Все происходило просто и обыденно. Огромный грузовик-скотовоз подъехал и встал возле ворот молочно-товарной фермы. Поставили сходни. Стали загонять коров в просторный кузов. Ромашка, Малина, Дочка, Фиалка… Сто семьдесят дойных коров колхоза — все его стадо — начинали свой последний путь «под нож», на мясокомбинат. Коровы ничем не болели (европейское «коровье бешенство», слава богу, далеко); они плохо ли, хорошо — но доились, помогая колхозу выживать (молоко — в цене, чуть не десять рублей за литр). Были тут коровы стельные, а были и «глубокостельные», которым до отела — лишь день-другой. (Потом, на мясокомбинате, выбрасывали из распоротых коровьих утроб телят с желтыми мягкими копытцами.) Но это было потом; а сейчас коровы шли в кузов скотовоза неохотно, словно чуяли близкий конец. Доярки гнали коров и плакали, потому что для них это было не «поголовье», не «крупный рогатый скот», а послушная Беляна, норовистая Майка и Калина, которая вот-вот отелится. А еще это была работа, пусть колхозная, с никудышной зарплатой. Но все же — работа, а значит, надежда. Хотя бы на пенсию. Теперь и этого нет.
По здравому смыслу, везти на мясокомбинат дойных коров, а тем более стельных — глупость, варварство. Но экономические законы говорят, что происходящее — верно. Колхоз, а точнее МУСП (муниципальное унитарное сельскохозяйственное предприятие), не возвратил банку кредит, залогом которого было молочное стадо. Самый короткий путь превращения живого залога в рубли — мясокомбинат. Что и было сделано. Для банка трудоустройство доярок, их зарплаты и пенсии, судьбы семей, хлебные или молочные ручейки или реки, стельная корова Ромашка, теленок с желтыми копытцами — не существуют. Кредит, залог, возврат, пеня — его язык. И это, естественно, как говорится, совсем другой монастырь.
Но… примерно четверть населения страны живет и трудится в сельской местности, при сельском хозяйстве. А весь этот «агропромышленный комплекс» задолжал всем и всяческим «банкам» (государству, частным коммерческим структурам) примерно 200 млрд. рублей. Впору всех «грузить и вывозить», от старых до малых. Но будет ли прок?
Две сотни дойных коров коллективного хозяйства «Калачевское» были, конечно, шаткой, но все же поддержкой колхозу. Цена литра молока почти десять рублей. А это значит, что круглый год, изо дня в день, течет пусть невеликий, но денежный ручеек. Можно купить горючего, какие-то запчасти — как говорится, дыры заткнуть. Есть стадо — значит, растет молодняк. В любой момент можно забить скотиняку-другую. Тоже — денежка. Круглый год.
Теперь же, потеряв свое молочное стадо, хозяйство обречено. Доходов от полеводства надо ждать целый год. И будут ли они? Вот картина уборки урожая последнего лета.
Хлебное поле, которое хлебным назвать трудно. Высокая трава. Среди травы еле видны низкие щуплые колоски озимой пшеницы. Называется — озимое поле.
Осенью сеяли плохие семена в плохо обработанную почву, и сеяли поздно. Отсюда — результат. Урожай — два-три центнера с гектара. Да еще за два захода. Сначала косят на свал, потому что из-за травы эти чахлые колоски напрямую не промолотятся. Вторым ходом, через несколько дней, молотят. Горючего тратят вдвое больше. Комбайны, и без того изношенные, добивают. Ради двух центнеров с гектара.
Рядом, у хороших хозяев, урожай той же озимой пшеницы в 15, в 20 раз выше. По 40–60 центнеров намолачивают. Отец и сын Штепо, Олейников с Колесниченко…
И какой смысл (не говоря уж об экономической целесообразности) добывать, словно золото, эти несчастные два центнера с гектара?
— Мы вынуждены идти на это, — отвечает руководитель хозяйства. — Озимые сеять пора, а у нас семян нет. И никто нам их не даст.
Правильно. «Не даст…» А купить не на что. Долг примерно 4 млн рублей. Не считая того, что работники (акционеры! хозяева!) зарплаты пять лет не получали.
А ведь год назад это хозяйство, как и другие в районе, по указанию из областного центра (специальный семинар проводили!) преобразовалось из СПК (сельскохозяйственный производственный кооператив) в МУСП, отказавшись от всех прежних долгов. «Теперь у нас чистый счет. Будем работать и налоги платить». Я писал об этой новации или афере («Новый мир», 2000, № 1), полагая, что через год-другой «преобразованные» хозяйства снова погрязнут в долгах. Прошел год. Пора затевать новую «реорганизацию». Хотя совершенно очевиден полный крах хозяйства. Ничто и никто ему не поможет. Ну, наскребут они семян озимки для посева… Это будут не семена, а мусор. Эти плохие семена они кое-как посеют в практически не обработанную почву, полную сорняков. Агротехнических сроков не выдержат. И если сейчас собирают по два центнера с гектара, то в будущем году и одного не наскребут. Словом — крах.
Тем более, что на шее — тяжелый хомут долгов. А теперь осенью молочного стада лишились. Пусть невеликие, но тысчонки всякий день в колхозный карман попадали. На текущую жизнь. Теперь и этого нет. На что надеяться? Только на Бога. Это мое мнение.
А вот что думает мой земляк Виктор Иванович Штепо, работающий на земле более полувека, дважды Герой Социалистического Труда, прежде — директор легендарного совхоза «Волго-Дон», а в нынешние времена — крепкий фермер. Бодрый вопрос корреспондента в канун очередных губернаторских выборов — и ответ:
— Собран неплохой урожай. Вице-губернатор Харитонов заявил недавно, что на элеваторах лежит четыреста тысяч тонн продовольственного зерна. Вроде бы должны рассчитаться с долгами, и на следующий год станет легче. Что вы об этом думаете?
— Похоже, все будет наоборот. Перспектива просматривается страшная. Насколько я знаю, озимых посеяно очень мало, да и те бросали по некачественным парам или по стерне. Поэтому толку по этой озими будет мало. По Калачевскому району дело обстоит так: вспаханной зяби сегодня где-то три тысячи гектаров, а пахать надо сто тысяч. Когда работать, где брать ГСМ, технику — никто не знает. И что делать на будущий год, если в нынешнем колхозы района намолотили всего тридцать тысяч тонн? В том же «Волго-Доне» как не платили зарплату четыре года, так и до сих пор не платят. Так что в следующем году будет только хуже.
Вслед за Виктором Ивановичем могу лишь повторить давно сказанное, в том числе и на страницах «Нового мира» (1996, № 5): «Продолжится развал колхозов, разгром всего, что нажили за долгие годы; продолжится падение сельскохозяйственного производства — видимо, до основания».
