шли по ночной аллее к нашим кабинкам, - повернулась к нам лицом и произнесла монолог:

- Фильм этот - насквозь мужской. Он сделан мужчинами, для мужчин, про мужчин. Все женщины в нeм представлены манекенами. Включая главную героиню. Она то импульсивна, то рассудочна, то лжива, то откровенна. Мужчины не понимают, почему она вдруг сердится на них, почему вдруг исчезает, почему возвращается. "Она просто полна капризов! - говорят они. - Чего она хочет от нас? Она непредсказуема..." Они поучают героиню: "Пионеры чувств, первопроходцы должны быть смелы и бескорыстны, они не имеют права так следовать эгоистическим порывам". И они - вы! - страшно, искренне изумятся изумитесь! - если им-вам сказать, что эта женщина - как почти всякая другая хочет только одного: справедливости. Справедливости в любви...

...Мужчины воображают, что они всe знают про справедливость, что у них в кармане - полный "Кодекс справедливого возлюбленного". "Приди ко мне и останься со мной". - "Почему?" - "Потому что я так люблю тебя". "Он так любил еe, а она обманула его и ушла к другому". По их - по вашим - понятиям, она поступила несправедливо, нехорошо. Мы не смеем вам возражать, но в глубине сердца мы знаем, лелеем, бережeм другую справедливость. По этой нашей справедливости, кто любит, тот уже ВСE ПОЛУЧИЛ от любимого! Он не может ничего больше требовать. "Она не дала ему той любви, которой он заслуживал", говорите вы. Какая чушь! Тот, кого любят, УЖЕ ДАЛ ЛЮБОВЬ. Любимый даeт любовь, а любящий получает еe в сердце своe. Разве это не справедливо? "Она заполнила его сердце любовью" - ну, так пусть он скажет спасибо за этот дар, а не лезет с ним как с векселем, подлежащим оплате. Сколько ты любишь, столько и получишь - вот наша высшая справедливость.

...И все наши так называемые капризы и непредсказуемость, все наши побеги и возвращения, даже убийства и самоубийства - это всe попытки отстоять, донести до вас нашу главную справедливость. Попытки бессловесные, ибо в словах вы до сих пор - пока, но не навеки! - гораздо сильнее нас.

Монолог этот отгремел и растаял в калифорнийской ночи. Но в моей памяти он застрянет, видимо, надолго. Неужели это правда: тот, кто любит, тот уже всe получил? А наши попытки завладеть (и как выдают нас сами слова!) предметом, объектом любви - всe это только жадность и ненасытность? И не в наказание ли любовь - после "овладения объектом" - так часто идeт на убыль?

Дорогой мистер А., вы не представляете, какой сюрпризец поджидал меня по возвращении!

В доме всe перевeрнуто, пол завален бумагами, обрывками плeнки, картины и фотографии содраны со стен, свалены кучей в углу. У меня был обыск!

Полиция искала улики - но чего? Какое из моих бесчисленных преступлений привлекло их внимание?

Видимо, узнаю на допросе, на который мне предписано явиться безотлагательно.

Спешу отправить вам это длинное послание вместе с магнитофонными плeнками и открытками с видами "Оленьей горы".

Если меня не выпустят, будете ли присылать мне в камеру умные книжки, которые вы так интересно описываете в своих письмах? Может быть, хоть тюрьма даст мне возможность заполнить какие-то дыры в образовании. И вы наконец-то получите в моeм лице благодарного и внимательного ученика, какого вы всегда уже со школьных времeн - так заслуживали и которому на этот раз некуда будет убегать".

ИСК ТРЕТИЙ, ЧЕТВЕРТЫЙ, ПЯТЫЙ

III-1. Грегори

Сержант Ярвиц старательно покрывал лист бумаги ровными строчками. Рапорт, донос, приговор?

"Интересно, - думал Кипер, - есть уже в этом безумном городе парикмахерская, которая догадалась бы предлагать завивку ресниц и бровей? Надо бы направить туда нашего сержанта. С его бровями простому гребешку уже не справиться. Ярвиц Грозный Первый. Одним движением бровей заставляет подозреваемого сознаться в том, что было и чего не было".

Он чувствовал, что отвлекаться на постороннее ему сейчас никак нельзя. Пытался строго приказать своим мыслям выстроиться в цепочку, занять круговую оборону. Но они разбредались во все стороны, как пьяницы из пивной.

- Да, многое изменилось с нашей последней встречи, - протянул сержант. - И ваше положение, мистер Райфилд, не стало лучше. Отнюдь. Много накопилось вопросов, на которые требуются правдивые ответы. И срочно. Наша беседа записывается на магнитофон. Вас это не смущает? Может быть, вы предпочли бы говорить в присутствии адвоката?

- Нет, зачем же. Адвокат нам нужен, когда есть что скрывать. А мне скрывать, право же, нечего.

- Итак, мистер Райфилд был предупрежден, что его ответы могут быть использованы на суде. И от помощи адвоката отказался. Мы можем приступать, не откладывая. Вопрос первый: кто изображен на этой фотографии?

Кипер вгляделся в протянутый ему снимок. Залитая солнцем улица, редкие прохожие, стволы деревьев, упрятанные каждый в свою маленькую решетчатую тюрьму. И долговязая фигура, выходящая из стеклянных дверей многоэтажного дома.

- Спорить, скрывать бесполезно. Вы загнали меня в угол. Это я, собственной персоной. А кто меня снимал? Какой-нибудь ваш детектив?

- В первую очередь нам следует выяснить и ответить на вопрос "где?". Что за дом мистер Райфилд удостоил своим посещением? Вы не узнаете?

- Нет - откуда же... Таких домов, таких подъездов в Америке миллион.

- Но этот дом - особый. Именно в нем проживал покойный мистер Лестер. С которым вы, по вашим заверениям, не были знакомы. Хотелось бы узнать, кого же другого вы могли посетить в этом доме?

- А-а, действительно. Теперь узнаю. Я был в этом доме месяца два назад. Посещал вдову покойного, миссис Лестер. Наверное, тогда меня и засекли. Но неужели вы вели постоянную слежку за этим домом?

- Два месяца назад, говорите вы? То есть где-то в сентябре. Это было бы весьма удобно для вас. И в это можно было бы даже поверить. Если б не одна деталь. Вы видите, на стволе дерева наклеен портрет? Обычный предвыборный плакат. Узнаете, кто это?

- Боюсь, что нет.

- Это один из кандидатов на пост мэра нашего города.

- Да, я не очень внимательно слежу за местной политикой...

- А иногда это полезно. Ибо тогда вы знали бы, что кандидат этот был выдвинут его партией в мае. А потом открылись не совсем законные сделки этого джентльмена со строительными подрядчиками. Разразился скандал. И ему пришлось снять свою кандидатуру. Естественно, все предвыборные портреты к концу июня были уже убраны. Что же отсюда следует?

- Что?..

- Только одно: что снимок мог быть сделан не позже июня. Как вы это объясните?

- Для начала я должен рассказать вам немного о моем коллеге, Джерри Ньюкомбе. Он, видите ли, относится к разряду тех людей, которые не представляют большого интереса для окружающих. Потому что у него всегда все в порядке. Врачи не интересуются им, потому что он всегда здоров...

- ...Мистер Райфилд...

- ...Я продолжаю. Наш босс знает, что порученная Джерри работа будет сделана в срок, поэтому порой забывает о его существовании. Полицейские не поворачивают головы в его сторону, настолько он светится законопослушностью. Родители не звонят месяцами...

- Мистер Райфилд, пленка в этом магнитофоне оплачена деньгами нелогоплательщиков. Я не могу позволить вам тратить ее на бессмысленные россказни о каком-то Джерри.

- Я только хотел сказать, что и мною мало кто интересуется. Так что ваш повышенный интерес к моей особе очень льстит мне. И я бы даже не прочь подогреть его искусственно. Но ничего не приходит в голову. Вынужден ответить на ваш вопрос однозначно: не знаю. Объяснить загадку снимка может только тот, кто его сделал. Или подделал. Откуда он у вас?

- У нас есть свои источники информации. Порой самые неожиданные.

- А у нас в фирме есть лучший специалист по всяким фотографическим трюкам. Ашот Багразян. Хотите, я покажу ему этот снимок? Он быстро определит, настоящая это фотография или монтаж.

- Вы хотите оспорить данную улику, отдав ее на экспертизу? И в качестве эксперта предлагаете своего приятеля?

- Никто ничего не оспаривает, никто никого не предлагает. Но уж если вы меня берете за горло и приписываете мне участие в деле, в котором я не участвовал, должен я как-то защищаться?

- Никто вас за горло не берет. Вы сами все время хватаете себя за щеки но это уже ваше дело. Полиция ведет следствие с соблюдением всех норм закона. А вот вы, действительно, пытались принудить своего дантиста к лжесвидетельству довольно грубыми приемами. Даже послали ему взятку. Но поскупились, пожадничали. Пятьдесят долларов - разве это деньги! При том, что сами вы загребли довольно крупную сумму.

- На что вы намекаете?

- Сейчас объясню, сейчас объясню... - Сержант открыл ящик стола и начал шарить в нем обеими руками. Что-то зловеще стучало и звякало. Наручники, дубинка, пистолет? Но нет - вздох облегчения - на свет появился всего лишь большой почтовый конверт. Сержант посмотрел сквозь него на лампу, потряс. Извлек ксерокопию какого-то документа, протянул Киперу. - Узнаете?

- "Фонд мистера Ховарда Лестера", - прочитал Кипер. - Похоже, это копия чека, которым миссис Лестер уплатила мне аванс.

- И немалый, могу добавить. Это ваша подпись на обороте чека?

- Моя.

- За что же миссис Лестер вам заплатила?

- За документальный фильм о погибшем муже. Она хочет, чтобы у внуков была память о дедушке.

- Как трогательно, как человечно... И сколько же вы запросили за эту работу?

- Никто ничего не запрашивал. Она сама предложила сумму гонорара.

- Могу ли я поинтересоваться - какую?

- Скажем так: пятизначную цифру.

- Ого! Доходное у вас ремесло. Не сменить ли мне профессию? У меня ведь за годы службы столько накопилось сюжетов для документальных фильмов. Моим внукам тоже было бы очень интересно. Взять хотя бы недавнюю историю с похищением статуи из городского сквера. Когда мы приехали по вызову...

- Сержант, я готов выслушать историю от начала до конца. Но что скажут налогоплательщики?

- Все, что я хочу сказать: уже аванс выглядит неправдоподобно высоким. Я наводил справки. Ваши собратья по ремеслу сказали мне, что были бы счастливы сделать такую работу за две тысячи.

- У каждого режиссера, знаете ли, свои расценки. У Хичкока одни, у Бергмана - другие, у Феллини - третьи. Я не пытаюсь сравнивать себя с гигантами, но и у меня есть свое место на этой шкале.

- Допустим, я вам поверю. Но поверят ли присяжные Большого жюри? Мистер Симпсон легко представит им эту сумму как плату за что-то другое. За манипуляции с летающим трупом, например.

- Сержант, вы перевернули мой дом вверх дном. Не оставили ни одного ящика неоткрытым, ни одной бумажки - непрочитанной. И не смогли найти ни одного документа, который бы указывал на мою связь с семейством Лестеров до трагического события. Повторяю вам тысячный раз: я впервые увидел это имя в судебных документах. А саму миссис Лестер - только в зале суда. То, что мы были когда-то соседями, - чистая случайность.

- Даже если это так, улики против вас слишком весомы. Я вынужден потребовать, чтобы вы подписали эту бумагу. Обязательство никуда не уезжать в ближайшие два месяца. И являться по моему вызову, если в этом возникнет необходимость. А также очень, очень советую вам: вспомните наконец, где вы были пятнадцатого июня. Ложные показания под присягой - не такой пустяк, как кажется порой неопытным подследственным.

Как всегда, гиря страха начала давить на грудь с опозданием. Идя по улице, подозреваемый Райфилд не мог поверить, что еще десять минут назад он разговаривал со стражем закона так смело. Дерзил, иронизировал, возражал. Бешеное "тук-тук-тук" пронзало виски, отдавалось в пылающих щеках. Что-то надо было делать, срочно предпринимать... Но что?!

ЕГО НЕВИНОВНОСТЬ БЫЛА ДОКАЗАНА, НО К ТОМУ ВРЕМЕНИ ОН УСПЕЛ СКОНЧАТЬСЯ В ТЮРЬМЕ.

Уличная жизнь текла навстречу. С каким-то суетливым равнодушием. Все растекалось и блестело перед глазами. Блестящая полоска горчицы текла из банки на колбаску в булочке. Блестящая вода из лейки лилась на букеты цветов у фруктовой лавки. Блестел след слезы на щеке негритенка. Беременная мамаша тянула его за руку, розовое мороженое блестело на ее подбородке.

"Долли! - вдруг подумал Кипер. - Только она может помочь!" Пусть подтвердит, что тот злополучный день они провели вместе. Теперь ведь можно не таиться. И необязательно рассказывать про палатку. Она могла вызвать его просто для разговора, чтобы посоветоваться о судьбе старшего сына. Мальчик давно внушал ей тревогу. Они наверняка говорили и о нем в тот день. Подтвердить это под присягой не будет лжесвидетельством. И он имеет, имеет право просить ее о помощи. После всех мучений, которые она ему причинила. Да, нужно ехать к ней прямо сейчас. Без предупреждения, без звонка. Ведь он не видел ее уже сколько? - чуть не три месяца. Сейчас же, немедленно.

Оставшийся до парковки квартал Кипер одолел в несколько прыжков. И нырнул в свой автомобиль. И, выезжая со стоянки, не дождался сдачи. Которая с тихим блеском утекла в карман кассира.

Знакомая черепичная крыша краснела за стволами деревьев. Но герани уже увяли, их засохшие стебли свисали из горшков. Кучки палой листвы выстроились вдоль дорожки, как пирамиды. На одной лежали забытые грабли. По их рукоятке два муравья смело ползли на вершину.

Кипер позвонил. Нужные слова были готовы, он все обдумал по дороге. "Долли, выручай!" - скажет он. Или даже: "Спасай!" Не нужно бояться мелодрамы. Она действует не только на зрителей в кинозале. Ведь и Багразян говорил, что Долли не боится высоких слов. Она любит спасать. Нужно лишь найти правильную интонацию. Не слишком напыщенную. И тогда она не захлопнет перед ним дверь. И впустит в дом, и выслушает, и они будут сидеть близко-близко друг против друга. И он будет видеть перед собой её лицо. И порез счастья в душе будет раскрываться шире и шире.

Дверь открылась. На пороге стоял Грегори. Настороженно глядел на гостя. Чуть наклонив голову, свесив русую челку. "Смотрит на меня бодливым козленком, - жаловалась Долли. - И терзает бесконечными "почему?"".

- Мама в университете. Будет часа через два. Хотите подождать?

Кипер вошел в дом. В гостиной был беспорядок. На столе лежал раскрытый рюкзак. Кеды, джинсы, фонарик, скакалка, атлас - что еще? Мандариновое деревце выглядело испуганным и поникшим.

- А ты почему не в школе? Разве уже каникулы?

- Нет... не совсем...

- Собрался в поход? в гости?

- Да, вроде... Один приятель зовет в Луизиану.

- Летишь? Или автобусом?

- Еще не решил.

- Я был однажды в Новом Орлеане. Целую неделю. Имей в виду - там нечего есть. Вернее, все так засыпано перцем, что можно сгореть изнутри. Все новоорлеанцы - проперченные психи. Мне пришлось целую неделю питаться одними устрицами. Это единственное блюдо, которое там подают без перца. Кое-как выжил. Но по возвращении целый месяц маялся животом.

- Нет, я люблю, когда с перцем.

- Как твои изобретения? Получил какой-нибудь патент?

- Пока нет. Послал недавно новую идею, жду ответа. Надеюсь на успех.

- Что за идея?

- Пока секрет. А скажите, правда, что вы в юности однажды убежали из дома? Мне мама рассказывала.

- Да, сделал такую глупость.

- И далеко?

- Не очень. Деньги скоро кончились... Хотя в теории я все знал, как надо делать. Даже без денег. Мне рассказывал приятель. Он добежал до Западного берега. В маленьких городках до сих пор много добрых людей. Например, в булочных не выбрасывают непроданный за день товар, а выставляют на ночь подходи и бери. В церкви пустят переночевать. Или скажут, где можно устроиться бесплатно. Но вообще-то...

- Да?..

- Для успешного бегства нужны особые свойства... Ну там, выносливость, целеустремленность, смелость... Еще и любознательность, и умение не скучать. Но оказывается, если у человека есть эти свойства, ему нет никакой нужды убегать куда-то.

Грегори вдруг печально хихикнул. Поднял два пальца и резко опустил их вниз, как баскетбольный судья: два очка!

- Это да... Это вы очень точно сказали... Блеск! Если есть смелость и выносливость, можно не убегать... Я вот тоже...

- Что?..

- На самом деле у меня нет приятеля в Луизиане... Просто я решил, что на зиму глядя лучше подаваться в теплые места. Если уж решил убегать из дому...

- Постой, постой... Значит, эти сборы?..

- Да, еще полчаса - и вы бы меня не застали.

- Но почему? Что случилось?

- Ничего особенного. Просто все дошло до точки. Мрак и ужас. Отъезд необходим как противопожарная мера.

- То есть?

- Иначе могу поджечь дом. Или школу. Или и то, и другое. Гори все синим огнем.

- А о матери ты подумал? Она тебя так любит. Нет, она этого не переживет.

- А я - переживу? С утра до вечера: "Ах, не езди на роликах - машина собьет!.. Ах, не ходи в диско - там подсунут наркотики!.. Ах, не встречайся с Гвендолин - у нее темное прошлое!.."

- Кто это - Гвендолин?

- Официантка в ресторане "Красный омар". На двести второй дороге - знаете? "Темное прошлое" - ха! Ее бывший муж поворовывал, попался, а ей пришили соучастие. Потому что она носила браслет, подаренный им. Откуда она могла знать, что он краденый? Даже судья это понял - дал только два месяца условно.

- У тебя с ней роман?

- Роман не роман - откуда я знаю?!. Вы нам так головы заморочили, что ничего уже не разберешь. Сначала заваливаете книжками и фильмами, где все про любовь да про любовь. А потом даете задний ход и начинаете отмазываться: "Это настоящая любовь, а это не настоящая, это - сердце горит, а это - только гормоны играют, скоро пройдет". Ужас! Да еще тянете к своим психиатрам, которые все - идиот на идиоте. Или сами психи, которых лечить нужно.

- Ты не мою ли бывшую жену имеешь в виду?

- Никто никого в виду не имеет. Но какой смысл двадцать раз повторять мне одно и то же? Я и сам знаю, что Гвендолин старше меня почти в два раза. И она это знает. Но я-то знаю кое-что еще. Например, что мне с ней никогда, никогда не бывает скучно. Что вот уже почти год я запросто могу отличать заполненный прожитый день от пустого. Если я побыл с ней хотя бы полчаса - посидел в ресторане или проводил до дома, - это заполненный день. А если не удалось день пустой. И заполненных было в тридцать раз меньше, чем пустых.

- Но ты пытался матери это объяснять?

- Тридцать раз. Или сорок. Но ответ только один: "Ах, это путь к погибели!" Я ей на это говорю: "Мам, любой путь ведет к погибели, если ехать, никуда не сворачивая. У меня же есть глаза, есть голова на плечах. Когда нужно будет, я сверну". Очень спокойно говорю, поверьте. Я вообще в нашей семье самый спокойный. Не слышит. Даже над Стеллой она так не трясется, как надо мной. Хотя девятилетним девчонкам, конечно же, опаснее жить в этом мире, чем мне. Чего бы она хотела на самом деле: оставить меня в кровати на весь день и время от времени приносить поесть. Полная безопасность. Не понимает, что от такой безопасности и вешаются в нашем возрасте.

- Ты меня как-то оглоушил всем этим. Застал врасплох. Надо бы тут сказать что-то умное-умное, поделиться жизненным опытом, а я...

- Да вы уже поделились.

- Я? Когда?

- Примерно год назад. Вы были у нас в гостях на День благодарения и рассказывали, как вы в юности боялись, что у вас неправильные гормоны. Как вы прочли в статье, какое должно быть лицо - глаза, рот, улыбка - у подростка с правильными гормонами, а какое - с паршивыми. Вы очень смешно показывали, как вы всматривались в зеркало, как вращали глазами. И получалось, что у вас гормоны - хуже некуда, полный ужас. За столом все умирали от смеха. А для меня это было большое облегчение. Потому что я тогда тоже очень боялся за свои гормоны. Замечал у себя какие-то женские замашки.

- Ну, например?

- Например, мне ничего не стоит вымыть за собой посуду. Когда мне было двенадцать, я научился вышивать. Вышил подушку крестиком. Вон она, до сих пор красуется на диване. А в семь лет совсем опозорился. Родители куда-то ушли, а Стелла начала плакать в своей кроватке. Я не знал, как ее успокоить. И попытался кормить грудью. Мне это до сих пор поминают и потешаются.

- А я больше даже, чем гормонов, боялся рака. Тоже прочел в какой-то дурацкой статье. Если у вас долго не заживает какая-то ранка, нужно сделать анализ на рак. А у меня на десне как раз была язвочка. Недели две. Так что я начал прощаться с жизнью. Сочинял прощальные письма.

Грегори запихнул в рюкзак надувную подушку, затянул шнуры. Приподнял, пробуя на вес. Потом посмотрел на Кипера взглядом бодливого козленка. И спросил серьезно и жалобно:

- Мистер Райфилд, а можно я к вам убегу?

Кипер осторожно встал со стула. Взял угол тяжелого стола. Задумчиво приподнял и опустил. На мандариновом деревце разом поникли все листочки - то ли от страха, то ли от изумления.

- Что ты имеешь в виду?

- Сказать вам по совести, я убегать очень боюсь. Пробовал уже несколько раз. Обойду квартал с рюкзаком и возвращаюсь. Потому что родители добились своего: дико избаловали меня. И запугали. Я боюсь, что мне станет холодно, что я потеряюсь, забреду не туда, куда нужно, останусь без еды. Что меня ограбят бездомные, поймают полицейские, посадят в тюрьму. Ужас! И я не знаю, сколько я смогу протянуть, не видясь с Гвендолин. А у вас я бы пожил тихо и спокойно. Делал бы всю домашнюю работу, мыл посуду. Сгребал бы листья, а потом и снег. У вас такой занятный дом, с этим лифтом снаружи. И автомобиль я умею мыть, могу даже масло сменить.

- Но что я скажу твоим родителям?

- А вам ничего не надо будет говорить. Я оставлю им записку, что решил пожить самостоятельно. Что со мной все в порядке и я обещаю им звонить каждый день. За их счет, конечно. Но не скажу, где я прячусь.

- Да ты понимаешь, о чем ты просишь? Если это откроется, они меня потянут в суд. За похищение несовершеннолетнего.

- Во-первых, мне через полгода - шестнадцать. Во-вторых, не посмеют. Я тогда заявлю, что убежал от сексуальных приставаний отчима.

- Роберта? Этого дюгоня в облике человеческом? Да кто тебе поверит?

- Поверят. Теперь это просто. Суды верят психиатрам, а психиатры верят всему, что мы наплетем. Родительская власть кончилась. Любой подросток, если захочет, может отправить своих предков в тюрьму. Если не делает этого, то только из жалости. Или по лени.

- Нет, Грегори, нет. Прости, но не могу. Нет, нет и нет. Твоя мать никогда мне не простит.

- Простит. Может быть, даже будет рада, что я смоюсь с ее глаз. Она сейчас так увлечена своими экспериментами...

- С растениями?

- Нет, растения почти забыты. Новые формы семейной жизни. Все эти полифамы и полижены и полимужья. Неужели она вам не рассказывала? Воображает, что я ничего не замечаю. А как тут не заметить... То уезжает неизвестно с кем и неизвестно куда, то приглашает погостить каких-то неизвестных типов... Вот и вчера отчим привел какого-то нового толстяка... Похоже, он уже продрал глаза слышите?

Сверху раздался грохот спускаемой воды. Потом тяжелые шаги. Потом на лестнице появились блестящие коричневые ботинки. Потом брюки, ремень, рубашка в синюю полоску. На покатом животе - галстук с золотой булавкой. И наконец собственной персоной - хищник и динозавр - центральный защитник фирмы "Крылатый Гермес" - Ларри Камбакорта.

Киперу показалось, будто один из мандаринов оторвался от дерева и влетел ему в горло.

- Вы... Вы... Вы... - только и мог повторять он.

Ларри кончил вытирать очки, зацепил их за уши и радостно замахал ладошкой.

- Кого я вижу! А мы вас как раз вспоминали вчера за столом. Кордораны не могут понять, куда вы пропали. Я рассказал им про отпуск в Калифорнии. И немного - про нелепые подозрения полиции. Оказывается, Роберта тоже вызывали, расспрашивали про вас.

Кипер схватил адвоката за локоть и потащил его в кухню. Захлопнул за собою дверь. Прижал к раковине. Зашипел, нависая над испуганным, задранным кверху лицом:

- А кто мне приказывал не водиться с Кордоранами? Кто хватался за голову, заводил глаза к потолку? И что мы видим? Сам притащился в дом. С дружеским визитом! А может быть, и не только дружеским?

- Но все изменилось за последний месяц. Теперь мы в союзе со "Сладкими снами". Кстати, им очень понравился этот дурацкий ролик, который вы сделали им в подарок перед самым отъездом. "Кровать в любое время дня и ночи!" У нас теперь общий враг: семейство Лестеров и эта затянутая стерва, мисс Бартлиб. А знаете, этот Симпсон, если присмотреться, не такой уж скверный тип. С ним можно сотрудничать. И вы, если захотите, встречайтесь с Кордоранами на здоровье.

- Да?! Неужели меня осчастливили таким разрешением? Но есть ли еще места в очереди? Не затопчут ли меня в толпе нетерпеливые соискатели? Чтобы потом использовать мою печень для пересадки?

- Понимаю ваш сарказм. В этом семействе действительно происходят странные вещи. Вчера было несколько очень, очень пикантных моментов...

Кипер обвел глазами стены кухни. ВАША ЧЕСТЬ, Я ИСКАЛ ПОВАРЕШКУ, НО ТАМ ВИСЕЛИ ОДНИ НОЖИ. Всех сортов и размеров. С деревянными ручками, с железными, с костяными. Куда подевались все мешалки, лопаточки, сбивалки?

- Эй, эй, эй! - Ларри вывернулся и отбежал к окну. - Что стало с презумпцией невиновности? Уверяю вас: если какие-то границы были перейдены, то не мною. И все это больше не повторится. Похоже, что моя жена возвращается ко мне. Однако я был уверен, что ваш роман с Долли давно увял. Вас видели несколько раз с этой израильской сыщицей... Или я не прав? Могу я чем-то помочь?

- Спаси меня Господь от таких помощников.

- Как знаете, как изволите... Да, пока не забыл. В последнем письме Симпсон пишет, что вы до сих пор не уплатили "Супермотору" за купленный три года назад холодильник. А его контора как раз занимается взысканием долгов для этого жадного гиганта. Сколько там - что-то около пятисот долларов? Шикарный, видимо, холодильник. Или это наросли проценты? Что мне ответить ему?

- Ответьте, что черта лысого они с меня получат! Что я отослал им обратно этот чертов холодильник через две недели. Потому что он рычал, трещал, трясся и выпускал лужи! И что если они не перестанут слать мне свои дурацкие счета, я пожалуюсь на них в штатное "Бюро контроля за бизнесами". Понятно?!

- Хорошо, хорошо... Так я и напишу... Видимо, Симпсон когда составлял свое досье на вас, отыскал этот старый должок. И хотел как-то использовать... Постойте, куда же вы? Расскажите о разговоре с сержантом. Вы уже были в полиции? Как прошла встреча? Мне ведь нужно быть в курсе.

