— Ой, вкусный у тебя плов, хозяюшка! И пес забавный. Знаешь, морда его мне кажется знакомой. В районе нашего рынка бегал такой же куцый, его Таджик научил у Райки нашей беляши с прилавка незаметно таскать. Бездомный, вечно грязный, зимой мерз. В этом январе видел его как-то, думал издохнет, да, наверно, и сдох потом, потому что я его уже несколько месяцев не наблюдаю.

— А как его звали?

— Бандитом звали, как же еще? — прищурился Владимир Николаевич.

— Бандит? — этот вопрос я скорее задала своей собаке, нежели тому, кто с трудом уместился на модном кухонном кресле, которое сюда поставил Дроздов, и поглощал уже третью по счету тарелку плова. Прошло около получаса, как уехал Демид, так что я успела немного успокоится. Скорее скажу так, меня отвлекли. Мама учила заботиться о гостях, поэтому, когда Владимир Николаевич попросил его накормить, пришлось утереть слезы и заняться делом. А вот теперь я сделала небольшое открытие — хоть хитрый Бонька, которого два месяца назад я подобрала возле наших мусорников и делал вид, что с другом Демида не знаком, однако, когда я произнесла вслух чужую кличку, дернулся.

— Да. Бандит Таджику не только булки таскал, — тем временем, не заметив нашего с псом беззвучного, но весьма глубокого переглядывания, продолжил полный мужчина, которому уже давно не мешало бы побриться, — он еще и кошельки приносил. Вытащит из сумки у зазевавшегося прохожего и притащит. К его чести могу сказать, женщин и детей не трогал, не любил исключительно мужиков.

— А что потом случилось?

— Потом? — прожевав очередную порцию плова, икнул Владимир Николаевич. — Потом что-то там они с Таджиком не поделили, и тот его палкой избил. Избил так, что бабки на базаре после говорили, забил скотину до смерти. Но я думаю, все это россказни, не мог он. Псина сама сдохла или сбежала куда. Но твой-то, хозяюшка, другой. Этот чистый, сытый, вон, пузо какое. А бандит был кожа да кости. Булки-то сам не ел, только Таджику таскал. Преданный был.

Вытащив кусочек мяса из своей тарелки, мужчина протянул его моей собаке. Пес покосился на того с недоверием и негромко заскулив, подбежал ко мне и уселся у меня в ногах, так и не притронувшись к угощению.

— Ага, а Бандит бы взял. Дружили мы с ним. Иногда. А что, хозяюшка, может быть и чайком горячим угостишь бродягу? Пока Дрозда ждем, что-то мне подсказывает, не скоро он вернется. А я замерз, утречко то еще было.

Зря он мне напомнил. Я уже полчаса, как смертельно жалею, что рассказала Демиду об Антоне. Еще и разболтала, где тот работает. Что теперь будет? Как это «не скоро вернётся»? Что он сделает с Куликовым? Только попугает или…

— Ой, побледнела-то как! Ладно, сиди, красавица, я сам чай заварю, чай ноги-руки мне для чего даны?

Довольно прытко для своей комплекции, Владимир Николаевич вскочил с кресла и, поставив чайник на плиту, нашел заварной чай в банке и две кружки. Поставив их на столешницу, положил в каждую по маленькой ложке.

— А вы давно знакомы?

— Кто? Мы в Бандитом? — удивился вопросу Македонский, насыпая третью по счету ложку сахара в одну из кружек.

— Нет, вы с Демидом.

— С Дроздом? А… Это старая история. Да, можно сказать, всю жизнь. Я и батьку его знаю. Дрозд нормальный пацан всегда был. Правильный. Его за это Солдат с собой в Москву и забрал, человеком там сделал. Вон, гляди каким стал. Не то, что я. Видно, и бабки зашибает и спортом занимается. Да, отстал я… А ведь раньше мы были не разлей вода. Если кому нужен был Вовка Македонский, искали Дрозда. Если наоборот — искали Вовку. Чуть оба по малолетке не загремели, но отмазал он меня. А сколько раз вытаскивал на стрелках… Дрался всегда как ненормальный. Если начнет кого бить — то надо уже думать о бедолаге, которому от него достается, а не о Дрозде. Его даже на взрослые сходки звали, даже не смотря на возраст. Так, уважали на районе.

