Наш Генерал с удовольствием принял в дар пару стейков, с уважением преподнесенных ему.

Я знал, что он помешан на рыбе и морепродуктах, отлично разбирался в рыбных блюдах, но наш подарок почему-то назвал "шашлыком из лосося".

Задумчиво почесав затылки, мы с капитаном Т.Т. Трезоровым недоуменно переглянулись, не совсем разобравшись, как реагировать на это генеральское выражение. Не сразу догадаешься, что Генерал имел под этим в виду, хотя, понятно, что ни одно государство в мире не поощряло рыбного браконьерства, но лицензионный отлов рыбы — наоборот, поощрялся всеми странами. Даже, если таковой отлов производился на территории соседнего "дружественного" государства, как это имело место в нашем случае.

Но принимая во внимание, что наш Генерал был государственным человеком и мыслил по государственному, то, вероятно, именно поэтому тунца он назвал лососем. Тунца-то, ведь, можно было отловить только в морях и океанах, омывающих берега соседней и "дружественной" страны, где мы и носа показать не могли, а лосось-то — он наш, родной — его всегда можно поймать в любой из близ протекающих речушек.

Видите, сколько потребовалось аналитики и трезвости мышления, чтобы объяснить одно только слово генеральского лексикона. Это подтверждает мысль, что наш Генерал — настоящая голова!

Мы с капитаном Т.Т. Трезоровым уже покидали генеральского кабинета, когда он негромко окликнул меня и молча, без комментариев протянул мне новую шифрограмму, пришедшею по первому отделу от опаловых глаз. Развернув бумажку, я торопливо прочитал глазами текст послания жены, в котором она сообщала о своем скором прибытии и передавала множество поцелуев.

На душе посветлело, стало радостнее и теплее!

Но мы спешили в медсанчасть базы, чтобы навестить травмированного на рыбалке Белояра.

Как только травмированный Белояр был размещен в медсанчасти, женский персонал базы вышел из подчинения, кипел и бурлил, обсуждая характер ранения нашего друга. Женщины категорически отказывались бытовую травму Белояра именовать простым и емким словом "травма", а со страшными глазами на выкате и страстным придыханием называли ее боевым ранением. Им не надо было ничего рассказывать, они все уже знали в мельчайших деталях и подробностях. В общественных местах и на семейных кухнях обсуждались вопросы интимного характера — травмированный орган, степень ранения, курс лечения, время, необходимое для восстановления его работоспособности и как это ранение может сказаться на потомках. Версии выдвигались фантастические и ни в одной не было и капли правды, но все было мистически страшно и интересно!

Если бы Белояр слышал, хотя бы одну женскую версию его "ранения", то румянец, который изредка появлялся на его щеках, сохранялся бы до конца света!

Все женщины продемонстрировали абсолютную способность разбираться в сложных медицинских понятиях и терминах, не говоря уж о болезнях и недугах. Свои диалоги с мужьями или будущими мужьями они небрежно перемежали такими выражениями и словами, что те старались или сами исчезнуть, как можно быстрее из их поля зрения, или перевести разговор на другую тему.

Не получив желаемой мужской поддержки или понимания по этому вопросу, женщины единодушно пришли к собственному мнению, что, если судить по характеру "ранения" Белояра, то оно могло быть получено только во время выполнения секретного боевого задания. Далее они не уже углублялись в тонкости выполнения этого секретного задания Белояром, вероятнее всего потому, что по природе своей были нелюбопытны и умели хранить военные секреты.

Женский персонал базы был един и во мнение, женском мнении разумеется, что этот молодой и неопытный парень на время своей недееспособности нуждается в моральной поддержке, а для этого ему требуется женская рука, чтобы побыстрее физическую дееспособность и встать на ноги. В настоящий момент Белояр к радости многих девушек и молодых женщин был неженат, а на нашей базе не было ни одной женщины, которую он бы не знал или случайно не встречал.

Не поймите меня неправильно, под словом "знать" я имел только одно значение этого слова — быть знакомым.

Но в любом случае, все эти женщины проявили самоотверженную готовность возложить на свои хрупкие и нежные плечи, помимо семейных и несемейных проблем, еще и гигантскую общественную проблему ухода за тяжелораненым бойцом и несчастным Белояром. Они решили проблему организации его питания, — все женщины сразу стали готовить ему завтрак, обед и ужин, а еще — второй ланч и полдник, а еще — кофе и чай с булочками, кексом и другие кулинарные излишества. По единому женскому мнению, только домашняя пища была способна на то, чтобы, питаясь ею, в кратчайшие сроки восстановить физическую силу и вернуть Белояру, на время утраченные способности.

Автоматически, организацию питания и режима дня Белояра женщины крепко накрепко связали со своим неусыпным женским вниманием.

Когда мы с капитаном Т.Т. Трезоровым подошли к зданию медсанчасти, то у дверей увидели небольшую, но хорошо организованную очередь женщин, человек, эдак, в десять.

Каждая из женщин в руках держала цветы, корзину или сумку с обедом или ужином.