Кипер не ответил. Он вышел обратно в гостиную. Грегори все так же стоял около стола. Держа собранный рюкзак за горло. Глядя из-под русой челки в стену, в окно, в таинственную дорожную даль. Кипер встал рядом с ним. И процедил еле слышно, ему одному:

- Я согласен... Буду ждать тебя у магазина с ванной... В которую льется и льется вода... Через пятнадцать минут... А ты пока напиши родителям письмо... Быстро... И поклянись, что будешь звонить каждый день...

- Клянусь, - прошептал Грегори.

Кипер кивнул. Спокойно пошел к выходу. Удержался от того, чтобы пнуть ногой дверь в кухню. Из которой Ларри осторожно высунул голову.

СВИДЕТЕЛИ МОГУТ ПОДТВЕРДИТЬ, ЧТО МИСТЕР РАЙФИЛД ВЫШЕЛ ИЗ ДОМА ОДИН. КУДА ПОТОМ ПОДЕВАЛСЯ ГРЕГОРИ КОРДОРАН, ЕМУ СОВЕРШЕННО НЕИЗВЕСТНО.

III-2. Боковые туннели

- Лучше всего тебе будет в спальне на втором этаже, - объяснял Кипер. Окно выходит в садик, так что с улицы тебя никто не заметит. Полина не заходит в дом без предупреждения. Но если зайдет, тебе придется на это время запереться. Потому что она тебя вспомнит и узнает. А для всех остальных ты будешь мой племянник, приехавший из Калифорнии погостить. Но к телефону лучше не подходи. А матери будешь звонить из автомата. Ближайший - у бензоколонки.

Они сидели за столом в кухне. Свинина чоу-мейн, курятина му-гай-пен, креветки по-кантонски, рис, перец, брокколи дымились на их тарелках, как вулканы, готовые к извержению. Пустые белые коробки выстроились извилистой китайской стеной.

- Если я ваш племянник, - сказал Грегори, - хорошо бы мне знать что-нибудь о своей родне. Как зовут предков, чем занимаются, в каком городе живут. Вся эта фактическая туфта - вы ж понимаете. Потому что любое вранье прокалывается на мелких деталях. Уж я-то знаю. Таких врунов, как я, - поискать. Вы со мной поосторожнее, не каждому слову верьте.

- Родители моего племянника живут под Лос-Анджелесом, городок Санта-Моника. Мой брат пишет сценарии под псевдонимом Давид Борзой, но все его зовут Д.Б. Его жена, Филлис, тоже при Голливуде. Она костюмер. У них, и правда, есть сын. Но он старше тебя. Кончает университет на другом конце страны, в Бостоне. Тоже, видимо, не терпелось удрать подальше от родителей.

- Папаша - сценарист?! Кроме шуток? Это же блеск! У меня есть колоссальная идея для сценария. Я давно ищу, кому бы продать. Но нужны связи, контакты. Можно, я вам расскажу? Вы ведь и сами режиссер, сможете посоветовать.

- Если идея хорошая, я могу украсть.

- Вот и хорошо. Это будет моя плата за постой. Начинается с того, что один человек - назовем его Чарли - пожаловался врачу на боль в животе. В нижней части. Врач провел все нужные исследования и объявил Чарли, что у него растет камень в почке. Конечно, неприятно, но ты, Чарли, не унывай. Будем лечить новейшими методами. Постараемся разрушить его, и тогда он сам выйдет маленькими кусочками.

- Сейчас, я читал, используют ультразвук.

- Вот-вот. Но камень у бедного Чарли какой-то неправильный, ультразвуку не поддается. И растет. И тогда он идет к другому врачу. А тот провел все исследования и вдруг - это крупным планом! - у него просто шары на лоб. И он говорит: нужна немедленная операция. Вот сейчас, без очереди, скинем с операционного стола этого старикана и взрежем тебя, дорогой ты наш Чарли. И даже совершенно бесплатно.

- А страховки, значит, у бедняги нет?

- Я еще не решил. Но главное не в этом. Главное, что Чарли испугался такого напора, убежал - и к третьему врачу. А тот поглядел и говорит: сделаю операцию не только бесплатно, но и заплачу премию! Чарли ничего понять не может, бежит к четвертому. И только четвертый оказался честным и сознается. "Чарли, не знаю, хорошие это новости или плохие. Но у тебя в почке растет не обычный камень, а жемчужина. И она уже превышает размером самую знаменитую жемчужину в чалме кувейтского эмира". Ну, как?

- Блеск! Идея - что надо! А дальше что? Врачи начинают гоняться за ним? Пытаются оперировать насильно?

- Ага! Или нет. Слух о Чарли доходит до эмира. И он посылает своих подручных похитить Чарли. Начинается стрельба, погони на автомобилях...

- Я бы здесь ввел гангстеров. Они похищают Чарли, но не хотят сразу оперировать или убивать. Они сажают его в подвал и начинают кормить устрицами. Потому что от устриц жемчужина растет еще больше и быстрее.

- Но Чарли убегает от них...

- И он мечется по городу, спасаясь то от гангстеров, то от арабов...

- Укрывается у красивой женщины...

- Она оказывается врачом...

- И пытается растворить жемчужину особым раствором...

- А как этот раствор достигнет жемчужины?

- Сам знаешь - как. Через специальный зонд. Не знаю, разрешат ли показать эту процедуру прямо на экране. А было бы эффектно.

- Но раствор не помогает... Чарли вопит...

- ...спасенья нет...

- ...и он продает себя самому богатому ювелиру...

- Потому что у ювелира все под замком и самая лучшая охрана...

- А тот прячет его в прозрачный сейф...

- И потом выставляет на продажу...

- Живьем...

- Аукцион в фирме "Кристи"...

Расходясь по своим спальням, они все еще продолжали смаковать завлекательный сюжет. Свешиваясь через перила, выкрикивали друг другу новые эпизоды.

Долли позвонила уже на следующий день.

- Прости, что вторгаюсь как снег на голову, - сказала она. - Но у нас беда. Настоящая. Грегори убежал из дома.

Слушая ее рассказ, Кипер ахал, изумлялся, уточнял детали. Чувствовал себя удачливым жуликом и даже немного подлецом. Счастливым негодяем. Сколько лет он не слышал ее голоса? Неужели только три месяца? Эти родные звенящие "на" и "ло", эти маняще глухие "сти" и "сто" - как пуст - прав Грегори! - каждый день, прожитый без них, как бесцелен.

- Конечно, мы первым делом кинулись к этой твари, в ее ресторан, говорила Долли. - Но она клянется, что не видела мальчика уже неделю. И ей можно поверить. С ее уголовным прошлым вряд ли она решилась бы укрывать несовершеннолетнего. Но что делать дальше - я ума не приложу. Мы не хотим обращаться в полицию, не хотим, чтобы узнали в школе. Где искать?

- А, прости... может быть, это наивно... у меня никогда не было детей... Но зачем ты хочешь его найти? Ведь ты говоришь, что в записке он обещал регулярно звонить, сообщать о себе...

- Зачем? Чтобы не умереть от страха. Когда я представляю себе, что он где-то один, без денег, без друзей, бредет со своим рюкзачком в этом страшном мире... У меня отнимаются ноги, холодеют пальцы... Я держу сейчас трубку плечом - так надежнее. Зачем, зачем вы бежите из теплого, безопасного дома? Куда? Что вас гонит?

- Меня в свое время выгнала лень. Стало лень выполнять все, что от меня требовали дома.

- Ну, нет, это не наш случай. Ничего мы от него не требовали, жил как хотел. Уж я не знаю, оставались ли в силе какие-то запреты. Роберт сейчас ходит с поджатыми губами. Он не говорит, но я догадываюсь: винит меня. Считает, что я мальчику во всем потакала. Да и все мои так называемые "затеи", визиты новых людей... Но я не верю. Грегори очень радовался нашим гостям, любил болтать с ними...

- Если позвонит сегодня, мой совет: не говори ему о своих страхах. Родительские страхи - это всегда как предъявление счета. Который детям нечем оплатить. Им нужны все их силенки на самое трудное дело - расти. Конечно, у меня своих детей не было. Но себя-то я помню. Чувствовал себя все время в какой-то долговой яме. Из нее и убегал.

- Больше всего меня гнетет одна мысль: что его затянет в свои сети какой-нибудь культ. Эти новые проповедники так и рыщут кругом. И у них отличное чутье именно на таких вот - потерявшихся, неудовлетворенных, ищущих опоры. Они заманивают их, как крысоловы с дудочкой, и очень часто - на всю жизнь. Начинают с того, что у них называется "бомбардировка любовью". Они обнимают намеченного кандидата, заглядывают ему в глаза, улыбаются, восторгаются им. Потом начинают внушать, что ему предстоит особая миссия, для которой необходимо очищение. А очиститься он сможет только порвав все связи с прежней жизнью. С родными, близкими, сослуживцами, друзьями. Вот этого я боюсь больше всего. Мне нужно, нужно отыскать Грегори раньше них.

- Если это для тебя так важно... - Тревожное "зачем-зачем-зачем?" началось в висках уже на первых словах. Но какая-то смутная надежда (замысел? затея?) неудержимо тянула его за язык. - Если нужно, то я могу свести тебя с одним частным сыскным агентством. Называется "Следопыты Сиона". У них хорошая репутация... Я и сам мог убедиться, что они умеют отыскивать потерявшихся.

- Правда? Я буду очень признательна. Можешь дать их номер?

- Лучше я сам сначала позвоню им. И договорюсь. Ты свободна сегодня?

- Сегодня я весь день просижу у телефона. Буду ждать его звонка. Может быть, завтра?

- Хорошо. Я постараюсь договориться на завтра. Ты не против, если я буду присутствовать при разговоре?

- Конечно, нет. Я в такой панике, что могу забыть какие-то важные детали. Лучше, чтобы в первый раз ты представил нас друг другу.

Он повесил трубку. Он чувствовал, что стул под ним вот-вот поплывет. Поднимется в воздух и выплывет в окно, как "Ковер Аладдина".

НЕОПОЗНАННЫЙ ЛЕТАЮЩИЙ ОБЪЕКТ БЫЛ ЗАМЕЧЕН ВЧЕРА В НЕБЕ МНОГИМИ ЖИТЕЛЯМИ НАШЕГО ГОРОДКА.

Он подумал, что дожить до завтра будет не так-то легко. Он совершенно не знал, как ему переплыть, перетерпеть оставшиеся двадцать четыре часа.

Но, конечно, он переплыл. Доверился реке времени.

Доверьтесь реке времени - и она вынесет вас к нужной пристани. Одна беда: вынесет - и пронесет мимо. Поэтому нужно успеть загрузиться. Все трюмы, отсеки, ящички памяти - настежь!

В этот грузите отблеск ресторанных ламп на ее волосах. В следующий - ее глаза за стеклами очков, румянец на скулах, прозрачность ушной раковины. Дальше - стебель шеи, лепестки губ, тычинки зубов, пестик языка. И голос, голос - такой родной, летящий, перевод с цветочного, пенье без слов...

- ...Кипер, ты слышишь меня? Я сказала Эсфири, что вчерашний звонок Грегори меня немного взбодрил. Он звучал очень приветливо. Заверил меня, что ночует не под мостом и не в ночлежке. Что нашлись добрые люди, которые приютили его. И что он поживет у них некоторое время. Но не даст их адреса и телефона. Ты не представляешь, кто бы это мог быть?

- Понятия не имею. Были у него друзья среди одноклассников? Может быть, кто-то из твоих новых знакомых?

- Не думаю. Это все одинокие холостые мужчины. Станут они возиться с чужим мальчишкой. Правда, кто-то из них может оказаться тайным гомосексуалистом. Только этого страха мне не хватало.

- Ваш телефон не имеет записывающего устройства? - спросила Эсфирь. - С вашего разрешения, я хотела бы заехать к вам и установить магнитофон. Пленка может рассказать гораздо больше, чем простой пересказ разговора. В каждой речи есть незаметные проговорки, важные оттенки, детали. Иногда помогает шум на заднем плане. Однажды мы расслышали за речью звонившей странные хлопки. И поняли, что убежавшая девочка звонит из телефона, который расположен неподалеку от стрельбища. Это очень сузило круг поисков.

- Но вы обещаете, что о наших розысках никто не узнает? Мне бы очень, очень хотелось избежать огласки. Мальчик может вдруг вернуться по собственной воле. "Убегал из дома" - это пятно на репутации, и его стереть нелегко.

- Поверьте, мы будем крайне осторожны. Этот список знакомых, который вы нам дали, - для начала мы незаметно понаблюдаем за их домами. И, конечно, за рестораном "Красный омар". Одновременно пошлем им по почте объявление: "Требуются подростки в возрасте от 15 до 18 лет для развозки газеты. Оплата такая-то". Если Грегори прячется у кого-то из них, он вполне может клюнуть на такую приманку и явиться по объявлению. Вы ведь говорили, что вообще-то он мальчик совестливый. Наверное, ему будет неловко сидеть у кого-то на шее полным дармоедом.

Они снова склонились над фотографиями Грегори. Они сидели рядом. Обе земные, обе небесные. Темноволосая Эсфирь и светловолосая Долли. Одна в белой вязаной кофточке, другая - в черной блузке. Как клетки на шахматной доске. Полные серьезных раздумий о следующих ходах. Кипер смотрел на них снисходительно. И любовно. Он чувствовал себя гроссмейстером. Ему были открыты шахматные тайны, неведомые им. Они не знали, где прячется мальчик, - он знал. Они не знали никаких секретов друг друга - он не только знал, но и был секретом обеих. Они не были умудрены трехнедельным карнавалом в "Оленьей горе" - он был. И где-то впереди, перед его мысленным взором проступали волнующие комбинации, которые даже он боялся додумывать до конца. Хотя чего уж тут бояться?

Ведь близость между людьми - это всегда кровеносная жила, нервное волокно, туннель. Который двое роют навстречу друг другу. И здесь возможны тысячи вариантов. Двое могли быть поначалу так далеко друг от друга, что на строительство у них уйдут годы. Такие туннели строятся основательно. В них потолок укреплен толстыми балками, проведен свет, на стенах висят фотографии памятных событий и почетные грамоты лучшим строителям. А бывает, что двое были так близко, что довольно одного удара лопаты в толщу небытия - и они и огонь в их крови сливаются в одно. Но как часто такие пламенные неукрепленные туннели рушатся столь же быстро и непредсказуемо, как и возникают.

Так откуда же, откуда родилось представление, что священный туннель должен соединять непременно двоих? Почему рытье нового - бокового - туннеля окружено таким позором? Ведь в любом замкнутом пространстве воздух начнет застаиваться, стены - плесневеть, памятные фотографии - желтеть. Свет в конце такого туннеля блекнет, исчезает. Вот Долли - жила себе с дюгонем-Робертом и жила. И вдруг почувствовала запах плесени в их туннеле. И кинулась рыть в сторону. Тот подземный ход, о котором говорил Роберт на озере Себаго. И по чистой случайности напоролась на другой туннель. Который кое-кто рыл тоже наугад. Своими дурацкими историями про шпинат и ледяной воротник. С этого ведь все и началось, с этого и загорелся сыр-бор.

- ...Мистер Райфилд! - Эсфири пришлось постучать вилкой по его бокалу с пивом. - Мне пора идти... Я только хотела узнать: как обстоят дела с защитой белоклювого дятла?

- Все идет хорошо, нормально. Делаем что можем. Вчера я послал очередной чек.

Эсфирь вздохнула, покачала головой. Потом повернулась к Долли:

- Я позвоню вам, если будут какие-то новости. А завтра завезу записывающее устройство. И вы звоните мне, если припомните что-то важное.

- Обязательно. А вот, кстати - у нас есть любительский фильм, сделанный год назад. Там Грегори появляется несколько раз. И делает всякие гримасы в сторону камеры - очень характерные для него.

- Такие кадры могут помочь. Завтра непременно посмотрим этот фильм вместе.

Они улыбались друг другу приветливо и загадочно. Они были почти в заговоре. Туннельные дела непредсказуемы. Не начала ли непредсказуемая Эсфирь рытье туннеля в сторону Долли? Но разве не на это он втайне надеялся? Три туннеля, соединенные в треугольник? Полные свежего морского воздуха, света, непредсказуемых перемещений?

- ...Я хотел тебя спросить... - начал Кипер, глядя вслед уходящей Эсфири. - Только ты можешь знать, что нужно делать в таких случаях... Даже в справочниках Полины еще нет этого синдрома... То есть, когда человек ищет, ищет чье-то лицо в толпе - и не находит. Что ему делать?

- Терпеть. Ждать. Не терять надежды...

Долли говорила спокойно. Слишком спокойно. И глядела в сторону. На официанта у соседнего столика. Застывшего, как статуя бога пиров. Держащего на поднятой руке поднос изобилия.

- Но главное, главное, - вдруг добавила она, - не кривить душой.

- Что ты имеешь в виду?

- Ты прекрасно знаешь, где меня можно найти. В любой день. С моим лицом и всем остальным. Нет никакой нужды искать в толпе. Но ты сделал свой выбор. Не появлялся три месяца. Смешно теперь намекать на какие-то невидимые миру страдания.

- Но ты запретила, запретила мне являться к тебе домой! Или то было раньше? Запрет снят? Теперь никто не обратит на меня внимания? В толпе других посетителей? Или уже и жильцов-постояльцев? Как поживает наше юридическое светило?

- Ларри возвращается к своей жене. Кстати, он позвонил и сказал, что ты заходил позавчера. Когда я была в университете. Что это на тебя нашло?

- Заходил попросить о помощи. Дурацкая история, но я не знаю, как из нее выпутаться.

- Да?

- Помнишь это дело с погибшим стариком? Оно все тянется. Полиция считает, что не кровать его выбросила в окно, а кто-то помог ему вылететь. Подозревают меня.

- Но при чем тут я?

- Старик погиб как раз в тот день, когда мы с тобой были на озере Себаго. И я подумал... Ты могла бы подтвердить, что меня не было в городе в тот день. Конечно, нет никакой нужды рассказывать про палатку и все прочее. Просто ты хотела посоветоваться со мной о судьбе сына, который тревожил тебя своими настроениями. Проблемы созревания и все такое. Для этого тебе даже не надо являться в суд. Просто дать показания в полицейском отделении. Под присягой. Называется "депозиция".

Лицо Долли было задумчивым и спокойным. Но взгляд все блуждал по сторонам. Дался ей этот официант! Который наконец разгрузил свой поднос. И теперь загляделся на уставленный тарелками стол. Будто не веря, что он мог принести зараз такую гору амброзии и нектара.

- Ты хочешь,.. - начала Долли. - Ты хочешь, чтобы я взяла свое самое дорогое, самое сокровенное воспоминание, вытащила его на всеобщее обозрение и перемешала с какой-то уголовщиной. Сделала его частью какого-то полицейского фарса. Твое место в моей душе всегда было полно света. Тебе мало того, что ты погасил тот свет, который был впереди. Теперь ты хочешь залезть в прошлое и погрузить в сумрак то, что осталось там. Ты либо ничего не понял - не понимаешь - про нас с тобой, не понимаешь, что нам было дано и что мы упустили, либо... Либо ты как-то неправдоподобно и безнадежно жесток... И в любом случае...

Она не договорила. Сняла очки, спрятала их в сумочку. Щелкнула замком.

ТВОИХ БРОВЕЙ ДВА СУМРАЧНЫХ ЛУЧА ИЗОГНУТЫ, КАК МЕЧ У ПАЛАЧА.

Встала из-за стола. Пошла прочь. Русый узел волос, черная блузка, светлая юбка. Шахматная фигурка вдоль шахматных квадратов столов. Способная вот так, неожиданным, непредсказуемым ходом нанести такой внезапный, такой мучительный мат.

Термометр сорвался со стены, упал на пол, разбился. Висел себе тихо мирно и вдруг - нате вам. Похоже, даже у гвоздя не осталось сил цепляться за штукатурку. Или это он, Кипер, входя в дом, так хлопнул дверью?

Испуганный Грегори выбежал в переднюю. На нем был фартук с цветочками, в руке - шланг пылесоса.

- Значит, так, - сказал Кипер. - Тебя начинают искать. Возможно наблюдение за домом. Поэтому на улицу днем не выходи. Только вечером - и с заднего хода. На телефонные звонки не отвечай. Но главное - не откликайся ни на какие предложения работы. Это может быть ловушкой. Как-нибудь прокормимся на мою зарплату.

- Но можно хотя бы съездить в "Красный омар"?

- Ни в коем случае. Твои родители первым делом кинулись туда. Допрашивали Гвендолин. Если она узнает, где ты, может донести. Иначе ей пришьют укрывательство.

- Она не донесет. Ей самой пришлось очень рано убежать из дома. Ее старики были жутко приставучие. Хуже моих. Сажали ее на цепь! Да-да, в буквальном смысле. Так что она все поймет как надо.

- Хорошо. Мы как-нибудь съездим туда к закрытию. И ты пригласишь ее в кафе-мороженое. Только подальше. Где ни тебя, ни ее никто не знает.

Вот так. Так мы теперь будем жить. Окутанные тайнами, шифрами, паролями.

ОНА ПОХИТИЛА ЕГО СЕРДЦЕ - ОН ПОХИТИЛ ЕЕ СЫНА. Отвечаем ударом на удар.

Кипер поднялся к себе в студию. Сердце ныло, щеки жгло нестерпимо.

Все же он попытался работать над новым заданием. Норвежская пароходная компания хотела представить американским туристам свой роскошный лайнер. Который совершал прогулочные рейсы по островам Карибского моря. Лайнер был прекрасен, Кипер готов был его полюбить. Но как перенести свою любовь на экран? Неужели в тысячный раз заливать его волной, разрезанной надвое гордым форштевнем корабля? А потом крупным планом - седобородый капитан с биноклем в руках? А потом - счастливые пассажиры барахтаются в бассейне? Танцуют ночью на палубе? Вглядываются в силуэты пальм на берегу?

Нет, нет - все это невозможно. Нужен какой-то новый ход. Но какой?

В голову лезли картины, одна мрачнее другой. Жизнь туристского лайнера глазами кухонной крысы. (Много крупных планов от пола под юбки пассажирок.)

Два айсберга вырастают на пути корабля, несутся навстречу друг другу. Сшибаются с оглушительным треском перед самым форштевнем.

Компанией владеют норвежцы - не приплести ли сюда викингов? Которые высаживаются на остров и своими длинными мечами быстро очищают его от местных жителей для удобства туристов?

Грегори осторожно просунул голову в дверь.

- Не помешаю?.. Я на минутку. Хотел только спросить... Вы случайно не знаете, как протекает реакция между озоном и гидроокисью калия?

- Ты издеваешься? Откуда нормальный человек может знать такие вещи?

- Это мне нужно для патента. Вы слышали про озоновую дыру в атмосфере? Через которую солнечная радиация и ультрафиолетовые лучи могут проникнуть на землю и погубить все живое. Так вот, мое изобретение - но это только вам, а вы уж, пожалуйста, никому-никому! - озоновые зонтики. Такой надувной грибок, надутый озоном. Каждый может купить и расхаживать, не боясь никаких лишних лучей.

- Неплохо, неплохо. Возможно, фирма "Крылатый Гермес" согласится взять на себя рекламирование такого товара.

- Но вы обещаете: никому ни слова? Ведь украдут, обгонят - и я снова останусь ни с чем.

Грегори исчез. Кипер вспомнил уроки Полины, приготовился отбивать волну раздражения по всем правилам современной психиатрии. Но раздражения все не было. Мальчик вовсе не хотел мешать. Не мог он всерьез ждать, чтобы Киперу были открыты тайны химических реакций. Просто пытался разрядить атмосферу, отвлечь, успокоить. Принес и отдал самое дорогое, что у него было, - тайну озоновых зонтиков. Щедро, безвозмездно.

Кипер вздохнул и вернулся к фотографиям норвежского лайнера. На одной было показано восхождение пассажиров по трапу на борт. Ленты конфетти тянулись от перил, как разноцветные лучи. Если вглядеться внимательно, начинался мираж: Эсфирь и Долли, обе в широкополых шляпах, в белой и черной, приветливо махали провожающим.

III-3. Гвендолин

Можно было подумать, что коротышка Ларри затеял восхождение на собственный портфель. Но нет - он просто поставил на него ногу, чтобы завязать шнурок на ботинке.

- О гонораре не беспокойтесь, - говорил он. - Я имею право взять это дело на себя как часть общего иска. Тогда счет смогу представить "Крылатому Гермесу". Но все же, пока не появился судья, давайте уточним некоторые подробности. Вы говорите, что вернули этот холодильник, потому что он был неисправен, - так?

- Трещал, трясся и заливал пол водой.

- У вас есть документ, подтверждающий факт возврата?

- Конечно. Вот расписка транспортной компании. - Чего же они хотят?

- Они говорят, что при покупке в кредит - это написано мелким шрифтом на обороте договора - они гарантируют в случае неисправности только замену, но не возврат денег.

- А вы?

- А я им объяснял, что никому их замена не нужна, потому что откуда я знаю, что она не начнет выкидывать такие же фокусы. И что я уже купил холодильник у другой фирмы, и пусть они вернут мне мой аванс.

- А они?

- Аванс не возвращают, а шлют каждый месяц свои счета. Добавляя и добавляя проценты. И вот теперь передали дело в суд.

- И чего бы вы хотели?

- Как чего? Чтобы они отстали от меня - только и всего. Черт с ним - с авансом. Но уплатить им чуть ли не пятьсот долларов за дрянной товар, который я им вернул, - этого они от меня не дождутся.

Судья Ронстон вошел озабоченный. В сопровождении ретривера Гидеона. Тот выглядел больным-больным. Его шатало из стороны в сторону. Видимо, это и беспокоило судью. Он постоянно нагибался к своему псу, гладил, заглядывал в глаза. Не очень внимательно слушал адвокатов, подходивших к столу.

- "Супермотор кредит" против мистера Райфилда! - позвал судебный пристав.

Симпсон и Ларри двинулись к судейскому столу. Пожали руки, как честные боксеры.

Кипер со своего места видел, что длинноволосый Симпсон говорит уверенно и даже как бы скучая. Мол, дело такое простое, что и нечего его рассматривать. Ларри отвечал ему запальчиво, воздевал руки, точно начинающий актер. Кипер почувствовал щипучий жар в щеках.

ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ ПОКРАСНЕЛ, И ПРИСЯЖНЫЕ ПОНЯЛИ, ЧТО ОН ВИНОВЕН.

Ларри поманил его к столу. Судья Ронстон смотрел на Кипера неодобрительно.

- Итак, мистер Райфилд, вы снова в этом зале. То вы морочите людям голову своими катапультирующими кроватями, то не можете толком вспомнить, где находились в роковой день. А теперь отказываетесь уплатить старый долг в пятьсот шестьдесят один доллар и сорок восемь центов.

- Ваша честь, видели бы вы этот холодильник! Он чихал, кряхтел, пукал и писал под себя. Ничего не оставалось, как вернуть его в магазин. И все мои попытки получить обратно аванс...

- Знаю, знаю. Я знаком с делом. Но, видимо, ваш адвокат не сумел объяснить вам суть финансового трюка, жертвой которого вы стали. Придется это сделать мне.

Судья Ронстон поддернул рукава мантии, почесал за ухом грустного Гидеона.

- Вы ведь покупали этот холодильник в кредит?.. И воображали, что, раз кредит вам предложили прямо в магазине, продающая фирма и финансирующая - одно и то же. Тем более, что и названия у них такие похожие: "Супермотор" и "Супермотор кредит". На этом и строится их расчет. Все спрятано в мелком шрифте на обороте договора, который вы подписали. Покупатель не замечает, что он имеет дело с двумя разными фирмами. И теперь одна из них - "Супермотор кредит" - может заявить вам: "Мы знать ничего не знаем и знать не хотим про ваши беды с холодильником. Выясняйте эти проблемы с "Супермотором". Мы, "Супермотор кредит", одолжили вам деньги на покупку и теперь требуем возврата долга. Ясно и просто. Да еще оплатите нам судебные расходы, в которые вы нас втянули своим упрямством".

