Середина июля, в полуденный час солнце купало в лучах черепичные крыши, сонливых рыбаков на пристани и попрошаек, выстроившихся меж лавок местных и заезжих торговцев.
Недалеко от площади Розы, центрального места города, русый мальчик лет тринадцати изо всех сил пытался взвалить с повозки на спину мешок зерна. Третий из десяти, что власти прислали позже обещанного срока. И, хоть повозка и остановилась подле приютских дверей, разгрузка от этого давалась ребенку не легче.
Одутловатого извозчика забавляло, какими способами юнец пытается управиться с грузом, весом с собственный. Неопрятность мужчины дополнялась невоспитанностью: он выкрикивал непотребные шутки в адрес мальчика, еще более вызывая к себе отвращение и ребенка, и прохожих.
Из дверей приюта вышла пожилая сестра Мария:
— Киан, мальчик мой. Да что же ты так надрываешься! — старушка уперла руки в боки и, выпучив глаза, продолжила: — Почему один? Где твои друзья?
— Мадам, — извозчик кивнул учтиво, придерживая пальцами поля видавшего виды котелка.
Сестра потратила на ответное приветствие всего пару секунд и снова заговорила с Кианом:
— Где они? Отвечай.
Ага, так он и заложил своих товарищей. Так и сказал, что они отправились на рынок раздобыть сладостей. Поднатужившись, мальчик все же смог взвалить злосчастный мешок на себя, и, немного подкосившись в коленках, пошатываясь из стороны в сторону, побрел в приютскую кладовую.
— Молодой человек, я не закончила!
А Киан наоборот: молча юркнул в дверной проем, надеясь, что забывчивая старушка спустит неповиновение с рук.
Сестра Мария недовольно хмыкнула и отправилась вверх по улице, бормоча под нос: «Где же эти сорванцы?»
В приюте Киана подвела спина: подала сигнал капитуляции острой болью в пояснице, так что пришлось опустить мешок на дощатый пол и поволочь за торчащие из узла хвосты веревки.
— Киан! Хочешь воды?
О, этот прекрасный девичий голос мальчик не спутает ни с одним из голосов всего города. Прекрасная Лин, самая старшая из приютских девочек и, что уж тут скрывать, самая красивая. Киан обернулся: девушка стояла позади с ковшом, ключевая вода играла бликами на ее бархатистой коже.
— Братик, бери смелей! — звонко рассмеялась Лин.
Мальчик раскраснелся, но, не желая показать стеснения, бросил мешок под ноги и сделал шаг навстречу:
— Спасибо! Мне сейчас самое то! — не дожидаясь, когда Лин выпустит ковш из рук (так он смог коснуться хотя бы ее пальцев), Киан начал жадно глотать холодную воду.
— Какой ты смешной! Много у тебя еще работы?
Выпив все до капли, Киан благодарно кивнул и ответил немного раздосадовано:
— Много. Лучше б ребята вернулись скорее, а то меня самого как этот мешок тащить придется.
— Тогда не буду мешать, работничек, — Лин снова приятно улыбнулась и скрылась за дверями общей трапезной.
«Эх, мне б еще пару годков…» — подумал Киан, обреченно выдохнул и, ухватившись уставшими пальцами за веревку, поволок зерно на положенное ему место.
Через час все мешки лежали в кладовой. Близилось время чая, а слегка чумазый и уставший Киан, желая найти себе покой на некоторое время, забрался на ветку дуба во внутреннем дворе. Уже и не думая о своих товарищах, мальчик погрузился в сладостный сон.
Ему виделся старый дом на Юге. Маму видно не было, но ему чудился ее прекрасный голос: почти как у Лин, только более чарующий, уверяющий, что здесь и сейчас все хорошо. Вместе с ним гулял отец. Шрам на лице не был таким заметным и пугающим, как в жизни. Киан не понимал, о чем мужчина говорил: в гуле баритона трудно было разобрать слова. И пускай. Слишком прекрасна была погода и настроение, чтобы обращать внимание на такие мелочи.
