Игры с огнем

Появление в Малой Азии могущественного государства, созданного Митридатом, вызвало настоящий переполох среди соседей – монархов. По большому счёту, они знали, что Евпатор ведет войны в Таврике и Закавказье, но никак не ожидали, что всё закончится так быстро. И когда понтийские стратеги победоносно закончили боевые действия в регионе Понта Эвксинского, правители лежащих рядом с Понтом земель задались вполне закономерным вопросом – кто следующий? Понимали, что теперь Митридат располагает колоссальными ресурсами и поэтому может себе позволить гораздо более активную внешнюю политику в Малой Азии. И в какую сторону теперь промаршируют понтийские фаланги, известно одним богам. Из державы региональной Понт неожиданно превратился в мировую державу.

У Митридата было два пути, по которым он мог повести свою страну. Первый заключался в том, что царю было необходимо на некоторое время отложить оружие и заняться укреплением внутренних связей между различными землями и областями своего огромного государства. Слишком уж они были разные. Работа здесь предстояла долгая и кропотливая, но и результаты могли превзойти ожидания. Ведь сам факт создания единой державы в Черноморском регионе был огромным шагом вперед.

«Объединение причерноморских городов и земель под властью Митридата Евпатора явилось завершающим этапом подготовлявшегося издавна процесса создания единого государственного образования в этом районе. Оно завершило собой многовековой период обособленного существования отдельных эллинских полисов. Процветание городов под властью Митридата в первые годы его правления выглядело настолько резким контрастом по сравнению с положением греческих городов, подвластных Риму, что в период успехов Митридата все греческие города римской провинции Азия встали на его сторону…

Превращение Понта Эвксинского во внутреннее море Понтийского царства представляло купцам причерноморских городов удобный и безопасный в военном отношении путь для торговых операций. Сосредоточение основных торговых интересов этих городов в бассейне Черного моря привело к тому, что внутренний рынок государства поглощал абсолютное большинство торговой продукции, производимой городами и сельскими местностями. Прочность этих внутриэкономических связей стала основным источником силы и могущества Понтийского царства. Создание объединения причерноморских городов и областей предоставило в распоряжение Митридата Евпатора мощную военно-экономическую базу. Костяком этой базы являлись античные города черноморского побережья, служившие основным источником денежных доходов понтийского царя, плацдармами для его военных наступлений и связующими пунктами всей разноплеменной империи Митридата в целом. Действуя в их интересах, Митридат имел крепкую опору. Но как только он оказался неспособным сохранить единство своих черноморских владений, города побережья один за другим покинули его, чем обрекли на полное поражение и личную гибель» (Е. А. Молев).

Второй путь развития страны предполагал активную внешнюю политику Понта в регионе Малой Азии и дальнейшее территориальное увеличение державы Митридата. Подчинение соседних государств. Но он был чреват негативными последствиями, поскольку рано или поздно привел бы к вооруженному конфликту с Римской республикой. И чем такое противостояние закончится, предсказать никто не мог.

На первый взгляд, кажется, что если бы Митридат занялся внутренними проблемами своего государства, то это выглядело бы предпочтительнее того пути, по которому пошел Евпатор. Но это только на первый взгляд. Дело в том, что Рим никогда бы не дал спокойно развиваться и усиливаться Черноморской державе и приложил бы максимум усилий для того, чтобы сорвать этот процесс. И по возможности уничтожить конкурента в регионе.

Для начала сенаторы сколотили бы против Митридата коалицию из малоазийских царей и династов, и спровоцировали их на агрессию против Понта. Но если Евпатор с этой напастью справится, тогда в войну должна будет вступить республика. Под предлогом защиты союзников. И как следствие, вооруженное противостояние Понта с сыновьями волчицы. Получается, что каким бы путем Митридат не повел свою страну, итог был только один – война с Римом. И вопрос для понтийского царя встал по-другому – либо ждать, когда на него нападут, либо самому перейти к активным действиям. Тщательно всё взвесив, царь решил, что пришло время продемонстрировать соседним правителям силу понтийского оружия. Вернуть те территории, которые были утрачены за годы правления его матери.

* * *

Новый поход Евпатор организовал в Пафлагонию, поскольку после смерти Митридата V Эвергета она вышла из-под понтийского контроля. Тогда римляне надавили на царицу Лаодику, и, несмотря на то что наследником считался Митридат, Лаодика согласилась на все требования сенаторов. Именно это и имел в виду Евпатор, когда говорил о том, что «римляне приказали ему, Митридату, уступить Пафлагонию, разве это не было своего рода войной? Ведь его отец получил Пафлагонию не насилием, не оружием, но в результате усыновления, по завещанию, как наследство, после того как вымер род местных царей».

Пафлагония – это древняя страна в Малой Азии, на побережье Чёрного моря, расположенная между Вифинией, Галатией и Понтом. Пафлагония славилась своими всадниками и со стратегической точки зрения была важнейшей областью региона. Поэтому Митридат и решил начать именно с неё. Проблема заключалась в том, что теперь сенаторы очень внимательно стали следить за тем, что происходит на Востоке, и царю надо было действовать очень тонко. Поразмыслив, Митридат решил отказаться от открытой аннексии Пафлагонии, чтобы соблюсти хотя бы видимость приличий. Также он посчитал целесообразным найти себе в этом деле союзника, чтобы было в случае чего с кем разделить ответственность и выступить единым фронтом против Рима. Таким образом, на сцене появился царь Вифинии Никомед III.

Никомед, как и Митридат, имел свои виды на Пафлагонию. В одиночку он бы никогда не рискнул поживиться за счет соседей, опасаясь вызвать неудовольствие в Риме. Но в союзе с Евпатором Никомед не побоялся проигнорировать мнение сенаторов. Договорившись, два царя начали тихо и неторопливо прибирать к рукам сопредельные их землям территории Пафлагонии. При этом аккуратно подготавливали почву для того, чтобы со временем ввести в города и крепости свои гарнизоны. Посчитав, что нужный момент наступил, в 104 г. до н. э. союзники приступили к решительным действиям. Понтийские и вифинские войска перешли границу и, не встречая организованного сопротивления, разошлись по стране. Таким образом, в период со 107 по 103 г. до н. э. Митридат VI и Никомед III полностью оккупировали земли Пафлагонии. При дележе добычи Митридату достались прибрежные районы вплоть до Гераклеи Понтийской, а Никомеду – внутренние земли.

Это был очередной успех Митридата. Казалось, что всё, за что бы он ни брался, обречено на успех. Однако римские сенаторы, до которых наконец-то дошло, что же происходит в Малой Азии, решили принять ответные меры. К Никомеду III и Митридату VI были отправлены посольства «с приказанием вернуть народу пафлагонскому его прежнее положение» (Юстин). Как видим, «отцы отечества» спохватились и попытались исправить ситуацию. Но какое же жестокое разочарование их постигло! «Так как Митридат уже считал себя равным по величию с народом римским, то он дал гордый ответ: ему досталось на долю царство, на которое имел наследственные права его отец; он удивляется, почему оспаривают у него то, чего у отца его не оспаривали. Не испугавшись угроз, он захватывает еще и Галатию» (Юстин). Это был плевок в самодовольные лица сенаторов, но что самое поразительное, они утёрлись и промолчали!

Во-первых, потому, что почувствовали, что с той страшной силой, которая появилась на востоке, теперь просто так не справишься. Война с Митридатом потребует длительной и серьезной подготовки. Во-вторых, положение дел в самой Италии и некоторых провинциях внушало квиритам серьезные опасения. Дело в том, что именно в это время началась новая война с рабами на Сицилии (104—99 гг. до н. э.) и успехи восставших не на шутку переполошили сенаторов. Но не это было самое страшное.

