На работу я пришла без охоты. Новую коллекцию мы уже сдали, делать, можно сказать, нечего.
Сотрудники нашего отдела – каждый за своим любимым занятием: у Онур-бека гость, и они за чаепитием бурно обсуждают вчерашний матч.
По его мнению, «Галатасараю» для того, чтобы выйти на уровень клубов мирового значения, недостаточно лишь головы Фатеха Терима и ног Снейдера и Дрогбы. Надо привлечь еще нескольких асов, таких, как, например, Робен.
Тут гость не поддерживает его. Говорит, что Робена немцы ни за что не продадут нам. И потом, тандем Снейдер – Робен не то, что раньше. Время берет свое…
Эсма опять звонит домой. Сперва говорит с дочкой. Ругает ее за то, что не уследила, когда разогревала обед. Затем говорит с сыновьями, наставляет, чтобы те вели себя хорошо, не дрались и учили уроки…
В конце звонит мужу, просит, чтобы не задержался на работе, надо пойти и навестить родителей. А когда тот говорит, что сегодня не получится, так как надо участвовать в каком-то party, Эсма приходит в ярость. Говорит: «Хоть один вечер ты можешь уделить своей семье?»
Ясемин рисует эскизы с черным карандашом и резинкой в руке.
Я обращаю внимание на ее наброски. Кажется, рисует дамские шорты. Или… Поскольку работа еще не завершена, я затрудняюсь сказать точно, что это. Обращаясь ко мне, начинает уговаривать: пойдем, мол, вечером в Billonere-clab на дефиле Гемзе Сараджоглу. Уверяет, что на подиуме будут супермодели – Джансу Дере, Дуйгу Акдениз, «и еще, ты не поверишь, сама Эбру Озтурк – твоя любимица».
Я вежливо отказываюсь, ссылаясь на недомогание.
Ясемин упорно работает над собой. Надеется, что сможет стать одной из известных кутюрье. Она думает заложить основу нового этапа в моде. Отныне, по ее мнению, моду будет диктовать не Милан, а Стамбул.
Когда-то и мои мечты точно так же не знали предела.
Я вздыхаю.
Бросаю взгляд на кипу газет. Они пестрят статьями о войне в Сирии. Немало вестей из мира шоу-бизнеса и спорта…
Мое внимание привлекает публикация про Стамбул: «Наряду с крупнейшими городами мира, такими как Нью-Йорк, Токио, Мехико, Лос-Анджелес, Париж, Лондон, Москва, Пекин, Шанхай, Мумбай, Сан-Пауло и Карачи числится также и Стамбул».
Читаю дальше: «В результате агломерации и объединения городов в этих столицах происходит зарождение мегалополисов. Это высшая стадия в процессе урбанизации…»
Сперва думаю, произошла опечатка, вместо слова «мегаполис» напечатано «мегалополис».
Но потом, читая дальше, понимаю, что мегалополис – это географический термин. Некоторые большие города, а также агломерации, расположенные недалеко друг от друга, сливаясь и разукрупняясь, образуют мегалополисы…
В статье пишется как о преимуществах, так и о вреде урбанизации. Отмечается, что население таких больших городов ввиду того, что окружено высокими небоскребами, оторвано от природы и всякого рода природной среды, а это лишает их естественности и общения с природой, а также эстетизма…
В публикации утверждается, что в будущем эта проблема будет проявляться более заметно, так как в результате индустриализации и роста населения тенденция урбанизации может охватить более крупные территории…
Вспоминаю свою поездку в Париж во время работы в «Альбатросе». Я расположилась в отеле «Raphael». По вечерам ходила в ресторан, который находился в саду на крыше отеля. Какое огромное удовольствие сидеть на природе и ужинать, вдыхая аромат цветов! Этот пример является ярким доказательством того, насколько население мегаполисов страдает от урбанизации, и люди стремятся хоть каким-то способом приблизиться к природе…
Авторов статьи я поддерживаю не во всем. По-моему, урбанизация, в худшем случае, может доставить населению Стамбула проблемы с движением на дорогах, питьевой водой и с чем-то в этом роде. Я не думаю, что окруженные со всех сторон небоскребами стамбульцы могут отдаляться от природы и лишаться эстетического вкуса. Здесь, по меньшей мере, есть море и красивый залив, разделяющий город на две части. Если тебя начинает одолевать тоска, то можешь прийти к этой изумительной синеве…
Я уверена в том, что этот чудный город, являющийся когда-то столицей 4-х империй – Римской, Бизанской, Латынской и Османской, и находящийся на стыке Европы и Азии, занимает самую благоприятную территорию в мире. Тот факт, что город расположен на высоте и охватывает два континента, а также имеет наземный путь из Европы в Азию и водный – из Черного моря в Мраморное, а оттуда – в Средиземное, является большим преимуществом Стамбула.
