К главе 3
Свт. Василий Великий. На начало книги Притчей [8, ч. 4, 196–210].
«И во-первых, из притчей можно познати премудрость и наказание (Прит. 1:2). А премудрость есть знание вещей Божественных и человеческих, также и их причин. Посему, кто с успехом богословствует, тот познал премудрость.
Но есть и человеческая некая мудрость; это — опытность в делах житейских, по которой называем премудрыми сведущих в одном каком-нибудь из полезных искусств.
Поелику же в злохудожну душу не внидет премудрость (Прем. 1:4), то прежде всего души, намеревающиеся беседовать с мудростию, очищает Божиим страхом. Ибо тайны спасения повергать пред всяким без разбора и принимать одинаково всех, даже не имеющих ни чистой жизни, ни разума испытанного и точного, походит на то же, что и в нечистый сосуд вливать многоценное миро.
Вторым из обещанного было: познати наказание. А наказание есть некоторое полезное для души образование, которое часто очищает ее от пятен греха не без труда, и в это время не мнится радость быти, но печаль: последи же плод мирен наученым тем воздает во спасение (Евр. 12:11). Поэтому познати сие наказание не всякому уму возможно; потому что многие, отказавшись от трудности настоящего, по невежеству не ждут полезного окончания дела, но, огорчаясь суровостию прилагаемого о них попечения, остаются в недуге невежества.
Внимательно читая Притчи и неленостно извлекая из них пригодное, можно еще уразумети словеса мудрости (φρόνησις), ибо можно уразуметь полезное. Сказано: злобою младенствуйте, умы же совершении бывайте (1 Кор. 14:20). О мудрости знаем, что она есть одна из родовых добродетелей, посредством которой мы, человеки, делаемся сведущими в том, что добро и зло, и что безразлично.
Истинная же мудрость есть распознание того, что должно делать и чего не должно. Кто следует ей, тот никогда не отступит от дел добродетели и никогда не будет проникнут пагубою порока.
Посему, разумевающий словеса мудрости, знает, кто лжеумствователь и обманщик и кто внушает лучшие правила жизненной деятельности. Он, как искусный торжник, удержит у себя добротное, сам же удержится от всякого рода зла (1 Фес. 5:21–22). Сия-то мудрость созидающему храмину свою помогает положить основание ее на камени, то есть опереться на веру во Христа, чтобы оставаться незыблемым во время дождей, ветров и устремлений речных (Мф. 7:24–25).
После сего посмотрим, что значит: прияти извития словес (Прит. 1:3). Истинное и от здравого разумения происходящее слово просто и единообразно, об одном и том же всегда говорит одно; а слово изукрашенное и искусственное, заключая в себе много хитросплетенного и изысканного, принимает тысячи видов и извивается в бесчисленных извитиях, будучи преобразуемо в угодность слушающим. Потому притчи доставляют нам великую пользу, делая способными крепко противостоять приражению искусственных слов. И кто внимателен к притчам и не с нерадением слушает их советы, тот, как бы вооруженный опытностию, безвредно приемлет извития словес, не совращаясь ими и ни в чем не отступая от истины. Когда иначе вещь существует в природе, а иначе уверяет о ней слово; тогда будет это извитие, лучше же сказать, извращение истины словом.
И противоположения лжеименного ведения суть какие-то извития словес. Ибо не приемлющие простоты духовного учения, изощренные же диалектикою на противоречия; правдоподобием лжеумствований превозмогают, нередко, твердость истины. Итак, огражденный притчами приемлет сии извития словес. Хотя и встретит он иногда такие спорные вопросы, что доводы с обеих сторон равносильны, и трудно различить, где более вероятности; однако же ум его, как упражнявшийся в притчах, не придет в замешательство, даже когда собеседники своими доводами наносят друг другу, по-видимому, совершенно почти равные удары.
Притча дает также уразумети правду истинную (Прит. 1:3). Но как есть правда, собственно в нас находящаяся, именно: присвоение каждому должного, и хотя мы не достигаем сего в точности, однако же, поступая с самым правдивым расположением, не уклоняемся далеко от цели, так есть правда, постигающая нас с небеси от праведного Судии, — правда то, исправляющая, то вознаграждающая, в которой многое для нас неудобообъяснимо по высоте заключающихся в ней определений. О ней, думаю, говорит псалмопевец: правда Твоя, яко горы Божия (Пс. 35:7). Итак, книга сия обещает эту подлинно истинную и Божию правду представить в ясности упражнявшимся в приточном учении.
Поэтому уразумети правду истинную подлинно есть дело великого ума и самого совершенного сердца. А едва ли книга сия не обещает и того, что обучившийся притчам будет уже в состоянии заняться точным изучением богословия. Ибо истинная правда есть Христос, Иже бысть нам премудрость от Бога, правда же и освящение и избавление (1 Кор. 1:30).
С познанием правды истинной сопряжено и то, чтобы суд исправляти (Прит. 1:3). <Это связано и с внешним судопроизводством, и с внутренним>.
Поелику в нас есть какое-то естественное судилище, на котором различаем доброе и лукавое, то при избрании того, что делать, необходимо нам составлять правильные суждения о вещах и, подобно судье, который беспристрастно и со всею справедливостию дает приговор тяжущимся, доверять добродетели и осуждать порок.
Когда каждая заповедь судится у тебя с противоположным ей пороком, тогда закону Божию доставляй победу над грехом. Если сделаешь, что в каждом деле будет препобеждать у тебя лучшее, то будешь блажен в день оный, егда судит Бог тайная человеком, по благовестию нашему между собою помыслом осуждающим или отвещающим (Рим. 2:16, 15), не пойдешь осужденным за преклонность к худому, но почтен будешь венцами правды, какими в продолжение всей своей жизни сам ты увенчивал добродетель. Сколько же благ доставит тебе книга Притчей, научающая знать истинную правду и суд исправляти?
Что же еще, кроме сего? Сказано: да даст незлобивым коварство, отрочати же юну чувство же и смысл (Прит. 1:4).
Но поелику хитрый берется за всякое дело, в числе же всяких дел бывают и дела негодные, то наименование хитрого имеет два значения. Кто промышляет дела свои ко вреду других, тот лукавый хитрец; а похвально хитр, кто скоро и смышлено отыскивает свойственное себе благо и избегает всякого вреда, коварно и злонамеренно замышляемого против него другими. Поэтому тщательно вникай в слово «хитрость», и знай, что есть среднее какое-то состояние, в котором человек, с здравым расположением к собственной своей пользе и к пользе ближнего пользующийся хитростию, достоин одобрения.
Впрочем, здесь Писание одобряет хитрость, употребляемую на пользу, служащую как бы оружием в делах житейских и ограждающую собою души людей простого нрава. Если бы хитрость сию имела Ева, то не была бы уловлена обольщениями змея. Поэтому незлобивого, у которого мысли, по доверчивости его ко всякому слову, удобно растлеваются, предлагаемое учение ограждает, как бы на вспоможение ему в делах житейских, предлагая пользу хитрости.
Следует рассмотреть, как отрочати юну дает чувство и смысл. Поелику человек, как Апостол говорит, двойствен, а именно: есть человек внешний и есть человек внутренний (2 Кор. 4:16), то и возрасты, как в человеке видимом, так и в умопредставляемом втайне, надобно нам понимать приблизительно к тому и другому. Сказать, что новорожденный младенец приобретает телесное чувство, недалеко от смешного, потому что какое из чувств может дать книга, когда зрение, и слух, и обоняние, и вкус, и осязание прирождены уже нам, и не вследствие учения появляются, но сама природа наделяет ими живое существо? Поэтому и слово: отроча надобно разуметь не телесно, и под чувством понимать не одно из сих перечисленных чувств.
Следовательно, и здесь притча называет отрочатем юным возрожденного банею пакибытия, воскормленного, сделавшегося, яко отроча, и в этом состоянии способного уже к Небесному Царству.
Такому новорожденному младенцу, возжелавшему словесного и нелестного млека, книга Притчей, чрез упражнение в ней, дает чувство и смысл, чувство для настоящего, а смысл для будущего; ибо обучает тому, что свойственно человеку, и делает людей чувствительными к предметам, чтобы не порабощались удовольствиям неприличным и не приходили в изумление пред суетною славою мира сего; также сообщает и понятие о будущем веке, и тем, что говорит, приводит к вере в обетования».
Толкования преподобного Исидора Пелусиота.
На слова: «всяк муж является себе праведен» (Прит. 21:2) [26, т. 2, с. 210].
«Многие из людей (помедлю сказать: все, хотя, по-видимому, и подтверждает то Писание) не потому, что любят правду, но потому, что смотрят на тех, кто еще менее держится правды, сравнивая себя с худшими, составляют мнение о своей праведности. Они не вникают в Божественные заповеди, каковы он сами по себе, и не по их правилу благоустраивают собственную свою жизнь, но измеряют свое поведение поступками нерадивых ближних.
Посему-то сказано и то, что желал ты узнать: всяк муж является себе праведен, ибо слеп он для того, чтобы видеть преуспеяния ближнего, но зорко видит их недостатки, как и коршуны, часто пролетая мимо лугов и садов, бросаются на мертвые тела. Посему Писание присовокупило: управляет же сердца Господь, — сердца или устранивших от себя такое мнение, или благоустроивших жизнь свою по Божественным заповедям, или превзошедших то, что свойственно человеку, и доблестным житием достигших высшего жребия и достоинства, по сказанному: Аз рех: бози есте и сынове Вышняго вси (Пс. 81:6)».