Сегодня — январь года 2001-го. В прошлом, очень благоприятном для сельского хозяйства году (дожди прошли в меру и вовремя, раз в десять лет у нас такое бывает), как и в годы предыдущие, область потеряла 12 процентов поголовья крупного рогатого скота, примерно треть всей пашни осталась необработанной.
Так что сказанное могу лишь повторить: «Видимо — до основания». Но повторяю это с великой горечью. Это ведь моя страна, моя земля, мои люди.
И потому порой и вправду на чудо надеешься. На Бога ли, на «царя»… Иначе зачем в конце лета 2000 года, услыхав краем уха о том, что правительство что-то по сельскому хозяйству «обсудило и приняло», стал я искать это постановление.
В своем поселке, в Калаче-на-Дону, заявился в районное сельхозуправление и попросил:
— Дайте поглядеть новое постановление.
— Не слыхали.
— Газета пишет: «Правительство РФ на своем заседании одобрило основные направления агропродовольственной политики на ближайшие десять лет… Документ определяет…» Где документ?
Но это в давние теперь годы, при власти советской, подобные постановления на другой уже день разлетались по всей стране. Их «изучали, принимали к сведению, делали выводы» и проч.
Нынче — век иной и порядки иные. Не то что в райцентре, даже три месяца спустя в области, в Управлении сельского хозяйства, никто мне помочь не смог. «Протокольная группа» областной администрации, через которую все указы, приказы, распоряжения проходят, тоже руками развела. Нет такого постановления.
Какая-то «пропавшая грамота». Ведь не приснилось, вот они, строчки: «Правительство РФ на своем заседании одобрило основные направления…» Что «одобрило»? Любопытствую, ищу полгода. Тщетно.
И прихожу к выводу: правительство РФ на своем долгом заседании 27 июля 2000 года ничего не решило. Поговорили — и разошлись.
Повторю и давнее предположение о том, что наверху толком не знают, что делать на селе, одни туманно-теоретические разговоры: мол, рынок, мол, капитализм, все образуется.
Это самое «образуется» теперь — фундамент высоких чиновничьих размышлений.
Алексей Гордеев, вице-премьер правительства РФ, министр сельского хозяйства России, в обширном разговоре с читателями «Сельской жизни» (2000, № 60, 24–30 августа) сообщает:
«Недавно на заседании Правительства РФ были рассмотрены и одобрены основные направления агропродовольственной политики страны на ближайшие 10 лет.
Думаю, многим понятно, чем вызвано рождение этого документа.
Аграрный комплекс находится в глубоком системном кризисе…
В сельском хозяйстве произошло существенное сокращение производственно-технического потенциала… Актуальной стала проблема деградации земель. Из сельскохозяйственного оборота выведено около 30 миллионов гектаров угодий. Вынос питательных веществ из почвы в четыре раза превосходит их внесение с удобрениями. Приходят в упадок мелиоративные системы, увеличиваются площади закисленных почв.
В последнее время селян буквально задавила высокая кредиторская задолженность — в основном по льготным государственным кредитам, платежам в бюджеты и внебюджетные фонды. Основная часть этих долгов приходится на пени и штрафы за просроченные платежи. У подавляющей части сельхозпредприятий из-за этого блокированы банковские счета».
Это — первая часть размышлений Гордеева, как говорят, констатирующая, а потом выводы: «Исходя из сложившейся ситуации и строятся стратегия и тактика в разработанном специалистами, учеными, практиками документе, в котором заложена идеология стабилизации и подъема агропромышленного производства».
Теперь — внимание! — вице-премьер объясняет стратегию и тактику переустройства села. Как жить и куда идти. Планы на целое десятилетие:
«На первый план выдвигаются институциональные преобразования в сельском хозяйстве и развитие рыночной инфраструктуры…
Другим важным направлением деятельности, согласно новой концепции, является четкое распределение функций в сфере АПК между федеральными и региональными органами власти… Усилия федерального центра будут сконцентрированы на формировании и регулировании единого продовольственного рынка и рынка материально-технических ресурсов для сельского хозяйства и других отраслей АПК: большое значение придается проведению единой общегосударственной земельной, финансово-кредитной и налоговой политики…
Реализация таких крупномасштабных замыслов потребует обеспечения правовой базы функционирования аграрного комплекса, разработки целевых федеральных программ развития тех или иных его отраслей…»
Перечитал я эти строки раз и другой. «Институциональные преобразования», «четкое распределение функций», «формирование и регулирование», «совершенствование», «оздоровление» и снова «совершенствование»… Термины славные. Но понять что-либо трудно. Как жить селу, куда идти?.. Хотелось бы чего-то осязаемого, конкретного. А вот оно и «конкретное»: «Мы не говорим, что данный документ является программой, то есть конкретным планом действий с обозначением параметров, сроков и т. д. Этого нет. В документе прописана только идеология стабилизации и развития АПК. Иными словами, общие подходы. Конкретные же меры в русле этой стратегии будут разрабатываться и корректироваться по мере улучшения в стране экономической ситуации».
Так вот оно что: опять — лишь идеология. А «конкретные меры» снова отложены на далекий потом.
Но скажите мне, каким образом может наступить «улучшение экономической ситуации», если основная задача власти — ждать у моря погоды?
Закончил свой рассказ Гордеев довольно лирично: «Нелегко сейчас хлеборобам, но пусть их всегда согревает мысль о том, что хлеб — это основа всей жизни».
Последнее мне кажется самым ценным: «…пусть согревает мысль…» Один из многих предшественников нынешнего вице-премьера и министра, тоже лирик, закончил одну из своих речей пожеланием: «Надо, чтобы у крестьянина загорелись глаза…» Поэты…
Итак, надеяться на какие-то шаги правительства не стоит. Ясно ответил вице-премьер Гордеев: «Конкретные же меры будут (еще только будут! — Б. Е.) разрабатываться… по мере улучшения в стране экономической ситуации». Словом, пока поспеют каныши, не останется у бабки и души.
И это ведь не оговорка. Это позиция не одного Гордеева.
Вот В. А. Мау — руководитель Рабочего центра экономических реформ при правительстве Российской Федерации.
Итак, читаем:
«Особая сложность ситуации состоит в том, что практически невозможно сказать , что конкретно надо делать (курсив в обоих случаях мой. — Б. Е.) для решения стоящих перед Россией проблем… До того как заниматься прямым регулированием экономики, раздачей денег на сельское хозяйство… и т. п., государству надо быть уверенным, что деньги эти не будут разворованы. А для этого надо укрепить правоохранительную систему, силовые структуры, суды, разобраться с соответствием регионального законодательства федеральному. Надо провести реформу государственного аппарата…
При здоровых институтах власти особого вмешательства в экономику уже не потребуется…» («Новый мир», 2000, № 5).
Песня очень знакомая: само собой образуется… надо лишь годить.
