6.1. Занятие противником Гродно

Действия войск 3-й армии на северном берегу Немана

Отход к Скиделю

На рассвете 161-я пехотная дивизия вермахта, переправившаяся через Неман севернее Гродно, начала дальнейшее продвижение на восток по северному берегу реки. Также с рассветом — не ранее — части вермахта, в частности авангард 28-й пехотной дивизии, преодолев очаговое сопротивление советских войск, вошли в Гродно. Автодорожный мост через Неман, соединяющий левобережную часть города с правобережной, оказался разрушенным лишь частично (это видно на приведенной в книге Х. Слесины фотографии), и саперы тут же приступили к его ремонту. Через несколько часов работы мост был восстановлен, немцы хлынули на правобережье, прошли восточную часть города и начали продвигаться в сторону Скиделя. Снова против правого фланга 3-й армии (остатки частей 56-й дивизии без 213-го стрелкового и обоих артиллерийских полков, 59-й стрелковый полк 85-й дивизии и пр.) действовал весь 8-й армейский корпус. Справедливости ради стоит вспомнить, в каком состоянии находились части 56-й СД после жесточайшего разгрома утром 22 июня. Управление было уничтожено, комдив остался во вражеском тылу, начальник штаба пропал без вести; 247-й ГАП и 113-й ЛАП были разгромлены авиацией противника. 213-й полк в полном окружении держал оборону на Августовском канале, 184-й полк находился где-то на северном берегу Немана, остатки 37-го (без одного батальона) отступили к Сокулке еще днем 22 июня. Из воспоминаний С. П. Сахнова: «Выждав до темноты, мы разбились на две группы. В одной группе, которую возглавлял я, было 12 человек, в том числе мой заместитель по политчасти, комиссар противотанкового дивизиона политрук Баринов, старший лейтенант, младший политрук, младший лейтенант и шесть красноармейцев. Во второй группе под командованием начальника артиллерии дивизии полковника Протасеня были остальные люди, всего 15–18 человек. Обе эти группы под покровом темноты переплыли Неман и утром 23 июня оказались на его восточном берегу, куда немцы еще не смогли выйти. Я со своей группой переплыл Неман у деревни Грандичи, 8 км севернее Гродно. Вторая группа переплыла реку тоже севернее Гродно. Я со своей группой в количестве 12 человек в течение дня 23 июня отошел в район м. Озеры». По пути из отходящих отдельных мелких групп офицеров и солдат генерал сформировал отряд количеством до 25 человек. В районе Озер от одного из офицеров 85-й дивизии он узнал, что возле Скиделя сводная группа частей Красной Армии ведет бой с войсками противника. Опрошенные жители Скиделя утверждают, что 23 июня с запада появились первые беженцы, но военнослужащих среди них не было. Однако В. А. Короткевич рассказал, что перед рассветом колонна 3-го дивизиона 152-го КАП, с которым шел его взвод, неожиданно свернула с шоссе в лес. Рядовые артиллеристы по секрету сообщили пехоте, что топливо на исходе, боеприпасов нет, они попытаются спасти матчасть, а при невозможности — уничтожат ее. В районе Скиделя было несколько аэродромов, где можно было разжиться горючим, но о том, что стало дальше с 3-м АД, неизвестно. После боев и оставления Скиделя немало советской артиллерии (без затворов и прицелов) и средств тяги было брошено на северном берегу Немана. Возможно, среди них была и матчасть 3-го дивизиона. А может быть, она так и осталась в том придорожном лесу. Взвод же, в котором служил Короткевич, через Скидель ушел к Неману и переправился через него на южный берег, где оказался в расположении 29-й танковой дивизии. Где в это время был 184-й полк, неизвестно. В. А. Короткевич писал, что после боев на Немане от 184-го СП осталось 700 человек с двумя 45-мм пушками, но где они находились 23 июня, не уточнил. С. И. Мальцев, бывший командир отделения школы младших командиров погранвойск (той, которой командовал майор Зиновьев), в своих воспоминаниях более конкретен. По его словам, утром 23 июня личный состав школы прошел восточную окраину Гродно и двинулся по шоссе в сторону Скиделя. Утром прошел мелкий дождь, отступающие радовались этому, ибо не летала авиация. К полудню распогодилось, и Люфтваффе вновь начало безжалостно бомбить и обстреливать отступающих. Пограничники отбивались залпами из винтовок и огнем пулеметов. После полудня они дошли до реки Котра, где заняли оборону. Станкопулеметной заставе лейтенанта Б. М. Адырхаева было приказано оборудовать позицию у шоссейного моста на восточном берегу реки. Бойцы отрыли окопы и, установив пулеметы, стали ждать появления противника. По соседству находились какие-то подразделения из состава 56-й стрелковой дивизии. Ближе к вечеру на дороге показались немецкие мотоциклисты, за ними — грузовики с пехотой. Вероятно, это были передовые подразделения немецкой 28-й ПД. Под огнем колонна остановилась, гитлеровцы спешились с машин и мотоциклов, рассредоточились и цепью пошли в атаку. Когда они приблизились, политрук Казанков поднял пограничников в контратаку; немцы не стали ввязываться в рукопашный бой и поспешно отступили. Больше в этот день они не пытались продвинуться на Скидель. Начштаба школы капитан А. А. Галышев вызвал начальника медчасти военврача 3 ранга И. Д. Горбылева и приказал организовать отправку всех тяжелораненых в Лиду, чтобы посадить их там в эшелон, а при невозможности — везти их дальше на восток. Как выяснилось впоследствии, все раненые и военврач погибли при воздушном налете.

Как вспоминал младший политрук М. А. Дейнега, утром остатки 113-го ЛАП 56-й дивизии, не имея никаких данных о нахождении штаба и главных сил, каковых в реальности и не имелось после разгрома 22 июня, двинулись дальше на восток. Во время авианалета он отстал от колонны, но сумел пристроиться на машину понтонно-мостового парка и к 9 часам утра был в Лиде. Там он встретил нескольких человек из штаба своей дивизии: начальника мобчасти капитана Нейберга, начальника общей части Петрова, военврача Яновского и других. Где мог находиться штадив, никто из них не знал. После того как уничтожили архивы штаба, Нейберг, как старший по званию, решил отправиться на поиски штаба. Исколесив за 23 и 24 июня десятки километров, штаб 56-й, разумеется, не нашли. Западнее Бобруйска их задержали на контрольно-пропускном пункте и направили в артиллерийскую часть. «Так закончились наши мытарства».

К рассвету 59-й стрелковый полк 85-й дивизии вышел на шоссе Гродно — Скидель. Привал сделали в мелколесье, в 12 км восточнее Гродно. К полковнику З. З. Терентьеву обратились артисты Тамбовского драматического театра, приехавшие в Гродно на гастроли: они стерли ноги и не могли больше идти. По распоряжению полковника им были выделены две повозки. Б. С. Кириченко вспоминал, что свой полк они нашли ближе к вечеру 23 июня за Котрой, где недавно прошел бой, на северной окраине изрядно выгоревшего Скиделя. Там были отрыты неглубокие окопы, слева располагались пограничники майора Зиновьева. Вечером минометчикам привезли матчасть и боеприпасы, они начали оборудовать огневые позиции. Однако в ночь на 24 июня подразделения полка получили новый приказ: передвинуться севернее Скиделя и занять оборону там. В темноте, при свете луны, снова стали окапываться. Красноармеец из 2-го батальона рассказывал, как, находясь в боевом охранении, они обстреляли немецкую разведку. Бросив велосипеды, немцы бросились наутек, один из них зацепился брючиной и полз, волоча велосипед за собой. Слушатели от души посмеялись.

Нигде в отечественной литературе мне не встречалось описания боев на правобережье Немана. В Гродно издано малыми тиражами несколько сборников воспоминаний, подготовленных Э. Е. Макеевой, но они безграмотно отредактированы и для «непосвященного» (то есть только начинающего изучать военную историю) не то что бесполезны, но даже вредны. И тем больший интерес представляет письмо бывшего зам. политрука Г. А. Шалагинова. Мотострелковый батальон, в котором он служил, 23 июня принимал участие в боях западнее Лиды. Но что это был за батальон! Из состава 770-го моторизованного полка 209-й мотодивизии, входившей в формируемый 17-й механизированный корпус окружного подчинения. Вот уж чего не ожидал, так это участия бойцов из 17-го МП в боях на реке Котра. И вероятность ошибки абсолютно исключена, настолько четко запомнил все старый солдат. Он назвал номер полка и шифр полевой почты (в/ч 8947), вспомнил фамилии ротного младшего лейтенанта Уланова и комбата капитана Котова. 22 июня батальон находился в с. Субботники Лидского района. О начале войны узнали в 8–9 часов утра, в 10 была объявлена тревога. Личный состав получил патроны, гранаты и сухой паек. Артиллерии и минометов не было, имелось только стрелковое оружие. В полдень батальон выступил из Субботников на Лиду. Заночевали в каком-то лесу, а утром 23 июня подошел автотранспорт. Погрузились и длинной колонной (машин 30 или более) двинулись вперед. Возможно, на запад выдвигался не только батальон, а весь полк. Несколько раз налетала вражеская авиация, теряли машины, теряли людей и примерно в 10 часов прибыли в Лиду. В городе не задерживались, на его окраине подождали отставшие машины и поехали на запад, в сторону Гродно. За Скиделем заняли оборону, отрыли окопы и несколько часов просидели в тишине, пока не подошли немцы. После артобстрела вражеская пехота несколько раз пыталась прорвать их рубеж обороны, но все атаки были отбиты. Вечером поступил приказ отойти на восток, снова были поданы автомашины, и те, кто поместился, уехали, а оставшиеся пошли пешком. Так закончилось участие 770-го МП в боях в составе 3-й армии, но кто направил его под Скидель, возможно, уже навсегда останется неизвестным.

 

6.2. Действия войск 3-й армии южнее Гродно

Несколько раз я встречал в литературе упоминание о том, что после форсирования Немана часть сил 3-й танковой группы была повернута на юг, для поддержки частей 9-й армии, ведущих наступление на Гродно. Честно говоря, и сам в это верил. Вынужден признать: достоверных данных о том, что какие-то крупные танковые подразделения (от батальона и выше) были нацелены генералом Готом на Гродно, не обнаружено. В то, что там, на юге, совсем не было танков и САУ, никто, кроме В. Б. Резуна, уже не верит. Но с тем, что приданная пехоте бронетехника (возможно, что ее было не так уж и мало) смогла по ошибке вырасти в ударную группу в силу императива «у страха глаза велики», можно согласиться. А советская военно-историческая наука эту ошибку за чистую монету приняла и растиражировала. Если взглянуть на оперативное построение левого фланга группы армий «Центр», все как будто ясно. Разграничительная линия ГА «Север» и ГА «Центр» — Сувалки (иск.) — Друскининкай (иск.). Танковая группа Г. Гота находится в полосе группы армий «Север» (командующий — фельдмаршал Р. фон Лееб), но подчиняется фельдмаршалу Ф. фон Боку. С севера на юг выстроились: 6-й армейский, 39-й моторизованный, 5-й армейский, 57-й моторизованный корпуса. Против 56-й советской дивизии развернулся 8-й армейский корпус, против 27-й — целиком 20-й и левый фланг 42-го армейских корпусов. Главная цель 2-й ТГр — глубокий охват правого фланга войск ЗапОВО с выходом к Минску. От Друскининкая до Гродно местность для танков труднопроходимая, сплошные леса, озера и болота. Приличная дорога идет от Друскининкая на Гродно как раз через Гожу, о которой сообщил на допросе арестованный Д. Г. Павлов. Но наличие дороги еще не факт доказательства прохождения по ней механизированных войск.

После переноса боевых действий в район к северо- и юго-востоку от Гродно, на Августовском канале, в сопоцкинском батальонном узле 68-го укрепленного района, продолжала оказывать сопротивление блокированная группа советских войск. 213-й стрелковый полк, остатки других частей 56-й дивизии, подразделения 9-го артпульбатальона и отдельные доты 68-го УРа своим огнем препятствовали нормальному функционированию армейского тыла вермахта. К 213-му присоединился батальон 184-го КрСП, бойцы которого потеряли надежду найти свой полк. Немцы были вынуждены использовать для борьбы с ними штурмовые группы с танками и бронемашинами. В этот день был убит зам. командира 213-го СП майор Н. П. Третьяков. Как вспоминал капитан П. В. Жила, 213-й полк, опираясь на еще действующие доты, прочно удерживал свой рубеж напротив моста через канал у д. Соничи. Гарнизоны расстрелявших боекомплект или подорванных сооружений присоединялись к пехоте.

Утро 23 июня застало главные силы 85-й стрелковой дивизии в движении, авиаразведка противника обнаружила к юго-востоку от Гродно ее походные колонны. Через некоторое время налетели самолеты; до самой реки Свислочь германские самолеты бомбили и обстреливали советские подразделения, которые не имели воздушного прикрытия. Частые рассредоточения и построения изматывали людей физически и морально. Командир дивизионного 3-го автобата старший лейтенант Эгерский проявил преступную нерасторопность, не сумев за ночь перегнать матчасть на новый рубеж обороны, в результате чего основная часть автомашин была в светлое время застигнута на марше и атакована. А. В. Бондовский с горечью вспоминал об увиденном по дороге — поодиночке и группами стояли подбитые или сожженные автомашины 3-го автобатальона. Также снова понес серьезные потери 223-й ГАП, его остатки были побатарейно распределены по стрелковым полкам, командир числится пропавшим без вести по сей день.

Командир 85-й стрелковой дивизии А. В. Бадовский

87-й полевой автохлебозавод имел задачу перейти из Гродно в район к востоку от совхоза «Свислочь» и в месте, указанном начальником тыла дивизии, развернуться и начать выпечку хлеба. Командир ПАХа с толком использовал ночное время, но на рассвете, не доведя свою часть до реки Свислочь, развернул ее в напоминающей овраг лощине, где личный состав начал готовиться к работе. Части 85-й СД не вышли еще полностью на рубеж Свислочи, когда над расположением военных пекарей появились вражеские бомбардировщики. В ходе ожесточенного налета все автомашины ПАХа были уничтожены. Личный состав понес большие потери, был убит и их командир. Политрук В. М. Бочаров из дивизионной газеты «Воин» рассказывал: «Отходя на восток, встретил командира батальона связи, а затем мы настигли колонну машин артдивизиона 223-го ГАПа. В обоих подразделениях насчитывалось до трех десятков машин. Остановились и расположились на отдых в роще. Меня тревожило неудачное расположение нашей стоянки». Бочаров стал добиваться перемещения этой сводной колонны на восточный берег Свислочи. Обнаружили, что мост через реку разрушен, но имеется переправа южнее. Когда подъезжали к реке, увидели расположившийся хлебозавод с дымящими трубами. Политрук подивился неудачному расположению тыловиков: западнее реки четко выражены ориентиры — фабричная труба правее их расположения, роща на берегу реки. Когда дивизия перешла в наступление на Гродно, В. М. Бочаров увидел следы жестокой бомбардировки того злополучного места, где располагался хлебозавод. Надо полагать, что командир ПАХа, прибыв к Свислочи раньше артиллеристов, обнаружил разрушенный мост, но не стал искать другой, а развернул свое подразделение, совершенно не подумав о возможности атаки с воздуха. И заплатил за это своей жизнью и жизнями своих подчиненных.

Достигнув реки Свислочь, боевые подразделения дивизии рассредоточились в прилегающем лесу. Преодолевая ночную усталость, 85-я СД весь день оборудовала новый оборонительный рубеж, готовясь к встрече противника. 204-я моторизованная дивизия, остававшаяся на прежней позиции, до 13 часов 23 июня укрепляла оборону и вела разведку. Примерно в 13 часов западнее железной дороги противник высадил воздушный десант в количестве примерно 150 парашютистов, полностью уничтоженный 706-м моторизованным полком. В оперсводке штаба фронта № 4 на 1 0:00 24 июня указывалось, что 23 июня 3-я армия, имея перед собой превосходящие силы противника, отходила, оказывая упорное сопротивление; 29-я танковая дивизия вела бой на рубеже Гибуличи, Ольшанка, то есть по соседству с 204-й) 33-я танковая дивизия — на рубеже Куловце, Сашкевце. После прорыва немецкими войсками пограничного рубежа и оставления советскими войсками Гродно управление 3-й армии переместилось на правый берег Немана, 2 км юго-восточнее Лунно. Г. С. Котелевец вспоминал: «Первую неделю мы провели со штабом 3-й армии и двигались по маршруту Гродно — Скидель — Мосты (там был бой, отбили мост и побежали дальше) — Лида — Дятлово».

