Цивилизация классического Китая

Елисеефф Вадим

Елисеефф Даниель

Глава девятая

ОТ ТАН К СУН: ЗАРОЖДЕНИЕ СОВРЕМЕННОГО КИТАЯ

 

 

Широкое распространение влияния и необычайное культурное богатство Китая династии Тан делают еще более удивительным его необратимое обрушение после мятежа Ань Лушаня (775). Глубинные причины этого падения, помимо постоянных экономических проблем, нужно искать в важнейшем кризисе армии, а также в возобновлении варварской проблемы, одно время исчезнувшей благодаря влиянию уйгур в Центральной Азии.

 

Армия и варварские тиски

Военная организация государства постоянно менялась и являлась отражением той неуверенности, которая была свойственна китайскому народу, оказавшемуся перед проблемой национального объединения.

С давних пор, как минимум с периода основания единого государства, в Китае существовала настоящая национальная армия, состоявшая из. подданных империи. В правление династии Тан их стали набирать в ополчение (фубин) на несколько дней в году. Это система исправно работала на протяжении ста лет, с 622 по 722 г. Новобранцам полагалось вступать в «Шестнадцать гвардейских подразделений империи» («Шилювэй»), которые исполняли различные функции: охрана императора или наследника престола, служба в пограничном гарнизоне или в военных экспедициях, вторгавшихся на чужие территории. Хотя на бумаге все так и было, но, вероятно, на практике жителям удаленных от столицы провинций проще и полезнее было отправляться на службу в город, располагавшийся вблизи места их проживания. Они могли быть использованы либо для охраны ворот, либо направлены на более дальние посты.

Гвардия

В Ли Шоу, в провинции Шэньси, в 1972–1973 гг. была обнаружена могила танского периода, сразу ставшая знаменитой благодаря качеству настенной живописи, изображавшей китайское общество: придворные дамы и кавалеры, крестьяне, монахи и гвардейцы были нарисованы на восточной стене погребальной комнаты. Изображение датируется первой половиной VII в.

Бремя военной службы, согласно историям династии Тан, было достаточно тяжелым, поскольку каждый человек, несущий эту повинность, должен был проводить в армии один месяц каждые семь-восемь месяцев. В реальности все было намного сложнее. Формирование и состав армии, даже сама организация военной службы, рассматривавшейся как форма государственной повинности, которая могла повлечь за собой освобождение от других обязанностей, налогов или общественных работ, казалось, находились в зависимости от самых противоречивых тенденций, либо подпавших под влияние варварских систем, либо полностью их отрицавших. У варваров, действительно, существовал четкий принцип разграничения между земледельцами и солдатами. Китай же этот принцип игнорировал или, если говорить более точно, не желал его признавать, так как он противоречил философии глобализма, которая, несмотря на многочисленные отклонения, делала и делает своим идеалом китайского «честного человека». Вот почему история китайской армии, в которой Робер де Ротур искусно подчеркивает темные места и противоречия, может быть, грубо говоря, сведена к противопоставлению или наложению двух восприятий понятия «воин». Это либо «призывник», либо «профессиональный солдат», простой наемник или элитный боец феодального типа.

Во время прихода к власти династии Тан отец Ли Шиминя охранял его при помощи отряда из тридцати тысяч преданных людей. Он подарил им земли к северу от столицы, и удостоил эту охрану звания «армии, на которую возложена охрана императора и которая следует за императором первой». Впоследствии сыновья наследовали своим отцам, так была сформирована «армия наследников». Столетие спустя, точно так же поступил Сюань-цзун, когда создал «армию, воюющую, как драконы, в любых условиях» из родственников тех людей, которые в 710 г. помогли ему в борьбе с императрицей Вэй, стремившейся к узурпации власти.

Однако создание этих элитных войск в принципе не исключало сохранения национальной военной службы, которая была необходимостью, ужасающей обязанностью, а отнюдь не честью. Впрочем, кодекс династии Тан подчеркивал существование дурной практики набора в армию и определял, что тяжесть службы не должна быть возложена на самых обездоленных подданных: «Метод, которому нужно следовать, призывая людей в армию, должен быть следующим: среди людей одинакового имущественного положения следует выбирать более крепких; среди людей одинаково сильных следует выбирать тех, кто богаче. Если же люди равны по силе и богатству, нужно выбирать тех, в чьей семье больше совершеннолетних. Когда людей не отбирают подобным образом, происходит несправедливость».

Подобные правила, также руководствующиеся здравым смыслом, регулировали знаменитые «военные поселения», предназначенные для охраны границ. Начиная с периода Хань им было посвящено огромное количество текстов, которые часто спорили друг с другом как в определении численности солдат, так и по вопросам той деятельности, которая от них требовалась. Несомненными, как отмечает еще кодекс династии Тан, являются следующие положения: «…в соответствии с тем, что подходит для региона, избираются сельскохозяйственные культуры для посадки» и «всегда следует учитывать силы тех людей, которые находятся в подчинении».

Те, кто служил на границах, были самыми тренированными солдатами, так как, помимо того что они постоянно подвергались опасности, исходившей от варваров, следует учитывать длину дистанции, которую необходимо было пройти, чтобы дойти до своего поста и вернуться обратно. Добавьте к этому длительность срока их службы, который составлял три года, и в итоге становится ясно, что новобранец на долгие годы отрывался от родного очага. Здоровые люди могли даже покалечить себя, лишь бы не попасть на военную службу, как в правление династии Тан, так и при династии Хань, поэтому гарнизоны, по сути, состояли из каторжников, которых заставляли либо тянуть плуг, и они становились помощниками наемников и остальных солдат, либо ухаживать за оружием. На протяжении всей истории Китая эти осужденные на ссылку люди основывали семьи. По мере того как проходило время, из семей этих пограничников создавалась своего рода военная каста со скромным положением. Так появилась первая настоящая профессиональная армия.

Нелюбовь народа к военной службе достигла такого уровня, что в 722 или 723 гг. Сюань-цзун признал неэффективность воинской повинности и крестьянских ополчений. Заботясь о безопасности, он окружил себя «постоянной императорской охраной», которой в 725 г. было пожаловано изящное название «всадники с натянутыми луками» (коци). Первый министр Чжан Юэ, который был ее создателем, для того чтобы собрать требуемое число людей (примерно 120–130 тыс. человек), вынужден был пообещать освобождение без всяких ограничений от всех повинностей и государственную амнистию.

Подобные тенденции усиливались. Мир, который был надолго обеспечен завоеваниями Ли Шиминя, постепенно внушил китайскому народу такое ощущение безопасности, что в 737 г. император смягчил общий режим набора солдат в армию:

«Так как в империи нет причин для тревоги, необходимо даровать людям право на отдых. С этого момента гарнизоны должны быть укомплектованы солдатами и военными командирами, в зависимости от степени спокойствия в стране и стратегического значения каждого поста. Эти солдаты будут вербоваться на постоянной основе из любых людей, которые уже участвовали в военных экспедициях, а также из инородцев, проживающих в той местности. Будут браться крепкие и сообразительные люди, которые хотят быть включенными в состав армии. Солдаты, которые будут служить в пограничных частях на постоянной основе, будут получать каждый год повышение жалованья. Кроме того, им будет предоставлено привилегированное освобождение от уплаты налогов на долгий срок.

Если члены семей этих солдат хотят поехать вместе с ними, им нужно позволить поселиться в той префектуре, где [находится] армия, каждая семья должна получать там земельный участок и жилище. Люди, пользующиеся подобными преимуществами, будут поддерживать мир и внутри и вне страны. Таким образом, в будущем в префектурах и наместничествах больше не будет необходимости в исполнении воинской повинности».

Государство освободило своих подданных от бремени военной службы и стало платить войскам. Единственной мотивацией для службы в армии стало стремление к материальным преимуществам. Критики возмущались, кричали о безнравственности подобного подхода, видели в этом бедствие, обузу, которая неправомерно отягощает ресурсы страны. Однако это стало фактом, на который уже никто не мог повлиять.

Наконец нелюбовь к военной службе усилилась до такой степени, что в 749 г. министр Ли Линьфу посчитал правильным обнародовать указ, который объявлял о ее отмене. Пограничная армия больше не представляла собой настоящую «силу устрашения»: Ань Лушань дал ей настолько низкую оценку, что предложил просто набирать в армию союзных варваров. На фоне общего отказа от военной профессии легко понять, какие надежды он возлагал на свой мятеж, а также какую панику этот мятеж породил в сердцах тех людей, которые остались верны правящей династии.

Этот суровый урок принес некоторые плоды. В 757 г. безопасность императора была усилена благодаря созданию группы «шести армий». Она состояла из войск, где служили солдаты, в 756 г. «первыми последовавшие за императором», будущим Суцзуном. В 777 г. была предпринята еще одна безуспешная попытка вернуть крестьянские ополчения, лояльность которых не вызывала бы сомнения. В то же время, с 765 по 787 г., император объединил свои северные караулы, создав из них «десять армий». Хотя они и были эффективными, но их генералы, все бывшие евнухами, порождали крупные скандалы, поскольку занимались вымогательством и грабили местных жителей. Общественное недовольство достигло такой степени, что в 770 г. император был вынужден переназначить всех генералов, заменив евнухов. Но даже если эти полководцы и обладали нравственностью, они все равно были лично заинтересованы в успехах военных походов. В 785 г. очередной мятеж заставил императора бежать из столицы, куда он смог вернуться только в следующем, 786 г., и сразу же вернул свои личные войска под командование евнухов. Без сомнения, это говорит о его мудрости. Век спустя династия могла просуществовать только четыре года, после того как все евнухи были истреблены в 903 г. По мере того как император терял свой авторитет и поддержку провинций, наместники евнухов создавали свои личные войска, используя те или иные механизмы принуждения, а также соблазняя возможностью грабежа.

Более того, ухудшение климатических условий на протяжении IX в. усилили бедность населения, а вместе с этим и частоту крестьянских восстаний. Восстания вспыхивали, охватывая все большие части страны. Хотя император в 860 г. утопил Чжоцзян в крови, весь Восточный Китай в 874 г. объединился вокруг восстания Ван Сяньчжи, а затем вокруг его союзника Хуан Чао, который унаследовал от своего предшественника командование крестьянскими армиями (878). В 884 г. двор мог быть спасен благодаря вторжению войск объединившихся в федерацию тюрков, Шато, но беспорядки в стране только усиливались. Провинции, одна за другой, объявляли о своей независимости. Во главе одних становились князья, во главе других — императоры.

В 907 г. один из старых последователей Хуан Чао провозгласил себя императором династии Поздняя Лян. Это стало концом династии Тан и началом эпохи, которая получила название «Пять династий и Десять царств».

* * *

Вплоть до 960 г. Китай был расколот. Юг разделился на десять государств: в Сычуани — царство Шу (907–923), в Хунани — царство Чу (907–951) и царство Цзиннань (907–963), на побережье Чжоцзяна — царство У-Юэ (907–978), в Фуцзяни — царство Мин (909–998), в Цзянси — царство Южная Тан (937–975), в Кантоне — царство Южная Хань (911–971). Все государства существовали очень замкнуто. Парадоксальным образом воцарился мир, как будто империя в соответствии с ритмом, освященным историей, вошла в новую фазу независимости регионов, начавшуюся с драматического финала правления Сюань-цзуна в VIII в.

Местные дворы защищали ремесленников, которые всегда стремились совершенствовать свою технику. Представители образованных слоев, безработные или находящиеся на службе, богатые или бедные, продолжали жить, пользуясь своим свободным временем для размышлений и созерцания чарующей природы. На протяжении 50 лет политических волнений технические специалисты, художники и интеллектуалы собирали и улучшали зачатки элементов, зародившихся в период Тан и получивших развитие в период Сун, которые в итоге должны были привести Китай к началу Нового времени. Именно в этот ключевой момент произошел синтез результатов тех этапов, которые прошла история Китая с самых первых лет его существования. Впрочем, возможно, именно в этот период слаборазвитая Азия больше чем когда-либо угрожала империи.

