Яркая эпоха Тан, богатая на выдающихся личностей и разнообразные произведения, несмотря на множество страданий, мятежей и войн, все равно остается примером самого уравновешенного периода в истории китайского государства. Именно в эту эпоху государство стремилось разделить на всех то процветание, которое продолжалось в Китае на протяжении ста лет с VII по VIII в.
Административный механизм
Если верить династийным историям, основным инструментом административного механизма этого периода процветания была простая и одновременно эффективная концепция. Правители династии Тан не стремились ничего обновлять, сохраняя то положение дел, которое было создано их. предшественниками, императорами династии Суй:
«Что же касается организации чиновников [династии] Тан, то названия, содержание и звания, хотя и изменившись со временем, в целом оставались такими же, как и в правление династии Суй. Так, например, чиновники были распределены по департаментам (шэн), судам (тай), дворам (сы), направлениям (цзянь), охране (вэй) и административным учреждениям (фу).
Каждая служба управляла тем, что от нее зависело. Таким образом распределялись обязанности и определялись должности.
Для того чтобы ввести отличия между людьми высокого и низкого положения (гуй-цзянь), а также для того, чтобы классифицировать их заслуги и способности, использовались «степени» (пинь), знатные титулы (цзю), почетные титулы (сюань) и разряды (цзиай). Периодически проводились экзамены, по результатам которых людей повышали или понижали в звании. Именно таким образом использовались все таланты и управляли всеми вещами. Как способ экзамены были совершенны и точны, а их внедрение просто и практично. Этот результат достигался, потому что всегда были обязанности для каждой должности и [потому что всегда был] определенный чиновник для каждой государственной функции».
На вершине этой административной пирамиды находился император — источник всякой власти. Его главная роль заключалась в побуждении к действию нижестоящие инстанции. Это стало темой блестящих эссе Дун Чжуншу (179?—104? до н. э.). Так описывал положение дел текст той же эпохи, который был составлен при дворе Люаня, князя Хуэй-наня (умер в 122 до н. э.). Его определение хорошего правителя нашло свой смысл в едином Китае при династии Тан, для которой была характерна логичная система гражданских институтов:
«Сила правителя состоит в том, чтобы управлять делами, не действуя, и отдавать приказы, не разговаривая. Правитель остается спокойным и безупречным, не совершая действий, и беспристрастным — не волнуясь. Он охотно передает свои обязанности подчиненным и, не утруждаясь, добивается успеха. Хотя он и держит в уме собственные замыслы, он позволяет своим советникам их обнародовать; хотя он обладает речью, он позволяет своим чиновникам говорить за себя; хотя у него есть ноги, чтобы идти, он позволяет своим министрам вести себя; и хотя у него есть уши, чтобы слышать, он позволяет своему окружению толковать события. Таким образом, ни один из его планов не проваливается, ни одна из его задумок не идет вкривь и вкось… Когда правитель обращает свой слух к делам правительства, он беспристрастен, обладает знаниями и не находится в плену у иллюзий. Его сознание чисто, а воля слаба. Министры собираются вокруг него, чтобы помочь ему, дать совет, и, независимо от того, глупы они или мудры, способны они или бесталанны, каждый из них дает императору лучшее из того, чем обладает. И поэтому только он может оповещать о тех ритуалах, которые лежат в основе его правления. Таким образом, он правит множеством людей, так же как своей колесницей, он руководит мудростью толпы, как своей лошадью, и хотя он пересекает темные равнины и крутые дороги, но он никогда не собьется с пути. Хозяин людей прячется в глубины, чтобы избежать жары и холода, он всегда живет далеко от закрытых дверей, чтобы избежать мятежей и злодеяний. Он не знает ни деревень, расположенных вокруг него, ни холмов и озер, находящихся вдали за „занавесью Государства”. Его глаза видят не дальше, чем на десять ли, его уши слышат не больше, чем на сто шагов, и все же в мире нет ничего, о чем бы он не знал и что бы он не понимал, так как те, кто делают свои доклады императору, многочисленны, а тех, кто изучает состояние вещей, — множество».
Теория императорской власти в Китае с правления династии Хань и до начала XX в. практически не менялась. Она вновь возникала в сознании людей каждый раз, когда появлялся герой, способный восстановить единство государства. Стержень, на котором держится Вселенная, император, на самом деле не правил. Он использовал посредников, которым и передавал свои властные полномочия. Политические сделки им не рассматривались. Только на его долю выпадала тяжелая задача быть самим собой, стараться сохранить свои добродетели, мудрость, наконец, равновесие мира.
В связи с этим можно задаться вопросом, почему такие сильные и деятельные личности, как Лю Бан или Ли Шиминь, которые беспрестанно воевали, занимались государственными делами, действительно воплощали в себе тот идеал императора, который был характерен для Китая. Их благоприятная, превозносимая всеми деятельность больше всего напоминала подвиги великих демиургов древности: они не правили, они восстанавливали государство, вручая своим наследникам вместе с успокоенным и умиротворенным Китаем «Мандат Неба». Сюань-цзуна, который забросил все политические дела, увлекшись прекрасной Ян Гуйфэй, упрекали прежде всего в том, что он довел этот принцип до крайности: механизм императорской власти неплохо функционировал больше века, нужно было только поддерживать его работу в исправном состоянии. На самом деле его страсть к развлечениям была меньшей ошибкой, чем то, что он не заметил чрезмерного вмешательства клана Ян в дела правительства. Представители этого клана заняли важнейшие посты в административном аппарате, нарушив важную деятельность различных фракций и мешая обеспечивать управление государством, которое соответствовало бы морали. Император был виновен и в том, что его ум оказался занят заботами, в которые не входила забота о народном благе, и в том, что он забыл, что не должен расслабляться, сохраняя сосредоточенность даже в самом безумном веселье.
На самом деле главная и практически единственная политическая задача императора состояла в том, чтобы назначать главных министров (цзай сян) для управления тремя государственными департаментами (сань шэн), которым подчинялась вся администрация.
Первым из этих трех административных органов был департамент государственных дел (шэн-шу-шэн). Главе этого департамента помогали управлять два помощника, левый (старший) и правый (младший). Каждому из них подчинялось по три ведомства из шести, которые занимались чинами (назначениями), финансами, обрядами, войсками, правосудием и общественными работами.
Вторым департаментом была имперская канцелярия (мэнъ-ся-шэн). Ее задача состояла в том, чтобы редактировать и исполнять все указы, относящиеся к государственным делам и администрации. Чиновники имперской канцелярии пользовались очень большим доверием, благодаря своим глубоким знаниям, и ежедневно приводили в порядок архивы. Они могли в любой момент просмотреть даже тексты императорских постановлений и указов. На них также лежала обязанность по воспитанию детей императора.
Наконец, функции имперской канцелярии были дублированы третьим департаментом, который назывался большой императорский секретариат. Он давал императору советы и контролировал засвидетельствование указов. В его ведомство входило три службы: библиотека дворца, где собраны мудрецы (цзи-сянь-дянь-шу-юанъ), коллегия хронистов, которые получали жалованье за написание официальной истории, и двор уполномоченных по урнам для доносительства (гуйши-юань), работавшие с поступавшими доносами. Последняя служба была создана в 685 г. ужасной императрицей У.
Что касается канцелярии и большого секретариата, то один департамент получал жалобы, а второй составлял декреты, они должны были работать вместе, надзирая друг за другом.
