– Наконец-то добрались, – произнес Инго и Лиза услышала в его голосе волнение человека, попавшего туда, куда всегда мечтал. Она осторожно открыла глаза…

… и взгляд ее уперся в плотную стену шиповника, который цвел крупными, неестественно-яркими цветами с кулак величиной. Всмотревшись, Лиза с трудом различила за густым кустарником ажурную ограду в кованых розах – именно такую, как на картине.

Лиза покрылась холодным потом: «А вдруг я потеряла ключ от калитки?!» Сунула руку в карман. Ключ был на месте. Это главное, а калитку как-нибудь найдем.

Только вот от ограды их с Инго отделяла непроходимая поросль высотой в полтора Лизиных роста, и листья у шиповника были что драконья чешуя. А главное – колючки словно ежовые, такие же острые и частые…

Лизе стало не по себе. Тут так просто не пройдешь.

Казалось, шиповник упирается в низкое пасмурное небо. Сквозь плотные белесые облака не пробивалось ни единого солнечного лучика.

Лиза прислушалась.

Да, там, за оградой, поскрипывали на ветру деревья, которые отсюда было не видно. Но ни шелеста дождя, ни стука падающих яблок Лиза теперь почему-то не улавливала.

– Вот сейчас я бы в кои-то веки не отказался от меча… или от тесака. – Инго критически осмотрел свою тонкую, и без того уже изодранную рубашку и добавил: – Кольчуга тоже не помешает.

Вот и наколдовал бы, подумала Лиза в отчаянии.

Кустарник в ответ угрожающе заколыхал пламенными цветами и встопорщил несчетные шипы, словно понял слова Инго.

От неожиданности Лиза попятилась. Под ногами у нее плеснула вода, но ботинки почему-то не промокли. За спиной у них с братом оказалась река – мутная, то ли глинистая, то ли илистая, и, похоже, сильно обмелевшая. Берег порос травой, похожей на свалявшуюся желтовато-седую шкуру.

– Инго, вода сухая! – потрясенно воскликнула Лиза, глянув себе под ноги. – Такое уже было! Знаешь, когда? Когда Мутабор заколдовал ручей у Сокровищницы! Ну неужели морок просочился и сюда?! – Она готова была ринуться в самую чащу колючек, лишь бы прорваться в Сад.

– Похоже на то, – ответил ей брат, – знаем мы эту воду, в которой не промокаешь… – Он пригляделся к непроходимому шиповнику, осторожно тронул ближайший бутон кончиком пальца и пробормотал: – Сезам, откройся!

Шиповник с каким-то жестяным шорохом сомкнулся еще плотнее и даже как будто придвинулся, тесня их к реке.

– Кто здесь? Эй! – долетел из-за ограды встревоженный хрипловатый голос.

Инго вскинул голову, и плечи у него мгновенно распрямились.

– Это мы, папа! – крикнул он в ответ. – Инго и Лиллибет!

Лиза подпрыгнула на месте. Там, над зарослями и кованым кружевом ограды, мелькнула растрепанная рыжая шевелюра и веснушчатое лицо, такое знакомое Лизе по портрету – только теперь бородатое и обветренное.

– Папа! – Лиза подпрыгнула еще раз и замахала руками. – Папа, мы здесь! У нас есть ключ!

– Нас шиповник не пускает! – добавил Инго. – Я попробовал его уговорить, но он не слушается!

– Уговорить магией? – поразился папа. – Ай да молодец! Сейчас, погодите немного, я иду! – над зарослями взметнулась лопата, шипастые кусты затрещали, захрустели и…

… колючая зелено-красная стена стала еще гуще. Теперь Лизе было совсем не видно папино лицо.

– Пап, остановись! – поспешно попросил Инго. – Брось лопату! Так делу не поможешь, надо как-то иначе.

– Поджигать тоже нельзя, опасно, – отозвался папа.

Лиза закусила губы от нетерпения. Дай ей сейчас волю, и она бы крушила эти злосчастные колючки направо и налево. Хоть голыми руками!

Может, бросить папе ключ? Просто так или волшебством? Но ведь калитки нет, ее еще надо отыскать!

Она оглянулась на брата, хотела спросить совета. Тот приложил палец к губам и сощурился, и вид у него стал такой, словно он решал головоломную задачку.

Потом Инго проворно расшнуровал кроссовку и зачерпнул ею серой мутной воды из реки.

– Лиз, помоги-ка! – попросил он, сунул кроссовку Лизе и проделал то же самое со второй.

И с размаху плеснул из импровизированного черпака на колючую стену.

Мутная вода не пролилась, а посыпалась на кустарник – с сухим песчаным шелестом.

