Рывок на восток. – Дунайский вектор. – Украденная доблесть. – От древлян и радимичей – к русичам

 

Рывок на восток

При Владимире Святом Русское государство существенно расширило свое влияние. При этом очень важным было восточное направление. «На Северном Кавказе обнаружена надпись на кабардинском языке русскими буквами, датируемая 1041 г., – пишет Н.И. Васильева. – Каково же должно было быть проникновение русской культуры в X–XI вв. на Кавказ, для того, чтобы там появились «русифицированные» национальные грамоты? Уж не меньшим, чем во времена Советского Союза, когда возникли культурные феномены подобного же рода… В 987 г. состоялся поход русской флотилии в Дербент (принадлежавший арабам), предпринятый по просьбе местного эмира Маймуна; затем флотилия двинулась на юг по Каспию. Такого рода политические демарши позволяют сделать вывод «о большом влиянии Киевской Руси на Северном Кавказе уже в 10 веке». Но такое влияние не было бы возможным, если бы Новгород-Киевское государство не контролировало все предкавказские степи». («Русская Хазария»). Могущество на Востоке было достигнуто благодаря непреклонной и последовательной борьбе киевских князей против Хазарского каганата – злейшего врага Руси. Смертельный удар в сердце этого Змея на Волге нанес доблестный Святослав. Но чудище еще не было добито и представляло со бой большую опасность. В своей агонии оно могло нанести еще много бед. И Владимир Святославович совершил новый поход на Хазарию, после которого она уже не оправилась. Об этом походе сообщает Иаков Мних в своей «Памяти и похвале русскому князю Владимиру»: «…И хазар, пойдя на них, победил и дань на них положил». Но о нем нет и строчки в «Повести временных лет», чей «христианнейший» автор почему-то не удосужился упомянуть об этом великом деянии Крестителя Руси. Между тем, после Владимирова удара по хазарскому Змею Русь временно стала доминировать в Степи.

Конечно, отношения со Степью и тогда были весьма трудными. В эпоху Владимира Русь вступает в мощную конфронтацию с печенегами, которые были ее надежными союзниками в борьбе против Хазарского каганата. Так, арабский автор Ибн-Хаукаль утверждал, что печенеги есть «шип и сила» Руси. Разумеется, конфликты были и раньше, но такого ожесточения они не носили. В 971 году печенеги пришли на Русь (впервые) и осадили Киев, воспользовавшись тем, что князь Святослав находился в балканском походе. Осажденная столица страдала, в то время как на другом берегу Днепра стояла дружина воеводы Претича. Именно к ней был послан некий отрок, который сумел обмануть печенегов и добраться до Претича. Только тогда последний решил выступить на помощь Киеву, мотивировав свое решение следующим образом: «Пойдем завтра в ладьях и, захватив княгиню и княжичей, умчим на тот берег. Если же не сделаем этого, то погубит нас Святослав». Получается, что Претич думал не о Руси и о Киеве, но всего лишь о своей шкуре. Хитроумному воеводе удалось обмануть печенегов, выдав свою дружину за передовой отряд могучего войска Святослава. Степняки сняли осаду Киева, но все-таки оставались в опасной близости от него. Тогда «киевляне» (очевидно, элитарная верхушка) направили Святославу послание: «Ты, князь, ищешь чужой земли и о ней заботишься, а свою покинул. А нас чуть было не взяли печенеги, и мать твою, и детей твоих. Если не придешь и защитишь нас, то возьмут нас. Неужели не жаль тебе своей отчины, старой матери, детей своих?» Узнав о сложившейся ситуации, «Святослав с дружиной быстро сел на коней и вернулся в Киев… И собрав воинов, прогнал печенегов в поле».

 

Дунайский вектор

Этот упрек киевлян Святославу многие историки повторяют и поныне, пытаясь представить этого князя в качестве находника и авантюриста. Походы Святослава в Болгарию и его попытка обосноваться в Переяславце Дунайском не были каким-то капризом великого воителя, как это частенько пытаются представить. В ПВЛ Святослав излагает целую геополитическую программу: «Не хочу сидеть в Киеве. Хочу жить в Переяславце на Дунае. Там середина земли моей, туда стекаются все блага: из греческой земли золото, паволоки, вина, различные плоды; из Чехии и Венгрии серебро и кони; из Руси же – меха и воск, мед и рабы». Комментируя эти слова, исследователь П.В. Тулаев замечает: «…Цель великого князя состояла не в очередном устрашающем походе на Царьград, а в создании нового центра силы на Балканах в бассейне нижнего Дуная. Вспоминая о Переяславце на Дунае он, помимо прочего, имел в виду родственные племена славян в Южной Европе и готов был выступить в качестве их вождя… Тут можно говорить даже о своеобразной славянской реконкисте, направленной против аваров, волохов и угров (мадьяр), некогда завоевавших исконные, живописные и плодородные земли славян в долинах Дуная и его притоков. Эта освободительная война позволила Святославу найти стратегических союзников в лице тиверцев и уличей, скифов и болгар, части угров и печенегов» («Русь Дунайская»). Безусловно, здесь еще и заметно стремление овладеть той землей, которой овладел некогда легендарный Славен, совершивший бросок из Скифии во Фракию. Святослав пробуждал древнейшие скифско-фракийские архетипы, реализуя в то же время продуманную геополитическую программу.

