Предисловие

В большом столичном городе, на самой дальней его окраине жил-поживал мальчик Егорка Вальков, неприметный с виду, где-то обделённый судьбой счастливым детством, но крепенький и живучий, как трава придорожная. Отца своего ни разу не видел, ничего о нём не знал, так как мать, Екатерина Ивановна, или, как величали жалеющие её соседки, тётя Катенька, даже думать о нём запрещала сыну, а тем более вспоминать, с чем со временем свыкся и особо не страдал по этому поводу… Более удачливым сверстникам, устроенным и упакованным в этой жизни по полной, старался не завидовать, довольствуясь тем, что имел, хотя в глубине души по-детски порою было обидно за такую несправедливость к нему, ведь он ничем не хуже их, учится гораздо лучше, знает больше, а вона чего выходит на поверку-то… Зато сердобольные взрослые во дворе за него: не скупятся на тёплые слова в его адрес по любому поводу, угощают всякий раз то конфеткой, то печенюшкой, а иногда даже зазывают к себе отобедать с ними чем Бог послал – Егорушка никогда не отказывался и всем своим затрапезным от бедности видом благодарил за доброту к нему, вечно голодному и одинокому при беспросветно занятой на трёх работах матери, получавшей копейки за свой малоквалифицированный труд посудомойки, уборщицы и сторожихи в детских яслях, где пропадала сутками, еле-еле сводя концы с концами в семейном бюджете. Так что мечтать о каких-либо изысках, развлечениях, а тем более поездках в пору летних каникул куда-нибудь там на море или, на худой конец, просто на экскурсию в соседний город не приходилось!

Слава Богу, в самом главном в мальчишеской среде наш герой не был обижен – друзей у Егора пруд пруди, не сосчитаешь, на любой вкус и цвет, даже у старших по возрасту пользовался уважением за свою недетскую рассудительность вкупе с бесшабашностью поступков, что частенько выдвигали его на первые роли, с которыми ловко справлялся, укрепляя и без того закрепившийся за ним авторитет заводилы и выдумщика порою сомнительных авантюр – но в этом-то и заключается самая сладкая суть мальчишеской свободы и независимости, когда, в основном, не предки, а ты определяешь судьбу, творишь, так сказать, историю своими руками…

 

Глава I. Из раннего детства…

До рождения Егора мама, тогда ещё совсем юная девчонка, только-только перебравшаяся из деревенской глухомани в столицу, работала санитаркой в хирургическом стационаре, где познакомилась, а потом и полюбила своего первого избранника, некоего Вову, студента-медика, проходившего на тот момент сестринскую практику у них в отделении. Однако тот спустя несколько месяцев общения, прознав о нежеланной для обоих беременности, тут же напрочь отрёкся от всех своих слов и обещаний, сказанных в пору пылкого ухаживания за предметом обожания. Простая наивная Катя на волне горького разочарования кинулась безоглядно записываться на аборт, да было уже по срокам слишком поздно, что вынудило смириться с положением брошенной и оставленной с зачатым дитём на перепутье, без нормального жилья, поддержки родственников, и совсем одинокой в большом, безразличном к её страданиям, городе. В минуты отчаяния во всём винила толкающегося в утробе невинного малыша, которому не пела ласковых песен, гладя свой живот, не разговаривала с ним, а задумала в отместку попросту отказаться от него после рождения – поступить так, как обошёлся с ней его папашка!..

На удивление, выношенный без любви ребёнок родился здоровеньким крепышом и таким красивым с весёлым кудрявеньким смоляным чубчиком над выразительными раскосыми глазками, умильными ямочками на румяных щёчках, что впору снимать рекламу детского питания с непременным его участием! Ну, как можно от такой красоты отречься – мама Катя не находила себе места, обуреваемая сомненьями выбора, а тут ещё старшая медсестра роддома, представительная дама в возрасте, так и не заимевшая своих деток, зудела над ухом, каждый раз заходя в палату, отдать ей её дитя, освободив и его, и себя от неминуемых мучений, даже обещала приличную энную сумму отступных на поправку сложившегося положения дел… Юная мамочка, в конце концов, так бы, наверное, и поступила, если бы не добрые душевные увещевания санитарки Нади, годящейся ей чуть ли не в прабабки, которая, несмотря на суровую реальность ситуации, настаивала, дескать, опомнишься, девонька, кинешься искать свою кровиночку, преданную тобою, да поздно будет – даже найдёшь, дитя тебя не признает, в лучшем случае, простит, но мамой никогда не назовёт… Она же подарила от себя, на первое время, несколько пелёнок да старенькое одеяльце, проводив за порог роддома вместе с сыном, названным в честь погибшего на войне отца Егором.

Проблемы и беды, ставившие порою на грань жизни и смерти бедного малыша, не заставили себя долго ждать. Их наш герой, как и всё своё разнесчастное раннее детство, не запомнил – и слава Богу, ибо такое лучше не вспоминать, дабы лишний раз не травить себе душу, хотя кожные ощущения чего-то липкого, садняще-противного да чувство постоянного голода вкупе с ноющим иногда желудком остались…

Заложная часть города той поры была сплошь деревянная. Дома-домишки, отстроенные по бедности кое-как, жались от холода и беспорядка друг к другу. Катино жилище, доставшееся ей от умершего двоюродного дядьки, было и того хуже – сарай какой-то с вечно чадящей печуркой. В таких условиях, без материнского молока, на скудном питании дешёвыми, в целях экономии, молочными смесями и кашами малыш из крепыша очень скоро превратился в болезного грудничка-доходягу, что из-за своих кожных опрелостей-язв, вечной рвоты, поноса не вылезал из инфекционного стационара, где вынужденно лежал один в одной палате вместе с отказными детьми из городского дома ребёнка. Медсёстры, санитарки не очень-то жаловали уходом и вниманием это сиротское место, поэтому там стоял тошнотный невыветриваемый запах мертвечины. С рождения смирившиеся со своим положением сироты лежали тихо, безучастно уставившись в серый с грязными подтёками потолок, лишь один Егорушка, всеми силами цепляясь за жизнь, кричал, требуя кормления и смены давно не меняемых пелёнок, но однажды и он затих… Дежурившая студентка-сестричка подумала о кончине несчастного беспокойного больного, да тот вовремя закряхтел, судорожно задёргался в её руках истощённым тельцем. Интенсивная терапия в реанимации спасла обречённого от верной погибели невнимания и безразличия персонала, дежурно исполняющего свои обязанности без душевного приложения и сочувствия к сиротскому положению некоторых маленьких пациентов.

Годы ушли у Егора на избавление от гнойных язв-струпьев на коже и хронической дизентерии! Лишь к трём годам он начал поправляться, набирать вес, превращаясь в более-менее здорового ребёнка. Да началась другая напасть: травмы с несчастными случаями преследовали любознательного до любопытства мальчонку, что после стольких лет больничного заточения спешил познать такой прекрасный всё-таки окружающий мир. Однажды он выполз на завалинку из своей хибары погреться на солнышке, разомлев от удовольствия теплом, заснул и… свалился в огромную кадушку, по края заполненную дождевой водой – чуть было не захлебнулся, да проходивший мимо сосед Мишка-недоумок за волосы вытащил перепуганного вусмерть мальца, за что удостоился, как страшный любитель сладкого, готовый за это помогать всем и вся, от благодарной матери шоколадки «Сказки Пушкина», а Егорка в наказание остался без этого гостинца, купленного вообще-то ему в день получки. Через каких-то два месяца он был поощрён уже аж двумястами граммами конфет «Ласточка» за спасение жизни всё того же несчастного Егорушки из лап и зубов добродушного Дружка, по недоразумению посаженного на цепь, на которой любой может однажды озвереть до неузнаваемости, хотя причиной послужило, между нами говоря, наглое поведение неразумного голодного дитяти, посмевшего откушать без спроса из его миски принесённого корма – такого стерпеть не смогла даже такая милая безобидная для окружающих псина, нанесшая глубокие кровоточащие раны – сие потребовало экстренного хирургического лечения в травматологическом стационаре. И на этот раз всё обошлось без серьёзных последствий!

Однако совсем выживший из ума Мишка в своём рвении опять заполучить сладости от тёти Кати учудил такое, что в недавнем прошлом благодетельница была готова убить его самого на месте за излишнюю самодеятельность и «заботу» к её сыночку! А случилось вот что… По случаю где-то раздобыл списанную детсадовскую качель и установил её, чуть-чуть подшаманив, на задворках, где качал всех желающих за символическую плату конфеткой или же пряником. Егорушка удостаивался этой услуги бесплатно – визжа от космического удовольствия, он взлетал всё выше и выше под небеса, пока в одно роковое утро не лопнули крепежи – и улетел наш «космонавт» в беспамятную вселенскую тьму на долгие две недели из-за сильнейшего при приземлении ушиба головного мозга с повреждением костей свода черепа и открытым переломом правого бедра, не считая многочисленных синяков и ссадин. Так что завершал невезучий Егор своё раннее детство, полное страхов, переживаний, борьбой за жизнь и здоровье, снова в стационаре, лёжа на вытяжке…

Но «нет худа без добра»: за долгие месяцы возвращения к нормальной жизни после таких ударов судьбы несказанно поумнел во всех смыслах, стал не по возрасту рассудительным и осторожным, ещё до школы по собственному почину освоил программу первых двух классов. Мать, избавившись от случайных мизерных заработков, нашла постоянную работу в детских яслях неподалёку, где ей сочувствовали, поддерживали и давали подработку, что позволило поднакопить денежек на ремонт и вполне сносно обставить скромное жильё к долгожданному возвращению родного сыночка.

 

Глава II. Первоклассник

К семи годам Егор Вальков окончательно превратился во вполне здорового на вид сносного мальчишку, местами похожего на румяно-пухлого бутуза-крепыша, в котором совершенно не угадывался тот рахитёнок-замухрышка из недавнего несчастного прошлого. Одно было плохо: ранее сочувствовавшие ему взрослые при встрече стали меньше угощать вкусностями, видя перед собой округлое, полное жизни создание – однако, когда что-то перепадало, съедал всё подчистую, как говорится, про запас, на чёрный день. Как же радовалась всему этому, наконец-то, свободно вздохнувшая мать, тоже похорошевшая от успокоившейся жизни, устроенности на работе, в быту, да к тому же окончательно распоясавшийся от своего недуга Мишка-дурачок, взявшийся вдруг устраивать битьё окон, поджоги соседских домов, в том числе и семьи Вальковых, убран со двора, от греха подальше, в психушку, хотя где-то в глубине души Катерина жалела ещё более несчастного, чем она, сироту-парня, ведь именно он дважды спасал от верной смерти её сыночку – частенько оставляла тому пряники-конфеты, как бы случайно забытые ею на скамейке, дабы тот потом маниакально не доставал благодарностями от избытка болезненных чувств…

1 сентября без пяти минут первоклассник Вальков, как и все его сверстники, готовился пойти в школу. Мать постаралась, чтобы сынуля не выглядел хуже других: купила для школьного ранца самые лучшие ручки, тетрадки, линейки, ластики, пеналы, а великолепному набору из 24-х цветных карандашей «Сакко и Ванцетти» позавидовал бы любой ученик, даже самый крутой – школьную форму, немного на вырост, рубашку с бабочкой, ботинки помогла приобрести сочувствующая Екатерине администрация детских яслей в лице доброй Зои Самсоновны, которая в своё время тоже одна поднимала сына. Уже за неделю до заветного торжества Егорушка по несколько раз в день примерял одёжу, наново перекладывал содержимое ранца, в полной экипировке крутясь у маминого трюмо, лишь после этого успокаивался и ложился спать, подгоняя во сне дни тянущегося ириской-тянучкой августа.

Но однажды накануне драгоценные Егоркины принадлежности исчезли: кто-то, наглец и изверг, гвоздём открыв нехитрый замок хибарки Вальковых, проник внутрь и похитил почему-то только это, не заметив стоящей на комоде шкатулки, в которой, между прочим, были мамина зарплата за август и серёжки с бирюзой – горе мальчика перед Великим для него днём было безмерно!!! Экстренно собравшийся вечером во дворе соседский сход указал на недавно поселившуюся в Мишкиной избушке семью Анисимовых с их нелюдимым тихоней-переростком Серёгой, что на виду у честного люда не в силах был запираться и, рыдая белугой, сознался, возвратив в целости и сохранности всё, похищенное у такой же бедноты, как и он сам! Вальковы тут же по-соседски простили раскаивавшегося подростка с вручением заблудшему для поправки здоровья и успокоения детской гематогенки и упросили возмущённую общественность не доводить дело до участкового, когда всё и так славно разрешилось!

В необычайно тёплое первое сентябрьское утро главный виновник торжества и его родительница чуть свет уже были на ногах при полном параде. Мама по случаю такого праздника нацепила на новую кофточку недавно вручённую ей первую награду в жизни, значок ударника комтруда, отчего смущалась от встречных случайных взглядов на неё не меньше своего чада. Потом были торжественная линейка, первый звонок, цветы, шарики в пронзительно-бездонное синее небо, слёзы, поцелуи и первый урок в классе, под окнами которого Катя стояла и скрытно от всех тихонько плакала от радости за себя и за сына, впервые ощутив в этот день доброе отношение суровой жизни к её маленькой хрупкой, но всё-таки семье…

Неделю обучения, когда всё было ещё в новинку, радовало глаз и душу, Егора тянуло в школу, но потом интерес и желание учиться пропали. Во-первых, из класса под возмущённые нотации противной директрисы Элеоноры Павловны был изгнан его закадычный друган шестилетний Фимка, сирота при живой пока бабке, взятый им за компанию тоже учиться, хотя по возрасту и без положенных документов ему там делать было нечего. Самоволка продлилась три дня – близорукая классная Вера Ионовна не замечала незаконного внедрения постороннего нарушителя норм и правил обучения в учебном заведении, пока не заявилась эта расфуфыренная начальница, взявшаяся вдруг считать их по головам… Во-вторых, без дружеской поддержки и от, в прямом смысле, большого ума ученику первого класса Валькову на уроках стало до колик в животе скучно, нудно и безразлично, что дома дошло до скандальных протестных выступлений! А дело заключалось в следующем: как уже упоминалось выше, Егор во время одного из длительных своих лечений в стационаре досконально освоил курс двух классов средней школы и замахнулся на третий, да выписка прервала самостийный процесс обучения – поэтому-то наш герой-знаток ощущал себя Гулливером среди своих сверстников-лилипутов, только-только начавших постигать азбучные истины… Собравшийся педсовет был на распутье: подобных проблем ещё не возникало за всю историю заведения – но разум взял верх, в исключительном порядке, под бдительным личным контролем самой директрисы ученика Валькова, не поднимая шума и пыли, не делая из этого никаких сенсаций, тихо перевели во второй класс, о чём тому было объявлено при личной аудиенции в директорском кабинете. Правда, виновник педагогического переполоха вместо благодарностей и обещаний оправдать снизошедшую на него милость брякнул о притязаниях, ни много, ни мало, на третий класс!!! После глубокой полуминутной паузы Элеонора Павловна, набрав полную директорскую грудь воздуха, выдохнула в ответ наглецу, что-де, пока она ещё здесь, революций во вверенном ей учреждении не потерпит – на сим и расстались…

За подобной, слава Богу, своевременной рокировкой учёба у Егора резко пошла в гору, успехи не замедлили себя ждать – он даже дважды отметился на олимпиадах для школьников начальных классов! Сие потом вышестоящее начальство приписало мудрому дальновидному руководству школой Элеоноры Павловны… Так что начало своих первых в жизни летних школьных каникул отличник Егор Вальков встретил успешным переводом с похвальной грамотой в третий класс! Гороно отметил способного ученика бесплатной путёвкой в крутой республиканский лагерь учёбы и отдыха на далёком от городского шума берегу красавицы-реки в заповедной части природного экопарка, куда тот и отправился со стареньким саквояжиком, доставшимся ещё от деда, и клятвенными обещаниями счастливой до невозможности матери писать ей каждую неделю, ну, хотя бы пару-тройку строчек…

 

Глава III. Лета красного пора

Прекрасная тёплая погода, природные красоты с видом на спокойную речную ширь и гладь, приветливые вожатые и воспитатели, с радушием встретившие прибывших в веренице автобусов «хозяев» лагеря, сразу успокоили немного загрустившего Егорку, впервые оторвавшегося так далеко от матери, тем более суровая жизнь научила их семью не раскисать, не пасовать перед трудностями, а на преодолении стремиться к лучшему, что обязательно наступит, если очень веришь в это, и во всём искать свои плюсы, но не минусы. Так вот, этих самых плюсов в республиканском лагере «Умка» было навалом: во-первых, для испытывавшего постоянное чувство голода мальчика питание организовано отменное, многие фрукты-овощи, сладости он попробовал в первый раз, во-вторых, в-третьих и т. д., мероприятия, новые друзья, сама девственная природа не давали пребывать в тоске и унынии!

