Начав изучение трагической судьбы белостокской группировки советских войск, я надеялся, что удастся найти воспоминания, написанные ее бывшими командирами. Генерал-лейтенант К. Д. Голубев до своего тяжелого ранения летом 1944 г. командовал 43-й армией. Затем находился в распоряжении Ставки ВГК, выполняя различные ответственные поручения. Занимал он также пост заместителя Уполномоченного СНК по делам репатриации советских граждан. Его воспоминания о начале войны существуют (о них есть упоминание в очерке Л. М. Сандалова «Первые дни войны»), но до сих пор не введены в оборот. Что касается деятельности К. Д. Голубева после гибели 10-й армии, то она в целом известна. 30 дней командовал 13-й армией, был снят. Два месяца был «не у дел», с 29 октября 1941 г. — командарм-43. Маршал А. И. Еременко дважды, будучи командующим фронтами, в своих дневниковых, не предназначенных к печати, записях настолько отрицательно охарактеризовал своего бывшего подчиненного — обвинил в трусости, моральном разложении и пр., — что любой прочитавший просто обязан был удивиться, как такой человек командует общевойсковой армией. Впрочем, оставим эти обвинения на совести Еременко — его точка зрения весьма субъективна, к тому же и сам он был далеко не ангел: завел себе на фронте пэпэжэ, молоденькую медичку, а затем и вообще женился на ней.

Начальник артиллерии 10-й армии М. М. Барсуков вышел из гекатомбы приграничного сражения невредимым. Командовал соединениями, в том числе артиллерийским корпусом прорыва РГК, и закончил войну командующим артиллерией 3-го Белорусского фронта; за штурм Кенигсберга был удостоен звания Героя Советского Союза. Имя генерал-полковника артиллерии Михаила Барсукова носил большой океанский траулер калининградской приписки. Но мемуаров он не написал. Не оставили воспоминаний бывший командующий 3-й армией генерал-полковник В. И. Кузнецов и его начштаба А. К. Кондратьев. Генерал П. И. Ляпин после войны давал показания в Военно-научном Управлении Генштаба Советской Армии, но известны из них только выдержки, ибо ВИЖ поспешно прекратил публикации по теме «Фронтовики ответили так». Каждый же дальнейший виток исследований неумолимо сокращал число доживших до Победы «ключевых персонажей». Генерал Ф. Д. Рубцов, вырвавшись с остатками своего штаба из окружения, получил под команду 66-й стрелковый корпус 21-й армии. Но и ее в начале осени постигла участь 10-й: окружение под Киевом. 19 сентября в селе Щеки Полтавской области управление 66-го корпуса было атаковано немцами. В завязавшемся бою комкор был тяжело ранен. Отстреливаясь из карабина и пистолета, он оставил последний патрон для себя. Депутат Верховного Совета СССР полковник М. Г. Бойков был назначен начальником артиллерии 363-й стрелковой дивизии, впоследствии 22-й гвардейской; после ее реорганизации во 2-й гвардейский мехкорпус возглавил артиллерию корпуса. 9 февраля 1943 г. Миннивали Гильманович Бойков был убит при налете авиации противника на командный пункт корпуса в станице Старочеркасской. Бывший командир 17-й Горьковской Краснознаменной стрелковой дивизии 21-го корпуса генерал-майор Т. К. Бацанов после выхода из окружения был назначен на 24-ю дивизию, командир которой — К. Н. Галицкий — ушел на повышение (остатки 17-й влились в состав 24-й). В окружении под Киевом в сентябре 1941 г. дивизия прекратила существование, генерал Бацанов погиб. 24-я была сформирована вторично, но без всех почетных наименований, так как Боевое Знамя было утеряно при отступлении через Полесье. Оно нашлось в 1944 г. в ходе Белорусской наступательной операции и после соответствующей проверки на предмет опозоренности (пребывания в руках врага) и реставрации было передано дивизии 2-го формирования, заслужившей к тому времени звание Бердичевской. Полное наименование стало: 24-я стрелковая Бердичевская Самаро-Ульяновская Железная дивизия.

* * *

В российской военной истории на протяжении, по крайней мере, последних 70–80 лет имеет место некий двойной стандарт. В поражениях русской армии под знаменами с двухглавым имперским орлом обязательно находятся светлые эпизоды, когда какой-нибудь Андрей Болконский при Аустерлице поднимает упавшее Знамя и увлекает своих гренадеров в последнюю атаку; еще кто-то показывает доблесть воинскую под Фридландом, Шенграбеном, Нарвой или на Мазурских озерах. Прошло шестьдесят семь лет со дней июньской катастрофы 1941 года. Сначала было гробовое молчание, потом был период «таяния», выплеснувший на поверхность некую часть правды. Потом снова была стена молчания, сменившаяся оплевыванием прошлого под лозунгами «борьбы за демократию». Очень хочется верить, что этот период навсегда прошел и наступила эра объективных оценок, когда на смену вою о «заваливании трупами» появляются такие безупречные с точки зрения гражданственности и патриотизма проекты, как «Немировские БТ». Надеюсь, что их будет больше и мы узнаем имена и подвиги героев, сложивших свои головы не только под Москвой, на Курской дуге, при форсировании Днепра или при штурме Вены и Берлина. Будут достойные материалы и о тех, кто погиб в июне 1941 г. в Литве, Западной Белоруссии, Украине и Молдавии. Два года назад в Подольске умер последний солдат 68-го укрепрайона Л. И. Ирин, а его история до сих пор не написана; где-то пылится и желтеет неизданная рукопись «Реквием 9-му артпульбатальону».