В 102 г. до н. э. германское племя кимвров нанесло поражение римской армии, перевалило через Альпы и прорвалось в Северную Италию. Консул Катулл отступил с войсками за реку По и старался не пропустить варваров на южный берег. Над Римом нависла смертельная опасность. Легионы требовались в других местах, и «отцам отечества» стало не до Митридата.

Но был ещё один немаловажный момент, о котором упоминает Диодор Сицилийский. Этот факт интересен тем, что очень хорошо характеризует нравы, царившие в Вечном городе. Согласно сообщению Диодора, в Риме объявилось посольство Митридата с крупной суммой денег и твердым намерением подкупить сенаторов. И ведь подкупили! Поэтому, когда народный трибун Сатурнин стал обвинять послов в том, что такими действиями они оскорбляют сенат, последовала моментальная ответная реакция. Заручившись поддержкой тех сенаторов, которые приняли взятку, послы обвинили трибуна в том, что он оскорбил понтийскую делегацию.

Оскорбление посольства – вещь очень серьёзная, а римляне, как никакой другой народ, очень трепетно к этому относились. Достаточно вспомнить, что именно убийство их посла было причиной войн с Иллирией, а оскорбление посольства квиритов стало официальным поводом для разрушения Коринфа. Сатурнину за такое самоуправство по отечественным законам грозила смертная казнь, и трибун еле-еле сумел избежать наказания. Как видим, люди Митридата действовали нагло и напористо, благодаря чему достигли определённых успехов. Слова нумидийского царя Югурты, сказанные про Рим, были пророческими: «Продажный город, обреченный на скорую гибель, – если только найдет себе покупателя!» (Саллюстий Крисп).

Однако всех насмешил Никомед III, который в своем цинизме превзошел даже Митридата. Евпатор мог предъявить на Пафлагонию хоть какие-то права, ссылаясь на договоренности отца с республикой, а Никомеду вообще сказать было нечего. Когда к царю Вифинии пришли посланцы сената с требованием вывести войска из Пафлагонии, тот нимало не смутился, а заявил, что вернет свою часть страны законному царю. Послы удивились, какому это такому царю собирается Никомед вернуть захваченные земли, однако подвоха не заподозрили. А хитрец просто взял и поменял имя одному из своих сыновей на имя Пилемен. Суть обмана была в том, что имя Пилемен носили пафлагонские цари, и на основании этого Никомед стал на полном серьёзе утверждать, что он вернул царство законному наследнику. От Никомеда римляне не добились ничего: «Так послы вернулись в Рим, став жертвой издевательства» (Юстин). В отличие от своего вифинского коллеги, Митридат соблюдал некоторую осторожность и, балансируя на грани, не переходил красную черту, которая отделяла его от войны с римлянами.

На том история с Пафлагонией и закончилась.

Если подводить итоги, то ситуация сложилась неоднозначная. С одной стороны, римляне проглотили все обиды и насмешки от вифинского и понтийского царей, временно смирившись с таким положением дел. Но с другой стороны, они сумели реально оценить весь размер опасности, исходящей от Митридата. Сенаторы прекрасно понимали, кто является истинным инициатором захвата Пафлагонии и кто подбил Никомеда на конфликт с Римом. Квириты резко усилили свои действия по сопротивлению растущему влиянию Митридата в Малой Азии. С этим противодействием царь Понта и столкнулся, когда решил вмешаться в дела Каппадокийского царства.

 

Дела каппадокийские

Когда начинаешь внимательно изучать борьбу Митридата за Каппадокию, то невольно создаётся впечатление, что царь влез в некое болото, увяз в нём и уже не смог оттуда выбраться. Потому что топь затягивала Евпатора всё глубже и глубже. Несмотря на все усилия, эта трясина засосала Митридата, и в итоге он оказался втянут в роковую для него войну с Римом. Действительно, именно дела в Каппадокии стали одной из главных причин, спровоцировавших военный конфликт между республикой и Понтом. Поэтому попробуем разобраться, что же действительно там произошло и зачем эта самая Каппадокия была нужна Митридату.

* * *

После победоносных походов в Северное Причерноморье и установления свой власти в регионе Митридат начинает операции в Колхиде и присоединяет Пафлагонию. Затем Евпатор обратил свой взор на юг, в сторону соседнего Каппадокийского царства. Для подчинения этого государства у Митридата, по его мнению, были две очень веские причины.

Во-первых, в случае включения Каппадокии в сферу понтийского влияния, вся восточная часть Малой Азии оказывалась под его непосредственным контролем. Со всеми вытекающими из этого последствиями. В этом случае Митридат не только значительно расширял территорию своей державы, но и получал доступ ко всем ресурсам Каппадокии. В том числе он мог бы располагать и знаменитой каппадокийской кавалерией. Во-вторых, накануне грядущего столкновения с Римом (а в том, что оно рано или поздно произойдёт, Митридат не сомневался) ему просто необходим был надёжный тыл.

Ещё Митридат V Эвергет, дядя каппадокийского царя Ариарата VI по материнской линии, желая подчинить племянника своей воле и установить, таким образом, понтийское влияние в Каппадокии, женил последнего на своей дочери Лаодике. От неё у Ариарата было трое детей – дочь и два сына, которых тоже звали Ариаратами. Однако, несмотря на то что правитель Каппадокии и его семья приходились понтийскому царю родственниками, тот сильно сомневался в их лояльности. Евпатор понимал одну простую истину – Рим в любой момент может надавить на Ариарата VI и тот сделает так, как будет угодно отцам-сенаторам. Исходя их этого, царь Понта начал действовать.

Митридат не стал мудрить, а с помощью знатного каппадокийца Гордия взял и организовал убийство Ариарата VI. Поскольку наследники царя были ещё малолетними, то власть перешла в руки вдовы покойного, к сестре Митридата Лаодике. На какое-то время сложившаяся ситуация устраивала понтийского царя, но потом она в корне изменилась, и не в лучшую для Евпатора сторону. Виновником этого оказался не кто иной, как союзник Митридата – царь Вифинии Никомед III. После того как он поживился за счёт Пафлагонии, а римский сенат это стерпел, Никомед почувствовал вкус к новым захватам. И вполне закономерно положил глаз на Каппадокию. Пока его понтийский коллега глубокомысленно размышлял над тем, как бы ему незаметно прибрать эту же территорию к рукам и не вызывать при этом излишних подозрений на берегах Тибра, Никомед решил полагаться только на грубую силу.

Пользуясь тем, что во главе соседнего государства стоит женщина, он в 101 г. до н. э. ввёл свою армию в Каппадокию. Понимал ли Никомед, что тем самым он вторгается в сферу интересов Митридата и в этом случае вооружённый конфликт с Понтом неизбежен? Прекрасно понимал и специально для этого придумал хитрый, как ему казалось, план. Едва вифинские войска заняли приграничные области Каппадокии, как Никомед отправил посольство к царице Лаодике с предложением руки и сердца. А заодно пообещал ей и стране защиту от врагов. Царицу такое предложение вполне устроило, и заключив соглашение с Никомедом III, она вышла за него замуж. Соответственно, в каппадокийские города вошли вифинские гарнизоны. Казалось, всё для Никомеда сложилось очень удачно, но он совершенно недооценил своего соседа. Едва вифинцы вторглись в Каппадокию, как понтийская армия была поднята по тревоге. И пока Никомед занимался свадебными приготовлениями да подсчитывал выгоды от сделки, фаланги Митридата уже маршировали на юг.

Появление армии Понта было для Никомеда как гром среди ясного неба. Он растерялся, запаниковал и не знал что предпринять. Между тем понтийские стратеги начали быстро очищать территорию Каппадокии от вифинцев, вышибая из городов один за другим гарнизоны Никомеда. Митридат на всю Азию громогласно объявил, что идёт восстанавливать в законных правах на трон своего племянника Ариарата, и благодаря этому заявлению получил поддержку от каппадокийцев. Очистив страну от войск Никомеда, он провозгласил своего молодого родственника царём этой страны под именем Ариарата VII, а сам удалился в Понт.

