Похоже, что запасной вариант у Иисуса все же был. Не могло не быть запасного, крайнего варианта у Иисуса, который смотрел на людей, как гончар на глину — искусный, многоопытный гончар, уставший от повседневной рутинной ремесленной работы, начавший уже помышлять о создании предмета искусства. Сначала напомним о его умении обходиться с людьми как с детьми малыми, как зрячий со слепыми. Иисус — человек, который положил на работу с людьми, с человеческой массой всю жизнь. Даже человек бесталанный чего-то добьется, устремив всю свою жизнь в какое-то одно дело, а уж человек одаренный, каковым, несомненно, был и считал себя Иисус, достигнет вершин. Так и было. Обратим внимание на почти не обсуждаемые факты. Неброские, проходные факты, которые даже переписчики записывали, видимо, автоматически, один к одному, без усердства в приукрашивании. Вот Иисус в Иерусалимском храме, не сдерживаясь в выражениях, клеймит фарисеев, погрязших в лицемерии и обмане. И далее происходит следующее: «Тогда (обозленные фарисеи. — В. Е.) взяли каменья, чтобы бросить на Него (побить камнями, как водилось. — В. Е.); но Иисус скрылся и вышел из храма, прошед посреди них, и пошел далее» [Ин, 8: 59]. И еще, в другом эпизоде: «И, вставши, выгнали Его вон из города и повели на вершину горы, на которой город их был построен, чтобы свергнуть Его; Но Он, прошед посреди них, удалился» [Лк, 4: 29–30]. Далее в массовой сцене с народом, наговорившись, он просто исчезает: «Доколе свет с вами, веруйте в свет, да будете сынами света (сектантский, кстати, непрофильный призыв, отмечают исследователи. — В. Е.). Сказав это, Иисус отошел и скрылся от них (от толпы! — В. Е.)» [Ин, 12: 35–36]. Уверенно, без суеты он покидает сцену, оставляя участников друг перед другом ни с чем, в состоянии удивления и раздумья. Приходилось, поскольку толпы нищих и больных буквально преследовали его.
Что, если, хитроумный как Одиссей, Иисус намеревался инсценировать смерть на кресте? Провести десяток тупых римских наемников для него ничего не стоило, ведь проходил же он через строи подобных врагов и гонителей раньше.
Но давайте представим: о чем думал Иисус, оставшись один? Времени для таких раздумий было предостаточно, это в изложении евангелистов его жизнь — сплошной парад и триумф — занимает несколько страниц, а в реальности эти страницы надо растянуть на три года. Даже в описаниях он уходил от учеников, уединялся для раздумий, молений. Чего-то он ведь ждал от жизни. Равного он не видел, отчую семью оставил — она его не поняла, своей семьи не завел, ученики его также не понимали, народ он считал паствой неразумной. О том, чтобы основать мировую религию, он, конечно, и не помышлял и, как говорят, в дурном сне не мог представить, что станет с некоторых пор центром мироздания для половины населения планеты. Естественно предположить, что мысли его занимала воображаемая непримиримая дискуссия с первосвященниками. Может быть даже изматывающая. Тысячекратно он представлял себе эти сцены, слова, которые он сказал бы в полемике, уничтожающие доводы, обличения и т. д. Постепенно рождалась мысль выйти на самого первосвященника Каиафу и на Анана, его тестя — бывшего первосвященника, но фактического главу синедриона, которые были наслышаны о нем и жаждали расправы. Так нередко неуловимый хитроумный преступник (но эмоциональный) в конце концов подсознательно движется навстречу преследователям, движимый чувством превосходства, желанием негативной, но все-таки публичной, не тайной, перевариваемой внутри себя, славы. Известны даже многочисленные самосдачи, самооговоры и ложные признания людей, не причастных к громким преступлениям, но решивших прославиться ценой жизни даже в этих позорных ситуациях. Очень интересная поведенческая линия. Эволюционные корни, скорее всего, упираются в инстинкт размножения. Желание показаться значительнее, чем ты есть, хлестаковщина — это, очевидно, рудимент того же распускания хвоста павлином для демонстрации превосходства и получения преимущества при размножении (см. также заключения Дарвина о сексуальном отборе). В ситуации с самооговором или необоснованным бахвальством это фальшивое, пустое срабатывание инстинкта — фальстарт, но и на него клюют женщины. Каждый может вспомнить ситуацию в своей жизни, когда непроизвольно сболтнул что-то лишнее в свою пользу, особенно в подпитии, чтобы произвести сиюминутное впечатление, с последующим раскаянием (а то и без). Не исключено, что Иисуса уже «подпирала» заслуженная слава, он наблюдал возбужденные им толпы, массы народа (по евангельским данным — многотысячные) и прикидывал: а почему бы и нет? Почему бы не очная полемика? Позиции свои он считал крепкими, хотя своих власть предержащих тоже хорошо знал.