Голова Симпсона тихо склонялась на каждую фразу судьи в знак согласия. Выпуклые влажные глаза блуждали по потолку. В них светилась терпеливая вера в торжество справедливости.

- Я понимаю ваше возмущение, мистер Райфилд. И разделяю его. Но сделать ничего не могу. По букве закона они правы. Я вынужден вынести суммарное решение в их пользу. Можно ли что-то сделать, чтобы бороться с этим вымогательством? Безусловно. Обжалуйте мое решение. Подайте апелляцию. У вас есть на это целый месяц. А сами тем временем вчините встречный иск "Супермотору". Тогда перед апелляционным судьей лягут два иска. С юридической точки зрения, они будут обладать равным весом. И вполне возможно, решение будет вынесено в вашу пользу.

- Но чтобы оформить иск, мне придется нанять адвоката?

- Безусловно.

- И заплатить ему, может быть, больше, чем требуют с меня эти рвачи?

- Это уж как вы договоритесь. Правда, есть и другие способы. Год назад у меня было интересное дело. Человек пытался установить в окне кондиционер, неловко повернулся под грузом и повредил себе спину. Он подал в суд на фирму-производителя, обвиняя их в том, что на кондиционере не было предупреждающей таблички. Что-нибудь вроде: "Не будь дураком, не надорвись". Но присяжные присудили ему изрядное вознаграждение. Вы не пытались переносить этот холодильник на спине?

- Нет.

- Жаль. Но апелляцию подайте в любом случае. Мистер Камбакорта, это моя личная просьба к вам: обжалуйте мое решение в ближайшие дни. Я буду чувствовать себя гораздо лучше. Особенно, если у Гидеона кончатся страдания с желудком. Говорил я жене, что телячьи легкие - не лучшая еда для простого честного ретривера. Но разве женщину остановишь, когда она хочет побаловать любимого.

Вечером следующего дня Кипер обещал Грегори отвезти его наконец в "Красный омар". Все предосторожности они обдумали и обсудили заранее.

Машину припарковать, не доезжая двух кварталов. В ресторан Кипер войдет один. По дороге постарается проверить, не сидят ли в засаде "Следопыты Сиона". (Ведь он знал обоих в лицо.)

Закажет для виду каких-нибудь креветок. Незаметно переговорит с Гвендолин. Какая она? О, вы ее сразу узнаете. Кудрявые черные волосы, лежат на плечах. Улыбчивая, насмешливая, нос чуть с горбинкой. Держится очень прямо, но ходит чуть враскачку. Если шутит, любит дать такой предупреждающий, заговорщический толчок в бок локтем. Нет, я понимаю, что вряд ли она станет толкать локтем посетителя. Это уж так, на всякий случай.

В ресторане было людно. Пятница, конец рабочей недели. Официантки носились между столиками, их красные юбчонки раздувались от бега. Киперу досталась черная толстуха с лиловыми губами. Надушенная ванильным мороженым. "Ах, вам просто повезло! Сегодня у нас скидка на несколько отличных блюд!" Она быстро отбарабанила счастливый список.

- Мне всегда было любопытно, - сказал Кипер. - Если сегодня со скидкой это потому, что завтра уже нельзя будет есть?

Негритянка погрозила ему карандашиком, закатилась смехом. Ваши опасные шуточки, сэр, доведут меня до беды. Знаем-понимаем, что вы имеете в виду. Не хотите со скидкой - берите за полную стоимость.

Кипер ел не спеша. Волосы у всех официанток были спрятаны под фирменными венчиками. Носа с горбинкой нигде не было видно. Ну, и слава Богу. А то Долли потом обвинила бы его в сводничестве.

Все же, перед уходом, положив на стол чаевые, он спросил на всякий случай:

- Вы не знаете, Гвендолин еще работает здесь?

Официантка посмотрела на него подозрительно.

- Ну, работает.

- А завтра она будет? В какую смену?

- Ну, в вечернюю. А вам зачем?

- Ничего серьезного. Один общий знакомый просил сказать ей "хэлло".

- А как его зовут? Я могу передать.

- Нет, спасибо. Я лучше сам зайду завтра.

Кипер вышел на улицу. Застегнул плащ до горла. Осенний ветер катил по небу круглые облака. Подсвеченные снизу праздничными городками.

Кто-то постучал его по плечу. Он обернулся. Официантка вглядывалась в него обиженно и недоверчиво. Недодал чаевых? Прикарманил вилку? Губы ее синели на ветру.

- Вашего приятеля не Грегори зовут?

- Вообще-то, да. Как вы догадались? Вы с ним знакомы? Видели вместе с той самой Гвендолин?

- Вообще-то, я и есть та самая Гвендолин. Кто знает, тот понимает, что я имею в виду.

"Так, - подумал Кипер. - Мальчик просто забыл упомянуть одну примету. Незначительную деталь. Бывает. Этого нам еще не хватало... Конечно, мы все не расисты, но... А нос, и правда, - с горбинкой".

- Я знала, знала, что этим кончится. Меня не обманешь. Сама убегала с двенадцати лет. Душой-то он давно был в бегах. Далеко его унесло?

- Не очень. - Но сам-то цел? В порядке? Вы его видели?

- Цел и невредим, в полном порядке. Хочет вас повидать. Но надо действовать очень осторожно.

- Да знаю я! Родители его тут заявились разыскивать. Но я бы не выдала, если б даже знала. Мамаша то плачет, то грозится. Хотела я ей сказать: "Раньше надо было думать". Да потом вижу: она же в мальчишке своем ничего не понимает. Она, я слыхала, сама убегала в детстве - только от плохих родителей. Не может понять, как это хотят убежать от хороших, от всяких. Где он сейчас?

- Ждет в машине. Здесь, недалеко.

- Я кончаю через полчаса. Видите, через дорогу бензозаправка? Ждите меня там. Только пусть не выходит из машины. Вы-то уж знаете-понимаете, что я имею в виду.

В годы учебы Киперу часто доводилось подвозить друзей. Иметь машину тогда считалось роскошью для студента. Иногда набивалась такая толпа, что из окон торчали головы, руки, портфели. Но все же это было лучше, чем везти какую-нибудь парочку. И слышать все эти свистящие "нет, нет, нет! да, да, да! ох, ох, ах!". Вперемешку с сопением и стонами. И ловить в зеркальце то губы, то щеку, то голое плечо, то пальцы на шее. Наполнявшие сердце водителя грустной завистью. Опасной для встречных машин. Точь-в-точь как сейчас, когда он вез Грегори и Гвендолин. Купавшихся на заднем сиденье в ванильных ароматах.

В ожидании Гвендолин Грегори пытался выклянчить побольше. Но Кипер был непреклонен.

- Еще чего выдумал - мотель! Никаких мотелей! Кафе - прекрасное место для свиданий. В крайнем случае - кино. И только! Да, я подожду рядом, в какой-нибудь забегаловке. Мне нужно прочесть и написать кучу писем.

Письмо, на самом деле, было только одно - из Новой Англии.

"Дорогой К. Р.

Вчера приходил старый Готлиб - помочь мне вставить зимние рамы в окна. Они не тяжелые, но одному их поднимать очень несподручно. Поэтому мы заключили трудовой союз: он помогает мне, я - ему. Его сыновья не захотели фермерствовать, разъехались. Они с женой остались вдвоем в большом доме. Завтра иду к нему.

Сегодня после работы я поил его чаем с печеньем. Говорили о том, о сем, размякли в сразу потеплевшем доме. И вдруг он спросил: "Почему я никогда не вижу вас в церкви?". Мне было неловко врать ему - разделенный труд, преломленный хлеб сближают, - поэтому я стал говорить правду. Которая в моем случае многословна и неубедительна.

Я стал объяснять, что в течение всей жизни я так много думал про отношения человека с Богом, что из этих мыслей у меня вырос настоящий мысленный горб. Я не горжусь им, не рад ему, но мне нужно жить с ним, потому что ампутировать его нельзя. Горб этот такой разветвленный, высокий, чувствительный, причудливый, что нет ни одной церкви, в двери которой я мог бы пролезть с ним. Это должна быть такая причудливая дверь, в которую мой горб мог бы войти, как ключ входит в замочную скважину. Но церкви с такой дверью нет. Поэтому мне приходится всегда оставаться у порога.

Готлиб кивал сочувственно - и был прав. Простой человек принимает Неведомое легко и естественно, ибо для него оно всегда рядом, всегда лицом к лицу. Интеллектуал же отделен от Неведомого горой псевдообъяснений, которые он сам же и громоздит увлеченно и неутомимо. И не замечает при этом, что все эти рациональные объяснения затвердевают в догмы, ритуалы, обряды. Так что в какой-то мере, быть может, он был прав - тот провинциальный профессор, который назвал науку новой религией.

Мне и самому подобные мысли порой приходили в голову. И знаешь, когда я впервые об этом подумал? Смешно сказать: летел в самолете и глядел на стюардесс, выстроившихся в проходах и объяснявших, что надо делать в случае аварии. Мы все прекрасно знаем, что ни одному человеку еще не удалось спастись из самолета, упавшего в океан. Никто не успел натянуть надувной жилет, схватить плавучее сиденье, добежать до бокового выхода. Известно, что ветер врывается в пробоину с такой адской силой, что срывает всю одежду с людей голые трупы будут качаться на волнах. А при ударе о землю гибнут не только пассажиры и команда, но часто и жители, на земле, еще секунду назад воображавшие себя в полной безопасности.

И тем не менее, миловидные стюардессы, указывающие ритмичными движениями рук то на аварийный выход, то на сиденья, то на кислородные маски, наполняют наши сердца обманчивым покоем. Каждый день в тысячах взлетающих самолетов они исполняют свой ритуальный танец - эти новые жрицы нового культа, нового идола, имя которому: Безопасность.

Да, пожалуй, так сказать будет точнее всего: наши новые боги, которым мы поклоняемся со страстью и убежденностью, - Безопасность и Здоровье. Это им мы строим сверкающие капища больниц, их служителям вверяем свою душу и тело, им платим огромные подати, несравнимые с церковной десятиной темного Средневековья. А все эти горы лекарств, витаминов, мазей - разве не есть они наша новая святая вода, чудодейственные мощи, свечки к иконе? Раньше покупали индульгенции или платили за молитвы во здравие и за упокой - теперь мы покупаем все виды страховки. Недавно я прочитал объявление, предлагающее застраховаться от похищения инопланетянами - и совсем недорого.

В нашем новом язычестве человек может устроиться вполне уютно и прожить до конца дней своих в душевном комфорте. Но при одном условии: он не должен думать о смерти. Ибо Здоровье и Безопасность кончаются со смертью. И что тогда? Тогда-то Неведомое выступает из тьмы, в которую мы оттеснили его своим сверкающим здравоохранительным базаром, садится перед нами и возвращает нам долю серьезности, необходимую для отсыхания интеллектуального горба. После этого дверь церкви откроется для тебя - но не слишком ли поздно?

Прости за этот мрачноватый скулеж, навеянный холодным ветром за черным окном. И да хранят тебя боги Здоровья и Безопасности.

Твой Антонио А."

Гвендолин была очень довольна фильмом. В машине она хвалила смелость и находчивость героини. Которая ловко отбилась от злого мужа горячим утюгом.

- Нет, мне-то никакой утюг бы не понадобился, нет, сэр. Я своего мужа могла бы одной рукой вот так... Но это мне вышло боком, да, боком, скажу вам, и крест мне на сердце... Потому что он раз напился в доме и упал и разбил себе голову... И соседи вызвали "скорую", да, "скорую", и его отвезли в больницу... И там его спрашивают: "Кто вас так отделал?" А он, сучий сын, говорит им: "Жена отделала! Крест на сердце - жена!" И полиция примчалась и увидела, насколько я здоровее его, и надела на меня наручники, и я провела ночь в участке, вот так история. Пока он наутро не протрезвел, и не испугался и не сознался в своей неправде. Ох, кто бы только знал-понимал, как я бесилась всю ночь в тюрьме.

Дом с лифтом очень насмешил Гвендолин. Она хлопала себя по бокам, закидывала голову, толкала Грегори локтем. Тот блаженно улыбался и глядел на нее преданным взглядом. Губы его сильно полиловели после кино.

Гвендолин вдруг взяла его за ухо и за чуб. И несколько раз повернула голову вправо и влево.

- Вот так... Вот так... Вот так... Вот так твоя мать должна была тебя учить... Чтоб знал, как убегать из дома... Когда у меня будут дети, никакого самовольства не допущу. Все будет на замке: холодильник, буфет, двери, телевизор. И никаких карманных денег. Только то, что заработают.

Грегори, пошатываясь, вошел в лифт. Вознесся к себе на второй этаж. Кипер повез Гвендолин домой.

- Это я так, напускаю строгость, - объясняла она по дороге. - А вообще-то взяла бы его на руки и носила, носила... Я ведь точно такая была... Ну, скажите, вы - умный и образованный: почему в молодости так хочется убежать из дому? Я помогала в одной семье, где сын первый раз пытался убежать в четыре года. Собрал маленький чемоданчик и честно ждал маму в вестибюле, чтобы предупредить. Куда их несет? Почему? Не знаете? Так я вам сама скажу: потому что дома уже никого ничем не удивишь. А в молодости без этого жизнь не в жизнь. Дико хочется кого-нибудь удивить. Хоть чем-нибудь. Или хоть самой удивиться. Если вы понимаете, о чем я толкую.

- А правда, что вас родители в детстве приковали цепью?

- Чистая святая правда, крест на сердце. А что им оставалось делать? Первый раз я убежала в двенадцать лет. Пристала к какой-то уличной шайке. И удивляла их в свое удовольствие. Нетрудно. Затянешься травкой - дикий восторг. Опрокинешь стаканчик виски - у всех шары на лоб. Двенадцать лет все же. Даже потом, когда тебя начнет выворачивать, - стоят кругом и только что в ладоши не хлопают. Веселье.

- Но все же ребенка на цепь - это как-то жестоко. Не дай Бог таких родителей.

- И ничего подобного. Родители у меня замечательные. Специально нашли такую длинную цепь, чтобы я могла разгуливать по всей квартире. Ванная, телевизор, холодильник - до всего могла дойти. Только за дверь на лестницу не выйти. Друзья меня навещали, мы играли вместе. И я была самая-самая удивительная! Ведь никого - ну, никогошеньки, кроме меня! - не держали на цепи.

- Чем же это кончилось?

- Жутью, полной жутью! Дайте я вам расскажу. Кто-то из друзей наболтал учителям, те донесли полиции. И что тут началось, что началось! Нагрянул целый отряд. Отца и мать потащили к судье. В наручниках! Обвинение - мучительство ребенка. Залог до суда - сто тысяч долларов. Нет денег - в тюрьму. Меня - в сиротский дом. Вот уж где мрак и ужас, вот где никого ничем не удивишь. А воспитательница мне говорит: "Завтра повезем тебя в суд, будешь давать показания против своих родителей". Это я-то!.. Ну, привезли меня, посадили в свидетельское кресло, поднесли Библию. И этот прокурор их - голова, как череп с черными дырами - начал задавать вопросы. А я как закричу, как закричу!

- На прокурора?

- И на него, и на судью, и на охранников. "Что это вы вздумали?! Кидать моих родителей в тюрьму! Да это самые лучшие люди на свете. Что им еще оставалось делать с такой неблагодарной тварью, как я? Они меня спасти хотят, потому что любят. Вот и все. Отпустите их немедленно!" Судья, скажу я вам, страшно удивился. Похоже, ничего подобного не слыхал в своей жизни. И отпустил нас всех троих. Но все же велел цепь выбросить. Нас встречали жильцы всем домом, устроили праздник, только что без фейерверка.

- Да, поучительная история. Но все же, если взять того же Грегори...

- Ах, да знаю я - все знаю. И то, что старше его, и что черная, и что школу не кончила... Но ведь это только ему кажется, что он в меня влюблен и все такое. На самом же деле здесь все то же самое, то же самое. Я ему дико, страшно удивляюсь! Всему! Что он такой маленький и такой умный. Знает такие слова, что и в телевизоре не услышишь. От него у меня полные уши варенья. Это он от моего удивления так тает... Ну, а я... Чего ж греха таить... Я тоже в ответ... Так мы и удивляемся друг на друга... Вот уже целый год... Там у светофора - направо...

Машина остановилась у многоквартирного дома. Рыжий кот торжественно восседал на отвоеванном мусорном баке. Гвендолин поставила ногу на тротуар, потом обернулась и сказала задумчиво и печально:

- Вот вам мое твердое слово: если им не удивляться, они могут большой беды натворить. С собой или с кем другим, кто подвернется. Крест на сердце - уж я-то знаю, как это бывает.

III-4. Разлука

Кипер вслепую нащупал и придушил будильник. Спустил ноги с кровати. Поймал пяткой шлепанцы, подтянул поближе. По лучику света дошел до окна. Раздвинул шторы. Открыл пересохший рот, застыл в изумлении. Куда подевалась желтая листва, зеленая трава, цветные автомобили?

С бесшумным коварством снег утянул всю окрестность назад, в мир черно-белого кино. Да и черного почти не оставалось. Сплошное белое поле с белыми гробами. Гробы на крышах машин, на скамейках в саду, на забытом шезлонге. Даже на почтовом сундучке около въезда - маленький детский гробик.

Но ради чего, на какие подвиги был взведен с вечера будильник? О, Господи, - Джози!

Он обещал быть у Джози к полудню! А теперь из-за снегопада, на дорогах будет столпотворение. Скорее, скорее!

- Грегори, хватит спать! Кто обещал помогать во всем, разгребать снег?.. Вот он, свалился на голову... Давай, давай!.. Вторая лопата - в подвале... Разгребай мне выездную дорожку, пока я откапываю автомобиль. Да забудь ты про кеды - вот сапоги!.. С отмороженными пальцами - кому ты нужен...

Джози позвонила накануне, в пятницу. В конце рабочего дня. Позвонила прямо в студию - и это было непривычно. Тревожно. Но голос звучал скорее задумчиво. Даже мечтательно. Нет, ничего не случилось. Просто ужасно, ужасно хочется тебя повидать. Что у тебя завтра? Сможешь приехать? В нашем ресторанчике, в двенадцать - хорошо? Целую тебя.

СЛАВА! СЛАВА ГЕРОЯМ ВОЙНЫ С СУГРОБАМИ!

Слава снегоуборочным монстрам, грохочущим, как танки. Которые вступили в бой уже посреди ночи. И на главных дорогах враг был смят, отброшен, раздавлен. И субботние потоки машин катились, неслись посреди снежных просторов почти без перебоев. Как несется кровь в наших жилах, очищенных от белых заносов холестерола.

- ...Что ты будешь есть? Я ужасно голодная, а ты? Хочу все сразу. Тебе все равно? Тогда возьми лососину под майонезом. Я буду с собой бороться, но, в конце концов, немножко у тебя украду.

Он смотрел на нее влюбленным взглядом. И видел не одно, а сразу несколько лиц. Вот лицо смеющейся школьницы накануне каникул. Вот - аспирантка, уставшая от занятий, добитая последним экзаменом. Вот брошенная возлюбленная. Вот ошеломленная молодая мать, протянувшая руки к новорожденной. И эта ее улыбка, которая начинается не в углах губ, а в углах глаз и делает ее похожей на китаянку, - от кого она? Не было ли среди их предков кого-то с восточными генами? Не гены ли потянули ее в объятия гостя с берегов Ганга?

- ...За последние месяцы я очень подружилась с дьяконом одной местной церкви. У него есть взрослый сын, который с детства страдает аутизмом. Так что, сам понимаешь, как много у нас общих интересов и тем для разговоров. Он рассказывает мне, как рос сын и какие приемы они с женой применяли, чтобы помочь ему. И они достигли замечательных результатов. Сын их работает настройщиком роялей, ведет самостоятельную жизнь, ездит на автомобиле. И еще дьякон рассказывает мне про их церковь. Ее прихожане следуют учению одного христианского мистика, жившего двести лет назад в Швеции... Ты не хочешь попробовать от меня фаршированных ракушек? В прошлый раз тебе понравилось помнишь? Возьми хоть штучку...

...Да, так вот, этот мистик обладал невероятными способностями ясновидца. Однажды он гостил у друзей в городе, расположенном миль за двести от столицы, где был его дом. И вдруг посреди ужина он встал в большом волнении и сказал: "В столице сильный пожар... Огонь приближается к моему дому..." Все присутствующие были смущены, решили, что их гость теряет рассудок. Позже вечером он объявил им: "Слава Богу, пожар удалось потушить... Огонь остановили за три дома от моего". И представляешь - через два дня прибыл гонец из столицы и привез известия о пожаре, которые точь-в-точь совпадали с рассказом ясновидца. Конечно, после этого случая слава о нем разнеслась по всей стране, и его богословские труды стали привлекать к себе гораздо больше внимания.

...После таких историй мне хочется бежать к кому-то и кричать: "Вот видите, видите!" Потому что у меня всегда было это ощущение утраты каких-то наших чувств и инстинктов. Возьми хотя бы обоняние, запахи. Я уверена, что пять тысяч лет назад человека окружала целая симфония запахов. Но с тех пор, как мы перестали опасаться хищных зверей, переселились из лесов в города, начали мыться каждый день, выбрасывать протухшую еду, обоняние всё слабело и исчезало за ненадобностью. То же самое с ясновиденьем. Уверена, что у древних оно было развито гораздо сильнее. Верю, что Моисей мог увидеть реки и горы Земли Обетованной в своем сознании так, как мы их видим сегодня на экране телевизора. Но дар ясновиденья отмирает. Кому нужны телепаты, когда у нас есть телеграф, телефон, телевиденье?

...Ох, я, как всегда, переела. А ты сыт? Закончил? Тогда давай съездим в церковь моего дьякона. Мне хочется тебе показать ее. Богослужение уже закончилось, мы сможем посидеть там спокойно. Это недалеко. Поедем на моей машине, а потом я привезу тебя обратно.

...Ты только погляди на эту белую равнину. Наверное, это тот самый снегопад, который был послан нам к Рождеству, но опоздал. На небесных шоссе случился затор. Ты помнишь, чтобы столько снега когда-нибудь насыпалось за одну ночь? Кажется, в тот год, когда Астере исполнилось два и ты приезжал тайком повидать ее. Но на следующее утро все растаяло. И завтра, я уверена, не останется ни одного белого клочка. Нужно спешить любоваться.

...О чем я начала говорить?.. Да, об утраченных инстинктах. Я все время возвращалась к этой мысли за последнее время. Потому что при взгляде на моих детей в клинике мне тоже кажется, что они с рождения утратили какой-то важный инстинкт. И я долго не могла понять - какой же именно. Но недавно поняла. В них совершенно нет инстинкта хищника.

...Да, вот эта церковь. Правда, величественно? И обрати внимание на такую особенность. Ни одна деталь в ней не повторяется дважды. Вглядись в этот ряд овальных окон. Они все похожи, но каждое чуть отличается от другого размером, формой овала, узором рамы. То же самое - колонны. В соответствии с учением шведского мистика, архитектура символизирует неповторимость каждого творения Господа. И скамьи - посмотри - тоже чуть-чуть различны. Я обыкновенно сижу на той, в правом ряду, у стены.

...Так вот, когда я поняла, что в моих подопечных детях не может быть ничего хищного, все начало сходиться одно к одному. Теперь стало понятно, почему они совершенно не умеют врать. Ведь хитрость - это оружие хищника. Понятно, почему никто из них, вырастая, никогда не станет преступником, членом уличной банды, солдатом. И почему в них так много преувеличенных необъяснимых страхов. Они чутьем опознают хищные черты в окружающих их людях, даже в самых добрых. И в них просыпается неудержимый древний импульс: бежать! Поэтому они так не любят наших прикосновений. А еще они часто расслабленно повисают, когда берешь их на руки, - это ведь тоже случается в мире животных, когда добыча притворяется мертвой в лапах хищника.

...Заметил ли ты, что у львов, тигров, волков глаза расположены спереди и смотрят вперед? Потому что хищнику нельзя упускать из виду добычу. А у антилоп, зебр, овец, лошадей - по бокам головы? Это для того, чтобы все время видеть всю окрестность и заметить приближение опасного врага. Так вот, дети-аутисты тоже никогда не смотрят прямо на человека, а все время бросают взгляды по сторонам. Будто им постоянно надо быть начеку, ждать опасности со всех сторон.

...Вообще-то человек - единственное животное в истории эволюции, которое сумело поменять роли. Посмотри: каждое живое существо - либо охотник, либо добыча. Конечно, бывает, что хищник может стать добычей другого хищника, это так. Но травоядные остаются травоядными всегда. Все обезьяны до сих пор вегетарианцы. И только человек из плодоеда стал мясоедом. Правда, при помощи огня. И начал охотиться. И смотреть прямо перед собой. А вот аутист отказывается быть хищником. Так нельзя ли его лечить - то есть возвращать обратно к хищным нам - пробуждая в нем охотничий инстинкт? Британские коллеги очень заинтересовались моими идеями. Наверное, в Лондоне мне поручат вести специальное исследование в этом направлении.

- Что? - вскинулся Кипер. - При чем тут Лондон?

Джози по-детски прикрыла рот ладошкой. Потом махнула рукой.

- Ладно, проговорилась раньше, чем хотела. Да, милый, да - это так. Мы с Астерой улетаем в Англию. Меня ждет там работа. Билеты на руках, квартира продана, осталось упаковаться - и все. Я позвала тебя попрощаться. Но не хотела сразу обрушивать такой сюрприз. Хотела, чтобы у нас был хоть часок поговорить спокойно.

- Но как же?.. Я не понимаю... Так внезапно... А твои подопечные дети? Которых ты всегда боялась оставить без присмотра хоть на один день?..

- Ничего нельзя было поделать. Миссис Фербюссон дала мне целый месяц, чтобы подготовить их. И на том спасибо. Могла бы уволить сразу. Сотрудницы с внебрачными детьми им не нужны. Каким-то образом нанятый ею детектив не только отыскал тебя, но и добыл твой анализ крови. И стало ясно, что ты - не отец Астеры. А дальше уже неважно, где ты прячешься, неважно, настоящий у нас был брак или фиктивный. Важно только одно - что мой ребенок "рожден в грехе".

- Но как же так?.. Я ведь исправно платил... То есть, я хочу сказать какое ей дело, от кого ребенок у замужней сотрудницы? Кругом бушует сексуальная революция, а эти ханжи по-прежнему хотят...

- Ханжи или нет - но деньги-то у них. И они будут решать, кого нанимать, кого увольнять. Решать по своим правилам. Иногда я даже думаю, что это не так уж плохо. Пусть хоть какие-то правила уцелеют от наших революций и хоть кто-то возьмет на себя их защиту.

- Родители твоих подопечных могли бы подать протест. Могли бы потребовать, чтобы тебя оставили.

- Ни у кого из них не хватит духу протестовать. Ведь многие авторитеты по детскому аутизму утверждают в своих книгах, что во всем виновато неправильное воспитание. Представляешь, с каким чувством вины приходится жить родителям.

- Но неужели нет другой клиники по эту сторону океана?

- Конечно, есть. Но мне-то теперь нужна такая, в которой на мои идеи не смотрели бы как на ересь. А я за этот месяц еще больше укрепилась в них. Мне ведь нужно было как-то подготовить Фредди и других к моему исчезновению из их жизни. И я придумала простую игру: пряталась от них на минуту за дверью, а потом появлялась снова. Но им эта игра не нравилась, они каждый раз начинали громко плакать.

- Ну да, ты ведь сама объясняла мне: у них нет воображения, и они не могут представить себе, что ты до сих пор здесь рядом, за дверью.