Очень хочется надеяться, что в этом добром и славном деле не будет оставлена в стороне и духовная составляющая. Последние молебны перед ратными делами православные русские священники служили, пожалуй, только в войсках юга России, когда за спиной Белой армии остались лишь плоскогорья Крымского полуострова. В той давней, уходящей уже в легенды и предания, войне с германскими захватчиками напутствия перед боем вместо полковых священников давали замполиты. И все же…

Из письма А. Л. Дударенка: «Я с батюшкой как-то говорил на тему раскопок, не являются ли раскопки кощунством. Он сказал, что такие раскопки, как у нас — не кощунство. Одно время мы даже хоронили наших солдат, предварительно отпев их в церкви. Но светские власти это дело похерили и сейчас хоронят без Церкви, только с воинскими почестями. А дело вот в чем. Обычно хороним в солнечные дни, чтобы было побольше людей. И вот когда мы стали отпевать солдат в церкви, прямо во время службы на наших глазах из ниоткуда появилась туча и начался проливной дождь. Отпевание закончилось, надо выносить солдат из церкви и нести хоронить к братской могиле, а дождь идет. Причем что интересно: туча висит только над Озерницей. А за Озерницей чистое небо и светит солнце. Помялись, помялись райисполкомовские начальники да и пошли под дождь. Дошли до братской могилы. И как только опустили гробы в могилы, дождь прекратился. И туча также на наших глазах исчезла. Помокнув еще пару раз при последующих захоронениях с помощью церкви, начальники решили больше солдат в церковь не носить. И ты не поверишь — при захоронениях дождя нет. Но как только в захоронении участвует Церковь, идет дождь. Я неоднократно был свидетелем этого необъяснимого явления. И с той поры я не скажу чтобы стал сильно верующим, но стал верить в высшую силу и при всяком удобном случае стараюсь зайти в церковь в Озернице». А я верующий и думаю, что расценивать это надо не иначе как знамение Господне. Я бы хоронил с отпеванием. Кто знает, может быть, в этом дожде собраны слезы, выплаканные родными погибших в этих местах? Может быть, это некий знак всем нам, ныне живущим, только мы не можем его понять?

Белорусский журналист М. Кадет в статье «Тайны Слонимских курганов» написал: «…есть вечность — Слонимская возвышенность. Поставить бы огромный крест на одном из ее наиболее заметных курганов у автострады Барановичи — Гродно, между Слонимом и Зельвой. С надписью: „Солдатам 1941-го“. Только крест — христианский символ… Но под Минском есть главная высота Беларуси — гора Святая, чье многовековое имя в сталинское время подменили другим — Дзержинская. На ней бы возвести символический пантеон всем воинам Западного фронта, погибшим, умершим от ран и пропавшим без вести на белорусской земле суровым летом 1941-го. Собрать бы туда по камню и горсти земли у тех городов и деревень, где в первые дни и недели нашествия оккупантов (например, у Волковыска, Малориты, Ружан, Подороска, Рубежевич, Борисова, Сенно, Бобруйска) наиболее пролилось красноармейской крови. Несомненно, на призыв создать такой памятник отзовутся многие люди в Беларуси, в России, Украине, Закавказье, Средней Азии».

«Время разбрасывать камни и время собирать их». Я присоединяюсь к тому, что предложил Михаил Кадет. Бывший генерал русской армии, а затем комбриг РККА А. И. Верховский написал мемуары, озаглавив их «Россия на Голгофе». Над настоящей Голгофой в Иерусалиме стоит Храм Гроба Господня, над множеством российских голгоф не возведено ничего. На далеких Соловках одна из гор названа Голгофой, но там ничего не нужно строить, там уже есть множество храмов и часовен, воздвигнутых за сотни лет существования монастыря. Может, действительно пришло время? Может быть, действительно пришла пора собирать камни и ставить из них кресты и церкви и там, где текли кровавые реки в годы войны Гражданской, и на местах проигранных сражений последней справедливой войны? Крест — символ страданий Христа, символ Истинной Веры. Каждый этап — остановка — Крестного Пути Спасителя по улицам Иерусалима отмечен построенной там церковью или другим памятным знаком. Не зря ведь шел дождь в Озернице, когда там при безоблачном небе и ярком солнце отпевали перед захоронением солдатские косточки? Или зря, и нас, закостеневших в броне неверия, уже ничем не проймешь? Не хотелось бы верить, что это так.

«Если наши страдания нас ничему не научили, то тогда жертва Христа была бесполезна, и тогда действительно прав тот, кто утверждает, что последний христианин был распят тысячу девятьсот лет тому назад». Это написал в эмиграции русский человек, военный моряк, адмирал, основатель российской военной авиации. Великий Князь Александр Михайлович Романов.