Воздух густел, густела синева неба, и на востоке уже угадывался ночной фиолетовый тон. Вот-вот день угаснет. Вот-вот наступит тьма, появятся звезды. Словно предваряя их, в воздухе рассеялся какой-то неясный блеск. Пахло листвой, цветами, сильно и сладко пахло. На скамейках возле крылечек сидели женщины и негромко переговаривались. Сосредоточенно возились в песочной яме малыши. Выходили из домов и спешили куда-то, видно на свидание или на танцы, парни и девушки. Фонари еще не зажглись, и лишь некоторые окна светились.

В расположении части было по-сумеречному пустынно и тихо. Расстались возле клуба, из которого едва слышно доносилась музыка.

— Через часок давай здесь встретимся, — предложил дядя.

— А как я узнаю, что уже «через часок»?

— Да-да… Но если задержишься, где тогда тебя искать?

— А вы не ищите. Идите домой, я сам приду, — сказал Максим.

Дядя задумался…

— Ладно. Ты все-таки забеги сюда. Не будет меня — шагай домой.

Дядя — в клуб, а Максим повернул к казарме. Он смело вышел на асфальтированную полосу перед казармами. На скамеечках сидели солдаты и офицеры, курили, о чем-то толковали.

Спросить о Юре постеснялся. Заглянул в окно — Козырькова не было. Решил возвратиться к подъезду. Тут они столкнулись лицом к лицу.

— А я думаю — вот бы ты появился! — обрадовался Юра. — А ты вот он! Пойдем погуляем… Как ты?

— Все в порядке, — благодарно произнес Максим и спросил: — А ваш друг где?

— Бембин? В ленинской комнате. «Боевой листок» оформляет. У него почерк красивый.

Максим вздохнул.

— Чего ты? — удивился Юра.

— У нас в школе тоже не очень хорошо иметь красивый почерк. С одной стороны, хорошо — в тетрадях всегда красиво. А с другой стороны, плохо — поручения дают: то стенгазету пиши, то какой-нибудь альбом заполняй.

— Вот и Прохор, выходит, страдает! А я свое отстрадал! Командир отделения застукал меня за рисованием — и последовали выводы: выполнить заголовки и заставки для «боевого листка»! — с видимым удовольствием сообщил Юра.

Не сговариваясь, они стали искать такое местечко, где народу было бы поменьше, а то и вовсе не было бы. Вышли к спортгородку.

— А у вас как? — осторожно спросил Максим.

— Да так… Мы тут все музей вспоминаем. Особенно сильно там — голос фронтовика, что о боевом пути рассказывал.

— Мне тоже это больше всего запомнилось, — вставил Максим.

— Еще бы… Понимаешь, я по книжкам знаю, что молодым всегда казалось: самые исторические события уже произошли и на долю нового поколения ничего значительного не осталось.

— Так вы же солдат! — Максиму не понятно было, как можно не принимать этого во внимание, как можно забывать об этом хоть на секунду!

— Мне еще предстоит стать солдатом, — сказал Юра и почти явственно услышал слова отца: «Ему еще предстоит стать рабочим».

Вокруг спортгородка проложена гаревая беговая дорожка. По обочинам ее росла трава. По этой траве, огибая спортгородок, и шли Юра и Максим, занятые разговором. Им показалось, что никого поблизости нет, и они говорили свободно и громко. Но вот в гимнастическом углу кто-то появился возле перекладины. На повороте дорожка совсем близко подходила к гимнастическим снарядам. Солдат, который собирался поупражняться на перекладине, помахал рукой:

— Юра, иди сюда!

— Это что за штатский? — спросил Костя, когда Юра и Максим подошли к нему.

— Это наш, — ответил Юра. — Живет по соседству. Он настоящий парень, Максим Синев.

— Будем знакомы, настоящий парень Максим Синев.

Максим лихо хлопнул ладошкой по протянутой руке Кости.

Костя снял ремень, расстегнул воротник, прошелся, разминая плечи, резко разводя руки в стороны, поднимая вверх, отводя назад. Потом стал под перекладиной:

— Считайте!

Удалось ему и теперь подтянуться лишь одиннадцать раз.

— Какое-то заколдованное число! — в сердцах бросил Костя.

— А может, ты просто не способен… пока? — стараясь не обидеть Костю, сказал Юра.

— Как это — не способен? — обиделся Костя. — Сейчас еще попробую.

С трудом подтянулся в одиннадцатый раз и спрыгнул на землю, даже не спрыгнул, а устало сорвался.

