Глава I

ВЕЛИКИЙ ОСТРОВ

1

Акхан отстукивал пальцами ритм старого гимна на кипарисовых поручнях борта:

Для того чтоб взять курс на Атлан, кормщикам не нужно было ориентироваться по солнцу. В хорошую погоду самый высокий вулкан горной гряды виднелся на горизонте четко различимой синей точкой. С каждым днем она росла, принимая очертания правильного конуса, и к концу путешествия закрывала полнеба.

Эта гора была для атлан священной и дала название всему острову. По ее склонам росли самые густые и старые виноградники, но вершина казалась совершенно лысой. Когда-то в каменных недрах клокотал вулкан. Он и сейчас тихо урчал, временами выбрасывая в небеса облака белого пара. Тогда земля тряслась, и виноградную лозу выворачивало с корнем.

Последние триста лет извержений не было, но крестьяне поговаривали, что гора продолжает затаенно и грозно дышать, копя силы. Это не нравилось Акхану. Как всякий атлан он любил чувство опасности, замешанное на огне и воде. Но спать предпочитал на твердой суше. Дом всегда отождествлялся для него с чем-то прочным. А какая может быть безопасность, когда почва разъезжается у тебя под ногами?

Великий Остров лежал среди пестрой ряби волн, как голова жертвенного быка на блюде, усыпанном лепестками фиалок. Он был окружен ожерельем островов помельче, между которыми то и дело сновали корабли. Обычно за день пути до столицы от них уже не было житья. Тяжелые груженые барки везли лес с севера, зерно из Та-Кем, сладкие вина Ферры и шелковые коконы Ле Му. Дорогу им перерезали стремительно рассекавшие воду военные галеры с острыми носами-таранами, окованными медью. Мелким же рыбачьим судам и вовсе не было числа. Здешние рыбаки — отчаянные головы — выходили на лов осьминогов и акул, чье мясо считалось изысканным лакомством.

Однако сегодня прибрежные воды казались пустынными. Взглянув на горизонт, командующий понял почему. Над вершиной горы застыли едва различимые серебряные диски. Корабли богов. Именно они распугали жителей побережья, заставив рыбаков попрятаться по домам. У Акхана защемило сердце. Что им надо? За кем на этот раз они пришли?

Корабли атлан вошли в гавань Золотых Рогов на веслах, их паруса беспомощно обвисли. Ликующие толпы ожидали акалеля в Дагонисе — столице Великого Острова, куда флотилии предстояло подняться по прямому, как стрела, широкому каналу, одетому белым известняком. Здесь же, на побережье, скитальцев могли встретить только одинокие пастухи, гонявшие по горам необозримые стада овец.

Акхану сделалось грустно. С самого отплытия из Ар Мор принц пребывал в странном оцепенении. Он больше не командовал войсками — в море есть свои капитаны и кормщики, — просто ехал домой, как всегда со смешанным чувством тревоги и нежелания. Акалелю почему-то казалось, что за время его отсутствия обязательно должны стрястись какие-нибудь неприятности. Его непременно уличат в чем-то страшном и подвергнут суду или изгнанию. Хотя предчувствия Акхана еще ни разу не подтвердились, сколько акалель себя помнил, он мучился ими всегда. Кими говорил, что это от неуверенности. Принц только хохотал ему в ответ:

— Ты встречал когда-нибудь человека самоувереннее меня?

— Внешне нет, — возражал жрец. — Но я говорю о внутренней неуверенности. Ты знаешь о себе что-то, чего не можешь изменить. Но не можешь и принять. И это тебя мучит.

«Ты прав, Кими, старина, ты прав, — грустно усмехнулся акалель. — Но с этим нужно жить. И возвращаться домой».

Миновав три пояса кольцевых укреплений с подъемными воротами и сложной системой шлюзов, корабли выплыли на широкую равнину, прорезанную длинными каналами. Система обороны — гордость Великого Острова. Никто не может быть равен Атлану на воде. Дети Солнца властвуют морями, появляются где угодно и наносят удары кому захотят. Добраться же до сердцевины их собственного дома не дано ни одному врагу.

Дагонис — город морского бога — лежал в центре плоской, как стол, долины, расчерченной ровными квадратами оросительных каналов. Земля здесь была настолько плодородна, что давала по четыре урожая в год. Военные галеры шли вдоль рощ апельсиновых деревьев, которые слабо шелестели кожистыми листьями на вечернем ветру. Сумерки уже сгущались, и сквозь темные кроны просвечивали крутые бока оранжевых плодов. Запах горьковатых косточек стоял над водой.

Боковые каналы были уже. Там ветки деревьев, склоняясь друг к другу, образовывали низкие арки. Акхан вспомнил, как еще молодым учеником офицерской школы в Иссе, приезжая домой, часто катался здесь на лодке в компании таких же, как он, беспечных юношей и девушек. Тихо пели двойные флейты, шуршали пестрые оборки женских юбок и мерно покачивались в ночном воздухе перья золоченых мужских диадем. «Мы сознавали себя богами, — грустно усмехнулся принц. — Молодыми богами молодого мира. Как же теперь стар мир, и как стары те, кто тогда целовался, глядя в воду!»

Всю ночь флотилия плыла в черной блестящей зелени фруктовых лесов. Высокая перевернутая чаша небес сияла россыпью крупных осенних звезд. Только к утру великий город выдвинулся из дымки нагромождением белых стен, расписными кубами домов, ступенчатыми пирамидами и арками висячих садов. Вдалеке показался крытый деревянными навесами главный канал Дагониса. Он вел в сердце столицы: ко дворцу и храму Атлат, супруги морского бога.

Но сегодня в честь возвращения из Ар Мор акалеля и его победоносной армии верхние, съемные, конструкции навесов были разобраны. Благодаря этому жители, столпившиеся на набережной, могли приветствовать прибывших.

По приказу командующего все воины выстроились на палубе, с удивлением наблюдая за пестрым скоплением народа на берегу. Бывшим каторжникам никогда не приходило в голову, что в самом Дагонисе будут устроены торжества в их честь. Лишь немногие старые офицеры, сопровождавшие Акхана в нескольких войнах, привыкли к подобным зрелищам.

Радостный гул перекатывался над каналом. Люди махали пальмовыми ветками и радужными опахалами из страусовых перьев. О борта кораблей что-то дробно застучало. В Атлане всегда бросали победителям цветы, перевитые нитками кораллов.

Акалель закрылся левой ладонью от солнца и поднял правую в приветственном жесте. Триумфальные встречи и чествования давно стали частью его жизни, он не придавал им большого значения и умел почти машинально исполнять ритуал. Но сейчас вдалеке, за головами пестрой толпы, гудевшей как морской прибой, Принц Победитель заметил нечто такое, от чего у него сразу свело горло. Он несколько минут не мог выдохнуть, а когда ему это удалось, воздух ободрал гортань.

Прямо под стеной, опоясывавшей нижнюю террасу портовых складов, на высоких кольях торчали семь человеческих голов. Не то чтобы это зрелище показалось принцу необычным, просто он не мог не узнать обезображенных и уже изрядно расклеванных птицами лиц несчастных. Это были Каваб, Аварис, Зоруми, Ибу, Имму и Уабет. Седьмой шест стоял слишком далеко, и последняя голова была плохо видна.

Первые трое — сослуживцы Акхана, офицеры его охраны в Хи-Брасил, хорошо показавшие себя на поле боя. Он сам продвинул их наверх к более высоким должностям, рассчитывая в дальнейшем опереться на их поддержку. Ибу — младший жрец из храма Тота, приятель Кими, часто приносивший акалелю свитки папирусов из библиотеки носатого бога. Имма и Уабет — придворные миноса, юноши столь же стройные и прекрасные, как сам царь. Они носили титул «сыновья Быка» и часто вместе с Акханом участвовали в ритуальных играх с этим животным.

Забыв о реве толпы у самого борта, принц судорожно вытер ладонью пот со лба. При виде вчерашних друзей у него похолодели пальцы ног в открытых сандалиях.

Галеры развернулись, вплывая в широкую искусственную бухту перед пристанью, и седьмой шест с головой казненного стал хорошо заметен. Акалель не побледнел и не замер. Его губы продолжали улыбаться, а вскинутая рука, налившаяся свинцом от долгого приветствия, не опустилась обратно на поручни. Просто все сеоктали мира разом замолчали в этот миг.

Кими тупо таращился с кола выклеванными глазницами. На синей коже его темени багровыми полосами проступали царапины от бритвы, а правая щека была безжалостно разорвана так, что сквозь дыру в мертвой плоти виднелись зубы несчастного.

Принц Победитель почувствовал, что умение владеть собой, отличающее истинного атлан от животных, вот-вот изменит ему. Трап уже был скинут на берег, но никто не смел ступить на землю раньше командующего. Акалель собрался с силами и двинулся вниз. Вард, наблюдавший за хозяином, отметил чересчур бодрую походку, намертво впечатанную в лицо улыбку и деревянную точность движений. «Так бывает с пьяными, когда они на людях хотят показать, что трезвы», — подумал раб.

2

Мощные ладони невольников-нубийцев плотно скользили по бронзовому телу Акхана. Наслаждение попасть в руки к домашним массажистам, а не к этим армейским костоломам, которые буквально отрывают кожу от костей!

Принц лежал во внутреннем дворике у пронзительно-голубого бассейна. Для цвета атлан всегда добавляли в воду горной соли, но сейчас в этом не было необходимости: небо еще не успело накалиться от дневной жары и потерять краски. Утренний ветер пробегал по верхушкам кустов, шелестел острой белой осокой вокруг бассейна и сминал воду мелкой рябью над цветными плитками дна.

Акхан скользнул глазами по коричневатому склону горы, нависавшему над морем черепичных крыш. Сегодня ее вершина скрывалась за легкой дымкой и серебряные диски богов не были видны. Акалель подавил короткий вздох и отвернулся. Возможно ли, чтоб смерть его друзей была связана с прилетом «сыновей неба»?

— Они здесь уже третьи сутки, — проследив за взглядом хозяина, подал голос управляющий Никари. Этот чернокожий кемиец служил роду Тиа-мин лет двадцать, и принц вполне доверял ему.

— Где мои наложницы? — лениво осведомился он, переворачиваясь с живота на спину. — Почему в доме такой погром? Вы пережили нашествие гиперборейцев?

Управляющий растерянно моргал и мял пестрый хозяйственный поясок с узелками.

— Мы не ждали вас так скоро…

— Это причина для беспорядка? Скажи, зачем я тебя держу?

— Ваша матушка, благородная принцесса Тиа-мин, приезжала…

Принц присвистнул:

— И устроила бардак?

— …и забрала с собой всех наложниц, — наконец решился Никари. — Она хотела показать их жрицам Астурбы…

«Врачевательницы? Этого еще не хватало! — Принц хмыкнул. — Она, как пить дать, уверена, что я, шатаясь по чужим землям, подцепил какую-нибудь заразу. А проверять моих наложниц при мне оскорбительно…» В душе акалеля шевельнулось недоверие. Забота не была отличительной чертой Тиа-мин.