Кстати замечу, что А. И. Солженицына, от телеэкранов давно отлученного, Мау корит за то, что тот «осуждает частную собственность на землю». Но почему только Солженицына? А весь легион великих мыслителей? Кант, Ламенне, Карлейль, Эмерсон, Толстой…
«Если я родился на земле, то где же моя часть?»
«Мой разум учит меня, что земля не может быть продаваема».
«Земля принадлежит двоим: всемогущему Богу и всем сынам людским, которые работали на ней или которые будут работать на ней».
«Все люди с самого начала и прежде всякого юридического акта находятся во владении землею».
«Владение землей как собственностью есть одно из самых противоестественных преступлений».
И еще: земельное законодательство западных стран, у которых мы нынче учимся… Оно ведь далеко от тех лозунгов, которые звучат ныне почти истерически: «Все на продажу!»
Цитата из записок Дж. Хэрриота, йоркширского ветеринара, который с земельным законодательством своей родины — Англии — был не больно знаком, но хотел построить дом, а для этого купить участок земли.
«Рыская по окрестностям в поисках участка, я вскоре выяснил, что это чрезвычайно трудная задача… нельзя было попросить знакомого фермера продать уголок луга… Они все были очень милыми людьми и искренне хотели помочь, но ничего сделать не могли.
— Я бы с радостью, Джим, — сказал один, — да только это запрещено. Я даже не имею права построить на собственном лугу дом для собственного сына!»
Это — современная Англия.
А что до России, то здесь нынче опять страсти кипят: продавать землю — не продавать? Правда, точки кипения — Москва и телевидение с газетами. Саратовский губернатор Аяцков призывает перенять опыт его области, где еще три года назад приняли радикальный закон о земле, сняв все ограничения на куплю-продажу и проводя периодически земельные аукционы. Послушаешь его божий рай. Мы с саратовцами — соседи. Интересуемся. Вот цифры: за три года там продано 9 тысяч гектаров сельхозугодий. А одной лишь пашни у саратовцев около 6 миллионов гектаров. Если такими темпами они будут землей торговать, потребуется времени около трех тысячелетий. А цена — смехотворная: по 25–50 рублей за гектар продавали. Гордиться нечем, перенимать — тем более. Словесные фейерверки.
По мнению наших, волгоградских, специалистов-землеустроителей, частная собственность на землю в России — реальность, и довольно давняя: Указ президента России от октября 1993 года и Конституция РФ, да еще Указ от марта 1996 года, который снял все ограничения.
Но рынок земли не работает, потому что требуются большие затраты, прибыль невеликая, окупаемость 10–15 лет, земля находится в паях, каждый из которых не превышает 10–20 гектаров, владельцы паев понимают, что этот клочок земли для них — последняя и единственная надежда на жизнь. Выгоднее пока аренда. Зерно дают, сено, солому, помогают вспахать приусадебный участок. Из года в год. Можно держать скотину. Это — жизнь. А продашь — деньги невеликие, быстро кончатся, а потом — волком вой. Хутор — не город, там нет работы.
Поэтому не купля-продажа, а аренда земли у нас в области неплохо идет. 570 тысяч гектаров — арендуемые земли. (Сравните с 9 тысячами у саратовцев). Срок аренды (по областному закону) от 5 до 49 лет. Срок серьезный — полвека, почти своя. Что будет потом? Поживем — увидим. О сегодняшнем душа болит. Ведь очень трудно…
Хутор Кумовка да хутор Рог-Измайловский, Ярки-Рубежные да Кундрючкин… Вчера — колхоз да совхоз, с детства привычный. Работай — и будешь жить. А ныне?
Новый порядок, десятилетие назад пришедший в российскую деревню, по значимости и масштабам сродни Великому освобождению крестьянства 1861 года.
В тогдашнем Манифесте император Александр II, «обращая внимание на неизбежные трудности предприемлемого преобразования», требовал «бдительного попечения» от «исполнителей нового устройства».
Вместе с Манифестом были утверждены и обнародованы 17 законодательных актов, в которых содержались условия и механизм не только освобождения крестьян, но их земельного устройства.
Указ президента РФ по земельной реформе от января 1992 года, к сожалению, был гораздо легковеснее. Сопутствующих законодательных актов, кроме постановления правительства, не оказалось. Сам указ по многим пунктам не был исполнен.
А что касается «идеологии преобразований», то она получилась топорной. Подавляющее большинство — колхозники, их руководители, от бригадиров, председателей, районных и областных чинов до «аграриев» московских — заявляли в один голос: «Нас хотят уничтожить!» Так было понято.
«Демократическое» меньшинство, микроскопическое по сравнению с оппонентами, но находящееся в столичной реальной власти, определило все колхозы и совхозы одним словом — «черная дыра», имея в виду нерентабельность, низкую производительность труда, плохую «отдачу» при инвестициях и просто-напросто невозврат полученных ссуд и кредитов. Экономистов при власти понять можно. Но и они должны были понять, что другого сельхозпроизводителя у нас нет. А «черная дыра» кормит Россию и является четвертой частью ее по населению. Живые люди. В колхоз их согнали и почти семьдесят лет колхозной жизни «учили» такие же экономисты, как нынешние, — умные, властные, но придерживающиеся других взглядов.
Теперь, уже целое десятилетие, длится новый «загон», направление которого менялось не раз.
1990–1993 годы. Цель: «Вперед к частному (фермерскому) хозяйствованию на земле». Новым хозяевам (непросто!) выделяются денежные кредиты на обзаведение. Но не выполнены многие пункты постановления правительства «О порядке реорганизации колхозов и совхозов» от 29 декабря 1991 года и главный из них: «Колхозы и совхозы, не обладающие финансовыми ресурсами для погашения задолженностей по оплате труда и кредитам, объявляются несостоятельными (банкротами) до 1 февраля 1992 г. и подлежат ликвидации и реорганизации в течение I квартала 1992 г.».
1993 год. Вице-президент страны под бурные аплодисменты зала заявляет: «Фермеры страну не накормят». Прекращено кредитование фермеров. Списываются долги колхозов (дважды!). Начинается выделение новых займов: «на уборку», «на сев», «по лизингу», «товарных кредитов».
И пошло-поехало… К чему приехали, рассказывал я не раз. Мои слова подтверждают руководители страны, области.
Вице-премьер правительства России: «Аграрный комплекс находится в глубоком системном кризисе… Острейшая проблема — тяжелое финансовое положение сельского хозяйства… У подавляющей части сельхозпредприятий блокированы банковские счета…»
То есть они — банкроты, «подавляющая часть»…
Вице-губернатор области, руководящий сельским хозяйством, подводит итоги. Из шестисот коллективных хозяйств лишь сто он называет благополучными. Все остальные: «в кризисе», «в глубоком кризисе», «с полным развалом». Позволю усомниться даже в этих ста «благополучных». Пусть не знаю досконально всю область. Но свой район, Калачевский, далеко не самый худший, как говорится, на ладони. В нем нет ни одного благополучного коллективного хозяйства. Хотя по классификации вице-губернатора к благополучным, видимо, принадлежат «Мир» и «Тихий Дон», и то и другое хозяйства недавно «реформировались», то есть оставили все свои немалые долги фиктивным образованиям, носящим прежние названия хозяйств: «Советское» и «Приморское». Долги — в сторону, ликвидное имущество — в новое хозяйство с новым названием, но все с теми же проблемами. И потому новые долги появляются сразу же.
