Канун Рождества.

Самое загадочное время, тонкая, едва различимая грань между прошлым и будущим. Время, когда в темном небе, посреди звездных конфетти раздается перезвон бубенчиков на шеях пушистых оленей, везущих сани добродушного Санта Клауса. Время, когда под наряженными елками лежат целые горы подарков в ожидании восторгов, радостных криков детей и смеха взрослых. Время, когда затихают последние звонки, перестают хлопать входные двери и близкие люди собираются за одним столом. Когда самые невероятные желания сбываются, и случается чудо.

Чудо… Интересно, а со взрослыми случаются эти самые чудеса? Есть ли у нее шанс закрыть глаза, а утром открыть их и увидеть себя в сказке? Конечно, это смотря в какой сказке, у каждого сказка своя.

О чем же ее собственная сказка? Вспомнить бы…

Кристина вздохнула и, свернувшись клубочком, уткнулась носом в подушку, через щелочку в одеяле глядя на часы. Вот минутная стрелка слабо дрогнула и перепрыгнула через часовую. Еще шестьдесят секунд жизни плавно скользнули в прошлое. Пошел новый отсчет.

Она поморгала, потому что очертания стрелок внезапно поплыли, а в Сочельник плакать не годится.

Кристина никак не могла заснуть, поэтому занимала себя массой глупых штучек, которые придуманы для быстрого погружения в сон. Считала овечек, например. Овечки почему-то были маленькие-маленькие, совсем крошечные, как снежинки, и она быстро устала от бесплодных попыток сосредоточиться и хоть как-то упорядочить их для счета.

Потом она попыталась расслабиться, закрыла глаза и, лежа на спине, мягко выталкивала из головы мысли, мешающие ей заснуть. Не получилось. Даже без багажа памяти в ее голове хватало образов, все они были тревожными и размытыми и никак не способствовали умиротворению, а самое главное, не хотели покидать ее голову.

Попробовав глубоко и ровно дышать, Кристина неожиданно захихикала: звук ее дыхания напомнил ей сопение щенят. Вообще-то она не была уверена, что они сопят именно так. Но именно это сравнение возникло у нее в голове и вызвало прилив веселья.

Снова не то, и снова не удается заснуть.

Наверное, все дело в том, что она просто слишком рано отправилась спать. Точнее, ее отправил Ник. Он заметил, что к вечеру Кристина стала вялой, и спросил, как она себя чувствует, когда они сидели в гостиной и он читал ей книгу. По правде говоря, она и сама ощущала некоторую слабость, поэтому согласилась с его предложением перенести традиционный рождественский ужин на следующий день и позволила уложить себя в постель, покорно выпив стакан какой-то очередной мутной лечебной пакости.

Когда Ник покинул ее спальню, Кристина почти сразу же обнаружила, что чувствует себя на самом деле довольно сносно, а слабость, охватившая ее часом ранее, бесследно исчезла. Но ей не хотелось беспокоить Ника, и она решила постараться заснуть, как и собиралась.

Однако сон никак не шел. Поэтому Кристина просто лежала в постели, слушала потрескивание поленьев в камине, считала острые язычки пламени и пыталась представить себе чудо. Сейчас она сама была, словно ребенок: маленькая, потерянная, ведомая, живущая только настоящим, без четко осознанного прошлого, зато с невероятно расплывчатым и от этого страшноватым будущим.

Она в очередной раз отогнала от себя грустные мысли, ведь в Рождество всем положено радоваться: и взрослым, и детям, и таким, как она.

Каким «таким», интересно? И что за мысли лезут в голову?

Ну вот, опять!

И она поступила совсем по-детски: свернулась под одеялом калачиком, обхватила руками колени и оставила грустные размышления. За детей всегда думают взрослые, решают, каким будет их завтрашний день. А у нее был Ник, надежный, заботливый, любящий Ник, на которого можно положиться даже в таком сложном деле, как создание будущего. В ее случае будущего без прошлого.

Ну и что, зато с ним!

Кристина невольно улыбнулась: надо же, пыталась представить себе рождественское чудо, а перед глазами появился образ Ника, как ответ на ее невысказанную мольбу о чуде. Утром он, как всегда, зайдет к ней, и после завтрака они пойдут гулять, может, по льду замерзшего озера, может в заснеженный ельник.