— Хорошо, — принц благосклонно кивнул. — Сегодня я поеду к матери и спрошу о причинах ее поступка. Какие новости в столице?

Конечно, он не ожидал, что управляющий сейчас расскажет о казнях. Решения Лунного Круга никогда не объявлялись в нижнем городе. Для таких, как Никари, существовали только слухи.

— Тяжелые галеры ушли к Туле, — сообщил раб о том, чего не мог не знать живущий рядом с портом. — Много, больше двух сотен.

Акхан приподнялся на локтях и тут же получил короткий шлепок массажиста по плечу. «Лежите смирно, хозяин, иначе я не смогу вас как следует размять», — говорил этот жест.

— К Туле? Началась новая осада? Без меня? — Голос принца прозвучал скорее задумчиво, чем досадливо. «Они все-таки не ожидали моего возвращения». — А кто назначен командующим? Ах да, ты не знаешь. Кто стоял на борту первой галеры? В красном плаще на мостике? Навах? Сети?

Управитель помотал головой.

— Ты всех их видел у меня в доме, — настаивал акалель. — Вспоминай.

— Принц Корхану, хозяин, — поклонился раб. — Тот длинный, что пьет вино только со специями.

— Корхану? — Удивлению акалеля не было границ. — Из-за него чуть не провалился поход в Хи-Брасил! — Акхан прикусил язык. Об этом Никари знать было незачем.

Но управляющий потряс хозяина своей осведомленностью.

— В порту говорили, что именно он виновен в гибели Кемийской армии…

Да, Корхану был славным бойцом! Нечего сказать. Неуемное честолюбие заставляло этого черноволосого, жилистого красавца буквально дышать Принцу Победителю в спину. Именно он, как старший по возрасту представитель царского рода, дядя миноса, делил ложе с верховной жрицей Мин-Эврой, пока сам повелитель был еще слишком юн. При таком покровительстве Корхану мог взлететь куда выше акалеля, если б… не его полная бездарность. Шлейф поражений тянулся за ним, как вереницы пленных за армией Акхана. Только поэтому менее высокородный отпрыск дома Тиа-мин, полугипербореец с очень опасным гороскопом, все еще оставался Принцем Победителем, Сыном Солнца.

Акхан вздохнул.

— Если Корхану сейчас командует нашими войсками, — протянул он, — жди синих парусов.

Синие паруса атлан поднимали на погребальных галерах, и управляющий согласно закивал.

— Все, довольно. — Акхан сел и знаком отпустил массажистов.

Сегодня у него трудный день. Визит к жене и к матери. Строго говоря, в обязанности принца входили и визиты к другим женам: принцессам Нефертари и Шеба, а также богатые подарки их родне, коль скоро он прибыл из удачного похода. Извинением акалелю служило только то, что он вернулся из Ар Мор — страны мертвых, а следовательно, не имел права ничего привезти с собой. Но все равно путешествие в землю, где покоились останки предков, воспринималось как паломничество. Поэтому теперь Акхан должен был поведать своим женам и их близким о том, как выполнил обязанности родича: посетил всех известных ему покойных и рассказал о семейных делах.

Ничего подобного акалель в Ар Мор, конечно, не делал. С некоторых пор, пользуясь своим исключительным положением, Принц Победитель почти открыто пренебрегал посещениями младших жен. У них от него не было детей, и следовательно, кровные узы между их семьями и домом Тиа-мин сохранялись лишь формально. Все положенные почести принц заставлял себя оказывать только старшей супруге, Сенуи-мин, потому что именно она понесла от него двух детей — близнецов Постума и Цетис. Мальчика и девочку, которых акалель очень любил.

Непреложный закон относил малышей к роду Сенуи, а не к дому Тиа-мин, где у Акхана были многочисленные племянники и племянницы. Беспокойство о «чужих» детях считалось крайне неприличным. Акхан мог посещать дом Сенуи только под предлогом встреч с женой и, если повезет, мимоходом повидаться с Постумом и Цетис. Поэтому его связь с давно опостылевшей первой супругой продолжалась уже около десяти лет. Представители обоих породнившихся семейств искренне считали, что акалель долгие годы без ума влюблен в Сенуи. Именно этим объясняли его холодность к остальным женам. Сам же Принц Победитель, всякий раз отправляясь к старшей супруге, до смерти боялся чем-нибудь обидеть своенравную Сенуи-мин. За давностью их союза, вот уже шесть лет не приносившего нового потомства, она могла отказать ему от дома. И тогда….

Тогда его «маленькому гиперборейскому извращению» — любви к детям от самого себя — придет конец. Братья Сенуи и так косо посматривали на акалеля, катавшего сына жены на шее или привозившего ее дочери перламутровые безделушки из Хи-Брасил. Ему прощали многое, но до определенной поры. Принц Победитель хорошо это знал.

Сегодня он намеревался быть особенно щедрым и обворожительным, говорить Сенуи цветистые комплименты и играть роль нежного супруга — словом, стелиться у ног и целовать сандалии. Ему необходимо было упросить жену принять в дом Варда в качестве раба-наставника. Принцу было выгодно, чтобы возле Постума и Цетис постоянно находился свой человек, готовый помочь нечаянной встрече, передать подарки, в нужную минуту напомнить малышам, что где-то за пределами рода у них есть сильный покровитель, любящий, способный заступиться…

— Ва-ард! — Акалель сам удивился, какой у него расслабленный, капризный голос. — Вард, собирайся! Мы скоро выезжаем!

Легко сказать: скоро! А волосы? А ногти на руках и ногах? А мозоли от меча на ладонях? Или, может быть, блистательный Сын Солнца собирается выйти на улицу ненакрашенным? Туалет занял еще полтора часа. Наконец, действительно сияющий, как солнце, и благоухающий, как цветочная клумба, Принц Победитель покинул дом.

Особняк Акхана находился в так называемой нижней части Дагониса. Недалеко от порта. Акалелю предстояло, двигаясь по Дороге Процессий, подняться в верхний город, расположенный в предгорьях хребта Атлан. Там возвышались дворец — Дом Лабрисов, где жил царь, главные святилища, висячие сады, дома-резиденции знатных родов и арены для игр с быками.

Выйдя на улицу, Акхан заметил, что возле белой глухой стены напротив трется разряженная в пух и прах храмовая проститутка. Видно, она забрела в богатый квартал в надежде заработать горсть золотых для обители богини Атлат. Ее сопровождали черный мальчик-флейтист и коза с лентами на рогах. Спускаясь со своего крыльца, акалель бросил девице несколько монет, со звоном ударившихся о мостовую. Потаскушка кинулась за ними, громко выкрикивая:

— Добрый господин! Подождите, не уходите! Взгляните на мальчика! Он может сделать семь раз за час. Я сама умею двенадцать, даже коза может четыре…

Акхана разобрал смех:

— Не ври. — Он уже сел в крытый паланкин. — Никто не может двенадцать раз за час, это вредно для мальчика, тем более для козы. А тебе — мой совет: иди в порт, там больше заработков для таких, как ты. Я калель, воин, знаю, что говорю. А здесь, — принц обвел глазами пустую в жаркий час улицу, — в каждом доме есть невольницы, и никто не выйдет за этим на дорогу.

Девушка смотрела на него во все глаза. Кажется, она узнала Сына Солнца, но вместо положенного восхищения на ее чумазом от потекшей краски лице отразился испуг.

— Ты Принц Победитель, — пролепетала она. — Я видела тебя вчера на пристани. И ты можешь быть так спокоен после того, что они сделали? Воистину люди говорят: у настоящих атлан нет сердца!

С этими словами она припустилась бежать прочь от носилок, за ней поспешили мальчик и коза. Дробное цоканье копыт еще несколько минут раздавалось за углом.

Принц был потрясен. Он не мог предположить, что его щедрое подаяние вызовет такую реакцию. Откуда храмовой шлюхе знать о его дружбе с казненными? Головы младших офицеров на пристани — это еще не голова самого Сына Солнца! Вчера он был во дворце и принимал из рук миноса заслуженные награды. Царь не проронил ни слова упрека. Сама Мин-Эвра специально показалась со жрицами Лунного Круга на галерее в знак особой благосклонности…

3

Акхан не заметил, как его носилки выплыли со спокойной пустынной окраины в центр города. Сквозь щель между сдвинутыми занавесками акалель видел, что люди расступаются перед ним. Если он и вызвал какое-то неудовольствие во дворце, то толпа об этом еще ничего не знала. Принц осторожно провел ладонью по лбу, его подавленное настроение не должно было отразиться на лице. Явиться к Сенуи с мрачным видом значило нанести оскорбление.

Бело-розовые кубы ее дворца уже виднелись над высокими ступенями висячего сада. Дом Постума и Цетис утопал в зелени. Через ограду перегибались ветки драконьего дерева. Бритый привратник, громыхая цепью, побежал открывать калитку.

Акалель миновал нижний сад. Именно здесь он надеялся столкнуться с играющими детьми. Но песчаные дорожки вокруг неглубоких бассейнов были пусты. Из зарослей дрока не раздавалось веселых голосов. «Неужели их уже кормят? — с досадой подумал принц. — Я, как всегда, опоздал!»

Слуги Сенуи показались на ступенях и, кланяясь, проводили мужа хозяйки в дом. Управитель-кастрат в лиловой хламиде простерся перед Принцем Победителем ниц и сообщил, что госпожа в верхних покоях. Она только что приняла ванну и не хочет выходить на люди. «Мне б ее так встречать! — хмыкнул принц. — Его высочество устал, не одет, не проспался после вчерашнего…»

Ничего этого вслух Акхан, конечно, не сказал. Он безропотно позволил служанкам разуть себя — путешествовать по дому в сандалиях считалось верхом неприличия — и снять с головы золотую диадему с перьями. Благо за прическу принц был спокоен — по три длинных, слегка завитых локона шли от висков до локтей.

Акалель скользнул взглядом по своему отражению в медном зеркале, которое предусмотрительно поднес домоправитель. Ему не понравилось выражение лица кастрата: несмотря на подобострастие, в маленьких свиных глазках невольника ясно читался испуг.

Расспрашивать чужих слуг — ниже достоинства благородного атлан. Акхан молча зашагал вверх по лестнице в покои жены. Сенуи-мин действительно только что приняла ванну. Две девушки-кемийки натирали ее смуглую кожу пальмовым маслом. Для женщины около тридцати первая супруга акалеля действительно хорошо сохранилась. У нее было точеное, сухое тело, высокая острая грудь, не опавшая от кормлений, и великолепный матовый цвет лица. Акхан знал, что Сенуи купается в кобыльем молоке и каждое утро пьет рыбью кровь, но все равно не мог сдержать восхищения при виде ее цветущей внешности.

Принцесса знаком отослала рабынь и обернулась к мужу, вложив в широкую улыбку-оскал всю свою усталость от него.

