Противостояние с Херсонесом

В III в. до н. э. мир Северного Причерноморья начал меняться, и для народа скифов наступили тревожные времена. Хоть их слава непобедимых воителей и не потускнела со временем, но с Востока на их земли наползала новая страшная опасность, против которой им не суждено было устоять — началось наступление на Запад сарматских племен. До этого скифы были заняты постоянной борьбой с вторгавшимися на их территории племенами фракийцев, а также отражали кельтов, которые подобно волне прокатились по Балканскому полуострову и придунайским землям. Это постоянное противостояние истощало и подтачивало без того не великие к этому времени силы скифов, к тому же шло оно с переменным успехом, а когда резко усилился натиск сарматов, они оказались не в состоянии его отразить. Информацию о том, что творилось тогда в скифских степях, мы неожиданно находим у Лукиана Самосатского, в его рассказе «Токсарид или дружба»: «У нас же непрерывные войны: мы или сами нападаем на других, или обороняемся от набега, участвуем в схватках из-за пастбищ и сражаемся из-за добычи ». Все были против всех, легендарная Скифия времен Иданфирса, отразившая нашествие Дария, канула в Лету. Полчища степняков, перешедших Танаис (Дон), растекались по землям, где некогда проживали скифские племена, лучшие воины Великой Скифии, уходили на Восток, пытаясь остановить нашествие, но враг был слишком силен, и под его напором скифы продолжали отступать к Борисфену (Днепру). Медленно, но верно, с упорными боями, сарматы постепенно закреплялись на бывших скифских землях в Северном Причерноморье, их отряды появились в районе Северного Кавказа, и казалось, что нет силы, которая сможет их остановить. «Когда они появляются конными отрядами, едва ли какой народ может им противостоять» (Тацит). Их неудержимый натиск произвел сильное впечатление на современников, и тот же Лукиан описал его очень красочно. «Пришли на нашу землю савроматы в числе десяти тысяч всадников, пеших же, говорили, пришло в три раза больше. Так как они напали на людей, не ожидавших их прихода, то и обратили всех в бегство, что обыкновенно бывает в таких случаях; многих из способных носить оружие они убили, других увели живьем, кроме тех, которые успели переплыть на другой берег реки, где у нас находилась половина кочевья и часть повозок. В тот раз наши начальники решили, не знаю по какой причине, расположиться на обоих берегах Танаиса. Тотчас же савроматы начали сгонять добычу, собирать толпой пленных, грабить шатры, овладели большим числом повозок со всеми, кто в них находился, и на наших глазах насиловали наших наложниц и жен. Мы были удручены этим событием». О том же есть небольшой абзац и у Диодора Сицилийского: «Эти последние (сарматы) много лет спустя, сделавшись сильнее, опустошили значительную часть Скифии и, поголовно истребляя побежденных, превратили большую часть страны в пустыню ». В авангарде вторжения шли племена языгов и роксоланов, а за ними аорсы, сираки, аланы… В итоге именно продвигавшиеся впереди племена и теснили скифов с их территорий, а сами обосновывались на отвоеванных землях, и именно роксоланы окажутся в дальнейшем самым теснейшим образом связаны со скифами. Нанеся поражение скифским отрядам, роксоланы в II–I вв. до н. э. расселились на значительной территории между Борисфеном (Днепром) и Танаисом (Доном), а с юга им границей служило Меотидское озеро (Азовское море). Все эти сведения до нас донес Страбон, он же сохранил и описание их быта: «…их войлочные палатки прикрепляются к кибиткам, в которых они живут. Вокруг палаток пасется скот, молоком, сыром и мясом которого они питаются. Они следуют за пастбищами, всегда по очереди выбирая богатые травой места, зимой на болотах около Меотиды, а летом на равнинах».

Их боевая тактика поразительно отличалась от скифской — в отличие от своих врагов сарматы предпочитали ближний бой: «…они все подстрекают друг друга не допускать в битве метания стрел, а предупредить врага смелым натиском и вступить в рукопашную» (Тацит). А отсюда и соответственное вооружение, сарматские пики были гораздо длиннее скифских копий, а для рукопашного боя, в отличие от скифов, которые пользовались короткими мечами — акинаками, сарматы использовали длинный и тяжелый меч, который мог достигать от 70 до 110 см в длину. Чтобы защититься от удара таким оружием, тяжелая кавалерия сарматов была защищена доспехами и в принципе ничем не отличалась от парфянских катафрактариев. Корнелий Тацит оставил замечательное описание вооружения и приемов ведения боя сарматами в своей книге «История», где описал схватку легионов с кочевниками. «В тот день, однако, шел дождь, лед таял, и они не могли пользоваться ни пиками, ни своими длиннейшими мечами, которые сарматы держат обеими руками ; лошади их скользили по грязи, а тяжелые панцири не давали им сражаться. Эти панцири, которые у них носят все вожди и знать, делаются из пригнанных друг к другу железных пластин или из самой твердой кожи; они действительно непроницаемы для стрел и камней, но если врагам удается повалить человека в таком панцире на землю, то подняться он сам уже не может ». Продолжая описывать сражение, историк отмечает, что легионеры «пронзали своими короткими мечами ничем не защищенных сарматов , у которых даже не принято пользоваться щитами ».

Но помимо тяжелой конницы, которая формировалась из племенной знати, сарматы располагали и прекрасной легкой кавалерией, которая формировалась из остальных слоев населения. Страбон указывает, что «у них в ходу шлемы и панцири из сыромятной бычьей кожи, они носят плетеные щиты в качестве защитного средства; есть у них также копья, лук и меч. Таково вооружение и большинства прочих варваров».

Главная сила этого нового врага была в его великолепной кавалерии, как раз в том тактическом элементе, в котором скифы обычно сами превосходили своих соперников. «Как это ни странно, сила и доблесть сарматов заключены не в них самих: нет никого хуже и слабее их в пешем бою, но вряд ли существует войско, способное устоять перед натиском их конных орд ». В итоге получилось так, что их тактике скифы не сумели противопоставить ничего нового — и их поражение стало неизбежным. И как следствие военных неудач стало отступление в поисках тех мест, где можно было бы укрыться от грозного врага, перегруппировать свои силы и по возможности отразить внешнюю угрозу. И такое место в итоге было найдено — Таврический полуостров (Крым), куда и откочевала большая часть скифов. Именно здесь и произошел последний взлет легендарного народа, а звезда Великой Скифии сверкнула в последний раз перед тем, как погаснуть навсегда.

* * *

Хотя изначально ничего не предвещало того, что скифским правителям удастся вернуть народу веру в себя и найти новые силы для продолжения борьбы. Дело в том, что, вторгнувшись в Крым, скифы вплотную столкнулись с греческими колониями, и в частности с Херсонесом. Мощный натиск кочевников вызвал настоящую панику в городе, ибо граждане увидели в этом угрозу не только своим доходам, но и самому существованию. И потому совершенно очевидно, что херсонеситы бросились искать себе могучих союзников, для борьбы с этой напастью и нашли таковых в лице сарматов. В итоге скифы оказались зажаты между двух огней — с одной стороны Херсонес, с другой — сарматы, и последствия такого союза они очень скоро ощутили на себе.

У Полиена сохранился рассказ о том, как херсонеситы уговорили сарматов выполнить условия договора, и хотя вполне возможно, что он носит легендарный характер, в нем может быть зерно истины, и ничего необычного в этом нет. Из сообщения историка следует, что Амага, жена царя сарматов Медосакка, который погряз в пьянстве и других нехороших излишествах, взяла управление землями в свои руки, поставила на все посты преданных ей лично людей и вплотную занялась вопросами управления. Сама вершила суд, сама подавляла выступления недовольных существующим порядком, а когда этого требовала необходимость, сама водила войска на врага. И в этом нет ничего удивительного, ибо женщины сарматов вместе с мужчинами бились на полях сражений, не уступая им в доблести. «И слава ее была блистательной среди всех скифов, так что и херсонеситы, жившие на Таврике, терпя бедствия от царя находившихся поблизости скифов, попросили у нее права стать союзниками ». И дело здесь даже не в том, что союз попросили именно у Амаги — если бы ее муженек вышел из запоя и изволил заняться государственными делами, то посольство направили бы к нему, а в том, что угроза, нависшая над Херсонесом, была настолько велика, что греки ринулись за помощью именно к сарматам. Ведь если разобраться, в перспективе эти самые сарматы представляли куда более страшную угрозу, чем те же скифы, и связываясь с ними, причерноморские эллины очень рисковали. Но, наверное, уж очень сильно допекли их новоявленные соседи, если они решили из двух зол выбрать, на их взгляд, меньшее. Царя, который в то время правил скифами, Полиен называет Скиф, и непонятно, то ли это настоящее имя, а то ли он его величает просто потому, что тот является правителем этого народа. Сначала Амага написала этому самому Скифу, «приказав удерживаться от нападений на Херсонес», но тот подобное пожелание «презрел» и, судя по всему, продолжал свою бурную деятельность в отношении эллинских земель в Тавриде. И тогда царица перешла к действиям, и трудно сказать, что ее раздосадовало больше — то ли то, что наплевали на ее приказ, то ли то, что продолжили обижать ее союзников. Она лично возглавила отряд отборных бойцов из 120 человек, «сильных душой и телом», и повела его в рейд прямо на резиденцию Скифа. Весь расчет этого предприятия строился на внезапности, потому что если бы скифы о нем узнали, оно бы вряд ли произвело такой эффект и имело подобный результат — вполне возможно, что трагически оно бы закончилось именно для царицы. Но судя по всему, скифы понадеялись на «авось» — а кто нам угрожает, а кто на нас нападет, да мы дома у себя… И так далее, и тому подобное, все это очень даже знакомо. Только вот не повезло на этот раз, поскольку, как зафиксировал Полиен, царица со своими бойцами, «внезапно появившись перед царским дворцом, перебила всех, бывших перед воротами ». Как можно понять из текста, ворота во дворец были нараспашку, а чем занималась в этот момент стража, тоже можно представить. У страха глаза велики, и одуревшим от безделья воинам дворцовой охраны могло показаться, что нападавших значительно больше, чем на самом деле. Вломившись во дворец, сарматы, страшные в рукопашной схватке, учинили там настоящую бойню, убив царя и целую толпу его родственников и друзей, которые даже не смогли оказать достойного сопротивления. Но вот что интересно — убив несговорчивого правителя вместе со всей правящей верхушкой, царица пощадила наследника престола и даже оставила ему власть, словно говоря — ничего личного! Он меня ослушался и получил по заслугам! А ты смотри и делай выводы. Все это четко прописано у Полиена, он отмечает, что Амага «вернула землю херсонеситам , сыну же убитого вручила царство, повелев править справедливо и удерживаться от нападений на живущих по соседству эллинов и варваров , видя кончину своего отца ». Провела, так сказать, воспитательную работу. И судя по всему, этим наследником оказался не кто иной, как Аргот, отец знаменитого скифского царя Скилура, которому суждено возродить былую мощь Скифии.

