Я спал несколько часов. Нисколько не жалею об этом. Чертов город все-таки решил затравить мою душу.

— Беги, — рыкнул псу и тот послушно помчался впереди меня. Никогда и ни с кем не разделял утреннюю пробежку. Теперь этот рыжий хвост тоже внес изменения в мой ежедневный рацион. Оказывается, бежать в компании не так уж и отвратительно. Вполне вероятно, это не пса заслуга, просто звереныш ассоциируется у меня с домом, в котором сегодня ночью испытал давно забытые чувства.

До сих пор в ушах звучит ее тихий голосок и слова, которые я не смог разобрать. А мелодия… Честно говоря, не помню, что мне пела мать. Но с этой ночи плаваю в уверенности, что если бы она и пела, то что-то такое. Этим ночным разговором и песней, а также утренним подарком, Лиза окунула меня в то, во что я уже давно не верю. В семью. Для меня это понятие перестало существовать слишком давно. Так давно, что я этого уже не помню. В детстве моей семьей был Вовка и Солдат. Это были те люди, к кому ежедневно возвращался. На этом все. Что такое завтраки? Были ли на самом деле колыбельные в моей жизни? Я сомневаюсь.

О том, что у меня когда-либо будет дом…

Что это такое? Дорогая квартира в престижном месте города, напичканная всевозможной техникой и самыми дорогими вещами для моего эгоистичного удобства. Это я реализовал и был горд собой. Может быть потому, что никогда не знал других ценностей. Меня коробило, когда кто-то из и без того редких знакомых приглашал на семейные праздники. Всегда казалось показухой. Что такое праздник? Друзья, которые тебе завидуют? Чужие люди, пирующие за твой счет? Злопыхатели, завернутые в свою жадность, ненависть и ненасытную зависть. Ну, к примеру. Куплю я этот торт. Самый крутой, который только можно достать. Накрою столы… И? Что будет? Я должен буду сидеть и терпеть всех их по доброй воле?

Согласен. В моей лысой башке благодаря годам, проведенным в подворотнях Тамбова, четко отложилось понятие того, что каким бы богатым я не стал, все равно остался настоящим отбросом общества. Уркой. Жалким вором, без семьи и образования без умения есть ножом и вилкой. Хотя, этому я научился. И книжки читал много. Не смотря ни на какие усилия стать человеком, о котором мне все талдычили встречные поперечные, так и остался Дроздом. Ни больше, ни меньше. Сколько ни рос, оставался попрошалой. Внутри, в своей башке. Влезал как последний придурок в блестящий столичный мир, сыпал бабками на право и налево, тискал модных, эксклюзивных телок, но это ничего не меняло. Утро всегда начиналось одинаково.

И кто бы мог подумать, что мне понадобится пройти все это, чтобы вернуться в город, где имел несчастье родиться и на крохотной кухне, в гостях у обычной девчонки, дочки тамбовского алкаша, ощутить то, что когда-то потерял и зачем гнался все эти годы. Придурок? Навоображал?

Самое поганое, что обещал ей как-то доказать свою правду. Интересно, как я это сделаю? Притащить кого-то с зоны? Выбить из ее отца силой признание? Так он заявит, что со страху согласился. Признание. Это единственный вариант, моим словам она не поверит. Окей. При ней он будет выдумывать и отнекиваться, а вот если поговорить тет-а-тет? Тут уж ему скрываться нет никакого смысла. А чтобы она поверила, разговор будет достаточно записать на камеру. Да. Это, пожалуй, единственно верный ход. Теперь надо только дождаться, когда королевич вернется из запоя. Лиза говорит, от одного дня до недели. А я могу прикинуть, что после отсидки гораздо дольше может. Не сказал ей, но на столике оставались деньги, когда я уходил, когда вернулся, их уже не было. Нисколько не сомневаюсь в том, кто их прикарманил, и кто сейчас на них оттягивается. Можно, конечно, попытаться отыскать папашку, отправить его протрезветь и тогда уже вытянуть признание.

Можно. Конечно. Но я так не хочу никуда уходить. Наконец-то в этом доме возникла пауза. Я хочу вернуться. Хочу, чтобы Лиза покормила меня сырниками. Хочу сжать ее в своих руках и просто так держать, не выпускать, ощущать ее ласковое тепло. И не просыпаться. Что-то непонятное происходит. И я хочу погружаться в это все больше и больше. С головой. Нырнуть целиком, ухватить все, что смогу и уволочь с собой.

— Эй, ты! Пес! Как тебя там! Домой! — скомандовал рыжему хвосту, внезапно развернувшись. К черту пробежку. Хочу обратно.

Прямо сейчас.

Ускорился. С легкой пробежки перешел на бег. Как будто мчался за мной кто. Собака еле поспевала следом. И ведь не подвела же чуйка.

* * *

На этот раз он открыл дверь своим ключом. Я как раз наливала себе чай, решила попить его у себя в комнате. Ромашковый. Меня обычно очень успокаивает.

Дверь хлопнула. В комнату сначала влетел довольный Бонька, а за ним и тот, кто его выгуливал. Померещилось, что он на миг застыл в проходе, но сразу за этим сорвался с места и снес меня ураганом, припечатав к белому холодильнику. Ничего не говоря, мокрый после пробежки, горячий, как сотня раскаленных печей, зажал меня в поцелуе. Он не объяснял. Не говорил и не оправдывался. Даже не приставал. Это были только объятья и поцелуй. Никаких его заявлений про секс, ровным счетом ничего…

Однако, этот поцелуй стал самым невероятным и искренним, что я когда-либо чувствовала. Мужские ладони обнимали мою голову, словно бы боялись, что я отвернусь, словно ценой своей жизни хотели завершить то, зачем их хозяин ворвался на мою кухню. Губы у Демида были пересохшие, на коже чувствовались капельки пота, но меня это нисколько не волновало. В голове сработала защита, отключив вечно бормочущего о безопасности, приличиях и разуме человечка, и я поддалась нападению на себя.

— Малыш, — выдавил Дроздов из себя слова, — не отталкивай меня. Что-то… Что-то происходит с моей башкой… Не могу без тебя…

Губы незваного гостя пылко осыпали поцелуями мое лицо, а потом и руки, которые он поднес к ним.

— Я докажу, дай мне шанс. Но больше не отталкивай. Хорошо?

В груди стучало так, что я не слышала собственных мыслей. О чем он говорит? Не отталкивать? Но я и так не отталкиваю. Я здесь, стою как последняя дура и не могу отказаться от того, что происходит не по моей воле.

— Там… сырники остыли.

— Сырники? — Демид оторвался от меня и заглянул в глаза. Долго так вглядывался, после чего его жесткое лицо засияло улыбкой. — Сырники, говоришь?

— Сырники, — потупив взгляд, подтвердила. — И чай.

— Сырники и чай. Отлично! Ты со мной посидишь?

Это мгновение могло закончится чем-то хорошим. Если бы не то, что произошло в следующее мгновение. Дверь в мою квартиру слетела с петель и в несколько секунд помещение наполнилось незнакомыми людьми. Демид как-то так очень быстро заслонил меня своей огромной спиной, и я не сразу увидела, что люди эти были в полицейской форме.

— Демид Дроздов? Вы арестованы за нападение и нанесение тяжких телесных повреждений гражданину Куликову. Пройдешь по-хорошему или сопротивляться будем?

Бонька отчаянно лаял, когда его другу надевали наручники. И когда уводили.

— Сиди дома, я вернусь.

Это было последнее, что он сказал мне перед тем, как исчезнуть из моей жизни.