Какая разница, куда идти, главное – с ним…

Она лежала и думала о Нике. Для этого вовсе не требовалось усилий, как, например, выстроить в ряд крошечных снежных овечек, не нужно было расслабляться и сосредотачиваться на собственном дыхании: мысли текли естественно, и ей сразу стало спокойно и комфортно. А ведь все-то нужно было подумать о нем.

Снова.

Кристина не переставала думать о нем с момента своего пробуждения после автокатастрофы, заполняя пустоту своих воспоминаний, замещая их отсутствие мыслями об одном человеке. И, странное дело, этого оказалось вполне достаточно для того, чтобы она сразу нашла точку опоры, приняла новую для себя действительность, новую себя в этом мире.

Потому что рядом был Ник.

Он один стал для Кристины целым миром, ее миром, затерянным среди заснеженных лесов на берегу замерзшего озера. Она готова была изучать этот мир, слушать его сердцебиение, следовать его законам. И ни на одну секунду не сомневалась, что поступала верно.

Бог с ними, с воспоминаниями о работе, друзьях, соседях и прочих маловажных вещах. Ничего, по сути, не значащие по сравнению с тем, кто находился рядом с ней, они все разом отошли на второй план, и не о них Кристина сожалела. В данный момент она вообще ни о чем не жалела. Ну, может, была одна вещь или две, в которых она не признавалась пока самой себе, но это все могло подождать.

Потому что рядом был Ник.

Ее отношение к нему претерпело грандиозные метаморфозы, да что там метаморфозы, целая эволюция произошла в ее сердце всего за несколько дней.

Сперва она окаменела от напряжения и страха перед абсолютно незнакомым ей человеком. Испытала непередаваемый ужас, когда услышала, что он, Ник Вуд, на самом деле ей не чужой, и не просто не чужой, а самый близкий ей человек. Она боролась с собой, принуждая себя поверить в это, но скоро, очень скоро обнаружила, что в этой борьбе нет никакой необходимости, что все происходит само собой, вполне гармонично и естественно. Страх, настороженность, а за ним и недоверие ушли, растворились в его бесконечной доброте и терпении.

Ник больше ни разу даже не намекнул на то, что она его жена, словно берег ее от лишних потрясений, помня о том, какая реакция последовала на его слова в первый раз. Он берег ее от всего дурного, что могло ей навредить, расстроить, ухудшить ее состояние. Он заботился о ней с такой нежностью, что Кристина полностью доверилась ему.

Сердце подсказывало ей, что Ник не лгал, что они принадлежали друг другу и были частью друг друга. Он не мог лгать. И она ему верила. Верила, что все будет хорошо, все вернется, станет как прежде или даже лучше.

Все уже замечательно.

Потому что рядом был Ник.

Лишь одна вещь все еще смутно беспокоила Кристину. Она чувствовала в Нике грусть, тщательно скрываемую, но все же временами прорывающуюся тоску, какую-то тайную муку, к которой он ее не допускал. Она почти убедила себя, что все дело в ее состоянии и тревоге Ника за ее здоровье. Но иногда, замечая в его глазах тень той самой затаенной боли, опять начинала в этом сомневаться.

Понять Ника, помочь ему, – вот что было одной из тех двух вещей, о которых Кристина мечтала сейчас, свернувшись клубочком под теплым одеялом и глядя на огонь в камине. Хотя, может, она просто сгущает краски и видит то, чего нет на самом деле? Даже если и так, первое рождественское желание она уже сформулировала.

А второе желание…

Кристина спрятала внезапно зардевшееся лицо в подушку. Нет, наверное, для Рождества это желание не совсем подходящее. Она и так слишком размечталась.

Услышав, как скрипнула дверь ее спальни, Кристина осторожно выглянула из своего укрытия.

На пороге стоял Ник. На нем были надеты только домашние брюки, и это смутило ее гораздо больше, чем сам по себе неожиданный ночной визит. У него, оказывается, гладкая грудь и сильные руки с очерченными бугорками мышц. В свете камина кожа Ника выглядела совсем смуглой. Кристина с усилием напомнила себе, что, вообще-то, он вроде как ее муж, и она давно должна привыкнуть к красоте его совершенного тела, а не разглядывать его с таким явным восхищением, как будто видит впервые. Но разум противился, и взгляд ее жадно скользил по рельефу его плоского живота и очертаниям длинных ног, легко угадывающихся под тонким слоем серого трикотажа.