Вызывает недоумение уже сама постановка вопроса – «ищешь чужой земли и о ней заботишься, а свою покинул». Князья всегда ходили в походы, оставляя свои столицы. И в чем тогда, собственно, проявилось равнодушие Святослава Игоревича к своей родной земле? К тому же, как показали события, князь сумел мобильно отреагировать на известие об осаде Киева, совершив молниеносный бросок против кочевников. И это, конечно же, показатель его выдающихся военно-организаторских способностей. (Еще один вопрос – а почему же Претич не послал известие о нападении печенегов, хотя и имел такую возможность?) В любом случае, Святослав сумел отразить нападение степняков, после чего, как сообщает ПВЛ, «наступил мир». Что же касается убийства князя Святослава Игоревича печенегами, то оно было следствием «разборок» между князем и грекофильской партией в Киеве, которая опиралась на Ярополка. Печенеги, в данном случае, выступили на стороне одной из русских партий. Не случайно же Ярополков воевода Варяжко сбежал к печенегам после смерти своего вождя, после чего «многажды воевал с ними против Владимира». Не исключено, что за всем этим стояли ромеи, которым было выгодно стравить «варваров». Как писал император Константин Багрянородный: «…Печенеги, связанные дружбой с Императором, побуждаемые им посредством посланий и даров, легко могут нападать на земли Руссов и Турков (венгров – А.Е.), брать в рабство их женщин и детей и опустошать их земли». Тут же интрига была потоньше, русы-грекофилы сами оттолкнули печенегов от Руси.

Вне всяких сомнений, убийство Святослава пагубно повлияло на судьбу дальнейших русско-печенежских отношений. В Киеве не простили убийства законного русского князя, расценив его как выпад против Руси. Печенеги, конечно, такого выпада делать не хотели, но их действия были восприняты соответствующим образом. Кроме того, они пригрели коллаборационистов типа Варяжко, чем еще больше настроили против себя русичей. Это был серьезный геополитический промах, который обошелся печенегам очень дорого. Но главная вина за случившееся, вне всякого сомнения, лежит на тех знатных киевских интриганах, которые втянули печенегов в свою борьбу за власть. Именно они спровоцировали жесточайшее противостояние, которое нанесло огромный ущерб Русскому государству.

 

Украденная доблесть

В «Повести временных лет» противостояние с печенегами описано весьма своеобразно. Один текст, датированный 992 годом, содержит рассказ о победоносной битве Владимира со степняками. Здесь мимолетно упоминается о походе Владимира на хорватов (Карпаты), но умалчивается о его результатах. Хотя, надо думать, что поход был весьма успешным. Иначе Владимир вряд ли сумел бы разгромить печенегов. Но ПВЛ хранит по этому поводу многозначительное молчание. Зато очень подробно повествуется о том, как печенеги были разгромлены всего одним богатырем, который вступил в бой с богатырем печенежским, победил его, после чего «раздался крик, и побежали печенеги, и гнались за ними русские, избивая их и прогнали их». Таким образом, вся слава приписывается какомуто безымянному богатырю. Впрочем, в героях, хотя и не таких ярких, оказывается еще и некий «старый муж», который, собственно говоря, и сообщил князю о богатыре, который смог бы победить своего печенежского «коллегу» на поединке: «Князь! Есть у меня один меньшой сын дома: я вышел с четырьмя, а он дома остался. С детства никто еще не ударил его оземь. Однажды я бранил его, а он мял кожу, так он рассердился и разодрал кожу руками». Творцом победы, таким образом, оказывается даже не столько богатырь, сколько «старый муж». Владимир же как бы отодвигается на третье место. Но самое пикантное даже не в этом. Автор ПВЛ представляет дело так, что в войске Владимира не оказывается богатыря, достойного сразиться с печенежским «коллегой». Поэтому князь вынужден позвать какого-то юнца.