Если Южный Китай тихо следовал своим путем, то Северному Китаю, напротив, пришлось пережить очень бурный политический период. В определенный момент, когда кочевой мир стал более настойчивым в своем стремлении достичь прогресса, падение династии Тан открыло ему путь к легким победам. Так, например, тихое царство Бохай пало в 927 г. под ударами киданей, народа монгольского происхождения, осевшего в районе Жэхэ.

В Кайфэне сменяли друг друга недолговечные династии: Поздняя Лян (907–923), Поздняя Тан (923–936), Поздняя Цин (936–946). Последняя династия не пользовалась поддержкой населения и реализовала злополучную идею пригласить на помощь сильных соседей, киданей, которые в итоге на законных основаниях обосновались в регионе Яньчжоу (современный Пекин). Кидани, в свою очередь, тут же провозгласили создание независимой династии Ляо (947) и сделали Яньчжоу своей южной столицей (нань цзин). Они заняли этот регион на 124 года.

Раздробленное государство X в.: Китай к 955 г.

Их название — кидани, или китаи, если следовать традиции китайской или арабо-персидской транскрипции, — так быстро стало обозначать Северный Китай, что использовалось еще в эпоху Марко Поло. Он привез его на Запад, где смешались сразу несколько названий: Катай — для Северного Китая, Манджи, то есть страна монголов, — для Южного Китая.

Иногда использовали названия, данные Птолемеем (90—168), — Серика и страна Сина. Когда в конце XVI в. европейские миссионеры открыли единую империю Мин, им понадобилось несколько десятилетий, чтобы окончательно увериться в том, что речь всегда шла об одной и той же стране.

Хозяева Северного Китая, кидани, сразу же отказались от родовой организации и разделили территорию по округам на китайский манер. Центральная администрация была разделена на два департамента: один управлял землями, доставшимися монгольским, тюркским или тунгусским пастухам, который предназначался для внедрения механизмов, предназначенных для оседлого образа жизни, а второму подчинялись китайские территории. В конце концов местные власти, окруженные китайскими советниками, скопировали свою организацию у более цивилизованных побежденных. Поэтому в государстве киданей мы можем встретить дворы, министров, цензоров и департамент историографии, подобный тому, что существовал в правление династии Тан. В целом система оставалась слабо централизованной, она предоставляла очень большую свободу действий киданьским властям на севере государства, а также крупным китайским земельным собственникам южной части страны. По сути, государство киданей сохранило старую систему раздела территории: одна часть — пастухам, а другая — земледельцам.

Особо в истории династии Ляо следует выделить некоторые взаимные заимствования, которые были свойственны китайцам и варварам. Кочевники открыли для себя технику земледелия, пользу усовершенствования текстиля и использования монеты. Китайцы, со своей стороны, научились воевать «как кочевники».

Раскопки, предпринятые в Маньчжурии японским ученым Тории Рюдзо во время Второй мировой войны, дают интереснейшие свидетельства о развитии варваров киданей. Кидани переняли китайский обычай хоронить мертвых в величественных могилах на столбах и опорах. Эти подземные жилища не повторяли структуру дома, а, скорее, напоминали палатку. Более того, они были резными, на них были высечены сюжеты, одновременно подражающие китайским приемам и воспроизводившие вышивку и обивку, которые украшали и утепляли юрты богатых кочевников. Восхищенные цивилизацией Тан, кидани покровительствовали нескольким древним искусствам: ваянию, которое восходило к истокам Юньгана и Северной Ци (VI в.), а также работе с керамикой, в которой в правление династии Тан развивался прием использования «трех цветов».

Жизнь интеллектуальной и творческой элиты в правление династии Ляо никогда не достигала больших высот. В отличие от остальной части страны, здесь усилилась опасная тенденция передачи государственных должностей по наследству, которая в период Тан была неявной. Она повлекла за собой зарождение молодой варварской аристократии. Кидани никогда не понимали смысл, систему функционирования и пользу сдачи экзаменов. В итоге в их правление этот механизм стал бесполезным. Единственный осязаемый результат этого союза китайцев и варваров был в создании киданьской письменности на основе китайских и уйгурских знаков. Отныне кидани обладали независимым средством управления государствам и самостоятельно вошли в историю.

Под их управлением жизнь в империи продолжалась, была сохранена ее основа, ведь практически ни одна сфера не подверглась обновлению.

* * *

В долине Желтой реки слабые династии, Поздняя Хань (947–950) и Поздняя Чжоу (951–960), попытались возвести на престол в Кайфэне правителей тюркского происхождения, которые, впрочем, исчезли через несколько лет. В 960 г. китайский генерал Чжао Куанинь (927–976) узурпировал трон Чжоу, доставшийся ребенку. Он основал династию Сун. К моменту своей смерти в 976 г. Чжао Куаниню удалось объединить всю империю, кроме территорий, находившихся под контролем Ляо, а также царств У-Юэ и Северная Хань, завоеванных в 978–979 гг. его братом и наследником, известным под посмертным именем Тайцзун (976–997).

Однако положение молодой объединенной империи казалось непрочным и, вне всякого сомнения, никогда давление варваров не было таким сильным.

На севере — царство Ляо, на западе — тибетцы и киргизы, все они были тяжелым бременем для империи, которое угрожало полной изоляцией от остальной Азии. У китайских властей оставалась только одна надежда — сохранить свое влияние на новое государство, появившееся в регионе центрального Ордоса. Речь идет о тангутах. В 884 г. они получили законный статус, когда один из императоров династии Тан даровал их вождю титул князя. Так появилось государство Западная Ся («Си Ся»). Чжао Куанинь подтвердил его статус, рассчитывая заключить с тангутами союз против киданей. Тем не менее идеи по отвоеванию северной части страны были химерой, и правительство династии Сун, не имевшее военного авторитета, осталось один на один со своими непостоянными западными соседями, которые были готовы в любой момент разорвать свою зависимость от Китая.

Северная Сун

В 982 г. борьба за престол в Западной Ся побудила одного из претендентов позвать на помощь императора династии Сун. Правительство сразу же отправило экспедиционные корпуса в основные города этого государства. Но тангуты восприняли это как захват Китаем их собственных территорий и, оставив свои межплеменные распри, объединились против имперского врага. Этот конфликт, начавшийся в 982 г., выродился в войну за независимость и после длинного ряда затиший и военных действий закончился только в 1004 г., а если верить официальной точке зрения, то в 1006 г. Китаю пришлось согласиться на мирный договор, так как он был блокирован с севера царством Ляо, а с запада — тибетцами. В этой ситуации им был совершенно необходим союз с тангутами, которые были для них единственной возможностью поддерживать связь с Западом и Средней Азией. Сделав вид, что положение правителя тангутов ниже, чем положение императора, китайцы даровали ему титул «князя — усмирителя Запада» (си пин ван) и вознаградили его как чиновника. Так ценою золота было куплено спокойствие на границах государства Сун. Кроме того, на время им удалось сохранить условный характер государства Си Ся, официально подчиненного их власти: политическая греза, без которой, впрочем, престиж императорской власти был бы в глазах тангутов и киданей утерян навсегда. Однако это теоретическое господство было слишком притворным и его существование было совсем недолгим.

Южная Сун (середина XII в.)

В 1038 г. создание тангутами «империи», которая получила название Великая Ся (Да Ся), нанесло тяжелейший удар китайской дипломатии. Война возобновилась в 1040 г. Войска тангутов опасно приблизились к долине Вэй, при этом возникла угроза создания союза киданей и тангутов. Эту опасность китайцы смогли преодолеть только за счет увеличения ежегодных платежей монетой и шелком, которые они обычно отправляли в царство Ляо в обмен на мир. Битвы и переговоры о перемирии завершились к 1044 г. Воюющие стороны официально признали победу китайцев, которые в обмен на это были обязаны выплатить своему соседу непомерно большие деньги. Им приходилось платить и Ляо и тангутам значительные суммы, которые наносили тяжелый урон бюджету государства Сун. За эту богатую поддержку правитель тангутов согласился отказаться от своего императорского титула. Тем не менее это не означало полного подчинения. С 1070 по 1072 г., с 1081 по 1086 г., с 1096 по 1099 г. с 1102 по 1107 г. и с 1114 по 1119 г. под предлогом территориальных споров китайцы и тан-гуты проводили изнуряющие, кровавые, опустошительные и ничего не решающие войны, главной задачей которых было сохранение авторитета воюющих сторон. Когда перемирие положило конец этим столкновениям, было уже поздно. Меньше чем через десять лет другие варвары, чжурчжэни, захватили и царство Ляо, и северную часть империи Сун (1126). Время искусных дипломатических рассуждений прошло.

Несмотря на взятие Кайфэна и пленение императора Хуэйцзуна (1101–1125), императорский род сумел объединить под своей властью Ханчжоу, к югу от Янцзыцзян. Так появилась династия Южная Сун (1127–1279). Богатые китайцы с севера, спасавшиеся от варварского вторжения, не переставали переселяться на юг. Это стало началом долгого периода изгнания, со всеми его бедами и трудностями. Снова, как и в период Северных и Южных династий (V–VI вв.), скорбь и злоба оживили многочисленные споры, в которых столкнулись милитаристы и пацифисты, сторонники отвоевания утерянных территорий и поборники отделения. Генерал Юэ Фэй (1103–1141), герой национального сопротивления, кричал о своем отчаянии. Последующие поколения сделали его символом, пламенем китайского патриотизма, хоть и небесспорным, но непобедимым:

Под шлемом мои волосы становятся дыбом, когда, опираясь на стойку перил, [я слышу], как перестают стучать капли дождя. Подняв глаза к небу, я отчаянно и долго кричу. Мое сердце переполнено яростью. Мне тридцать лет, но вся моя слава и мои достоинства не более чем пыль. Очень далеко от меня родная земля, она исчезла, как луна, скрытая тучей. И мы исчезнем! Нужно ли ждать, когда мои волосы побелеют? О, напрасная боль! Пока бесчестье года Цзинкан [105] не будет смыто, что сможет утолить мою ненависть? Я должен вести бесчисленные колесницы по проходу Хэлань. Я испытываю безудержное желание насытиться плотью сюнну И, смеясь, утолить жажду кровью варваров. Пусть все начнется сначала, чтобы мы отвоевали наши реки и горы и принесли наши присяги на верность перед Воротами Неба.

Юэ Фэй был оклеветан перед императором и принесен в жертву политике отказа от реванша и установления покоя министра (с 1140 г.) Цинь Гуя. Генерал погиб, он был убит в тюрьме, когда казнили его сына, обвиненного в заговоре против государства. Вместе с ним умерла и китайская армия, и все надежды на реванш.

Был убит не просто человек, был убит сам дух реванша. Даже китайские историки, по своей природе мало склонные к симпатиям в пользу воинственных людей, подчеркивали значение выбора, который одержал тогда верх: между своими соотечественниками-воинами и варварами гражданское население Китая всегда делало выбор в пользу первых как наименьшего зла. Возможно, это шло на пользу, поскольку китайская земля в конечном счете спасла самую яркую драгоценность империи, хранителем которой был Юг.

Очень разветвленная в южных землях гидрографическая сеть превратилась в ловушку для кавалерии чжурчжэней и смогла удержать варварскую династию далеко на севере. В итоге чжурчжэни решились на основание собственной династии и под именем Цзинь («золотая») стали править на севере, заняв, как и их предшественники Ляо, территории Яньцзина, современного Пекина.