* * *

О самом Арготе известно очень немного, и то благодаря его гробнице, которую нашли на территории Неаполя Скифского. Ю. П. Зайцев в своей монографии «Неаполь Скифский» отмечал, что «местоположение мавзолея… однозначно свидетельствует о том, что Скилур придавал этому монументу исключительное значение… вероятным выглядит и переход власти в Скифии от Аргота к Скилуру». А построен мавзолей был ни где-то, а прямо за главными городскими воротами, недалеко от входа в царский дворец. К этому времени сам Неаполь Скифский значительно расширяется, строятся оборонительные сооружения: городская стена, центральные ворота, восточная башня. К III–II вв. до н. э. относятся постройки основных архитектурных ансамблей скифской столицы, а сами стены значительно укрепляются — их толщина достигает 6,5 м, а высота 8 м. Все это свидетельствует о том, что скифы собирались обосноваться здесь надолго, и именно в правление Аргота была заложена основа успехов Скилура. То, что царство скифов находилось в постоянном контакте с Херсонесом и Боспорским царством, в итоге наложило свой отпечаток на его дальнейшее развитие, как на культурную, так и политическую жизнь. В своей книге «Эллинистический мир» Пьер Левек посвятил главу тому, как происходила постепенная эллинизация этого народа: «У скифов наметилась тенденция к переходу от кочевничества к оседлому образу жизни в поселениях . Во II в. до н. э. они построили новую столицу — Неаполь, греческую по названию и по структуре. Внутри укреплений, сооруженных согласно скифской традиции, найдены дорический портик эллинистического типа…, дома, украшенные фресками, скульптуры, греческие надписи ». Судя по всему, для строительства в Неаполь привлекались греческие мастера, а многие постройки явно возводились по эллинским образцам. Греческая культура начинает все глубже проникать в скифскую среду, а при дворе стараются подражать духу эллинистических монархий. «Усилившаяся аристократия окружала себя роскошными изделиями греческих мастеров и даже уносила их с собой в могилу. Она вела такой образ жизни и отличалась такой культурной утонченностью, которая была совершенно незнакома широким массам, что влекло за собой еще большее социальное расслоение… Эллинистическое влияние в Скифии было глубоким » (П. Левек).

Большое значение имел для скифских царей их союз с Боспорским царством, многие знатные люди отправлялись туда на службу к местным правителям и в дальнейшем занимали большие посты, как в армии, так и в системе государственного управления. За ними тянулись их земляки более мелкого ранга и с их помощью оседали на боспорских землях, увеличивая скифский элемент населения. И все бы оно было ничего, но жители Херсонеса никак не хотели успокаиваться и продолжали бурную дипломатическую деятельность в поисках могущественных покровителей, и в 179 г. до н. э. им удалось заключить договор о помощи с правителем царства Понт Фарнаком. Для скифов это был первый тревожный звонок, а для Херсонеса неплохие перспективы на будущее. «Клянусь Зевсом, Землей и Солнцем, всеми богами олимпийскими и богинями: я всегда буду другом херсонесцам и, если соседние варвары выступят походом на Херсонес или на подвластную херсонесцам страну, или будут обижать херсонесцев, и они призовут меня, буду помогать им, поскольку будет у меня время, и  не замыслю зла против херсонесцев никоим образом, и не пойду походом на Херсонес, не подниму оружия против херсонесцев и не совершу против херсонесцев ничего такого, что могло бы повредить народу херсонесскому » — вот то главное, ради чего и старались хитрые эллины. Они видели, что начинается постепенное возрождение Скифского царства, и прекрасно понимали, что как только их цари почувствуют себя достаточно сильными, так их спокойной жизни придет конец. Что, собственно, и произошло, только уже при сыне Аргота — Скилуре.

* * *

Этот царь поставил себе целью значительно увеличить и укрепить свое государство — разумеется, за счет Херсонеса и принадлежащих ему земель. Но самое страшное было в другом — дело в том, что Скилур занялся градостроительством, стремясь создать на землях Тавриды опорные пункты с целью окончательно взять эллинов за горло — «кроме перечисленных местностей, в Херсонесе есть также укрепления, которые построил Скилур и его сыновья. Эти укрепления — Палакий, Хаб и Неаполь » (Страбон). Опираясь на эти городки, царь развернул активное наступление в Тавриде и в итоге занял западную часть полуострова, выбив эллинов из Керкентиды (Евпатории) — крепости, которую контролировали херсонеситы. Это был очень крупный стратегический успех, и многим стало казаться, что окончательное возрождение Великой Скифии не за горами. Но это только так казалось — в действительности она отличалась от прежней как небо от земли, и ее цари не могли ответить врагу словами Иданфирса: «У нас ведь нет ни городов, ни обработанной земли. Мы не боимся их разорения и опустошения и поэтому не вступили в бой с вами немедленно» (Геродот). Времена настали другие!

И здесь хотелось бы отметить вот какой момент. Дело в том, что царь Скилур, проводя такую активную внешнюю политику и возрождая страну, должен был обратить свое внимание и на военную организацию скифов. В военном отношении она явно проигрывала сарматской, а новые географические условия, в которых оказались скифы, требовали переосмысления всех стратегических и тактических основ их военной доктрины. Зажатые в границы Таврического полуострова, скифы оказались лишены своего главного оружия — маневра, и то, что проделал Иданфирс с армией Дария, в новых условиях осуществить было невозможно. А раз рушилась стратегия, то соответственно надо было менять и тактические приемы — вот этого как раз и не было сделано. Скорее всего дело ограничилось тем, что Скилур был вынужден значительно увеличить количество пехоты и повысить ее роль в военной организации скифов — это требовалось как для борьбы с укреплениями херсонеситов, так и для охраны собственных городов, окруженных стенами. Но боеспособной пехотой скифы никогда не отличались, таких традиций у них просто не было, а потому вполне возможно, что к ее организации привлекались греческие специалисты. И тем не менее именно пехота оставалась слабым звеном скифского войска, а с учетом того, что тактика кавалерийских подразделений, главной ударной силы их армии, осталась прежней, то это должно было рано или поздно сыграть свою роль. Что в конечном итоге и произошло, когда на Тавриду упала тень грозного понтийского царя Митридата VI Евпатора.

 

Походы Диофанта

Последний из великих эллинистических царей, человек, который всю свою жизнь боролся против страшного римского натиска на Восток, Митридат (132–63 до н. э.) был личностью выдающейся во всех отношениях. Его главной заслугой было то, что в это страшное время римских завоеваний, когда государства исчезали с лица земли, а алчные руки политиканов с берегов Тибра тянулись во все концы Ойкумены, он сумел создать могучую Черноморскую державу и противопоставить Средиземноморской державе римлян. К сожалению, история отпустила ему совсем немного времени, и он просто не успел наладить и укрепить внутренние связи между различными частями своего разнородного государства, что в определенной степени и явилось причиной его поражения в титанической борьбе, которую он вел с римским хищником. Борьба с возрожденной Скифией развернулась как раз в тот момент, когда Митридат только приступил к созданию своего громадного государства, и победа в этой войне стала для него вопросом жизни или смерти. Ну а скифы столкнулись с самым страшным противником из всех возможных, и теперь в очередной раз от их действий зависел последующий ход мировой истории.

* * *

Страбон делает довольно интересное наблюдение, когда рассуждает о том, что завоевательная политика влияет на развитие географии и расширяет познания человека об окружающем его мире. «Правда, распространение римской и парфянской империй дало современным географам возможность значительно дополнить наши практические сведения в области географии подобно тому, как, по словам Эратосфена, поход Александра помог в этом отношении географам прежнего времени. Ведь Александр открыл для нас, как географов, большую часть Азии и всю северную часть Европы вплоть до реки Истра, а римляне — все западные части Европы до реки Альбис (разделяющей Германию на две части) и области за Истром до реки Тираса; Митридат, прозванный Евпатором, и его полководцы познакомили нас со странами, лежащими за рекой Тирасом до Меотийского озера и морского побережья, которое оканчивается у Колхиды ». Таким образом, ученый довольно четко указал регион, где развернулись основные события, связанные с созданием Черноморской державы Митридата — от Днестра до Азовского моря и Кавказского побережья.