Казалось, что всё успокоилось, но это был только первый этап затеянной Евпатором многоходовой комбинации по захвату соседней страны. Что же касается Никомеда, то он оказался выставлен на всеобщее посмешище. Потому что в результате довольно затратной военной кампании царь Вифинии не приобрёл ровным счётом ничего, кроме вдовы покойного каппадокийского царя.

* * *

Через пару месяцев, когда всё улеглось и страсти успокоились, Митридат решил, что пришло время продолжить свою интригу относительно Каппадокии. Евпатору был нужен повод для вмешательства, и царь его придумал, а точнее говоря, высосал из пальца. Он заявил, чтобы Гордий, убийца отца молодого каппадокийского царя, получил право вернуться на родину. Невзирая на весь цинизм и, мягко говоря, нелепость подобного требования, царь Понта в любом случае оказывался в выигрыше: откажет ему Ариарат – и он тут же поведёт свои войска восстанавливать справедливость. А не откажет, так со временем Гордий уберёт и его племянника.

Но Ариарат отказал и решил защищаться от поползновений дядюшки. Мало того, он собрал огромную армию, в которую помимо каппадокийских войск вошли отряды правителей Софены, Коммагены, а также подкрепления, которые прислал Никомед. Митридат не остался в долгу и, по сообщению Юстина, «повел в бой восемьдесят тысяч пехотинцев, десять тысяч всадников, шестьсот боевых колесниц, снабженных серпами». В битве один на один Евпатор легко бы разгромил каппадокийские войска, но благодаря поддержке соседних правителей Ариарат VII располагал внушительными силами. Да и потери даже в случае победы могли быть достаточно велики, а Митридат не мог позволить себе такой роскоши, как терять проверенных в боях воинов. Поэтому поразмыслив, он решил пойти по пути наименьшего сопротивления и устранить главного врага физически. Однако проблема заключалась в том, что сделать это было практически невозможно. Племянник очень хорошо знал коварство и повадки своего царственного родственника и поэтому постоянно был окружён телохранителями.

Но Митридат нашёл простое решение этой сложной задачи. Дело в том, что Евпатор с детства знал одну вечную истину – если хочешь что-то сделать хорошо, сделай это сам.

* * *

Обширная равнина была до краев заполнена готовыми к бою войсками, на одной её стороне стояла армия Понта, на другой – полчища Ариарата. Блестели на солнце шлемы и панцири гоплитов Митридата, ярко сияли начищенные до блеска медные щиты царских гвардейцев, грозно покачивались сариссы в руках понтийских фалангитов. В глазах рябило от пестроты одежд и вооружения горцев, призванных под знамёна Евпатора. Тысячи закованных в тяжёлые панцири армянских всадников с нетерпением ожидали сигнала, чтобы ринуться в атаку, сметая всё на своём пути. Хищно сверкали отточенные как бритвы серпы и косы на боевых колесницах. Порывы ветра развевали царские штандарты с восьмиконечной звездой и полумесяцем, которые были овеяны славой недавних побед над скифами, сарматами и другими народами.

В центре этой громады, сверкая золотом доспехов и царской тиары, стоял на колеснице непобедимый Митридат, чьи владения простирались от Синопы до Колхиды и далёкой Таврики. Царь ждал, когда вернутся его посланцы, которые должны были договориться о свидании между своим повелителем и царём Ариаратом, чтобы дядя и племянник при личной встрече уладили все разногласия. Но вот глашатаи вернулись и сообщили, что царь Каппадокии встретится со своим державным родственником. Митридат должен явиться на встречу без оружия, но помимо этого его должны будут ещё и обыскать, поскольку молодой правитель любимому дяде не доверяет. Понтийский владыка только кивнул в ответ, иного он и не ожидал, а затем отстегнул меч и передал телохранителю. Расстегнув застёжки, Митридат снял позолоченный панцирь, пересел с колесницы на боевого коня и не спеша поехал сквозь расступавшиеся ряды своего войска навстречу группе всадников, которые медленно двигались со стороны каппадокийцев.

Отъехав от понтийских шеренг, Евпатор спрыгнул на землю и стал ждать человека, который, отделившись от людей, окружающих Ариарата, стремительно к нему приближался. Не доезжая до царя, человек спешился, а затем, приблизившись, низко и почтительно поклонился. Митридат благосклонно кивнул, и посланец принялся его обыскивать. О том, что произошло дальше, нам сообщает Юстин. «Когда этот человек стал особенно тщательно ощупывать у Митридата нижнюю часть живота, Митридат сказал, что боится, как бы обыскивающий не нашел там кинжала совсем другого рода, чем тот, какой он ищет». Вогнав в смущение и краску доверенного человека Ариарата, Митридат дружески помахал рукой племяннику, и тот, отбросив осторожность, быстро пошёл навстречу своему родственнику. Евпатор улыбнулся во весь рот и широко раскинул могучие руки, словно собирался обнять дорогого ему человека. Но когда они поравнялись, гигант одной рукой обхватил молодого царя и крепко сжал, а другой выхватил кинжал, спрятанный в складках одежды, и вонзил в шею Ариарата. Кровь ударила фонтаном, обрызгав лицо и руки Митридата, а царь Каппадокии обмяк и тяжело повис у него на руке.

Евпатор резким движением отшвырнул на землю бездыханное тело племянника, высоко поднял руки и издал победный клич. Понтийская армия ответила ему восторженным рёвом, который вырвался из десятков тысяч глоток. А затем двинулась в наступление. Шли в атаку, подняв щиты, гоплиты из понтийских городов, ощетинившись пиками, маршировала на врага фаланга, потрясая копьями и мечами, бежали по равнине отряды горцев, а рядом мчалась тяжёлая армянская конница. Вся эта лавина, обтекая Митридата, накатывалась на каппадокийцев, и те дрогнули, а затем, побросав оружие и снаряжение, стали обращаться в бегство. Владыка Понта по-прежнему стоял над мёртвым телом царя Ариарата VII, вокруг радостно гомонила толпа придворных, а душу Евпатора переполняло ликование – одним ударом кинжала он решил судьбу Каппадокии.

* * *

Но Митридат допустил ошибку, которая имела далеко идущие последствия и в итоге обернулась для него многочисленными неприятностями. Завоевав Каппадокию, Евпатор покинул страну и уехал обратно в Понт, предоставив устройство внутренних дел на только что приобретённых территориях своим наместникам. Почему он так поступил?

Поставив во главе захваченного царства своего восьмилетнего сына и дав ему в соответствии с местными традициями имя Ариарата, Митридат назначил при нём регентом Гордия, которому был столь многим обязан. Очевидно, он думал, что тот сумеет обуздать людей Митридата, наводивших порядок в Каппадокии. Но, судя по всему, у Гордия были другие приоритеты, и на свои функции при новом Ариарате он смотрел несколько иначе. Вместе с наместниками регент подверг несчастную страну самому беззастенчивому грабежу. Жестокость и произвол, царившие в Каппадокии, вызвали ответную реакцию у местного населения, и в результате восстания понтийские гарнизоны были изгнаны из страны. На трон был приглашён младший брат убитого Ариарата VII, который стал править под именем Ариарата VIII. Но Митридат снова повёл армию в Каппадокию, разбил на поле боя очередного племянника и изгнал его из страны. В результате молодой человек впал в нервное расстройство, заболел и вскоре умер, а на троне вновь оказался ставленник Понта.