— Счастлив видеть тебя, прекрасная Сенуи-мин, сад божественных наслаждений, — произнес акалель заученно пышную фразу.

Принцесса раздраженно кивнула:

— Что привело благородного Сына Солнца в мой дом? — Она подхватила с трехногого табурета покрывало из бисерных нитей и накинула себе на плечи. Опытная женщина, супруга еще трех мужей, она давно чувствовала равнодушие Принца Победителя.

«Ты прекрасно знаешь, что меня привело», — с досадой думал Акхан.

— Мне казалось, — сухо отчеканила Сенуи, — что после случившегося ты будешь считать себя свободным от всех обязательств по отношению к моему роду и… никогда больше не переступишь порог этого дворца.

— Случившегося? — Акхан поднял брови. — Что ты имеешь в виду? — «Выгоняет!» Этого он и боялся. Мысли заметались в голове, как лисы на травле. — Ты не можешь так просто отказаться! — вспылил акалель. — Мы женаты десять лет, и пока у тебя есть дети от меня, наши семьи состоят в кровном родстве…

— Дети? — медленно протянула Сенуи. Ее лицо на мгновение стало растерянным и даже испуганным. — Тебе не сказали? Ты ничего не знаешь?

— Что я должен знать? — Акхан больше не желал сдерживаться. — Да, меня носит по всему свету! Да, я иногда веду себя как свинья! Но никто, ни один жрец, ни в одном храме не позволит тебе отказаться от мужа, способного продлевать род! Не делай из себя дуру, Сенуи-мин! Я привез детям нового раба-наставника, изволь принять его. Иначе можешь больше не рассчитывать на почести при дворе миноса, которые тебе оказывают как жене Принца Победителя!

Акхан уже не мог остановиться и продолжал кричать, даже когда осознал, что Сенуи молчит и как-то странно смотрит на него.

— Тиа-мин, — задумчиво произнесла женщина. — Проклятая старуха! Она должна была сказать тебе первая. Но, как всегда, все переложила на меня.

— О чем? — протянул Акхан, сознавая, что какая-то ужасная, непоправимая правда наконец догнала его. — Я еще не был у матери.

— Я не хотела, — жестко бросила жена. — Но я не могла. Мне сказали: это великая честь… Сюда приходила сама Мин-Эвра и забрала их… Ее сопровождала твоя мать. Она должна была сказать тебе! Она, а не я! — Голос Сенуи задрожал. — У меня было четверо детей. Теперь двое. А ты приходишь и говоришь о тех, кого нет. Кого никогда больше не будет!

Он ударил ее. Сильно. Наотмашь. Всей рукой по лицу. Как ребенок, испугавшись во сне, бьет ночное чудовище. Принц прекрасно знал, в каких случаях верховная жрица сама приходит за детьми.

— Почему они? За что?

— За все твои подвиги! — выплюнула женщина, вытирая пальцами кровь с губы.

— Когда?

— Три дня назад.

Дата его отплытия из Ар Мор. Сразу после казни червяков на солнечных пирамидах Шибальбы.

— На праздник Дарения Пеплосов боги заберут их с собой в небо, — с неожиданным вызовом бросила Сенуи-мин. Было видно, что гордость за судьбу детей дается ей так же трудно, как и фальшивая любовь к мужу.

— Я успею.

Что именно он собирался успеть, Акхан не знал. Ярость душила его. Он бегом бросился вниз по лестнице, пронесся через сад и очутился на улице. Кровь колотилась в висках и приливала к лицу.

— К дому Тиа-мин! — бросил акалель рослым нубийцам, поднявшим паланкин.

На перекрестке возле Петушиного базара его носилки кто-то догнал.

— Акхан! Акхан! Ваше высочество… — В деревянный поручень вцепились смуглые пальцы и дернули с такой силой, что седок едва не вывалился наружу.

— Какого дьявола!

На мостовой стоял Друз, третий муж Сенуи, в руках он держал сандалии Акхана, забытые принцем в доме жены.

— Можно с тобой поговорить? — Не дожидаясь ответа, Друз полез внутрь. — Значит, она тебе сказала? — Несколько минут мужчины смотрели друг на друга молча. — И то, что на пристани, ты тоже видел?

Акхан через силу кивнул. Чего от него хотят? В сущности, он неплохо относился в Друзу: жить в доме Сенуи — наказание превыше всякой вины! Тем более для такого гордеца. Друз был родом с Ферры, купеческого острова в Эгидском море. Его право породниться с принцессой основывалось не на чистоте крови, а на несметных богатствах семьи. У самого Друза имелась эскадра кораблей, ежегодно совершавшая плавания в Пунт за миртовым деревом. Шутка ли, каждое лето огибать великий материк Та-Кем! Но Друз плавал и до Ле Му, привозил в Атлан шелк, специи и желтых рабов.

Широкоплечий, коренастый, намного ниже настоящих атлан и гораздо смуглее их, этот заносчивый парень с Ферры поначалу держался в доме Сенуи как царь царей. Видимо, ожидая неминуемых насмешек со стороны чистокровной атланской знати. Кажется, Принц Победитель был единственным, кто не оправдал его подозрений. Только невиданное богатство защищало тогда «их купеческое высочество» от оскорблений друзей Сенуи. Друз мог пригоршнями швырять золото на ковер лемурийским танцовщицам, чтобы они сутками не прекращали пляски.

Все кончилось в один день. Ферру сотрясло сильное землетрясение, обрушившее большую часть острова под воду. Сам кормщик уцелел только потому, что находился с двумя кораблями в море. Но теперь для него началась совсем другая жизнь. По закону, лишившись семьи, он должен был с оставшимся имуществом отойти к дому ближайших родственников. То есть Сенуи. Единственным, кто не изменил к нему доброжелательно-спокойного отношения, оказался опять же Акхан.

— Слушай, тебе это будет полезно, прежде чем ты начнешь крушить все вокруг себя, — торопливо заговорил феррец. — Они приходили ночью. Я своими глазами видел Мин-Эвру и твою мать. Сенуи сначала не соглашалась, плакала, говорила, что вы уже принесли своего первенца в жертву Атлат…

Принц болезненно сглотнул. Ему тяжело было вспоминать об этом. Друз замолк, но акалель сделал ему знак продолжать.

— Мин-Эвра, кажется, была удивлена таким поведением. Они что-то говорили о высокой чести… С Сенуи случилась истерика. Твоя мать брызгала ей в лицо водой, шептала на ухо. Все, что я смог разобрать, будто ты сам и все дети от твоего колена — чудовища, чем-то угрожающие Атлану. И все твои друзья казнены по той же причине. Больше я ничего не понял и не стал слушать, потому что пошел за близнецами. Они спали. Я взял их на руки, думал спрятать в хозяйственном дворе, где сарай с горшками для рассады… Но Цетис проснулась и заплакала. Прямо на лестнице уже стояла стража. Они весь дом оцепили. Прости.

Друз замолк, виновато глядя в бледное лицо принца.

— Ты ничего не мог сделать, — машинально отозвался тот, понимая, что собеседник ждет от него отпущения несуществующих грехов.

— Во время разговора Мин-Эвры и Тиа-мин, — продолжал феррец, — они были уверены, что ты из Ар Мор не вернешься. Сенуи спросила твою мать: «А как мы ему укажем? Как я буду смотреть ему в лицо?» Та ответила: «Не бойся, девочка. Разве ты не знаешь, что из страны мертвых обратной дороги нет?»

— Значит, они меня уже похоронили, — тяжело вздохнул Акхан. — Я не удивлен. Ну ладно. — Он вымученно улыбнулся Друзу. — Не надо, чтоб тебя со мной видели. А то и тебе достанется.

— Ты думаешь, мне не досталось за попытку спрятать детей? — Собеседник потеребил черный бараний завиток у виска. — Хорошего же ты мнения о братьях Сенуи. — Он замялся. — Я слышал, у тебя в эскадре недостает одного кормщика… Если сохранишь голову… И если снова куда-нибудь поплывешь…

— Я тебя понял. — Акхан кивнул. — Если…

4

Нубийцы с носилками уже обогнули площадь и продолжили путь по Дороге Процессий. Вскоре они остановились у дворца Тиа-мин. Как и дом Сенуи, он начинался со ступенчатого сада, где в небольших кадках цвели крокусы, принесенные со склонов священной горы. Между ними по камням прыгали обезьянки в золотых ошейниках. Все нарциссы, гиацинты и ирисы были с корнем вырваны и аккуратно сложены вдоль дорожек.

Принц до боли закусил нижнюю губу. Вкус крови вернул его к реальности. Всю дорогу он думал, что свернет Тиа-мин шею, если сейчас увидит ее с бритой головой и выщипанными в знак фальшивой скорби бровями. Акалелю даже скулы свело от напряжения, а правая рука сама собой сжалась в кулак.

Но Тиа-мин не сбривала волос. Ее великолепные, едва припорошенные сединой пряди были собраны в высокий конус. Акхан стремительно взбежал по лестнице, грохоча окованными медью сандалиями, и застыл на середине мегарона. Его мать стояла под квадратным окном в потолке и кормила сушеными кукурузными зернышками золотых рыбок в бассейне.

Медленнее, чем он ожидал, царственная Тиа-мин повернула свою тяжелую, как чашечка цветка, голову и остановила взгляд на сыне. Ее зрачки расширились, тонкие, подведенные краской брови дрогнули. И только.

— Что привело тебя ко мне в такой час и… в таком виде?

Низкий грудной голос Тиа-мин прозвучал презрительно.

Она смерила Принца Победителя оценивающим взглядом и сухо рассмеялась. Этот звук был единственным, что выдало ее волнение. Акхану вдруг стало не по себе, он почувствовал, что взмок, размазал краску на лице, что ноги в сандалиях на удивление пыльные для человека, путешествующего в носилках. Принц настолько забылся, что ворвался в дом, не разуваясь, и теперь стоял перед матерью обутый, попирая все мыслимые и немыслимые приличия.

— Где мои дети? — рявкнул он.

Женщина молчала. Ни тени смущения не промелькнуло на ее лице.

— Где они? — взвыл Акхан, делая шаг к Тиа-мин.

— Я полагаю, ты уже посетил ее высочество Сенуи-мин, — в словах пожилой принцессы слышалась издевка, — и знаешь, где ее дети.

— Вы смеете говорить мне об этом в таком тоне? — Акалель сжал кулаки.

— Ты забываешься! — Слова Тиа-мин звучали резко, как пощечина. — Кто тебе позволил являться сюда без приглашения? Задавать мне вопросы, требовать ответов?

Теперь она надвигалась на него, и повелительные нотки в ее голосе заставили принца на мгновение попятиться. Тиамин привыкла командовать. Она долгие годы занимала одну из высших жреческих должностей — Собирательницы Шафрана и Дарительницы Пеплоса. Ежегодно на церемонии Возрождения она преподносила Мин-Эвре, в которую вселялся дух богини Атлат, чистые одежды в знак обновления мира. Это была высочайшая честь. И то, что теперь еще двое внуков Тиа-мин стали достоянием богов, наполняло ее сердце несказанной гордостью.