А между тем о событиях, происходящих в эти годы в Тавриде, исходя из состояния дошедших до нас литературных источников, известно очень немного. Это разделы «Географии» Страбона, где он описывает земли Северного Причерноморья и вскользь упоминает о происходивших там событиях. Но ключевой оказалась находка в 1878 г., когда на территории Херсонеса был найден расколотый на две части мраморный постамент статуи II в. до н. э., а на нем был высечен почетный декрет в честь понтийского полководца Диофанта. Вот этот самый Диофант, сын Асклепиодора, полководец понтийского царя Митридата VI Евпатора и его доверенное лицо, и стал главным действующим персонажем вооруженного противостояния в Тавриде. В 111–109 гг. до н. э. он дважды отправлялся с армией в Тавриду и вел успешные боевые действия против скифов и их союзников. Таким образом, мы видим, что полководец Митридата был вынужден провести две военные кампании, чтобы добиться решительного перелома в свою пользу, а это свидетельствует, прежде всего, о том, что сопротивление скифов было крайне ожесточенным. Что же касается самого Диофанта, прекрасного стратега и отличного дипломата, то по его поводу есть довольно интересное соображение. Дело в том, что в «Почетном декрете» в его честь есть интересная фраза, из которой можно сделать вывод о том, что Диофант был воспитанником боспорского царя Перисада. Вот она: «…когда же скифы с Савмаком во главе подняли восстание и убили воспитавшего его боспорского царя Перисада , апротив Диофанта составили заговор ». Большинство современных исследователей считают, что именно понтийский стратег и был тем самым воспитанником. И тогда его назначение вести войну против скифов выглядит вполне обоснованным — личные связи с правящей верхушкой Боспора, прекрасное знание театра военных действий и понимание вражеской стратегии и тактики. Кандидат идеальный, лучше и не пожелаешь!

И буквально несколько слов о том, что представляли вооруженные силы Понтийского царства. Армия Митридата была классической армией эллинистического типа, где мирно уживались македонские традиции Александра Великого и местные восточные элементы. Основной ударной силой армии Митридата была фаланга, обученная и вооруженная по македонскому образцу. В вооружении воина сариссофора (фалангита) особых изменений не произошло: длинная пика — сарисса (от 3 до 5 м в длину), короткий меч ксифос, служивший исключительно как колющее оружие или изогнутый греческий копис, предназначенный для рубящих ударов. Из защитного вооружения воин носил шлем халкидского или фригийского типа, льняной панцирь, небольшой македонский щит. А вот мобильные и легковооруженные войска — лучники, пращники, метатели дротиков — формировались из местных элементов, часто из представителей горных племен. Они были очень сильны и в кавалерии, которая традиционно делилась на тяжелую и легкую, как во времена древних персидских царей. Вооруженные луками, дротиками и короткими копьями, легковооруженные всадники выполняли функции разведчиков, совершали рейды по вражеским тылам, а также занимались охраной коммуникаций. Тяжелая панцирная кавалерия, где воины и кони были защищены пластинчатыми доспехами, служила для того, чтобы проломить вражеский строй на направлении главного удара и развить успех. В кавалерии Митридата служило очень много выходцев из соседней Каппадокии, которые считались лучшими наездниками в Малой Азии, недаром Каппадокия переводится как «Страна прекрасных лошадей». И конечно же в состав царской армии входили подразделения боевых колесниц с косами, которые к этому времени уже считались анахронизмом, но что удивительно, Митридат так умело использовал этот устаревший род войск, что причинял противнику страшные потери. Осадной техникой, а также наведением переправ и строительством мостов ведали царские инженеры, используя все достижения эллинистической военной школы. Сам владыка Понта прекрасно понимал, что для того, чтобы армия была боеспособной, нужны хорошие военные специалисты, и нанимал таких по всему эллинскому миру, а когда представилась возможность, то пополнил их ряды и римскими перебежчиками. И не случайно со временем армия понтийского царя стала самой грозной военной силой в Анатолии и в течение очень длительного времени выдерживала противостояние с римской военной машиной — лучшей военной организацией своего времени.

* * *

А какие цели преследовал Митридат, когда посылал войско на север? Явно, что он хотел не только оказать помощь Херсонесу, но имел в этом свой личный интерес. Отчасти ответ на это мы находим у Страбона, который отметил, что «город этот (Херсонес) прежде был самостоятельным, но, подвергаясь разорению варварами, был вынужден выбрать себе покровителя в лице Митридата Евпатора; последний хотел стать во главе варваров, обитавших за перешейком вплоть до Борисфена и Адрия ». Таким образом, мы видим, что царь хотел ни много ни мало как подчинения всей Тавриды, а соответственно и Скифии, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но скифские правители не могли пойти на то, чтобы признать себя данниками царя Понта, а потому вступили с ним в ожесточенную войну. И первый удар они нанесли по Херсонесу, рассчитывая захватить его до того, как прибудет помощь от Митридата. Скорее всего Скилур умер именно в момент начала боевых действий, а потому наступление на город возглавил его старший сын Палак, который и стал царем.

* * *

«Итак, Митридат… с радостью послал войско против Херсонеса и одновременно начал войну со скифами, не только со Скилуром, но также и с сыновьями последнего — Палаком и прочими (их, по словам Посидония, было 50, а по Аполлониду — 80)». Судя по всему, старый скифский царь был человеком любвеобильным и, наплодив такое количество сыновей, создал очень благодатную почву для дворцовых переворотов и государственных измен. А вот радость Митридата тоже вполне понятна, если исходить из той политической ситуации, которая сложилась на тот момент в Черноморском и Кавказском регионах. А ситуация была такова, что именно в этот момент царь Понта завершил завоевание Колхиды и его войска дислоцировались в Диоскуриаде (Сухум) — греческой колонии на Черноморском побережье Кавказа. Вот здесь на первый план и выходит личность Диофанта, который, видя интерес своего повелителя к Северному Причерноморью, начинает его всячески подогревать, что и засвидетельствовано «Почетным декретом»: «Диофант, сын Асклепиодора, синопеец, будучи нашим другом и благодетелем, а со стороны царя Митридата Евпатора пользуясь доверием и почетом не менее всякого другого, постоянно является виновником блага для каждого из нас, склоняя царя к прекраснейшим и славнейшим деяниям ». А деяния эти были действительно великие и достопамятные.

* * *

Войска Диофанта спешно грузились на корабли. Полководец Митридата брал с собой только элитные подразделения — фалангу, отряды каппадокийских всадников, а также большое число мобильных и легковооруженных войск, чтобы на равных противостоять знаменитой легкой кавалерии скифов. Времени было в обрез, скифы свирепствовали в землях Херсонеса, штурмуя крепости и городки, и с каждым днем прорывались все ближе и ближе к самому городу. Все могло решиться очень быстро, но Диофант надеялся, что до его прибытия город устоит — а там он знает, как ему распорядиться наличными силами. Будучи воспитанником боспорского царя Перисада V, понтийский военачальник прекрасно знал, с чем и кем ему придется столкнуться на просторах Тавриды, имел четкое представление о будущем театре военных действий, а также о тех силах, на которые он сможет там рассчитывать. Когда корабли вышли в море и Диоскуриада осталась далеко позади, Диофант, стоя на покачивающейся палубе, продолжал просчитывать и прокручивать в уме все возможные варианты развития событий. Времени впереди было достаточно, и он надеялся продумать до мельчайших подробностей все детали предстоящей операции. И когда впереди появились берега Тавриды, полководец уже знал, как он будет претворять свой план в жизнь.

Понтийский флот, пройдя вдоль южного берега Таврики, развернулся и двинулся на север, оставляя с правой стороны Херсонес. В том, что его заметили скифы, Диофант не сомневался, а также он знал и то, что если высадится в Херсонесе, то окажется там заблокированным вместе с городским гарнизоном. И чтобы снять осаду, ему придется атаковать противника в лоб, а ему очень хотелось выманить скифов на себя и там уже дать правильное сражение. Решив двигаться вдоль побережья и перенести боевые действия в район Керкентиды, Диофант достигал сразу нескольких выгод — во-первых, в случае захвата города он получал прекрасную базу для развития наступления в глубь скифских владений, в частности создавал прямую угрозу Неаполю. Во-вторых, скифам пришлось бы снять осаду Херсонеса и перекрывать пути движения понтийской армии к их столице или же постараться запереть ее в самой Керкентиде. Ну а в-третьих, понтиец мог оставить в городе достаточно сильный гарнизон, который бы как дамоклов меч нависал над землями скифов, а с остальным войском на кораблях вернуться в Херсонес и выждать, как поведет себя противник. И был еще один вариант развития событий — царь Палак, оставив под Херсонесом небольшой отряд, мог с основными силами двигаться параллельно флоту Митридата и помешать высадке на берег. И вот тогда решающее сражение, к которому стремился Диофант, произошло бы гораздо раньше. Уроженец Синопы был уверен в своих силах и ждал встречи с врагом на поле боя — ему была нужна решительная победа в бою, после которой его армия должна была выйти на оперативный простор.