— А почему тогда он уехал?

— Ну, как тебе сказать. Дрозд работал на Солдата, это я был не пришей кому-то хвост, сироту Македонского никто к себе не хотел брать, только вот моя Галина Львовна. А Дрозд всегда споротом занимался и боролся за чистоту на улицах. Правильный был. Семьи у него не было, отец только алкаш, так парню ничего не оставалось, как за других переживать. Он, конечно, с детства с криминалом связан был, но слабым имел дурацкую привычку помогать. Посчитать только, сколько раз за меня вписывался. Что б ты понимала, красавица, наших одногодок, с кем тогда улицы сторожили, уже многих и среди живых нет, не ходят они по земле. Кто сам спился, кого порезали. Кого наказали. Дрозду часто даже переночевать негде было, он как тот Бандит, пес наш с рынка, очень мне напоминал старого друга. Голодает, сам сдохнет, но слабого не обидит. Вот такой он, Дрозд.

На плите засвистел чайник. Владимир Николаевич выключил газ и залил еще кипящей водой кружки до краев. Я разглядывала его спину, «сживавшую» в складках бывшую когда-то белой майку и ярко представляла себе Демида, бегавшего еще мальчишкой по Тамбову и вынужденного выживать на улицах нашего города. Внезапно, этот человек открылся мне с другой стороны. Мальчишка, брошенный на произвол судьбы, без родителей и без крыши над головой, при этом не переставший быть достаточно благородным. Насколько я знаю, у Антона с семьей и жильем все хорошо. Залюбленный мамой, к которой я боялась попасться на глаза, потому что не достойна ее высоких требований.

— Держи, хозяюшка, — гость поставил передо мной кружку с обжигающим чаем. — Ты пей чаек и ни о чем не думай, я тебе там сахарку положил, чтобы жисть твоя слаще была. Пей, пей. Не волнуйся за Дрозда, он себя в обиду не даст. И тебя не даст. Хоть я и не очень, ты уж прости, понимаю, как так получилось, что он на тебя посмотрел. Ой, не сверкай уж так глазами! Ты, хозяюшка, скорее в моем вкусе. Я люблю таких миленьких и домашних, а Дрозд всегда на боевых падок был. На стерв, типа Ляльки Володиной. Вот уж, где красота сияла! Грудь, во! Талия тонюсенькая и ноги такие длиннющие, во сне мне даже снились. Она юбку, когда короткую надевала, все наши пацаны на улицу вываливались поглазеть. Любовь у них с Дроздом случилась такая горячая, пока он ее не застукал, что она через него хотела к Солдату в подстилки пробиться. Вот так, денежки ей нужны были. У Дрозда тогда ни дома, ни денег, только сердце горячее. Ляльку, кстати, совсем недавно видел. Не изменилась, стрекоза. Все такая же жгучая красотка. Вроде как второй раз развелась. Девка-то постарше нас была. Ей сейчас тридцатник уже, может больше. А ноги все одно длиннющие…

Толстяк мечтательно закатил к потолку светлые глаза и причмокнул пухлыми губами, добив меня окончательно. И если бы не Бонька, гревший мои ноги, я бы… Да, что я бы? Что я могу? Услышав такой рассказ, что теперь могу? Теперь, когда Владимир Николаевич своими откровениями заставил меня посмотреть на Демида другими глазами, в течение рассказа он практически возвел в моем сознании своего друга в благороднейшие рыцари, а теперь выясняется, что у него в нашем городе уже есть дама сердца. И о чем только думаю? Метаюсь без конца. То переживала за то, что он оккупировал мою квартиру, меня использовал. Нагло подчинил себе и своим желаниям, пусть и обернув это все в оболочку того, что мне это тоже как бы надо. Опыта набираться. Научил и…

Поддавшись порыву, резко поднялась на ноги и бросив «простите», выскочила в коридор, хотела спрятаться в спальне, однако мне это было сделать не судьба. В дверь раздался звонок! С опозданием поняла, что Бонька бросился лаять совсем не так, как он бросался на гостей или на Демида. Но посмотрев в глазок, поняла почему.

— Доченька!

На пороге квартиры стоял мой папа. Гладко выбритый, в тех самых штанах и свитере, в которых его забрали. Похудевший, с бегающим взглядом, но это был он. Мой отец.