- Так я раньше считала. Но теперь мне кажется, что дело в другом. Скорее, оно не отсутствует у них, но отключилось в первые месяцы жизни. Возможно, оно было таким ярким, что все младенческие страхи были непереносимо сильными. Сработала психологическая самозащита организма. Ведь если в них исчезли хищные инстинкты, то психологически они должны быть гораздо ближе к Небытию, чем мы. Должны ощущать его острее. Так, как мы будем ощущать его в глубокой старости. Может быть, старческое слабоумие - это, на самом деле, защита от ужаса Небытия. Которое приблизилось вплотную. Пока мы молоды и здоровы, мы все время охотимся. За маленькой или большой добычей, и добыча отвлекает нас. Мы охотимся за повышением зарплаты, за модными туфлями, за аплодисментами в зале, за редкой пластинкой. Аутисты этого не понимают. Их от Небытия отделяет только любовь. И если любимый ими человек исчезает хоть на минуту, Небытие приближается к ним вплотную. Поэтому они и плачут. Вполне возможно, они знают, что я стою за дверью. Но мое исчезновение из поля зрения - это как бы репетиция Небытия. А это очень страшно.

- Но как же от этого можно излечить?

- Не знаю. Никто еще не научился выделять гормон хищника и превращать его в таблетки. И даже неизвестно, нужно ли это. А что, если развитие рода человеческого идет в сторону полного подавления хищных инстинктов в нашей душе? Ведь тогда окажется, что аутисты не отстали от нас, а обогнали. Ведь недаром в них порой открываются невероятные способности, которых нет у остальных людей. Очень часто - абсолютный музыкальный слух. У других - умение мгновенно множить, делить, вычитать шестизначные числа, извлекать корень, возводить в степень. Они считают со скоростью электронного калькулятора. А что, если в них просыпается и заглушенная способность человека к ясновиденью? В этом случае их раздутые страхи, их преувеличенная тревога окажется вполне оправданной. Вот мы смотрим на входящего в комнату трехлетнего малыша - и улыбаемся. А аутист начинает плакать. Почему? А вдруг он видит внутренним взглядом, как этот малыш тридцать лет спустя колотит палкой жену? Или бросает в воду мешок с новорожденными щенками? Или летит в бомбардировщике над спящим городом?

...Еще одно - представь себе, каким уродом выглядел для окружающих первый человек, пытавшийся заговорить. Испускаемые им звуки должны были казаться соплеменникам верхом бессмысленности. Попранием всех правил пещерного хорошего тона, нарушением привычной мелодики воя и рыка. Может быть, и аутисты несут нам зачатки какого-то нового способа общения, который мы не в силах усвоить? И нам не учить их нужно, а учиться у них? Учиться тому, как жить бок о бок с ужасом Небытия. Учти: если бы мир был заселен одними аутистами, на Земле прекратились бы войны.

- Да, с такими взглядами ближе Британии тебе работы не найти.

- Любопытно, что этот шведский мистик впервые обнаружил свою способность к ясновиденью, живя в Лондоне. И был еще один мистик и ясновидец, русский философ, которому тоже первые яркие видения явились в Лондонской библиотеке. Видимо, там, на берегах Темзы, есть какая-то щель в потусторонний мир. Если мне начнут являться призраки и духи, я тебе непременно сообщу. А ты будь готов к этому и не думай, что я помешалась. Ой, как мы заболтались!.. Я обещала бэбиситтеру вернуться в два. Пора ехать!.. Не огорчайся так... Ты-то знаешь, что Небытие еще далеко-далеко... Наша разлука - только репетиция. Ты прилетишь к нам, когда у тебя будет отпуск, мой дорогой кочующий муж и брат, мы пойдем смотреть парад гвардейцев в медвежьих шапках и все такое... А уж в мире духов мы всегда, всегда вместе. Океан между нами - это просто лужица на один телефонный прыжок.

Побелевшая Пенсильвания тихо утекала назад по обе стороны шоссе. Побелевшие деревья и кусты медленно вращались, выставляя напоказ свою неповторимость. Шелест колес по мокрому асфальту манил, обещал просвет в запредельный мир. В котором время и расстояние утратят свою тираническую власть. Где сила ясновиденья вернется к усталым автомобилистам. И они сумеют дотянуться друг до друга сквозь толщу Небытия, из города в город, из штата в штат, с континента на континент. И даже из одного автомобиля в другой.

ЖЕНА, ВОЗЛЮБЛЕННАЯ, СЕСТРА - ВСЕ ПОКИДАЛИ ЕГО. А кто оставался? Полицейские, адвокаты, судьи, шантажисты. Все теснее и ближе, с хищным блеском в глазах, вот-вот скребанут когтями по ветровому стеклу. Но почему - почему именно к нему?

Наверное, есть в нем какая-то манящая их слабина, какая-то скрытая нехищность, заметная уязвимость. Ведь и леопард в пустыне долго высматривает среди антилоп подходящую жертву. Нарочно вспугивает все стадо и помечает взглядом отстающих в беге. Наверное, и в нем, в Кипере, замечают они эту готовность отставать, эту упрямую нестадность. Эту забывчивость о главном шкуроспасительном деле жизни. Замечают и пускаются в погоню.

В доме было тепло, тихо, разноцветно. Черно-белые кадры, взятые в раму окна, наполняли гостиную музейным покоем. Крепость не крепость, но все же свой дом - великое дело. Золотая бабушка Дженни - спасибо ей! Она была еще жива, когда они разводились с Полиной. И это она настояла, уговорила его, всучила деньги - чтобы он выплатил жене ее долю и оставил дом за собой. В юности он ни за что бы не поверил, что будет способен взвалить на себя бремя собственности, испытать теплое чувство к недвижимости. Но оказалось, что к дому можно прирасти. Как прирастает рак к скорлупе, улитка к раковине, черепаха к панцирю. И вот уже трудно представить себе жизнь без этой защитной брони.

Наверху послышались шаги. Грегори высунул над перилами всклокоченную голову. Исчез. Тут же появился снова. Застучал каблуками по лестнице. На ходу застегивая рубашку. Выкрикивая с театральным восторгом:

- Вернулись?! Уже?.. Блеск!.. Значит, мы успеем в кино... Единственный сеанс... Начало через двадцать минут... Этот фильм то запрещали, то разрешали, то снова запрещали... Нужно ловить момент... Я видел рекламный ролик... Там два первокурсника ухаживают за одной студенткой... Она любит одного, а спит с другим... С любимым не может спать, а тому - другому - не может сказать слова любви... А он требует... И грозит ей, что расскажет про них ее любимому... И звонит ей в общежитие... И вот один кадр: ее позвали к телефону в коридоре... И она идет... Знает, что звонит нелюбимый с угрозами... Она идет долго и медленно... Как на казнь... Даже сердцу больно... Такой фильм нельзя пропустить!..

- Грегори, я жутко устал. Давай уж в другой раз. У меня был очень, очень тяжелый день...

- Ну, хоть отвезите меня и проведите внутрь!.. Это же десять минут езды... Фильм только до семнадцати лет и старше... Меня без вас не пустят... Сами понавешали правил на нашу голову... Вы меня проведете в зал и уедете... А обратно я как-нибудь доберусь... Мне же скоро в колледж идти - мне нужно знать, как там положено делить возлюбленную между друзьями...

В голосе Грегори звенело чуть ли не отчаяние. Вся эта голливудская лавочка здорово насобачилась играть на подростковых гормонах. Но снова садиться за руль не было сил.

Кипер поднялся на первые ступени. Мальчик стоял у него на пути. Раскинув руки на перила. Сверля его умоляющим взглядом. Кипер всмотрелся в его лицо, потом посмотрел по сторонам. Только тут он заметил бутылку на столе в кухне, стаканы, тарелки с остатками пиццы.

- Грегори! У тебя были визитеры?! Но мы же договаривались - никаких гостей.

- Да... Был... Школьный приятель... Я ему доверяю...

- Он все еще здесь? Наверху? Тоже рвется в кино?

- Нет, он уже ушел.

- Ушел? А чье это рыжее пальто там в кухне, на спинке стула?

Грегори застыл, приоткрыв рот. Взгляд его шарил по потолку, по синим цветам на стенах, по айсбергу холодильника. Тщательно обходил рыжее пятно.

- Видите ли... Честно сказать, он приходил не один...

- Что? Грегори, ты с ума сошел! Если ты начнешь пускать в дом приятелей с девицами, меня обвинят в содержании притона для несовершеннолетних. Где они? Все еще наверху? Пусть немедленно одеваются и бегут по домам.

Он сбросил руку мальчика с перил. Помчался наверх. Одолевая по три ступеньки одним прыжком. Решительно застучал автомобильными ключами в дверь спальни. Выждал минуту и вошел.

Гвендолин сидела на кровати. Почти одетая, почти спокойная. Вглядываясь в карманное зеркальце. Возвращая губам лиловый блеск. Кудрявые волосы шапкой на плечах, нос с горбинкой. И сияющий, полный праздничной рассеянности взгляд.

О, ГДЕ?! ГДЕ ОНА, ТА ЦЕПЬ, НА КОТОРУЮ МУДРЫЕ РОДИТЕЛИ САЖАЛИ ЕЕ В ДЕТСТВЕ?

- Зачем вам? - спросила Гвендолин. (Неужели он сказал это вслух?) - Снова приковать меня? Так мальчик завтра найдет себе другую. Приковать его? Так он завтра повесится на этой цепи. Если вы только кумекаете, что я имею в виду.

Грегори возник где-то сбоку. Напряженный, как - нет, уже не козленок, но маленький леопард. Готовый кинуться на защиту. Сверля горячим глазом из-под русого чуба.

Гвендолин спрятала зеркальце и помаду, встала. Задвинула поглубже предательскую бретельку, застегнула верхнюю пуговицу жакета. Подошла к Грегори и нежно поцеловала его в лоб.

- Мы очень, очень - крест на сердце - удивили друг друга, да? Но ты впредь слушайся мистера Райфилда. Не вздумай больше самовольничать. А то он рассердится всерьез. Он ведь очень, очень умеет сердиться. Только еще сам не знает об этом. Если вам ясно, о чем я толкую.

Она осторожно протиснулась к лестнице, пошла вниз. Держась очень прямо, ведя пальцем по перилам. Легко рассекая и отметая волны упреков, угроз, обвинений. Надела рыжее пальто, вышла в снежные сумерки. Кипер махнул рукой, поднялся к себе.

Что-то ведь было, было в запасе приятное. Что-то хорошее все же вызревало из тревожных событий этого дня? Ах, да - конечно! Наливалось соком сладкое яблоко мести. Он положил на стол лист бумаги, достал авторучку - подарок Долли. Начал писать, с наслаждением выводя каждую букву.

"Дорогой доктор Мэтьюс!

Спешу сообщить вам, что в моем отношении к белоклювому дятлу произошел резкий и болезненный перелом. Моя страстная любовь к этой птице претерпела внезапную трансформацию: из экологической она стала гастрономической. Визиты к психиатру не помогли.

Я страстно мечтаю попробовать нашего дятла на вкус. Если он попадется мне в заповедном лесу, я не смогу совладать с собой - подстрелю его, невзирая ни на какие запреты. Я мечтаю ощипать его перо за пером. Или нет, мне объясняли опытные охотники: можно сделать аккуратный надрез на груди и потом стянуть кожу вместе с перьями, как наволочку с подушки. Видимо, как и всякую дичь, его следует сначала хорошенько вымочить в уксусе. Затем можно обмазать тестом с орехами. И печь в духовке при температуре 380 градусов часа полтора. У меня начинается обильное выделение слюны и желудочного сока, когда я представляю себе вкус ножки или крылышка белоклювого дятла.

Как вы сами понимаете, дальнейшая финансовая поддержка с моей стороны была бы просто кровожадным лицемерием. Все равно как если бы я жертвовал деньги на ферму, которая будет выращивать мой любимый деликатес. Но я уверен, что тысячи других идиотов будут по-прежнему слать вам чеки и дело ваше будет цвести и крепнуть, чего я вам сердечно желаю. Ваш К.Р."

III-5. Предложение

Ответ на письмо пришел так быстро, словно доктор Мэтьюс каким-то чудом заготовил его заранее.

"Дорогой мистер Райфилд!

Конечно, ваше письмо меня весьма опечалило, даже, можно сказать, шокировало. Наше сотрудничество начиналось так успешно, и вдруг - этот неожиданный, необъяснимый поворот вашей психики. Зажарить белоклювого дятла! Как вам могло прийти в голову такое кощунство? Это все равно что истопить печь натюрмортами Сезанна или оклеить стены рукописями Дарвина.

Должен также предупредить, что белоклювые дятлы окружены какими-то таинственными силами. Несмотря на то, что их осталось так мало, влияние этой породы на людские дела и судьбы бывает очень сильным и опустошительным. Замечено, что человек, причинивший какой-нибудь вред этой птице или вызвавший ее неудовольствие, очень скоро сталкивается с серьезной жизненной проблемой или даже несчастьем. Вдруг одна за другой начинаются всякие беды: ухудшение здоровья, финансовые затруднения, развал семьи. Иногда темные детали прошлого всплывают на поверхность, и человек теряет уважение окружающих или даже приходит в столкновение с законом.

Так что подумайте, мистер Райфилд, хорошенько подумайте. Когда вам снова захочется отведать мяса белоклювого дятла, пойдите в хороший ресторан и закажите обычного фазана. Вдруг это поможет?

Даю вам отсрочку на присылку следующего чека в две недели. Буду ждать с надеждой и пониманием. Ваш д-р. Мэтьюс".

Но две недели истекли - и ничего не случилось. Потом еще одна. И еще. Видимо, колдовская сила белоклювых дятлов ослабла. Ее уже не могло хватить даже на мелкую каверзу. Наоборот, цепочка мелких удач украсила веточки жизни, как новогодняя гирлянда.

Пришла открытка из Лондона. У Джози все складывалось хорошо, в новой клинике ее встретили приветливо, даже почтительно. Школа была в двух шагах от квартиры, дочка могла ходить туда пешком. А если Джози ничего не грозит, доктор Мэтьюс может провалиться в преисподню, в люк, в любую дыру - хоть экологическую, хоть озоновую. Никто о нем не пожалеет.

Сержант Ярвиц совсем затих. От него не было ни звонков, ни писем, ни повесток. Видимо, понял, что мистера Райфилда вряд ли могли увлечь затеи с летающими трупами. Срок подписки о невыезде истек. После долгого перерыва пальцы души осторожно пробовали воды невиноватости и свободы. И опьянялись их пенистой новизной.

Грегори оказался покладистым, нетрудным жильцом. Добровольно взял на себя роль уборщика, повара, прачки. Разгребал снег, менял перегоревшие лампочки, прочищал засорившийся водопровод. Ему ничего не стоило вбить новый гвоздь для термометра; или заделать щель в оконной раме войлочной прокладкой; или завинтить шурупы в дверной ручке, болтавшейся вот уже несколько лет.

Кипер принес ему гору учебников, и он честно занимался по школьной программе. Написал сочинение на тему "Секс и раса в Америке". Честно бегал по вечерам к телефону-автомату звонить домой. Приносил мелкие семейные новости. Которые Кипер бережно подхватывал и украдкой уносил к месту ремонтных туннельных работ. Как птица уносит веточки на постройку гнезда. И ему казалось, что туннель между ним и Долли вновь наполняется светом и теплом. Мальчик помогал ему в этом, сам того не зная. Ведь он был ее плоть, ее боль, ее страх. И каждый дюйм сближения с ним сближал его и с ней, с Долли.

Иногда, возвращаясь домой с работы, Кипер чувствовал в комнатах слабый запах ванили. А в ванной находил незнакомый тюбик зубной пасты. А Грегори смотрел на него блуждающим взглядом. Так смотрит усталый лосось сквозь плотный речной туман. Кипер делал вид, что это его не касается.

Ведь действительно - с какого возраста мы должны считать человека взрослым?

Александр Македонский в пятнадцать лет сел на коня и, ко всеобщему удивлению, повел армию на завоевание мира. Сегодня ему не продали бы пачки сигарет, бутылки пива. И все, что ему оставалось бы, - возглавить уличную шайку и повести ее на завоевание соседнего квартала. Вызывая великое удивление родителей, учителей, психиатров, полицейских.

Босс Леонид во время совещаний иногда еще стучал ладонью по столу. И напоминал, что фирма "Крылатый Гермес" по-прежнему на осадном положении. НЕ БОЙТЕСЬ ШУМНЫХ АТАК, БОЙТЕСЬ ТИХИХ ПОДКОПОВ. Но к этому все привыкли. Ведь жизнь продолжается и в осажденной крепости. И норвежский лайнер должен быть воспет к началу туристского сезона.

Кипер заканчивал монтаж отснятых кусков. В первых кадрах эскимос шел на лыжах через снежную пустыню. Пошатываясь под ледяным ветром, пригибаясь к земле, глотая воздух вперемешку со снегом. Потом он мчался на собачьей упряжке. Сани подпрыгивали на торосах. Эскимос гортанно кричал на собак, подгонял их шестом. И время от времени снимал меховую руковицу и взглядывал на часы. Потом плыл на каяке. Греб все быстрее, вглядываясь в ночной мрак. Его меховой капюшон обрастал сосульками. Он тревожно поглядывал на часы. Наконец, завидел что-то впереди. Весло замелькало еще быстрее. Каяк поравнялся с белой стеной.

Из меховой рукавицы появился белый конверт. Из него - яркий билет с эмблемой норвежского пароходства. Сверху спустился трап.

Эскимос уцепился за нижнюю перекладину. Стал карабкаться наверх. И с каждой ступенькой небо становилось все светлее. И на последней наступил рассвет. Палуба лайнера была залита солнцем. По краям бассейна в блаженной истоме валялись красавицы. И эскимос прыгнул в ультрамариновую воду, не снимая заледеневшей парки.

Агент актера выторговал за этот прыжок дополнительную плату. Но кадр стоил того.

В глубине души Кипер знал, что полоса такой безмятежности не может длиться долго. Грозовые тучи сгущались где-то вблизи - он чувствовал это по многим приметам. И все же, когда посреди холодного пасмурного воскресенья раздался звонок в дверь, он пошел открывать без тревоги. Почему-то ему казалось, что это опять пришли Свидетели Иеговы. И он уговаривал себя не раздражаться. И даже купить у них какую-нибудь душеспасительную брошюру. Пусть будет много разных церквей. Ведь не только у Школьного учителя - у каждого человека вырастает свой горб религиозных сомнений. И для разных горбов нужны разные церковные двери.

Он открыл дверь, держа наготове долларовую бумажку. Но на пороге стояла Эсфирь. Непредсказуемая, гневная, холодная. ЖЕРТВУЙТЕ НА ЦЕРКОВЬ ФЕМИДЫ ВСЕВИДЯЩЕЙ.

- Ах, это ты... - растерянно сказал Кипер, убирая свой доллар. - Так внезапно, без звонка... Мы давно не виделись... Я все хотел позвонить... Но, к сожалению, сегодня - не лучший день...

- Правда? Чем же так занят мистер Райфилд? Срочная работа для фирмы? Внезапное недомогание? Совещание с адвокатом?

За ее спиной блестели оледеневшие деревья. Каждая веточка - в стеклянном футлярчике, как на продажу.

- Нет, все мимо... Но, как бы это сказать... Дело в том, что я не один...

- Понимаю, вполне понимаю. Мистер Райфилд плохо переносит одиночество. Этот синдром описан в учебниках его бывшей жены. Страх одиночества у него так силен, что он иногда может при живой жене заключить брак с другой женщиной. Даже если это будет его собственная сестра.

- Я как раз хотел тебе рассказать. С этим все устроилось. Джози получила работу в Англии и уехала вместе с дочкой. Так что я смог послать белоклювых дятлов ко всем чертям.

- Отрадно слышать. Но, видимо, одиночество стало еще острее. И мистеру Райфилду пришлось заманить к себе в дом малознакомого школьника. Наверное, только для того, чтобы помогать ему делать уроки.

- Как?.. Значит, ты узнала?.. Каким образом?..

- Вот тебе и на! Не ты ли устроил нам этот заказ? Поиск убежавшего Грегори Кордорана. На что ты надеялся? Что мы его не найдем?

- Но как вам удалось? Мы ведь соблюдали все предосторожности...

- Неважно. Отец выследил эту Гвендолин... Он глазам своим не поверил, когда ее такси остановилось у твоего дома. Могу я теперь переступить порог? Или мы будем продолжать разговор на морозе?

Они вошли в дом. Они старались не смотреть друг на друга. Они прошли на кухню. Он помог ей снять пальто. От плиты пахнуло бухарским пловом. Запах-воспоминание.

- Зачем ты это делаешь? - Эсфирь сложила ладони как для молитвы. - Опять из лучших намерений? Тебя попросили - и ты не смог отказать? Ты понимаешь, что в глазах закона ты - преступник? Похититель несовершеннолетнего. Судье наплевать, что мальчик прибежал к тебе сам. Ему нужно будет вынести решение по закону. А по закону ты должен был немедленно сообщить родителям или полиции. И если судья будет в плохом настроении, ты можешь получить тюремный срок. Особенно, если у его пса в тот день случатся почечные колики.

- Но неужели человек до шестнадцати лет не может иметь своих желаний, своей воли? И родители могут распоряжаться им, как каким-нибудь крепостным? Я просто не могу в это поверить.

- Лучше поверь. Особенно в твоем нынешнем положении. За тобой уже числится двоеженство, подделка документов, тебя подозревают в манипуляциях с трупом. В глазах любого суда ты будешь выглядеть просто закоренелым аферистом.

- Что же ты предлагаешь делать? Запихнуть мальчика в машину и отвезти домой?

- Ты должен уговорить его вернуться добровольно.

- А если он не захочет? Ты сообщишь о нем родителям? Донесешь полиции?

- Но что мне остается делать? Поставь себя на мое место. На то самое, на котором я оказалась благодаря тебе.

- Поговори с ним сама. Может быть, ты найдешь нужные слова. Меня он не станет слушать.

Эсфирь на минуту задумалась. Положив руки на стол ладонями вверх. Вздохнула, кивнула.

Кипер встал, пошел к двери столовой. Открыл ее, крикнул наверх:

- Грегори, спускайся! Прятки кончились, тебя отыскали. Видимо, гости у тебя были слишком заметные. Иди сюда, на взрослый разговор.

Грегори спустился серьезный, чуть побледневший. Выглаженные брюки, джемпер, белый воротничок рубашки. Похоже было - он догадался, что происходит, и оделся заранее, как на экзамен. Слушал Эсфирь внимательно, время от времени кивал. Дождался, когда она кончит. И тогда произнес ответную речь, тоже, видать, заготовленную:

- Конечно, я подчинюсь. Как вы скажете, так и будет. Неприятности для Кипера... для мистера Райфилда - это последнее, чего бы я хотел. Я ему дико благодарен за все, за все. И вас я вполне понимаю. Вам было поручено меня найти - и вы нашли. Такая работа. Но я ставлю только одно условие. Вернее, прошу. Чтобы вы пошли к моей матери и сказали ей следующее. Что вы встретились со мной, говорили. Что я не в ночлежке, не в притоне, а в хорошем доме, у хороших людей. Что вы можете дать ей адрес. Но при этом я, Грегори, ее сын, со всей серьезностью заявляю, что возвращаться домой я еще не хочу. Что мне нужно еще время. Скажем - до лета, то есть месяца два-три. Однако, если меня заставят вернуться сейчас, я подчинюсь. Но твердо обещаю: при первой же возможности убегу опять. И на этот раз - неизвестно куда, неизвестно на сколько. Без всяких телефонных звонков. Она меня знает. Если вам это трудно и неприятно ей говорить, я могу сказать то же самое по телефону сегодня.

Он вежливо кивнул.

СЕКУНДАНТ ПЕРЕЧИСЛИЛ УСЛОВИЯ ДУЭЛИ. Повернулся и вышел из кухни.

Кипер и Эсфирь сидели, не глядя друг на друга.

- Похоже, мальчик не шутит, - сказала Эсфирь.

- Да уж, на шутку не похоже.

- Конечно, я могу передать его слова миссис Кордоран. Как ты думаешь, она уступит? Или попытается вернуть его несмотря ни на что?

- Не знаю. Может уступить. Она уже должна была понять, что сын ей достался из породы беглецов. И подружка у него такая же. Ее в детстве родители приковывали цепью.

- Я не знаю, насколько близко ты знаком с Долли Кордоран. Мне кажется, она необыкновенная женщина. За прошедший месяц я очень к ней привязалась.

- Да? Что же в ней такого необыкновенного?

- В каждом ее поступке, в каждом слове сквозит... Как бы это поточнее выразить?.. Да, вот так: сквозит нерасчетливая доблесть. Порой - на грани с глупостью. Ибо вообще-то у нее очень мало силенок на жизнь. Я это вижу. Самые простые вещи даются ей с трудом. Сесть за руль автомобиля, набрать телефонный номер, написать письмо - на все, на все ей нужно собирать армию своих силенок до последнего солдатика. Как в маленьком королевстве скликают армию непослушных вассалов - каждый рыцарь на счету. И при этом королевство не сдается, отбивается от противников и союзников, сохраняет независимость.

...Она доверяет мне, делится своими переживаниями... Созналась во всяких полифамных экспериментах... Но я вижу: это ей только кажется, будто ей нужен новый муж, который любил бы ее сильнее и нашел бы правильные слова... Никто не будет любить ее сильнее, чем Роберт... Но Роберт уже знает, что словами ей помочь нельзя, поэтому и не говорит их... А ей нужен кто-то, кто бы этого еще не знал и продолжал бы говорить бесполезные утешительные слова...

...В чем нельзя помочь? Все в том же, все в том же - спасти от отчаяния... Когда у человека мало силенок, он любое жизненное дело начинает с того, что подхлестывает себя, впадая в отчаяние... Такие люди обручены с отчаянием на всю жизнь... И они не верят, что другие живут иначе и добиваются успеха или просто нужного результата с азартом, с увлечением, с удовольствием... Если в серьезном деле ее помощник, близкий ей человек, не впадает в отчаяние, для нее, для Долли, это означает только одно: не хочет помочь. Роберт помогал нам с отцом в розысках не меньше ее, все делал, что нужно, и многое - сверх того... Но в отчаяние он не впадал - и она чувствовала себя все время одинокой, брошенной на поиски сына без всякой помощи...

...Иногда мне кажется, что у каждой женщины есть свое предназначение... Одни созданы, чтобы печь хлеб, или растить детей, или стирать одежду, или ухаживать за больными, или помогать старикам, или все вместе... А другим дано сил только на то, чтобы вслушиваться в голоса растений или в ночные крики бабочек. А есть такие никчемные, что годятся лишь на одно: внушать безнадежную любовь. И вот, когда такие - обделенные - берут на себя еще и хлеба, и детей, и стирку, и больных, это я и называю нерасчетливой доблестью. От которой у меня сердце безотказно разливается в восторженно-сочувственную лужу.

Кипер больше не мог этого слушать. Такую хвалебную песнь про Долли даже он не сумел бы пропеть. Он встал, обошел стол, взял лучшую сочинительницу панегириков за локти, поставил перед собой. Нагнулся и стал осыпать поцелуями ее лицо, шею, уши, затылок, плечи. Дошел до губ и задохнулся, застыл, обмер.

АХ, ВОТ ОНО ЧТО! - ГУБЫ ДАНЫ ЧЕЛОВЕКУ КАК ЛУЧШЕЕ МЕСТО ВСТРЕЧИ ДВУХ ТУННЕЛЕЙ!

Эсфирь ошеломленно моргала. Осторожно ощупывала кончиком языка открывшийся просвет. Играла с седой прядью в его волосах. Потом отшатнулась.

- Нет, нет, вот еще... Это было нелегко, но я от тебя избавилась, избавилась. Уехал в Калифорнию один!.. Ударился там в разгул... А теперь решил вернуться в свой вагон и продолжать поездку... С того самого места, где вышел на станцию прогуляться... Поздно, милый, поезд уже ушел... Как говорили древние, никто не может войти дважды в реку времени... Или в поезд судьбы... Он движется, как река... Река принесла нас друг к другу, река унесет, уносит, уже унесла...