Но, похоже, так же думал и скифский царь Палак, который, осознав, куда движется флот Митридата и какие это может иметь последствия, оставил всю пехоту и часть кавалерии под стенами Херсонеса, а сам с тяжелой и легкой конницей ринулся к Керкентиде. И когда корабли Диофанта уже подходили к берегу, на берегу их ждало войско скифов во главе с царем. Флот двигался к побережью, и когда понтийские суда оказались на расстоянии полета стрелы, скифы натянули луки. Туча стрел посыпалась на вражеские корабли, многие летели, оставляя за собой шлейф из дыма, и моряки спешно убирали паруса, опасаясь пожара. Стрелы вонзались в палубу, поражали снующих по судам моряков, но корабли неумолимо приближались. Тяжелые пехотинцы укрывались за щитами, а лучники Диофанта повели ответную стрельбу, сбивая с коней вражеских стрелков, которые выезжали на конях прямо на мелководье. Когда передние корабли носами зарылись в прибрежный песок, с них на скифов обрушился град дротиков и копий — это вступила в бой легкая пехота понтийцев, и всадники, теряя людей и лошадей, отхлынули от берега. И тотчас с бортов посыпалась в море тяжелая пехота, стоя по пояс в воде, сариссофоры начали формировать боевой строй и, ощетинившись копьями, медленно продвигаться к берегу.

И тогда царь Палак принял решение — атаковать! Атаковать пехоту врага, пока строй фаланги еще не сформирован, пока не все неприятельские войска высадились с кораблей, пока есть шанс сбросить солдат Митридата обратно в море.

И с боевым кличем лавина скифских всадников, поднимая тучи брызг, ринулась в атаку на мелководье, где строились в боевой порядок понтийцы. Строй фалангитов сразу же ощетинился лесом пик, и вражеская кавалерия с разгону в него вломилась — сотни наездников повисли на понтийских копьях, пронзенные кони повалились в окровавленную воду. Закованные в доспехи скифские аристократы поражали заморских пришельцев ударами копий, а когда те ломались в гуще рукопашной, хватали боевые топоры и палицы и начинали яростно гвоздить по бронзовым понтийским шлемам. В некоторых местах скифам удалось потеснить врагов, и бой переместился к кораблям, но с палуб на конников полетели копья и дротики, и их яростный натиск остановился. Лучники Диофанта, стоя на палубах, возвышались над сражением и стрелами поражали вражеских всадников, внося смятение в их ряды. Новые корабли подходили к берегу, бойцы прыгали в воду и, вставая плечом к плечу, двигались вперед, присоединяясь к сражавшимся товарищам. Сариссофоры отчаянно били и кололи пиками вражеских коней и всадников, старались удержать строй, понимая, что если он рухнет, то все они так навсегда и останутся на этом залитом кровью побережье. И понтийцы устояли! Натиск скифов начал слабеть, то там, то здесь конь выносил из схватки одинокого всадника, тысячи тел людей и лошадей завалили прибрежную полосу, а сыпавшиеся с кораблей стрелы и дротики расстраивали ряды кавалерии Палака. А воины Митридата ощутили привкус победы и, почуяв, что дух врага надломлен, усилили натиск. Боевой клич понтийцев разносился по окрестностям, передние ряды их вышли на берег и наконец, полностью сомкнув строй, ударили по врагу. И скифы не выдержали — они стали разворачивать коней и обращаться в бегство, и это бегство не было притворным, потому что их армия потерпела самое настоящее поражение. Никто не преследовал побежденных врагов, понтийская кавалерия так и не успела выгрузиться с кораблей и принять участие в бою. Стратегия Диофанта восторжествовала над скифской доблестью, и военный разгром Скифского царства стал свершившимся фактом. Диофант стоял на берегу, окровавленное море плескалось у его ног, тысячи убитых и раненых лежали вдоль побережья, а полководец уже прикидывал, куда может отправиться разбитый противник и куда теперь ему нанести следующий удар. И по всему выходило, что для того, чтобы лишить Палака поддержки, надо нанести удар по племени тавров, а затем наведаться на Боспор.

* * *

О самих боевых действиях во время первого похода против скифов известно очень немного, все из того же «Почетного декрета». Из его текста следует, что Диофант, «будучи же приглашен им (Митридатом) и приняв на себя ведение войны со скифами, он, прибыв в наш город, отважно совершил со всем войском переправу на ту сторону; когда же скифский царь Палак внезапно напал на него с большим полчищем, он, поневоле приняв битву, обратил в бегство скифов, считавшихся непобедимыми, и таким образом сделал то, что царь Митридат Евпатор первый поставил над ними трофей ; подчинив себе окрестных тавров и основав город на том месте, он отправился в Боспорские местности и, совершив в короткое время много важных подвигов, снова воротился в наши места и, взяв с собою граждан цветущего возраста, проник в середину Скифии. Когда же скифы сдали ему царские крепости Хабеи и Неаполь, вышло то, что почти все сделались подвластными царю Митридату Евпатору; за что благодарный народ почтил его приличными почестями, как освобожденный уже от владычества варваров ». Ну вот, собственно, и все. Но из этого небольшого сообщения можно составить представление о дальнейшем ходе кампании, о том, как именно полководец Митридата завершил боевые действия.

Судя по всему, его поход против тавров был удачен, а основывая в тех краях город и оставляя там гарнизон, Диофант брал их за горло, удерживая от помощи соседям скифам. Сообщение о том, что город основал понтийский военачальник, косвенно подтверждает и сообщение Страбона: «Была еще какая-то крепость — Евпаторий, основанная Диофантом, когда он был полководцем Митридата. Это — мыс приблизительно в 15 стадиях от стены херсонесцев, образующий значительной величины залив, обращенный к городу. Над этим заливом расположен лиман, где есть соляная варница». Археологические материалы подтверждают, что это в районе современного городища Кара-Тобе, которое находится на западном побережье Крыма, между городами Евпатория и Саки. Правда, это расходится с сообщением декрета о том, что город был основан в землях тавров, поскольку тогда это было бы значительно южнее.

А вот поход на Боспор был скорее дипломатической миссией с демонстрацией вооруженной силы, чем обыкновенным военным рейдом. Очевидно, Диофант хотел удержать правящие круги этой страны от необдуманных решений, к тому же в его пользу говорил и недавний разгром скифов, а также хорошие личные отношения с царем Перисадом V. Понтиец был не только великолепным стратегом, но и отличным дипломатом, а потому его миссия удалась блестяще, и правящая верхушка Боспора не стала вмешиваться в вооруженный конфликт. А затем было триумфальное возвращение в Херсонес, пополнение армии за счет местного гражданского ополчения и поход в глубь Скифского царства. И здесь ему тоже сопутствовал успех, царь Палак, очевидно, ушел на север, в район Борисфена (Днепра), а оставшись без защиты, города Хабеи и Неаполь открыли ворота перед армией Митридата. Диофанту блестяще удался его блицкриг, в течение короткого времени превосходящие силы противника были разгромлены, сам он изгнан из Тавриды, города его сдались без боя, а Херсонес свободен от осады. Подобные действия должны были произвести ошеломительное впечатление на причерноморских эллинов, наглядно показать им, чья теперь сила. Подчинение Тавриды царю Митридату становилось реальностью, и Диофант, оставив гарнизон в Херсонесе, с армией отправился за море, к своему повелителю. Но тогда никто и предположить не мог, что все его блестящие успехи окажутся временными, а сам он очень скоро вернется.

* * *

Царь Палак был не из тех людей, которые опускают руки при первой же неудаче, наоборот, он умел делать выводы из своих ошибок, а потом стремился их исправить и больше не повторять. Он был не менее талантливым правителем, чем его отец, грамотным военачальником, просто та сила, с которой он столкнулся, в тот момент была неодолима. Сразившись в открытом бою с регулярными подразделениями армии Понта, скифский царь пришел к выводу, что его собственных сил явно недостаточно для борьбы с войсками Митридата. Он прекрасно видел все недостатки скифской военной организации, но в данный момент ничего с этим поделать не мог и потому пошел другим путем — он решил найти себе такого союзника, с помощью которого он мог бы переломить ситуацию в свою пользу. Но такого союзника еще надо было найти. После успеха миссии Диофанта Боспор отпадал из числа возможных противников Митридата, а потому Палак направил свои усилия в другом направлении. Как это ни покажется парадоксальным, но ему удалось практически невозможное — он заключил союз со смертельными врагами скифов — сарматами. Царь роксоланов Тасий посчитал возможным оказать вооруженную поддержку своим недавним врагам, судя по всему, его больше устраивало соседство со скифами, чем с Черноморской державой Митридата. Это был огромный дипломатический успех Палака, и теперь всю свою энергию царь направил на освобождение своей страны от иноземной зависимости. И как только поздней осенью 111 г. до н. э. Диофант погрузил свое войско на корабли и отплыл в Понт, огромное объединенное войско скифов и роксоланов вторглось в Тавриду. И сразу ситуация для эллинов изменилась в худшую сторону, союзники захватывали одну за другой их крепости, и в итоге все скифские города, которые подчинил понтийский стратег, включая и Неаполь, были освобождены. Но Палак понимал, что времени у него очень мало — в лучшем случае до весны, когда откроется навигация по Понту Эвксинскому, поскольку плавание зимой было очень опасно, и в это время года в море никто не выходит. И потому Палак не медлил — как только закончилось освобождение его земель, он собрал все силы в кулак и повел свое огромное войско на Херсонес, чтобы раз и навсегда покончить с ненавистным врагом.

Но и граждане Херсонеса не собирались сдаваться и решили биться насмерть, а заодно снова послали к Митридату за помощью, хотя шансы получить ее до весны были равны нулю. Город начали активно готовить к обороне, а часть солдат понтийского гарнизона, оставленного Диофантом, перешла на противоположную сторону бухты и заняла гавань Ктенунт, перегородив стеной перешеек, который соединял ее с Тавридой. Таким образом, через бухту, прямо напротив Херсонеса был создан еще один опорный пункт защитников, оборона которого имела в дальнейшем решающее значение. «Здесь была также гавань Ктенунт. Осажденные воины царя, чтобы удержаться, разместили на упомянутом мысе сторожевое охранение; они укрепили это место и засыпали вход в залив до города, так что можно было легко пройти туда сухим путем, и из двух получился некоторым образом один город. С этого времени им стало легче отражать скифов» (Страбон). Споры о том, где же находился этот Ктенунт, ведутся и по сей день, но к единому мнению исследователи так и не пришли. А. Л. Бертье-Делагард считал, что Ктенунтом называлось в античности «все северное побережье Гераклейского полуострова от Херсонесского маяка до Инкермана». По мнению же В. А. Анохина, Ктенунт находился на мысу напротив современной Графской пристани, которая разделяет Севастопольскую бухту на Северную и Южную. И едва успели закончить все приготовления, как под стенами города появилась огромная армия скифов и роксолан, ведомая двумя царями, — битва за Херсонес началась.

