– Кто это был?
– Понятия не имею. Раб божий. Хотел пить. То и дело глотал слюни и облизывал пересохшие губы.
– Как он выглядел?
– Лицо у него было вытянутое, а взгляд был неопределенный.
– А во что был одет?
– Был в обносках. И плащ, и панама на голове были старые.
– Ты дал ему воды?
– Дал, разумеется. Я же не изувер какой-нибудь.
– Наверное, выпил все до последней капли, да?
– Как ни странно, нет. Уставился на чашку какое-то время, а потом вернул и удалился…
* * *
Не помню, сколько улиц я прошел? То ли две, то ли три. Очень люблю прогуливаться. Шагать по тротуарам – мое любимое занятие.
Стук, который раздается во время ходьбы, заставляет сосредоточиться и прислушиваться к нему. Тяжесть шагов при этом зависит от степени загруженности мозга и сердца на тот момент, и еще от величины и веса плит на тротуаре. В результате от постукивания раздаются не монотонные звуки, а различные по тембру. В зависимости от угла зрения на них дома, деревья, машины, силуэты людей иногда воспринимаются в движении, а иногда создается иллюзия бутафории.
Сегодня необычный день для меня. После ряда удач кажется, что я проделал еще несколько шагов на пути к важной миссии. Я – человек неординарный. Верю, что придет время, и этот мир изменится благодаря мне. И это придает мне уверенность в себе.
Стрелки часов показывают время 18.30. До начала балета «Лебединое озеро» остается полтора часа. Жаль только, что я не нашел своего друга Н., чтобы он мог составить мне компанию. В кармане пальцами я разглаживаю билет, на котором помечено: 13-й ряд, 13-е место. Как-то не обратил внимания на эти «чертовы дюжины», когда покупал билет. Но, в любом случае, следует учитывать цифру «13». По меньшей мере, проводя пальцами по поверхности билета и ощущая оттиски с цифрами «13», я убеждаюсь, что это все-таки необычная цифра.
* * *
– В школе на занятиях дети сперва делали записи в черновике, где могли зачеркивать и перечеркивать, а после исправлений ошибок переписывали свои работы в беловик… Всевышним же нам дается одна тетрадь, чтобы написать свою биографию. Зачеркивать и перечеркивать здесь не разрешается. Ошибки тут стереть невозможно. Записи в этой тетради надо вести так обдуманно, чтобы не приходилось потом исправлять. Здесь надо семь раз отмерить, один раз отрезать, – сказал человек в обносках. А потом спросил: – У тебя, разумеется, был и черновик, и беловик? Я прав?
– Да, – пробормотал я.
Вздохнув, он продолжил:
– Поскольку родители мои были люди бедные, они не могли купить мне две тетради. У меня никогда не было черновика. Так что я не имел права на ошибки.
* * *
– Пас…
– Сиссонне…
Девушки и в самом деле были как лебеди. В белоснежных пачках из тюли они танцевали в два ряда. Когда один ряд двигался вперед на кончиках пальцев, другой в это время отходил назад.
Махая руками словно крыльями, становились на ступню, регулируя каждое па с движениями рук. Мужчина с тонкой бородой, стоя посреди сцены, направлял балерин, показывая движениями пальцев рук. При этом произносил какие-то термины:
– Пас…
– Темпе…
– Сиссонне…
Девушки были тоненькие и длинноногие. Губы у них красные, но не от помады, глаза и брови – черные не от туши и карандаша.
Талия их, казалось, может пролезть через обручальное кольцо.
А как они были кокетливы…
И свежи, как нераскрывшиеся бутоны…
Тонкобородый мужчина громко произнес:
– Девушки, скоро восемь. Заканчиваем репетицию. Кордебалет, снижаем темп и сводим на нет…
Потом повернулся в сторону кулис:
– Идет корифей!
Еще не стихло эхо от его команды, как появилась фея в черной тюлевой пачке и, кружась словно юла, дошла до середины сцены.
Она была прекрасна и тонка, словно роса на лепестках в весеннее утро…
* * *
Мне надо пройти еще одну улицу.
Люди сегодня выглядят почему-то мрачновато.