На слова: «аще алчет враг твой, ухлеби его» (Рим. 12:20; Прит. 25:22) [26, т. 2, с. 313–314].
«Не знаешь ты, кажется, что новое любомудрие возвышеннее древнего совета, данного младенцам. Ибо правило, для тебя удивительное: аще алчет враг твой, ухлеби его; аще ли жаждет, напой его, — предписывает не что-либо крайне великое и отважное, но даже желаемое. Дойти человеку до такой крайности, чтобы возыметь нужду в сострадании врага, как я полагаю, тяжелее всякого бедствия и всякого наказания. Так признавали это многие, говоря: «не приму подаяния от врагов моих». Итак, если для тех, кто это делает, сие согласно с их желанием, а для терпящих служит наказанием, то чему удивляешься? И особливо, когда это не простое благодеяние, но обращающееся в великое мучение. Сие бо творя углие огненное собираеши на главу его (Прит. 25:23).
Итак, если дело само по себе обращается в наказание, да и делается оно с тем, чтобы прилагать новое мучение (не заслуживают внимания те, которые слова приточника объясняют так: «согреешь в нем владычественный ум и заставишь его воспрянуть»; ибо тогда Приточник не сказал бы о крайности голода, но повелел бы пользоваться сим во всякое время), то я со своей стороны, удивляюсь не тем, которые так поступают, но тем, которые, видя врагов в благоденствии, не негодуют на них, но хвалят их и молятся о них, как предписывает новое любомудрие, говоря: любите враги ваша, добро творите ненавидящим вас, и молитеся за творящих вам напасть и изгонящия вы (Мф. 5:44). Ибо там смиряет нужда, а здесь испытывается одно сердечное расположение. Если же и Апостол употребил древний совет, то для всякого явно, что слово его было к несовершенным».
На слова: «вшедый к жене мужатей не без вины будет» (Прит. 6:29)? [26, т. 2, с. 392].
«Спрашивал ты, по какой причине после написанного: вшедый к жене мужатей не без вины будет, сказано: ниже всяк прикасаяйся ей. Ответствую, что приточник слово внити употребил в смысле иметь общение, по сказанному Саррою Аврааму: вниди к рабе моей, и чада сотвори от нея (Быт.16:2); а слово прикоснуться употребил в смысле лобзать и обнимать. Ибо и последнее, хотя в сравнении с общением не представляется грехом, однако же, по суду истины, справедливо называется падением. Если и пытливое воззрение признается прелюбодеянием, то тем паче будет сим признано прикосновение. Как на картинах краска производит большее впечатление, нежели очертание, так и в отношении тел прикосновение действует сильнее воззрения. Посему, если осуждается воззрение, которое менее грубо, то не без основания воспрещено прикосновение, как наслаждение более грубое».
На слова: «якоже суть не подобна лица лицам, сице ниже сердца человеков» (Прит. 27:19) [26, т. 2, с. 398–399].
«Хотя все добродетели вожделенны любителям прекрасного, однако же иные более расположены к некоторым из них. По преимуществу кто чтил целомудрие, кто правду, кто мудрость, кто мужество, кто иные добродетели, хотя не оставляли и прочих, но по ним сделались более известными. Так например (посмотрим на первую, или вторую, или третью из добродетелей), об Иосифе говорится, что он был целомудреннейший, хотя подвизался и во многих других добродетелях. Авраам именуется страннолюбивым и верным, хотя украшался и многими другими добрыми качествами. Иов признается мужественным, хотя преуспевал во всякой добродетели. В чем каждый наиболее был силен, от того и заимствовано для него имя.
А что сие действительно так, увидим, если всмотримся в правила истины, разумею Божественное Писание. Что же говорит оно? Якоже суть неподобна лица лицам, сице ниже сердца человеков. Какое чудо! У всех существенные черты одни те же, и в таком множестве лиц, конечно, есть различие, так что познание взирающих на лица неодинаково. Если в некоторых, по-видимому, и есть иногда сходство, то, непременно, отыщется и что-либо отличительное. У многих глаза прекрасны, но и в них есть разница: у одних глаза голубые, у других они подобны гроздьям; у кого они черные, а у кого светлые. Есть также особенность и в волосах. Бывают и курносые, но не все одинаково. Напротив того, у одного тот, а у другого другой член красивее. Один бел, а другой черен. И непременно есть что-либо отличительное. Ибо всего перечислить невозможно.
Так и сердца у людей. Не всем одно и то же нравится; но одним — одно, а другим — другое. Даже самые любители одного и того же не одинаково расположены по отношению к любимому, но одни желают сего в большей, а другие — в посредственной мере. Сколько целомудренных, но не одинаково! Одни возлюбили девство, другие — воздержание, а иные — честной брак. Сколько милостивых, но различающихся между собою! Сколько справедливых, но не похожих друг на друга!
То же можно видеть в отношении не только добродетелей, но и пороков. Сколько самых злонравных! Но они распознаются по их отличительным свойствам. Сколько похотливых! Но не все пленены одним и тем же. А если и одним пленены, то не все одинаково к этому расположены, но одни наслаждаются удовольствиями естественными, а другие — не свойственными природе.
Одни ругаются над естеством в том, что для него законно, а другие — в том, что незаконно. Одни трусливы, а другие готовы кидаться в опасности. Одни слишком бережливы, другие расточительны. Одни и слова выслушать не могут, другие не трепещут и наказаний. Одни льстивы, другие хотят, чтобы им льстили. Одни увеселяются пьянством, другие — зрелищами; иные — песнями, а иные — плачем. Одни разбойничают в пустынях, другие — в городах. Одни убивают людей, другие не терпят и вида убитого животного. Одни робки, другие дерзки. Но если бы решился я перечислить все грехи, то не мог бы кончить, хотя бы и захотел. Посему, воздав чествование священным и Божественным Писаниям, прекращаю свою речь».
На сравнение в Писании прелюбодеяния и воровства: «аще кто ят будет крадый» (Прит. 6:30 и сл.) [26, т. 2, с. 400].
«Не знаешь ты, кажется, что черты сравнения берутся, когда речь идет о предметах однородных, а не разнородных, и не в противоположные ряды ставится сравниваемое по этим чертам, а показывается ими малость и превосходство. Как грехопадение одно худо, другое хуже, а третье всех хуже, например, воровство худо, хуже блуд, а прелюбодеяние всего хуже, так и преуспеяние одно хорошо, другое лучше, а третье всего лучше; например, брак хорош, воздержание лучше, а девство всего лучше.
Посему меньшее из наилучшего ставится не в противоположный ряд, но в тот же, только ниже. Кто целомудрен, тот будет сравнивать не блуд с девством, но воздержание и честный брак. И Писание, делая сравнение воровства и прелюбодеяния, сказало: не дивно, аще кто ят будет крадый; крадет бо, да насытит душу свою алчущую. Прелюбодей же за скудость ума погибель души своей содевает (Прит. 6:30,32). Изрекло же сие не в извинение крадущему и не освобождая его от вины, но, сравнивая воровство с прелюбодейством, которое всего хуже, показало, что воровство менее грубо и легче, особенно когда оно следствие нищеты».
На слова: «долготерпеливе муж мног в разуме» (Прит. 14:29) [26, т. 2, с. 434].
«Подлинно долготерпеливый муж мног в разуме. Ибо говорится сие о нем, потому что он имеет некую многообъемлющую и великую, никем не обличаемую душу. Он обуздывает и удерживает в должных пределах раздражительность, которая стремительнее всех страстей, помрачает понятия, предупреждает помыслы. Сему великодушному человеку премудрый противопоставил малодушного, сказав: малодушный же крепко безумен, потому что, по малодушию колеблемый всеми страстями, он весьма малоумен».
На слова: «седмерицею падет праведный» (Прит. 24:16) [26, т. 2, с. 438].
Сие: седмерицею падет праведный, — сказано не просто, но потому, что борющийся законно падет необходимо и подвижнически. Сие же не во всяком случае является причиною поражения, но часто приводить и к победе. И многие, пав, истощили силу тех, которые думали устоять, ударом ноги заставив их повергнуться всем телом на землю и похитив у них победу. Почему приточник не только сказал: падет, но присовокупил: и возстанет, — чтобы указать на венец. Если же человек, когда и падет, немедленно соберется с силами и восстанет, то рассуди, насколько он доблестен.
П. А. Юнгеров [62, кн. 2, с. 124].
«Книгу Екклезиаст по содержанию удобнее всего разделить на две части: 1–4, 16 и 4, 17–12, 8 и эпилог: 12, 9–14. В первой части Екклезиаст отрицательно подходит к определению истинного блага для человека выяснением ошибочных понятий о благе и средствах для достижения его, во второй дает он положительное определение истинного блага и указывает правильные средства достижения его и сохранения; в эпилоге заключается несколько замечаний о писателе и цели книги и предостережений для мудрецов неопытных. — Но при указанном небесспорном делении книги Екклезиаст, в ней видно полное единство по мысли, цели и раскрытию их. Сходно с книгой Притчей, Екклезиаст начертывает идеал мудрой жизни и мудрого поведения человека. Но в то время как в Притчах этот идеал начертывается конкретно, в определении и уяснении отдельных поступков человека мудрого, в частом противоположении их с поведением и поступками человека глупого, в частных практических жизненных советах и мудрой практической мотивировке их, — в книге Екклезиаст этот идеал рисуется в более систематической и последовательно рассудочной отвлеченной форме, на основании общего рассуждения о плодах жизни мудрого человека. Здесь преимущественно выясняется отношение человека к земной жизни и ее благам, и все его поведение оценивается с точки зрения суеты земных благ и наслаждений и будущего загробного суда за всю земную жизнь человека. Таким образом, в книге Екклезиаст этические вопросы решаются более принципиально, абстрактно, а в книге Притчей конкретно, практически. В обеих книгах излагается, в отличие от всех других ветхозаветных книг, modus vivendi ветхозаветного подзаконного человека, но с разных точек зрения и при разном мудром освещении его: в Притчах выступает практик моралист, в Екклезиасте — философ моралист, но в обеих книгах ветхозаветный богодухновенный учитель Израиля, величайший из всех его мудрецов.
