Меня трясло.

От боли, разрывающей мою голову на сотни, тысячи пылающих алых звезд. От холода, который пробирал меня до самого сердца без живого тепла Ричарда. От жуткой паники, охватившей мое горло безжалостно сжимающимся обручем.

Я упала на колени возле неподвижного тела и с горестным стоном покачивалась вперед-назад, обхватив голову руками. Все мои мысли, а вернее их бессвязные обрывки, были пропитаны страхом, как мое платье – дождевой водой и грязью.

– Что же мне теперь делать? – прошептала я в ладони. – Папа, что мне делать? Подскажи, умоляю! Папа…

Отчаяние и безысходность заполнили все у меня внутри. И хотелось одного – лечь рядом с Ричардом и умереть. Это было бы проще всего. Но тогда я дам умереть и ему, а у меня нет на это права. Он спас мне жизнь, и не один раз. Но даже если бы не мой долг перед ним, я все равно не смогла бы позволить ему умереть.

Мне нужно пережить эту кошмарную ночь и помочь Ричарду. Но как?

Как?!

Слушая стук капель дождя по крыше, я вдруг поймала себя на мысли: если бы я узнала то, что рассказал мне Ричард, несколькими днями ранее, если бы все это он выплеснул на меня после моего падения с лестницы или даже раньше, ночью, в библиотеке, подобные слова просто лишили бы меня рассудка, как этот монотонный стук и завывание ветра. Я поверила бы ему, поверила бы любым его словам… и сошла бы с ума, потому что и без того балансировала на грани безумия.

Но теперь я не могу его бросить. Даже умереть рядом с ним просто так, ничего не пытаясь сделать, – это уже предательство, которого он не заслуживает.

Я впилась ногтями в кожу лба и висков, чтобы хоть чуть-чуть обрести связь с действительностью. Потом подвинулась к Ричарду и, наклонившись к самому его лицу, долго с замирающим сердцем прислушивалась к дыханию, прерывистому, слабому, как моя надежда на спасение.

Он дышал. Едва слышно, но дышал!

Я позвала его. Сначала несмело, потом во весь голос.

Ни слова, ни движения в ответ.

Осторожно ощупав его правое плечо, руку, грудь, я поняла, что все это время, пока мы находились тут, он молчал о том, что истекает кровью, чтобы не пугать меня. Хотел успеть мне все рассказать и ни словом, ни жестом не дал понять, что сам едва держится. Всюду, где мои дрожащие пальцы касались его, я чувствовала кровь. Ее запах проникал в мое сознание, дурманил разум, но каким-то чудом я поборола его и сумела взять себя в руки.

Стянув с лодки брезент и кое-как скомкав его, я подложила узел Ричарду под голову. Его кожа была ледяной, меня и саму колотило. Холод пробирал до костей, тем более что мы оба промокли и больше не согревали друг друга. У меня не было ничего: ни сухой одежды, ни воды, ни медикаментов, чтобы помочь Ричарду. Разумеется, когда мы спасались от огня, никому и в голову не пришло прихватить не то что чемоданчик Стива, но и куртку или хотя бы одеяло.

Стив! Как же ты нужен мне! Так нужен…

Позволив себе поддаться отчаянию еще ровно на минуту, я поднялась на ноги и, дойдя до двери, выглянула наружу. Ничего нового. Тот же конец света. Тот же беснующийся шторм, превративший остров в нашу тюрьму.

Я прополоскала свое полотенце под струей из водостока и вернулась к Ричарду. Аккуратно вытерла его лицо, шею, расстегнула рубашку и промокнула раны на груди, не такие глубокие, как та, которую мне пришлось зашить, но также кровоточащие.

Полотенце пришлось прополаскивать два раза, прежде чем оно из красного стало розовым. А ведь я еще не касалась самого страшного – разошедшихся швов на плече. И мне нужен был жгут и повязка.

Необходимо было что-то придумать!

Сарай был пуст: ни шкафов, ни ящиков, ни полок с запасами. Возвращаться к дому никакого смысла уже не имело.