Н. в тот день не смог завести свою машину, и ему пришлось поехать на метро. Как он говорит, люди были словно озабочены чем-то, грустны. Каждый был занят своим любимым телефоном. В прежние годы же все было по-другому. Пассажиры подземки улыбались друг другу, были более обходительны в отношении к другим…
Должен сказать, кстати, друг мой тоже непростой человек. Он руководит проектированием огромного водохранилища на северо-востоке страны. Интересно, что он делает сейчас? Такой спектакль упустил…
И на звонки не отвечает.
Он собирался в Париж; лететь, на отдых. Думал, хоть какое-то время не видеть назойливых журналистов. Те совсем замучили бедного. Дело в том, что из-за строительства пришлось спилить деревья на каком-то участке лесного массива и засушить небольшое озеро. Это и явилось причиной атаки на моего друга работников прессы. Они подняли шумиху вокруг этого. Как можно, мол, это же уничтожение флоры и фауны…
В одной газете в тот день писали, что вследствие уничтожения леса и засушивания озера тысячи птиц могут погибнуть.
И никто не хочет подумать о том, сколько пользы может принести строительство этого водохранилища.
Но почему он не известил меня о том, что летит в Париж;?…И в самом деле, люди сегодня ведут себя очень странно. Молодой человек, который задел меня за руку, не соизволил даже извиниться. А та супружеская пара, которая ругается посреди улицы, никого во внимание не принимает…
Ну что можно сказать той женщине, что положила пакет с мусором на край тротуара?
Стрелки часов показывают 18.54. До начала спектакля остается чуть больше часа.
Интересно, где расположено 13-е место 13-го ряда? Посередине ли? Как оттуда видна сцена?
Уже который раз иду на балет, но все еще не удалось запомнить расположение мест в зрительном зале Театра оперы и балета. В принципе, так оно и должно быть. Мой мозг – это камера хранения для более важной информации.
Нарушение экологического равновесия в результате научно-технического прогресса, а также экономического штурма ведет постепенно к утончению озонового слоя стратосферной прослойки в атмосфере. Это очевидно. Мы не можем остановить прогресс. Так что я работаю над путями воздействия на естественный состав воздушного слоя, для спасения атмосферы, которая считается потолком Земного шара и защищает его от разрушительного воздействия метеоритов и других инородных тел.
Выходит, совсем скоро я могу перестроить мир.
Есть еще время. Спускаюсь в полуподвальное кафе, чтобы выпить чашку кофе.
Поскольку официант знает меня как постоянного клиента, не спросив ничего, приносит и ставит на стол чашку с турецким кофе и сахарный песок в розетке.
Кто знает, есть ли среди тех птиц, которым грозит гибель от засушивания озера для строительства водохранилища, лебеди? Или они не обитают в тех краях?
Голоса молодых людей, сидящих за соседним столом, нарушают тишину в полумрачном помещении:
– Ты слышал, вчера мужчина в Сабунчах (поселок в Баку – авт. ) застрелил жену, тестя, тешу и двух своих шуринов?
– Правда?
– Да. И еще, по «Euronews» показывали, как в Австралии маньяк, ворвавшийся в школу, убил 13 школьников…
– 13?! – переспрашиваю я сидящих за соседним столом…
Вопрос, заданный мною, пополам рассекает пар, выходящий спиралью из чашки.
* * *
– Мне надо было взять горсть песка с морского берега. Нагнувшись, я стал подбирать по одной песчинке, в результате потерял время. А вы черпаете песок, объединив ладони, – сказал мужчина с несуразным лицом, одетый в обноски.
– Что вы сказали? – с безразличием переспросил я, не вдаваясь в суть его слов.
Он разжал ладонь и показал линии на ней. Они, подобно паутине, переплетались между собой.
Невозможно было определить, где начало, где конец. Эти линии исчезали в лабиринте, как в пучине.
* * *
Боже мой, что я вижу?!