— Передохни как следует, — посоветовал Юра.

— Разозлиться надо, — подсказал Максим.

— Во! — подхватил Костя и кинулся на перекладину, и опять после одиннадцати пришлось прервать счет: Костя соскочил, наклонился, уперся руками в колени, уронил голову.

— Не отдохнул ты, рано взялся, — сказал Юра.

Костя согласно кивнул.

Рядом вдруг заговорили:

— А может слабо́?

— Много ты знаешь…

Позади стояли два солдата: Прохор Бембин и с ним другой — крупный и, видно, очень сильный.

— Ты, Прохор, не подначивай, — переводя дух, заметил Костя.

— Так «пятерка» тебе обеспечена! — сказал Прохор.

— Я для себя, — бросил Костя.

— Пари, что ли, держал? — спокойно спросил сильный.

— Не, не держал… Просто хотел больше тебя подтянуться, да вот — жила слаба, — признался Костя, выпрямляясь.

— Ты не с того начал, ты руки сперва подкачай, — посоветовал сильный, будто не его результат старался перекрыть Костя. — С гантельками потренируйся, с гирьками… А так сразу трудно…

Максим догадался, что этот сильный и есть Жора Белей, рекорд которого хотел побить Костя.

Жора огляделся, отошел в сторону и вернулся с большой круглой гирей. Бросил ее на землю, поиграл пальцами, разминая их, взял гирю и стал забавляться ею, будто она совсем легкая: вскидывая перед собой, заставлял ее крутиться в воздухе и ловил.

Почти совсем стемнело. Вспыхнули фонари возле казармы, клуба, вдоль дорожек. На небе все сильнее разгорались звезды. А здесь, в спортгородке, ни огонька.

Ребята по очереди тренировались, когда на беговой дорожке появился высокий человек в спортивном костюме. Он бегал — круг, другой… Потом свернул к гимнастическим снарядам. Подойдя, спросил:

— Задумали побить рекорды Василия Алексеева?

— Нет, Жоры Белея, — сказал Костя.

— Белея? Это кто такой? Не знаю такого штангиста…

— А он — среди нас! — показал Костя.

— Ну, чего ты?.. — протянул Жора.

— Признание товарищей — великая вещь, — с улыбкой в голосе проговорил высокий и пожал Жоре руку.

Максиму голос показался удивительно знакомым? Кто же он, этот великан?.. А-а, так это же комдив полковник Велих!

Комдив между тем всмотрелся в ребят и узнал Максима:

— Это ты, Синев? Добрый вечер! Как тебе у нас?

Максим не сразу нашелся, что сказать, но Прохор, который держался с полковником свободнее и непринужденнее всех, вступил в разговор:

— Хорошо ему у нас! И нам с ним — соответственно…

После коротенькой заминки Прохор представился:

— Рядовой Бембин.

За ним другие представились, бросив руки по швам, вскинув подбородки: пусть видит комдив, какие бравые солдаты эти новички!

— Могу я, товарищи сослуживцы, вместе с вами поразмяться?

Полковник склонился над гирей, опустив на чугунную дугу большую руку, задумался, собираясь с силами, резко выпрямился. Гиря вскинулась над ним. Потом он несколько раз выжал ее, покидал, перехватывая то одной, то другой рукой. Силен и ловок полковник!

Комдив аккуратно поставил гирю, шумно выдохнул:

— Занимайтесь, а я еще побегаю…

— Чей-нибудь рекорд побить хотите? — спросил Бембин.

— Куда мне, — засмеялся комдив. — Понимаете, двигаюсь мало — все в кабинете или в машине… Конфигурация… гм… изменилась, центр тяжести сместился: живот вперед, плечи назад! Не годится так командиру. Как вы думаете?

— Не годится, — вежливо согласились солдаты.

— Вот и бегаю, в форму вхожу. Для нас, солдат, это первое дело — форма… Хочешь не хочешь — бегай!

Комдив шагнул было к дорожке, но тут же остановился — Бембин заговорил:

— Все-таки мы слишком напираем на то, что у древнеримских легионеров в чести было. Нам же не придется пешком идти в дальние провинции, не придется тащить на себе тяжелое вооружение!

