Разве ночи могут быть настолько тихими? Слышу, как за открытым окном поют сверчки. Слышу, как в соседней комнате, свернувшись калачиком в ногах у Демида спит Бонька. Дверь в свою комнату не запирала. Боюсь, что может вернуться отец и застать Дроздова спящим. Я не думаю, что папа может вступить с ним в драку или сделать что-то плохое. Не уверена и в том, что Демид обидит отца. Сейчас уже час ночи, а я все лежу и думаю, кто же из них прав? Я на самом деле дала незваному гостю шанс доказать то, что он прав. Верю ли я в то, что папа мог меня проиграть? Я уже не знаю, чему верить. Я не знаю эту жизнь, не знаю других людей и не знаю даже саму себя.

В сотый раз перевернулась на другой бок и натянула на плечи одеяло. Стало вдруг холодно, но не из-за температуры за распахнутым настежь окном, а из-за моих размышлений. Я так и не позволила ему прикоснуться к себе и не поехала в гостиницу. У него не было иного выбора, как остаться здесь и на диване. И опять это никак не вяжется с тем, что о нем рассказал отец. Как может один и тот же человек быть и жестоким, и таким… я не могу сказать и не буду называть его благородным, однако как еще это описать? Зачем он заступился за меня? Зачем притащил сюда Антона? Потешить свое самолюбие?

Нет. И в этом не уверена. В нашем городе парни любят показывать свою удаль и бить друг друга в клубах, на дискотеках, все и всегда из-за девчонок. И никто никогда никого не заставлял извиняться. Так, силу покажут и ходят потом гордые.

— Не спится? — за стеной раздался голос того, о ком я думала все эти часы. Он не встал с дивана, даже не пошевелился, тогда бы Бонька спрыгнул с дивана или послышалось что-то еще.

— Немножко, — помедлив, робко прошептала в том же тоне.

— Хочешь, поговорим? Обещаю не приходить к тебе.

Глядя в свежепобеленный потолок, пробормотала, словно говорила не с живым человеком, а с бестелесным духом.

— О чем?

— Ну, не знаю. Например, о тебе.

— У меня есть собака.

— Это, — за стеной прозвучала добродушная усмешка, — я уже знаю. Он, кстати, спит у меня в ногах. Боится, что я к тебе пойду, я так думаю.

Я не ответила, потому что подумала, что у меня иная версия поведения моего пса. Бонька изначально не доверял Демиду, а сегодня днем словно признал чужака своим боевым товарищем. Такое у меня сложилось впечатление. Но Демиду об этом знать не стоило.

— Ты знаешь, я не говорил тебе. Тамбов мой родной город.

Теперь я услышала еще кое-что. То, как он дышит. Мне виделось, что Демид тоже лежит на спине, заложив большие руки себе под голову и, как и я глядит в потолок. Только что он ненасытно вдохнул ноздрями прохладный ночной воздух, в его комнате окно тоже нараспашку.

— Я здесь не был очень давно. И не собирался возвращаться. Мысли такой даже не было.

— Как же так получилось?

— Случайно. Не поверишь. Я не сюда ехал, а по дороге влип в историю, в результате загремел в тюрягу на пару месяцев. Полицейского обидел.

Я поняла, что этот грубый и нелюдимый человек внезапно разоткровенничался и с несвойственной для себя жадностью, вслушалась в его рассказ. Более того, поддержала его вопросами. Оказалось, что его история безумно важна для меня.

— Теперь ты свободен и можешь уехать. Почему не делаешь этого?

— Не могу. Пока я сидел, там, где живу кое-что случилось. И мой… друг предупредил меня, предложив перекантоваться здесь какое-то время. Пока там все не утихнет.

— Что же там случилось?

— Сегодня, представляешь, — не ответив на мой вопрос, продолжил Демид, — встретил друга детства. Вовку. Мы с ним через многое прошли. Знали каждый уголок в этом городке. Вместе от ментов убегали, вместе дела делали. Потом я уехал, а он остался. Я всегда думал, что он вырастет, станет здесь серьезным человеком, но ошибся. Все случилось совсем наоборот.