Отец заметил невнимательность сына, опустился рядом на одно колено и взялся ладонями за плечи ребенка:
— Киан, слышишь, что я говорю?
Слух мальчика начал медленно прорезаться, что позволило понемногу различать произносимые в его адрес слова:
— Сын, мамы нет с нами…
— Что ты такое говоришь, пап. Я только что ее слышал! Она в доме!
Отец тоскливо опустил голову:
— Сын, ее нет. Уже три года. Как и нашего дома.
— Но как…
Потеряв возможность сделать хоть маломальское движение, мальчик будто врос в землю. Из чувств осталось только зрение, картина переменившейся с прекрасной погоды на ненастье начала пробираться корнями в его юную грудь, кривыми отростками подползая все ближе к сердцу. Дыханье сперло, в горле появился ком, мешавший нормально дышать, и по щекам потекли два тоненьких соленых ручейка.
На том месте, где стоял дом, теперь лишь выжженный пустырь. Весь мир казался серым и неживым. Вокруг не было ни колосящейся ржи, ни птиц в небе, лишь плешины пустырей на высохшем травяном покрывале и несколько обугленных одиноких стволов осины.
— Сын. Послушай, — пытаясь вывести ребенка из оцепенения, отец тряс Киана за плечи, — ее нет, но нас двое и мы должны жить дальше. Я далеко от тебя, но…
Киан уже не слушал. Отчаянье, разожжённое поглощающим разум чувством беспомощности, брало верх.
— Сейчас я далеко. Но война когда-нибудь закончится и, как вернусь, все будет хоро…
Реальность ворвалась в сон. От удара чем-то в голову дремотные грезы свернулись в одно туманное облако и сгинули прочь. Ощущение короткого полета, приземление. Удар о землю отозвался болью и Киан проснулся. Над ним стояли приютские товарищи.
— Норт, ты похоже с яблоком то того, — к Киану подбежал Вилли, темноволосый мальчик в большой не по размеру клетчатой кепке.
— Яблоком в яблочко. Пойду после приюта я в стрелки! — упитанный и нагловато вида мальчуган надменно озирался на присутствующих.
— Ты как? — Тим, робкого десятка, рыжеволосый мальчик, помогал Киану подняться.
— Я… я в порядке. Как же голова трещит, — Киан почувствовал силу в ногах и встал во весь рост, — Норт, ну ты и засранец.
— Следи за словами, земля то круглая, — пробубнил Норт.
— А ночи темные…
— Хм, — здоровяк не нашел уместного ответа и удалился со двора.
— Пойдем, друг, — Вилли ободряюще хлопнул Киана по плечу. — Жаль, что не успели на обед, но может матушка не заметит пропажи пары-тройки пирогов.
— Так-так. А вот и вся компашка.
Матушка Хелен — гроза всех мелких хулиганов приюта и округи стояла в дверном проеме и своими немалыми габаритами перекрыла проход:
— А ну живо всей шайкой в мой кабинет!
— Попали, брат, — Вилли приподнял козырек кепки и почесал лоб.
* * *
Ровно в четыре часа дня к дому бургомистра прибыл всадник. Шляпа надвинута на глаза, ворот приподнят. Мужчина соскочил с лошади, и, привязав ее к ограде, спешно вбежал по ступеням центрального входа.
Три стука с равными паузами и двери отворились. Коридоры дома еще не освещались, поэтому с улицы не было видно, кто встретил посетителя.
— Он у себя? — незнакомец перешел к сути и, не тратя время на любезности, прошел в дом.
— Господин Фарвуд? — старик дворецкий не сразу признал гостя в скрытном облачении. Только рассмотрев через монокль. — О, это определенно Вы. Прошу за мной, сэр.
По обеим сторонам холла величественно раскинула ступени украшенная резными фигурами лестница, на подъем у мужчин ушло меньше минуты.
— Сюда, пожалуйста, — дворецкий спешно шагал впереди, постоянно оглядываясь назад. Старик старался не терять гостя из вида, слишком уж хорошо ему была известна репутация господина.
У кабинета бургомистра мужчины остановились.
