Постепенно Верховный Лорд раз за разом при каждом перемещении во времени показывал Грегори новый мир, новую планету. Наблюдали они, как движется мир, как уходят в историю великие рода, как меняются нормы приличия и даже костюмы становятся иными, более удобными — невольно отмечал Грегори, хоть и более открытыми, как всё больше знаний становится простому народу доступно, как обычный смертный может чудо наукой сотворить лучше мага любого.

И вечным спутником был Харон — слишком беспечный Хранитель.

— Тебя пока не было, я с Повелителем Зла познакомился — он сам себя так назвал. А я так и сказал ему, перепьешь меня — покоряй мир. Потом, честно, плохо помню, кажется, мы были в мирах за пределами нашей звездной системы и вообще. По реке с ним плавали, весело было.

— А волосы твои почему черные как ночь стали? — нахмурился Грег.

— А, — отмахнулся Харон, — это я еще раньше перекрасился. Папулю с трудом уговорил. Скучно мне было.

Темноволосый Хранитель сумеречной планеты. Зачастую Харон был невыносим, но и жизни без него Грегори уже не представлял, все причуды того прощая. Фаэтон, Харон, Верховный — три древних порождения Силы, что так одиноки и не всегда не могут принять друг друга и понять.

Но часто Грегори было необходимо одиночество. Он познал свою Силу, постиг её. И мог уже сам, без помощи Верховного Лорда меж планетами перемещаться. Не только на Фаэтон и Анфею.

— Фаэтон, которому почти подвластно время, конечно, что для тебя стоит перемещаться из мира в мир, подобно Лорду, — грустно улыбнулся Верховный, когда узнал. «И мир ты не сожжешь, слишком его любишь», — прочел Грегори в желтых, с вековой мудростью, глазах.

И как-то раз Верховный вновь спросил:

— Хочешь, увидеть еще один столь отличный от твоего мир?

* * *

Ветер бил в лицо крупицами застывшей воды, а снег белым одеялом покрывал всё вокруг. Светло, даже слишком, но в лишь одна Сунга видна далеко в небе.

Как и когда-то давно на Анфее, Грегори понимал, что должно быть холодно, но самого этого пронзающего холода не чувствовал. Тогда ему было странно и удивительно, сейчас — привычно.

— Мой добрый друг уже ждет нас, — кивнул Верховный. А чуть впереди в прекрасном белом и ледяном-голубом убранстве раскинулся высокий дом, даже скорее дворец, но в десятки раз превышающий тот, что был на Анфее.

Верховный щелкнул пальцами, и спустя мгновение они очутились в просторном белом зале, казалось, весь он сделан из льда и снега и даже светильники на потолке как будто изготовлены из ледяных кристаллов, но здесь явно было теплее. Напротив них на высоком престоле восседал статный мужчина, кожа его была слишком светлой, волосы отливали серебряным цветом, а в голубых глазах видны знания многовековые — их Грегори ни с чем бы не спутал, не раз видел такой же взгляд у Верховного и понимал, что однажды в своем отражении украдкой поймает.

— Я король Лумиан, правитель планеты Стик приветствую добрых гостей в замке своем. Мир наш суров, но пусть это не пугает. Располагайся, Верховный Лорд. Располагайся, Грегори, Хранитель Фаэтон, если хочешь, можешь принять свой первый облик и убедишься, что организм всех обитателей этого мира быстро адаптируется практически к любым условиям, — благодушно улыбнулся король.

Грегори не мог устоять, всё это время любопытство робко скреблось по душе. Стало значительно холоднее, так как не было даже в самую студеную и одинокую ночь в Кроссе. Но он выдерживает этот холод, понимает, что медленно-медленно постепенно привыкнет к нему.

— И это далеко не всё, что я покажу и расскажу о всем нашем мире, — довольно улыбнулся король Лумиан. — Я многое узнал за свои тысячу зим. И многое вижу о будущем нашем, — добавил он, — мой дар — наследие Силы. И потому особо я ждал тебя, Фаэтон, — лишком пристально посмотрел на него король, но большего не уточнил, повелел лишь лучшие покои гостям выделить.

