Когда невиданные масштабы разгрома войск Западного фронта стали очевидными, сразу же были определены его виновники. Кроме «безусловных» (командующий фронтом, начальник штаба, начальник артиллерии, начальник связи и командующий ВВС), понадобилось и некоторое количество «стрелочников» рангом пониже. Из Москвы пришла разнарядка — сколько должностных лиц нужно отдать под суд, вновь назначенное командование фронта (нарком обороны маршал С. К. Тимошенко, ЧВС Л. З. Мехлис и П. К. Пономаренко) добавило еще. Главным в «выявлении предателей» был, разумеется, Л. З. Мехлис. Этот маньяк искал «изменников» столь рьяно, что даже не удосужился проверять правильность написания их фамилий. 7 июля 1941 г. И. В. Сталину было телеграфировано: «Военный совет решил: 1) Арестовать быв[шего] начштаба фронта Климовских, быв[шего] заместителя командующего ВВС фронта Тодорского и начальника артиллерии фронта Клич…».

Остановимся на первом пункте этого документа. Комкор А. И. Тодорский, бывший начальник Управления военно-учебных заведений РККА, уже три года валил ели и сосны в «местах не столь отдаленных». «Тайга — закон, медведь — прокурор». Зато генерал-майор авиации А. И. Таюрский действительно был заместителем Копца и принял командование авиацией после его самоубийства. Судьба этого человека печальна. Дело Таюрского Андрея Ивановича, 1901 г. рождения, русского, уроженца сибирской деревни Таюра, было, вероятно, выделено в самостоятельное производство (на процессе Павлова, Климовских, Коробкова и других его фамилия не фигурировала). Он был исключен из списков РККА как осужденный только в 1944 г., приказом ГУК НКО № 0010 от 29 января. Этим же приказом был исключен и командующий ВВС Киевского ОВО, а затем Юго-Западного фронта, Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации Е. С. Птухин, который, как удалось установить, был расстрелян 23 февраля 1942 г. Видимо, летчиков судили отдельно, так как в этот день были казнены еще по-крайней мере четверо: генерал-майор авиации А. П. Ионов, командующий ВВС ПрибОВО; генерал-майор авиации Н. А. Ласкин, начштаба ВВС КОВО; Герой Советского Союза, генерал-лейтенант авиации П. И. Пумпур, командующий ВВС Московского ВО; Герой Советского Союза, генерал-майор авиации Э. Г. Шахт, помощник начальника ГУ ВВС РККА по учебным заведениям (еще и уроженец Швейцарии к тому же).

2-м пунктом виновными были определены: командарм-4 А. А. Коробков, комдив-9 генерал-майор авиации С. А. Черных, командир 42-й стрелковой дивизии генерал-майор И. С. Лазаренко, командир 14-го мехкорпуса генерал-майор С. И. Оборин. Затем следовало: «Просим утвердить арест и предание суду…» В 3-м и 4-м пунктах были перечислены уже арестованные должностные лица, из которых известным был только генерал-майор войск связи А. Т. Григорьев. Остальные занимали значительно меньшие по значению должности, и, следовательно, вина их не могла иметь глобального характера. Суду предавались: начальник топографического отдела Дорофеев, начальник отделения отдела укомплектования Кирсанов, инспектор боевой подготовки штаба ВВС Юров и почему-то начальник военторга Шейнкин. За ними следовали: помощник начальника отделения АБТУ Беркович, командир 8-го дисциплинарного батальона майор Дыкман и его заместитель батальонный комиссар Крол, начальник Минского окружного сансклада военврач 2 ранга Белявский, начальник окружной военветлаборатории военврач 2-го ранга Овчинников. Замыкал список командир дивизиона зенитного артполка капитан Сбиранник, который, «получив задачу — занять оборону гор. Орши, проявил трусость, бросил свою часть и бежал в гор. Смоленск, где среди командного состава проводил злостную, провокационную агитацию». ГКО в лице самого Сталина решение Военного совета фронта одобрил и приветствовал. И началось…

8 июля был вызван в штаб фронта и там арестован генерал-майор А. А. Коробков. Должность командующего армией оставалась вакантной целых четыре дня. Только 11 июля нарком обороны С. К. Тимошенко назначил вместо арестованного генерала командира 9-го мехкорпуса Юго-Западного фронта К. К. Рокоссовского (приказ НКО № 00397). Но к моменту его прибытия в Ставку сложилась катастрофическая обстановка уже под Смоленском, в районе Ярцево, и Рокоссовский, таки не приняв дела у врио командующего 4-й полковника Л. М. Сандалова, отправился к новому месту службы. Остатки 4-й возглавил другой генерал.