«Крепкими сельхозпредприятиями» районная газета именует «Ниву», «Волжанин». И на той же газетной странице печатает информацию о ходе полевых работ, где значится урожайность «передовика»: озимая пшеница, рожь и ячмень дали по 5 центнеров с гектара. А всего этих гектаров — целых 700. «Передовое сельхозпредприятие»… Рядом — фермеры, Штепо ли, Олейников, Кузьменко. У каждого площадь убираемых хлебов в 2 раза больше, а урожайность в 10 раз больше. Вот тебе и «благополучное». Так что к словам вице-губернатора даже о сотне (из шестисот!) «благополучных» коллективных хозяйств надо отнестись с небезосновательным скептицизмом.
По-настоящему благополучных коллективных хозяйств очень мало. Мы их знаем наизусть и повторяем, как таблицу умножения: «Кузьмичевский» и «Луч» Городищенского района, им. Ленина Суровикинского района и им. Ленина Нехаевского, им. Калинина и «Калиновское»… Кузнецов да Белоштанов, Яменсков да Петров, Телитченко да Акинтиков… Сладкая для души музыка имен руководителей этих хозяйств! 25 млн рублей годовой прибыли в Кузьмичах. Семь тысяч литров — надой от коровы в «Луче». Новые комбайны и тракторы в Калиновке… Молочная доильно-холодильная линия шведской фирмы «Альфа-Лаваль» у Белоштанова, в им. Калинина…
Но уж очень короткий список. Хорошо, если наберется полсотни хозяйств на область. Вряд ли… Насчитать бы три десятка…
А все остальные? Повторим слова вице-губернатора: «кризис», «глубокий кризис», «полный развал»… Из которого есть ли выход?
Требования профсоюза тружеников агропромышленного комплекса России. Естественно, президенту, правительству:
обеспечить ежегодное выделение бюджетных средств на поддержку сельхозпроизводителей из расчета не менее 10 процентов общей расходной части бюджета;
определить государственную квоту на производство сельхозпродукции и обеспечить ее закупку;
принять законы о дотациях за произведенную продукцию и о регулировании цен на горюче-смазочные материалы;
создать фонд поддержки АПК и отечественного сельскохозяйственного машиностроения;
выделять долговременные кредиты сельхозпредприятиям под низкие проценты не более 10 процентов;
списать все пени и штрафы, начисленные за неуплату платежей в бюджет и страховых взносов в государственные внебюджетные фонды (около 25 млрд рублей) и по необеспеченным возвратом централизованным кредитным ресурсам, выданным в 1992–1994 годах (21 млрд. рублей) и начисленным по ним процентам.
На месте, в селе да на хуторе, просят поменьше, но из года в год. Вот один из руководителей хозяйства заявляет корреспонденту газеты в 1998 году: «Пусть дают денег, а как с ними управиться, мы сами знаем…»; в 1999 году: «Если нам не помогут, не знаю, как мы будем дальше жить»; в 2000 году: «Напишите, чтобы нам дали солярки. Все планы летят в тартарары. (Накануне, прямо с колхозной нефтебазы, при стороже, украли все горючее. Воров, конечно, не сыскали.) Мороз и засуха загубили 770 гектаров озимых и 1000 гектаров ячменя». (И ведь поворачивается язык о засухе говорить. Такого доброго к земле года не припомню. По 50 центнеров на круг намолачивают добрые люди.)
Но солярку, конечно, опять дали. И этому хозяйству, и многим другим. За счет все того же бюджета области. Брать все берут. А вот расплачиваться желающих мало.
Вот совещание руководителей коллективных хозяйств в райцентре. Речь о долгах.
— Давайте договоримся, чтобы все гасили долг РАО на 50 процентов, предлагает один из руководителей. — Зачем отдавать все долги…
Это уже — сознательность. Правда, не у всех. Кто будет отдавать Сбербанку еще 50 процентов — не ясно. Кредит брали под гарантию районного бюджета. Значит, виноватыми окажутся учителя, врачи, дети…
Вот газетный отчет с планерки у губернатора области:
Губернатор: «Почему селяне не рассчитываются за кредиты, взятые для проведения посевной?»
Начальник облсельхозуправления: «Работа проводится».
Начальник финуправления: «А нам зарплату платить бюджетникам нечем».
Губернатор: «Так почему селяне не рассчитываются?»
Начальник облсельхоза: «Ну, Николай Кириллович, это вопрос не ко мне…»
Губернатор: «А к кому? Весной все стонали: селу сеять-пахать не на чем, вы ставили предо мной задачу финансового обеспечения работ. Кредит дали, я поручился за него бюджетом, хозяйства договора подписывали. Когда пришла пора долг отдавать, вроде как и крайних нет. Кто мешает сельхозуправлению серьезно заниматься проблемой возврата кредитов?»
Начальник облсельхоза: «Занимаемся. Приглашаем группы руководителей хозяйств, заслушиваем…»
Губернатор: «Что толку…»
И здесь же зашла речь о вспашке зяби, которая, как обычно, запаздывала.
— Почему? — спросил губернатор.
— Горючее… — был ответ. — Нету.
— Пусть хозяйства расплачиваются с нынешними долгами, тогда и горючее будет. Опять мне свою голову подставлять прикажете!
Никуда губернатор не денется. Подставит «голову», а если точнее областной бюджет.
— Я шел по пути наращивания помощи селянам и буду идти по этому пути, подтверждает он.
— В этом году как никогда наш сельхозпроизводитель получит значительную поддержку. Мы планируем направить около двух миллиардов рублей, — пообещал вице-губернатор.
Два миллиарда — не шутка. Треть областного бюджета. Но будет ли прок…
Вспоминается старое, когда лет десять назад, откровенно гордясь, говорили мне председатели колхозов: «Брать надо и брать. Все равно спишут…»
Осталось это и сейчас. Вот выступает известный председатель колхоза, депутат областной Думы. О чем речь? Все о том же: «Руководство области должно обратиться к Чубайсу ли, к Путину… Надо решить с долгами по электричеству…» «Решить» — значит списать. Конечно, всем. Но один район должен за электричество 60 млн. рублей, а соседний, где потолковей руководители, с долгами рассчитывается. Один колхоз должен два да три миллиона, соседний — чист, как стекло. «Списывать» все долги — значит поощрять нерадивых, у которых та же самая логика: «мое» и «чужое».