Для китайцев это был период разочарования, которое, возможно, приходится матерью мудрости. Все подходы к решению проблемы варваров, которые были предприняты в Китае начиная с правления династии Хань: политика брачных союзов, политика войн, политика даров, — не были эффективными. Все они оказались обманчивыми и разорительными. Китай не мог претендовать на господство над Азией, которая была развита и вооружена им самим. Последним, что оставалось делать империи, было предпринятое с большой осторожностью отступление, для того чтобы позволить расцвести первым плодам новой эпохи, ведь этого мог добиться только Китай.

Китаю удалось этого достичь благодаря эффективности государственных учреждений и динамизму своей экономики. Между династиями Северная и Южная Сун не было долгого разрыва, однако произошло определенное изменение оттенков и обогащение чувствительности.

 

Новая система управления

На обломках администрации эпохи Тан Чжао Куанинь (960–976), основатель династии Сун, создал новый механизм управления, который император намного крепче держал в своих руках. В долгосрочной перспективе это привело к отказу от древней аграрной и бюрократической системы, которая предоставляла регионам широкую автономию, несмотря на все утверждения правительства. Новая система в высшей степени благоприятствовала централизованному режиму. Ее обслуживали люди, отлитые в жестких формах политического мышления, усвоение которого гарантировала система экзаменов, так как без этого условия невозможно было достижение положительного результата.

Сразу же после получения «Мандата Неба» Чжао Куанинь проявил мудрость, полную неблагодарности, порвав с теми, кто помог ему достичь власти: он назначил своих верных генералов на второстепенные посты, а после их кончины сразу же назначал на их должности гражданских чиновников. В столице рядом с ним всегда находились лучшие армейские подразделения, которые напрямую подчинялись правительству. Таким образом, он помешал перевооружению и новым бунтам в провинциях.

Для того чтобы обсуждать дела империи, он окружил себя особым советом. В нем состояло от пяти до девяти человек (цзайши), и эта группа дальновидных людей никогда не обладала слишком большой властью и сохраняла неопределенный статус. Правители не советовались с ними постоянно, а как минимум с начала XI в. часто общались с компетентными чиновниками военной или финансовой сферы напрямую, не прибегая к помощи комитета мудрецов.

Само правительство было разделено на несколько простых частей: секретариат-канцелярия (чжуншу мэнься), неофициальный совет или департамент военных дел (шумиюань) и комиссия по финансам (саньсы). Последнее из этих учреждений играло очень важную роль; в отличие от танского правительства династия Сун всегда сохраняла прямой контроль за системой налогообложения, которая состояла из трех элементов: монополия на соль и железо, поземельный налог и налог на капитал.

Саньсы, государственный орган, созданный в эпоху, близкую периоду Пяти Династий, чтобы вернуть государству то, что было захвачено военными правительствами, состоял из трех канцелярий. Канцелярия «соли и железа» (яныпесы); в общем, была интендантством. Она управляла рудниками, монополиями на чай и железо, заведовала сборами с товаров и заботилась о содержании в порядке ирригационных систем. Вторая канцелярия (дучжисы) ведала расходами на войска и чиновников, транспортом, внешней торговлей и кормом для животных — очень важной проблемой для Китая. Наконец, канцелярия ценза (хубусы) управляла введением и сбором косвенных налогов, монополией на алкоголь и промышленностью.

Среди многочисленных отделов и подразделений, которые существовали в саньсы, самыми активными были отделение интендантства и водных путей (чжоуань), а также отделение строительства и ремонта (сюцзаоань). Доказательством этого служит то, что позднее именно из них выделились различные органы комиссии финансов: директорат водных путей, директорат интендантства и директорат строительства. Налог, как и в правление династии Тан, требовал использования расписок и ведения официальных списков, что защищало государство и частных лиц от незаконных поборов и подделок. К сожалению, на практике этот принцип действовал далеко не всегда.

Чжао Куанинь и его наследники наконец поняли, что ни один режим не может обеспечить империи хорошее управление, пока не позаботится прежде всего о качествах тех людей, в чьи обязанности оно входит.

Именно с целью оздоровить администрацию правители династии Сун постарались исследовать и проконтролировать процесс набора кадров аппарата власти, ведь в последние десятилетия периода Тан и в эпоху Пяти Династий произошла явная деградация сословия чиновников. Кажется, что правители периода Сун не столько следуют в этом вопросе какой-то стержневой идее, сколько проявляют добрую волю, что означало в данный момент принятие решений в соответствии со здравым смыслом.

С первых лет правления династии император, обеспокоенный чрезмерной властью, связанной с назначениями на должность, которую присвоили себе местные чиновники, передал это право исключительно правительству Кайфэна даже в тех случаях, когда территории можно было легко контролировать из столицы. Получение чиновником должности строго стало зависеть от результатов экзаменов, которые делились на несколько уровней в соответствии с многочисленными постами государственной службы. Счастливые победители трудных экзаменов, получившие степень (цзиныии), повышали свой социальный статус и получали возможность успешной политической карьеры. Это было тем более бесспорно, поскольку, вынося решения, экзаменаторы оказывали большее, чем раньше, внимание качеству и оригинальности рассуждений экзаменуемого. Быстрое продвижение по службе этих блестящих подданных императора привело их на самые высшие должности государственного аппарата, которые фактически были зарезервированы для них. В этой ситуации звание «просвещенного мужа» было достоинством, редкой честью, к которому люди стремились постоянно. Некоторые получали степень, не достигнув еще и двадцати лет, другие — уже перевалив через шестидесятилетний возраст. В последние годы правления династии Сун средний возраст успешно сдавшего экзамены человека составлял тридцать шесть лет.

Строгая борьба с мошенничеством касалась даже того чиновника, который отвечал за правильное проведение испытаний. Начиная с 1007 г. принцип анонимности кандидатов, принятый на короткое время в период Тан, был введен для столичных экзаменов. Позднее, в 1033 г., он был распространен и на экзамены в префектурах. Существовал, однако, слой старых интеллектуалов, некоторое время они выступали против этого новшества: так реформатор Фань Чжунянь (990—1053) подчеркивал невозможность оценки качеств кандидата без изучения самого человека и его имени. Тем не менее закон об анонимности вступил в силу.

Чтобы экзаменатор не мог узнать автора экзаменационной работы по почерку, был издан указ о проверке копий, переписанных специальным писцом с оригинальных работ. Каждое сочинение передавалось на проверку двум экзаменаторам, которые выставляли оценки, запечатывая их в специальный конверт. Затем все эти материалы передавались третьему проверяющему, который играл роль арбитра, сопоставлявшего суждения о работе и в случае необходимости возвращавшего обратно работы для их исправления или дополнительной проверки.

С 1065 г., а особенно с 1067 г., каждые три года менялось место проведения экзамена. Была создана периодичность, которая просуществовала вплоть до введения в XX в. республиканского строя.

Тем не менее нельзя сказать, что принятые меры избавили проведение экзаменов от затруднений. Историк и государственный чиновник Сыма Гуан (1019–1086) обнаружил, что большое число получавших степень происходило из юго-восточных провинций Китая, тогда как представители западных, южных и северных территорий показывали намного худшие результаты. Он выступил против пристрастной проверки работ экзаменаторами, которые сами происходили с богатых равнин Янцзыцзян, против поверхностного блеска работ, написанных людьми «проворного пера», презирающих классические тексты. Оян Сю (1007–1072), происходивший из Цзянсу, глава комиссии по экзаменам, быстро дал отпор этим нападкам, которые затрагивали его лично, обвинив в слишком жестоком отборе остальные области. Он отметил, что западные, южные и северные территории хвастаются тем, что посылают в столицу только интеллектуалов самого высокого уровня. В то же время Оян Сю отметил интенсивность интеллектуальной жизни юго-восточных регионов страны.

Таким образом, еще раз стало понятным, что использование экзаменов не могло решить всех проблем. Вот почему, хотя правители старались минимизировать степень влияния личного или политического покровительства, противостоявшего идеалам конфуцианства, сохранялась практика набора чиновников по рекомендации, особенно когда речь шла о самых высоких должностях. Но с 1009 г. кандидаты, выбранные по рекомендации, должны были официально подчиниться требованию пройти двухлетнее обучение и сдать особый экзамен. Фань Чжунянь и Сыма Гуан, каждый в свое время, стремились таким способом ограничить количество людей, принятых на службу.

Это недоверие по отношению к рекомендациям и создаваемым ими политическим клиентелам тем не менее совсем не исключало их сохранения. Ведь принцип принятия индивидуального решения оказывался очень важным в той сфере, на которую система экзаменов уже не имела никакого влияния. Речь шла о распределении счастливых кандидатов на различные должности примерно равного уровня или о назначения на требуемый пост человека, который лучше приспособлен к какой-то щекотливой ситуации. Именно поэтому с 1010 г., т. е. через год после того как были введены ограничения на практику рекомендаций, был издан императорский указ, который признавал ее необходимость и определял ее формы:

«Принимая во внимание географическую протяженность и сложность управления [империей], а также подсчитывая, как лучше поддержать таланты, способные принести благо государству, мы выражаем желание сотрудничать со всеми чиновниками в деле тщательного определения правильной модели действий. Законные меры еще не полностью вступили в силу. Если мы расширим систему рекомендаций, споры [стремящихся к покровительству] станут еще многочисленнее. Но если мы упраздним систему покровительства, мы потеряем очень талантливых людей. Таким образом, нам нужно определить линию поведения, которая учитывала бы оба этих элемента для того, чтобы выработать надлежащую систему…

Вот почему в конце каждого года чиновники двора, члены академии Ханьлинь <…> рекомендуют каждый по одному человеку из числа чиновников двора и столицы, представителей любого из трех эшелонов военного ведомства, гражданских помощников и даже из чиновников префектур и округов. Поручитель должен полностью изложить образ действий кандидата на посту, которому соответствуют его дарования, известен ли он поручителю лично или тот рекомендует его по высоким оценкам других людей.

В нужный момент канцелярия дворца и цензорат берут его на заметку и просят [опоздавших поручителей дать свои рекомендации]. Если к концу года найдутся такие люди, кто не предоставил свои рекомендательные письма, сведения об этом заносятся в памятную записку. Затем на него накладывается штраф».

Официальная бдительность при выборе рекомендаций, качество интеллектуальных испытаний в соединении с запретами, которые не позволяли, например, родственникам императрицы занимать любые значительные должности, а чиновникам быть в родстве с крупными торговцами, привели к тому, что династия Сун отличалась блестящим качеством административных кадров.

Система, созданная Чжао Куанинем, была настолько прочной, что никогда после падения династии Сун трон не был узурпирован генералом или близким родственником правителей предыдущего режима. С X по XX вв. только иностранные завоевания или народные революции огромного масштаба, которые, как и в современном мире, поддерживали различные идеологи и иностранная помощь, могли положить конец династии.

Положение императора с конца X в. также серьезно изменилось. Хотя основатель династии развивал государство твердой рукой героя-строителя, он проявил себя как искренний конфуцианец и всегда стремился хорошо относиться к советам и критике. Без сомнения, в общем, он был порядочным человеком, однако использовал и искусные политические манипуляции, так как получил расположение просвещенных сословий. Ведь представители этих слоев писали историю и определяли в долгосрочной перспективе судьбу всех революций, именно они объявляли в случае катастрофы о злодеяниях восставших крестьян или, напротив, о нерадении правительства, которое потеряло «Мандат Неба».

Чжао Куанинь прекрасно понимал, что его политика, удовлетворявшая просвещенные слои, давала прекрасные результаты, позволяя сохранить одновременно и интеллигенцию, и административные кадры, которые и обеспечивали долгий срок существования династии. Официально критика была свободной как никогда раньше: любой подданный мог обратиться к императору с информационным посланием, ходатайством или жалобой. На практике чаще всего императору передавали прошение только члены правительства, тогда как официальный орган, называвшийся цензорат, сохранял свою традиционную роль знатока и критика решений и правителя государства, и его министров.

