— Миша, я хотел бы с тобой поговорить, — Великий Князь Владимир Александрович грузно уселся в кресло напротив молодого Императора. — То, что я тебе сейчас скажу, беспокоит многих в нашей семье. И не только в нашей семье. Так думает большинство самых достойных представителей Российской Империи. Россия — страна самодержавная. Её дух всегда определялся самодержавием и православием. Дух и плоть. Некоторые твои шаги нас начали настораживать. Ты несколько раз уже заговаривал о конституции. И даже её кое-кому обещал. Ты не хочешь объяснить, откуда это у тебя? Ты действительно хочешь уравнять всех перед якобы законом? Нас, Великих Князей, и дворян, которые есть твой верный оплот самодержавной власти, и чернь?

Михаил тяжело вздохнул. Он ждал этого разговора. И сильно опасался, что его не поймут. Да что там опасался, почти был в этом уверен. Ещё до восшествия на престол он многое успел подчеркнуть из книг, многое узнать об истории государств Европы. А некоторые вещи ему рассказывал Александэр. Вообще у Александэра к власти была довольно циничная позиция. Но отнюдь не безынтересная. И со временем Михаил даже оценил эту оригинальную циничность. И в чем-то даже её начал разделять. По крайней мере понимать, что если не получится править по-старому, то логика Александэра вполне позволит делать это по-новому. Правда для этого от самодержца потребуется больше усилий и хитрости.

— Хорошо, дядя. Давай поговорим серьёзно. Но я начну несколько издалека. Самодержец, конечно, может пожелать чего угодно. А вот повелеть я могу уже не все, что хочу. Для начала я ограничиваю себя рамками здравого смысла. Затем меня ограничивают желания семьи Романовых и других старых дворянских семей. Кроме того, у самодержца имеется в советниках Государственный Совет, Канцелярия и другие структуры, которые помогают Императору править государством. При этом каждый входящий в линию власти понимает нужды Империи немного по-своему. И именно из своего понимания старается сначала провести в законах, а потом в их применении и исполнении. Это значит, что моя власть уже ограничена. Естественно, все это никто не называет ограничениями. Они просто исполняют мою волю и советуют, как лучше исполнить то или иное. При этом не забывают и свои интересы. То есть ограничение моей власти есть. Ты согласен с этим?

— Ну допустим, — Владимир Александрович улыбнулся, — и куда же тебя заведует эта мысль? Я не говорю, что согласен. Мне просто интересно. Только не забывай, что дворянство и только оно есть верная опора трона.

— Кстати о дворянстве. Если ты помнишь, то именно высшее дворянство устроило Павлу Петровичу апоплексический удар табакеркой по голове. Российского Императора ограничили во власти насовсем. И в основном потому, что разрыв экономических связей с Британией слишком сильно бил по кошельку дворянства. Нет, причин было много, но эта была как минимум не второстепенной. С тех пор прошло немало времени, и считается, что в гвардии вытравили своевольные настроения, и она более не способна на подобное, а является верной опорой нашему трону. И тем не менее это ещё один ограничитель самодержавия. Однако тот заговор произошёл не только в интересах части дворянства, но и в интересах иностранной державы. Это мне не нравится категорически. Между прочим сейчас ситуация мне не нравится тоже. Мы занимаем деньги у наших союзников — французов. И слишком многое им позволяем, поскольку сильно от них зависим. Но основной торговый партнёр у нас Германия. За ней идёт Британия. И только третьей с большущим отрывом идёт Франция. Что будет, если вдруг у нас возникнет напряженность в отношениях с немцами и британцами? И они откажутся покупать наши экспортные товары? Страна опять будет вынуждена сменить союзника, пустив кому то кровь внутри Империи? Но это так, к слову. Я остановился на дворянстве, которое служит монарху и самому себе, также неминуемо ограничивая власть монарха.

В стране в качестве отдельных групп населения имеется еще буржуазия, либеральная интеллигенция и рабочее сословие. Ты прекрасно знаешь, что когда купцы, банкиры и фабриканты начинают ощущать себя силой, они тоже лезут во власть. Так было в любой крупной стране Европы. Кроме нас пока. И везде это сопровождалось буржуазными революциями. Это, конечно, не означало, что банкиры и купцы брали в руки оружие. Нет, они делали своим оружием чернь, которая и таскала для них каштаны из огня. И везде они добивались своего в той или иной степени. Во Франции Людовик XIV когда то считал, что «Государство — это я». Это было самодержавие по-французски. Но потом этот сильный монарх ушёл в вечность. И что теперь есть Франция? Республика. Слава богу, что таких республик не слишком много в Европе. Но вспомни, чем обернулась для Франции французская революция. Какими жертвами среди дворянства и прочего населения. А если не дай Бог у нас такое случится? Сколько миллионов потеряем мы? Десять? Двадцать? С нашим то русским бунтом — бессмысленным и беспощадным…

— Миша, ты несешь ересь! Верные нам войска подавят любой бунт. А если при этом погибнет несколько сот тысяч бунтовщиков, так это даже хорошо, — усмехнулся Великий Князь.