Казалось, что вновь всё закончилось благополучно для Митридата, но тут в дело опять вмешался Никомед Вифинский, который как огня боялся усиления своего соседа. Но опасаясь военной мощи Понта, Никомед совершил глупость, о которой впоследствии пожалел – он решил впутать в это дело римский сенат. Царь Вифинии не придумал ничего умнее, как посадить на трон Каппадокии самозванца. Очевидно, он посчитал, что раз его предыдущая выходка с Пилеменом прошла без последствий, то и в этот раз всё сойдет с рук. Жена Никомеда Лаодика стала выдавать самозванца за своего третьего сына, и авантюрист отправился в Рим домогаться «царства отцов». Но на глупость Никомеда Митридат ответил своей наглостью. Он отправил в Вечный город Гордия, который стал там вещать, что человек, который в данный момент занимает трон Каппадокии, не кто иной, как сын Ариарата V, правившего в 163–130 гг. до н. э.

Того самого царя, который воевал против Аристоника Пергамского.

Такое открытое глумление переполнило чашу терпения сенаторов, и они вынуждены были вмешаться. В итоге у Митридата отобрали Каппадокию, где к власти пришёл римский ставленник Ариобарзан, не имевший к предыдущей династии ровным счётом никакого отношения. Казалось, что наступил час торжества Никомеда, да только оправдалась поговорка: не рой другому яму, сам в неё попадёшь. Вот вифинский царь и попал – чтобы Митридату не было обидно, сенат отнял у Никомеда Пафлагонию, которую тот захватил в союзе с тем же Митридатом. Вифинская внешняя политика потерпела полный крах. Что же касается Евпатора, то царь Понта затаился до поры до времени, решив пойти другим путём и загрести жар чужими руками.

И были эти руки ни чьи-нибудь, а армянского царя Тиграна II Великого, приходившегося зятем Митридату. Трудно сказать, каким образом Новому Дионису удалось склонить Тиграна к походу в Каппадокию и что он ему за это посулил. Мы только знаем, что во главе посольства к армянскому владыке стоял небезызвестный Гордий.

Юстин отмечает, что новый царь Каппадокии Ариобарзан, римский ставленник, был человеком очень вялым и нерешительным. Вся дальнейшая жизнь этого правителя служит тому подтверждением. С престола он изгонялся пять раз и возвращался на него лишь с помощью римлян. Впоследствии Ариобарзану всё надоело и в 63 г. до н. э. он отказался от трона в пользу сына. Поэтому, едва армянские войска Тиграна вступили в Каппадокию, Ариобарзан быстро собрал своё золотишко, упаковал имущество и укатил в Рим. Ибо только там он чувствовал себя в полной безопасности. В Каппадокии вновь взяли верх сторонники Митридата, у кормила власти снова встал Гордий, а в городах – армянские гарнизоны. Всё вернулось на круги своя.

Но Ариобарзан сидел в Риме и мозолил глаза сенаторам, как свидетельство их бессилия и невозможности найти управу на понтийского царя. В итоге его выставили из Вечного города и отправили на родину, а вместе с ним послали небольшое войско, которое возглавлял пропретор Луций Корнелий Сулла. Этот римлянин, чья слава была ещё впереди, должен был призвать к порядку Митридата, «который стал не в меру предприимчив и чуть ли не вдвое увеличил свое могущество и державу» (Юстин). Набрав дополнительные воинские контингенты в Азии, Сулла вторгся в Каппадокию, разбил армянские войска, изгнал Гордия, перебил массу сторонников Митридата и восстановил на троне Ариобарзана.

Это напоминало какой-то несуразный круговорот, где всё вращалось с калейдоскопической быстротой: не успел Митридат отпраздновать свой успех, а Ариобарзан снова, как ни в чём не бывало, сидит на троне. Римский сенат гнал Митридата в дверь, но понтийский царь упорно лез в окно, и квириты ничего не могли поделать со своим настырным соседом.

Практически одновременно с событиями, которые развернулись в Каппадокии, серьёзные изменения произошли и в Вифинии, где в 94 г. до н. э. скончался царь Никомед III. Благодаря проискам Митридата трон занял не Никомед IV, активный сторонник Рима, а младший сын старого царя, Сократ Хрест, который действовал в русле понтийской политики. Тогда, по примеру Ариобарзана, Никомед IV рванул в Рим, где встретил полное понимание и сочувствие, а также получил обещание, что будет восстановлен в своих царских правах. Для решения всех спорных дел в Малой Азии и исполнения постановления сената по поводу Вифинского царства из Рима были направлены уполномоченные – Маний Аквилий и Манлий Мальтин. Мало того, Митридату Евпатору было предложено поучаствовать в столь богоугодном деле, как возвращение законного монарха на свой престол и оказать посланцам сената помощь войсками.

Но если бы «отцы отечества» знали, к каким плачевным результатам приведёт это злосчастное посольство, то вполне возможно, что названные выше персонажи никогда бы не покинули берега Тибра. Ситуация и так была накалена до предела, но ещё больше её усугубило то, что сенаторы жестоко ошиблись с составом посольства. И для Рима и для Митридата, а главное, для него самого, было бы гораздо лучше, если б Маний Аквилий никогда не появился в Анатолии.

* * *

Но, к сожалению, он появился, и потому есть смысл познакомиться с этим персонажем поближе, ибо именно ему предстоит в дальнейших событиях сыграть роковую роль. Дело в том, что Аквилий был назначен в эту ответственнейшую миссию не просто так, не потому что кто-то в курии наугад ткнул пальцем и попал в него. Нет, выбор был осознанный, и на тот момент он представлялся сенаторам наилучшим. И всё потому, что именно отец этого деятеля был тем самым человеком, который потопил в крови восстание Аристоника, а затем занимался устроением дел в новой римской провинции Азия (бывшее Пергамское царство).

Сказать, что Аквилий-старший был жаден – значит не сказать ничего. Получив огромную взятку от Митридата V Эвергета, он уступил ему Великую Фригию, за что впоследствии был привлечён к суду. Но духом не пал и, дав взятку судьям, был оправдан. Недаром Митридат говорил впоследствии Аквилию-младшему, что «Фригия же в качестве дара за победу над Аристоником была дана вашим же полководцем и, кроме того, у того же полководца была куплена за крупную сумму» (Аппиан). О том, как Аквилий-старший вёл боевые действия в Малой Азии, даже римские историки пишут с возмущением, считая его поступки позором для римского оружия. Потому что по приказу Аквилия-старшего на территории Пергамского царства были отравлены колодцы и источники, чтобы таким образом нанести урон повстанцам. То, что при этом погибли тысячи ни в чем не повинных людей, римлянина не волновало. Как видим, сей муж представлял собой вместилище всех пороков родного города. Ну а что касается его сына, то здесь уместна будет поговорка про яблочко и яблоню.

Так же как и его родитель, Аквилий-младший отличился на поприще подавления народных движений, и если отец усмирил выступление Аристоника, то сын разгромил второе восстание рабов на Сицилии. Правда, в отличие от своего папаши, храбрости ему было не занимать. Что Аквилий-младший и доказал, вступив в единоборство с предводителем восставших рабов Афинионом, собственноручно сразив противника в честном поединке.

Но вернемся к решению сената относительно кандидатуры Аквилия-младшего в качестве римского уполномоченного на востоке. Назначая его для устройства дел в Малой Азии, «отцы отечества» прежде всего исходили из того, что он располагает в этом регионе обширными связями, которые достались ему по наследству от батюшки. Аквилий-младший имел массу доброжелателей как при вифинском, так и при каппадокийских дворах, и что немаловажно, был знаком с представителями понтийской знати.