Кроме этих основных учреждений, существовали и другие специализированные органы. В качестве примеров можно привести департамент службы внутреннего дворца (ней-шишэн), в обязанности которого входило управление делами дворца, и высший двор правосудия (да-ли-сы), который решал особые вопросы правосудия. Наконец, существовал трибунал цензоров (ю-ши-тай), на который была возложена тяжелая и деликатная обязанность по контролю и пресечению злоупотреблений и мошенничества на всех уровнях администрации.
Этого огромного аппарата было недостаточно для того, чтобы упорядочить бесчисленные дела, из которых состояла повседневная жизнь империи. Работу административного механизма стопорили многочисленные обстоятельства, так как он, хотя и состоял из различных служб, которые были тесно связаны между собой и даже делили между собой ответственность за выполнение обязанностей, но совершенно не принимал во внимание слабости и разнообразия человеческой натуры.
Вот почему на практике исполнение текущих дел обеспечивала совокупность служб, которую в зависимости от ситуации называли девять палат или пять направлений. Она занималась всем: от управления дворцом до важнейших вопросов суда, от сельского хозяйства до связей с другими государствами.
В состав девяти палат (цзю сы) входила палата императорских жертвоприношений. С ней была связана верховная медицинская служба, в обязанности которой входила поставка лекарств, как императору, так и всем, кто жил во дворце. Вторая палата занималась императорскими пиршествами, а еще одна — императорскими знаками отличия. Также существовали палаты, которые ведали императорскими конюшнями, палата по делам императорской семьи, высшая палата правосудия, которая являлась последней инстанцией для ходатайств по приговорам к смертной казни или длительной ссылке, церемониальная палата по приему иностранцев, своеобразный зародыш министерства иностранных дел, с которым были знакомы все европейские путешественники вплоть до начала XX в., палата, управляющая сельским хозяйством, и палата императорской казны.
Наследник престола, как и другие сыновья и братья правителя, обладал собственным штатом чиновников, сходным с тем, который подчинялся императору. Этот штат был более скромным по своим размерам, так как в его обязанности входило только управление хозяйством своего руководителя.
Провинции в правление династии Тан (термин «дао» использовался для обозначения провинций именно в правление династии Тан. — Примеч. пер.)
Помимо этих центральных органов, существовала масса чиновников префектур (чжоу) и округов (сянь), входивших в состав десяти провинций (дао), на которые делилась империя в 627 г. Границы провинций постоянно менялись, а их число увеличивалось, по мере того как военные завоевания раздвигали границы империи, присоединяя западные территории. В 733 г. Китай состоял из пятнадцати провинций, а к 756 г. — уже из двадцати. В пограничных регионах административные аппараты префектур были подчинены единой власти, которая находилась в руках генерал-губернатора (ду-ду). Такими же функциями обладал командующий гарнизоном, который располагался уже на территории варварских стран. Он носил звание генерала-протектора (ду-ху).
Наконец, император, если он хотел решить особую задачу, относящуюся к военной или гражданской сфере, не прибегая к помощи административного механизма, обладал привилегией назначать по своей воле чрезвычайных императорских комиссаров (фу-ши): эти missi dominici обладали значительной властью. Со времени мятежа Ань Лушаня (755) они получали особую власть над армией, так как стало необходимо отвечать на насилие насилием. В связи с этим они вытеснили соответствующих чиновников из официальной иерархии. Они выступали как главы независимых княжеств, что очень сильно напоминало ситуацию, известную по периоду географической и политической раздробленности империи.
Всех чиновников, которые делали административную карьеру, можно разделить на две категории: «чиновники, ведавшие различными делами» (чжи ши гуань), и те, кто находился «вне течения» (лю вэй), т. е. занимали скромные должности писцов или мелких служащих. И та и другая группа состояла из иерархии «девяти ступеней» (цзюпинь), сообразно системе, учрежденной еще в правление династии Хань, которая была более точно определена указом Цао Цао.
Как и в наших министерствах, существовало также огромное количество чиновников, находящихся в запасе или в административном резерве (санъ гуань). Знатные титулы, подобные нашим князьям, герцогам, маркизам, виконтам и баронам, не имели политического содержания, им обладал исключительно китайский феодалитет. В то же время почетные титулы могли быть дарованы для того, чтобы польстить тщеславию, вознаградить талант или прославить какое-то особое деяние. Эти титулы являлись эквивалентом наших орденов.
Кодекс династии Тан
Этот величественный административный механизм требовал введения четкого правового кодекса. Ли Шиминь взял за основу крупную работу по классификации и схематизации законов, созданную по приказу императора Вэнь-ди из династии Суй. Однако первый император династии Тан желал привести в порядок все распоряжения, придав им большую гуманность, в чем некоторые исследователи видят буддийское влияние. Он доверил эту задачу Фан Сюань-лину, который постарался сократить число преступлений, которые карались бы вечной ссылкой или казнью. На другого чиновника, Чансунь У-цзи, была возложена задача разъяснить пункт за пунктом все основные положения этого кодекса. Окончательный текст, составленный целой группой юристов под руководством этих двух личностей, был представлен императору в конце 653 г. или в начале 654 г. Он получил название «Уголовные установления Тан с разъяснениями» («Тан люй шу и») и состоял из 12 частей, которые действовали до первой публикации в середине XVII в. кодекса династии Цин. Однако суть и некоторые положения этого текста продолжали действовать вплоть до XX в.
Двенадцать частей кодекса династии Тан были посвящены общим законам (мин ли), императорской охране и запретам (вэй цзинь), титулам чиновников (чжи чжи), переписи населения и бракам (ху гунь), государственной казне (цзю ку), императорским конюшням и военным учреждениям (шань сын), воровству и разбою (цзо дао), дракам и клеветническим обвинениям (доу сун), подделкам (цзо вэй), различным законам (цза люй), арестам беглецов (6у ван) и, наконец, заключенным, ожидающим суда (дуань юй).
Законодатели старались предусмотреть все случаи жизни. Нельзя сказать, чтобы в этом своде законов были действительно изданы нормы гражданского права, так как почти каждое предписание сопровождают упоминания о суровых наказаниях, которые навлекают на себя те, кто не уважает законы. Это произведение, прежде всего, стремится быть своеобразным путеводителем поведения «хороших подданных». Например, оно регулирует различные случаи семейного права: свадьбу, развод, расторжение брака или разрыв обручения. На супругу, которая оставляет мужа, накладывается наказание в виде двух лет рабства. Если она разводится без какого-либо предварительного соглашения между сторонами этой семейной драмы, тогда срок вырастает до трех лет. Прелюбодеяние расценивается авторами кодекса как преступление, заслуживающее двух лет рабства. Однако наказание могло быть сокращено до восемнадцати месяцев в том случае, если блуду предавались молодые люди, не состоящие в браке. Если же в подобном преступлении был замечен раб, то его просто приговаривали к смертной казни.
Статьи, относящиеся к «Императорской охране и запретам», посвящены правонарушениям правил движения, за которыми признавался абсолютный приоритет. Было запрещено преграждать путь императорскому эскорту, а также отправляться за границу без разрешения. Все это каралось отсечением головы. Брак с иностранцем или иностранкой автоматически означал изгнание, кроме тех случаев, когда супруг соглашался остаться в Китае вместе со своей китайской женой.
Воры, разбойники всех видов, драки могли наказываться по-разному, однако кодекс не допускал принципа искупления вины и освобождения от наказания путем уплаты штрафа.
На практике законодатели, будучи людьми прагматичными, согласились с тем, что можно прощать второстепенные проступки в обмен на дар, состоящий из двух и больше, до двадцати пяти, буйволов. Клеветнические обвинения, лживость которых была доказана, приводили к тому, что клеветник подвергался наказанию, полагавшемуся за правонарушение, в котором он обвинял жертву. Кодекс также включал в себя несколько общих распоряжений. Например, каждый подданный империи был обязан объявлять об обнаружении потерянных предметов. Редкие, древние или драгоценные предметы должны были быть переданы государству, а все остальные делились пополам между хозяином и тем, кто совершил находку.