Наследники Чжао Куаниня, окруженные более способными личностями, чем основатель династии, настолько легко приспособились к этому постоянному контролю, что реальная власть постепенно перешла к членам совета. Нужно подчеркнуть то, что подобное развитие было неизбежным: раздавленные тяжестью ритуальных и административных обязанностей, все правители, в отличие от революционного основателя новой династии, не имели особого выбора. Они должны были либо начинать новую серию глобальных реформ, целью которых было бы избавление от влияния громоздкого административного аппарата, либо сохранить работу государственных механизмов, которым они были подчинены. По крайней мере, ни один китайский император, кроме героя-основателя династии, не имел достаточно времени, чтобы действительно управлять государством. Таким образом, положение императора постепенно стало более или менее сходным с положением «императорасимвола» Японии.

Более того, когда могущественные группы — знатные семьи или евнухи — ввели в совет и имперский цензорат огромное число преданных им людей, император оказался полностью парализован, принимая решения, основанные на ложной информации. Этот важный подводный камень, общий для всех правительств, был особо заметен в Китае, где ни одна опасная для императора, но уравновешивающая его сила — церковь или феодалитет, — которая бы действовала по своим законам и кодексу чести, не противостояла ему, верховному жрецу, который теоретически не мог ошибаться.

 

Экономическая жизнь

На протяжении более ста лет правительство Сун сохраняло свою способность к завоеваниям. Восстановление единства, несмотря на многочисленные внешние угрозы, порождало большие надежды. Но по мере того как серебро становилось все большей редкостью, а оно было необходимо, чтобы сдерживать варваров или биться с ними, китайское общество осознавало шаткость своих позиций именно в том, что огромные богатства страны использовались плохо, так как генералы и дипломаты сделали их гарантиями мира и непрочного авторитета.

 

Реформы Ван Аньши

Вскоре лучшие умы государства снова стали отмечать, что система управления государством должна быть пересмотрена, что необходимо восстановить существовавшее равновесие. Быстрое истощение финансов объяснялось не столько нежелательными последствиями проводимой политики, сколько захватом государственного имущества частными собственниками и несправедливым разделением общественных обязанностей. Общее стремление к значительности и возврат к классическим текстам, особенно посвященным воспоминаниям о последнем периоде правления династии Тан, когда был изгнан буддизм, — все это вынуждало пересмотреть, используя мудрость древних, механизмы государственного управления, созданные несколько поспешно основателем династии: первые пятьдесят лет после основания династии Сун главным вопросом оставались реформы.

Начало новаторского движения связывают с Фань Чжунянем, которому позднее была приписана заслуга заключения в 1044 г. мира с государством Ся. Он снискал себе имя в истории идей, возродив почтение к изучению классических текстов.

Возвышенный до ранга первого министра в правление императора Жэнь-цзуна (1022–1063), он определил своей целью реализацию программы из десяти пунктов. Они включали в себя отстранение от власти недальновидных бюрократов; упразднение фаворитизма и непотизма; реформу системы экзаменов; улучшение управления государственными землями, что позволило бы больше платить чиновникам и этим уменьшить коррупцию; возобновление общественно полезных работ, чтобы усовершенствовать производство и транспортировку зерна; создание местных ополчений (речь идет о воссоздании системы, упраздненной в эпоху Тан), для того чтобы обеспечить более дешевый способ защиты государства; сокращение объема общественных работ, так как их тяжесть всегда ложилась на плечи самых нищих слоев населения; создание «областей справедливости» (и-чжуан) — неотчуждаемых земель, а значит, постоянного источника доходов для благотворительных учреждений, которые должны были заместить буддийские монастыри, выполнявшие эти функции до 845 г.

В этом не было ничего нового по сравнению с тем, что критики предлагали уже на протяжении нескольких веков, однако программа Фань Чжуняня хорошо вписывалась в общее развитие философской мысли. Несмотря на то что сам новатор попал в опалу и был отстранен от власти из-за безжалостных политических расчетов, реформы не были остановлены. Их продолжил непреклонный Ван Аныпи, которому они принесли славу. Ему удалось подняться над бурями.

Амбиции Ван Аныпи (1021–1086), поэта, философа и политика, были совсем другого масштаба, чем у Фань Чжуняня. Если он принимал суровые правила чести, которые традиция весьма расплывчато приписывала древним, то восстановление золотого века становилось для него не далеким идеалом, а руководством к действию. Ван Аньши пренебрегал теми древними обычаями, которые, как он считал, со временем выродились, и ратовал за оригинальную чистоту, которую, по его мнению, не чтил ни один великий герой прошлого. В первый раз он был принят императором Шэнь-цзуном в 1068 г. На вопрос императора о Ли Шимине Ван Аныпи, используя пример, который был известен уже больше четырех веков, оригинально ответил, что ни один из исторических героев не достоин, чтобы ему уделяли внимание.

Правитель, без сомнения, был очарован пылкой личностью этого защитника государства, который, ничего не боясь, нападал на установившиеся понятия и привычки: «Не нужно бояться естественных катастроф. Не стоит утруждать себя примером предков, как образца, и еще меньше стоит принимать во внимание то, что говорят люди».

Шэнь-цзун доверил ему одну из самых трудных задач — реформу и оздоровление финансовой системы государства. С этой целью Ван Аныпи задумал полное переустройство государственной системы и реорганизовал ее в соответствии с некоторыми принципами. Если рассмотреть эти принципы по отдельности, то они не представляли собой ничего нового, но благодаря сведению их воедино и строгости претворения в жизнь, они привели к самому радикальному политическому перевороту, который когда-либо знал Китай от правления Цинь Шихуанди до зарождения коммунизма.

Главной проблемой существующей системы сбора налогов была ее чрезмерная сложность. Несмотря на официальные распоряжения о «двойном сборе», изданные в эпоху Тан, были широко распространены натуральные сборы, когда изымался рис высшего качества. Двадцать из каждых ста собранных зерен ссыпали в амбары провинций или округов, чтобы затем использовать их в качестве жалованья и питания местной администрации. Оставшиеся восемьдесят из каждых ста отправляли в столицу и важнейшие военные гарнизоны: этот налог получил изящное название «подношения».

Ван Аныпи изменил само основание этого несправедливого налога. Вместо него он постарался восстановить более справедливый, благодаря использованию таблицы расчетов, «налог на квадратные поля» (фан-тянь-цзюнь-шуэй-фа). Эта система заключалась в разделении всей пахотной территории империи на квадратные поля по тысяче му, которые делились на пять категорий в зависимости от плодородия земли. Вопреки жалобам налогоплательщиков, эта реформа была не новой системой налогообложения, которая бы заменяла или дополняла «двойной налог», а лишь новой, более справедливой, чем раньше, системой расчета платежей государству. Она автоматически распространялась на недавно распаханную землю. Процесс освоения новых земель был особенно характерен для начала XII в. в северной части нижнего течения Хуанхэ, в регионе, где бурный демографический рост последовал сразу же после прекращения голода и войн. Между тем нельзя сказать, что землевладельцы были совсем неправы, когда протестовали против жадности государства и его несправедливостей. Сборщики налогов старались добавить в эту же систему и уже обрабатываемые земли, не учитывая при этом ни давно определенные категории этих участков, ни их реальную доходность. Более того, как и раньше, существовали многочисленные фальсификации в списках. Их было так много, что вся тяжесть налогового бремени снова была возложена на самые бедные хозяйства, тогда как недооценка участков и противозаконное освобождение от налогов защищали богачей от всех затруднений.

Чтобы облегчить жизнь народа развитием торговли и стабилизацией цен, Ван Аныни восстановил систему, созданную еще императором У из династии Хань, которая заключалась в закупке государством продуктов какого-то региона с целью дальнейшей перепродажи: прибыль, которая в нормальных условиях должна была обогатить торговцев, пополняла губернаторскую казну. Для мелких землевладельцев им были созданы государственные ссуды как семенами, так и деньгами, причем проценты, которые платил ссудополучатель, были очень низкими, всего 20 % от суммы. Помогая самым бедным земледельцам, он освободил их от захвата земель могущественными семьями и лишил местных ростовщиков их доходов, которые на этот раз наполнили сундуки государства. Важным и оригинальным фактом было то, что Ван Аныни предоставил подобные льготы и мелкому производству, способствуя этим ремесленному расцвету эпохи Сун.

Что же касается общественных повинностей, которые богачи не хотели исполнять, то реформатор позволил заменить их налоговыми выплатами, извлекая подобным окольным путем деньги из социального слоя, который и так использовал различные привилегии, чтобы освободиться от государственных работ. Кроме того, он восстановил работы по обустройству ирригационной системы, которые традиционно оставались основанием для общественной повинности и первостепенным условием улучшения сельскохозяйственного производства.

Наконец, с тем же энтузиазмом он приступил к важнейшим вопросам комплектования армии и проведения экзаменов. Чтобы избежать огромных расходов, которых требовало содержание профессиональной армии, он восстановил старую систему рекрутского набора, которая была полностью возложена на плечи налогоплательщиков. По вооружению она напоминает европейское Средневековье, когда одного всадника снаряжала группа свободных людей. Кроме того, Ван Аньши вновь создал систему, которая самопроизвольно развивалась в конце X в., когда шла борьба с разбойниками, — это ополчения крестьян-лучников. Главы семей, объединенные по десять, должны были набрать, одеть и вооружить некоторое количество солдат. В теории это не должно было вызывать никаких трудностей, однако на практике стоимость армии становилась причиной многочисленных народных восстаний.

Реформа кавалерии, которая была так важна для борьбы с кочевниками, пошла сразу несколькими путями. Ван Аньши за счет государства купил лошадей, которых он передал «на пансион» крестьянским семьям Северного Китая. Один человек из каждой семьи во время войны должен был присоединиться вместе со своим верховым животным к императорской кавалерии. Таким образом, была предпринята еще одна попытка создать своего рода военную касту. Ведь только она могла внимательно и компетентно ухаживать за животными и освободить хотя бы частично крестьян Великой Китайской равнины от военной службы, которая на протяжении веков вызывала у них ужас.

Образование, каким оно стало после периода Тан, тоже вызывало критику со стороны Ван Аньши. Ему казалось, что литературным испытаниям придается слишком большое значение, причем происходит это за счет практических и административных знаний, которыми, по мнению реформатора, должен был обладать каждый чиновник. Он увеличил число государственных школ, чтобы одолеть гегемонию частных академий (шуюань), которые, по его мнению, больше интересовались культурой, чем величием государства, что очень напоминает воззрения легистов.

Его деятельность во всех областях жизни общества позволила увидеть в нем нового Ван Мана, тем более что оба они ссылались на «Ритуалы Чжоу» («Чжоу-ли»). Однако все ученые люди настаивали, что этот текст был не чем иным, как относительно недавней подделкой, неспособной вдохновить политическую мысль, подобно древним наставлениям мудрецов. Под общий крик негодования видные люди того времени выступили против Ван Аньши.

Блестящий поэт Су Дунпо (1036–1101) в своем трактате не согласился с самой сутью доктрины Ван Аньши. Он закончил свою обвинительную речь многозначительным пассажем об истории идей, который нам, очень внимательно относящимся к влиянию экономики на развитие общества, кажется несколько утрированным:

«Сохранение или гибель государства зависит от того, насколько глубоки или поверхностны ее добродетели, а не от того, сильно оно или слабо. Продолжительность срока правления династии зависит от прочности или хрупкости ее общественных обычаев, а не от ее богатства или бедности. Если добродетели морали действительно глубоко пронизывают государства, а общественные обычаи прочны, то даже если страна бедна и слаба, бедность и слабость не влияют на продолжительность ее существования. Если добродетель поверхностна, а обычаи все время нарушаются, то даже богатое и сильное государство не спасется от скорой гибели. Когда правительство знает это, оно может отличить то, что важно, от того, что неважно. Мудрые правители древних времен не отказывались от добродетелей, потому что страна была слабой, и не позволяли нарушать общественные обычаи, потому что страна была бедной».