ххх

Пользуясь рангом старшего офицера и статусом ближайших друзей Белояра, мы с капитаном Т.Т. Трезоровым вне всякой очереди прошли в медсанчасть и без стука вошли в палату травмированного друга.

Переступив порог палаты, мы в изумлении замерли от открывшейся панорамы, — койка нашего травмированного друга, стоящая у окна, утопала в цветах, электрического освещения в палате не было, а сотни свечей, установленные во всех углах и на полу, служили основным источником света. Из-за горения свечей в палате установился устойчивый запах, напоминающий ладан. Несмотря на свечи, палата скрывалась в густом полусумраке, где только койка с "раненым" находилась в сфере освещенности. С большим трудом, среди завала из гвоздик, тюльпанов и роз нам удалось рассмотреть лицо Белояра, который, словно мумия фараона, но только забинтованный белыми бинтами, возлежал на лазаретной койке.

Атмосфера палаты "раненого" напоминала цветник-клумбарий.

Среди цветов, художественно разбросанных на полу, и горящих свечей, расставленных в стратегически важных местах, перемещались бледноватые тени. Если долго приглядываться к эти теням, то с большим трудом в этих призраках можно было бы угадать человеческие существа — женщин.

Из-за тяжелого характера травмы Белояра поместили в одноместную палату.

Конечно, в медсанчасти базы вообще не было предусмотрено одноместного размещения, а в палате нашего друга легко можно было найти и вторую койку, которая в данный момент использовалась в качестве столешницы для букетов. На базе работало множество людей, но несмотря на то, что мы жили и служили в заполярье больных, не говоря уж о действительно раненых, в медсанчасти не было больных. Иногда лишь забежит к фельдшеру какой-нибудь простуженный прапорщик, хряпнет с морозцу стопочку чистейшего "лекарства" и снова на морозец, продолжать службу. Таким больным никогда не требуются ни койки, ни медсестры, им некогда болеть и лечение у них амбулаторное — то есть на ходу, а если после первой дозы лекарства простуженность не проходит, то прапорщик заскочит и во второй раз.

Приняли Белояра в медсанчасти радушно, разместили с удобствами, а ухаживать за ним было некому — вольнонаемный медперсонал одинокие мужики разобрали в жены — вот их со временем и не стало. Молодые врачи, прослужив несколько дет, с повышением в чинах уехали в центральные районы страны, где служба полегче и вольготней, да и на виду у начальства — легче следующий чин получить. Вот так и стало — лазарет оборудован по последнему слову медицинской техники, одних только кибердокторов чертова туча, а главврач — отставной фельдшер в звании старшины, у которого одно лекарство на всех — девяностоградусный самогон чистейшей слезы, который и сам гнал и сам тестировал. Фельдшер неплохо также акушерствовал и дети у него получались отличные и горластые.

Женщины уважали и любили нашего старого ветерана медицинской службы, охотно рожали в его присутствии, но лечение травмированного органа Белояра не могли доверить этому служаке.

Поэтому и было решено — все взять в свои руки.

Поэтому палату Белояра стали называть одноместной.

В любом случае, сейчас Белояр находился один в двухместной палате, что, по мнению наших женщин, немедленно потребовало организации сменной работы медицинских сестер, их постоянного присутствия в палате для ухода за "раненым". Женщины объявили мобилизацию женского гражданского персонала базы для формирования добровольного корпуса медицинских сестер. Мобилизация прошла успешно, не было ни одной женщины, которая отказалась бы присмотреть за нашим другом, понаблюдать за тем, как Белояр соблюдает курс лечение, а главное — организовать правильное кормление "раненого". Добровольные медсестры расписали по часам и минутам график дежурства и поставок завтраков, обедов и ужинов.

Другими словами, когда мы с капитаном вошли в палату, то я увидел своими собственными глазами условия, в каких содержали и лечили моего напарника Белояра, которые, если признаться честно и открыто, в чем-то напоминали условия содержания заключенных тюрьмы Гуантанамо на острове Куба. Правда, было одно, но очень существенное отличие, среди надзирателей Белояра нельзя было найти ни одного мужчины, его окружали одни только женщины, которые добровольно взвали на свои плечи тяжесть этого неблагодарного труда и которые не принимали возражений.

Эти добровольные надзирательницы придерживались принципа — вторая и прекрасная половина человечества все знает, все понимает, отлично во всем разбирается, особенно в медицинской науке, которая специально для них и создана!

В одноместной палате Белояра нельзя было и шагу сделать, не раздавив цветок или не затушив свечу.

Но женские призраки передвигались с быстротой молнии, не затрагивая цветка или свечи и выполняя малейшие, но пока еще не высказанные пожелания "раненого".