Никогда не мог подумать, что когда-нибудь мне придется встретиться с драконом, явившимся из других миров и извергающим огонь, как это бывает в сказках. Притом не где-нибудь в отдалении, а в самом центре города: посреди проспекта Бейбутова, где кипит движение автомобилей и пешеходов. Нет, мне не мерещилось. Это был юродивый, непонятно какого цвета, окрашенный словно в глянец из разных цветов: черного, коричневого, желтого и зеленого. Это был он, но с еще не раскрытой пастью, из которой может извергать огонь. Чтобы стереть разницу между реальным и вымышленным образами, я взобрался на его липкую шею (как только осмелился на это, не могу понять), обеими руками стал разжимать его стиснувшиеся губы и выдирать сплетенные клыки. Пасть у него полностью открылась, но огня в ней не было. Его пришлось искать мне самому. Я стал высекать огонь из зажигалки, а когда ничего не получилось, решил воспользоваться костром, который разжигал недалеко сутулый дворник из сметенного с тротуара мусора. Огонек не воспламенился, а лишь сверкал иногда.
Тогда я обхватил его за шею и стал душить. Глаза у дракона выходили из орбит. Я думал увидеть гнев и презрение в глубине его покрасневших глаз, но наткнулся на безмерное равнодушие и беспечность. Я стал бить кулаками по его окаменевшей голове, пытался разорвать ему морду. Однако мне не удалось сделать ему больно. Я лишь расшиб себе пальцы.
Вдруг мне показалось, что этот дракон мне кого-то напоминает. Во всяком случае, его лицо, особенно взгляд, я, кажется, где-то видел.
Видать, юродивый догадался о моих мыслях, так как тоже стал вглядываться в меня, хлопая намокшими глазами, словно и я ему кого-то напоминал.
Вскоре он сосредоточился, сделал глубокий вдох и решил исполнить мое желание: надув щеки, стал извергать огонь. Языки пламени распространялись налево и направо, сжигая все вокруг.
Своим ужасающим зрелищем дракон поверг в шок тех, кто находился поблизости на этот момент.
Люди в панике стали убегать оттуда. Случилась давка. Сталкивались автомашины, толкали и сваливали друг друга люди. В один миг все эти раздавленные нечто и некто превратились в чудовище.
О Боже, что же я творю!
Этот же за секунду может уничтожить все и всех… Я в ужасе набросился на дракона. Взобравшись к его пасти, попытался голыми руками погасить огонь. Обжег себе пальцы и застонал от боли…
* * *
– Хорошо родиться до того, как умереть. Ты успеваешь прожить, учишься ходить. Если сможешь хороню ходить, то в награду получаешь возможность летать, а если нет, то в наказание должен пресмыкаться. Жизнь для тебя становится залом ожидания, где можешь располагаться на противоречиях то серого, то красочного мира и живешь в бесконечном ожидании своего конца. Живешь в надежде на то, что будет лучше, но в конце приходится утешаться тем, что не стало еще хуже…
Так и есть. Лучше родиться до того, как умереть. Хоть успеваешь прожить какое-то время. Ужаснее всего умереть до того, как родиться, – сказал мужчина в обносках. И вдруг посмотрел на меня, прищурившись, и спросил: – Ты из каких? Первых или вторых?
«Прилип как банный лист», – подумал я про себя.
Тут он сам выручил меня:
– Несомненно, из первых, как все. – А потом добавил с иронией: – Может, думаешь, что тебе удастся перестроить мир? Запомни: те, кто отравляют сознание людей, намного опаснее тех, кто отравляют воздух, землю и воду.
Несмотря на хриплый голос, речь у него была внятная.
– Все вы на одно лицо: одинаково ходите, питаетесь и удовлетворяете свои потребности. Одинаково обманываете и изменяете. Часть из вас служит Богу, а часть так же служит Дьяволу. Одинаково и ваше рвение на свет в утробе матери в течение 9 месяцев. Умираете все вы также одинаково за 9 минут, когда Бог посылает за вами ангела смерти. Любви в вас столько, сколько ненависти, а счастье ваше соразмерно с вашим несчастьем. Радости и веселья в вашей жизни столько, сколько горя и печали… – и вдруг спросил сердито: – Когда ты перекусил в последний раз?
Я непроизвольно взглянул на свои наручные часы и вспомнил про фаст-фуд, что купил и съел недавно у станции метро «Академия наук».
– Прошло три часа, – ответил я.
Вспомнил даже молодую нищенку у кафе, с дрожащей протянутой рукой, которой подал 5 манатов (национальная валюта Азербайджана – авт. ). Хотел сказать и об этом, но промолчал.
Я окончательно убедился, что этот человек не отвяжется от меня, и от этого сконфузился, как машина, движение которой ограничено.