В тот же день арестовали командира 9-й авиадивизии С. А. Черных, через двадцать дней, 28 июля, ему был вынесен смертный приговор. Обстоятельства ареста остались тайной, предъявленные обвинения стали известны только в наши дни. В открытых источниках прошлых лет ничего не «всплыло», лишь некто А. Я. Ольшвангер в своей книге «Ветер военных лет», изданной в 1964 г. в Риге, нарисовал в высшей мере отрицательный образ полковника Круглых. Этот Круглых, командир авиадивизии в Белостоке, до 22 июня был лихим «рубахой-парнем», обещавшим забросать немцев шапками, а после нападения самоустранился от командования, запаниковал и струсил. Проверить написанное уже невозможно, хотя немало фактов позволяет предположить, что Ольшвангер просто оклеветал генерал-майора С. А. Черных. Но никто не станет отрицать, что Черных первым из советских летчиков сбил в небе Испании Ме-109 и Звезду Героя получил заслуженно. Много писали и пишут, что назначение Сталиным молодых командиров без опыта на высокие должности было непростительной ошибкой. Но С. А. Черных не был единственным молодым генералом ВВС. Т. Т. Хрюкин, старше его всего на два года, закончил войну генерал-полковником и дважды Героем. В том же возрасте был полковник Е. Н. Преображенский, герой первых налетов на Берлин. Г. Н. Захарову было 33, И. И. Проскурову — 34, Ф. П. Полынину — 35, П. В. Рычагову было едва за 30. Кто знает, каковы были бы итоги действий 9-й дивизии, если бы 21 июня:

— был отменен выходной день и летчики, кроме дежурных эскадрилий, не были отпущены на зимние квартиры к семьям;

— с самолетов по указанию руководства округа не было снято вооружение;

— был своевременно передан и гарантированно получен сигнал «Гроза» и в соответствии с ним части приведены в полную боеготовность;

— пилоты находились у своих боевых машин, имевших прогретые моторы, и по первому же сигналу взлетели на перехват эскадр Люфтваффе.

После публикации в 1990 г. журналом «Наука и жизнь» моей заметки о судьбе нескольких репрессированных генералов ВВС редакция переслала мне письмо из Нижнего Тагила, с родины С. А. Черных. Местный краевед Э. С. Ильин, узнав о судьбе своего героя-земляка, захотел узнать подробности о его участии в боевых действиях в июне 1941 г. Завязалась переписка, в ходе которой Ильин прислал мне копию письма, которое получила после войны вдова расстрелянного комдива Зоя Александровна. Письмо было датировано 24 апреля 1956 г., написал его бывший личный шофер генерала Г. К. Клок. Письмо проливает свет на последние дни командира 9-й САД перед арестом. После потери матчасти управление дивизии организованно прибыло в Орел, где началось ее переформирование. В состав соединения была передана эскадрилья «чаек» под командованием Василия Сталина. Затем генерал и сын генсека улетели на «Дугласе» в Москву, спустя несколько дней они вернулись на новых истребителях ЛаГГ-3. Через несколько дней они улетели снова (Клок отвез их на аэродром на «эмке» С. А. Черных), но вернулся только Васо и забрал автомашину себе. Начальник штаба дивизии полковник М. М. Назаров, живший с Черных в одной комнате, предложил водителю взять себе на память что-нибудь из вещей своего командира; тот взял фотоаппарат и кожаное пальто-реглан. Получив от Орловского военкомата другую машину, Г. К. Клок убыл в Воронеж, в распоряжение командира 1-й запасной авиабригады полковника Н. Ф. Папивина, с которым прослужил всю войну (на заключительном этапе войны генерал-полковник авиации Папивин командовал 3-й воздушной армией).

