Покушение

Итак, Нобунага остановился в хорошо знакомом ему месте, в Хоннодзи — это был храм секты Нитирэн, где он часто располагался на постой, приезжая в Киото, с тех пор как был официальным покровителем сёгуна. Не успев еще построить в столице дворец — впрочем, не было ли это ловким ходом? — он находил в Хоннодзи все увеселения, достаточно роскошные для того, чтобы олицетворять его власть: от павильончиков для чая до театральных подмостков для спектаклей но, а также просторные салоны, где могли собираться вассалы и высокопоставленные сановники. Он здесь располагал также всеми средствами защиты, необходимыми для военного вождя, — внушительной наружной стеной, глубокими рвами, дозорными башнями, в общем, оборонительной системой, какую умели выстроить только монахи-воины.

Дело было 1 июня 1582 года. Нобунага предпочел не следовать за армией, а остаться здесь, внимательно следя за партией, которая разыгрывается далеко отсюда, за боевыми рубежами Мори. Пусть последние победят (они на это способны) — и вся затейливая ткань завоеваний Хидэёси расползется так же быстро, как она возникла. Важно контролировать столицу, где в конечном счете будет решаться все. Пока ничто не внушало тревоги. Совсем напротив, изысканная жизнь двора текла со своей светской пышностью, пусть даже несколько поблекшей из-за нехватки денег. Нобунага совершенно неожиданно устроил чайную церемонию: на ней присутствовал правитель империи, и задолго до наступления ночи гости восхищались коллекцией чашек и чайных принадлежностей, составлявшей гордость Нобунага. Наконец многочисленные приглашенные улеглись, и потекла безмятежная ночь. Пробуждение оказалось более чем грубым: на ранней заре слишком слабую защиту преодолела свирепая армия. Вот она, измена, тень которой никогда не прекращала тревожить Нобунага: он успел заметить искаженное ненавистью лицо Акэти Мицухидэ, приверженца, обратившегося во врага, и сопротивляться уже не было смысла. Оставался один выход — смерть, самоубийство, если удастся опередить захватчиков. Вскоре вспыхнул- огонь и разгорелся, пожрав все, — тело великолепного хозяина Адзути, умершего в зените славы, в возрасте сорока восьми лет, так и не найдут.

Что же случилось? Как вчерашний почтительный вассал мог превратиться в безжалостного убийцу, предавшего огню все: своего господина, храм, приютивший последнего, и даже неповинных гостей?

Надо вернуться к событиям, происходившим несколько раньше. Эгоцентрик, полностью поглощенный своими делами, Нобунага несомненно редко интересовался жизнью своих людей, еще меньше его волновало их душевное состояние. Несмотря на заслуги Мицухидэ, он не раз грубо обращался с последним, при случае высмеивал его, как любил делать и в отношении Хидэёси, но не все обладали терпением «Обезьяны» и его непоколебимой уверенностью в будущем успехе. И, что намного хуже, — Нобунага был прямым виновником страшной смерти, постигшей родную мать Мицухидэ.

Драма началась под замком Яками, недалеко от Киото, в провинции Тамба. Чтобы избежать бесполезного затягивания осады, всегда опасного, когда оно сковывает силы и осаждающего, Мицухидэ предложил защитнику крепости, Хатано Хидэхару, сохранить ему жизнь. Тот согласился на сделку, но потребовал в обмен на немедленную сдачу выдать ему заложника — родную мать Мицухидэ, что в военном обществе той эпохи было обычной гарантией. Но как раз Нобунага не всегда соблюдал феодальные законы своего времени — иногда он даже находил определенное удовольствие в том, чтобы их попирать. Когда Хидэхару явился в Адзути, чтобы заявить о том, что присоединяется к Нобунага, последний велел его казнить, и притом столь позорной казнью, как распятие, словно уголовника. Когда люди казненного узнали об этой развязке, они схватили заложницу, мать Мицухидэ, и замучили ее страшными пытками. Тогда Мицухидэ бросился к крепости Яками; словно демон отмщения, он захватил замок и истребил в нем все живое. Но эта неумолимая месть была неспособна утолить худшей ненависти, пылавшей у него в сердце, — ненависти к своему господину Нобунага, который, вопреки всем законам гостеприимства и рыцарской войны, нарушил данное слово, обошелся с самураем столь же непочтительно, как с вором, и стал причиной ужасной смерти неповинной старой женщины.

Тем не менее долг службы обязывал: надо было как можно скорей набирать войска и идти выручать Хидэёси, попавшего в ловушку под Такамацу. Мицухидэ вернулся в свой замок Сакамото в земле Оми и собрал всех людей, кого мог найти, верный своей задаче и готовый отправиться в поход на защиту своей группировки, как подобало.