Поэтому сын устроителя провинции Азия имел все возможности хотя бы на время потушить пожар разгоравшейся войны, и в сенате это прекрасно понимали. Но он этого делать не стал, а наоборот, стал раздувать пламя ещё сильнее. Ошибка сенаторов была в том, что они не учли один очень существенный момент. Дело в том, что Маний Аквилий страдал тем же самым пороком, что и его отец – патологической жадностью.

О том, что Аквилий-младший – вор и вымогатель, в Риме было хорошо известно. Об этом Тит Ливий, ссылаясь на Цицерона, написал в периохах книг к «Истории Рима»: «Маний Аквилий привлечен к суду за вымогательство; так как сам за себя не хотел просить судей, то Марк Антоний, говоря в его защиту, разорвал на груди его тунику, чтобы все видели почетные рубцы на груди; после этого он был оправдан без колебаний». Очень интересный подход к делу был у квиритов.

И потому нет ничего удивительного в том, что на востоке Аквилий решил по примеру отца поживиться за чужой счёт. И в первую очередь за счёт Никомеда IV. Если же быть совсем точным, то за счёт вифинского народа, на которого и так тяжким бременем легли царские долги. Ведь вести войну с Митридатом Никомед один на один был не в состоянии, а помощь со стороны надо было хорошо оплачивать. Аппиан прямо указывает, что «Никомед… дал согласие заплатить большие суммы послам и военачальникам за помощь». Ну а поскольку царь Вифинии такими суммами в данный момент не располагал, то и вынужден был обратиться к тем, от кого в любое другое время бежал бы как от чумы – к римским ростовщикам.

Поскольку Митридат продемонстрировал явное нежелание к сотрудничеству с посланцами сената в деле восстановления на престоле Никомеда IV, то им пришлось самим собирать войска. Прямо в Малой Азии. В итоге Сократа прогнали, и справедливость восстановили. Митридат, поняв, что его претендент на трон Вифинии есть уже отработанный материал и толку от него никакого больше не будет, решил показать сенату свою лояльность. По приказу Евпатора Сократ Хрест был убит, и теперь Никомед мог чувствовать себя спокойно на троне предков. Только был он теперь в долгах как в шелках и самостоятельно практически уже ничего не решал – всё было под контролем римских ростовщиков и уполномоченных.

Вот тут-то Маний Аквилий и взял Никомеда за горло, подбивая его напасть на владения Митридата. Совершить поход на земли недружественного государства и поправить свои дела за чужой счёт. Аквилий убедительно говорил о том, что для вифинского царя появилась хорошая возможность расплатиться с долгами и значительно улучшить своё материальное положение. А заодно ткнуть носом зарвавшегося соседа. И всё это при доброжелательном отношении к Никомеду римских уполномоченных.

Однако подобные беседы велись не только с Никомедом IV. Римляне упорно наставляли на путь истинный и Ариобарзана, подбивая царя Каппадокии вступить в вооружённый конфликт с Митридатом. Аппиан четко отмечает, что именно сенатские уполномоченные, при поддержке тех римских чиновников, которые управляли провинцией Азия, провоцировали царей Вифинии и Каппадокии к нападению на Понт. «Тотчас они (уполномоченные) стали подстрекать обоих, так как они были соседями Митридата, делать набеги на землю Митридата и вызывать его на войну, обещая, что в случае войны римляне окажут им помощь. Однако они оба боялись начинать войну с таким могущественным соседом, опасаясь силы Митридата».

И правильно опасались, ибо не мямле Ариобарзану было воевать с понтийским царём, и не Никомеду, который о тактике и стратегии имел довольно смутное представление. Аквилий это прекрасно знал, но преследовал свой интерес. Потому что как только Митридат окажет агрессорам сопротивление, то его самого можно будет обвинить в чём угодно и на этом законном основании повести против него в бой римские легионы. А для квиритов это означало только одно – грабёж, добыча и слава, словом, весь набор того, что особенно ценилось в республике.

Но перед этим уполномоченным надо было постараться выжать как можно больше денег со всех участников конфликта. Самое забавное, что это было видно абсолютно всем – и Митридату, и Никомеду с Ариобарзаном, и широким слоям населения Малой Азии. Недаром, когда Евпатор во время встречи с Суллой в Дардане довольно нелицеприятно отозвался о римских уполномоченных и итогах их деятельности, то римский полководец с ним сразу согласился. «И все это, – сказал он (Митридат), – они сделали из-за денег, беря их попеременно то у меня, то от них. То, в чем можно было бы упрекнуть большинство из вас, римляне, это – корыстолюбие. Война была вызвана вашими военачальниками, и все, что я совершил для самозащиты, мне пришлось делать скорее по необходимости, чем по своему желанию» (Аппиан). Другое дело, что к этой «самозащите» царь готовился давно и тщательно, но разговор об этом будет ниже.

Тем временем Маний Аквилий не без помощи ростовщиков всё-таки дожал Никомеда, и тот, хоть и не горел особым желанием, был вынужден вторгнуться в земли Понта. Но пограбив вражеские территории, Никомед не стал искушать судьбу и отступил обратно в Вифинию. Однако и Митридат в бой не вступил и от сражения уклонился. Судя по всему, он ещё не был окончательно готов к большой войне, и потому всячески оттягивал её начало, обвиняя Никомеда в агрессии. Этого римляне никак не ожидали, они были уверены, что Евпатор ринется защищать свои владения и сразу же атакует Никомеда. Но тот вместо этого слал к ним послов и жаловался на соседа. Квириты даже не могли вспомнить, когда это Митридат вёл себя подобным образом, обычно на удар владыка Понта отвечал ещё более сокрушительным ударом. Аквилий чуял подвох, но не мог понять, в чём он заключается.

Очень примечателен ответ, который римские уполномоченные дали послу Митридата Пелопиду в ответ на его жалобу на грабительский набег Никомеда. «Мы бы не хотели, чтобы и Митридат потерпел что-либо неприятное от Никомеда, но мы не потерпим, чтобы против Никомеда была начата война: мы считаем, что не в интересах римлян, чтобы Никомед потерпел ущерб» (Аппиан). Понимать это надо так – да, Никомед мерзавец, и мы это знаем, но это наш мерзавец, а потому не смейте его трогать. Здесь какие-либо комментарии излишни.

Однако главной проблемой для римских уполномоченных стало то, что войско, которое они собрали для войны с Евпатором, стояло без дела. Потому что начинать боевые действия без законного повода, а тем более без постановления сената они просто не имели права. Это могло дорого обойтись как самим посланцам, так и местным римским властям. Самым обидным было то, что римляне от Никомеда знали о грандиозных приготовлениях Митридата к войне, но предпринять что-либо против него пока не могли. Царский посол Пелопид просто молол языком, предъявляя им различные требования, которые уполномоченные не могли и не хотели выполнить, поскольку сами решили воевать. Наконец Аквилию и кампании надоела эта пустая трата времени, и они просто выставили за дверь понтийского посла, надавав ему туманных ответов и неясных обещаний. Но дело уже было сделано, и время для Евпатора было выиграно. Митридат к войне был готов и нанёс удар первым!

* * *

Ударил царь Понта не куда-нибудь, а опять по Каппадокии. Войско под командованием его сына царевича Аркафия, талантливого военачальника и отличного кавалерийского командира, вторглось в страну, и Ариобарзан, которому было не привыкать, снова ударился в бега. Как только посланцы сената и римские полководцы в Анатолии узнали об этом, то они сразу же отправили Пелопида назад к Митридату. А чтобы разговорчивый грек не мутил народ на обратном пути, его сопровождал конвой. Сами же уполномоченные стали спешно набирать дополнительные войска в Вифинии, Галатии и Пафлагонии, «не дождавшись решения сената или народного собрания относительно столь значительной войны» (Юстин). Получается, что Маний Аквилий с коллегами сознательно пошли на нарушение закона. Поэтому у них теперь был только один путь – к победе. О том, что с ними будет в случае неудачи, Аквилию-младшему не хотелось даже думать.