При таком понимании мудрствования Екклезиаста, конечной целью книги и выводом из нее должно быть, по суждению христианских богословов (бл. Августина, свт. Григория Нисского, Василия Вел., Иеронима и др.), возвышение мысли человека над чувственными благами, стремление к стяжанию духовных благ и устроение жизни, направленной к приобретению блаженной вечности, чуждой земных суетных благ».
Свт. Григорий Нисский. Точное истолкование Экклесиаста Соломона [15].
«Итак, почему же одна книга по преимуществу украшается надписанием Екклесиаста? Что же предположить нам об этом? Не то ли, что во всех других писаниях, исторических и пророческих, цель их клонится и к чему-либо другому, не вовсе полезному для Церкви. Ибо какая нужда для Церкви в точности изучать бедственные последствия войны, или кто были князьями у народов, основателями городов, кто от кого выселился, или какие царства впоследствии времени исчезнут, сколько таких браков и чадорождений, о которых тщательно упомянуто, и всему сему подобное, о чем только можно почерпнуть сведение в каждом писании, может ли, сколько содействовать церкви в деле благочестия? А учением сей книги имеется в виду такой только образ жизни, какого требует церковь, и преподается то, чем можно человеку преуспеть в добродетельной жизни. Ибо цель сказуемого здесь, поставить ум выше чувства, оставить, наконец, все, что в существах есть кажущагося великим и блистательным, обратиться душой к тому, что недоступно чувственному пониманию, восприять вожделение того, что недостижимо для чувства.
А, может быть, написание имеет в виду и Вождя Церкви. Ибо истинный Екклесиаст, собирающий рассеянное в единую полноту и блуждающих многократно по разным обманчивым путям воцерковляющий в единый сонм, — кто иной, как не истинный Царь Израилев, Сын Божий, Которому Нафанаил сказал: Ты еси Сын Божий, Ты еси Царь Израилев (Ин. 1:49)? Посему, если глаголы сии Царя Израилева, а Он же самый, как говорит Евангелие, и Сын Божий; то Он же именуется Екклесиастом. Да и не без основания, может быть, значение надписания возводим до сего смысла, но чтобы дознать чрез это, что сила и сих глаголов возводится к Тому, Кто на Евангелии утвердил Церковь. Ибо сказано: глаголы Екклесиаста, сына Давидова. А так и Его именует Матфей в начале Евангелия, называя Господа Сыном Давидовым» [с. 6–7].
«Суета есть, или неимеющее мысли слово, или бесполезная вещь, или неосуществимый замысел, или неведущее к концу тщание, или вообще что-либо не служащее ни к чему полезному» [с. 8].
«Ибо обвинение пало бы на Сотворшего все, если бы и все было суетою, и создателем сего оказался у нас Тот, Кто все привел в бытие из ничего» [с. 10].
«Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после» (Еккл. 1:11).
«Он как бы так сказал: память о том, что было по первоначальном благоденствии, и от чего человечество стало погруженным во зло, изгладит то, что по прошествии долгого времени произойдет напоследок. Ибо не будет памяти о сем по совершившемся напоследок, то есть всецелое уничтожение памятования зол соделано для естества последним восстановлением о Христе Иисусе. Ему слава и держава, во веки веков! Аминь» [с. 24].
«И предал я сердце мое тому, чтобы исследовать и испытать мудростью все, что делается под небом» (Еккл. 1:13).
«Вот причина, по которой Господь пришел к людям во плоти, — вдать сердце Свое, еже рассмотрети в мудрости Своей о бывающих под небесем. Ибо что выше небес, то, как неодержимое болезнью, не имело нужды в назирающем и во врачующем. Посему, так как зло на земле (пресмыкающийся и наглый зверь — змий, влачась на персях и на чреве, в пищу себе обращает землю, не питаясь ничем небесным, но, влачась по тому, что попирается, попираемое имеет всегда в виду, блюдя пяту человеческого шествия, и вливая яд в утративших власть наступати на змиев (Лк. 10:19)); то вдал посему сердце Свое взыскати и расмотрети о всех, бывающих под небесем. Ибо в том, что превыше небес, Пророк неуничиженным видит божественное великолепие, говоря: взятся великолепие Твое превыше небес (Пс. 105:43). Сие-то пришел рассмотреть Екклесиаст, а именно, что под небом произошло такого, чего не было прежде: как произошла суета, почему стало преобладать неосуществившееся, какое владычество у того, чего нет? Ибо зло не самостоятельно; потому что не от сущего имеет свою особность. А что не от сущего, то, конечно, не существует особым естеством; и однакоже уподобившимся суете преобладает суета. Поэтому пришел изыскать Своею премудростью, что произошло под солнцем? Что за смешение в том, что делается здесь? Как сущее поработилось не сущему? Почему неосуществившееся владычествует над сущим?» [с. 26–27].
«Вздумал я в сердце моем услаждать вином тело мое и, между тем, как сердце мое руководилось мудростью, придержаться и глупости, доколе не увижу, что хорошо для сынов человеческих, что должны были бы они делать под небом в немногие дни жизни своей» (Еккл. 2:3).
«И сверх этого еще иное благо человеку в детстве и иное в цветущем возрасте, и иное пришедшему в зрелость, другое же в преклонном возрасте, и иное опять старцу, смотрящему в землю. Но я, говорит Екклесиаст, искал того блага, которое во всяком возрасте и во всякое время жизни равно есть благо — такое благо, что и пресыщения им не чается, и сытости в нем не находится, но и при удовлетворении продолжается вожделение, вместе с наслаждением усиливается пожелание, и не ограничивается возрастом любителя; но чем более человек наслаждается сим благом, тем паче с наслаждением возрастает пожелание, а с пожеланием возгорается наслаждение, и во все продолжение жизни всегда бывает прекрасно для обладающих, нимало не изменяясь от непостоянства возрастов и времен; смежает ли кто очи, или подъемлет взор, благоденствует, или печален, ночь ли проводит, или день, — одним словом всякому в жизни служить таким благом, которое и для впадшего в какое-либо несчастное обстоятельство не делается чем ни есть худшим, или лучшим, не умаляется, не увеличивается. Таково, по моему разсуждению, в подлинном смысле благо, которое увидеть домогался Соломон, еже и творят люди под солнцем во все число дней живота их. Не иным чем кажется оно мне, как делом веры, действительность которой есть для всех общая, равно предлагается желающим, всесильная, постоянно пребывает в жизни. Вот — то благое дело, которое да будет и в нас, о Христе Иисусе, Господе нашем. Ему слава во веки веков! Аминь» [с. 39–40].
«… и Соломон, если испытал это, то, конечно, подобно какому-нибудь ловцу в море пурпуровых раковин, погружался в наслаждение не для того, чтобы наполниться соленою морскою водою (а под сей водою разумею удовольствие), но чтобы в такой глубине отыскать что-либо полезное для ума» [с. 44].
«Время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий» (Еккл. 3:5).
«Без сомнения же надлежит разуметь, что убийственные для порока помыслы суть те метко бросаемые из пращи Екклесиастовой камни, которые всегда надобно и бросать и собирать. Бросать к низложению того, что высится против нашей жизни; а собирать, чтобы лоно души всегда было полно таковых заготовлений, и иметь нам под руками, что бросить во врага, если против нас иначе измыслит кознь.
Посему откуда же соберем камни, чтобы заметать ими врага? Слышал я пророчество, которое говорит: камение свято валяется на земли (Зах. 9:16). А это — словеса сходящия к нам от богодухновенного Писания; их надлежит собирать в лоно души, чтобы вовремя воспользоваться ими против огорчающих нас; метание их так прекрасно, что и врага они убивают, и не отдаляются от руки мечущаго. Ибо кто камнем целомудрия мечет в невоздержный помысл, в удовольствиях собирающий дрова в пищу огню, <ср. Чис. 15:32–36>, тот и помысл поборает сим метанием, и оружие всегда носит в руке. Так и правда делается камнем для неправды, и ее убивает, и хранится в лоне поразившего. Таким же образом все, разумеемое лучшим, бывает убийственно для понимаемого, как худшее, и не отдаляется от преуспевающего в добродетели» [с. 116–117].
«Посему, если Давид повелевает нам объять Сион (Пс. 47:13), а Соломон сказал, что почтившие премудрость объемлются ею, то не погрешим против надлежащего разумения, дознав то самое, обымание чего благовременно. Сион есть гора, возвышающаяся над иерусалимскою крепостью. Поэтому советующий тебе обнять его, повелевает быть приверженным к высокой жизни, чтобы достигнуть самой твердыни добродетелей, которую Давид загадочно означил именем Сиона. А уготовляющийся сожительствовать с премудростью, возвещает тебе о том объятии, какое у них последует. Итак, время объимати Сион, и время быть объятым премудростию, так как именем Сиона указывается высота жизни; а премудрость означает собою всякую в частности добродетель. Посему, если из сказанного узнали мы благовременность объятия, то из сего же самого научились, с кем различение полезнее союза. Ибо сказано: Время удалятися от объимания. Кто освоился с добродетелью, тот чуждается сношения с пороком. Ибо кое общение свету ко тме, или Христови с велиаром? или как возможно тому, кто служит двоим противоположным между собою господам, соделаться угодными для обоих? Ибо любовь одного производит ненависть в другом. Посему, когда чувство любви имеет хорошее последствие, а это есть благовременность, тогда действительно последует отчуждение от противоположного. Если истинно возлюбил ты целомудрие, то возненавидишь противоположное. Если с любовью взираешь на чистоту; то явно, что возгнушался ты зловонием грязи. Если привязан к доброму, то непременно стал далек от привязанности к худому». [с. 118–119].