Донесение командующего войсками 3-й армии от 23 июня 1941 г.:

«22.00 23.6.41 г. деремся без транспорта, горючего и при недостаточном вооружении.

Кузнецов

Только у Николаева не хватает 3500 винтовок.

Бирюков

Необходим срочно подвоз средствами фронта.

Кондратьев» [307] .

При оставлении Гродно уцелевшие от авиации противника мосты и склады подорваны.

Составители сборника, откуда взято это донесение, сделали пометку, что личность Николаева установить не удалось. По моим данным (см. выше, глава 1), полковник Николаев командовал 7-й противотанковой бригадой. Ее численность на 22 июня неизвестна (штатная составляла 5322 человека), но, как также указано выше, один из ее полков (724-й ПТАП) на 1835 бойцов и командиров имел 350 винтовок, 50 карабинов и 5 пистолетов. Бригада имела управление, два полка, минно-саперный батальон и автобатальон. Так что Кузнецов доносил именно о 7-й бригаде.

Как указывал в своем донесении полковой комиссар А. П. Андреев, на исходе дня 22 июня и в течение 23 июня части 11-го мехкорпуса вели бои на фронте Конюхи, Новый Двор, Домброва. Отступая под давлением противника, к утру 24 июня отошли на фронт Фолюш, Кузница, Сокулка, удерживая участок западнее шоссе и железной дороги Гродно — Белосток. Но, вероятно, подразделения корпуса никак не взаимодействовали с пехотными частями, в частности с 27-й стрелковой дивизией. Без танковой поддержки полной неудачей закончилось наступление ее подразделений, имевших приказ выбить войска противника из Домбровы. В частности, в атаке принял участие 2-й батальон 132-го полка. Командир батальона капитан Ш. Н. Зильбербрандт приказал своим бойцам, основательно уставшим после ночного 20-километрового марша, атакой с ходу овладеть местечком и закрепиться у развилки дорог. Правее должны атаковать другие подразделения дивизии. Развернутым строем батальон пошел на сближение с противником. Впереди была низина с ручьем, хлебное поле и холм с ветряной мельницей, за которым виднелись крыши домов Домбровы. Но подойти незамеченными на расстояние последнего стремительного броска советским воинам не удалось. У мельницы взлетела серия ракет, открыл огонь пулемет, стеной встали разрывы мин. Под огнем противника перебежками, ползком от воронки к воронке подразделения упорно продвигались вперед. Но достичь рубежа вражеской обороны не удалось — немцы вызвали на помощь авиацию. Группы бомбардировщиков и истребителей трижды нанесли по атакующим массированные удары. 2-й батальон понес тяжелые потери и вынужден был прекратить наступление, однако приказа на отход не было. Последовала вражеская контратака с использованием бронетехники, отразить ее было уже нечем и некому, остатки батальона, беспорядочно отстреливаясь, откатились к ручью и далее к лесу. Преследовавшие их немецкие солдаты прочесали опушки, но, поскольку уже начало темнеть, ограничились тем, что выставили на ночь вокруг леса боевое охранение. Ночью в лесу собрались все уцелевшие из разных рот батальона. Из пульроты уцелело менее десяти человек: сам ротный В. А. Михайлов, политрук роты, старший сержант Кашин и несколько бойцов. Не дожидаясь утра, они прорвались через охранение и ушли в направлении Сокулки.

345-й (и, вероятнее всего, 239-й) стрелковый полк дивизии, как вспоминал его командир, 23 июня не принимал участия в боевых действиях. К утру все отошедшие от Августова подразделения 27-й СД по-прежнему находились на штабинском участке 68-го УРа. Воздействия наземного противника не было, иногда налетали самолеты. Но в 14 часов В. К. Солодовников получил приказ отойти из укрепленного района на 25 км на восток.

 

6.3. Действия войск 10-й армии

Отход 5-го стрелкового корпуса за р. Нарев

Выход противника к реке Бобр в районе крепости Осовец

Как и 22 июня, в полосе 10-й армии (за исключением ее левого фланга) положение было более устойчивым и стабильным. В оперсводке № 2 штаба армии, составленной к 9 часам утра 23 июня, констатировалось следующее:

— части армии в течение ночи отходили на восточный берег реки Нарев, утренних донесений от командиров корпусов не поступало;

— 1-й стрелковый корпус 2-й дивизией оборонял рубеж по восточному берегу реки Бобр на фронте Гонендз, Осовец, Гугны и далее до р. Нарев; штаб дивизии находился в лесу севернее Моньки;

— 8-я стрелковая дивизия, выведенная в резерв, переходила в район Левоне, Тыкоцин, Кнышин, где должна была привести себя в порядок и подготовить рубеж обороны по р. Нарев на фронте Пески, Погорелки, Яворовка; штаб корпуса находился в движении в район сосредоточения 8-й дивизии;

— 5-й стрелковый корпус, прикрываясь арьергардами, выходил на рубеж 13-й стрелковой дивизии Дзики, Хорощ, Крушево, Завады; 13-я стрелковая дивизия должна была выйти на рубеж Рудка и далее на юго-восток по р. Полична; 86-я стрелковая дивизия — на рубеж Завады, Угово, Сураж, Завыки; штаб корпуса находился в движении в район сосредоточения 13-й стрелковой дивизии;

— 13-й механизированный корпус в ночь на 23 июня выходил на рубеж обороны по берегу р. Орлянка на фронте Дениски, Пасынки, Орля, Рудка;

— 29-я моторизованная дивизия 6-го механизированного корпуса заняла рубеж для обороны по реке Лососьна на фронте Кузница, Сокулка;

— 4-я и 7-я танковые дивизии корпуса сосредоточились в Супрасельской пуще севернее Грудек;

— 6-й кавалерийский корпус находился на марше в район сосредоточения Сокулка, Крынки. Связь со штабами корпусов осуществлялась через делегатов связи и по радио, сведений от фланговых 3-й и 4-й армий не поступало. Никак не отражено было в сводке положение 113-й стрелковой дивизии.

В ночь на 23 июня, как вспоминал генерал-полковник С. С. Бельченко, на бюро Белостокского обкома КП(б)Б было принято решение об оставлении города и переходе в Волковыск. После бегства партийцев и «рыцарей Революции» обстановка в городе какое-то время была спокойной, однако откуда-то — вероятно, сработала агентура противника — возникли слухи об акциях неповиновения гражданского населения. По этим ложным слухам в Белосток для усмирения поляков были направлены воинские подразделения. Е. А. Шелягин писал, что два отделения их школы младших командиров (120-й саперный батальон 86-й КрСД) были посажены на автомашину и направлены на усмирение бунтовщиков. Никого не обнаружив — город вообще выглядел пустым и безлюдным, — саперы вернулись в свою часть. А вот в тыловом Новогрудке в этот день действительно произошло некое ЧП, которое можно было охарактеризовать как неподчинение властям и даже бунт. Зам. начальника Тюремного Управления НКВД БССР лейтенант ГБ Опалев, докладывая о результатах эвакуации тюрем начальнику Тюремного Управления НКВД СССР майору ГБ М. И. Никольскому, написал, в частности, о начальнике новогрудокской тюрьмы Крючкове: «23 июня, во время бомбардировки города, он всех заключенных из тюрьмы вывел и посадил в вагоны. На станции на конвой напали местные жители, ворвались в вагоны и освободили заключенных. Во время перестрелки с нападавшими его ранили в руку».

Впрочем, утренние часы 23 июня оказались, скорее всего, последними спокойными часами в Белостоке. Потом начались паника и бегство гражданских служащих и всех тех, кто имел основания опасаться за свою жизнь. После выхода из окружения начальник 3-го отдела 10-й армии полковой комиссар Лось докладывал: «Панике способствовало то, что в ночь с 22 на 23 июня позорно сбежало все партийное и советское руководство Белостокской области. Все сотрудники органов НКВД и НКГБ, во главе с начальниками органов, также сбежали… Белосток остался без власти… Враждебные элементы подняли голову. Освободили из тюрем 3 тыс. арестованных, которые начали грабежи и погромы в городе, открыли стрельбу из окон по проходящим частям и тылам…»

В полосе обороны 1-го стрелкового корпуса примерно в 05:30 утра немецкие части вышли к реке Бобр в районе крепости Осовец и с ходу попытались форсировать ее по обозначенным на картах бродам. Все их попытки были отражены; командир 200-го полка, например, прикрыл броды перекрестным огнем станковых пулеметов. В ночь на 24 июня немцы попытались разведать другие места, пригодные для переправ, но и это им не удалось. Боевым охранением 3-го батальона были взяты пленные: шесть солдат и два фельдфебеля. Ввиду обозначившегося охвата противником острия белостокского выступа со сторон Августова, Гродно и Бреста и отсутствия реально наступательных действий на участке 8-й дивизии (там имели место лишь демонстрации) ее части по приказу командира корпуса отходили во 2-й эшелон.

Южнее Осовца продолжали перегруппировку подразделения дивизий 5-го стрелкового корпуса. К 10 часам утра 13-я стрелковая дивизия вела сдерживающие бои на рубеже Гронды — Тарново — Домбек — Гостары. Штаб дивизии находился в Снядово, юго-западнее Ломжи. К 12 часам ее основные силы отошли от границы и сосредоточились в Червоном Бору. Отход проходил при сильном артобстреле, сгорело дивизионное хранилище ГСМ. Не знаю, чем руководствовался генерал А. З. Наумов, но, как свидетельствовал бывший писарь санотдела штаба дивизии П. Д. Половников, именно 23 июня по приказу Наумова за двойным кольцом оцепления были сожжены все секретные документы. 86-я дивизия организованно, с боевым охранением и дозорами, отходила к реке Нарев.

 

6.4. Формирование конно-механизированной группы

Действия ВВС

В районе северо-восточнее Белостока продолжалось формирование фронтовой конно-механизированной группы. Утром в 36-ю кавдивизию прибыли командир корпуса И. С. Никитин с начальником оперативного отдела подполковником Н. Д. Новодаровым и начальником разведки майором А.Н. Покосовым. Никитин отдал приказ, согласно которому 36-й к исходу дня надлежало перейти в район Старая Дубовая, Одельск, после сосредоточения поступить в распоряжение зам. командующего фронтом И. В. Болдина. Географически Одельск находится к востоку от Сокулки, от него на юго-запад тянется гряда господствующих высот (отметки 215.3, 227.0, 206.3, 225.2, 239.5), параллельно гряде проходит шоссе Гродно — Белосток. Выступив в северном направлении в новый район сосредоточения, части дивизии вышли к шоссе Белосток — Волковыск, но вынуждены были остановиться, так как по шоссе из Белостока шла танковая колонна силами до полка, в основном танки КВ и Т-34. Они шли до станции Валилы, а затем поворачивали на север. При этой заминке авиации противника удалось небольшой группой самолетов произвести прицельное бомбометание. В саперном эскадроне была разбита автомашина с переправочными средствами, погибло несколько бойцов и командиров. Перейдя шоссе, части 36-й дивизии скрытно (перелесками) вышли в район Одельска, после чего майор Яхонтов на бронемашине отравился доклада на командный пункт генерала Болдина. По возвращении в штаб Яхонтов и Зыбин отправили на машине майора начальника оперативного отделения штадива Сагалина для установления связи с действующими перед ними, как они думали, частями 3-й армии. Через полтора часа майор вернулся и доложил, что впереди 36-й дивизии никого нет. Тогда послали начальника разведки майора Б. С. Миллерова (впоследствии генерал, командовал 10-й и 4-й гвардейскими кавдивизиями), результат был аналогичным. На КП И. В. Болдина П. В. Яхонтов встретил своего комкора Никитина и командира мехкорпуса М. Г. Хацкилевича, последнего он также знал по службе в коннице. Узнав о пустоте перед рубежом развертывания КМГ, Болдин приказал 36-й дивизии в течение ночи занять оборону по гребням высот, обеспечив за собой узлы дорог и крупные населенные пункты.

Соединения 6-го мехкорпуса, получив еще ночью приказ, с утра 23 июня начали переход в новый район. Так, 7-я танковая дивизия должна была сосредоточиться в районе ст. Валилы восточнее Белостока с задачей уничтожить танковую дивизию противника, согласно не ясно откуда взятым данным, прорвавшуюся к Белостоку. В поход части корпуса вышли не со всей имевшейся согласно списочному составу техникой. Немало неисправных боевых машин осталось в местах постоянной дислокации. А. С. Сизов из 13-го танкового полка писал: «Все старые Т-26 и БТ поставили в стороне плотной массой. Так они и остались стоять…». Также дивизия понесла серьезные потери в личном составе «по вине» командарма К. Д. Голубева: из состава 7-го мотострелкового полка он забрал два батальона для охраны штаба армии. Третий батальон полка, судя по всему, еще не был вооружен. Рядовой В. Л. Чонкин вспоминал: «Пришли на свое место, в палатки, в 2 часа ночи, а в 4 часа нас начали бомбить, обстреляли из пулеметов. Крикнули тревогу, кто кричит тревога „учебная“, а кто „боевая“. Но палатки уже горели… Оружия у нас никакого не было. Было на отделение по одной винтовке образца 1914 г. для изучения матчасти. Нас, кто остался в живых, собрали и отправили на передовую, но оружия у нас не было. Успели только получить мотоцикл ИЖ-9».

Марш совершался в весьма непростой обстановке. Походные колонны столкнулись с возникшими на всех дорогах пробками из-за беспорядочного отступления тылов армии из Белостока. Во время движения и нахождения в районе сосредоточения дивизии понесли серьезные потери от авиации противника. Согласно докладу комдива 7-й генерал-майора танковых войск С. В. Борзилова, из строя было выведено 63 танка, сильно пострадали тылы полков. К. М. Некрасов, токарь из 4-го ОРВБ 4-й танковой дивизии, вспоминал: «К вечеру наш ОРВБ переехал за город и сосредоточился в мелколесье, а у нас мастерские высокие, заметные. С рассветом на нас налетела авиация, и началась паника. Была команда вытягиваться на шоссе, на котором и так было много техники. Авиация с бреющего полета стала расстреливать это скопище. Нам, небольшой группе, удалось вырваться на проселочную дорогу с командиром роты воентехником 1 ранга Качуриным». Сосредоточение 6-го механизированного корпуса в лесном массиве в районе Супрасль, Валилы в основном закончилось к 14 часам. Не ясно, правда, где находилась в это время 29-я моторизованная дивизия, совершавшая марш, по словам И. В. Болдина, из района Слонима, хотя в действительности она на утро 22 июня находилась в самом выступе. Также из подчинения начальника артиллерии 5-го стрелкового корпуса был изъят 124-й ГАП РГК (48 152-мм гаубиц Виккерс) и введен в состав КМГ. Однако артполк 4-й танковой дивизии (командир — майор А. И. Царегородцев), несмотря на его полную укомплектованность, для огневой поддержки даже не планировался, возможно, из-за отсутствия боеприпасов нужного типа. Впоследствии он был отправлен к Волковыску и прекратил существование под ударами авиации, не сделав по врагу ни одного выстрела. П. М. Гулай, командир расчета 4-го ГАП, вспоминал: «В 4.00 22 июня мы (полк) выехали из расположения и направились к немецкой границе по заранее подготовленному маршруту. Не доехали 16 или 18 км до границы, получили команду „Отбой“ и начали отступать. К утру 23 июня мы добрались до Волковыска. Там простояли целый день в лесу, а под вечер выехали на восток. Ехали всю ночь, а утром 24 июня нас разбомбили, и мы спешились и пошли пешком».