* * *

Солдаты понтийского гарнизона стояли на сложенной из камней стене, которая отделяла Ктенунт от остальной Тавриды, и смотрели на приближающееся к ним войско скифов и роксоланов. Тысячи пеших и конных лучников темной волной катились к стене, в надежде засыпать противника стрелами, а потом в едином натиске перевалить через укрепления и захватить гавань. Приблизившись на расстояние выстрела, они натянули луки, и дождь стрел обрушился на головы защитников. Но понтийцы были готовы к такому повороту событий, они укрывались за большими плетеными навесами, которые специально заготовили на такой случай, и стрелы врагов практически не причиняли им урона. В ответ в скифов полетели метательные снаряды со стороны укреплений, и многие стрелки, защищенные лишь кожаными доспехами, повалились на холодную землю Тавриды. Но ливень стрел атакующих не ослабевал ни на минуту, и под его прикрытием пошла в атаку скифская пехота — прикрывшись щитами, они тащили с собой лестницы и веревки с крюками, надеясь быстро вскарабкаться на стену и скинуть с нее понтийцев. Но у самой стены путь им преградил глубокий ров, и степняки попрыгали в него, приставили лестницы, забросили крюки и, как муравьи, полезли наверх. Но из-за рва лестницы не доставали до гребня, натиск скифов остановился, и воины Митридата забросали их заготовленными камнями, а веревки обрубили мечами. Теряя людей, степняки отхлынули от рва и бросились назад, под защиту лучников. А многие понтийские солдаты, отразив приступ, спустились со стены и начали собирать скифские стрелы, которыми в огромном количестве была утыкана земля.

Но эта атака была лишь началом, и тысячи воинов Палака и Тасия разбрелись по окрестностям, собирая солому, камыш, рубя попадавшиеся деревья, словом, собирая все, чем можно было бы завалить ров. Работа кипела всю ночь, а наутро скифы и роксоланы снова изготовились к бою — вперед выдвинулись лучники, за ними воины со связками камыша и бревнами, а дальше отряды пехоты, которым предстояло идти на штурм. Снова на защитников посыпались тысячи стрел, и масса воинов ринулась вперед — заваливать ров. Понтийские лучники, стоя на стене, посылали в ряды врагов стрелу за стрелой, горцы метали в скифов дротики и короткие копья, но ничто не могло остановить атакующих — постепенно ров заполнялся и вскоре был засыпан полностью. И сразу же лавина нападавших с боевым кличем хлынула вперед — взметнулись и зацепились за камни крюки на веревках, десятки лестниц были приставлены к стене и по ним стали стремительно карабкаться кочевники. Бой закипел сразу по всей линии обороны — тяжеловооруженные понтийцы, держа сариссы обеими руками, кололи лезших по лестницам скифов, сбрасывали их ударами коротких гоплитских копий, валили на головы тяжелые камни, которые заранее снесли на стены. Там, где нападавшим удавалось вскарабкаться на гребень, их рубили кривыми кописами, резали короткими мечами и сталкивали вниз. У понтийских ветеранов было перед скифами огромное преимущество — во-первых, они имели опыт подобных рукопашных схваток, а во-вторых, их надежно защищало тяжелое вооружение. И это не могло не сказаться на общем итоге боя — не выдержав бойни на стене, скифская пехота начала отступление, затем хлынула в ров и обратилась в бегство, оставив на стенах и у их подножия сотни погибших товарищей. Видя, что приступ не удался, царь Палак велел трубить отступление, и войска союзников стали покидать поле боя. А когда стемнело, чернота ночи озарилась громадным пожаром — бросая со стены в ров пылающие факелы и головни от костров, понтийцы подожгли дерево и солому, заставив врага весь следующий день провести на восстановительных работах. И теперь каждую ночь воины Митридата жгли все, что за день создавали скифы, — борьба за ров приняла затяжной характер, а накал борьбы нарастал с каждым днем. Пока еще волны завоевателей расшибались о стены Херсонеса и Ктенунта, но как долго херсонеситы и понтийцы продержаться, не мог предсказать никто — слишком грозную силу из приднепровских степей привел с собой скифский царь Палак.

* * *

Херсонес изнемогал под натиском степных полчищ, но сражался, хотя многие граждане понимали, что до весны вряд ли город сумеет продержаться. Приступ следовал за приступом, атака за атакой, ряды защитников редели, а измотанные яростной осадой херсонеситы продолжали с городских стен и башен отражать врага. Зимнее море штормило, свинцовые волны разбивались о прибрежные скалы, и Херсонес был изолирован от всего внешнего мира — с суши огромным вражеским войском, с моря — ветрами и бурями. И потому дозорные не поверили собственным глазам, когда увидели подходившие к гавани понтийские корабли. Это был Диофант — стратег, выполняя волю своего повелителя, снова погрузил войска на суда, а затем, невзирая на смертельную опасность, бури и ветры, пересек Понт Эвксинский и прибыл в осажденный город.

План полководца на этот раз был другой — он решил не действовать, как в прошлый раз, вдоль побережья, а вступив в город, продемонстрировать осаждавшим всю бессмысленность их попыток взять Херсонес. Он рассчитывал, что союзники снимут осаду и уйдут, а у него появится возможность маневра. Что, собственно, и произошло, ибо Палак и Тасий, видя прибывшие корабли и войска Митридата, прекрасно поняли, что Херсонес теперь для них недоступен, а потому свернули лагерь и ушли в сторону Неаполя. Диофант этим моментально воспользовался и, присоединив к своим войскам отряд херсонеситов, выступил в поход на скифские города, но все пошло не так, как запланировал понтийский военачальник.

Погода резко испортилась, ударили холода, с хмурого серого неба повалил снег, резкие порывы ветра швыряли в лицо мелкую ледяную крошку. Армия Диофанта с трудом пробиралась по голой степи, воины окоченевшими пальцами сжимали оружие, и конца этому походу не было видно. Пронизывающий ветер смолк так же внезапно, как и налетел, и лишь топот тысяч ног да лязг оружия теперь нарушали тишину в степи. Внезапно послышался далекий и грозный гул, который все приближался и становился громче и громче. Стратег сразу понял, что это такое, и велел пехоте строиться в квадрат, немногочисленную кавалерию поместить внутрь строя, а стрелков и мобильные войска рассредоточить вдоль шеренг. И едва успели закончить построение, как появились скифы и роксоланы — тысячи стрел обрушились на понтийские ряды, тысячи дротиков полетели в густые шеренги воинов Митридата. Вокруг понтийского каре закружился смертельный хоровод наездников, которые на полном скаку посылали стрелу за стрелой в укрывшихся за щитами воинов Диофанта, а сами все больше сужали круги. Упали на снег первые убитые и раненые, пехотинцы теснее сдвигали щиты, а понтийские лучники открыли ответную стрельбу. Метатели дротиков, набранные из горных племен, точными бросками сбивали с коней проносившихся мимо степняков, а пращники обрушивали на вражеских всадников град камней. Но бой складывался явно не в пользу понтийцев — убитых становилось все больше и больше, а количество раненых росло с катастрофической быстротой. Щиты тяжелых пехотинцев Понта были утыканы десятками стрел, они летели в лицо, падали сверху, и казалось, что спасения от них не будет. И самое главное, положение складывалось абсолютно безвыходное — Диофант осознавал, что оставаться на месте смерти подобно, но еще хуже будет продолжить наступление или же начать отход. Потому что если он дальше поведет свое войско в боевых порядках, построенное квадратом, то путь займет так много времени, что всех его солдат просто-напросто перестреляют вместе со стратегом. Если же понтийцы перестроятся и будут отступать в походном строю, то атака скифской и сарматской тяжелой кавалерии последует незамедлительно, и тогда итог боя предсказать будет нетрудно. Что бы сейчас Диофант ни предпринял, результат был бы один и тот же — поражение, и потому полководцу только и оставалось, что наблюдать, как его воины, один за другим падают на истоптанный и окровавленный снег. Царь Палак прихватил понтийского стратега, словно кота за хвост, и сколько бы тот ни крутился, пытаясь вырваться из смертельного кольца, все его попытки были обречены на неудачу.

Но счастье не покинуло Диофанта — стихший было ветер снова начал крепчать, задувать резкими порывами, и скифские стрелы стало сносить в сторону. Хоть искусные лучники и стали делать поправку на ветер, но стрелы уже летели не с прежней точностью, а поваливший снег и вовсе сделал стрельбу невозможной. Боевые рога скифов и роксолан ревели, трубя отход, и огромная масса всадников развернула коней и стала уходить с поля боя, быстро исчезая за снежной пеленой. Снег валил все гуще и гуще, порывы ветра сбивали с ног, и понтийский стратег решил воспользоваться неожиданным подарком судьбы — спешно покинуть поле сражения и со всей возможной скоростью двинуться назад к Херсонесу. Армия Митридата, пользуясь непогодой, изо всех сил спешила назад, и Диофант надеялся, что судьба будет к нему благосклонна, а снежная буря будет бушевать до тех пор, пока его израненные, измученные и обмороженные войска не укроются за стенами Херсонеса. Он прекрасно понимал, что находился на грани поражения и лишь чудо спасло его в этот раз от позора и смерти. Больше подобной ошибки не повторится, и когда еле стоящие на ногах понтийцы проходили в городские ворота Херсонеса, в голове стратега созрел уже новый план.