— Одну минутку, сэр, — прошептал старик, затем подошел к дверям вплотную и, желая быть услышанным по ту сторону, декламируя произнес: — Господин Фарвуд изволили просить Вашей аудиенции, господин бургомистр.
В голосе и движениях дворецкого гостем была подмечена излишняя суета. Статный, с сединой на висках мужчина в серой ливрее, бывалый рубака и дуэлянт, сейчас пресмыкался перед ним и спешно стучал костяшками пальцев в резные двери кабинета сэра Натана Роквила.
— Поправка, — Фарвуда тяготило, что старик тратит его время, — я не прошу, а требую. Посторонись, Роджер.
Господин отстранил дворецкого от дверей, без стука — пренебрегая правилами этикета — позволил себе войти.
Сэр Натан стоял возле распахнутого настежь окна. Не обращая внимания на своевольного посетителя, повернул голову к двери, и, завидя в открытом проеме выпученные глаза Роджера, кивком приказал тому удалиться. Старик верно понял недвусмысленный знак, закрыл кабинетную дверь и отправился дальше исполнять свои обязанности.
— Что за спешка, Лэнс, — бургомистр вернулся к созерцанию городской площади за окном.
— Натан, — господин Фарвуд расстегнул на груди пуговицы дорожного плаща, сел на первое попавшееся кресло и, сделав глубокий вдох, на выдохе продолжил: — Наше предприятие в Бонне провалилось.
В подкрепление слов Фарвуд шумно припечатал дорожную шляпу на журнальный столик.
Новость разгневала сэра Роквила:
— Что за черт? — нервно расталкивая пытающиеся вылезти наружу занавеси, бургомистр спешно закрыл окно от чужих глаз и ушей. — Что за черт, — повторил Натан, наконец заняв свое место за письменным столом.
— Это все ищейки из столицы.
— Так, — растянул Натан слово, после сомкнул ладони перед собой. — Что им известно?
— Толком — ничего. Наши люди спешно вывезли, кхм, — на этих словах Лэнс оглянулся на входную дверь, — ну сам знаешь, ЧТО. Еле успели замести следы.
Сэр Роквил откинулся на спинку кресла и задумчиво уставился в лицо Лэнса. Молчание повисло в воздухе, но ненадолго. Фарвуд не смог усидеть на месте и прервал мысли бургомистра:
— Придется спешно перевозить предприятие в Маринбург.
— Ни за что! — Натан возмущенно всплеснул руками. — Невозможно, и я напомню тебе, что в самом начале ОН, в твоем лице, принял мое условие. Любая поддержка, но только не мой город. Боже, я прямиком угожу на плаху!
— Боюсь, что это не обсуждается, Натан. Условия диктует ОН. И вот тебе от него послание. — Фарвуд опустил руку в полы жилета и явил на обозрение конверт.
Сэр Роквил нерешительно встал и подошел к Фарвуду.
— Он сам тебе его передал?
— Не будь так наивен. Случись так, пустил бы ему пулю в лоб.
— Ты в своем амплуа.
— Не то. Я боюсь дня, когда перестану быть полезен.
— Удивляюсь, что сам еще жив, — Натан взял письмо из рук Фарвуда.
Лэнс изобразил подобие улыбки.
— И я удивляюсь. Сидишь в своем захудалом городишке, играешь в королевского ставленника, а местные фабриканты повозками прут золотые к себе в закрома — мимо твоего носа! Если б не предложение Его Превосходительства, ты бы такой роскошной резиденции не отстроил. Хорошо хоть пока справляешься с вверенными обязанностями.
— Пока справляюсь, злая ты собака. Вернемся к делу.
— Вернемся, как скажешь. Только прочитай сначала, что ОН тебе пишет. А то теребишь конверт, как письмо от возлюбленной.
Натан обернулся к столу, воспользовался специальным ножом и извлек лист аккуратно сложенной бумаги.
Сэр Роквил зачитал послание не сразу — сначала опустил взгляд на нижний край письма. Лэнс говорил правду: ОН написал ему лично — собственной рукой поставил инициалы К.А. и печать с изображением пустых песочных часов.