Что же касается наказаний, то законодатели стремились смягчить суровость приговоров и избавиться, насколько это возможно, от жестокого судопроизводства недавнего времени. Они подчеркивали и учитывали такое понятие, как «намерение», чтобы не наказывать за очевидно непроизвольное действие. Они упразднили жестокий закон, который предписывал обвинение родителей и наказание детей мятежников. Они вменили в обязанность высшей палате правосудия проверку важнейших судебных дел и увеличили сроки утверждения приговоров к смертной казни. Такой приговор не подлежал исполнению до тех пор, пока императору не поступало три последовательных доклада, сделанных не только высшей палатой, но и департаментом по государственным делам. В главе, посвященной собственно наказаниям, создатели кодекса исключили из их числа удушение, бичевание и выставление на показ отрубленной головы казненного. Кстати, именно бичевание было самым надежным средством для убийства преступника без особых административных трудностей. И наконец, именно эти законодатели ввели деление на дюжины тех ударов тростью или палкой, к которым приговаривали воров, в зависимости от ценности похищенного имущества. Закон позволял тем, кто сдался властям, до того как их преступление было раскрыто, избежать наказания. Также он достаточно либерально допускал разрешение тяжбы между иностранцами в соответствии с законами их стран.
Но зато все подсудимые считались виновными до конца судебного разбирательства, на котором принималось решение об их виновности или невиновности. Закон позволял широко использовать такие наказания, как принудительные работы, для того чтобы обеспечить необходимой рабочей силой крупные стройки империи.
Суровый на деле и гуманный по своим принципам, кодекс династии Тан затрагивал все проблемы повседневной жизни. Судебная власть входила в обязанности глав префектур и округов, т. е. тех чиновников, в руках которых находилась и исполнительная власть. Именно они занимались допросом обвиняемого и определяли его судьбу, иногда прибегая к помощи своего помощника по судебным делам, иногда без помощника. Это отсутствие разделения властей было общим явлением, даже в самых высоких инстанциях, где, например, министр правосудия сохранял управление административным персоналом. Напротив, приведение в исполнение смертных приговоров за убийство или за одно из «десяти отвратительных преступлений», от мятежа до сыновнего неповиновения, а также расследование некоторых важных правонарушений, вменяемых в вину высшим чиновникам, находились в ведении трибунала цензоров, который был отделен от высшей палаты правосудия.
Экзамены
Трудный выбор, который необходимо было делать, набирая на службу многочисленных чиновников для разнообразных функций, привел к созданию в эпоху правления династии Тан сложной системы экзаменов.
Чтобы добиться должности, нужно было как минимум пройти испытания (цзю), серия которых через регулярные интервалы занимала примерно год. Однако дети чиновников, знать, выдающиеся люди, отмеченные двором, были освобождены от этих отборочных испытаний и могли занимать должность, если они этого хотели, в поисках почестей. Существовали также и особые экзамены для отбора чиновников на самые важные должности. Они были нерегулярными, и принимал их лично император, каждый раз издававший специальный декрет, который предписывал их проведение.
Чтобы добиться продвижения по службе, чиновники шестой или более высокой степени, каким бы ни было их происхождение — на этом уровне родовитость больше не принималась во внимание, должны были пройти специальные отборочные (сюань) экзамены. Наконец, раз в год руководитель каждой службы проверял таланты и способности своих подчиненных. Эта процедура называлась «проводить экзамен достоинств» (цао).
Этот ежегодный «приговор» чиновникам всегда обнародовался более высоким ведомством, которое перед аудиторией излагало по девяти пунктам достоинства и недостатки соискателей. Система была очень жесткой, как в моральном, так и в материальном плане. Все чиновники, которые отличались только честностью, заносились в списки «низших средних» и получали жалованье, уменьшенное на четверть или на половину по сравнению с обычным. Те же, кто был уличен в лености, получали звание «низших низших». Они не только лишались жалованья, но, что было более важным, и своего документа о назначении на должность. Напротив, приобретение положительных качеств действительно приводило к увеличению жалованья.
Испытание достоинств чиновников должно было выявить у них наличие «четырех добродетелей» (сы шань) и «двадцати семи совершенств». Все ревностные чиновники должны были действительно обладать хотя бы одним качеством из четырех, которые были выражены следующим образом: «его добродетель и справедливость известны всем», «его неподкупность и осмотрительность совершенно очевидны», «его справедливость и непредвзятость заслуживают похвалы», «его усердие и активность не ослабнут никогда».
Вынести решение о «совершенствах» было намного проще, так они основывались на менее субъективных понятиях. Речь шла о том, чтобы проверить, разбирается ли обладатель должности в том, чем занимается, находится ли он на своем месте (здесь мы встречаем понятие фэнь, которое означало тот удел, который был у каждого человека). Таким образом, ответственного за календарь проверяли, умеет ли он правильно наблюдать за звездами, а начальника корпуса охраны — хорошо ли обучены его солдаты и как почищено оружие.
Таким образом, теоретически государство непримиримо относилось к бездарным людям. Становится понятным страх всех чиновников от одного края империи до другого, от самого верха до самого низа иерархической лестницы, боявшихся узнать оценку-решение, которую в конце концов посылали в департамент государственных дел (шэн-шу-шэн). Чиновники часто пытались купить благоприятный отзыв. Этот обычай в большинстве случаев устраивал всех. Вот почему, хотя правительство громко взывало о необходимости всегда и везде бороться с коррупцией, оно в то же время разработало разумные тарифы штрафов, которые позволяли загладить ошибки и недостатки. И государственная казна, и нерадивые чиновники находили в этом свою выгоду. В конечном счете получение должности чиновника оставалось честью для любого человека, а правительство создавало для этого все необходимые условия.
«Трактат о чиновниках», который входит в «Новую историю династии Тан» с осуждением описывает чрезмерную многочисленность должностей, что в итоге приводит к раздуванию административного аппарата. К 730 чиновникам, облеченным властью по приказу Тай-цзуна (626–649), добавились помощники, а затем и помощники помощников, список которых содержит этот смешной документ: «Впоследствии, кроме [чиновников], созданных специально (дэ чжи), существовали и чиновники, приравненные к регулярным [чиновникам] (тун чжэн юань). В конце концов появились такие [чиновники], как [чиновники], исполняющие обязанности (цзянь цзяо), [чиновники], исполняющие [свои обязанности] в порядке накопления (цзянь), [чиновники], временно занимающие [должность] (шоу), [чиновники], управляющие [должностями] (пан), и чиновники, на которых была возложена [должность] (чжи). Ни один из этих чиновников не входил в изначально созданный аппарат».
Без сомнения, сегодня очень трудно точно оценить значимость введения всего этого штата. Тексты чаще всего передавали свое отношение к этому процессу, а не реальные основания развития бюрократического аппарата. Впрочем, было необходимо использовать эту административную машину, чтобы добиться получения дохода, тяжесть которого ложилась только на плечи народа. Однако здесь можно заметить первые ростки стремления к свободе. Создание самых необычных должностей позволяло в большинстве случаев сократить или сбалансировать подобными назначениями, не входящими в обычные административные рамки, политическое или клановое влияние, которое могло извратить любые решения. Эта гибкость, скрывавшаяся за внешней строгостью, могла при случае служить сохранению порядочности тех, кто занимал высшие посты. Но, к сожалению, часто она способствовала большему сплочению в различные фракции, в которых люди объединялись не только благодаря своей идеологической близости, но и, прежде всего, по социальной общности интересов. Кажущаяся строгость административных рамок ничем не мешала появлению «серых кардиналов» даже в самом правительстве.
