1

Харчевня «У трех голубей» располагалась в доме 10 по улице Железного горшка в квартале Сен-Жермен-де-Пре. Я решил убить двух птичек, чтобы добраться до этой харчевни, решил немного прогуляться по улицам Парижа начала XVIII века, с которым пока еще близко знаком не был! Такая пешеходная прогулка до харчевни стала бы моим первым настоящим знакомством с Парижем, его обитателями. В Московии я был деревенским жителем, большую часть жизни провел в родительской деревушке, в Москве и Санкт-Петербурге стал появляться только после того, как государь принял меня на службу в свой потешный Преображенский лейб-гвардии полк, в котором я начал служить рядовым, выбился в фельдфебели, а затем дослужился до лейб-гвардии капитана. Так что жить в больших городах я не был особенно привыкшим!

Прежде чем покинуть свои гостиничные покои я долго колебался, во что же именно мне одеваться, так как не знал местных нравов в мужской моды, как сегодня одеваются молодые парижские дворяне?! Поэтому я не поленился достать из тайника свой планшетник, который на всякий случай захватил в экспедицию, чтобы в нем разыскать информацию о парижской моде времени, в котором оказался?! Честно говоря, то, что я увидел на всех тех иллюстрациях, мне не очень-то понравилось! Получалось, что сегодняшняя мужская одежда в Париже, если судит по ее внешним силуэтам, мало чем отличалась от женской одежды.

Одежда юношей и мужчин была чересчур красочной, имела множество женских складочек, рюшечек, декоративных ленточек, воротники — сплошного ажурного вязания. Планшетник продемонстрировал мне немало примеров французской мужской одежды. В такой одежде, по моему мнению, французский мужчина терял свое главное достоинство, — мужественность, в ней он совершенно не походил на гордого льва, защитника своего рода. Всматриваясь в иллюстрации планшетника, я видел, что французский молодой человек не походил на мачо! В своей модной одежде он выглядел, как в пух и прах разодетая красная девица, женщина!

В то же время я хорошо понимал и то, что мне особо не стоит ходить по Парижу в мундире русского лейб-гвардии капитана! Или же постоянно носить гражданскую одежду, которую я время от времени натягивал в Санкт-Петербурге, в промежутках между ношением военной формы! Так как фасон той московитской одежды я бы сказал, что сейчас выбивался из общего направления парижской мужской моды.

Поэтому, переодеваясь в чистую одежду, я как бы изобретал свою моду для Парижа. На свои голые плечи натянул отличную батистовую рубашку белого света, которая приятно и ладно облегла мое тело. Она имела большой отложной воротником, который не был пышного ажурного плетения или вязания, совершенно не походил на пышное жабо. Темно-серый колет с золотыми пуговицами хорошо сочетался с этой белой атласной рубашкой, а также с узкими, в обтяжку, брюками-колотами черного цвета, которые застегивались не сразу же под коленями, а продолжались до середины икр. Такие брюки-колоты мне нравились гораздо больше, нежели чересчур модные в те времена штаны-ренгравы, которые, по моему непросвещенному мнению, были своего рода женской юбкой.

Я всегда полагал, что мужчина в выборе своей одежды должен быть слегка консервативен. К тому же темный цвет одежды скрадывал кое-какие недостатки мужской фигуры, скажем, в частности, мой животик, начинающий вылезать из-под пояса. Такая обтянутая одежда в темных тонах, как я лично полагал, придавала мне боевой, я бы даже сказал, весьма угрожающий вид.

На ноги я натянул сапоги с ботфортами до бедер, на высоком каблуке.

В то время у меня были длинные волосы, но пришлось, отдавая дань парижской моде, на голову натянуть белый парик, а поверх его большую шляпу с плюмажем. Я уже говорил о том, что был не особо умелым дуэлянтом, что в драках полагался не только на силу и мощь своего оружия. Разумеется, армия, — Преображенский полк научили меня правильно фехтовать шпагой, драться на саблях, но, в принципе, для меня не имело особого значения, какому холодному оружию отдавать свое предпочтение, французской шпаге или итальянской рапире. Немного поколебавшись, я остановился на французской боевой шпаге, повесил ее на поясной ремень справа. И для полноты ощущений в голенище своего правого сапога я опустил свой любимый засапожник, с которым обычно никогда не расставался.

Мосье Готье не узнал меня, когда я выходил из дверей его гостиницы «Солнечный отель», проходил мимо него. На мне в тот момент был плащ, точно такой же, которые носили все парижские полицейские, а мое лицо было укрыто в складках этого плаща. Поэтому, приняв за парижского полицейского мосье, Готье не признал меня. Как будто ужаленный дикой лесной осой, он вскочил со своего колченого табурета, чтобы долго низко кланяться мне вслед.

В те времена, о которых ведется мой рассказ, парижские полицейские еще не имели единой униформы, а ходили в том, что придется. Но они считали, что им приходится выполнять одну из самых грязных общественных работ, в те времена парижские полицейские предпочитали носить одежду темных тонов, как в служебные часы, так и на досуге. При этом они старались закутаться с головы до ног в широкие плащи, тоже коричневого или черного цвета, а в складках таких плащей скрывали от посторонних свои лица.