При этом они строго следили за тем, чтобы Белояр всегда что-либо жевал, ел и пил. Как только челюсти нашего друга приостанавливали движение, немедленно ему в руки засовывался новый домашний пирожок или немахонький кусочек буженинки. С лицом великомученика он в одной руке он держал большую ножку индейки, а в другой у него была кружка молока. Одна из женщин-теней постоянно находилась в изголовье раненого и внимательно следила за тем, как он пережевывает и поглощает мясо индейки, запивая его молоком. Эта женщина исполняла роль матери-кормилицы. Время от времени кормилица засовывала ему в рот краюху хлеба, чтобы парень мог откусить ломоть. Вторая женщина прохаживалась между цветами, уложенными в узор-орнамент, она также поддерживала огонь в свечах, сотня которых не меньше была, казалось бы, хаотически разбросана по полу. Но, если внимательно приглядеться в этот кажущийся хаос, то нетрудно было заметить художественную организацию. Эта женщина несла ответственность за моральное состояние Белояра, стараясь поднять его на высокий уровень дизайнерским оформлением палаты.

Следует особо выделить и подчеркнуть, что женщины-тени были красивыми и стройными, их смело можно было бы выдвигать на смотр замужних красавиц. Чтобы боевое "ранение" Белояра быстрее реабилитировалось, кормилица и дизайнер оделись в нечто воздушно-романтическое с большим декольте до пояса спереди платьев.

От одного только взгляда на этого одеяния я представил себе, как плохо себя чувствует Белояр в обществе этих теней-призраков особенно в тот момент, когда одно из этих эфемерных созданий наклонялось к нему, чтобы выслушать вопрос или помочь "раненому" поменять положение!

Меня, аж, в пот бросало при виде того, что эти красавицы прятали за декольте, а как же должен был болеть травмированный орган моего друга!

Первым от увиденного пришел, разумеется, в себя капитан Т.Т. Трезоров.

Его, конечно, поразило изобилие продуктов, находившееся в палате, его натура дикого зверя потребовала решительного действия. Капитан неторопливой трусцой меж цветов и свечей пролетел по одной ему только ведомой дорожке к койке Белояра, не порушив при этом художественных замыслов медперсонала, и хорошо рассчитанным прыжком он взлетел на койку Оказавшись в ногах "раненого" он, тяжело ступая всеми четырьмя лапами по перебинтованному телу, решительно направился в изголовье.

Когда речь заходит о пище земной или возможности хорошо перекусить за чужой счет, моего четвероногого друга никогда, никто и ничто не остановит.

Стоя у дверей, я наблюдал за решительными действиями своего друга.

Со стороны было хорошо видно, как, достигнув изголовья, капитан Т.Т. Трезоров, искусно поднырнув под руку кормилицы, челюстями грациозно и изящно захватил ножку индейки, которую в этот момент Белояр нехотя тянул ко рту. Но этому его действию не суждено было завершиться. На полпути ко рту ножка индейки была перехвачена капитаном Т.Т. Трезоровым, который в долю секунды расправился с индюшатиной, не оставив при этом и косточки.

Ни одно животное в мире не способно расправится с таким большим кусом мяса и костей в доли секунды!

Но капитан Т.Т. Трезоров убедительно доказал обратное.

Ни одно животное мира также не способно совершать одновременные такие действия, как глотать мясо индейки, пить из кружки молоко и откусывать хлеб из рук добровольной кормилицы Белояра. Капитан Т.Т. Трезоров без каких-либо особых усилий со своей стороны осуществил этот цирковой номер.

Пораженный и обрадованный внезапным появлением капитана Т.Т. Трезорова, мой травмированный напарник совершенно не протестовал по поводу перехвата и уничтожения ножки индейки на его глазах.

По засиявшим радостью глазам Белояра было ясно, что прожорливый подвиг друга-капитана доставил ему искреннее удовольствие.

Но, к сожалению, действовал капитан с некоторой заминкой. В данный момент он был не очень голодным, каша из геркулеса, как бы она не была противной на вкус, была калорийной пищей. Две миски такой каши и свой трюк капитан Т.Т. Трезоров исполнил в несколько замедленном темпе. За нормированный период времени он сожрал только три четверти хлебной краюхи, когда за это же время должен был покончить со всей данной краюхой хлеба, что позволило добровольной кормилице обрести сознание и поднять тревогу страшным женским оружием — визгом.

Веками развивающаяся и модернизирующаяся тактика поведения с мужчинами прекрасной, но, разумеется, слабой половины человечества состоит в том, что, когда что-либо происходит не по их разумению, то следует прибегать к слезам, к истерике или устроить небольшой, но очень громкий скандал.

Так и в нашем случае, чтобы доказать, что она всем своим трепетным женским сердцем переживает за состояние бедного Белояра, а это грязное животное, пожирающее хлеб из ее руки, является исчадием ада и могло нанести ему моральный и физический ущерб, сестра-кормилица на всякий случай подняла небольшую тревогу. Ничего другого, кроме испытанного оружия женского визга, на ум ей не пришло и она старательно завизжала, когда уровень частотного исполнения визга достиг ультразвукового диапазона, женщина немного испугалась, так как таковой ультразвуковой визг мог негативно сказаться на физическом состоянии всех находящихся в палате людей и животных, то она понизила его звучание до обычного завывания ревуна боевой тревоги.

