Затруднения, связанные с этим исследованием, для нас непривычны. Прежде всего японские имена собственные или географические названия малоизвестны, так что нужно постоянно напоминать об их локализации во времени и пространстве. Такие важные персонажи, как Сётоку Тайси и Минамото-но Ёритомо, не известны, в отличие от их современников, например Магомет был современником Сётоку Тайси, а Филипп Август — Ёритомо. Столь знаменитый регион, как Ямато, или Кюсю, отнюдь не напоминает Бретань или Прованс. Далее, сами основные понятия слишком редко встречались в наших исследованиях, поэтому остаются запутанными или ошибочными. Интерпретации некоторых понятий на Западе, как, например, дзэн-буддизм, император, семья или воин, далеки от тех значений, которые они на самом деле имеют. Воины — буси, которые удерживали власть с XIII по XIX век, были не отъявленными милитаристами, противостоящими либеральному гражданскому обществу, а правителями, роль которых в организации такой гражданской деятельности, как образование и торговля, была выдающейся; будучи убежденными сторонниками конфуцианской этики, буси были очень образованными людьми, авторами политических и экономических сочинений. В XIX веке эти бюрократы, в том числе чиновники образовательных учреждений, исполняли те исторические функции, которые выпали на долю европейской буржуазии.

Специфика терминов и понятий отражает явное отличие японской цивилизации от других цивилизаций мира. Цивилизации Европы, Индии и ислама основываются на общности языков, логики, религии, философии, что позволяет взаимодействовать этим культурам и одновременно говорить о западной общности. Цивилизации Китая, Японии и другие, которые обычно определяются в целом как «мир иероглифов», напротив, выделяют критерии и системы ценностей, отличные в своей основе. Эту совокупность, часто называемую именно Дальним Востоком, следовало бы определить более точно, если только мы хотим обозначить этим термином другой мир, как Восток. Расположенный за Меконгом, этот ментальный Восток часто глобальным образом противопоставлен множественности Запада, между тем он занимает обширную территорию, где сталкиваются оригинальные идеи и формы бытия.

Наконец, если исследовать цивилизации одну за другой, становится очевидным, что давно понятная цепь причин и следствий не всегда состоит из звеньев, следующих в общепринятом порядке, а развитие фактов часто не складывается в понятную картину, знакомую нам по нашей собственной истории. Традиционный анализ, который сводится к тому, чтобы описывать лес, забывая о дереве, порой приводит к тому, что иногда за галльской дубравой скрывается бамбуковый лес. Каждый из нас, историк он или не историк, имеет свои собственные образы мира, равно как и системы анализа, которые не могут быть одинаково эффективными в приложении к разным народам и скорее утвердят свое собственное видение, нежели выявят реальность фактов. Не напрасен ли труд последователей некоторых исторических школ, которые стараются применять свои концепции к китайским или японским явлениям? При этом, конечно, проясняются отдельные стороны, в то время как общая картина остается неясной. Безусловно, любые объяснения выглядят правдоподобными, у каждого есть своя правда.

Библиография трудов показывает, что на Западе не хватает книг, в которых изложена картина в соответствии с японским видением, и не в плане исторического исследования, а на уровне обычных знаний. Поэтому при отборе фактов и их объяснении мы взяли за основу японские школьные учебники (предназначенные как младшим, так и старшим). Этой задачей объясняется характер и структура нашего текста, составленного из краткой исторической части, тематической части и собрания информации. В исторических главах мы придерживались представлений обычного японца (сформированных его образованием), пытаясь оставаться, насколько это возможно, на уровне научных знаний, которые доступны и в Японии, и во всем мире. В изложении главных тем мы опирались на нашу личную точку зрения в наиболее субъективной интерпретации. В третьей части мы стремились объективно представить наиважнейшие факты цивилизации.

Одна из наших главных задач состояла в том, чтобы создать тесную связь между читателем и миром, который в своем историческом развитии ему был абсолютно неизвестен. Итак, очевидно, что интерес западных стран к Японии появился тогда, когда существенные изменения в этой стране заставили ее жить по западному времени. Это привело к началу нового пути ввысь, что сопровождалось вооруженными конфликтами с Китаем, русскояпонской войной и, наконец, двумя мировыми войнами. Последняя четверть века приучила публику к «японскому чуду», с его урбанизмом и архитектурой, с его искусством и литературой, с его техническими и научными достижениями. Нам показалось, что в данном случае стоило идти от известного к неизвестному — писать книгу «наоборот». Мы благодарны редактору этой серии, который, как и издатель, поддерживал нас. Тем не менее мы были вынуждены отказаться от оригинальности формы в исторических главах: она потребовала бы от нас акробатической ловкости в игре с установлением временных соответствий, еще более осложнив трудности, связанные с проникновением в малоизвестную область. Так наши интеллектуальные привычки и мы сами в достаточной степени оказались пленниками обычая. Но если мы отказались от противоположного движения в историческом вступлении, то решили соблюдать принцип следования к первоосновам в главах, посвященных темам, которые начинаются с описания современных фактов, чтобы затем обращаться к другим, более древним источникам.

Для того чтобы облегчить чтение текста и не вступать ни в какую полемику относительно периодизации, мы принимаем за основу, что японская цивилизация прошла через четыре фазы, каждая была отмечена тремя периодами. Первая фаза, доисторическая, свидетельствует о тесных контактах с континентом, от Сибири до Юго-Восточной Азии, проходивших через Китай и Корею; она прошла через период палеолита; здесь сменяют друг друга неолитическая культура Дзёмон, медный век Яёй и культура железного века Кофун (III–VI вв.). Вторая фаза японской истории открывается периодом Асука (VI–VIII вв.), когда Япония взяла за образец китайские элементы государственности, письменность и бюрократию, религиозные и философские влияния даосизма, конфуцианства и, главным образом, буддизм. Она продолжается в эпоху Нара (VIII в.), когда, испытав чужеземное влияние, культура достигает расцвета, и главным образом — в эпоху Хэйан (IX–XII вв.), ставшую вершиной японской классической культуры. Третья фаза, феодальная, начинается с учреждением военной власти сёгуна в эпоху Камакура (XIII–XIV вв.) и распространением дзэн-буддизма; она сменяется воинственным периодом Муромати (XV–XVI вв.) и заканчивается с правителями Эдо, приверженцами конфуцианской этики (XVII–XIX вв.). Четвертая фаза, индустриальная, начинается Реконструкцией Мэйдзи (1867–1912), которая опирается на западные ценности и за которой следуют годыТайсё (1912–1925) и почти уже современные годы Сэйва. Эта хронология поможет пониманию книги.

Мы благодарим преданных сотрудников издателя, в частности госпожу Анну Оржоле и, главным образом, госпожу Клэр Аллюэн. Мы считаем необходимым посвятить этот труд моему отцу, последнему свидетелю Реконструкции Мэйдзи, известному французскому японисту и наставнику американских исследователей Японии, в знак уважения не только к его труду, недавно удостоенному премии Японского фонда культуры, но еще, и прежде всего, к его человеческому опыту, столь богатому, что никакая книга не способна передать его.