Голос Ясемин отрывает меня от раздумий:
– Подружка, ты что это разговариваешь сама с собой, как наш шофер Мехмет?
Значит, я говорила вслух, сама того не замечая…
Откладываю газету в сторону и обращаю внимание на стрелки часов…
Гость Онур-бека, попрощавшись, уходит. И вскоре у него звонит телефон:
– О, Гачай-аби, привет!
Я вздрагиваю. Сердце начинает биться. Не тот ли это Гачай, сотрудник Пенитенциарной службы Минюста, приехавший из Баку? Я еще просила его узнать о судьбе Ильгара, которого арестовали за употребление наркотиков…
Хоть бы узнала что-нибудь о нем…
Но нет… Лучше, чтобы он ничего не сказал, чтобы забыл про мою просьбу…
Онур-бек начинает говорить громче:
– Что ты сказал? Выполнил просьбу нашей сотрудницы-азербайджанки? Отлично!
У меня сердце начинает сильнее биться.
– Говори номер, я записываю…
Онур-бек что-то записывает на бумажке. Потом что-то еще говорит и прощается.
Он встает со своего стула и подходит ко мне, кладет мне на стол бумажку с мобильным номером и говорит:
– Наиля-ханум, я вынужден огорчить вас. Состояние человека, которым вы интересуетесь, не отрадное. Гачай-аби нашел его обросшим и больным. Полтора года, как вышел из мест лишения свободы. В настоящее время нигде не работает… Он в отчаянии…
Не помню, когда кончается работа, и я иду домой. Что дает на ужин мне с Озлем Айше-абла, смотрю ли телевизор, а если и смотрю, то, что именно. Ничего не помню.
Весь день я в смятении. Несколько раз протягиваю руку к мобильнику, думаю отправить СМСку и каждый раз воздерживаюсь: «Нет, не надо, ты снова обречешь себя в пламя, ты можешь сгореть», – говорю себе.
Не знаю, каким образом догадывается Озлем о моем состоянии.
– Тебе про Ильгара что-то сообщили? – спрашивает она, а потом говорит спокойно: – А если и сообщили, то забудь, прошу тебя.
Я вынуждена рассказать ей, что узнала от Онур-бека. Она готова расплакаться:
– Най, твое будущее с Араз-беком. Ты стоишь на пороге счастья. Не надо совершать необдуманных поступков. Человек, погубивший когда-то твою жизнь, сам сейчас гибнет. Что он может дать тебе, находясь в таком состоянии? Какого счастья от него ты можешь дождаться?
Я в слезах обнимаю подружку:
– Я ничего не хочу от него. Просто мне жаль человека…
Ложусь в постель с телефоном в руке, а палец мой на кнопках для сообщений.
«…Состояние человека, которым вы интересуетесь, не отрадное. Гачай-аби нашел его обросшим и больным. Полтора года, как вышел из мест лишения свободы. В настоящее время нигде не работает… Он в отчаянии…»
Я всхлипываю…
Вспоминаю все – наше первое свидание, дни, когда пьянели от любви, как были счастливы. Все возобновляется в моей памяти…
Терпения моего хватает лишь до 03.48. Дрожащими пальцами я отправляю ему сообщение:
«…Это письмо пишу тебе я – Наиля!»