Следующий текст, повествующий о русско-печенежском противостоянии, датируется уже 996 годом. Здесь просто описывается, как Владимир схватился с печенегами, «и не смог устоять против них, побежал и стал под мостом, едва укрывшись от врагов». Здесь князь представлен в образе беглеца, загнанного под мостом. Да, не слишком-то уважительное описание – мягко говоря. Еще один текст датирован 997 годом. Летописец особо подчеркивает: «…Шла беспрестанная великая война». И снова Владимир выглядит неприглядно, как слабый правитель, совершенно упустивший ситуацию из своих рук. Согласно ПВЛ, он вынужден был отойти аж до Новгорода, чтобы «собирать воинов верхних земель против печенегов». Последние же, узнав, что Владимира нет, встали под Белгородом. Местные жители собрали вече, на котором возроптали: «Уже скоро умрем от голода, а помощи от князя нет. Разве лучше нам так умереть? Сдадимся печенегам – кого пусть умертвят, а кого оставят в живых: все равно уже умираем от голода». Ситуацию выправил какой-то мудрый аноним, именуемый «старцем». Этот деятель предложил мощный пиар-ход, призванный обмануть печенегов. «И сказал он: «Соберите хотя бы по горсти овса или пшеницы или отрубей». Они с радостью пошли и собрали. И повелел он женщинам сделать мучной раствор, на котором варят кисель, и велел выкопать колодец и вставить в него кадь, и налить кадь раствором. И велел выкопать другой колодец и вставить в него кадь, и велел поискать меду. Они же пошли и взяли лукошко меду, которое было схоронено в княжеской медуше. И повелел сделать из нее сыту и вылить кадь в другом колодце. Наутро повелел он послать за печенегами… И пришли они в город, и сказали им люди: «Зачем губите себя? Разве можете перестоять нас? Будете стоять и десять лет – что сделаете нам? Ибо мы имеем пищу от земли. Если не верите – посмотрите собственными глазами. И привели их к колодцу, где была заготовка для киселя, и зачерпнули ведром, и разлили в горшки. И когда сварили кисель, и зачерпнули ведром, и разлили в горшки. И когда сварили кисель, пришли с ним к другому колодцу, и почерпнули сыты из колодца, и стали есть сперва сами, а потом и печенеги. И удивились те, и сказали: «Не поверят нам князья наши, если не отведают сами». Люди же налили им корчагу мучного раствора и сыты из колодца и дали печенегам. Они же, вернувшись, поведали о происшествии. И сварив, ели князья печенежские и дивились… И поднялись и пошли от города восвояси».

Итак, слава досталась какому-то «старому» прохвосту. Старцами именовали деятелей вечевого самоуправления, представлявших городскую верхушку. Кстати, в самом начале правления Владимира именно эти вот «старцы и бояре» сказали: «Бросим жребий на отроков и девиц, на кого падет он, того и зарежем в жертву богам». Теперь они ходили в героях уже христианской Руси… ПВЛ при этом подчеркивает, что старец не присутствовал на белгородском вече, которое решило сдать Киев. Он как бы появляется в городе. Здесь явный намек на то, что речь идет о представителе какого-то другого города. Что характерно, текст, повествующий о деятельности старца-пиарщика, очень и очень длинный – по масштабам ПВЛ. О походах Владимира, да и других русских князей, летопись столько не рассказывает, ограничиваясь зачастую скупыми строчками типа: «Пошел Владимир на хорватов». (О его походе на хазар она просто умалчивает.) А тут дается подробнейший рассказ-апология, призванный возвысить какого-то анонимного элитария. Здесь один из авторов ПВЛ явно пытается принизить роль князя в пользу верхушки. «Старец» – это представитель верхов городской общины, который спасает сам город – вместо непутевого князя, который вынужден бежать на Север (откуда, кстати, и пришел). Нечего и говорить о том, что сам рассказ является типичной пропагандой, донельзя искажающей реальность. Какими бы простыми ребятами ни были печенеги, но вряд ли они позволили бы себя обмануть таким вот способом. Перед нами анекдот, явно использованный в памфлетических целях.