Приезжаю на хутор. Огромный когда-то животноводческий комплекс. Колхоз распался на пять ли, на десять «кооперативов». Скотины мало. Лишь кое-где по углам что-то хрюкает. Но лампы и даже прожектора среди бела дня «освещают». Спрашиваю:
— Чего свет горит?
Объясняют:
— Все рассчитано. Если включать и выключать, то лампочки быстро перегорают. Покупать их — деньги платить. А когда не выключаются, дольше служат.
Вот так. За лампочки — надо платить. За электричество?.. Про это и думать смешно. Это — бесплатно.
В одном из колхозов области прошлым летом бастовали его работники. Перекрыли дороги тракторами. Не давали отгружать пшеницу на вывоз. Хотя этот самый «вывоз» — лишь очевидный расчет за взятые в кредит горючее, запчасти и прочее. А может, они и правы… Может, вовсе не туда пшеничка плыла. Сейчас понять, проверить колхозного председателя не может никто. И районного, кстати, тоже… Все — умные, все — мудрые… В моем районе взяли кредит у Сбербанка «на проведение сельхозработ», «под гарантию районного бюджета». Пришла осень отдавать нечем ли, не хотят. А Сбербанк — организация серьезная. И проценты серьезные. «Мы тут провернули операцию…» — загадочно улыбаясь, объяснили мне. А какие уж тут загадки… Просто-напросто взяли еще один кредит, в другом банке; этим кредитом рассчитались со Сбербанком, а на следующий день снова взяли у Сбербанка новый, уже больший, кредит, чтобы рассчитаться с займом. «Провернули…» Но как будут через полгода возвращать занятое посреди зимы, если после уборки урожая не смогли расплатиться? «Что-нибудь придумаем…» Уже «придумали». В районе прошли выборы. Глава администрации — новый. Теперь пусть он «придумывает».
И он придумал. Строки газетного отчета с планерки в сельхозуправлении: «С каждым днем приближается тот момент, когда районное агропромышленное объединение должно вернуть Сбербанку 22 млн рублей. До 1 января хозяйства обещали погасить 50 процентов задолженности, но кроме «Голубинского» и «Тихого Дона» никто о своих долгах не вспомнил. Продукции нет, продать уже нечего… единственный реальный путь… вновь брать ссуду, чтобы расплатиться со Сбербанком».
Добавлю, что этот «реальный путь» весьма сомнителен. Он ведет только к увеличению долга. К отсрочке неминуемого банкротства теперь уже всего района.
Бюджет… Бюджет за все эти «придумки» и «хитрости» ответит. «Задержки» да «невыплаты» зарплат, пособий… С нищих — по копейке… Авось не заметят. Но это очень заметно!
Примерно 7 миллиардов — наш бюджет областной. А вице-губернатор обещает на поддержку села 2 миллиарда.
Понимаю благие намерения. Но как легко распоряжаться чужими деньгами — тем самым «бюджетным мешком», который в руках. Тоже ведь, в конце концов, «не мое».
Пример в подтверждение. В нашем районе администрация, Управление сельского хозяйства брали в Сбербанке кредит «для села». Все бумаги оформили, оставалась последняя. По каким-то правилам требовалось, чтобы начальник Управления сельского хозяйства подписал обязательство, что возврат кредита он гарантирует в том числе и личным имуществом, своим домом. Тут и начался спектакль под названием «Мое». Начальник управления отказывался подписывать обязательство наотрез. Ему объясняли, что это, в общем-то, понарошку. Никто его не тронет. Простая формальность. А он говорил: «Нет!» Потому что это — «мое», не какое-нибудь бюджетное. «Под бюджет» он любую бумагу подпишет. А вот «мое» это и есть «мое», тут не семь, а сто раз отмеришь.
Итак, десять лет «перестраивается» наша деревня, чтобы шагать путем новым. Дела идут все хуже. И уже потеряна вера. В «перестройку» ли, в дорогие сердцу колхозы. Именно — дорогие! До прошлого лета все начальство сельское районное, которое, как говорится, на глазах не сдавалось, суетясь под лозунгом: «Не мы колхозы создавали, не нам и разрушать!»
— Жмем!
— Заставим пары пахать!
— Теперь у нас право менять руководителей! Мы возьмемся!
Мыкались по колхозам «уполномоченные» да «ответственные». Моя «зона», твоя «зона»…
А вот нынешним летом (таким добрым для земледельцев: с дождями, с теплом!), — нынешним летом увидел я, что настроение моих «районщиков» иное. Так было с весны и до самой осени.
— Неплохая озимка из зимы вышла, но надо же ее поддержать, надо работать. А они… Приеду, показываю, говорю… Все без толку…
— Скотина стоит, ревет от голоду… Рядом — зеленка… Ну неужели нельзя хоть один агрегат пустить… Это же ваше молоко, ваша жизнь…
— Два дня молотили. Нормально пошло, приладились. Просят: дайте аванс, детей в школу собрать. Дали. Забыли и про детей, и про уборку, пьют неделю, все комбайны стоят.
И выводы, негромкие, с глазу на глаз:
— Все. Конец. Ничем не поможешь.
— Раньше галдели: «Черная дыра, черная дыра…» Брехали. А вот сейчас точно: дырища! И уже не залатаешь.
— Нет. Видимо, так оно и есть: если «не мое», то оно так и будет — «не мое». И теперь уже все. Капец!
Мои собеседники, каждый из них уроженец сельский, закончившие сельхозинституты и к пятидесяти своим годам прошедшие долгую школу: бригадир, управляющий, главный специалист колхоза, председатель, районный руководитель. Таких собеседников было не менее десяти. В отличие от прежних лет нынче ни один из них не был оптимистом. Все сказали: «Конец». Нынче ли, завтра, через два года… Но коллективным хозяйствам придет конец.
Может быть, еще потому они были так единодушны (но только с глазу на глаз!), что в нашем районе, когда-то передовом, а нынче разваленном, так очевидны успехи хороших самостоятельных хозяев: Штепо, Олейников, Колесниченко, Кузьменко, Крючков, Вьюнников… В колхозах что ни год, то мороз, то — засуха, то — жук кузька. Все мешает. А у них — 30, 40, 50 центнеров с гектара. И от года в год все больше земли они обрабатывают. Начинали с 30, 50, 100 гектаров. А сейчас — 1000, 1500, 2000… (Отсутствие земельного кодекса, купли-продажи-залога земли им не мешает.) Работают, их труды налицо: чистейшие поля, урожаи, собственные склады, заправочные станции, мастерские, теплые стоянки для техники. И наращивание производства. Вот уже начали покупать да арендовать разбитые животноводческие фермы, чтобы заниматься разведением свиней, коров. В колхозах все это — «нерентабельно», «невыгодно». А Колесниченко, Олейников, Кузьменко взяли 5 корпусов бывшего животноводческого комплекса совхоза «Маяк», отремонтировали и поставили на откорм 1000 голов свиней. Это так очевидно, такой контраст по сравнению с колхозным развалом. Тем более, что самостоятельным хозяевам государство помогло лишь на первых шагах, в 1991–1993 годах. И все. Теперь и уже давно не получают они льготных кредитов «на сев и уборку», исправно платят налоги, сполна рассчитываются за электричество. А все у них — рентабельно и выгодно.