* * *

Не смотря на холод, Грегори нравилось на этой планете. Но для собственного удобства, он всё же предпочитал находиться здесь в облике Обладающего Силой, быть Фаэтоном.

Грег стоял у дворца и любовался бескрайними белоснежными просторами. Маленькие, но сочные ягоды редких тонких деревьев алели под лучами уходящей Сунги, под ветром склонялись, прощально ей кивая — до новой встречи.

— Скоро долгая ночь, — окликнул его звонкий голос, — пришельцам лучше быть во дворце в это время.

Грегори обернулся: девушка с голубыми глазами и серебристыми волосами ласково улыбнулась.

— Это не закон, — пояснила она, — просто совет.

Совсем юная, как его Мия, когда они поженились. И так похожа на короля Лумиана.

— Принцесса Агата, — учтиво представилась она, — Хранительница Стика, — игриво взмахом руки покружила снежинки над головами и, отпустив их позади Грега, протянула руку.

О традициях и обычаях Стика Грегори к стыду своему узнать не успел и не знал, как честь её не задеть, но на свой страх и риск, преклонив колено, коснулся губами нежной кисти.

— Хранитель Фаэтон, — представился он.

— А ты умеешь производить впечатление на девушек, — звонко рассмеялась Агата. Принцесса свободных нравов, до сих пор еще непривычных для Грега, хотя и на родном Фаэтоне давно уж власть захватили. Не привычно, но не более. Свобода прекрасна, кому, как ни лишенному её это знать.

— Сила совсем недавно избрала меня, отец говорит, ты опытный Хранитель, помоги мне познать её, — схватив за руку, повела она его в замок.

* * *

Ни одну зиму появлялся Грегори в обители короля Лумиана, порой один, порой в компании с Верховным и Хароном. Часто общался с Его Величеством и не редко с Её Высочеством. Он обучил Агату читать мысли и выучил стикианский язык, почти не удивляясь схожим словам.

«Сакральные знания», — вспомнились слова Креоса, старого друга, мудрейшего правителя. Река времени унесла их с Анфиянной имена в легенды, в Балладу о Вечной Анфее. А верный Грегори, верный спутник-Фаэтон по-прежнему наблюдал за потомками их, за принцессами, что в восемнадцатый день рождения Силу получают от матери. Заботился и следил, чтоб мир оберегали, и готовил постепенно ко встречи со звездами.

Зов Силы молчал, и это почти не беспокоило. Достоин небольшой передышки.

Но к Агате Грегори являлся только в облике Фаэтона-Хранителя, и только этим именем ей назывался. Вдвоем начали они сопоставлять слова и символы, новый язык придумывая, всем и каждому понятный.

— Я верю, скоро и мы сможем побывать на Фаэтоне, — поделилась она как-то раз мечтами, говоря на новом языке. — Я увижу те страны без единого правителя, познаю жару и зной. Расскажи еще о своем мире, — попросила принцесса и слишком нежно посмотрела, будущая правительница холодного мира.

А Грег смотрел на нее и видел себя — избранную, с судьбой предопределенной:

— Агата — мое последнее дитя, — однажды рассказал король, — не всегда может спасти даже Сила. И Агата еще так мало знает о мире. Но она надежда будущего. Все мои видения говорят: уготована ей великая судьба. Выбрана она Силой планеты. Но даже та не поможет, если после двадцать второй зимы своей не огласит Агата жениха, того, кто поможет род наш великий продолжить. Иначе обрушит народ на нее гнев свой и боль разочарования, обратит Силу против, и лишу я её права на трон и изгоню из замка родного, и придется мне или новое дитя зачать, или иного близкого к роду наследника на престол посадить.

Ни тени сомнения, ни тени раскаяния или сожаления в голосе: таковы их законы, сейчас непреложные.