Однако пока противник их переигрывал. Митридат сделал ход первым и теперь с нетерпением ждал – а чем же ответят его римские оппоненты?

 

Гроза надвигается

Война неотвратимо надвигалась, и не было теперь в мире силы, которая могла бы её предотвратить. В том, что с сыновьями волчицы рано или поздно ему придётся сойтись на поле боя, Митридат не сомневался никогда. И если бы война не разразилась в данный момент, то она бы всё равно началась через пять, десять, даже двадцать лет. Столкновение было неизбежно, к этому вёл весь ход предшествующих событий. Римский натиск на Восток рано или поздно должен был наткнуться на ожесточённое сопротивление. И если относительно Митридата можно говорить о том, что столкновение с Римом было для него вынужденной необходимостью, то относительно республики этого сказать нельзя.

Само существование могучего и стабильного государства в Малой Азии было для сенаторов как кость в горле. Для «отцов отечества» в идеале было, чтобы провинция Азия граничила с мелкимии раздробленными государственными образованиями, которые постоянно раздираются внутренними противоречиями. И при этом находятся в состоянии военных конфликтов друг с другом. А сенат, поддерживая то одного, то другого соперника, никому не дает усилиться настолько, чтобы региональные монархи могли избавиться от римской зависимости. Теория управляемого хаоса в действии. Обо всем этом есть конкретные свидетельства античных авторов, которые невозможно опровергнуть. Аппиан прямо говорит о том, что римляне «с подозрением смотрели на страну, подвластную Митридату, становящуюся очень крупной, и желали таким образом разделить ее на несколько частей». Сделать с державой Евпатора то, что когда-то проделали с Македонией, разделив единое государство на четыре республики.

В письме Митридата к парфянскому царю Аршаку, которое приводит Гай Саллюстий Крисп, очень точно показана сама сущность римского государства и приоритеты правящей элиты республики. Царь Понта обращается к своему парфянскому коллеге со следующими словами: «Или ты не знаешь, что римляне, после того как Океан преградил им дальнейшее продвижение на запад, обратили оружие в нашу сторону и что с начала их существования все, что у них есть, ими похищено – дом, жены, земли, власть, что они, некогда сброд без родины, без родителей, были созданы на погибель всему миру? Ведь им ни человеческие, ни божеские законы не запрещают ни предавать, ни истреблять союзников, друзей, людей, живущих вдали и вблизи, ни считать враждебным все, ими не порабощенное, а более всего – царства… Они держат наготове оружие против всех. Больше всего ожесточены они против тех, победа над кем сулит им огромную военную добычу; дерзая, обманывая и переходя от одной войны к другой, они и стали великими».

Невозможно не согласиться со столь блистательной характеристикой своего врага, которую даёт Митридат. Из приведённого выше текста письма мы видим, что Евпатор прекрасно понимал, что другого выхода из сложившейся ситуации, кроме как вступить в войну с римлянами, у него не было. Квириты всегда понимали только один разговор – разговор с позиции силы, по-другому с ними просто невозможно было иметь дело. Это подтверждают слова римского полководца Гая Мария, который незадолго до начала войны сказал Митридату при личной встрече следующее: «Либо постарайся накопить больше сил, чем у римлян, либо молчи и делай, что тебе приказывают» (Плутарх). Евпатор не собирался делать то, что ему приказывают, и уже только поэтому конфликт был неизбежен. Раз сыновья волчицы уважают только сильных соседей, то Митридат заставит Рим уважать Понт!

* * *

Какие цели преследовал Митридат, вступая в эту войну? О самом уничтожении Республики, как во времена Ганнибала, речи быть не могло, зато остановить продвижение агрессора на восток было вполне реально. Евпатор просто надеялся прекратить бесцеремонное вмешательство сенаторов в восточные дела и отучить «отцов отечества» совать свой нос туда, куда не следует. Царь Понта хотел быть независимым в своей внешней и внутренней политике, но как раз этого сенат и не мог допустить.

В целом, сама ситуация к началу войны была для Евпатора достаточно благоприятной. Население Малой Азии изнемогало под римским гнётом, и их единственной надеждой был Митридат – отчаявшиеся люди ожидали прихода с востока Царя-Освободителя, Нового Диониса. Всё это было хорошо известно понтийскому царю, который справедливо полагал, что стоит его войскам вступить в римскую провинцию Азия, как власть квиритов в регионе сразу же рухнет. Учитывал Митридат и тот факт, что в это время в Италии бушевала Марсийская война между римлянами и их италийскими союзниками. Военный потенциал республики был очень сильно ослаблен этой междоусобицей, и Митридат спешил воспользоваться моментом.

Понимая, что в таком серьезном и опасном деле, как война с Римом, без союзников не обойтись, Митридат занялся их поиском. В результате он обратился к армянскому царю Тиграну Великому, женатому на дочери Евпатора Клеопатре. У родственников уже был опыт сотрудничества во время войны за Каппадокию, и в этот раз они тоже сумели быстро договориться. Тигран пообещал тестю поддержку на следующих условиях: «Союзники договорились между собой, что города и сельские местности достанутся Митридату, а пленники и все, что можно увезти с собой, – Тиграну» (Юстин). Но это дела дипломатические, посмотрим, как обстояли дела в армии Понта.

Уже говорилось о том, что по мере увеличения державы Митридата в рядах его армии появлялись представители тех племен и народов, которые совсем недавно попадали в зависимость от Понта. Об этом пишут античные авторы, в частности Юстин: «Митридат, понимая, какую серьезную войну он разжигает, разослал послов к кимврам, галлогрекам, сарматам и бастарнам с просьбой о помощи. Давно замыслив войну с Римом, Митридат еще раньше сумел привлечь на свою сторону все эти племена разными знаками милости. Он приказал также прибыть войску из Скифии…» В дальнейшем скифские всадники будут принимать участие в боевых действиях на Балканском полуострове, однако нельзя исключать и того, что в распоряжение Митридата прибыли и войска из Пантикапея.

Аппиан также перечисляет племена и народы, представители которых сражались под знаменами Евпатора. Среди них историк называет «колхов – племя, помешанное на войне, а из эллинов тех, которые живут на берегу Понта, и варваров, живущих севернее их. Друзьями, готовыми на все, что только он прикажет, являются для него скифы, тавры, бастрены, фракийцы, сарматы и все, кто живет по Танаису, Истру и вокруг Меотийского озера».

Разбирая ход боевых действий в Балканской Греции, Аппиан также обратит внимание на национальный состав армии Митридата: «То были фракийцы, жители Понта, скифы, каппадокийцы, вифинцы, галаты и фригийцы и жители других стран, которые недавно были завоеваны Митридатом». Яркое и запоминающееся описание понтийской армии накануне битвы при Херонее оставит Плутарх: «Сверкание оружия, богато украшенного золотом и серебром, яркие краски мидийских и скифских одеяний, сочетаясь с блеском меди и железа, – все это волновалось и двигалось, создавая огненную, устрашающую картину». Как видим, все источники сходятся в одном – войско Митридата было разнородным и многонациональным. Что создавало определенные проблемы.

Многочисленные воинские контингенты стягивались со всех концов его державы, и понтийские стратеги приложили немало сил, чтобы из этого разношёрстного воинства создать единый боевой механизм. Однако это было очень сложно сделать. В биографии Лукулла Плутарх пишет о том, какой была армия Митридата накануне первой войны с Римом: «Войско, изнутри прогнившее, хотя на первый взгляд блистательное и горделивое». Рассказывая о тех реформах, которые царь провел в войсках после поражения в войне, ученый грек отметил следующий момент: «Он ограничил свои силы и их вооружение тем, что было действительно нужно для дела. Он отказался от пестрых полчищ, от устрашающих разноязыких варварских воплей, не приказывал больше готовить изукрашенного золотом и драгоценными камнями оружия, которое прибавляло не мощи своему обладателю, а только жадности врагу». Как видим, характеристика не самая лестная.