Я намерена написать его до конца, невзирая на то, что от слез мутнеет в глазах, пальцы с трудом ориентируются в клавиатуре, а сердце разрывается.
«Если б ты знал, сколько писем я тебе писала, но потом рвала и пускала по ветру. Бывало, даже с детской наивностью думала, что какой-нибудь клочок дойдет до тебя…
А сколько в мыслях писала тебе, в голове зарождались и там же зарывались эти письма…
Сейчас я не в состоянии передать все свои переживания и чувства, которые вынесла без тебя. Я не знаю, где и с кем ты в настоящее время. Знаю только то, что нас с тобой разделяют годы и границы, а также погребенные надежды и чаяния…
До каких пор можно жить с одними лишь ожиданиями?»
Я делаю передышку, стараюсь успокоиться, затем продолжаю писать.
«Это – мое последнее письмо тебе. Действительно последнее! Знаешь, с годами все письма или рвутся, или стираются, за исключением первого и последнего. Как ни странно, я тебе не отправила ни первого письма, ни последующих писем. Видать, последнему суждено дойти до адресата.
Я ничего не хочу от тебя, не знаю даже, почему пинту. Написала просто так. Хотела, чтобы ты знал, что до и после тебя я не жила. Жила только, когда была с тобой.
Ты виноват передо мной. Также и я виновата перед тобой. В этом и вся правда.
Внутри у каждого человека горит огонек. Чаще его гасит время. Но огонек внутри нас мы погасили сами…»
Писать мне больше нечего. Убираю палец с клавиатуры мобильника.
Я могла бы ему писать часами, днями, даже месяцами о том, какие горести пришлось мне вынести за эти годы, сколько слез я пролила… Но есть ли смысл в этом? Поезд, взявший курс на счастье, уже ушел, мы же остались стоять на перроне. Теперь смотрим вслед ему с досадой, а он все больше отдаляется от нас. Еще немного, и состав полностью исчезнет из виду…
Я нажимаю на кнопку «enter», и мое письмо отправляется адресату… Отправляется и все, доходит… «OK» означает, что путь одолен…
С минарета слышны звуки утренней молитвы. Рассветает. Я встаю с постели и подхожу к окну. Воздух какого-то синеватого цвета.
Жизнь человека похожа на фильм. Любовью и ненавистью, встречами и расставаниями, изменой и местью, чередованием счастливых и горестных дней.
Но ты, нажав на кнопку «stop», можешь остановить кадры, которые не желаешь увидеть. Фильм же, именуемый жизнью, обязан посмотреть до конца…
* * *
Воодушевленная чередой успехов, я старалась идти дальше, и мне казалось, что добилась намеченной цели. Под брендом «Альбатрос» я делала первые шаги в мировой индустрии моды. Мы старались делать все, чтобы достойно представлять Азербайджан в крупных форумах. В жизни своей я не испытывала никаких лишений. Одевалась в красивые наряды, ела и пила как душе угодно, путешествовала по красивым городам – словом, жила в свое удовольствие. По документам я была Наиля Мамедова. А знали меня как Эсмер Кенан.
Я отправляла деньги семье, матери, хотя они не знали, жива ли я. Помогала материально детям Ильгара. Постепенно вытесняла гнев из души. Даже твердо решила поехать к своим родным, навестить их, а также Ильгара, отбывающего срок в тюрьме. Думала: пора заявить о себе.
Бывало, замыкалась в своем маленьком мире, не замечая ничего вокруг. Поскольку жизнь мне улыбнулась слишком поздно, надеялась, что впредь она не преподнесет мне горьких сюрпризов. И в самом деле, надежда помогала мне жить. Она никогда не покидала меня. Когда что-то теряла, то взамен что-то находила. Жизнь моя – это игра в ловитки с моими чаяниями.