— Почему двадцать вторая зима, почему не позже? — Харон всегда умел задавать слишком прямые и неудобные для остальных вопросы. — Раз вы тут по тысяче лет, зим и прочего живете?

— Переломный возраст, — уклончиво и расплывчато ответил тогда король Лумиан. — А затем: время для нас течет иначе.

И до двадцать второй зимы принцессы оставалось совсем немного. И всё с большей надеждой смотрела она на Грегори, а он как мог не замечал этого, старательно сердце свое замораживал.

* * *

— Сегодня я покажу вам свою гордость, — возвестил король. В этот день он сам позвал Верховного, попросил его, Фаэтона и Харона явиться.

— Мы живем тысячи зим, мы лучше всех помним историю, знаем, кто мы и откуда, — рассказывал король, ведя их из тронного зала запутанными ходами, по длинным лестницам вниз и вверх, пока не вывел к серебристой большой двери, горящей яркими огнями. — Весь народ наш как никто другой близок к Силе. Иначе бы не выжили в этих краях. Мы сплели то, что иные зовут наукой, и то, что магией зовут, в единое прекрасное естество. Но это был наш выбор, наш путь. И другим с опаской, всё продумав, стоит ступать на него.

Король распахнул дверь, и дыхание перехватило: в просторном зале без крыши стоял дивный прибор, похож на машину, что недавно ученый муж из Кросса изобрел, но более гладкая, более совершенная.

Смело и решительно Лумиан вошел в нее, затем дверь сама плавно закрылась. Как дикий зверь машина зарычала и медленно, урывками ввысь устремилась, недалеко взлетела, с громким хлопком опустилась.

— Только науку использовал я, чтоб её построить, — довольно рассказал король, выйдя. Достал из машины свитки и протянул ошарашенному Грегори.

— Мгла скоро поглотит меня, я слышу бой последних барабанов, — печально, но смиренно произнес Лумиан, — время ценно, и тает как снег на горячих ладонях. Непостоянен наш мир, изменчив, а время строптиво. Но вы те, кому оно больше всех подвластно. Я не успел и не успею все знания Агате передать. Она знает лишь о жизни на Фаэтоне, Анфее и Хароне. Не ведает, что почти весь мир наш населен и что у каждой планеты есть Хранитель, что везде есть маги и Лорды. И рано нам еще на звезды, и вашим мирам рановато. Сейчас рано, потом будет поздно, но вы, древнейшие, вы точно поймете, когда придет нужное время. Здесь чертежи этой машины. Возьми их, Грегори, мои видения гласят, как должно ты ими распорядишься, как лучше для всего мира будет.

Грегори, сам до конца не веря, прижал к груди свитки: знания, обладающие могуществом невиданным.

— Я даю слово, эти знания увидят мир, когда придет время, — пообещал.

Не спеша вернулись они в тронный зал. Даже Харон в этот раз был молчалив и задумчив. Уселся у престола, откинул голову на подлокотник, глаза прикрыл.

— Где оставишь? — кратко спросил Верховный.

— У тебя, — отстранено ответил Грегори. — Моя планета выйдет на связь, — обратился он к королю Лумиану, — может быть, скоро. И Обладающие Силой станут невидимыми посредниками между мирами.

— Прекрасные вести, мой друг, — плавной походкой вошла Агата, — я слышала только последнее предложение Фаэтона, — рассмеялась она на полный ласкового укора взгляд отца. — Это так замечательно, что его планета скоро свяжется с нами официально! — сама для себя переделала услышанное, счастливо закружилась по залу. — Конечно, станем посредниками, — смеясь обняла Грегори за шею и даже в щеку поцеловала.

— Но нелегкий и долгий путь то будет, принцесса, — отстранился он, едва касаясь, по щеке белоснежной провел и исчез.

* * *

Он не сомневался, что Верховный Лорд и Харон проследуют за ним, найдут его в комнате, Чародеем подаренной.

Грегори сидел с любимом кресле Мии, задумчиво смотря на чертежи и ничего в них не понимая.

— Ты же нравишься Агате! — чуть не накинулся на него Харон.