Однако без ложки дёгтя не обошлось. В отряде из тридцати пяти ребят Егора Валькова почему-то с первых дней сразу же невзлюбили двое оболтусов, Федя и Стёпа, считавших сие место отдыха, вообще-то, для избранных, а тут в их ряды затесался какой-то шибко умный голодранец, сынок простой няньки, дышит с ними одним воздухом да ещё претендует, будучи на целый год младше всех, стать командиром отряда – не бывать этому! Но замутить воду не получилось: большинство вместе с вожатым Андреем дружно проголосовали за расторопного отрядного активиста – тогда те взялись вставлять палки в колёса, устраивая всяческие провокации, с целью дискредитировать авторитет «голоштанного» командира в глазах «заблудшей» общественности… То во время проверки врачом чистоты спальных корпусов перевернут содержимое Егоркиной тумбочки вверх дном, то незаметно подбросят под подушку сигареты, якобы, заядлого любителя курения, что категорически запрещено на территории здорового образа жизни, а иногда открыто за обедом сыпали в компот соль, кидали всякую живую гадость в тарелку супа, чем вызывали естественный бурный гнев мальчика, и дело доходило до откровенных перепалок прямо в столовой – виновником лагерное начальство, зная влиятельных родителей провокаторов, сразу же назначало невинного Егора с реальной угрозой позорного исключения из лагеря, куда он попал по великой милости руководства. Мелкие стычки на отрядных сборах, мероприятиях уже в счёт не шли. Мерзопакостные Федька и Стёпка всё ждали, когда же «эта вражина» сорвётся по-настоящему и побежит ябедничать до начальства, слезами вымаливая правду, но роняя безвозвратно свой авторитет командира… Не дождались: не ведали они, по высокомерию и верхоглядству, через что прошёл маленький крепыш Егор, чтобы вот так просто сдаться на милость, смириться с ситуацией, из которой он нашёл свой радикальный выход!

Как-то на рассвете одного судьбоносного утра Федька ударом ноги по кровати неожиданно был разбужен полным решимости Егором – испуганно потянул за одеяло Стёпку, призывая того для подкрепления. Все трое вышли из корпуса и по утреннему туману направились в сторону берёзовой рощи. Обидчики держались сзади, как бы конвоируя жертву, что в последний раз пыталась порешить конфликт миром, но увы… Тогда Егор упреждающе первым вступил в неравную схватку: ногой в пах согнул напополам идущего за ним Федьку, от последовавших тут же двух прямых ударов в голову тот свалился лицом в траву; Стёпка, не ожидавший такой прыти от находившегося в меньшинстве Валькова, заметался от растерянности, схватил корягу, попавшую под руку, и было ринулся на врага да остановился как вкопанный – Егор не кинулся трусливо прочь, устрашившись вида дубины, а прямым в упор взглядом, глаза в глаза, заставил трясущегося Стёпу опустить руки, признав полное превосходство командира в их противостоянии, затеянном ими же на ровном месте! После этого случая Федька со Стёпкой не стали друзьями Егору, но уже шибко не высовывались в своей неприязни к нему, на своей шкуре испытав твёрдость характера малыша-крепыша, если того вывести из себя, что тоже, справедливости ради и по взаимному негласному согласию, не обострял ситуацию, пользуясь завоёванным превосходством над ними…

И всё-таки жизнь под конец сезона по-настоящему сблизила непримиримых, сделав их без всяких там педагогических приёмов единомышленниками! А произошло следующее…

Лагерная жизнь, насыщенная занимательной учёбой и отдыхом на природе, всевозможными мероприятиями, на которых отряд Валькова хоть и не был лидером, но проявлял себя только с лучшей стороны, вместе с уходящим красным летом покатила под горку. Казалось, когда до закрытия рукой подать, ничто уже не может омрачить приятного расставания Егора с первым открытием им другого мира с его красотами и неизгладимыми впечатлениями от них, ан нет – всё чуть было не завершилось человеческой трагедией во время грандиозного двухдневного похода через тайгу, болота и речки до настоящей древней стоянки первобытных людей! К переходу все готовились основательно, начиная с азов походной жизни до науки выживания в экстремальных, не дай Бог, ситуациях, но находились и такие, что не особо-то себя утруждали освоением навыков, легкомысленно посчитав сие занятие парковой прогулкой… А зря!

Чрезвычайное происшествие, как всегда неожиданно, случилось на обратном пути в лагерь, когда вроде бы основные страхи, трудности уже позади, и многие расслабились, думая о тёплом душе, праздничном по случаю возвращения ужине и дискотеке до полуночи. Осталось пройти через заболоченный кочкарник, который по преданиям почему-то называется Чёртовым из-за неупокоенной души захороненной где-то возле таёжной шаманки-отшельницы, подняться на перевал, спуститься еловым распадком к разлившейся во всю ширь долины реке Неугомонной – и вот он, родимый, заждавшийся юных археологов-экстремалов, лагерь «Умка»!

Расслабились-то многие, а беда приключилась с одним, злосчастным и несчастным одновременно Стёпкой, что на пару с тем же Федькой хронически отставали от головной группы, отвлекаясь и сбиваясь по пустякам с основного проторённого пути. Егор, как командир отряда, замучился их ждать и подгонять под Стёпкины нудные стенания типа «Ну, чо ты нас пасёшь, начальник! Не тупее некоторых – дорогу знаем…». И тот, в конце концов, плюнул на это дело и побежал догонять своих…

Оставшись без опекуна, вольнодумная парочка, забыв о безопасности, как самая последняя малышня, принялась куролесить: один рванул по кочкам за опрометчиво обнаружившей себя жабой, другой заприметил неподалёку в кустиках спеющей клюквы птичье гнёздышко и, несмотря на защищающую птенцов мать, полез разорять его – и только Стёпка протянул к нему руку, как вдруг совсем близко, почти над своей бедовой головушкой, услышал чьё-то громкое сопенье-фырканье… Медленно подняв взгляд вверх, к своему ужасу, от которого похолодело всё внутри, увидел в густеющих сумерках голову лося с огромными-преогромными рогами, заслонившими всё небо! Мальчонка дико заверещал и почти на карачках рванул в сторону! И тут под ногами разверзлась земная твердь: трясина, выпустив со страшным свистом болотный газ, стала засасывать свою жертву – услышавший душераздирающий крик друга Федька от полной растерянности ничем не мог помочь и лишь метался туда-сюда, взывая к небу о помощи!!! Господь внял младенцу – глас вопиющего тут же настиг их командира: Егор, оказавшись на месте трагедии, где уже по грудь в болотной жиже вяло барахтался обессиленный Степан, для начала, выигрывая время, пригнул растущую рядом молодую берёзку, за верхушку которой несчастный ухватился, будто утопающий за соломинку, затем по-пластунски подполз поближе и бросил страховочную верёвку, прочно связавшую Степушку со спасителем, крикнув при этом Фёдору тянуть его изо всех сил за ноги – вот так, Федька за Егорку тянули-потянули и вытянули репку, то бишь Стёпку, вымазавшись в грязи по уши, но зато счастливее их в этот миг не было никого на свете!!!

Чтобы не поднимать вселенского шума по сему поводу у истеричного лагерного начальства и не портить никому общего впечатления от славного похода, мальчишки благоразумно порешили в таком виде никому на глаза не показываться, а, минуя спальный корпус, первыми добежать до душевой, где вовремя удалось смыть все следы и улики смертельной опасности, нависшей было над ними… А вожатый Андрей с опытным воспитателем Ван Ванычем всё ломали свои педагогические головушки над неожиданно возникшей дружбой в последние лагерные дни между вроде бы непримиримыми мальчишками. Причина такой приятной метаморфозы так и осталась для них загадкой – ну, и слава Богу, не всё же взрослым знать, пусть кое-что до лучших времён останется в секрете…

Когда наша тройка друзей во всём мокром, но уже чистом, вбежала в отрядный спальный корпус, там уже их соплеменники распаковывали свои рюкзаки, готовясь пойти в душ смыть походную грязь и пыль пройденных дорог и впечатлений. На немой общий вопрос «А где это вас так?» дуэт из Фёдора и Степана сходу выпалил, дескать, пока они догоняли общую группу, одна мерзопакостная на небе туча, да что там, тучища накрыла их одних с головы до пят жутким ливнем – им, конечно же, никто не поверил, переведя вопросительные взгляды на своего честного и справедливого отца-командира… Тот, при этом, правда, опустив глаза, как будто чего-то стесняясь, подтверждающе кивнул – пришлось поверить.

А утром на отрядном сборе Ван Ваныч, не удержавшись с большой радости, поделился по секрету со всем отрядом пока конфиденциальной информацией: на вчерашней вечерней планёрке, затянувшейся до глубокой полуночи, были подведены предварительные итоги работы за весь лагерный сезон, по которым вышло, что их седьмой отряд из десяти отрядов пробился с шестого места в тройку лидеров, и всё благодаря набранным баллам за организованно пройденный ими поход. Егор, Фёдор и Степан переглянулись и заговорщески облегчённо выдохнули… А командир Вальков с ужасом представил себе ещё, если бы, не дай Бог, информация просочилась до начальства о чуть было не разыгравшейся трагедии, пускай и славно завершившейся, то не видать его б отряду, как пить дать, даже последнего места – вот уж действительно, святая ложь во имя общего дела!

Расставание у лагерных ворот с лагерной жизнью, работниками, педотрядом, друг с другом было трогательным и искренним: смех, слёзы, обмен под диктовку адресами, общий суетный гомон перекрывали шум нетерпеливых двигателей вереницы автобусов, готовой поскорее развезти всех по домам – а дети всё упорно оттягивали последние минуты прощания с летом. Егор, сложивший с себя полномочия командира, был преисполнен гордости за своих, перегруженных грамотами, дипломами, поощрительными подарками за успехи в отрядной и общелагерной жизни, искренне радовался за Федьку и Стёпку, к удивлению многих, получивших гран-при на заключительном концерте за лихо исполненные частушки собственного сочинения об узнаваемых всеми персонажах «Умки»! Сам же он удостоился диплома первой степени как лучший отрядный командир с вручением дорогущего велосипедного байка-внедорожника!

Трёхкратно повторенная начальником лагеря Валентином Егорычем зычным голосом команда «По автобусам!», наконец-то, разогнала-развеяла стихию прощания – все обречённо потянулись в автобусные салоны… А Федя и Стёпа – к чёрным министерским «Волгам» своих пап, позаботившихся об индивидуальной комфортной доставке в родные роскошные пенаты разъединственных любимых чад.

 

Глава IV. Новая семья

Мать встретила необычайно загоревшего, окрепшего и радостного сына после почти двухмесячной разлуки двумя новостями: одной – хорошей, другой – плохой, почти на дух непереносимой… Чтобы не отставать от сына-отличника, поступила на заочное отделение педучилища, что, конечно же, обрадовало сына, а вот желание создать новую семью после стольких лет мытарств, боли, одиночества прозвучало громом среди ясного неба! И это сейчас, когда всё стало в жизни налаживаться и им так хорошо вдвоём!.. Особенно настроение усугубилось после того, как он увидел при знакомстве претендента на руку и сердце его матери, такой юной и красивой по сравнению с этим, похожим на крыса, мелким облезлым старикашкой с говорящими именем и фамилией, дядя Филя Крысятников, который и работал в соответствующем тому месте, младшим научным сотрудником в республиканском архиве. Из-за него пришлось оставить милую избушку на городской окраине, что продали за символические деньги повзрослевшему Серёге Анисимову, обзаведшемуся семьёй, двор и друзей, коих пообещал не забывать, и со скромным скарбом перебраться тоже на окраину, но уже поближе к центру, на неприметную улочку Романовку, в дом под номером один, чуть-чуть немногим лучше прежнего, рядом с Зелёным лугом и городской баней.

И лишь в двух судьбоносных моментах Егор решительно настоял на своём: ни в коем случае не усыновляться, сохранив в неприкосновенности фамилию, полученную при рождении, и не менять школу, островок привычного, родного, постоянного. Со временем любящий сын старался понять свою матушку, сделавшую такой, на первый взгляд, неприглядный выбор: о нём в тот момент, сердешная, думала больше, чем о себе, да и красивым, сильным и неженатым матери-одиночки, пускай и красотки, с дитём не очень-то и нужны – выбор не велик, если не хочешь в старости одной куковать, этот хоть, судя по безобидной внешности, её настрадавшегося в раннем детстве сыночка обижать не будет… Но вот тут-то бедная мамочка, захотевшая пожить полноценной жизнью в полной семье, ошиблась!

Филипп Иваныч Крысятников, окончивший в своё время пединститут, но ни дня не отработавший по специальности, захотел вдруг оживить свои познания в педагогике и применить их, так сказать, в семейной практике. Да у него сие получалось из рук вон плохо: объект воспитания попался какой-то неважнецкий, не приручаем по природе полусиротского вольнодумства и самостоятельности – дело доходило до непедагогического рукоприкладства, при чём трусливый в душе боялся огласки своим деяниям, поэтому тыкал Егора в порыве гнева остреньким кулачком, не оставляя синяков, когда мамы не было дома. Мальчик, не привыкший жалиться никому, даже самому близкому человеку, терпел, надеясь, что отчим когда-нибудь отстанет сам, но, увы, тот безропотность пасынка расценил как вседозволенность и однажды перегнул палку, разбив в кровь лицо ребёнку за какую-то мелкую провинность и непослушание, потом долго и нудно то угрожал, то слёзно просил не говорить никому, обещая мифические блага в будущем, на что впервые восставший в своей непокорности Егор, смело глядя отчиму в глаза, заявил, если тот ещё себе такое позволит, он подожжёт дом вместе с ним и всем его драным имуществом, над которым трясётся и не даёт трогать без его разрешения!!! Сказано было так решительно, что отчим поверил – этот сможет, за ним, волчонком, дело не станет – и, от греха подальше, отстал, переключившись на полное безучастие в судьбе приёмного ребёнка. Егор Вальков, освободившись из-под навязчивой опёки, задышал свободнее, почувствовав себя снова птицей, выпущенной из клетки на волю, возвращаясь в эту самую клетку, то бишь домой, лишь поздними вечерами, когда мама приходила с работы, либо ночуя у друзей, если та оставалась на ночное дежурство. На людях же внешне семейная жизнь выглядела умильно и благопристойно, сама мать не догадывалась, думая о хорошем и о будущем дочки, которую родила через положенные девять месяцев, назвав по настоянию супруга Марфой.

Будучи вся в работе, ибо на одну скромную зарплату учёного избранника прожить было невозможно, и в заботах в связи с появлением дочери, Екатерина Ивановна частенько стала забывать о сыне даже в день его рождения и лишь после Егорушкиных напоминаний запоздало поздравляла сыночка, суя тому горсть ирисок или же яблоко – вот и весь праздник, который у кого-то проходит за накрытым праздничным столом, с кучей подарков, весельем до полуночи… Но жизнестойкий Егор Вальков шибко не унывал по таким «мелочам», ведь он здоров, свободен, сам себе хозяин и умом Бог, слава Ему, не обидел – чего ж понапрасну прозябать в грусти, когда вся жизнь ещё впереди!..

 

Глава V. Милые и не очень соседи

Двор, куда перебралась семья Вальковых после замужества матери, был не очень большим, но народу обитало в нём много, самого разного от двух деклассированных элементов Надеиных Веры и Коли, позорящих нормальное общество, до семейки университетской профессуры Тарасовых, всем своим видом демонстрировавшей, дескать, мы тута случайно, временно и вот со дня на день съедем в подобающие нашему статусу апартаменты, но почему-то всё не съезжали и не съезжали…

Дома были подобротнее, чем на старом месте, бревенчатые, с широкими окнами, за исключением одной, притулившейся сбоку припёка, мазанки многодетной семьи Поповых, но зато их сарайка отчего-то выглядела куда солиднее, вместительнее, чем основное жилище с низенькими потолками и подслеповатыми окошками. Строения нестройно группировались вокруг уютного пятачка свободного пространства, где в войну в центре стоял грубо сколоченный стол с широкими скамьями, даже подведён был свет, за которым люди дружно собирались по праздникам или помянуть кого-либо, поддержать горемык-соседей. Потом кто-то предприимчивый разобрал его на дрова за ненадобностью – народ в пору мирного времени стал кучковаться индивидуально или небольшими группками… У каждой семьи в наличии имелись свои кладовочки, сарайчики, а у Тарасовых аж целый амбарище из бруса, обшитый тёсом, куда глава семейства Иван Андреевич ставил несусветную индивидуальную роскошь тех лет, голубой «Москвич-402», который прикупил по великому блату как участник войны и инвалид – мальчишки да и взрослые гурьбой вываливали поглазеть на чудо техники, когда хозяин жизни выгонял своё дорогое средство передвижения из гаража, прогревал двигатель, протирал запотевшие стёкла, зеркала, хромированные детали, чтобы после лихо на нём выехать со двора и с ветерком прокатиться до университета, где уважаемый доктор наук преподавал математику. Длинные змеящиеся поленницы заготовленных каждой семьёй дров вкупе с подсобными постройками создавали целые лабиринты, выходящие далеко за пределы основного двора, приволье для мальчишеских компаний, где собирались, прячась от взрослых, жили своей особой жизнью…

Если с пацанами двора Егорка сразу же нашёл контакт и взаимопонимание, то с дядями и тётями выходило по-разному. Так, к примеру, несмотря на свою сверхучёность и образованность, Тарасовы были до мелочи прижимисты и не очень-то жаловали Валькова, даже на порог не пускали, ну, хоть бы чем-нибудь угостили за помощь в мойке машины, колке дров – спасибо и до свидания! Голодный Егорушка как-то подглядел в окно, как эта семейка обедать изволят: в гостиной большой стол, накрытый белой накрахмаленной скатертью, сервировался как в лучших светских домах – столько столовых приборов одновременно мальчик отродясь не видал! Иван Андреевич, восседая на самом лучшем месте, после заздравной речи к домочадцам опрокидывал в себя, оттопырив мизинчик с агатовым перстеньком, изящную рюмочку водки для аппетита и приступал к наваристым щам, затем профессионалом-гурманом разделывался с антрекотом под овощное ассорти, на десерт – обязательно фрукты… Обалденный до обморока запах и аромат изыска и изобилия, казалось, пробивали двойные оконные рамы, до того всё было близко и явственно!!! Дело в том, что после сытных лагерных харчей Егор, днями, а то и ночами предоставленный сам себе, так как мать пропадала на работе, отчим же больше заботился о своём желудке, забывая о ничего не просящем у него пасынке, элементарно хотел есть: школьного мизерного завтрака и остатков малышкового супчика из кастрюльки, что иногда перепадал ему, когда забегал к матушке после школы в ясли, явно не хватало для ощущения сытости, поэтому любой кусок на стороне спасал от мерзкого чувства сосания под ложечкой и голодного урчания в животе! Вальков повадился ходить к дому Самодинских, театральных деятелей, заслуженных работников культуры, как бы просто попроведать друга Вовку, единственного позднорождённого их сыночка, которого они баловали и пестовали от всей души, тактически выбирая обеденное время. Маме Татьяне Павловне, сверхинтеллигентной женщине, было очень неудобно держать пришедшего к Вовочке гостя на улице во время трапезы – следовало любезное приглашение отобедать с ними! Вальков же обставлял своё согласие так, как будто это он делает, прежде всего, из большого уважения к семье, но не голода ради, дабы раньше времени не прикрыть эту точку чужой домашней кухни за неимением своей…