* * *

После возвращения в Херсонес Диофант решил действовать так же, как и во время предыдущей кампании — нанести удар по западному побережью Тавриды. Он решил снова растянуть вражеские силы, чтобы Палак не смог определить направление главного удара, а затем неожиданно атаковать. Поэтому, дав войску небольшой отдых, стратег повел свою армию на северо-запад, чтобы там нанести врагу неожиданный удар. И вот здесь возникает закономерный вопрос: а как войска Диофанта оказались в районе Керкентиды? Из текста декрета следует, что понтийский полководец просто развернул войска и пошел в приморские местности, но тогда почему его на марше не атаковали войска скифов и роксоланов? Ведь момент был благоприятнейший, но ничего подобного мы не видим. С другой стороны, если исходить из того, что испортилась погода, то марш на Керкентиду был бы более длительный, чем до Неаполя, до которого войска Диофанта так и не дошли, и чтобы уйти от скифов, им надо было идти на Херсонес и там укрыться, а не блуждать по просторам Тавриды. Конечно, и морской путь представлял серьезную опасность в зимнее время, но понтийская армия только что пересекла Понт Эвксинский, а до Керкентиды было морем рукой подать, и вряд ли подобное расстояние могло испугать стратега. Ведь достаточно просто пересечь Калами́тский залив, чтобы неожиданно оказаться под стенами Керкентиды, где армию Понта явно не ожидают. На мой взгляд, Диофант так и поступил, чтобы избежать опасностей перехода по суше и возможного столкновения с объединенным скифо-роксоланским войском.

В пользу того, что скорее всего армия Митридата быстро переправилась через залив, говорит и то, что Керкентида, где стоял скифский гарнизон, была взята быстро и без осады, о чем и сообщил декрет. Там сказано, что Диофант «овладел Керкинитидой и Стенами и приступил к осаде жителей Прекрасного порта » (Калоса Лимена). О том, что этот городок был захвачен войсками понтийского царя чуть позже, свидетельствует надпись на фрагменте мраморной плиты конца II в. до н. э., которую нашли в 1898 г. Текст очень поврежден, но из него можно понять, что отряд гражданского ополчения херсонеситов, находившийся в армии Диофанта, освободил Калос Лимен от скифов и вернул ее Херсонесу. Успехи, которых достиг стратег на северо-западе Тавриды, были снова впечатляющи, но имели и обратную сторону — оставляя в захваченных городах гарнизоны, он неизбежно ослаблял свою армию накануне генерального сражения. Очевидно, это и имел в виду автор декрета, когда сообщил, что «Палак, полагая, что время ему благоприятствует , собрал всех своих ». Царь скифов вполне справедливо рассудил, что надо использовать тот момент, когда вражеское войско ослаблено, а его, наоборот, превосходит противника в несколько раз, боевой дух скифских воинов необычайно высок, а главное, вместе с ними идет в бой грозная сарматская конница. Поэтому и царь скифов, и царь роксолан решили дать противнику генеральное сражение, где все преимущества были на их стороне. Страбон определяет численность армии Диофанта в 6000 бойцов, на мой взгляд, это вполне реальная цифра, а вот с войсками союзных царей все гораздо сложнее. Географ указывает, что только роксоланов, не считая скифов, было 50 000, но эта цифра мне представляется завышенной — иначе, обладая таким громадным численным перевесом, они не стали бы вступать в ближний бой, а отступили и просто перестреляли бы понтийцев из луков на марше. Но все равно численный перевес у Палака был, и был он достаточно велик. Однако все случилось не так, как рассчитывал скифский царь, и виной тому оказался только один человек — стратег царя Митридата Диофант, сын Асклепиодора.

* * *

О самом сражении и его ходе неизвестно почти ничего — несколько строк из декрета и абзац в «Географии» Страбона — и это все! Вот что нам сообщает декрет: «…когда Диофант сделал разумную диспозицию, воспоследовала для царя Митридата Евпатора победа славная и достопамятная на все времена: ибо из пехоты почти никто не спасся, а из всадников ускользнули лишь немногие ». Страбон тоже немногословен: «Однако любая варварская народность и толпа легковооруженных людей бессильны перед правильно построенной и хорошо вооруженной фалангой ». Какие же выводы можно сделать из имеющихся сведений? Самым главным будет то, что, судя по всему, понтийский стратег дал бой в том месте, где союзники не смогли развернуть своих конных лучников, а все свели к лобовой атаке кавалерии по фронту, а строй фаланги для ее отражения подходил идеально. Там, где Диофант дал сражение, они, очевидно, были вынуждены сначала послать в бой пехоту, а когда та потерпела неудачу, то и всю кавалерию, что и привело к таким страшным потерям. Только в лобовой атаке на строй сариссофоров можно было положить всю свою прекрасную конницу, а уж про скифских и роксоланских пехотинцев и говорить нечего — не им сражаться с понтийскими ветеранами. Недаром Страбон так выделил роль фаланги в победе — судя по всему, она действительно была ключевой. Да и Палак с Тасием не были людьми некомпетентными в военном деле, и если погнали своих наездников на ощетинившийся копьями строй, то явно неспроста, а скорее всего потому, что у них не было другого выхода. А это значит, что каким-то образом военачальник Митридата навязал им свою волю и заставил действовать по своей указке. Почему, как и где это произошло, мы никогда не узнаем, а можем лишь констатировать итоги — Скифское царство потерпело окончательное и сокрушительное военное поражение и оказалось в политической зависимости от царя Митридата. Скорее всего Палак вместе с Тасием бежали на север, к Борисфену, и царь скифов был вынужден там оставаться, не имея больше возможности появиться на территории Тавриды. О том, что братья царя подхватили знамя борьбы с врагом, у нас нет известий, они явно начали постепенно сдаваться на милость победителя. А что касается Диофанта, то свои войска он расположил на зимовку в северо-западном регионе, не опасаясь появления врага, который теперь был окончательно разгромлен и сломлен — а потому наступление на скифские земли полководец отложил до весны. И как только она наступила, понтийский стратег повел своих ветеранов на Хабеи и Неаполь, которые снова открыли ему ворота и сдались без боя. Во главе скифского государства, очевидно, был поставлен один из многочисленных братьев Палака, а само оно оказалось в вассальной зависимости от Понта.

В подобной зависимости оказался и Херсонес, который также был вынужден платить дань Митридату, о чем есть интересное сообщение у Страбона: «Кроме гористой приморской области, простирающейся до Феодосии, весь остальной Херсонес представляет равнину и плодороден, особенно богат он хлебом. Во всяком случае, поле, вспаханное первым попавшимся лемехом, приносит урожай в 30 мер. Жители этой страны вместе с азиатскими областями около Синдики выплачивали в качестве дани Митридату 180 000 медимнов и 200 талантов серебра. И в прежние времена отсюда доставлялся хлеб греками, так же как вывозилась соленая рыба из рыбных промыслов озера». За довольно короткий срок планы Митридата относительно Херсонеса и Скифского царства были осуществлены, и казалось, что ничто теперь не помешает установлению его власти во всей Тавриде. Но скифы пошли другим путем и решили взять реванш там, где их никто не ожидал — на Боспоре.

 

Борьба за Боспор

Последней трагической страницей сопротивления скифов агрессии Понта стала борьба за Боспорское царство — начавшись как государственный переворот, она вскоре приняла грандиозные масштабы самой настоящей войны. Грохот битв сотрясал Тавриду, тысячи людей гибли на залитых кровью полях сражений, вновь Диофант вел в бой свои непобедимые фаланги, а скифы все не хотели покоряться воле Митридата. Лишь громадной ценой напряжения всех своих сил, подкреплениям из Понта и помощи из Херсонеса царский стратег вновь одержал победу. Но обо всем по порядку.

Интерес к Боспорскому царству Митридат испытывал давно, он пристально следил за тем, как складывается не только его внешняя, но и внутренняя политика. Само государство находилось в состоянии глубочайшего кризиса и не могло разрешить стоящих перед ним как внутренних, так и внешних проблем. Натиск скифов на границы становился все сильнее, и чтобы предотвратить открытое вторжение, боспорские цари откупались от них данью. Это четко зафиксировал Страбон, когда писал о причинах, которые привели к социальному взрыву на Боспоре: «Последний тиран также назывался Парисадом; он был не в силах противиться варварам, которые требовали большей прежнего дани , и поэтому передал свою власть Митридату Евпатору ».

Ярким примером того, до чего дошло Боспорское царство, служит то, что правящие круги Пантикапея не только были не в состоянии вести борьбу с пиратством, которое процветало вдоль всего Черноморского побережья Кавказа и наносило громадный убыток торговле, — они открыто вступали в сговор с морскими разбойниками. Племена ахейцев, зигов и гениохов, раньше населявшие побережье к югу от современной Анапы, на своих небольших легких судах, которые назывались «камары», совершали грабительские рейды вдоль всего побережья, грабя не только купеческие суда, но и приморские районы. «Снаряжая флотилии таких «камар» и нападая то на купеческие корабли, то даже на какую-нибудь страну или город, они господствовали на море. Иногда им помогают даже жители Боспора, предоставляя свои корабельные стоянки, рынок для сбыта добычи » (Страбон). Понятно, что не простые люди предоставляли им все эти услуги, налицо заинтересованность правящих кругов страны в получении выгоды от этого сотрудничества, которое, судя по всему, приносило больше доходов, чем развитие собственной торговли. Довольно красноречивый эпизод, который прекрасно характеризует то, насколько же прогнила вся система управления страной. И требовалась внушительная встряска, чтобы серьезно обновить ее.