Тонкие ноздри принцессы гневно раздувались. Акхан вдруг подумал, как, должно быть, тяжело было для этой гордой, властной женщины оказаться в Гиперборее. А ведь там она носила титул королевы! Но… при муже короле. А Тиа-мин в этот момент с ужасом осознавала, как далеко ушел ее первенец по дороге перерождения. Как он похож… Боги, лучше было отдать его послам Алдерика!

Но нет, она никогда не позволила бы погубить Великий Остров только потому, что четверть века назад в чужой холодной стране, одинокая и испуганная, не сумела защитить себя от грубых лап самовлюбленного царька! И сейчас эта наглая северная кровь так и хлестала через край в ее сыне! Обезображивала его прекрасные, истинно атланские черты! Она еще тогда знала, что носит под сердцем выродка. Почему ей не разрешили убить его сразу? От этих полярных варваров не могло произойти ничего хорошего. «Первую половину жизни он будет служить Атлан, и Змееокая увенчает его меч победами» — таков был приговор Лунного Круга. Но вторую-то половину жизни… «Надо только вовремя остановить». Да, они знали, что говорят. Но она-то пыталась спасти его, отдать в жреческую касту, тогда бы ничего не случилось! Теперь уже поздно.

— Ты не владеешь собой, — уже спокойнее отчеканила Тиа-мин. Ее взгляд уперся в злополучные сандалии Акхана, и на щеках принцессы вспыхнул румянец негодования. — Ты совсем одичал в своих походах! Разговариваешь, стоя на одном полу со мной!

Действительно, Акхан в пылу гнева переступил и эту грань. Он имел право говорить с Тиа-мин, только находясь на ступень ниже нее. Именно поэтому центральная часть мегарона была чуть выше огибавшей зал галереи.

— Ты пришел спрашивать, так изволь принять подобающую позу.

Принц отступил на шаг и медленно опустился на одно колено. Ненависть клокотала у него в душе, но врожденная привычка повиноваться взяла верх.

— Что за шум ты поднял? — продолжала Тиа-мин. — Разве с детьми твоих сестер что-то случилось? В твоем роду все в порядке. И тебе, лично тебе, благородному принцу из дома Тиа-мин, не о чем беспокоиться.

— Но детей Сенуи убили именно потому, что это мои дети! — не выдержал акалель.

— И что? — Мать смотрела ему прямо в лицо. — Дому Сенуи была оказана величайшая честь. Дому Сенуи, а не нашему. Очнись, Акхан!

Принц опустил голову. По атланским понятиям, мать была права, а он вел себя как извращенец.

— Не будь смешон, — сухо подытожила женщина. — И кстати, тебе надо заново покрасить волосы: они отросли, у корней совсем белые. Твоя гиперборейская кровь в последнее время и так слишком явно дает себя знать.

Жестом она сделала ему знак удалиться. И он пошел прочь, почтительно склонив голову и ругая себя последними словами.

На улице Акхан остановился потрясенный и подавленный. Он так и не смог ничего добиться. Не сумел отстоять своего достоинства. Сначала ударил и без того несчастную Сенуи, а потом трусливо отступил перед собственной матерью. Перед всей силой и мощью тысячелетних традиций Атлан.

— Ваше высочество! Ваше высочество! — У его носилок как из-под земли вырос дворцовый вестовой.

— В чем дело? — Принц Победитель вновь говорил высокомерно, в душе презирая себя за мгновенно изменившиеся голос и осанку.

— Сегодня в час заката минос приглашает благородного принца Мин-Акхана в Дом Лабрисов, — отчеканил посыльный. — Вас будут ждать во дворе напротив святилища Ласточек. Его величество намерен играть в мяч.

5

Солнце светило еще очень ярко. Только удлинившиеся тени домов позволяли сказать, что время далеко за полдень. Чахлые серебристые кроны олив не давали прохлады. Лишь вдалеке тускло синело море.

В этот час Дом Лабрисов обычно распахивал свои двери для гостей. Дворец господствовал над городом, расположенный на нескольких насыпных террасах, соединенных между собою вырубленными в горном основании лестницами. Он был ориентирован строго на север по священной горе. От порта к нему через три кольца стен вела мощенная гранитом Дорога Процессий. Она продолжалась за распахнутыми воротами Дома Лабрисов и постепенно превращалась в главный осевой коридор дворца. Он рассекал постройку на две части: западную — женскую, принадлежавшую Мин-Эвре, и восточную — мужскую, где обитал минос.

Минос ожидал Принца Победителя в небольшом внутреннем дворике перед святилищем. Голубые стены вокруг были расписаны черными фигурками небесных странниц. Их гнезда гроздьями лепились под деревянной крышей галереи и на красных, расширяющихся кверху колоннах.

Царь Яхмес, таково было настоящее имя миноса, доводился Акхану племянником. Он был четвертым сыном старшей сестры Тиа-мин, принцессы Сетин. Каждую девятую весну верховная жрица избирала нового миноса из юношей царского рода, достигших 14 лет. Прежний минос, терявший за годы краткого царствования свежесть ранней молодости, погибал в ритуальной игре с быком как раз на пороге своего мужества. Благодаря этому вечно прекрасный бог цветов и плодов возрождался в новом избраннике Мин-Эвры.

Сами верховные жрицы менялись реже, ибо Атлат входила в тело цветущей женщины и оставалась там до тех пор, пока ее мощная плодородная сила не истощала очередной сосуд. До Мин-Эвры это место занимала знаменитая жрица Мин-Хет, бабушка Акхана. Та самая, которой принц был обязан умением вскрывать любые замки. Говорят, она отдавалась даже храмовым ворам. Сама Мин-Эвра считалась принцу троюродной теткой. Впрочем, степени родства в царской семье были столь разветвлены и запутаны, что акалель не взялся бы просчитать, с какого бока он ей племянник.

Ярко-желтый мяч сорвался с плетеной ракетки Яхмеса и покатился по песчаной дорожке. Принц поднял его.

— Рад приветствовать моего повелителя.

— Сыграем? — Минос просительно улыбнулся.

Акхан подбросил мяч и легко поддал его рукой. Он почти с болью заметил, как вытянулся и возмужал этот долговязый царь-ребенок. Они несколько минут перебрасывали надутый шар из раскрашенного бычьего пузыря через маленький бассейн посреди двора. Наконец минос сделал принцу знак остановиться.

— Ты чем-то озабочен? Сядем поговорим.

Юноша хлопнул в ладоши, два темнокожих раба вынесли под сень колоннады складной стул для царя и плетеный коврик для его собеседника. Яхмес дышал так тяжело, точно только что пробежал от склона горы до порта и обратно. Акхан знал, что подтачивает его силы: частые возлияния крови на поля острова. Без живительной влаги, бегущей в царских жилах, земля не сможет цвести. Каждое полнолуние Яхмесу вскрывали вены. Малокровие — бич атланских царей. Именно оно делает их вялыми и слабыми во время последнего боя с быком. Победа круторогому чудовищу морского бога обеспечена заранее.

Акхан сед на пол у ног миноса и приготовился слушать. Но царь молчал. Так прошло несколько минут.

— Ты видел их? — наконец спросил юноша.

— Кого, ваше величество? — Лицо принца оставалось спокойным.

— Своих друзей в порту. — Губы Яхмеса исказила слабая недобрая улыбка.

Акхан напрягся.

— Среди них двое были и вашими друзьями, — ответил он.

— Да-а, — медленно протянул минос. — Все бросились тебя защищать. И эти калели, и мои бедные спутники, и даже двое жрецов. Стоило Мин-Эвре прикоснуться к твоим детям. Верховная жрица считает, что это заговор, — Темные влажные глаза Яхмеса уперлись в лицо Акхана. — А как считаешь ты?

Принц с трудом перевел дыхание.

— Почему вы спрашиваете меня, ваше величество? Когда все произошло, я был далеко отсюда.

— Ты, кажется, оправдываешься? — Тонкие безвольные губы миноса тронула усмешка. — Они называли на допросах твое имя. Говорили, что ради тебя готовы преступить повеления Лунного Круга. Волю богов.

— Неужели воля богов состоит в том, чтоб забрать моих детей и лишить жизни семь верных вашему величеству подданных? — Принц Победитель чувствовал, что перестает сдерживаться.

— Хочешь посмотреть свой гороскоп? — вдруг спросил царь. — Не тот, что для всех, а настоящий?

Акхан сглотнул.

— Мне показала его Мин-Эвра, — продолжал юноша. — Ты — чудовище. Твои дети — тоже. Лунный Круг считает, что тебе надо запретить иметь дело с женщинами. В противном случае гороскоп сулит беды Великому Острову.

Яхмес встал и прошелся вдоль бассейна.

— Хочешь знать, почему боги забрали твоих детей? Почему пытались убить тебя? Тебе скажут правду, но, предупреждаю, — царь поднял тонкую, как стебелек, руку, — она тебе не понравится. Ты готов?

Принц почувствовал, как у него в груди ворочается мельничный жернов. Сейчас он совершенно ясно сознавал, что сделает все, лишь бы развеять липкую темноту, которая с самого отплытия в Ар Мор сгущалась вокруг него.

— Значит, готов. — По лицу миноса мотыльком промелькнула улыбка. — Я ставлю условие. Не мое, конечно. Его проговорила Мин-Эвра. А она всего лишь голос богов. Ты узнаешь о себе все, если возглавишь наши войска под Туле и принесешь нам победу.

«Значит, Корхану все-таки провалил осаду». В другое время Акхан испытал бы по этому поводу легкое нервное веселье. Но сейчас акалелю было не до злорадства.

— Вряд ли я гожусь для этого дела, — выдавил он.

На лице миноса отразилось непонимание.

— Ты не уверен в желании узнать причину постигших тебя несчастий?

Акхан исподлобья взглянул на царя.

— Я не уверен, что войска могут положиться на командующего, у которого только что отняли детей, — сухо сказал он. — Не предам ли я их? Со зла, из мести, от отчаяния… Простите, государь.

— Тебе надо поговорить с Мин-Эврой. — Яхмес покачал головой. — Ведь твои дети пока живы. Боги еще не покинули гору.

 

Глава II

ИГРА С БЫКОМ

1

Комета шла из созвездия Льва, засыпая небо фейерверком падающих звезд. Такое случалось раз в тридцать лет и всегда предвещало пришествие Тех. Других. Богов, живущих за изогнутым краем вселенной.

Это они — великие учителя человечества, — жестокие, как наставники упрямого дитяти, прорывались с изнанки миров в хрупкий теплый шарик воздуха, сдавленный ледяным безмолвием.

Их круглые диски зависли над островом на рассвете третьего дня после казни Акханом червяков из железной птицы. Верховная жрица Атлан узнала о случившемся раньше, чем сандалии доносчика Тикаля коснулись прибрежного песка.