Не зря в народе говорят, что, за редким исключением, богатый человек – всегда бедный! У таких на милосердие рассчитывать не приходится – стакана воды не вынесут! Зато беднота, голь перекатная зачастую последним поделится, не жалея и не требуя что-то взамен, как и наши соседи по двору тётя Вера и одноногий дядя Коля. С ними взрослое население старалось сильно не общаться, хотя жалели, тайком конечно, а вот Егорка сошёлся с ними, невзирая на замечания Крысятникова, и узнал много чего неведомого об этих, по-своему интересных, людях… Если уж совсем честно, то нищая Вера, ютящаяся в крохотном углу разделённого властью на несколько квартир большого дома, являлась хозяйкой всего и вся во дворе, будучи дочкой и единственной наследницей настоятеля божьего храма, от коего остались за забором одни развалины. Когда новые хозяева жизни, убив священника, рушили церковь, юной Верочке с матушкой удалось спасти от святотатства много икон, церковной утвари, божьих книг и спрятать их до лучших времён в потаённом месте. Шли годы, мать умерла, а они, эти времена, всё не наступали и не наступали – Вера потихоньку спилась-опустилась, но, назло безбожникам, перенесла все иконы к себе в каморку и неистово молилась-жалилась на несправедливость заблудшего человечества… Со всей округи к ней начали приходить бабки, подкармливая несчастную и молясь вместе с ней. Однако вскоре по написанной Крысятниковым, куда следует, жалобе, якобы, от имени честного люда молельный дом прикрыли, а саму Веру засунули в психушку на год, откуда она вернулась как в воду опущенная, тихая, безучастная ко всему, и лишь при появлении Егорки оживлялась, кормила чем Бог послал, угощала леденцовыми петушками, что сама делала и за копейки продавала на Зелёном рынке. Через какое-то время привела в свою лачужку такого же нищего мужичонку-инвалида, подобранного ею на базаре, стали жить вместе… Дядя Коля тоже никогда и нигде не работал, был судим за тунеядство, по пьянке зимой потерял ногу, перебивался чем мог, но честно, как и подруга Вера: душа не позволяла скатиться на самое дно элементарного воровства – благо Зелёный луг выручал: в своё время там водилась всякого рода живность, годная в пищу, росло много полезных дикоросов – бывший охотник-натуралист ставил петли на зайцев, бредни на рыбу, собирал-сушил травы. В общем, с безнадёги не воровали, но и шибко не голодовали, довольствуясь всем, чем Бог посылает, не забывая о несчастных нищих, но не нищих духом и верой в божье к ним расположение.

Мама, Екатерина Ивановна, во дворе сошлась близко с соседкой по квартирной клетке тётей Зоей Аникеевой. У них были почти одинаковые судьбы, обе – дочери репрессированных «врагов народа», поэтому, невзирая на новые времена, боялись всего вольнодумного, коим часто грешил, подвыпив, Зоин муж Иван (Катя в душе волновалась, как бы её Филипп Иваныч, крыс архивный, ни настучал на него), однако это им не мешало, презрев окрики конвоя, выбегать на объездную дорогу, по которой везли с пристани в колонию прибывших зэков, и бросать им куски хлеба, печенье, завёрнутую в газетку заварку, стараясь попасть промеж железных прутьев решётки; обе вышли замуж не по большой любви, а из бабьего желания как-то устроить свою судьбу, частенько плакались на груди у друг друга на долюшку свою женскую, захмелев за бутылочкой междусобойного дешёвого вермута…

Вот такие соседи жили в самом начале благословенной улочки Романовки, не лучше, но и не хуже других в округе – до диких распрей, разборок, вражды, междоусобных войн не доходило, и ладно!..

 

Глава VI. Друзья-товарищи или «Снова неуловимые»

Детей по месту проживания Егора Валькова было больше, чем взрослых, в основном, пацаны его лет, что сразу же из разрозненных особей сплотились вокруг него, почувствовав в нём личность, способную повести за собой, да и командирские качества, полученные в лагере «Умка», пригодились. Местом ежевечерних сборов определили развалины старой церкви, в которой было всегда темно и жутко – нормальные люди старались обходить это осквернённое место. Под самым куполом расположился штаб, где обсуждались насущные мальчишеские проблемы, торжественно принимали в отряд желающих примкнуть к их движению, суть коего заключалась в следующем: решительно противостоять злу, опираясь на добрые поступки, при этом оставаться незамеченными, не пытаться стяжать на сим славу, что задирает нос и расслабляет характер! В заместители себе Вальков выбрал решительного парня сорвиголова Витьку Будко, не боящегося никого, даже сурового отца, бившего его по любому поводу смертным боем. С названием отряда пока повременили – кто-то предлагал назвать, как и любимый всеми фильм, «Неуловимые мстители», но они никому не мстят и нападать не собираются, разве что в исключительных случаях, да и просто повторяться под копирку не хотелось – жизнь сама дала имя, что стало ещё и паролем с отзывом при встрече.

Помочь бабуле с внучкой перейти дорогу, дедушке натаскать воды и т. д. – это приветствовалось, но верхом считалось совершённое добро с риском, если хотите, на грани жизни и смерти, и при всём этом не попасться в центр внимания, остаться неузнанным героем! В пример новобранцам Егор всегда ставил Витьку-заместителя, что как-то чудом в последний момент спас на перекрёстке из-под колёс несущегося без тормозов грузовика маленькую девчонку, схватив ту за шкирку, и её мать, оттолкнув своим боком в сторону – водитель тогда погиб под упавшим на кабину телеграфным столбом, а Витёк благородно исчез, воспользовавшись образовавшейся на дороге суматохой из милиции, скорой и зевак. Через день в городской газете появилась заметка с благодарностью и просьбой матери спасителю объявиться, чтобы народ смог узнать его имя и гордиться его подвигом! Вскоре, уже в республиканской газете, была опубликована целая статья под лихим названием «Снова неуловимые» о трёх мальчишках, умудрившихся до приезда пожарных проникнуть через окно пылающей квартиры на втором этаже и спасти почти задохнувшихся от едкого дыма и угара двух грудничков и их мать – только вот поблагодарить органам героев лично затруднительно ввиду сверхскромности последних, не пожелавших взвалить на себя бремя славы! Вот после этого-то пришла командиру идея именовать отряд «Снова неуловимые», где учитывались прежние пожелания, была новизна, да и вместо привычного приветствия друг друга подойдёт и как пароль симпатично: ты – «Снова…», в ответ обязательно должно прозвучать «…неуловимые», значит перед тобой свой брат-боец, которому можно доверять, а-то на лицо всех не упомнишь, так разросся их отряд за счёт даже центровых пацанов.

Многочисленность малолетних выручала в самых неожиданных случаях… Как-то на Вовочку Самодинского на подходе к школе напал какой-то бомжара в состоянии приступа белой горячки и принялся по-настоящему душить несчастного, посиневшего лицом до потери сознания! Егор, первым увидевший это изуверство в окно, свистнул своим, что озлобленным роем диких ос набросились на потерявшего разум мужичонку, отбили его жертву на последнем издыхании. Родители, особенно мама Татьяна Павловна, места не находили, томясь у дверей детской реанимации – слава Богу и Егорушке, всё обошлось! Спасённый удостоился второго Дня рождения, а спаситель – почётного приглашения на сей праздник победы жизни над смертью! С этого момента Вовочка тоже примкнул к отряду, хотя до случившегося мамуля не особо поощряла общение её чада с особями, не их поля ягодами, но в силу пресловутой интеллигентности прямо не запрещала – случай помог преодолеть заблуждения по поводу настоящей дружбы и социального неравенства… Мама Татьяна Павловна и папа Виктор Петрович стали ставить сыночке соседа Валькова в пример при каждом удобном случае!

Однако через год-полтора некоторые основополагающие отрядовские принципы претерпели изменения, причём по объективным причинам, что оказались выше мальчишеского максимализма… В одно прекрасное майское утро, когда уже особенно не хочется учиться, вездесущий Витька Будко решил прогулять уроки – бесцельно шляясь по весеннему вольному городу, набрёл на огромную демонстрационную доску «Их разыскивает милиция» возле горотдела внутренних дел. Фотографий разыскиваемых было много, но особенно выделялась одна с мерзкой запоминающейся рожей обидчика-насильника малолетних деток в фас и профиль. Витёк всегда близко к сердцу принимал всё, что касается беззащитных созданий, будь то люди-человеки или же любая мелкая тварь, природой обделённая умением постоять за себя – он вознамерился во что бы то ни стало наказать ускользающего до сих пор от возмездия преступника-педофила, тем более его последнее недавнее истязание и убийство первоклассницы совсем рядом с их местом проживания наделало много шума в городе и его окрестностях! Егор всецело поддержал инициативу, организовав несколько боевых групп по прочёсыванию городских кварталов с живою «приманкой» из числа мальцов отряда, за которыми на расстоянии постоянно следили бойцы захвата, вооружённые битами и цепями…

И вот, тактика ловли на живца в одно роковое туманное раннее воскресное утро сработала!!! На семилетнего двоюродного братика Витьки из-за гаражей неожиданно напал очень похожий на того с ориентировочного фото хлипкий мужичонка в надвинутой на лоб кепке и кургузой куртёнке с поднятым воротником и поволок жертву под панельный дом, на ходу стягивая с потерявшего от страха дар речи мальца штанишки… Егор, Витька и ещё пятеро бойцов кинулись следом за преступником, а двоих командир отрядил в находящийся совсем рядом опорный пункт милиции. Общими стремительными усилиями педофил был изобличён за своим преступным деянием – малыш не пострадал, а город вздохнул спокойно, освободившись от внедрившейся в общество заразы, благодаря, как было написано во вручённых в торжественной обстановке почётных грамотах, «умелым и решительным действиям юных помощников милиции…» Вот так, отвертеться, в хорошем смысле слова, на этот раз неуловимым не удалось – их фотографии в газетах увидели во всём городе! Витьку и Егора к тому же руководство внутренних дел представило к правительственным наградам после того, как к ним поступили заявления от родственников спасённых ими ранее жертв!!!

Чужая слава всегда застит завидущие глаза… Нашлись и такие, что с пеной у рта требовали прикрыть эту мальчишескую, ставшую явной, самодеятельность, их отряд, что, якобы, ничем не отличается от обычной банды малолетних преступников. Больше всех разорялись на эту тему некто Горохов, Золотов, Петров, мутные подростки-второгодники, промышлявшие на районе тёмными делишками, а слишком яркий свет добрых дел конкурентов высвечивал-выставлял в неприглядном виде их деяния. У Егора Валькова начались неприятности, правда и к чести последнего, с приятным, в конце концов, исходом, о чём вам поведает следующая глава…

 

Глава VII. Горохов, Золотов, Петров и другие неприятности с приятным исходом

С большой популярностью, к великому удивлению и сожалению, всегда большая морока: пока их отряд, верша добрые дела, уходил от известности, оставался в тени, завистников не было, но стоило попасться разок – и на тебе!..

С Санькой Гороховым, жившим в конце улицы Романовки, когда-то начинали вместе учиться, дружили, ходили друг к другу домой – с глаз завидущих дружба расстроилась вплоть до ухода из отряда, связался с ребятами старше его, промышлявшими отбиранием мелочи у малолеток в кинотеатрах, гоп-стопом пенсионерок, воровством с прилавков в магазинах. Попав под влияние уже дважды судимых переростков Золотова, Петрова, стал «работать по крупному»: участвовал в налётах на продсклады, угонах автомобилей, чуть не попался на квартирной краже у одного солидного чинуши, жившего на проспекте… Сомнительная слава романтика с большой дороги вскружила голову мальцу, почувствовавшего себя Робин Гудом, вершащим справедливость, а уголовные «шестёрки» из Золотова, Петрова всего-навсего использовали его на побегушках своих интересов. Саня Горохов совсем отбился от рук матери, забросил школу – мать от беспомощности прибегала даже до Валькова, чтобы тот на правах бывшего друга по-мальчишески повлиял на её сыночка, уже поставленного на учёт в детской комнате милиции… Но, как говорится, тому всё было как об стенку горох! Если где-то на районе случались квартирные кражи, уличные грабежи, Егор чувствовал, что они проходили не без участия Саньки – однако стучать куда следует считал для себя последним делом…

И вот сия катавасия коснулась и его, вернее, уважаемого соседа по двору Тарасова Ивана Андреича, что после обрушившейся известности на Валькова стал благосклоннее воспринимать соседского мальчонку, бескорыстно помогающего ему в уходе за автомобилем: при разборе двигателя показывал что есть что, доверял сборку некоторых узлов, обучал азам автодела и даже два раза доверял ученику-малолетке самому за рулём выехать со двора на трассу под завистливые взгляды девчонок и малышей – в дом к себе по-прежнему не приглашал, но при встрече здоровался как с равным.

И вот «пришла беда – отворяй ворота»! В одну из тёмных ночей августа, когда весь честной народ спал мертвецким сном, на квартиру профессора был совершён бандитский налёт! Отца семейства вместе с упавшей в обморок супругой связали и вынесли подчистую всё ценное, вплоть до сервизов и хрусталя, дефицитных продуктов! Набили этаким богатством до верха трейлер в Тарасовском гараже и на хозяйском «Москвиче» довольные бандюки убыли в неизвестном направлении. Они были уверены, что сработали чисто, без свидетелей, да, слава Богу, двое свидетелей нашлось… Один из них, Егор Вальков, выбежавший, как раз в этот момент, по нужде во двор. Звать кого-то, когда автомобиль с награбленным бесшумно выкатывал на малой скорости за ворота, уже поздно – смелый пацан на ходу сумел забраться в трейлер и спрятаться в вещах. Вторым очевидцем преступления, а точнее, очевидицей стала древняя бабка Лукерья, приехавшая в город к Поповым погостить, из-за бессонницы ей не спалось дома, сидела на завалинке, чуть-чуть закемарив под шум листьев тальника.

Понаехавшей во двор милиции, что вызвали сами Тарасовы, освободившись от пут, та поведала, дескать, видела троих в чёрном, садящихся в «Москвич», четвёртый, мальчонка, пробежавший мимо неё и заскочивший на ходу в прицеп, по описанию очень смахивал на Катиного сынка – кинулись к Крысятниковым, а Егорки-то нет: с вечера был – посреди ночи исчез!!! Соседи не могли поверить, как и убитая горем мать, что Егорушка чем-то связан с бандой, но сомнения оставались, тем более, украдено столько дорогих вещей! Народ только сейчас узнал, как богаты были хозяева личного авто Тарасовы: оказывается, они одними из первых в городе заимели телевизор, техническое чудо тех лет, и втихую смотрели его, никого не приглашая глянуть хотя бы одним глазиком, а какая супер-пупер радиола со стереомагнитофоном ублажала их слух и душу, не говоря уже о стильном шмотье, украшениях, посуде, коврах и деньгах в чулочке на чёрный день – вот кто-то и навёл, не мог не навести на такое Эльдорадо, а может быть, этим самым наводчиком и был Егорушка-голодранец, не выдержавший искушения от находящегося совсем рядом оазиса состоятельности и благополучия… Крысятников, не скрываясь, открыто придерживался этой версии, пока ничем не подкреплённой, однако сие не мешало ему грузить утомлённые разум и душу в одночасье обедневших Тарасовых, и склонял соседей к поддержке его «следственных способностей» на основе дедуктивного метода мышления.

Пока суть да дело, шайке грабителей удалось преспокойно выехать из города, укрылись в пригородном селе, въехав в неприметный двор у околицы. С радостным шумом и криком завалились в избу к ожидавшим их за накрытым столом подельникам – пили, ели, гуляли от души… Егорке из трейлера удалось разглядеть сквозь замутнённые окошки «воровской малины» и Горохова, и Золотова, и Петрова, ещё трое сидели спиной. Эх, сейчас самый момент незаметно выбраться и заскочить в кабину «Москвича», где бандюки опрометчиво на радостях оставили ключи зажигания, да мешала злобная псина на цепи, учуявшая совсем рядом чужака… Из-за поднятого ею лая пьяненький Санька Горохов дважды выходил на крыльцо, но, ничего подозрительного не заметив, убегал обратно в тепло, уют и веселье. Спасибо Господи, помогла обнаруженная среди награбленного хлама корзина с деликатесами – три больших колечка краковской колбаски заткнули пасть неугомонной собаченции, что, обожравшись от пуза, отключилась замертво от дел своих скорбных охранных!