Неспокойно было и внутри государства. Зависимое сельское население, состоявшее преимущественно из скифов, страдало от многочисленных налогов и поборов, которыми его обложили власть имущие. Но и в высших кругах столицы Пантикапея не наблюдалось единства — видя неспособность последнего представителя династии Спартокидов царя Перисада V разрешить сложнейшую ситуацию, в которой оказалось Боспорское царство, определенные правящие круги, представлявшие скифскую аристократию, стали выступать за смену власти в стране. О немедленном перевороте речи не было, но дело в том, что царь Перисад не имел наследника, а потому вполне естественно возникал вопрос: а кто будет править после него? И судя по всему, наиболее влиятельные представители знатных скифов, заручившись поддержкой определенной части боспорского общества, решили выдвинуть из своих рядов претендента на трон. В случае успеха этого плана достигалась явная выгода как для Боспора, так и для Скифского царства, и вполне возможно, что ход исторический событий пошел бы в другом направлении. Для Боспора это было уже хорошо тем, что от власти отстранялась вся прогнившая правящая элита, и приход здоровых сил мог кардинально изменить ситуацию в стране. Опираясь на союз с дружественным Скифским царством, боспорские скифы могли использовать его военные возможности для установления своей власти в стране и исходя из этого попытаться изменить как политическую, так и экономическую ситуацию в лучшую сторону. А что касается скифских правителей Неаполя, то союз с Боспором, где к власти пришли бы их соотечественники, представлял для них огромную стратегическую выгоду — опираясь на его ресурсы, как экономические, так и военные, и имея надежный тыл, они могли бы проводить более активную внешнюю политику, как на западе, так и на севере. И вот тогда дни Херсонеса были бы сочтены.

Но была и другая группа среди правящей элиты, и она носилась с идеей совершенно другого толка — передать власть в стране могущественному правителю, который бы своими силами решил все местные боспорские проблемы. И таким правителем им виделся Митридат VI Евпатор, царь Понта. Надо ли говорить о том, что и царь очень одобрял подобную инициативу и всячески поощрял ее проповедников. Таким образом, на территории Боспора столкнулись два совершенно противоположных взгляда на дальнейшую судьбу страны, и в ближайшее время должно было решиться — каким именно путем она пойдет дальше?

* * *

Война Скифского царства с Херсонесом разразилась значительно раньше, чем к власти на Боспоре пришли местные скифы. Молниеносный разгром царя Палака в первом же крупном сражении, марш Диофанта на Неаполь и падение скифской столицы продемонстрировали всему миру мощь армии Митридата. Но Диофант, как никто другой, знал ситуацию в регионе и потому после своих впечатляющих успехов сразу отправился на Боспор, где ему надо было решить две важные задачи. Во-первых, не допустить того, чтобы боспорское правительство, которое находилось в дружественных отношениях со скифами Палака, ввязалось в военный конфликт, а во-вторых, прозондировать почву по поводу передачи власти Перисадом Митридату. Визит понтийского стратега прошел успешно — очевидно, он получил гарантии невмешательства в войну, а также достиг предварительной договоренности с боспорским царем о том, когда и как Боспор отойдет под власть понтийского царя. Решив все эти вопросы, Диофант отбыл в Понт, но тут вновь грянула война со скифами, Палак начал наступление на Херсонес, и армия Диофанта вновь оказалась в Тавриде. Пока на западе полуострова гремели жестокие сражения и бушевало пламя войны, на Боспоре царила тревожная тишина, но она была очень обманчива. И когда разгром Скифского царства стал свершившимся фактом, а само оно оказалось в полной зависимости от Понта, настала очередь боспорских скифов ощутить на своей шее ярмо Митридата.

И потому нет ничего удивительного в том, что после своих громких побед понтийский стратег прямиком отправился на Боспор устраивать дела своего повелителя. О том, чем там занимался полководец, нам поведала сухая строка из того же декрета: «Отправившись в Боспорские местности, он устроил тамошние дела прекрасно и полезно для царя Митридата Евпатора». Смысл этого сообщения может быть только один — Диофант решил положительно вопрос о добровольной передаче власти над Боспором Перисадом V Митридату VI Евпатору. Если же исходить из того, что стратег действительно был воспитанником последнего боспорского царя, то ничего удивительного в том, что он добился успеха, нет. Диофант прекрасно разбирался во всех хитросплетениях дворцовой политики, лично знал многих из правящей элиты, а потому должен был действовать энергично и уверенно. Когда смена власти в стране стала свершившимся фактом, стратег посчитал, что может расслабиться и отдохнуть в гостеприимном Пантикапее от ратных и дипломатических трудов. И только он предался удовольствиям и наслаждениям, как на Боспоре полыхнуло так, что зарево этого пожара увидели даже в далеком Понте.

* * *

Вот что сообщает о дальнейших событиях небезызвестный декрет: «Когда же скифы с Савмаком во главе подняли восстание и убили воспитавшего его (Диофанта) боспорского царя Перисада, а против Диофанта составили заговор, он, избежав опасности, сел на отправленный за ним гражданами корабль». Какие же выводы можно сделать из этого сообщения? Прежде всего, что сельское и городское население, а также часть армейской верхушки и скифские аристократы отказались признавать владычество Митридата и подняли против него восстание. То, что горожане сочувствовали перевороту, подтверждается тем, что такие крупнейшие города, как Пантикапей и Феодосия, были захвачены повстанцами без особого труда. Да и армия не стала оказывать решительного сопротивления, а предпочла перейти на сторону победителя. Убийство же Перисада делало бессмысленными все прежние договоренности между ним и понтийским царем, и в итоге на троне оказался человек, выдвинутый боспорскими скифами. Судя по всему, Савмак, ставший царем, был личностью в Тавриде известной и явно принадлежал к тем скифским кругам, которые занимали на Боспоре высокое положение, — тот, кто составлял декрет в честь Диофанта, не стал даже указывать, кто он такой, из чего следует, что это было известно всем. Но вот что странно — расправившись с Перисадом, восставшие не тронули Диофанта, и лишь потом, как указано в надписи, «против Диофанта составили заговор» . Это может свидетельствовать о том, что, возможно, они не хотели обострять отношений с Митридатом и пытались решить дело миром. Но не получилось, вот и пришлось составлять против понтийского стратега заговор, а проще говоря, планировать его убийство. И оборвался бы жизненный путь победителя скифов в Пантикапее, но выручили херсонеситы — прислали корабль, на котором полководец и удрал в Херсонес. Забавно, но сам факт бегства на этом корабле говорит о том, что ни одно судно из Пантикапея не решилось принять на свой борт Диофанта, что свидетельствует об установлении сильной власти в стране.

А Савмак, судя по всему, за дело взялся очень серьезно и начал перетряхивать весь обветшалый государственный организм, наводя твердой рукой везде порядок. Началась даже чеканка новой монеты, где по приказу новоявленного царя, была изображена голова Гелиоса, что само по себе очень интересно. Дело в том, что в 133 г. до н. э. в Малой Азии, на территории бывшего Пергамского царства вспыхнуло восстание против римской оккупации страны. Во главе восставших встал внебрачный сын царя Эвмена II Аристоник, который и возглавил борьбу своего народа против западной агрессии. После того как Аристоник потерпел неудачу в морском бою, «он бежал из Смирны, скрылся на материке, где поспешно собрал толпу бедных людей и призванных к свободе рабов; назвал он их Гелиополитами (гражданами солнечного государства) ». Мечта о свободном солнечном царстве, где все равны, находила широкое распространение, как среди рабов, так и среди низших слоев общества, а потому движение Аристоника получило мощнейшую поддержку. И хотя после нескольких лет жестоких боев восстание было подавлено, а сам Аристоник погиб, идеи повстанцев могли получить широкое распространение и дойти до Боспора. Косвенным подтверждением этому может служить то, что, захватив власть, восставшие стали изображать Савмака в образе Гелиоса — бога солнца. Ведь в восстании участвовали не только скифы, но, судя по всему, и довольно значительные массы рабов, что не могло не отразиться на идеологии движения. А то, что движение действительно было массовым, отметил В. Ф. Гайдукевич в своей работе «Боспорское царство»: «Во всяком случае, в тексте декрета государственный переворот на Боспоре представлен как результат восстания скифов, объединившихся вокруг Савмака, а не как заговор Савмака, привлекшего скифов для достижения своей личной цели ». Убийство Перисада и смена власти в стране были ответной реакцией широких слоев общества на попытку установления иноземного господства, а потому перед Митридатом, который не хотел мириться с таким положением вещей, замаячил страшный призрак народной войны.

* * *

Ни к одной из своих кампаний в Тавриде Диофант не готовился так тщательно, как к Боспорской. Всю зиму он готовил своих ветеранов, призвал под знамена гражданское ополчение Херсонеса, а также затребовал подкрепление из Понта. Стратег отдавал себе отчет в том, что все его прошлые победы не будут стоить ровным счетом ничего, если на востоке Тавриды будет существовать мощное царство, во главе которого будут стоять боспорские скифы. Предстоящая схватка должна стать решающей, и именно в ней должно было решиться, быть Митридату хозяином Северного Причерноморья или нет. Дело осложнялось тем, что на стороне Савмака были регулярные воинские части, служившие еще Перисаду, а не только массы необученных крестьян и рабов — а потому борьба должна была быть очень упорной.