Порой мне казалось, что и успех в бизнесе моды под псевдонимом Эсмер Кенан, и согревающая душу радость от предстоящей встречи с родными, в том числе с Ильгаром, и мечта о счастливом будущем его детей – Нураны, Турала и Нармины – все это искринки по сравнению с большими чаяниями. Чаяния же покинули меня. Это более глубокое понятие. Искринки зарождаются от несметных мечтаний. Надежда же зарождается от веры…
Но было время, когда я жила с настоящей надеждой. Мечтала о счастливой семье, любимом муже, красивых детях… Увы, надежды свои я схоронила, притом не в конце, а в самом начале…
Такое впечатление, будто стоишь на остановке в дождливую погоду и ждешь автобус. Они подходят друг за другом, все садятся, народу становится все меньше, а твой – все не идет… Наконец, подходит последний автобус и забирает последнего пассажира, а ты остаешься один под дождем…
Но в один прекрасный день пришел конец моим сомнениям. Развеялись мои иллюзии о том, кто я такая, зачем живу и к чему стремлюсь. Начала понимать, что мыльные пузыри, что я раздувала, лопнули, а на их месте ничего не осталось.
За все это время, даже тогда, когда ощущала себя самым счастливым человеком на свете, запятнанное прошлое не давало мне покоя…
Однажды на улице случайно встретилась с банкиром по имени Маис, с которым переспала в тот гнусный период своей жизни. Когда он уставился на меня, спросив: «Ты, случайно, не Наиля?», я почувствовала отвращение к себе самой. Словно от меня шел смрад…
Я поняла, что идешь по определенному пути и всю свою жизнь тратишь на то, чтобы одолеть его, а когда доходишь да конечного пункта, то начинаешь понимать, что не следовало идти по этой дороге… Приходишь к выводу, что цель не оправдывает средств. Особенно это касается женщин…
Существует такая притча. На обочине магистральной дороги живет бедный мальчик. Он завороженно смотрит на дорогие автомобили, мчащиеся по трассе, и ему ужасно хочется быть на месте их владельцев – взрослых мужчин.
Проходят годы. Этот мальчуган взрослеет и обретает состояние. Однажды, когда он сам проезжает на дорогом автомобиле по этой магистрали, на обочине видит такого же паренька, с завистью наблюдавшего за такими, как он…
В тот момент ему ужасно хочется оказаться на месте того бедного паренька…
Так, приняв скоропалительное решение, я убежала из своей родины, родного города, а также из своего прошлого. Убежала, бросив все, что имела. В Стамбул я прилетела в надежде забыть свое запятнанное прошлое и начать все с чистого листа. Может, это была не надежда, а ее искринка. Но что бы то ни было, это был повод для начала новой жизни.
* * *
Сегодня я опять в каком-то странном состоянии. Как бы это вернее выразить? Озабоченная? Нет, это неточное определение. Озабоченным человек бывает, когда загружен повседневными делами и думает о том, как решить свои проблемы.
Мое состояние скорбным тоже не назовешь. Скорбным ты бываешь, когда тебя настигает беда, когда ты хмуришь брови и на лице у тебя печальное выражение. Скорбь и горе – это когда ты погружаешься в думы.
Может, грустная? Но нет. В состоянии грусти ты можешь управлять своим сознанием, ты не отчаиваешься. Только выражение лица у тебя мрачноватое.
Мое состояние можно назвать задумчивым и мечтательным.
Ты какая-то иная, как бы сама не своя. Мысли тебя уносят далеко-далеко. Ты не в своей власти. Если кто-то рядом окликнет тебя, ты его можешь не услышать.
Когда у тебя потери будут вдвое больше твоих приобретений, когда туманы воспоминаний о прошлом заволокут твое настоящее, тогда ты будешь пребывать в состоянии задумчивости…
Мы с Озлем сидим за железным столом на балконе и, лузгая семечки, наблюдаем за прохожими.
Взгляды мои устремляются куда-то, в кого-то, но куда и в кого, не имею понятия.
Подружка мне на что-то указывает, что-то говорит, громко смеясь… Но я ничего не вижу и ничего не слышу.
Почему Ильгар не отвечает мне? Неужели он забыл меня? Может ли быть, чтобы он был настолько безразличен ко мне?