Машину повезло завести сразу – и только Вальков собрался ударить по газам, как появившийся, словно из-под земли, всё тот же Горохов вцепился в ручку водительской двери… Резким ударом локтя в переносицу смельчаку удалось отбросить от «Москвича» гадёныша – автомобиль сорвался с места вместе с виляющим позади трейлером и был таков!!! В боковое зеркало весь вспотевший от напряжения Егор видел, как же метались по двору вмиг протрезвевшие бандиты, яростно круша всё, что попадалось под руку, из-за своего бессилия что-либо уже исправить…

На рассвете угнанный ночью москвичёнок с не доставшимся ворам ценным грузом въезжал в родной двор, где следователи заканчивали свою работу. Оторопь от завершившегося так быстро дела взяла всех!!! Допрошенный тут же герой всё до мелочей расставил по своим местам – ликованию матери и добрых соседей не было предела! Лишь один Крысятников тихонько улизнул с места общей радости к себе в каморку, почуяв себя лишним на этом празднике жизни и справедливости.

Уголовники Золотов, Петров и их приспешники в этот же день были арестованы и помещены в следственный изолятор. Лишь о Горохове Вальков не обмолвился следователям ни словом – друг всё-таки, хоть и бывший…

 

Глава VIII. Шалости-малости

При всей порой серьёзности совершаемых поступков Егор и его команда оставались детьми, позволявшими себе шалости, лишённые всякой логики и серьёзности, иногда доходило до глупостей, подвергавших их самих жизненной опасности, хотя когда ещё совершать оные как ни в детстве…

В городе, в котором они жили, несмотря на столичность, грандиозных событий проходило мало – всё обыденно, мелко и прозаично. И вот в сентябре, когда в школах только-только начались занятия, никаких тебе контрольных, диктантов, зачётов и ещё свежи летние воспоминания, на одно из воскресений наметили открытие масштабной выставки всяческих достижений в народном хозяйстве Республики: на территории краеведческого музея отстроили несколько огромных стационарных павильонов из стекла и бетона, соединённых между собой прозрачными переходами, почти как на знаменитой ВДНХ в Москве, и чего там только не было – просто глаза разбегаются от искушения потрогать, попробовать на вкус, тем более, что пускали всех и бесплатно!

«Неуловимые» по сигналу общего сбора привалили на торжественное перерезание красной ленточки всем своим табором, растворились в общей толпе, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания взрослых, а особенно старушек-смотрительниц, коих на все залы всё равно не хватало. Основную массу полуголодных детей, конечно же, привлекли внимание выставки продовольственных товаров и детских игрушек, развлечений. Горками сложенные помидоры, огурчики, яблоки, груши, дыни, арбузы, аппетитные румяные булочки, пирожные, торты, редкий деликатес в коробках «Птичье молоко», неведомые доселе тонизирующие сладкие напитки с такими манящими этикетками вместо надоевшей всем «Крем-соды» вызывали обильное слюноотделение и животное желание отщипнуть тут же себе на добрую память крошку, кусочек от подобного изобилия, что от тебя всего лишь на расстоянии вытянутой руки, и от него не убудет, а прибудет ещё больше!..

Вот ребятки и разошлись, набивая всё, что можно и нельзя, съестным! Витьке Будко, первостатейному проныре, удалось даже пронести мимо охраны три бутылки импортной тонизированной газировки! Вот с игрушками дело обстояло сложнее: в этом павильоне неусыпно бдили аж четыре юрких старушки – но и на них нашлась проруха в лице обычно неповоротливого увальня Вовки Самодинского, который умудрился на своём животище, прикрытом болоньевым плащиком, умыкнуть две игры-головоломки и робота на батарейках! Радость, к великому разочарованию предприимчивых комбинаторов, была недолгой, так как при ближайшем рассмотрении и опробовании на зуб всё, добытое с таким риском, оказалось либо парафиновыми муляжами, либо искусно сделанной картонной имитацией, а нахваливаемый производителем тоник – вообще вода водой с краской!..

Ох, и дурят наш народ – даже здесь, в таком ответственном месте, ничего стоящего, но под Знаком качества!!! Уж лучше мы лишний раз смотаемся на Зелёный рынок, где есть чем поживиться и всё настоящее, без обману, на любой вкус и цвет! После визита оставшихся неуловимыми «Неуловимых» на многих, так сказать экспонатах, появились прозрачные защитные колпаки в целях защиты от разбазаривания всенародной собственности, принадлежащей всем, а не отдельным любителям приобщения ко всему, что не для них выставлено…

Героем ещё одной аферы стал единственный сынок высокопоставленного чиновника из отдела культуры Виталик Миляев, великий непризнанный в школе и дома химик-надомник, что откуда-то натаскал в штаб отряда всяких химикалиев с колбами и ретортами, в которых принялся готовить насыщенные растворы и химичить с ними, выращивая гранёные кристаллы разных привлекательных расцветок, кои после толкал за немалую денежку несведущим лохам, выдав оные за драгкаменья, в различных уважаемых общественных местах, где зачастую бдительность у большинства людей притупляется – потом долго прятался от справедливого возмездия честных приобретателей…

Витька Будко, раньше всех приобщившийся по семейным неблагополучным обстоятельствам к питию, курению и стрельбе из ружья по воробьям, делился наработанным с желающими в отряде познакомиться с запретными плодами из взрослой, такой манящей, жизни. На день рождения Вовке Самодинскому предки подарили самую настоящую надувную шестиместную лодку, на которой, само собой разумеется, актив команды, пользуясь последними тёплыми деньками бабьего лета, решил покорить неизведанные дали Зелёного луга с его множеством необитаемых островков, извилистых проток и рукавов от основного русла реки, куда планировалось в конце пути выйти для полноты впечатлений. И чтобы всё уж совсем выглядело по-взрослому, бесшабашный Витёк, помимо основного харча и воды, спёр у впавшего в очередной запой отца аж полбутылки чистейшего спирта, две пачки «Примы» и дробовик с несметным числом патронов (мало ли, вдруг какое-нибудь туземное племя нападёт – есть чем защищаться, спирт, конечно же, на крайний случай, для сугреву и растирания, а папиросы – народное средство для отпугивания всякой кусачей летающей твари, коей полно на островах – что ни говори, аргументы железобетонные, пришлось согласиться и взять эти нехорошие вещи на борт отходящего в автономное плавание судна… До обеда, интенсивно гребя вёслами, добрались до первых островов, где ни разу не были, где почти нетронутая природа внушала им ощущения первооткрывателей, за что обалдевший вместе со всеми Витька вдруг предложил пропустить по маленькой, убеждая всех, дескать, так полагается всем путешественникам, а иначе пути не будет. По незнанию, несчастную бутылку спиртяги разбавили до неузнаваемости вкуса аж полуведром воды, но зато никто не морщился и чувствовал себя заправским выпивохой! Ну, и вконец расслабившимся от вольного ветра и горячительного речникам-мореманам очень даже кстати пришлись уже закуренные Витярой папироски «Прима», что, полулёжа выпуская колечки дыма в небесную синь, рассуждал о пользе раннего познания неведомого пока им мира, ибо это всегда пригодится в жизни…

В заключении взрослого пикничка на одном из островков свободы и вседозволенности решили ещё и пострелять, да старый дробовик времён первой мировой войны из-за стёршегося от времени отбойника давал лишь осечки – тогда начали кидать в затухающий костёр патроны, отбегая по первоначалу в целях безопасности на приличное расстояние, однако жиденькие хлопки не производили должного эффекта… Кинули, не хоронясь, весь имеющийся боекомплект – и спасибо Господи, что порох отсырел, просто сгорев, а то крупная дробь изрешетила бы всех этих балбесов, потерявших страх и нюх от выпитого и выкуренного!!!

Достигнув русла разлившейся во всю величавую ширину реки, Витёк загорелся сплавиться до синеющих на горизонте сопок, но пришедший в себя командир Егор Вальков благоразумно дал команду на возвращение из-за надвигающихся сумерек – ближе к ночи они ступили на родимый берег, полные одних лишь приятных впечатлений от совершённого перехода… Правда, суматошные родители Вовочки, обыскавшиеся единственного сыночка, что побоялся поставить их в известность, конфисковали в наказание сделанный накануне ими подарок в пользу папы, который всегда говорит маме, куда и зачем отправляется!

Надо в школе попросить, чтоб в начавшемся учебном году их детишек побольше и основательно нагружали знаниями, взамен вольнодумных шалостей, сбивающих с пути истинного, но вот только без них и вспомнить-то будет нечего выросшему ребёнку… Вот так! А истина, как всегда, посередине.

 

Глава IX. На пути к знаниям

Школа… Для Егора Валькова она являла собой всё – он ходил туда с удовольствием, готов пропадать там днями! Не устраивали лишь порой неповоротливые ограниченные программы обучения да некоторые учителя-консерваторы, сами не высовывающие носа за их пределы и ученикам не дающие расширить свой кругозор: настырного до знаний ученика Валькова частенько осаживали на его «почему?» железобетонным по аргументации «потому!» либо просто отмахивались многообещающим «это входит в программу обучения следующего класса – на будущий год и задашь свой вопрос…». А Егор не хотел, теряя год, ждать – взялся себя самообразовывать: оставаясь после уроков, просиживал до позднего вечера в школьной библиотеке; если не хватало её запаса интересующих его книг, ходил в детскую городскую библиотеку, что находилась возле Зелёного рынка в бывшем некогда кафедральном соборе, иногда даже осенял своим появлением стены взрослых книгохранилищ вплоть до самого главного республиканского храма книги имени Пушкина…

В такие прекрасные мгновения общения с книгами, иногда старинными фолиантами, чувствовал себя с замиранием сердца кладоискателем знаний, спрятанных в тайниках прошлого!.. Поэтому очень удивлялся большинству своих одноклассников, которые отбывали уроки, будто повинность, и старались поскорее слинять домой, на улицу, на волю. А ведь настоящая свобода – в знаниях, что позволяют ощущать себя увереннее в жизни, не теряться в самых трудных ситуациях и даже, если только очень захотеть, обрести крылья!..

На некоторых уроках Егору доводилось откровенно скучать из-за нудного объяснения училкой нудным голосом давно уже пройденного им самостоятельно материала, отвлекаясь с безделья на непотребные на занятиях кунштюки, что, безобидные вначале, выливались иногда в серьёзные проступки с нанесением серьёзного материального ущерба. До сих пор кровь стынет в жилах от одного только упоминания, как он запулил сдуру на английском в негодяя Сеньку, сидевшего наискосок в соседнем ряду, фарфоровой чернильницей-непроливайкой за то, что тот расстрелял его из рогатки – но пущенный снаряд не попал на этот раз в цель, а, отскочив от парты, угодил в гулявшую меж рядов Мальвину Иванну, прямо на её белоснежнейший импортный костюмчик, и, не оправдывая названия, обильно окропил, к ужасу всех, ядовито-синим содержимым страшно взволнованную широкую грудь преподавателя – крику, шуму хватило на всю четверть, пока мать полностью не возместила ущерб! Но это были ещё цветочки – ягодки ждали впереди, вернее, целая ягодища, арбуз, упавший на бедовую Егорушкину головушку! В данном случае, в дело, страшно подумать, вмешалась большая политика! Всё из-за этого, Вовочки Самодинского, стукача, ещё другом назывался, и доброты Валькова, с широкого плеча одарившего товарища своими учебниками в хорошем состоянии после года использования, если не считать всего-навсего одной обыкновенной странички, правда, с портретом вождя мирового пролетариата, коего наши враги-злопыхатели причисляли к немецким шпионам, совершившим революцию на немецкие деньги, (а ведь это было недалеко от истины…) – совершенно не думая о последствиях, Егор придал образу из почёрпнутых им где-то сведений шпионский вид с обязательной чёрной повязкой на глазу и надвинутым на лоб котелком… Возмездие настигло несчастного тут же: на расширенном педсовете директриса в присутствии товарищей из горкома партии, самого обвиняемого и трясущейся матери, уже мысленно простившейся со своим чадом, метала громы и молнии, дойдя в своей обвинительной речи аж до измены Родине, настаивала на исключении из школы пускай и одарённого ученика-отличника, некогда гордости учебного заведения – в общем, детской кровью требовала смыть позор!!! Бедный-бедный Вальков в предынфарктном состоянии чуть на колени не упал перед ней, что-то лепеча о любви к родному краю и великому вождю, благодаря которому у него такое счастливое детство… К великому удивлению Егора все учителя, включая и, спасибо ей, англичанку, высказались за наказание, но без требуемых крайностей к малолетнему! В итоге, ограничились снятием фото отличника Валькова до конца учебного года с Доски почёта и испытательным сроком в шесть месяцев!

Отошедшая через три дня мать с великой амнистии, помимо уже возмещённых средств за испорченный костюм, достала где-то по блату через множество посредников для Мальвины Иванны кожаный импортный пиджачок, что очень подошёл к её ненашенским джинсам. Взятый на поруки Егорушка старался быть максимально незаметным, слился со всеми поступками и образом жизни; на отведённый ему срок вынужденно снял с себя, в пользу Витьки Будко, командирские полномочия в отряде неуловимых во избежание возможных недоразумений; дома беспрекословно выполнял все просьбы и указания матери, злорадствовавшего отчима и заодно сестры-малявки Марфы.

Но не бывает худа, как говорится, без этого самого добра! С перепугу наш герой, искупая свою вину, так взялся за учёбу, став в школе отличником из отличников, что умудрился взять сразу несколько призовых мест на трёх межшкольных олимпиадах, отчего завуч ещё до новогодних каникул вернула фотографию улыбающегося на ней Валькова на Доску почёта, на его место, что, слава Богу, никто не успел или не сумел занять.

В дни зимних каникул Егор превратился в завсегдатая новогодних утренников и библиотечных «Литературных ёлок», где всегда имели место быть конкурсы всезнаек с ценными призами, в основном, книгами, к каковым те тогда и относились. Дома мать, узрев вдруг на полке целый ряд появившихся новёхоньких книжек в подарочном издании, не на шутку опять встревожилась: да неужто её разнесчастное чадушко снова попало в какой-то переплёт – однако показанные обидевшимся было сыном дарственные надписи к ним развеяли страхи, сменившиеся другим подспудным материнским страхом: шибко умным не всегда везёт по жизни, ведь не зря в народе бают «много ума – много печали…», но будем всё же надеяться на исключения, без которых ни одни правила и законы не обходятся. Только в кого он, правда, такой башковитый – неужели в папаньку своего уродился, хоть какая-то с того нелюдя польза семье, и на том спасибо…

 

Глава X. На человеческих костях

Наконец-то, по весне и на окраинную Романовку пришло большое строительство. Власти города прельстил, видимо, огромный пустырь с горами нанесённого за десятилетия забвения песка – нет необходимости кого-то сносить, никому не надо взамен давать квартиры. Надо отметить, что вышеозначенная улочка имела одну градостроительную странность: дома стояли только на нечётной стороне – напротив отчего-то пустующее пространство с песчаными барханами, поросшими лебедой, чертополохом и прочей сорняковой растительностью. Пытались на этом пустыре как-то строиться приезжие Малышевы, Дураковы, Тупицыны, но, что интересно, никто не мог прижиться на той стороне: то крышу снесёт порывом ветра, то пожар спалит в мгновенье ока все постройки – в общем, какое-то гиблое нехорошее местечко… А объяснений сей мистике не находили, пока не начали рыть траншеи и вбивать сваи под будущие панельные пятиэтажки.

И вот тут-то началось! Оказывается, в прошлом веке, когда вместо жалких развалин ещё стоял огромный храм божий, поражающий всех приезжающих с обозами со стороны реки к торговым рядам Кружала своей величественной архитектурой, бьющей в глаза позолотой крестов и куполов, а в домах улицы Романовки под номером один находились архиерейские покои, пустырь был ни чем иным, как православным кладбищем!

Ковши экскаваторов вместе с землёй на свет божий, то тут, то там, начали выворачивать гробы с прахом и всем скарбом, захороненным по обычаям тех лет с усопшим! Зрелище, конечно же, архинеприятное: повсюду в траншеях, ямах черепа с жутким оскалом чёрно-жёлтых редких зубов и бездонным проникающим взглядом пустых глазниц, разрозненные кости скелетов, а в одном месте костлявая чья-то кисть торчала из песка и как бы угрожала живущим безбожникам своим пальчиком с мумифицированными остатками мягких тканей и ногтя на концевой фаланге, рядом валялись чашки, ложки, прялки и даже книги… «Неуловимые», переквалифицировавшись в юных археологов, после уроков стали пастись почти всем отрядом на затеянных властью раскопках, а заодно тестировать новеньких членов на смелость в борьбе с предрассудками. Труд самых настойчивых «чёрных копателей» из числа Егора и Витьки был вознаграждён по достоинству: в одной могилке они наткнулись на старинную плоскую железную коробочку из-под леденцов, перетянутую почти истлевшим шпагатом, в которой обнаружили аж двадцать серебряных николаевских рубликов и парочку георгиевских крестов, а сколько позолоченных столовых приборов поднято на поверхность – не перечесть! Как честные в поступках и чтящие память ушедших предков, ребята не присвоили себе почти ничего – найденное в течение каждодневных поисков на протяжении трёх недель передано в находящийся рядом краеведческий музей, что было принято с благодарностью в обмен на грамоты особо активным товарищам. Егор, не удержавшись, оставил себе на долгую память, как трепетный любитель книги, лишь один хорошо сохранившийся в сафьяновой обложке фолиант богословской энциклопедии конца XIX века издания, который приоткрыл ему совсем другой мир людей, давным-давно канувших в Лету, а какой певучий витиеватый язык – сказка, одним словом! О том, что мать реквизировала у него себе на серёжки два николаевских рубля, умолчал – ничего не поделаешь, ну, не вырывать же их с боем у неё – мать всё-таки!.. А серьги получились отменные и так были ей к лицу, что просто заглядеться можно!