Создалась внештатная ситуация, еще несколько секунд завывания ревуна боевой тревоги и подразделения базы и гарнизона будут подняты по боевой тревоге!? Это в свою очередь приведет к объявлению боевой тревоги на других базах, ведь никто не знает, что боевая тревога на нашей базе объявлена простой кормилицей Белояра, а подумают, что наша база подверглась нападению неизвестного противника. В этому случае обязательно нужно принять ответные меры, а против кого — ведь противник неизвестен, на всякий случай меры следует принимать против стран соседей.

Ну. Вы поняли, к чему может привести визг простой женщины?!

Поэтому мы — мужики и боимся их слез, истерики и скандалов, лучше с ними не связываться вообще.

Но любовь, понимаете, делает нас героями!!!

Чтобы предотвратить мировую катастрофу, мне пришлось срочно вмешаться в происходящие события. Первым делом, я представил самого себя глазам добровольной кормилицы, которая удивилась, увидев меня. Но я был хорошо знаком этой кормилице, не раз с ее мужем поздно возвращались чуть-чуть поддатыми домой, муж меня всегда просил зайти к нему и сказать Кате, что мы задержались из-за позднего служебного совещания. Внезапное появление знакомого лица и в этой связи новое удивление способствовали микросекундному замыканию в голове у кормилицы, возникшая мысль требовала время на осмысление, этим размышлением прервав звук ревуна боевой тревоги. Катя узнала меня и в псе — капитана Т.Т. Трезорова, она вспомнила, что мы близкие друзья Белояра. Все встало на свои места, ревун боевой тревоги был выключен, спокойная атмосфера в палате Белояра была восстановлена.

Обеим женщинам, Катя играла основную роль в этой паре, занимаясь уходом за раненым, а вторая женщина ей помогала по художественному оформлению палаты, хватило секунды на обмен взглядами, чтобы оценить обстановку. Они поняли, что произошла встреча близких друзей и им следует предоставить время для общения без свидетелей и они безропотно покинули палату.

Белояр, не отрываясь, смотрел на нас жалобными глазами и по его щеке медленно заскользила слезинка, которая поспешила стыдливо исчезнуть в зарослях недельной щетины. По этому взгляду я ощутил, как тяжело и одиноко нашему напарнику, товарищу и другу находиться столько времени вдали от друзей. Со всей очевидностью можно было утверждать, что аналогичное чувство одолевало и капитана Т.Т. Трезорова, который с сочувствием поглядывал на Белояра, стоя на его груди. Он потянулся к Белояру, чтобы слизать с его лица непрошеные слезинки. Но к нашему великому сожалению, опытный боевой капитан не учел, что лапами опирается не на устойчивую, а на мягкую и аморфную опору. Все жалобные вздохи и выдохи Белояра, его попытка приподняться для встречи друзей, самым пагубным образом сказались на устойчивости опорной поверхности, сделав ее неустойчивой и, как результат этого, сильные лапы пса, потеряв опору, стали разъезжаться во все четыре стороны.

Мне было видно, как капитан Т.Т. Трезоров балансирует всем туловищем и предпринимает максимум усилий, чтобы удержаться, зацепиться и не упасть с груди травмированного. В один момент мне даже показалось, что ему в результате сложной цирковой эквилибристики удалось удержаться на лапах, но последнее слово, сказанное мягеньким и взбитым нежными женскими руками матрасом, свело на нет усилия нашего пса и верного товарища. С грацией белого медведя он стал грузно заваливаться с груди Белояра, чтобы туловищем со всего маху обрушится в опасную зону заживающей травмы. Следует заметить, что в эту пору, несмотря на полуголодное существование в детстве, вес капитана составлял не менее пятидесяти килограммов.

Я всем сердцем и душой переживал каждый миг борьбы за равновесие, каждый момент ее развития, но, увидев падающего капитана Т.Т. Трезорова, молил бога о том, чтобы он не упал бы в зону травмы. Травматический рецидив — страшная штука, помимо ужасной физической боли он наносит и глубокую психологическую травму. Для Белояра сама возможность продления срока заключения в тюрьме, где женский технический персонал демонстрировал свои природные отличия и достоинства, при виде которых мужчины напрочь теряли разум, означал, прежде всего, увеличение количества дней пребывания под изощренными сексуальными пытками. Все это в свою очередь приводило к дичайшим спазмам в травмированном органе Белояра, который соответствующим образом реагировал на любое движение женского персонала.

Но, вы понимаете, бывают случаи, когда сама судьба — против вас!

Как только туловище капитана Т.Т. Трезорова коснулось зоны травмы, раздался вопль Белояра, который невозможно было бы с чем сравнить — вначале это был громкий всхлип, перешедший в дребезжащий звук разбитого зеркала, выросший в высокочастотный рев раненого льва, который начал распространяться, пока полностью не заполнил помещение палаты. В апогее звук превысил децибелы ревуна боевой тревоги нянечки-кормилицы.

Это был крик мужчины-самца, травмированного в самом уязвимом для мужчины месте, в нем выражался откровенный и нескрываемым страх перед будущем.