- А мы обманем! - Кипер притянул ее обратно, прижал щекой к своему свитеру. - Мы обманем реку судьбы. Помнишь, ты мне рассказывала за этим самым столом? Как невидимая подводная река уносит пловца прочь от берега, в море? И секрет в том, чтобы не бороться с ней, не выбиваться из сил, гребя против течения, а проплыть несколько метров в сторону. Вырваться из потока. Как знать - может, моя поездка в Калифорнию и была таким рывком в сторону. Прочь из потока судьбы. Я рванулся, проплыл, достиг берега. И теперь стою на твердой земле. И могу наконец позвать тебя к себе.

Эсфирь откинулась в его объятиях. Взяла за плечи и встряхнула.

- О чем ты?.. Это становится даже интересно... Позвать? На какой срок, хотела бы я знать? На час, на день, на неделю, на вечерок?

- Нет - насовсем. Я хочу, чтобы мы поженились. Я прошу твоей руки. И сердца. Я хочу, чтобы ты жила со мной, в этом доме. Чтобы в спальне валялись твои тапочки, в шкафу висели твои блузки, в ванной торчала зубная щетка. Чтобы по воскресеньям ты варила бухарский плов. Чтобы летом мы полетели вместе в библейские края. И ты показала мне откопанный тобою город. И провела по всем его слоям и оболочкам век за веком. А потом мы нарожаем детей. И будем растить их так, чтобы им никогда, никогда не захотелось убежать из дома.

Она смотрела на него серьезно и недоверчиво. Потом улыбнулась, погладила по лицу.

- Ты знаешь, - сказала она, - я ехала к тебе сегодня через парк. Там у нас есть пруд с очень чистой водой. Летом можно видеть плавающих рыб. Но сейчас пруд замерз. Только в одном месте чернеет вода - там, где втекает ручей. И на мостике стояло несколько мамаш с детьми, показывали пальцами. Я остановила машину, подошла посмотреть. Представляешь - там было полно самых разных рыб. Форели, карпы, щуки. И эти, красные и желтые, как будто из аквариума, - как они называются?

- Не знаю. Почему ты вспомнила?

- В замерзшем пруду начинается нехватка кислорода... И разные рыбы, которые обычно сторонятся друг друга, вынуждены собраться к последней отдушине... И я подумала: мы с тобой тоже такие разные... И когда река судьбы свела нас вместе, нам обоим не хватало кислорода любви... Я только что порвала со своим возлюбленным, ты пытался вернуть свою... То есть я хочу сказать: мне страшно, что ты опять уплывешь из моей жизни... Когда мороз ослабеет... Оказывается, это больнее, чем я ожидала... И не говори, что этого не случится... Мы уже оба взрослые-взрослые, знаем, как это бывает... Так что давай лучше дадим себе время левой руки.

- Что это значит?

- Ты не слыхал? У древних ирландцев был такой обычай, что первый брак заключается сроком на один год. Проба, испытание. И если за это время жена не смогла забеременеть или супруги не сошлись характерами, через год их союз расторгался. Это называлось "брак левой руки". А если все складывалось удачно, через год заключался настоящий брак - свадьба, жертвоприношения, танцы.

- Очень мудро. А я теперь вспоминаю, что у другого народа - кажется, у норвежцев - был обычай, чтобы жених и невеста провели накануне свадьбы три дня, прикованные друг к другу цепью. Чтобы поняли смысл слов "брачные узы".

- Я бы не смогла. Для меня любая неволя - пытка. Сразу начинаю рваться прочь. Наверное, никогда не выйду замуж по-настоящему. Остается только ирландский вариант.

- Я согласен. Чем меньше формальностей, тем лучше. Тем более, что ты знаешь обо мне всю подноготную. У тебя даже есть мой анализ крови. Наверное, ни одна невеста не расследовала прошлое своего жениха так тщательно, как ты. А когда доживем через год до жертвоприношений, мы добудем где-нибудь белоклювого дятла. И я своими руками распотрошу эту вредоносную птицу на каменной вазе в моем саду.

- Но что будет с Грегори? Значит, ему придется вернуться домой?

- Зачем? Если захочет, пусть остается с нами.

- Мальчику нужен материнский глаз.

- Вот ты и станешь для него таким глазом. Мы усыновим его - и дело с концом! Наверняка у каких-нибудь народов существовал обычай "усыновление левой руки". Эй, Грегори! Хочешь сменить родителей? Иди сюда, взгляни на кандидатов.

Ошеломленный Грегори, спустившись на несколько ступенек, смотрел на обнявшуюся парочку. Черная головка на белом свитере, руки закинуты за шею... Как быстро это случается у взрослых! А потом они будут пилить нас, молодых, за поспешность, необдуманность, распущенность. Поглядели бы на себя.

Он покрутил пальцем у виска и отправился наверх. Дописывать сочинение на тему: "МИФ ОБ ЭДИПЕ: ОТЦЕУБИЙСТВО ИЛИ ЗАКОННАЯ САМОЗАЩИТА?".

III-6. Месть белоклювых дятлов

"И после этого они жили долго и счастливо и накопили много денег и всякого добра..."

Эта концовка детских сказок часто всплывала в памяти Кипера в те зимние месяцы. Потому что дом с лифтом стал похож на каменный домик Третьего поросенка или на тот сказочный теремок, куда стекаются, спасаясь от опасности, недальновидные зверюшки. Опасность была до поры не видна, она затаилась где-то неподалеку безымянным полицейским волком, юридическим кашалотом, белоклювым коршуном. И обитатели теремка ухитрялись легкомысленно забыть об острых зубах, клацающих где-то во мраке. Они даже получали удовольствие от привкуса неведомой угрозы. Они радовались новизне и непредсказуемости друг друга.

НЕ ЖДИТЕ ОТ БЛИЖНЕГО ЗАРАНЕЕ ОДОБРЕННЫХ ПОСТУПКОВ - И ТОГДА ЦВЕТОК ЕГО НЕПОВТОРИМОСТИ РАСКРОЕТСЯ ДЛЯ ВАС.

Нет, не мог маленький чемоданчик Эсфири вмещать такого количества вещей. Это тоже был явно сундучок из сказки. Он не подчинялся законам Эвклидова пространства. Платья и джемперы, флаконы и тюбики, мочалки и гребенки, туфли и береты, чашки и блюдца, тарелки и кастрюльки... На стенах там и тут появились картинки с видами Иерусалима, на окне - новая занавеска, на полке - новая вазочка. Кипер ловил себя на том, что мысленно сочиняет рекламу ко всем этим безделушкам. Идеи рождались легко, вещи просились в кадр. И это могло означать только одно: что он любил все, что она принесла в его дом, в его жизнь.

Еще одна сказочная удача: Грегори и Эсфирь мгновенно нашли общий язык. Им всегда было о чем поговорить. Эсфирь рассказывала истории разысканных ею беглецов. Грегори делился с нею идеями своих изобретений. Иногда они погружались даже в пучину политических дебатов. И Кипер слушал их с удовольствием. Ему так нравилось, что они совсем не копаются в себе. Чужие дела и судьбы занимали их гораздо больше, чем свои собственные. Полине не удалось бы выудить из них и пятиминутной исповеди.

Но больше всего их почему-то радовали истории об очередном провале добрых намерений. Эти сюжеты они извлекали из газет, из радиопередач, с экрана телевизора и смаковали за ужином как десерт.

- Хотите послушать печальную повесть о заботливых пожарных? - начинал Грегори. - Однажды под их блестящими касками поселилась тревожная мысль: что будет, если к возникшему очагу огня помчатся сразу две пожарные машины? Все другие автомобили, конечно, будут разбегаться от воя сирены, уступать им дорогу. Но готовы ли они к встрече друг с другом? Ведь они несутся на большой скорости, правила им не указ. И мысль эта зрела, разрасталась, заполняла огнестойкие умы и вылилась в постановление: отныне при постройке новых городов ширина улиц должна быть такой, чтобы две пожарные колымаги, несущиеся навстречу друг другу на скорости пятьдесят миль в час, могли безопасно разминуться. А для этого улицы должны быть шириной чуть ли не в футбольное поле. Поэтому, если вы попадете в новый американский городок, не удивляйтесь его пустынному виду. Жители на одной стороне улицы не знают своих соседей на другой стороне - им просто не разглядеть друг друга. Но зато пожарная машина может нестись на пожар на любой скорости. Тем более что в городке, как правило, она всего одна-единственная. И столкнуться с другой не сможет, даже если бы захотела. А обитатели городка так и не узнают, кого они должны благодарить за свои асфальтовые пустыни.

- И наши бездомные не знают, кого благодарить за нехватку мест в ночлежках, - подхватывала Эсфирь. - Потому что одни доброхоты идут на других стенка на стенку - попробуй тут разберись. Вот я читала вчера, как одни добряки собрали денег на новую ночлежку. Строить новый дом слишком дорого, но добрый город продал им хороший пустующий дом за доллар. И на собранные добрые деньги этот дом был прекрасно отремонтирован и готов к открытию. Но в последний момент приемная комиссия отказалась дать разрешение. Почему? Потому что в свое время другие добрые люди пожалели стариков, живущих в домах без лифтов. И добились постановления: если строится дом высотой больше четырех этажей, лифт в нем должен быть обязательно. А отремонтированная ночлежка была высотой в пять этажей. Добрые защитники бездомных пытались спорить. Они уверяли, что их будущие постояльцы готовы подниматься пешком с этажа на этаж, из столового зала в спальный. Что будут собраны нужные подписи под нужным письмом. Но строительный код - это прочнее, чем закон. Никто не помнит, кто и когда его принимал. Поэтому отменить или нарушить его - невозможно. Поэтому новенькая ночлежка до сих пор пустует.

Еще одно чудо - Грегори согласился возобновить учебу. И даже уверял, что в местной школе - в отличие от прежней - можно услышать что-то интересное о новостях техники. После уроков честно звонил матери, докладывал о прошедшем дне. Долли приняла его ультиматум, поверила, что это не пустая угроза. Больше не настаивала ни на чем. Не рассказывала о том, как она извелась, что не может заснуть без снотворного. (Об этом Кипер узнавал от Эсфири). Робко расспрашивала, что у него надето на голове, какая обувь на ногах. Новые зимние ботинки? Но откуда у тебя деньги? Можно мы тебе передадим несколько долларов через Эсфирь? Ведь она-то знает, где ты прячешься, и честно хранит секрет. Грегори милостиво соглашался принять дань. И потом исчезал на субботу и воскресенье.

- Лучше не спрашивай "куда?", - советовала Эсфирь. - Зачем нам знать? Вспомни Экклезиаста: "Кто умножает познания, умножает скорбь".

В начале весны пришло очередное письмо от Школьного учителя.

"Дорогой К. Р.!

В этом году я преподаю историю и естествознание в средней школе. В классах много славных ребят, мне с ними. легко, занятно, поучительно. Многие летом помогают родителям на фермах, в лавках, в мастерских. Конечно, вещи подчиняются им лучше, чем слова. Словарный запас у них невелик. Но я заметил, что одно слово мелькает в их разговорах и сочинениях гораздо чаще других. Вернее, два, навеки спаренных, слова: ХОРОШО-ПЛОХО.

Все мои попытки объективно рассказывать об исторических событиях разбиваются об эту скалу (шкалу?). Религиозные преследования и войны в Европе - это ведь плохо? Конечно. Но если бы их не было, пуритане не побежали бы за океан и не основали Америку - так? Значит, плохое может порождать хорошее?

- Для нас Америка - это хорошо, - вылезает другой, - а ты послушай, что скажут индейцы. Для них было бы гораздо лучше, если бы всех пуритан католики сожгли на своих кострах еще в Европе.

Быть смелым, храбро сражаться за свою страну - это ведь хорошо? Но если бы во время нашей гражданской войны южане не были такими храбрыми, война не длилась бы так долго и рабство рухнуло бы раньше. А если бы немцам добавить трусости, то и Гитлера удалось бы разбить гораздо скорее.

Мои ученики затаскивают меня в вечный философский спор о природе добра и зла. И я вдруг заметил, что на школьном, на семейно-воспитательном уровне вся идея добра сводится к подавлению эгоизма. Будь щедрым, честным, трудолюбивым, целомудренным, плати свои долги, помогай старикам, защищай слабых. Нам кажется, что эгоизм можно и нужно подавлять неустанно, давить и выжигать из каждой души. Мы воображаем, что запас эгоизма в каждом человеке неисчерпаем.

Но так ли это?

Если взглянуть на наших современников, как много среди них утративших волю к жизни, раздавленных невыполнимыми требованиями к себе. Готовых все раздать, но ничего не имеющих, ибо у них нет сил создать что-то для себя или других. Погруженных в тоску, растерянных, опустошенных, сварливо требующих от окружающих соблюдения тех же бессмысленных правил, которые они взвалили на себя. Спасительный эгоизм успешно разрушен - и что осталось от человека?

Если бы мне удалось собрать таких в одном зале, я произнес бы перед ними речь в защиту эгоизма. Я бы объяснил им, что на самом деле каждый эгоистический порыв - это попытка исполнить высокий долг. Наше тело, со всеми его нервами, сосудами, мышцами, зубами, глазами, страстями, - это храм души, создание Господа, часть Творения, порученная лично нам. И у нас нет более важного долга, чем охранять, сберегать, украшать, ремонтировать этот храм. Никто, кроме нас, не сможет и не станет этого делать. Ничего нет постыдного в том, чтобы ставить этот долг превыше всех других. Недаром же во всех древних религиях омовения, посты, правила питания возведены в ранг священных обрядов. Высокий эгоизм - вот новая добродетель, которой надо учиться.

За неимением подходящей аудитории я развивал вчера эти идеи перед пришедшей ко мне гостьей. Той самой, которой нет нужды эгоистично чернить ее прекрасные белые волосы. Я заявил, что немедленно приступаю к воплощению своих корыстных идей. Поэтому ей достанутся только крылышки жарящейся курицы - о ножках, грудке и печенке пусть даже и не мечтает. И пусть она не рассчитывает на скамейку у ног перед телевизором - в доме только одна скамейка, и понятно, кто будет ею пользоваться. И если ночь выпадет холодная, война за одеяло будет беспощадной - никакого пораженчества, никаких компромиссов, никаких уступок.

Она только смеялась, но в ответ рассказала занятную притчу об Аде и Рае. Какой-то новый Дант проник в Ад и увидел новейшую пытку для грешников. Они сидят за длинными широкими столами. Посреди стола - котел с супом. Грешникам даны ложки с длинными ручками, они могут дотянуться до котла. Но ложки эти длиннее их рук, поэтому в рот их никак не засунуть. А ручки ложек усажены острыми шипами, только кончик - гладкий. Грешники пытаются ухватить ложку посредине, режут руки в кровь, проливают на себя горячий суп. И так, с изрезанными, окровавленными руками они мучаются голодом, и пытке этой нет конца.

А потом наш новоявленный Дант попадает в Рай. И что же он видит там?

Точно такие же столы, точно такие же котлы на них, точно такие же длинные ложки с шипами на ручках. Но люди за столами сидят довольные, веселые, сытые. Почему? Да потому что они спокойно достают ложками суп и спокойно КОРМЯТ ДРУГ ДРУГА. В этом все отличие Рая от Ада. По-моему, очаровательное завершение темы эгоизма. Но пока мы еще остаемся на этой грешной Земле, я хочу заверить тебя, дорогой К.Р., что для тебя у нас всегда найдется ложка с ручкой нормальной длины и без всяких шипов.

Всегда твой, Антонио А."

Глядя на двух обитателей своего теремка, слушая их застольную болтовню, Кипер легко представлял себе Долли. Входящую в дом без звонка, отпирающую дверь своим ключом. Видел, как она подсаживается к этим двоим, как накладывает бухарский плов. И горячая волна прокатывалась от шеи до локтей и дальше. Стекала с кончиков пальцев, как счастливый разряд.

Но почему же только Долли? А другие?

Да, конечно, - дом примет, вместит всех-всех!

И девятилетнюю дочку Стеллу.

И старого сыщика Розенталя.

И удивительную, с цепи сорвавшуюся Гвендолин.

И Полина - если захочет - может пробить дверь из своего кабинета прямо в дом.

И даже...

Но нет - каждый раз, когда эти фантазии доходили до Роберта, умилительная картинка разваливалась. Мистеру Кордорану явно не было места в теремке с лифтом. Вот если бы он сумел при жизни реинкарнироваться в какую-нибудь болонку или кота, или даже в белоклювого дятла - тогда другое дело. Но в человеческом облике сказка его не вмещала.

Потом Кипер вспоминал, что в эти месяцы недолгой безмятежности раздавались тревожные звоночки судьбы. Главный сказочник посылал предупреждения, но беспечные обитатели теремка не умели расшифровывать их.

Вот однажды, в морозный день, Эсфирь вернулась домой чем-то сильно опечаленная. Что случилось?

- Помнишь, я тебе рассказывала про наш пруд и рыб в нем? Как они все собрались в незамерзший уголок, где им можно было дышать? Так вот - я проезжала через парк сегодня. И пошла на мостик взглянуть. Они все там. Но вмерзшие в лед. Пруд промерз до дна. И они все видны. Как экспонаты в музее. Карпы, форели, окуни. Это не к добру.

Кипер пытался развеселить ее. Уверял, что души этих рыб уже переселились в другие существа. Например, в комаров, вызревающих в своих личинках на дне, под защитой слоя тины. Летом ты встретишь их - слишком, слишком живых - и прихлопнешь без всякой жалости. Вот здесь, на колене. Давай погладим заранее укушенное место. И здесь, на бедре. И здесь, и здесь, и здесь. И, конечно, она поддалась, поддалась его утешениям. И через минуту они забыли несчастных рыб. Да и многое, многое другое.

Или вот еще был звоночек - гораздо яснее. Они работали с Багразяном в монтажной, спешили, ролик нужно было закончить через два дня. И Ашот спросил как-то мельком, без нажима:

- Ты что, решил дом продавать?

- Нет, с чего ты взял?

- Я листал недавно каталог продающихся домов, увидел фотографию твоего.

- Тебе показалось.

- Не знаю. Не так уж много есть домов с наружным лифтом.

- Да? Ты не выбросил этот каталог? Принеси как-нибудь - интересно взглянуть.

Сказал и забыл. И Багразян забыл принести каталог. И разговор, булькнув, исчез в незамерзающей реке времени.

А потом начались странности в поведении Полины. Она явно старалась избегать Кипера. Если он звонил, отвечала односложно, нетерпеливо. Совсем перестала заходить в дом. Однажды он подъехал, когда она садилась в машину. Он приветливо бибикнул - она сделала вид, что не слышит. Уехала. "Ну, и Бог с ней, - решил Кипер. - Наверное, нелады с ехидным мужем. Пройдет".

Первый удар белоклювых дятлов пришелся на первые теплые дни. Снег стремительно таял, отступал перед острыми копьями травинок, уползал в темные углы. Весенние потоки уносили погибших, замерзших, задохнувшихся, расчищали место для молодых - горячих, наглых, бездумных. Почки на кленах набухали, усыпали асфальт малиновой шелухой. Эта шелуха присыпала даже почтовый сундучок у въезда. В котором затаился толстый конверт, принесенный в злых белых клювах.

Налоговое управление извещало мистера Сэма Визерфельда о том, что за ним числится крупная недоплата. Что, по полученным сведениям, означенный мистер Визерфельд вообще не платил налогов нигде и никогда. Поэтому Налоговое управление требует от него в срочном порядке сообщить о его заработках и доходах за прошедшие годы и уплатить требуемую законом сумму, со всеми накопившимися штрафами и процентами. Если через месяц требуемая информация и первые взносы не будут получены, дело передается в суд.

Второй удар тоже имел форму письма. Адвокатская контора "Окунь, Карпович и Траутенберг" (вот они - души замерзших рыб!) сообщала мистеру Райфилду, что его бывшая жена Полина Сташевич поручила им возбудить против него дело о причинении моральных страданий. Ей стало известно, что в последние годы их супружества мистер Райфилд был также тайно женат на другой женщине. Скрытый яд этой лжи пронизывал их отношения и разрушал душевное здоровье пострадавшей. Он действовал медленно, как свинец в трубах, как радиация в воздухе, как асбест в утепляющих прокладках. Теперь стали понятны причины постоянного раздражения, усталости, мигреней, мучивших ее в те годы. И сегодня ее состояние не стало лучше - оно продолжает ухудшаться. (См. в приложенных документах заключения видных психиатров.) Прогресс ее карьеры замедлился, многие начинания потерпели неудачу. Для восстановления здоровья ей потребуется длительное и дорогостоящее лечение, так что какое-то время она не сможет зарабатывать на жизнь. Поэтому она требует, чтобы бывший муж, Кипер Райфилд, в покрытие причиненного им вреда, уплатил ей пятьсот тысяч долларов. Она не возражает против того, чтобы сумма эта была выплачена в течение пяти лет.

Но самый тяжелый удар был нанесен там, где, казалось бы, и нельзя было ждать никакой опасности. ВРАГ ВЫСАДИЛ ДЕСАНТ В ТЫЛУ И ПЕРЕРЕЗАЛ ГЛАВНУЮ МАГИСТРАЛЬ СНАБЖЕНИЯ!

В тот день они с утра сидели в монтажной, ждали отснятые пленки из проявочной. Лорренбах воспользовался перерывом и под большим секретом рассказывал Киперу замысел будущей пьесы.

- Представьте себе на сцене - большой семейный совет. Обсуждают важное решение. Одни настаивают на том, что надо продать семейный бизнес - скажем, обувной магазин, - который еле сводит концы с концами. Другие говорят, что надо, наоборот, перезаложить дом и вырученные деньги вложить в магазин, расширить операции. Поначалу зрителю кажется, что это вполне реалистическая пьеса, в духе, скажем, Артура Миллера. Обычные житейские раздоры, взаимные обвинения, даже угрозы. И он, зритель, пытается разобраться в родственных связях.

- Для меня в театре главная мука - имена, - сказал Кипер. - Если героев больше двух, я никак не могу запомнить, как кого зовут.

- А тут будет не два, не три, а десять! Старше всех - пара лет шестидесяти пяти, а самым младшим - брату и сестре - двадцать и восемнадцать. Но никак не понять, кто чьи родители, кто чьи дети. Только постепенно перед зрителем раскрывается главный трюк. Что на самом деле на сцене всего четверо: отец, мать и двое их детей. Только представлены они в трех разных возрастах. С перерывом в двадцать лет. То есть возникают, например, споры между сыном сорокалетним и двадцатилетим. "Если бы ты не ленился в колледже, - кричит сорокалетний, - я мог бы сейчас зарабатывать вдвое больше". А мать в шестьдесят лет попрекает себя же сорокалетнюю, что та не сделала операцию сустава, которую ей рекомендовал врач. И теперь ей в шестьдесят лет приходится расплачиваться. То есть получается неисчерпаемый пучок перекрестных драматических коллизий, обвинений и контробвинений, ссор и примирений.

- Звучит заманчиво и оригинально, - начал Кипер. - Я бы только...

И тут-то и раздался этот телефонный звонок. И Кипер взял трубку. И услышал голос Леонида Фарнасиса. Который звучал пугающе дружелюбно. Почти нежно, почти заискивающе. Звал прийти в директорский кабинет, когда выдастся свободная минутка. Но лучше бы сейчас - немедленно.

Босс сидел за своим столом. Он опять был похож на судью Ронстона.

ФЕМИДА СМАХНУЛА СОЛЕНЫЕ СУХАРИКИ СО СВОИХ ВЕСОВ.

Толстые пальцы собрали листы бумаги со стола, положили их на освободившуюся чашку. Чашка шатнулась и поползла вниз.

- Садись, Кипер... С чего начать? Ты знаешь меня много лет. Наверное, считаешь толстокожим, непробиваемым, безжалостным... Не спорь, все так считают. Но это только на поверхности. В глубине я - нежный и ранимый. Даже в какой-то мере мечтатель. Порой мечты одолевают меня, не дают нормально работать. Например, у меня есть мечта, чтобы старик, заснувший в своей кровати, в ней же и проснулся... Чтобы каждый гражданин исправно платил налоги... Чтобы у каждого мужа была только одна жена, а у каждой жены - один муж... И вот сейчас перед тобой сидит человек, чьи мечты разбиты... И так уж все сошлось, что ты оказался причиной этого...

Босс стал снимать листки с весов Фемиды и раскладывать их перед Кипером, как гадальные карты судьбы.

- Вот письма из полиции, запрашивающие о твоем местонахождении в разные роковые и будние дни... Вот - из Налогового управления, запрашивающие о твоих заработках за все прошедшие годы. Вот - из адвокатской конторы, запрашивающие о том же. Ибо они собираются высудить у тебя кругленькую сумму как компенсацию за двоеженство. Ты знаешь, у моей жены слабость к тебе, но даже она признала, что всего этого стало слишком много. Возможно, ты рано или поздно отобьешь все эти атаки. Возможно, докажешь, что ни в чем худом не замешан. Но на сегодняшний день лодка переполнилась. Нам, мечтателям, все это больше не по силам...

...Я ценю твой талант, знаю, что таких, как ты, - раз, два и обчелся. Хотел бы и дальше работать с тобой. Но, как я люблю повторять, - человек может позволить себе только выполнимые желания. Пока бушуют эти судебные страсти, у меня единственный выход: уволить тебя. Сбросить как непосильный балласт. Я буду всем говорить, что ты ушел по собственному желанию. Уверен, что ты без работы не останешься. Когда - и если - все уляжется, приходи снова. Но пока прости - все, что я могу сделать, это добавить к твоему последнему чеку изрядный бонус. Получишь его в бухгалтерии. Пусть Багразян доделает твой последний ролик. Желаю тебе отбиться от этой хищной своры. Но рисковать родным "Гермесом" - поверь - не могу, не могу, не могу!

На все это Кипер понимающе кивал. Улыбался. Крепко пожал протянутую руку. Но думал только об одном. Как бы скорее добежать до крана. И смыть крапивный яд с пылающих щек.

III-7. Аукцион

Несколько дней прошло в расслабляющем безделье. По утрам Кипер долго глядел на зеленеющие деревья. В северном окне был клен, в восточном - дуб, в западном - две липы. Южное было почти целиком закрыто каким-то хвойным гигантом, названия которого он до сих пор не знал. Теперь наконец у него будет время поехать в библиотеку, взять тот самый большой справочник с цветными картинками и разрешить эту давнишнюю древесную загадку. Но даже плавание по книжному океану он откладывал, откладывал со дня на день.

Эсфирь возвращалась поздно. "Следопыты Сиона" получили новое задание: отыскать богатую старушку, удравшую из Израиля в Америку. Родня полагала, что она прячется в Главном городе у своего тридцатилетнего любовника. Но любовник, видимо, был ушлый прохвост. Без конца менял адреса, телефоны, место работы. Оставлял ложные следы. Отец и дочь Розентали совсем сбились с ног.

Все же в свободные минуты Эсфирь звонила домой. Пробовала развлечь Кипера какой-нибудь смешной историей. Осторожно, обиняками пыталась узнать, не послал ли он свое резюме в другие рекламные фирмы. Не подал ли заявление на помощь по безработице. А ночью обращалась с ним, как с раненым. На все спрашивала разрешения. Можно поцеловать здесь? Погладить здесь? Я за месяц прибавила три фунта - ты уверен, что тебе не тяжело?

Грегори в эти дни увлекся историей планеты Земля. Но как назло зачитывался только историей катастроф.

- Вы понимаете, что Потоп - вовсе не легенда, - разглагольствовал он по вечерам. - Он был совсем недавно, каких-то семь-восемь тысяч лет назад. Научно доказанный факт. И может легко повториться. Какая-то плавучая водоросль вдруг начинает дико плодиться на всей водяной поверхности. От этого уменьшается испарение, меньше становится облаков. Меньше облаков - солнце сильнее согревает поверхность. Два-три градуса вверх - и ледники начнут таять. Океан поднимается, заливает Голландию, Данию, Камбоджу, Панаму. Из Южной Америки в Северную пешком больше не дойти, на машине не доехать. Земля дышит, как всякое живое существо. Вдох длиной в десять тысяч лет - потепление. Выдох оледенение. И все наши дымящие трубы тут ни при чем. Она дышала до нас и будет дышать после нас. Когда отмоется от нашей цивилизации очередным потопом.

