После беседы с творцом, на душе скребли кошки, или гадили коты, что собственно разницы большой не имело. Состояние было удручающе – дурацким.

– Итак, на сегодняшний день картинка такова, – Лернон держал свой путь в городскую психиатрическую лечебницу номер один. Хотя, откровенности ради, городской ее назвать, можно было с натяжкой. Располагалась она в редкостном захолустье. Лернон резко развернул свое авто и направил его на северо-восток. Мысли роились в голове, и он пытался разложить теперь все по полочкам.

– Жертва номер один, – рассуждал вслух он:

Девушка, молодая, двадцать пять лет. Стройная, спортивная, образованнее высшее. Закончила педагогический, немного поработала в дошкольном учреждении. Начитанная, опять же со слов родственников и знакомых. Просто сияла от счастья от того, что попала в дом к этому «творцу». Во всех блогах , и на всех порталах в интернете, постоянно хвасталась своей непринужденной работой. Подруги умирали от зависти. Как же это примитивно и страшно теперь звучит, «умирали от зависти».

Одной из своих подруг, как то хвасталась, – «Совсем нет в моих с ним встречах ничего предосудительного.  Он очень воспитан, галантен, щедр. Под юбку не лезет, пошлостей не говорит. И вообще, он с другой планеты. Совсем не похож на мужчин из моей прошлой жизни. Не так романтичен, как хотелось бы».

Жертва номер два и три, схожи с первой. Образованы, хороши собой. В творце души не чаяли. Друг друга не знали, по жизни не пересекались. Из общего – ничего. Если это он, то за что он их? Какие мотивы побудили его на такой, откровенно кровавый поступок. Детские комплексы?  А что я знаю о творце? Совсем не много. Вся информация вокруг него тайна за семью печатями.

Как то вложил удачно свои накопления, теперь обшулушивает акционерные фонды. Владеет несколькими крупными банками, имеет счета. Сам в болото не лезет, везде управляющие компании или доверенные лица. Сам же, живет на полную катушку. Весна в Ницце, лето на Кипре, осень в Стамбуле, зима в Калифорнии.  Совершенно открыто занимается благотворительностью. Явно не скупердяй. Нужно будет порыть носом по последней жертве. Екатерина Ставрина, как же ты малышка попала в эту историю? И еще… новая девушка. Кто она? Где она?  Нужно забросить информацию майору, пускай с его логова глаз не спускают. Мне нужно все знать о этой новой его девушке. Мне нужно срочно с ней увидеться. Мне нужно предупредить ее о последствиях. Мне нужно.

Машина с ревом и визгом вылетела из-за поворота и Лернон еле увернулся. Он и сам не заметил, как разогнался и вылетел на встречную полосу. Он молниеносно вывернул руль и притормаживая съехал к обочине. Прямо перед его носом стоял указатель. Он гласил:

Городской психоневрологический диспансер. Сто метров.

 И желтая, покрытая ржавчиной, стрелка к повороту на право.

– Черт побери, – Выругался Лернон, и резко добавив газу, свернул в нужную ему сторону. Из-за крон тополей показалась такая же желтая с ржавчиной, крыша. Крыльцо и глупое лицо человека в белом халате.

– А мы вас ждем, – попытался пояснить служащий.

– Думаете, мне уже пора.

– Не понял,– переспросил работник учреждения и галантно приоткрыл перед Лерноном дверь.

– Лечиться,– устало пояснил он и так же галантно вошел в вестибюль больницы.

Все здесь было желтым и ржавым. Во всяком случае, таким именно и казалось с первого взгляда. Лернону стало немного противно, да еще этот, пропитавший все, запах лекарства.

– Ваше руководство присылало нам ориентировочку, –  раздосадовано и грустно начал рассказывать мед брат, – Вот, сами посудите, вернее почитайте.

Он передал Лернону несколько исписанных аккуратным почерком листков бумаги, выдернутых из какой-то общей тетради в клеточку.