«Время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить» (Еккл. 3:7).
«Сии мысли, кажется мне, внушаются сказанным: (7) время раздрати, и время сшити, а именно, чтобы мы, отторгшись от того, с чем на зло себе сроднились, прилепились к тому, единение с чем для нас благо. Ибо сказано: мне прилеплятися Богови, благо есть, полагати на Господа упование мое (Пс. 72:28). Иной может сказать, что совет сей полезен и для многого иного; например: измите злаго от вас самех (1 Кор. 5:13). Сие повелевает божественный Апостол об осужденном за беззаконное смешение, приказывая отторгнуть его от общей полноты Церкви, чтобы и мал квас, как говорит он, порока в осужденном не соделал бесполезным все смешение церковной молитвы.
Отторгнутого же за грех снова сшивает Апостол покаянием, говоря: да не многою скорбию пожрен будет (2 Кор. 2:7). Так благовременно умел он и отодрать загрязненную часть церковной ризы, и снова пришить благовременно, когда стала омыта от скверны покаянием» [стр. 126–127].
«Время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру» (Еккл. 3:8).
«Посему сказавший: время любити, указал, что действительно заслуживает дружбу и достолюбезно; и предписавший время для ненависти научил, от чего надлежит иметь отвращение. <…> Ибо одно только достолюбезно по естеству — истинно Сущее, о чем законоположение говорит в десятословии: возлюбиши Господа Бога твоего от всего сердца твоего, и от всего помышления твоего (Втор. 6:5). И одно также поистине ненавистно, это — изобретатель греха, враг нашей жизни, о котором закон говорит: возненавидиши врага твоего (Мф. 5:43). Любовь к Богу соделывается крепостью любящаго; а расположенность к пороку приносит погибель любящему зло. Ибо так говорит пророчество: возлюблю Тя Господи крепость моя: Господь укрепление мое, и прибежище мое, и избавитель мой (Пс. 17:2, 3). О противоположном же говорит: любяй неправду, ненавидит свою душу. Одождит на грешники сети (Пс. 10:5, 6). Посему время для любви к Богу — вся жизнь, и время для отчуждения от сопротивника — целая жизнь. Кто хотя малую какую часть жизни своей пребывает вне любви Божией, тот, без сомнения, бывает вне Того, от любви к Кому отдалился он» [с. 143–144].
Свт. Иоанн Златоуст [22, т. 11, с. 107].
«Но скажет кто-нибудь: если (то или другое) суетно и ведет к суете, то для чего же существует? Если при том это — дело Божие, то как оно может быть суетно? И много есть подобных возражений, касательно этого предмета. Но послушай, возлюбленный! Не дела Божии назвал Екклесиаст суетными; нет! Не небо суетно, не земля суетна, нет! — ни солнце, ни луна, ни звезды, ни тело наше. Ибо все это добро зело. Что же суетно? Послушаем, что говорит сам Екклесиаст: сотворих ми вертограды…; сотворих ми поющих и поющия…; и стяжание скота и стад много ми бысть.; собрах ми злато и сребро … и видех, яко вся суетна (2:6–11). Послушай, что говорит и пророк: сокровиществует человек и не весть кому соберет я (Пс. 38:7). И так, вот что суета суетствий: обилие и избыток золота, толпы невольников, шумно бегущих за тобою по площади, гордость и тщеславие, высокомерие и надменность; это — суета, ибо произошло не от Бога, но составлено людьми. <Далее говорит о том, что суетны бывают по употреблению своему.> Даже и благочестие может быть суетно. Так было с некоторыми из еллинов. Они вели строгую жизнь, но по пустому, не имея в виду никакой полезной цели, поступая так из тщеславия, для снискания почета от толпы».
Толкование книги «Песнь Песней», составленное Д. Афанасьевым на основании указаний святых отцов [6, с. 268–294].
Замечание в изъяснение таинственного смысла первого явления в первом действии. — Под Возлюбленной, как выше уже было замечено, в таинственном смысле нужно разуметь общество верующих и именно из язычников, что вполне подтверждается рассмотренным содержанием первого явления, где Возлюбленная представляется иностранкою среди дщерей Иерусалимских и во дворце царя Соломона; под царем — Возлюбленным нужно разуметь самого Бога Христа. Из содержания первого явления видно, что общество верующих из язычников находится в особенно дружественных отношениях с обществом верующих из Евреев, т. е. с церковью заветною, которую изображают «дщери Иерусалимския», и вместе с ними участвует на пире у Царя Бога, конечно духовном, состоящем в общении веры и любви и в радости о Господе. Теперь вопрос: какой исторический момент религиозного состояния верующих из язычников рисуется в этом первом явлении? В первое время, после отделения Авраама из среды народов, «смешанных в единомыслии зла» (Прем. 10:5), и после образования Церкви заветной среди потомков Авраамовых, оставшиеся верующие в среде языков продолжали жить религиозно-духовно по завету Бога с Ноем, пользуясь общим откровенным преданием, сохранившимся в отдельных родах и семействах и отчасти оживляемым и поддерживаемым особенными явлениями Бога: это мы видим из исторических примеров Мелхиседека и других лиц, с которыми Авраам входил в сношение (см. Быт. 20:3, 22:22–24; 23:5–6), также из примера Валаама (Чис. 22–24), Иова и др. Но постепенно предание забывалось и искажалось в образовавшихся религиозных культах языческих, а к восприятию непосредственных откровений от Бога язычники делались все более и более неспособными, как это мы видим из примера Валаама. Между тем в среде язычников всегда были души, томящиеся от неудовлетворения потребности веры и религиозной любви, и ищущие Бога истинного. Они, конечно, могли находить и действительно находили, истинное удовлетворение своим религиозным потребностям через принятие религии Евреев; и действительно, со времени исхода Евреев из Египта мы видим среди Израиля церковное общество пришельцев, или прозелитов, права которых определяются законами. Но такой способ, именно через прозелитизм, просвещения язычников истинною верою мог применяться только в особо исключительных случаях и только среди язычников, которые жили на одной территории с Израилем и из которых выступают в истории великие представители верующих из язычников, каковы — Раав и Руфь Моавитянка. Но очевидно, что это были исключительные случаи и тем более исключительные, что с ханаанскими народами и с другими территориальными соседями Евреи постоянно были во вражде и вели войны. Вне же сферы территориальных отношений и связей находился целый мир язычников и притом язычников просвещеннейших, и в социально гражданском и умственном отношениях далеко ушедших вперед сравнительно с Евреями. С этими язычниками, напр. Финикиянами, Египтянами и др., до времен Давида и Соломона не было у Израиля мирных непосредственных сношений. Когда же Соломон вошел в такие сношения с указанными народами, то тотчас возник вопрос о религиозном общении Израиля с этими дальними язычниками и об удовлетворении их религиозных нужд и потребностей, с которыми они настойчиво толкались к имеющим ключи царства Божия. Из исторических свящ. книг мы знаем, как просвещенный Божественною мудростью Соломон решал этот вопрос, предлагая ищущим Бога язычникам религиозное единение в созданном им храме Богу истинному на единственном условии веры их и пастырем на почве естественного религиозного ведения без церковно-обрядовых условий закона Моисеева (см. 3 Цар. 4:29–34); потому что эти «приходящие издалеча» язычники по условиям своей социальной и гражданской жизни не хотели, да и не могли быть пришельцами и присельниками у Израиля, гражданская и социальная жизнь которого имела совершенно самостоятельное развитие, неприменимое к жизни граждански-самостоятельных язычников. В «Песни Песней» решается тот же самый вопрос, но только здесь это решение представляется в его идеально-нормальном, должном виде; и в первом явлении первого действия рисуется исторический момент религиозного состояния общества верующих из язычников и отношения их к народу Божию в том фазисе, в который вступили они во время Соломона. Возлюбленная изображает пред «дщерями Иерусалимскими» свое состояние и положение на родине, т. е. религиозно-нравственное состояние ищущих Бога истинного среди язычников, в таком виде: имея добрые стремления и неодолимое влечение к истине, она была очернена в своем заблуждающемся знании, ослеплена была духовно, именно испытательным исследованием природы, которая своею ослепительною красотою и подавляющим влиянием стихийных сил приводила лишь к неразрешимым естественным умом религиозным вопросам, — и вот, «солнце опалило ее» (Песн. 1:4–5; ср. Прем. 13:3–7). Ее вопросами и беспокойными требованиями недовольны были ее старшие братья от другого отца и, желая отучить ее от идеальничания, назначили чуждую для ее духа работу — стеречь их виноградники, причем она оказалась, конечно, плохим сторожем (Песн. 1:5): старшие братья от другого отца суть язычники, которые спокойно уже жили «по веку мира сего, по князю власти воздушные» (Еф. 2:2), совершенно подчинившись отцу своему диаволу (Ин. 8:44), и которые с неудовольствием и враждебно смотрели на тех в своей среде, которые не могли и не хотели удовлетвориться их религиозными миросозерцанием. Виноградники у этих братьев суть языческие религиозно-богослужебные культы, а поставление ими своей беспокойной сестры стражем в этих виноградниках изображает посвящение в тайны разных религиозных мистерий