Николай пришел на почту и прямо там, в помещении, у стола, вложил исписанные листки в конверт, запечатал и подписал, заслоняясь от любопытных: «Москва. Кремль… От Какичева Николая Еремеевича».

Написал и бросил в ящик. И сразу от души отлегло.

А начиналось все просто. В марте месяце, как раз под самый конец, пошел Николай в отпуск. Весна — дело известное. Картошку надо сажать, огороды, деревьями заниматься, навозу постараться привезти, колонку наладить — в общем, работа найдется. И, конечно, лодка. Ее он под самый конец оставлял. Спокойно покрасить, мотор перебрать. И все это на берегу, возле Дона, с добрыми людьми. Там можно и выпить, и побрехать — никто за рукав не потянет. С лодкой — это самый отдых. Остальные дни — колгота.

Добрую неделю занимался Николай огородом, двором да садом и, наконец, решил: хватит. А то так и отпуск пройдет. Бегай потом вечерами на лодочную, после работы.

Решил и следующим утром собрался на берег. Но все поломала жена. Она углядела, что конек на крыше за зиму совсем развалился, и завела:

— От людей стыдно… Хозяин называется… Либо мне самой…

В общем, пришлось лезть наверх.

А наверху было хорошо. Никаких заборов, стен, сарайчиков и прочей рухляди. Наверху было просторно и много неба. Стлались по земле крыши и крыши среди голых деревьев. А рядом тополь-раина стремился к небесам.

Николаю на крыше понравилось. Конек он поправил и остался сидеть там, наверху, спокойно покуривал.

Мимо люди проходили, спрашивали:

— Ты чего там?

— Жена загнала, — отвечал он, — говорит, сиди и кукарекай.

Рядом, на тополевых ветвях, заливались скворцы, воробьи бесстрашно скакали, чирикая. К озерам потянула одинокая цапля. Думалось хорошо: о днях отпуска, которые еще впереди, о долгом лете, которое лишь начинается, и вообще о жизни.

Время от времени, сбивая мысли, по улице пробегали машины. Раньше они здесь почти не ходили, дом стоял на окраине. Кому ездить? Теперь громыхали раз за разом. И все почему-то пустые. Николаю сверху-то видно было. Но он сначала этому значения не придал. А потом, раздражаясь от громыхания, голову поднял, стал присматриваться: чего они тут разъездились? Тут ехать-то куда? Самый край поселка, дальше лишь кладбище. Туда чего мчаться, туда отвезут, да еще с музыкой. В свое время.

Николай на самый край крыши перебрался, ноги к фронтону свесил и стал глядеть.

Медленно проплыл КамАЗ с прицепом. Пустой. Куда-то к больнице свернул. Потом сосед, Василий, на ЗИЛе примчался, из дома бидончик взял, наверное под молоко, — и назад. Зеленый «пикапчик» с надписью «Связь» повез домой Мырикова. Тот каким-то начальником был на почте, а жил на самом краю. Брякая разболтанным кузовом, прокатила машина зверофермы. Потом снова ЗИЛ. Потом «Кировец» навонял, не продышишься. И все — пустые.

Николая даже заело. Он сидел и ждал, когда же, наконец, хоть одна груженая проедет, для дела.

Не дождался. Бутылки пустые везли, это — да. Неподалеку магазин стоял, рядом, в ларьке, посуду принимали. Туда, за каких-нибудь полчаса, подкатили; летучка из «Сельхозтехники», «Аварийная» газовой службы, два ЗИЛа, УАЗ, три легковушки и даже портовской кран.

А вот с добрым делом Николай так никого и не увидел. Разозлился и слез.

И так бы оно, наверное, все и позабылось. Но вечером, по телевизору, перед кино, показывали журнал про то, как железо добывают. Там было жутко смотреть: вся земля искурочена, страшней войны.

Николай поглядел-поглядел, плюнул и ушел курить.

На дворе было хорошо. Остывал на западе алый закат. Белый камушек луны светил над головой. А чуть поодаль, в высоте проклюнулась одинокая серебряная звезда, одна на всем небосводе. На земле уже туманилось и темнело. Огородные грядки лежали ровные, радуя глаз. А над ними стояли деревья, готовые не сегодня завтра облиться белым цветом.

Хорошо было. Но пришло на ум странное. Вдруг подумалось, что и на этой земле, вот здесь, могут что-то найти: железо, уголь, нефть какую-нибудь. И тогда… И представив себе, что случится тогда, Николай поежился.

На соседском дворе возился с кроликами Иван Митрофанович, завхоз из школы. Николай его окликнул:

— Митрофанович!

Тот подошел.

— Чего?

— Ты, случаем, не слыхал, в школе у вас там не болтают, — никаких полезных ископаемых у нас не нашли?

— Каких ископаемых? — не понял завхоз.

— Ну, уголь, железо… Не обнаружили?