7-й ГАП 7-й ТД (командир полка — подполковник Г. Н. Иванов) к началу войны находился на полигоне Червоный Бор. Как вспоминал бывший экспедитор секретной части Н. Ф. Грицюк, он уже в 2 часа ночи привез из штадива «красный пакет» и вручил его Иванову. 7-й ГАП был поднят по тревоге и потерь не понес. «Полк наш выходил на дорогу. На эту дорогу выходила и мотопехота, и танки нашей дивизии. Создавались пробки. Каждая часть стремилась быстрее занять исходные позиции и вступить в бой. Навстречу нам стали попадаться сначала одиночки, а потом целые группы полураздетых, безоружных, в большинстве своем раненых бойцов. Это были стройбатовцы, не успевшие укрепить нашу границу». На марше артиллеристы были атакованы авиацией и понесли потери в личном составе. Связаться со штабом дивизии не удалось, так как на всех диапазонах радиоволн была только немецкая речь. В каком-то лесу остановились на привал, но вечером снова налетела авиация. Погибло много личного состава, пострадала и матчасть. В ночь на 23 июня полк, не зажигая фар, отошел к Белостоку, а затем — к Волковыску. Таким образом, его судьба полностью совпала с судьбой полка 4-й ТД. Фактически не приняв участия в боях, он за несколько дней растаял и распался при неорганизованном отступлении. «Прорвав окружение под Волковыском, двинулись на Слоним. Всю дорогу стрельба, бомбежки, раненые, убитые…» Следовательно, артиллерии в КМГ имелось всего два полка: 124-й ГАП РГК и 77-й артполк 29-й мотодивизии. Позже в своем докладе начальник АБТУ Западного фронта полковник И. Е. Иванин отметил крайнюю слабость артиллерийской поддержки танковых атак 6-го мехкорпуса. По 124-му артполку данных немного, и есть расхождения в датировках событий, но очень похоже, что реально он пробыл в составе конно-механизированной группы всего лишь один день и провел только одну 2–3-часовую артподготовку беглым огнем с закрытых позиций.

До сих пор является неясной причина, побудившая Болдина сосредоточить корпус не северо-восточнее Белостока, как вначале планировалось, а значительно восточнее. Из донесения командира 7-йтанковой дивизии следует, что командование опасалось выхода в район ст. Валилы немецкой танковой дивизии, которая перерезала бы все пути снабжения и связи 10-й армии. Возможно, Болдину что-то было известно о бое 29-й и 33-й танковых дивизий 3-й армии с немецкими танками западнее Гродно 22 июня, и он предполагал, что с выходом мехчастей противника на оперативный простор будет разорван стык 10-й и 3-й армий. Возможно, появления танков ожидали из Прибалтики, ибо, как вспоминал Л. А. Пэрн, Голубев каким-то образом был осведомлен о том, что левый фланг 11-й армии прорван и немцы развивают успех. Весьма вероятно, что эту информацию штарм получил из 9-й авиадивизии. Еще утром 22 июня экипаж бомбардировщика из 13-го бомбардировочного полка в ходе разведывательного полета засек на подходе к Меркине колонну не менее чем в сотню боевых машин (танковый полк 12-й ТД 57-го моторизованного корпуса противника). Информация была сразу же передана в полк и дивизию, из полка была получена квитанция, но штаб дивизии не ответил. Дошла ли информация в вышестоящие штабы, установить пока не удалось, но известно, что 22 июня «дальники» 3-го корпуса «работали по Меркине». Действительность же танковых дивизий М. Г. Хацкилевича была такой: никакой танковой дивизии противника в районе станции Валилы обнаружено не было по причине ее отсутствия в этом районе, «…благодаря чему дивизии не были использованы».

Почти одновременно с завершением сосредоточения в районе Валилы корпус получил новую задачу: разгромить противостоящие германские войска и освободить Гродно. 4-я танковая дивизия выдвигалась в направлении Индура — Гродно, а 7-я танковая дивизия по линии Сокулка — Кузница — Гродно. 29-я моторизованная дивизия должна была прикрыть удар корпуса с левого фланга на линии Сокулка — Кузница. Дивизии немедленно принялись выполнять и этот приказ. Первой из частей 29-й мотодивизии сумел выйти на указанный рубеж и занять свою позицию 106-й МП (командир — полковник А. П. Москаленко). Полк был большой — около 3000 человек. Инструктор пропаганды В. Е. Фролов весьма верно представлял себе, какие задачи предстоит выполнять их дивизии, но не помнил, чтобы на участке полка велись наступательные действия. Такое впечатление, что 106-й полк действовал на каком-то обособленном участке, ибо, по словам Фролова, соседей ни справа, ни слева у полка не было. Нет упоминаний о нем и в донесении генерала С. В. Борзилова, там он пишет только про 128-й моторизованный полк.

Также в донесении командира 7-й танковой дивизии не упоминается о новых налетах авиации противника и наличии потерь при выдвижении к исходному рубежу. По-видимому, имевшийся в этом районе большой лесной массив (иногда его называют Супрасельской пущей, но на современных польских картах он обозначается как Кнышинская пуща) укрыл танковые колонны корпуса от авиации противника. Но длительный 90-километровый марш, совершенный частями корпуса в сложных условиях, значительно снизил их боеспособность. Начали сказываться усталость личного состава, особенно механиков-водителей, и, самое главное, корпус начал испытывать затруднения в снабжении горюче-смазочными материалами и другими видами снабжения, необходимыми для боя. Арестованный Д. Г. Павлов показывал: «Штабом фронта 23 июня 1941 [года] была получена телеграмма Болдина, адресованная одновременно и в 10-ю армию, о том, что 6-й мехкорпус имеет только одну четверть заправки горючего. Учитывая необходимость в горючем, ОСГ (отдел службы горючего. — Д. Е.) еще в первый день боя направил в Барановичи для мехкорпуса все наличие горючего в округе, то есть 300 тонн. Остальное горючее для округа по плану Генштаба находилось в Майкопе. Дальше Барановичи горючее продвинуться не смогло из-за беспрерывной порчи авиацией противника железнодорожного полотна и станций».

Согласно данным по потерям армейских и фронтовых ВВС, в этот день авиация лишилась 125 самолетов, 53 из которых были сбиты в боях, 63 было уничтожено на земле и три пропали без вести. Еще шесть машин было потеряно в результате аварий. Следует заметить, что резко снизилась активность действий ударной авиации, как вследствие понесенных 22 июня потерь, так и вследствие того, что десятки поврежденных в боях самолетов находились в ремонте. В частности, в 3-м авиакорпусе было повреждено до 25 % Ил-4. В то же время корпус получил приказ поддержать одним вылетом наступательные действия Западного фронта в направлении на Сувалки, но таковые не состоялись, и после 30-минутной готовности к вылету был дан отбой. Лишь 212-й отдельный полк тремя звеньями в 19 часов атаковал ж.-д. узел и предместье Варшавы Прагу, а затем нанес удар по аэродрому Мокотув и заводу боеприпасов в Ромбертуве. В 13-й бомбардировочной дивизии по неизвестной причине не было вылетов в 24-м СБАП. Остатки 11-й САД сосредоточились в районе Лида — Лесище, 9-й — в Борисовщизне и Барановичах, 10-й — в Пинске. В состав ВВС фронта была передана свежая 47-я САД (командир — полковник О. В. Толстиков).

 

6.5. Занятие стрелковыми частями 10-й армии нового рубежа обороны

К вечеру 23 июня центр и частично левый фланг 10-й армии были организованно отведены на рубеж рек Бобр, Нарев и Орлянка. Это была та самая линия, на которой осенью 1939 г. первоначально планировалось строительство новых укрепленных районов: с предпольем в 25–50 км глубиной и включением в систему обороны уцелевших сооружений крепости Осовец. Однако этот разумный план принят не был, возобладал принцип из известной песни о танкистах: «Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим». Строительство началось почти вплотную к линии границы и к началу войны завершено не было. Теперь дивизиям 1-го и 5-го корпусов, оставившим недостроенные укрепления, приходилось в спешном порядке возводить оборону на этом выгодном, но совершенно не подготовленном в инженерном отношении рубеже, терявшемся на юге в Беловежской пуще. Положение в районе пущи было для командования армии неясным. 113-я дивизия понесла огромные потери и была небоеспособна. Потеряв много личного состава при утреннем артобстреле, в тот же день, 22 июня, она была на марше атакована во фланг частями 9-го армейского корпуса противника и к исходу дня фактически разгромлена. Сейчас ее разрозненные группы вели тяжелые бои на рубеже Лунево — Мержинова — Кирпе (северо-восточнее Семятиче). На южных опушках Беловежской пущи действовали части 49-й стрелковой дивизии 4-й армии. Формально она 22-го была передана в состав 10-й армии (приказ по радио получил в 16 часов начальник штаба генерал-майор П. И. Ляпин), но связь с ней установить не удалось. В боевом донесении штаба 4-й армии № 6 от 23 июня указывалось аналогичное: «О 49 сд данных нет». Следовательно, командир дивизии полковник К. Ф. Васильев в принятии решений мог полагаться только на самого себя, что и делал. Его решением части дивизии к утру 23 июня были отведены на рубеж Журобчица — Нужец — Милейчицы, где приняли бой с 252-й пехотной дивизией 43-й противника. Их соседом оказался 725-й стрелковый полк (без 1-го батальона), утративший связь со штабом своей 113-й стрелковой дивизии.

Примерно в 11 часов на окраине м. Высоке-Мазовецке заместитель командира 86-й КрСД полковник А. Г. Молев доложил комдиву, как проходит марш дивизии на реку Нарев. По его словам, головной полк уже подходил к станции Лапы. В Лапах офицеры командира корпуса. На вопрос М. А.Зашибалова — «Почему дивизия должна отходить на 50 км на восток?» генерал-майор А. В. Гарнов ответил, что отход проходит по приказу командования фронта в связи с ухудшением обстановки на флангах армии. Гарнов показал на карте место КП корпуса в 8 км восточнее Суража. В 14 часов полковник М. А. Зашибалов был у железнодорожного моста через Нарев. Рядом был низководный деревянный мост, его минировали саперы 120-го дивизионного ОСБ, руководил минированием начальник инженерной службы дивизии майор Д. М. Ершов. Комдив приказал ему заминировать также и железнодорожный мост.

Рубеж по реке Нарев в районе Суража, где сейчас занимала позиции 86-я дивизия, подкрепляли также импровизированные сводные батальоны, формирование которых началось в областном центре во второй половине дня 22 июня. В них вошли солдаты, потерявшие свои части, остатки отошедших с границы саперных и строительных частей, личный состав тыловых и технических подразделений 12-го РАБ. 1 3-я дивизия пока оставалась в районе Червоного Бора. При отступлении частям 86-й КрСД в основном удалось выйти из соприкосновения с противником, что позволило избежать излишних потерь. Правда, 2-й дивизион 383-го гаубичного полка на марше был настигнут небольшой группой немецких танков, но отличная выучка артиллеристов не оставила им шансов одержать победу. Вспоминает бывший командир дивизиона И. С. Туровец: «Командир 3-й батареи старший лейтенант Степанов развернул своих два орудия прямо на дороге. Офицер был опытный, орден Красного Знамени получил за финскую [кампанию]. Помню, был приказ начальника ГАУ маршала Кулика о том, что артиллерия всех типов должна уметь вести бой с танками. Три танка Степанов разбил, остальные отошли». Через некоторое время дивизион остановился: кончилось горючее. Начальник штаба уехал на его поиски, снова были развернуты в боевое положение две гаубицы, как оказалось, не зря. Группа немецких мотоциклистов, наткнувшаяся на колонну, была встречена огнем. Как мне рассказывал Туровец, «мотоциклы летели вверх метров на пятьдесят». Представляю себе, какой силы разрыв у 25-килограммового гаубичного снаряда. Когда вернулся начальник штаба, выяснилось, что дизтоплива он не нашел, привез только пять бочек бензина. Заправив им тягачи, тронулись в путь. Дизеля стучали и сильно грелись, но до Нарева выдержали. Дивизион снова был в расположении своего соединения. Вечером штаб корпуса приказал взорвать мосты. Низководный взлетел на воздух, железнодорожный по неизвестной причине остался цел (позже немцы пытались использовать его для переправы, как вспоминал один из участников боев).

 

6.6. Прибытие в штаб 10-й армии маршала Г. И. Кулика

Сам маршал Г. И. Кулик, упомянутый бывшим командиром 2-го АД 383-го артполка, в этот день все-таки прибыл в штаб 10-й армии. Как он добирался в белостокский выступ, в целом неизвестно. Вероятно, его самолет был вынужден сесть, не долетев до Белостока, на каком-то из других аэродромов. Дальше зам. наркома добирался, как и генерал И. В. Болдин, «на перекладных». Командир взвода 13-го ТП Б. А. Бородин был одним из тех, кто помог ему добраться до штаба армии. Когда наша танковая колонна в очередной раз рассыпалась при воздушном налете, к укрывшейся в молодом леске тридцатьчетверке подбежал майор с артиллерийскими эмблемами на петлицах. Он представился адъютантом Кулика. Майор приказал Бородину забрать маршала из танка, потерявшего ход, и вывезти из-под бомбежки. В указанном им месте действительно стоял поврежденный БТ-7. Кулик, одетый в танковый комбинезон, перебрался в Т-34. Он потребовал у Бородина карту, но на имевшейся у него была только местность от Белостока до Берлина. Бородин писал: «Я попытался оправдаться: выдали только такую. Маршал лишь странно хмыкнул».

Опрашивая местных жителей, лейтенант и маршал поехали искать хоть какой-нибудь штаб. Наткнувшись на небольшой отряд противника, они рассеяли его, разбив артогнем одно его орудие и раздавив гусеницами второе. Проскочили хутор и, ориентируясь по отдаленному гулу боя, продолжили поиск. У какого-то поселка их неожиданно обстреляли из орудия, но броня Т-34 не поддалась.

Под сумерки наконец нашли штаб 10-й армии. Генерал-майор артиллерии М. М. Барсуков встретил Г. И. Кулика и повел его к группе стоявших неподалеку командиров. Подойдя к командирам, маршал устроил им разнос. Б. А. Бородин запомнил его слова: «Посылая меня сюда, товарищ Сталин думал, что наши войска (а они здесь собраны лучшие) громят врага на его территории. А вы здесь устроили вторую Францию…» Отчитав таким образом командование 10-й армии, Кулик ушел вместе с ним, лейтенант же вернулся к своему экипажу.

 

6.7. 10-я армия. Левый фланг

Действия 13-го механизированного корпуса

Встречный бой 25-й танковой дивизии в районе г. Браньск

Отвод на восток подразделений 9-й железнодорожной бригады

За левым флангом 5-го стрелкового корпуса на второй день боев продвижение противника значительно замедлилось, на отдельных участках немцы вообще были остановлены. Южнее 86-й дивизии — вплоть до Беловежской пущи — действовали части 13-го мехкорпуса, принявшие на себя удар левого крыла 4-й полевой армии ГА «Центр». Контратаки с целью спасения в Браньске разведбата 25-й ТД, предпринятые в первый день войны, 23 июня переросли в ожесточенное встречное сражение, куда оказались втянуты почти все силы дивизии и приданного ей 18-го корпусного мотоциклетного полка. Этот маленький населенный пункт дважды переходил из рук в руки. Генерал Гейер вспоминал: «Когда я ранним утром появился в Браньске, там еще царил большой беспорядок. Мне самому довелось столкнуться с двумя ворвавшимися в город русскими танками. Впрочем, они неуютно себя чувствовали на узких перегороженных улицах. Мы атаковали танки с трех сторон, а они пытались прорваться на свободу. Более 60 русских танков уже было уничтожено…» На рассвете 23 июня к Браньску подошла также 268-я пехотная дивизия 7-го армейского корпуса. Но, встретив ожесточенное сопротивление советских танкистов, 263-я дивизия сумела продвинуться восточнее Браньска только на несколько километров. Полковник В. И. Ничипорович сообщал, что для контратаки на Браньск он выделил правофланговый 760-й моторизованный полк (командир — майор А. А. Камергоев), который при поддержке 25-й танковой дивизии выбил противника из Браньска и разгромил 87-й пехотный немецкий полк. В дальнейшем полк получил задачу прикрывать Белосток с юго-запада, фактически был выведен из состава дивизии, и о его последующих действиях Ничипорович не знал. Впрочем, это не единственное свидетельство. Начальник штаба 521-го корпусного батальона связи С. З. Кремнев в своих воспоминаниях также указал, что 760-й МП 208-й МД принимал участие в бою за Браньск. Сам же майор Камергоев значится пропавшим без вести летом 1941 г.