Обнаружив, что она не спит, в первое мгновение Ник, казалось, растерялся еще больше, чем она, но тут же улыбнулся и направился к ней.

Его босые ноги неслышно ступали по ковру, и сквозь пелену окутывающего ее сна, прерванного, но не развеянного полностью, Кристина видела Ника словно плывущим по воздуху.

Он подошел и присел рядом с ней на кровать.

– Ты не спишь? – шепотом спросил он.

– Нет, еще не сплю, – так же чуть слышно ответила она.

– Прости, если потревожил. Если бы я знал, я бы ни за что…

– Ничего. Я рада, что ты пришел.

– Как ты себя чувствуешь? – Ник ласково коснулся ладонью ее щеки.

Хорошо.

Ей действительно стало хорошо, как только она ощутила его прикосновение.

Ник улыбнулся, и в расплавленном серебре его глаз отразились блики огоньков елочной гирлянды.

Какие же необыкновенные у него глаза! Каждый раз, когда Кристина погружалась в глубину, таящуюся за неправдоподобно длинными ресницами, у нее начинала кружиться голова, потому что она никак не могла нащупать дно.

Чтобы не утонуть в них сейчас, она с усилием отвела взгляд и посмотрела на сверток, который Ник держал в руках.

– Ты заглянул просто так?

– И да, и нет.

Теперь улыбнулась она:

– Это как?

– Да, потому что по привычке хотел убедиться, что у тебя все хорошо. Это сойдет за «просто так»?

Сделав вид, что она размышляет над ответом, Кристина произнесла после небольшой паузы:

– Ладно, так и быть. Сойдет. Тогда что не «просто»?

– Я собирался оставить под твоей елкой вот это, – Ник кивнул на сверток и положил его на одеяло, – но раз ты все равно не спишь, то можешь открыть его прямо сейчас.

Он бросил взгляд на часы.

– Да, уже можно. С Рождеством, Кристи!

Ник помедлил долю секунды, словно решался, а потом склонился к ней и прикоснулся к ее приоткрытым от удивления губам.

Кристина замерла.

– Ну, что же ты, – ободряюще улыбнулся Ник, заметив, что она медлит, – разворачивай. Или нет, давай я помогу тебе сначала сесть поудобнее.

Устроив Кристину на подушках, он снова подтолкнул ей сверток, и сам пододвинулся чуть ближе. Она взяла подарок, но отчего-то не спешила его открыть.

Судя по весу и форме, внутри должно быть что-то плоское и не очень тяжелое.

Ник молчал и загадочно улыбался, опираясь одной рукой на одеяло возле ее согнутых коленей. Кристина все никак не могла заставить себя отвести взгляд от его безупречного лица, на котором двигались, замирая, отблески пламени, придавая ему таинственное выражение.

– Неужели тебе совсем не интересно? – Ник склонил голову, наблюдая за тем, как ее пальцы нерешительно гладят шершавую оберточную бумагу синего цвета.

Его неожиданное появление, приглушенный шепот и блеклые пятна лунного света на стенах создавали ощущение тайны, и Кристина, завороженная происходящим, потянулась пальцами к ленточке.

Упаковка раскрылась с тихим шелестом. Внутри оказалась потертая тетрадь с пружинным переплетом. С виду – самая обычная толстая тетрадь, но, коснувшись ее, Кристина испытала безотчетное чувство тревоги.

Затаив дыхание, она робко раскрыла ее, ожидая увидеть там… Нет, она даже не предполагала, что может увидеть внутри, но интуитивно чувствовала, что это не просто старая тетрадь, что это нечто гораздо большее, и это нечто ее потрясет.

Она не ошиблась.

Каждая страница была исписана стихами, от руки, строчка к строчке.

Взгляд Кристины выхватил надрывное: «А во мне умирал лирик, криком жалобным рвал душу…» и метнулся дальше.