Примечание. Дважды Герой Советского Союза А. И. Молодчий в своих воспоминаниях «Самолет уходит в ночь» приводит боевой приказ № 24 от 6 октября 1941 г. Приказ издан по 81-й дальнебомбардировочной дивизии и подписан, кроме командира и комиссара, зам. начальника штаба майором Ольшвангером. Судя по упоминанию в монографии М. Н. Кожевникова «Командование и штаб ВВС Советской Армии в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», Ольшвангер служил и в этом штабе, причем по состоянию на 22 июня. Следовательно, он мог бывать в Белостоке по роду службы либо встречаться с С. А. Черных в Москве или Минске. Но вот был ли он очевидцем того, о чем написал, и было ли это в действительности, вопрос открытый.

Командир 14-го механизированного корпуса 4-й армии генерал-майор С. И. Оборин был ранен в бою западнее Слуцка на четвертый день войны, 25 июня. Из обвинительного заключения: «8 июля 1941 года Управлением ОО НКВД за нарушение воинской присяги, проявленную трусость и преступную бездеятельность во время войны Советского Союза с Германией был арестован командир 14-го мехкорпуса генерал-майор Оборин Степан Ильич. Расследованием по делу установлено, что Оборин, будучи командиром мехкорпуса, допустил преступную бездеятельность, не организовал сопротивления врагу, в результате чего большая часть личного состава и материальная часть корпуса в течение первых дней войны были уничтожены противником». Кроме того, его обвиняли в том, что он поддался панике, бросил вверенные ему части и бежал в штаб Западного фронта. Сам Оборин признал себя виновным в том, что плохо руководил войсками и после легкого ранения самовольно уехал с поля боя. 13 августа 1941 г. Военной коллегией Верховного суда СССР С. И. Оборин был приговорен к расстрелу.

Если допущение о «разнарядке» верно, тем более что об этом Л. М. Сандалов писал в 1956 г. своему однокурснику В. В. Курасову, то картина складывается вполне логичная. Согласно пожеланию Верховного Главнокомандующего, высказанного, скорее всего, устно, «наказать» за поражение следовало: одного командующего армией, одного-двух командиров корпусов и двух-трех комдивов. Рассмотрим реальные возможности, которыми располагали НКВД и НКГБ в первой декаде июля 1941 г. О судьбе командармов Голубева и Кузнецова ничего известно не было, так как они находились в тылу противника. В донесении штаба Западного фронта от 4 июля 1941 г. в Ставку ВГК, начальнику Генерального штаба (гриф «Особо секретно») указывалось: «До сего времени не вышли по 3-й армии: управление армии, управление 4-го стрелкового корпуса, 27, 85 и 56-я стрелковые дивизии, 6-я противотанковая бригада, 11-й механизированный корпус; по 10-й армии — управление 10-й армии, управления 1-го и 5-го стрелковых корпусов, 8, 13, 86, 113 и 2-я стрелковые дивизии, 6-й и 13-й механизированные корпуса, 6-й кавалерийский корпус, 375-й гаубичный артиллерийский полк Резерва Главного Командования; по 13-й армии — управление 21-го стрелкового корпуса, 17, 50 и 24-я стрелковые дивизии, 8-я противотанковая бригада… Принимаются меры к розыску всех невернувшихся частей и оказанию им содействия. Розыски пока безрезультатны. МАЛАНДИН». Следовательно, для привлечения к суду командиров корпусов и дивизий 10-й и 3-й армий и окружных резервов никакой возможности не имелось. Более того, к этому времени Егоров и Никитин, раненые, попали в плен, а Хацкилевич и командир 21-го корпуса В. Б. Борисов погибли. Как ни крути, а выбирать приходилось только из командиров 4-й армии, которая, несмотря на жесточайшее поражение, была еще жива и сражалась. По летчикам тоже понятно. П. Н. Ганичев убит в первый день войны, остаются С. А. Черных и Н. Г. Белов. Но Белов — полковник, а С. А. Черных — генерал-майор авиации. Для солидности дела о «фашистском заговоре» генерал ВВС нужнее.