— Не придется, — согласился комдив. — У нас техника, сами знаете, — наиновейшая. И в достатке ее — чтобы мы пешком не ходили и оружие и боеприпасы не таскали на себе. Однако напряжения в современном бою такие, что не снились ни древнеримским легионерам, ни былинным русским богатырям. Незакаленный, нетренированный человек не выдюжит. Так что физподготовка и шагистика не только для стройности фигуры необходимы…

И побежал по дорожке, рослый и могучий.

А Юра засмеялся.

— Чего ты? — удивился Костя.

— Знали бы вы… Наш сержант, видели, как ходит?

— Ну, видели. Ну и что? — нетерпеливо спросил Костя.

— Он ходит — плечи назад, как у комдива. А комдив, оказывается, не рад этому…

Комдив отмерял круг за кругом: пропадал в темноте, выныривал из нее, пробегал по ближнему повороту. И забывалось то, чего нельзя забывать — он на войне был! Он скоро генералом станет, а спрашивает с себя, как солдат…

Все младшие братья на свете завидуют своим старшим братьям, потому что все мальчишки на свете хотят быть старше, чем они есть. И Максим всегда завидовал своему старшему брату Володе. И никогда не завидовал так сильно, как сегодня. Окажись он сегодня на месте Володи, выбрал бы только одно — армию. И в это теплое и тихое утро поднялся бы вместе с солдатами, вместе с ними сделал бы зарядку, позавтракал и шагал бы на занятия.

Максим стоял под деревьями и смотрел, как рота, в которой служит Юра Козырьков, возвращается из столовой. Сейчас солдатам разрешат сделать перекур, а потом построят снова и…

Произошло неожиданное. Рота остановилась перед казармой. С крыльца сошел командир роты капитан Малиновский и недовольно сказал что-то. Максим слышал строгий и резкий голос, но не мог разобрать слов. Потом солдат растянули в цепочку вокруг казармы, и они пошли в стороны от нее, наклоняясь и что-то поднимая с земли. Что они там растеряли, что собирают?

Скоро Максим понял, в чем дело, но не поверил себе: солдаты поднимали бумажки, щепки, обломки камней и складывали в кучки. Да разве это солдатская обязанность?

Он пораньше выбрался из дому, чтобы вместе с друзьями начать новый солдатский день — и на тебе!

Он слышал, что в армии в наказание дают наряды — мыть полы или еще что там. Так то отдельным солдатам, когда они провинятся! Не могли же целую роту наказать! Наряд целой роте — это невозможно… Невозможно, а вот же — убирает рота мусор!

Охваченный недоумением и огорчением, Максим пошел к скамейке в тени, сел, отвернулся.

Тут его и обнаружил Юра Козырьков, когда уборка закончилась и объявили перекур.

Здороваясь, Максим встал и внимательно посмотрел на Юру — тот был совершенно спокоен. А Жора Белей, который накануне вечером невозмутимо отнесся к тому, что хотят побить его рекорд, мрачно прошел мимо. Рядом с ним, что-то горячо втолковывая, шел Костя Журихин. Он тоже не заметил Максима.

— А за что вас всех? — осторожно спросил Максим: слово «наказали» не слетало с языка.

Юра и так понял, мотнул головой:

— Нет, не наказали нас. Выговор, правда, был от командира роты, за то что намусорено вокруг казармы. Ну и приказ: убрать и впредь не сорить…

— Так, выходит…

— Ничего не выходит… Кто за нас тут порядок наводить станет? Чужой дядя?

— Но вы же не уборщицы! Вы солдаты!

— Жора Белей то же самое сержанту говорил. На том заводе, где Жора до армии работал, пьянчуг и прогульщиков из слесарей и токарей в уборщики переводили. Ему и обидно стало…

— А вам?

— Да и мне, — признался Юра. — Сначала.

— Значит, сначала неохота было?

Максим вспомнил, как нудно было убирать класс после уроков. Староста и дежурные заставляют, а пацаны стараются увернуться. Лазят между партами одни девчонки, а пацаны, которых все-таки задержат в классе, увиливают, волынят…

— Приказ есть приказ, — сказал Юра. Наверно, он чьи-то слова повторял. — В армии так: не умеешь — научат, не хочешь — заставят. Все правильно.

Максим видел: Юра согласен с этими услышанными от кого-то из старших словами.

Да, в солдатской службе есть и такое, чему не очень-то обрадуешься, но иначе нельзя. И это надо понимать, если хочешь быть хорошим солдатом.

Приказали строиться. Если бы Максим сейчас оказался в строю и если бы роту снова послали убирать мусор, он не стал стыдиться. Пришлось бы — один всю территорию полка убрал…