Чуть только она заметила над горизонтом поблескивающие безжалостным металлическим светом блюдца, ее сердце сжалось от неведомой тревоги. Хозяева небес никогда не приходят просто так. Им угодны перемены. Они могут потребовать спешного переселения атлан в другие места. Так уже бывало: народ бросал богатые удобные города, бежал, подхватив детей на руки, в дебри лесов или выжженные солнцем пустыни. И все начинал сначала.

Или, напротив, людям позволяли остаться, но взамен… все первенцы жителей Великого Острова отправлялись к небожителям, на их сверкающие диски. Куда и зачем бессмертные уносили человеческое потомство, никто не знал. Должно быть, это было прекрасное место! Боги никогда ничего не объясняют. Они не могут снизойти до людской логики. Единственный способ выжить — подчиниться.

Мин-Эвра нервно хрустнула пальцами. Правду говорят: самое спокойное время для людей, когда боги отвернулись. Она спешно собралась в дорогу. Ее путь лежал на вершину священной горы, где голос «сыновей неба» был слышен особенно отчетливо.

Там в молчании и посте жрица провела сутки. В награду за послушание ей было показано, какое великое святотатство произошло в Ар Мор, и Мин-Эвра всем естеством вняла требованию богов покарать виновного. «Это не должно жить, — был их приговор. — Уничтожь всякое семя от чресл его. А близнецов вручи нам. Мы позаботимся о них».

Великой жрице Атлан даже не пришло в голову спорить. Счастье, что боги удовлетворятся столь малой кровью в оплату за содеянное. Едва вернувшись обратно в город, Мин-Эвра приказала забрать из дома и обезглавить всех наложниц принца Акхана. А затем отдала распоряжение насчет детей.

Теперь он прибыл из похода и требовал встречи. Что ж, она его примет. Великая жрица Великого Острова знает, что сказать наглецу, чье безрассудство едва не подставило под удар всех атлан.

Но принц заговорил первым. Он не спрашивал, за что его наказали, как искупить вину, как рассеять гнев богов над собственной головой и головами сограждан.

— Где мои дети? — был его единственный вопрос.

Сын Солнца совершенно вышел из повиновения. Он не преклонил колен. Не остался на нижней ступени кипарисовой лестницы, демонстрируя уважение к великой жрице. Вместо этого он пересек просторную комнату, где Мин-Эвра принимала гостей, и, толкнув женщину в резное кресло слоновой кости, как коршун, навис над ней.

— Где мои дети, тварь? — Его голос дрожал от ненависти. Левый уголок рта дергался.

Мин-Эвре стоило большого труда сохранить самообладание. Особенно когда она заметила белую пену на губах принца. Акхан явно потерял над собой контроль и теперь мог сделать все, что угодно.

— Они у богов… — Все-таки жрица владела собой. — Отойди, Мин-Акхан, твое бешенство не делает тебе чести.

— Молчать! — Он рявкнул так, что зазвенела золотая ложечка для притираний о край нефритовой чашки. — Ты еще будешь меня учить сохранять честь! После того как казнила моих наложниц и забрала детей!

— Их забрали боги, — ровным тоном возразила Мин-Эвра. — По своей воле я бы не оторвала и крыльев у бабочки. Ты сам виноват. О чем ты думал, когда поднял руку на «сыновей неба»?

— О том, что их, оказывается, можно убить, — с непередаваемым презрением выплюнул ей в лицо Акхан. — В ответ за ту кровь, которую они заставляют нас лить в угоду себе.

— Ты зашел слишком далеко! — Мин-Эвра вскинула руку. Еще никогда в жизни с ней никто так не разговаривал. Тем более не разговаривал о богах.

— Помоги мне зайти еще дальше! — потребовал принц. — Чего ты боишься? Богов? Я видел: они не боги. Так, слизь на лезвии ножа. — Акхан растянул губы в кривой ухмылке.

— Замолчи! — Жрица заткнула пальцами уши. — Ты хочешь видеть богов? Хорошо, я помогу тебе. Говори с ними про своих близнецов, проси что хочешь, а меня оставь в покое. Я не понимаю и не хочу понимать твои бредни. Они сильнее нас, и этого достаточно, чтоб их слушаться. — Мин-Эвра сдвинула ладони так, что витые браслеты-змеевики на ее запястьях звякнули. — На день Дарения Пеплоса будут праздничные игры с быком. По обычаю, боги именно тогда забирают детей из Лабиринта. Если сможешь победить чудовище, получишь право спуститься туда. А там уж — твое дело.

2

Солнце танцевало между рогами священного животного. Широкая полукруглая арена была утрамбована белым песком. Акхан разминал руки. Он давно не прыгал через быка. Последний раз лет в пятнадцать, перед самой отправкой в школу в Иссе. А в двадцать семь повторять подвиги босоногого детства слегка опрометчиво. Ведь вес хрупкого мальчишеского тела и взрослого мужского — разные вещи.

Белый ритуальный бык — дитя морского бога — выбирался мастью под цвет пены. Так, чтоб в складках шкуры не спряталось ни одного пятнышка. Его выводили на песок амфитеатра, выстроенного перед Лабиринтом специально для игр. Атлан обожали праздники. Они наслаждались совместным времяпрепровождением на трибунах, разметав по каменным сиденьям цветные подушки и прихватив пальмовые корзины с едой. Это дарило им чувство единства. Смотрите: весь народ отправляет требы перед лицом богов.

Одной из таких церемоний был прыжок через быка. Смертельно опасный трюк, когда атлет, проскальзывая между рогами животного, словно проходил через врата иного мира и возвращался живым, символизируя вечное возрождение.

Прыгали главным образом дети, вернее, подростки. Гибкие, легкие, но уже достаточно сильные, чтобы, ухватившись за рога-арфы, сделать над спиной животного сальто и приземлиться после кувырка за спиной быка.

На больших праздниках состязались отпрыски царских домов. Маленькие принцы и принцессы легко рисковали собой. Считалось, что в случае неудачи их души сразу уходят к бессмертным.

Многие ломали хребты или падали под копыта. Руки соскользнули с рогов, не хватило сил для толчка, не получилось во время кувырка на мгновение опереться ладонями о спину быка — и вот уже растоптанное смуглое тело под одобрительный гул толпы орошает кровью безупречную белизну песка. Все счастливы, жертва принесена, а дымчатое воплощение Дагона, пробежав по арене, уже разворачивается, чтобы встретить нового прыгуна.

Кстати, частая гибель детей на играх позволяла царским родам сохранять невысокое число претендентов на власть. Казна не бездонный котел. Нельзя бесконечно плодить места командиров в армии и высших жриц в святилищах. А дети — что дети? Пена морская. Боги дали, боги взяли. Великая честь, если сам Дагон откроет им своими рогами двери в рай.

Абсолютная красота и наслаждение жизнью чувствовались в каждом движении быка. Пропел костяной рожок. Ременные петли заскрипели. Деревянная решетка загона поехала вверх. Двое бритоголовых мальчиков, тыча сквозь ячейки изгороди длинными острыми стеками, выгнали животное на арену.

При виде хребтистой громадины с гладко отполированными рогами трибуны взревели от восторга. Под ноги быку полетели сорванные с причесок зрителей цветы, перья и костяные гребни. Бык захрапел, стряхивая с головы неудачно зацепившуюся гирлянду. Принялся рыть ногой песок.

В это время с другой стороны арены выбежали акробаты. Они кувыркались и крутили в воздухе красными накидками. От частых всплесков цветной материи у животного зарябило в глазах. Воплощение морского божества следовало сначала хорошенько раздразнить, а уж потом выпускать на людей.

Акхан стоял третьим в шеренге готовившихся к прыжку. Его партнерами были совсем юные акробаты, которых страховали две сильные, атлетически сложенные женщины-прыгуньи. Первая подкидывала мальчиков, стоя перед быком. Вторая ловила сзади. Их работа была не менее опасной, чем у детей. Рассвирепевшее животное могло кого угодно поднять на рога.

Однако прыжок взрослого тяжелого мужчины, которому вес тела не позволял пользоваться помощью других акробатов, считался наиболее опасным. Акхан должен был сам толкаться ногами и сам же без страховки приземляться, перелетев через спину быка. Такое удавалось крайне редко.

— Пошел! — услышал он резкий, как щелчок бича, голос первой из жриц-акробаток.

Худенький смуглый мальчик лет двенадцати по-обезьяньи шустро взобрался ей на плечи, вытянул вперед руки и с ритуальным возгласом «Ойэ!» рухнул на приближавшегося быка.

Женщина отскочила в сторону. Акхан видел, как тонкие руки прыгуна скользнули по рогам, оттолкнулись от хребта животного и… Выполнив кувырок в воздухе, ребенок благополучно приземлился за спиной белого чудовища.

Вторая акробатка мгновенно подхватила его за талию и побежала к краю амфитеатра, где передала счастливого прыгуна через борт подоспевшим наставницам. Дело было сделано. Акхан глубоко вздохнул.

— Пошел! — щелкнул над ухом второй бич.

Следующий мальчик толкнулся не столь удачно, хотя страховавшая его женщина обеспечила ему хорошую силу броска. Его левая рука соскользнула с рога, он полетел не через хребет быка, а скатился с белого потного бока прямо на песок. Трибуны ахнули, но жрицы-акробатки хорошо знали свое дело. Вторая наклонилась и успела выдернуть прыгуна прямо из-под копыт быка.

— Хай-ре! — приветствовали ее зрители. На этот раз они рукоплескали искусству женщины.

Бык обежал большой круг по арене и повернул обратно. Его злили люди, развлекавшиеся с ним. Он хотел от них избавиться.

Теперь первым стоял Акхан. Он чувствовал, как у него в ушах гулко стучит кровь, бьет бичами по жилам, мутит глаза. Принц сам не ожидал от себя такого волнения. Раньше он прыгал не задумываясь. Стукнул барабан, крикнула жрица, сверкнули желтоватой костью рога чудовища. Удар ступней о песок. Ладоней — о хребет. Жаркая потная волна в нос. Раз — и ты уже по ту сторону. Жизнь или смерть. Как повезет.

Три дня до праздника Акхан упражнялся у себя во дворе на старом деревянном брусе, на котором поколения юных принцев из дома Тиа-мин отрабатывали свое главное искусство — прыжок в вечность.

Однако сейчас сердце акалеля сковал откровенный ужас. Вилорогий гигант всхрапывал, как кипящий котел. Было в нем что-то не от мира сего, точно его копыта разрывали тонкую пленку повседневности: дрожащий от жары воздух, яркое небо, пестрые трибуны — а в образовавшихся дырах зияла кромешная пустота.

— Пошел! — Гортанный вскрик жрицы застал принца врасплох.

Бык оказался совсем близко. Страховавшая маленьких прыгунов женщина отступила в сторону. Она ничем не могла помочь Акхану. Только мешала. «Давай!» — было написано у нее на лице.