С утра оба танковых полка 25-й дивизии двинулись в общем направлении на Браньск, шли параллельно дороге: 113-й подполковника Ю. П. Скаженюка — справа, 50-й майора М. С. Пожидаева — слева. Три батальона пожидаевского полка двигались на Вилины Русь, затем свернули влево, рассеяли немецкий десантный отряд, дальше двигались по лесным просекам.

Н. Ф. Иринич вспоминал: «Под утро был дан другой приказ — отступить, — и меня поразило, что это за приказ. Выезжаем из этой ржи и едем до своего лагеря. Лагеря не стало, весь был перевернут вверх дном. [Поступила] другая команда: [окружен] разведбатальон, надо выручить. Приезжаем в большую деревню, маскируем танки от самолетов. Выходим на исходную, получаем задачи — какой машине как двигаться до города. Наш полк двигался справа, а Пожидаева слева. Когда подъехали к городу, [перед ним был] большой овраг. Командир дал команду переехать шоссе, и при переезде шоссе танк был подбит, и я выскочил из танка. Побежал на сборный пункт и, взяв тягач с механиком Сорокой Николаем, [вернулся], чтобы эвакуировать [его] и другие танки, прикрывающие мой танк. Когда я прибыл к своему танку, то этих танков не было, не было командира танка и Липеня. Сороку ранило. Я сажусь в тягач и приезжаю на сборный пункт. Начальник штаба полка [сказал]: будем отступать».

Разведрота 25-го моторизованного полка, не имевшая оружия, утром 23 июня была отправлена в тыл. По словам А. Г. Крылова, они прошли мимо аэродрома у Бельска, забитого сгоревшими самолетами, и днем пришли в Гайновку. Человек шесть первых попавшихся (в том числе и его) послали возить продукты из какого-то склада просто в лес. Сделали четыре рейса на трехтонке, складывали продовольствие прямо на землю. Вероятно, неготовые к бою подразделения командование дивизии использовало для тылового обеспечения. Под Браньском же, а точнее, в четырехугольнике Кевляки — Топчево — Браньск — Патоки, весь день 23 июня продолжался тяжелый встречный бой. Он то затихал, то снова возобновлялся, но его эпицентр был в стороне от городка. Особенно настойчив был Пожидаев, бросавший свои подразделения на Браньск и с запада, и с северо-запада, и с севера. Т. Я. Криницкий, следивший по радио за боем с места расположения НП 50-го ТП (их основная радиостанция была разбита еще на марше, под Райском, они слушали переговоры на маломощной станции), вспоминал, что майор Пожидаев так интенсивно руководил боем, что к концу дня уже окончательно охрип. Многие командиры, в том числе начальник штаба 50-го полка капитан А. С. Шевченко, ходили в атаки, стоя в открытых башенных люках своих машин. Геройски вели себя комбат-3 старший лейтенант А. И. Шевченко и комбат-2 капитан М. В. Сопов (участник испанской войны, кавалер двух орденов Красного Знамени). В непрерывных атаках от огня противотанковых средств противника и ударов авиации было подбито и сожжено много танков дивизии. Командир танка из 3-го батальона 50-го ТП В. А. Перфильев рассказывал: «В одной из атак со мной в танке был тяжело ранен лейтенант (фамилии его не помню), только что присланный в часть после окончания Саратовского училища. Во второй половине дня вражеским снарядом, пробившим башню танка, был убит находившийся рядом со мной сержант Храмцовский». Танк Перфильева застрял в заболоченной пойме небольшой речушки у деревни Свириды и был расстрелян, сам Перфильев был ранен и контужен. Спас его другой экипаж из его взвода.

Из книги в книгу кочует рассказ о подвиге экипажа братьев Кричевцевых из 31-й танковой дивизии того же 13-го мехкорпуса, погибших при таране. Названо и место тарана — район станции Лапы. Но в Лапах и по окрестным деревням стояли части 25-й дивизии, здесь же они сражались и гибли. 31-я действовала значительно южнее. В историю войны вкралась ошибка, которую необходимо исправить. Во-первых, братья-белорусы Минай, Елисей и Константин носили фамилию Кричевцовы, а не Кричевцевы, а во-вторых, служили они в 50-м танковом полку 25-й дивизии. Это был лучший в полку экипаж, как в песне поется — «три танкиста, три веселых друга». Братья имели музыкальное образование и руководили кружками художественной самодеятельности. Летом они должны были покинуть свою часть: их посылали на учебу в Москву, откуда они бы вернулись военными дирижерами. Но… не судьба. Точной даты тарана, который совершил экипаж Кричевцовых, также как и места («район станции Лапы» слишком расплывчато), установить не удалось. Но пиковой точкой действий 25-й танковой дивизии (а возможно, и всего 13-го мехкорпуса) было именно 23 июня. В этот день танкисты 25-й ценой своих жизней снова задержали врага, и очень велика вероятность, что таран был совершен 23-го. Командир танка из 50-го ТП М. И. Трусов вспоминал: «В эти первые дни войны я и слышал о таране братьев Кричевцевых. У них был, говорили, танк Т-34. У нас были Т-26… В то время, когда мы блуждали небольшими группами и отдельными танками, много слышал рассказов о таране экипажа-братьев Кричевцевых. Об этом таране слышал и от бойцов своей дивизии, и от пехотинцев. Сам этого тарана я не видел. Служил я с ними в г. Калуге, потом [мы] переехали в Сычевку. Знал я только двух братьев. Они были оба с высшим или средним образованием. Я служил в 3-м батальоне 44-й бригады, а они — в 1-м (учебном) батальоне. Были они парнями талантливыми и часто выступали в нашем клубе с сатирическими рассказами. Третий их брат служил где-то в другом городе и по просьбе отца был переведен в нашу бригаду. Уроженцы они были Гомельской области: Когда переехали из Гомеля в Белостокскую область, то я их уже не видел, так как мы были в разных батальонах нашей 25-й ТД».

Бывшие воины 25-й дивизии помнят К. Ф. Фролова как писаря штаба. Сам он помнит свою часть как 4-й легкотанковый полк (такого на 22 июня не было не только в дивизии, но и всей Красной Армии). Но такой полк существовал до 1 августа 1940 г. и пошел на формирование 44-й танковой бригады, из которой и «родилась» 25-я ТД. Есть и документальное подтверждение тому — докладная записка на имя начальника Генштаба о выполнении организационных мероприятий по директивам Генштаба, датирована 19 июля 1940 г. Заместитель начальника Генштаба И. В. Смородинов и начальник штаба ЗапОВО М. А. Пуркаев в числе прочего информируют: «По остальным родам войск… на формирование 44 тбр обращаются 9 и 4 лтп. Формирование бригады будет закончено к 1.8.40». Следовательно, служба К. Ф. Фролова в 25-й дивизии подтверждена. Вряд ли сам он был очевидцем тарана, но наверняка узнал его подробности как работник штадива (из чьего-то устного рассказа или донесения): «Остатки танковой роты, в которой служили Кричевцовы, прикрывали отход полка. Танк Т-34, единственный в роте, метался с одного фланга на другой, отражая наседавших немцев. Гитлеровцы, видя неуязвимость нашей тридцатьчетверки, шарахались от нее в стороны. Однако спастись им не всегда удавалось. Уже два их танка горели, некоторые подбиты. Но потом из Т-34 огонь становился все реже и реже: видимо, кончались боеприпасы. Враги поняли это и насели на тридцатьчетверку со всех сторон. С близкого расстояния вражеский снаряд пробил бортовую броню танка Кричевцовых, и он загорелся. Но спасаться из него, видно, никто и не думал. Тут и произошло совершенно неожиданное для немцев. Механик-водитель машины, видимо, по приказу командира танка, выжал из горящей машины полную скорость и ринулся на пролом сквозь кольцо врагов. Послышался страшный удар, скрежет, а затем — оглушительный взрыв. Столб дымного пламени взметнулся к небу, разметав по сторонам танковые башни, гусеницы, листы брони…». То, что тридцатьчетверка взорвалась, лично меня не удивляет. При ударе вполне могла произойти детонация боекомплекта, ибо выстрелы к пушке наверняка находились в танке в снаряженном виде, то есть с установленными взрывателями. Или так совпало, что пламя уже добралось до боеприпасов или до топливных баков — их было четыре внутри бронекорпуса. Герой Советского Союза Д. Ф. Лоза, воевавший в основном на американских танках «Генерал Шерман», рассказывал: «Если загорался Т-34, то мы старались от него отбежать подальше, хотя это запрещалось. Боекомплект взрывался. Некоторое время, месяца полтора, я воевал на Т-34 под Смоленском. Подбили командира одной из рот нашего батальона. Экипаж выскочил из танка, но отбежать не смог, потому что немцы зажали их пулеметным огнем. Они залегли там, в гречиху, и в это время танк взорвался. К вечеру, когда бой затих, мы подошли к ним. Смотрю, он лежит, а кусок брони размозжил ему голову. А вот „Шерман“ сгорал, но снаряды не взрывались». Внутри тридцатьчетверки мне побывать не довелось, но на имеющейся копии фото из немецкой книги — снимок погибших советских танкистов, сделанный через башенный люк, — видно, что выстрелы в ней устанавливались вертикально по периметру башни и никак не были защищены. Ни от огня, ни от вырывания из гнезд при сильном ударе или таране. Впрочем, есть мнение, что взрывы боекомплектов советских танков были следствием того, что в снарядах для их пушек использовалась гораздо более мощная, но и более чувствительная к температурным воздействиям взрывчатка.

Потеряв в ожесточенных боях второго военного дня большую часть бронетехники, 25-я танковая дивизия более чем наполовину утратила боеспособность, но задачу свою выполнила. Вечером на сборные пункты от подразделений стали разрозненно выходить отдельные уцелевшие машины. Как вспоминал В. А. Перфильев: «…меня уложили сначала в танк, а затем — в автомашину, и куда двигалась часть, я не осознавал. Я помню, что из Белостока мы уходили на автомашине через Волковыск. На двух машинах (одна — штабная 113-го полка)… пробивались из окружения под Слонимом… Майора Пожидаева… я видел, только когда он направлял танки в атаки 23 июня и в конце дня после отхода… Я служил в батальоне, которым командовал Шевченко. Последний раз видел его 24 июня утром…»

По действиям 31-й дивизии 13-го мехкорпуса и уж тем более 113-й и 49-й, данные за этот день практически отсутствуют. Почти ничего нет и по железнодорожникам майора Матишева. Н. С. Степутенко из 31-й ПМБ писал: «23 июня напор немцев усилился, управление терялось, кто-то приказал отступить на 12 км, окопаться. Сделали… По дорогам, по полю, по лесу шли безудержно истекшие кровью, израненные пограничники, солдаты и офицеры. Я тоже ранен в левую ногу. Я командую остатками роты младшего лейтенанта Куковерова». Известно также, что в этот день был убит заместитель командира дивизии старший батальонный комиссар А. Б. Давыдов. По словам сухого пруссака Гейера, к исходу дня немецкая 137-я пехотная дивизия 9-го корпуса все-таки заняла Боцьки. Советские войска успели якобы зажечь город и повредить мост, но другие мосты через Нужец уже находились в руках немцев.

9-я железнодорожная бригада майора Матишева была весьма многочисленным и в то же время очень специфическим формированием. Скорее всего, лишь наименее обученный и квалифицированный личный состав ее подразделений был направлен комбригом в бой в качестве пехоты. Специалистов он попытался эвакуировать на восток, а сам остался на передовой. А. Е. Тырин служил в 1-м отдельном мостовом батальоне 9-й ЖДБр, который находился на строительстве ветки Пружаны — Беловежа. Батальон находился в палаточном лагере в 50 км от Беловежи. Утром 22-го лагерь бомбили. Через 10 часов батальон был на станции Беловежа (здесь же находилось управление бригады), где личный состав был посажен в состав, который двинулся на восток. Шел очень медленно, прошел только 25–30 км. Под утро 23 июня эшелон был в упор расстрелян из автоматов и пулеметов, вероятно, огонь вели десантники. Штабной вагон сгорел. Железнодорожники выпрыгивали на полотно и пытались отстреливаться. Командир взвода воентехник Н. Д. Файнберг был ранен и тут же умер. Тырин успел рассмотреть его рану. На левой стороне груди — маленькое пулевое отверстие, выходное — большое, и раздроблена лопатка. Похоронить никого не похоронили, ибо вскоре оказались в окружении. Тырин вышел под Волковыском с группой из 12 солдат.

По рассказам местных жителей, в районе деревни Гнилец слышали перестрелку минут 20 и даже крики «ура». Гражданские железнодорожники помнят, что потом на путях было разбросано много имущества и железнодорожных документов. Эшелон все же сумел проследовать на восток, его видели в движении уже после нападения десантников. Шел с большими остановками. На одном из участков, когда эшелон стоял, было выставлено боевое охранение, красноармейцы никого не пускали. Что стало с этим эшелоном дальше, установить не удалось, но зато известна судьба другого подразделения бригады — 1-го ремонтно-восстановительного железнодорожного полка. Как рассказывали местные жители, 24 июня в районе деревни Костени, что под Слонимом, авиация противника разбомбила и расстреляла шедший в восточном направлении эшелон железнодорожных войск, было очень много погибших. В наши дни при вскрытии захоронения вблизи места расстрела был найден медальон лейтенанта Н. И. Власова, служившего в 1-м ЖДП 9-й бригады.

 

6.8. Обстановка в тылу Западного фронта

В то время, когда дивизии 1-й линии с раннего утра 22 июня уже вели бои, а 2-е эшелоны армий и окружные резервы маршевым порядком двигались в районы сосредоточения, в ближайших тылах фронта происходили не изученные по сей день, но весьма интересные и в какой-то мере показательные события. На этой обширной полосе белорусской земли (между новой и старой госграницами), ставшей теперь прифронтовой зоной, осталось множество воинских гарнизонов — зимних квартир дивизий и отдельных частей, ушедших в мае-июне на запад по приказу вышестоящего командования. Сотни, если не тысячи, людей в форме были оставлены для охраны казарм, складов, технических парков с находившейся там матчастью, для организации военных сборов по подготовке и переподготовке приписного состава (в 80-х годах прошлого века их называли «партизанами»). Масса личного состава, в большинстве своем невооруженного, находилась во вновь формируемых частях (механизированных, зенитных, тыла ВВС и пр.). Осталось на месте и множество действительно тыловых подразделений: материально-технического снабжения, военных сообщений, строительных, эксплуатационных, дорожных, учебных, ремонтных. Когда был образован Западный фронт, округ не прекратил свое существование, его структура сохранилась и должна была обеспечить на вверенной ей территории порядок и выполнение всех специфических функций военного времени. Возглавил ЗапОВО заместитель Павлова генерал-лейтенант В. Н. Курдюмов. Но динамика событий в первые дни боевых действий была такой, что не позволила новому окружному командованию сколь-нибудь полезно использовать людские ресурсы. Оказавшийся «не у дел» личный состав не был организованно отведен в тыл или брошен в бой. Множество частей, гарнизонов и команд оказалось предоставлено само себе, в условиях практически полного вывода из строя проводной связи действовало по усмотрению своих командиров или бездействовало вообще и в большинстве своем погибло или попало в плен. Колоссальный военный организм канул в небытие, остались лишь единичные письма в частных архивах и сводки безвозвратных потерь в ЦAMO, чаще всего с пометкой «пропал без вести». Капитан Н. П. Осипов, военный комендант ж.-д. участка и станции Лида. Старший лейтенант Ф. И. Серебряков, комендант ст. Осовец. Капитан И. И. Волков, комендант ст. Августов. Старший лейтенант В. Г. Ростовский, комендант ст. Кобрин. Старший лейтенант Багатьев, комендант водного участка Пинск.