Генерал-майор И. С. Лазаренко встретил войну на берегу Западного Буга. Части его 42-й стрелковой дивизии дислоцировались в районе Бреста и в самой Брестской крепости. Приказ командующего армией о приведении дивизии в боеготовность был передан начальнику штаба майору В. Л. Щербакову, так как генерал находился дома. Когда начался артобстрел города, комдив на мотоцикле сумел добраться до крепости (свидетельство одного из защитников кольцевой казармы, сборник «Героическая оборона»), в которой находились подразделения двух стрелковых полков, автобатальон и тыловые части дивизии, но вывел из цитадели лишь часть личного состава. Практически вся находившаяся во дворе казармы техника осталась внутри, так как пригодные для ее вывода крепостные ворота оказались заблокированными: прямо в арке восточных ворот был подбит полубронированный тягач «Комсомолец» 98-го отдельного противотанкового дивизиона 6-й Орловской Краснознаменной дивизии, на выходе из северных ворот горели подожженные немецкие бронетранспортеры. Из-за образовавшихся пробок не сумел покинуть крепость даже 75-й разведбат 6-й дивизии, имевший на вооружении пушечные броневики и легкие танки. И. С. Лазаренко продолжал командовать своей дивизией до самого момента ареста, когда бои шли уже за Днепром, на реке Сож. Военврач 3 ранга М. И. Шапиро, не сумевший вернуться из отпуска в свою 204-ю МД, был в конце июня остановлен на Березине отрядом заграждения. «Красный, потный, разгоряченный генерал в сбитой на затылок папахе, с засученными рукавами гимнастерки, грубо велел всем военнослужащим выйти… Генерал присоединил их к группе командиров, собранных на лужайке. Рядом стояло несколько бойцов с винтовками. Вскоре генерал подошел к ним, велел построиться и начал орать, обзывая трусами, подлецами и предателями, угрожая немедленно всех расстрелять. Было ясно, что он считает задержанных беглецами, самовольно оставившими свои части. Через некоторое время, выкричавшись, генерал начал успокаиваться. Опросив двух-трех командиров об их обстоятельствах, узнав, что они не пытаются скрыться, а ищут свои части, от которых они оторвались по разным причинам, генерал предложил им сформировать… партизанский отряд. Естественно, командиры не согласились с ним. Каждый надеялся все же найти своих либо присоединиться к другой регулярной части и быть использованным в соответствии с основной воинской специальностью. Генерал внял их доводам и отправил в расположенный неподалеку штаб 4-й армии. Там командиров приняли с распростертыми объятиями».

Этим суровым командиром, с которым довелось встретиться военврачу Шапиро на дорогах отступления, как раз и был И. С. Лазаренко. Совершенно непохоже на поведение струсившего и поддавшегося панике человека. Вина его, если она вообще была, на «высшую меру» не потянула; единственный из всех генералов, кто был арестован по «делу Павлова», он был через какое-то время помилован. После освобождения из тюрьмы Иван Сидорович Лазаренко получил под команду 369-ю стрелковую дивизию и погиб в бою 25 июня 1944 г. у деревни Холмы Могилевской области, посмертно был удостоен звания Героя Советского Союза. Константин Симонов вывел его под фамилией Талызин в романе «Последнее лето» своей трилогии «Живые и мертвые».

Когда я был студентом и, кроме гражданской, получал военно-учетную специальность, один преподаватель нашей военной кафедры, ныне, увы, покойный (действительно сожалею о его преждевременной кончине — кавторанг был с хорошим чувством военно-морского юмора, читаю А. Покровского и постоянно вспоминаю его), категорически заявил, что расстрелы лета 41-го благотворно повлияли на офицерский корпус РККА, они встряхнули его и мобилизовали на борьбу с врагом. Участники войны часто свидетельствуют об обратном. Солдаты под впечатлением прошедших арестов переставали верить своим командирам, подозревая в них изменников, офицеры, чувствуя себя потенциальными «клиентами» НКВД, находились в страхе и растерянности. Ставший невольным свидетелем ареста комфронта Д. Г. Павлова полковник И. Г. Старинов поведал о еще одном эпизоде, произошедшем в тот же день. Новый начштаба фронта генерал Г. К. Маландин, к которому с трудом пробился сапер, не захотел выслушать его доклад об устройстве заграждений и направил к одному из штабных командиров.

«— Разрешите? — осведомился я.