Действительно, создать из многочисленных племенных ополчений, с различным вооружением и разными тактическими приемами, бесперебойно работавшую военную машину, практически невозможно. У Митридата был костяк армии, куда входили гвардия (халкаспиды), фаланга и тяжелая кавалерия. Это были прекрасно обученные и боеспособные войска, но численность их не была велика. Достаточно вспомнить, что армия Диофанта во время операций в Таврике насчитывала всего 6000 человек. Но если этих сил было достаточно для покорения Таврики и Закавказья, а также успешных действий в Малой Азии, то для противостояния с легионами требовались дополнительные воинские контингенты. Причем исправить ситуацию с помощью наемных воинов-профессионалов тоже возможным не представлялось. Отряды наемников были очень хорошо подготовлены, но немногочисленны. Да и стоили они очень дорого.

Общеизвестным является тот факт, что в войне с Ганнибалом Рим одержал победу лишь потому, что располагал колоссальными людскими ресурсами. С аналогичными трудностями столкнулся в своё время и царь Пирр. Разбив римлян в битве при Гераклее, он отправил в Рим своего человека с мирными инициативами. Когда же посол эпирского царя грек Киней вернулся из Вечного города к своему повелителю и докладывал о положении дел, то относительно римской армии сказал примечательную фразу, вошедшую в историю: «Киней боится, как бы не пришлось сражаться с неким подобием Лернейской гидры». Эллин говорил образно, сравнивая республику с Лернейской гидрой, у которой вместо одной отрубленной головы вырастают две новых. Так и римляне вместо одной уничтоженной армии всегда были в состоянии набрать новые войска и отправить на войну.

Теперь такая же проблема возникла и перед Митридатом, поскольку легионы просто задавили бы числом компактную армию Понта. С другой стороны, численный перевес римской армии дополнялся одинаковой и добротной выучкой легионеров. И если Митридат ещё мог значительно увеличить численность своих войск, то добиться единой и качественной выучки от представителей различных племен и народов, входивших в состав его армии, было просто нереально. Поэтому выход был только один – постараться с максимальной пользой использовать те тактические приемы, в которых были сильны воины из различных регионов державы. Скифов – как конных стрелков и разведчиков, сарматов – в рядах тяжёлой кавалерии, гоплитов из греческих городов – для прикрытия флангов фаланги. Горцы были прекрасными лучниками, пращниками и метателями дротиков, и их можно было с пользой для дела использовать в боях на пересечённой местности, а также во время ночных рейдов на вражеские позиции.

Поэтому у стратегов Митридата работы был непочатый край. Военачальники царя были профессиональными военными, не менее талантливыми, чем их римские коллеги. Среди них Аппиан особо выделяет двух братьев, Архелая и Неоптолема, причем последний, как мы помним, успешно воевал с варварами в Северном Причерноморье. Помимо братьев Аппиан упоминает сына Митридата, царевича Аркафия, который командовал армянской конницей. Также высшие посты в армии занимали командир тяжёлой пехоты Дорилай (племянник знаменитого Дорилая Тактика), начальник боевых колесниц Кратер и командующий гвардией халкаспидов («медных щитов») Таксил. Одним словом, было кому сбить спесь с римских вояк, было кому вести к победе армию Понта.

И конечно, не следует забывать про самого Митридата. Царь знал и любил военное дело, был неплохим стратегом и тактиком. Понимая, что его разнородное воинство далеко от идеала, особое внимание Евпатор уделял подготовке войск. Причем, как уже отмечалось, не гнушался лично участвовать в тренировочных боях, поскольку сам был великолепным бойцом. И это не пустые дифирамбы Митридату, данный факт четко зафиксирован в письменных источниках. Юстин так описывает подготовку понтийской армии к первой войне с Римом: «Митридат проводил время не за пиршественным столом, а в поле, не в развлечениях, а в военных упражнениях, не среди сотрапезников, а среди ратных товарищей; с ними состязался он в конной езде, в беге, в борьбе. И войско свое ежедневными упражнениями он приучил к такой же выдержке и терпению при перенесении военных трудов. Таким образом, сам непобедимый, он создал себе неодолимое войско» (Юстин). Евпатор и его стратеги прилагали невероятные усилия, чтобы создать армию, которая могла бы на равных противостоять римским легионам.

Данные о численности армии Митридата сообщает Аппиан. На мой взгляд, с ними можно согласиться, но при одном условии – если считать, что это были действительно все силы, которыми на тот момент располагал Митридат. Соответственно, сюда должны входить и войска, стоящие гарнизонами по всей огромной державе царя, а также контингенты, которые находились на Боспоре и в Закавказье. «У Митридата его собственного войска было 250 000 и 40 000 всадников; военных судов с крытой палубой 300 и с двумя рядами весел 100 и соответственно все остальное к ним оборудование; военачальниками у него были два брата – Неоптолем и Архелай, но над большей частью войска командовал сам царь. Вспомогательные войска привел к нему сын самого Митридата Аркафий из Малой Армении – 10 000 всадников и Дорилай… выстроенных в фаланги, а Кратер – 130 боевых колесниц».

Обратим внимание на царский флот, о котором Плутарх тоже был невысокого мнения. Вновь обращаясь к военным реформам Евпатора накануне третьей войны с Римом, писатель заявляет, что теперь корабли Митридата были «без раззолоченных шатров, без бань для наложниц и роскошных покоев для женщин». Соответственно, напрашивается вывод о том, что все эти излишества во время первой войны присутствовали. Но возникает закономерный вопрос – неужели все четыре сотни боевых понтийских кораблей были оборудованы такими удобствами и в экипажах числились наложницы? Нет, такого просто не могло быть.

Все это имело место только на тех кораблях, на которых плавал лично Митридат и высшие флотские чины. Остальным такая роскошь была не положена по статусу, поскольку их дело воевать, а не нежиться в объятиях невольниц. Евпатор первый бы не потерпел такого подхода к делу. Скорее всего, желая подчеркнуть дикую роскошь азиатского владыки, Плутарх дал волю воображению, и несколько десятков действительно роскошных судов превратились в огромный плавающий гарем из нескольких сотен кораблей.

К тому же Аппиан приводит совершенно иную, и, на мой взгляд, более достоверную, информацию относительно флота Митридата: «Кораблей у него большое количество, часть готовых, часть еще строящихся, и снаряжение, во всех отношениях заслуживающее внимания». В другом месте Аппиан тоже пишет вполне конкретно: «У него триста боевых палубных судов, и к ним он заготовляет еще другие, а за штурманами и за кормчими он разослал людей в Финикию и в Египет». Ни о каких шатрах, наложницах и других нехороших излишествах даже речи нет!

Готовясь к войне, Митридат занялся тем, что в наши дни принято называть информационной войной. Дело в том, что за понтийской армией тянулся шлейф из непрерывных побед, а сам Евпатор считался победителем непобедимых скифов. Вот этот факт царь и стал постоянно использовать в своей пропаганде, утверждая, что он победил тех, кого не смогли одолеть ни Кир Великий, ни Дарий I, ни Александр Македонский. Митридат как бы говорил народам Малой Азии – да, римляне сильны, они сокрушили многие государства и повергли в прах великих царей, но и мы тоже непобедимы. Бойся, враг!