— В той же Европе у каждого монарха тоже были верные ему войска. А в Австро-Венгрию даже Паскевич с войском ходил. И тем не менее везде теперь имеются парламенты. Но заметь, везде кроме разве что Франции с её Республикой у власти осталось дворянство, хоть ему и приходится делить место у трона и часть власти с буржуазией. Остальной народ не получил почти ничего. То есть имеются и конституция и парламент, а реальная власть все равно у очень немногих. Это означает, что прошёл некоторый передел власти, а прочие получили видимость государственных преобразований. Именно видимость. Они хотели свободы, они её получили. Получили право раз в пять лет голосовать за тех, кого назначат те, у кого имеется реальная власть. Поэтому всякие там конституции и парламенты меня абсолютно не страшат. Если не получится по-другому, значит придётся принять и это. К сожалению. Но мне бы очень хотелось как можно дольше обойтись без них. Однако для этого нужно провести немалые изменения, дабы наша система власти стала соответствовать изменившимся условиям. И стала более гибкой. А кое-что нужно дать самому народу, иначе все может кончится плохо. Вплоть до того, что взбесившейся толпе придётся давать почти все, что она потребует, как это было в Европейских странах, а потом пытаться мелкими шажками исправлять вынужденно сделанное. Если получится, что не есть факт.

— Стоит кому-то что-то дать, они откусят тебе руку. Ты ещё молод и неопытен. Только железной рукой можно править в нашей стране. Реформы воспринимаются многими как слабость власти. Послушай старших…

— Нет это ты послушай, дядя. Разве мой покойный отец и твой брат был слабым? Разве дед и прадед были слабыми? Но они делали своё дело и железной рукой и реформами. «Священная дружина» клялась защищать самодержавие. И что? Я точно знаю, что нескольких главарей наших социалистов, бежавших в Европы и якобы ликвидированных Дружиной, отправили на тот свет не ваши люди. Хотя и получили за них деньги из секретного фонда. А за Аксельрода деньги получил именно ты. Но убрали его не твои люди. Это что? Это защита? Вы что, решили сделать деньги на крови моего невинно убиенного брата? На крови русского Императора? Кого и что вы в этом случае можете защитить? Это хуже чем воровство! Ты мне ничего не хочешь сказать, дядя?

— Миша, я был абсолютно уверен… Думаю, тебя ввели в заблуждение!

Великий князь смутился всего лишь на какую-то секунду. Слишком опытным он был. И вся жизнь его прошла на самой вершине власти. И тем не менее Михаил заметил эту секундную растерянность.

— Не думаю, что тебе нужны мои доказательства, дядя. Я, если ты помнишь, Император, слова которого сомнению при самодержавии не подвергаются.

— Я разберусь, Миша.

— Да уж, разберись, дядя. И не только со своими людьми. На Запад сбежала только верхушка бунтовщиков. А рядовые члены остались тут. Им бежать некуда и не на что. А потому громкие покушения пока продолжаются. Вот только мне совсем не нужно, чтобы «Священная дружина», «Чёрная сотня» и прочие отыгрывались на непричастных рабочих, евреях или поляках. Тем самым мы можем только обозлить всю эту братию и толкнуть на неправедный путь. Нам нужно с одной стороны вырвать корни революционной заразы, а с другой дать народу понять, что мы караем только за дело. И при этом ещё дать нашему народу некоторое послабление. И занять его чем-то иным. Посему я намерен заняться крестьянским и еврейским вопросами. Крестьян, как ты знаешь у нас большинство населения, а вторых слишком много среди бунтовщиков. И крестьянам и местным евреям надо что-то дать, чтобы надолго их занять своими собственными заботами и интересами. И я это что-то нашёл для каждой группы населения. Для нас решение обоих вопросов не должно выйти слишком обременительным. По крайней мере я на это надеюсь. И самодержавие от этого только должно выиграть.

Беседа продолжалась ещё час, но уже в более спокойном русле. Дядю убедить в своей правоте Михаилу не удалось, но похоже и ставить палки в колёса он пока не будет. И это было уже хорошо.

— Интересно, — подумал Михаил после ухода Великого Князя Владимира Александровича, — к кому он первому после меня пойдёт? И когда?