По мощеной дороге ехалось быстро. Шамаль даже порадовался, что под копытами его коней камень, а не трава, а такое бывало с ним нечасто — он не любил цивилизации. Города представлялись ему душными склепами, созданными, чтобы высасывать душу из людей. Кто не ездил в степи, тот не жил — так говорил он всегда.

Но сейчас дорога, выложенная грубыми каменными плитами, была как нельзя кстати. Движение ощутимо ускорилось, и это несмотря на дождь, превративший открытую степь в чавкающее болото. А каждый день был на счету.

Йылмаз, привезший дурные вести, ехал следом. В прежние времена его бы пришлось казнить, но сейчас люди уже отказались от этого давнего обычая, что было довольно досадно.

Ехали молча — все равно все звуки сбивал дождь, иони тонули в грохоте тысяч копыт. Каждый думал о чем-то своем. В этом тоже была душа степи — огромные пространства и долгие переходы давали возможность хорошенько подумать. Шамаль часто удивлялся, отчего лучшими мудрецами считают пузатых бородачей с мраморных островов. Там некуда идти, негде уединиться, там нет такого безудержного полета, который может подарить степь.

Сегодня вдоль дороги все чаще и чаще стали появляться сначала отдельные дома, затем небольшие селения, а когда-то после полудня — точнее сказать было невозможно из-за плотных туч, укрывших солнце — из завесы дождя вынырнуло предместье Шемкента. От большого перекрестка, где дорога из степи сливалась с дорогой на юг, и до самой столицы начиналась сплошная застройка. Городская стена была незаметна, потонув в этом море домов. Она просто выросла на пути, как будто внезапно поднявшись из-под земли.

Ворота были закрыты, и движение встало. Всадники созерцали стену в безмолвии, и она отвечала тем же. Никто не встречал их.

— О могущественный, — подал голос Йылмаз. — Странное дело. Город как будто обезлюдел.

— Да? — Шамаль не обратил внимания на это, ему вообще были неинтересны горожане, да и город в целом тоже.

— Сколько мы уже едем, вдоль дороги нет никого, а обычно тут движение очень плотное.

— Хм… и что?

— Это подозрительно. Да больше того, даже в домах, похоже, никого нет. Двери и окна закрыты, во дворах пусто. Люди ушли.

Шамаль поежился. Обычные города угнетали, а вот пустой город его испугал.

— Трубите, — приказал он. — Пусть встретят нас.

Писец выскользнул из-за ширмы и что-то зашептал.

— Почтеннейшие вазиры, — ан-Надм встал, — досточтимый Решем-Цедер! Прибыло войско из Степи. Брат нашего бывшего хана, могущественный Шамаль, примчал поддержать нас в войне.

— Конечно, — сказал Абу-Вафик. — Он-то может быть и поддержал бы, но брата своего. А брат у нас сидит в темнице.

— А мы не скажем ему об этом, — предложил Файдуддин.

— Не выйдет, — покачал головой шейх Мустахдам. — Он любит своего брата… пожалуй, это единственный человек, кто ему небезразличен в этом городе. Он не будет говорить ни с кем, кроме него.

— Будет, — заявил Решем-Цедер. — У нас есть сын хана. Шамаль будет говорить с ним. Мы объявим его правителем страны.

Послали за Бугдаем, благо покои детей хана располагались неподалеку. Тощий, нескладный младший сын Озмака II являл полную противоположность покойному старшему. Да еще и умом слаб. Он стоял перед вазирами, раскачиваясь, и ковырял в носу.

— Бугдай-джан, — сказал ан-Надм. — Хочешь править страной?

Тот оторвался от разглядывания козявок, поднял мутные глаза на великого вазира, и проговорил нараспев:

— Конечно хочу. Только я не могу. Страной правит отец.

— Отец… заболел. Поэтому править придется тебе.

Бугдай заулыбался, и выражение лица сделалось совсем идиотским.

— Править, хы, — он взмахнул рукой. — Спасибо, дядя Малик.

Невыносимо долго тянулось ожидание. После многодневной езды стояние на месте усыпляло, подавляло волю и лишало сил. Дождь лил, ручьи устремлялись прочь по сточным канавам. Мокли лошади, дремали люди. Вечерело.

Наконец, на стене показалось какое-то движение. Шамаль пригляделся: в компании нескольких воинов навстречу ему вышел сам великий вазир ан-Надм.

— Могущественный Шамаль, — сказал он. — Мы рады видеть тебя и твое войско здесь в этот тяжелый для нашей страны час.

— Что-то не очень вы рады, если заставляете так долго ждать у порога.

— Приношу наши искреннейшие извинения, — ан-Надм склонил голову, — но прошу и тебя простить наших стражников. Время сейчас военное, и безопасность превыше всего. Прошу, ты можешь въехать.

Увидев Бугдая на троне, Шамаль удивился.

— А где Озмак?

— Отец болеет, — заявил Бугдай. — Сейчас я хан!

— Болеет? — Шамаль повернулся к ан-Надму. — Чем? Где он? Я хочу поговорить с ним.

— Могущественный Шамаль, — заскрипел Решем-Цедер. — Боюсь, это невозможно. У твоего брата заразное воспаление. Он укрыт в своих покоях, и только я могу входить к нему, ибо я врач и умею соблюсти предосторожность.

— Заразное воспаление?!

— Да, о могущественный! Твой брат великий человек. Он сражался как лев на стене города, защищая нас всех от осады, он был ранен, но не сдавался. Приступ был отбит. И твой брат помогал выносить раненых с поля битвы, помогал врачевать их, и навещал их каждый день после того — и заразился, ибо коварные враги принесли на телах своих эту болезнь.

— Да, мой брат таков, — Шамаль удовлетворился объяснением. — Всегда в гуще событий, всегда впереди.

Вбежал взбудораженный писец и что-то прошептал ан-Надму.

— Войска Юга прибыли. Они уже здесь, осаждают порт.

— Война! — радостно заверещал Бугдай. — Ура!

— Но ведь в порту ромелийцы!

— Вот и отлично! — Абу-Вафик ощутимо обрадовался. — Пусть два зла уничтожат друг друга.