* * *
А теперь о тех событиях, которые вошли в историю под названием «Заговора Филота» и вызвали такой большой резонанс в армии. Историки до сих пор спорят, был заговор в действительности или нет, был Филот коварным заговорщиком или стал невинной жертвой кровожадного тирана. На мой взгляд, не правы ни те, ни другие – все было гораздо проще. Дело в том, что самое подробное описание этого процесса сохранилось у Курция Руфа, писателя, которого трудно заподозрить в симпатиях к Александру, но его информация поистине ценнейшая. Однако и у других авторов есть чем дополнить Руфа, а потому в целом можно представить довольно ясную картину. И начнем с главного героя – Филота. « Филот, сын Пармениона, пользовался большим уважением среди македонян. Его считали мужественным и твердым человеком, после Александра не было никого, кто был бы столь же щедрым и отзывчивым » (Плутарх). Характеристика, многое объясняющая в его поведении, однако если к этому добавить что он был другом детства Александра, то занимаемое им общественное положение не удивляет. Блестящий командир тяжелой конницы гетайров, один из наиболее приближенных к царю людей, он неминуемо должен был вызывать зависть в среде высшего командного состава армии. « Однако высокомерием и чрезмерным богатством, слишком тщательным уходом за своим телом, необычным для частного лица образом жизни, а также тем, что гордость свою он проявлял неумеренно, грубо и вызывающе, Филот возбудил к себе недоверие и зависть. Даже отец его, Парменион, сказал ему однажды: «Спустись-ка, сынок, пониже» (Плутарх). Скажем так, зависть он мог возбудить только у людей, равных ему по положению, но никак не у царя, а вот недоверие у Александра заслужить мог. Но и то, не по какому-либо серьезному поводу, а исключительно благодаря пьяной похвальбе и невероятному самомнению. Александр был очень внимателен ко всему, что касалось его персоны, а потому за Филотом было установлено негласное наблюдение – шпиона засунули прямо к нему в постель! « Филот нередко, выпив вина, хвастался перед возлюбленной своими воинскими подвигами, приписывая величайшие из деяний себе и своему отцу и называя Александра мальчишкой, который им обоим обязан своим могуществом. Женщина рассказала об этом одному из своих приятелей, тот, как водится, другому, и так молва дошла до слуха Кратера, который вызвал эту женщину и тайно привел ее к Александру. Выслушав ее рассказ, Александр велел ей продолжать встречаться с Филотом и обо всем, что бы она ни узнала, доносить ему лично » (Плутарх). Но, судя по всему, кроме пустой похвальбы, не было действительно ничего, недаром Филот так долго продержался на своем посту, и поскольку дело свое знал отлично, то и претензий к нему пока не возникало. А потому лихой вояка своего поведения не изменил, и все шло своим чередом. « Ни о чем не подозревая, Филот по-прежнему бахвалился перед Антигоной и в пылу раздражения говорил о царе неподобающим образом. Но хотя против Филота выдвигались серьезные обвинения, Александр все терпеливо сносил – то ли потому, что полагался на преданность Пармениона, то ли потому, что страшился славы и силы этих людей » (Плутарх). Не думаю, чтобы Александр очень страшился «этих людей»: все-таки он царь, а время военное, у него вся полнота власти и при случае он мог бы и силу применить, благо не впервой. Скорее всего просто не обращал пока на все это внимания, исходя из принципа «Собака лает, караван идет».
Но все изменилось, когда македонская армия вступила в Дрангиану и заняла Фраду. « В это время один македонянин по имени Димн, родом из Халастры, злоумышлявший против Александра, попытался вовлечь в свой заговор юношу Никомаха, своего возлюбленного, но тот отказался участвовать в заговоре и рассказал обо всем своему брату Кебалину. Кебалин пошел к Филоту и просил его отвести их с братом к Александру, так как они должны сообщить царю о деле важном и неотложном. Филот, неизвестно по какой причине, не повел их к Александру, ссылаясь на то, что царь занят более значительными делами. И так он поступил дважды. Поведение Филота вызвало у братьев подозрение, и они обратились к другому человеку. Приведенные этим человеком к Александру, они сначала рассказали о Димне, а потом мимоходом упомянули и о Филоте, сообщив, что он дважды отверг их просьбу. Это чрезвычайно ожесточило Александра. Воин, посланный арестовать Димна, вынужден был убить его, так как Димн оказал сопротивление, и это еще более усилило тревогу Александра: царь полагал, что смерть Димна лишает его улик, необходимых для раскрытия заговора » (Плутарх). И здесь есть один момент, на который стоит обратить особое внимание – если допустить, что Филот – глава заговорщиков и готовит покушение на жизнь царя, то почему он сразу не начинает действовать? Что мешало ему уничтожить эту сладкую парочку, или уж если на то пошло, то самого царя, благо на правах близкого друга имел такую возможность? Но нет, ничего не происходит, все как было, так и осталось, двигаясь своим чередом – командир гетайров и царю ничего не говорит, и сам ничего не делает, как-то даже странно получается. А теперь вспомним аналогичную ситуацию, в которой оказался его отец Парменион, когда узнал о доносе на Линкестийца – тут же доложил царю и особенно не рассуждал, виноват обвиняемый или нет. Зато и вопросов к старому ветерану никаких не было, наоборот, выказывалось только высочайшее доверие. А вот его сыну житейской мудрости явно не хватило, игнорируя тревожные сигналы, он в первую очередь компрометировал себя и отца. Утратил командир тяжелой конницы бдительность, потерял чувство реальности, образно говоря, зажрался, и в итоге разразилась катастрофа.