Я схватилась за голову, и тут меня озарило: флигель! Заброшенный домик сезонников, о котором упомянул Ричард, когда мы бежали от пожара. Если раньше в нем жили, пусть и очень давно, наверняка внутри остались какие-то вещи, хоть что-то, что могло бы мне пригодиться: какая-нибудь теплая одежда, одеяла или даже аптечка.

Мне было очень страшно уходить от Ричарда и оставлять его одного. Ведь когда я вернусь, меня может не встретить даже это едва уловимое дыхание. И что тогда? Внутренний голос подсказывал: тогда можно будет лечь рядом с ним и умереть.

Но если я не пойду, то мне останется только прижаться к Ричарду и слушать, как его покидает жизнь, все равно помочь ему я не в силах.

Нет, пока у меня есть хотя бы крошечная надежда на его спасение, я должна действовать. Вдруг во флигеле найдутся бинты? Я перевяжу рану и хотя бы на час продлю время Ричарда. Вдруг именно этого лишнего часа хватит, чтобы дождаться помощи? А если мне удастся раздобыть лекарства? Тогда шансы бы увеличились!

При мысли о медикаментах я взбодрилась. Не смея надеяться на такое везение и все же думая только об этом, я прошептала:

– Ричард, теперь моя очередь оставить вас. Но я вернусь. Пожалуйста, дождитесь меня. Я обязательно вернусь!

И хотя я не услышала ни звука в ответ, мне стало немного легче. Я склонилась еще ниже и коснулась губами сухих горячих губ Ричарда, а затем поднялась на ноги.

Оказавшись на улице, я впервые усомнилась в благополучном исходе своей затеи. Я понятия не имела, в какой стороне нужно искать флигель и сколько до него идти. Ричард сказал только, что он находится у новой пристани. А где она, эта пристань? Я была там всего один раз, поздно вечером, и, если честно, не особо смотрела по сторонам.

Сжавшись под холодными потоками воды, я оглядывала океан и скалы и пыталась вспомнить, как мы со Стивом поднимались к дому в день приезда на Розу Ветров. Зарево пожара наверху, за холмом, служило мне ориентиром. Дом находился справа, берег – слева, значит, мне нужно было обойти сарай и продолжить спускаться вдоль кромки сосен, невероятным образом зацепившихся корнями за самый край скалы.

Я вспомнила эти тонкие сосенки. Когда мы шли к дому, они шумели над нашими головами. Где-то в лесу, высоко на плато, домик рыбаков находиться не может, скорее всего, его построили ближе к океану. Значит, стоит попробовать спуститься, все равно это наиболее логичный вариант.

Я окинула взглядом сарай, молясь только об одном, – чтобы к моему возвращению он не превратился в усыпальницу, и двинулась в путь.

Сколько я брела вдоль берега, определить было трудно. Все пространство вокруг меня, сбоку, снизу, сверху, превратилось в ревущий ледяной водоворот. Словно я попала внутрь стеклянного рождественского шара, наполненного тьмой, черным пеплом и жалящими струями. Словно кто-то тряс этот шар, не давая буре улечься, а мне – обрести равновесие и ориентиры.

Роза Ветров.

Роза Логан.

Вот кто сокрушал мой маленький шар, кто переворачивал с ног на голову мой хрупкий мир, лишал меня будущего и превращал мое настоящее в прах.

Я не сомневалась теперь – это она устроила пожар в доме и крушение скалы над Ричардом. Это она являлась мне в кошмарах, толкала меня на ветхий балкон, к гибельному краю обрыва и следила за мной, где бы я ни находилась. Возможно, буря – тоже ее рук дело, если Ричард прав и ей подвластны темные силы. А если позволить предположениям пойти еще дальше, то вполне вероятно, она устроила ухудшение состояния пациента Стива и сердечный приступ Марии. Чтобы уничтожить все мои шансы на спасение.

Но почему я? Неужели только из-за той самой последовательности букв? Вряд ли… Ричард был уверен, что именно я пробудила злую силу острова своим появлением здесь. Знать бы, каким образом…

При мысли о Ричарде я обернулась. Определить, как далеко я отошла от лодочного сарая, было невозможно: стена дождя и ночная тьма отгородили меня от всего остального мира, и мне оставалось только брести вперед в надежде наткнуться на рыбацкий флигель.