 

От древлян и радимичей – к русичам

Что ж, тогда, как и в ХХ в., имеет место одна и та же картина. Великие правители строят Державу в боях, тогда как вельможи-олигархи разбазаривают ее в борьбе за власть. А потом всякие «правдолюбивые» историки принижают великие деяния великих людей. Между тем, значение политических преобразований Владимира Святого переоценить невозможно. Князь завершил долгий, напряженный и опасный труд киевских князей, направленный на собирание Русских земель и превращение «полян», «радимичей», «древлян» и т. д. – в политически консолидированный этнос русичей. До этого борьба велась довольнотаки ожесточенная. Еще князь Олег Вещий воевал против древлян и северян, уличей и тиверцев. Отдельного разговора заслуживает противостояние киевских и древлянских князей. Здесь налицо уже борьба за первенство в деле объединения страны. Древляне вовсе не выглядят сепаратистами, мечтающими только о том, чтобы отделиться от метрополии и жить в свое удовольствие. Да, они убили князя Игоря, посчитав его претензии на новую дань совершенно неприемлемыми. Но сразу же после этого «сказали древляне: «Вот убили мы князя русского, возьмем жену его за князя нашего Мала, и Святослава возьмем и сделаем с ним, что захотим». Древлянская верхушка явно желала присоединить Киев к своей, Деревской земле.

Далее ПВЛ представляет своим читателям самый настоящий триллер с двумя посольствами древлян, которых Ольга порешила, как говорится, с особой жестокостью: одних сожгли, других закопали живьем. Более того, потом Ольга пошла (с малой дружиной!) в Деревскую землю, где сотворила тризну на могиле своего убитого супруга. Древляне участвовали в этом пиршестве, перепились, после чего их также успешно умертвили – числом 5000. Древлянский князь при этом выглядит каким-то дурачком, который три раза доверяет своих лучших людей – и кому? Княгине, чей муж был убит им же! Скорее всего, никаких убийств «представителей» не было. А была ожесточенная война Киевской Руси с Деревской землей, которую вела княгиня Ольга, и которая окончилась усмирением древлян. Да и с умерщвлением Игоря все обстояло иначе. ПВЛ опять-таки рисует образ князя-дурачка, который взяв огромную дань с древлян, вернулся в Киев, но потом взял да и решил пособирать еще и при этом «отпустил дружину свою домой, а сам с малою частью дружины вернулся, желая большего богатства». Тут-то древляне и напали на Игоря. Вряд ли сам Игорь не понимал – к чему может привести возвращение в Деревскую землю с малой частью дружины. И он, конечно, никогда бы не рискнул на подобное мероприятие. Другое дело – если часть дружины сама покинула Игоря, оставив его разбираться с древлянами. Вообще какой-то конфликт в Игоревой дружине был. Рассказ о роковом походе на древлян начинается со следующего сообщения: «Сказала дружина Игорю: «Отроки Свенельда разоделись оружием и одеждой, а мы наги. Пойдем, князь, с нами за данью, да и ты добудешь, и мы». И послушал их Игорь…» Образ здесь дает все такой же упрощенный и оскорбительный – жадный князь послушался жадной дружины. Но, как и везде в ПВЛ, нужно искать огонь за дымом. Ясно видно, что Свенельд и его дружина как-то воздействовали на дружину Игоря. Возможно, что он и подговорил какую-то ее часть покинуть князя, забрав часть добычи. Это, конечно, предположение, но оно не лишено оснований. Можно и нужно вспомнить о том, что Святослав почему-то не послушал Свенельда, предложившего ему обогнуть днепровские пороги в 972 году.

Академик А.А. Шахматов был уверен, что Свенельд действовал заодно с древлянами, а Игоря убил Мстислав Лютый, сын Свенельда. «Версия А.А. Шахматова устраняет одну из нелепостей версии Нестора, согласно которой корыстолюбие Игоря было сопряжено с легкомыслием, – пишет Л.Н. Гумилев. – В самом деле, как отпустить дружину, оставаясь в разграбленной стране?!» («Древняя Русь и Великая степь»). Правда, Гумилев был убежден, что дружину распустил сам Игорь, уверенный в бессилии древлян. Однако это еще одна версия о легкомыслии. На самом же деле никакого легкомыслия и корыстолюбия не было. Был регулярный сбор дани, именуемый полюдьем. И было тщательно спланированное сопротивление этой важнейшей военно-политической акции, призванной укрепить централизацию Руси – вокруг Киева. Кстати сказать, полюдье производилось регулярно, каждый год. Дело князя Игоря было продолжено Ольгой, которая разгромила древлян. А окончательно все довершил Святослав, взявший в жены Малушу, дочь древлянского князя Мала. Таким образом, интеграция Деревской земли была подкреплена и династическим союзом. Ранее Рюриковичи породнились с Ольговичами, теперь они стали своими для древлян.