Возможно также комплексное воздействие побудительных мотивов на уже достаточно возмущенную психику Иисуса. Допустим еще один, описание которого начнем издалека, базируясь также на конкретике жизни. Известны разнообразные случаи избежания верной смерти (к примеру, человек опоздал на самолет, который разбился), и они нередки. Множество их прослеживается и описано в судьбах великих людей, не счесть таких рассказов и в народе. Часть из них подпадает под категорию «вещих» снов, опять же основная часть которых явно фантазируется постфактум. Но, как правило, человек, испытавший такое, сразу начинает подумывать о вмешательстве в его жизнь неких высших сил, «режиме благоприятствования» с их стороны и о предначертаниях в своей судьбе, о своей исключительности. Такое, к примеру, произошло с Гитлером, который во время Первой мировой войны, будучи молодым солдатом, в процедуре получения очередной награды, временно, на пять минут вышел из тесной командирской палатки. Палатку разнесло прямым попаданием снаряда (удивительным образом он оставался цел и после многочисленных покушений!). Гитлер воспринял свое спасение как знамение, воздумал о своей исключительности вплоть до мессианства и начал действовать в этом катастрофическом направлении. Это же следствие — начал действовать, воспрял духом, воспарил над собой — вероятно, и приводит к тому, что великие становятся великими. Сознание исключительности (иногда и ложное, на базе каких-либо мелких удач) побуждает человека к активности, самоуверенности, и это неспроста. Эта поведенческая черта — движитель прогресса — явно инстинктивна, а следовательно, заложена эволюцией Homo sapiens для нее же — эволюции. Природа как бы настраивает, подталкивает: давай, человек, дерзай! Но сколько отклонений от нормы произошло на этом направлении! Вспомним историю: фараоны и августы, одержимые властью и гипертрофированным сознанием своей исключительности, без обиняков объявляли себя богоподобными и начинали «чудесить». А современные главы тоталитарных режимов! Не зря сопоставительная антитеза к этому вынесена в эпиграф: отбери у богоподобного кесаря, диктатора или генсека беспредельную власть, и он становится червем, снедаемым червями (и наоборот), — примеров немало. Но человек, в череде удач урвавший или просто унаследовавший имперскую власть, меняет многое в глобальных масштабах цивилизации-эволюции, иногда катастрофически много. Не худо предположить, что Иисус после полосы удач тоже начал помышлять о своей исключительности, богоспоспешествовании и пошел на синедрион. С вышеобозначенной мыслью по ходу дела, в случае неудачи «выкрутиться» и уйти от расправы, смерти. А может, просто считал: не посмеют (чего там, может даже используют как умного и способного консультанта в подправке Моисеева устава).
С момента принятия решения в речах Иисуса стали звучать фатальные нотки. То есть тексты евангелий наделяют его пророчеством, ясновидением конфликта с иерусалимскими церковными властями, собственной гибели и воскресения на третий день. Реально предположить, что он достаточно долго вынашивал проект похода на Иерусалим. Иисус, сознавая, что его появление в Иерусалиме связано с большим риском, долго работал над этим проектом, намечая сроки, предугадывая карательные движения властей, степень, силу поддержки масс, возможность содействия старых знакомых из числа членов синедриона, пути отхода и запасные варианты своих действий. И когда план в общих чертах созрел, он начал подготавливать, приобщать к этой мысли учеников: «И начал учить их, что Сыну Человеческому много должно пострадать, быть отвержену старейшинами, первосвященниками и книжниками, и быть убиту, и в третий день воскреснуть» [Мк, 8: 31]. Ученики, естественно, тоже сознавали опасность этой акции, и приближенный Петр сразу запротестовал: «Но Петр, отозвав Его, начал прекословить Ему» [Мк, 8: 32]. Произошла перебранка с Петром, и затем последовало мощное обращение к ученикам и к народу галилейскому, готовившемуся к пасхальному паломничеству в Иерусалим: «Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» [Мк, 8: 33–38]. Агитация возымела успех, как мы знаем, и началась конкретная подготовка.