Тем временем что-то менялось рядом со мной, только я не могла понять что. Земля и воздух вокруг полнились осязаемыми тенями и смутно различимыми голосами, словно призраками из прошлого. В этом было что-то зловещее, гипнотическое, и я даже вытянула вперед руку, внутренне готовая к тому, что наткнусь на какое-нибудь препятствие, встречу кого-нибудь.

Сколько я брела во тьме наугад, мне было неизвестно. Возможно, я уже давно пропустила пристань и домик, но продолжала идти, ведомая одним лишь отчаянным упрямством.

Наконец силы оставили меня, я споткнулась о камень и упала. Вцепившись пальцами в траву, я стояла на коленях и, плача, заставляла себя встать. Силилась – и не могла!

Вся эта идея с домиком, где для меня были бы приготовлены теплая одежда и лекарства, теперь казалась мне абсурдной. Лучше бы я осталась рядом с Ричардом! Что если сейчас он очнулся и начал меня искать? Он не сумеет даже выйти за порог!

Я представила себе Ричарда, измученного пыткой боли и слабостью от потери крови, пытающегося подняться на ноги, и застонала. Он просто не мог это сделать, а я еще могла.

И все-таки как трудно себя заставить…

Вставай, Селена. Надо идти вперед, иначе не к кому и незачем будет возвращаться!

Я выпрямилась с третьей попытки, но не прошла и десятка шагов, как вновь упала, ударившись плечом о деревянную стену.

Стена!

Домик, к которому я так стремилась, вырос из кромешной тьмы прямо у меня на пути. Цепляясь руками за доски и в кровь раздирая пальцы о торчащие гвозди, я поднялась на ноги. Колени у меня подгибались, а пальцы обжигала боль, но я была почти счастлива – я нашла то, что искала!

Ветер разорвал пелену туч прямо над моей головой. В просвете показалась полная, необычно огромная луна, на несколько секунд осветившая все вокруг молочно-серым ночным сиянием. Я стояла у деревянной обветшалой постройки, на вид еще меньше лодочного сарая. Над моей головой постукивала отошедшая рама окна.

Вход обнаружился с подветренной стороны. Я ухватилась за металлическое кольцо – совершенно ледяное – и не без труда распахнула дверь. Сердце так неистово колотилось в груди, словно хотело выпрыгнуть наружу через горло.

Флигель был мрачным и пустым. Повсюду толстым слоем лежала пыль – я почувствовала ее мягкий пружинящий холод кончиками пальцев, когда наощупь продвигалась вперед, держась за стену и шаркая ногами по полу, чтобы не запнуться за что-нибудь и не упасть. Похоже, это жилище действительно было давным-давно заброшено.

Я даже не пыталась найти выключатель. Но на мое счастье вернулся лунный свет и, просочившись через единственное узкое окно, позволил мне оглядеться. В домике была всего одна комната. Некое подобие кухни – закуток за перегородкой – наводило на мысли о тюремной камере. Раковина, над ней навесной шкаф, небольшая железная печь – и все. Вдоль стен стояли четыре узкие кровати без спинок и матрасов. На одной из них были свалены пустые корзины и рваные сети, пахнущие тухлой рыбой. В углу, у окна, притулился покосившийся стол со скамьями.

Голый деревянный пол, на вид очень старый, изъеденный жучком, с несколькими проломленными под чьим-то весом дырами, прогибался и постанывал, когда я перемещалась по комнате, касаясь пальцами предметов, попадающихся мне под руку. Мои шаги отдавались у меня в ушах, как гром небесный, из-под ног поднимались клубы пыли. Она забивалась мне в глаза, нос, рот, я давилась ею и кашляла, но продолжала упрямо исследовать флигель в поисках нужных мне вещей.

Пока я осматривалась и мои глаза привыкали к темноте, дверь за моей спиной со скрипом закрылась. Я вздрогнула, но это был всего лишь сквозняк: стекло в окне не сохранилось, и ветер гулял по домику так же свободно, как и на равнине.