Но когда он узнал, что Нобунага заехал в Хоннодзи с маленькой командой, мир перевернулся. В голове Мицухидэ возник план, который он немедля выложил своему главному штабу: Киото находится по пути в далекую провинцию Биттю, где ждет Хидэёси; прежде чем достичь Такамацу, армия остановится в Киото и осуществит правосудие, то есть убьет Нобунага. Все поняли, какие последствия неумолимо влечет за собой это решение, но ни один из присутствующих не смог возразить решению вождя; значит, надо было победить, добиться успеха или, скорее, мужественно встретить смерть — было немыслимо, чтобы другие полководцы Нобунага оставили безнаказанным поступок, который, сколь бы оправданным он ни был, представится, им прежде всего изменой, а потом опасным прецедентом. Так Нобунага захлебнулся в крови, которую сам щедро проливал до тех пор.

Тем временем ситуация вокруг Такамацу, подтопленного замка, никак не могла разрешиться. Защитник цитадели, которому сообщили, что к Хидэёси неминуемо прибудут подкрепления, чувствовал, что надежды тают. В то же время Хидэёси захватил ценного пленника — гонца Акэти Мицухидэ, направлявшегося к Мори. Хидэёси мгновенно понял все — какая драма произошла в Хоннодзи и какие она влечет опасности; оставалось только действовать, прежде чем эта весть донесется до врагов. После этого он с готовностью принял гонца от Мори — монаха по имени Анкокудзи Экэй. Прежде, чем рассказ о событиях в Хоннодзи дошел до Мори и участника переговоров с их стороны, было заключено перемирие. Но, похоже, достигнутое таким образом равновесие удовлетворило всех, потому что Мори не возобновили враждебных действий, даже узнав о смерти Нобунага. Этот мир несомненно отражал относительное равновесие сил обеих сторон, могущество которых стремилось к максимуму, нечто вроде раздела основной части Японии: группа Ода доминирует в центре Хонсю, Мори сохраняют за собой Запад и помогут Хидэёси наказать вероломного полководца.

Месть

Атмосферу в Киото определяли подозрительность и страх. Никто не пролил ни слезы по покойному тирану, но повсюду царила неуверенность, и каждый задавался вопросом, что предпримет сосед. Говорили, что Мицухидэ намерен убить Хидэёси; но почему его, а не кого-то другого? Каждый из крупных полководцев Нобунага мог лелеять мечту встать во главе клана, в котором, кстати, Мицухидэ мог рассчитывать на многих союзников — на семейства Тёсокабэ, Хосокава, Такаяма, Накагава, Цуцуи. Претендовать на гегемонию мог и он сам, потому что личная гвардия его бывшего господина погибла вместе с последним в Хоннодзи, тогда как старший сын Нобунага, Нобутада, окруженный без надежды на помощь во дворце Нидзё, тоже покончил с собой вечером дня покушения.

Десять долгих дней ни с одной стороны не было никакой реакции. Но воображение людей работало активно, и это его порождения в большей степени, чем факты, дошли до потомства, населив коллективную память японцев рассказами об откликах эпического характера. Поскольку люди того беспокойного времени сами находились в необычной ситуации, отделить реальное от вымышленного часто трудно.

Пока каждый подсчитывал собственные шансы и шансы других, Мицухидэ направился во дворец Адзути, гордость Нобунага и образец новой японской военной архитектуры; рукой, которую направляла ненависть, он ломал, разорял, уничтожал, потом, наконец успокоившись, вернулся в Киото, к императору. Бедный суверен предоставил ему все и еще больше — например, титул сёгуна, до тех пор никому не присвоенный.

Мицухидэ, который сам был отпрыском рода Сэйва-Гэндзи, в свою очередь проявил щедрость: объявил об освобождении жителей Киото от налогов, преподнес императору пять серебряных слитков, раздал милостыню храмам и святилищам. Но за кулисами началось движение. Токугава Иэясу удалился на земли Микава, чтобы набрать войска. В Осаке второй сын Нобунага и полководец Нива Нагахидэ размышляли, придумывали план действий, как и весь бан и арьербан семейства Ода.

Что касается Хидэёси, он уже принял решение. Мчась во весь опор — он проделывал в день восемьдесят километров, — он вернулся в Киото и встретил Мицухидэ в Ямадзаки, в земле Ямасиро, близ столицы; он искрошил армию мятежника, измученную маршами, контрмаршами и неизбежностью гибельного исхода. Мицухидэ попытался укрыться в своем замке Сакамото, чтобы организовать оборону, но по пути его опознали крестьяне, схватили и убили.

Через тринадцать дней после смерти своего господина Хидэёси выставил голову убийцы на месте преступления, чтобы успокоить душу жертвы. И сказители на улицах начали со множеством подробностей, реальных или вымышленных, рассказывать трагическую историю бунтаря, который в конечном счете оказался всего лишь «тринадцатидневным сёгуном» (дзюсан кубо).