и языческих богословских систем. Но души с истинным религиозным чувством и с энергическою жаждою истинного боговедения не могли удовлетвориться мистериями и богословскими системами, часто безнравственными и прямо нелепыми, — и вот они продолжают искать истину и взывать с мольбою о помощи к неведомому Богу (Песн. 1:6; ср. Деян. 17:22–23). Таким то именно язычникам Бог открылся во времена Соломона, приглашая их через особенные явления, совершившиеся тогда среди Израиля, избранного народа, к следованию по путям боговедения, открытым этому стаду Божию и к поучению у богопоставленных пастырей (Песн. 1:7). Таким пастырем-учителем для язычников был сам Соломон (но он по таинственному знаменованию своему в «Песни Песней» является образом единого Бога) и потом пророки Иеговы; кроме них, просвещению язычников могли и должны были служить все истинные Израильтяне, которые религиозно-нравственную любовь к ближним не ограничивали узким кругом национального родства (см. Лк. 10:29–37) и которые в «Песни Песней» изображаются под «дщерями Иерусалимскими». Обязанности таких членов Церкви подзаконной по отношению к язычникам должны были состоять, по указанию «Песни Песней», в подготовлении их к встрече и к должному принятию имеющего явиться Господа в лице Мессии, с одной стороны указывая по имеющимся откровениям признаки пришествия Возлюбленного Бога и мудро сдерживая нетерпеливые порывы необузданных игом закона язычников, а с другой — старясь об украшении их нравственными добрыми качествами (см. Песн. 1:3, 4, 7, 9–10). Наконец, существенное и главное в первом явлении первого действия, а также и во всех дальнейших явлениях, составляет отношение к Возлюбленной Возлюбленного царя, под которым в таинственном смысле нужно разуметь Самого Бога. В рассматриваемом явлении это отношение проявляется в том, что Царь Израилев, привлекая славою о своей мудрости сердца ищущих мудрости (Песн. 1:12), любезно и с честью принимает в своем дворце иностранку Возлюбленную, «вводи ее в чертоги свои» и «в дом пира» (Песн. 1:3, 2:4), где она участвует на пире в качестве почетной гостьи, по ее просьбе дает ей мудрые советы относительно мудрого поведения (— «иди себе по следам овец») и руководственного управления другими (— «паси козлят твоих», — видно, что Возлюбленная — лицо царственное, — ст. 7), для украшения ее дает ей подарки и, наконец, удостаивает ее особенной любви и духовного единения на лоне природы, т. е. в сфере естественного знания, или, по нынешнему, на научной почве (Песн. 1:5). В таинственном смысле это значит, что Бог, Иегова Израилев, как царь не только Евреев, а и язычников, милостиво допускает ищущих Бога язычников к религиозному общению и участию в празднественном церковном торжестве среди Своего избранного народа и в Своем храме, где милостиво слышит их моления (см. 3 Цар. 8: 41–43) и через богопросвещенных мужей дает им разрешительные ответы на их недоуменные вопросы (см. 3 Цар. 10:1–9; ср. Мф. 12:42). Замечательны в этом, рисуемом в Песни религиозном просвещении язычников, две существенные черты, именно: церковно-религиозное общение Евреев, как членов Церкви подзаконной, с язычниками без принятия последних в эту Церковь через обрезание и в качестве прозелитов, и промыслительное просветительное воздействие на язычников Самого Бога через явления природы, каковое воздействие представляется в «Песни Песней» общим просветительном средством для всех язычников; само общение Бога с язычниками через естественное богопознание и поклонение Ему, как Творцу и Зиждителю всего, представляется естественно церковным (— «ложе у нас — зелень; кровли домов наших — кедры; потомки наши — кипарисы»: образ церкви) союзом Бога с человеками. То понятие о религиозном общении Евреев с язычниками, к которому стремился и которое осуществляет Соломон, не было усвоено всем народом Еврейским, в котором, напротив, развились впоследствии религиозно-национальные нетерпимость и исключительность; но лучшие богопросвещенные мужи Израиля по особому действию Божию входили и в последующие времена в такое общение с язычниками, какое рисуется в «Песни Песней». Пример этого мы видим в деятельности пророка Илии, посланного к вдовице Сарепты Сидонской (3 Цар. 17:8–23; ср. Лк 4:25–26), — пророка Елисея, исцелившего от проказы язычника Неемана Сириянина и позволившего этому язычнику поклоняться и служить Богу истинному на своей родине, не покидая своих обязанностей при языческом царе (4 Цар. 5:1–19; ср. Лк. 4:27), — пророка Ионы, посланного проповедовать спасительное покаяние Ниневитянам (см. его книгу), — пророка Даниила, бывшего главою «над всеми мудрыми Вавилонскими» и религиозным руководителем нескольких языческих царей, и др. Факт же общения Бога с язычниками на лоне природы, которая для многих из них была храмом истинного Бога, где они покланялись Ему и поучались от Него, засвидетельствован вдохновенным певцом, пророком и царем Давидом, который такими величественными чертами описывает этот храм: «небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь. День дню передает речь, и ночь ночи открывает знание. Нет языка, и нет наречия, где не слышался бы голос их. По всей земле проходит звук их, и до пределов вселенной слова их» (Пс. 18:2–5). Таким именно способом, — разъясняет новозаветный вещатель тайн Божиих, — «что можно знать о Боге, явно было для них, т. е. для язычников, потому что Бог явил им. Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы» (Рим. 1:10–20). Так и в этом-то нерукотворенном храме, как Евреям в храме Иерусалимском, Бог открывал Себя язычникам, «дабы они искали Бога, не ощутят ли Его, и не найдут ли»: и Он был недалеко от каждого из них (Деян. 17:22–28). Такое общение Бога с язычниками на лоне природы и рисуется образно в Песни так: «левая рука Его у меня под головою, а правая обнимает меня» (Песн. 2:6). Промысл Божий этим естественным путем восхотел вести язычников ко спасению, и ревнители закона, члены Церкви подзаконной, ведомые к тому же, но иным путем, не должны были тревожить язычников в их религиозном развитии, неразумным навязыванием им своих законных теократических учреждений. «Не будите и не тревожьте Возлюбленной, — заклинает дщерей Иерусалимских сам Возлюбленный, — доколе ей угодно» (Песн. 2:7) .
Замечание в изъяснение таинственного смысла второго явления в первом действии. В первой половине рассказа Возлюбленной (Песн. 2:8–14), — где она описывает свою внутреннюю жизнь под живым впечатлением виденного прежде образа своего Возлюбленного, и испытанного ею сладостного чувства упоения его любовью, а также под жизненным влиянием природы, внутренний смысл явлений которой открылся тогда для ее вдохновленного любовью взора, — в таинственном смысле изображаются религиозная жизнь и религиозное ведение язычников, питаемые и поддерживаемые «через рассматривание творений», которые говорили им о «присносущной силе и божестве Творца». «Нет языка, и нет наречия, на котором бы не слышался такой голос их»; но смысл этого голоса понятен был только для тех из язычников, которые через религиозные и иные сношения с Израилем, особенно и именно в век Соломона, узнали о Боге истинном и от самого Соломона, который «наполнил землю загадочными притчами, имя которого пронеслось до отдаленных народов и которому удивлялись страны за песни и изречения, за притчи и изъяснения» (Сир. 47:17–19), научились изучать природу с истинной религиозной точки зрения и познавать в ее чудесах истинного единого Творца Бога. Такое религиозное направление противно было другому, господствующему и чисто языческому воззрению на природу, по которому разные явления и предметы ее, например «огонь, или ветер, или движущийся воздух, или звездный круг, или бурную воду, или небесные светила почитали за богов, правящих миром» (Прем. 13:2). Представители этого последнего воззрения, имея за собою авторитет древности и силу большинства, с неудовольствием и ропотом восстали на тех мудрецов язычников, которые хотели в религиозно-нравственных воззрениях держаться соломоновой мудрости (хохмы), проникшей в мир языческий. Первые по справедливости опасались, что соломонова мудрость в среде язычников открывает прямой доступ критическим разрушительным нападениям на весь языческий религиозный культ, так процветавший в то время (см. Песн. 2:15). Такое отношение представителей языческой религиозной мудрости к представителям соломоновой мудрости вызывало последних из созерцательного состояния на защиту своего убеждения по существу, т. е. на защиту веры в единого истинного Бога. При этом на почве одного религиозного естествоведения они устоять не могли; потому что этою почвою совершенно завладели языческая наука и языческая религия. Между тем, чтобы развивать далее соломоново религиозное мировоззрение, у них не доставало откровенного ведения, при котором, и лишь при нем одном, мог быть понятен язык природы, как проповедующий об едином истинном Боге. Просветительная же связь язычников с Израилем, единственным тогда носителем откровенной религии, после Соломона порвалась; к тому же и среди самого Израиля соломонова мудрость уже не имела равносильных Соломону представителей. Так, образованные язычники, ищущие Бога, предоставленные сами себе, без светоча откровения, и подавляемые