Прекрасные тюремные надзирательницы и мучительницы, услышав вопль Белояра, метеором ворвались в палату медсанчасти и с хода оценили обстановку в палате, когда увидели капитана Т.Т. Трезорова, барахтающегося и пытающего подняться на лапы в коленях Белояра, они схватили нас и с позором вышвырнули на улицу.

Оказавшись на улице перед дверьми медсанчасти, мы постепенно стали приходить в себя. На улице не было слышно вопля Белояр, но и любой звук до сознания доходил словно через плотный ватный тампон в ушах. Машинально отметив эту глухоту, я обратился с вопросом к капитану Т.Т. Трезорову, но даже и не услышал своего голоса. По глазам капитана я понял, что и он не слышал моего голоса. Вопль Белояра оглушил нас обоих.

Но жизнь шла своей чередой, мы же не могли, словно два барана, вечность простоять перед захлопнувшимися перед нашими носами дверьми медсанчасти и чего еще ожидать от будущего. Все было кончено, тюремные надзирательницы безжалостны, они никогда больше не допустят нас к Белояру. Мы сможем увидеть его лишь после его выписки из медсанчасти, а до той поры он будет находиться в руках женщин и мучатся до полного излечения.

Интересно, а как они определят, что наш Белояр полностью излечился?

В любом случае, нам в данный момент ничего не светило и пора предпринять какие-либо действия, а не стоять перед дверьми медсанчасти.

ххх

Разумеется, все произошедшее очень расстроило нас, мы всей душой переживали за мученичество Белояра и его несчастную судьбу.

После скандального выдворения из палаты Белояра, наши лица горели от возмущения и я нагнулся и, взяв ком только что выпавшего снега, начал ладонями растирать его по лицу, чтобы хоть чуть-чуть охладиться. Капитан Т.Т. Трезоров в этому случае поступил более кардинальным образом, он воткнул свою мохнатую морду в средних размеров наметенный сугроб снега и надолго замер в этой странной позе, ожидая, когда температура морды понизится до нормальной.

Охладившись, отдышавшись и придя в норму, мы критически осмотрели друг друга. Капитан выглядел немного помятым и потертым, но сохранял бодрость духа и внутреннюю способность совершать подвиги. В глазах пса я прочитал, что выгляжу не лучшим образом, но в моих мыслях и намека не было на желание совершать геройские поступки. Все, что произошло сегодня, надолго сохраниться в памяти и, честно говоря, я не очень хотел бы повторения этих событий.

Но, как обычно люди говорят в подобных случаях, что все то плохое, что было, прошло и забыто!

От размышлений на эту геройскую тематику меня отвлекло подозрительное поведение капитана Т.Т. Трезорова. Он тихой сапой удалялся от меня и, сжимая в зубах ручку неизвестно откуда появившегося лукошка, которое напоминало мне одно, которое я видел среди кучи продуктовых корзинок и сумок в палате Белояра.

Было очень похоже на то, что мой четвероногий друг и мерзавец в момент, когда его волокли по полу, чтобы выбросить на улицу, по дороге умудрился извернуться и перехватить в зубы это лукошко.

С гордостью за капитана Т.Т. Трезорова открыто заявляю, что мой четвероногий друг и товарищ никогда и ни при каких обстоятельствах не доверял журавлю в небе, его предпочтение было неизменным — всегда иметь осязаемую вещь в зубах.

Когда ситуация окончательно прояснилась, — мы были выброшены из медсанчасти и увидим Белояра только после его выписки, — капитан Т.Т. Трезоров решил не осложнять ситуацию и легонько и, словно ненароком, подхватив умыкнутое лукошко в зубы, попытался вместе с трофеем слинять в неизвестном направлении.

Вот эти неторопливые и, словно случайные сборы, привлекли мое внимание. Мой четвероногий друг никогда и ничего случайно не делал и с чего бы то вдруг он стал таким предупредительным и вежливым, потеряв привычную наглость и нахальство. Многолетний опыт дружеского общения с этим существом подсказывал, что капитан Т.Т. Трезоров что-то замысли и свои замыслы маскирует под вежливость, а когда эта псина что-то маскирует, то это может означать только, что эти замыслы имеют не очень розовую окраску. Меня же очень заинтересовало, что же такового капитан Т.Т. Трезоров скрывает от меня.

Как только капитан развернулся и был готов без предупреждению покинуть мое общество или, говоря по простому "дать левака", я негромко, но решительно и по хозяйски окрикнул его. После оклика последовала немая пантомима в исполнении господина Трезорова, по выражению морды моего четвероного друга я наблюдал, как в его душе боролись хорошее и плохое начала. Одно из них, — хорошее — в форме служебного долга, требовало вернуться и выложить всю подноготную перед другом и хозяином, а другое начало — не очень хорошее — было представлено отсутствием какого-либо внутреннего желания делиться с кем-либо умыкнутым. В конце концов, в этой борьбе принципов служебный долг взял верх над плохим началом и мой капитан Т.Т. Трезоров с зубовным скрежетом поставил лукошко к моим ногам.