Я шел по улице Вожирар, размышляя о том, что в парижской полиции даже в те давние времена служили известные, важные и весьма значимые персоны. Некоторые из них даже входили в королевскую свиту, их знал, уважал и за руку с ними здоровался сам король Луи XIV де Бурбон. Сами же парижане, хотя и уважали своих полицейских, но уж очень их боялись, старались с ними не связываться, всячески избегая с ними каких-либо контактов, встреч. От одного полицейского я уже услышал пояснение по вопросу о том, почему они всегда кутаются в плащах, почему прячут от людей свои лица?!

— Это для того, — говорил этот мой знакомый полицейский, — чтобы парижский люд не знал бы того, что перед ними сейчас находится полицейский! А то, что мы не показываем им свои лица, так это большей частью потому, чтобы нам самим не дышать постоянным зловонием парижских улиц!

На третьем повороте я с улицы Вожирар повернул на улочку Шерш-Миди, а затем повернул направо на Севрскую улицу, по которой бодро зашагал, никуда не сворачивая, к центру города.

К этому времени парижские улицы были заполнены менялами, разносчиками воды, зеленщиками, старьевщиками, мелкими портняжками. Все эти парижане были заняты своими непосредственными делами, они о чем-то спорили, переговаривались, торговались. А главное они между собой так громко перекрикивались, пытаясь что-то друг другу всучить или продать, что временами от этого крика-вопля у меня закладывало уши.

Но я, проходя по этой Севрской улице, особенно не церемонился с этим парижским людом, этим парижским обществом! Шел по самому ее центру, постоянно работал кулаками, локтями или плечами, чтобы особо не стесняясь, не церемонясь, разогнать мельтешащих перед собой этих уличных торговцев, пешеходов или клошаров, пробивая вперед свой путь. Словно признав во мне чужака, не парижанина, ко мне то и дело подскакивали, протискивались, подбегали различные люди! Одни из них пытались мне что-то втюрить, при этом обмануть или продать никому не нужный товар, другие же, пользуясь моментом, пытались подло срезать мой кошелек, мотавшийся на поясе у самого моего пуза. Один уличный удалец даже попытался стащить, вытащив из портупеи мою французскую шпагу, но в ответ он схлопотал сильнейший удар кулаком в ухо, от которого, как подкошенный, свалился в грязь Севрской улицы!

По обеим сторонам этой в те времена центральной улицы Парижа, Севрской улицы, располагались лавки и лотки продавцов домашней утвари, хозяйственных товаров, изделий из железа, бочки, дрова, угля, оружия, галантереи, поношенной одежды. Эти мелкие продавцы, сейчас пока еще были мелким ворьем, но они уже становились более серьезными парижанами, постепенно превращаясь во французскую буржуазию.

Сейчас же эти плуты гороховые всеми правдами и неправдами пытались остановить меня, чтобы я купил их никуда не годный товар. Меня же до тошноты в животе раздражала вся эта крикливая, грязная и нестерпимо вонючая толпа парижских торговцев, которые сейчас мало чем отличались от нищих, попрошаек, клошаров.

Причем, эти уличные продавцы, нищие и клошары ни на секунду не прерывали своего броуновского движения. Они постоянно переходили с одного на другое место, не переставая при этом орать по делу и без дела. Увидев незнакомое лицо или незнакомого прохожего, они толпой срывались с места, чтобы со всех сторон его окружить и, не давая незнакомцу далее пройти, всеми правдами и неправдами старались завлечь его в свою лавку или подтащить к своему лотку с товаром! Другие продавцы ходили взад вперед по Севрской улице, толкая перед собой тележки, якобы, до краев завалены старой, рваной одеждой или изделиями из глины, железа. В этой толпе парижского сброда сновали и такие людишки, как воры карманники, да и другие люди, способные на твоих глазах совершить любую подлость, обчистить тебя догола на глазах своих же напарников.

Причем, ни один из этих уличных торговцев, мелких парижских плутов не уступал мне дороги!

Вот приходилось мне постоянно работать ногами, пиная парижский грязный люд под их тощие задницы, кулаками, направо и налево навешивая плюхи. Порой мне приходилось угрожающе хвататься за эфес своей французской боевой шпаги. Но до цели своей пешей прогулки по этим парижским улицам мне так и не пришлось ее полностью вытаскивать из ножен. Я повторяю, что никогда не искал себе славы посредством убийства более слабого человека своей шпагой или магией. Удар своим кулаком я всегда предпочитал смертельному выпаду шпагой. Поэтому особо и не хватался за эфес своей французской шпаги, а бил ногой по задницам, пинал под зады или направо и налево раздавал добрые плюхи.

Помимо того, что мне приходилось локтями, кулаками и плечами пропихиваться вперед, продвигаясь по Севрской улице, я должен был ни на секунду не спускать своих глаз с окон парижских домов, выстроившихся по обе стороны этой большой улицы. Меня тревожила эта чертова привычка парижан, ненужные вещи выбрасывать прямо из окон своих домов на улицу. Если честно признаться, то эта привычка парижан мне постоянно действовала на нервы. Ведь, если вовремя недоглядишь, то можешь запросто оказать под содержимым ночного горшка, выплеснутым из окна того или иного дома! В любом случае мне и другим парижским прохожим следовало бы быть постоянно настороже, подальше держаться от этих проклятых окон! Я должен был быть постоянно готовым к тому, чтобы на глазах сотен людей продемонстрировать чудеса изворотливости и гибкости своего тела.