авторитетом и силою языческой религии, должны были только защищать свое единственное достояние — веру в единого Бога, любовь к Которому в них жила крепко, стараясь найти оправдание своей веры и утверждение ее в явлениях среди самого язычества (см. Песн. 2:16–17). Таким образом, начался новый фазис в религиозной жизни верующих в Бога язычников, который рисуется во второй части рассказа Возлюбленной (см. Песн. 3:1–3). Этот фазис в их жизни характеризуется исканием Бога, возлюбленного ими, в среде религиозных и политических учреждений самого язычества. Во мраке «ночей», т. е. религиозных языческих заблуждений (Ис. 9:2), среди которых царила власть «миродержателей тьмы века сего, духов злобы поднебесных» (Еф. 5:12), они искали истинного Бога и от языческих мистерий и мантики ждали ответа на свои томительные, горячие вопросы о религиозной истине; но, конечно, не находили искомого Бога и не получали надлежащих ответов на свои вопросы (см. Песн. 3:1). Из области религиозной искания их перешли в область политически-гражданскую; но и эта область также глубоко погружена была во мрак языческого религиозного мировоззрения, так что заправители гражданского порядка, эти заботливые «стражи обходящие город», даже не поняли великого, жизненного и для гражданского общества, вопроса Возлюбленной: «не видали вы того, которого любит душа моя» (Песн. 3:2–3)? Для заправителей тогдашнего гражданского порядка, вероятно, казались странными и жалкими мучительные вопросы искателей религиозной истины, и на такие вопросы, они подобно Пилату, могли ответить только: кто это такой — Возлюбленный (ср. Ин. 18:37–38)? и отходили прочь от жалких искателей. Таким образом, исследования в обеих указанных областях приводили к отрицательной критике языческой жизни по данному вопросу, т. е. к тому, что во всех сферах языческой жизни не было религиозной истины и нормальной религиозно-нравственной жизни. Но что же там было? что нашли добросовестные и, отчасти просвещенные истиною, исследователи? Они нашли там прежде всего мрак ночной, т. е. невежество и заблуждение во всех сферах жизни, и, вместе с этим, и от сего происходящие ужасы ненормальных явлений, искажений физической, религиозной и духовно нравственной жизни и взаимных людских отношений (см. Рим. 1:22–31); об этих ужасах говорится в следующем третьем явлении (Песн. 3:8). Явление Самого искомого Господа призывающим Его язычникам, последовавшее по указанию Песни в гражданской среде самих язычников (Песн. 3:4), исторически последовало со времени плена Вавилонского и именно в лице Израиля, т. е. его религиозных представителей, когда граждански плененные Евреи принесли в мир языческий религиозную истину, весть о Боге истинном. Просветительное для язычников влияние Евреев (рассеяние которых началось пленом Вавилонским, продолжалось потом, и распространялось по всему тогдашнему историческому языческому миру) известно, — известна также та приемлемость к религиозной истине, какую оказали язычники и которая обнаружилась в явлении иудейского прозелитизма среди них. Язычники и восхищали у Евреев Возлюбленного Господа: они присвоили и удержали у себя великого мудреца и пророка Даниила, они сделали своим достоянием писанное откровение Божие через перевод его на греческий язык, вообще они пересаживали на свою почву, конечно при посредстве Евреев же, религиозную истину откровения. Испытывающему тайны Божии пророку Даниилу открыто было в видении, что представители царств языческих, их ангелы-хранители успешно борются пред Господом побеждающею к Нему любовию язычников с представителями и ходатаями-ангелами за Евреев (Дан. 10:13, 20–21).
Замечание в изъяснение таинственного смысла третьего явления в первом действии. — Описываемое в третьем явлении торжество «бракосочетания» в таинственном смысле означает союз Бога с человеками через воплотившегося Сына Божия, Мессию, Иисуса Христа. В самом содержании этого явления нужно различать два главных предмета: описание торжества бракосочетания, как действия, и речь Жениха — Господа с обетованиями, данными Невесте — Церкви. В действии бракосочетания главное место занимает привод Невесты-иностранки к Жениху, в котором деятельно участвуют «сильные Израилевы» и «дщери Иерусалимския». В таинственном смысле это означает, что союз Бога с человеком через Мессию, о Котором Израиль имел столько обетований и пророчеств, имеет главною целью обнять все человечество и привести к Богу во Христе все языческие народы, которые со времени Авраама стали вне заветной Церкви, но для благословения которых «в Семени Авраамовом» выделен был сам отец верующих от сродства своего, из дома отца своего (см. Быт. 12:1–3 и 22:18; ср. Гал. 3:14, 16). При этом приведении языческих народов к Жениху — Христу, а через Него к Богу Отцу, назначение Израиля, как избранного народа Божия, должно было состоять в деятельном содействии язычникам — помочь им усвоить тайны веры и сделаться членами Церкви Христовой; так в «Песни Песней» и изображается участие Израиля в торжестве бракосочетания Соломона с иностранною царевною: шестьдесят сильных Израилевых охраняют заботливо «от ужаса в нощех» Невесту и приводят ее к царю — Жениху: «дщери Иерусалимския» встречают с торжеством Невесту и для самого Жениха с любовию уготовляют удобный и великолепный брачный одр (Песн. 3:6–11). «Сильные Израилевы» — это суть апостолы Христовы, которых Господь послал возвестить славу Свою у всех народов, чтобы они пришли и увидели в Церкви славу Его (см. Ис. 66:18–19 и Рим. 10:18); а под «дщерями Иерусалимскими», которые так деятельно заботились о славе своего царя во время бракосочетания, нужно разуметь верующих из Иудеев, именно церковь Иерусалимскую, которая при апостолах, блистая всеми совершенствами веры и любви (см. Деян. 2:42, 47; 4:32–37) была для верующих из язычников образцом и идеалом. Время этого приведения язычников ко Христу, при деятельном участии верующих из Евреев, ограничивается веком апостольским, а начало его и как бы момент открытия этого торжественного приведения мы видим при жизни Иисуса Христа на земле, когда апостолы Филипп и Андрей представили Господу Еллинов, возжелавших «видеть Иисуса», причем Сам Иисус Христос указал на мировое значение этого факта и момента: «прииде час, да прославится Сын человеческий» и д. (Ин. 12:20–36).
В обращенной к Невесте речи Жениха (Песн. 4 гл.), в таинственном ее смысле, нужно видеть вероучительное изображение Церкви Христовой в том состоянии, в каком она представлена была Господом Самому Себе Его служением «в зраке раба» (Флп. 2:5–11), и с теми обетованиями, какие получила от Своего Главы и Основателя; посему все черты этого изображения не нужно относить к состоянию какого-либо отдельного исторического момента Церкви, а нужно относить вообще к Вселенской Церкви всех времен. Прежде всего, в рассматриваемой речи изображается нравственное совершенство Невесты — Церкви, которая «вся прекрасна и порока нет в ней» (Песн. 4:7); к этому совершенству она возведена была страданиями Иисуса Христа за весь род человеческий и принесением Им Себя в умилостивительную жертву Богу (ст. 6). Комментарием на указанное место Песни могут служить следующие слова ап. Павла: «Христос возлюбил Церковь, и предал Себя за нее, чтобы освятить ее, очистив банею водною в глаголе (εν ρηματι): чтобы представить ее Себе славною Церковью, не имеющею пятна или порока, или чего либо подобного, но дабы она была свята и непорочна» (Еф. 5:25–27). — Далее, по указанию «Песни Песней» (Песн. 4:6–8), Жених — Господь дает заповедь Невесте — Церкви следовать за Собою путем покаянного очищения грешных людей и веры в Спасителя Бога при самоотверженном служении на спасение ближних (Ин. 13:15; 14:1; 15:12–18 и др.), путем всецелого обетного посвящения себя Богу и борьбы со врагами спасения (Мф. 10:37–39; 1 Ин. 2:15–17; 4:4; 5:4–5 и др.), и при этом обещает всегда пребывать с Нею в любви (Песн. 4:9–11; ср. Пс. 44:11; Ин. 15:9–11). — Наконец, Он дает обетование о крепком ограждении Церкви от всех вражеских нападений (— «вертоград заключен, источник запечатлен» ср. Мф. 16:18) и о благодатном процветании Церкви при посредстве Св. Духа, действия Которого представлены под образом воды и ветра (Песн. 4:13–16; ср. Ин. 3:5–8; 7:37–39).
С такими совершенствами и с такими обетованиями явилась Церковь, основанная Иисусом Христом во время Его торжественного служения во плоти роду человеческому; Его голос, как глас Жениха во уши Своей Невесты Церкви, раздался, по свидетельству Иоанна Крестителя (Ин. 3:29) с выступлением Иисуса Христа на проповедь: «покайтесь; ибо приблизилось царство небесное» (Мф. 4:17). Братья и ближние, приглашаемые Женихом к участию в брачном пиршестве (Песн. 5:1), суть апостолы (см. Мф. 9:15): Иоанн Креститель (Ин. 3:29) и другие ближайшие последователи Христа.
В речи Жениха намечен уже и дальнейший ход исторического раскрытия жизни Церкви и вместе ход развития содержания Песни, именно: Церковь должна, последуя за Христом, с одной стороны вообразить Христа в греховном мире (Гал. 4:19), призывая его к покаянию и вере, а с другой, охраняя своих членов от всех соблазнов и увлечений, возрастить их в меру возраста Христова и привести их в созидающую и укрепляющую любовь Божию (Еф. 4:11–16).