Не обращая ни малейшего внимания на столь деликатное и интеллигентное поведение капитана, я заглянул в лукошко и обнаружил там стандартный набор северного провианта — черная и красная икра в маленьких долбленых бочках, лососина жареная и парная, сервелат финский и венский, различные баночки исландской сельди, запеченная и жареная на углях оленина, кирпич бородинского хлеба, различная выпечка и бутылка французского "шабли". Настроение было и так испорченно, а в лукошке одна лишь жратва. Я был не голоден и один только вид этих продуктов вызывал у меня душевное расстройство. Небрежно потыкав пальцем продуктовые упаковки, я решил ограничиться бутылкой вина, которое было очень неплохим красным шабли.

Изъяв вино, я отточенным ударом донышка о каблук сапога, боже, чему только армейская служба нас не научит, выбил из бутылки пробку и сделал первую пару глотков. Вино было отличного букета с парижским ароматом. Капитан Т.Т. Трезоров следил за моими действиями и взглядом профессионального алкоголика сопровождал каждый глоток вина, при этом издавая щенячье повизгивание. Пришлось в его широко раскрытую и такую бездонную с острыми зубами пасть закапать пару капель шабли. По глазам капитана Т.Т. Трезорова я понял, что эта пара капель была ему, что умирающему больному свинцовая примочка. Но я решил пожалеть своего друга и не брать из лукошка больше ничего. Икра приелась, поэтому, отщипнув корочку горбушки бородинского хлеба и с бутылкой шабли в руках, я побрел в общежитие.

Спешить было особенно некуда, опаловые глаза далеко, капитан Т.Т. Трезоров развлекался с лукошком, а Белояр, по крайней мере, еще несколько дней проведет под зорким женским глазом в медсанчасти. Общежитие без друзей становилось чужим и необустроеным.

По дороге несколько раз приложился к бутылке и, сделав очередной глоток, занюхивал его корочкой бородинского. Вино начало действовать, в голове появился посторонний шум и начал формироваться приятный кайф. Углубленный в самопознание, я едва лоб в лоб не столкнулся с капитаном Т.Т. Трезоровым, который, вовремя заметив меня, мгновенно изменил направление бега и понесся по дальней параболе, чтобы избежать осложнений со мной. Эта собака больше не желала рисковать своими боевыми трофеями и решила держаться от меня подальше.

На душе было скверно и становилось еще сквернее, к тому же было скучно и тоскливо.

Как мы предполагали, Белояру после сегодняшнего случая в медсанчасти придется провести до конца недели, а я уже отвык хотя бы на минуту оставаться один. За годы учебы и службы напарник стал моей тенью, мы отходили ко сну и просыпались в одно и тоже время, обедали, завтракали и ужинали вместе, ходили на тренировки и летали вместе, — мы настолько привыкли быть вдвоем, что не умели и не могли жить друг без друга. Да, и само чувство, которое поедали меня и, возможно, Белояра — это чувство собственного одиночества, было раньше нам совершенно незнакомо. Мы вместе с Белояром время проводили и никогда не задумывались над тем, что нужно делать в следующий час. Сегодня, когда у меня образовалось уйма свободного времени и я не знал, куда себя девать и на что тратить это время, — это обстоятельство до глубины сердца поразило меня. Друзья были рядом, за исключением опаловых глаз, но по разным жизненным обстоятельствам были недостижимы. Кругом меня люди, но всем им до меня не было дела, да и они почему-то стали неинтересными и с ними отсутствовал предмет разговора или общения.

В общежитие, этажи которого до верхней крыши были переполнены сослуживцами и знакомыми офицерами, но в этот вечер было абсолютно не с кем поговорить, не с кем было поделиться наболевшим или обсудить другие проблемы. И только потому, что рядом не было моего второго "я". Большинство ребят моего возраста уже были женаты и имели детей, вечера они старались проводить с семьями, а я же не мог просто так завалиться в чужую семью, чтобы потрепаться о своих личных и никому не интересных проблемах.

Сами знаете, что нежданный гость — хуже татарина!

Как назло, в этот вечер на базе не проводилось каких-либо мероприятий, не было лекции о международном положении, пустовал зал дискотеки и в столовой не демонстрировался новый фильм. В кают-компании офицерского клуба-собрания было всего несколько человек, а из знакомых никого не увидел, несколько офицеров со скучающими лицами резались в бильярд в дальнем и ярко освещенном углу. Отчетливо понимая, что и здесь не найти душевного покоя и успокоения, я развернулся вспять и отправился домой в родное общежитие, чтобы лечь пораньше спать.

Как только вступил на дорожку, ведущую к общежитие, в душе зародилась странная обеспокоенность.

Казалось, что нечто большое должно произойти, но что именно, когда, где это что-то произойдет — одному богу известно. Сначала я не заметил этой обеспокоенности, ведь сколько раз душа мучилась по поводу и без повода, но когда ее уровень превысил мыслимые пределы, я стал размышлять о том, что же это такое могло быть. Я начал волноваться, когда в третий раз на своем пути встретил капитана Т.Т. Трезорова, который, словно черная кошка, вновь перебежал мне дорогу, когда я по дорожке шел в общежитию.