Ханьлинь
Именно в этом контексте следует рассказать о странной истории академии Ханьлинь, что в буквальном смысле означало «лес кистей». Академия было особым органом, инородным телом в среде обычных имперских механизмов.
Первым название Ханьлинь получил созданный Ли Шиминем парк, который располагался у северных ворот дворца. Внутри него стояли три строения, где могли собираться видные личности, созванные императором. Под прикрытием безопасного занятия, «обсуждения древних текстов», Ли Шиминь основал здесь «академию литературных исследований» (вэнь сюе гуань). Это общество, в теории бывшее исключительно научным, на самом деле являлось неофициальным тайным советом. Император созывал тех, кто казался ему пригодным для решения государственных дел, не заботясь об официальной иерархии.
Тщательное использование дипломатии позволяет придать этому «параллельному» органу новые черты. Официальные документы, составленные особым слогом, как и во всех обществах, в основании которых лежат неопровержимые письменные свидетельства, усложняются, а их число увеличивается. Это является знаком того, что они поставлены под контроль «чиновников, в чьи обязанности входит редактирование государственных указов» (чжи чжи гао). Они, как и «старшие секретари департамента большого императорского секретариата» (чжун шу шо жэнь), играли трудную роль редакторов и гарантировали такое качество, как подлинность документа, так что знатоки, часто набираемые из ученых Ханьлиня, возлагали на них ту ответственность, которая до этого лежала на обычных чиновниках. Установленная законом чиновная иерархия, таким образом, оказалась завалена работой со всех сторон.
Когда закончилось беспокойное правление императрицы У-хоу, император Сюань-цзун посчитал, что необходимо оздоровить удушающую атмосферу интриг и тайн, которая царила во дворце. Для этого он набрал новых людей, сведущих в искусстве, философии, науках и религии, которые вошли в состав «академии литературных исследований» под титулом «чиновников, ожидающих указов в Ханьлине» (хань линь дай чжао).
Некоторое время спустя самые уникальные, самые выдающиеся из этих людей получили новое название «чиновники, состоящие в распоряжении императора в Ханьлине». Ханьлинь, который, как и раньше, стал играть роль тайного совета при правителе, в это время состоял в основном из буддийских монахов, которых поддерживала значительная группа евнухов, и из даосских священников (дао ши). Конфуцианские интеллектуалы были очень этим обижены. Однако Сюань-цзун, как и все образованные китайские правители, постарался сохранять тонкое равновесие между противоборствующими и дополняющими друг друга силами, взаимодействие которых и создавало империю. В 725 г. он организовал в Лояне торжественное пиршество, для того чтобы чествовать группу конфуцианцев. В 738 г. он пошел еще дальше по этому пути, создав «академию ученых» (сюе ши юань) буддийской направленности, для того чтобы лучше отражать интеллектуальное и социальное положение государства. Позднее она слилась с сообществом «чиновников, ожидающих указов в Ханьлине». Обычно это объединение называют академия Ханьлинь.
Академия Ханьлинь, как и все секретные советы, которые пользовались большим вниманием со стороны императора, очень быстро приобрела дурную репутацию: «В конце правления Сюань-цзуна (712–756) была основана [академия] Ханьлинь. Чжан Цзи, благодаря своим родственным связям с императорской семьей, пользовался особой благосклонностью. Те, кто критиковал эту эпоху, считали, что это не подобающе. Тем не менее его деятельность ограничивалась тем, что он пел в хоре (с императором) литературные отрывки и отправлял свои комментарии, отвечая на обращения к императору и на доклады… Когда Су-цзун [сын Сюань-цзуна] находился в Лину и в Фэнсиани [чтобы организовать сопротивление Ань Лушаню], дела часто решались непродуманно… В Ханьлине начали заниматься официальными письмами (шу) и указами (чжао). Они продолжали делать все то же самое, и ничего не изменилось. Таким образом, [подобное положение вещей] длится до сих пор. Со временем [зло] увеличилось, и незаметно [просвещенные люди] были измучены своими обязанностями. Критика становилась все более и более язвительной, и все называли образованных людей „любимчиками Сына Неба”».
Интриги быстро развивались. Буддисты, которые стали преобладать в Ханьлине, использовали беспорядки, вызванные мятежом Ань Лушаня (755), чтобы попытаться выдвинуть на первый план свою концепцию управления государством. Они восхваляли идеи, согласно которым страной должны были руководить специалисты, сведущие в таких науках, как гадание, геомантия и медицина. Только они должны были обладать достаточным влиянием, для того чтобы делать выбор, определяющий развитие страны. На конфуцианских ученых, по их мнению, как на неспециалистов, должны быть возложены обязанности по исполнению текущих дел. Следовало значительно сократить число чиновников, воспитанных на произведениях древних классиков, и снизить влияние административного аппарата, усиливающееся могущество которого ослабляло энергию государства.
Во второй половине VIII в. под влиянием этих новых теоретиков положение Ханьлиня стало доминирующим. Академия стала и сама пополнять свои ряды при помощи экзаменов, в ущерб официальным канцеляриям она вмешивалась во все важные государственные дела. Начиная с комиссии по приему экзаменов, которая входила в ведомство хранения печатей, не было такой области, в которой члены Ханьлиня втайне не получили бы постепенно ключевых позиций. Они превратились в исполнительную власть при императоре и приспосабливались к любым ситуациям, не заботясь об официальном окружении, которое сопротивлялось этому. Только в правление династии Сун академия Ханьлинь вернулась на правильный путь исследований и учености. В таком виде она просуществовала до начала XX в., и нам неизвестна точная дата ее исчезновения.
В правление династии Тан академия Ханьлинь участвовала во всех интригах, которые могли расширить ее власть. Возможно, впрочем, именно она оставалась единственным возможным лекарством, тормозящим развитие бюрократии, которая, порождая самое себя, душила и парализовывала жизнь империи, искусственно зажатую в рамки, не имевшие ничего общего с реальностью.
Экономические изменения
Законы и административные правила китайской жизни на протяжении трех веков правления династии Тан не менялись. Это напоминает Францию Старого режима, в которой не упразднялись устаревшие государственные учреждения. Какими бы ни были обстоятельства повседневной жизни, юристы и правители Китая сохраняли осмотрительность и благоразумие. Они опасались использовать новый опыт, моральные основания которого, как им казалось, не совпадали с древними принципами управления. К тому же какая была у них нужда поднимать шум? Все, включая императора, кто хотел одновременно избавиться от слишком строгих моделей легистов и конфуцианцев, находили элементы нового мышления в буддизме, материальный успех которого свидетельствовал о сноровке в любой сфере. Кроме того, буддисты разумно расставили своих людей на всех важных постах.
Роль буддизма
Действительно, буддисты играли основную роль в усовершенствовании экономического процветания Китая. Сильные энергией и преданностью своих почитателей, буддийские общины никогда не стеснялись остаться в стороне от всех, жить в покинутых людьми местах, которые они использовали в своих целях. Развитию этой религии в Китае способствовала «буддизация» древних культовых мест, где все еще жила память о божествах, пришедших из древних времен неолита.