Прямо за дверью, на гвоздях, вбитых в стену, висел длинный рыбацкий плащ и куртка, подбитая овчиной с густым дурным запахом. Но и это показалось мне настоящей находкой. Сняв одежду с гвоздей, я положила ее на кровать и продолжила поиски.

Я не сразу заметила за кухонной перегородкой некое подобие комода или тумбочки. Подергав за ручки, открыла ящики. Два из них оказались пустыми, а в третьем обнаружилось рваное одеяло и пара грубоватых льняных наволочек.

Поискав, во что бы сложить свои находки, я сначала схватила одну из корзин, самую маленькую, но она оказалась неожиданно тяжелой. Тогда я взяла кусок сети, связала кончики и запихала в получившийся узел одежду и белье.

В очередной раз прокашлявшись от пыли и утерев слезы, я огляделась. Больше искать было негде. Разве что в шкафчике над раковиной. Я распахнула его дверцы и вскрикнула от радости: о таком богатстве мне и не думалось! На полках я отыскала полную масляную лампу, большую коробку спичек, завернутую в пакет, ополовиненную бутылку с каким-то крепким алкоголем, нож и упаковку просроченной соды. Но самое главное сокровище лежало на верхней полочке – коробка с красным крестом.

Дрожащими руками я открыла ее, не смея, не позволяя себе надеяться, и – о чудо! – увидела широкий бинт, потрескавшийся резиновый жгут, рулон пластыря, комок ваты и три бутылочки с непонятным содержимым.

Мысленно поблагодарив того, кто оставил все это для меня, я перенесла вещи на кровать и принялась аккуратно укладывать их в свой самодельный мешок. Лампу я решила нести в руке, чтобы не расплескалось масло, хоть и прогорклое, но, тем не менее, бесценное для меня.

Все. Пора идти.

Тихий шорох за спиной заставил меня замереть. Я обернулась, но не увидела ничего особенного, всего лишь сгусток темноты в воздухе у стола. Сильно зажмурившись, я поморгала, и темнота рассеялась. Все-таки мои глаза пострадали на пожаре, как бы я ни убеждала себя в обратном.

Взвесив узел в руке, я охнула. Ничего, как-нибудь справлюсь. Правда, до порога домика я его волокла по полу, а по пути к лодочному сараю наверняка придется закинуть его на спину.

Я донесу.

Пристроив свою нелегкую ношу у двери, я вернулась к кровати, чтобы забрать лампу, и поняла, что передо мной в пятне лунного света, возникшего словно из ниоткуда, сидит она.

Старуха из моих кошмаров.

Роза Логан.

* * *

Из оцепенения меня вывела боль – резкая, свирепая, пронзающая насквозь, словно все мое тело рассекали острым ножом. Ноги подкосились, и я с криком страдания упала на колени. Лампа выпала из моих помертвевших рук, громко стукнулась об пол и откатилась к окну, оставляя за собой кривую, матово поблескивающую дорожку масла.

Когда я смогла поднять голову, меня парализовал взгляд глубоко посаженных воспаленных глаз, полных ненависти. Этот взгляд, показавшийся мне змеиным, прожигал насквозь, и, обхватив себя руками в бессознательном и бесполезном жесте защиты, я скорчилась на полу у кровати.

Старуха, сгорбившись, сидела на скамье у стола, а вокруг нее по комнате распространялся удушливый запах тлена. Оглушенная болью, я не сразу разглядела ее, а когда мои глаза вновь обрели способность видеть, хоть и сквозь пелену слез, почувствовала, что от неизъяснимого ужаса у меня по всему телу побежали мурашки.

Седая, с волосами, скрученными в узел на затылке, старуха смотрела на меня, как смотрит на свою жертву кобра перед броском. Она сцепила сухие узловатые пальцы в замо́к и не двигалась.

Наконец, моих ушей коснулся странный звук, более всего походящий на воронье карканье.

– Ну, что, допрыгалась, дуреха?

Не без усилий выпрямив спину, я прислонилась головой к изножью кровати. Холод металла остудил мой висок.

– Я предупреждала тебя – убирайся! Что ж, теперь тебе некого винить, кроме себя. А?