За три дня пребывания в этом вонючем Париже я уже неоднократно становился свидетелем того, как эта толпа парижского сброда начинала в три голоса ржать над тем или иным неудачливым парижским пешеходом. Тот вдруг совершенно внезапно для самого себя оказывался в положении с головы до ног облит человеческой мочой, измазанным в человеческом дерьме?!

К тому же во многих местах Севрская улица была перегорожена грудами строительного, ремонтного материала, приготовленного для ее мощения, или для строительства городской канализации. К слову сказать, давным-давно еще в античные времена римляне первыми построили восемнадцать метров канализационного тоннеля для спуска нечистот в Сену, но с тех пор о гигиене в Париже напрочь забыли. Когда я впервые в своей жизни увидел первую парижскую улицу, то едва не умел от зловония, шедшего от открытого канализационного стока, вырытого посередине той улицы. В такие канализационные парижане сваливали все подряд, всю уличную и домашнюю грязь, нечистоты, вплоть до трупов ограбленных, убитых ночью несчастных горожан.

Поэтому по Севрской улице мне пришлось проходить, дерясь и проявляя цирковую акробатику, то и дело, уворачиваясь от кулаков парижского сброда, одновременно перепрыгивая через канализационные стоки. Причем, при этом мне следовало проявлять нечеловеческую предосторожность, чтобы не поскользнуться на том жирном слое грязи, который покрывал поверхность всей этой улицы. Перепрыгивая какое-либо препятствие, мне одновременно приходилось бить кулаком уличного воришку, который пытался свою шаловливую ручку запустить мне под плащ, чтобы острейшей бритвой срезать мой мешочек-кошелек с ливрами, сейчас болтавшийся на поясе.

Когда я перешел на улицу де Фур, то поначалу она мне показалась настоящим тоннелем, сверху над ней прямо-таки нависали трехэтажные дома, небрежно сляпанные из каменных блоков. К тому же эту улица, подобно и Севрской, по обеим сторонам была плотно заставлена рядами полотняных палаток или хибарок, построенных из хвороста, в которых жили и работали точильщики хозяйственных ножей и холодного оружия, сапожники и другие мелкие уличные торгаши. Улица де Фур оказалась короткой, но по грязи наголову превосходила все другие парижские улицы, по которым я прошелся в сегодняшний вечер.

Поворачивая налево на улицу Железного горшка, я с облегчением вздохнул, каких-то полчаса пешим ходом по Парижу и ты уже на месте. Но тут же мысленно поклялся себе в том, что никогда моя нога больше не ступит на брусчатку парижских улиц. Сейчас мои шикарные сапоги по самую щиколотку были забрызганы подозрительно пахнущей грязью, от которой, если уж честно признаваться, так и несло смрадом и зловонием. К слову сказать, этот смрад и зловоние сопровождали меня на всем протяжении моего пути. Теперь я понял, почему дамы и кавалеры высшего общества, наезжая в Париж, свои носы не высовывали из складок плащей или не отрывали их от надушенных платочков?! Почему Луи XIV, к чертовой матери, забросил свою резиденцию в столичном Лувре, переселился в свой Версаль, который находится в восемнадцати километрах от этого зловонного города?! Свежего воздуха в этом Париже днем с огнем нельзя было бы отыскать, дышать там было просто нечем!

Теперь понимаете, почему я столько внимания уделял вопросу, решая, где мне было бы лучше всего поселиться, в каком квартале Парижа?!

Хозяин харчевни «У трех голубей», оказался горбуном небольшого росточка. Он был одет в чистую и опрятную одежду. Горбун встретил меня у входа в свою харчевню. Я бы сказал, что этот горбун был несколько смущен тем обстоятельством, что я, по его мнению, будучи истинным парижским аристократом, вдруг решил отужинать в его богоугодном заведении.

Во Франции с давних пор было принято, что богатые люди и представители высшего света питаются только дома или же, в крайнем случае, в гостях у своих друзей, таких же богатых французов. В харчевнях питалась одна только городская голытьба или люди среднего достатка, которые из-за своего ремесла вынуждены были много путешествовать.

Горбун попытался мне еще что-то объяснить, но увидев, что я его не слушаю, а направляюсь во вход в его заведение, он безнадежно махнул рукой и последовал вслед за мной.

Уже стоя на пороге харчевни, я сразу же заметил для самого себя, что сделал неплохой выбор. Внутреннее помещение харчевни оказалась опрятным и чисто прибранным местом. Правда, оно имело несколько мрачноватый вид внутри. В люстре, подвешенной к потолку, горело всего несколько толстых свечей, но к моему удивлению эти свечи были восковыми. Свечи в люстре особо хорошо не освещали помещение харчевни, они своим светом как бы усугубляли сумрак в этом помещении. В зале было всего шесть столиков, на шесть человек каждый столик. Сейчас только один из шести столиков был занят, за ним обедали четверо здоровенных, крестьянского вида парней. Мне понравилось, как эти парни чинно, по-очереди что-то ложками хлебали из большой супницы, стоявшей посередине стола. Они ели суп, громко чавкая и отрыгивая, также громко переговариваясь между собой о том, что им настала пора возвращаться в деревню, чтобы приняться за весеннюю пахоту и посевы.

На меня и на горбуна, хозяина харчевни, эти французские крестьяне не обратили ни малейшего внимания. Мне было понятно, что им совершенно не было дела до появления в этой таверне какого-то там парижского аристократа.