– Нам сказали обращать внимание на всех пишущих психов. Этот у нас один. Вот мы и решили показать его вам. Может, на что и сгодиться его писанина?

– Где я могу пристроиться?

– Что простите? – Непонимающе переспросил служака, и нервно вытер свои потные ладони о замызганный край халата.

– Я спросил, где я могу так присесть, чтобы не мешать никому. И спокойно прочитать вот это, – и Лернон потряс в правой руке листками бумаги и улыбнулся. Правда так натянуто и служебно, что это как в зеркале отразилось на лице мед брата. Он попытался ответить тем же, но рот его скривился в идиотской гримасе.

 Нам бы всем поучиться актерской учтивости у творца,– подумалось тогда Лернону, – или лживой искренности.

– Что вы сказали?

– Извините меня Бога ради, мысли вслух. Так, где я могу почитать?

Служка расторопно провел Лернона в отдельный кабинет. Точнее, это был кабинетик. Малюсенький столик, такой же стул и настольная лампа. И, все тот же желтый цвет, будь он не ладен. Это что, терапия цветом у них здесь такая?

Лернон снял плащ, бросил шляпу на столик и совершенно неудобным образом пристроился на стульчике. Рассказ этого сумасшедшего писателя назывался так:

Спасайся рыба, спасайся.

Лернон перебрался на пол, здесь было гораздо удобнее, разулся и принялся читать:

Говорят, это поэты придумали любовь. Собрались как-то на даче, выпили, покурили и придумали. Вот же странные люди, будто им и заняться больше нечем? И получилась она у них, хрупкая и шершавая на ощупь, привлекательная на вид и своеобразная внутри. Решили опробовать на нем.

 Он сидел в своем любимом кафе, длинными пальцами обнимая кофейную кружку и все время смотрел в окно. За окном была пустота. Можно было доплатить немного и в окне включили бы, какой-нибудь приличный вид. Осенний лес, или, к примеру, дождливое утро. Для особо обеспеченных, елисейские поля или красную площадь. Средства у него были. Но он, всегда хотел только пустоту. Сами служащие кафе, и даже старший администратор, совсем позабыли о существовании такой опции в каталоге их услуг. И когда он впервые попросил именно ее, были взволнованны и удивлены именно этому факту.

Теперь, он частенько приходил сюда, заказывал чашечку «американо» и как обычно, нерешительно указывал в каталоге на забытую всеми страницу и отчетливо проговаривал, – Мне вот эту…пустоту! А затем подолгу просиживал, перебирая пальцами по белому фарфору. Иногда, приносил с собой плеер и что-то слушал. Иногда, читал книгу. Или просто сидел с закрытыми глазами.

– Вот так и живем, – послышалось из за соседнего столика и он, обернувшись, увидел ее.

– Вы обращаетесь ко мне? – переспросил он.

– Все мужчины предпочитают худощавых блондинок,– тихим голосом прошептала  сочная брюнетка с вьющимися волосами. С виду она была весьма привлекательна, немного полновата, лет около сорока, или чуть больше, – а вы?

– Я не связываюсь с худощавыми блондинками, – улыбнувшись, произнес он и аккуратно поднес пальцы к губам. Он всегда так делал во время нерешительности или же волнения. Она, сделав очередной глоток красного вина, поставила бокал на стол и поправила шикарную копну смоляных волос.

– А с кем же вы связываетесь? – не унималась собеседница.

– Я вообще не терплю моментов, которые меня чем либо связывают, – ответил он и потрогал пространство между собой, и ее рукой.

– Думайте я развлекательная голограмма? – расхохотавшись, но очень деликатно спросила она, и встав со своего места пересела к нему за столик, – можете проверить, я настоящая. Потрогайте, если угодно.

– Я вам верю, -утвердительно ответил он.

– А вот я пожалуй нет, – улыбнувшись произнесла брюнетка и взяла его длинные пальцы в свои маленькие ладони.