Владимир продолжил борьбу за централизацию, осуществив походы на вятичей и радимичей. Но главным в его централизаторской политике было сознательное перемешивание восточных славян, призванное сплотить их в единый этнос: «И сказал Владимир: «Не добро, что мало городов вокруг Киева». И стал ставить города по Десне, и по Остру, и по Трубежу, и по Суле, и по Стугне. И стал набирать мужей лучших от словен, и от кривичей, и от чуди, и от вятичей, и ими населил города, так как шла война с печенегами. И воевал с ними и одолевал их». Академик Б.А. Рыбаков комментирует это сообщение ПВЛ следующим образом: «Владимир сумел сделать борьбу с печенегами делом всей Руси, почти всех входивших в ее состав народов. Ведь гарнизоны для южных крепостей набирались в далеком Новгороде, в Эстонии (Чудь), в Смоленске и в бассейне Москвы-реки, в землях, куда ни один печенег не доскакивал. Заслуга Владимира в том и состояла, что он весь лесной север заставил служить интересам обороны южной границы, шедшей по землям Полян, Уличей и Северян». («Киевская Русь и русские княжества в XII–XIII вв.») Кроме того, Владимир провел эффективную административную реформу. На место «светлых князей», управлявших этнополитическими союзами, он поставил своих сыновей: Ярослава – в Новгород, Изяслава – в Полоцк, Святополка – в Туров, Бориса – в Ростов, Глеба – в Муром, Святослава – в Деревскую землю и Мстислава – в Тмутаракань. В результате этих государственных трудов различные этнополитические образования восточных славян перестали играть такую серьезную роль, как в IX–X вв. Правда, единство Руси было порушено в XI в., но это уже было следствием борьбы внутри Дома Рюриковичей. Как бы ни враждовали друг с другом русские князья, они все равно ощущали себя русичами.

В заключение, надо отметить, что Владимир выступает и горячим приверженцем идеи «социального государства». ПВЛ сообщает: «…Повелел он всякому нищему и бедному приходить на княжий двор и брать все, что надобно, питье и пищу и из казны деньгами. Устроил он такое и сказал: «Немощные и больные не могут добраться до двора моего». И повелел снарядить телеги, и наложив на них хлебы, мясо, рыбу, различные плоды. Мед в бочках, а в других квас, и развозить по городу, спрашивая: «Где больной, нищий, или кто не может ходить?» И раздавали там все необходимое». Эти данные ПВЛ подтверждает и в своей «Памяти и похвале» Иаков Мних: «Не могу описать многие его милости – милосердие проявлял не только в доме своем, но и по всему городу, не только в Киеве одном, но и по всей земле Русской. И в городах, и в селах, везде оказывал милосердие, нагих одевая, голодных кормя, жаждущих поя, странствующим покой давая; церковников чтя, и любя, и милуя, подавал им нужное, нищих и сирот, и вдовиц, и слепых, и хромых, и страждущих, всех миловал, и одевал, и кормил, и поил».

Немаловажной, для понимания традиционного отношения к Труду и Празднику, следует считать саму «культуру роскоши», наличествовавшую во Владимировой Руси. Рассуждая о ней надо вспомнить о массовых богатых пирах, часто устраивавшихся правителями для своего окружения и всех желающих. Вот как рассказывала ПВЛ о пирах князя Владимира Святого: «И дал Владимир обет поставить церковь в Василеве во имя святого Преображения, ибо в день, когда случилась сеча, было Преображение Господне. Избегнув опасности Владимир построил церковь и устроил великий праздник, наварив меду 300 провар. И созвал бояр своих, посадников и старейшин из всех городов, и много всяких людей, и раздал бедным 300 гривен. И праздновал князь восемь дней, и возвратился в Киев в день Успения святой Богородицы, и здесь снова устроил великое празднование, созывая бесчисленное множество народа. Видя же, что люди его христиане, радовался душой и телом. И так делал постоянно». Праздник – священная растрата всего того, что было накоплено Трудом. Это высшее, благородное расточительство. Если в Труде человек уподобляется Богу как Творцу, «проявляющему» вещи из первоначала материи, то во время Праздника он уподобляется Абсолюту, не желающему оставаться одному в своей немыслимой запредельности, Абсолюту, дарующему свой Свет, свою Благодать, свою Мощь, бросающему ее вовне – в кромешную тьму небытия, призванного стать бытием. Потому праздники в мире Традиции носят сугубо религиозный характер. И потому же они являются обязательными, а работа в праздничные дни считается довольно тяжким грехом. Заметим еще и наличие довольно большого количества праздничных выходных дней в традиционных государствах.

Несмотря на скудость письменных источников, которая усугубляется деятельностью разнообразных фальсификаторов, фигура князя Владимира Святославовича встает перед нами во всем своем величии и блеске. Придет время, в национальной России историки проделают грандиозную работу по поиску новых источников. Тогда яркий образ князя Владимира обогатится новыми красками.