— Знаю, — постарался, чтобы голос его ровно прозвучал, не смотря на друга.

— Да почему ты так против любви? Она ведь прекрасна!

— Все привязанности обрекают на страдания, — говорил всё также ровно, как юнца опять поучал. — Ты будешь жить столетия, и время раз за разом будет отнимать у тебя то, что дорого. Время смоет города, время высушит озера и затопит континенты. И ты будешь раз за разом спасать свой мир. Но мир не спасет тебя, да и не нужно.

— Ты слишком серьезен. Ладно, — чуть обиженно, нахмурившись, как недовольное дитя, Харон сел у его кресла, — но как минимум я — бессмертный и папуля Верховный.

— Да, у меня просто замечательная компания на ближайшую вечность, — уголки губ Фаэтона слегка приподнялись.

— Зато ты улыбнулся. Как думаешь, Грег, каким будет мир спустя века?

— В любом случае, он будет прекрасен.

— Смертные ведь покорят и небо, и космос?

— И нелегкий груз ляжет на наши плечи…

— Ой, да всего-то хранить мир во всем мире, как будто сейчас мы этим не занимаемся, — беспечно отмахнулся Харон.

И в этот раз даже спорить с ним не хотелось. Грегори встал, положил руку на плечо Харона, по-отечески чуть потрепал. Печаль тихо в сердце стучалась. Он повернулся к Верховному и передал ему чертежи.

— Когда придет время, отдадим их Новой Хранительнице Анфеи. На Фаэтоне слишком много стран, слишком много графств и княжеств. И каждый возжелает себе. Отдадим туда, где никто не будет сражаться за знания эти. Агате их не давай, не стоит, — с тоской добавил на немой укор. — Я должен вернуться в Кросс, — устало и опустошенно произнес Грегори, еще улыбнулся, но на этот раз с трудом: измученной улыбкой, лживо уверяющей, что всё в порядке, и скорей исчез, чтоб не увидеть слезы в глазах зеленых, безэмоциональных и тех, желтых, что многовекового опыта полны.

* * *

«Прости, Агата, я лишил тебя наследия отца, прости, но иначе ты начнешь меня искать по мирам, вместо того, чтобы править. Планета вновь зовет, и я не воспротивлюсь».

Грегори стоял на руинах, древних камнях, что остались от когда-то великого Первого Дома. Самих Домов давно уж нет. Теперь только княжества и страны, что столько веков не хотя стать едины, да им это и не нужно. Но единство будет во всем их мире. Он и Агата сделают для этого всё возможное, когда встретятся вновь.

Не важно, сколько лет пройдет на Фаэтоне, на Стике время движется иначе.

«Триста зим, — с тоской подумалось ему, — прости, принцесса, когда мы встретимся ты будешь уже королевой».

Так бессердечно посчитала Сила.

«Прости, принцесса, не мало зим потом подарит нам судьба, захочешь, стану полюбовником твоим. Прости, но сердце свое лучше заморожу, пусть холоднее самого студеного дня оно станет. Одну лишь память храня, но о той, кто любила преданно и безоглядно, и кого любил я, о той, что давно в мире снов… Рано или поздно, вновь Фаэтон призовет меня. И я выберу долг, не отрекусь от Силы. А ты, Агата, станешь посланницей новой эпохи. И будет выбран путь мира — единственный верный. И пойдем мы по нему, не сворачивая».

* * *

Верховный Лорд сидел, откинувшись в мягком черном кресле. Глаза мужчины были полуприкрыты.

«Велика твоя Сила, Грег. Ты один из немногих Хранителей, что могут сравняться с Лордами в могуществе своём. И тяжко бремя твоё. Я — Главное порождение Силы, я буду рядом, когда нужен, но не всегда смогу помочь тебе. Я знаю, как было и как должно быть. Но не знаю всего будущего. Я знаю, путь твой в шипах и боли полон. Но вижу, пусть размыто и нечетко, свет я на нем. Только потерпи немного…».