За последнее время, ему жутко не желалось знакомиться с женщинами. Он грустно провожал их привлекательные формы взглядом. Отворачивался и шел, все равно куда, лишь бы не стоять на месте. Постоянно ища свое жизненное пространство, он иногда, проводил целыми днями в исканиях. Праздно шатался по магазинам, заглядывал в подсвеченные вечерние чужие окна. Затаивался в крохотных кафе. Так, случайно, он нашел этот уголок. Здесь мало кому было интересно что он за человек. Под кожу к нему никто не лез, в глаза ни заглядывал, с вопросами ни приставал. За последнее время он просто, как ему казалось, устал от жизни. Люди его раздражали.  Денежных средств  хватало чтобы немного повитать в некой прострации. Ничем, не занимаясь, погружаться в себя и бороться. С кем?

– Вся моя жизнь, – любил говорить он, – это борьба с самим же собой. Вот и боролся.

В его жизни была она. Возможно, та самая! Женщина, воспалено оставляющая выразительный след в жизни обыкновенного человека, каким он и был. Это было как наваждение. Как будто ядовитая змея укусила его в шею, и он кубарем повалился на пол и истошно заорал в образовавшуюся пустоту. Что это было? И если и есть у человека талант, основательно проникать в чужие души. Принюхиваясь там, приглядываясь к каждой выемки понимать, ощущать и впитывать все то, чем так хворал тот, кто, молча сейчас сидел напротив шикарной брюнетки.  И так глубоко это засело в нем. Так «хватило» ему этой любви, что он сторонился от любого женского взгляда. А тут она…

Она же, аккуратно уложила  его ладонь на место и быстро юркнув в сумочку, достала свою визитку.

– Звони, – тихо прошептала брюнетка и направилась к выходу, – если будет грустно!

О нем сложилось впечатление, что он , прежде всего мужчина. Простые черты лица, богатая, но простая одежда, чистая обувь.  Получилось, будто она начала навязываться. А этого никак не должно было быть. Она долго оценивала его взгляд. И что он там увидел в этой пустоте? Себе-то она заказала цветущую сакуру и восходящее солнце. А он, никак не обращал на нее внимание. Но, когда она взяла его ладонь, сразу же пришло понимание, что она перегибает палку.

– И где твоя гордость? – подумалось ей, и она потрудилась, чтобы не выпрыгнуть из собственного платья и со стыда не убежать в дамскую комнату. Уже, в каком-то тумане, оставила ему свою визитку. Зачем? Сказала, – звони. Для чего? Сегодня же она забудет про этот нелепый инцидент. И все…

Наташа зашла в свою уютную квартирку и неряшливо бросила ключи на стеклянный столик. Всю дорогу от кафе до дома, она усердно проклинала свою подругу. Зайдя в ванную комнату, одним движением стерла яркую помаду с губ. Сняла платье. И аккуратно, обеими руками, удалила шикарные черные волосы со своей головы. Теперь в отражении на нее смотрела, не менее привлекательная блондинка.

– Чтобы я еще раз эту куру послушала? – зло прошипела Наташа, – тоже мне психолог недоучка. Она аккуратно удалила с себя все лишнее и, включив воду, встала под прохладный душ. Вода ровным потоком ниспадала по ее атласной коже. Руками она аккуратно поглаживала свои плечи, и даже начала улыбаться. Как вдруг, ее, как будто ошпарило кипятком.

– Телефон, – закричала она, и пулей вылетела из душевой кабины. Как будто это как-то решало ее проблемы.

– Блин, -зло и раздосадовано прошептала она, -я же ему дала свой номер телефона.

В это момент зазвонил телефон. Завернувшись в полотенце она аккуратно достала из сумочки мобильный и, только бы не он, к ее счастью номер был знаком ей.

– Ало, – нервно процедила Наташа, – конечно хорошо, а как у меня еще могут быть дела? Вот, отмываюсь от твоих советов. Это надо же такое придумать! Да кто тебе сказал, что мне мужик нужен?  Я и сама ни плохо существую. Ну оговорилась, не существую а цвету и пахну. Да пошла ты со своим Фрэйдом! Меня ждут!!!  – уже с позитивной ноткой ответила она и отключила трубу, -меня ждут, -уже более спокойно и с некоторой ноткой грусти повторила Наташа.