Но принц никогда не прыгал слишком рано. Он хорошо помнил, как однажды его партнер, парнишка лет девяти, по вине подкинувшей его акробатки оказался в воздухе прежде положенного. Кувырок не получился, бык принял мальчика на рога и подбросил вверх уже продырявленное в двух местах тело.

— Пошел!!! — выкрикнула жрица.

Акхан медлил. На трибунах ахнули, ожидая, что бык вот-вот врежется в нерешительного прыгуна.

Принц почувствовал, как взмокают волосы у него на затылке. Раз, два — для себя он всегда считал сам. В тот момент, когда чудовище приблизилось к нему вплотную, а острые желтоватые рога задрожали на уровне груди, Акхан вцепился в смертоносную кость ладонями и, оттолкнувшись ногами от земли, взлетел в воздух.

Оказалось, у взрослого тоже есть преимущества в прыжке — сильный самостоятельный толчок и крепость рук, позволявшая быстро перекинуть тело через хребет быка. Больше всего принц боялся, что во время прыжка его ноги заденут за спину животного и тогда не избежать падения. Но он вовремя разжал рога, вовремя оттолкнулся ладонями от потной, скользкой спины, вовремя приземлился. Только бычий хвост хлестнул его по лопаткам. «Будет рубец», — мелькнуло в голове у акалеля.

Правая нога чуть запнулась, но Акхан лишь вздрогнул и тут же разогнул колено. Трибуны взорвались рукоплесканиями. У него получилось! Только в эту минуту принц осознал, что и небо, и камень, и земля под ногами — совершенно белые, он не различает их.

У акалеля закружилась голова, как несколько месяцев назад во время ритуала Возложения Змея. Он почувствовал, что вот-вот ткнется лицом в песок. Надо бежать. Бежать через арену, из этого безжалостного пекла к единственному темному месту — входу в Лабиринт. По обычаю, тот, кому удавалось исполнить смертельный прыжок, имел право войти туда, но мало кто им пользовался. Подземелья священной горы — не для людей. Никто не знает, что за опасности подстерегают там. Входящий никогда не выходит прежним. Завидев, что удачливый прыгун несется к каменному устью Лабиринта, зрители вновь затаили дыхание.

Акхан видел, что зеленоватые медные двери слегка приоткрыты, образовывая узкую темную щель. За ней могла быть смерть. Но главное — были мрак и прохлада. Последние несколько стадий принц проделал прыжками. Он слышал, как за его спиной горестно воет толпа — бык поднял на рога кого-то из прыгунов. Странно, ведь они именно этого и хотели. За этим пришли. Чего же теперь сокрушаться?

3

Внутри было темно и пахло мышиным пометом. Попав с яркого света в каменный мешок, Акхан сначала ослеп, а потом… не прозрел, потому что ему сразу же завязали глаза плотной шерстяной тканью.

У порога Лабиринта дежурили две жрицы, судя по голосам, молодые. Они держали в руках клубки пряжи. Одна из них привязала колючую нитку к правому предплечью героя. Другой ее конец она закрепила в каменном кольце на двери.

— У тебя столько свободы, сколько хватит этой нити, — сказала девушка. — Смотри не порви. Иначе тебя никто никогда не найдет.

Ее деревянная ладошка стукнула акалеля между лопаток, и принц кубарем покатился по ступенькам вниз, соображая, откуда в хрупкой жрице столько силы? В следующие несколько секунд его поглотил мрак. Казалось, он проникал не только в глаза, но и в уши, нос, рот, застревал в горле и наполнял всего человека изнутри.

Больно стукнувшись ладонями о холодные, липкие от подземной влаги плиты, Акхан понял, что лестница кончилась. Он находился внизу, слепой, без оружия и на привязи. Принц с раздражением попытался сдернуть повязку. Не тут-то было. Шерсть больно колола вспотевшее лицо, но не желала отлипать. Только сейчас он вспомнил, что в ритуальные повязки вплетают нити паутины. Это делает их необыкновенно прочными и заставляет намертво приставать к коже. Теперь, чтобы снять ткань, ее придется соскребать с водой и песком.

Акхан выругался и повертел головой в разные стороны. Ниоткуда не слышалось ни звука. Прежде чем добраться до богов, ему следовало сделать хотя бы несколько шагов по Лабиринту. Он резко оттолкнулся руками от пола и, распрямившись, едва не ударился головой о низкий потолок. Привязанная к его предплечью нить туго натянулась. Оказывается, ее длины хватало только на то, чтобы спуститься с лестницы. Акалель почувствовал себя крысой на веревочке, которой мальчишки подманивают кота. Кто здесь играл роль кота, принц еще не разобрался, но следовало порвать путы и уносить ноги, пока не поздно. Это он и сделал. Дернул левой рукой за нитку, она оказалась прочной, но все же поддалась. И на том спасибо.

Освободившись, Акхан прильнул к правой стене и двинулся вдоль нее, осторожно нащупывая дорогу ногами. Через несколько шагов его ступня повисла в воздухе. Принц встал на четвереньки и обшарил руками края круглого каменного колодца в полу. Дыра оказалась не слишком большой, и ее удалось обогнуть, аккуратно ступая на цыпочках.

За колодцем пол начал понижаться, а стены сужаться так, что вскоре Акхан мог только боком протиснуться между ними. В какой-то момент акалель явственно ощутил сквозняк. Его щеки коснулось слабое колебание ветра. В то же мгновение он инстинктивно отдернул голову, и совсем близко от нее, рассекая воздух, просвистело нечто. Судя по тяжелому стуку о противоположную стену, предмет был металлическим — скорее всего железная спица с отравленным концом. Она могла пробить путешественнику висок или воткнуться в шею — так и так он бы погиб.

Ловушки на путях богов были вполне человеческими. Это ободрило Акхана. И тут справа послышался странный звук. Он напоминал дробный стук копыт, точно в Лабиринт запустили быка. Однако это был не бык. Принц не сразу понял, откуда в нем такая уверенность. А когда догадался, едва не присел на корточки от ужаса. Стучали две, а не четыре ноги!

И тем не менее они были с копытами. Да и ростом существо, судя по тяжелому шагу, превосходило быка. В голове у Акхана разом всплыли легенды о рогатых чудовищах — минотаврах — потомках первых жителей Великого Острова. Боги в образе быков похищали девушек, увозили их на своих серебряных ладьях за край небес, а потом возвращали вместе с жутковатым потомством — полулюдьми-полубыками.

Рогатые гиганты разоряли Остров и питались человечиной, пока земля сама не расступилась и не поглотила их. С тех пор потомки небожителей томились в недрах горы, сотрясая ее ударами копыт. А чтобы вознаградить богов за потерю их священного семени, люди стали приносить им в дар своих первенцев. Кого кидали в море с горы, кто-то горел в утробе железных быков Баалов у входа в порт. А некоторые удостаивались особой чести — уйти в Лабиринт и на серебряных дисках сопровождать «сыновей неба» в звездные гавани.

Все это в один миг пронеслось в голове у Акхана. Он повернулся спиной к нараставшему стуку копыт и что есть мочи бросился бежать. Сейчас принц не думал ни о колодцах в полу, ни об отравленных иглах. Страшнее чем встреча с человеком-быком он ничего не мог представить. Казалось, чудовище рогами гнало перед собой ужас. Паника, охватившая акалеля, была безотчетной и передавалась на расстоянии. Она граничила с отвращением и, видимо, в нем брала свои корни. Акхан представить не мог, что это приблизится к нему.

Между тем чудовище нагоняло. Послышался трубный рев. Низкий раскатистый звук живо напомнил принцу крики боевых слонов. Только здесь, под давящими сводами подземелья, он был особенно резким и гнетущим.

В ужасе Акхан вцепился пальцами в шерстяную повязку, стараясь продырявить ее хотя бы на глазах. Это ему отчасти удалось. То, что он увидел, обернувшись через плечо, не поддавалось никакому описанию. Оно действительно было о двух ногах, с коленями, выгнутыми назад, и копытами. Имело рога и некое подобие морды. Но на сем сходство с быком заканчивалось.

Бурое тело существа было плохо различимо в темноте. Его бочкообразная форма говорила о большой силе. Передние когтистые лапы чудовище подбирало под себя и лишь изредка касалось ими пола, высекая из каменных плит искры. При этом тварь имела на удивление осмысленный взгляд и щерила пасть с желтоватыми клыками в подобие ухмылки.

Минотавр приближался из темноты, а вместе с ним тошнотворный запах грязного, заскорузлого в дерьме тела. Человеческого тела, потому что животные так никогда не пахнут. Акхан осознал причину своего страха: противоестественность, невозможность соразмерить это с собой и признать в нападавшем хоть что-то людское.

С криком принц бросился вперед, не разбирая дороги. Он петлял то вправо, то влево. Благо Лабиринт позволял сколько угодно играть в догонялки. Везде было одинаково темно, и одинаково слышался за спиной хрип рогатого гиганта. Зверь ориентировался в подземных ходах лучше человека — это был его дом. Вскоре акалель понял, что преследователь не одинок.

Свернув в очередной коридор, Акхан с содроганием заметил в его конце фигуру еще одного минотавра. Вероятно, услышав шум и беготню, все они постепенно присоединились к охоте. Вот почему из Лабиринта нет выхода! И почему сюда уводят детей! Боги никуда не забирают их. Просто скармливают своему хищному потомству!

Эта мысль казалась простой и очень убедительной, поскольку все объясняла. Но в тот момент, когда жертва уже не знала, в какой коридор спрятаться от мелькающих повсюду гигантских теней, за поворотом блеснул свет.

Он зажегся сразу. Ярким белым снопом. Очень далеко и очень мощно. Выдержать его рези не смог бы ни один человеческий глаз. Акхан сразу зажмурился, закрылся руками и только потом почувствовал боль, точно его глаза и правда опалило. Он упал у стены и сжался в комок, не понимая — как свет может валить с ног?

Его чудовищные преследователи, даром что полубоги, издали жалобный рев и бросились наутек. Принц слышал стук удаляющихся копыт. Сам Акхан лежал, не смея открыть глаза. Ему казалось, что белое режущее сияние проникает даже сквозь веки. Он ощущал себя в длинной, насквозь пронизанной мощным лучом трубе, которая постепенно наклоняется, скатывая его к источнику света.

Там сновали странные существа — вытянутые и плоские, как тени. Акхана почему-то не удивило, что он видит их с закрытыми глазами. Словно образы передавались ему, минуя зрение, прямо в мозг.

Существа эти ничем не напоминали червяков из железной птицы в Ар Мор. И все же, принц был уверен, являлись им сродни. Состояли из той самой слизи, которая могла принимать любую форму.

Они не суетились. Их движения были тягучи и вместе с тем шарнирны. Объяснить этого Акхан не мог. Они заметили его сразу, издали нечто вроде шипения и потрескивания, искря краями своих белых плоских тел, и стали подтягивать принца к себе. Не руками, а чем-то вроде сосущего потока воздуха. Хуже этого акалель никогда ничего не испытывал, хотя никакой боли ему еще не причинили. Да и собирались ли причинять?