Однажды ночью все трое проснулись от непонятного грохота. Кто-то сильно колотил в боковую дверь. Будто пьяный забрался к ним в садик и забавляется, стукая пустой бутылкой по алюминиевым листам.

Испуганные обитатели теремка прибежали в кухню. Кипер светил фонарем наружу, пытался разглядеть пришельца. Никого не было видно, но грохот продолжался. Удары сыпались на нижнюю часть двери. Как будто пьяный уже валялся на земле, но все не унимался.

Грегори сбегал в подвал, принес оттуда топор.

Кипер осторожно открыл дверь.

Удары прекратились.

В круге света они увидели диковинное допотопное существо. С пушистым хвостом и гладкой блестящей головой. И этой головой оно снова стало вслепую колотить по асфальту, по двери, по опрокинутому мусорному баку.

- Скунс! - воскликнула Эсфирь. - Это же просто скунс! Бедный, бедный зверь! Они больше всего на свете любят майонез. Его голова застряла в банке.

Да, весь барабанный грохот исходил от обычной майонезной банки. Видимо, зверек слишком увлекся вылизыванием ее. И голова его проскочила внутрь. А обратно уже не вылезала. И он задыхался теперь в этой вкусной ловушке.

Что было делать?

Схватить несчастное животное и мчаться к ветеринару? Но где искать ветеринара посреди ночи? И легко сказать - "схватить". Обезумевший скунс исцарапает любого спасателя, обольет вонючей струей, которую не отмыть потом никакими шампунями.

Каждый предлагал свой план спасения, но через минуту сам признавал - не поможет. Грегори вдруг исчез и вскоре появился на пороге с топором в руке. Словно персонаж из романа Достоевского.

- Нет! - закричала Эсфирь. - Не дам! Если ты только посмеешь... Я донесу в полицию, сообщу родителям...

Но Грегори не испугался угроз, отвел ее руку. Осторожно положил орудие убийства на асфальт. Держа за длинное топорище, стал продвигать его вперед, под сыпавшиеся слепые удары. Асфальт, земля, деревянная обшивка дома - все было слишком мягким. Пока, наконец, один из ударов не пришелся по топору.

Стекло по металлу - это был явно новый звук. Скунс насторожился. Замер. Подвинулся ближе. Хряснул по топору изо всех сил.

Банка разлетелась.

На секунду открылась перемазанная майонезом мордочка, обезумевшие глаза, задыхающаяся пасть.

Еще секунда - и освобожденный зверек исчез в темных кустах.

Как они поздравляли Грегори с победой! Сравнивали его с Эдисоном, с Ньютоном, с хитроумным Одиссеем! Жалели, что спасителя нельзя прославить в печати и в эфире (все же - беглый и блудный сын). Жалели, что не догадались сфотографировать майонезного узника Стеклянной Маски (кто им поверит теперь!).

- Какой чудный трюк для рекламы! - восхищался Кипер. - Его можно было бы продать майонезной корпорации. Да и не только майонезной. Любое варенье, сметана, йогурт. Три енота залезают ночью в продуктовый магазин. И через некоторое время выходят оттуда один за другим. И у каждого голова - внутри банки из-под малинового джема. Фирменный ярлык производителя, конечно, крупным планом. Как только получу новую работу, пущу в дело этот кадр. При нынешней технике монтажа нет никакой нужды мучить зверей, запихивать их головы в банки. Все можно сделать на монтажном столике.

Освобождение скунса всех необычайно взбодрило. Впервые за эти дни безработный Райфилд проснулся полным энергии, надежд, планов. Решил начать день с покоса лужайки. Вышел на крыльцо теремка, окинул взглядом свое королевство. Нагретый утренним солнцем кот подошел и потерся о его ноги. Птицы чирикали и пели о своих любовных приключениях. Красный шнур газонокосилки бесшумно струился в зеленой траве. И полицейская машина подкатила к дому тоже очень мирно, бесшумно, приветливо.

Первой мыслью Кипера было: кто-то из соседей пожаловался на ночной шум. И он пошел навстречу стражам закона с улыбкой. Сочиняя рассказ о ночном происшествии, заранее предвкушая их изумление и недоверие. Жизнь порой фантастичнее любого романа. Уж полицейским ли этого не знать?

Но оказалось, что нет - никаких жалоб на шум не поступало.

Нет, никакого сержанта Ярвица приехавшие не знают и никаких поручений от него не имеют.

Нет, они не разыскивали убежавших подростков, не интересовались ни беглыми мужьями, ни двоеженцами, ни неплательщиками налогов.

Единственное их задание - вручить мистеру Райфилду письмо-извещение из конторы шерифа графства. Вот здесь - распишитесь, пожалуйста.

Полицейские уехали.

Кипер остался стоять посреди некошеной лужайки. Усыпанный пятнами солнечного света с головы до ног. Вчитываясь в прыгающие строчки письма.

"Сим извещаетесь... в соответствии с законом 1963 года... штатной легислатурой... и постановление суда о неуплате долга фирме "Супермотор кредит"... контора шерифа провела аукцион... ваш дом был продан... вырученная сумма отправлена кредитору... Предписывается освободить дом в течение десяти дней... в противном случае помощникам шерифа предписано выселить..."

Кипер задумчиво вернулся в теремок. Неся письмо на вытянутой руке, как змею. Эсфирь и Грегори подняли головы от яичницы, смотрели на него с тревогой.

Он помотал головой - "после, после". Поднялся к себе в четырехсветный кабинет, набрал номер телефона.

- Ларри?.. Вы можете объяснить, что происходит? Мой дом был продан с аукциона... За пятьсот шестьдесят один доллар и сорок восемь центов... Кем, хотел бы я знать. Кому?.. Все это, конечно, дурная шутка. Но кто стоит за ней?

Судья Ронстон сказал, что сможет уделить им несколько минут только в конце рабочего дня.

Однако они не теряли времени даром.

Они начали с конторы шерифа.

- Конечно, все это нелепая ошибка. Но я им покажу! - грозил Ларри. - Они ответят за свое самоуправство. Мелкопоместные тираны! Разбойники, дорвавшиеся до власти. Воображают себя всесильными. Будут писать у меня объяснения генеральному прокурору штата!

Но старый шериф ничуть не испугался его угроз.

Да, аукцион был проведен по его распоряжению. Да, в полном соответствии с законом.

Да, объявления о нем были даны в прессе положенные четыре раза. Ах, вы не читаете местные газеты? Ничем не могу помочь. В центральных объявления стоят слишком дорого.

Да, извещение об аукционе было послано мистеру Райфилду на дом. Ах, он пересылает все юридические документы своему адвокату? Так пусть адвокат пороется в своих залежах. Возможно, оно до сих пор там валяется.

Нет, никто в его конторе не собирался наживаться на продаже чужих домов. Дело шерифа - выполнить постановление суда и покрыть задолженность мистера Райфилда фирме "Супермотор кредит". Да, те самые 561.48. За эту цену дом и был выставлен на продажу. Шериф не виноват в том, что на аукцион явилась всего одна пожилая пара, мистер и миссис Билдерсман. И не было никого, кто готов был бы предложить более высокую цену. Поверьте, присутствовавший там помощник шерифа с удовольствием купил бы этот дом и за тысячу, и за две, и за десять. Вот это и было бы нарушением закона. Использованием служебного положения. Слава Богу - этого не произошло.

Во время перепалки Ларри как-то сникал. Его живот опадал. Тускнел блеск очков. Казалось, что он на глазах теряет в весе. Голос делался тише. Он больше не грозил, он только хотел разузнать, понять, уточнить...

Адрес и телефон супругов Билдерсман? Пожалуйста. Но, насколько шерифу известно, они уже перепродали дом корпорации "Вершина успеха". Ведь аукцион был проведен давно, месяца три назад. Так что мистер Райфилд жил все это время в доме, который ему не принадлежал. С него могут еще потребовать арендную плату. А "Вершина успеха", в свою очередь, продала дом концерну "Двадцать первый век". От них-то и поступила просьба о выселении. Вот копия их письма. Пишите им и разбирайтесь с ними. А мы законы знаем и уважаем.

Кипер и Ларри вышли из конторы в молчании, не глядя друг на друга.

- Еще не все - отнюдь нет, - не все потеряно, - начал Ларри. - Главное: не давайте им запугать себя. Что это за закон 1963 года? Судья Ронстон...

В это время в дверях появился шериф. Почему-то без шляпы и звезды.

- Мистер Райфилд, можно вас на минутку. - Он отвел Кипера в сторону. - Я вам весьма сочувствую. Вы не первый попадаетесь в эту ловушку. Но, к сожалению, все сделано по закону, придраться не к чему. Могу только дать вам совет как частное лицо. Пойдите в архив графства, поройтесь там в книгах регистрации браков. Посмотрите, за кого вышла замуж дочь супругов Билдерсман восемнадцать лет назад. А потом поезжайте в почтовое отделение, в котором арендовала почтовый ящик корпорация "Вершина успеха". По закону почта обязана сообщить вам имя владельца. Сравните эти два имени: зятя Билдерсманов и владельца "Вершины успеха". Вы можете получить любопытные результаты.

Они решили последовать совету шерифа. Они хотели выиграть время и поэтому разделились: Ларри побежал в архив, а Кипер помчался на почту. Возможность перейти в наступление против невидимого врага немного взбодрила обоих. В почтовом отделении Кипер даже нашел силы пошутить с управляющим. Заявил, что письма в последнее время так ползут, что его племянник подумывает о возрождении голубиной почтовой связи. Управляющий шутку не оценил. Но написал на бумажке имя владельца корпорации "Вершина успеха".

ОСТАВЬ НАДЕЖДУ ВСЯК, ЧИТАВШИЙ ЭТО ИМЯ.

Когда час спустя Кипер и Ларри снова сошлись у здания суда, лица обоих выражали только уныние и испуг. Они молча протянули друг другу листки с найденными именами. Они заранее знали, что увидят на листке другого.

Имя было одно и то же.

Заслуженный член Ассоциации американских адвокатов, Адальберт Симпсон был женат на дочери супругов Билдерсман вот уже без малого двадцать лет.

Заслуженный член Ассоциации торговцев недвижимостью, Адальберт Симпсон, основал корпорацию "Вершина успеха" всего полгода назад.

- Но самое глупое, - воскликнул Кипер, - что я мог бы все это предвидеть. Ведь я знал! Он проделал точно такой же трюк с неким Джексоном два года назад. И был пойман на этом. Но, видимо, все сошло ему с рук. Вы хорошо научились выгораживать друг друга. А мне, дураку, поделом. Впредь будет наука. Если, конечно, у меня осталось какое-нибудь "впредь".

И вот они стоят перед судьей Ронстоном. И Ларри сбивчиво излагает ему суть дела. Доказывает, что адвокат Симпсон совершил противозаконную аферу. Воспользовался в корыстных целях информацией, полученной от клиента - от фирмы "Супермотор кредит". И что, вообще, о какой продаже с аукциона может идти речь, когда приговор суда об уплате долга был обжалован и подан на апелляцию.

- Апелляция! - вскинулся судья Ронстон. - И вы еще смеете произносить это слово?!

- А почему бы и нет? Я все сделал по вашим инструкциям. Обжаловал приговор в тот же день, как вы его вынесли. Через неделю подал все нужные документы. А вы сказали, что у нас на апелляцию есть целый месяц.

- Но залог, залог! - простонал судья.

- Какой залог?

- На время апелляции вы или ваш клиент должны были внести в контору суда залог в размере спорной суммы. Без залога никакие апелляционные документы не имеют силы. Они просто лежат в ящике без движения. Без залога любой должник может воспользоваться временем, отведенным для апелляции, и просто удрать.

- Но никто ничего не сказал мне про залог. И вы тоже...

- Да откуда же мне знать меру вашего невежества? Мог ли я вообразить, что опытный адвокат, член уважаемой фирмы не знает такой элементарной вещи? Сказать ему про залог! Если к вам в дом приходит профессиональный электрик, вы станете напоминать ему, что не следует устраивать короткое замыкание, что оно приводит к пожару?

- Но штатные законодатели принимают каждый год столько новых законов... Кто же в силах уследить за всеми этими томами?..

- Новых? Да закон о порядке продажи за долги был принят больше десяти лет назад. Я не говорю, что вы должны были прочесть все восемь томов. Но вы обязаны знать хотя бы суть.

- Конечно, имущественные тяжбы - не совсем моя специализация... Я занимаюсь исками о причиненном ущербе... Но все же я считал...

- То, что вы считали, будете объяснять вашему несчастному клиенту. И его адвокату, который привлечет вас к суду за причиненный урон. Я с удовольствием приму это дело к рассмотрению. Мистер Райфилд, почему бы вам не нанять для этой новой тяжбы того же мистера Симпсона? По крайней мере, он в очередной раз доказал в этой истории свою проницательность, неутомимость и пристальное внимание к мелочам. О, это был бы поистине беспрецедентный случай в судебной практике! Проигравшая сторона нанимает адвоката-победителя, чтобы покарать юридическое невежество и некомптентность!

Когда они вышли из здания суда, на Ларри было жалко смотреть. Он был так обессилен унизительным разносом, что едва поспевал за Кипером. Портфель его задевал за каждую ступеньку.

- И все же, и все же, - бормотал он, - отчаянию не должно быть места... Да, возможно, я совершил серьезный промах... Возможно, даже не один... Но в нашем штате существует специальный фонд Коллегии адвокатов... Как раз для таких случаев... Чтобы выплачивать компенсацию клиентам, пострадавшим от ошибки адвоката... Или от его нечестности... Мы подадим заявление... Я признаю свою ошибку... Конечно, моя репутация сильно пострадает... Но я готов... Вам вернут стоимость потерянного дома... Или хотя бы часть...

Но Кипер почти не слушал его. Он почти бежал. Его целью был городской фонтан в скверике. Он добежал, упал руками на его барьер. Погрузил лицо в воду. Он был уверен, что раздастся шипение пара. Но услышал только вой полицейской сирены. Одна из машин, скучавших у входа в судебное здание, двинулась в их сторону. Но пока она подъехала, Кипер успел окунуть голову еще несколько раз. Остудить щеки.

Полицейский погрозил дубинкой и отъехал.

Все, что происходило с ним дальше, Кипер запомнил урывками.

Вот он сидит на причале посреди Главной реки. Свесив ноги над бурой водой. Прихлебывая из бутылки в бумажном пакете. Бездумно разглядывая мост, чаек, ресторан на другом берегу. И вдруг видит, как из-за ферм моста торжественно выплывает дирижабль. И тысячи задранных голов по обоим берегам реки могут прочитать на его боках название самых лучших автомобильных покрышек. А дюжина туристов в подвешенной кабине может увидеть блестящее тело великой реки, и зеленую полоску насыпи, идущей поперек, и белое пятнышко старого причала на ее конце, и крошечную точку на нем - уволенного, разоренного, пьяного мистера Райфилда.

...Вот он у стойки бара, лицом к лицу с самим собой - зеркальным. Слева от него - бритоголовый юнец. Нервно ковыряет в носу, в ушах, достает что-то оттуда, рассматривает, кладет в рот. Справа - крепко сбитый дядька, уже не с кружкой, а с целой вазой пива. Атлет, шофер, грузчик, вышибала?

- ...И вот жду я ее дома, - рассказывает он. - Все прибрано, обед приготовлен, счета оплачены, кошки накормлены. Сам побритый, причесанный, собой и светом доволен, цены мне нет. А она приходит и вдруг как закричит, как закричит! Ну чего, спрашивается, чего она так кричала? И теперь я думаю: а может, за это самое? За то, что был собой и ею и светом доволен? Тайна, загадка...

- ...Нет, нет и нет, - отвечал ему Кипер. - Тайны больше нет. Я разгадал ее! Конечно, это был не просто скунс. Это моя добрая бабушка Дженни превратилась в красивого зверька и приходила предупредить нас. Но разве нам втолкуешь, поросятам беспечным?

...Потом он ехал куда-то без карты, без цели. В глазах проплывала сверкающая геометрия ночного шоссе. Встречные фары чертили круги и касательные к ним, вдали вырастали светящиеся треугольники моста. Прямая цепочка огней вспыхивала в памяти загадочным словом "биссектриса". Бесцельная неповторимость поездки блаженно отражала бесцельность Бытия.

...Утреннее солнце пробивается сквозь листву с трудом. С трудом Кипер приподнимается с заднего сиденья "фалькона". Пытается распрямить затекшие колени. Белка на газоне застыла с огрызком морковки во рту - ни дать ни взять футбольный судья со свистком. Вопросительный знак ее хвоста трепещет под ветерком. Не здесь ли, не на этой ли аллейке доктор Деборович объясняла ему превратности и тайны полифамной жизни? Но так и не открыла, не открыла самого главного: кто же защитит полифамный теремок от волчьей пасти за номером А-384-бис?

...Вот он бредет по улицам Главного города. Нужно убить еще целый час до открытия винных магазинов. Негр-проповедник на углу пытается открыть глаза равнодушным, вздымает обеими руками над головой фотокамеру.

- Услышьте же, неверные упрямцы, благую весть! Вот оно, последнее достижение науки, открытое брату Кристиану по милости Господней. Нет, это не простой полароид. Он может улавливать невидимое свечение вокруг головы человека. Хотите испытать на себе? Если человек ведет праведную жизнь, электрическое поле сгущается вокруг него. Образуется тот самый нимб, который христианские художники видели вокруг голов святых. Найдено научное объяснение! Всего за доллар вы можете узнать, светится ваша голова или нет. Предстоит ли вам дорога в ад или в рай, если Господь призовет вас к себе сегодня!.. Тайное станет явным, а явное всегда можно исправить. Спешите, пока у вас есть еще время!..

...На афише кинотеатра Ромео карабкается по ветвям к балкону Джульетты. Зачем миллионы людей снова и снова рвутся поплакать над историей, конец которой так безнадежно известен? Не пора ли Голливуду выпустить на экраны двойную версию, с двумя разными финалами: старинным, трагическим и новым, счастливым? Чтобы в нем посланец успевал предупредить и Ромео дождался бы пробуждения Джульетты в склепе. Но при этом, чтобы ни зритель, ни киномеханик, ни даже директор кинотеатра не знали, какая версия им досталась на этот раз. Пусть будет чистая лотерея. И тогда люди с азартом будут смотреть картину не один, не два, а три, четыре, пять раз! Каждый раз надеясь, что вот сегодня им повезет и все кончится миром и свадьбой.

...Открываются заветные двери. Кипер бредет вдоль сверкающих стен, вглядывается в этикетки. Каждая - как дверца. Но неизвестно, в рай или в ад. Он выбирает бутылку за бутылкой, относит на прилавок, выстраивает в ряд. Сочувственный взгляд продавщицы. По виду - образованный человек, а вот, уже с утра... Но что за странный выбор?

- А нет ли у вас водки "Попов"? Ага, в нижнем ряду - я не заметил... Ну вот, теперь полный комплект: красный "Попов", оранжевый "Гордон", желтое виски "Катти Старк", зеленый мятный ликер, голубой "Сапфир Бомбея", синий импортный кальвадос, фиолетовая водка "Небеса". Все семь цветов радуги - правда, красиво?

ОХ, ЭТИ ОБРАЗОВАННЫЕ! ДАЖЕ НАДРАТЬСЯ НЕ МОГУТ БЕЗ ВЫВЕРТОВ.

...Снова у стойки бара. Сосед расспрашивает о Франции.

- ...И вы бывали в Париже?.. Провели там целую неделю?.. А как называется их аэропорт?.. Орли?.. А где там обмен денег: до или после таможни?.. Нет, надписи мне не помогут, я не знаю французского... Мне нужно все выяснить заранее... Вот я спускаюсь вниз, выхожу из дверей... Какого цвета у них такси?.. Стоянка направо или налево?.. Нет, я не знаю, когда полечу... У меня пока нет на это денег... И времени... И не знаю, будут ли... Но сама идея очень греет, волнует меня... Расспросами я приближаю Париж...

...Снова ночь. Скамейка в саду. У нового собутыльника - хриплый актерский голос, вековая обида, мечта о главной роли.

- ...Кинореклама, говорите вы? Знаем-знаем, снимались и там. Первый раз годовалым младенцем. Улыбался беззубым ртом, прославлял бесслезный шампунь. Двадцать две секунды был на экране. Мог ли кто-то подумать тогда, что это станет пиком моей актерской карьеры?.. С тех пор максимум - пять секунд, восемь... И тоже без слов...

А потом приятель устроил эту работу в лаборатории... Они мне говорили: будешь работать для науки, важнейшие исследования. Безопасность автомобильного движения - главная проблема наших дней. А что оказалось? Наливают с утра полстакана джина - пей! А потом садись за руль и выезжай в город. А мы за тобой будем ездить и считать нарушения и ошибки. А на следующий день - уже полный стакан. Чтобы им поточнее определить, с какой рюмки штрафовать водителей за выпивку. "Не бойся, - говорят, - от полиции у нас специальное разрешение". Так я и пил каждый день, служил науке. Так оно и пошло, и пошло...

Безопасность - это святое! Это наша новая вера - так объяснил мне один умный-умный друг.

Ха - безопасность! Знаем-знаем... На всех полиэтиленовых мешочках предупреждения: не надевай на голову, не задохнись! На чайниках: не облейся кипятком! На вентиляторах: не суй палец! И только на одной вещи нет предупреждающей надписи, только на одной! Вот на этой самой.

И собутыльник достает из заднего кармана маленький пистолетик. И начинает объяснять Киперу, как опасно нажимать на курок. Особенно если дуло направлено кому-нибудь в живот. Как, например, сейчас Киперу. И если что-то случится, то всякий может легко оправдаться, сказать, что на предмете не было предупреждающей наклейки. А лучший способ устранить эту опасность - достать поскорее бумажник. Нет, кредитные карточки служителям науки как-то не помогают. Только наличные. Как - это все? Ох, какие бывают люди неосторожные. Ведь вот-вот пружина может сорваться, щелкнет по бойку, тот - по капсюлю... Скамейку потом уборщикам и за неделю не отмыть... Ну уж, ладно, на первый раз простим... Только не вздумайте вскакивать со скамейки, шуметь... Опаснее этого нет ничего на свете.

И Кипер послушно остается на месте. Ему хочется лечь прямо тут же, на деревянные планки, забыться. Но мучает мысль об автомобиле. Где же, где же, где же он оставил его сегодня? Ведь это его последний и единственный дом... Ведь там в багажнике должен еще оставаться остаток утренних закупок, кусочек винно-водочной радуги... Ее сине-фиолетовый край...

Но весенняя ночь заливает сознание, и все исчезает в фиолетовом мраке.

III-8. Мимолетные встречи

Первое, что Кипер увидел, придя в себя, - две соломенные птицы над головой. Которые тихо вращались на своих ниточках, золотились игрушечными крылышками. Потом появилось чье-то лицо, и женский голос сказал:

- Он проснулся, проснулся!

Другое лицо склонилось над ним, блеснуло очками.

- Долли, - сказал он. - Долли, поверь... Тебе не нужно так бояться за сына... Он крепкий, смелый мальчик... Даже мужчина... Сильный, правильный эгоист... Но сумеет накормить длинной ложкой и ближнего, и дальнего...

Долли улыбалась, кивала, терлась щекой о чью-то руку. Кипер не сразу понял, что это его рука. Ее глаза за очками сияли. Она начала целовать ему пальцы один за другим.

- А за тебя?.. Можно, я буду теперь дрожать за тебя?.. За твой мизинец, за безымянный, за средний, за указательный, за большой?.. Всю эту неделю, что мы тебя искали...

- Неужели неделю?

- Почти... Эсфирь, когда вы позвонили?.. в прошлый четверг, да?.. Позвонила и сказала, что тебя нет уже сутки... И они оба - Эсфирь и Грегори примчались к нам... Конечно, увидеть снова Грегори было таким счастьем... Но когда я узнала, что на все эти месяцы он нашел приют в твоем доме... Наверное, я могла бы и рассердиться... Ведь вы водили меня за нос... Но я тут же забыла об этом... Чувство было такое... Я так тебе благодарна... Будто мне вернули не только сына, но и его отца... Нет слов, нет слов...

Она нашла его вторую руку, погрузила лицо в его ладони.

- Конечно, мы все перепугались, - сказала Эсфирь. - Ты ведь умчался тогда из дома, не сказав нам ни слова... Только колеса взвизгнули. Мы боялись, что ты или сам разобьешься, или слетишь с моста, или задавишь кого-нибудь... Мы не хотели заявлять в полицию - но что же было делать?

- Это Эсфирь придумала, как тебя искать. Дали объявление в газету: "Владелец красного "фалькона" с таким-то номером не может вспомнить, где он его припарковал. Сообщившему будет выдано вознаграждение в двести долларов".

- Мы хотели предложить больше, но отец отсоветовал. Он сказал, что на пятьсот долларов уже может слететься толпа жадных жуликов. Отыщут на свалке старый "фалькон", перекрасят его, подделают номер и будут требовать вознаграждения.

- А та старушка, которая позвонила, - она была очень возбуждена. Сказала, что ни в лото, ни в лотерею она никогда не выигрывает и просто не может поверить, что ей, наконец, повезло. Да, красный "фалькон" стоит перед ее домом вот уже сутки. Но предупредила, чтобы мы были осторожны. Потому что в автомобиль забрался какой-то бродяга и спит там. Мы не могли разбудить тебя никакими силами. Роберт сел рядом с тобой за руль, а я всю дорогу держала твою голову, чтобы она не каталась по спинке сиденья.

- Мы сдали твой костюм в чистку, но нет уверенности, что ему удастся вернуть приличный вид. Похоже, что какую-то ночь ты проспал с шоколадным пломбиром в кармане.

- Ларри говорит, что он будет бороться за твой дом. Что он уже попробовал несколько ходов и получил обнадеживающие результаты. Если удастся доказать, что в какой-то момент этих жульнических манипуляций Симпсон стал владельцем дома, можно будет опротестовать продажу как мошенничество. Плохо только, что этот закон 1963 года объявляет любую продажу за долги окончательной. И снова из лучших намерений. Чтобы, мол, люди не боялись покупать дома должников.

Эсфирь принесла Киперу стакан сока. Потом достала из тумбочки механическую бритву и принялась водить ею по заросшим щекам.

- Но все же, знаешь, есть одна хорошая новость: с тебя, слава Богу, снято подозрение в манипуляциях с трупом. Вся афера, оказывается, была затеяна сыночком, Лестером-младшим. Он был по уши в игорных долгах. И когда в одно прекрасное утро обнаружил папашу мертвым в кровати, понял, что его денежный ручеек иссяк. Тогда-то ему и пришла в голову эта дикая идея: выбросить труп в окно и объявить "Ковер Аладдина" убийцей.

- Что ни говори, этот Симпсон - дотошный негодяй, - сказала Долли. - Все по пословице: "Чтобы жулика поймать, надо жулика послать".

- Когда в суде заговорили о манипуляциях с трупом, Лестер-младший испугался и стал подводить под подозрение тебя. Это он тебя сфотографировал у дома и послал в полицию снимок. И предвыборный плакат налепил на дерево, чтобы запутать даты. Только когда отпечатки его пальцев нашли на кровати и на раме окна, тогда он сознался.

- Как хорошо, что мне не надо будет тащиться в полицию, подтверждать твое алиби на пятнадцатое июня.

- А миссис Лестер? Она тоже участвовала?

- Кажется, нет. Эсфирь, сержант что-нибудь говорил про нее?

- Нет, она ничего не знала. Верила пасынку во всем. Да и зачем ей такие аферы? Она у мужа научилась оперировать спокойно, наверняка. Ты думаешь, этот фильм о покойном супруге она затеяла просто так, от любви и печали? Ха! Была основана целая корпорация с бюджетом в полмиллиона долларов. Тебе досталось только тридцать тысяч, а остальное будет потрачено умело - якобы на деловые поездки, аренду помещения, закупки несуществующего оборудования, зарплату якобы сотрудникам (на самом деле - родственникам и знакомым). Ведь создание документального фильма можно изобразить как мощное предприятие. Если она сумеет доказать Налоговому управлению, что потратила на бизнес полмиллиона, ее выигрыш на налогах дотянет, я думаю, тысяч до двухсот. Убежища! Добрые строители налоговых убежищ должны ведь получать свое скромное вознаграждение.