Великий историк и интеллектуал Сыма Гуан (1019–1086), в свою очередь, тоже протестовал против проводимых реформ. В 1070 г. он покинул правительство, чтобы обозначить свою оппозиционность Ван Аньши. Во время долгих часов вынужденного досуга, занятых составлением «Истории Китая», он обдумывал свое «революционное» произведение и те различные импликации, которые он включал в свой текст. В своем произведении он показал безрассудную гордость реформатора, который не сумел предвидеть того, что его новшества, вводимые во имя мудрости и социальной справедливости, приведут только к нищете и к еще более жестокой эксплуатации народа. Впрочем, являясь адвокатом общества богачей, Сыма Гуан приводил весьма серьезные аргументы. Он прекрасно понимал, что трансформация громоздкого китайского механизма управления во все времена была очень тонкой задачей. Ван Аньши сам разделял этот скептицизм, когда, как Чжао Куанинь, подчеркивал, что в конечном счете все решают только людские добродетели, какими бы ни были государственные учреждения:

«Самой насущной необходимостью настоящего времени является поиск способных людей. Только когда мы сможем создать в нашем государстве множество достойных людей, из них будет возможным выбрать достаточное число тех, кто способен служить в правительстве. И только когда у нас в правительстве будут достойные люди, исчезнут трудности с определением того, что необходимо сделать. При этом мы должны обязательно учитывать время, обстоятельства, те людские невзгоды, которые могут последовать за нашими реформами, чтобы поменять негодные государственные законы и приблизиться к воплощению идей древних правителей».

В 1076 г., после смерти императора Шэнь-цзуна, который оказывал ему свое покровительство, Ван Аньши вынужден был оставить свой пост. Сторонники меньших преобразований, ведомые мощным голосом Сыма Гуана, начали разрушать так поспешно созданную систему. Понадобилось девять лет, чтобы правительство под руководством императора Чжэ-цзуна (1085–1100) решило упразднить самые важные элементы системы — основания расчета налога, которые было настолько же непопулярны у бедных, как и у богатых. Тем не менее в долгосрочной перспективе решения Ван Аньши оказались весьма прибыльными для государства. Уже в конце периода Северная Сун, в правление императора Хуэй-цзуна (1101–1125), первый министр Цай Цзин посчитал необходимым снова прибегнуть к этим идеям, какими бы ни были споры вокруг доктрины Ван Аньши или его личности. После принятия противоречивых мер, после многочисленных колебаний и нерешительности «налог на квадратные поля» был окончательно упразднен в 1120–1121 гг. Это было время, когда назревали многочисленные народные восстания. Среди них восстание Фан Ла в Чжоцзяни и восстание Сун Цзяна в Хэбэе казались особенно жестокими и опасными.

Однако если нищета заставляла земледельцев поднимать восстания, то государственные финансы находились в не менее катастрофической ситуации. Партия евнухов под руководством Ли Яня предприняла последнее усилие, чтобы вернуть государству, в соответствии с нормами, необработанные земли, а также те участки, которые обрабатывались земледельцами, но уже лишились своего законного хозяина. Превращенные в «государственные земли» (гунтянь), они были обложены тяжелыми налогами, которые неминуемо возлагались на тех, кто населял эти земли, — мелких земледельцев и арендаторов. Постепенно именно их нужда обеспечила успех вторжению династии Цзинь (чжурчжэней), которые, по сути, просто унаследовали власть у раскритикованной династии Сун. Однако хорошо известно, что превратности истории никогда не обладали назидательной ценностью: такие же тягостные меры, связанные с национализацией земли, во многом предопределили и падение династии Южная Сун.

* * *

От системы, созданной Ван Аныпи, от тех пылких споров, которые она вызывала, совершенно ничего не осталось. Поддержка, предоставляемая бедным, вызванная интересами повышения производительности их труда, забота об интересах государства больше, чем об интересах частных собственников, — все это исчезло. Отдельные люди и целые группы неистово боролись друг с другом, а их столкновения становились легендарными. Однако на самом деле трудящийся народ больше не интересовался этим, он был занят тысячью проблем сельского хозяйства и ремесла, все более искусного, которое становилось относительно богатым, несмотря на постоянную необходимость защищаться от нападений варваров, которые, впрочем, оставались разделены.

Итогом этих событий стало то, что ни одно крупное событие, ни одна великая личность не занимали больше сцену истории. Величественное военное государство древности больше не существовало, буддийская церковь надолго потеряла уважение, слишком вмешавшись в дела этого мира, сословие образованных чиновников только начало складываться, а система правительственного управления оказалась ненадежной. Напротив, любой труд народа развивался вне рамок, установленных государством.

Сельскохозяйственный вопрос

Первым условием подобного расцвета было значительное увеличение численности населения. Несмотря на то что при сегодняшнем состоянии изученности архивов расчеты не могут быть точны, тем не менее можно предположить, что к началу правления династии Сун численность населения составляла сто и несколько десятков миллионов человек.

По большей части это были земледельцы, однако в отличие от своих предков они уже умели получать очень богатые урожаи. Это было итогом того прогресса, который начался еще в правление династии Тан: с VIII в. земли Северного Китая последовательно давали три урожая в два года либо позволяли чередовать урожаи пшеницы и проса. В эпоху Сун это превосходство Северного Китая исчезло из-за бурного развития Южного Китая. На протяжении четырехсот лет, с IX по XIII вв., крестьяне южных земель, благодаря новому способу пересева саженцев, достигли такого уровня мастерства в выращивании риса, что в зависимости от региона им удавалось собрать два, а то и три урожая в год.

В общем сельское хозяйство извлекало огромную прибыль из такого изобретения, как книгопечатание, так как его распространение позволяло издавать исключительно полезные трактаты по агрономии. Они передавали по всей империи способы и планы создания ирригационных систем, применения различных сельскохозяйственных механизмов и даже методы использования удобрений.

Основы сельскохозяйственной и налоговой экономики

Существовало множество видов риса, среди которых земледельцы терпеливо отбирали те виды, которые давали самые большие урожаи. В правление династии Сун эта долгая селекция принесла свои плоды. Урожаи стали настолько обильными и сорта риса настолько разнообразными, что каждый земледелец начал выбирать, в зависимости от своих финансовых возможностей, тот сорт, который ему нравился. Поздний и неклейкий рис Сучжоу оценивался наиболее высоко. Существовал и сорт риса, который располагался на противоположном полюсе гаммы. Скороспелый, легко переносящий засуху, он обильно покрывал гористые склоны Центрального и Южного Китая. Поскольку он был среднего или низкого качества, то и продавался по ничтожной цене и являлся основой питания простонародья и в деревнях и в городах.

Транспорт в период Сун

Процветание, свойственное периоду Сун, несмотря на многочисленные опасности, которые постоянно угрожали китайскому обществу, привело к значительному развитию транспорта, выразившемуся в разнообразии повозок и колесниц. Мы видим их на этих рисунках. Тачки, известные в период правления династии Хань, о которых нам известно благодаря многочисленным изображениям, были особенно удивительными. Они состояли из огромного колеса, к которому прикреплялись корзины. Следует отметить использование животных, которые помогали человеку везти его груз.

Хлебные амбары империи располагались в Чжоцзяни и Цзянсу. Знаменитый рис Сучжоу обладал особой репутацией, так как, помимо высочайшего качества, он рос в таком количестве, что его было достаточно не только для продажи в другие округа, но и за пределы Китая.

Другими основными производящими регионами были Цзянси, Хунань и Хубэй, которые были не так развиты в техническом плане, но зато обладали благоприятными географическими и климатическими условиями. Основным рынком этой части Китая был город Учан.

Распределение по регионам зерновых культур, важнейшей основы питания, поскольку в Китае, как мы уже говорили, практически отсутствовали овощи, осуществлялось тремя различными способами.

Самым простым способ был тот, что преобладал в деревнях всего мира. Земледельцы сами перевозили свой урожай в соседние городки или на ближайшие рынки. Между тем нужно отметить, кем были китайские покупатели. Было ли это вызвано тяжелым социальным гнетом или тем, что каждая китайская семья обрабатывала свое поле, но клиентами скромных крестьянских продавцов риса были либо торговцы, либо представители богатых семей. Эти постоянные и опытные покупатели вели тонкую игру, объединяясь между собой, чтобы сбить установленную крестьянами цену и покупать товар только по самой низкой ставке.

Впрочем, часто земледельцы везли рис напрямую, минуя рынки, крупному земельному собственнику или торговцу; таким образом они оплачивали семенной или денежный кредит, который был им предоставлен в начале года. Этот процесс позволял заимодавцам создавать огромные запасы товаров, которые они в нужный момент перепродавали по соответствующей цене. Обычно эти же именитые граждане были и ростовщиками, и торговцами солью. Обладая одновременно и деньгами и сырьем, они становились исключительно могущественными.

Наконец, в отдаленных и слаборазвитых регионах торговцы в начале года предлагали земледельцам соль, чай или другие важные товары, которые были им нужны на следующий год. Оплата вместе с процентами осуществлялась осенью, крестьяне отдавали зерно, которое заимодавцы сам перевозили, убирали в амбары и перераспределяли.

Развивавшиеся с X по XIII вв. рынки, где продавалась другая продукция домашнего и ремесленного производства, были похожи на те, где торговали рисом, но обладали меньшей значимостью. Там можно было купить масло из конопли, абрикоса, индиго, репы, рапса, павлонии, корней аконита, что компенсировало отсутствие животного жира. Кроме того, на таких рынках продавались пряности, особо ценные продукты питания, такие как семена лотоса, кувшинок или имбиря, текстиль, красильные вещества, такие как индиго из Фуцзяни, тростниковый сахар, который выращивали и очищали в Центральном и Южном Китае, редкие фрукты, например личи (личжи) и лимоны. Наконец, на рынках можно было купить чай, который был широко распространен еще с эпохи Хань. Его выращивали в долине Янцзыцзян и в Сычуани, так как он рос только в теплых регионах Южного Китая.

* * *

Однако, несмотря на то что растущая национальная экономика полностью основывалась на деятельности земледельцев, они никогда не получали основного дохода от своей работы. В итоге земледельцы обогащали посредников, которые, устанавливая цены на товары, пользовались этим для того, чтобы одновременно воздействовать и на правительство и на простонародье. Эти преимущества способствовали аккумуляции доходов в руках нескольких могущественных семей, которые затем реинвестировали их в различные предприятия, реализуемые на региональном уровне и особо приспособленные к природным условиям местной почвы. Таким образом, в эпоху Сун повсюду получила распространение классическая схема региональной специализации, которая отвечала собственным нуждам регионов: усиливались связи между различными странами, каждая территория продавала то, что лучше всего производила.

На протяжении второй половины XII в. изгнание с Севера зажиточных китайцев, принесших свои знания и свои ценности в богатые и деятельные регионы Юга, спровоцировало первый «экономический взрыв» в истории Китая. Концентрация капиталов в регионах с самым развитым производством привело к появлению первых плодов индустриальной эпохи, с ее специализациями и обязательными сетями распределения и страхования товаров. К концу правления династии Сун торговцы Фуцзяня (Миньшан), Чжоцзяна (Юэшан), Аньхоя (Хуэйшан) и Сычуани (Шушан) держали в своих руках почти все нити национальной экономики. В этом развитии знатные фамилии Центрального и Северного Китая согласились уступить свое первенство Югу.