Душ. Подушка. Вечер, кот, вот и все кто меня ждет, -придумав на ходу четверостишие, промурлыкала Наташа, – вот и все, кто меня ждет!

***

Он проводил ее взглядом, хоть и не делал этого порядком давно. На ней было немного мешковатое платье, она явно, что-то скрывает. И совсем она не полновата, даже наоборот. Об этом легко догадаться по стройным ногам. Он неторопливо покрутил в руках ее визитку и выбросил в небольшой металлический контейнер.

Потом был салон его комфортабельного  авто и неприятная поломка. Колесо выстрелило прямо на выезде со стоянки. Пришлось трястись в метро.  Здесь, забившись в укромный уголок, он уткнулся в запотевшее, грязное стекло. Ища там свою пустоту, коротая время за праздными мыслями.

Он закрывал глаза и видел бескрайнюю заснеженную степь. Он сосредотачивался и начинал беседовать с самым своим лучшим слушателем. С самим собой.

-Что, грустно, – спрашивал он у самого себя.

– Да вот, пью, – отвечал собеседник. И, сам с собой общение налаживаю. Потому что…никто не любит, никто не верит и, никто не понимает.

– Возможно, это подсознательное желание покончить с собой? – спрашивал он, –  Медленно, но верно, пропитать свое тело отравленной жидкостью. Сморщится и стать как высохшая шелуха для компота. Деградировать до такой степени, что перестать улыбаться, даже самому себе. Собаки во дворе перестанут здороваться. Кошки с помойки не кивнут одобрительно головой. Сверчок не чирикнет, бог не выдаст, свинья не съест. А ведь лукавишь же. Если даже и не пить, все равно, именно самому себе улыбнуться хочется всегда меньше всего. А другим?

– А другим, получается, какой-то звериный оскал, – грустно кивая отвечал собеседник, – Иногда, и такое случается, пить совсем не хотелось. И тогда, я представлял себя замерзающим в степи кочевником.  Пальтецо на овечьем, не греет, руки озябли, ног не чувствую. И метет…господи, как же метет. Что тебе ночь, что день? Одна стена из белой мглистой смерти. И тогда я, тихонечко достаю из заднего кармана (а таковой у меня имеется), маленькую фляжку. Заимел я ее, еще в те стародавние годы, в пору своей службы. Да думал и не сгодиться. Так вот. Достаю значит, потихонечку, со вкусом откручиваю крышечку. И, в каждом этом движении моем, затаилась вечность. Преподношу, значит, ко рту и тихо так говорю, – За вас ребзя! А они, они схоронились у меня под тонкой оболочкой. Закутались в овечью, скатанную шерсть. Может и выпить хотят, да попросить стесняются. А может и нельзя им, ребятушкам. Смотрят, глазенками лупают, как живые, как настоящие. С ними и пью, за них и пью, из-за них и пью. Главное, чтобы копытца свои в рюмочке не полоскали. После того, уж больно противно ее в рот брать. А нужно, иначе смерть лютую приму, окоченею.

А метет, метет, метет. А я вторую погнал, а потом как запою; «Как здорово, что все мы здесь…»

А они, глядишь, и пляшут уже. Хороводы повели, хвостами закрутили, пятачки свои в разные потаенные углы засовывают, щекотятся подлецы. А там, смотришь, и накидался уже. И уже не в степи ты, а в собственной прихожей, в обнимку с полированной овцой, в которую еще недавно бабу свою выряжал. Баба ушла, овца осталась. Баба конечно овца, без правильного понимания, кто она еще такая?  А раньше, когда то, в кучерявой молодости. Писал бывало ей, как и водится при свечах, утирая нос рукавом:

     …Здравствуйте разлюбезная моя душа, – так вот и писал, – а не испить ли нам на брудершафт, пузырчатого пойла, трофейного. Со вкусом легкой эйфории и остаточностью в голове.  Помниться, вы мне на пианине  мажорили, а я в ладоши хлопал. И несло нас, в заоблачные дали. И не троечка пестрых, с обкаканными попами. И все в степь, в степь, в степь, где пахнет гнилым камышом, где мы с вами, душа моя, отыскали друг друга. Несло нас, несло, несло. И….стадо тучных коней…

А теперь вот, пью. А дружочек, из тех, что под кожей шевелятся. С ухмылачкой злорадной лесенку приставил, и карабкается. Не иначе прыгать будет.