Вот областные сводки. В 2000 году личные крестьянские хозяйства произвели 16 процентов всего зерна, 21 — подсолнечника, 18 — гречихи. Это — пятая часть всего растениеводства. И если колхозные показатели неуклонно из года в год сокращаются, то фермерские постоянно растут. Только за 2000 год объем фермерской пашни увеличился с 1 миллиона гектаров до 1 миллиона 330 тысяч гектаров. На 330 тысяч гектаров! Почти при том же количестве фермеров. Значит, растут наделы… В некоторых районах области фермерство уже опережает разваленные колхозы по объемам производства: Котельниковский, Октябрьский и другие.
Еще одно — основное! Самостоятельные хозяева поверили (все же десять лет!), что они — надолго и, может быть, навсегда. Это очень важно, потому что свои доходы они безбоязненно вкладывают именно в сельхозпроизводство, а не вывозят в заграничные банки. Красноречивый пример: крестьянское хозяйство Галины Владимировны Касым, прежде — главного бухгалтера совхоза, Клетский район. Начинала она в 1993 году с 21 гектара — обычный пай. Теперь у нее с мужем 1400 гектаров пашни, полный набор тракторов, комбайнов, автомобилей, здание машинно-тракторной мастерской, зернохранилище, свинарник-маточник, маслобойка, цех по производству керамзитных блоков. Вместе с мужем занимались коммерцией: брали дешевое зерно в районе, вывозили его на Север, там покупали делянки леса, рубили и привозили в район, продавали. Так из года в год. Но все заработанные деньги вкладывали в сельхозпроизводство. Отсюда и результат. Озимая пшеница дает по 25 центнеров с гектара, подсолнечник — 13. Ближайшая перспектива: уже в этом году прибавить пашню на 500 гектаров, доведя до 2000. Поставить на откорм 500 голов свиней. В хозяйстве 13 наемных работников, которые вовремя получают заработную плату. За арендуемую землю пайщикам, бывшим колхозникам, выдается по 2 тонны зерна в год. Они очень довольны, потому что сплошь да рядом за «пай» и соломы не допросишься. Словом — все идет хорошо.
Когда-то, в далекие уже годы, рассказывал я о В. А. Парчаке из Быковского района, тогда был разговор:
— А если вам дать две тысячи гектаров? Справитесь?
— Можно.
— А три тысячи?
— Справлюсь, опыт уже есть.
— А если пять тысяч?
— И пять тысяч можно…
Засмеялись мы тогда вместе: «Съест-то он съест, да кто ему даст…»
А вот теперь это уже — дело реальное. Колхозы разваливаются, земля — в запустении, животноводство, как и прежде, идет на убыль, у людей нет работы. И волей-неволей иногда приходится районным властям (именно от них это зависит!) расставаться с теми идеями, на которых выросли.
Чернышковский район. Хутор Захаров с 1929 года — колхоз «Бедняк», потом «Советская Россия», им. Калинина, в годы перестройки — ТОО «Захаровское», которое в 1997 году развалилось от бедности и хозяйственных неурядиц, разделилось на шесть фермерских коллективов и хозяйств. Разделение не помогло. Все растаскивалось, пропадало: животноводство, земля, техника, производственные помещения. Хорошо пошли дела лишь у механизатора Ю. А. Чекалова. За три года он стал весьма успешливым фермером. А в феврале 2000 года в КФХ (крестьянское фермерское хозяйство) «Чекалов» были приняты 139 хуторян с остатками скотины, с непаханой землей. Словом, весь хутор. Земли более 5 тысяч гектаров. Чудес на свете не бывает. Божий рай в Захарове не наступил. Но, обретя настоящего хозяина, уже весной было посеяно, а осенью убрано 1000 гектаров ячменя и 700 гектаров подсолнечника, посеяли 1100 гектаров озимой пшеницы (в прежнем «кооперативе» при том же народе посеять удалось лишь 130). Для скота заготовили 500 тонн сена и ячменной соломы столько же. Для 200 голов свиней есть фураж. Восстановили разбитую столовую, пилораму, плотницкий цех, выстроили помещение для холодильника, отремонтировали медпункт. Появилась своя овощная плантация, бахчи, а значит овощи, арбузы. Собираются восстановить здание бывшего школьного интерната, чтобы открыть детский сад, решили построить баню. Зарплата людям выплачивается ежемесячно. (До этого, при АО и ТОО, словом, при колхозе — пять лет не видали зарплаты.) И все это лишь за один неполный год, когда хозяином в Захарове стал не колхоз «Бедняк», а КФХ «Чекалов», а точнее, Юрий Александрович Чекалов.
Семидесятилетний Виктор Иванович Штепо, в прошлом прославленный директор совхоза «Волго-Дон», дважды Герой Социалистического Труда, ныне — тоже прославленный! — фермер (во все времена — и сегодня — к нему самых знатных гостей возят), — так вот, Штепо сейчас горюет: «Был бы помоложе на десять лет, я бы весь бывший совхоз забрал и все бы сделал».
Бывшая знаменитость — «Волго-Дон» — сейчас доживает свой век в разоренье и горести: остатки полудохлого стада (недавно элитного, 6000 литров средний надой), погубленное овощеводство (по 600 центнеров с гектара получали). Я верю, что Виктор Иванович свой бывший совхоз смог бы «забрать и сделать».
А что значит «забрать»?
Ведь всякий день на страницах газет, по телевидению обязательно какой-нибудь «мудрый» заявит, что все беды села оттого, что нельзя землю продать или в банк заложить. Старая беда: искать «палочку-выручалочку», которая волшебным образом все изменит.
На мой взгляд, универсальных законов нет и не будет. Нынешних хватило для того, чтобы в нашей области уже 400 крестьянских хозяйств имели в своем распоряжении от 500 до 6000 гектаров пашни. Чего еще надо?
Законов достаточно, но по-прежнему «закон — что дышло, куда повернешь, туда и вышло». А главные «вершители» законов — на местах, в районах, в областном центре. От их доброй воли, знергии зависит очень многое.
Строки из доклада Г. Н. Никулина, руководителя областного АККОРа, на конференции, посвященной 10-летию фермерского движения:
«Коллективные хозяйства у нас по-прежнему находятся в центре внимания всех органов, а о фермерских хозяйствах голова ни у кого не болит».