— Вроде нет. Нефть искали, не нашли.

— Ну, и слава богу, — облегченно вздохнул Николай.

— А чего это ты? — спросил сосед.

— Просто так. Ребята на работе болтали, вроде нашли чего…

— Нет, нет. Не нашли. У меня свояк в нефтеразведке. Они теперь в Казахстан летают, на самолете.

Поговорили и — по сторонам.

Николай пошел кино глядеть. Оно было скучное, про мужика с бабой, которые то сходились, то расходились — дурью маялись. Он кино вполглаза глядел, на душе было как-то неспокойно. И вдруг пришла мысль: вспомнился день, крыша, машины, которые проезжали мимо. Они ведь были пустые. А железо для них добывали, землю ворочали. Добывали железо, уголь и всякое другое. Старались, строили. Сколько людей, труда. Нефть потом, для бензина. И для чего? Порожнем гонять.

Мысль была такая большая, что не умещалась в голове. Сделалось жарко. Николай про телевизор забыл.

И потом другая мысль пришла: ведь его улица на самом краю, глухая. А сколько машин по другим ездят. Это раньше, в детстве, одна полуторка на весь поселок. А нынче этих машин развелось. Лишь здесь… А в городах вообще несчетно. По области. По Союзу.

Спать Николай, конечно, спал. А вот утром проснулся, пришло вчерашнее. Собирался он на берег, к лодке, а потом раздумал. Решил проверить вчерашнее, про машины. Может, день вчера выдался несчастливый.

Но на крышу просто так не полезешь. Подумал Николай и решил конек белой жестью обтянуть, чтобы уж навечно. Было у него три листа в запасе, он их порезал и наверх потянул.

Сосед Фомич со своего двора крикнул:

— Другой день на нашестьях?

— Приказ… — развел руками Николай. — Высшее начальство.

— Нет, с ними не поспоришь, — посочувствовал Фомич. — Такое племя. Зато конек будет на весь аул светить.

Сосед был стариком говорливым, но скоро бабка прогнала его к делам.

А Николаю чужие глаза были вовсе не нужны, потому что конек — коньком, жесть — жестью, а главное — эксперимент. У сына-школьника такое присловье было: «Проведем эксперимент!» И Николай решил провести.

Взял он бумаги лист, разделил его пополам, слева написал «порожние» и решил ставить там ноли на каждую машину, а справа, соответственно, «груженые» и отмечать их крестами. Просто и ясно.

Конек оббивать начал он с краю, не торопясь. Примеривал, прикидывал, а главное, глядел на дорогу.

Первым прокатил лесхозовский ГАЗ-66, пустой. Николай влепил ему ноль. Потом ЗИЛ-130 с ремконторы. В кабине сидит Федя-прораб. Он хоть и пузатый был, но считать его за груз слишком жирно. Второй ноль на бумажке появился. Повезли рулон рубероиду на УАЗе. Николай подумал-подумал и поставил ноль, потому что три тонны грузоподъемность УАЗа, а рубероид можно и на себе утащить или на тележке. В крайнем случае в мотоциклетную коляску положи и кати.

Проехал самосвал с песком, потом еще один, с пилеными дровами. У Николая даже на душе повеселело, и он влепил два жирных креста, радуясь.

А потом повалили машины, и все порожнем: заготконторы «газон», «Сельхозтехники» два КамАЗа друг за дружкой проплыли туда, а следом обратно, словно издевались. С хлебоприемного пункта ЗИЛ поволок в просторном кузове разъединый мешок зерна ли, а скорее, отходов. Охотосоюзовская колымага мордатого Костю-председателя повезла, конечно, похмеляться. Этот Костя разожрался на лосятине да кабанятине — в кабину уже не влезал, впору самого отстреливать. «Электросетей» машина моток провода и ящик с изоляторами повезла, как не надорвалась, бедная. На велосипед, на руль этот провод, а ящик на багажку — и все дела.

Николай расстроился, ожесточился. Ставил он ноль за нолем, курил и вдруг почуял пристальный пронзительный взгляд. Оглянулся — точно. Сосед Фомич на лестнице притаился и глядел круглыми испуганными глазами.

Николай досадливо крякнул:

— Чего тебе?

Фомич настороженно огляделся и спросил шепотом:

— Ты от кого? От наших али… — качнул он головой в сторону.

— От Турции, — сказал в сердцах Николай.

Фомич его шутки не принял. Так же испуганно, с оглядкой он прошептал:

— За это дело у нас тут двоих поймали, после войны.

— Шпионов, что ли?

Фомич молча кивнул головой.

— Чего ж они тут узнавали? — спросил Николай. — Сколь твоя коза катяхов сыпанула?

— Это не нам знать, — развел руками Фомич. Он так на лестнице и стоял: ни вверх, ни вниз. А неловко было.

— Слазь, — сказал ему Николай. — Пошли покурим.