Замечание в изъяснение таинственного смысла первого явления во втором действии. — Главными фактами в этом явлении по отношению к состоянию Возлюбленной является искание ею своего Возлюбленного во мраке ночи по городским улицам с претерпением побоев и оскорблений от городских стражей и ее речь о достоинстве и превосходств Возлюбленного пред дщерями Иерусалимскими и всеми жителями города. Искание Возлюбленною своего Возлюбленного ночью среди города означает в этом явлении, как и во втором явлении первого действия (Песн. 3:1–3), искание Господа во мраке языческого богоневедения и всяческих заблуждений; но это последнее искание существенно отличается от первого своим характером и целью. Первое отличается характером неопределенного скитания и смутностью собственных религиозных представлений Возлюбленной, посему и целью ее тогдашнего искания Господа было удовлетворение собственных религиозных нужд и разъяснение собственного неведения (см. подобн. Пс. 26:7–8, 11; 104:4; Деян. 17:26–27 и Рим. 1:19–21); тогда как теперь Возлюбленная сама определенно знает своего Возлюбленного, потому что находится с Ним уже в брачном союзе (см. явлен. третье в первом действии) и самим же Возлюбленным выводится во мрак ночи, в городскую среду; посему и целью этого второго искания служит привлечение других к любви Христовой и просвещение коснеющих в неведении, словом — под этим исканием нужно разуметь исшествие основанной Церкви Христовой в среду заблуждающегося иудейства и неведущего Бога язычества, особенно в среду язычества, чтобы вообразить и найти Христа в язычниках (Гал. 4:19 и Кол. 1:27–29) и преобразить мир обновлением ума и верою вселить Христа в сердца их (Рим. 12:2 и Еф. 3:17). Речь Возлюбленной о своем Возлюбленном пред дщерями Иерусалимскими и жителями города есть евангельская вселенская проповедь Церкви о Христе для обращения неверующих к вере. Исшествие Невесты Христовой, Церкви, с такою преобразовательною целью во мрак иудейского и языческого мира, естественно, вызывает со стороны представителей и блюстителей порядка, и именно граждански-социального порядка этого мира, враждебные действия против Церкви, гонения до пролития крови ее представителей и проповедников (Песн. 5:7). Таким образом, в этом отделе «Песни Песней» раскрывается историческая эпоха распространения Церкви Христовой «во всех народах, начиная с Иерусалима» (Лк. 24:47) «и даже до последних земли» (Деян. 1:8), при кровавых гонениях ее верных со стороны неверующих иудеев и язычников. Эта эпоха обнимает по преимуществу первые три века эры Христианской, от первого гонения на христиан в Иерусалиме (Деян. 6–8) до Константина Великого, хотя, конечно, и в другие времена подобное распространение Церкви среди неверующих продолжалось и продолжается. Результатом такой просветительной деятельности Церкви среди мрака языческого богоневедения и страданий Церкви во время гонений было полное победное торжество Церкви, — и она явилась в век Константина Великого «прекрасною, как Фирца, любезною, как Иерусалим, грозною для духовных врагов, как полки с знаменами» (Песн. 6:4), а представители христианства, иерархия Церкви, становятся во главе и в славе среди всех уверовавших во Христа, приведенных в Его любовь, представителей гражданского, социального и нравственного порядка обществ человеческих (Песн. 6:4–8; ср. Пс. 44:12–15). Кроме вышеуказанного, при изъяснении таинственного смысла данного отдела, возникают и требуют уяснения два вопроса: как понимать в таинственном смысле нежелание и медлительность Возлюбленной отворить двери своему Возлюбленному (Песн. 5:2–4) и кого нужно разуметь под «дщерями Иерусалимскими» и каково их отношение к Церкви (Песн. 5:8–9, 17)? Под коснением Возлюбленной отворить двери своей опочивальни и впустить измокшего Возлюбленного, нужно разуметь естественное опасение и медлительность первенствующих христиан и самих апостолов, отрешиться от условий и порядков обычной ветхозаветной и иудейской церковной жизни и выступить на путь преобразований, с решительным отвержением всего узко-национального, иудейского, и на путь приспособления ветхозаветных порядков к требованиям Церкви, предназначенной быть вселенскою, — особенно такая осторожность и медлительность должны был явиться в Церкви, когда практически нужно было уравнивать в церковных правах Иудеев и язычников. В книге Деяний Апостольских мы видим, какие затруднения встречались при выходе Церкви из условий ветхозаветного порядка и, особенно, при образовании единой Церкви из Иудеев и язычников, причем всегда и резко подымались неудовольствие и опасливость за свои права и за права и за православие Церкви в среде верующих Иудеев (см. Деян. 6:1; 11:1–3, 18–22; 15 гл.). Так что нужно было особенное действие Промысла Божия, чтобы избранные, как первомученик Стефан, выступили с проповедью об «изменении обычаев, яже предаде Моисей» (Деян. 6:14), чтобы апостолы, как например, Петр к Корнилию (Деян. 10:9–20), вышли на проповедь к язычникам. Для сего последнего дела даже нужно было подвигнуть Церковь кровавым гонением в Иерусалиме, рассеявшим проповедников до Антиохии, где образовалась первая церковь из язычников (Деян. 11:19–26), и избрать особого апостола языков, Павла (Деян. 9 гл.). Это особенное действие промысла Божия, вызвавшего Церковь во мрак язычества, и изображается в Песни гласом Возлюбленного, стуком в дверь и прикосновением перста его (ср. Лк. 11:20). Наконец, под «дщерями Иерусалимскими» здесь, как и во всех явлениях Песни, нужно разуметь верующих из Евреев, но при том таких, которые и в царстве Христовом хотели остаться со своими религиозно-национальными особенностями, со своими нажитыми представлениям о Мессии. Посему-то они оказываются незнающими того Христа, Который проповедался язычникам (Песн. 5:9), и хотя, увлеченные представителями Церкви, апостолами, хотят вместе с ними идти на проповедь, но, как свидетельствует ап. Павел, «некоторые по зависти и любопрению, а другие с добрым расположением проповедуют Христа» (Флп. 1:14–15), во всяком же случае, с опасливостью и с незнанием, куда приведет их такое искание Господа (Песн. 5:17). Далее, в следующем явлении, мы увидим, что чувство зависти к свободе и славе Церкви из язычников более и более развивается в верующих из Иудеев и отторгает их от единения в любви с этою Церковью.
Замечание в объяснение таинственного смысла второго явления во втором действии. — В предыдущем явлении мы видели изображение того исторического момента состояния Церкви, когда она явилась в ночи языческого богоневедения с проповедью о Возлюбленном Христе и терпела кровавые гонения от неверующих; в настоящем же отделе Церковь под образом Возлюбленной, занимающейся хозяйством в своем саду (Песн. 6:10) является в историческом моменте преимущественно внутреннего религиозно-умственного и нравственного своего устроения. Но здесь она встречает задерживающее препятствие к свободному раскрытию духа евангельской свободы и любви, во-первых, со стороны рабского духа иудейской формалистики в исполнении закона, что изображается неодобрительными и ропотными пересудами относительно поведения Возлюбленной от дщерей Иерусалимских, и, во-вторых, со стороны языческого легкомыслия и нравственной распущенности, прикрытых блеском мудрования об истинных достоинствах развития Церкви, что представлено под образом роскошествующих «знатных народа моего», т. е. Возлюбленной, и в их льстиво-коварной речи к ней (Песн. 6:11–7:9). Во внутренней борьбе с этими (особенно с языческим), враждебными развитию истинной христианской жизни направлениями, Церковь остается непоколебимою и неуклонно посвящает свои силы на служение Богу и спасение немощных (Песн. 7:9–10), и, во свидетельство своего мудрого и плодоносного попечения об устроении жизни верующих, представляет пред возлюбленным Господом ветхие и новые плоды, т. е. древние проявления и формы жизни, одухотворенные новым учением Христовым (Песн. 7:13; ср. Мф. 13:52). Этими усилиями Церкви в борьбе с враждебными ее духу направлениями достигается теснейшее и блаженнейшее единение верующих со Христом, как своим Женихом — братом (ср. Притч. 4:6, 8; 7:4–5) и Учителем (— «тамо мя научиши» ср. Мф. 23:8, 10 и Ис. 54:13), и их упокоение под нежно-материнским покровом благодати Божией, как любящей матери всех прибегающих к ней (Песн. 8:1–2; ср. Ис. 49:15; 66:13 и Тит. 2:11–13).
Два вышеуказанных направления, противных внутренней духовно-благодатной жизни верующих, проникли в Церковь и проявились еще со времен апостолов в форме, с одной стороны, раскола иудействующих, а с другой — ересей гностических, вероучительную борьбу с которыми вел, по преимуществу, апостол языков, памятниками которой остались послания этого великого «учителя языков» (см. послания к Римл., Галат., Коринф., Колосс., Ефес., к Тим. и Титу). Эти же направления и особенно последнее, языческое, с особенною силою проявлялись по внешнем умиротворении Церкви со времени Константина Великого; — и известна блистательная борьба с ними Православной Церкви в эпоху вселенских Соборов, начиная с четвертого века. Эта борьба имеет продолжиться во все времена Церкви, воинствующей на земле, и только по временам Господь и Глава Церкви дает ей, как подкрепление утомленному работой, спокойный сон, внутренний мир и тишину (см. Песн. 8:3–4).