Под некоторыми стихотворениями стояли даты десятилетней давности и раньше. Некоторые были без названия. Встречались и такие, прочитать которые не представлялось возможности, по крайней мере сейчас, в ночном сумраке, разбавленном светом от камина и елочной гирлянды: строчки этих стихов путались, переплетались, заворачивались в конце страницы длинными перечеркнутыми хвостиками.

Но Кристина поняла, нет, она узнала. Узнала сразу – это был ее почерк.

Перед глазами мелькнул образ какой-то короткой скамьи, или нет, подоконника. Да, она сидела на подоконнике и смотрела в окно. За окном шел дождь, заливая темный сад. Она вглядывалась в потоки воды, а ее рука писала что-то в тетради, лежащей у нее на коленях. Вот почему строчки плыли и путались: она словно считывала их с бесконечных дождевых струй и, боясь упустить хоть одно слово, быстро записывала прочитанное, не опуская глаз на бумагу.

Ник пошевелился, и видение растаяло.

Сердце Кристины подпрыгнуло и неистово заколотилось. Она подняла изумленные глаза, еще не осмеливаясь до конца поверить в свое предположение, в очередную крупицу воспоминаний, вернувшуюся к ней вместе с этой тетрадью.

– Это…

Ник пристально смотрел на нее.

– Неужели это…? – по выражению его глаз Кристина угадала, что все поняла верно. – Неужели это мои стихи? Значит, когда-то я писала стихи? Да, конечно, я вспомнила, только что… Боже мой, Ник, я не знаю, что сказать…

– Не говори ничего. Иди ко мне, – мягко проговорил он и привлек ее к себе.

Кристина прижимала к груди драгоценную тетрадь, страстно желая и в то же время побаиваясь прочесть то, что в нем было написано. Хотя это было бы невозможно сейчас, в темноте ночи. А включить свет и разрушить это чудесное мгновение она не могла.

Прильнув к Нику, Кристина уткнулась носом в его шею, там, где неровно бился пульс.

– Интересно, а сейчас я пишу стихи? – задумчиво пробормотала она и почувствовала, как пульс Ника на секунду замер, а потом понесся с удвоенной скоростью.

Опять не тот вопрос?

– Ник? – позвала она, не дождавшись ответа. Он молчал, только его руки продолжали крепко обнимать ее, а ладони тихонько гладили спину.

– Почему ты не отвечаешь?

– Потому что не знаю, – со вздохом ответил Ник спустя минуту.

– То есть?

– То есть та тетрадь, которую ты сейчас держишь в руках, – последнее, что у меня осталось. И я не знаю, может, ты писала потом, но уже втайне от меня. Так что вспоминай еще.

Кристина почувствовала, что Ник улыбнулся, но слова его прозвучали как-то грустно. «Последнее, что у меня осталось…» Наверное, он оговорился и хотел сказать на самом деле, что это всего лишь «последняя из тетрадей».

Закрыв глаза, она вдыхала свежий запах кожи Ника, куда вплетались отголоски морского бриза. Наверное, это был гель для душа или что-то еще, такое же терпкое и дразнящее. Она наслаждалась теплом его тела и охватившим ее чувством покоя и близости с ним.

– Ник, а у меня нет для тебя подарка, – вдруг виновато прошептала она ему в шею. – Я не помню… Кажется, нет…

Горло перехватило, и она умолкла.

– Ты можешь подарить мне целый мир, – прозвучал хриплый голос прямо у нее над ухом, прозвучал как-то слишком громко и напряженно для этой маленькой спальни и для такого чарующего момента.

Ник немного отстранил Кристину, заставив ее поднять голову. Обхватив ее лицо руками и пристально глядя в глаза, он с неожиданным жаром заговорил:

– Вспомни меня, Кристи, ради Бога, вспомни! Умоляю тебя, попробуй! Я же вижу, ты до сих пор меня не узнаешь. Принимаешь, но не чувствуешь меня. А я не могу так больше, не могу, понимаешь?