Существа занимались чем-то вроде погрузки серебряного диска. Внутри он напоминал не ладью, а круглый дом. «Вот и боги! — с горечью подумал Акхан. — Поговори с ними. Спроси. Ты и языком-то пошевелить не можешь! Тем более пальцами рук и ног». Его отяжелевшее, разом ставшее чужим тело плыло, как кусочек жира по сковороде. Пока не застыло перед длинным железным столом. Вряд ли боги собирались его есть. Но намерения их были агрессивны. Вероятно, он им помешал.

Акалелю показалось, что свет плотно сдавливает ему голову, очищая ее как апельсин от шкурки — от волос, кожи, костей, а потом впиваясь в мозг. Тем временем боги были погружены в свои дела. По воздуху двигались блестящие коробки, одна из них зацепилась при неловком повороте за угол, открылась, и из нее на пол посыпались прозрачные цилиндры, наполненные красной жидкостью. «Кровь», — догадался принц. Его мысли текли медленно-медленно, словно свет заморозил их.

В этот момент на запястьях его рук и щиколотках ног защелкнулись отполированные кольца. Кандалы? «Совсем как у людей», — поразился Акхан. Или это и делалось для людей? Принц не понимал, зачем существа собираются его пытать, ведь они ни о чем не спрашивали. Им и так все было известно. Иначе зачем вгрызаться в голову?

Но богов интересовало нечто другое. Длинная серебряная спица впилась в сгиб руки акалеля и толчками начала откачивать темную венозную кровь. Другая под углом вошла в спину и проникла в позвоночник. Белые уродцы и оттуда хотели что-то высосать. Они взяли у него по кусочку всего, забравшись даже в желудок. Если б Акхан не чувствовал полного отупения — заторможенности тела и сознания, — он бы, наверное, не перенес этого.

Казалось, ему пересчитали кости, заново перемотали кишки и поменяли местами сердце с легкими. Принц ощущал себя так, будто в его внутренностях кто-то рылся, как грабитель в сундуке, не нашел ценностей и с досадой захлопнул крышку, не заботясь о том, что вещи остались скомканными и перепутанными.

Второй раз в жизни Акхан встречал богов и второй раз испытывал крайнее отвращение. Похожее чувство охватывало его в юности после ритуальных игр с коровами. Невероятная тяжесть. И невероятная грязь. Выход за пределы человеческого, оказывается, не возвышал до божественного, а ронял до скотского состояния.

Все в них было противоестественно. Невозможно для людей. Эти белые твари оставались враждебны человеку. Ненавидели его. Боялись?

Эта мысль пришла к Акхану внезапно и поразила своей нелогичностью. Чего им бояться? Вот он лежит, выпотрошенный, как треска перед кухаркой. И все же что-то в нем их пугает. Словно внутри него имеется некое не приведенное в действие оружие, которое при умелом обращении может разнести в клочья и серебряный диск, и гору, и самих богов…

Что это было? Принц не знал. Но сами червяки, недовольно шипя, отступили от него. Наручники щелкнули, выпуская акалеля. На волю? Он все равно не мог двигаться. Но в этот миг зрение Акхана странным образом изменилось, а сознание расширилось до болезненных пределов. Он словно получил способность видеть через стены. Все, что происходило там, необыкновенно придвинулось — бросилось ему в лицо.

Серебряный шар готовился покинуть недра горы, выскользнув из Лабиринта под ней. В сущности, сам Лабиринт был не чем иным, как удобной гаванью для таких вот небесных блюдец, вырытой в опустошенном до того вулканическом основании. Точь-в-точь в таком же, как Туудум на другом краю света.

Шар собирался ускользнуть, но медлил: продолжалась погрузка на борт. И вот в невероятно длинном коридоре принц увидел своих детей. Близнецов Постума и Цетис. Боги-черви уводили их прочь, осторожно подталкивая в спину студенистыми подобиями рук. Дети шли, держась друг за друга, но, кажется, не испытывали страха. Они даже улыбались своим провожатым, а те кивали им плоскими головами в такт шагу.

При виде этого Акхан испытал ни с чем не сравнимое отчаяние. Он попытался закричать. Голос колом встал в горле. А в следующую минуту вышел вместе с потоком крови, хлынувшим на пол. Свет резанул его по мозгу, выжигая все мысли.

«Исполни приказание царя Яхмеса, и твои дети не пострадают. — Эта фраза, не сказанная, а вплавленная акалелю в голову, была единственным, что он запомнил из увиденного в Лабиринте. — Открой нам дорогу в Туле».

Наутро бритоголовые жрицы-смотрительницы с удивлением нашли Принца Победителя на пороге Лабиринта. Его лицо было обожжено нездешним светом. От потери кожи спасла лишь шерсть с паутиной. Речь акалеля казалась невнятной. Из всего, что он говорил, можно было разобрать только одно слово: «Туле».

 

Глава III

НА ПОДСТУПАХ К ТУЛЕ

1

Корабль накренился и врезался носом в отмель. «В мире нет равновесия!» Усмешка прорезала плотно сжатые губы принца, он перегнулся за борт. Матросы застыли, ожидая гневного рыка, но акалель только почесал пальцем губу, сплюнул в воду и, не выбранив кормщика, побрел прочь. «Выбирайтесь сами»— было написано на его мрачном, опухшем от многодневного пьянства лице.

Ветер трепал длинные волосы Принца Победителя, среди которых нет-нет да мелькали солнечные пряди. Вопреки требованию Тиа-мин, он не стал красить их, и у корней пролегла заметная борозда цвета спелой ржи. Точно так же он отказался от услуг Варда, смешивавшего оливковое масло для растирания с черным соком молодого грецкого ореха. Раб только развел руками:

— Хозяин, вы пойдете пятнами, как змея.

— Пусть. — Акалель упрямо мотнул головой. — Какая теперь разница?

Он сознательно носил меч на левом боку, чтоб иметь возможность в бою пользоваться правой рукой — неслыханная дерзость для атлан. Дети Великого Острова всегда сражались левой, которая была развита у них лучше. Акхан одинаково хорошо владел обеими, но сейчас назло всем подчеркивал свои гиперборейские корни.

Казалось, после отплытия ничто вокруг не интересовало Сына Солнца. Мощный силуэт священной горы еще не растаял в дымке на горизонте, а он уже удалился в палатку на корме и задернул полог с горгоньими головами. Больше его никто не видел за все время путешествия, лишь толстый раб сновал туда с полными кувшинами розового феакийского.

Акхан пил молча, только время от времени цедил сквозь зубы короткие приказы и снова замолкал на сутки. Пошла вторая неделя пути, а он еще ни разу не взял в рот еды. На упрек Варда принц с болезненной гримасой бросил: «У меня есть причины для траурного поста», — и раб смущенно отвел глаза. Толстяк боялся показать сочувствие. За один жалостливый взгляд он уже получил кулаком в челюсть. Это было слишком даже под пьяную руку: Акхан не бил слуг.

Корабли шли мимо холмистых берегов, покрытых серыми дюнами. Солнце палило нещадно, и аромат разогретой сосновой смолы ощущался даже на воде. Еще день — и они упрутся в Туле, как в стену. Самая северная точка, до которой атлан могли добраться. А ведь дальше в глубину лежали неизведанные земли, омываемые Молочным морем, где белые глыбы льда плавали как пенки в кружке. Там обитали племена, никогда не видевшие остроносых атланских галер. Для народа, живущего морской торговлей, это было нестерпимо!

Сами гиперборейцы продавали мало, а покупали еще меньше. Их не привлекали ни яркие краски, ни раковины, ни слоновая кость. Собственная земля давала им все необходимое, и они со смехом показывали чужестранцам покрытые резьбой бивни мамонтов, янтарь, меха, золотую и серебряную посуду. Северяне не брали изделий заморских мастеров: ведь вещи могли нести на себе печать заморского колдовства.

Судя по всему, гиперборейцы считали себя Пупом Земли, а остальной мир — крошками суши в бескрайнем океане, обнимавшем их ледяную родину. Для них Туле была военной крепостью, лишь из милости к навязчивым чужеземцам выполнявшей функции перевалочного пункта в транзитной торговле. Этот транзит, не задерживаясь ни в одном из внутренних портов, шел от восточных границ Ареаса к западным. Желтая Ле Му вела торг с землями на западе через полярные моря. Так было и быстрее, и дешевле, чем плавать вокруг бескрайнего Черного континента, населенного каннибалами. Гиперборейцы обеспечивали охрану грузов — шелка, нефрита, благовоний, — а казна Ареаса исправно пополнялась золотыми атлями и дырявыми четырехугольными монетами с востока, которые таможенные сборщики принимали на вес.

«Шелковый транзит» с Ле Му притягивал оборотистых атлан как магнит. Поэтому войны между Ареасом и Детьми Солнца веками велись не за спорные территории, а за право торговать на внутренних землях Гипербореи. Отказ допустить их в границы северной империи атлан считали ударом по могуществу Великого Острова. Гиперборейцы думали иначе.

В глубине души акалель считал, что они правы: «Их земля, зачем лезть?» Нового нападения на Туле он не одобрял. Сильная крепость. С моря ее не взять. Припасов столько, что хоть год сиди в осаде. Если и можно уничтожить оборону Туле, то только изнутри. Но его-то посылали штурмовать в лоб!

В последнее время Акхан сомневался, что Лунный Круг сам отдает приказы. Страшные сны о червяках на серебряных блюдцах повторялись у него с пугающей регулярностью. Видения приходили на границе яви и забытья. Белые существа смотрели на принца с любопытством, но без сочувствия. Их внимание уже несло в себе кару. В том, что именно он попал под пристальный взгляд богов, было особое наказание.

Акалель никому не рассказывал о своих снах. Даже Варду. Но, кажется, толстяк догадывался, что с хозяином неладно. Впрочем, странности в его поведении раб приписывал беспробудному пьянству. Сейчас корабль сел на мель, вырвав Сына Солнца из задумчивости: следует ли откупорить следующую амфору крепкого феакийского или перейти к легким золотистым винам?

Матросы бранились, наскакивали друг на друга и чуть не скинули рулевого за борт. Но Акхан знал: виноват кормщик. Друз никогда не плавал в этих широтах, а после двух лет безделья не всегда к месту применял прежние навыки. Стащить флагман с мели можно было только при помощи других судов. Те держались на расстоянии, опасаясь тоже увязнуть в песке. Их капитаны выслали лодки, с корабля акалеля скинули канаты, которые потащили к трем ближайшим галерам, укрепили на них, и гребцы, чертыхаясь, налегли на весла.

2

Прибытие нового командующего не вызвало оживления в войсках. Люди не понимали, зачем их притащили на край света? Зачем заставляют топтаться под стенами неприступной крепости, платя за чужую бездарность?