Чего зря дальше считать, дело ясное. А соседу нужно было объяснить, чтобы сдуру не подумал лишнего. К тому же и посоветоваться. Фомич в свое время техникум кончил, работал мастером.

Уселись во дворе, возле кухни, на солнышке. Тепло было и хорошо, куры татакали.

— Ты про Антарктиду знаешь? — для начала спросил Николай.

— Конечно, — ответил Фомич. — Южный полюс.

— Так вот там, при жгучих морозах, до шестидесяти, я сам слыхал, люди ищут полезные ископаемые. Да Антарктида хрен с ней, там лишь ищут. А в Норильске, на Крайнем Севере, у меня сват работает. Сват Алексей.

— Это какой? — спросил Фомич.

— Валентины брат, двоюродный. Под землей там сидит, при вечной мерзлоте металл добывает. Большие деньги, но не каждый рискнет. А на болотах, думаешь, лучше, в Тюмени? Служил там, видал, как нефть достается. Даже в море забрались с этими вышками. Мода такая пошла по всем морям. Лезут, роют, вверх дном все переворачивают. Ставлю вопрос: для чего?

— Как для чего? — ответил Фомич. — Техника, Не хватает.

— Значит, не хватает? — спросил Николай. — А вот у меня тут другое, вынул он свой листок и помахал у Фомича перед носом. — Мы рвемся, уродуемся в вечной мерзлоте, выковыриваем оттуда, землю губим… По телевизору вчера глядел? Вот так. До Антарктиды добрались, в океаны залезли. На Луну! Помнишь, тоже показывали. Она там пробурила, я видел, такая вот штуковина откидывается, — примерно показал рукой Николай. — Пробурила и назад, на землю. Значит, к другим планетам подбираемся, чтоб там разжиться. А зачем? — снова поставил он вопрос. — Зачем столько металла, нефти? Костю Манякина катать? Так ему для здоровья бы рысью. Полезней.

— Это ты загибаешь, — отмахнулся Фомич. — У охотсоюза две машинешки.

— Провел эксперимент, — твердо сказал Николай. — Ты — свидетель живой. Вот. Все на ладошке. Порожними машины гоняем. Гляди, — разложил он листок и объяснил про крестики и нолики.

Фомич серьезно изучил, прикинул и спросил:

— Может, случайность. Может, у них какой…

— Парад, что ли? — хмыкнул Николай.

— Не парад, а к техосмотру готовятся…

— Не, это — тухта. К техосмотру в гараже готовятся. Да я и вчера считал. Не записывал, а считал. Та же петрушка.

— Это ты другой день наблюдаешь?

— Да. Вчера я вроде случайно. Я ж не думал. В голову не приходило. А видишь как? И это, возможно, в областном и всесоюзном масштабе. А, может, и в мировом, — снизил он голос. — Понял?

Посидели. Потолковали. Фомич все правильно понял. И Николай пошел его проводить, со своего двора.

Они за калитку вышли, а напротив, через улицу, разворачивался ЗИЛ. Развернулся и встал. Из своего двора вышел Павел Коротков, он что-то нес в руках, завернутое.

— Куда?! — крикнул ему Николай.

— Часы в мастерскую повез. Встали, — отозвался Павел и в кабину полез.

Машина запылила. Николай с Фомичем переглянулись.

— Будильник на пятитонке возим, — сказал Николай. — Понял? Тут никаких планет не напасешься. Ни своих, ни чужих.

Проводив соседа, он снова на крышу полез, доделывать. Но уже по сторонам не глазел, все было понятно.

А потом прилег отдохнуть. И задремал. Приснился ему удивительный сон. Снились шахты, рудники, хоть он их сроду и не видал никогда, но представлялись какие-то подземелья. Там работали люди, изо всех сил трудились. Пот с них градом. И много, много людей. Словно муравьи, черные, грязные. И усталые, аж жалко. А наверху, по земле, ехал мордатый Костя-председатель охотсоюза. Ехал он в КамАЗе, но почему-то не в кабине, а в кузове на мягком стуле. Прямо посреди кузова стул стоял, и Костя на нем восседал, красномордый, довольный. И что интересное, сзади, за машиной, прицепы громыхали, один за другим. Тоже пустые. И тоже со стульями, на каждом громыхали, и конца им не было.

От такого видения Николай проснулся. Проснулся, подумал и решил: надо писать прямо в Кремль. Потому что возможно… Да не возможно, а точно. Там, в Москве, про это не знают. Вполне понятно. У них просят машины, они дают, увеличивают темп Они на честность надеются. А такие начальники, как Костя, они полсвета под себя подберут и будут еще канючить: «Дай да дай…»

Николай сел писать. Два листка накатал. Начал по-ученому: «Мною произведен эксперимент…» Слово не совсем подходящее, но должно было зацепить.

«Мною произведен…», и все по порядку. И листок приложил с крестами и ноликами, для подтверждения.