П. З. Баклан, помкомвзвода 1-го дивизиона 311-го Краснознаменного ПАП РГК, рассказывал, что в мае 41-го в полку (дислокация — штаб и 1-й дивизион в Деречине, остальные дивизионы по окрестностям) были организованы 45-дневные учебные сборы, на которые было призвано от 300 до 400 человек из окрестных сельсоветов. Среди них было много бойцов, которые раньше вообще не служили в армии (т. н. «западники»). Незадолго до войны полк выехал на стрельбы под Ломжу, в Червоный Бор, а в летнем лагере возле Зельвы (в имении Холстово) было оставлено 150 «партизан», 12 новеньких 122-мм пушек и около шести тысяч выстрелов к ним. Баклан вспоминал: «Тягачей нам не дали, связь с соседними лагерями отсутствовала… В этот день я был старшим по лагерю. Узнав от местных жителей, что началась война, приказал пригнать из Зельвы трактор, чтобы выставить на позиции пушки. Когда пушки были на том месте, где нужно, оказалось, что нет снарядов. Они были закрыты на складе, а сбивать замки не посмели. В это время приехали отдыхавшие в своих семьях старшие командиры — майор и лейтенант — и стали руководить обороной. Я был послан во главе группы из 8 человек принять караул штаба полка в Деречине. Солдаты-оружия не имели, только у меня была десятизарядная винтовка. На второй день, 23 июня, я отправился в Зельву за вооружением. Принес 5 винтовок и несколько сот патронов и раздал солдатам для несения караула. К этому времени в Деречин возвратилось командование полка, которое находилось в Ломже и в Червоном Боре. Это комиссар Малышев, комсорг Никандров, командир 3-й батареи ст. лейтенант Черняховский, политрук Шарипов, ст. лейтенант Кучеренко с женой Марией и 30–40 солдат. Полк, по их донесению, был разбит, но отдельные группы бойцов еще оказывали сопротивление врагу».

Сегодняшние Барановичи — это районный центр Брестской области. До приграничного Бреста примерно 180 км, до Белостока или Ломжи еще больше. Глубокий тыл, одним словом. В 41-м он был областным городом, и в нем формировалась 60-я истребительная авиадивизия (командир — полковник Е. З. Татанашвили). По планам командования ВВС РККА городу со временем предстояло стать мощным аэроузлом, для чего уже начала создаваться соответствующая тыловая база: управление 15-го РАБ с приданными частями, две зенитные батареи, 190-й батальон аэродромного обслуживания и т. д. Также здесь базировались 314-й разведывательный авиаполк и приданная ему 314-я авиабаза. В городе находились управления 17-го механизированного корпуса, Барановичского бригадного района ПВО (командующий — полковник К. И. Шафранский, начштаба — полковник Ф. Т. Шкурихин) и его 518-й ЗАП, оснащенный новыми 85-мм орудиями. К началу войны авиадивизия имела штаб и четыре полка (186, 187, 188 и 1 89-й), но боевой матчасти не было, только учебные спарки, поэтому утром 22 июня командующий ВВС округа И. И. Копец отдал командиру 43-й ИАД Г. Н. Захарову приказ: прикрыть Барановичи одним своим полком. К 9 часам утра 22 июня на местный аэродром перелетел 162-й ИАП (командир — подполковник Резник). К началу войны он был вооружен 54 модернизированными И-16 с пушечным вооружением. На аэродроме оказались также боевые самолеты из других, уже принявших участие в боях частей, в том числе истребители МиГ-3 и Як-1. Подполковник Резник приказал рассредоточить самолеты и тщательно их замаскировать. И не зря — прилет свежего полка был, вероятно, отмечен воздушной разведкой противника, и в ночь на 23-е последовал массированный налет. Его удалось успешно отразить, но стало очевидно, что впереди летчиков ждут тяжелые испытания.

Вечером 23 июня в Барановичах села еще одна пятерка «мигов». Подъехавший на «эмке» полковник Татанашвили узнал от старшего (в звании капитана), что это все, что осталось от 129-го истребительного полка 9-й авиадивизии. Комдив тут же поставил им задачу — патрулировать небо над аэродромом. 24-го летчики поочередно, меняясь, несли дежурство. Самолетов противника не было; строились разные догадки. Все стало ясно, когда наступила темнота. В ночном воздухе послышался сначала рокот моторов, а затем — вой и визг падающих бомб. В эту ночь 129-й ИАП прекратил свое существование, совершив за 22 и 23 июня 125 самолето-вылетов, связанных с прикрытием наземных войск, своих аэродромов и с перебазированием, и истратив почти 50 миговских боекомплектов (около 15 000 патронов калибра 12,7 мм и 36 000 патронов винтовочного калибра). Капитан Беркаль отдал приказ: всем оставшимся в живых собраться на аэродроме Балбасово. Не теряя времени, рискнули двигаться днем; ехали осторожно, соблюдая интервалы между машинами. На другой день прибыли в Балбасово, где всего год тому назад формировался и получил путевку в жизнь их полк. Из 248 командиров и красноармейцев летно-технического состава осталось только 159. Затем 129-й ИАП был переброшен в Орел (как оказалось, туда прибыло сохранившееся управление дивизии) и переформирован. В боях за Москву он отлично себя показал и 5 декабря 1941 г. был переименован в 5-й гвардейский истребительный авиаполк.

Зельвенская переправа. «Чистилище»

Одной из существенных составляющих успеха германских войск были меры по торможению и недопущению отвода советских частей на линию старой государственной границы. Поэтому авиация противника с первых часов войны начала уничтожение важных шоссейно-дорожных мостов в глубине территории Белоруссии. Одним из них был деревянный мост через левый приток Немана Зельвянку в самом городке Зельве. С его разрушением стратегическое шоссе Белосток — Барановичи — Минск — Смоленск было разорвано. Тыловые части 10-й армии и других военных формирований (тыл ВВС, строители, медики и пр.), остаточные группы боевых подразделений и толпы беженцев начали накапливаться на берегах реки, Люфтваффе же безнаказанно вносило страшное опустошение в их ряды. Те, кто мог, переходили вброд и переплывали, но болотистые берега совершенно исключали переправу автомашин. В нескольких сотнях метров от разрушенного шоссейного моста находился совершенно целый железнодорожный. Это было одноколейное сооружение без деревянного настила и даже без перил, лишь между рельсами имелась пешеходная дорожка в две доски. Тем не менее по нему на восточный берег Зельвянки все же могла быть организована эвакуация и автотранспорта, и людей. Но отсутствие порядка и единого командования привело к тому, что даже при наличии целой переправы движение на восток не возобновилось. Лишь выход к Зельве колонны машин с сотрудниками Белостокских УНКГБ и УНКВД выправил положение. Начальник управления НКГБ майор госбезопасности С. С. Бельченко взял на себя руководство переправой, и под руководством «дзержинцев» порядок постепенно был восстановлен. Мешал лишь брошенный состав товарных вагонов (локомотивная бригада сбежала), в которых, как оказалось, находились депортируемые поляки из Белостока. Из числа собравшихся у моста были выкликнуты добровольцы-машинисты, откликнулись трое в форме РККА, капитан и два рядовых. Развели пары, и через некоторое время состав с несчастными ушел в сторону Барановичей. После этого через мост пошел нескончаемый поток машин и людей. Самолеты противника бомб не бросали, но из пулеметов и пушек обстреливали беспощадно, и вскоре подножие моста было завалено остовами автомобилей и телами погибших. Сумевшие переправиться подвергались атакам уже на восточном берегу. Если во время прыжков по шпалам машины ломали подвески, их тоже сбрасывали вниз. Сам С. С. Бельченко также потерял на мосту свой автомобиль и пересел в машину начальника областного управления НКВД капитана ГБ К. А. Фукина.

Военинженер 3 ранга П. Н. Палий из 74-го УНС выходил в составе смешанной колонны из военнослужащих и вольнонаемных своего управления и управления 62-го укрепрайона. Он писал, что у въезда на мост была выставлена охрана под командой молодого, смелого и решительного полковника (майора ГБ? — Д. Е.), установившего строгий контроль и очередность в пропуске на мост желающих перебраться на другую сторону. Когда возникали заторы, полковник направлял колонны на юг, где, примерно в 30 км от Зельвы, по его словам, действовала еще одна переправа. Палий писал: «В уровской колонне потерь не было, но настроение было очень нервное. Часть гражданских рабочих заявила, что они пойдут пешком к броду и будут там переправляться, а когда генерал Пузырев сказал, что он не разрешает им этого, вышел вперед пожилой мастер, токарь из механических мастерских базы, и спокойно сказал: „А нам и не надо твоего разрешения, товарищ генерал, мы не военные и тебе, товарищ, были подчинены по службе, по работе, значит. Теперь работы нету. В Черемхе она осталась. Ну, и мы сами по себе. Счастливо оставаться, товарищи, пошли ребята“, — и ушли».

Когда подошла очередь строителей, перейдя мост, они вскоре наткнулись на одну из машин, что прорвались на переправу без очереди. Около перевернутого грузовика на земле среди разбросанных вещей, узлов и корзин лежали трое убитых, с края у тропинки лежала женщина с торчащими из-под задравшейся юбки ногами. Военинженер Палий нагнулся, чтобы одернуть юбку, и вдруг увидел, что за ее телом, полуприкрытый упавшим узлом, лежал еще живой ребенок, мальчик лет четырех. Вся нижняя часть его тела была разорвана, одна ножка была полностью разворочена и торчала сломанная кость. На полузакрытых глазах малыша чуть-чуть вздрагивали веки, а пальчики на обеих раскинутых в стороны руках сжимались и разжимались. «„Доходит пацанок, и тронуть его нельзя… кровью изошел, — сказал пожилой старший сержант, „бездомный“, приставший к нашей группе. — Помрет он сейчас. А может, и промучается еще час или больше… Ишь ты, беленький какой… — Он посмотрел на небо, потом на нас и вынул из кобуры наган. — Идите вперед, ребята… негоже на такое смотреть… идите. Все равно ничего сделать нельзя, а оно, малое дитятко, может, и страдает еще…“ Мы все рванулись вперед по тропинке. Я видел, как сержант, не снимая пилотки с головы, перекрестился. Когда после выстрела я повернул голову, я увидел, что он прямо через луг уходит в сторону от нас. Встречаться с нами опять он не захотел…».

Я очень люблю свою крошечную дочурку и, не скрою, когда прочел этот страшный эпизод, дрогнуло сердце. Потому и процитировал — пусть другие почитают, пусть не забывают, какое «освобождение от тирании» нес черный германский орел со свастикой в когтях.

Потеряв на мосту и у железнодорожной насыпи немало единиц транспорта, строители и уровцы в лесу снова собрались в единую колонну, затем потянулись на Слоним. В Слониме женщин, детей и гражданских лиц старше 55 лет оставили на станции, откуда они поездом должны были быть отправлены в тыл. Бойцы артпульбата и другие строевые военнослужащие, а также военные строители под командой полковника Сафронова из УНС отправились в Барановичи, как говорили, в распоряжение командования 37-й дивизии 21-го стрелкового корпуса. Управлению строительства и всем остальным во главе с генералом М. И. Пузыревым было приказано выступить в направлении Новогрудка.

 

6.9. За левым флангом

Действия войск 4-й армии

Обозначившийся прорыв мехчастей противника на Слоним

Выход частей 47-го стрелкового корпуса в район г. Слоним

В течение всего дня 23 июня продолжала ухудшаться обстановка на флангах группировки. 4-я армия, выполняя приказ командования фронта, попыталась утром перейти в наступление с целью восстановить положение в районе Бреста. Не достигнув никаких мало-мальски серьезных успехов, войска снова понесли большие потери, перемешались и, в значительной степени утратив боеспособность, начали отход еще дальше на северо-восток и восток. Лишь наступление частей 75-й дивизии к югу от Бреста имело некоторый успех, но 4-я танковая дивизия, фактически уже находящаяся в ее тылу, в бой с ней не вступала; воспользовавшись тем, что участок севернее Малориты никем не прикрыт, ее передовой отряд продвинулся по шоссе Малорита — Кобрин и вступил в бой со сводным отрядом подполковника Маневича. 115-й стрелковый полк продолжал успешно обороняться у д. Ласки вплоть до 25 июня; остатки 235-го артполка при подходе к д. Збураж были обстреляны из стрелкового оружия, вслед: за этим налетела авиация. Застигнутые на проходящей через болото дороге, артиллеристы снова понесли большие потери и лишились всего обоза. Разбив последними снарядами железнодорожный мост через канал Малорита, они были вынуждены вывести из строя орудия и средства тяги. В. Е. Козловский вспоминал: «Сняли с пушек замки, забили стволы землей. Из тягачей „Комсомолец“ взяли горючее для автомобилей и двинулись на восток, а потом замаскировались в лесу. Таким образом, мы шли долго, попадая из окружения в окружение…».

В центре армейского участка 30-я танковая дивизия вместе с 226-м полком 205-й мотодивизии атаковала противника с рубежа Видомля — Жабинка, но подверглась двум массированным налетам бомбардировщиков, сама была контратакована и после того, как ее от Каменца обошла 17-я танковая дивизия, к 07:З0 откатилась к Пружанам. Был отсечен и остался в тылу противника 2-й батальон 60-го полка, но его командир старший лейтенант М. Г. Матюхин сумел прорваться и вывести свое подразделение на Пружаны. Отход дивизии прикрывал 4-й батальон 61-го ТП. Здесь впервые на Западном фронте капитан Ф. И. Лысенко применил ранее не существовавший тактический прием, ибо считалось, что бронетанковые войска существуют только для наступления и контратак. Лысенко же решил сдерживать продвижение противника без активного соприкосновения — действиями из засад. Обстрелы из лесных массивов, из-за строений и прочих укрытий вынуждали немцев развертывать боевой порядок из походных колонн, за это время батальон Лысенко отходил на следующий рубеж.

Как вспоминал полковник Н. Н. Болотов, в течение нескольких часов дивизия вела тяжелые бои в районе Пружан. Немцы атаковали Пружаны с нескольких направлений. 18-я ТД связала боем 30-ю дивизию, а 17-я ТД обошла местечко с севера и нанесла удар с тыла. В ходе ожесточенного короткого боя Пружаны были захвачены, а остатки 30-й ТД и подразделения 226-го мотополка к 09:30 отошли на рубеж Куклин, Линево. Общие потери составили до 60 танков, в строю осталось 80 машин. С этого рубежа танкисты по приказу начальника штаба армии Л. М. Сандалова контратаковали противника с целью вернуть Пружаны. Им удалось отбить восточную часть Пружан, на улицах местечка осталось до двадцати подбитых немецких танков. Бои с переменным успехом продолжались до 20 часов, был вторично ранен и выбыл из строя комбат-1 майор М. А. Бандурко. Когда дивизия подверглась удару со стороны Запруд по своему левому флангу, она вынуждена была отойти на восток, в сторону Селец; в прикрытии снова был оставлен батальон капитана Лысенко. В Оранчицах танкисты заправили технику на 930-м окружном складе ГСМ, после чего по приказу полковника С. И. Богданова склад был взорван.

В течение ночи на 23 июня у сожженного моста через Мухавец в 18 км восточнее Бреста собрался весь 6-й танковый полк дивизии В. Моделя, мотопехота осталась далеко позади. Так как понтонный мост саперного батальона возле Окчина (к северо-западу от Страдичей) снова был разрушен, переправляться через Буг можно было только в Кодене. Генерал Модель с оперативной группой штаба следовал за передовыми частями дивизии, требуя ускорить продвижение. Продвижение шло медленно, то и дело возникали заторы при обстрелах проходящих колонн от южных окраин Бреста. Еще до полуночи 1-я рота 39-го саперного батальона (командир — гауптман Калькбреннер) начала наводку 16-тонного моста, к утру работы были закончены. Около 5 часов прибыла колонна автозаправщиков, в 6 часов авангард 3-й ТД начал движение на Кобрин.