2

Я посмотрел на карманные часы, которые только-только начали входить в моду во Франции. До появления маркизы де Монморанси оставалось менее десяти минут, а мне еще предстояла большая работа. Горбун, хозяин харчевни «У трех голубей» категорически отказал мне в преждевременном удалении из обеденной залы харчевни обедавших там крестьян. Крестьяне же, по-прежнему, с упорством идиотов не замечали моего присутствия в харчевне, они были слишком увлечены своей очередностью черпания супа ложками. Они, видимо, опасались того, чтобы их сосед не съел бы больше супа, продолжая неторопливый разговор о весенних посевах. Поэтому мне пришлось магическим путем создать новую обеденную залу, в которой этих французских болванов-крестьян уже не было.

В этой новой обеденной зале стоял только один стол, покрытый белоснежной скатертью, в его центре стояла ваза с букетом с четырнадцатью красными розами. Эта обеденная зала в отличие от настоящей залы харчевни была хорошо освещена! Я постарался магически поддержать эффект того, что эта зала существует вне пределов реалий Парижа XVII века. Стол был сервирован всего на две персоны, тарелки были изготовлены из настоящего саксонского фарфора. Одним словом, это помещение и сервировка стола выглядели настоящей сказкой для истинного ресторатора, и для моей дамы. Ни одна парижанка, ни один парижанин не прошли бы мимо такого совершенства обслуживания, ресторанного сервиса, который здесь был пока неизвестен в этом Париже.

Причем, эти метаморфозы я не скрывал, творил на глазах хозяина таверны, горбуна, который стоял и, ни на секунду не закрывая глаз, наблюдал за всем творимым мною волшебством. Я хорошо понимал, что одним только этим навсегда завоевал сердце этого парижского горбуна. Мне требовался свой человек в этой области общественного питания, услугами которого я мог бы время от времени пользоваться. Горбун мосье Буланже совершенно вовремя оказался у меня под рукой, так как именно он наиболее подходил для этой цели, стать первым парижским ресторатором. Сейчас же он был настолько увлечен творимым на его глазах волшебством, что уже ни на что не обращал внимания.

Мне пришлось-таки его оторвать от созерцания этого волшебства, мне нужно было с ним обговорить меню сегодняшнего ужина с дамой при свечах. Оставалось всего несколько минут до появления маркизы, а я пока оставался к ее приходу не готов. К тому же вдруг выяснилось, что этот горбун, великий парижский ресторатор, не понимает, что это за выражение «ресторанное меню».

— Мосье, меню — это, разумеется, французское слово, но истинное значение его мне совершенно неизвестно!

— Хорошо, — я был вынужден согласиться с мосье Буланже, — тогда давайте поговорим о том, чтобы вы подали на стол любимой женщине на ужин? Мне бы очень хотелось чего-нибудь такого легкого, скажем пару блюд, которые сменяли бы друг друга.

— Мосье, я уже в том возрасте, когда мне не требуется любимая женщина! Это, во-первых, а, во-вторых, у меня в таверне принято подавать на стол все то, что имеется в кладовке таверны, или то, что я купил у крестьян. Французам все равно, что и с чем есть, а уж тем более они плевать хотели бы на то, в каком порядке им подаются блюда. Но чаще всего, мосье, я готовлю жульен, который называется супом, с овощами и хлебом, а к нему приношу на стол все то, что перечислил выше и в зависимости от пожелания едока.

На долю секунды представив себе, что маркизу де Монморанси мне придется угощать луковицей с белым хлебом и кружкой крестьянского молока, я нервно поддернул плечами. Пришлось на пару секунд углубиться в свою память, чтобы в ней разыскать рецепты приготовления легкого ужина. Остановился на креветках темпура и на грибном салате, рецепты которых тут же перелил в сознание горбуна, владельца харчевни. Настала пора и горбуну заняться сбором, хранением кулинарных рецептов. В будущем, когда его наследникам придется открывать свой первый ресторан в Париже, то им все эти рецепты, несомненно, пригодятся. Сами же продукты для приготовления такого легкого ужина я поместил в переносном холодильнике, который заранее установил в его конуре, под названием кладовка. Горбун же, хозяин харчевни, этот мой подарок воспринял, как должное дело, за него он меня даже не поблагодарил. Французы, лягушатники, они все такие, им только дай какой-нибудь новый кулинарный рецепт! Так они этим же рецептом тут же им воспользовались, приготовили на пробу блюдо, а после того, облизав пальчики, начинают говорить о том, что это именно они выдумали рецепт самого этого блюда.

В этот момент я почувствовал, что портшез с маркизой де Монморанси уже находился довольно-таки близко к дверям харчевни «У трех голубей».

Душа же маркизы была полна сомнений в отношении того, стоит ли или не стоит ей, даме высшего света, встречаться с иностранцем, да еще в столь непотребном месте, как эта низкопробная парижская харчевня. Но воспоминания о первой и пока единственной встрече с этим молодым русским туманили женщине голову. Встреча получилась настолько страстной и незабываемой, что Сюзанна де Монморанси была готова снова и снова ее повторять, не боясь этим нарушить великосветский этикет. Вся ее женская натура бурлила и кипела в ожидании новых ласок, новой любви со стороны этого русского медведя.

