Тьму сменил свет — добрый, золотистый. Он наполнил ее тело легкостью и приятным теплом. Сознание не хотело включаться, чтобы не разрушить состояние покоя и блаженства. Алов просто плыла в море волшебного сияния. Если бы это продолжалось вечно!

Озхан.

Имя всплыло из глубин спящей памяти, как поплавок, и тут же вытянуло вслед за собой невод ассоциаций, полный рыб-воспоминаний — плохих и хороших — и струи мыслей хлынули во все стороны, смывая и гася золотые искры счастья. Алов проснулась.

Луч солнца, окрашенный причудливым витражом в теплые цвета, веселым узором падал на ее постель и разбиваясь на тысячи лучиков освещал небольшую келью — грубые каменные стены, древний крестовый свод и настоящий череп, висящий над дверью.

Сементериум. «Помни, что смертен» — девиз этой религии, кости, черепа и гробы — символы ее. Удивительно, как такое мрачное учение сочетается с безмятежностью и жизнелюбием его жрецов. Надо будет как-нибудь изучить их догматы.

Ступни ощутили приятную прохладу мрамора, отполированного подошвами тысяч людей, и Алов осмотрела себя. Ее одежда и обувь исчезла, а на ней теперь было надето свободное платье из простого полотна. Ну надо же.

За тяжелой дверью оказалась галерея, выходившая на небольшой двор. Алов умылась слегка мутноватой водой из старого фонтана у стены и услышала пение.

Небольшой хор пел без слов. Мелодия была спокойная и немного грустная, она переливалась, как флаг на ветру. Алов пересекла двор и вошла в часовню.

Пятеро служителей Сементериума стояли у дальней стены и выводили удивительную мелодию, глядя в нотные листы, а посередине зала стоял Дубб с чашей в руках. Он поднял ее над головой и мелодия внезапно оборвалась.

— Да будет благословенна вода сия, — Дубб говорил по-ромелийски со своим смешным лесным акцентом, — и преисполнится света, и наполнит жизненной силой пьющего ее. И смерть, что ждет у порога, подождет еще один день; а если все же войдет в двери сегодня, да будет милостива и легка. Истинно так.

— Истинно так, — пропели хористы, и служба закончилась.

— Прошу в трапезную, принцесса, — Дубб поманил ее за собой. — У нас как раз обед.

Обедали молча: Алов была слишком голодна, а у жрецов было не принято говорить за едой. В этом смысле Ярелл был вопиющим исключением.

Обильная, хоть и простая, пища начала снова увлекать Алов в объятия сна. Она вышла во двор к фонтану, прятавшемуся в тени деревьев, но его журчание и легкий ветерок только все усугубили. Даже умывание не помогало, и Алов начала клевать носом. К счастью, в это самое время появился Дубб.

— Как ваше самочувствие, принцесса? Вы спали так долго…

— Долго? Но ведь сейчас лишь полдень.

— Вы проспали весь вчерашний день и всю ночь.

Ну и дела. Видимо, сказались две бессонные ночи и все переживания последних дней.

— Я чувствую себя замечательно. Где моя одежда?

— Мы почли за честь постирать ее, принцесса. Вы можете получить ее назад, как только захотите.

— Я хочу прямо сейчас, — Алов припустила металла в голос. — Мне пора.

— Куда вы собираетесь? — Дубб обеспокоился.

— Я пойду за Мост, в Шемкент. Я хочу посетить м… могилу… — голос опять дрогнул и не дал закончить фразу.

— Вам нельзя идти туда одной, принцесса, — Дубб был очень встревожен. — На улицах неспокойно, а в заречье и подавно.

— И что, ты не пустишь меня? Запрешь здесь?

— Нет, конечно нет, принцесса. Кто я таков, чтобы указывать вам. Я лишь прошу вас взять с собой брата Киви. Он сможет защитить вас в случае чего.

Дубб был прав. За рекой вообще настороженно относились к северянам, а сейчас подозрительность наверняка сменилась враждебностью. Алов, конечно, предпочла бы отряд дворцовой гвардии, но за его неимением и жрец сементериума был бы кстати.

Брат Киви оказался здоровенным северянином из Десятиречья, еще толще Ярелла и на целую голову выше. Пшеничная его борода была заплетена в косу, и волосы вероятно тоже, но они скрывались под просторным капюшоном. Впрочем, и без волос никаких сомнений в его происхождении не было. Оставалось только надеяться, что хотя бы его размеры отпугнут коварных южан, которые могут покуситься на ее жизнь. Алов вздохнула и натянула капюшон поглубже.