22-я танковая дивизия, отошедшая к Жабинке, участия в контрударе 4-й армии не принимала, поэтому в первой половине дня 23 июня понесла заметно меньшие потери. В 8 часов утра в ее боевые порядки въехала легковая машина советского производства. Сидевшие в ней попытались скрыться, но снаряд танковой пушки пробил М-1 насквозь и взорвался позади нее. В захваченной немцами «эмке» находилось четверо разведчиков. На допросе они показали, что их дивизия уже движется в обход Жабинки на Пружаны, батальон же, в котором они служат, отдельным отрядом прикрывает ее правый фланг. Взятые в плен немцы уже не могли предупредить свое командование, и вскоре с запада показалась двигавшаяся походным порядком часть на автомашинах; судя по всему, батальон не только имел задачу по фланговому обеспечению, но и должен был овладеть мостом через Мухавец в Жабинке. Задача по его разгрому была поставлена 43-му танковому полку. Поскольку командир — подполковник Е. И. Жаров был ранен, его заменил командир 1-го батальона 44-го ТП капитан Н. Н. Дмитрук. Вражеский батальон был взят в «клещи» и расстрелян артогнем, после чего последовала танковая контратака. Противник был наголову разгромлен, а когда бронетехника уже покинула место боя и была замаскирована, налетело несколько эскадрилий «юнкерсов» и, не разобравшись, начали ожесточенно бомбить остатки своего же батальона. Потом они взялись и за 22-ю дивизию, которая была беспомощна перед авиацией.

До 16 часов советская дивизия сдерживала натиск превосходящих сил, но все же была вынуждена оставить Жабинку и отходить на Кобрин. Разведка принесла невеселую весть: совершив обходной маневр, противник взял Кобрин. Как оказалось, после полудня шедший в авангарде 3-й батальон 6-го ТП противника атаковал оборонявшие западную часть города подразделения 28-го корпуса. В ходе недолгого жестокого боя сопротивление было сломлено, были сожжены все советские бронемашины, артиллерия подавила огонь пулеметов, который велся из каменных строений. 921-й окружной склад ГСМ успели взорвать. Кроме танкистов, в бою приняла участие боевая группа майора фон Корвин-Версбицки (3-й мотоциклетный батальон и 1-й разведбатальон). Мотоциклисты атакой через центр Кобрина овладели мостом через Днепровско-Бугский канал, потеряв 17 человек. Танки устремились по Варшавскому шоссе, но на канале Мухавец были остановлены 721-м полком (командир — подполковник А. Г. Карапетян) 205-й мотодивизии 14-го мехкорпуса. Все попытки прорваться за канал и смять полк успеха не имели. Мотострелки стояли насмерть, не раз переходили в контратаки. Только за первый час боя немцы потеряли пятнадцать танков и до ста солдат. К вечеру атаки прекратились: германцы эвакуировали подбитые машины и закрепились на достигнутом рубеже.

В результате взятия Кобрина 6-я стрелковая дивизия 28-го корпуса была рассечена на две части. Подразделения пехоты с дивизионом 204-го ГАП, возглавляемые командиром дивизии полковником М. А. Попсуй-Шапко и начальником штаба полковником А. М. Игнатовым, отходили на Дрогичин, Пинск; начальник политотдела полковой комиссар М. Н. Бутин возглавил остатки штаба дивизии, спецчастей и тыловых подразделений, а также 84-го и 333-го стрелковых полков, отходивших вдоль Варшавского шоссе.

Как старший по званию и должности, командир 22-й танковой дивизии принял решение: в 16 часов отойти, обойдя Кобрин через аэродром 123-го истребительного полка у села Именин, и выйти на шоссе Брест — Барановичи. Для прикрытия танков полковник Ф. А. Осташенко оставил батальон капитана Лукашенко, а с остальными людьми начал движение. Через 30–40 минут двинулись на восток и подразделения 22-й ТД. На марше колонна техники была атакована пятью истребителями Ме-109. Их огонь не причинил вреда танкам, но сидевшие на броне пехотинцы понесли потери. Пройдя опустевший, усеянный воронками и остовами сгоревших самолетов аэродром, танки двинулись по проселку через Именин. Первым в походной колонне был головной дозор, за ним — 4-й батальон 43-го ТП (командир — капитан Н. А. Бойцов) и 1-й батальон того же полка, за ними — остальные подразделения. В машине капитана М. И. Кудрявцева находился командир 44-го полка майор И. Д. Квасс. Здесь дивизия была вновь атакована авиацией, с фронта развернутым боевым порядком на нее рванулись танки. 22-я вновь развернулась для боя. По мнению И. В. Кононова, бой между Именином и Буховичами был одним из самых жестоких на всем брестском направлении. В нем приняли личное участие не только командиры полков и батальонов, но и сам командир дивизии. При таране генерал-майор танковых войск В. П. Пуганов погиб, в командование остатками соединения вступил его заместитель по строевой части полковник И. В. Кононов. В ходе столкновения понес серьезный урон также и отряд полковника Ф. А. Осташенко. Погибли за Родину десятки красноармейцев и младших командиров, получил тяжелое ранение и выбыл из строя секретарь дивизионной парткомиссии батальонный комиссар Д. А. Нелепа.

В боевом пути 3-й танковой дивизии этот бой описан до неприличия лаконично. Если на какие-то малозначительные эпизоды 22 июня автор тратит весьма «много букв», то здесь все умещается в несколько строк. В 16:40 1-й батальон после прохождения через Кобрин неожиданно столкнулся у Буховичей с советскими танками, которые «вырвались внезапно из близлежащего леса и взяли под обстрел немецкие колонны». Командир батальона майор Шмидт-Отт немедленно развернул свои подразделения и в завязавшемся бою уничтожил 36 машин типа Т-26, при этом только 2-й роте (командир — обер-лейтенант Бюхтенкирх) удалось подбить 12 боевых машин. О том, что было дальше, нет ни слова.

Капитан М. И. Кудрявцев в плену прошел лагеря, Нюрнбергскую тюрьму, штрафной офицерский лагерь Флоссенбург 111-D, выжил и после госпроверки вернулся в 1945 г. домой.

Он вспоминал о бое 23 июня: «К этому времени Кобрин был уже занят противником, и мы находились у него в тылу. Встала задача выйти из окружения. Внезапно на колонну налетела авиация врага, а с фронта развернутой боевой линией двигались его танки. Батальон Бойцова и мой развернулись для атаки и пошли вперед. Разгорелся встречный бой. Он был настолько неожиданным, что наши задние танки, вероятно, даже не успели развернуться. Майор Квасс приказал вести огонь с места, чтобы дать возможность задним батальонам выйти из боя. Помню, он в танке крикнул мне:

— Видишь, подбили один танк. Вести огонь по другому, который подходит к домику.

Перенесли огонь. Башенный стрелок подбил и этот. Но тут случилась беда. В нашу машину угодил бронебойный снаряд. Мне разбило голову, я загорелся, но успел выскочить из горящего танка… Когда пришел в себя, увидел, что нахожусь метрах в пятидесяти от танка, в пшенице. Кто меня туда перетащил или я сам как-то перебрался — не помню и не знаю, сколько прошло времени. Только кругом было тихо. С трудом поднялся с земли. Осмотрелся. На поле боя около 10 наших подбитых танков и не менее 15 вражеских. Подошел к своему танку. Но в нем внутри ничего не осталось. Все взорвалось и сгорело. Знаю, что майору Квассу не удалось выскочить. Оборванный, черный от копоти, раненный пошел я на восток…».

Как вспоминал И. И. Воронец, личное участие в бою принимал также начальник штаба 44-го полка майор В. А. Сенкевич. Когда в его Т-26 постучал лишившийся своей машины командир роты лейтенант М. И. Рыльский, майор уступил ему место у пушки, а сам встал за заряжающего; Рыльский подбил два танка. Когда немецкие танки перемешались с нашими, авиация противника перенесла огонь на дивизионные тылы. Загорелись штабные машины, в том числе автобус штаба 44-го ТП. К нему бросились три офицера, но было уже поздно. Автобус догорал, а возле него лежал полностью обгоревший младший лейтенант. Обмундирование на нем продолжало гореть, горело и спрятанное на груди Знамя полка.

Несмотря на тяжелые потери, группе генерала В. П. Пуганова удалось отбросить противника назад к шоссе Кобрин — Береза. Здесь же, в районе Именин, в ходе короткого совещания, в котором, кроме Осташенко и Кононова, приняли участие полковой комиссар Пименов и подполковник Берков, решили воспользоваться темнотой и ночным маршем двигаться на Пружаны. В 22 часа выступили, но по дороге было получено сообщение, что Пружаны тоже заняты противником. После короткого привала направились по маршруту Малечь — Береза-Картузская.

Справка. Происходивший из немцев Поволжья майор А. Э. Дулькейт был тяжело ранен и попал в плен. Честь русского офицера и верность присяге оказались для него выше, нежели этническое родство. Он погиб в концлагере в 1945 г., незадолго до конца войны.

Есть некое правило: за кем осталось поле боя, за тем и победа. На этом основании французы приписывают себе победы при Прейсиш-Эйлау и Бородино, «наши» историки с этим категорически не согласны. Вторая мировая война исключением не является, особенно это видно по действиям танковых войск. Удержать поле боя — значит иметь возможность ремонтировать свои танки и не дать этой возможности врагу. Согласно этому правилу можно с уверенностью утверждать, что 23 июня в бою за Именин 22-я танковая дивизия РККА одержала победу над боевой группой 3-й танковой дивизии противника. Но общая обстановка в районе Бреста не давала никаких шансов на то, чтобы воспользоваться результатами, и ее сильно поредевшие подразделения отступили на северо-восток. Подбитые танки противника были вскоре им эвакуированы и после ремонта введены в строй, советские же машины так и остались стоять до лета 1944 г. Когда в ходе операции «Багратион» была разгромлена группа армий «Центр» и началось освобождение Западной Белоруссии, поржавевшие и закопченные, заросшие по башни лебедой и полынью, остовы Т-26 в мрачном молчании встретили войска советской 70-й армии, которой командовал бывший командир 28-го корпуса 4-й армии генерал-полковник В. С. Попов.

В то время как шли бои в районе Буховичи — Именин и на канале Мухавец, другой отряд 3-й ТД достиг райцентра Береза-Картузская и сумел овладеть им до подхода 6-го танкового полка; вслед за ними подтягивались моторизованные полки. Здесь из плена были освобождены военнослужащие 4-й танковой дивизии 24-го мотокорпуса. Сама 4-я ТД подошла к Кобрину только вечером 23 июня, так что можно лишь предполагать, что это были те, кто сдался 115-му полку 75-й дивизии 22 июня. Командный пункт своей дивизии В. Модель перенес из Жабинки в Кобрин. Здесь отделению Ic (разведка) достались документы штаба 4-й армии, которые были обнаружены в разрушенном авиацией здании армейского управления. В. Модель по-прежнему требовал продолжать наступление в максимальном темпе, поэтому командир 39-го саперного батальона майор Байгель со своей передовой группой вновь двинулся вперед. Несмотря на сопротивление советских частей, немцам удалось продвинуться до ж.-д. разъезда юго-западнее Бытеня; к 23 часам разведывательные бронемашины и мотоциклисты, поддержанные 7-й ротой 6-го танкового полка, вышли к мосту на реке Щара. Было образовано предмостное укрепление, после чего боевые действия были закончены. За два дня боев противник продвинулся в глубину советской территории на 150 км, нанеся тяжелые потери противостоящим им войскам 4-й армии. Потери бронетехники 14-го мехкорпуса только на участке продвижения 3-й ТД составили 107 единиц, майор Байгель первым в дивизии был представлен к Рыцарскому кресту.

Вечером того же дня, взяв Ружаны, 47-й моторизованный корпус 2-й танковой группы вермахта начал продвижение на Слоним. Часть его сил повернула на юго-восток с целью перерезать Варшавское шоссе между Березой-Картузской и Ивацевичами и вышла в тыл войскам, оборонявшимся на реке Ясельда в районе Березы. Началась паника, еще больше усугубившая и без того тяжелое положение. Секретарь Брестского обкома КП(б)Б М. Н. Тупицин докладывал в ЦК КП(б)Б П. К. Пономаренко и лично И. В. Сталину: «Можно было наблюдать такую картину, когда тысячи командиров (начиная от майоров и полковников и кончая мл. командирами) и бойцов обращались в бегство… Работники обкома партии вместе с группой пограничников пробовали задержать бегущих с фронта. На шоссе около Ивацевичи нам временно удалось приостановить это позорное бегство». Поданным Л. Н. Лопуховского (В первые дни войны, сборник «Великая Отечественная катастрофа 3»), в бою 23 июня и при отходе в ночь на 24 июня и в течение первой половины этого дня в 120-м ГАП БМ РГК в результате неоднократных бомбежек и атаки танков противника в районе Ивацевичей и у Грудополя на р. Щара были подбиты и брошены 10 гаубиц, 12 тракторов, 13 прицепов и 14 автомашин. По рассказу лейтенанта Н. К. Жуковского, несколько немецких танков догнали колонну его дивизиона уже при отходе в 8–1 О км восточнее Ивацевичей и с ходу открыли по ней огонь.

В это время дивизии 47-го стрелкового корпуса продолжали выдвижение на запад согласно приказу командующего фронтом. Командир 155-й дивизии генерал-майор П. А. Александров в своих воспоминаниях указывал, что дивизия в полном составе прибыла к Слониму вечером 23 июня. Впереди ее главных сил двигался 659-й стрелковый полк, которым командовал полковник В. И. Шишлов. В этот же день около 21 часа авангард полка принял бой с танками противника на шоссе Слоним — Волковыск вблизи деревни Озерница. Советские воины уничтожили 6 танков и бронетранспортеров врага. Не ясно, что за немецкие танки оказались на шоссе Волковыск — Слоним уже под вечер 23 июня. Шоссе Ружаны — Слоним, по которому шли части Гудериана, находится в 25–30 километрах к югу от описываемого выше столкновения. И это при всем при том, что, двигаясь от ружанской дороги с целью попасть на Волковыскую, надо пересечь по бездорожью (проселки тоже следует отнести к бездорожью) старую Варшавскую дорогу, которая идет через Озерницу, ж.-д. перегон Волковыск — Озерница и только потом выйти на шоссе. А по этим дорогам и вдоль них отходили на восток советские части. Это могли быть либо передовые отряды дивизий группы Гудериана, ведущие разведку по всем дорогам, либо десантники. По словам местных жителей, в Озернице был большой десант, причем из планеров, которые садились на поле, выгружались танкетки и орудия. Не исключено, что с таким же десантом столкнулся 659-й СП. У Гудериана в мемуарах об этом бое вообще нет ни слова. Допускаю, что к утру 24-го к Озернице могли подойти танки Гудериана, ибо тем же утром они вошли в левобережную часть Слонима. Но чтобы к 21 часу 23 июня — вряд ли. Впрочем, опросом местных жителей А. Л. Дударенок сумел найти кое-какие ниточки. Как рассказывал ему житель д. Мижевичи В. А. Бутько, вечером 23 июня со стороны Ружан появились немецкие мотоциклисты при поддержке легких танков. «Мы все побежали на шоссе смотреть на немцев. Мотоциклы все были с колясками. В колясках сидели пулеметчики. Проезжая мимо нас, немцы в колясках поворачивали в нашу сторону пулеметы, но не стреляли. Потом один из взрослых сказал, что надо расходиться, а то мало ли какой немец стрельнет. Мы разошлись, а вскоре послышалась стрельба с той стороны, где шоссе пересекает дорога Сергеевичи — Озгиновичи. В нашей деревне немцы остановились на ночлег на холме у кладбища». Следовательно, можно считать доказанным, что передовой отряд одной из дивизий 47-го моторизованного корпуса противника к исходу дня 23 июня достиг Мижевичей, не дойдя до Слонима всего 15 км. В самом же Слониме об этом, разумеется, знать не могли и к его обороне не готовились. Впрочем, боеспособных частей в нем и не было. В местах постоянной дислокации остались некоторые тыловые подразделения 29-й моторизованной дивизии и вновь формируемые части ВВС: управление 44-й авиабазы 15-го РАБ с приданными 144-й ротой связи, 194-м БАО с подразделением обслуживания авиагарнизона и 158-й аэродромно-технической ротой и 186-й истребительный авиаполк 60-й ИАД без боевой матчасти. Аэродром находился возле пригородной деревни Альбертин, в настоящий момент слившейся с городом. Н. С. Халилов вспоминал: «С нами на восток шли и советские летчики. Они рассказали, что летную часть пригнали в местечко Альбертин, где был маленький аэродром. Самолеты велели разобрать на ремонт, на профилактику, а самих летчиков отпустили на увольнение по бабам. Это было сделано специально».