– Не топчите мне грудь, Мефистофель, – с интересом говорю, с пунктуацией. А он все прыгает и прыгает. И дружбанов своих за копытца подтягивает.  Что  с него взять? Нечисть.

Вагон сильно качнуло и он вышел из своего мыслительного ступора. Алкоголь был теперь в прошлом. Как и друзья и женщины. Вернее женщина. Та, которая заставила его поверить в красоту, что была обещана Федором Михайловичем. Та, которая веру эту в нем убила, вместе с жалостью к этому миру, пониманием и состраданием. Но об этом ему сейчас вспоминать не хотелось.

 И вдруг, он увидел ее. Ту брюнетку. Точнее она была блондинкой, более стройной чем в кафе, в облегающем вечернем платье и изящных черных туфлях. Он увидел ее в отражении. Резко обернулся. Рядом с ним сидел мужчина. Лет пятидесяти, с седой шевелюрой и окладистой такой же бородой. В руках он аккуратно сворачивал фотографию. Ее фотографию. Аккуратно он положил  ее в портмоне и улыбнулся.

– Откуда это у вас? –  неожиданно для самого себя, спросил он.

– Жена! – утвердительно пояснил мужчина и гордо похлопал ладонью по портмоне.

– Жена!? – даже немного растерянно переспросил он.

– Угу, -только и ответил собеседник и поторопился к выходу.

Сам того не осознавая, он подскочил со своего места и пошел за бородатым. Мужчина быстро вышел и двинулся к автобусной остановке. Он пошел за ним. Аккуратно пристроился в хвост длинного Икаруса, и все время посматривал в его сторону. Через три остановки тот зашевелился к выходу. Он приготовился. Бородатый вышел, закурил и откашлявшись пошел  вразвалочку к пивному ларьку. Он притаился неподалеку. Бородатый выпил залпом содержимое бутылки и откашлявшись в очередной раз, пошел к ближайшему подъезду. Дом был двухэтажный, совсем новый. Большие витражные окна, кованные балкончики. Только теперь он смог  оглядеться. Дом обрамлял небольшой скверик, в котором он и прятался. Уже совсем стемнело и в окнах зажгли свет. Бородатый зашел во второй подъезд, и он начал мысленно представлять, как он подымается на второй этаж. Но ошибся. Потому что в первом же огромном окне, на первом этаже… вдруг….увидел ее. Без страха подошел ближе, от окна его отделяла завеса света. Тем временем бородатый уверенно вошел в комнату, там, где была она. И, нежно поцеловав ей ручку скрылся в темноте коридорного проема.

Она, не отреагировала никак. Просто повернулась в сторону чернеющей пустоты и посмотрела на него. Прямо ему в глаза. Ему даже стало немного ни по себе.  В ее глазах он увидел ее, ту самую пустоту. Что он каждую неделю заказывает в своем уютном кафе на окраине города.  Он развернулся и пошел, все равно куда, лишь бы идти.

Ему даже показалось, что он никогда не был в своем кафе, или больше не будет. Теперь, вечерами, он станет приходить к этому печальному окну. Туда, где сидела она. Туда, где она смотрела ему в глаза, впиваясь в немую черноту за окном. Приходить, чтобы увидеть ее…свою подлинную пустоту.

Позже, он вернулся  в забытое кафе на окраине города. Неспешно пошарил в мусорном жестяном контейнере и выудив аккуратную визитку, прочел, – Наталья Синицкая. Искусствовед. Улыбнулся и заказал кофе. Машину к тому времени уже починили.