« Царь, призвав Филота к себе в шатер, сказал: «Кебалин заслуживает крайнего наказания, если он два дня скрывал заговор против моей жизни, но он утверждает, что в этом виновен ты, Филот, так как он немедленно сообщил тебе о полученных им сведениях. Чем теснее наша с тобой дружба, тем более преступно твое укрывательство, и я признаю, что оно подходило бы больше Кебалину, чем Филоту. У тебя благосклонный судья, если еще может быть опровергнуто то, чего не следовало делать». На это Филот, совершенно не смутившись, если судить по его лицу, ответил, что Кебалин действительно сообщил ему слова развратника, но он не придал им значения, опасаясь, что вызовет у других смех, если будет рассказывать о ссорах между влюбленными; но раз Димн покончил с собой, конечно, не следует молчать, что бы это ни было. Затем, обняв царя, он стал умолять, чтобы он судил о нем по прошлому, а не по его ошибке, состоящей в умолчании, а не в действии. Мне трудно сказать, поверил ли ему царь или затаил свой гнев в глубине души; но он дал ему правую руку в залог возобновления дружбы и сказал, что ему действительно кажется, что Филот пренебрег доносом, а не скрыл его умышленно » (Курций Руф). И действительно, если внимательно изучать хронологию событий, то складывается такое впечатление, что в данный момент Александр поверил Филоту, по крайней мере, пришел к выводу что тот действительно не заговорщик, а обыкновенный раздолбай. А вот дальше расклад уже стал другой.
Александр собирает наиболее приближенных ему полководцев на совет и там вновь заставляет Никомаха повторить весь рассказ. И реакция высших македонских командиров была совершенно предсказуемой: « Кратер, будучи дороже царю многих друзей, из соперничества недолюбливал Филота. Кроме того, он знал, что Филот часто докучал Александру восхвалением своей доблести и своих заслуг и этим внушал подозрения если не в преступлении, то в высокомерии. Думая, что не представится более удобного случая уничтожить соперника, Кратер, скрыв свою ненависть под видом преданности царю, сказал следующее: «Он ведь всегда сможет составить заговор против тебя, а ты не всегда сможешь прощать его. Ты не имеешь оснований думать, что человек, зашедший так далеко, переменится, получив твое прощение. Он знает, что злоупотребившие милосердием не могут больше надеяться на него. Но даже если он сам, побежденный твоей добротой, захочет успокоиться, я знаю, что его отец, Парменион, стоящий во главе столь большой армии и в связи с давним влиянием у своих солдат занимающий положение, немногим уступающее твоему, не отнесется равнодушно к тому, что жизнью своего сына он будет обязан тебе. Некоторые благодеяния нам ненавистны. Человеку стыдно сознаться, что он заслужил смерть. Филот предпочтет делать вид, что получил от тебя оскорбление, а не пощаду » (Курций Руф). Ситуация один в один напоминает ту, которая сложилась несколько лет назад, когда разбирали дело Линкестийца, – тогда высшие армейские командиры, словно свора бешеных псов, набросились на свою жертву и буквально разорвали его. Ни о каком чувстве товарищества в этой волчьей стае и речи быть не может, каждый ждет ошибки другого, чтобы уничтожить его и урвать кусочек от власти поверженного. Во время разбора дела Филота все это высветилось с пугающей ясностью, но самыми показательными будут войны диадохов, когда вчерашние соратники начнут с остервенением резать друг друга на просторах огромной империи. Именно зависть и ненависть своих соратников по оружию сгубили сына Пармениона, он это и сам прекрасно понимал, недаром, когда его арестовывали, он воскликнул: « Жестокость врагов моих победила, о царь, твое милосердие !» (Курций Руф).