Я попыталась заговорить, но не смогла произнести ни слова, только смотрела на уродливое сморщенное лицо из моих жутких видений и не понимала, что с ним не так. Роза была стара, неопрятна, выбившиеся пряди свисали до плеч сальными космами, но не это заставляло меня холодеть от ужаса. А что именно – осознать мне пока не удавалось.

– Все вы, проклятые, суетесь сюда… Не знаете, куда суетесь. А напрасно. Знали бы, глядишь, духу бы вашего тут не было. А теперь… теперь только души и остались.

Каркающий звук повторился. Я бы сказала, что это смех, если бы не одна вещь, не менее странная, чем жуткая. До меня наконец дошло, почему при взгляде на лицо старухи меня пробирала дрожь.

Роза Логан говорила и смеялась, однако губы ее при этом не шевелились. Лицо вообще не двигалось, ни одна мышца. Тонкий, злой, по-старчески впалый рот не раскрывался. Глаза не моргали. Но передо мной сидел живой человек из плоти и крови, я готова была в этом поклясться! Я видела ее настолько отчетливо, насколько можно видеть ночью при зыбком свете луны.

– Давненько сюда никто не совался… Ишь ты…

Я бы закричала, если бы могла. Но язык не слушался меня, а крик, рвущийся из груди, застревал в горле. Я давилась им, однако не могла издать ни звука.

– Глядишь, и пожили бы еще, убогие. Слушать надо было людей, когда советовали не связываться с нами. Не совать нос в чужие дела. А ведь лезли всегда. Всегда! Дела им было… Но мы-то знали, как отвадить особо пытливых, не зря я у матери кое чему обучилась, а она – у своей.

Боль притупилась, или же я с ней стерпелась. Холод от виска словно перетек на лоб, и разум мой прояснился настолько, чтобы понимать, о чем «говорит» Роза Логан. Выходит, не просто так бежали Уинды из Шотландии! И правы были те, кто утверждал, что каждая девочка, родившаяся в роду Уинд, – ведьма.

Что толку мне было удостовериться в этом теперь? Ведь совершенно ясно, что живой я отсюда не выберусь. И рядом нет ни Ричарда, ни Стива, никого, кто мог бы мне помочь.

– Не зарились бы на чужое, дольше бы небо коптили, гадины! – голос старухи неожиданно сорвался на визг. И при этом – все та же застывшая маска вместо лица. – Патрик был мой. Мой! – опять зловещий шепот. – Такого красавца с сильными руками еще было поискать… И сын ему под стать. Оно, конечно, жаль, что не дочь, да чего уж там… Мой был Патрик! А нашел-таки себе девку в портовом кабаке. Рэйчел. Она, видите ли, добрая да покладистая, а я – щепка сухая, нрав у меня крутой, и не зря меня ведьмой кличут. И правда, не зря! Наглости хватило – явилась, брюхатая, на остров… На мой! И повесила я их, чтоб на ветру поворковали. Ха!

Словно стая гомонящих ворон пронеслась по комнате – и вновь могильная тишина.

Свет луны, бледный и немощный, скользнул в окно, и я отчетливо увидела хлопья пыли, сочащиеся сквозь фигуру за столом. Призрак. Разумеется. Неужели я всерьез верила, что Роза Логан до сих пор жива? Когда лунный свет приглушила тьма, старуха вновь стала казаться настолько живой, что мне даже виделся блеск в ее змеиных глазах, не отпускающих меня ни на миг, а может, это слезились мои собственные от дыма и усталости.

Мысли туманились, гудящая голова ничего не соображала, но один образ был на удивление четким и не оставлял меня даже в болезненном умопомрачении.

Ричард, лежащий без сознания на холодном полу в темном лодочном сарае. Ричард, неподвижный, истекающий кровью, умирающий без меня. Может быть, его дыхание уже угасло, и возвращаться мне не к кому.

Хотя вряд ли я смогу вернуться.