Но, когда ее портшез оказался у самых дверей харчевни «У трех голубей», то на маркизу де Монморанси снова обрушились прежние страхи. Она представить себе не могла, как это можно было бы для нее, маркизы, среди белого дня и на глазах сотен простолюдинов пройти в харчевню для простонародья?! Узнав об этом, завтра весь Париж будет только об этом говорить, на словах осуждая и порицая молодую маркизу.

Тогда я для того, чтобы Сюзанна напрочь бы забыла бы о своих страхах, магически сделал так, чтобы ее портшез с носильщиками сразу же оказался бы внутри новой обеденной залы таверны «У трех голубей». От такого чуда носильщики портшеза застыли в полнейшем изумлении, остолбенении и нерешительности! Но к этому времени я уже хорошо знал, как мне следует поступать в подобных случаях, сейчас главным было, не позволить людям умереть от шока неожиданности. Я медленно поднялся из-за стола и, как ни в чем не бывало, прошел к дверце портшеза. С галантной улыбкой и с низким поклоном ее открыл. Красавица маркиза, подобно королеве, вышла из портшеза и с гордо вздернутым подбородком проследовала к столу с розами. Я же, как истинный парижский кавалер, осторожно вел под локоток эту даму высшего света.

И в этот же момент, как истинный бабник, опытнейшим взглядом ощупывал, измерял женщину со всех сторон. Маркиза имела великолепную фигуру, тонкую талию еще не рожавшей женщины, высокую грудь. Одна мысль о том, что у этой парижской дамы под юбками нет никакого нижнего белья, сводила меня с ума. Но я с горечью понимал, что мне придется пока воздержаться со своими любовными страстями. В тот момент мне не следовало бы сразу же набрасываться на маркизу со своими восточными страстями, чтобы на глазах горбуна, владельца харчевни «У трех голубей», задирать добропорядочной даме ее нижние юбки. Хотя я уже знал о том, что Сюзанна совершенно не против того, чтобы сию минуту повторил то, что мы творили в Версале, где так случайно встретились в одном из коридоров этого королевского дворца. Сейчас мне предстояла долгая пытка ухаживания за этой француженкой, поить и кормить ее, не переходя границ реалий, а уж после…

Женщина всегда остается женщиной, в каких бы условиях она бы не находилась, какой бы национальности она не была! Так и маркиза де Монморанси, опытным женским взглядом она тут же пересчитала количество алых роз, имевшихся в вазе на столе, и удовлетворенно, сама себе кивнула головой. А затем она опытным женским взглядом прошлась по сервировке стола обеденными ножами, вилками, саксонскими тарелками и хрустальными бокалами. Похоже, что она нашла что-то новенькое для себя в этом деле. Особое внимание маркизы привлекли только что появившиеся в Европе саксонские тарелки, ей захотелось взять одну из тарелок в руки, чтобы ее хорошенько осмотреть. Но Сюзанна сдержала этот свой чисто женский порыв.

Она испуганно вскрикнула, когда в обеденной зале внезапно погас верхний свет, когда в помещении наступила полная темнота, но этот крик был издан только ради того, чтобы подтвердить, что рядом со мной находится истинная женщина. Женщины остаются женщинами, они никогда и ничего не бояться, тем более какой-то там темноты, в которой сами принимают облик настоящего божества или королевы любви.

Разве что, они, правда, немного боятся мышей в своих дворцах, домах, так как не желают делить с ними своих королевских владений, — столовой, кухни и спальни. Поэтому внезапно наступившая темнота Сюзанну совершенно не испугала, но дала ей возможность, воспользовавшись удобным моментом, от слов перейти к делу, к тесному контакту с желанным мужчиной. Ей так захотелось вскочить на ноги и броситься мне на шею, чтобы обнять и тесно прижаться к мужскому телу, но в этот момент маркиза почему-то сдержала свой неистовый порыв!

Тем временем вокруг стола появились витые золотые подсвечники в рост человека с восковыми ароматическими свечами, которые тут же засветились и заиграли разноцветными огоньками. Аромат свечей напрочь перебивал зловоние, издаваемое и распространяемое парижанами и самим Парижем. Он подействовал так, словно в харчевне внезапно заработал мощный вентилятор-кондиционер, который воздух помещения очистил от примесей смрада и зловоний. Дышать стало гораздо свободнее и приятнее, маркиза Сюзанна де Монморанси это сразу же прочувствовала. Она с глубокой благодарностью в глазах смотрела на меня, слегка покраснев от своего предыдущего порыва.

Оно и понятно, согласно правилам парижского высшего света женщина не должна первой бросаться и вешаться на шею любимого мужчины. Она должна дождаться момента, когда этот мужчина обратит на нее свое внимание, только после чего могла бы дать волю этим своим низменным чувствам.

С момента нашей второй встречи мы оба пока не произнесли ни единого слова! Наши взгляды о многом рассказывали друг другу!

Я внутренне ощущал, как между мной и этой прекрасной француженкой растут доброжелательные и доверительные отношения. Мы оба чувствовали себя так, словно эта встреча была не нашей первой встречей, словно мы уже встречались в течение продолжительного времени. Словно мы давно были любовниками и настоящими друзьями. Атмосфера этой нашей встречи была такой, что мы могли спокойно говорить о даже о возможном рождении наших совместных детей. Но я пока не спешил Сюзанну обрадовать новостью о том, что она уже зачала ребенка мужского пола. Это можно было бы сделать несколько позже.