К слову сказать, меня смутило и само поведение капитана, который, проносясь мимо, вдруг лихо притормозил, странно посмотрел на меня. Я сердцем почувствовал эту непонятную в его взгляде странность, который многое выражал — от сострадания до желания помочь мне и многое еще, но что именно, я не успел разобрать. Капитан Т.Т. Трезоров, еще раз оценивающе покосился на меня, мотнул головой, словно отгоняя постоянно повторяющееся наваждение, и с лукошком в зубах продолжил свой бесконечный бег.

Волнение все росло и росло, оно уже подступало к самому сердцу!

Я пятками почувствовал, что впереди меня ожидают проблемы. Казалось, что в этот день судьба отвернулась не только от Белояра, но и от меня. Оставалось только надеяться, что она совершила только первую половину оборота, а не успела развернуться всей спиной.

Бутылка прекрасного шабли была выпита и пришлось перейти на вино местного производства, бутылку которого я приобрел офицерском собрании.

В голове, после смешивания иностранного и вина местного производства, творилось черт знает что, — ясные и четкие мысли менялись на неясные догадки, беспрестанно мельтешили мрачные мысли и образы, а дорога домой в общежитие казалась бесконечной.

Когда до общежития осталось пару шагов я поднял голову и увидел, что все окна нашего этажа залиты электрическим светом. Но это не могло быть, когда я с капитаном Т.Т. Трезоровым покидал наши апартаменты был еще день на улице и я не включал свет. А сейчас, когда я, капитан находимся вне общежития, а Белояр продолжил лечение в медсанчасти, то некому было включать эту иллюминацию.

Но сейчас своими собственными глазами я видел, что наши окна в общежитии ярко освещены. Единственным объяснением всего этого могло быть, что Белояр решил все же покинуть свою тюрьму и раньше меня вернулся домой.

В бутылке оставались еще последние три капли, которые я удовольствием заглотал, но бутылку не выбросил, а с ней в руках решительно вошел в двери общежития. Но когда я с бутылкой в руках ворвался в комнату, уже готовый, начиная с порога орать о том, что друзей следует предупреждать о предстоящей выписке, как мои ноги замерли на пороге, и я, застыв в совершенно нелепой и непристойной позе — с пустой бутылкой в руках и широко раскрытым ртом, остановился.

В светлом проеме двери обрисовалась силуэт женской фигуры, сердце дрогнуло от неожиданности, он показался мне таким родным и знакомым, который я моментально узнаю из многих тысяч.

Передо мной находилась опаловые глаза — моя жена, которая стояла на пороге и внимательно и молча рассматривала меня.

Не зря эта клятая обеспокоенность столько времени царапала мою душу и сердце!

Супруга стояла передо мной с руками на бедрах, в ее громадных прекрасных глазах разгоралось раздражение и гнев. Я находился в темном коридоре, как всегда комендант общежития забыл вкрутить в электрический патрон новую лампочку, и свет из комнаты бил мне прямо в глаза. Этот безжалостный свет высвечивал мою небритость, нестриженность, неопрятность, неухоженность и много других "не".

Вот это неожиданность, вот это встреча! Если бы я знал, то не пил бы весь день встречал бы супругу в парадной форме при штатных значках.

Опаловые глаза была прекрасной, как богиня!

Я как стоял, так и бухнулся на колени, силы покинули меня и я не мог сделать и шага вперед, чтобы коснуться и поцеловать свою любимую половину.

Так, стоя на коленях и склонив голову, мне пришлось выслушивать в течение пяти минут гневную тираду жены по поводу моего безобразного поведения в ее отсутствие. Она много говорила о женатых мужиках, которые опустились до уровня бомжей, свою квартиру превратив в собачью конуру, они неделями не бреются и не знают чем, помимо бутылки, занять себя в свободное от службы время. От негодования, охватившего опаловые глаза, она уже не просто стояла на месте, а, словно находясь в загадочном танце, кружила вокруг меня, гневно потрясая над моей головой руками, сжатыми в кулак.

Сердцем я чувствовал, что она сердится на меня, но не так уж очень. Просто ей понравилось быть женой — моей женой — и изображать из себя суперстрогую супругу и вычитывать мужу — своему мужу — за то, что он не встретил ее и бродит в одиночестве по кабакам.

Боже, как мне нравилась эта молодая женщина и как я любил и желал ее!

В тот момент, когда она заговорила о щетине, опаловые глаза приблизилась ко мне, опустилась на колени и взяла мое лицо в руки, чтобы кончиками пальцев проверить глубину зарослей щетины на щеках и подбородке.

Потом она всем телом приникла ко мне и поцеловала в губы.

Этот поцелуй продолжался вечность, от недостатка воздуха и избытка счастья закружилась голова.

Ее восхитительный запах, изумительные волосы и очаровательные глаза заставили меня забыть обо всем на свете. Я обнял опаловые глаза, попытался покрепче прижать ее к себе, но она, неуловимым движением тела, выскользнула из моих неловких объятий и решила помочь мне подняться на ноги.