В отличие от детского практического населения, взрослые близко к сердцу, болезненно восприняли святотатство над могилами. Несмотря что строительство давало шанс многим близ живущим переселиться из трущоб в благоустроенное жильё, некоторые люди выступили единым фронтом против поругания человеческой памяти – возглавил сие небезопасное движение, посмевшее оспорить действия властей, неожиданно для Егора, его отчим Филипп Иваныч Крысятников: он строчил дома вечерами при свете старенькой настольной лампы многочисленные петиции в защиту святого места, подкрепляя их архивными документами, а потом носился, как одержимый, собирая подписи живущих на районе – Егорка впервые даже зауважал его за эту смелость, на которую тот решился в память о родных, захороненных на дорогом его сердцу месте! И пускай мир безбожников, разрушающий храмы, перемалывающий судьбы людские, взял верх вкупе с городскими властями, вбухавшими в это место уже уйму денег, но отважный поступок-то остался, как пример, что и один человек способен возвысить свой голос в судьбоносные моменты над пассивным большинством, живущим сиюминутной выгодой!..

Жилой микрорайон на человеческих костях к очередному съезду партии был возведён. Квартиры заселили горожане, зажили в них своей жизнью, но ещё долго аукалось им осквернённая память внезапными порывами водопровода, канализации, один дом пошёл даже трещинами из-за просевшего фундамента… А однажды произошло событие, чуть было не поставившее крест на всех жильцах микрорайона, чего не случалось в этих местах никогда за всю историю освоенной территории!

 

Глава XI. ВсеЛенский Потоп

То, что каждый раз с весенним паводком Зелёный луг затапливался от края и до края, живущему рядом народу было не в диковинку, даже где-то красиво выходило – как будто стоишь на берегу разливанного моря, не хватает только для полной картины ощущений чаек, белеющих парусов яхт на горизонте и пальм над головой!

Но на этот раз произошло чрезвычайное происшествие – будто сама природа возмутилась деяниями грешных рук человеческих на святом для них месте! В ночь с воскресенья на понедельник, когда народ лёг почивать пораньше перед началом трудовой недели, мощные потоки большой весенней воды впервые за всю историю города перехлестнули асфальт объездной дороги и принялись стремительно затапливать новый жилой микрорайон и старенькие дворы с их низенькими домами, реально угрожая поглотить всю недвижимость вместе с ничего не ведающим спящим населением…

К утру волны уже плескались у окон первых этажей пятиэтажек, некоторые домики маячили резными коньками крыш, всюду плавали мусор, сорванные с петель ворота, калитки, заборные доски! Поднятый с постелей по тревоге народ в панике облепил окна, торчал на чердаках крыш – кто-то из предприимчивых, опережая действия властей, принялся за небольшую мзду срочно вывозить детей, женщин, стариков своими моторками до сухого места…

К удивлению многих, церковные развалины и двор Вальковых, находящиеся вроде бы на небольшом взгорке, вода пощадила, превратив намоленное святое местечко в спасительный островок, а иначе бы жильцов ждала участь многих с невосполнимым материальным уроном и душевными переживаниями за жизнь!

Дети есть дети. Вроде бы радоваться абсолютно нечему, а они испытывали восторг от моря-окияна под окнами, что отменил по уважительной причине занятия, переселил на чердаки, где жизнь куда интереснее, чем в надоевших домашних стенах, и, наконец, когда ещё можно вот так покататься по родимой улочке с ветерком на моторочке, как ни в пору случившейся стихии – фантастика да и только!!!

Обеспечив матушку, позволившую себе впервые взять отгул аж на целых два дня, питьевой водой и продуктами с ближайшего у водокачки незатопленного магазинчика, Егор с дядей Колей на лодочке через объездную дорогу рванули дедами Мазаями на Зелёный луг спасать живность, если таковая ещё осталась живой и взывает о помощи… Приплытие спасателей оказалось своевременным: тут и там на сучьях тальников, высоких пнях или пятачках суши, прижимаясь от страха и холода друг к другу, плотно сидели дрожащие зайцы, евражки, а в одном месте в общую массу несчастных даже затесалась облезлая лиса, думавшая в этот трагический миг не об охоте – о выживании: пережить суровую зиму и ни за что погибнуть весной, когда природа оживает и радуется жизни – это обидно, больно до невыносимости!!! Спасённые в лодке вели себя тихо, благодарно жуя брошенный им хлебушек. Юный в душе натуралист Егор во все глаза до рези вглядывался в представителей дикой фауны без картиночных прикрас и ретуши, объединённых одной общей бедой, мирных и милых, на время забывших жестокую борьбу между собой за существование – такие уникальные моменты не всякому выпадают в жизни! Правда, очень глубоко в душе мальчик боялся за охотничьи инстинкты дяди Коли, когда добыча вся в его распоряжении и покорно ждёт своей участи… Но, к чести взрослого человека и гражданина, в беде о наживе думать как-то не по-человечески, да и не по-звериному тоже! Доплыв до леска, что стоял на прочном сухом месте, Мазаи первыми выпустили быстроногих зайчиков, вторыми высадили евражек, юркнувших сразу же в норки соплеменников, а уж потом только – лисичку, дабы раньше времени не растревожить меж ними дикие повадки. Сделав святое благое дело, воротились к родным берегам, каждый к своим проблемам…

Этот случай ученик Вальков положит в основу сочинённого доклада о природе родного края на городской конференции, что будет замечен и отмечен к тому же небольшой денежной премией, с которой благодарный Егорушка отстегнёт дяде Коле целых три рубля за такой показательный жизненный урок доброты и милосердия к братьям нашим меньшим.

Разыгравшаяся стихия как стремительно пришла, так стремительно, через двое суток, и ушла. На заре тем, кто раньше всех встал, Бог дал возможность разжиться халявными дровами на зиму, а также кой-какими уплывшими от кого-то полезными вещами. Властям же города пришлось по-настоящему озаботиться строительством дамбы, ибо скупой и неповоротливый платит не дважды, а гораздо больше… Да и наглядно преподанный самой природой урок на ум пошёл: перед тем, как браться за большое дело, надо хорошо осмотреться и перекреститься, на всякий случай!

 

Глава XII. «С толстой сумкой на ремне…»

Летом, когда многие нормальные семьи отходят от дел повседневных и собираются на море или ещё куда-нибудь там подальше от родных надоевших мест, у мамы Егора в связи с нахождением целого ряда работников в отпусках начиналась большая работа в детских яслях, от которой она не отказывалась и с удовольствием бралась за неё, так как со скромной зарплатой супруга-архивиста их семейное благосостояние увеличилось ненамного, а тут такая подработка на одном месте и ходить за ней далеко не надо! Сводная сестра Марфа почти круглосуточно жила при маме на работе в тепле и сытости. Филипп Иваныч летними месяцами тоже пропадал в каких-то поездках по районам, кои солидно именовал научными экспедициями. Так что мальчик оставался совсем уж один-одинёшенек. Возможности отправить его в какой-нибудь завалящий пригородный лагерь у Екатерины Ивановны в целях экономии средств не было: она по документам числилась, вне зависимости от доходов, замужней женщиной, не матерью-одиночкой, поэтому рассчитывать на бесплатные путёвки не могла – а руководство школы, гороно уже не баловали отличника поощрениями, мол, организовывай свои каникулы сам, если сможешь и на сколько хватит фантазии… Но Егорушка шибко не унывал по этому поводу, ведь лето на дворе, когда весь мир становится домом, можно позволить себе сутки напролёт – белые дни, белые ночи – заниматься любимым им чтением книг, благо в библиотеках он на хорошем счету, как самый читающий посетитель, кстати, в отряде дела тоже найдутся, хоть там уже с полгода другой командир…

Дома готовить было некому – мать оставляла кое-какую мелочь, чтобы сынок смог пообедать в близлежащей рабочей столовой. Но отпускаемых средств хватало лишь на половину порции супа, макароны с подливкой, без котлеты, да на пустой чай – особо-то не разойдёшься, червячка на время заморить! И вот в один из полуголодных дней требовательный растущий организм сам подсказал его владельцу выход, чтоб все были сыты и довольны жизнью: пора начать по-взрослому работать – на свои кровные можно позволить себе не скромничать в желаниях, не глядеть с сосущим желудком, глотая слюну, на разнообразие меню в столовой, а брать то, чего желаешь, даже десерт!..

Но с его возрастом, без профессии на одном трудолюбии далеко не уедешь – может, попробовать себя на почте, где всегда нужны лишние руки, тем более соседка, подруга мамы, тётя Зоя Аникеева, ветеран почтового дела (с войны работает там), сама говорила как-то матери про это – её могут послушаться, несмотря на пресловутую статью о запрете детского труда… Всем этим взрослеющий не по годам, но по обстоятельствам сын поделился с матушкой, убедив, что и ей будет за него гораздо спокойнее, когда он занят конкретным делом, за которое к тому же и платят деньги, а не болтается где попало без присмотра.

Задача донести тоже самое до тёти Зои, возглавлявшей охрану труда в почтовом Управлении была из архитрудных – а как же кодекс о труде, что она по долгу службы обязана блюсти?.. Но после трёх уединённых вечеров с подругой Катей-Катериной за чашкой сближающего вермута сдалась и, выдав Егорушку за своего любимого племянника, пробила тому место в отделе доставки телеграмм!

Район обслуживания юному почтальону был знаком с детства, так что обошлось без потерянных дней вживания в должность. Работник из желания оправдать оказанное ему высокое доверие так рьяно взялся за работу, что поступавшие на почту телеграммы расщёлкивались им семечками, то бишь экспресс-методом доставки до адресата – их стало катастрофически не хватать! Тогда в целях загрузки излишне шебутного юного коллеги начальница Дина Григорьевна доверила ещё и разноску писем с газетами.

В ходе работы Вальков незамыленным молодым оком разглядел массу недостатков в организации этой вроде бы нехитрой специальности, о чём доложил руководству почтой, что поначалу задело его самолюбие, но выводы мальчика были настолько очевидными, что не принять их – грешить против истины! Прежде всего, это касалось нумерации домов. Одно дело, когда путаница естественно возникает в районах самостроя, где дома-домишки стоят как попало, там и сям – сам чёрт ногу сломит в поисках нужного адресата, но совсем другое дело с вроде бы центральными городскими улицами и многоквартирными зданиями, кои, ну, никак иголкой в стоге сена не назовёшь. К примеру, на одной такой имени прославленного революционера после дома № 28 почему-то сразу идёт № 32! А куда же, по-вашему, девалась пятиэтажная панелька № 30?! После часового настойчивого поиска архитектурная пропажа была обнаружена отчего-то в глубине одного двора на… нечётной стороне улицы – как говорится, логика здесь отдыхает!!!

Осознание того, что он дорвался до настоящего взрослого дела, работает, а не болтается от безделья малолеткой по улицам, укрепляло силы Егора, подвигало на производственные рекорды. Но иногда детская самоуверенность приводила к срывам – однажды он, всё-таки через себя доработав смену, еле-еле дошёл до дому, где свалился в постель без сознания… К утру, правда, оклемался. А причиной сему послужил его детский каприз, на дух не переносящий всякие там панамки – вот и схватил солнечный удар, что мог иметь и более серьёзные последствия!

За целое лето работы почтальоном Егор Вальков познакомился в домашних условиях со многими известными и даже очень знаменитыми людьми, с коими в обычной жизни встретиться ему никак не светило! Очень нравилось соединять поздравительными телеграммами на праздничных бланках близких друг с другом, разделённых огромными расстояниями и временем, радоваться вместе с ними! Но всегда с боязнью брался за доставку на частные адреса срочных депеш, что всегда таили смерть, безутешное горе, рыдания и сплошное расстройство от увиденного… Слава Богу, проницательная начальница заметила это и доставлять «срочку» поручала своим взрослым коллегам!

Профессия почтальона мирная, тихая, незаметная, но и в ней, как оказалось, есть место подвигу… Утро середины августа не предвещало ничего трагического – всё как обычно. Работника Валькова пристроили к старейшей работнице отделения связи бабушке Агаше помочь ей разнести большую в этот день почту, да и доставка пенсий в довесок ко всему на ней. Но старушка была ещё довольно-таки крепка и от давно заслуженного ею отдыха категорически отказывалась, черпая силы в работе и в общении с коллегами…

Беда постерегла их в одном из тёмных подъездов «хрущёвки», куда они зашли, почти ничего не видя с солнечного света. Подкарауливавший под лестницей грабитель, зная, что в этот день разносят пенсии, неожиданно напал на пожилую почтальоншу, не заметив идущего за ней юного помощника. Поваленная на бетонный пол бабуля хрипела, не в силах от потрясения кричать, звать на помощь, но сумку держала за широкий ремень мёртвой хваткой, ведь в ней пенсии стариков, очень ждущих её! Бандит, не ожидавший встретить сопротивление от древней старушенции, принялся душить ту за горло, лишая последних сил… Растерявшийся было Вальков скинул с плеча свою почтальонскую сумку и огрел ею по голове со всего маха напавшего, а потом ещё добавил для пущей убедительности и доходчивости обрезком валявшейся рядом, очень даже кстати, железной трубы, отчего тот на время отключился, клюнув хищным носом в пол, что дало обоим спасительную возможность поднять крик на весь подъезд, собрать людей – вызванная тут же милиция скрутила и заключила гада, находящегося, оказывается, уже год в розыске за совершённые им другие преступления, под стражу. Все остались живы, пенсии вовремя доставлены пенсионерам, корреспонденция не пострадала!

Конечно же, такой геройский поступок стал достоянием широкой общественности! На почте даже состоялось торжественное собрание по этому поводу, а как ликовали тётя Зоя Аникеева, рекомендовавшая такого славного работника, и бабушка Агаша, спасённая своим юным помощником от верной гибели! Егор Владимирович Вальков получил от руководства почтовой службы солидную денежную премию, а Управление внутренних дел обрадовало несказанно дорогущими именными мужскими наручными часами с календарём и мелодичным боем – а это уже непременный атрибут взрослого человека! В местной прессе на первых полосах появились статьи о юном герое мирной жизни под названием «С толстой сумкой на ремне…», которыми люди зачитывались, поздравляя со всех сторон раскрасневшуюся от удовольствия матушку Екатерину Ивановну с таким сыном…

После этого случая многие дети почувствовали себя взрослее, мечтая поскорее начать другую настоящую жизнь – посильная работа не должна быть под категорическим запретом для несовершеннолетних, пожелавших свои каникулы провести с пользой для себя и для общества! Так Егор, совершенно не думая в тот момент об этом, положил начало детскому трудовому движению, польза от которого для всех очевидна, как воспитательная, так и материальная…

 

Глава XIII. Болезнь матери, или смерть всегда рядом…

Заработанные за лето матерью и сыном деньги вместе с его большой премией позволили справить к осени обновы для всей семьи и даже купить, наконец-то, свой телевизор, а то во дворе у многих семей он уже был – надоело пялиться сиротками на чужие экраны, своё-то оно ближе, роднее и интереснее, к тому же модель поновей будет, показывает чётче и ярче! Только вот радоваться пришлось недолго…

В один из поздних вечеров мать, редко болевшая или переносившая всё на ногах, пришла с работы сама не своя: её трясло от озноба, бледные черты лица заострились, постоянно держалась за живот из-за тянущих болей – выпив аспирину, пыталась отлежаться с грелкой, но к ночи сдала совсем, начала бредить, не узнавая никого! Вызванная растерявшимся Крысятниковым тётя Зоя, только глянув, сразу же побежала за скорой, что срочно подхватила крайне тяжёлую больную на носилки и под сирену с мигалками помчала её в больницу экстренной медицинской помощи.

Обалдевший от всего Егор просидел на своей раскладушке почти до утра – ещё не до конца поняв случившееся, защемившим в груди вдруг сердечком ощутил, что произошло нечто ужасное, что он может, не дай Бог, лишиться самого дорогого в этой жизни…

Отчим был раздражён, потерян, всем своим видом подтверждая догадки мальчика. Одна лишь Марфа спала безмятежным сном ничего не ведающего ребёнка – её через день отец Филипп Иваныч сплавил, от греха и боли подальше, в район к родной сестре. Пасынок пусть обихаживает себя сам – чай, не медаль на шее…

В эти тревожные дни отчим всё больше пропадал на работе, в перерывах иногда бегал в больницу, где в реанимационном отделении после экстренно проведённой полостной операции по поводу распавшейся опухоли поджелудочной железы с массивным кровотечением и случившейся во время оной клинической смерти находилась Екатерина Ивановна Валькова, ещё молодая женщина, чьи шансы и прогноз на жизнь были весьма и весьма сомнительны ввиду критичности ситуации – как говорят в таких случаях, Бог даст – выживет, а нет – мы сделали всё возможное…

Дома на естественные вопросы пасынка к отчиму о здоровье матери натыкались или на полное неопределённости молчание, или тот начинал нести какую-то околесицу, в которую не поверит даже дитё несмышлёное. Егор Вальков, единственный сын своей единственной матушки, сам стал пробиваться в реанимацию с просьбой допустить его до родного человека, в каком бы состоянии он ни был! С третьей попытки ему удалось попасть на дежурство к одной, сочувствующей человеческому горю, медсестре с таким обнадёживающим именем и родным отчеством, Надежда Ивановна – она, пока врачи были заняты на наркозах в операционной, допустила мальчика в святая святых – реанимационный зал. От увиденного Егорушку пробил одновременно озноб с проливным потом: бледно-серое с ввалившимися чертами лицо матери без привычного румянца на щеках стало неузнаваемым, сознания не было, за неё дышал подключённый аппарат искусственного дыхания, всё тело, кожа да кости, опутано зондами, катетерами… Бедный мальчонка в наброшенном на плечи не по росту халате сел рядом на кровать, взял маму за почти невесомую прозрачную руку и стал шёпотом, еле сдерживая слёзы, разговаривать с ней, успокаивать, обнадёживать, буквально молиться на неё, вдруг вспомнив случайно подслушанный им во дворе разговор тёти Веры и тёти Зои…

Тогда его до глубины души поразили грубо-предательский тон вроде бы близкой подруги матери, не говорила, а будто гвозди вбивала словами в стоявшего за углом несчастного ребёнка, и совсем иной, обнадёживающий настрой пускай опустившейся, но не безразличной к чужой боли женщины!