Послышалась негромкая трель звонка, распахнулась кухонная дверь, на ее пороге появился горбун, шеф-повар и одновременно хозяин этой таверны. На вытянутых руках он нес поднос с блюдами креветки темпура, грибным салатом, а также бутылку белого вина. Должен признать, что в отношении вина хозяин проявил должную инициативу, из своих запасников он достал бутылку этого замечательного вина.

Наш ужин с маркизой проходил в тишине и в спокойствии, француженка с такой энергией и скоростью уничтожала салат и креветки, словно ее давно не кормили. Она одна прикончила и бутылку белого вина, выпивая бокал за бокалом. Изредка между бокалами маркиза с ласковыми и многообещающими улыбками поглядывала на меня. Это очень походило на то, что ужин и его антураж произвели на Сюзанну огромное впечатление, что этот вечер со мной она никогда не забудет!

Однако следует откровенно признать, что в тот момент я пока еще не жаждал неистовой любви с этой прекрасной француженкой.

В тот момент я путешествовал по извилинам ее головного мозга, а моя тень, мое отражение, в это время сидела за столом, с восхищением поглядывая на даму, голодно сметающую все подряд с тарелок. За этот вечер я должен был, хотя бы в общих четах, познакомиться с Францией тысяча семьсот пятнадцатого года, узнать кто наиболее внимательная фигура при правящем короле Луи XIV. Конечной целью моего пребывания в Париже было знакомство и установление дружеских отношений с герцогом Филиппом Орлеанским, так мне приказал его превосходительство господин Макаров. Но я и сам хорошо понимал, что пока не могу, пребывая в статусе неизвестного парижскому высшему свету иностранца, запросто подойти к герцогу Филиппу Орлеанскому, чтобы ему по-дружески предложить:

— Мосье Филипп Орлеанский! Слушайте, давайте дружить! Филипп пригласи, пожалуйста, нашего государя Петра Алексеевича в Париж, чтобы Франция с Московией подписала бы договор о дружбе и сотрудничестве. Такой договор позволит Московии победоносно завершить войну со Швецией, которая длится вот уже пятнадцать лет. Позволит оставить за Московией все завоеванные земли и государства. Правда, правительница морей, Великобритания, категорически против всего этого, так как она не желает себе иметь равного соперника в европейских делах и странах!

Чтобы добиться подобного результата, мне еще только предстояла работа по установлению знакомств с французами королевского двора и высшего света, Теперь мне следовало у каждого такого француза оставлять о себе только хорошее впечатление, чтобы получать возможность навязаться в дружбаны уже к их друзьям, приятелям и товарищам. Пройдет немало времени, немало завяжется знакомств, прежде чем я достигну своей окончательной цели. Только тогда я смогу подойти вплотную к своему новому другу и приятелю, герцогу Филиппу II Орлеанскому, чтобы ему представить своего государя Петра Алексеевича.

Сканирование сознания маркизы де Монморанси подходило к концу. От нее я многое знал о Франции начала восемнадцатого века. По крайней мере, я понял, как смогу познакомиться с маркизой де Ментенон, официальной любовницей и неофициальной женой Луи XIV, правящего короля Франции. К этому времени я также хорошо знал, но это уже была информация из секретных источников Алексея Васильевича Макарова, когда король Луи XIV отдаст свою душу нашему господу богу, чтобы почить в мире и спокойствии, поэтому особо и не рвался с ним встречаться. С женщинами мне было гораздо проще иметь дело, а с мужиками то и дело приходилось вступать в драку, то на кулаках, то на шпагах. Чаще всего мне приходилось драться «из-за» или «за» прекрасную женщину.

В этот момент в моей голове прозвучала негромкая трель звоночка. На этот раз она предупреждала о приближающейся опасности.

Я тут же прервал сканирование сознание маркизы де Монморанси, чтобы осмотреться кругом. Через мгновение я любовался прекрасной француженкой, которая в тот момент мякишем хлеба с фаянсовой тарелки вытирала остатки соуса грибного салата. Продолжая любоваться Сюзанной, я внутренним зрением обследовал обеденную залу. Здесь было спокойно, посторонних лиц не было, только я и маркиза Монморанси, которая была увлечена своим блюдом. Но я должен признать, что такое спокойствие сохранялось только в обеденной зале, воссозданной силой моей магии.

В реальной обеденной зале харчевни «У трех голубей» творилось нечто невообразимое!

Только что пообедовавшие французские крестьяне поднялись из-за стола! По непонятной причине они вдруг превратились в настоящих разбойников с большой дороги. Со средоченными и злыми лицами они кулаками и своими башмаками молотили моего первого французского знакомого, горбуна, мосье Буланже, и при этом приговаривали:

— Не хочешь нам сказать, куда именно ты запрятал того молодого шевалье, который сюда заглядывал, так мы тебя заставим это сделать! Мосье Лувуа имеет достаточно власти, достаточное количество гарнизонных тюрем и гауптвахт, куда он может тебя навечно запрятать!

3

К этому времени я хорошо знал, кто же это такой мосье Франсуа-Мишель Летелье маркиз де Лувуа, граф Тоннер! Только я никак не мог понять того, как же такое могло случиться, чтобы такому могущественному сановнику королевской Франции я перешел бы дорогу в течение всего трех дней своего пребывания в этой стране. Мне было также непонятно, почему военный министр такой великой страны, как Франция, разыскивает меня по всем парижским кабакам.