 

Расцвет ремесел

Иногда независимость и инициативность, которые никогда не ценились высоко в государственной администрации, находили себе прибежище в развивающейся торговле и зарождающейся промышленности. Таким образом, ремесленники, которые на протяжении веков делили свою деятельность между изготовлением предметов домашней утвари, необходимых для повседневного существования, и предметов роскоши, открыли для себя средний путь, который заключался в относительно массовом создании простых, но качественных изделий. Эта продукция была востребована простонародьем, хотя и требовала определенного уровня достатка.

Процветание городских и деревенских рынков в итоге послужило причиной обогащения предприимчивых людей и, как следствие, открыло им мир, которого они раньше не видели. Кроме того, были установлены тесные связи, вызванные существованием законов и налогов, между торговыми и административными городами. Последние, в свою очередь, больше не пренебрегали развитием производства, торговли и различных ремесел, которые привели как к очень высокой концентрации городов, так и более высокой плотности населения около местных центров управления.

Только тогда китайские ткачи, которые в период Тан были главными мастерами по переработке и изготовлению шелка, избавились от существовавших с тех же времен связей, делавших их зависимыми от сельского хозяйства. Государство быстро стало поощрять эту тенденцию и на протяжении XII в. систематически покупало продукцию ремесленников, работающих с шелком. Существование этой меры (хэмайфа) ускорило темпы специализации производства и увеличило его концентрацию, т. е. те процессы, которые только начинались, настолько, что каждый город и окружающий его регион выпускали свой вид ткани или использовали особый тип орнамента. Так родилось крупное региональное ремесленное сословие, работающее с китайским шелком.

Также появилось и искусство вышивания, пришедшее с Запада, но сильно развившееся в Китае благодаря ярким краскам шелковых нитей. Это ремесло пользовалось таким успехом, что в правление императора Хуэй-цзуна (1101–1125) была создана специальная «канцелярия утонченной вышивки» (вэньсюйюань). Только для удовлетворения нужд двора в нее входило более 300 ремесленников.

 

Керамика

Великая профессия ремесленника-гончара получила в период Сун беспрецедентное распространение. Это было вызвано страстными поисками сунских горшечников, цели которых в какой-то степени напоминали стремления алхимиков: прокаливая сосуды на сильном огне, они стремились добиться безупречности, звучности и цвета нефрита. Крайняя простота и изящность форм приводили к тому, что, помимо прочего, высоко ценились утонченность и мягкий блеск глазури.

Почти сразу появились зажиточные люди, которым настолько понравились эта керамика, что они начали ее коллекционировать. Однако захват Кайфэна чжурчжэнями в 1127 г. привел к тому, что огромное количество высококачественных произведений было украдено или утеряно. Вообще керамика делилась на две большие категории, появившиеся еще в период Тан: белая называлась дин, а голубовато-серая — селадон.

* * *

Белая сунская керамика очень сильно напоминает белую керамику периода Тан. Впрочем, она все же немного изменилась: белый цвет стал чище, блеск мягче, а внутренние стенки тоньше. Под глазурью появился изящный орнамент с цветочными или геометрическими мотивами.

Голубовато-серая сунская керамика, напротив, очень сильно отличалась от керамики эпохи Тан. Речь идет о песчанике, которым облицовывали глазурь на железной основе, а затем при помощи обжига способом «редукции», т. е. без доступа воздуха, делали его все более и более совершенным. Сосуды, в отличие от ранних селадонов, которые сохраняли основу из-земли, защищенную медными кольцами, были полностью «глазированными». Особенно ценной считалась керамика жу — так называлась печь для обжига, известная в 1107–1125 гг., в правление императора Хуэй-цзуна. Цвет керамики жу, в случае полного отсутствия в составе железа, был либо сине-зеленым, либо бледно-небесно-голубым. Некоторое время спустя, в правление династии Южная Сун, гончары Лунцюани, в Чжэцзяни, смогли добиться получения безупречно зеленого цвета нефрита, в котором почти не было желтого оттенка. Ремесленники стремились к этому с первых опытов еще в период Хань, используя золу растений и полевой шпат.

Расположение основных печей для обжига керамики периода Сун

Существовала целая гамма селадонов, предназначенных для двора. Гуань был раскрашен в цвета небесно-голубой, зеленовато-голубой, ярко-синий и белый. Го славился красочностью его кракелюр. Цзянь, конические чаши для чая, использовавшиеся вне двора, были очень высоко оценены японцами, которые назвали их теммоку — «глаза неба». Эти сосуды были покрыты густой глазурью с металлическим отблеском, который обычно сравнивали с «шерстью зайца», «оперением куропатки» и «крыльями ворона».

Другая продукция периода Сун также относилась к группе селадонов, но тогда за нее давали меньшую цену, хотя она и кажется более приятной для нашего глаза.

Фарфор, который назывался цзюнь, появился из-за ошибки. Речь идет о возникновении светло-сиреневого селадона, цвет которого был получен по сложной формуле, в которую входили медь и олово. Из-за случайного воздействия огня голубой цвет частично превратился в различные оттенки зеленого, красного и фиолетового. Результат показался очень интересным, и мастера начали искать, каким образом можно повторить этот результат и преуспеть в получении этих «дефектов».

Наконец, сунские горшечники восстановили рисованный орнамент, иногда окруженный высеченными линиями. Благодаря находкам в Тунгуани, около Чанши, археологи датируют появление подобного орнамента эпохой Тан, а местоположение — районами Хунани. Сегодня мы любуемся строгой красотой продукции Цычжоу (провинция Хэбэй): яркие цветочные мотивы и ветвевидный орнамент выделяются под глазурью черным по белой глине или, что встречается реже, белым по темной основе.

* * *

Значительно увеличилось производство бумаги в горных деревнях. Массу, полученную из пеньки, шелковицы или бамбука, обрабатывали, а затем промывали в чистой воде горных потоков. Правительство для организации управления приобретало бумагу в огромных количествах. К началу правления династии Тан в Чанша официально производилось 1 млн 780 тыс. листов бумаги в год. В период Южная Сун Наньчжан давал 850 тыс. листов, а Хуэйчжоу — около 1,5 млн, из которых только 500 тыс. листов шли на изготовление бумажных денег.

Таким образом, Китай вошел в эпоху Нового времени. Теоретики воспевали достоинства сельского хозяйства и добродетели мелкого земледельца. Этот конфликт аграрного и индустриального Китая длился до самого XX в.

 

Градостроительство

Объединение в крупных городах, ставших полифункциональными, политической власти и экономического могущества породило в китайском конфуцианском обществе расцвет городской буржуазии, которая гордилась своим богатством, порожденным ее деятельностью и сноровкой.

С этого времени население деревень начинает стекаться в крупные центры, источники богатства, которое там добыть намного легче, чем во время долгих полевых работ. Если города и сохраняли свои внешние стены из утрамбованной земли, укрепленные камнями и в любое время года выбеленные известью, то это никак не препятствовало умножению городского населения. Градостроительство в форме квадрата не поддерживалось уже в эпоху Пяти Династий, а теперь городская планировка в виде квадрата нарушалась еще чаще. Лавки выступали за пределы кварталов, к которым они были приписаны, и вытягивались в случайном порядке по всей длине улиц. Внутренние ограды в связи с этим потеряли свое назначение и постепенно совсем исчезли, благоприятствуя смешению различных слоев населения, которое больше не было разобщено на классы или корпорации. Увеличивалось количество многоэтажных зданий: Одорик (1265–1331) утверждает, что он видел восьмии десятиэтажные здания, однако арабские путешественники отмечают, и это более вероятно, строения от трех до пяти этажей. Именно тогда и появился современный китайский дом, защищенный толстыми стенами, с выстланным плиткой полом. Только в Японии сохранился и существует до сих пор более ранний тип дома с непрочными деталями из земли и растительных материалов.

В крупных сунских городах существовали подземные стоки, которые позволяли вывести из города воду. Эффективность очистки вызывала восхищение у путешественников: мусорщики и ассенизаторы проходили по городу каждый день. Улицы, которые регулярно подметались, вели к бесчисленным мостам, которые были перекинуты через каналы, чистившиеся круглый год.

В этих выстроенных из дерева поселениях огонь представлял собой страшную опасность, и борьба с ним сильно занимала местные власти. Город Ханчжоу, например, был разделен на специальные сектора, которые охраняли наблюдательные башни и посты охраны, располагавшиеся через каждые 500 м. К каждому из таких постов было приписано около ста пожарных, одевавшихся в огнеупорную одежду. Еще с периода правления династии Тан китайцам были известны особые свойства асбеста. У каждого пожарного было свое снаряжение, состоявшее из ведра, топора и пилы.

Как правило, каждый значительный населенный пункт обладал санитарным обеспечением, которое включало в себя диспансеры, госпитали, сиротские приюты и богадельни, а также бани, куда ходили чиновники, которые каждые десять дней получали специальный отпуск, чтобы посетить их.

В 1098 г. специальный указ создал по всей империи дома милосердия, для того чтобы обеспечить старикам, у которых не было семьи, вдовцам, вдовам и сиротам содержание, медицинский уход и посмертные почести. В 1102 г. появилась своеобразная медицинская служба для бедняков. Два года спустя были созданы общественные кладбища для тех, кто не мог понести большие издержки на похороны.

Когда двор укрылся в Южном Китае, эти формы поддержки получили дальнейшее развитие, так как массовая эмиграция увеличила число беженцев и нуждающихся, и, озабоченное массой нищих, правительство обратилось с просьбой о помощи к богатым семьям, которые вознаграждались в обмен на это официальными постами и почетными титулами. Были устроены родильные клиники для бедных женщин. Наконец, существовало специальное управление, которое и определяло размеры квартирной платы в зависимости от количества жильцов, и надзирало за исполнением: это сдерживало ростовщический характер оплаты по договорам найма и в какой-то мере решало жилищный вопрос, который стал особенно острым из-за наплыва беженцев в период Южная Сун. Дни праздников или торжеств часто становились поводами для прощения долгов по оплате.

В «Истории Сун», написанной в 1345, в правление монгольской династии Юань, сказано: «Основным принципом сунской администрации была доброжелательность. Ее усилия по смягчению страданий бедняков и помощи несчастным превосходили все, что делали предыдущие династии».

Был и еще один феномен, остававшийся практически не изученным, вплоть до недавнего времени, только современные работы обнаруживают его появление именно в правление династии Сун: массовое участие в восстаниях, которые раньше были преимущественно крестьянскими, городского простонародья. Политическая активность городов стала следствием двух причин: объединение китайцев против вторжений киданей, тангутов, тибетцев и чжурчжэней; недовольство торговцев и ремесленников, которых государство без конца облагало налогами, несмотря на то что они за свой счет исполняли почетные, но дорогостоящие административные обязанности (яцянь). Городская фронда стала подвергаться тому же отчаянию, что и крестьяне. Первое из подобных восстаний, в котором выступили вместе изголодавшиеся солдаты, горожане и жители деревень, возглавил Ван Цзы в 1047–1048 гг. на юге провинции Хэбэй. И хотя в конечном счете оно было потоплено в крови, но, тем не менее, стало сигналом бедствия, который был услышан императором. Он стал поддерживать развитие реформаторского движения Ван Аньши.

* * *

Сунский город, богатый, активный, открытый, мог, как и его европейские братья, увидеть зачатки индивидуальной или корпоративной свободы. Однако старые традиции оказались настолько живучими, что земельная собственность оставалась единственным уважительным признаком респектабельности. Последствия этого были гибельными: все деньги, полученные за счет торговли, были заморожены покупками земли, которой теперь окончательно лишились земледельцы. За этим последовало значительная деградация сословия крестьян, а также относительный застой в сословии торговцев, которое, несмотря на свое значение, занимало очень низкое положение. Впрочем, возможно, что это было вызвано и самим поведением торговцев, единственной целью которых было объединение двух «почтенных» групп общества. Преследование этого преступления Цинь Шихуанди продолжало оказывать свое влияние на крупных торговцев.