— А ты звонил ему? — прошептала, скомкав в руках край одеяла.

— Нет. Сам знаю, что надо было. Но мне тогда казалось, что проблемы у меня, а он здесь, в родном городе остался как у Христа за пазухой. Я там занимался выживанием и делами того человека, который мне заменил отца. Своего то у меня не было. Как и у тебя.

— У меня есть отец.

— Лиза, у тебя нет отца. Отец-алкоголик, это пропащий человек. По сути своей это наркоман, жизнь которого крутится лишь вокруг новой дозы алкоголя. Со временем ему перестают быть нужны близкие, его дом и все на свете, кроме бутылки. Ладно, давай не будем об этом, иначе вернемся к тому, что я еще не доказал.

Мне хотелось спорить с ним, начать ругаться, но я лишь перевернулась на живот и подмяла подушку под себя. Я обещала подождать, поэтому подожду. А потом скажу все, что надо. Если… если он не сможет доказать.

— А где твоя мама? — спросила его, не надеясь на откровения.

— Умерла. Как видишь, мы с тобой в чем-то похожи.

— Ты не помнишь ее?

— Помню. Немного. У меня как будто в голове стерлись все воспоминания. Знаешь, это так не описать.

— Что ты помнишь? — разглядывая серебряные звезды за окном, еле слышно прошептала.

— Немного. Глаза ее красивые. Карие. Прохладную руку на моем горячем лбу. Незадолго до ее смерти я заболел, многие дни высокая температура. Она ухаживала за мной и все прикладывала и прикладывала прохладную ладонь к моему лбу. Иногда целовала. Помню сырники. Ее последние сырники. Она приготовила их для меня. С тех пор я не ел ничего подобного. Впрочем, с тех пор у меня не было семьи или человека, кому бы я был нужен. Таких уродов земля со крипом носит.

— Когда ты был маленьким, мама пела тебе колыбельную? Ты помнишь ее?

— Что-то пела, — неохотно ответил человек за стеной. — Слов не вспомню. Только голос, тихий, ласковый голос.

Это вышло интуитивно. Я перевернулась обратно на спину и чуть слышно запела. Конечно, мне было не угадать колыбельную, которую ему напевала мама, я запела ту, что пела мне моя. Про любовь и заботу матери, про мир на земле и про сильную, надежную семью. Про отца там тоже было, однако эти слова я забыла, поэтому промычала это место в такт всей мелодии. Такое пение уже несколько лет помогало мне успокоиться и обрести равновесие даже в самой трудной ситуации. Где-то читала, что именно звуки помогают людям входить в транс, в состояние отрешенности, когда вдруг можешь отбросить все лишнее, на самом деле не имеющее никакого важного значения и увидеть то главное, из-за чего ты беспокоишься.

И я увидела. К концу своей песенки я увидела совершенно четко, что верю абсолютно полностью верю Демиду, а не своему отцу. А еще я увидела то, что меня беспокоит. Демид стал первым человеком, кто по-настоящему, на полном серьезе заступился за меня. Дважды за один день. Раньше я бы даже не знала к кому бежать. Переживала бы свои проблемы в себе и, если бы даже отец был рядом, когда это случилось, ему бы не сказала. А Демиду выпалила все, как есть.

Так верю я ему или хочу верить. И почему?

Упустила тот момент, когда провалилась в сон. Прямо пока пела. И проснулась уже в пять утра. Зачем-то вскочила в несусветную рань в свой выходной. Открыв глаза, вскочила с кровати, прислушалась. В квартире полная тишина. Не решив, что думать, тихонечко выглянула из-за двери. Демид, как и представляла себе ночью, уснул лежа на спине и сложив мощные руки под своей лысой головой. Бонька, свернувшийся калачиком у Дроздова в ногах, поднял на меня свою голову, но сразу же вернул ее обратно. Судя по всему, по его мнению, для паники не было никаких оснований, и пес преспокойненько продолжил спать. Поскольку спала в пижамных шортиках и майке с коротким рукавом, не было нужды одеваться. В доме было очень тепло, похоже, день будет жарким. Выскользнув из своей комнаты, проскочила на кухню и прикрыла за собой дверь. Меня терзала одна идея. Возможно, сумасшедшая. И очень может быть, я не права. Однако, мне это даже приснилось, и я решила это сделать. Скажу точнее — идея жгла мне руки.