Эти же крестьяне, которые избивали горбуна, если судить по их мордам и размерам кулаков, наверняка, были жандармами самого военного министра Лувуа. По их наглому поведению можно было бы с уверенностью утверждать о том, что вряд ли моя встреча с военным министром Франции, если бы она имела место, стала бы для меня приятным времяпрепровождением, приятной беседой с министром. Скорее всего, все бы получилось наоборот, меня явно разыскивали для того, чтобы арестовать, бросить в тюрьму, надолго лишить свободы передвижения! Уже по одному этому, можно было бы говорить о том, что идеям нашего государя Петра Алексеевича уже имеется могущественный противник в Париже, во Франции. О таком раскладе политических дел в этой стране, мой государь еще не слышал, но такое положение мне требовалось исправлять всеми своими силами! Что касается меня самого, то я почувствовал себя не в своей тарелке, когда узнал о том, что военный министр Франции, маркиз де Лувуа, является моим непосредственным противником.

Всего третий день я нахожусь в Париже, а обо мне все уже многие знают, многие слышали о моем появлении, а еще многие жаждут личных встреч со мной. Резидент британской разведки прекрасно осведомлен о моем задании. Но, когда он встречается со мной то этот инопланетный маг-придурок вдруг решает, что я полный идиот, поэтому он на время оставляет меня в покое. Но даже такую слабую поблажку следует рассматривать, как временную.

Всего на несколько дней я освобождаюсь от наблюдения и преследования с британской стороны. Очень скоро Сикрет Интеллидженс сервис узнает о произошедшем, тогда эта организация вразумит своего парижского резидента. Тогда английский шпион и морской министр Франции в одном лице, маркиз де Сеньоле, образумится, он выделит и пошлет своих морских офицеров и агентов британской Интеллидженс сервис гоняться по моим следам. Вот тогда-то мне придется побегать, скрывая свои следы и дела, а сейчас мне требовалось как можно быстрее легализоваться в Париже, познакомиться со множеством французов, чтобы завербовать их в друзья Московии.

Тем временем жандармы военного министра маркиза де Лувуа продолжали методически избивать моего французского друга, мосье Буланже. Пора было кончать бездействовать, а то эти бугаи, переодетые в цивильное, забьют до смерти хозяина таверны, этот горбун мне был необходим в ближайшем будущем.

В этот момент я обратил внимание на то, что маркиза де Монморанси внимательно, каким-то оценивающим взглядом меня рассматривает. Любому мужику приятно, когда женщина начинает так оценивающе его рассматривать. Таким взглядом женщина как бы принимает решение о том, годится ли этот мужчина ей в кавалеры, можно ли с ним завернуть роман?! Да и что касается меня, то я, если уж честно признаваться, был совершенно не против того, чтобы продолжить роман с Сюзанной де Монморанси. Только мне было нужно первым делом решить вопрос с этими военными жандармами и горбуном, хозяином этой харчевни. Движением левой руки я этого несчастного Буланже вырываю из их рук, правой же рукой жандармов злодеев вышвыриваю за дверь харчевни.

Мосье Буланже в драке с жандармами не очень-то сильно пострадал. Открытых ран, каких-либо переломов мой горбун не имел, а ссадины, синяки и ушибы дело плевое, на нем заживут, как на собаке! Теперь мне настала пора возвращаться в свою реальность, чтобы в полной мере заняться маркизой де Монморанси. Эта француженка мне уже в кое-чем помогла. При сканировании ее сознания я получил достаточно информации для того, чтобы начать разбираться в том бардаке, который творился в истории великой Франции в конце XVII в начале XVIII веков. Разумеется, полученная от нее информация не позволяла мне составить справочник «Кто есть кто» во Франции, с именами, с званиями и точными адресами, чтобы этот справочник отправить в адрес Алексею Макарову, в Санкт-Петербург. Но у меня уже накопилось достаточно информации для того, чтобы подготовить, отправить своему непосредственному руководителю свое первое донесение из Парижа.

— Дорогая, а что ты думаешь в отношении того, чтобы отправиться в мои гостиничные покои и заняться там сексом? — Поинтересовался я у Сюзанны де Монморанси, целуя ее в губы.

— Да, ты совсем с ума сошел? По парижской грязи, да еще в полную темноту переться в такую даль?! Мои слуги вряд ли смогут донести туда мой портшез, а ходить пешком я не умею. К тому же, что ты имеешь в виду, когда говорил о «сексе»? Я не знаю такого слова! Я бы хотела заниматься с тобой настоящей любовью, а не каким-то там сексом!

— Тогда позволь мне решить эту житейскую проблему! Твоих слуг с портшезом мы оставим в таверне, мосье Буланже их напоит и накормит. А ты собирайся в дорогу, мы посетим мое временное пристанище. Да, между прочим, ты не могла бы порекомендовать район, где можно было купить небольшой домик.