– А когда в последний раз ты кормил свою душу? – спросил мужчина. Своим вопросом он загнал меня в тупик. Ограниченное движение мое полностью остановилось.
Вообще я мог бы ответить ему по шаблону, приукрасив свою речь высокопарными словами, но понял, что это не удовлетворит его, и поэтому предпочел промолчать.
* * *
Танец черного лебедя словно заколдовал белых птиц. Они завороженно следили за красивой пластикой и мимикой балерины.
Она махала руками, словно крыльями. Черный отблеск от ее наряда распространялся и ложился на белые пачки застывших белых лебедей.
Мужчина с тонкой бородой хлопнул в ладоши и взволнованно крикнул:
– Боже! Какое очарование! Корифей, быстро за кулисы! Я не могу смотреть на тебя! Кордебалет, вы торжествуете, создаете гала, быстро! Грандиозное гала!
Как бы нехотя, медленными шагами черный лебедь удалился вглубь сцены.
Построившись в два ряда, белые лебеди снова стали танцевать, взмахивая крыльями.
Тонкобородый мужчина продолжал громко повторять:
– Pas de chat!
– Pas de ciseaux!
– Pas de poisson!
Дракон все извергал огонь. Обжигая свои руки, я старался погасить пламя, но мне не удавалось.
Вдруг огненная лава стала извергаться уже из его глаз. Все вокруг было охвачено огнем. Горели дома, деревья, машины и люди…
Я понял, что голыми руками мне не потушить это пожарище, и стал проклинать себя: «Боже, что же я наделал!»
* * *
И вдруг в помещении запахло гарью. Зрительный зал заполнился дымом. Девушки в недоумении прекратили репетицию. Увидев, как начал гореть зал, тонкобородый мужчина стал кричать:
– Пожар, пожар! Персонал! Мы горим!!!
* * *
– То, что видит человек, эта информация передается в мозг и сердце. Сигнал от глаз в мозг и сердце – это как эскалатор в два направления. Но почему-то с годами информация от глаз передается только в одно направление – в мозг! В итоге сердце из-за неосведомленности становится бесчувственным, начинает каменеть, – сказал тот человек. – Если присмотреться, не отличишь окаменевшего человека от камня, одеревеневшего – от дерева и ставшего железным – от железа…
И еще добавил:
– Когда горит мясо, не получается яркого огня, а дерево, железо и камень вместе горят приятным ярким пламенем, похожим на фейерверк. Раскаяние, которое потом вы испытываете, не может оградить вас от совершения грехов.
Дальше сказал, ликуя:
– Количество грехов у вас соразмерно керосину, который будет уготован для сжигания вас на костре…
* * *
Я беспрерывно набирал номер мобильного телефона своего друга, но бесполезно…Наконец он ответил. У меня застыла кровь в жилах, когда услышал его прерывистый голос сквозь шуршание в трубке:
– Ты представляешь… В Париже, в Мулен Руж, – объявился дракон…
* * *
Были слышны шум, крики и стоны. На небе образовался толстый слой дыма. Стая серых воронов стала атаковать слой дыма. С каждым разом птицы с жадностью клевали дым. Люди в панике бросились бежать, сваливая на ходу кого попало: женщин, детей и стариков.
Мое внимание привлек черный силуэт, единственно неподвижный в этой суматохе. Это была нищенка, которую видел я у кафе, куда заходил недавно, чтобы перекусить. Она стояла с протянутой рукой и просила милостыню…
* * *
Балеринам, протирающим глаза от едкого дыма, задыхаясь, удалось кое-как выбраться в фойе, а оттуда – на улицу.
Но первым покинул зал, отталкивая девушек, мужчина с тонкой бородой.
Исполнительница же роли черного лебедя почему-то пыталась узнать, какое из кресел стало причиной возгорания. В результате была охвачена огнем. Пачка на ней из черной тюли сразу воспламенилась.
Языки пламени с 13-го места в 13-м ряду стали подниматься еще выше, как бы отмечая удовлетворение от своей добычи…
* * *
…Вдруг я вспомнил, откуда мне знакомы глаза дракона, извергающего огонь. Я узнал его по неопределенному взгляду и вытянутому лицу. И одет он был в старье…