Иисус разрабатывал план отхода, спасения в самой критической ситуации. По серьезности этой подготовки можно понять, что Иисус умирать не собирался. Речь идет о Преображении Иисуса. Событие преображения безусловно имело место, такое не уходит из памяти современников даже спустя многие десятилетия. Естественно, оно фактически выглядело не так, как расписано, раскрашено в евангелиях. Иисус собрал своих приближенных, наиболее одаренных учеников Петра, Иакова и Иоанна, увел их в пустынное место (по текстам — на гору высокую) и там испробовал на них свои суперспособности — задуманный им способ влияния на сознание, ощущения окружающих. Судя по евангельским описаниям, это был некий метод погружения испытуемых в состояние оцепенения с галлюцинациями, каковым намеревался он уйти из рук убийц непосредственно в ситуации расправы (выше мы уже делали предположение об этом) или же из заточения. Реальная канва действий Иисуса в этом эпизоде легко вычленяется из евангельских описаний преображения. Возьмем описание от Матфея: «И преобразился перед ними: и просияло лице Его как солнце, одежды же Его сделались белыми как свет. И вот явились им Моисей и Илия, с Ним беседующие. При сем Петр сказал Иисусу: Господи! хорошо нам здесь быть; если хочешь, сделаем три кущи: Тебе одну, и Моисею одну, и одну Илии. Когда он еще говорил, се, облако светлое осенило их; и се, глас из облака глаголющий: Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение; Его слушайте. И услышавши ученики пали на лица свои и очень испугались. Но Иисус, приступив, коснулся их и сказал: встаньте и не бойтесь. Возведши же очи свои, они никого не увидели, кроме одного Иисуса» (17: 2–8). Главным в этом перечне явлений безусловно признано евангелистами преображение Иисуса. Иначе все событие называлось бы: «Явление Иисусу Моисея и Илии на горе высокой», или «Благовест Отца небесного» («Глас вопиющего с неба»), или вовсе «Сон Петра и бывших с ним». Тем самым и наиболее достоверной надо признать исходную позицию — преображение, а другие явления — развитием сеанса внушения, сработанным Иисусом или измышленным евангелистами (повероятнее). И иного логического смысла, кроме как смысла подготовительного тренажа, в этом факте нет, не связывать же его с бахвальством («явлением силы») перед тремя учениками, которые и без того изумлялись не один раз. Самый современный богословский взгляд на преображение высказан Менем, который считает, что Иисус в преддверии своих страстей решил духовно укрепить самых близких учеников. Какое же укрепление, если после всего ученики, по Меню же, не решаясь обратиться к Иисусу, шепотом спрашивали друг друга: «Что значит воскреснуть из мертвых?» И напугались, и ничего не поняли.
Еськов в ситуации преображения подметил: о том, что с Иисусом были Моисей и Илия, говорит Лука прямой речью от себя (9: 30). Сам же Петр и бывшие с ним задремали и, пробудившись, увидели просто двух мужей, бывших с Иисусом, конкретизирует Лука (9: 32). И далее Еськов все-таки подгоняет эти факты под концепцию своего романа, засчитав их как одну из конспиративных встреч Иисуса (к чему тогда он брал с собой трех свидетелей?). Усиливает конспиративность Еськов уже добавкой из Марка: «Он велел (Петру и бывшим с ним. — В. Е.) никому не рассказывать о том, что видели, доколе Сын Человеческий не воскреснет из мертвых» (9: 9). И здесь уже, поскольку текущее событие было перебито еще более непонятным намеком на будущее, ученики смешались и действительно, как ни хотелось рассказать, до поры смолчали: «И они удержали это слово, спрашивая друг друга, что значит: воскреснуть из мертвых?» (9: 10). Перевел Иисус стрелки апостольского мышления с болтовни на раздумья, а Еськов продолжил свой блестящий и кощунственный религиозный детектив. Сила убежденности в правильности своей версии, концепции чудотворна, исследователи кромсают и сшивают евангельские стихи, как вивисекторы. Но в чистом виде мы действительно имеем, по крайней мере, внушенное устрашающее преображение Иисуса и транс подопытных апостолов. Что задумал Христос? Заметим, что в ситуации преображения тема воскресения прозвучала наиболее явственно. А неисключаемые-таки встреча и беседа с двумя мужами и последовавший намек на воскресение подпадают под интересную «Гипотезу Пасхального заговора» Шенфилда: Иисус, уверовав в свою богоизбранность, задумал инсценировать пророчество Писания о мессии. Для этого нужно было организовать (с помощью Иосифа Аримафейского) собственное распятие. Далее, по плану, он имитирует смерть на кресте, его переносят в гробницу, и из нее он выходит «воскресшим». Весь план разрушил римский наемник, ударивший Христа под ребра копьем и действительно его убивший. Воскресение с такой убежденностью ожидалось, что за Иисуса принимали первых встречных, схожих по облику или рассуждениям людей, и Иосиф никого не переубеждал. Очень это интересная версия, за исключением необходимости быть прибитым жуткими гвоздями к кресту и мучиться на нем хотя бы шесть часов с неплохой вероятностью действительно сыграть в ящик.