Командир поднял голову, и лицо его побелело, щека задергалась в нервном тике… В недоумении потоптавшись на месте, я сделал шаг вперед, чтобы доложить суть дела. И тогда тот, к кому я явился с докладом, залепетал вдруг какие-то жалкие оправдания:

— Я был в войсках и делал все… Я ни в чем не виноват…

Он смотрел мимо меня. Я невольно оглянулся, и тут меня как обухом по голове ударило. За моей спиной, тараща глаза, стояли два командира-пограничника. Памятуя неприятное происшествие на мосту под Вязьмой, я давно уже никуда не ездил без пограничников, помогавших налаживать взаимодействие с охраной объектов… Они-то и вызвали смятение. При появлении людей в зеленых фуражках потерял самообладание волевой, опытный командир, обычно не терявшийся в самой сложной обстановке». Воистину — достойна жалости армия, офицеров которой в тяжелейшие для государства дни уничтожают собственные карательные органы.

Первым, кто из руководства белостокской группировки вышел из окружения, возможно, оказался командир 5-го стрелкового корпуса 10-й армии генерал-майор А. В. Гарнов. Насколько мне известно, в изданиях советского периода только Л. М. Сандалов в своей рассекреченной и изданной ничтожным тиражом книге «Первые дни войны» упомянул о нем без указания должности, да и сообщил всего-то: погиб в боях в окружении. Лично мне потребовалось немало времени, чтобы получить данные на этого человека. Но в справке из Института военной истории МО СССР, подписанной лично Д. А. Волкогоновым, значилось: пропал без вести в июле 1941 г. Что-то здесь было не так. Только устный рассказ бывшего комдива 86-й Краснознаменной дивизии генерал-майора М. А. Зашибалова в изложении И. И. Шапиро, лично знакомой с ним, поставил точку в этих поисках. Генерал Гарнов, избежав плена, перешел линию фронта и, как и положено, явился в штаб Западного фронта. Но, на свою беду, нарвался на армейского комиссара 1 ранга Мехлиса. Тот, подтверждая свою репутацию жестокого, бессердечного и психически нездорового человека, обрушился на командира корпуса с грубой руганью и угрозами расправы. Что оставалось честному солдату? Здесь же, прямо в штабе фронта, генерал застрелился. А что Мехлис? Ничего. Как молох древнеизраильских мифов, он пошел по войне дальше. Сталин послал его «спасать» Северо-Западный фронт, и там Мехлис отправил «на гильотину» командарма 34-й армии К. М. Качанова, а начальника артиллерии армии генерал-майора артиллерии В. С. Гончарова расстрелял лично без суда и безо всякого на то основания.

Примечание. Тяжело раненный на реке Нарев полковник Зашибалов не командовал дивизией при ее отходе на рубежи рек Зельвянка и Щара. Как он мог узнать о судьбе командира корпуса? Но я нашел небольшую зацепку… Один из красноармейцев 86-й, художник полковой школы 330-го полка А. М. Николаев, за отличную службу премированный отпуском, находился дома, в Елабуге, когда началась война. Надеясь вернуться в родную часть, он добрался до Москвы. На Белорусском вокзале боец неожиданно встретил своего комдива: раненного, измученного и голодного, ничего о судьбе своей дивизии не знавшего. Николаев накормил М. А. Зашибалова хлебом и салом. Зашибалов долго раздумывал, что делать дальше, а потом сказал, что пойдет в политуправление, к Мехлису. Видимо, Мехлис нашел время и принял полковника, и тот в разговоре с армейским комиссаром узнал о судьбе генерала А. В. Гарнова (в соответствующей, разумеется, интерпретации).

Репрессии в отношении участников сражения в Белоруссии не ограничились летним судилищем над «Павловым и Кº». Командир 188-го артполка 7-й бригады ПВО полковник Галинский был арестован за «пораженческие настроения», вышедший из окружения начальник штаба 311-го ПАП РГК майор Кашин был показательно расстрелян перед строем. Согласно приказу № 15 от 18 сентября 1941 г. был расстрелян начальник артиллерии 64-й стрелковой дивизии майор С. Н. Гаев, неоднократно упоминаемый в превосходной степени в литературе по боям за Минск. 4 ноября 1941 г. военный трибунал Приволжского ВО вынес смертный приговор начальнику штаба 13-го механизированного корпуса полковнику И. И. Грызунову.