– Слыхала, Вер, что с Катькой случилось…

– Да, Коля сказал… Муки-то какие сейчас принимает сердешная, не приведи Господь!

– Операцию ещё вчера сделали, но, скорей всего, помрёт – с таким диагнозом не выживают.

– Тьфу на тебя, Зоя! Ты чего каркаешь заранее! А ещё подругой её называешься! Лучше бы вон в церковь сходила, помолилась за здравие, свечку поставила – глядишь, Господь и услышит, отвратит беду… Катюше сейчас так поддержка любая нужна – я за неё сегодня всю ночь молилась…

– Каркай, Вер, не каркай, а от смерти не уйдёшь – она всегда рядом. Егорку жалко… Филька из-за Кати его терпит, а не станет её – сдаст тут же в детдом! Кому он нужен, чужой ребёнок…

Около двух часов просидел сын у постели матери, согревая теплом души и ладошками её руки-ледышки. Надежда Ивановна выполняла по листу дежурные назначения, меняла капельницы и тут же незаметно уходила, стараясь не мешать хрупкому общению двух родных людей. При расставании Егору почудилось, что мамочка как будто немного ожила, начала приоткрывать глаза, шевелить пальцами, да и медсестра отметила чёткую стабильность за всё это время параметров на мониторе следящей аппаратуры. Попросила подойти, раз такое дело, ещё – с врачами обещала всё уладить…

Так совместными усилиями персонала реанимации и сына, приходившего почти каждый день, больная Валькова потихоньку начала возвращаться к жизни! Через неделю её уже отключили за ненадобностью от аппаратуры, а затем, слава Богу, перевели в общее отделение для долечивания. На благодарности спасённой пациентки врачи-реаниматологи по-доброму шутейно отвечали, мол, больше благодари своего сына-экстрасенса, вовремя вмешавшегося в ход лечения, хотя, как знать, в их словах пусть мизерная, но доля истины всё-таки есть, ибо пути ко спасению во многом неисповедимы для нас, грешных…

Что касается смерти, то она, конечно, всегда рядом, как тень соседствует со светом, ночь – с днём. Лик её пугает и страшит, но и на неё есть божья управа и воля к жизни, против чего она устоять порой не в силах – и случаются, так называемые, чудеса, возвращения с того света… Два маленьких человечка на этой земле, Егор и его мама, являют собой яркий пример веры в лучшее, а рядом с такими людьми обретают веру и другие…

Возвращение с того света выздоровевшей Екатерины домой было встречено соседями ликованием! Как в старые добрые времена, решили это дело отметить – Тарасовы, памятуя, кому они обязаны чудесным возвращением экспроприированного у них богатства с мобильной роскошью на колёсах, предложили собраться у себя, в самой просторной во дворе квартире – чай, не май-месяц на улице, в тепле и уюте оно как-то сподручнее будет!

За лихо накрытым щедрым столом да под Аникеевский первачок праздник жизни не заставил себя долго ждать – веселились, гуляли от души! Тётя Зоя тостовала чаще всех, убеждая честной люд, как же она с самого начала во всё это «верила», ни на секунду «не сомневалась» в победе над смертью, при этом краснея, помимо своей воли, всё больше и больше – в итоге, наклюкалась до непотребного состояния и уснула на тарелке с салатом. Супруг Иван отнёс на плече уж очень обрадовавшуюся до бесчувствия супружницу домой, где уложил прямо в одежде спать.

А утром праздник, громом среди ясного неба, сменился скорбью: тётя Зоя, так и не придя в себя, во сне скончалась – вот такая смерть оказалась рядом: одна, имевшая 99,9 % шансов умереть, выжила, другая, ничем не болевшая, намерившая себе жизни на два века, вдохнула и не выдохнула, отошла так быстро, что никто с утреннего похмелья сразу и не поверил!..

На поминках Егор по секрету признался тёте Вере в случайно подслушанном им разговоре, на что та присоветовала не судить людей шибко уж строго: «Может быть, им самим от этого стыдно, вот и места не находят, мельтешат – больше внимания обращай на себя; а жизни и смерти бояться не надо – просто живи по душе или, чтоб вам, мирянам, было понятнее, по совести и тогда проживёшь столько, сколько Господь тебе определил по трудам твоим…

 

Глава XIV. По трудам – и честь!..

После такого волшебного выздоровления маменьки Егор Вальков чувствовал себя на подъёме сил и желаний вершить только «разумное, доброе, вечное…»! Махом пролетевший учебный год он заканчивал очень круглым отличником, по праву занимая своё место на Доске почёта «Ими гордится школа», поэтому на любимой им Первомайской демонстрации шёл в первых рядах сразу же за педколлективом и нестареющей директрисой Элеонорой Павловной. На площади Ленина снимающими парад телевизионными операторами Егорушка был выхвачен крупным планом из общей колонны и целых пятнадцать секунд его показывали потом по телеку в репортаже с места событий, радостного, кричавшего со всеми вместе «ура!» с широченной улыбкой до пунцовых ушей и руками, махавшими флажками на приветствия членов правительства Республики и огромного Ленина, под которым те стояли!!! Дело в том, что в те годы, даже если ты просто где-то мелькнул случайно на телеэкране, это сразу же становилось предметом живого обсуждения и зависти, по крайней мере, соседями и близкими. А тут аж целые пятнадцать секунд да во весь экран – прямо-таки новая телевизионная звезда! Взахлёб передавали при встрече друг другу, во что наш герой был одет, как себя вёл, чем всё это закончилось и т. д. и т. п. Спустя месяцы, когда заходил разговор по его душу, вспоминали со словами «А, это тот, которого по телеку показывали – помню, помню…»

Не прошло и двух с хвостиком недель, как Вальков снова замелькал в средствах массовой информации, но уже со страниц республиканской детской газеты «Будь готов!» И опять величественный Ленин с постамента приветствовал его при общем фотографировании отличников школ столицы! Вначале юркий Вальков затесался в самый центр первого ряда, но корреспондент из-за его серой телогрейки, накинутой поверх школьной формы, сместил беднягу вначале на самый край, а потом предложил снять эту хламиду вообще (видимо, фотокор считал, что отличников в ватных куртёнках не бывает…). Вот и получилось при публикации фото: все стояли-улыбались на ветру в верхней одежде, лишь один Егор салютовал читателям в школьном пиджачке с выбившимся красным галстуком и немного потёртых на коленках брючках на вырост…

Вальков хоть и был круглым отличником, то есть успевал по всем предметам, включая пение с физкультурой, но самой любимой была всё же физика с её опытами, чёткими законами и широким полем неизведанного для юных пытливых умов. Жаль, что сей предмет в школе вела из рук вон плохо Агнесса Арнольдовна, раздражительная старушка, не терпящая рядом умников, умнее её, преподававшая годами по одной и той же программе без желания привнести что-то новое. Так вот, наш герой стоял у неё костью в глотке, лежал бельмом на глазу – не раз она осаживала в присутствии всего класса рассуждающего ученика Валькова, правого, между прочим, в своих суждениях, унизительными «садись, умник!», «не тебе о Ньютоне своё мнение иметь…» или же «ты учи, что задано – не строй из себя светилу физических наук!» – ну не про неё это: учитель, воспитавший превзошедшего его ученика, и есть настоящий учитель!!! Слава Богу, через годик с небольшим мучений при школе открыли класс с углублённым изучением физики и математики, куда Егор с большим удовольствием и перевёлся: предметы вели в форме дискуссий-бесед преподаватели, фанаты своего дела, из местного госуниверситета; «инакомыслие» очень приветствовалось – простое механическое заучивание уроков – нет! Вот где разошлась жадная до знаний душа Валькова, что давно уже жила не по учебникам!!!

Ведущий специалист института физтехпроблем, профессор Сан Саныч, взявший под своё учёное крыло класс, сразу же отметил Вальковскую цепкую хватку в изучении предмета – даже доверил тому самому вести на радио постоянную детскую научную программу «За страницами ваших учебников», ведь это же здорово, когда с вами беседует на темы науки ваш же сверстник, а не взрослый дядька, пускай и какой-то там профессор!..

Егорушка поспевал всюду, вечерами помогал отчиму Филиппу Иванычу в разборе архивных дел, которые он кипами приносил домой и допоздна работал с ними, как говорится, в нерабочее время – всё это ради задуманной книги, мечты молодости, о наших и где-то его предках. Мать, простая практичная женщина, частенько бурчала на него из-за пустых, на её взгляд, трат на свет, бумагу, чернила, за кои ему зарплату не увеличивают – так какой смысл дышать ещё и дома архивными клопами… Но, когда тот по весне, весь сияющий медалью на солнце, принёс показать ещё пахнущие типографской краской новёхонькие сигнальные экземпляры своей книги «По следам наших предков», а к ним, главное, огромный гонорар, что ей не заработать и за год работы, стала говорить обратное, хвалить своего писателя, как и своего малолетнего учёного, на каждом шагу!..

И всё же за сына душа болела больше. Екатерина Ивановна уже привыкла периодически слышать голос Егорушки по приёмнику, видеть родной образ по телевизору, читать о нём или его заметки в газетах… Это, конечно, радовало, но в глубине души и тревожило: а вдруг, не приведи Господи, брякнет по неосторожности чего-нибудь, а власти-то услышат, донесут в органы и – пиши пропало – ведь всё же на людях, волнение и прочее, а он – ребёнок ещё несмышлёный, хоть и шибко умный… И однажды предчувствия её не обманули!

В маленький окраинный двор Романовки заехала огромная чёрная министерская «Волга», что, казалось, заполнила собой всё пространство, не предназначенное для заезда таких представительских авто. Из салона, обитого жёлтым плюшем, вылез солидный, явно высокопоставленный, чиновник, что сходу начал расспрашивать мигом построившихся перед ним соседей о мальчике Егоре Валькове, проживающем, по его сведениям, в этом дворе – все сразу же указали на окошки искомой квартиры. Большой человек, давненько не посещавший такие убогие жилища, в полусогнутом состоянии вошёл внутрь. Первым подал холёную руку с дорогим перстнем и ухоженными ногтями вытянувшемуся перед ним во весь свой маленький рост Филиппу Иванычу, сказав тому, дескать наслышан о нём, как об авторе недавно вышедшей интересной книги о предках, и было бы правильно продолжить работу в этом направлении, не останавливаясь на достигнутом – не дослушав зардевшегося Крысятникова с его «будем стараться…», перешёл к Екатерине Ивановне, извиняясь, что, якобы, не имел чести быть с нею знакомым, но рад познакомиться с матерью сына Егора, ради которого он и заявился в их халупу…

От этих слов у женщины всё буквально запеклось внутри от животного страха, нависшего над её сыночкой, несчастной кровиночкой, так нелепо попавшим в лапы органов за неосторожное, как пить дать, слово: хоть приехавший чиновник и не представился, она узнала его – это он, Хватов Павел Лаврентьевич, тогда молоденький офицер госбезопасности, допрашивал её, ещё девочку-подростка, за какие-то там украденные колоски! Мать с отцом после этих допросов она уже не видела… Всё те же серые, леденящие душу, глаза следователя запомнила на всю жизнь! Поэтому вместо того, чтобы во всей красе представить нежданному высокому гостю свою материнскую гордость, она заслонила трепещущим телом бедное чадо, которого сейчас может в одночасье лишиться, как навсегда лишилась в то грозное время родителей!!!

Чинуша, не понявший неуместного порыва, властной рукой молча отстранил женщину и, широко улыбаясь Егору, приветливо с ним заговорил: «Ну, здравствуй, дорогой ты мой человечек! Вот мы, наконец-то, и встретились… Помнишь лагерь «Умка» и Стёпушку, сыночка моего разъединственного, которого ты спас в походе от верной гибели – он долго не сознавался мне, что чуть не утоп в болоте по своей собственной неосторожности (не хотел расстраивать отца). Слава Богу, рядом оказался ты, Егорушка!!! Я умею быть благодарным и за наследника ничего не пожалею… Квартирка у вас не ахти, но это дело поправимо: четверо членов семьи, дети разнополые (откуда он всё знает – ах, да, это мы ничего о своих «слугах народа» не знаем, а они про нас, «хозяев», знают всё) – трёхкомнатное вам надо жильё, не меньше. Хибара эта всё равно скоро пойдёт под снос – так вы будете как бы первыми переселенцами из окраины в новостройку прямо на проспекте Ленина. Ордер я организую. Одно требование – на эту тему ни с кем не распространяться! Вижу, люди вы понятливые. Сына своего благодарите! Провожать не надо. Да, чуть не забыл, наша семья имеет честь пригласить ваше семейство в гости – машину я пришлю…» – на сим чиновник, так официально и не представившись, удалился, оставив Крысятниковых-Вальковых в противоречивом состоянии: то ли радоваться от неожиданно свалившегося на головы счастья, то ли плакать от миновавшей опять же их головы беды, что для Екатерины Ивановны, вспотевшей от макушки до пят, была так близка и осязаема…

Через два месяца они переехали в новую высотку в самом центре столицы, оставив весь свой жалкий скарб, как и прошлую бедную жизнь, в старой квартире номер четыре по улице Романовка, 1! Соответствующую роскошным апартаментам обстановку купили опять же через своего нового влиятельного знакомого на гонорар хозяина семьи. В гости, как им было велено, тоже сходили, но без Екатерины Ивановны, что категорически почему-то отказалась, сославшись на, якобы, ужасное самочувствие после перенесённой тяжёлой болезни.

 

Глава XV. ЧП городского масштаба

После переезда родная школа стала гораздо ближе – всего 6–7 минут ходьбы и ты в этом милом двухэтажном немного массивном храме науки, похожем больше на старую крепость, надёжно укрывавшую от всяких бурь и невзгод.

Их физико-математический класс вместе с физической лабораторией находились на первом этаже торца здания. Учеников было ровно двадцать: десять мальчишек и соответственно десять девчонок – две трети перевелись, ради любимых наук, из разных школ города. Классная руководительница Валентина Ивановна с самого начала занятий рассадила лично всех не абы да кабы, но строго по принципу «мальчик-девочка», дабы сплотить сразу весь класс, не допуская групповщины, хотя бы по половому признаку. Нашему Егору повезло: он сидел за партой у широкого окна с Людой Семенец, что понравилась ему аж с первого сентября своими выразительными карими глазами под ржаной неунывающей чёлкой, умением слушать и искренне удивляться услышанному, да и пирожки её мамы, коими Людочка частенько угощала соседа по парте, очень пришлись по вкусу…

В общем, всё в классе устраивало – учись и радуйся жизни, новым одноклассникам, что через урок по-взрослому любили проводить перемены, то бишь перекуривали это дело под школьным зданием, прямо под своим же классом. Егор, чтобы быть завсегда с народом и не отрываться от коллектива, тоже лазил туда, но не курил, надышавшись этим ещё в детстве под незабываемым руководством Витьки, дай Бог ему здоровья, Будко, а просто сидел за компанию, оглядывая намётанным взглядом уже почти физика свайные конструкции… И вот в чём заключалась заковыка: с одной стороны, не хорошо поощрять вредные привычки в таком юном возрасте, с другой стороны, именно сие пагубное занятие, перекуры по-взрослому, спасло, можно сказать, в прямом смысле слова, эти молодые жизни и дорогостоящее оборудование их любимой лаборатории! Но обо всём по порядку…

Этот судьбоносный день начался обычно. После второго урока, как всегда, пошли курить. Новое всё-таки было: Паша Мишин угостил всех неведомыми доселе сигаретами «Мальборо», целый блок которых привёз старший брат с загранпоездки – даже Егор не удержался и нарушил своё давнее табу… И тут сквозь рассеявшийся сладковатый дымок он с пугающей горечью во рту заметил на вчера ещё целых несущих балках и сваях паутины трещин с обнажившейся кое-где арматурой! К обеду они распространились на всю площадь их класса и даже вылезли на наружную стену! Не дождавшись своих беззаботных дружков, Вальков рванул к готовившемуся к уроку Сан Санычу, мнение которого будет решающим…

Вместо начала занятия учитель и бдительный ученик, не привлекая пока общего внимания, тихонько спустились под здание – с первого же взгляда профессионалу свайного строительства стало понятно, что это уже не проблема, а проблемища, ужас, что в любой момент может дать о себе знать!!!

Весь класс вместо академического урока занялся практическим решением возникшей ситуации с целью минимизировать возможные потери – началась экстренная эвакуация в коридор оборудования физической лаборатории. Находившейся над ними в пионерской комнате старшей пионервожатой Галине Анисимовне тоже было предложено присоединиться к принимаемым мерам – поседевшая на своей работе главная пионерша с юным самоуверенным задором провизжала в ответ о неуместном паникёрстве и самоуправстве пришлых, без году неделя, преподавателей в её школе, которая стояла и будет стоять независимо от мнения всяких там фантазёров!.. Вместо срочного спасения знамён, горнов, барабанов и прочей пионерской атрибутики побежала до директрисы, заранее подпустив на глаза и голос горючую слезу.