Кроме того, стоит отметить приемы, которыми преодолевалась косность земледельцев равнины. Речь идет о разумном размещении сельскохозяйственных культур, с которыми соседствовал лес, пастбища, пахучая поросль кустарника, где паслись овцы, а также огороды и фруктовые сады. Таким образом, именно благодаря буддийским общинам в стране появилось многоотраслевое хозяйство, тогда как раньше землевладельцы, на которых были возложены натуральные повинности, ограничивались тем, что сеяли зерновые и пеньку, сажали тутовые деревья. Такой способ ведения хозяйства постепенно изменил общее положение вещей. Уже в правление династии Хань государство признало неотчуждаемый характер тех возвышенностей, в которых копали могилы (мин тянь). Законодательство совершенно не учитывало земли, расположенные на большой высоте, а также, в общем, и пересеченную местность, покрытую деревьями и кустарником. Эти пространства, мало пригодные для засевания, были без большого сожаления переданы государством буддийским монастырям. К тому же если полагаться на рассказы императорских посланников, побывавших в горных районах Тибета, именно там обнаруживается чувство, которое, как это замечает Поль Демьевилль, иностранцы забывают, любуясь произведениями китайских художников. Речь идет об ужасе китайцев перед горами. Таким образом, буддийские монастыри без труда стали первыми, кто начал извлекать прибыль из этих земель, владеть которыми больше никто не хотел. Со своей стороны правительство не могло требовать с них ни отчета, ни налогов, так как по определению эти владения ничего не стоили. Однако в правление династии Тан система землепользования, введенная правителями династии Суй, уже разладилась. Нужно ли искать причины этого в демографическом факторе? Сборники текстов и династийных историй сообщают, что к VIII в. население Китая составляло около 53 млн человек, т. е. немногим меньше, чем в период Хань. Это идет в разрез со всеми установившимися взглядами на эту эпоху и создает трудную проблему цифровых данных, так как источники зачастую противоречат друг другу. Тем не менее факт остается фактом: в эпоху Тан земли, особенно в плодородных регионах, густо населенных крестьянами, не хватало, и становилось все труднее составлять новые законы наследования. Впрочем, сама проблема наследования, предполагавшая передачу и раздел собственности, еще больше осложняла ситуацию. Законодательство оставалось очень строгим и позволяло заключение договоров только между собственниками земель, непригодных для выращивания важнейших продовольственных культур. Однако в итоге такая мера только мешала. Мелкие землевладельцы, задавленные налогами, часто были вынуждены под тяжестью долгов или в надежде на улучшение условий жизни передавать свою наследственную и зависимую собственность тем людям, чье материальное положение позволяло приспособиться к существующим законам. Так, окольными путями монастыри, которые были освобождены от налогов законным путем, непомерно разбогатели, усугубляя тем самым нехватку земли. Земли в низинах, которые пересекала извилистая сеть ирригационных каналов и дамб, оставались неотчуждаемой собственностью государства. Однако, если учитывать тонкую разницу между possessio и proprietas даже государство в некоторых случаях легко соглашалось с восстановлением крупных в прошлом земельных владений.
* * *
Среди этих латифундий владения монастырей обладали особыми свойствами, которыми дорожили и народ и знать. Обещая каждому человеку частицу счастья и в этом мире, и в будущем, занимаясь медициной, в которой было намного меньше магии, чем в даосизме, использовалась наука о лекарственных травах, обучая человека находить в самом себе силы, необходимые для того, чтобы властвовать над своими побуждениями и желаниями, буддизм снискал бесчисленные симпатии. В государственных рамках буддийские священники смогли приобрести благосклонность женских покоев императорского дворца и евнухов, поскольку обыкновенно женщинам давали буддийское образование, тогда как мужчинам — конфуцианское. В самом сердце двора буддийские общины поддерживали императорских наложниц и служили убежищем для тех красавиц, которые оказались без поддержки из-за немилости или смерти императора.
К буддийской церкви стекались многочисленные дары. Знать, высшее чиновничество, иногда даже само государство с конца правления династии Северная Вэй вкладывали свои средства в огромные й оригинальные буддийские строения, которые свидетельствовали одновременно о заслугах и вере дарителя. Для простого народа возможность совершать подношения стала удачной находкой: ремесленники находили в этом неистощимый источник для своей работы, а крестьяне были готовы отдавать свой труд, получая взамен пропитание и защиту. Наконец, торговля предметами культа кормила целую толпу мелких изготовителей и бродячих торговцев. Таким образом, жизнь части народа оказалась в зависимости от буддийской церкви.
Мятеж Ань Лушаня, не имевший другой программы, кроме грабежа, только умножал нищету. Земли еще больше стекались в руки власть имущих, которые переставали платить налоги.
Государственная казна пустела, что было тем более опасно, поскольку корни этих бед были многочисленными и очень древними. Таким образом, в такой стране, как Китай, которая была относительно бедна камнем и деревом, отливка колоколов и изображения, необходимые для различных буддийских культов, превращались в бездну, в которую рухнула большая часть запасов меди, в принципе предназначенной для чеканки монеты. Ли Шиминь был очень этим взволнован и, выступая против вывоза металла и из чисто меркантилистского мышления, которое определяло торговлю произведениями искусства, запретил отливку новых статуй.
Тем не менее эти первые суровые меры под давлением обстоятельств начали меняться. С 755 г. правительство, отказавшись от всех нравственных идей и стремясь наполнить государственную казну, стало прибегать к худшим уловкам: началась продажа санов, титулов и должностей. Однако в результате этих мер государство оказалось еще более бедным, чем было до их введения, так как налогоплательщики, освободившись от платежей, одновременно переставали участвовать и в расходах своих общин.
Реорганизация монополий
Кроме этих кратковременных способов пополнения казны, экономисты разрабатывали и более амбициозный проект: они надеялись восстановить монополии на соль и железо, впервые введенные императором У-ди из династии Хань в 117 г. до н. э. Эти меры были совершенно непопулярны, так как общественное мнение полагало невозможным запрещать использование продуктов земли, которые дает сама природа. Однако, когда после долгих лет правления императриц У и Вэй Сюаньцзун получил власть, он обнаружил, что государство находится на грани банкротства, изнуренное анархическими растратами императорских фаворитов и содержанием профессиональной армии, которая была набрана в связи с тем, что гражданская служба провинциального ополчения устарела.
В 721 г. первый проект восстановления монополии на соль был вручен императору Сюань-цзуну. Во имя принципов человеколюбия он отверг его, зная, что реализация этого плана только узаконит существующую ситуацию. Несколько лет спустя он сам внес в налоговые списки хозяев соляных копий и бассейнов для выпаривания соли. Вместо обычных поборов для них существовал специальный налог в форме поставок соли государству, которое затем перепродавало ее по рыночной цене. Также существовала комиссия по бассейнам для выпаривания соли (янь чэ ши), в обязанности которой входило управление хозяйствами, организованными государством в регионе, который назывался «Восток реки» (Хэдун). Целью этих предприятий было снабжение войск, стоявших у столицы для ее защиты. Все эти сложные организации искали любые способы привлечения в государственную казну существенной прибыли, которую приносили предметы первой необходимости.
Соль была настолько важным источником доходов, что, например, Янь Чжэньцин, префект Пинюаня, в провинции Хэбэй, полностью оплатил военную кампанию сторонников императорской власти против Ань Лушаня за счет соляной монополии Хэбэя, одного из самых доходных районов Китая. В 758 г. уже после бури, снова заговорили о монополиях: «Первый год эры Цяньюаня [758], Ди-Уи занял пост секретаря по государственным доходам и расходам и был назначен на дополнительный пост помощника главы цензората. Затем, когда он стал уполномоченным по соли и железу, он создал систему монополии на соль. Все прибрежные солеварни, а также колодцы, в которых варили рассол, были переданы под власть монополии. У них скупали всю их продукцию. Все управление монополией было организовано таким образом, чтобы чиновники могли взять на себя исключительное право торговли солью. Все, кто устроил подобные предприятия по изготовлению соли и рассчитывал продолжить свое занятие, переходили под контроль уполномоченного по соли и железу. Тайное изготовление и продажа соли стало преступлением, наказание за которое было большим или меньшим, в зависимости от тяжести совершенного проступка…»
В следующем году (759) Лю Янь начал проводить реформу организации монополий, которая продолжалась до конца эпохи Сун.