– И Кристофер привел потом… куда ж деваться… И надо же… опять парень родился. Порода Логанов! Шустра больно была его Холли, с характером… хотела я ее припугнуть, чтобы она место свое знала, да, видно, пережала лишку… Не думала, что она у зеркала сдохнет, но оно и к лучшему. Нечего тут…

Роза шевельнулась. Не знаю, почему, но мне от этого стало легче. Как будто для меня была важна разница – шевелится моя убийца или нет! Она постучала узловатыми пальцами по столу и, сверля меня злобным взглядом, проскрипела:

– Кто там еще до тебя? Девка эта кривая, сирота из деревни. Кристофер настоял… Сопротивлялась я, но, похоже, слова матери не указ никому. Торчала тут… везде я на нее натыкалась, уж постаралась, чтобы ей тут несладко пришлось. Нечего было зариться на сына моего! Тоже мне… Поплавала она вдоволь!

Марта Солтон. Та самая, которую нашли в лодке, прибитой к берегу. Ричард не говорил, что между ней и Кристофером что-то было. Хотя какое это теперь имеет значение? Зачем Роза все это мне рассказывает? Я все равно умру здесь, так почему она тянет время? Какая разница – расстанусь я с жизнью испуганной историей ее жестокого ведьмовства или нет?

Перед моими глазами вновь возникло мертвенно-бледное лицо Ричарда.

Он мучается там без меня. Так неужели я хотя бы не попытаюсь?

Я хотела отползти к двери, но ощущение дикого холода сковало все мое тело. Холода настолько сильного, что он казался невыносимее боли, которую я испытала при появлении Розы. Я даже подумала, что сейчас у меня остановится сердце, покрывшись в груди инеем.

Так вот почему я ощущала холод, когда слышала голос Ричарда в Портленде! Напрасно я связывала это ощущение с ним. Ледяное дуновение было проявлением Розы, предупреждением, что не стоит приближаться ни к ее острову, ни к ее мужчинам.

Дернувшись к выходу, я поняла, что не способна даже сжать пальцы. Какая-то непреодолимая сила удерживала меня на месте, не позволяя ни повернуть голову, ни двинуть рукой.

Роза не даст мне уйти, но я должна хотя бы попытаться. Ради Ричарда, если он еще жив.

Я знала, что нужно делать, но нервы у меня были натянуты до предела, и я не могла пошевелиться: все мышцы скрутило негнущимися узлами. Мое тело мне больше не подчинялось. Теперь я могла лишь часто и неглубоко дышать, не имея возможности даже облизать замерзшие губы. Единственное, что мне оставалось, – это смотреть на Розу.

– По счастью, Кристофер оказался не таким уж дураком, а может, как раз дураком и был, раз больше не женился. Но зато вырос Пол и приволок на остров эту хилую лгунью Кейт. Все думали, она родила недоношенного… А после умудрилась свалиться с балкона, я почти и не помогала, вроде как… Тут бы Полу угомониться, да где уж, не в папашу пошел! Еще одна появилась, итальяшка с ветром в голове. Второго сына ему родила. Творила в доме, что хотела… с полетом фантазии была… Ну и полетала, дрянь…

Лишь перед смертью я в полной мере осознала, какую тайну Ричард обречен был хранить все эти годы. И что он был прав. А Стив не верил ему. И я не верила!

Роза откинулась на скамье, так что ее голова уперлась в стену, и скрестила на груди руки, испепеляя меня взглядом.

– Хорошее было время, парни росли, их отец протухал за своими книжонками. Остров был моим, мужчины – моими. Так, одна Мария глаза мозолила, да нужна она была мне… На мое-то не зарилась, и ладно. Пока ты не появилась! – ее удар кулаком по столу и крик, которым она закончила фразу, почти оглушили меня.

– Кого к рукам прибрать захотела: старшего или младшего, а? Ты что, думаешь, я тебе позволю? Все, что принадлежит мне, останется здесь! И ты тоже, раз явилась. Здесь всегда была лишь я. И буду всегда, чего о тебе не сказать…

Старуха резко вскинула руку, и я ощутила боль, которую никогда не испытывала прежде. Ужасную боль, затмевающую все остальные чувства, рвущую тело, адскую боль от затылка до пяток. То, что терзало меня до этого, было ничем по сравнению с этой болью, словно с каждого участка моей плоти когтями и клыками сдирали кожу невидимые твари.