Таким образом, оборонять Слоним было некому. Лишь отошедшие из Беловежской пущи военнослужащие 9-й бригады ВОСО провели некоторые специфические мероприятия: разрушили железнодорожное полотно на главном пути, подорвали на нем паровоз и заняли оборону в районе станции. Как вспоминал бывший красноармеец 6-го батальона 1-го железнодорожного полка Л. Н. Левошкин, в течение дня имели место стычки с мелкими подразделениями противника, по-видимому, разведгруппами или десантниками. Вечером воины-путейцы были обстреляны из пулемета, ценой потери четырех бойцов огневую точку удалось подавить. В ночь на 24 июня управление бригады убыло из Слонима на восток, оставив 6-й батальон в качестве прикрытия. Левошкин утверждал, что и комбриг майор В. Е. Матишев был вместе с работниками штаба, но на самом деле он в это время находился с той частью бригады, что сражалась рядом с танкистами 13-го механизированного корпуса.

 

6.10. За правым флангом

Действия войск 11-й армии

Взятие противником Каунаса и Вильно

Прорыв моторизованного корпуса Манштейна на стыке 11-й и 8-й армий

Выход 57-го моторизованного корпуса противника на лидское направление

Выдвижение резервов Западного фронта в район г. Лида

В полосе 11-й армии Прибалтийского военного округа (Северо-Западного фронта) армейские корпуса 9-й и 16-й полевых армий и части танковой группы Г. Гота продолжали развивать успех. Дивизии 1-й линии армии отходили к Неману и частично переправились на восточный берег: 5-я дивизия — западнее Каунаса, 126-я дивизия — в Приенай. В Каунасе, несмотря на перевод столицы в Вильнюс, продолжали оставаться Верховный Совет и ЦК компартии Литвы. 22 июня поэтесса Саломея Нерис выступила в Союзе писателей с призывом вооружаться и защищать город. Коммунисты получили из арсенала старые немецкие винтовки, однако в 20 часов командарм В. И. Морозов сообщил 1-му секретарю ЦК Снечкусу: Каунас необходимо оставить. А. Ю. Снечкус предложил взорвать радиоцентр и военные склады, но представитель НКВД ответил, что нет ни взрывчатки, ни людей. Председатель Верховного Совета Ю. И. Палецкис еле успел устроить Саломею и ее сына Саулюса на поезд в Резекне. Вскоре после оставления города радиоцентр был захвачен повстанцами, с призывом к народу о восстании обратился известный политический и общественный деятель Ляонас Прапуоленис. Утром 23 июня в Каунасе, Шяуляе и других городах Литвы начались организованные антисоветские акции вооруженных подпольных формирований.

Как вспоминал временный поверенный в делах СССР в Литве Н. Поздняков, утром 23 июня колонна ЦК КПЛ и Верховного Совета была уже в Утенае. Как и в Укмерге, новый пункт остановки никак не охранялся. Около восьми часов центр города, где был уездный комитет партии и находились прибывшие из Каунаса, был обстрелян вражеским истребителем. Тогда колонна направилась в сторону Зарасая, последнего литовского города перед литовеко-латвийской границей; переправившись в Двинске через Западную Двину, руководство Литвы стало своего рода «правительством в изгнании».

23 июня в Каунасе самопровозглашенное Временное правительство Литвы из захваченного радиоцентра объявило о восстановлении государственной независимости. 188-я стрелковая дивизия отходила северо-восточнее Каунаса в направлении на Ионаву; на улицах Каунаса завязались тяжелые бои частей 5-й и 33-й дивизий 16-го корпуса с войсками противника и отрядами литовских коллаборационистов. С началом боевых действий находившиеся до этого в подполье военизированные организации, которые не были раскрыты до войны органами госбезопасности республики, открыто выступили против частей Красной Армии. По данным КГБ СССР, в Литве в 1940–1941 гг. существовали следующие повстанческие организации: ФЛА («Фронт литовских активистов»), «Шаулю саюнга» (Союз стрелков), «Пенктон Колонна» (5-я колонна), «Шаулю Миртиес батальонас» (Стрелки батальона смерти), «Железный волк». Вот как описывали свои «подвиги» руководители ФЛА в своем «Меморандуме о положении в Литве немецкой гражданской власти» от 15 сентября 1941 г.: «После начала войны ФЛА совместно с остатками частей литовской армии начали восстание, совершили целый ряд заданий, согласованных с немецким военным командованием (выделено мною. — Д. Е.). В восстании участвовало около 100 тысяч партизан. Число молодежи Литвы, погибшей в борьбе с большевиками, превосходит 4000 человек». В числе подписавшихся под «Меморандумом» значится дивизионный генерал С. И. Пундзявичус, первый командир 179-й стрелковой дивизии 29-го корпуса, бывший начальник Генерального штаба армии Литвы. Примечательно, что этот документ был составлен «фласовцами» (кажется, получилось неплохое словечко) ввиду того, что немецкие власти не отнеслись к Литве как к союзнице в обшей борьбе, а посчитали ее всего лишь частью оккупированной территории СССР и вовсе не собирались предоставить литовцам возможность восстановления государственности. Рейхсляйтер А. Розенберг в своем письме рейхскомиссару Х. Лоозе от 11 июля писал: «Недопустимо создание прибалтийских государств — о чем, однако, не следует заявлять публично… Что касается культурной жизни, то необходимо с порога пресекать попытки создания собственных эстонских, латышских, литовских университетов и вузов». Более того, согласно т. н. «расовой теории» литовский народ не был арийским и, следовательно, не мог рассчитывать на благосклонность Берлина. Небезызвестный специалист по «расовым вопросам» доктор Эрхард Ветцель отмечал: «Большая часть населения не годится для онемечивания… Нежелательные в расовом отношении части населения должны быть высланы в Западную Сибирь. Проверка расового состава населения должна быть изображена не как расовый отбор, а замаскирована под гигиеническое обследование или нечто в этом роде, чтобы не вызвать беспокойство среди населения». Хорошо хоть в Сибирь, а не в Треблинку. 5 августа 1941 г. оккупационные власти распустили Временное правительство. По-человечески понятная обида литовцев была настолько велика, что начался саботаж. Кончилось это тем, что немцы произвели массовые аресты литовской интеллигенции, в том числе католического духовенства, и все несогласные с политикой оккупационных властей (до 80 тыс. человек, в 5 раз больше, чем арестовали органы НКВД — НКГБ) были отправлены в концлагеря за пределами республики. Литва была единственной из республик Советской Прибалтики, в которой не было сформировано ни одной национальной части войск СС, чего нельзя сказать о Латвии и Эстонии.

В ходе боев 23 июня германские войска вновь прорвали оборону в полосе 11-й армии и на левом фланге 8-й армии механизированные части противника к исходу дня вышли на рубеж река Миния, Риетавас, Скаудвиле, Расейняй, Каунас. Разведгруппа на танках, высланная командиром 84-й мотодивизии, установила, что севернее Каунаса, со стороны Юрбурга (Юрбаркаса), через виадук в Арегале в направлении Ионавы продвигаются колонны танков и автомашин с мотопехотой противника. Это были части 56-го моторизованного корпуса 4-й танковой группы ГА «Север» под командованием Эриха фон Манштейна. Кроме собственно армейских 8-й танковой, 3-й моторизованной и 290-й пехотной дивизий ему была подчинена элитная моторизованная дивизия СС «Тотенкопф» (Мертвая голова). Вечером 23 июня 84-я МД оставила занимаемый рубеж и несколькими колоннами направилась на Ионаву. На марше подвергся обстрелу артиллерией и понес серьезные потери 41-й моторизованный полк майора Ивановского.

23 июня на участок, занимаемый подразделениями 23-й СД, отошел с границы и был подчинен себе командиром дивизии 224-й саперный батальон 119-й дивизии Сибирского ВО, находившийся на строительстве укреплений. 23-я СД, 1-й мотоциклетный полк 3-го механизированного корпуса и другие советские части вели тяжелые бои за переправы на Немане и за Каунас. 1-й батальон 89-го СП уничтожил несколько сот вражеских солдат; 106-й дивизион ПТО вывел из строя восемь танков, четыре бронетранспортера и уничтожил до роты солдат противника. Во второй половине дня 56-й МК противника вышел в район Укмерге, а введенные в бой дивизии 2-го армейского корпуса форсировали Неман и овладели Каунасом.

23-я дивизия отошла на рубеж Кашянай, Шафарка, имея задачу не допустить прорыва германцев на город Ионава.

В скоротечных боях за Каунас принимали участие также подразделения находившейся в стадии формирования 14-й бригады ПВО (командир — полковник П. М. Барский, начальник штаба — майор А. Ф. Осипенко). Утром 22 июня 1941 г. бригада была поднята по тревоге, ее имевшие матчасть батареи заняли боевой порядок для прикрытия города; в течение дня зенитчики сбили семь самолетов противника. 23 июня командарм-11 В. И. Морозов устно передал: частям ПВО оставаться на местах до последнего момента и быть готовыми к отражению танковых атак противника. К полудню 23 июня некоторые батареи подверглись ружейно-пулеметному обстрелу; нарушилась проводная связь с подразделениями, расположенными на левом берегу р. Неман и на правом берегу р. Вилия. Вскоре после этого 2, 4 и 6-я батареи 743-го зенитно-артиллерийского полка (командир полка майор — И. С. Алинников), занимавшие позиции на левобережье Немана, были атакованы пехотой противника при поддержке танков. На батареях не имелось средств тяги, к тому же днем мост через Неман был взорван, поэтому отойти они не могли и вели бой до последней возможности. После того, как их окружили танки и пехота противника, пушки и оставшиеся боеприпасы были подорваны; личный состав, понеся большие потери, с боем вырвался из окружения и вплавь переправился на правый берег Немана.

На самом юге Литвы, оттеснив от Алитуса 5-ю танковую дивизию, 39-й моторизованный корпус продвинулся еще дальше в глубь советской территории, стремясь выйти в район Молодечно. На стыке Северо-Западного и Западного фронтов образовался разрыв примерно в 130 км шириной. Почти беспрепятственно переправившись через Неман в Меркине (мост через реку охранял гарнизон 7-й роты 84-го железнодорожного полка НКВД численностью 21 человек, включая начальника гарнизона младшего лейтенанта Г. К. Пасечника), части 57-го моторизованного корпуса вошли на территорию Белоруссии севернее полосы продвижения 8-го армейского корпуса 9-й армии. Командир 2-й роты 84-го ЖДП докладывал: «Гарнизон Спенгла 357 км 1 типа дал последнее донесение в 11.20 23.6.41, что гарнизон Меркис уничтожен, за исключением одного кр-ца, который отступает с его гарнизоном 357 км в направлении Лентварис с частями РККА. Таким образом, с гар-на Меркис 350 км на 23.6.41 осталось живыми 2 кр-ца. Один сейчас находится со штабом роты, а второй пока неизвестно [где]». Навстречу 57-му МК продолжали подтягиваться части 21-го стрелкового корпуса, 24-й и 50-й стрелковых дивизий и 8-й противотанковой бригады. Это была роковая ошибка. Вместо организации силами фронтовых резервов обороны на минском и молодечненском направлениях, командование фронта вьщвигало значительную их часть в районы Волковыска и Лиды.

Этим решением по 47-му и 21-му корпусам, принятым Д. Г. Павловым, их достаточно хорошо подготовленные и сколоченные дивизии, а также соединения, не входящие в их состав, оказались обреченными на разгром по частям в ходе невыгодных для них встречных сражений с бронетанковыми войсками противника. Воздушной разведки за треугольником Алитус — Варена — Вильнюс командование Западного и Северо-Западного фронтов вообще не вело и пропустило прорыв моторизованных корпусов вермахта в сторону Лиды и Молодечно, хотя еще утром 22 июня танки 57-го корпуса были не только обнаружены, но и атакованы дальней авиацией.

Полковник Г. Г. Скрипка вспоминал, что вечером 23 июня в район Лиды прибыл командир 21-го корпуса В. Б. Борисов с оперативной группой своего штаба. Во исполнение последнего полученного распоряжения фронтового командования он отдал приказ о выдвижении 17-й дивизии в направлении Радуни (северо-западнее Лиды), важного дорожного узла, где сходились дороги на Гродно, Лиду, Вильнюс, Щучин. В ночь на 24 июня, покинув временный лагерь в лесу возле Ивье, 55-й стрелковый полк форсированным маршем к утру вышел на западную окраину Лиды, а затем повернул на северо-запад. Правее, вдоль шоссе Лида — Радунь, должны были выдвигаться два других стрелковых полка дивизии.

Политрук полковой школы 55-го СП А. Я. Рогатин вспоминал, что на станции стояли эшелоны с танками КВ-2 и Т-34, предназначенными 11-му механизированному корпусу. Все танки были заправлены горючим, но не было экипажей. Командир дивизии генерал-майор Т. К. Бацанов приказал найти среди солдат и младшего комсостава тех, кто мог бы взять на себя роль механиков-водителей, но нашлись только несколько бывших трактористов. Танки спускали с платформ, отгоняли в выбранные командованием места и закапывали в землю, превращая в неподвижные огневые точки; из-за неумелого обращения несколько машин было опрокинуто. В то же время, как видно из опубликованных немецких фотографий, много танков так и осталось на станции, в том числе и на платформах. А в это время одни танкисты 11-го МК сражались на легких бэтэшках, другие же, которых война застала «безлошадными», пешим ходом двигались в тыл, но не на Лиду, а на Минск.

На второй день войны командир выгрузившегося на станции Гавья 245-го ГАП 37-й дивизии полковник Меркулов сумел установить связь со штабом соединения. По приказу командования личный состав полка начал перебрасывать свои 122-мм гаубицы к железнодорожной станции Гутно, что находится к востоку от Лиды. Орудия двигались на конной тяге, вследствие этого скорость передвижения была невелика. В целом сосредоточение корпуса происходило медленно, с большими трудностями из-за отсутствия 2-х эшелонов частей, при недостатке боеприпасов, горючего, продовольствия и фуража.

К. Н. Осипов вспоминал, что утром 23 июня из Лиды все-таки вернулась нагруженная бочками с бензином автомашина. Старший рассказал, что в Лиде полная неразбериха. На складах ждут указаний от своего начальства об отпуске военного имущества, но распоряжений нет. У складов скопилось такое множество машин, что начальник склада ГСМ, видя такое положение, под свою ответственность без всяких накладных начал отпускать бензин. Техника была заправлена, дивизион был приведен в боеготовность. Затем поступил приказ: совместно со стрелковым полком выступить ликвидации воздушного десанта. В 9 часов колонна двинулась в направлении Лиды. Во второй половине дня разведка обнаружила вражеских парашютистов, полк развернулся в боевой порядок. Но оказалось, что десант какой-то «неправильный», с танками и бронемашинами (вероятно, это был именно тот случай, когда за парашютистов приняли передовой отряд немецкой танковой дивизии). Гаубичные батареи открыли огонь, но в ходе боя у стрелков быстро растаял их весьма скудный запас патронов, подвоз же организован не был. Батальоны отошли к огневым позициям дивизиона, образовав опорные пункты. Немцы трижды атаковали нашу оборону под прикрытием танков, но каждый раз откатывались, оставляя убитых и раненых. Было подбито восемь танков. Когда начало темнеть, был получен новый приказ: отходить на Ошмяны.

В конце дня над частями 37-й дивизии зенитчики сбили самолет-разведчик Люфтваффе, видимо, легкий, так как его обозвали «стрекозой». Летчик опустился в расположении 68-го ОРБ и был пленен. Пробовали его допросить, но немец не знал русского языка, а знатоков немецкого не нашлось. М. Т. Ермолаев вспоминал: «Да тут снова послышался гул стервятников с крестами на крыльях. Неподалеку от наших позиций был выявлен фашистский десант, ликвидировать который нам помогли соседи-артиллеристы. До наступления утра 24 июня десант был уничтожен. Уцелевшие фашистские вояки сдались в плен». Здесь, скорее всего, были реальные десантники без тяжелого вооружения.