Ф. Шлейермахер в двух собеседниках Иисуса, принятых апостолами за Моисея и Илию, видел неких тайных последователей Иисуса, членов синедриона, явившихся предупредить его об «исходе», который предстоял ему в Иерусалиме и который был им известен, ибо они знали, как синедрион ненавидит Христа.
Если обратиться к текстам евангелий, то можно увидеть, что сам Иисус проекту своего воскресения дал название «Иона» (скорее всего здесь просматривается собственная мысль, вряд ли корректоры были столь догадливы). Ветхозаветный Иона, как известно, пробыл во чреве кита три дня и благополучно выбрался оттуда. Иисус, напоминая слушателям этот эпизод из Писания, также предрекал свое воскресение, выход из чрева земли на третий день и сильно обеспокоил синедрионистов этими намерениями. Еще более эффектно эта идея передается Иоанном. У него Иисус собирается разрушить храм своего тела и в трехдневный срок восстановить его — воскреснуть. На суде эта метафора истолкуется буквально как главное обвинение.
Мы солидаризуемся с исследователями, считающими, что Иисус помирать-таки не собирался. Пророк его масштаба настраивался на многолетнюю и многомассовую работу и оставлял после себя Писание, чего не успел сделать Иисус. Ясно, что его прервали против его желания говорить и быть услышанным, в те времена в этом заключалась жизнь и слава пророка. К тому же Иисус намерился победить синедрион и отметиться в Моисеевом Законе, на что нужно время. Даже Иуда, по мнению Муретова, прикидывал, что Иисус «волей-неволей должен был бы употребить свою чудотворную силу, чтобы избежать казни».
Конечно, постфактум, задним числом легко и удобно (и целесообразно) наделять Иисуса провидческими заявлениями и о его предстоящем осуждении, и о казни, и о воскресении, и о вознесении. Евангелисты в нетерпении уже с первых глав деяний Христовых вкладывают в его уста высказывания по этому списку. Хорошая мысль о втором пришествии приписана Иисусу несколько позднее. А сам Иисус лишь проповедовал, как упоминалось, к тому времени уже прописные идеи сектантского иудаизма, будущего христианства. Плюс исцеления, плюс нравоучения. Кстати, ни слова об оккупантах-римлянах. В политику Иисус не вмешивался и учеников не вмешивал. Бизнес отдельно, а политика отдельно.
Два слова о текущей политике. Римляне точно так же пропагандировали успокаивающие вассальное население и местные власти федеративные идеи и посулы, как любая центральная федеративная власть и ныне пытается уболтать, приглушить национальные (порой националистические) идеи обособления и самоуправления. Обещания приличной автономии, помимо угроз и пресечений, успокаивали, смиряли народ. А что подати, так это «на поддержание мира». Местные власти, естественно, поддерживали такой статус-кво, видя бессмысленность кровопролитных восстаний. И это помимо извечных личных и групповых интересов всевозможных правителей и магнатов, официальных и неофициальных, явных и тайных. Международного права в те поры не наблюдалось. Политика тоже стара как мир, особенно политика силы. Все было именно так, кроме терминологии. Иисус со своей трехлетней (однолетней) деятельностью попал в относительно спокойный период между восстанием Иуды Гавлонита и восстанием 66 года, в начале которого был заметен Иосиф Бен-Маттафий (Флавий). Империя круто навела «конституционный порядок», орднунг в Иудее.
В связи с обрисованным статусом Иудеи, синедрионистов, конечно, больше беспокоила массовость и устойчивость школы Иисуса, схожесть со смутой, нежели его скандальные нападки на фарисеев и книжников. Непоколебимость, незыблемость веры и власти их была несомненна. По тем временам в Иерусалиме на благодатной ниве сплотилось более 20 тысяч священников, помимо храмовых левитов, и это на 120–150 тысяч городского населения. Никто Моисеев Закон менять не собирался, а вот за смуту крепко досталось бы и им, и всему народу, как это случилось через 35 лет и чего они не хотели на своем веку. Поэтому иерархи заискивающе представили и предали Иисуса римлянам как политического, в обеспечение, подтверждение своей лояльности. Пилату перипетии иудейской веры были безразличны, а вот очередного потенциального смутьяна под боком он иметь не пожелал. И все произошло.
Но к какой же казни готовился Иисус? Вернее, какую смерть он собирался обмануть?