Выгибая спину, я корчилась на полу, не в силах даже закричать, чтобы вытолкнуть эту боль изнутри, выбросить ее из себя со стоном или хрипом. Потому что и дышать я тоже почти перестала. Мои легкие просто лишились способности принимать кислород. Я хватала ртом воздух, как будто вынырнула на поверхность из пучины, в которой тонула, но все было бесполезно.

Я видела, как над досками пола, прямо у моих глаз, поднимается пыль. В надвигающемся обмороке, в приступе удушья, мне почудилось, что из широких неровных щелей пола исходят ядовитые испарения.

Скорей бы. Скорей бы все закончилось. Просто провалиться во мрак и все…

Ричард, простите меня, я не смогла вас спасти. Я надеюсь, что смерть будет к вам более милосердной и вы просто уснете, навсегда, без боли и мучений. Мне бы очень хотелось принять на себя ваши страдания, но больше я, увы, выдержать не в силах…

Если бы я могла кричать!

Стив, и ты меня прости. За то, что не приняла тебя, не хотела, чтобы ты стал не просто моим другом. Но я всегда видела в тебе брата. Пока я еще была способна видеть и чувствовать.

Спасительное беспамятство все не приходило.

Папа, скорей бы… Я хотела к тебе, но не так… Столько боли! Сколько я еще вынесу, прежде чем кану во мрак? Когда же я, наконец, умру?

Я страстно желала окончания моей муки, но Роза приготовила для меня другую пытку, более изощренную.

Надо мной возник красный огонек, за ним еще один, и еще… Они падали откуда-то сверху. Это старуха зажигала спички, одну за другой, и бросала их в лужу масла, растекшегося из упавшей лампы. И на краю сознания я поняла: ведьма хочет, чтобы я сгорела. Сгорела заживо, будучи в сознании, не в силах пошевелиться и позвать на помощь.

Папа, я не вынесу этого! Неужели ей мало моих мучений? Мало видеть меня, извивающейся на грязном полу у ее ног, умирающей от невыносимой боли? Мало издеваться, лишая даже возможности кричать? Ей нужно, чтобы я сгорела, как и она?

Старое масло долго дымилось, источая жуткую гарь, а потом нехотя занялось, и огненная дорожка медленно поползла в мою сторону. Дым стелился по полу, разъедал глаза, жег изнутри мой открытый рот, но то, что следовало за ним, было гораздо страшнее. Языки пламени жадно слизывали пыль, покрывающую все вокруг, и я с ужасом смотрела на них, осознавая, как мне придется умереть.

Наверное, я все же начала переходить незримую грань, к которой так стремилась, потому что передо мной вдруг возник папа. Его фигура соткалась из воздуха между мной и Розой, и я даже подумала, что он пришел за мной. Но он не смотрел на меня. Он смотрел на нее.

И она увидела его. Я поняла это по изменившемуся уродливому лицу. Гримаса безумия и дикого торжества, с которым ведьма наблюдала за подбирающимся ко мне огнем, сменилась недоумением и… страхом. Мои глаза уже отказывались видеть, но я успела заметить красное свечение вокруг грузной бесформенной фигуры и бледно-голубой ореол вокруг папы.

Роза отвернулась от меня, и в тот же миг я почувствовала, что могу двигаться. Почти теряя сознание, я поползла к двери или подумала, что поползла. Последнее, что я запомнила, – то, как загорелись мои туфли, забрызганные маслом. Огонь опалил мне щиколотки, и я закричала. Закричала, надрывая легкие, исторгая с этим криком из себя всю боль, что терзала меня изнутри, весь ужас, который разъедал мое сознание.

Затем кошмар и реальность смешались, и меня закружило в черном водовороте. Единственная мысль, с которой я провожала свою жизнь, была о Ричарде. Я жалела, что так и не успела сказать ему то, что собиралась. Но, возможно, очень скоро скажу…

Отпуская от себя эту последнюю мысль, я ощутила чьи-то сильные руки, поднимающие меня, а потом поток холодного воздуха и капли влаги на коже.

И секундой позже – голос, который я даже не надеялась услышать:

– Спящая красавица, не смей у меня умирать!