 

6.11. 29-й территориальный

Итог эксперимента по «переделке» литовской армии в корпус РККА

Что касается собственно самих войск ПрибОВО, то никаких сил, способных не то что остановить, но хотя бы задержать на некоторое время продвижение противника во фланг своему соседу, на юге Литвы реально не имелось. Генерал Г. Гот в своих воспоминаниях написал: «Поступившие в течение дня донесения давали основания полагать, что литовский армейский корпус противника, мужественно оборонявшийся 22 июня, начал распадаться. Отдельные группы, загнанные немецкой авиацией в леса, в некоторых местах пытались нападать на наши походные колонны, но централизованного управления этими группами уже не было». Из анализа доступных источников абсолютно не вытекает, что 29-й корпус вообще мог «мужественно обороняться». Если немцам и попадались плененные, а не сдавшиеся сами, литовцы, то, скорее всего, лишь в общей массе советских военнопленных.

К исходу дня 22 июня 184-я ТСД занимала оборонительный рубеж по восточному берегу реки Оранка, управление и корпусные части находились в лесу в районе м. Каменка. В 19 часов командование дивизии получило секретный для литовцев приказ о выводе соединения на территорию СССР, в район Полоцка; затем было принято решение об отходе в сторону Вильнюса.

Бывший военнослужащий дивизии вспоминал, что утром 22 июня радисты из отдельного батальона связи поймали радиопередачу на литовском языке из Германии; это было обращение к жителям Литвы и воинам-литовцам. Обращение немедленно было распространено между военнослужащими-литовцами. Около 13 часов 22 июня рядовой 615-го артполка П. Пильвинис и другие литовцы услышали воззвание Клайпедской радиостанции к воинам 29-го корпуса, призывающее их направить оружие против русских комиссаров и советских активистов. Около 20 часов лейтенанту Б. из 297-го стрелкового полка дежурный по полку приказал привезти со стрельбища бойцов-снайперов и их снаряжение. Грузовик недалеко от кладбища у Варены 1-й был обстрелян из немецкого пулемета, еще один пулемет вел огонь со стороны картонной фабрики, а от железнодорожной насыпи из тяжелого пулемета вела огонь охрана из 2-го батальона 262-го стрелкового полка.

Когда грузовик вернулся, никого не привезя, политруки обозвали литовцев контрреволюционерами. Около 23 часов неизвестный майор сказал, что получено сообщение о занятии немецкими войсками Меркине и о том, что они находятся в 30 км от Варенского лагеря. В ночь на 23 июня в большинстве частей 184-й ТСД начался мятеж: литовцы обрезали линии связи к штабам, добывали боеприпасы, договаривались об организации взаимодействия. Штабы не могли дозвониться до частей, литовцы-связисты, посланные ремонтировать линии, не возвращались. В 6 утра 23 июня был отдан приказ отступать в направлении Валкининкай.

1-й батальон 297-го полка без 1-й роты, которая не подчинилась приказу и осталась на старом месте, выступил из лагеря, однако в пути сержант К. из 61 6-го артполка застрелил советских командиров, после чего батальон вернулся назад. 2-й батальон, отступая по маршруту Мал. Поручай, Яканчай, Пуоджяй, достиг Валкининкай, где восстал и также уничтожил комсостав Красной Армии. На марше из батальона начали разбегаться одиночные бойцы и командиры, в частности лейтенант В. Чивас. В окрестностях д. Юргеленис и других местах шли бои немецких войск с советскими. Батальон остановился в Дугняйском лесу; здесь литовцы окопались и решили дальше на восток не отступать. Инициаторами восстания были капитан П. Почебутас, лейтенанты П. Аушюра, А. Ляуба, К. Заронскис и другие. В 23:20 23 июня по условному сигналу «Шагом марш» повстанцы начали обезоруживать политработников, их заместителей, красноармейцев, комсомольцев и других лояльных Советской власти активистов. Произошел короткий бой с оказавшими сопротивление красноармейцами. Были убиты командир батальона капитан Тяпкин, политруки Краснов и Захаров, замполитрука Гарьенис и Голштейн. При встрече батальона с командиром 6 16-го артполка какой-то литовский солдат заколол его штыком и сбросил с коня, так как советский командир выхватил из ножен саблю. Младший лейтенант Уогинтас из пистолета застрелил комиссара. Убили и встреченных красноармейцев-связистов. По дороге повстречался политрук Волков из 8-й роты их полка, его тоже убили. В половине второго ночи 24 июня на большаке Рудишкес — Хазбиевичи в 2 км северо-восточнее Рудишкес 4-я и 5-я роты 297-го СП присоединились к немцам. 3-й батальон, уничтожив уполномоченного 3-го отделения, красноармейцев и их командиров, отошел севернее дороги Бобришкес — Валкининкай.

Удалось установить, что из Варенеких лагерей основные силы 184-й ТСД отошли на северо-восток, но до Вильнюса не дошли. Они собрались в районе Валкининкай и там были окружены немцами. Здесь ее боевой путь фактически завершился: те подразделения дивизии, что сохранили лояльность, с боем вырвались из окружения и подались на восток (кто на Вильнюс, кто в сторону белорусской границы — на Сморгонь и Молодечно), но большая часть без сопротивления сдалась. Сдавшиеся солдаты и офицеры в большинстве своем вступили в различные полицейские и карательные части, которые были сформированы нацистами на захваченной территории. В частности, мрачную славу оставил о себе 12-й литовский полицейский батальон, которым командовал бывший майор литовской армии Антанас Импулявичус. Кровавый след этого батальона протянулся по еврейским гетто в Литве и Белоруссии, есть данные, что каратели «наследили» и в Катыни, где кроме польских офицеров, немцами и их приспешниками было уничтожено множество евреев и неевреев (советских военнопленных и просто гражданских лиц). В 1962 г. в Каунасе на открытом судебном процессе по делу о массовых убийствах евреев в годы Второй мировой войны 8 бывших карателей из 12-го батальона были осуждены к высшей мере наказания (расстрелу), но сам комбат майор А. Импулявичус, укрывшийся в США, не был выдан советской стороне (также не был он выдан и властям независимой Литвы). Негусто, но в советско-российских источниках нет и этого. Впрочем, получив от литовских историков несколько справок по 184-й дивизии, я через какое-то время вспомнил, что одна публикация по литовским карателям все же где-то была. В Военно-историческом журнале (№ 2 за 1990 г.) была опубликована выдержка из книги бывшего работника Тельшяйского уездного отдела НКГБ Литвы, впоследствии предпринимателя из Израиля, И. Дамбы «В кровавом вихре». Иехиль Дамба прислал в редакцию свой документальный роман, посвященный Холокосту еврейского населения в Литве и Белоруссии, фактически на рецензию, ибо желал по замечаниям внести в него коррективы, так как опасался, что некоторые эпизоды могут быть использованы для антисоветской пропаганды. ВИЖ дал роману исключительно высокую оценку, сравнив его с известным произведением «В августе 44-го». Но, что самое важное, приведенный отрывок из книги был посвящен как раз одной из «акций» того самого 12-го полицейского батальона, так сказать, на выезде, в белорусском городке Слуцке. Немецкий комиссар Слуцка в своем письме (с грифом «Секретно») генеральному комиссару Минска от 30 октября 1941 г. подробно описывает зверства, которые учинили литовцы в Слуцке, уничтожив за два дня всю его еврейскую общину и разграбив их имущество. Тогда заодно досталось и белорусам. Комиссар пишет: «Многие белорусы, которые доверялись нам, после этой еврейской акции очень встревожены. Они настолько напуганы, что не смеют в открытую выражать свои мысли, однако уже раздаются голоса, что этот день не принес Германии чести и он не будет забыт… Ночью со вторника на среду данный батальон оставил город. Они уехали по направлению к Барановичам. Жители Слуцка очень обрадованы этой вестью». И в конце: «Прошу выполнить только одно мое желание: в дальнейшем оградить меня от этого полицейского батальона». Вот так, ни больше ни меньше: прошу оградить.

Во время прохождения Вильнюса отходящие колонны обстреливались командами литовских солдат, охранявших зимние квартиры 179-й дивизии и 615-го корпусного артполка. 615-й КАП в столкновениях с мятежниками потерял при прохождении через город до 200 человек личного состава и практически всю матчасть (31 орудие и 32 трактора). Всего из состава 29-го ТСК (18 000 человек) на территорию Белоруссии вышло не более 2000 литовцев, хотя в целом ушедших вместе с отступившей Красной Армией литовских граждан хватило на то, чтобы сформировать из них в 1942 г. полноценную стрелковую дивизию за номером 16.

После того как 184-я показала свою полную непригодность, командование 11-й армии не решилось бросить в бой 179-ю территориальную стрелковую дивизию (командир — полковник А. И. Устинов). До весны 41-го ею также командовал литовец генерал-майор Альбинас Чепас, но и он был заменен. Как вспоминал бывший оперуполномоченный Особого отдела НКВД по 234-му стрелковому полку полковник Е. Я. Яцовскис, в ночь на 23 июня дивизия находилась в районе Пабраде, в 50 км северо-восточнее Вильнюса. Ее 618-й легкоартиллерийский полк, личный состав которого сохранил лояльность, в ночь на 23 июня по приказу комдива Устинова занял оборону на высотах юго-западнее Пабраде. На этом действия советских частей в полосе 11-й армии во второй день боевых действий закончились.

Показательна судьба разведэскадрильи литовского корпуса. На ее вооружении находилось 13 самолетов бывшей литовской военной авиации и аэроклуба. Зам. командира майор Б. Бразис вспоминал, что в эскадрилье было девять АНБО-41, три АНБО-51 и один «Глостер Гладиатор 1». Разведчики АНБО-41 имели камуфляж литовских ВВС: оливковый верх и голубой низ. На нескольких машинах был темно-зеленый камуфляж. Подкосы крыла и стойки шасси — черные. Капот двигателя — неокрашенный, металлический, с отделкой «под мороз». Опознавательные знаки советских ВВС наносились на фюзеляж, крылья и вертикальное оперение; старые бортовые номера не закрашивались. Около 50 пилотов и летнабов национальной эскадрильи начали свою службу в ней осенью 1940 г. Несколько из них, будучи этническими немцами, в феврале 1941 г. репатриировались в Германию, а 14–16 июня 11 летчиков были арестованы органами НКВД.

По воспоминаниям ветеранов удалось восстановить картину последних дней литовской эскадрильи. 22 июня на аэродроме близ Укмерге прозвучал сигнал тревоги. Связи со штабом корпуса не было, комэск Ю. Ковас решил послать самолет в штаб 179-й дивизии. В Пабраде на АНБО-41 вылетели лейтенанты А. Косткус и В. Станкунас. Из-за небольшой поломки они вернулись с пакетом от комдива лишь поздно вечером. Рано утром 23 июня все АНБО были подняты в небо, согласно приказу покинули аэродром и взяли курс на Пабраде. После приземления обнаружили, что дивизия уже ушла на восток. В 9 часов утра был воздушный налет, были серьезно повреждены два «сорок первых».

Авиаторы решили улететь в Белоруссию, но не оказалось полетных карт. Майор Ковас приказал штурману эскадрильи майору П. Масису слетать на АНБО-41 с сержантом Ю. Астикасом в Укмерге за картами. Спустя несколько часов, так и не дождавшись Масиса с картами, эскадрилья взлетела. Два АНБО-41 и три АНБО-51 взяли курс в сторону Укмерге и сели на клеверное поле близ Сесикая. Три машины полетели в сторону Гомеля. Уже над территорией Белоруссии литовские самолеты, неизвестные советским зенитчикам и потому неопознанные, были обстреляны из пулеметов. Самолет со старшим лейтенантом Ярчуком и командиром эскадрильи Ковасом упал недалеко от Ошмян. Машина с политруком Зайко и лейтенантом Каласюнасом пропала без вести. Вероятно, они тоже погибли. Третий самолет, с лейтенантом А. Косткусом и капитаном В. Жукасом, вернулся в Пабраде. На аэродроме их встретили экипажи двух поврежденных машин. Авиаторы больше ничего не могли предпринять. Они закопали в лесу парашюты, летную одежду и разошлись по домам. Но что же случилось с остальными экипажами?

Когда один АНБО приземлился в Укмерге, майор Масис пошел в штаб за картами, а сержант Астикас остался его ждать в самолете с работающим двигателем. Увидев бегущего к нему незнакомого человека с пистолетом, он испугался и взлетел. Приземлился где-то на территории Восточной Пруссии, где был пленен. Экипаж Сосикае и майора Масиса немецкие мотоциклисты взяли в плен 24 июня. Сержант А. Гуйя вспоминал: «Военный автобус отвез нас в Кенигсберг. Выяснив, кто мы такие, нам предложили вступить в немецкую армию. Мы отказались. Нас на поезде отвезли в Баварию, а затем в Восточную Пруссию… В начале октября 1941 года нас доставили в Каунас, мы носили еще старую литовскую форму военных летчиков». После войны многие летчики-литовцы 29-й, несмотря на отказ сотрудничать с немцами, были арестованы и осуждены на 5–10 лет ИТЛ. Некоторые эмигрировали в США и Австралию.

В и без того загадочной истории 29-й ОКАЭ имеется еще одно «белое пятно». По сводкам безвозвратных потерь ВВС фронта, 27 июня из вылета в район Двинска не вернулся экипаж командира звена 29-й эскадрильи лейтенанта П. М. Белохвостова. Как он оказался там, неизвестно.

Печальный итог короткой жизни 29-го ТСК вполне закономерен. Корпус был сформирован на основе частей регулярной армии буржуазной Литовской республики со всеми вытекающими последствиями. Это была армия с устоявшимися традициями, с реакционно и националистически настроенным офицерским корпусом. К тому же весьма религиозная. Литва была обращена в христианство латинского обряда по европейским меркам очень поздно, в 1387 г. Вследствие этого набожность народа была высокой, и даже гонения на католиков в период вхождения в Российскую империю не имели особого успеха. С 17 декабря 1926 г. в результате военного переворота, то есть силами именно армии, в Литве фактически был установлен фашистский режим во главе с А. Сметоной. Он был выпускником Санкт-Петербургского университета, католик, националист, яркий публицист, умелый дипломат, пользовался полной поддержкой реакционной партии «Таутининкай саюнга» (Союз националистов, или таутинники), что еще о нем можно сказать? Левых ненавидел лютой ненавистью, все левые организации, включая компартию, были запрещены, все, кто занимался подпольной деятельностью и был «раскрыт», сидели в концлагерях, в том числе в фортах крепости Ковно. Летом 1940 г. на броне и гусеницах советских танков в Литву были принесены новые реалии, и политический вектор сместился, как и следовало, влево. Присутствие Красной Армии на территории Литвы даже в случае ее полного невмешательства во внутренние дела страны не могло не вызвать подъема антисметоновских настроений. На этот раз Вооруженные силы Литовской республики, фактически блокированные «ограниченным контингентом» РККА, в политической борьбе участия не принимали; в результате массовых акций протеста диктатура пала, Сметона бежал в Германию, а потом — в США. Все политзаключенные были освобождены, компартия — легализована. В Литве была восстановлена Советская власть, армия была реорганизована в литовскую Народную армию с учреждением в ней института политруков. Командующим был назначен кадровый советский офицер, но этнический литовец, комбриг Ф. Р. Балтушис-Жемайтис.

После добровольного вступления в состав Советского Союза (именно добровольного, ибо легитимность Верховного Совета Литовской ССР ничем не отличалась от легитимности признанного Лигой Наций Сейма Виленского края «образца» 20-х годов) соединения и части ее Народной армии вошли в состав Красной Армии в виде 29-го литовского ТСК. Но за год сделать из национальной армии независимого государства лояльное советскому режиму тактическое объединение не удалось. Не помогли ни чистки, ни аресты, ни «промывки» мозгов. Еще больший вред принесло агрессивное безбожие, насаждаемое новыми властями. Для консервативных литовцев запрет на исповедание веры был неприемлем, и для многих, даже симпатизирующих коммунистическим идеям, он был неприятной неожиданностью. Но Сталин умел извлекать опыт из собственных ошибок. Когда в ходе войны было создано Войско Польское из двух общевойсковых армий, в его частях по аналогии с польскими вооруженными силами «образца» до 1 сентября 1939 г. был введен институт капелланов — военных священников.