Со слов Фарвуда бургомистр уже имел представление о ситуации, потому читал строки без особого интереса. Оттягивая время, чтобы потом обреченно согласиться и обсудить исполнение указаний. Чувство тревоги стало проедать все нутро. Теперь он непосредственно участвует в действиях, что противоречило его изначальному представлению о сотрудничестве. Раньше все происходило где-то далеко, а связанные с предприятием негативные моменты сглаживались неприличными суммами от нанимателя. Но теперь он боялся, что нет на свете такого количества золота, которое покроет возможные последствия.
— Прочитал? Согласен? — Лэнс выдержал короткую паузу. — Вижу, что да. Теперь слушай. Времени у нас мало, перебоев с поставками быть не должно — обозы уже стоят близ деревушки Летта, пара верст от города. Ну, ты сам знаешь. Если рассчитывал, что все затянется, то ошибся. Так вот. Там ждут моего возвращения — без меня никто сюда и носа не покажет. Да не смотри на меня так, работа у меня такая! Просто я прикинул, что ты можешь струсить и натравишь стражу. Сейчас вижу, что ты в деле и с тебя мне пока нужно только одно. Место. Знаю, что есть склады в порту. Так же знаю, что есть заброшенная фабрика. Выбирай — теперь не только моя голова на кону.
Натан ответил не сразу. Подошел к шкафчику со спиртным, взял в руки бутылку бурбона и сделал несколько глотков прямо из горлышка:
— Старая крепость. Помнится, еще при строительстве из городской канализации к ней провели тайный проход, на случай осады.
— Отлично, старый пройдоха. Ты в деле, как всегда, — Фарвуд поднялся с места, левой рукой нахлобучил дорожную шляпу. — Отправляюсь немедленно. Как обоснуемся, жди гонца с деньгами.
— Выход знаешь где.
— Не забудь сжечь письмо.
— Не учи старика. Проваливай.
* * *
— Ужина не ждите, — сестра Мария пребывала не в самом хорошем настроении. — Вы наказаны, бестолочи!
И показательно громко хлопнула дверью в мальчиковую спальню.
Ребята лежали по своим койкам. Кто-то из них постанывал, ибо раны на мягком месте при любом движении давали о себе знать.
— Больно надо, — Норт пытался не подавать вида, но всем остальным было ясно, что он расстроен.
— Киан! — Вилли перевернулся на бок, чтобы встретиться с товарищем взглядами. — Ты молодец — не сдал нас.
— А Тим — болтун. Надо же было ляпнуть, «бежим скорее в приют!». Болван, — Норт гневно уставился на лежащего рядом рыжеволосого паренька.
Тим не ответил, лишь надул щеки и обиженно уставился в окно.
— Еще и надулся, ишь какой.
— Да ладно вам, — не смотря на боль, Киан решился присесть на край кровати. — Можно сказать легко отделались. Вы мне-то хоть что-нибудь принесли, а то получить по заднице за просто так совсем не вкусно.
— Дружище, нас обшарили с головы до ног, — виновато начал Вилли, — но я-то смекнул сначала спрятать добычу!
Глаза Вилли заблестели, мальчик засунул руку под подушку и достал большой аппетитный пряник. Улыбка засияла на лицах ребят.
Киан решил разделить лакомство по-братски и всем, даже Тиму, досталось по сладкому кусочку.
После перекуса компания воспрянула духом.
— Что теперь делать будем? — Тим вытер губы рукавом рубахи.
— Ничего. Нам теперь ни на улицу, ни во двор нельзя. Вечером опять дадут тряпки и будем полы драить, — скрестил Норт руки на груди и нахмурился.
— Это да, — Киан уперся руками в колени и начал тихонько раскачиваться. Перспектива провести остаток дня в лишениях и работе его не радовала.
— Тогда расслабимся, и будь что будет, — Вилли накинул на лицо кепку, вытянулся на кровати во весь рост и зевнул: — Раз делать нечего, предлагаю поспать. Там все само собой решится.
Друзья пожали плечами. Делать действительно было нечего, и все последовали примеру товарища.