План стратега как всегда был прост, дерзок и подразумевал наступательные действия, но главной его особенностью было то, что Диофант вновь действовал по шаблону, и при желании его намерения можно было легко разгадать. Как и в войне с Палаком, когда понтийская армия сразу атаковала Керкентиду, главный удар он наносил на второстепенном направлении, на Феодосию. Ударом по ней он сразу же получал отличный плацдарм и базу для дальнейшего наступления на главный очаг восстания — Пантикапей, и в случае неудачи мог туда и отступить. Херсонес был далеко, а вести наступательную кампанию против боспорских скифов, можно было, лишь имея надежный тыл — и таким тылом, по мнению Диофанта, должна была стать Феодосия. Таким образом, захват этого города был ключом к успеху, но, как уже отмечалось, стратег действовал по шаблону, и главной бедой новых правителей Боспора стало то, что они не смогли вовремя просчитать его замысел. А когда все поняли, то было уже поздно.

* * *

Ранней весной армия Диофанта погрузилась в Херсонесе на корабли и взяла курс на восток — в сторону Боспора. Полководец и здесь остался верен себе, предпочитая передвижение по морю движению по суше, обоснованно надеясь на эффект внезапности. И расчеты стратега оправдались, нападение на Феодосию было настолько неожиданным, что организованного сопротивления не получилось. Отряды понтийцев растекались по городу, занимали ключевые пункты и городские стены, всех кто оказывал сопротивление, убивали на месте, а остальных сгоняли на городскую площадь. Там Диофант объявил, что город отныне принадлежит царю Митридату и все действия против его солдат будут караться как государственная измена. После этого, оставив в городе гарнизон, Диофант повел свою армию на Пантикапей, рассчитывая, что где-то в пути произойдет решительная битва с врагом. Но надеждам полководца было сбыться не суждено, Савмак, помня о том, что войска Палака были наголову разгромлены в полевых сражениях, решил пойти по другому пути и дать бой врагу, опираясь на мощные укрепления Пантикапея. И вообще, складывается такая картина, что вторжение понтийских войск застало скифскую правящую верхушку врасплох, они не только проспали атаку на Феодосию, но и не были в этот момент полностью готовы к войне. Возможно, не ожидая такой прыти от Диофанта и столь быстрого начала боевых действий, Савмак просто не смог собрать в один кулак все те силы, которыми располагал Боспор. А возможно, что часть боспорских войск просто находилась на западных рубежах страны, занимая укрепленные позиции и ожидая похода понтийского стратега со стороны Херсонеса по суше. Но как бы то ни было, стратегический просчет повстанцев был налицо, и теперь наступила расплата.

О самом ходе боевых действий практически ничего не известно, лишь абзац из декрета да строка в «Географии». Страбон сообщает о самой кампании очень кратко: «В то же самое время Митридату удалось всех их подчинить силой и стать владыкой Боспора». А вот текст декрета — речь идет о действиях Диофанта после бегства из Пантикапея: «…и, прибыв к нам и упросив граждан, а также имея ревностное содействие со стороны пославшего его царя Митридата Евпатора, в начале весны явился с сухопутным и морским войском, а кроме того, взял и отборных из граждан на трех судах и, отправившись из нашего города, взял Феодосию и Пантикапей, виновников восстания наказал, а Савмака, убийцу царя Перисада, захватив в свои руки, выслал в царство Митридата и таким образом восстановил власть царя Митридата Евпатора». В том, что битва за Пантикапей была страшной и жестокой, сомневаться не приходится, к этому располагало и сосредоточение в городе крупных воинских контингентов повстанцев, а также само природное расположение города. «Пантикапей представляет собой холм , населенный со всех сторон в окружности на 20 стадий. На восточной стороне города находятся гавань и верфи приблизительно на 30 кораблей; есть там и акрополь » (Страбон). Таким образом, ветеранам Диофанта пришлось не только карабкаться на возвышенность под градом сыпавшихся на них метательных снарядов, когда со стен низвергались потоки кипящей смолы и кипятка, но и сражаться врукопашную на городских улицах, прорубаясь к Акрополю, а затем штурмовать второй пояс укреплений. Борьба шла не на жизнь, а на смерть, но в итоге прекрасная выучка и боевой опыт, а также блестящие военные способности Диофанта склонили чашу весов в пользу войск Митридата. Боспорская армия была разгромлена, Пантикапей взят, а царь Савмак захвачен в плен. Битва за Тавриду закончилась, владыка Понта торжествовал победу.

* * *

Почему же борьба боспорских скифов против установления власти Митридата закончилась поражением? Как я уже отмечал, искушенный в военной науке понтийский полководец переиграл Савмака и тактически и стратегически, не оставив ему практически никаких шансов на победу. Но главная причина поражения, на мой взгляд, крылась в другом — и Скифское царство Палака, и боспорские скифы действовали независимо друг от друга, даже не пытаясь скоординировать свои действия. А ведь если бы они объединили свои усилия, то исход противостояния с Диофантом мог бы быть другим и, что вполне вероятно, власть Митридата над Тавридой не была бы установлена в такой короткий срок. Но этого не произошло, и понтийский стратег разгромил своих врагов поодиночке.

Казалось, можно теперь пожинать плоды своих славных побед и почивать на лаврах, но опасность подкралась к понтийскому полководцу совсем с другой стороны, откуда он и не ожидал. Популярность, которой Диофант пользовался в Тавриде, била все мыслимые и немыслимые рекорды, граждане Херсонеса считали его своим благодетелем и покровителем, водрузив посреди своего города его медную статую и выбив на ее постаменте тот самый достопамятный декрет. На мой взгляд, есть смысл привести панегирик, которым оканчивается перечисление деяний этого воинственного мужа: «Итак, чтобы и народ оказался воздающим достойную благодарность своим благодетелям, да постановит совет и народ увенчать Диофанта, сына Асклепиодора, золотым венком в праздник Парфений во время процессии, причем симмнамоны сделают следующее провозглашение: «Народ увенчивает Диофанта, сына Асклепиодора, синопейца, за его доблесть и благосклонность к себе»; поставить также его медную статую в полном вооружении на акрополе подле алтарей Девы и Херсонас. Об этом позаботиться вышеозначенным должностным лицам, чтобы было сделано как можно скорее и лучше; начертать же и постановление на пьедестале статуи, а потребные на это издержки выдать казначеям священных сумм». Одним словом, в похвалах меры не знали, а полководец все это воспринимал как должное, не подозревая, что над его головой начали сгущаться тучи. Но даже не эти самые почести и восхваления стали, на мой взгляд, причиной падения Диофанта, а то, что он имел довольно устойчивые связи на Боспоре и в определенных кругах пользовался большой популярностью. Трудно сказать, какие мысли бродили в голове понтийскго стратега, когда он оказался в Пантикапее и занялся разбором боспорских дел, но будучи воспитанником последнего царя Перисада V, возможно, посчитал, что может иметь какие-то виды на власть. А это было смертельно опасно, если учитывать то, как ревниво относился к подобным идеям Митридат. Царь Понта сделал выводы из того положения дел, которое сложилось в тот момент в Тавриде, и его действия подтверждают то, что в Диофанте он разглядел для себя и своей власти над Тавридой потенциальную угрозу.

Реакция последовала незамедлительно — в Пантикапей прибыл с флотом новый наместник Митридата, стратег Неоптолем, а Диофант был отстранен от должности, лишен полномочий и отбыл в Понт. Звезда этого человека закатилась навсегда и больше не появилась на историческом небосводе. А вот звезда понтийского царя Митридата VI Евпатора засияла новым блеском, поскольку подчинение Тавриды и установление его власти в Северном Причерноморье выводило его державу на ведущие позиции в Малой Азии и Черноморском регионе. Руки царя были развязаны, и все свои силы и таланты с этого момента он направляет на одну цель — на борьбу со страшной чумой, которая неотвратимо наползала с Запада и грозила поглотить весь эллинистический Восток. Великий Митридат готовился бросить вызов ненавистному Риму, и в этой битве гигантов должна была решиться судьба античного мира.

А что касается стратега Неоптолема, посланного на смену Диофанту, то он зарекомендовал себя с самой лучшей стороны. Летом, в морском бою, он разбил в Керченском проливе флот варваров, судя по всему, тех самых пиратов, с которыми прошлая власть имела деловые отношения. Но теперь та самая власть поменялась, и отношение ее к происходящему в близлежащих водах стало иным — что разбойники и ощутили на своей шкуре. Но наступили холода, грянула зима, и пролив покрылся льдом, сделав возможным переход по льду — «Суровость холодов лучше всего обнаруживается в связи с тем, что происходит в устье Меотиды. Морской путь из Пантикапея в Фанагорию становится доступным для повозок, так что это не только морское путешествие, но и сухопутное» (Страбон). Но наступление зимы не означало наступления спокойствия, и именно зимой была предпринята попытка перейти по льду пролив и вторгнуться в боспорские земли. Страбон пишет, что такую попытку предприняли некие «варвары», но, на мой взгляд, это были те самые боспорские скифы, которые после падения Пантикапея и пленения Савмака отступили на восток. Скорее всего, посчитав, что после отставки Диофанта у них есть шанс снова попытаться утвердиться на Боспоре, они и организовали это наступление. Но Неоптолем вновь явил себя молодцом и с конным войском, в котором явно были скифы из находившегося в зависимости от Митридата Неаполя, смело пошел навстречу врагу. В битве на льду бывшие соратники Савмака потерпели полное поражение и больше не предпринимали никаких попыток вторжений в Тавриду. Войны Митридата со скифами стали достоянием истории.