Митридат был величайшим мастером самопиара. Он прекрасно понимал, что жители Анатолии совершенно равнодушны к римским «демократическим ценностям», зато с уважением относятся к местным царям и династам: «Ибо если немногие народы желают свободы, то большинство – законных властителей» (Гай Саллюстий Крисп). Поэтому Митридат всячески подчеркивал своё происхождение и божественную природу царской власти. Юстин передает слова Евпатора о том, что «если он вздумает считаться знатностью с римскими царями, то окажется славнее этого скопища бродяг; что среди предков со стороны отца он может назвать Кира и Дария, основателей Персидского государства, а со стороны матери он происходит от Александра Великого и Селевка Никатора, основателей Македонской державы». И подобные речи находили отклик среди народов Малой Азии.

Но хотелось бы обратить внимание вот на какой момент. Иногда можно встретить довольно странное мнение, что Митридат сознательно не желал обострять конфликт с Римом, желая выставить себя в глазах «международного сообщества» того времени невинной жертвой агрессии. И здесь возникает вопрос – зачем ему это было надо? По большому счёту, соседним монархам было всё равно, под каким лозунгом царь Понта вступает в войну – агрессор Митридат или жертва. Каждый из правителей смотрел на ситуацию с точки зрения пользы лично для себя. А моральный аспект проблемы в данный момент никого не волновал!

Да и перед кем было Митридату изображать невинную овечку? Перед вырожденцами Птолемеями, чей военный потенциал был довольно скуден и не оказывал никакого влияния на ход событий в Малой Азии? Или перед последними Селевкидами, которые сидели на осколках некогда великой державы и не знали, как удержать то немногое, что ещё у них осталось? Или перед мелкими царьками и династами Малой Азии, на мнение которых Митридату было глубоко наплевать? А может, перед эллинами? Но они и так его ждали и были готовы встретить с распростёртыми объятиями, невзирая на то, агрессор он или нет по отношению к Риму. Поэтому вывод напрашивается простой: Митридат знал, что война с Римом будет, и к ней готовился, а разыгрывать из себя невинную жертву ему было не к чему. Царь был хищником и с таким же хищником готовился сойтись в смертельной схватке, а представители «международного сообщества» при любом раскладе оставались лишь зрителями.

В целом же, оценивая подготовку понтийского царя к предстоящей борьбе, можно согласиться с той формулировкой, которую ей дал Юстин: «Митридат подготовил к боям против Рима весь Восток».

* * *

Между тем царь собирался действовать наверняка и, желая избежать различных накладок и неприятных неожиданностей, решил лично осмотреть предполагаемый театр боевых действий. Изучить местность и познакомиться с теми настроениями, которые преобладали среди населения региона. Говоря простым языком, Митридат пошел в разведку. Что опять-таки характеризует его с самой лучшей стороны, как человека, который не привык перекладывать ответственность на других, а предпочитал действовать сам. Это не очередные славословия в адрес Евпатора, а констатация реального исторического факта. «Так как он питал замыслы против Азии, он с несколькими друзьями тайком покинул свое царство и, исходив ее всю, узнал расположение всех городов и областей, причем об этом никто не подозревал. Отсюда он переправился в Вифинию и, точно был уже владыкой ее, наметил удобные места для будущих побед» (Юстин). Скажем так – не каждый полководец рискнет совершить подобную рекогносцировку. Что в свою очередь свидетельствует о том, что был Митридат человеком не только предусмотрительным, но и бесстрашным.

Однако, когда Митридат вернулся домой после долгих странствий, его поджидал очень неприятный сюрприз. Пока царь занимался подготовкой к предстоящей войне, его сестра и по совместительству жена Лаодика наставила мужу рога с ближайшими соратниками Евпатора. Ладно бы, с кем-нибудь одним. Но, как следует из текста Юстина, царица ударилась во все тяжкие, подыскивая себе подходящего партнера. А Митридата Лаодика решила отравить по возвращении. Юстин отмечает, что сделать это она решила потому, что хотела скрыть свою измену, но, на мой взгляд, все было гораздо сложнее.

Вполне возможно, что это ей посоветовал сделать кто-то из многочисленных любовников царицы, которая была просто орудием в руках заговорщиков. Нет ничего удивительного в том, что Митридата попытались устранить в самый канун начала боевых действий. Если бы царь погиб, то и войны бы никакой не было, а сенаторам не нужно было тратить деньги из государственной казны и отправлять легионы на восток. Для квиритов смерть Митридата была наилучшим выходом из сложившейся ситуации.

Однако заговор был раскрыт, поскольку Лаодику выдали собственные служанки. Реакция царя была соразмерной преступлению, неверную жену и всех её многочисленных любовников отправили на плаху. Времени предаваться печали у Митридата не было, поскольку пожар войны разгорался всё сильнее, а римские армии заканчивали сосредоточение для вторжения в Понт.

* * *

Теперь посмотрим, что делали римляне и их союзники в преддверии большой войны. Какими располагали силами и какова была их диспозиция. Главная проблема для Аквилия и его товарищей заключалась в том, что события приняли стремительный оборот, и в Малой Азии просто не оказалось достаточного количества легионов. Взять их было негде, поскольку по поводу войны с Митридатом не существовало ни постановления сената, ни решения народного собрания. К тому же тот факт, что Евпатор оставил безнаказанным вторжение Никомеда, усыпил бдительность римских уполномоченных. Понадеявшись на то, что Митридат не перейдет в наступление первым, они жестоко просчитались. Жадность квиритов сыграла с ними злую шутку.

От безысходности римские полководцы стали набирать воинов где только было можно – в Вифинии, Каппадокии, Пафлагонии, землях галатов. Собственно римских войск, судя по всему, было немного, но они были. Когда же Аквилию удалось сколотить более-менее боеспособную армию, военачальники собрались на военный совет. Обсудив сложившуюся ситуацию, пришли к выводу о необходимости разделения войск. Были созданы три компактные и мобильные армии, которые должны были перекрыть Митридату пути вторжения в провинцию Азия, а также атаковать территорию Понта. Численность этих группировок Аппиан определяет в 40 000 пехоты и 4000 всадников каждую.

План заключался в следующем. Если Митридат нападал на одну из трех армий, то она должна была сковать царские войска боями, а две другие в это время беспрепятственно вторгались в Понт и в Каппадокию. На это указывало само расположение римских войск. Армия Квинта Оппия стояла у границ Каппадокии и, вторгнувшись в эту страну, должна была освободить её от войск царевича Ариарата. Севернее, в Галатии, у самой границы Вифинии, стояли войска проконсула Луция Кассия, которые через Пафлагонию должны были ударить непосредственно по Понту. На самом опасном направлении, там, где ожидали вторжения Митридата в Вифинию, расположил свою армию Маний Аквилий. Из всех римских военачальников он был самый опытный и заслуженный, и его военные таланты равнялись разве что его алчности.

Но Аквилий располагал ещё одним дополнительным козырем, и этот козырь назывался – армия вифинского царя Никомеда IV, в которой насчитывалось 50 000 пехотинцев и 6000 кавалеристов. Войска Аквилия и армия Никомеда находились рядом и всегда могли прийти на помощь друг другу в случае ухудшения обстановки. Но с другой стороны, и Митридат мог попробовать разбить их поодиночке. Как видим, планы римлян и их союзников подразумевали как оборонительные, так и наступательные действия, в зависимости от ситуации.

В итоге было принято решение действовать наступательно. Главный удар через Пафлагонию должны были наносить армия Никомеда и войска Мания Аквилия. Конечная цель – Синопа. Но почему-то получилось так, что войска Никомеда стремительно рванули вперёд, а Маний Аквилий замешкался и отстал. В итоге вифинцы ушли достаточно далеко и без поддержки со стороны Аквилия вторглись на территорию Понта. Но ничего страшного в этом не было. Армия Никомеда была достаточно многочисленной, неплохо обученной и могла дать бой понтийцам. Всё теперь зависело от того, как царь Вифинии распорядится своими войсками.