Элеонора Павловна со свитой завучей зашумела на весь коридор: «Александр Александрович! Вы что себе позволяете?! Для вас что закон не писан?! Мало того, что сорвали урок, так ещё школьное имущество трогаете, не вами поставленное!!!» Сан Саныч, не переставая спасать дорогое оборудование, спокойно, но твёрдо заметил: «Всё, Элеонора Павловна, согласно закону физики, который мне не отменить, и вам не советую! Счёт уже идёт на часы! Я послал за спецами – они доходчивей вам объяснят…»

Детей эвакуировали, отменив все занятия по школе, аварийный угол оцепили нарядами милиции, подогнали пожарные машины, поливалки. Специалисты запрогнозировали жизнь уставшей конструкции, как минимум, в два-три дня. Но неожиданно для всех ещё до вечера несчастный торец здания с крыши до основания со страшным грохотом обвалился, подняв гигантское облако кирпичной пыли до неба, видимое со всех уголков города! Никто, благодаря наблюдательной бдительности Валькова, не пострадал, материальный урон обошёлся администрации малой кровью – всё самое дорогое и ценное спасено и надёжно укрыто в безопасном месте, если не считать двух древних барабанов и почерневшего от времени горна, на котором ещё трубил когда-то первый пионер школы…

Здание очень серьёзно обследовали со всех сторон – слава Богу, всё оказалось в порядке, лишь в злосчастном углу обнаружена промоина в вечной мерзлоте, повлекшая такое скорое проседание грунта после затянувшихся осенних дождей. Это ЧП прямо под боком городских властей мозолило им глаза, лишало сна и покоя непотребно расхристанным видом одной из самых лучших школ столицы, поэтому все силы были брошены на восстановление прежнего облика учебного заведения – строители и отделочники из разных СМУ, работая аврально в три смены, уже к ноябрьским праздникам завершили работы!

Ничто не напоминало о недавнем обрушении. Окна школы вновь озарились светом знаний – учебный процесс вошёл в своё обычное русло…

 

Глава XVI. На французской стороне или страсти по наследному принцу и не только…

По итогам нескольких заочных олимпиад по физике и очной в Москве наш Егор Вальков заслужил путёвку на международный физический турнир в составе команды своей страны, проведение которого намечено на октябрь-месяц и не где-нибудь, а в самом, даже подумать страшно, сказочно далёком и манящем Париже!!!

В школе и семье все, естественно, обомлели, не в силах принять эту сногсшибательную весть за правду, но красочное приглашение, написанное сразу на трёх международных языках, от оргкомитета турнира на имя mister Egor Valkoff заставило поверить в случившееся!..

Что тут началось!!! Прежде всего, обалдел сам виновник переполоха, никогда за всю свою жизнь не выезжавший за пределы родного края – и вот на тебе, сразу на другой конец планеты, в неведомую столицу неведомой Франции, которую, как говорят сведущие люди, достаточно один раз увидеть и можно спокойно умереть с удовлетворённым чувством, что не зря жил на этом белом свете!!! Из Вальковского окружения никто никогда не удостаивался поездки в капстрану, но все советовали напропалую знатоками их нравов и обычаев, особенно старалась, распустив павлиньи начальственные пёрышки, директриса Элеонора Павловна, говорившая много о Родине, которую он, ученик её школы, будет представлять за рубежом, и, если у него, не дай Бог, что-нибудь получится, не забыл поблагодарить тех, кому обязан успехом, при этом всем своим директорским видом акцентировала внимание на себе…

Провожать юного представителя нашей науки на международной арене в столичный аэропорт заявилась целая делегация из минобраза, горсовета, школьного руководства, не считая родных и маленькой толпы соседей по старому двору, очень гордящихся, что жили когда-то рядом с таким учёным человеком, пришёл также сведущий в делах всего и вся Павел Лаврентьевич с вытянувшимся под два метра сыном Степаном, покоробив своим появлением маму Егора, Екатерину Ивановну – она демонстративно отошла в сторону, когда тот приблизился к её чаду с напутственными словами…

– Доброй дороги тебе, Егорушка! Смотри там – за нас всех выступаешь! А это тебе на карманные расходы (и сунул ему в руку не по-нашенски хрустящую инвалюту) – бери, бери, не каждый день туда ездишь… Купи что-нибудь стоящее себе, своим, мать порадуй.

– Мне, Павел Лаврентьевич, как-то неудобно: вы и так много для нас сделали – спасибо, конечно, я буду стараться…

– Благодарить меня, Егор, не надо – я ж не просто так… О будущем уже надо думать. Совсем скоро Стёпушка и ты школу закончите. Тебе с твоей головой не резон будет здесь поступать – только в Москву! Я своего тоже хочу туда пристроить… Поможешь ему, если что – вдвоём-то, как никак, веселее поступать будет. По рукам что ль…

Егор пожал огромную холодную ладонь высокого благодетеля и, в последний раз распрощавшись со всеми, с чуть было не опоздавшим наставником Сан Санычем, побежал на посадку.

На автобусной остановке у здания аэровокзала персональное авто Хватова затормозило, чтобы подвезти застывшую на ветру Екатерину Ивановну до дому, на что та, не в силах совладать с собою, просто отвернулась… Хозяин был вынужден выйти из салона за объяснениями.

– Чем это я вас прогневил, Екатерина Ивановна? Неужели тем, что пришёл вместе с сыном, который, кстати, дружит с вашим, проводить, поддержать добрым словом перед дальней дорогой?..

– Дело совсем не в этом… Причина настолько давняя – вам уже и не вспомнить, а я вот не могу забыть ту девочку-подростка, допрошенную вами и лишённую после отца с матерью! Извиняюсь за прямоту, но иначе не могу, не хочу притворяться… Прощайте – мой автобус!

– Ну, нет уж! Теперь выслушайте меня вы, раз таким образом отвечаете на предобрейшее… Времена тогда были совсем иные – и вы бы на моём месте исполняли то, что приказано, без всяких там рассуждений, тем более, я давал присягу трудовому народу бороться с врагами власти, в каком бы обличье те ни были! К слову, после моего допроса вас отпустили. К вашим родителям я лично никакого отношения не имел – решение принимали люди, гораздо выше меня по званию и должности, так что вины моей перед вами нет, как и крови безвинно осужденных, пусть это вам, может, и покажется странным, но в НКВД было много офицеров, честно исполнявших долг и на фронте, и в тылу!..

Переубеждать вас не собираюсь, хотя такие, как вы, всегда будете зависеть от нас, потому что мы – власть, хорошая ли, плохая, сие рассудит только время! Приезжать к вашему сыну, знакомиться с вами меня тоже никто не заставлял – я просто не люблю быть в долгу, тем более, перед вашим таким замечательным сыном…

Убедил ли Павел Лаврентьевич Екатерину Ивановну или нет, но на последних его словах она, опустив глаза, села в остановленную, ради неё, машину и поехала в город, уже зажёгший вечерние огни, в целом море которых горят и её светлячки в родных окнах на седьмом этаже счастья…

Всего этого, и слава Богу, не слышал наш Егор, впервые в своей жизни взлетевший так высоко, за облака, где такая космическая красота и бесконечные дали, – аж дух захватило! – поэтому шестичасовой перелёт до Москвы ему показался мгновением! После посадки был встречен официальным представителем делегации, отвезён для отдыха перед зарубежным полётом в гостиницу «Ленинградская», что помещалась в величественной сталинской высотке – там, в фойе, все четыре участника команды, Андрей из Москвы, Вениамин из Новосибирска, Анна из Хабаровска и Егор, встретились, получили на руки загранпаспорта, визы и прочие документы, удостоверяющие право участия в турнире, с красочно оформленным личным бейджем, являющимся ещё и пропуском в места проведения соревнования. Между прочим, ставки на нём были для каждого будущего выпускника высоки: в случае вхождения команды в финальную тройку призёров, помимо солидной денежной выплаты из призового фонда, счастливчики поощрялись именным приглашением без вступительных экзаменов в любой, по их выбору, ведущий профильный институт своей страны – так что, есть за что побороться и себя показать с самой лучшей стороны; честь Родины, естественно, на первом месте!

И вот через двое суток снова аэропорт, но уже международный – как будто оказались в другом измерении времени, ступили на другую планету: почти стерильная чистота везде, и в туалетах прежде всего, обходительность, улыбки вышколенного персонала, носильщики готовы носить твою кладь за тобой куда угодно, а эти неземные для обычного уха волшебные слова любезного приглашения «Просим уважаемых пассажиров пройти на посадку рейса «Москва-Париж»!..

Огромный «Боинг» AirFrance мягко коснулся полосы в Парижском аэропорту Орли в строго указанное время. Делегацию русских школьников поселили в отеле «Girando» на одноимённой улочке у подножия знаменитого Монмартра. Первые впечатления никогда прежде не бывавших за рубежом подростков, во все глаза и на все стороны глядевших на чудо земной цивилизации Париж, были весьма и весьма противоречивы, от восторга взахлёб до где-то растерянности и уныния: после шикарных аэропорта, идеальных автодорог столицы мира сами предместья Парижа, где начались пробки и их микроавтобус «Мерседес», сбросив лихую скорость, полз в общем потоке, выглядели удручающе, если не ужасно: грязные люди, грязные кривые улочки, дома, даже воздух, казалось, пропитан грязью – и вдруг, как в сказке, по мановению волшебной палочки всё изменилось: Париж превратился в Париж, центр европейской цивилизации, во всём лоск, изыск и утончённость!..

В этот же вечер нашу команду свозили на место будущих международных научных баталий – в знаменитый Парижский университет Сорбонна, что на левом берегу Сены. О, это целый город в городе, состоящий из нескольких университетов и институтов – под физический турнир отвели Университет имени Рене Декарта, что всем нашим будущим студентам понравился, прежде всего, учебным процессом, максимально приближённым к средневековым традициям: большую часть своего времени уделяют штудированию первоисточников, либо проводят в лабораториях – основной акцент на самостоятельной работе, никто не стоит над твоей душой надсмотрщиком, успешная учёба зависит только от тебя, от твоего сознания, что с первых дней полезно для организации самого себя!

Помериться физической силой интеллекта в Париж съехалось более 60 команд со всего света. Два дня бились за выход в финальную четвёрку турнира… Наша слаженная сборная легко одолела планку, набрав гораздо больше положенных для финалистов баллов! Собранному, как никогда, Егору больше всего понравилось работать в паре с Аней, с которой они думали почти в унисон, читая мысли друг друга по неуловимым для посторонних глаз жестам, мимике, даже дыханию: в чём терялся один, поправляла другая, и наоборот – что ни говори, игра ума на высшем уровне!!!

Понятное дело, за всё время турнира ребятам было не до окружавших со всех сторон Парижских красот. Они отстранённо наблюдали мелькающие панорамы большого города в окошках мчавшегося на очередной день соревнований микроавтобуса – это ж вам физика, наука сурьёзная, а не литература там какая-то!..

Если в предварительную фазу всем участникам команд предлагались вопросы из общей физики, то финал шёл по разделам прикладной физики: внутри каждой сборной сами решали, кому какая тема будет по силам, на неё и заявляли одного своего представителя – Андрею досталась теоретическая физика, Вениамину – экспериментальная физика, Анне – физика твёрдого тела, Егору – геофизика. В ночь перед финалом почти всем долго не спалось: штудировали доставшийся предмет, до автоматизма шлифовали домашние заготовки, чтобы утром специалистом экстракласса ринуться в последний, решающий всё, бой…

Ровно в девять часов утра все финалисты из Китая, Франции, США и нашей сборной прибыли к главному корпусу Университета имени Рене Декарта, прошли по красной дорожке сквозь строй из государственных флагов, корреспондентов, представителей делегаций, организаторов турнира в свои, предназначенные только им, залы. Финал начался!

На решение, оформление работ отводилось пять часов, а после двухчасового обеда и отдыха торжественное подведение итогов физического турнира такого высокого ранга. Егор благодарил Бога за выпавшее ему задание и дорогого Сан Саныча за тут же всплывшие в голове его лекции по геофизическим проблемам далёкого отсюда Севера! Закончив раньше всех, даже где-то загрустил по завершающемуся празднику любимой науки… В ожидании своих, прогулялся по аллеям университетского парка, посидел на одной лужайке со студентами этого заведения, в которое даже и не мечтал попасть, но в жизни, оказывается, тоже есть место сказке…

В главном историческом зале библиотеки зажгли все люстры, все кресла, проходы заняты по случаю церемонии закрытия торжества науки, интеллекта и молодости. Гимн Сорбонны открыл учёное заседание по подведению итогов международного физического турнира, что по силе и представительству команд был гораздо значительнее прошлых – тем весомее места, занятые в ходе бескомпромиссной честной борьбы за главные призы! Все светила мирового авторитетного жюри единогласно отметили успех нашей сборной школьников, доселе никогда не входившую в желанную тройку, а тут вдруг второе общекомандное место – впереди только несомненный фаворит, многократный победитель – сборная Китая, за нами на третьем – Франция, на четвёртом – США! Такой наш общий итог сложился из личных достижений каждого члена команды: Егор в «личке» уверенно поднялся на первое место, завоевав увесистую золотую медаль, Аня – на втором с серебром, Андрей – на третьем, тоже почётном, бронзовом месте, Вениамин стал лауреатом, что среди около 300 участников бесспорно является престижным!

Общий командный успех, по идее, должен ещё больше сплотить ребят, да зависть, к сожалению, всегда рядом: личное достижение какой-то девчонки Аньки, а особенно Егора затмили кое-кому глаза и разум, ибо те же Егор с Анечкой позволили этим кое-кому завоевать большое серебро турнира – не исключено, что их задело ещё и то, дескать, какие-то там с окраины страны в фаворитах, а мы, центровые, у них в пристяжных. Ну, да Бог таким судья любителям нагонять тучи на безоблачный день, первый свободный, кстати, насыщенный культурной программой, а то за баталиями и с Парижем толком не познакомились…

Егорушка с Анечкой шли рука об руку вдоль набережной Сены, искренне радуясь любому встречному французу, речным трамвайчикам с орущей оравой туристов со всего света, историческим мостам и, конечно же, вожделенной Эйфелевой башне, видимой со всех сторон… На некотором удалении тащились Андреич с Веником, явно не разделяя настроение коллег по команде – они бы с превеликим удовольствием освободили их от своего присутствия, да вот «товарищи в штатском», сопровождавшие ребятишек с самой Москвы всегда и повсюду, по инструкции не давали сделать это. Вальков очень хорошо запомнил слова всё того же Павла Лаврентьевича, сказанные ему лично по дружбе и большому секрету о возможных проблемах в будущей карьере и жизни после возвращения на Родину у тех, кто, ошалев от не нашего воздуха свободы, позволит себе лишнее даже в мелочах, ибо прямо в лицо могут и не сказать, но в отчётах, куда следует, на каждого обязательно напишут по-полной, а по сему Егор старался держать руку понравившейся спутницы как-то по-дружески, дабы не давать повода для подозрений Бог знает в чём… На командного аутсайдера Венечку уже, как пить дать, накатали в деле о его наклонности к пиву и просмотру в номере непотребных в его возрасте эротических каналов по телеку вместо усиленной подготовки к финалу международного турнира…

Но обо всём все сразу же забыли, увидев густой чёрный зловещий дым, идущий клубами из тоннеля Альма, и выбегающих оттуда в панике обгоревших людей!!! Не раздумывая ни секунды, Егор бросился навстречу неведомой опасности, презрев одёргивавшие крики сопровождающих и заполошный визг обезумевшей Анны!

За те, решившие всё, мгновения, когда он наобум рванул к месту катастрофы, тысячу раз материл себя за порыв, но точка возврата пройдена: сейчас, спасая, если удастся, других, он спасётся сам, да и не бежать же обратно, якобы, я передумал и глядеть на злорадные ухмылки Андрюхи с Венькой – только вперёд юный максимализм гнал нашего пассионария, а там будь что будет!!! Пока всё окончательно не заволокло дымовой завесой, цепким взглядом успел разглядеть роскошный кадиллак в огне, врезавшийся с его стороны по «встречке» в бензовоз, тоже запылавший жутким пламенем, что почти подмял под себя легковое авто, из которого Егору удалось чудом извлечь через заднее выбитое окно стонущего мужика в какой-то коричневой сутане и затащить его, благо тот оказался для подростка не таким тяжёлым, в высокую кабину тягача с цистерной, что грозила рвануть в любую секунду и разнести всё вокруг к чёртовой матери, ибо языки пожара уже добрались и до неё – ударив по газам, двинул пылавшую факелом махину к выходу, таща за собой жалкие останки бывшей роскоши на колёсах!.. Снаружи эту взрывоопасную процессию тут же подхватили брандспойтами примчавшиеся экипажи огнеборцев в плотном окружении понаехавших к месту катастрофы нарядов Национальной полиции и жандармерии. Великим спасением для этого исторического района Парижа с толпой сбежавшегося поглазеть народа явилось укрощение огненной стихии за несколько мгновений до взрыва, реально угрожавшего серьёзнейшими последствиями – слава Богу и профессионалам своего дела, всё обошлось без масштабных разрушений, хотя жертвы были: оба водителя и охранник спасённого, к сожалению, погибли в момент столкновения!!! Сам Егор, пребывавший в шоковом состоянии после всего случившегося, отделался, по счастью, поверхностными ожогами рук, ног и части лица – его, не дав опомниться, вместе с тем мужиком под мигалки и сирены медики сразу же экстренно отвезли в госпиталь, находившийся неподалёку от места происшествия…

Большие последствия, слава Тебе, Господи, в хорошем смысле слова, начались для безрассудного подростка после! Оказалось, спасённый-то был не простой смертной штучкой, а самых, что ни на есть, благороднейших кровей арабского Востока, и именовался не иначе, как шейх Хамдан аль-Мактум, наследный принц Эмирата – вот вам, как говорится, и приехали, то бишь спасли, дай, Бог, ему здоровья и долгих лет жизни после таких потрясений!!! Гражданин своей страны, героический подросток Егор Владимирович Вальков в одночасье попал почти во все мировые таблоиды, из простого гостя славного города Парижа превратился в почётного гостя лично самого мэра этой мировой столицы, о чём тот заявил ему при посещении госпитальной палаты – это значило, что после выздоровления героя ждут пятизвёздочный отель с номером-люкс, индивидуальная программа знакомства с Парижскими достопримечательностями и не только, презентации, встречи с известными людьми Франции при непременном его участии, но вначале всё это великолепие предварит торжественная церемония награждения прямо в величественном здании мэрии…

Через три недели после выписки Егора поправился, хвала Аллаху, и спасённый им наследный принц, который не мог не отблагодарить юного спасителя по-королевски! В посольстве его Республики во Франции прошёл пышный приём в честь господина Валькова. «Виновник» торжества в специально сшитом по этому поводу на заказ в самом лучшем модном Доме Парижа смокинге, накрахмаленной манишке, модельно подстрижено-причёсанный, волосок к волоску, внешне ни в чём не уступал собравшимся в богато убранном зале светским львам, хотя в душе был ещё львёнком. Сам принц аль-Мактум под бурные аплодисменты и фейерверковые вспышки фотокамер нацепил на грудь гражданину далёкой, но дружественной страны один из высших орденов Эмирата – орден «За храбрость», что своей изящной звездой из чистого золота под пурпурной муаровой лентой придал ещё больше мужественности юноше, тщетно пытавшемуся скрыть никак не унимавшееся волнение!..