Это — не просто слова, это десятилетний, зачастую горький, опыт. Новая техника по льготным ценам — для коллективных хозяйств. Льготные ГСМ весной да осенью — коллективным хозяйствам. (Даже 10 процентов, «фермерская» доля, определенная главой администрации области, до фермеров доходит ополовиненная. А почему 10? Если земли у фермеров 20 процентов?) И многое другое, каждодневное, ежегодное, начиная с 1990 года до 2000-го.
Но если в 1990–1992 годах фермер был неким диковинным зверем, явно ненашенским, чужим, то теперь, когда привыкли и поняли, когда вот они, осязаемые результаты: 20 процентов продукции полеводства. И люди, которые стали гордостью области: Мельников, Миусков, Парчак, братья Гришины… Они прошли через тяжелые испытания, выдержав неразбериху «сплошной фермеризации», потом — «равные условия», когда фермеру лишь дышать разрешалось (да и то не в сторону колхоза), живут и работают и нынче, в эпоху безразличного к ним отношения.
За великий труд, который нельзя замолчать (средний урожай за десять лет по 30–50 центнеров с гектара! И никаких засух!!), за труд и крестьянскую мудрость их теперь награждают орденами и почетными званиями. Но они по-прежнему — нелюбимые пасынки всяческих сельхозуправлений, потому что являются их могильщиками. Зачем В. И. Штепо пять этажей областного Комитета по сельскому хозяйству и два этажа управления районного?! Виктор Иванович открыто назвал последних «заслуженными работниками по развалу сельского хозяйства».
Август 2000 года. Калачевский район. Коллективное хозяйство «Калачевское».
Стояли мы кучно возле машины, на капоте которой была развернута карта полей колхоза. 150 гектаров… 300… 120…
— Берите! — предлагал начальник сельхозуправления. — Чего молчите, мужики!
Мужики-фермеры переминались с ноги на ногу, вздыхали, вспоминали прошлое.
— Мы ведь еще вчера возле вашего крыльца стояли с протянутой рукой. А вы нам, помните: «Бери на солонцах… Ха-ха-ха! Бери на гранях… Ха-ха-ха… Хозяйствуй!» Вот и дохахакались. Ни себе ни людям.
Мужиков-фермеров, приехавших на раздачу земли и не больно спешивших брать ее, понять можно. У кого за пять, а у кого и за десять лет работы созданы свои плохие ли, хорошие, но производственные базы, где стоит и ремонтируется техника, где склад горючего да зерновые ангары. Есть ли смысл гонять трактора да комбайны туда и обратно? И земли, которые сейчас предлагают, запущены до бурьяна в человеческий рост. Там работы на годы. Вот если бы?..
Это «если бы» я понимал. Николай Николаевич Олейников стоял рядом. Зачем он приехал? Земли у него вроде хватает. Нынешней осенью они с напарником только озимых 1200 гектаров посеяли. Но он приехал. Хотя его и не звали.
— А вот если… — сказал я. — Если наперед прикинуть и уже сегодня отдать земли второго отделения, — указал я вдаль, а потом на карту. — Вот эти поля. Николай Николаевич, я думаю, возьмет. И Якутин, и Андрей Штепо, Кузьменко, — перечислял я крепких фермеров, чьи земли лежали в тех же краях.
— Нет! Нет! — чуть не хором стали возражать мне районные начальники. — О тех полях пока речь не идет.
— Но ведь пойдет, — настаивал я. — Мы ведь через два года, а может, раньше вот так же соберемся и будем те поля навязывать. Давайте сейчас отдадим. Пока они меньше запущены. Пока интерес к ним есть. Ведь колхоз все равно развалится. Дело только во времени. Чудес не бывает. Четыре миллиона долгов… Вы же прекрасно понимаете — не бывает чудес.
— Нет! Нет! Нет! — ответили мне хором.
А нынешний председатель колхоза наставительно произнес:
— Надо думать об людях.
Я лишь вздохнул.
Милые мои «думальщики об людях». Сколько вас?.. Долгие годы этим хозяйством руководил один «думальщик». Помню его знаменитую фразу: «Мне Героя положено присвоить. Я ни одного гектара фермерам не дал». Потом был другой да третий. «Об людях думали», но себя не забывали. Колхоз разваливался на глазах.
Теперь вот еще один, молодой, с высшим сельскохозяйственным образованием, в подмогу ему «спецы» — экономисты да бухгалтера. Но чем они думали, когда полгода назад брали в банке миллионный кредит, векселями, с грабительским дисконтом. Считай, 500 тысяч потеряли. Вот-вот, осенью отдавать придется весь миллион, да еще с процентами. В колхозном кармане — вошь на аркане, после «уборки урожая» — мыши из амбаров сбежали. Банковский счет давно блокирован, потому что долгов (лишь за год!) 4 млн. рублей. Работники, у которых хоть немного варит голова и руки шевелятся, разбежались. В воинскую часть (за тридцать километров), на железную дорогу (чуть подалее), даже в Москву (за тысячу верст!). А песня та же: «Об людях надо думать!» И рядом стоящие «спецы» районного сельхозуправления подпевают хором: «Об людях…» О каких людях? Строки из письма: «Нас, пенсионеров, за людей вообще не считают. Говорит Кирьян (так у нас преда зовут): «У вас уже паи давно кончились, и вам ничего не положено». Соломы спросить у Кирьяна, он тоже не даст. А про себя Кирьян не забывает, он особняк себе закатил, машины покупает то «Жигули», а потом какой-то джип иностранный купил. А в колхозе осталось всего десяток-полтора скотины, землю половину побросали, свиную ферму перевели…» Это письмо из другого района, а колхозная жизнь — одинаковая! «Об людях…» Если по-честному — это о себе забота. Председатель колхоза, десятого по счету за пять лет, видел, куда идет: все развалено и разбито. Но пошел. Может, успеет домик в райцентре построить. Должен успеть.
И эти крепкие мужики — «спецы» сельхозуправления. Худо ли, бедно, но зарплату получают, все при автомобилях, тоже государственных. Чего искать? И где чего найдешь в забытом богом райцентре? Так что лучше «думать об людях».
Постояли мы, поталдычили, с тем и разъехались.
Нет, не 1991-й нынче год и не 1992-й, когда лишь пальчиком помани — и схватят любую землю, солонец ли, «грани». А. П. Вьюнников — не дурак. За десять лет опыта набрался. Земли ему хватает, два старых коровника купил не просто так. На «красную тряпочку» вместо настоящей наживки его не поймаешь. Он — хозяин. Как и другие, которых собрали районные «спецы».
Так ничем разговор и кончился. Отложили, ничего не решив.