Благодаря ловкой системе контроля над производством соли, которая обеспечивала ее распределение в лишенные собственных соляных промыслов регионы, благодаря торговцампосредникам, получившим на это подряд, Лю Янь позволил частным лицам принять участие в сборе государственных доходов: «Лю Янь полагал, что чем большим будет число чиновников, контролирующих управление монополией, тем более тяжелым будет бремя народа, который в них нуждается. Вот почему он решил, что чиновники останутся только в тех регионах, в которых соль производится, и что соль, доставленная чиновниками, будет поочередно продаваться крупным торговцам, которые будут перепродавать ее в розницу».
Это было выгодно всем, и правительство и торговцы получали свою прибыль. Были введены и другие монополии, например на алкоголь (764) или созданная позднее монополия на чай (793). Крупные торговцы начали превращаться в банкиров империи.
Традиционная экономическая система, основанная только на превосходстве сельского хозяйства, рассыпалась. Доказательством этого служит то, что в 780 г. пришлось создавать новую систему налогообложения.
Налоговая система
Основание для расчета налогов всегда устанавливалось по очень простому принципу. Каждый подданный империи поставлял государству в качестве натурального налога меры зерна и куски ткани. Также существовали повинности, которые позволяли проводить общественные работы. Даже если налоговые ставки менялись, даже если император редко сдерживал себя, сохраняя размер повинности в приемлемых для народа рамках, признавалось, что правитель живет, правит и занимается государственными делами, завися от тех ресурсов, которые государство может ему предоставить.
Ян Янь (727–780) поменял местами причину и следствие этой проблемы. Он рассчитал потребности центрального правительства и местных администраций. Затем он разделил полученную сумму по регионам в соответствии с богатством рассматриваемых районов страны, вычитая итоговую сумму из налогообложения. Этот налог собирался два раза в год, в начале лета и осенью, он получил название лян-шуэй-фа, или «метод сбора налогов за два раза». Налог вносился частично натурой, а частично деньгами. Кроме того, Ян Янь ввел еще два важных новшества. Речь идет о систематизации денежной экономики и о прогнозировании бюджета. «Способ взять под свой контроль все расходы правительства и повысить налоги состоит в том, чтобы высчитать итоговую сумму, которая необходима, а затем распределить сумму налога по населению. Благодаря этому доходы государства будут зависеть от его расходов. Все население страны будет внесено в список в соответствии с тем местом, где человек действительно проживает, вне зависимости от того, происходит он оттуда или нет. Все люди будут разделены на категории, в зависимости от их богатства, без учета того, достигли ли они уже совершеннолетия [взрослые] или еще нет [подростки]. Те, кто не имеет места постоянного проживания, зарабатывая, как бродячие торговцы, будут платить налоги в той префектуре или в том округе, где окажутся. Размер налога для них — треть [от стоимости их собственности]. Предположительно сумма, которую они заплатят, будет равна той, которую платят люди, имеющие постоянное место проживания, чтобы они не могли случайно избежать уплаты налога. Налог следует платить два раза в год, летом и осенью. Все способы сбора налогов, которые причиняют неприятности народу, должны быть исправлены. Раздельные налоги на землю и на работу, а также все общественные повинности упраздняются. Однако необходимо продолжать вести учет тех совершеннолетних, которые в состоянии работать. Налог на землю будет основываться на размерах обрабатываемых пространств на четырнадцатый год Да-ли [779], налог будет собран по справедливости. Летний налог будет собираться не позднее июня, а осенний налог не позднее ноября. В конце года местные чиновники получат продвижение по службе или, наоборот, будут наказаны, в зависимости от прироста или убыли населения на подведомственных им территориях и от поступления налогов. Все будет поставлено под контроль главного чиновника управления доходов и „ответственных за земли”».
Император Дэцзун (779–804) одобрил эту систему, которая просуществовала несколько веков. Впрочем, это не принесло никакой удачи несчастному Ян Яню: жертва интриги, на следующий год он был изгнан, а затем и приговорен к самоубийству. Исторические оценки реформ Ян Яня весьма осторожны. Ведь делая местных чиновников лично ответственными за общую сумму собранного налога в их округе, в соответствии со старой поговоркой о том, что хорошее правительство определяется процветанием народа, Ян Янь, без сомнения, явно увеличил размер поступлений в казну, но этим же он создал источник для бесчисленных несправедливостей.
Внедрение в жизнь новой формы налоговой системы было очень тонкой работой. Оно предполагало признание правительством своего провала. Неспособное обеспечить соблюдение закона о разделе земли, государство признало, хотя и с некоторыми оговорками, распространение частной собственности. Оно потеряло интерес как к человеку, так и к социальной справедливости и безжалостно душило налогами все слои населения. Самые отважные люди, как, например, Лу Чжи (754–805), пытались, хотя и безуспешно, показать императору, какие волнения могут спровоцировать такие глубокие изменения в обычаях предков. Он подчеркивал, что новая система открывала дорогу многочисленным лихоимствам: несмотря на то что вначале единый налог должен был заменить все другие формы повинностей, правительство, пренебрегая всякой заботой об экономике, продолжало осуществлять взимание дополнительных поборов. Еще больше важным было то, что мелкие производители, которые были основным источником доходов государства, были жестоко ущемлены новой налоговой системой. Для того чтобы заплатить налог деньгами, они вынуждены были продавать свой товар: бессовестные крупные торговцы скупали его по более низким ценам и продавали в случае необходимости им же этот товар по более высоким ценам, когда проходило время уплаты налога. Таким образом, восстановление монополий и реформа налоговой системы сделали это время счастливым для самых разных менял и ростовщиков, которые начали пускать в обращение письменные долговые обязательства, или, как крупные торговцы чаем, «летающие деньги» (фэйцянь), бумажные векселя, которые были предками наших банкнот. Скромный земледелец оказался совершенно неприспособлен к такому типу общества.
Кроме того, местные чиновники не стеснялись вымогать у народа подарки, так как, согласно закону, они тоже должны были платить налоги императору. Таким образом, на практике простолюдины вынуждены был платить налоги государству дважды.
Более того, наместники не могли правильно вносить в списки все изменения, вызванные передвижениями населения. Они довольствовались тем, что распределяли общую сумму требуемого налога между оставшимися жителями. Если их становилось значительно меньше, год был катастрофическим. Бо Цзюйи (772–846), придворный надзиратель, а одновременно один из самых великих китайских поэтов, в 808 г. передал правителю смелую докладную записку, в которой он изобличал эти преступления. Еще более трогательной является его длинная поэма, в которой он с отчаянием описывает несправедливые страдания народа:
Новый налог, несмотря на то что количество плательщиков расширилось, был хуже приспособлен к новым формам государственных или частных хозяйств, вышедших на национальный уровень. Его введение не привело к желаемому преодолению дефицита государственной казны, который продолжал расти. Цикл немедленных взносов и покрывающих их долговременных задолженностей все больше и больше ускорялся.