Масло, яйца, творог и мука нашлись без проблем. Демид без моего ведома успел набить холодильник продуктами. У моей мамы тоже был свой собственный рецепт готовки сырников. Творога было немного, но на несколько штук должно хватить. А еще у меня в холодном шкафу спрятана баночка варенья. Берегла ее, но теперь уже достала и вылила содержимое в стеклянную вазочку. А пока замешивала тесто, поставила и чайник. Обжарив первую партию сырников, уже придумала себе оправдание. Каким бы он ни был, этот человек, но вчера он заступился за меня. И за это я должна ему отплатить добром. Все, что касается остального — я решу уже в процессе, когда у меня на руках будут доказательства. Если они будут.

— Привет, — этот «привет» проехался по моей спине ласковым бархатом. Демид не прикоснулся ко мне. Даже когда обернулась к нему, остался стоять в проходе кухни, а у него в ногах Бонька. — Пожалуй, сегодня я погуляю с твоим псом.

Если бы моя собака была человеком, я бы заподозрила, что они сговорились. Рыжая мордочка хлопала рыжими глазенками и делала вид, что все нормально. Нет, это совсем не он еще сутки назад рычал и кусал Дроздова.

— А это, — Демид только теперь заметил сырники на столе, — то, о чем я думаю? Они самые?

— Сырники, — кивнула, залившись краской до самых коленок.

— Можно?

Было забавно смотреть, как этот большой и сильный человек, не знающий и не умеющий воспринимать отказы, вдруг так нерешительно спрашивает моего разрешения. Кухня была залита солнцем, казалось, здесь все искрилось добром и счастьем, тепло отражалось в посуде и во всех глянцевых поверхностях умножая этот добрый свет.

— Можно, — улыбка сама по себе возникла на моем лице. Этого момента я и ждала. Его и получила. Демид робко взял один блинчик с тарелки и откусил. Зажмурился словно ребенок, прожевывая первый кусок, а потом открыл один глаз и посмотрел себе под ноги. Бонька! Он ухватил своего нового друга за штанину и тянул за нее, требуя обратить на себя внимание.

— Не, брат. Этим я с тобой не поделюсь, — усмехнулся Дроздов. Но Бонька настоял на своем и еще несколько раз со всем своим упорством дернул того за штанину. — Ладно, ладно, один раз. Держи, шантажист. Тебя бы на тамбовский рынок, быстро бы кассу собрал.

Пес преспокойно взял из рук незнакомца кусочек сырника и не отходя никуда, тут же его сжевал. Где-то мельком вспомнились слова Владимира про пса по кличке Бандит. И это тоже загадка. В нашем городе и два одинаковых пса — слишком уж большое совпадение.

— Ладно, как тебя там. Пора на пробежку. Давай, давай, — велел Демид рыжей бестии у своих ног. Собака поняла его с первого слова, рванула в коридор, а ее новый друг задержался на кухне. — Я бы очень хотел поцеловать тебя, — посмотрев на меня со своего двухметрового роста исподлобья, неуверенно сказал Дроздов. — Но, так понимаю, пока этого делать не стоит.

Он вроде бы хотел сделать шаг в мою сторону, но увидев, как сама отшатнулась назад, остановился.

— Все равно, спасибо.

Демид бросил на меня непонятный взгляд и вышел из кухни, через минуту за ними с Бонькой захлопнулась входная дверь. Я потом еще долго жалела, что не сделала того, чего очень сильно хотела в тот последний момент. Возможно, и надо было переступить через глупую гордыню и позволить себя поцеловать. Кто же знал…