Заметив по ее дрогнувшим губам, что она собирается что-то сказать, Ник запротестовал:

– Подожди, не надо. Дай мне закончить, я ведь могу потом не решиться… не скоро решиться, – он резко выдохнул, словно собираясь с силами. – Да, ты меня больше не боишься, потому что за это время привыкла ко мне, но это совсем не то. Сначала я думал, я надеялся, что мне будет достаточно того, что ты рядом, что с тобой все в порядке, и ты не отвергаешь меня, не шарахаешься, как от чужого человека, который навязывает тебе свое общество, якобы на каких-то там законных основаниях. Но все оказалось не так… Если бы ты только знала, как я безумно хочу, чтобы ты вспомнила меня, не приняла, не доверилась, а просто вспомнила. И окончательно решила, нужен я тебе или нет.

Слушая его горячий шепот, Кристина растерялась, не зная, что ответить. Она не поняла многое – из того, что он сказал, особенно его последнюю странную фразу. Любовь, тревога и какое-то мучительное ожидание на его лице лишали ее последних остатков здравого смысла.

Она опустила голову и прижалась лбом к его гладкому подбородку, стараясь скрыть то, как дрожат ее губы.

– Ник, я вспомню… обязательно вспомню… ты знаешь… я ведь и так… и так тебя…

Она умолкла, совершенно позабыв все слова, смущенная его визитом, невероятным подарком и самой его близостью, тем, что он вот так просто сидел у нее на кровати и обнимал ее, полуобнаженный, бесконечно чувственный и неистово желанный.

Она мечтала о рождественском чуде? А разве это не чудо, все то, что сейчас происходит здесь, в этой комнате, в ее жизни и в ее душе? Бог с ним, с будущим, когда рядом есть такое изумительное настоящее, ее настоящее, стоит только протянуть руку…

Кристина не замечала, что плачет: это были чистые слезы радости и любви. Она тяжело дышала, не в силах побороть охватившее ее волнение.

И тогда Ник коснулся ее лица и медленно провел кончиками пальцев по дорожкам из слез, осушая их.

– Ник, я…

– Я знаю, – выдохнул он ей в висок, – знаю. Ты моя… снова…

Волосы Кристины тонко пахли лавандой, как когда-то давно, одной незабываемой майской ночью на берегу Я нтарного озера. Он сам, умышленно подготовив себе очередную пытку, купил для нее этот шампунь и едва не терял сознание от переполнявших его эмоций, когда Кристина выходила из ванной комнаты и вытирала полотенцем мокрые русые пряди, источающие нежный фиолетовый аромат. В его истерзанной памяти та волшебная ночь на озере пульсировала, как сейчас тоненькая жилка на ее шее. Он видел, как трепетали ее влажные ресницы, и в огромных глазах цвета бледного сапфира вспыхивали искорки страха, но чувствовал всем своим беспросветным сердцем, разорванным в клочья, что Кристина тянется к нему с такой же силой, как и он сам. И вся его сдержанность, все барьеры и условности рухнули, когда в следующий миг он наклонился к ней и жадно приник к ее губам. Словно первый раз в жизни. В самый первый раз. И он почти задохнулся. Кристина ответила ему, сначала робко, несмело, но потом все больше доверяясь и растворяясь в его нежном поцелуе. – Ник… – Пожалуйста, только не отталкивай меня, – прошептал он ей прямо в губы, мягко опрокидывая ее на подушки. – Только не сейчас. Кристи, пожалуйста. Не сейчас, умоляю тебя. Иначе я просто не переживу. Найдя крошечные пуговицы на ее пенной ночной рубашке, он начал медленно расстегивать их одну за другой. Кристина только вздрагивала, когда его пальцы дотрагивались до ее тела. Он гладил ее шелковую кожу, бережно минуя синяки и ушибы. Рисовал бесконечные узоры на маленьких ладонях, груди и спине. Сводил ее и самого себя сума, целуя один за другим тонкие дрожащие пальцы. Едва сдерживаясь, позабыв все на свете, он зарывался в ее густые волосы и вдыхал их неповторимый аромат. Он, как человек, никогда не видевший солнца и, наконец, ослепленный его лучами, как истомившийся жаждой странник, после долгих мучений вышедший к прохладному лесному ручью, упивался ею, обжигался ею и все равно не отпускал, судорожно сжимая в объятиях. Музыка их прерывистого, хриплого дыхания, изредка нарушаемого бессвязным шепотом, наполнила темную комнату, затопила его сердце, захлестнула его сознание. Эта музыка гремела в его ушах, заглушая боль памяти и годы одиночества. Кристина таяла в его объятиях, такая близкая, такая хрупкая и бесконечно желанная, что на глаза наворачивались слезы, и ему казалось, что это только сон, один из многих в веренице ночных кошмаров прошлых лет. И, чтобы она не исчезла, как это обычно бывало в тех снах, он с силой сжимал ее плечи, забывая о том, что ей может быть больно, только для того, чтобы поверить, вновь поверить, что она рядом, целовал ее так неистово, что саднило губы. И музыка, сумасшедшая музыка наполняла его непереносимым счастьем, переплетающимся с отголосками страдания. Его измученный разум тонул в таких ощущениях, о существовании которых он забыл давным-давно… Никогда, никогда, никогда до этой минуты он не чувствовал подобного и знал, что никогда не почувствует вновь.