По возвращении из партизан в действующую армию бывший командир 208-й МД полковник В. И. Ничипорович, как кавалерист по специальности, был направлен на учебу в Академию имени К. Е. Ворошилова. 18.05.1943 г. ему было присвоено звание генерал-майор. 30 мая 1943 г. В. И. Ничипорович был арестован органами КР «СМЕРШ» на должности зам. командира 4-го Кубанского гвардейского кавкорпуса. Обвинение — измена Родине (ст. 58–1 «б» УК РСФСР). Он умер 31 января 1945 г. в Бутырской тюрьме, а 4 октября 1952 г. постановлением 3-го ГУ МГБ СССР следственное дело в отношении генерала Ничипоровича было прекращено «за отсутствием состава преступления». Чем не угодил неплохо воевавший командир, неизвестно. Вернувшийся из немецкого плена бывший командир 4-й танковой дивизии генерал-майор танковых войск А. Г. Потатурчев 7 января 1946 г. также был арестован органами КР «СМЕРШ», 30 сентября 1948 г. он умер в ходе следствия, также в Бутырках. Чего «органы» добивались от генерала, установить не удалось: в справке из ЦА ФСБ стоит лаконичное «следственные материалы уничтожены».

29 декабря 1945 г. ГУКР «СМЕРШ» арестовало освобожденного из плена генерал-майора Е. А. Егорова, бывшего командира 4-го корпуса 3-й армии. Обвинение стандартное — 58-я статья, пункт 1 «б». Основанием для ареста послужило недолгое участие в антисоветской организации, из которой генерал добровольно вышел и оставшееся время находился в концлагере на равных условиях с остальными пленными командирами РККА. Несмотря на положительную характеристику поведения комкора-4 в плену бывшим командующим 5-й армией Потаповым (был тяжело ранен и пленен в сентябре 1941 г. в окружении под Киевом), Военная коллегия Верховного суда СССР после пятилетнего разбирательства 19 апреля 1950 г. приговорила Егорова Евгения Арсеньевича к расстрелу. За день до этого, 18 апреля, был осужден к смерти маршал авиации С. А. Худяков, бывший начальник штаба ВВС Западного округа. Но маршал посмертно реабилитирован, а на генерале Егорове до сих пор висит клеймо изменника. Та же участь постигла командира 36-й кавдивизии генерал-майора Е. С. Зыбина. Он был освобожден из плена союзниками 29 апреля 1945 г. и вскоре передан советской стороне. Надо заметить, что еще 23 октября 1942 г. Зыбин был заочно приговорен к расстрелу Военной коллегией Верховного суда СССР. Но арестован он был не сразу, а только 29 декабря 1945 г., как и Егоров, что несколько странно для уже приговоренного к «вышке». Обвинение было аналогичным, дата вынесения второго (уникальный случай) смертного приговора — на пять дней позже — 24 апреля 1950 г.

Причиной вынесения смертных приговоров этим генералам могут являться показания власовца И. А. Благовещенского (в 1941 г. — генерал-майора береговой службы, начальника Либавского ВМУ ПВО), данные им на процессе по делу А. А. Власова и командования РОА: «…принимал участие в антисоветских разговорах, проводимых Закутным, Трухиным, Зыбиным и другими… Затем в декабре 1941 года я совместно с Егоровым и Зыбиным составил обращение в адрес германского командования, в котором просил разрешить нам сформировать русские части для борьбы против большевиков».

Полковнику Н. М. Каланчуку, бывшему начальнику штаба 29-й танковой дивизии, первоначально повезло. После освобождения из плена он прошел госпроверку, был восстановлен в звании и назначен начальником тактического цикла Уфимского пехотного училища. Арест последовал 16 декабря 1950 г., решением ОСО МГБ СССР от 28 апреля 1951 г. танкист получил 10 лет лагерей. В апреле 55-го он был освобожден из заключения и реабилитирован. Но злоключения полковника на этом не закончились. Впоследствии он принял участие в правозащитном движении и, по не подтвержденным пока данным, подвергался преследованиям со стороны КГБ СССР.