 

Судоходство

Тем не менее деятельность торговцев, превратившихся в путешественников, не знала границ. Но если в правление династии Тан связь с другими странами осуществлялась через извилистые пути континентального Запада, то в эпоху Сун сухопутные пути оказались перекрыты варварскими государствами. В этих условиях китайские торговцы начали использовать водные пространства, отплывая от восточного и юговосточного побережья.

Большой мост Бяньляна

Во все времена китайские инженеры, внимательно относившиеся к общим проблемам гидрографии и коммуникаций, живо интересовались строительством мостов, которые позволяли объединить два разных провинциальных мира. Реки в этих краях были очень широкими, поэтому мосты, основа которых покоилась на деревянных колоннах, в начале VII в. часто просто подвешивали на цепях. Этот способ получил очень большое распространение. В начале VII в., а точнее с 606 по 618 гг., инженер Ли Гун построил в Чжаосяни, в провинции Хэбэй, первый большой каменный мост, образовывавший одну большую каменную арку, примерно 40 м в длину. На обоих концах располагалось по одной маленькой арке, выдолбленной между большой аркой и полотном. Они частично снимали с полотна нагрузку, а вся вместе эта конструкция позволяла лучше защитить мост в период паводков. Мост, изображенный здесь, был одним из чудес Бяньляна (Кайфэна), столицы династии Северная Сун. Нам он известен по изображению на свитке одного из художников академии, который специализировался на изображениях мостов и кораблей (цин мин шан хз ту). Существует огромное количество копий и повторов, однако лучшая версия сегодня хранится в музее Пекина. Среди других вещей там можно увидеть и знаменитый большой двускатный мост Бяньляна, построенный на пересечениях балок, — решение не только технически грамотное, но и очень изящное, — опиравшийся на берега реки, которые были специально оборудованы земляными насыпями. Об этом нам свидетельствуют последние археологические раскопки.

Судоходство в эпоху Сун

Движение по водным путям, как речным, так и морским, в период Сун очень быстро развивалось. Это было вызвано экономическими условиями: процветанием внутри империи и блокированием могущественными союзами варварских племен сухопутных дорог, ведущих в Центральную Азию. Свою роль сыграло и распространение руля ахтерштевеня. Он был изобретен в период правления династии Тан, а в эпоху Сун позволил создавать крупные суда, которые могли перевозить очень тяжелые грузы. Они бороздили Великий канал. Более того, были созданы усовершенствованные корабли, способные плавать в открытом море и удобные в управлении. Археологи нашли множество примеров по всему китайскому побережью, а особенно в Фуцзяни. Для маленьких или средних лодок служили лопатообразные маневренные весла, которые исполняли роль руля, а на тяжелых баржах приходилось использовать огромное число людей. Наконец, если морские корабли или те, что бороздили большие реки, были оборудованы прямоугольными парусами, то обычный речной флот использовал течение реки.

Основной порт Цюаньчжоу обслуживал регионы Фуцзяни, богатые чаем и фарфором. «Суперинтендант торговых кораблей» (ши-бу-сы) наблюдал за ведущейся торговлей, а также собирал налоги и таможенные пошлины. Существование такого чиновника привело к новому явлению: внешняя торговля перешла из рук иностранных торговцев, пользовавшихся в китайских портах привилегиями экстерриториальности, к китайцам, которые, в свою очередь, начали освоение моря.

Технические изобретения, созданные на протяжении веков, использовались и дополняли друг друга настолько эффективно, что китайские корабли, к которым в период Тан у судовладельцев не было никакого доверия, начали вызывать восхищение у арабских путешественников.

У китайских судов был руль ахтерштевеня, который был изобретен еще в эпоху Тан. Он заменил простое лопатообразное маневренное весло, опередив этим Европу примерно на четыре века. Корпус с плоским дном, снабженный тонким килем, иногда достигал 60 м в длину. Количество мачт могло составлять от трех до двенадцати, на них крепились квадратные паруса. Помимо этого, на корабле было от восьми до двенадцати пар гигантских весел, которые позволяли управлять судном даже в штиль. Трюмы делились на непромокаемые отсеки — мы можем видеть это на примере судна, найденного в 1973 г. в Гуаньчжоу, — что служило надежной защитой от пробоин и течи. Снабженные якорями, лодками для команды и вооружением, чтобы отбивать атаки пиратов, эти корабли могли принять на борт около тысячи человек.

Они с высокой степенью точности следовали по своим маршрутам, ведомые компасами. Математик Шэнь Гуа (1030–1094), мыслитель-энциклопедист, сообщает, что на протяжении веков гадатели по земле использовали намагниченную иголку, которая плавала по поверхности воды. Впрочем, знания принципов магнетизма не означает его обязательного применения в навигационной технике. Вполне возможно, что арабы, а отнюдь не китайцы создали эти решающие усовершенствования. Однако в 1125 г. одно из литературных произведений упоминает об использовании морского буссоля: в Европе, где он был известен с 1190 г., его начали использовать только три века спустя.

 

Наука и техника

Подлинное сияние искусства Китая, размах его литературы, изобилие ораторов и политико-религиозный образ, который создавался путешественниками и миссионерами, — все это часто скрывает от нас техническую и научную основу цивилизации, свершениями которой мы любуемся, не разбираясь в ее теоретических основах. Самое большее, что мы знаем и, в общем, признаем, это то, что Китай сильно опередил нас на дороге открытий. Еще нужно отметить размеры и границы мышления, которое в Китае следовало иным, чем в Европе, путем, а после блестящих озарений периодов Тан и Сун стало более гибким. Именно наука завтрашнего дня принесла этому типу мышления новую славу.

Самые древние и самые совершенные системы счета среди цивилизаций Востока развивались в Китае и Индии примерно с начала III в. н. э.

В эпоху Чжоу, как сообщает традиция, китайцы использовали деревянные бирюльки, которые располагали разными способами: разложенные в длину, они были единицами, а в высоту — десятками. Таким образом, в специальных наборах сотни читались вертикально, а тысячи — горизонтально. Если к элементу, который символизировал цифру «пять» добавлялась простая черта, то получалась цифра «шесть». Таким образом, китайцы создали две системы счета: одну на базе «пяти», другую на базе «десяти». Используя эти изображения, можно было производить четыре операции, причем этот процесс сильно упростился в период Сун.

Относительно сложные расчеты с использованием этих операций обычно совершали математики и чиновники. Простонародье считало с помощью абака, сходный инструмент и сегодня можно встретить в любом месте от Токио до Москвы. Счеты, созданные в период Сун, оставались примитивными, и из-за этого использовались крайне редко. Только в эпоху Мин в богатых регионах Янцзыцзян они были усовершенствованы до такой степени, что заменили устаревшие счетные агрегаты по всему Китаю.

Именно правление династии Сун породило великих математиков, которых когда-либо знал Китай. Это стало следствием традиции, которая восходила еще к периоду Шести Династий, эпохе распространения буддизма и первых контактов с Индией, преемственность с которой многие пытались найти, хотя тщательное изучение хронологии и может принести несколько сюрпризов.

Традиционно признаваемые научные достижения иногда таят в себе легенды или несправедливость. Кто вспомнит о том, что «Учебник по арифметике учителя Суня» («Суньцзы суань цзин»), вероятно составленный в начале IV в., обсуждает неопределенные уравнения раньше, чем работы индийских математиков школы Арьябхаты (476–510) и Брахмагупты (598–628). Напротив, это работы грека Диофанта (325–410) напоминают учебник учителя Суня, но невозможно точно исследовать таинственный путь распространения знания.

Примерно 150 лет спустя Чжан Цюцзянь составил «Канон исчислений» (468–486), который через сто лет прокомментировал Чжэнь Луань (560–580). Он изложил процесс деления на дроби, используемый нами и сегодня. Только в IX в., т. е. через три века, индиец Махавира использовал эту математическую операцию.

Цзу Чунчжи (430–501), современник Чжан Цюцзяня, высчитал значение числа к, упомянув об этом в произведении, которое, как ни странно, называлось «Техника шитья» («Чжуэй шу»), а его сын Цзу Мэнчжи определил объем сферы. Кто может сказать, что в эти древние времена не существовало влияния китайских математиков на Индию?

Но с эпохи Тан индийские ученые начали прибывать ко двору китайского императора, и один из них, Гаутама Сиддхартха, в своем произведении, озаглавленном «Астрономия периода Цайюань» («Цайюань чжань цзин»), развил два фундаментальных открытия: некоторые элементы тригонометрии и использование нуля. Впрочем, они не сразу получили распространение. Напротив, получила распространение десятичная система счисления. После 660 г. изменилась система измерения длины, которая стала состоять из единиц и их сотых долей. Она заменяла существовавшие антропоморфные единицы измерения стопой, большим пальцем и шагами, т. е. все древние меры длины, установленные по размерам человеческого тела. А с 662 г. математика официально была признана в качестве одного из экзаменационных предметов.

По мере того как меркла звезда династии Тан, а ее контакты с Индией становились все более редкими, математика тоже вошла в полосу застоя, так как ее развитие в значительной степени зависело от связей с Западом. Так продолжалось вплоть до XIII в., эпохи колоссальной активности. Действительно, во второй половине периода Сун появились сразу четыре великих математика: трое из них родились в эпоху Ханчжоу, четвертый — уже в правление монгольской династии Юань.

В 1247 г. Цинь Цзюшао опубликовал «Математический трактат из девяти глав» («Шу шу цзю чжан»), в котором он развивал идею неопределенных уравнений, создавал решение уравнений десятой степени и приступал к решению головокружительных задач по арифметической прогрессии.

В следующем году Ли Я издал «Морское зеркало измеренных кругов» («Цо юань хай цзин»), а одиннадцать лет спустя — «Новые упражнения в счете» («И ту янь дуань»). Эти работы были посвящены изучению свойств окружностей, вписанных в треугольник, где он предлагал новые способы решения уравнений: он вносил их в таблицы, в которых всегда использовались деревянные бирюльки, каждая из которых имела определенное место, что облегчало чтение формулы.

В 1261 г. увидели свет «Правила счета, истолкованные в деталях и перераспределенные, в девяти главах» («Сян циай цзю чжан суань фа хуань лэй») Ян Хуэя: в этом научном трактате автор обращался к серии квадратов целых чисел и к уравнениям с пятью неизвестными.

Наконец, в начале правления династии Юань (1280–1368), продолжая мощный интеллектуальный подъем периода Сун, Чжу Шицзя в своих работах «Введение в науку счета» («Суань сюэ ци мэн», 1299) и «Точное зеркало четырех элементов» («Сы юань юй цзянь», 1303) исследовал коэффициенты свойств бинома и представил не совсем законченный «треугольник» Паскаля.

Кто бы мог поверить перед лицом этого триумфа чистого интеллекта, что в Китае не существовало математики? Но в действительности все было именно так. Только нескольких мыслителей из века в век привлекала абстракция, и хотя их работы были замечательными, они были слишком изолированы от развития общества, а значит, не способны вызвать интерес у остальных мыслителей того времени. Даже в правление династии Сун математика оставалась дочерью астрономии или счетоводства: ею пользовались для составления календарей, расчета затмений и движения планет или для подсчета имущества.

Астрономия

Впрочем, астрономия, в свою очередь, пыталась преодолеть использование своих знаний исключительно в целях исчисления времени праздников и ритуалов. На протяжении тех веков, когда канцелярия астрономии стремилась зафиксировать позиции положения небесных тел и их изменения, ученые накопили значительное количество исследовательского материала, пожалуй, даже слишком большое. Более того, индийская наука внесла и свой посильный вклад. Кроме «Трактата о девяти планетах» («Цзю чжи») Гаутамы Сиддхартхи, создание которого было вдохновлено греческими источниками, китайцы были знакомы еще с одной важной работой, описывающей «дома» луны и планет («Сю яо цзин»), которая была переведена в 759 г. другим индийцем, Амогхаваджрой (Бу Кун, по-китайски). Этот труд обогатил китайский астрономический словарь персидскими и согдийскими понятиями и терминами. Сильные своей научной поддержкой и обильной документацией, астрономы периода Сун составляли энциклопедии, которые обогащали их наблюдения, количество которых продолжало расти год за годом.