Когда предрассветные сумерки окрасили все вокруг жемчужно-серым цветом, Кристина проснулась в теплых объятиях Ника от того, что по ее лицу порхали маленькие невесомые бабочки. Спустя несколько бесконечно приятных мгновений она догадалась, что это Ник покрывал ее лоб, сомкнутые веки, губы и щеки легкими поцелуями и улыбался, когда она сонно открывала и вновь закрывала глаза. – Прости, – виновато прошептал он, отрываясь от ее губ, – я не смог сдержаться. Ты вся как… цветок… Такая свежая, нежная и притягательная.Его дыхание ласкало ее кожу, и ощущения были такие восхитительные, что Кристина искренне удивилась:– Ты просишь прощения? У меня? За что?– За то, что опять разбудил, – ответил Ник, спускаясь к ее подбородку, шее и ключицам.Кристина застонала.Ник тут же остановился и беспокойно заглянул в ее затуманенные сном и лаской глаза.– Кристи, тебе больно? Скажи! Господи, я, наверное, совсем потерял голову. Мне не следовало…Он немного ослабил объятия, и ей сразу же стало холодно. Никакой боли она не испытывала, даже не вспомнила о своих ушибах и порезах этой сказочной ночью. Ей было не до них.А Ник беспокоится, вот чудной…– Прости, – снова повторил он, пытаясь приподняться, но она ему не позволила.– Нет, – промурлыкала Кристина, подставляя лицо шелковым крыльям бабочек – пусть порхают.– Что значит «нет»? – замер Ник.– Это значит многое.– Что, например?– Нет, мне не больно и не было больно, – терпеливо начала объяснять она. – Все уже зажило. И вообще, как ты можешь в такой момент думать о каких-то там ссадинах?– Могу, – неожиданно серьезно откликнулся Ник, опускаясь взглядом на ее предплечье, откуда он накануне утром окончательно снял повязку.– Не надо. Доверься мне.– А что еще значит это твое безжалостное «нет»? – улыбнулся он, соглашаясь. В его глазах плавно переливалось расплавленное от желания серебро.– Нет, это значит, не стоило просить прощения за то, что ты меня разбудил. Я вовсе не расстроилась, даже наоборот, – Кристина нежно коснулась губами его шеи.Ник вздрогнул.– Что такое? – прошептала она, почувствовав, как напряглось все его тело.– Значит, ты на меня не сердишься? – не унимался он.Она помотала головой, и распущенные волосы упали ей на лицо.Ник освободил одну руку и принялся медленно сдвигать в сторону русые пряди, оставляя кончиками пальцев пылающие следы на ее коже.– Кристи, – выдохнул он, – ты даже не представляешь, какая ты… и что ты для меня значишь.Кристина закрыла глаза и погрузилась в его умопомрачительную ласку. Ее ускользающего сознания хватило только на короткое слово:– Что?– Ты – мое самое сокровенное рождественское желание, единственное желание, – хрипло пробормотал Ник и коснулся губами ее обнаженного плеча, отчего Кристина чуть не вскрикнула. – Я безумно тебя люблю… Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?– За что? – вновь запротестовала она, но протест вышел довольно слабым.– За то, что происходит сейчас? За то, что я делаю?Вместо ответа на вопрос, который она не поняла до конца, Кристина потянулась к Нику всем телом, и чудо рождественской ночи повторилось.