Это, казалось бы, простое действие, встать на ноги, вдруг оказалось непосильным и мне и ей. Я сумел подняться на ноги только с третьей попытки. Мои неловкие движения и винный перегар изо рта предали меня, опаловые глаза догадалась о причине моей неопрятности или перегара изо рта. Это настолько возмутило эту маленькую и беззащитную женщину, что она, не раздумывая, развернулась и со всего маху влепила мне ослепительную пощечину, высекшую пару искр из моих глаз. Она стала замахиваться на вторую пощечину, но передумала и, покусывая алые губки без помады, сказала, чтобы это было в последний раз — поднимать бокал вина или стопку водки в ее отсутствие.

В душе благодаря опаловые глаза за сохранение жизни и приезд ко мне, я хотел снова повалиться на колени и просить прощения. Но, вспомнив, как было трудно вставать, я, не говоря лишних слов, с большим трудом сгреб опаловые глаза в охапку и, шатаясь под ее легкой тяжестью, на руках понес ее в спальню. Еще на ходу я пытался губами и зубами расстегнуть пуговки ее блузки. Мои губы то захватывали пуговки, то касались и ласками нечто умопомрачительно нежное, набухающее и твердеющее во рту.

В спальне, когда мы рухнули на кровать, обнаружил, что мне осталось расстегнуть всего три пуговки. Но я продолжал тыкаться носом в грудь моей прекрасной принцессы, чтобы губами расстегнуть оставшиеся пуговки. Это дело оказалось, без повседневной тренировки, очень трудным, так как руки были заняты другим делом. Они ласкали шею, грудь и живот опаловых глаз, совершая путешествия по изумительным долинам и пригоркам женского тела. Они исследовали, изучали и вводили в память новые и новые возможности насладиться самим и усладить прекрасную жену. Когда на этих маршрутах наслаждений встретились неосвоенные пуговки и крючочки, то предпринимались совместные шаги по преодолению препятствий. Полное фиаско я потерпел в борьбе с пуговками и застежками юбки своей супруги. Я был еще молодым и неопытным в этих делах мужем, только учился овладению сексуальными секретам семейной жизни, не знал о тайных пуговках и застежках. Когда-нибудь на своем пути познания, я не буду встречать подобных препятствий, но в данный момент не знал, как выйти из положения, в котором, казалось бы, все расстегнуто, а юбка не снимается. Опаловые глаза вся отдалась и вбирала в неограниченном количестве мои ласки, поцелуи и поглаживания, но и интуитивно догадалась о проблеме, вернее сказать, она почувствовала заминку в ритме моих движений. Рассмеявшись нежным контральто, она щелкнула чем-то на бедре и выскользнула из форменной юбки зеленого цвета.

До глубины души меня потрясла полуобнаженная красота опаловых глаз!

Тонкие и нежные черты ее лица, бесконечная глубина зеленоватых глаз, пропорциональность сложения и женственные формы ее тела — сводили меня с ума от дикого желания взять и обладать ею. Внутренняя интуиция подсказывала, что не надо спешить и торопиться, что все надо делать аккуратно и медленно. Я видел, как опаловые глаза все более отстранялась от этого мира, уходя в себя и наслаждаясь моими ласками и поцелуями. К концу экспериментов с одеждой на ней остались лишь пару завязочек и веревочек, которые ничего не скрывали, а подчеркивали и выделяли прелести, которыми ее щедро наградила природа. Бережным движением я расстегнул крючки и снял последние завязочки и веревочки — предо мной предстала сама богиня красоты и страстной чувственности.

Какое-то чувство заставило меня приникнуть всем своим телом к ее телу, я почувствовал нежную ответную теплоту, внутри меня все задрожало и я почувствовал ответный трепет ее тела. Нежная и всепоглощающая влажность приняла меня и мы растворились друг в друге.

Опаловые глаза была создана для меня и только для меня, — она отлично разбиралась в моем характере, привычках и основным мотивах моего поведения, она предугадывала любое желание и поддерживала мои честолюбивые устремления. В глубине души и сердца я лелеял надежду, что опаловые глаза испытывает потребность и во мне, что я необходим ей и нужен. Но я должен честно признать, что в нашей семейной жизни, которая, правда, только начинается опаловые глаза является основным движущим моментом. Именная она помогла мне перешагнуть последний рубеж взросления, сделала меня мужчиной в прямом и косвенном смыслах этого слова.

Любовь объединила нас и я очень надеюсь, что это навсегда!

Бог ты мой, как прекрасна женщина в своем естестве и как она желанна!

Прошло много времени, но мы так и не смогли насладиться и насмотреться друг на друга. Если верить настенным часам, то мы заснули под самое утро.

Солнце в это время года в наших заполярных краях не показывается на горизонте, а на улице — постоянная ночь. Поэтому, не заметив смен дней и ночей, мы с опаловыми глазами три дня и три ночи провели в постели, занимаясь любовью, разговорами ни о чем, а в редких промежутках легко подремывая. Если и поднимались на ноги то, чтобы полюбоваться на яркие ночные звезды или залезть в холодильник, чтобы сделать на скорую руку бутербродом и перекусить одним на двоих.

Я в жизни не чувствовал себя таким счастливым и востребованным человеком.