Да и не могли решить. Потому что Н. Н. Олейников, А. П. Вьюнников и те, что рядом с ними, принимают решения, думая не только о дне сегодняшнем, но и о завтрашнем. В хозяйствах, которые они создали и создают, будут работать их дети и внуки. А вот районные руководители думают лишь о том, как нынче очередную дырку заткнуть. Зачем им послезавтрашний день, когда их завтра могут переизбрать или просто снять. И еще: пусть разваленные, но колхозы — основа их жизни: зарплата и положение. Повторю: Н. Н. Олейников и другие — их могильщики.
Как можно любить своего могильщика? Тем более помогать ему? На словах, открыто мешать им нельзя. Не то время. А вот на деле — все тот же кукиш, но теперь в кармане: «Накось выкуси…»
А полюбить его надо, потому что другого выхода уже нет. Особенно для таких хозяйств и хозяев. Разговор о земле и «об людях» происходил в конце лета. А уже зимой «Калачевское» оказалось в положении катастрофическом: крупный рогатый скот забрал банк за долги, электричество отключено за неуплату, денег ни гроша, продать нечего, в долг ни запчастей, ни горючего не дают, потому что старые долги нечем платить. А значит, на полях будет сплошной бурьян.
Но если бы летом 2000 года отдали землю фермерам, то уже осенью все было вспахано, все лето эту землю утюжили бы культиваторы, очищая от сорняков, в августе посеяли бы озимую пшеницу, в 2002 году собрали бы урожай. Себе и людям. А теперь вот ни себе ни людям. И разве об одном «Калачевском» колхозе речь? Их подавляющее большинство.
Слава тем колхозам, которые выжили и живут! Слава их председателям мудрым, энергичным людям! Но таких коллективных хозяйств — единицы, потому их наперечет и знаем.
Основная масса — «кризис», «глубокий кризис», «полный развал», еще раз цитирую вице-губернатора. И еще раз: «Можно сколько угодно рекомендовать самые совершенные… технологии, наделять село дефицитными семенами и ГСМ… но отдачи, возврата вложенных средств нам не дождаться от разваленных хозяйств…»
Горькое признание, но честное.
Нужно понять и еще одно, может быть, главное: страна вот уже десять лет входит в новую экономическую систему. Возврат возможен лишь при условии: капитана — на рею, офицеров — за борт, к штурвалу становятся революционные матросы. Но наши лидеры-аграрники, руководители всех рангов от Москвы до райцентра, давно уже не матросы-революционеры, сытно кормятся они со стола властей и потому способны лишь на «мягкую оппозицию». Очень мягкую. Чтобы, не дай бог, не потерять того, что они «завоевали» лично для себя. «Резкие заявления» звучат лишь с трибун на предвыборных сходках да «встречах с народом». Но только лишь «заявления». Мягкое кресло руководителя никто не покинул в знак протеста против «антинародных реформ».
Месяц назад вновь избранный наивный (он — из журналистов) глава администрации моего района попытался сместить начальника райсельхозуправления за очевидный развал, предложив ему уйти. Тот ответил решительно: «Не уйду! Буду руководить! Буду судиться! В развале колхозов виновато правительство!»
И вправду, зачем уходить? Всего лишь сельхозуправление района… Но кабинет просторный и теплый. Два государственных автомобиля («Волга» и «Нива») и персональный шофер. Зарплата. Бесплатные курорты (в последние годы — во время уборки урожая, «чтобы нервы не мотали»). За годы развала к былому неплохому жилью добавились еще два домика, последний, как и положено нынче, в трех уровнях. И еще кое-что есть «для жизни». И это всего лишь какого-то райсельхоза начальник. Поэтому твердое: «Буду руководить!» Воистину кому война, а кому — мать родна.
И все-таки есть ли выход и что нас ждет?
Для меня помаленьку, но становится все очевиднее: колхозы, теперь уже точно, обречены на развал и гибель прежде всего потому, что их руководители и работники за десять лет ничего не поняли и тянут прежнюю заунывную песнь: «Когда к нам повернутся? Нехай губернатор солярку ищет! Нехай президент…» Какой президент? Турецкий! Это не шутка по мотивам знаменитой картины. Руководитель колхоза из Дубовского района, как пишет газета, «измученный всеми житейскими проблемами, обратился с просьбой о помощи» к президенту Турции и канцлеру ФРГ. Такой вот уровень понимания.
Тем более, что нынешний год трудностей селянам только прибавит. Во-первых, кончилось бесплатное электричество. Придется платить. Россия вступает во Всемирную торговую организацию. Страны Евросоюза предупредили наше правительство о необходимости снизить уровень господдержки сельхозпредприятий. Правительство отрапортовало: в 2001 году субсидировать практически не будем, поможем лишь уменьшить проценты по банковским кредитам. Для всех, конечно, крестьян.
Но рядом иное: 1,3 миллиона гектаров земли у нас в области находится в пользовании личных крестьянских хозяйств, а начинали с 18 тысяч гектаров. Всего фермеров — 12 тысяч. Но половина всей земли находится в руках 400 хозяев. У каждого из них от 500 до 6000 гектаров. 20 процентов всего полученного урожая области — у фермеров.
В моем Калачевском районе лишь 6 фермерских хозяйств произвели третью часть зерна района. Кричащий факт. Очевиднейший. Новые хозяева давно уже не ходят с протянутой рукой. За десять лет они доказали свою жизнеспособность, и потому завтрашний день — за ними. Это очевидно. Для всех. Кроме тех властных структур, для которых привычен ли, выгоден, идеологически близок именно колхоз. А крестьянин-хозяин если не «агент капитализма», то — бельмо на глазу, нелюбимый пасынок, хотя уже взрослый и во многом кормилец. Словом, чужак.
Пора трезво оценить итоги прошедшего десятилетия. «Судите по делам его»…
Не краснобайство, не болтовня с трибун и телеэкранов сделали известными на всю область Парчака и Петрова, Белоштанова и Мельникова, Кузнецова и Штепо. Не былинные, а земные богатыри. Руководители колхозов, кооперативов, фермеры. Всех вместе, их уже полтысячи. Разве мало? За десять лет они прошли огни и воды новой экономики.
Вот она, на мой взгляд, единственная надежная опора, на которой стоит нынешнее и строится завтрашнее сельскохозяйственное производство области. Все действия областных, районных властей, управленцев и специалистов, все новые методы, все проверенные временем экономические инструменты («Продовольственный фонд», «Лизинг», «Кредитование ГСМ», РАО и т. д.) должны работать не на всех, а на Олейникова, Колесниченко, Крючкова, Вьюнникова, Егорова, Гришиных, Фроловых, СПК «Морозовка», на коллективные хозяйства Телитченко, Яменскова, Белоштанова — словом, на тех, кто умеет и хочет работать. Их уже много.
Старым песням: «Когда повернутся…» да «Когда оглянутся…» — должен прийти конец. На колу мочало нельзя жевать долго. Можно и помереть. Мочало, оно и есть мочало. Из него лишь лапти плести.