А может, ему не до меня? «Состояние человека, которым вы интересуетесь, не отрадное. Гачай-аби нашел его обросшим и больным. Полтора года, как он вышел из мест лишения свободы. В настоящее время нигде не работает… Он в отчаянии…»
Почему он в таком состоянии? Что произошло с ним? Почему, освободившись, не смог устроить свою жизнь?
Что может быть хуже разлуки?
Разлука – это внезапное прерывание ровной и гладкой автомагистрали без каких-либо предупредительных знаков, в том числе ограничения скорости. А любовь – это автомашина, мчащаяся по этому шоссе. И вероятность проваливания в безбрежный обрыв соразмерна, в данном случае, с твоей скоростью, то есть с тем, насколько сильна твоя любовь.
Озлем начинает трясти меня. Я словно просыпаюсь. Айше-абла, принесшая нам чай на подносе, застыла, приложив ладонь к щеке. Я берусь успокаивать их: «Нет, нет, все нормально».
Хозяйка принимается ругать меня…
На перила балкона садится голубь. Как он мил! Головка – черная, а сам – серый. Я вспоминаю прошлое. Муж нашей соседки, тетушки Сугры (не помню, как его звали), держал во дворе голубей. Большую часть времени он проводил с этими птицами. Как-то однажды соседка сказала одну фразу, которая зацепилась в моей детской памяти. Она сказала: «Муж – это как породистый голубь. Если выпустишь из рук – сколько ни свисти, бесполезно, не вернется».
Эту историю я рассказываю Озлем с мамой, чтобы снять напряжение. Они смеются.
Радостное лицо моей хозяйки вдруг мрачнеет. Говорит: «Рамазан никогда мне не изменял, никакой другой женщиной не интересовался…» На этот раз мы с Озлем пытаемся отвлечь ее от грустных воспоминаний.
Чтобы рассмешить ее, я продолжаю дальше рассказывать о нашем соседе, который, разгоняя голубей, однажды зацепился и повис с крыши, а потом долго пытался спастись. Наконец, это удалось ему после того, как с него, расстегнувшись, спали брюки.
Айше-абла от души смеется, а потом, указывая на кожурки от семечек, спрашивает: «Какую на этот раз гору возвысили?» Дальше она не может договорить. Мы с Озлем начинаем хохотать. Каждый раз она забывает название вершины «Эверест».
Перед выходом с балкона она объявляет нам, что через полчаса будет накрывать на стол. На ужин сегодня кюфте.
Выпив душистого чая, я снова принимаюсь наблюдать за прохожими на улице.
С комком в горле говорю своей подружке:
– Представляешь, Озлем, осталось пять дней до моего отъезда к Араз-беку. – И вздыхаю: – Мне будет очень не хватать нашего балкона, железного стола на нем, этой панорамы. Я буду тосковать по нашим вечерним посиделкам. Я – такая. Не могу выносить разлуки.
Озлем прижимает мою голову к своей груди.
– Родная, помнишь, однажды, когда мы сидели здесь, внизу пели цыгане – муж с женой и их дочка? «Чтобы никогда не разлучались рыба с водой, птица с небом, цветок с веткой и возлюбленные друг с другом». Помнишь?
Не дожидаясь ответа Озлем, я начинаю реветь, а потом говорю сквозь слезы:
– Эта сцена всегда будет перед моими глазами и будет терзать меня…
Что же может быть страшнее разлуки?!
Когда влюбленные расстаются, понимая, что это навсегда, смотрят в глаза друг другу в последний раз и, чтобы не слышать частого биения своих сердец, разжимают свои сплетенные руки. Оглядываясь, а также спотыкаясь, они идут вперед к горизонту, ничего перед собой не замечая. Идут к силуэтам друг друга.
А еще бывает временная разлука, когда расстаешься, понимая, что это ненадолго. Тогда живешь в ожидании новой встречи, ругая про себя день расставания. В таких случаях ты не говоришь «прощай», а произносишь про себя «пока» или «до встречи».
Бывает, судьба снова сводит вас, несмотря на то, что расстались навсегда. А бывает наоборот. Расставаясь, надеешься на встречу, но она не происходит.