Долли погладила Кипера по свежевыбритой щеке.

- Как ты себя чувствуешь? Хочешь чего-нибудь поесть? Мы уже пообедали, но я могу принести тебе сюда на подносе. Или хочешь спуститься вниз, поздороваться с остальными? Там все свои. Просто надень пока халат поверх пижамы. Вряд ли у Роберта найдутся штаны твоего размера. А завтра Эсфирь привезет тебе что-нибудь из дома.

По лестнице они спускались цепочкой, взявшись за руки. Их встретили тихими аплодисментами и улыбками. Только Ларри Камбакорта виновато ежился на своем стуле. Отводил глаза. Кипер направился первым делом к нему, потряс руку.

- Я не терял времени даром, - начал Ларри. - Нужные заявления уже направлены в апелляционный суд, в штатную ассоциацию адвокатов, в комиссию по правам домовладельцев, в комитет...

- После, после, - сказал Кипер. - Не будем засорять нашими судебными дрязгами головы остальным.

Грегори помахал ему, не вставая. Сидевшая рядом с ним Гвендолин любовно разглядывала вышитую крестиком подушку. Мистер Розенталь расслабился в кресле, упражнял свой талант - ждать не скучая. Долли принесла Киперу поднос с остатками мясного пирога и банкой пива.

- Мы тут заговорили о мимолетных встречах, - сказал Роберт. - Мимолетных, но оставивших глубокий след. Мистер Розенталь сказал, что у него была такая встреча. И у меня была. И у Грегори. Решили рассказывать по кругу. Никто не против?

- Нет, нет, никто. Слушаем мистера Розенталя.

Священное счастье врага

- Это произошло во время войны, - начал мистер Розенталь. - Не той большой, где убитых считали миллионами, а нашей - маленькой, местной, едва заметной на глобусе. Но для нас она была самой главной. В ней решалось все. Вся наша жизнь и то, что больше жизни.

Уличные бои в Иерусалиме тянулись долго. Они шли, главным образом, по ночам. Мы удерживали одну сторону улицы, арабы - другую. По ночам та или другая сторона делала вылазку. Мы выбивали их из полуразрушенных домов и пытались закрепиться там. Но следующей ночью они устраивали контратаку и выбивали нас.

Так тянулось до тех пор, пока из Америки не приехал помогать нам один майор. У него был опыт уличных боев еще со времен гражданской войны в Испании. Он воевал в Барселоне. "Не пытайтесь закрепляться в отбитом квартале, объяснил он нам. - Оставьте его пустым ничейным пространством. Тогда противник не сможет нападать на вас внезапно. Пробираясь по пустому кварталу, он непременно выдаст себя. Конечно, так вы не отвоюете город. Но вам ведь сейчас главное - продержаться до прибытия подкреплений из Тель-Авива".

Этот совет нам очень помог. Отбив квартал, мы оставляли в домах пустые консервные банки на проволочках и уходили. Когда арабы пытались подкрасться для атаки, мы узнавали об этом по звону. И встречали их светом прожектора и огнем. Они несли большие потери. Но все же отдельным группам удавалось прорваться. Видимо, одна такая группа добралась до дома, где засел наш взвод. И забросала нас гранатами.

Я очнулся с ощущением страшной тяжести на голове. Казалось, она была придавлена глыбой бетона. Но рот мог дышать, и глаза открывались. И в переменчивом свете пожара я увидел над собой лицо арабского легионера. Оно было искажено гримасой счастья.

И здесь, в этот короткий предсмертный миг я вдруг ясно-ясно все понял про него.

Я понял, что вся его короткая жизнь была пронизана одной мечтой - убить врага.

И что я оказался воплощением его мечты. Но он сначала подумал, что я уже убит взрывом гранаты. А это совсем не то. Ведь неизвестно, кто именно бросил гранату. Может быть, другой - не он? Но когда я открыл глаза, сердце его переполнилось счастьем. Ему нужно было встретить живого врага - и вот враг его оказался жив. Он должен был упиться этим моментом. Ведь и у многих древних и диких племен существуют поверья, что жизненная сила врага переливается в момент смерти в душу победителя. Его занесенный штык замер на секунду, в предвкушении этого счастливого мига.

Но этой секунды и этих бликов огня хватило моему взводному, чтобы взять араба на мушку. Лицо легионера будто взорвалось надо мной. Ведь пуля, входя в череп, оставляет маленькую дырочку. Но внутри, по ходу, она разрушается и выходит десятками обломков, как шрапнель.

Спросите меня сегодня: "Сделал ли ты кого-то на свете счастливым?" - и я с уверенностью отвечу "да". Тот арабский солдат был абсолютно счастлив, занося надо мной свой штык. Но я не могу сказать, что я научился этому счастью. Мы знаем счастье любви, счастье успеха, родительское счастье, счастье выздоровления. "Счастье вражды" остается неведомым большинству из нас. Враг для нас всегда - лишь угроза, опасность, мы не ждем от него ничего, кроме горя и страданий.

Но с той ночи я точно знаю, что "счастье вражды" существует. И есть на свете миллионы людей, для которых заиметь врага, а потом убить его высочайшее, а порой и единственно доступное счастье. И в погоне за ним они не остановятся ни перед чем. Не помогут никакие наши призывы к переговорам, к благоразумию, к справедливости, ни денежные подачки, ни корабли с мукой и бобами. Если нам выпала судьба стать для кого-то долгожданным кровным врагом, у нас нет иного выхода, как браться за оружие и защищаться до конца.

Таков урок, таков глубокий след, оставленный во мне той мимолетной встречей с арабским легионером.

Раненая душа

- Моя мимолетная встреча, - начал Роберт, - тоже окрашена кровью и смертью. Но тогда я еще не верил в переселение душ и воображал, что дело идет всего лишь о раненой утке.

Мне было лет пятнадцать. Я гостил у тетушки в Миннесоте. Она и ее муж были страстными охотниками. Как раз в ту неделю открылась осенняя охота на уток. И они взяли меня с собой на озеро. Стрелять я умел, но на охоте был первый раз.

Они объяснили мне, что нужно делать. У нас было две лодки. Мы высмотрели утиную стаю в дальнем конце озера. И медленно поплыли к ней. Я с тетушкой - в одной лодке, ее муж - в другой. Секрет в том, чтобы приблизиться к стае с наветренной стороны. Конечно, утки не подпустят тебя на расстояние выстрела. Они улетят. Но взлетают они всегда против ветра. И если ты приблизишься к ним вместе с ветром, они пролетят как раз над твоей головой, еще не набрав достаточную высоту. Тут-то охотник и ловит свой счастливый миг.

Тетушка сидела на носу лодки. Осторожными движениями ладони показывала мне, куда грести, - правее, левее. Утки сначала пытались просто уплыть подальше от непрошеных гостей. Но лодки прижимали их к берегу. В конце концов стая взлетала. И в тот короткий миг, когда они со свистом проносились над нашими головами, начиналась пальба.

Я тоже был захвачен возбуждением охоты, тоже палил в небеса. Но, конечно, тягаться с настоящими охотниками мне было не по силам. С трех-четырех заходов они подстрелили каждый по две разрешенных утки и собрались уезжать домой. А я еще не убил ни одной. Стрелять влет мне до сих пор не доводилось.

- Давай сделаем так, - сказала тетушка. - Мы поедем домой готовить обед. А ты останься и добей ту, которую я только подранила. Ей уже трудно взлетать. Ты сможешь подстрелить ее на воде.

Так началась моя эпопея с раненой уткой.

Я приближался к стае на лодке. Стая взлетала. Раненая оставалась. Я откладывал в сторону весла, осторожно брал ружье. Целился, стрелял. Промахивался. С трудом превозмогая боль, утка начинала хлопать крыльями, вырывалась из плена воды, взлетала. Я видел, что одна лапка у нее беспомощно свисает. Она опускалась вдали, рядом с остальной стаей. И все начиналось сначала.

Не помню, сколько раз это повторялось. Я сбился со счета. В какой-то момент стая поднялась и улетела прочь с опасного озера. Раненая осталась одна. С каждым разом она подпускала меня все ближе. Но от волнения и стыда я все равно промахивался. Неписаный охотничий закон запрещает оставлять раненую птицу умирать долгой смертью. Махнуть на все рукой и уехать я просто не мог.

Каждый выстрел отдавался у меня болью в груди. Будто невидимая нить протянулась от моего сердца к ее перебитой лапке. Боль пульсировала в нас обоих. Мы стали одно. Нет, мы всегда были одно - просто я не знал этого. Все живое связано друг с другом миллионом невидимых нитей. Но жадность и похоть господства заставляют нас каждый день забывать про это главное глубинное единство.

В конце концов утка исчерпала запас своих сил. Она осталась на воде после моего выстрела. Она не смотрела на меня. Глядела - будто прощалась - на озеро, на желтеющие деревья, на осеннее небо. Я смог подгрести еще ближе и на этот раз не промахнулся. То, что еще минуту назад было живым существом, осталось на воде окровавленным комком перьев, мяса, костей.

Сказать, что я увидел, как душа утки вылетела из мертвого тельца и отправилась искать себе другое пристанище, было бы неправдой. Но такой же неправдой для меня было бы сказать - "утка убита, умерла". Если она умерла, почему же у меня осталась боль в сердце? Куда протянута живая болезненная нить? Откуда прилетают по ней эти острые болезненные толчки сострадания всему живому? Которые сохраняют свою силу настолько, что с тех пор я не могу взять в руки ружье или удилище или даже мухобойку.

Моя вера в переселение душ, конечно, зародилась в минуты той охоты. Это и есть глубокий след мимолетной встречи с раненой уткой. Но чего я не могу понять до сих пор: почему нашей бессмертной душе не дано помнить о прежних воплощениях?

Одни мудрецы считают, что это в наказание нам грешным, а святым такая память дана, и она помогает им назвать братом льва, орла, шмеля, сокола, помогает им в конце концов вырваться из череды земных воплощений, обрести бестелесную форму бытия. Другие, наоборот, полагают, что это сделано Творцом из сострадания: иначе память о всех мучениях земного бытия накапливалась бы до бесконечности и приводила к параличу души. Не знаю, кто из них прав. Может быть, и мне тяжело было бы вспоминать какие-нибудь встречи с кашалотами, когда я пребывал в своем дюгоневом варианте. Но все же одну вещь мне почему-то очень, очень хотелось бы знать: сколько дюгонят родилось от меня и отправилось странствовать по океанским просторам?

Разрушитель инопланетной мечты

- А мне вот как повезло! - сказал Грегори. - Месяц назад мне бы еще нечего было рассказать. Потому что моя мимолетная встреча случилась только на прошлой неделе. Самая свеженькая! Но я уверен - останется в памяти надолго.

Видели бы вы этого вулканолога - сразу бы поняли, о чем я толкую. Он был весь какой-то помятый, запыленный, раздерганный. Будто его самого только что выбросило из жерла вулкана. Волосы всклокочены, лицо - цвета золы, очки - с трещиной.

Его привел наш учитель естествознания. Предупредил, что вулканолог - его старинный друг. Что он сделал важное открытие, которое никак не может получить признания. Книгу вулканолога издательства отказываются публиковать, выступить с лекциями никто не приглашает. Учитель пригласил его выступить перед нами старшеклассниками. Он уверен, что нам будет интересно послушать, а вулканолог сможет почувствовать на живой аудитории, что в его рассказе понятно, а что не очень.

Первым делом класс превратили в кинозал. На доску повесили экран, и по нему поплыли кадры извержения вулкана. Мощного. Лава, летящие камни, дым, пар. Но вулканолог хотел, чтобы мы обратили внимание на другое. Указкой он отыскивал на экране маленькие светящиеся точки, которые удалялись прочь от жерла горы. Эти точки, объяснял он, представляют собой странные сгустки газа или электричества. Они образуются, по-видимому, в гуще извергающейся лавы при очень высоких температурах и давлениях. Он наблюдал и снимал их на пленку много раз. Он назвал их "горгонами". И все пытался поймать момент их исчезновения. Чтобы оценить их живучесть. Но это ему редко удавалось. Горгоны удалялись из поля зрения, но явно сохраняли устойчивость.

Так он наблюдал за своими горгонами лет восемь. И вдруг ему пришла в голову гениальная идея. (Это я говорю "гениальная" - он-то держался очень скромно.) А что, если все эти рассказы о летающих тарелках, о неопознанных летающих объектах - не выдумки и не иллюзии? Что, если люди действительно видят в небе светящиеся шары, которые на самом деле есть его горгоны, разлетающиеся по всему миру после каждого извержения?

Чтобы проверить свою гипотезу, ему пришлось погрузиться в многолетние исследования. Он собирал все сообщения о летающих тарелках и сводил их в хронологические таблицы. Потом брал хронологические таблицы извержений и пытался сравнивать их с теми. Но в какой-то момент понял, что такой подход ничего не даст. Потому что многие извержения происходят на дне океана. Они тоже выпускают в атмосферу горгоны, но эти извержения никто не регистрирует.

Параллельно он пытался понять природу этих светящихся шаров, изучал процессы, происходящие в газах при сверхвысоких температурах и давлениях. Также он стал разыскивать людей, которые утверждали, что видели, как светящийся шар опустился на землю. Многие из них сообщали, что, к их изумлению, шар не был горячим. На месте его приземления и исчезновения трава оставалась свежей, несожженной. Не такой ли шар увидел пророк Моисей в кусте, который горел и не сгорал?

Вулканолог прочитал тысячи рассказов людей о светящихся шарах в небе. Он отбросил все истории о том, как инопланетяне брали людей на свой космический корабль, обследовали их, лечили, разговаривали с ними на неизвестном языке, который каким-то чудом был им понятен, и прочую художественную фантастику. Но он заметил, что в оставшихся историях три элемента повторяются почти безотказно:

1. Шары движутся не по воле ветра. Они могут подниматься и опускаться, менять направление движения, как бы маневрировать. Их движение несколько напоминает перемещения шаровой молнии или волчка, крутящегося на полу.

2. Человеческий глаз видит шары, но для радара они остаются невидимыми. Встревоженные люди часто звонили в полицию, полиция передавала сообщения военным властям, но те заявляли, что это иллюзия, потому что на их экранах никаких неопознанных летающих предметов не видно. Отсюда следует вывод, что это были нетвердые тела.

3. Наконец, почти все замечали, что приближение светящегося шара вызывает серьезные неполадки во всей электронной и радиоаппаратуре. То есть он явно несет вокруг себя мощное электромагнитное поле.

Но все эти три особенности присущи и горгонам, вылетающим из вулкана.

Тут я призадумался и пришел к выводу, что вулканолог, скорее всего, прав. Наверное, его гипотеза рано или поздно будет подтверждена и научно доказана. Но как ни странно меня это совсем не порадовало. Мне вдруг стало грустно-грустно. Как любит говорить Гвендолин, меньше стало чему удивляться на свете. Так мы жили и тешили себя этими тайнами: летающие тарелки, инопланетные корабли. Пришельцы из космоса прилетят и научат нас, дураков, жить по-человечески, не мучить друг друга. А тут оказывается, что никаких инопланетян как не было, так и нет. И светящиеся шары - это всего лишь какой-то бездушный, заряженный электричеством газ. Ужас! Дикое разочарование!

После лекции я подошел к вулканологу и сказал, что он меня убедил, что его замечательное открытие когда-нибудь признают, но что книгу его еще долго никто не напечатает. Потому что кому же охота расставаться с мечтой? Он смотрел на меня с грустной улыбкой, кивал, как-то странно хихикал. И глядя на него, на всю его растрепанную вулканами и издателями фигуру, я себе мотал на ус, что в наших изобретательских делах надо быть поосторожнее. В том смысле, что если придет в голову новое изобретение или открытие, я сначала хорошенько погляжу кругом: не разрушает ли оно чьи-то привычные дорогие мечты?

Нет, не то чтобы у меня хватило терпения заткнуться и промолчать про свое открытие несколько десятков лет. На это я не способен. А то, что ни в коем случае нельзя давать себе распускаться, ждать немедленного признания, надеяться, что тебя тут же забросают цветами и премиями. Вот такой урок я извлек из своей вулканической встречи, это хочу зарубить себе на носу.

Костер обид

- Все смотрят на меня - значит, моя очередь? - спросила Гвендолин. - Ну, пока другие рассказывали, я честно пыталась вспомнить чего-нибудь похожее, крест на сердце. Но мимолетные встречи - кто их помнит? Никакой головы не хватит. Помнишь длинные, большие, когда тебя успевали так наобижать, что из головы уже не выкинуть. И все-таки одна маленькая история вспомнилась. Это когда не меня, а я сама сильно обидела.

Было мне тоже, как и Роберту на его охоте, лет пятнадцать. Самый у девчонок стервячий возраст. Если вы только знаете, о чем я толкую. Весь свет против них, все их обижают - значит, можно всем мстить без разбору. А у нас, черных, это вдвойне. У нас ведь нынче как: белые нас за три века так наобижали, что с ними расплачиваться - двадцати веков не хватит.

И вот иду я однажды ночью по нашему кварталу. Эдакая подвыпившая ведьмочка, разобиженная насмерть. Потому что мой Луис опять два раза танцевал с этой тощей Бригиттой. Иду не то чтобы шатаясь, но нет-нет и запнусь на ровном месте. А квартал у нас был не очень спокойный. Всякое случалось по ночам. И потасовки, и стрельба, и ограбят - глазом моргнуть не успеешь. Но я-то к тому времени ничего не боялась. Всех главных разбойников уже знала, и они меня знали. А мелкой сошке и сама могла врезать как следует. Так что шла себе, ни о чем не заботясь. И думала только о том, кому из этих двоих глаза нужно выцарапать в первую очередь: ей или ему?

Вдруг подкатывает к тротуару машина. В марках я не понимаю, но вижу недешевая. И выходит из нее такой белый толстячок. В галстуке бабочкой, как у оркестрантов. И спрашивает, не подвезти ли меня до дому.

Ну, тут я ему задала!

"Ах ты, - кричу, - сволочь белопузая! Отыграл на своей скрипочке - теперь развлечься захотелось? Попробовать остренького, запить солененьким? Надоели беленькие - захотелось черненьких? Думаешь, за деньги всех нас можно купить? Или потянуло на малолетних? Эх, кастрировать бы вас всех - и дело с концом!"

Долго я так разорялась. Ору на него и сама собой любуюсь. И на сердце легчает. Ведь злоба - от обиды лучшее лекарство. Но вдруг замечаю, что в машине кто-то есть. Вижу лицо в боковом стекле. Какая-то старушка, вся в морщинах и седых кудряшках. Видимо, мать его или тетка. И смотрит на меня так печально-печально. Наверное, это она подбила его остановиться и подвезти домой бедную заблудшую девчушку.

Он ничего мне не ответил. Сел в машину, и они уехали.

На следующий день я вспомнила про них. Думаете, стало мне стыдно, что я зря накричала на человека? Ничуть. Я тогда стыдиться вообще не умела. Была кругом права, всегда и во всем. А виноваты - все другие. Знаем мы их! Не в этот раз, так в другой этот музыкантик свое сыграет. Если вы соображаете, что я имею в виду.

Но все равно - было как-то неприятно вспоминать. Очень было печальное лицо у этой старушки. Вспомнишь его - и начинает гаснуть любимый костер обид. Как их, драгоценных, ни вороши - прежнего жару не выходило. Словно отсыревшие дрова - чадят, шипят, да и только.

И теперь я думаю: не с того ли случая стала я реже обижаться? Как-то мне стало скучно этим заниматься. Ведь когда каждый живет со своим костерочком обид, все получаются одинаковые. И не то даже страшно, что все костерочки вдруг сольются и получится настоящий большой пожар злобы. А то, что никого ты своими обидами уже не удивишь. Я обиженная, ты обиженная, он, она, они - все! И того хуже: самой уже никому удивляться не получается. Кругом все одинаковые, досмерти разобиженные, друг другу неинтересные, на самих себя закрученные. Такая скукота.

Вторая жизнь

- Должен извиниться, - начал Ларри, - потому что моя мимолетная встреча возвращает нас обратно к тому, с чего начался наш круг историй: к теме смерти. Или, скорее, к проблеме возвращения из царства мертвых. Впрочем, судите сами.

В те годы я еще только начинал свою карьеру. И наша адвокатская контора, как и все другие в нашем штате, должна была отдавать какое-то количество рабочих часов на бесплатное обслуживание бедных клиентов. Конечно, меня, как самого молодого, посылали на эти дела чаще других.

Я очень хорошо понимал тех бедняков, которым мне приходилось помогать. Каждый из них, наверное, думал про меня: "Работает из-под палки, по принуждению - разве он станет стараться ради меня? разве будет вкладывать душу в поиски спасительной лазейки? Наверное, захочет отбарабанить положенные часы и смыться поскорее". Но я тогда еще был полон юношеских идеалов и пытался делать свое дело на совесть. Не буду хвастать, но скажу, что вскоре мое имя стало более или менее известным среди бедной клиентуры. Так что я не удивился, когда мне сказали, что со мной - именно со мной и ни с кем другим! - хочет посоветоваться один пожизненно заключенный.

Я посетил его в тюрьме, и он рассказал мне свою историю. С детства он был очень тихим, неповоротливым, послушным. Звезд с неба не хватал, в учебе сильно отставал. Вырос, стал работать почтальоном. Честно разносил по домам письма, пакеты, счета. Допускал иногда ошибки, отдавал, например, заказное послание не в те руки или еще что-то такое. Но не чаще других. Однако начальник отделения придирался к нему за каждую мелочь. Устраивал громкие разносы, оскорблял прилюдно, урезал зарплату, штрафовал. И, в конце концов, добился увольнения.

Вот этого мой почтальон не выдержал. Он тихо раздобыл где-то пистолет, тихо вошел посреди белого дня в почтовое отделение и тихо застрелил начальника. Потом послушно сдался полиции, на суде признал свою вину, послушно отбывал пожизненный срок.

Он отсидел уже шесть или семь лет, когда Бог вдруг послал ему удачу. По крайней мере, так он считал. У него случился инфаркт. Потребовалась срочная операция на сердце. И во время этой операции он ненадолго умер. Пережил так называемую клиническую смерть. Увидел темные вихрящиеся облака и яркий просвет в них и все такое, о чем рассказывают люди, переступавшие этот порог. Но врачам удалось вернуть его к жизни. Теперь он вернулся в этот мир. Видимо, Бог решил, что ему еще не пора. Даровал вторую жизнь. И он хочет прожить ее достойно. Поэтому ему нужна моя помощь.

- В чем именно? - спросил я.

- Как - в чем? Составить по всей форме заявление о выпуске меня из тюрьмы. Ведь я был осужден пожизненно. И та моя жизнь кончилась. Оборвалась на операционном столе. На этот счет имеется законный медицинский документ. Тот человек был осужден и отбыл свой срок. А в своей новой жизни я не совершил ничего дурного. Поэтому нет никаких оснований, чтобы держать меня дальше в тюрьме.

Я слушал его и не мог понять - разыгрывает он меня или говорит серьезно? Он глядел на меня чуть ли не с жалостью, будто сочувствовал моей бестолковости, давал время уразуметь простую истину. Я понял, что не смогу так сразу разочаровать его. Обещал поговорить с судьей. И даже выполнил свое обещание. Но судья, конечно, только накричал на меня.

- Еще раз явитесь ко мне с такими глупостями - и я сообщу в вашу фирму. А воскресшему почтальону передайте, чтобы оставил свои фокусы. Доживет до пароля - его счастье. И пусть скажет спасибо, что его залатали за деньги налогоплательщиков.

Что стало с почтальоном дальше, в его второй жизни, я не знаю. Но мысль о его кончине и воскресении время от времени тревожит меня. Клиническая смерть явление малоизученное. До сих пор она происходила с людьми только случайно, чаще всего - во время операции. А что произойдет, если хирурги научатся причинять ее намеренно? Если откроется, что клиническая смерть может стереть все прошлое человека? И ее можно применять как хирургическую операцию для лечения тех, кому воспоминания о прожитой жизни невыносимы?

Всякий человек получит возможность второй попытки, возможность начать чистую незапятнанную жизнь. Но уже имея где-то в глубине души весь опыт страданий, ошибок, разочарований первой. Если можно ампутировать пораженную раком почку, почему нельзя ампутировать прошлое, пронизанное метастазами стыда, обид, сожалений?

Бывают, бывают у меня дни, когда я тихо мечтаю и даже молюсь о такой возможности.

Зов одиночества

- Папа, когда мы получили заказ от родителей той молодой художницы? спросила Эсфирь. - Года три назад? Да, мне тоже помнится, что три. Дело было нетрудное. Девушку не надо было искать, адрес ее был известен. Но она порвала всякие отношения с родными. Ни писем, ни телефонных звонков, ни поздравительных открыток. Родители уже смирились с этим. Но они хотели хотя бы убедиться, что она здорова, что человек, к которому она ушла, не держит ее взаперти, не морит голодом, не избивает.

Никого из родных и прежних знакомых она не хотела видеть, просто не пускала в дом. Мне нужно было придумать какой-то предлог для встречи, повод для визита.

Было известно, что девушка эта ушла к художнику, который был старше ее на много-много лет. В молодости он подавал большие надежды, приобрел известность. Но потом озлобился, замкнулся в себе, перестал выставлять картины и скульптуры, уединился в своем доме в Аппалачских горах. Однако, судя по всему, время от времени он выходил из добровольного заточения, приезжал в город, посещал галереи, интересовался картинами других художников. Потому что однажды он написал девушке письмо, в котором очень хвалил ее работы, представленные на недавней выставке.

Между ними завязалась переписка. Художник давал ей советы, разоблачал всевозможные трюки владельцев галерей, учил не доверять ни им, ни редакторам художественных журналов, ни критикам, ни торговцам картинами. Уверял, что видит в ней зачатки нешуточного таланта. И однажды - неслыханное дело пригласил навестить его. Она навестила его раз, другой, а потом осталась у него насовсем. И сообщила родителям, что начинает новую жизнь, в которой ей никто-никто из прежней жизни не будет нужен.

Я решила изобразить из себя поклонницу таланта, которая недавно открыла литературное агентство и хотела бы заняться пропагандой работ любимого художника. Профессия литературного агента, вообще-то, доступна каждому. Вы арендуете почтовый ящик, заказываете сотню конвертов с фирменным знаком в верхнем левом углу, бумагу с таким же знаком - вот и всех хлопот. Но я еще отыскала критика, который в свое время писал хвалебные статьи об аппалачском отшельнике. И в разговоре с ним поднабралась правильных хвалебных слов и выражений. А потом использовала их в своем письме к художнику. В котором предлагала взяться за издание нового альбома его работ. Вернее, отыскать для них издателя. Который согласился бы издать альбом точно в таком виде, составе и объеме, в каком пожелает сам художник.

Письмо мое подействовало - меня пригласили в горное убежище. Я провела там почти целый день, так что встреча была не совсем мимолетной. В картинах и скульптурах я понимаю мало, тут мне приходилось наугад изображать восторг, делать поспешные записи в блокноте - якобы заметки для будущего альбома. Но самого художника я не забуду до конца дней своих.

Его кряжистая, приземистая фигура, его седая грива, его густой голос мгновенно заполняли все пространство. Рядом с ним сразу становилось тесно. Ощущение тесноты не исчезло, даже когда мы вышли из дома. Он хотел показать мне свой огород и сад. Похоже, он больше гордился своими огурцами, помидорами, клубникой, морковью, яблоками, чем своими картинами. Но это потому, что он каждое свое дело переживал как творческий акт. А каждый творческий акт у него начинался с полного отбрасывания и зачеркивания общепринятого.

Еда? Он почти ничего не покупал в супермаркете, ел только то, что выращивал сам или что привозили на базар знакомые ему и проверенные фермеры.