Плачевно закончились мытарства по вражеским тылам командира 56-й стрелковой дивизии генерал-майора С. П. Сахнова. Со своим заместителем С. Е. Ковальским, начальником особого отдела 3-й армии капитаном госбезопасности Иониным и еще несколькими командирами он вышел из окружения 6 сентября 1941 г. в полосе 133-й дивизии 22-й армии Западного фронта севернее г. Андреаполь. Прошло десять дней, и 16 сентября решением фронтовой парткомиссии генерал был исключен из партии за то, что, находясь в тылу противника, зарыл в землю свои документы, в том числе и партбилет. Это формально правильное, но объективно не совсем справедливое решение навсегда перечеркнуло военную карьеру комдива 56-й. С. П. Сахнов не утратил генеральское звание, но дорога на фронт ему была закрыта. До конца войны он командовал 23-й запасной стрелковой бригадой, умер в марте 1950 г. в должности начальника военной кафедры Башкирского сельхозинститута.

И, наконец, еще об одной жертве. С началом войны Сталин направил на Западный фронт заместителя наркома обороны по артиллерии маршала Советского Союза Г. И. Кулика. Тот прибыл в белостокский выступ, но ничего путного там не сделал и никакой помощи командармам 3-й и 10-й армий не оказал. 17 июля 1941 г. секретарь ЦК ВКП(б) Г. М. Маленков получил от начальника 3-го Управления НКО майора госбезопасности А. Н. Михеева любопытную бумагу. В совершенно секретном документе за № 38134 содержался компромат на Кулика Григория Ивановича. Надо сказать, армейские чекисты провели большую работу, собирая порочащие маршала сведения. Но меня в этой истории заинтересовала только заключительная часть СПРАВКИ (так она была озаглавлена). Как сообщал начальник особого отдела 10-й армии полковой комиссар Лось, Г. И. Кулик, оказавшись в окружении, повел себя недостойно. Цитирую по тексту: «… приказал всем снять знаки различия, выбросить документы, затем переодеться в крестьянскую одежду и сам переоделся… Кулик никаких документов при себе не имел. Предлагал бросить оружие, а мне лично ордена и документы. Однако, кроме его адъютанта, никто документов и оружия не бросил». Резюме Михеева было недвусмысленным: «Считаю необходимым Кулика арестовать». Но тогда, в июле, смерть прошла стороной, зацепив лишь его бывшего заместителя генерал-майора М. М. Каюкова. Тот был арестован и 28 октября 1941 г. расстрелян в числе большой группы должностных лиц высокого ранга, среди которых были такие колоритные личности, как дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации Я. В. Смушкевич. Были среди расстрелянных, кроме военных, и два штатских человека: Я. Г. Таубин и Ф. И. Голощекин. Таубин был конструктором авиационного оружия, арестованным, как гласит предание, по доносу своего коллеги, конструктора пулемета ШКАС и пушки ШВАК Б. Г. Шпитального. Оба работали над созданием авиапушек калибра 37 мм, и пушка Шпитального впоследствии принята не была, пушка же Таубина пошла в серию под наименованием НС-37 (Нудельмана, Суранова). Ф. И. Голощекин был Главным Государственным Арбитром, в его послужном списке среди разных деяний «во имя Революции» было участие в уничтожении императорской семьи в Екатеринбурге в 1918 г. Можно мрачно пошутить, что пули, не попавшие в цель в подвале Ипатьевского дома, спустя 23 года настигли в поселке Барбыш Куйбышевской области одного из бывших руководителей УралСовета, да чего уж там. В ноябре Г. И. Кулик, как Представитель Ставки, санкционировал эвакуацию из Керчи прижатых к морю войск Крыма и тем спас их от неизбежной гибели; за это Сталин отдал его под суд. 16 февраля 1942 г. приговор был вынесен. 19 февраля он вступил в силу, и бывший маршал был разжалован до генерал-майора, лишен всех орденов и Звезды Героя, выведен из состава ЦК, снят с поста заместителя наркома обороны. Это был полный крах карьеры, но все же лучше, чем получить пулю в затылок. За весь остальной период войны Кулик ничем себя не проявил, хотя Верховный предоставлял ему шанс, назначая командовать общевойсковыми армиями. Летом 1946 г. он был уволен из рядов Вооруженных Сил с поста зам. командующего войсками Приволжского военного округа, через полгода за ним пришли. 24 августа 1950 г. бывший друг Сталина и его соратник по Гражданской войне Григорий Иванович Кулик был осужден к расстрелу.