Мост был почти безлюден. Покупателей было необычно мало, а многие лавки вообще закрылись. Алов старалась вести себя спокойно, но опустевшие торговые ряды вселяли в нее какой-то безотчетный страх. Ей казалось, что торговцы и покупатели следят за ней, а какой-то одноглазый южанин в чалме даже как будто погрозил ей своим кривым кинжалом. Жара становилась нестерпимой. Солнце пламенело в белесом небе и нещадно утюжило землю ослепляющими лучами, отчего тени казались густыми и черными, а краски поблекли, и звуки рынка растаяли вместе с ними.

В тишине они подошли к воротам Шемкента — полукруглой арке из резного черного мрамора. Алов поежилась — чуждая архитектура Востока никогда не нравилась ей.

Улицы города были еще страшнее. Солнце зажгло белым огнем стены домов, обуглило черные колонны и башни, разлилось расплавленным железом по мостовой и уползло в зияющие черные пасти переулков. Редкие прохожие перебегали туда и сюда, как пустынные духи. Вдалеке завел свою заунывную молитву жрец-единобожник. Алов вдруг осознала, что у нее нестерпимо болит голова, причем уже давно. Каждый шаг гулко, как большой колокол, звенел в пустоте.

Наконец, они достигли цели. Старое кладбище Шемкента было построено на месте некрополя древнего полиса Симеос, стоявшего тут тысячелетия назад; кое-где даже сохранились античные саркофаги. За века, прошедшие после заключения Великого Мира, оно оказалось в городской черте. Людей тут уже не хоронили, за исключением нескольких благородных фамилий, некогда построивших здесь свои склепы.

В самой середине кладбища, на Ханском холме, нашел последний приют наследник дома Демиркол. Простой камень в виде буквы «Т» стоял над свежей могилой, исписанный по-горизонтали причудливыми недждскими письменами, а по-вертикали — не менее причудливыми письменами степняков, из которых происходил Озхан.

Алов рухнула на колени, не в силах более стоять. Здесь кончилось все. Кончилась ее жизнь — такая, какой она ее знала. Что будет дальше? Ей стало страшно, и слезы полились из ее глаз. Она сжала в кулаках комочки земли, чтобы не разрыдаться.

Так она просидела довольно долго, словно в каком-то полусне. Крик чайки, невесть зачем пролетевшей над могилами, привел ее в чувство. Голова больше не болела, сознание было чистым.

— Приветствую, — сказал знакомый голос откуда-то сзади.

Алов встала и обернулась. Эсме, сестра Озхана, тоже была одета в плащ с капюшоном, только более изящный.

— Приветствую, Эсме. — Слова не шли наружу, и воцарилось молчание.

Внезапно Эсме шагнула вперед и обняла ее.

— У нас мало времени, поэтому просто слушай. Я знаю, ты любила его, — ее шепот был еле слышен, а волосы пахли мятой. — Пообещай мне, что ты поможешь мне позаботиться о нем, когда все закончится.

— Что?

— Отец похоронил его, как требует Досточтимое Послание. Отец впал в мукаррамовскую ересь. Но Озхан не принял Послания. Он остался верен нашим богам. Как и я.

Вот так новость.

— Когда все закончится, я должна выкопать тело брата и предать его огню. Иначе дух его будет страдать, носясь между землей и небесами.

— Что закончится?

— Война. Война приближается. Отец готовится напасть на вас. Грядут непростые времена, и кто знает, переживем ли мы их. Поэтому я и прошу тебя об этом. Если выживешь ты, а не я — сделай это. Ради меня. Ради него.

Алов была поражена.

— Но почему ты говоришь мне о войне? Разве это не тайна? Ведь я же враг.

Эсме пристально посмотрела ей в глаза.

— Конечно, отец держит в тайне свои планы. Но я не хочу войны. И ты не враг мне. К тому же мне кажется, это он виноват в смерти брата.

— Когда?

— Я не знаю точно. Может быть, неделя, десять дней. У отца недостаточно войск в столице. Он будет собирать их в Степи, а на это нужно время. Но долго ждать он не намерен.

Эсме выпустила Алов из объятий.

— Прощай. Мне уже пора, — она сделала несколько шагов прочь и добавила, обернувшись: — Да хранит тебя Небо.

Алов проводила взглядом удаляющуюся фигуру, пока та не скрылась за лесом надгробий, а затем поискала взглядом Киви. Тот прятался под старой оливой, но при его габаритах он мог бы с тем же успехом прятаться за копьем. Увидев, что Алов осталась одна, он выбрался из укрытия, отряхнулся и подошел к ней.

— Мне нужно увидеть отца. Сейчас же.