Об одном только очень сожалел Егор в минуты триумфа, что рядом с ним нет родной мамулечки, заслужившей всей своей жизнью это чествование, и, если совсем уж на чистоту, Анечки, с коей из-за всего случившегося так и не сумел толком проститься, а ведь он заготовил под самый занавес поездки для неё целую прощально-признательную речь, впервые в жизни почувствовав в глубине души огромное желание быть рядом с такой милой, нежной, всё понимающей и без слов, трогательно-маленькой девочкой-мечтой, из-за которой, чего скрывать, совершено им всё то, что прославило его, страшно представить, на весь мир – не будь её, наверняка, ничего такого бы и не было!!! Вот так бывает, а он, дурачина, откладывая самое главное на последний день, постеснялся заранее обменяться адресами – не пошлёшь же письмо с таким лаконичным адресом «Хабаровск, Вальцовой Ане»: во-первых, не дойдёт, во-вторых, какое-то «На деревню, дедушке» получается…

Но если уж чудеса случаются, то случаются до упора! В последний день пребывания Валькова на французской земле, консьерж принёс ему в номер розовый конвертик, подписанный одним словом «Егору», доставленный в отель из госпиталя, где его своевременно в суматохе дел забыли передать адресату… Самый дорогой в мире листочек, тонко пахнущий весенними лесными ландышами, был написан Анечкой, не забывшей, оказывается, его! Она желала Егорушке – так было выведено её рукой! – скорейшего выздоровления, успехов во всём, исполнения желаний и, главное, снова встречи, если тот захочет, в Москве, куда она тоже надумала, как и он, поступать… В конце совсем коротко и просто, но до глубины души пронзительно – люблю, Аня! Ура, она испытывает то, что и он, и открыто на бумаге призналась ему, ждёт, мучаясь, его ответа по оставленному по самому краю послания адресу: 680000, Хабаровск, улица Карла Маркса, 60, квартира 35 – он, конечно же, обязательно, вот прямо сейчас, сию минуту, ей и ответит!!!

 

Глава XVII. Вот и всё – прощай, школа!

Возвращение Егора Валькова домой было триумфальным: встречали, как vip-пассажира, прямо у трапа самолёта – руководство, многочисленная пресса, оттеснив родственников, бурно роились вокруг смущённого подростка, порядком уставшего от всего этого и мечтавшего только об одном: обнять мать и стать опять просто одним из многих…

Добравшись, наконец-то, до дома, распаковал свои подарки для родных из далёкой, сказочной для них, Франции. Как же всё-таки хорошие стоящие вещи преображают людей – иногда для этого многого и не надо! Маленький флакончик знаменитой «Шанели № 5», модное вечернее платье, сшитое Кристианом Диором, изящные туфельки к нему – и ещё стройная мамочка из замученной работой ясельной нянечки превратилась в королеву, если не Франции, то родного города точно!!! Отчим Филипп Иваныч горделиво приосанился, получив из рук пасынка настоящую ручку «Parker» с золотым пером и фирменный бритвенный станок со сменными многоразовыми лезвиями, что бреют идеально чисто и удивительно гладко, не в пример тупой, как валенок, «Неве». Марфа долго не могла успокоиться, заигравшись до полуночи подаренным набором диковинных кукол с почти настоящим гардеробом одежды к ним… В общем, и слава Богу, все домочадцы остались очень довольны – не скупились на восторженные ахи и охи за общим праздничным столом, накрытым Парижскими деликатесами и сладостями, что Егорушка сумел довезти через полпланеты всё в том же свежем и привлекательном виде! Смущённо-счастливая мамочка несколько раз терялась, не зная, как же теперь обращаться к знаменитому на весь свет сыну, сбивалась на казённо-уважительное «вы» или же на имя с обязательным отчеством, а ведь он для неё, даже если соберёт все звёзды мира, как был Егоркой-Егорушкой, таковым и останется, несмотря на зачастую обманчивую славу и года, что их будут теперь разлучать: не за горами конец учёбе, взрослая жизнь манит и зовёт из родного дома, но в душе, близко ли, далёко ли он будет находиться, семья останется рядом, согревая негасимым светом своих окон!..

А ночью Егору приснилась Аня, в белом платье невесты поджидающая его у массивных дверей Московского госуниверситета…

– Отчего ты такая нарядная?

– Тебя ждала, Егорушка…

– А почему вся в белом?

– Чтобы быть вместе…

«А почему бы и нет!..» – подумал ещё тогда Егор и проснулся, чтобы в прекрасном настроении от приснившегося пойти в школу, по которой очень соскучился, как будто не видел её целую вечность, хотя минуло всего-то два месяца с хвостиком.

На входе его встретила знакомая Доска «Ими гордится школа», но из общего ряда отличившихся школьников он исчез, зато появился огромным портретом на полстены и такими же словами – для слепых что ли?.. – о том, каким же знаменитым и где-то великим стал, что школа считает за честь находиться рядом с ним – одним словом, перегибы на местах, смущающие любого нормального человека, каковым наш ученик Егор Вальков и является… Лишь через месяц по его неоднократной настоятельной просьбе Элеонора Павловна из педагогических соображений это дело поправила, вернув отличника школы на его прежнее место, и слава Богу.

Егор с большим нетерпением ждал урока Сан Саныча, что сразу же вызвал к доске, но не отвечать, а, уступив место за кафедрой с вручением указки, назначил вести этот урок, сам же уселся на место своего ученика. Новоиспечённый учитель Вальков Егор Владимирович вначале поделился своими впечатлениями о турнире, о городе, где всё это происходило, где великая мировая история мирно уживается с вроде бы, на первый взгляд, несерьёзными городскими байками и легендами (одноклассникам, судя по их реакции, понравилась одна из них о чудном котике-рыболове, в честь которого, на полном серьёзе, названа одна из улиц Парижа, улица имени Кота-рыболова, она же прославилась ещё и тем, что самая короткая – любой русский турист, нагулявшись по острову Сите, непременно пройдёт по ней, чтобы попасть в знаменитый ресторан «Греческая таверна», где русский дух и Русью пахнет…), затем класс был озадачен, включая и Сан Саныча, турнирными заданиями, принесшими «преподавателю» Валькову золотую медаль и славу знатока геофизики. На последних минутах сдвоенного урока, не без общих рассуждений, решения нашлись, но пришлось попотеть всем и светиле-профессору тоже – на себе ощутили, как она даётся, эта слава! После с честью проведённого занятия весь класс и даже самые ярые завистники всего и вся искренне зауважали умницу и героя Егора, что остался скромнягой, не ходит гоголем, задравши нос, и рад поделиться всем, чем богат… А на последний в стенах школы Новый Год он принёс классные новые диски ультрасовременных мировых звёзд – дискотека получилась улётная, полнейший отпад!!! Соседка по парте Людка Семенец стала всё чаще и чаще угощать соседа домашней выпечкой со значением, что Егорушке, любителю всего сладкого и мучного, несомненно нравилась, но вот сама сдобная девушка в самом соку как-то уже не очень – влюблённость, вспыхнув, вся прошла, когда он встретил свою Анну… Практично-понятливая Людмила долго по этому поводу не страдала и, как тумблер амперметра, тут же переключилась на Пашку Мишина, отчего тот с её-то сдобы к выпускному балу очень даже раздобрел с намерением перебраться поближе к источнику сытости и благополучия.

Сразу же после зимних каникул Егор отправил документы для поступления на физический факультет Московского госуниверситета, отделение геофизики – Сан Саныч всецело поддержал выбор, тем более в своё время он сам закончил это славное заведение. Аня в письме сообщила, что сделает то же самое – оба уже жили ожиданием встречи, подгоняя время, кое, как затянувшаяся весна, не очень-то и торопилось… Зато выпускные экзамены пролетели махом – и уже завтра бал прощания со школой!

Как когда-то Егор с волнением собирался в первый класс, встав рано на рассвете, так и на выпускной почему-то поднялся ни свет, ни заря, хотя торжество наметили на послеобеденное время. Через три дня он оставит родной город и уедет далеко и надолго, но зато там, наконец-то, состоится встреча с той, с которой хотел бы связать себя на всю жизнь – так, по крайней мере, ему очень хотелось и мечталось… Когда ты на пороге взрослого, неведомого, это, естественно, немного пугает, тревожит, но и манит, тянет заглянуть за горизонт – на то она и юность, ведь не дома же на печке отсиживаться да ещё с такими перспективами, хотя мамочке так не хочется отпускать сыночку в неизвестные ей дали; отчима же скорый отъезд пасынка освобождал от присутствия всё равно неродного лица, а то у супруги разговоры только о нём, как будто он, супруг, менее значим, да и родной дочери надо больше внимания уделять, чтобы на старости лет не оставила его совсем одного…

Вручение аттестатов в школьном актовом зале было волнительным, искренним на эмоции, слёзы в глазах у всех, честным, для кого-то покаянно-признательным за разбитые в своё время окна, испорченную мебель, опоздания и прочий негатив, за что сейчас можно получить прощение, дабы покинуть родную школу с чистой совестью. Егор вместе с дорогим документом об окончании среднего учебного заведения получил под вполне заслуженные овации ещё и золотую медаль, доставшуюся ему упорством, усидчивостью и огромным желанием учиться, знать больше других с самого первого дня учёбы – по трудам, как говорится, и честь!!! На этом официальная часть не закончилась – все встали под в последний раз звучащий гимн школы и дружненько, почти строем двинули за Элеонорой Павловной в Дом политпросвета, что на площади Ленина, кстати, Владимир Ильич с постамента на него и показывает, где в битком набитом зале из согнанных добровольно-принудительно выпускников торжественно вручали нескольким счастливчикам, а может быть и нет, комсомольские путёвки на какую-то очередную стройку века – у них, видать, трудовой энтузизазм, таёжная романтика возобладали над нормальным желанием большинства продолжить учёбу и стать дипломированными специалистами своего дела. Еле отсидев весь этот официоз, опять дружненько, но уже бегущей толпой рванули обратно под школьные родимые своды, где всех ждали давно заждавшиеся накрытые столы с шампанским для выпускников, как никак уже не дети, и прочим горячительным для расстроенных родителей, прощающихся с детством своих детишечек, не в меру уже весёлый тамада, ведущий бала, и неизвестный молодёжи какой-то крутой ВИА «Сибирские гитары», выписанный аж из самого Новосибирска, что под интимный полумрак цветомузыки вполне неплохо для провинции зажигал, раскрутив даже на быстрый танец саму директрису, расчувствовавшуюся после третьей стопки французского коньяка. Мама Екатерина Ивановна, самая простая из родителей представительница рабочей специальности, тоже не преминула пропустить с радости за самого умного своего сыночка из умных и для храбрости от душевного дискомфорта посреди этого сонма чинуш, облечённых властью, и начальствующих особ разного ранга… Кто-то из них с перебора позволил себе разок брезгливо-пренебрежительный тон, обратившись к ней за столом, но тут же прикусил язык, заметив обходительное отношение к маме Егора самого Павла Лаврентьевича, которого все они побаивались, но лучше от греха подальше: дамочка, видимо, не так проста, как кажется… А наш уже студент, принятый в МГУ без экзаменов, на танцплощадке шёл нарасхват у всех расфуфыренных выпускниц, считавших своим долгом обязательно с ним потанцевать – будет что вспомнить потом, когда тот станет академиком или ещё кем там и к нему за просто так уже не подъедешь…

После полуночи, наступление которой за весельем попросту и не заметили, начали расходиться. А на улице, как на заказ, летняя благодать и эта ночь казалась белее всех белых, как будто и не было её сегодня – одно сплошное ощущение предрассветного утра новой взрослой жизни!.. Родители двинули по домам, поддерживая друг друга и увязавшихся за ними учителей, а выпускники пешком за рассветом на дачу к Паше, что находилась в пригородной деревушке под прекрасным романтическим названием Хреново с правильным ударением на втором слоге… Проходя по центральной улице мимо гастронома, на четвёртом этаже коего обживала новую квартиру семья Вовки Самодинского, Егор с активной помощью одноклассников пытался доораться до давнишнего друга детства, но молчание того было ему ответом, зато взбешённый осиный рой соседей заставил заигравшуюся не в меру компашку срочно ретироваться самой туда, куда её они и посылали, дабы не доводить такой прекрасный вечер прощания со школой до милиции…

На даче, где без последствий можно было и пошуметь, все почему-то притихли, разбрелись под кукование раскуковавшихся кукушек по лесу, нутром почуяв, что сегодня действительно детство от них уходит, насовсем, навсегда… Лишь один Егор не покинул дачу, зависнув в меланхолии по Аннушке между небом и землёй на широком гамаке, куда за компанию с ним пыталась прилечь и Людка Семенец, но её перепивший Отелло Мишин очень сильно стал возражать, – слава Богу, до дуэли не дошло – да и эта качалка комплекцию страстной девушки не выдержала бы, так что и гамачок остался цел, и все сыты, то бишь никто не пострадал, найдя своё место в лучах восходящего солнышка…

В столичном аэропорту закончилась регистрация утреннего рейса на Москву. Степан и Егор с увесистыми баулами через плечо вместе с остальными пассажирами двинули на посадку к огромному серебристому лайнеру. Их провожали Екатерина Ивановна и Павел Лаврентьевич, организовавший проводы прямо до трапа. В последние минуты перед расставанием больше молчали: всё, что можно, было высказано ещё вчера… Последние пассажиры взошли по трапу в самолёт – стюардесса начала поторапливать двух юношей скорее занять свои места. Не оборачиваясь, Егорушка краем глаза заметил, как неистово мать крестит его в спину на дорожку, а железный Павел Лаврентьевич, остающийся совсем один после недавней смерти супруги, украдкой смахивает с глаз навернувшиеся слёзы. Стюард задраил входную дверь, трап отошёл от воздушного судна. Егор не знал, о чём в эти первые минуты разлуки думал Степан, – наверно, о том же, что и он – однако именно сейчас неистово верилось, как бы ни сложилась его взрослая жизнь, он обязательно вернётся в свой родной город, к своим истокам, с которых начался Егор Вальков, где ему, несмотря на жизненные трудности, было тепло и уютно, где осталась его мама, что всегда будет верить и ждать сына, каким бы тот ни вернулся… Вот и всё! Самолёт, мощно взревев турбинами, рванул по взлётной полосе и с забранными шасси начал стремительно набирать высоту, чтобы через несколько мгновений лечь курсом на Москву.

 

Послесловие

Егор Вальков, мальчик с окраины, с красным дипломом закончил Московский госуниверситет, поступил в аспирантуру – и все эти годы рядом с ним была его верная подруга Аня, с которой на втором курсе сочетался законным браком, вместе растили лапочку-дочку Катю, названную так, конечно же, в честь его матушки, защитили кандидатские диссертации. Потом семья Вальковых, как и мечталось в юности, вернулась в родной город Егора, где ещё, слава Богу, жива мать, что после смерти супруга Филиппа Иваныча связала свою одинокую судьбу с таким же одиноким, как и она, но ставшим за годы общения близким Павлом Лаврентьевичем. Марфа, окончившая педучилище, какое-то время работала рядом с матерью, но, выйдя замуж за иностранца, укатила с ним на постоянное место жительства в Канаду, лишь изредка напоминает о себе.

Сан Саныч до сих пор всё в том же институте, куда с распростёртыми объятиями была принята супружеская чета наших новоиспечённых кандидатов наук. Со временем Егор Владимирович после защиты докторской сменил у руля института физтехпроблем своего аксакала-учителя, со спокойным сердцем ушедшего на давно заслуженный им отдых.

В последние годы уже поседевший на должности маститый учёный, примерный семьянин, отец двух очаровательных деток Вальков после работы, возвращаясь домой в свою новую пятикомнатную квартиру в центре города, всё чаще делает крюк через родные его сердцу окраинные места, что стали совершенно неузнаваемыми: родительский дом снесён, двор детства закатан в асфальт и бетон, улица Романовка стёрта с лица земли и карты города, даже живописный когда-то Зелёный луг с многочисленными островками буйной растительности и протоками превращён людьми в пустырь, куда теперь свозят строительный мусор, песок под фундаменты будущих высоток – урбанизация не в лучшем смысле этого слова!!! Остались лишь пунктиры направлений прошлой жизни – всё новое враждебно косится на старого чудака, ищущего вчерашний день, и лишь чахлые незабудки, каким-то чудом пробившиеся сквозь трещину бетонного саркофага, тянут к нему свои лепестки слабым утешением на будущее… Поэтому стоит жить и надеяться только на лучшее, как в давнишнем уже детстве, не обманувшем мечты мальчика с далёкой окраины – жизнь продолжается, и спасибо ей за это!..