В тот же миг шиповник начал быстро-быстро съеживаться. На глазах жухли листья с острыми краями, вяли ядовито-алые цветы и осыпались острые колючки. А потом словно невидимая рука, прятавшаяся под землей, схватила куст шиповника за корень и резко потянула вниз.

– Угадали! – обрадовался Инго и забрал у Лизы кроссовку. Сообразив, в чем дело, Лиза торопливо набрала еще воды.

Вот и на мутаборскую магию нашлась управа! Раз у Мутабора вода сухая, а свет черный, значит, и растения будут уменьшаться, когда их поливаешь! Пусть его чары уничтожат сами себя: заколдованная вода – заколдованные колючки.

Помогая Инго, Лиза плюхнула шелестящей водой в коварный кустарник еще раз, другой… Сначала она черпала воду кроссовкой, потом просто руками. Едва в колючем шиповнике образовалась прогалина, как Лиза не выдержала и ринулась навстречу папе.

Колючие ветки пытались хлестнуть ее по лицу, цеплялись за рукава и штанины, но Лиза все равно добралась ограды.

Инго-старший по ту сторону ограды отшвырнул лопату в сторону и шагнул Лизе навстречу. Вот до него уже можно дотронуться, стоит только протянуть руку сквозь кованые прутья…

– Малышка, калитки нигде нет, – предупредил он. – Когда мы с мамой сюда попали, была только сплошная ограда. Хочешь, полезай через забор, я тебя поймаю, не бойся.

– Я найду, пап! Надо все делать по правилам! – Лиза провела рукой по ажурной ковке, прислушалась… и поднесла ключ к прутьям. Те негромко заскрипели, чуть расступились, кованый узор выгнулся, и в ограде возникла низкая калитка, а на ней блестящая латунная пластина с замочной скважиной.

Лиза дрожащими руками вставила ключ в замок, налегла и со скрипом повернула.

Калитка распахнулась.

Папа тотчас подхватил Лизу на руки. От его свитера пахло сыростью и осенью. Она уткнулась носом куда-то ему в ухо, закрыла глаза и услышала, как сзади молча подошел Инго и как обнял отца. С минуту они так и стояли в проеме распахнутой калитки. Потом Лиза шмыгнула носом и сунула ключ в карман.

– Пойдемте в дом, – папа направился вглубь Сада, по-прежнему не спуская Лизу с рук. Шагал он размашисто, нес ее легко, и это было Лизе в новинку. Брат раньше иногда подбрасывал Лизу в воздух или кружил, но вот на руках носить никто ее за все четырнадцать лет жизни не носил, и это оказалось замечательно. И еще – непривычно высоко. Папа, кажется, был даже выше Инго.

– А где… мама? – запинаясь от волнения, спросила Лиза.

– Мама здесь, – ответил отец, бережно отводя ей с лица растрепанные волосы.

Голос у него прозвучал так глухо, что Лиза испугалась.

– Что с ней?! – выдохнул Инго-младший.

– Она спит… все это время.

От того, как папа говорил и особенно от того, как замолчал, Лизе стало трудно дышать.

– Как так – все это время? – сдавленно спросила она.

– С тех пор, как мы с ней здесь очутились, – и Инго Третий поведал, как мама Уна упала без чувств, обессиленная сражением с Мутабором, и как расступились радингленские горы и король с королевой оказались в Саду. – Четырнадцать лет, как она не просыпается. Ох, да конечно, я пытался ее разбудить! – ответил он на вопросительные взгляды сына и дочери. – Но потом понял, что это опасно.

– Почему? – тоненько спросила Лиза.

– Увидишь, – коротко ответил папа. – Здесь ведь все не так, как должно быть… и как было при прежнем… при покойном Садовнике.

Лиза наконец оторвала глаза от обветренного отцовского лица и рассмотрела Сад.

Много-много деревьев, одинаковых – низеньких и корявых, какими обычно и бывают яблони. Только… что это – туман? Лизе померещилось, будто часть яблонь, кажется, в цвету. Или почудилось? Может, это туман такой густой, что оседает на ветки клочьями? Деревья стояли усталые и неподвижные, будто давным-давно запутались в тумане ветвями и уже отчаялись выбраться.

Но почему зелени не видно?

Лиза сощурилась.

Нет, деревья не цвели. Мертвые стволы, мертвые ветки – даже не серые, а какие-то белесые, будто подернутые… и не инеем. Налетом плесени. А то, что Лиза издалека приняла за яблоневый цвет, было не туманом, а комьями и клочьями этой плесени, которая облепляла каждое дерево, каждую веточку.