А что же Александр, неужели он не видел того, что происходит, и не понимал смысла событий, прислушиваясь к словам своих друзей? Все он прекрасно осознавал и цену своим полководцам знал – скорее всего именно в этот момент и вспомнились все выходки Филота, его болтовня и хвастовство, и неуважение к царской особе, и наплевательское отношение к божественной сущности своего повелителя. И, конечно же, он не мог наплевательски отнестись к мнению своих военачальников, которые единым фронтом выступили против Филота. Все это в совокупности и дало тот печальный результат, о котором теперь знают все. А вот с Парменионом сложнее – представитель старой македонской знати, соратник царя Филиппа, он мог служить знаменем оппозиции и быть поборником македонских обычаев. Царь и так предусмотрительно убрал его из действующей армии, а здесь представился шанс разом с ним покончить и навсегда избавиться от проблемы. Александр не был бы Александром, если бы до конца не использовал сложившуюся ситуацию, нанося удар по Филоту, он в конечном итоге целил в Пармениона. И здесь Македонец вновь явил себя блестящим политиком – взял да и созвал войсковое собрание, то самое собрание, которое, по его представлениям, являлось пережитком прошлого – когда было надо, мог поступиться и принципами. « По древним обычаям Македонии, приговор по уголовным преступлениям выносило войско, в мирное время это было право народа и власть царей не имела значения, если раньше не выявилось мнение масс » (Курций Руф). Хотя с другой стороны, может показаться, что царь сильно рисковал, обращаясь напрямую к македонцам – а вдруг не пойдут ему навстречу и оправдают Филота? Но Александр знал, что делал, и хотя сначала собрание было сочувственно настроено к обвиняемому, однако речи командиров и подстрекательства царских телохранителей сделали свое дело: « Тогда взволновалось все собрание, и первыми стали кричать телохранители, что предателя надо разорвать на куски их руками » (Курций Руф). Но Гефестион, Кратер и Кен настояли на допросе с пристрастием – и не только для того, чтобы выбить показания, а просто чтобы доставить удовольствие царю да заодно и себе. « Затем его стали терзать изощреннейшими пытками, ибо он был осужден на это и его пытали его враги в угоду царю. Сначала, когда его терзали то бичами, то огнем и не для того, чтобы добиться правды, но чтобы наказать его, он не только не издал ни звука, но сдерживал и стоны. Но когда его тело, распухшее от множества ран, не могло больше выдержать ударов бича по обнаженным костям, он обещал, если умерят его страдания, сказать то, что они хотят » (Курций Руф). А хотели они услышать о виновности Пармениона – и услышали, только вот от участия в заговоре Димна бывший командир гетайров отказывался категорически. « Но палачи, снова применив пытки и ударяя копьями по его лицу и глазам, заставили его сознаться и в этом преступлении » (Курций Руф). Раз сознался – значит, виноват, и по македонскому обычаю всех обвиняемых побили камнями, правда, Арриан сообщает, что их закидали дротиками. Но сути дела это не меняет, Александр получил то, что хотел, а заодно и другим преподал наглядный урок – смотрите, все под царем ходите!
А в лагере тем временем царила паника: « Между тем всадники, все благородного происхождения и особенно близкие родственники Пармениона, как только распространился слух о пытках, которым подвергается Филот, опасаясь древнего македонского закона, по которому родственники замышлявшего убийство царя подлежат казни вместе с виновным, частью покончили с собой, частью бежали в горы и пустыни. Весь лагерь был охвачен ужасом, пока царь, узнав об этом волнении, не объявил, что отменяет закон о казни родственников виновного » (Курций Руф). Словом, ничего личного, просто так было надо в высших государственных интересах. Но, как известно, мнение толпы переменчиво, и едва Филота не стало, как по лагерю поползли слухи, что он казнен безвинно. И тогда Александр бросил им на суд новую жертву – Линкестиец, бывший командир фессалийской кавалерии, дождался своего часа. Ему даже не дали возможности оправдаться и сразу закололи копьями. А старый Парменион был убит у себя во дворце, когда прогуливался по саду со своими военачальниками, накануне получившими приказ от царя, и, ни о чем не подозревая, мирно разговаривал со своими убийцами. Внезапно один из его приближенных, Клеандр, вытащил меч и ударил полководца в бок, а когда тот, обливаясь кровью, упал на землю, хладнокровно перерезал ему горло. Желая показать свою преданность царю, остальные окружили распростертое тело и принялись рубить и колоть его мечами, хотя старый воин был уже мертв. Узнав об убийстве, войска едва не взбунтовались, и лишь когда огласили царское письмо, где Александр разъяснял ситуацию, если и не успокоились, то, по крайней мере, не пошли на открытый мятеж. Так закончилось «Дело Филота», которым царь воспользовался, чтобы нейтрализовать возможную оппозицию в высшем армейском руководстве. И главную роль в нем сыграли именно взаимоотношения между руководителями военной верхушки, а Александр просто вовремя направил его в нужное русло и весьма искусно обставил дело так, что обвиняемые были казнены по приговору войскового собрания. « Так Александр избавился от большой опасности, не только смерти, но и ненависти, ибо Пармениона и Филота, его первых друзей, можно было осудить только при явных уликах виновности, иначе возмутилась бы вся армия » (Курций Руф).