* * *
В это время светское хозяйство буддийской церкви превратилось в государство в государстве, гигантский и вызывающий механизм налогового мошенничества, который позволял вырваться из тисков работы или, как это подчеркивали конфуцианцы, семьи. Это продолжалось до того момента, когда правительство, доведенное до разорения, вынуждено было принять драконовские меры. С 842 до 845 г. оно яростно объявило вне закона как буддизм, так и все «иностранные религии», например несторианство, которые одновременно проникли в Китай с Запада.
Впрочем, эти репрессии не стремились поражать духовные основы доктрин самих религий. Они касались материальных учреждений, богатств, разорительных обрядов чрезмерно пышных культов, исключительных монополий и экономических привилегий, которые были постепенно и необдуманно предоставлены монастырям.
Однако спустя четыре века религиозного усердия большая часть представителей китайского народа, кажется, быстро отошла от исступления и восторгов веры. Все это оставалось свойственно отдельным личностям, но не группам, как это было в период гонений, когда японский паломник Эннин, автор увлекательного «Дневника», путешествовал по Китаю (838–847). Во-многих обстоятельствах буддизм использовался только для того, чтобы служить частным интересам. Так это было свойственно богатым семьям, враждебно относившимся к исключительному и слишком «элитному» превосходству конфуцианства, которое не признавало ничего, кроме культурных ценностей. Буддизм также играл важную роль для евнухов, женщин дворца и торговцев, которым эта религия возвращала чувство собственного достоинства, оспариваемое конфуцианцами и легистами. После того как были разрушены его материальные строения, буддизм потерял и былую поддержку. Осознавало ли китайское общество все то, что было бесспорно принесено вместе с буддизмом: больше милосердия в правосудии, больше свободы и равенства в отношениях между частными лицами? Оно снова казалось нерушимо связанным с древними общественными, религиозными и обрядовыми понятиями, которые всегда указывали ему путь. Больше, чем когда-либо, китайское общество осознавало свое величие.
Проблема границ
Действительно, расцвет государства никогда не был таким очевидным, как в эпоху Тан, когда он проявился в необычайном территориальном расширении на запад. Если передовые линии китайских войск, стоявшие на севере Кореи и на юге Индокитайского полуострова, казались относительно естественными для долгого развития цивилизации Великой Китайской равнины, то распространение власти империи на запад в VIII в. было головокружительным, в этих регионах китайское влияние столкнулось с персидским. В итоге Азия оказалась разделена практически на две равные части: китайскую и тюркскую.
* * *
В то время когда правители династии Суй воссоздавали единство Китайской империи, остальная часть Азии принадлежала ту-кю, которые уже неоднократно воевали с Китаем в беспокойные годы правления варварских династий. Во второй половине VI в. эти завоеватели разделились на две соперничающие группы. Подобное деление лишь отражало экономические и политические различия тех регионов, которые занимали эти группы. С запада они испытывали влияние иранской культуры, а на востоке — культуры Китая. Западные тюрки занимали в Центральной Азии территории с низкой плотностью населения, где рассеянные населенные пункты жили сельским хозяйством и торговлей. Эти города были отдельными более или менее процветающими государствами, которые относились друг к другу с безразличием. Кроме того, расстояние между ними было слишком большим для того, чтобы создать настоящую преграду для кочевников-завоевателей и оказать им достойное сопротивление. Восточные тюрки кочевали у самых границ Китая по огромным пространствам пастбищ, никогда не пытаясь по-настоящему вторгнуться на его территорию, так как высокая плотность населения, как варварского, так и китайского, держала их на расстоянии. Более того, обе группы не обладали одними и теми же политическими преимуществами. Западные тюрки нашли в лице Византии могущественного союзника, позволившего им оказать сопротивление Ирану. Напротив, восточные тюрки для нападения на Китай могли рассчитывать только на свои собственные силы и на союзы с пограничными государствами, такими как Корея. Даже сама жизнь тюркских племен начала меняться под влиянием прибрежных цивилизаций.
Традиционно основным занятием тюрков были охота и скотоводство. Они жили в войлочных шатрах или в юртах, которые возили с собой на лошадях и в повозках. Вся территория, контролируемая тюрками, делилась на регионы, во главе каждого из которых стоял князь (тегин). Этот титул передавался младшему брату от старшего, а от самого младшего брата — сыну самого старшего. Каждый князь управлял своими племенами, которые были неравны по своему положению. Их вожди (беги) объединялись в один совет (курултай), для того чтобы блюсти общие интересы. Помимо правящего племени, существовали и племена свободных людей, которые составляли тяжеловооруженную кавалерию. Их главным занятием была война, и они не утруждали себя повседневной сельскохозяйственной работой или разведением скота. За них этим занимались пленники, обращенные в рабов.
Тюрков объединяла глубокая вера в духов, особенно они почитали Синее Небо (Кок Тэнгри). Кроме того, они отличались терпимостью по отношению к другим религиям, так что дело доходило даже до покровительства, которое они оказывали буддийским храмам и общинам. В истории сохранилось воспоминание об одном из набожных тюркских правителей Табо (552–581), который принял буддизм под влиянием китайского монаха Хуэй Линя. Хуэй Линь перевел на тюркский язык «Сутру о Нирване», он принял монахов, изгнанных из Китая во время короткого периода запрета буддизма, вдохновленного в 574 г. даоистами (период Шести Династий).
Темп этих просветительских изменений ускорился в начале VII в. В 608 г. правитель тюрков (каган) приказал построить город на китайский манер, а каган Ся Ли (620–630) попытался ввести централизованное административное управление, заимствованное у Китая. В конце VII в. один из каганов попросил Китай прислать ему большое количество зерна и сельскохозяйственных орудий: полная приключений жизнь прошлых веков была, таким образом, забыта. В обмен на своих лошадей тюрки получали от Китая деньги, чай, украшения, самые разные предметы, созданные искусными ремесленниками.
Правители династии Суй искусно использовали эту открытость цивилизации приграничных тюрков, умело поддерживая распри между ханами Востока и Запада. Тюркский союз взял на себя множество обязательств. Благодаря ему император Ян-ди из династии Суй в 608 г. истребил племя сяньби, которое всегда угрожало границам Ганьсу. Сделав это, он снова открыл для Китая Великий шелковый путь (609).
Так как китайцы успешно торговали, интриговали и воевали, они очень быстро стали считать, что избавились от проблемы восточных тюрков, которые были разбиты в 630 г. Однако менее чем через тридцать лет ханы появились вновь, на этот раз став страшной угрозой для страны. Правление императрицы У благоприятствовало созданию проварварских фракций при дворе, так что к началу VIII в. Китай в четвертый раз содрогнулся перед неотвратимой тюркской опасностью. Однако император Сюань-цзун действовал как искусный стратег, сохранив союз с соседними племенами басмилов и киданей, поэтому в 721–722 гг. был заключен мир.
Именно с этого момента тюрки действительно оказались открыты для китайской цивилизации, а с помощью письменности увековечили свою историю, которая была сохранена в записях «Орхона», самого древнего памятника тюркской литературы. Вспыхнувшие новые волнения не получили дальнейшего развития, так как уйгуры, народ тюркского происхождения, победили в этой войне. В период их правления (744–840) расцвела культура, испытавшая огромное влияние Китая, которая распространяла его и дальше, в бассейн реки Тарим.
Уйгуры были манихеями и буддистами, они создали письменность, произошедшую от согдийского алфавита, которая постепенно заменила старую тюркскую письменность орхон. Они вовсе не были варварами и обладали необходимым интеллектом, который позволял им не только переводить и усваивать многочисленные тексты, созданные на санскрите и китайском, но и создать собственную национальную литературу. Вплоть до самого разгрома, который они потерпели в 840 г. от киргизских орд, пришедших позже других с возвышенностей Алтая, уйгуры выступали как воспитатели тюрко-монгольских народов. Благодаря этому Китай на сто лет получил передышку на границах и мог, что было редкостью, относиться к соседям как к равным. В то же время на землях современной Маньчжурии в 713 г. было основано мирное государство Бохай, что также способствовало установлению спокойствия на китайских границах.