Мимо Лизиного лица ехали голые ветки. Она стиснула зубы и дотронулась до ближайшей. В нос ей ударил запах гнили, а из-под белесой плесени полезли и закопошились личинки. Горло перехватило от тошноты и ужаса. Лиза знала, что обычные яблони неказисты, и стволы у них, случается, зарастают серым мхом, если за ними не ухаживать… Но эти деревья погибли. Ни одного яблока на ветвях, только гнилые паданцы под ногами. И воздух здесь какой-то спертый – не как летом перед грозой, а точно в заброшенной комнате, которую много лет не открывали.

Инго и папа шли, оскальзываясь на волглых опавших листьях, под ногами у них чавкала грязь.

– Мне кажется, время здесь остановилось, – рассказывал Инго-старший, ускоряя шаг. – Хорошо еще, я не потерял счет времени. Солнца здесь совсем нет, только туман, и времена года не меняются. Поначалу мне казалось, что это осень и вот-вот настанет зима, я даже начал укутывать деревья в дерюжку. А потом понял, что здесь все время так, это, наверно, потому, что Мутабор пытался прорваться в Сад и его магия заползла сюда, как зараза… как плесень. – Папа скривился, словно от боли. – Иногда созревало несколько яблок, но они гнили прямо на ветвях. Я, правда, вспомнил, с пятого на десятое, что полагается делать в саду, белил яблони, разгребал листья, словом, садовничал как мог. Но, похоже, без толку.

– Пап, – неловко сказал Инго, – не казнись! На твоем месте кто угодно сломался бы, а ты выдержал! Сад не пустовал, это главное, иначе всему миру давно бы настал конец.

– Сейчас мы тебе поможем, и маму разбудим, вот увидишь! – добавила Лиза.

Среди яблонь проглянула выцветшая черепичная крыша.

У Лизы заколотилось сердце.

Да, в Сад просочился мутаборский морок.

Да, мама спит колдовским сном.

Но ведь папа больше не один!

Мы с Инго все-таки сюда добрались, и Черного замка больше нет!

Значит, все еще можно исправить.

Папа опустил Лизу на скрипучие ступеньки крыльца.

Домик весь покосился. Серые, выцветшие деревянные стены, мутные оконца… На истертом крыльце стояли лужицы.

Лиза решительно взялась за ржавую деревянную ручку и вдруг увидела на косяке зарубки.

– Это я тут, как заправский Робинзон, дни считал, – объяснил папа. – Правда, зарубки норовили исчезнуть, но я запоминал, сколько их было. Вот ваш дружок с гномской пряжкой был у меня… ровно восемь дней назад, а до него – четырнадцать лет ни одной живой души. Кстати, как он – жив-здоров?

Лиза закивала. Папа улыбнулся ей сверху вниз – так, словно отвык улыбаться.

– Ох, ты же вся поцарапанная, вон, даже на носу! Досталось тебе от этих колючек. Идем, смажу, тут где-то была склянка арники, – он потянул Лизу за руку и они вошли в сумрачный дом. Инго следовал за ними.

Внутри было очень, очень темно и пахло плесенью.

– Пап, арника потом! Давай мы сначала попробуем разбудить маму! – сказала Лиза, вмиг забыв о саднивших царапинах. – Ты вот не знаешь, а Инго закончил Амберхавен.

– И Лиза тоже волшебница, – добавил Инго.

– Надо же, – покачал головой папа. – Значит, оба в маму.

Он распахнул какую-то дверь и отошел в сторону:

– Здесь…

Заглянув в комнату, Лиза сначала не поняла, что перед ней, а когда поняла – попятилась, да так резко, что наступила брату на ногу. У нее похолодел затылок.

Когда-то это была спальня, уютная, с большим очагом, с белыми занавесками и цветами в горшках на подоконнике. От цветов остались одни скелеты, занавески истлели, а в пыльное окно еле-еле сочился мутный свет. По углам серыми фестонами висела паутина. В холодном очаге высилась мертвая горка золы.

Посередине комнаты чуть ли не до потолка громоздилась рыхлая гора каких-то перепутанных нитей – со стог сена, не меньше. Больше всего они напоминали все ту же плесневелую ватную паутину, которая окутывала деревья.

– Мама там? – шепотом спросил Инго и шагнул к кокону. – Внутри?

– Да, – кивнул отец, глядя в сторону. – Я внес Уну сюда, она была без сознания… уложил на кровать, потормошил… и эти нити так и поползли отовсюду и мгновенно закутали ее в кокон. Я только и успел увидеть, что глаза у нее закрыты и едва дышит. У нее все силы ушли на то, чтобы помочь Кораксу увести их из Радинглена… а сил у нее было в обрез. Инго, ты что, не трогай!

Но Инго уже протянул руку, поводил ею перед паутинной путаницей, и из кокона услужливо выскочил конец нити.