Лю Сису (XI в.) составил драгоценные «Хронологические таблицы» («Чаншу»). Шэнь Гуа (1030–1094), человек, обладавший разносторонним умом, предложил использовать солнечный календарь, однако императоры, которые, впрочем, использовали на протяжении трех веков не менее девятнадцати различных астрономических систем, всегда противостояли этому новшеству. Идея Шэнь Гуа была реализована только в 1912 г., под влиянием европейцев. Однако ученый не прекратил своих исследований и создал очень точную армиллярную сферу.

Су Сун (1020–1101), современник Шэнь Гуа, взялся за старую проблему измерения времени. Зачарованный астрологическими часами, которые были изобретены монахом Исином (683–727), он, в свою очередь, тоже создал часы: бег воды вращал черпаковое колесо, которое ритмично приостанавливалось системой рычагов. Специалисты отмечают, что эти часы были менее точными, чем часы из ртути, сконструированные Чжан Сысюанем в 979 г., т. е. в начале правления династии Сун. Наконец, Су Сун создал усовершенствованные небесные глобусы, к которым прилагались сухопутные и небесные карты в цилиндрической проекции. Эта работа намного опередила изобретение Меркатора в Европе (XVI в.).

Таким образом, несмотря на существование общепризнанного мнения, согласно которому небо было круглым, а земля квадратной, те, кто интересовался движением звезд, с давних пор восхищались идеей, что наша планета располагается во Вселенной, как желток внутри скорлупы. Они считали, что планета не круглая, а плоская, больше всего напоминающая подвижный диск.

Физика

Развитие китайской науки и абстрактного мышления постепенно замедляется, поскольку достижения индийских ученых не могут постоянно содействовать их движению вперед. Возможно, в этом можно увидеть феномен цивилизации, чувствительной в равной степени к развитию философии и к провалам различных религий, стремившихся поочередно завоевать империю.

Впрочем, продвижение Китая в научной сфере не было бесплодным: явления, которые было трудно обнаружить и интерпретировать, в этой стране были открыты весьма рано и изучены очень талантливо. Самые различные мыслители стремились раскрыть тайны мира: в XI в. Чжан Цзай, философ и теоретик всеобщей любви, пытался понять природу звука и, для того чтобы объяснить ее, использовал образ соприкосновения.

Однако принцип вещей, у-ли, который, как и европейская физика, пытался сформулировать законы, описывающие материальные процессы, вплоть до появления в Китае европейцев базировался на малом числе понятий: полярность, взаимодействие инь и ян, пять основных элементов мироздания. Это приводило китайских ученых к тому, что они больше интересовались волнообразными явлениями, предвосхищая этим современную науку, в отличие от теории частиц, на которой основывалась наука Европы. Они всегда изучали отдельные случаи, как это вообще было принято в китайской культуре, которая всегда трепетно относилась к составлению списков и каталогов. В области наблюдений, напротив, китайские исследователи добились столь выдающихся результатов самого разного толка, что современные ученые не могут их до конца использовать.

* * *

Китай всегда питал особый интерес к магнетизму, области, в которой прославился именно период Сун, когда был изобретен знаменитый буссоль. Уже в эпоху Тан, ученые смогли определить полярные отклонения и создать намагниченные тела, просто охлаждая их на магнитной оси.

Начиная с 840 г. оптики были знакомы с камерой-обскурой. В X в., например, у мага Тан Цяо, который жил в это время, в них использовалось по четыре линзы. В начале XII в. линзы могли служить лупами и защитными очками, их часто использовали судьи, чтобы скрыть от обвиняемого и от публики свои эмоции, которые не должны были мешать беспристрастности их приговора.

Метеорология также предлагала для наблюдательных умов практически безграничное поле исследовательской деятельности: в конце периода Тан уже умели составлять таблицу приливов и отливов, учитывали локальные смещения лунных месяцев. В правление династии Сун постоянная смена температуры и уровня осадков в зимнее время стала обычным делом. Однако мы сможем увидеть разум, которым были сделаны подобные наблюдения, благодаря показательному факту. Хотя китайцы продолжали тщательно отмечать место и время «небесных знамений» — самыми страшными из них были землетрясения, — хронисты потеряли к ним всякий интерес, как только им стали известны достижения сейсмологии, основные положения которой была разработаны во II в. н. э. Единственной целью была немедленная практическая польза: любая наука в Китае была не вехой на пути познания, а инструментом, способным служить государству.

Среди публикаций, полезных правительству, можно обнаружить обширную литературу, посвященную географии, картографии и в целом изучению земли.

Ее существование восходит к эпохе Поздняя Хань, как об этом свидетельствует карта, найденная в 1971 г. в могиле № 3 Мавандуэй, около Чанша. Известен также труд «Исследование государства Юэ» (I в.). Три века спустя, в 347 г., научный труд о Сычуани («Хуа ян го ши») положил начало долгой традиции, закрепленной императорским указом 610 г. Отныне в каждой префектуре должно было составляться ее полное описание, иллюстрированное картами и диаграммами. Эти описания подвергались постоянному пересмотру, они были базовой документацией хорошего чиновника. Труды, созданные в период Сун, были самыми подробными, среди работ такого типа, например «Прошлое, как в зеркале» («Мэн лян лу»), представляют собой подлинную живую картину повседневной жизни Ханчжоу. Эти отчеты состояли их двух частей — текстов и карт.

Если тексты содержали описания, то карты были предметом ревнивых забот чиновников, как гражданских, так и военных, которые считали их тайной. Более того, все старые карты уничтожались в ходе периодических уничтожений императорских архивов, сжигавшихся после написания истории предшествующей династии. Таким образом, нам известны только имена отца китайской картографии Бэй Сю (224–271) и его позднего соперника Цзя Дана (730–805), автора крупномасштабной карты на прямоугольной координатной сетке. Математик Шэнь Гуа (1030–1094) выполнил несколько кратких обзоров и планов рельефа страны, которые, к сожалению, до нас не дошли. Однако известно, что он использовал градуированный треугольник, baculum, использование которого на Западе начинается не раньше 1321 г.

Всего сто лет спустя, в XII в., развился обычай гравировать карты на камне, как раньше поступали только с классическими текстами. Таким образом, период Сун стал подготовительным периодом для великой картографии периода Юань, а через нее и всего современного Китая. Ведь знаменитый «Атлас для повозок» («Юйди ту») Чжу Сыбэня (1273–1337) использовался вплоть до XIX в. Впрочем, знаменательный факт, но в нем не отображены административные границы: его автор, даосский монах, составлял карту священных мест.

То же стремление к конкретному знанию объясняет и развитие естественных наук. Кажется, что китайцы не меньше, чем их европейские братья, очарованы возможными алхимическими переменами: до конца своей жизни Су Дунпо (1036–1101), величайший поэт эпохи Сун, искал философский камень. Магия даосизма, как и европейское колдовство, была основой для значительного числа открытий, например мышьяка, пороха или ртути, открытая за 1300 лет до н. э., многие из которых сегодня считаются открытиями в сфере геологии, ботаники, зоологии, медицины и фармакологии.

Минералогия пользовалась особым благоволением, так как китайцы считали, что все металлы имеют общее происхождение и что в лабораторных условиях можно воссоздать некоторые камни. Впрочем, подобные процессы сегодня засвидетельствованы и используются при создании искусственных драгоценных камней. Именно в правление династии Сун знания о камнях получили особое развитие, появилась мода украшать сады и интерьеры вычурными и красиво расписанными камнями. Технические знания также способствовали развитию этого пристрастия. В начале XII в. (ок. 1115 г.) «Исправленная фармакопея» («Чжэн лэй бэнь цао») Шэнь Вэя упоминает о 215 видах минералов, тогда как подобный трактат VII в. приводит только несколько разновидностей. Изобретательные ремесленники в то же время начинают осваивать многочисленные химические реакции, которые использовались для получения нашатыря, селитры, квасцов и множества элементов, использовавшихся для достижения тончайших цветовых оттенков в глазуровании фарфора.

Шэнь Гуа сообщал об одном знатоке, который особенно тщательно пытался выяснить составляющие части гор, что уже в VIII в. он умел определять природу окаменелостей и излагал историю образования горных складок. В правление династии Сун любопытные люди спускались на дно пещер, где неожиданно открывали течение подземных рек и положение окаменевших источников. Шэнь Гуа и сам пристрастился к подобному роду изысканий. Он предсказал возможность использования нефти, которая была открыта еще в период Хань, однако не имела никакого употребления, и вырубка леса, который использовался в качестве топлива, продолжалась.

Наконец, именно в эпоху Сун с целью найти замену дереву впервые начали использовать уголь, обилие которого позволяло без труда усовершенствовать процесс обработки железных руд.

Медицина

Стремление все классифицировать не могло не коснуться медицины и фармакопеи. Медицина находилась в ведении специальной имперской канцелярии, в задачи которой входили публикация и переиздание рукописей и трактатов. Существовало фундаментальное различие между «внутренней медициной» (нэй гэ), т. е. общей медициной, и «внешней медициной» (вай гэ), т. е. хирургией, к которой китайцы всегда относились очень сдержанно.

От периода Хань до эпохи Сун эта тенденция только усилилась. Циклические концепции пользовались спросом, согласно им роль врача состояла в том, чтобы восстановить временно нарушенную гармонию между элементами инь и ян тела и дыхания. К этому, в соответствии космогоническим представлениям китайцев, нужно еще добавить теорию четырех элементов (воздух, земля, вода и огонь), на которую повлияли греческая философия и индийский буддизм. В особенных, не поддающихся другим видам лечения случаях практикующий врач обращался к иглоукалыванию, которое получило широкое распространение с периода Шести Династий.

Однако главная заслуга сунских ученых в области медицины заключалась в распространении знаний и практического внедрения клинического наблюдения, которое практиковалось еще в правление династии Тан. В XII в. параллельно с древними великими трудами, например «Трактат о болезнях, вызванных холодом» Чжан Чжунцзина (ок. 168 г.), китайского Гиппократа, использовался новый учебник для деревенских врачей (хэ чжи цзю фан). Медицинские специализации, такие как гинекология или педиатрия, развивались равномерно. А в середине XIII в. Сун Цы составил первый трактат по судебной медицине (си юань лу). Наконец, получили распространение правила элементарной гигиены, а чистка зубов, которой так восхищались специалисты варварской династии Ляо, и зубная паста были известны с XI в. Однако более всего в период династии Сун мыслители и политические реформаторы этого времени прославились своей человечностью и сочувствием к людям, которым они стремились продлить жизнь, используя все способы, известные на протяжении многих веков.

* * *

Очень трудно выделить причины и этого удивительного расцвета китайских знаний на заре Нового времени, и внезапного и разочаровывающего периода, последовавшего за ним. Некоторые стремились понять это, сравнивая Китай с Западом. Фактором интеллектуального подъема Европы была необходимость найти в науке и мышлении новый универсализм, который заменил бы универсализм латинской культуры, ценность которой потеряла смысл вместе с эпохой Великих географических открытий и осознанием множественности человеческих обществ.

В Китае не могли испытывать подобного стремления как минимум до XIX в. Китайский язык хранил все нужды цивилизации, которые, как по волшебству, исчезали в границах империи. Не было необходимости пересматривать вопрос о Вселенной. Было достаточно использования опыта прошлого, позволившего уже создать удовлетворительную картину макрокосмоса, в которой ни одно новое знание ре могло пробить брешь.