Мебель? Только по индивидуальным заказам, по его собственным эскизам.

Архитектура? Строителям пришлось взрывчаткой пробивать толщу гранита, чтобы соединить задуманный им гараж с домом, стоявшим выше на склоне горы.

Медицина? О, тут он не признавал никаких авторитетов. Он демонстрировал мне десятки баночек с мазями собственного изготовления, объяснял тайны гомеопатии, йоги, шаманства. Все кровати в доме стояли изголовьем на север это обеспечивало правильный лечебный эффект магнитного поля Земли. Никаких аспиринов, никаких антибиотиков, никаких снотворных. Упоминание о прозаке вызвало у него издевательский хохот.

Очень скоро мне стало понятно, что такой человек и подругу жизни должен был вылепить, смастерить себе сам. Она присутствовала при наших разговорах, не вмешиваясь, иногда улыбалась - миниатюрная, большеглазая, рассеянная. Я могла с чистой совестью сообщить ее родителям, что дочь их выглядит хорошо, здорова и, судя по всему, довольна своим положением. Но сама исподтишка вглядывалась в это лицо, вслушивалась в ее короткие реплики, ловила преданный взгляд, который она порой бросала на своего мэтра. И пыталась понять: почему? чем мог приманить ее этот одинокий гневливый мизантроп? окруженный теснящим облаком вечного недовольства? оторванный от всего остального мира?

Талантом?

Но таланту можно вполне поклоняться издалека. И учиться у него можно издалека, как учатся молодые художники по шедеврам, висящим в музеях, или даже по почте, на всяких заочных курсах.

Или манит сама безмерность предъявляемых требований? "Если кто приходит ко Мне, и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником..."

Только много дней спустя, вспоминая снова и снова этот визит, я стала смутно догадываться о том, что наше одиночество само по себе может стать для кого-то манящим зовом. Тебе начинает казаться, что только ты - единственная! можешь прорваться, спасти, преобразить. Как в сказке про красавицу и чудовище: урони на него слезинку - и чудовище превратится в прекрасного принца.

А потом оказалось, что я и сама очень беззащитна перед зовом одиночества. Особенно, когда оно прячется за маской приветливой открытости людям. И укрывается в башне, открытой окнами на все четыре стороны света.

Эсфирь умолкла.

Все уставились на Кипера. И на Долли. Они оставались последними.

- Да, у меня тоже была очень важная мимолетная встреча, - сказала Долли. Оставившая глубокий след. Но о ней я хотела бы рассказать Киперу наедине. Можно?

Она смотрела на Роберта. Серьезно, просительно, строго. Роберт медленно встал с кресла. Уже не дюгонь, еще не жираф, в своем мимолетном человеческом обличье. Подошел к жене и крепко поцеловал ее в губы. Она ответила на поцелуй, прижалась на минуту щекой.

Эсфирь тоже встала и направилась к Киперу. Он шагнул ей навстречу. Они постояли, держась за руки, потом бережно обнялись.

- Я только недавно сложила два и два, - шепнула она, - догадалась, узнала, кто она - твоя главная любовь. Но и про себя узнала что-то новое. Что где-то на седьмой, восьмой оболочке я могу быть библейской Лией. Не самой любимой, но самой преданной женой. И плодовитой. С целым выводком нерожденных, ждущих освобождения горлопанов.

В гостиной было тихо.

Долли взяла Кипера за руку и повела его наверх.

Начинающий ясновидец

Боже какое счастье никуда не спешить

не считать минутки не смотреть на часы

а только на тебя

ты не хочешь прилечь

мне нужно время я буду заново к тебе привыкать

Давай я правда тебе расскажу про свою мимолетную

встречу

она длилась целых два дня но все равно

ее можно считать мимолетной

потому что она была с моим сыном моим первенцем

он пробыл с нами так мало

но я-то пробыла с ним гораздо дольше

я-то его любила давно заранее все эти месяцы

пока он плыл ко мне внутри меня

повторял весь путь происхождения видов

стучал своими пяточками по ступенькам эволюции

сначала личинка потом головастик

дальше плавал как рыбка

а мне оставалось только удивляться

какой он умный как знает дорогу

и когда он с криком выпрыгнул наружу

и наш воздух хлынул ему в легкие

легкие настоящего млекопитающего

я была в полном восторге

начала хвалить и поздравлять его

он уже проделал такой большой и серьезный путь

совсем один без помощи взрослых

стал цветочком в венце Творения

но видимо что-то случилось на последней ступеньке

он как-то запнулся на входе

или ему что-то не понравилось у нас с первых шагов

вернее с первых вздохов

может быть воздух был слишком сух для него

недаром сейчас советуют рожать в ванну с водой

а он все время задумывался

наверное о том куда же я попал

и забывал при этом дышать

и врачи встревожились забрали его у меня

пытались помочь своими аппаратами

потом мне сказал главный врач

что есть такой надувной матрасик из трубок

воздух идет от насоса по трубкам попеременно

и младенец лежит на матрасике как на волнах

эти волны прокатываясь под ним помогают ему дышать

но на Аляску таких матрасиков тогда еще не завезли

а старые аппараты не помогали

и врач просто убивался

что у них в больнице до сих пор

нет такой нужной вещи

но я-то догадывалась что и матрасик не помог бы

просто мальчик увидел что он явился раньше времени

никто не готов принять его таким как он есть

и с тех пор у меня это осталось глубоко-глубоко

чтобы быть готовой

быть готовой когда он придет в следующий раз

это и есть мой глубокий след от нашей короткой

встречи

и к концу второго дня мой мальчик так загляделся

на собственные пальчики

они были такие интересные такие подвижные

что он забыл дышать совсем

это случилось в соседней палате

но я сразу почувствовала и закричала

и сестры кинулись меня успокаивать

а я им кричу со мной все в порядке

но мальчик но мальчик но мальчик

Да я могу слышать и видеть на расстоянии это правда

цветы слышат только то что рядом

а мы часто можем слышать далеко-далеко

не только в пространстве но и во времени

мы просто обычно не верим тому что слышим

смешно верить в ненаучные чудеса

поэтому я обычно не сознаюсь

но тебе одному могу сознаться

тебе нужно знать об одной вещи

ты к ней будешь причастен да-да

я слышу знаю точно

что сегодня понесу от тебя

потому так волнуюсь

как девочка в первую брачную ночь

И еще я хочу сознаться тебе рассказать

какое это счастье

быть любимой

все эти тягостные месяцы что мы были врозь

я знала слышала что ты продолжаешь любить меня

это грело спасало давало силы

было тяжело только в конце октября

ты забывал меня любить на что-то отвлекся

потом я узнала что ты ездил в Калифорнию

а у меня в эти недели едва хватало сил

дотянуть день до конца

Роберт совсем извелся он видел

что мне опять мало одной его любви

а мне ее мало потому что он любит меня

вместе с нашим домом детьми автомобилем страховкой

почтовым ящиком у входа

а ты любишь отдельно меня только одну меня

безвозмездно меня слепо меня

вопреки мне самой меня

ведь я себя не очень люблю

я порой повисаю на ниточке твоей любви

как альпинист на последнем канате

даже когда гоню тебя и ухожу между столиков

жизнь моя висит все на том же канате-волоске

и я слышу все что с тобой происходит

где бы ты ни был знаю когда канат делается тоньше

а когда бескорыстно крепнет

это не тот канат которым тянут к себе предмет любви

я долго была в детстве таким предметом

притянутым намертво натерпелась нахлебалась

знаю разницу и от радости порой качаюсь на твоем

канате

как на качелях

прости

Конечно меня могут спросить

если ты так все видишь и слышишь

своим ясновидящим глазом и ухом

как ты могла так долго не отыскать собственного сына

но это видимо потому

что я слышу только луч чужого чувства

когда оно есть

как новейший самолет чувствует луч радара

а у Грегори нет такого луча ко мне

он весь нацелен прочь и вперед

поэтому я так скучно назойлива с ним

хочу все время держать его под боком

но теперь я справлюсь я поняла

я не сержусь на него как я могу сердиться

на сына который согласился остаться в нашем воздухе

не ушел как мой первый

а уж где он там будет бродить со своим рюкзачком

это не так уж важно не так уж

если знаешь что время от времени он позвонит

или даже появится вновь на пороге

как появился неделю назад

и поверь Стелле легче со мной чем ему

я многому научилась например одной важной хитрости

столь трудной для молодых родителей

когда ребенок прибегает к тебе полный ужаса

или боли или с полным мешком обид

не нужно пытаться залить их утешениями

или мороженым из холодильника

или вареньем из буфета

а нужно поверить принять разделить

и даже обогнать его в ужасе боли обиде

так чтобы он сам

сам постепенно начал утешать и подбадривать тебя

и говорить что не так уж все страшно

А еще я хотела спросить тебя

веришь ли ты теперь

что все это было послано нам не случайно

что судьба вела нас друг к другу

такими извилистыми путями

безжалостно отняла у тебя все-все

выбросила из дома нищим и безработным

и все для того чтобы ты оказался у нас в доме

под одной крышей со мной

судьбе нельзя перечить

смотри как рано она послала тебе первый знак

когда ты первый нарушил моногамный порядок

пусть бескорыстно по одной доброте

чтобы помочь сестре

но это оставило на тебе свою полигамную метку

и я узнала ее увидела ясно

что и тебе тесна любовь если она одна-единственная

и если бы не было на тебе этого тайного знака

никакие твои сказки про ледяной воротник на горле

и про мишени на песке для небесных стрелков

на меня бы не подействовали

ни за каким шпинатом в "Крогер" я бы не помчалась

но вообще я теперь думаю

что сколько бы судьба ни подарила нам дней и часов

впереди

есть другой отсчет времени как верит Роберт

отсчет наших прежних смертей и рождений

и по этому отсчету наша встреча останется

мимолетной

но оставляющей след на века след на века

Слышишь в доме все стихло все разошлись на ночлег

места хватит всем завтра мы будем думать

обсуждать и расспрашивать кто захочет остаться

в нашем доме надолго

я согласна на всех и даже на Гвендолин

хотя мне показалось что на нее загляделся

мистер Розенталь

но сегодня сейчас на свете остались только ты и я

и мне даже трудно сказать что нас двое

настолько я не чувствую преград и границ между нами

настолько могу говорить тебе все-все

и делать с тобой все как с собой

а то что немного смущена

так ведь и перед зеркалом иногда трудно начать

раздеваться

Нет можно я сегодня все буду делать сама

впервые сама с тобой и с собой

это раньше я вцеплялась в тебя как утопающая

боялась выпустить хоть на секунду

и тебе приходилось раздевать нас обоих

а сегодня когда вся ночь наша

не нужно никуда спешить

не нужно прятаться и притворяться

я так благодарна им обоим

так люблю и Роберта и Эсфирь

за то что они разрешили нам больше не лгать

а ты если хочешь просто показывай движением пальца

у нас в лаборатории появился новый аппарат

называется компьютер

там подводишь стрелку к нужному квадратику

на телевизионном экране

нажимаешь на кнопку и сразу открывается картинка

с нужным растением или красивым цветком

значит ты хочешь начать отсюда

с цветка руки скромный притворщик

это легко не нужно преодолевать застенчивость

наши руки и плечи давно у вас на виду

но есть на востоке народы у которых не так

там умеют ценить эту часть тела

там женщина обязана прятать под одеждой все

кроме глаз

у нас недавно был на кафедре профессор из Йемена

он мне сознался что родил с женой шестерых детей

но никогда не видел ее рук и плеч

такая святоша

а в Америке он сходит с ума глаза его не могут

насытиться

какая уж там наука

но ведь недаром и у нас именно рука

проникла в священный обряд как символ

представь как бы это звучало

"он попросил ее ногу и сердце"

ужасно но вот тебе моя рука

вот тебе обе мои руки совсем другое дело

и когда я смотрю на синие прожилки на запястьях

мне порой трудно и страшно поверить

что именно там и несется

наша густая красная жизнь

так близко так на виду так открыто для

всякого лезвия

Нет ты не сумеешь эти шпильки с секретом

я знаю тебе нравятся волосы рассыпанные по плечам

это мода послевоенного кино

да-да я замечала твои вкусы слеплены

фильмами твоего детства

если какая-нибудь разлучница захочет тебя завлечь

отнять у меня ей достаточно будет

просмотреть несколько старых лент

скопировать платье туфли чулки прическу героини

и ты готов ты беззащитен

но коль промелькнуло слово чулки

оно неизбежно ведет палец-стрелку к коленям

это пожалуй единственное во мне

что я немножко люблю

а в детстве мечтала о платье с кринолином

даже собирала тайком обручи хулахуп

разных размеров

а потом выклянчила у матери широкую юбку

чтобы пришить их изнутри

наврала что нужно для спектакля

но на самом деле мне просто хотелось

окружить колени волшебной тайной

спрятать под красивым колоколом

нельзя чтобы каждый молокосос

имел их для обозрения в любую минуту

они должны мелькнуть на секунду

вспыхнуть в канкане

блеснуть черным шелком и снова исчезнуть

Подвязка

знаешь ли ты что есть мужчины

которые вздрогнут от одного этого слова

которые собирают наши подвязки в секретные альбомы

или в коробки из-под конфет

прокладывают папиросной бумагой

но и в далекой древности подвязка была окружена

особым ореолом

недаром она стала символом знаменитого

рыцарского ордена

это случилось много веков назад

английский король танцевал на

балу с графиней Солсбери

и вдруг ее голубая подвязка выскользнула

из-под платья

осталась лежать на полу

под хихиканье придворных насмешников

но король не растерялся тактично подхватил подвязку

и пристегнул ею собственный чулок

громко крикнув "Мне голубое к лицу и к ноге"

или "Учитесь не заметить"

или "Король не голый"

или еще что-то дав пример галантности

и основав "Орден Подвязки"

Но мы совсем забыли о тебе

это неправильно

пусть я предам всех женщин выдам нашу тайну

мы редко в этом сознаемся

но расстегивать ваши рубашки или пижамные куртки

пуговица за пуговицей это как разворачивать подарок

особенно если оттуда идет такой жар как у тебя

хочется тут же залить водой молоком лимонадом

шампанским

в следующий раз запасу

и как же легко как уверено они слетели с языка

эти невероятные слова "следующий раз"

А себе в следующий раз припасу корсет

вот уж повозишься со шнуровкой долго-долго

все же было в этом свое очарование

красивые плоды должны лежать открыто в чашах и вазах

а не висеть в мешочках с бретельками

но ведь и идею корсета когда-то сумели изгадить

видимо плоскогрудые ревновали и добились

чтобы корсет изменил свое назначение выставлять

а взял на себя роль скрывать

чтобы стальные пластины и китовый ус

сжимали бедных женщин до размера доски

до потери дыхания

и ведь не мужчины решили нас мучить

нет сами все сами

И уж коли речь и пальцы дошли до плодов

сознаюсь что каждый раз

когда я вижу как жадно ты тянешь их в рот

я боюсь твоего разочарования

ты может быть думал что это яблоки с Древа Познания

добра и зла

и рвешься вкусить вопреки Высочайшему запрещению

но это не так Творец не мог оставить их нам

иначе бы мы обогнали вас в познании

и отвлекались от главного дела родить

И уж коли речь и все остальное дошло до "родить"

прочь последняя нейлоновая преграда

прочь одеяла и пижамы

мы станем совсем одна плоть

хотя для этого придется совершить много

довольно смешных движений

больше тебе чем мне

это все же так смешно и несправедливо

что я могу лежать не напрягаясь

обнимать тебя и видеть белый свет

а ты должен отжиматься на руках как гимнаст

или остаешься уткнувшись лицом в подушку

да еще вынужден скакать взад и вперед

как мальчик на лошадке-скакалке

хотя в этом светится смысл

быть может это проверка пути

пробный вагончик пускают по новой дороге сто раз

прежде чем пустят поезд с бесценным грузом

и помнишь мы говорили о бедности языка

о том что мы не можем передать друг другу

что с нами происходит в эти минуты

поэтому мудро умолкаем

и я тоже скоро вот-вот замолчу онемею

мы перейдем на язык цветов

ты так и сказал что в тебе расцветает цветок

заполняет лепестками все тело

это можно изобразить на экране

цветы будут разными иногда это мак

в другой раз пион рододендрон магнолия орхидея

так вот я хочу успеть сказать тебе

что у меня сегодня расцветает гладиолус

цветок за цветок по длинному стеблю

цветок за цветком цветок за цветком цветок за цветком

На исходе ночи Киперу приснился многосерийный сон. Он плыл в лодке по озеру Себаго, а на корме сидела женщина. Кругом плавали утки, гуси, чайки. Но женщина в каждой серии была другая. Некоторых он узнавал, некоторых - нет. Потому что ему все время приходилось оглядываться на дальний берег. Нацеливать нос лодки на теремок с лифтом, видневшийся там.

В какой-то из серий он вспомнил один прием. Чтобы сохранять направление, гребец должен смотреть на макушку сидящего на корме и совмещать ее с каким-нибудь деревом на берегу. Или скалой. И сохранять это совмещение, по-разному налегая на весла. Чуть сильнее - правым, чуть сильнее - левым. Тогда лодка будет двигаться правильным курсом, не нужно будет оглядываться назад каждую минуту.

Он так и сделал. Он сохранял направление. Но теремок перестал приближаться. Вдруг что-то испугало птиц на воде. Они с криками начали подниматься в воздух. Стая за стаей. Кипер оглянулся. Домика на берегу не было. Лесистые холмы раздвинулись и открыли бесконечную водную гладь. Уходящую до горизонта.

И тогда Кипер проснулся.

Долли лежала рядом, спиной к нему. Ее волосы катились по подушке, как волны во сне. Ее голое плечо светилось, как нагретый солнцем пляж. Ее новый ребенок, без шума и фанфар, начинал свое дальнее и трудное плавание.

Кипер осторожно встал, натянул халат поверх пижамы. Достал из-под кровати шлепанцы Роберта. Недельное пьянство напомнило о себе ноющей болью в висках. Он бесшумно дошел до дверей ванной, бесшумно прикрыл их за собой. Отыскал в шкафчике пузырек с аспирином. Проглотил несколько таблеток, запил водой из горсти. Ополоснул лицо, смочил волосы. Ему показалось, что седая прядь стала вдвое шире.

У ванной была вторая дверь. В коридор, в детскую, в другую спальню? Кипер поднял крючок, выглянул в открывшуюся щелку. Ромб солнечного света лежал на ковре в коридоре, стекал уголком на ступени лестницы. Грегори и Стелла серьезно смотрели с фотографии на стене. Стоявшей за их спинами Долли приходилось улыбаться за всех троих.

Кипер спустился по лестнице, пересек гостиную. Неубранные подносы со стаканами и пепельницами стояли на полу у камина. Он толкнул входную дверь, вышел на крыльцо.

Утренние птицы носились в ветвях. Ссорились, хвастались, осыпали насмешками всех нелетающих внизу. Облачка пара струились над влажным асфальтом. Столбики с почтовыми сундуками тянулись вдоль безлюдной улицы, как ночная стража. Красный пакет с газетой утопал в зеленой траве. Красный борт "фалькона" торчал из-за кленового ствола. Малиновая шелуха покрывала капот, крышу, стекла.

Кипер прошел по дорожке с погасшими фонариками. Подошел к автомобилю, потянул за ручку. Дверца была незаперта. Он подумал, что, пока все спят, можно съездить в свой дом, забрать оттуда какую-то одежду, обувь, бумаги. Если, конечно, дом еще не опечатан новыми владельцами.

Он сел за руль. Интересно, сохранились в тайнике запасные автомобильные ключи? Ключи были на месте, в конверте, приклеенном снизу под приборной доской.

"Фалькон" послушно заурчал, легко выкатился из малинового круга. Проехал мимо витрины магазина с вечно льющейся в ванну водой. Направо, налево? Да, кажется, эта улица вела к шоссе. Там, за церковью, должен быть въезд.

Вот и он.

И два указателя: хочешь - на запад, хочешь - на восток.

Под словом "восток" были еще какие-то слова. Он не успел их прочесть, но чем-то они привлекли его. Что-то в них было знакомое, манящее. Только выехав на шоссе, он понял простой смысл этих слов: "Новая Англия". И понял, что совершил ошибку.

Но съехать, повернуть уже было нельзя. Длиннейший мост вырастал перед ним своим ажурным горбом. Теперь еще нужно будет заплатить за переезд. Ему пришлось долго рыться в ящике для перчаток, выгребая накопленную там мелочь. Сзади недовольно гудели. Последняя монетка исчезла в широкой лапе кассира. И тут вдруг перед его глазами ярко-ярко загорелось лицо миссис Лестер.

Она выходила из лифта. На ходу начинала рыться в сумочке в поисках ключей. Черные листья извивались по лестничным перилам, точь-в-точь, как в их старом доме на 71 улице. Но нет: табличка на дверях несла имя "Лестер" - не "Дикштейн".

Кадры были такими яркими, что он отвлекся на них и проехал первый съезд за мостом. Глаза его внимательно следили за дорогой, исправно перебегали по всем трем зеркалам - заднее, левое, правое, - "фалькон" вежливо сторонился, если борт или зад другого автомобиля оказывался слишком близко к нему. Но внутренний взор Кипера был прикован к экрану памяти. Который вдруг загорелся с такой необъяснимой отчетливостью. И не гас.

Впрочем, разве это память слала свой луч на таинственный экран? Разве доводилось ему когда-нибудь видеть Полину в таком халате с райскими птицами? В этом странном чердачном помещении со скошенным потолком? Достающей заветную бутылку из старого чемодана?

И сержанта Ярвица он уж точно никогда не видел в домашней обстановке. Тем более - без мундира, в голубой рубашке, перечеркнутой сзади крест-накрест белыми подтяжками. Запустившего обе руки в грязные недра разобранного пылесоса.

А вот этот усатый дядька - и вовсе незнакомый. Заботливо заворачивает сандвичи в фольгу, укладывает их в жестяной сундучок, добавляет банку пепси-колы. Откуда он здесь взялся?

Путеводные слова "Новая Англия" снова проплыли над головой. Теперь они уже звучали как приказ. И вслед за ними - большой плакат: "Штат Коннектикут приветствует вас".

Школьный учитель возник на экране с лопатой в руках. Земля перед ним была расчерчена натянутыми бечевками на квадраты и полосы. Лопата аккуратно вонзалась в землю, скользя вдоль бечевки. Седоволосая женщина ползла за учителем на коленях, втыкая в грядку зеленые пучки рассады.

Кипер больше не удивлялся мелькающим кадрам. Он ждал их с любопытством и нетерпением. Словно попал на просмотр отснятых кусков и проб к разным кинокартинам.

Арманда Бартлиб, стоя перед высоким зеркалом, из последних сил затягивала на животе пуговицы жакета.

Босс Леонид, засучив рукава, заботливо вытирал полотенцем стоящую в ванне жену.

Незнакомый усач натянул синюю куртку, на спине которой золотыми буквами было выткано слово РОДРИГЕС.

Джози помогла дочери снять школьный ранец, чмокнула ее в лоб, повела к столу.

"Ну, конечно! - подумал вдруг Кипер. - Ведь это она, Джози, рассказывала про скрытые в нас, уснувшие способности ясновиденья. И Долли уверяет, что может видеть и слышать на расстоянии. Так бывает. Наверное, и во мне проснулось что-то такое. А почему бы и нет? После долгого запоя в мозгу могут произойти самые неожиданные вещи".

Судья Ронстон кивнул швейцару и вывел на прогулку рыжего Гидеона.

Доктор Анна Деборович решительно встала между вторым и третьим мужьями и принялась отталкивать их друг от друга. Все трое кричали, но слов было не разобрать.

Незнакомый Родригес уцепился за поручни и стал подниматься в кабину грузовика.

"Фалькон" неожиданно вильнул. Сердитый гудок справа оторвал Кипера от мелькающих кадров. Неужели он задремал? Странно. Ему казалось, что он так хорошо выспался сегодня. Или сказывается загульная неделя, накопленный недосып?

Мысль о недосыпе вызвала на экран Гарри Филимора. Он высунулся из-под одеяла, взглянул на будильник. Отчаяние, недоверие, даже почтение, сменяясь, поплыли по его помятому лицу. Он замотал головой и нырнул обратно в пододеяльный сумрак.

Хромоножка Джейн пыталась в одиночку поднять и установить в окне кондиционер.

Член Ассоциации адвокатов Адальберт Симпсон сидел перед зеркалом. Неизвестная женщина стояла за ним и заплетала его длинные волосы в косу.

Водитель грузовика Родригес включил радиотелефон и доложил диспетчеру своей компании, что выезжает на трассу. По экрану проплыл борт грузовика с огромным омаром.

В какой-то момент Кипер заметил, что стрелка указателя бензина подползает к нулю. Что делать? Ведь доехать до Школьного учителя - на это понадобится еще один полный бак. Может быть, предложить заправщику в уплату свое последнее достояние - часы с бриллиантиком? Если тот вообще не отшатнется от водителя в пижаме и халате. Или просто удрать, не заплатив? За ним числится уже столько нарушений закона. Одним больше, одним меньше - какая разница? Но хорошо бы еще, кроме бензина, перехватить где-то чашечку кофе. Его все сильнее тянуло последовать вслед за Гарри Филимором в царство снов.

А ведь на этой дороге было, было одно кафе, где еще умели варить настоящий турецкий кофе (да простит их Ашот Багразян!). И в ящичке еще осталась мелочь хватит на одну чашку. И кафе было как раз рядом с заправкой. Он вспомнил первый съезд, после того как завидишь высокий крест на горе.

Школьный учитель посмотрел из-под ладони на дорогу, идущую от фермы Готлибов, отложил лопату и помог своей подруге воткнуть последний пучок рассады.

Фотограф Багразян, стоя у дверей между двух чемоданов, в последний раз достал из кармана авиационный билет, вгляделся в него и вслух произнес волшебные слова: "Нью-Йорк - Москва - Ереван".

Защитница животных Диана в последний раз нащупала в сумке банку с краской и зашагала через улицу к магазину мехов.

Писатель Лорренбах достал из ящика стола пистолет, положил его на раскрытую рукопись и в последний раз набрал номер своего издателя.

Но, очевидно, способность к ясновиденью, проснувшаяся в Кипере Райфилде, была еще слишком молодой и незрелой. Как видим, она выносила на его внутренний экран только картины и события, происходившие в тот же момент, сейчас. Она не умела проникать в толщу времени и показывать сцены прошлого, хотя бы совсем недавнего.

Иначе - как знать? - он мог бы увидеть на своем экране, что три дня назад его бывшая жена Полина ворвалась в рыбную адвокатскую контору "Окунь, Карпович и Траутенберг" и со слезами, с криком "он исчез, пропал, он покончит с собой" потребовала прекратить дело, затеянное ею против бывшего мужа.

Он мог бы увидеть и услышать, как два дня назад босс Леонид, размахивая официальным сообщением из полиции о прекращении дела за отсутствием состава преступления, диктовал секретарше письмо, которым рекламное агентство "Крылатый Гермес" приглашало режиссера К. Райфилда вернуться на работу с повышением оклада.

И, наконец, он мог бы стать свидетелем сцены в доме Кордоранов совсем накануне его появления: Долли выходит из ванной, показывает Роберту пузырек и говорит:

- Ты был недоволен, тревожился, что я много принимаю снотворного? Можешь успокоиться - вот, выбрасываю.

А ясновидец высокого класса мог бы даже разглядеть, как за пятнадцать минут до этого хитрая Долли переложила все снотворные таблетки в пузырек с надписью "аспирин".

Водитель Родригес увидел знакомую дорожную примету - высокий крест на горе. Он снял микрофон и доложил диспетчеру, что подъезжает к шоссе.

Кипер Райфилд увидел высокий крест на горе и приготовился съезжать.

До их мимолетной встречи оставалась ровно одна минута и одна миля.

Пятьдесят девять секунд...

Пятьдесят восемь...

Пятьдесят семь...

Пятьдесят шесть...

Пятьдесят пять...