— Дорогой, ты, вероятно, меня с кем-то путаешь?! Я никогда этим делом не занималась, любовь и взаимоотношения с мужчинами, — вот поле моей деятельности. Если хочешь, то я могу попросить мужа, маркиза де Монморанси встретиться с тобой. Тогда в беседе с ним ты можешь обсудить все эти вопросы, получить ответы на все интересующие тебя вопросы! Да, между прочим, мы уже второй день дружим, а я пока еще не знаю имени своего кавалера, дорогой? Ты пока забываешь его мне сообщить! Мой сын должен иметь, как второе, твое имя! Тогда все мои подруги сойдут с ума, когда узнают, что я зачала ребенка от настоящего русского медведя. Вот тогда, дорогой, к тебе образуется настоящая очередь желающих получить сына от русского.

— Тогда зови меня Иваном, мадам! А откуда ты узнала, что у тебя будет сын?

— Любая женщина знает, когда семя мужчины попадает в ее лоно, будет ли и не будет от этого семени ею зачат ребенок?!

С этими словами я крепко обнял Сюзанну, начал ее целовать в губы и шею. Тем не менее, в глубине души своей я желал, как можно скорей, добраться до ванной комнаты в гостинице, чтобы там хорошенько отмыть эту француженку. Но затем блестящая идея скользнула в моем разуме, я подумал, а зачем нам следует куда-то перебираться, когда магия способна любое помещение превратить в ванную комнату, даже это помещение обеденной залы харчевни «У трех голубей» мосье Буланже.

Слово сказано, дело сделано!

Поначалу маркиза де Монморанси была-таки шокирована роскошью той ванной комнаты, которая вдруг раскинулась перед нами. Она долго стояла на пороге, застывшими и испуганными глазами рассматривала белые стены магической ванной комнаты, белые полотенца и махровые халаты. Ее до глубины души напугали умывальники, душ и большая ванная с золотыми кранами для холодной и горячей воды, небольшой бассейн с кристально чистой водой. Но Сюзанна все же была истинной француженкой, которые не останавливаются на полушаге, особенно в любви! Она осмелела до такой степени, что на цыпочках подошла к джакузи, своим аристократическим пальчиком попробовала толстый слой мыльной пены, покачивающего на поверхности воды, заполнившей джакузи. И тут же, словно обожглась, она его в испуге отдернула, а потом долго рассматривала пену, прилипшую к ее пальцу.

Меня же эта сцена знакомства средневекой парижской дамы с достижения банной технологии двадцать первого века, настолько взволновала, что на моих глазах появились слезы умиления.

Но ничего подобного не происходило с маркизой Сюзанной де Монморанси, ее лицо мрачнело с каждой секундой. Она начала двуперстно покатолически креститься, молиться своему католическому богу. Видимо, она искренне надеялась на то, что она все-таки не попала в руки сатаны, принявшего мое обличье. Когда я отворачивался или отходил от нее немного в сторону, то Сюзанна истово перекрещивала меня, делала крестное знамение и бормотала молитву об изгнания дьявола из человеческой плоти. Но после такой молитвы со мной ничего особенного не происходило! Каким я был, таким и далее оставался, — молодым и симпатичным мужчиной, русского происхождения. Правда, дворянского во мне было не так уж много, ведь я родился в простой семье, которую можно было бы назвать простолюдинской. Может быть, именно эту двойственность маркиза подметила и ощутила во мне.

Эта моя двойственность начала смущать мою средневековую француженку из высшего света, не давала ей возможности забыть обо всем нас окружающим, с головой предаться порыву любви.

Тогда я, наконец-то, решился доказать этой французской красавице, что мы находимся в замечательном месте, которое следует использовать по назначению. Я быстренько разделся и. в чем мать родила, встал под струю автоматически заработавшего контрастного душа. От удовольствия я закрыл глаза, начал телом медленно поворачиваться под этой струей, подставляя струям грудь, спину или плечи. Поданный пример заразителен, вскоре я почувствовал, что рядом со мной под струей душа находится женское тело. Приоткрыв глаза, я увидел Сюзанну в нижней рубашке с небольшими дырами и длиной до бедер. Она стояла рядом со мной под струей душа и, не смотря на то, что вода была теплой, дрожала всем своим прекрасным телом. Ее волосы длинными змеями раскинулись по лебединой шее и прекрасным плечам, руки она прижимала к груди, словно собиралась защищать себя от внезапного вражеского нападения.

Я повернулся к этой прекрасной женщине лицом, осторожно развел ее руки, сорвал с ее плеч эту старенькую рубашку, с силой и со злостью зашвырнул ее в зев утилизатора. Затем я долго и нежно целовал женскую шею, плечи и грудь, потихоньку увлекая маркизу для перехода в джакузи…

Домой в гостиницу «Солнечный отель» я возвращался незадолго до рассвета. В тот момент моя голова под завязку была занята воспоминаниями о прошлой ночи. Маркиза Сюзанна де Монморанси оказалась столь страстной любовницей, что мы не могли остановиться, всю ночь прозанимались любовью. К тому же после того, как я отмыл Сюзанну в тысячах водах, она превратилась в настоящую красавицу, от которой нельзя было отвести глаз. Между актами любви я эту прекрасную француженку обучал, рассказывая ей об азах женской гигиены, как одеваться по моде, как вести себя с мужчинами. К слову сказать, Сюзанна оказалась далеко не дурой, в своей пока еще очень короткой жизни она успела многому научиться самостоятельно.

Я шел по Севрской улице, негромко насвистывая одну за другой популярные в мое время мелодии, когда неожиданный удар короткой дубины внезапно обрушился на мой несчастный череп.