Замечание в изъяснение таинственного смысла третьего явления во втором действии. — В этом последнем отделе Песни Возлюбленная, т. е. Церковь Христова из язычников, изображается в состоянии своего (своих членов) возможного совершенства на земле, именно: во-первых, она является «убеленною» (Песн. 8:5), или в одеянии белом, которое есть «праведность святых» Церкви (Откр. 19:8), в противоположность первоначального своего очернения (Песн. 1:4–5); измовенная, очищенная, освященная и просвещенная благодатью Христовою, она предстает теперь пред своим Женихом Господом «славною Церковью, не имеющею пятна, или порока, или чего либо подобного, но святою и непорочною» (см. Еф. 5:25–27); во-вторых, любовь ее к своему Возлюбленному Господу, прежде неопределенно порывистая и колеблемая (см. первое явлен. в перв. действ.), теперь, очищенная всяческими искушениями (см. в 1 и 2 явлен. второго действ.) и воспламененная огнем Духа Божия (см. Иак. 4:1–5; ср. Песн. 8:6), возросла во всех ее верующих членах до того, что «ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить их от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем» (см. Рим. 8:38–39; ср. Песн. 8:6–7); в-третьих, наконец, воспитанная благодатью и учением Христовым, Церковь, также в противоположность прежнему своему недостоинству и отчуждению от Возлюбленного Господа (см. Песн. 1 гл.), является, как живое тело Христа, а члены ее — от плоти Его и от костей Его (Еф. 5:29–30), «полнотою (το πληρωμα) всех совершенств Наполняющего все во всем» (Еф. 1:23), и посему имеет подобно своему Жениху — Главе все владетельные, господственные права (Песн. 8:12–13). Затем восхождение Возлюбленной под руку с своим Возлюбленным «на горы ароматов» (Песн. 8:5, 14) знаменует шествие верующих в обитель Отца небесного, по обетованию Господа: «иду приготовить место вам; и когда пойду, и приготовлю вам место, приду опять, и возьму вас к Себе, чтобы и вы были, где Я» (Ин. 14:2–3). В этом последнем явлении Песни изображаются последние подвиги Церкви воинствующей на земле, когда она готова будет приступить «к Иерусалиму небесному, к торжествующему собору и церкви первенцев, написанных на небесах» (Евр. 12:22–23). Вместе с этим имеет совершиться последнее в муках духовное рождение Церковью Христа, т. е. представители церкви (иерархия), «снова и в последний раз будут в муках рождения чадами Божиими, доколе не вообразится в них Христос» (Песн. 8:5; ср. Откр. 12:1–2, 5–6; Гал. 4:19 и Флм. 1:10).
Положение Израиля по отношению к Церкви из язычников в этом последнем явлении Песни таково, что Израиль более и более становится духовно далеким от Церкви и от Христа (см. Песн. 8:5), и таким образом, Израиль занял положение совершенно противное тому, в котором он находился к верующим из язычников и к обетованному Мессии, по изображению сего в первом явлении первого действия, т. е. в век Соломона. Но такое духовное преткновение Израиля не к тому, чтобы совсем пасть; славное спасение язычников, полученное ими падением Израильтян, должно наконец «возбудить в сих последних ревность» к тому, чтобы возвратить потерянное ими достоинство истинных чад Божиих (Рим. 11:11 и д.; ср. Втор. 32:21). Действительно, в рассматриваемом отделе Песни представляется близким это время спасения всего Израиля, потому что Церковь, в которую уже «вошло полное число язычников» (Рим. 11:25), ходатайствует пред Возлюбленным Господом и сама заботится о духовном совершенстве и украшении своей младшей сестры, т. е. Израиля, так как скоро «славное заговорится о Сионе» (Пс. 86:3), о его духовном браке с отверженным им некогда Мессиею — Господом (см. Песн. 8:8–9). И так, здесь в Песни предуказывается та великая тайна, которую разъяснил ап. Павел, что в определенное Богом время «весь Израиль спасется, как написано: приидет от Сиона Избавитель и отвратит нечестие от Иакова. И сей завет им от Меня, когда сниму с них грехи их» (Рим. 11:26–27).
А принятие Израиля опять в союз с Богом не будет ли предуказанием того, что наступает «жизнь из мертвых» (Рим. 11:15)?
Итак, в последнем явлении изображается такое историческое состояние Церкви на земле, которое еще и для нашего времени сокрыто в будущем и может быть созерцаемо отчасти только по пророческим указаниям Писаний Нового Завета.
П. А. Юнгеров [62, кн. 2, с. 134].
«По содержанию книга Песнь Песней разделяется на две части, внутренне чрезвычайно тесно соединенные единством описываемых лиц и событий. Первая часть: 1–5, 1 — описывает драматически любовь Суламиты к ее Возлюбленному, ее желание теснейшего единения с ним и исполнение этого желания. Вторая часть: 5, 2–8, 14 — описывает разъединение Суламиты и ее Возлюбленного, их взаимные чувства скорби по поводу его и вторичное крепчайшее единение их».
План книги «Притчи Соломона» по Д. Афанасьеву.
I. Первое собрание увещательных речей Соломона о предпочтении премудрости 1–9 гл.
1. 1:8–3:35;
2. 4:1–6:19;
3. 6:20–9:18.
II. Собрание притчей Соломона (375 притч) 10–24 глл.
1. 10:1–22:17 притчи Соломона.
2. 22:18–24:22; два небольших собрания.
3. 24:23–34 «словес мудрых».
III. Притчи Соломона, собранные людьми Езекии 25–29 глл.
IV. Слова Агура 30:1–33 / Вариант: Два проречения Соломона в конце.
V. Слова Лемуила царя 31:1–31 / 31:10–31 — о добродетельной жене.
План книги «Екклесиаст» по Д. Афанасьеву.
I. О суетности в физических явлениях подсолнечного мира и в делах человеческих, направленных к устроению земного счастья (Еккл. 1:2–2:26).
II. О суетности явлений в сфере жизни человеческой и о суетности стремления человека среди таких явлений упрочить свое счастие на земле (3:1–5:19).
III. О суетности «богатства и имущества и славы» для земного счастия человека (6:1–8:15).
1. Суетность богатства, имущества и славы для доставления полного земного счастья (6:1–8:15).
2. Наилучшее (с нравственной точки зрения) поведение человека по отношению к счастливым и несчастливым случаям жизни и ко всем людям (7:2–24).
3. Указание причины (в грехе) ненормальных явлений в обществе людей и указание на суд Божий в будущем, имеющий прекратить эти явления (7:25–8:15).
IV. О суетности жизни земной вообще (8:16–12:8).
1. Учение о значении земной жизни человека по отношению к загробной (8:16–9:10).
2. Наставления о мудром поведении в независимых от человека обстоятельствах жизни (9:11–10:20).
3. Учение о пользовании человеком богодарованными богатством и собственными силами (11:1–12:7).
V. Эпилог. (12:8–14).
Указание на главный предмет книги и исторические сведения об авторе.
План книги «Песнь Песней» по Д. Афанасьеву.
I. Состояние невесты до союза брачного и самое бракосочетание Жениха и Невесты (1:1–5:1).
1. Первое движение любви в сердце Невесты, когда она представлена была во дворец царя (1:1–2:7).
(Возлюбленная в царских палатах ведет разговор сначала с подругами своими «дщерями Иерусалимскими», а потом с Возлюбленным, когда он, как царь, возлежал за столом).
Здесь изображаются верующие из язычников во времена Соломона, когда Откровение проповедано было среди них.
2. Состояние невесты вдали от Иерусалима, у себя дома, и дальнейшее развитие ее любви, по которой она решается бросить родину и искать своего Возлюбленного ночью в незнакомом городе (2:8–3:5).
(Свидание Возлюбленной со своим Возлюбленным в доме матери ея, после того, как она нашла его на улицах города, и ее рассказ пред Возлюбленным и дщерями Иерусалимскими о случившемся с нею).
После Соломона, язычники были предоставлены сами себе и руководствовались естественным созерцанием, испытывая сопротивление со стороны соплеменников.
3. Торжество бракосочетания Жениха с Невестою и беседа Жениха к Невесте, с описанием красоты ея (3:6–5:1).
(Привоз Возлюбленной в качестве Невесты из дома матери ее в дом Возлюбленного, как Жениха, и любвеобильная беседа Жениха к Невесте в чертоге брачном).
Воплощение Бога-Слова, Церковь Новозаветная. «Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе!» (Песн. 4:7). «Сильные Израилевы» (3:7) — апостолы Христовы.
I. Борьба Невесты с различными искушениями и окончательное соединение Жениха со своею Возлюбленною (5:2–8:14).
1. Возлюбленная из спального покоя вызывается ночью Возлюбленным, и, ища его затем по улицам города, претерпевает побои от городских сторожей, после чего соединяется со своим Возлюбленным и поставляется им в чести выше всех жен — цариц и наложниц; (5:2–6:8).
(Соединение Возлюбленной со своим Возлюбленным после того, как она искала его ночью по городу и претерпела за него побои и взаимная беседа их).
Проповедь Евангелия в мире.
2. Возлюбленная среди хозяйственных занятий в своем саду увлекается призывом к праздному веселью своими знакомыми, но вскоре отрезвляется от этого увлечения, и все свои заботы и богатства посвящает на пользу страждущих, а свою любовь — одному Возлюбленному, с которым и соединяется в доме матери своей.
(Свидание Возлюбленной со своим Возлюбленным в плодовом саду, причем она, как молодая хозяйка, рассказывает ему события дня и угощает плодами сада. Дщери Иерусалимские присутствуют вдали и неодобрительно и с завистью перешептываются о действиях Возлюбленной).
Борьба с лжеучениями.
3. Возлюбленная Суламита, окончательно соединившись с Возлюбленным, идет с ним под руку осмотреть свое плодообильное хозяйство, причем беседует о своей к нему пламенной, неземной любви, заботливо ходатайствует пред ним об устроении счастья своей младшей сестры, и, наконец, показывает ему свой плодообильный виноград в Ваал-Гамоне.
(Возлюбленная шествует, опираясь на своего Возлюбленного, и в беседе с ним просит последнего закрепления, запечатления их союза по силе ее любви к нему, ходатайствует за свою младшую сестру и показывает ему свое плодообильное хозяйство).
Последние подвиги Церкви на земле.