Правитель Бохая, которому император пожаловал титул верховного наместника, управлял союзом из 15 провинций, разделенных на 60 округов. Всего в государстве было пять столиц, оно прославилось разведением оленей и лошадей, шелковыми тканями и рисом. Бохай отправлял к китайскому двору ценную дань: мед, меха, золотые и серебряные статуэтки.
С середины VII в., времени, когда Китай распространил свое просветительское влияние на всю восточную часть Азии, на западе арабы начали методично завоевывать маленькие югозападные государства Центральной Азии. Главным следствием продвижения арабов в Трансокситанию и ее завоевания, помимо других многочисленных перипетий, стало столкновение лицом к лицу двух миров — арабского и китайского. На реке Талас китайская армия под командованием корейского полководца Гао Сяньчжи была атакована одновременно в лоб и сзади, что в итоге привело к ее тяжелому поражению. Место этой битвы стало самой западной точкой, которую когда-либо достигал в Евразии китайский мир. Это было в 751 г., через 19 лет после того, как Карл Мартелл сумел остановить арабское вторжение в христианский мир. Больше чем просто битва, сражение у реки Талас было двойным знаком: разделом Азии на сферы влияния и одновременно началом великого смешения культур, в котором мусульманский мир стал постепенно играть определяющую роль в управлении западной части Азии. Многочисленные китайские ремесленники оказались в плену, одни в Самарканде, другие — десять лет спустя, в 762 г., — в Куфе, иракской столице Аббасидов. Там они создали бумажные фабрики, но понадобилось еще несколько веков, для того чтобы бумага была изобретена и в Европе. Кроме того, благодаря пленным ремесленникам появились профессии, связанные с ткачеством, они научили арабов изготовлять шелковые ткани, а художники приобщили местных мастеров к принципам китайского искусства.
Таким образом, VIII в. положил конец оригинальному развитию древних индоевропейских территорий Центральной Азии, где процветали города и искусства, которые черпали сразу из двух источников — Индии и Греции. После получения независимости, а затем покровительства, скорее номинального, чем реального, далекого и могущественного Китая Центральная Азия была захвачена ирано-арабским миром. Установились границы ислама и буддизма. Тем не менее последняя религия была вынуждена отступить внутрь китайских границ.
Пропитанные на протяжении веков иранским, китайским и индийским влиянием, различные народы Центральной Азии, от Памира до Каспийского моря, перешли в ислам, одновременно с медленным продвижением на запад тюркских народов.
* * *
В правлении династии Тан настоящим соперником Китая были только тюрки. Пространство без четких границ, которое они занимали, противостояло землям древнего бюрократического государства. Эти два огромных союза могли только состязаться в могуществе. Сталкиваясь друг с другом, они в лучшем случае делили мир, причем Китай, скорее, стремился не удовлетворить свое могущество, а защитить, используя огромные расстояния, самые древние и самые священные центры своей цивилизации.
В вопросах, которые касались политики, эта открытость чужому миру нашла свое выражение в многочисленных браках между китайскими принцессами и правителями дружественных народов. Тем не менее за этим показным братством тлела старая подозрительность. Как об этом писал Поль Демьевилль, «Китай мечтал о „великом союзе”, о всеобщем мире, однако главным условием было руководство этим всеобщим объятием. Всеобщий мир должен был быть, без сомнения, миром китайским».
В эпоху Тан официальная история Китая насчитывает двадцать одну китайскую принцессу императорского рода, которые были отданы в жены варварским правителям. Однако сложное исследование этого вопроса показало, что на самом деле только три из них действительно имели императорское происхождение. Остальные были всего лишь молодыми девушками более низкого происхождения, дочерями наложниц или высших чиновников двора. Причем первая из этих трех принцесс была дарована в 758 г. кагану уйгуров только под давлением обстоятельств. Именно этому союзу император Су-цзун обязан своим восшествием на престол, закачавшийся под ударами Ань Лушаня.
Китай никогда не был полностью защищен от варваров: когда одни племена успокаивались, тут же внезапно появлялись другие, опьяневшие от завоеваний, которые пользовались внутренними проблемами страны. Несмотря на мирный договор, подписанный в 641 г., тибетцы, грубые и отсталые горцы, в 763 г. за две недели захватили то, что осталось от блистательного города Чанъянь. Там они возвели на престол не имеющего никакой власти императора, а затем, не зная, что делать с этим неожиданным завоеванием, испугались и поспешно отступили к своим западным землям. По дороге тибетцы разграбили находившиеся на дороге в Серинду города, которые еще недавно процветали: Лянчжоу (современный Увэй) в провинции Ганьсу, Ичжоу (Хами) в Синьцзяне, Ганьчжоу (Чжэни), Сучжоу (Цзюцюань) и, наконец, Шачжоу (современный Дуньхуан). Последний город был основан в правление императора У-ди из династии Хань и был сторожевым и наблюдательным постом, расположенным в самой западной части империи. Он был захвачен в 787 г. после 12 лет сопротивления тибетским набегам, а отвоевать Дуньхуан удалось только через 60 лет, в 849 г.
В VIII в. тибетское владычество простиралось от Хотана до Синина, объединяя уйгурские земли и территорию Непала. Китайский протокол признавал превосходство тибетских посланников над корейскими, японскими и даже арабскими послами.
Более того, тибетцы сеяли ужас вокруг себя: они обращали в рабство все работоспособное население захваченных городов, оставляя только стариков и больных, которых иногда просто убивали. Часто тибетцы калечили рабов, для того чтобы помешать им бежать в поисках помощи.
В конце концов китайцы отказались от такого непостоянного способа утверждать свою власть, как сражения, на их место пришла более искусная форма воздействия — идеологические убеждения. Оказалось, что могущественный создатель тибетского государства с задором неофита проявил свое пристрастие к буддизму, который он недавно принял. Вскоре этот правитель пригласил к себе индийского пандита по имени Падмасамбхава, который позднее будет прославлен в истории буддийской философии. Его задачей было изгнание демонов и различных местных божеств, которые были разъярены из-за неожиданного появления новой религии. Этот мудрец начал ученый спор, который поставил под вопрос единство буддизма, разделенного на индийскую и китайскую ветви. В конце VIII в. императорский двор послал китайских миссионеров, которые отправились в Лхасу, где приняли участие в совете, продолжавшемся около двух лет.
Китайцы умело защищали там принципы медитативной секты чань, несовместимыми с воинственными настроениями тибетского правителя. Призвав свое терпение, несмотря на драматические моменты, китайские старцы смогли распространить среди тибетцев своеобразный квиетизм, который существенно смягчил этот воинственный и непоседливый народ. Вскоре эти ужасные горцы покорились требованиям очень взыскательного культа, в котором смешались элементы китайского и индийского буддизма с магическими ритуалами, унаследованными от древних времен. Тибетцы, превратившись в очень набожных людей, постоянно занятых обрядами, не уделяли никакого внимания политическим трудностям, с которыми столкнулся буддизм в империи.
В 848 г. верный Дуньхуан восстал против своих тибетских правителей. Тонкие и упорные психологи, китайцы смогли добиться своих целей с помощью могущественных орудий идеологии. Намного позже, уже в Новое время, они точно так же смогут подавить опасные для государства монгольские орды.