Теперь принца Корхану отзывали домой, чтобы его имя не связывалось с поражением. Акхан должен был занять место неудачливого акалеля и попытаться выиграть… Хотя он уже сейчас понимал, что действия под Туле обречены на провал. Даже с пьяных глаз Сын Солнца не решился бы штурмовать твердыню в лоб. Трезво же оценив ситуацию — осмотрев позиции и наличные войска, — Акхан решил: самое большее, на что могут рассчитывать атлан, это не слишком позорный мир.

Для этого следовало выиграть несколько сражений на подступах к крепости. Штурм встанет дороже. Осаждающие находились в худшем положении, чем осажденные. Запасы еды подходили к концу, лагерные лазареты забиты больными. Оставшиеся в строю воины изнывали от безделья, забыли субординацию, распустились и занимались мародерством в окрестных деревнях. Словом, Корхану оказался никудышным командиром: люди ему просто не подчинялись.

Пока Сын Солнца шел от своих кораблей по лагерю, ему тут и там попадались пьяные, которые при виде акалеля и не думали сворачивать с дороги. Это привело Акхана в бешенство, и, если б его собственные ноги не заплетались, а язык не спотыкался на каждом слове, он устроил бы разгильдяям зверский разнос.

Глядя принцу в спину, один из младших калелей сказал другому:

— Болтают, в Дагонисе его детей принесли в жертву. Что за человек после этого согласится принять командование?

Офицер говорил тихо, но Акхан услышал. Он остановился, повернул голову, и слова застряли у калеля в горле.

Опухшее лицо Принца Победителя исказил такой гнев, что оба офицера, презрев устав, обязывающий их оставаться на месте, со всех ног бросились бежать прочь.

Сын Солнца почел за лучшее без приключений добраться до собственного шатра, где рухнул на ложе с твердым намерением завтра протрезветь во что бы то ни стало.

Следующее утро принесло тяжелое похмелье и сильную головную боль от дыма костров. Осаждающих было так много и они ютились в такой тесноте, что Акхан диву давался, как это солдаты еще не подожгли весь лагерь. Сунув голову в тазик для умывания, принц продержал ее несколько мгновений в холодной воде. Ощущение было не из приятных. Зато мысли сразу прояснились.

— Что слышно? — спросил акалель, выныривая и мотая волосами во все стороны.

— Принц Корхану отбывает сегодня в обратный путь. — Вард протянул хозяину полотенце. — А с ним четыре корабля, груженных трофеями.

— А раненых он взять не хочет? — Принц Победитель поднял бровь. — Как видишь, и из проигранных кампаний можно извлечь немалую выгоду. Если ты, конечно, акалель, а не простой латник.

— Раненые и больные — теперь ваша забота, господин, — развел руками раб. — А Корхану будет чем задобрить Лунный Круг: золота на кораблях много…

— На кораблях? Не дам ни одной галеры! — орал Акхан на военном совете.

Он сразу взял быка за рога. Всем, не понявшим еще, кто здесь командует, акалель криком вколотил обратно в глотку вопросы и недовольства. Даже заносчивый Корхану не смел поднять глаз. Правду говорили, что с Сыном Солнца лучше не связываться. В гневе он страшен. А в последнее время у принца не было ни малейшей причины сдерживаться.

— Дармоеды! Трусы! Недоноски! Да мои каторжники в Ар Мор воевали лучше! — разорялся он. — Не получите ни атля из общей добычи! Мои войска берут по шлему золота на брата за неделю осады. Вам не дам ничего! Беременные бабы дерутся с большим азартом!

Принц Победитель нагнал такого страху, что никто из калелей не решался и рта раскрыть. Корхану поначалу пытался держаться с ним на равных, но Сын Солнца гаркнул:

— Твои полномочия окончены! — и бедняга аж присел на месте.

— Все золото оставишь здесь, — бросил ему акалель, когда накричался и устал вращать глазами. — Четыре корабля я тебе не дам. Возьмешь два с ранеными и больными.

— Но Мин-Эвра четко приказала мне… — от жадности у Корхану прорезался характер, — доставить трофеи в Дагонис любой ценой.

— Даже ценой жизни своих солдат? — В спокойном голосе Принца Победителя было еще больше угрозы, чем в крике. — Не позорь верховную жрицу, Корхану, своими неуместными откровениями.

Сидевшие в шатре офицеры переглянулись. Минуту назад им очень не понравился новый командующий. Корхану — пустое место. Самовлюбленный болван. Слишком атлан, чтоб быть хорошим воином. И слишком красавец, чтоб вообще считаться мужчиной. Но этот новый — бешеный пес без ошейника. Ничего, кроме кровавой бани, от него и ожидать не следует.

Однако выходило по-другому. Сын Солнца приструнил мародерствующего любовника верховной жрицы и позаботился о больных, которых в лагере уже стало больше, чем здоровых.

— Теперь я прошу вас, принц, покинуть совет. — Акалель как ни в чем не бывало поклонился прежнему командующему.

Корхану побелел от гнева. Ему указывали на дверь! Не желали в его присутствии обсуждать дальнейший план военных действий. Формально он не имел права ни к чему придраться. Срок его полномочий истек, и новый акалель вовсе не обязан… Но ведь мог бы хоть из вежливости! Однако боги явно обделили Акхана вежливостью. Он не хотел говорить о своих намерениях в обществе Корхану, чтобы через неделю его приказы не перетолковывались в Дагонисе.

— Желаю вам победы и всяческих успехов, Мин-Акхан. — Бывший командующий тоже поклонился и, не сдержав обиды, бросил уже в дверях: — Надеюсь, вы сумеете не положить здесь всю оставшуюся армию.

— Я тоже на это надеюсь, — ответил акалель, когда полог за спиной Корхану упал. Он жестом пригласил офицеров подсаживаться поближе к столу, на крышке которого углем был нарисован план укреплений Туле.

— Нам нужно выманить их за стены и заставить дать хотя бы один открытый бой. Для этого я предлагаю выжечь предместья за нижним кольцом стен и устроить резню на улицах. Они не выдержат и будут вынуждены предпринять вылазку.

— Вряд ли армия станет рисковать для защиты беднейшей части города, — с сомнением протянул кто-то из калелей.

— У гиперборейцев не принято бросать своих, — отозвался другой.

3

Через пару дней лагерь атлан изменился до неузнаваемости. Сверху, со стен осажденной крепости, он напоминал разворошенный муравейник. Люди сновали туда-сюда, поминутно от берега отваливали ладьи. Целые отряды перебазировались к нижним бастионам Туле, охранявшим узкий пролив Аустрин на подступах к цитадели. Дыма стало меньше, солдатам не давали засиживаться у костров. Зато прибавилось стука железа на наковальнях: оружие правили и приводили в порядок.

Гиперборейские военачальники справедливо решили, что враг готовит скорое нападение. Это связывалось с прибытием нового командующего, но поскольку самими защитниками Туле временно руководил принц Ахо, никто, откровенно говоря, не почесался усилить слабые гарнизоны нижних фортов. Нельзя сказать, чтобы опытные боевые ярлы короля Алдерика, оставленные им «в помощь» сыну, не напомнили принцу об этой необходимости.

Однако наследник так упивался внезапно свалившейся на него властью, что не желал слушать ничьих советов. Он жаждал доказать «зазнавшимся воякам отца» свою силу и шел наперекор любому, даже самому разумному требованию. Полярные волки Алдерика только клацали зубами от раздражения. В душе они проклинали короля, посреди осады покинувшего войско и доверившего власть «полоумному молокососу».

Алдерик умчался из Туле, как только узнал, что командовать войсками атлан назначен сын Тиа-мин. Король не без основания счел себя оскорбленным. У него как у владыки Ареаса найдутся дела поважнее обороны южной крепости, которая ни при каких условиях не может пасть! Он спешно отбыл в столицу, оставив вместо себя бездаря Ахо. Между отцом и сыном отношения никогда не складывались: там, где находился один, другому было не место.

Именно в расчете на такую реакцию Лунный Круг и отправил Акхана под стены Туле. Там знали, что принц Ахо — никакой командир, зато «большой друг Великого Острова и поклонник старых богов». Из такого расклада могли проистечь самые неожиданные выгоды.

И они проистекли.

Во-первых, наследник не усилил гарнизоны нижних фортов и атлан ворвались туда как смерч. Во-вторых, опасаясь обвинений в трусости, он тут же без оглядки отдал приказ о вожделенной Акханом вылазке, хотя добрая половина военного совета была против того, чтобы предпринимать ее без должной подготовки.

— Наших режут прямо на улицах! — визжал Ахо. — А вы надеетесь отсидеться за стенами! Трусы! Предатели! Я все сообщу отцу!

— Враг только этого и ждет, — заявил Бьерн Медведь, командовавший тяжелой конницей. Этот мрачный верзила, головой задевавший о потолок, всегда говорил не то, что от него ждали. Его плащ на плечах скрепляли аж две фибулы в виде медвежьих голов — знаки высшего отличия в армии Ареаса. На поясе болталась наградная секира с золотыми насечками. Ее Алдерик собственноручно прикрепил к ремню ярла после знаменитого сражения за Скафти, где его всадники не дрогнули против боевых слонов.

Бьерн позволял себе куда больше остальных и почти не скрывал традиционного для гиперборейской знати презрения к Ахо. Но все знали, что сам он слишком прост и обычно говорит лишь то, что ему подсказывает командир лучников Хёгни Проныра. Тот стоял рядом и, как всегда, молча ухмылялся.

— Это хорошо рассчитанный план, — басил Медведь. — Их Сын Солнца не промах. Он хочет выманить нас за стены и хорошенько оттрепать. А при теперешнем командовании…

— Тебя чем-то не устраивает командование? — Ахо надменно покосился на гиганта.

— Упаси Бог, — Тот развел ручищами и преувеличенно низко поклонился. — Меня не устраивает, кто и как его осуществляет.

Это было оскорблением. Краска бросилась в лицо наследнику. Он схватил со стола лампу и, не заботясь о том, что масло в ней горячее, с размаху плеснул в лицо ярлу. Бьерн отклонился, но жирные капли заблестели в его черной бороде.

— Я обо всем доложу в Асгард, — отчеканил он.

— Советую приложить к доносу просьбу об отставке! — выкрикнул ему в спину принц.

Дверь за Медведем захлопнулась.

— Ну и чего ты добился? — бранил друга Хёгни уже на улице. — Теперь нам придется отдуваться без тебя. А драка будет нешуточная.

Оба понимали, что положение серьезно. Ахо не подготовил войска к вылазке. Какими бы толковыми ни были гиперборейские офицеры, сражения под стенами крепости каждый из них по отдельности выиграть не мог, а выполнять дурацкие приказы командующего было равносильно самоубийству.

— Все, на что вы можете рассчитывать, — заявил Бьерн, — это выстоять в глухой обороне и вернуться в крепость с наименьшими потерями. К середине боя Ахо перебесится, когда почувствует, что ему никто не подчиняется.

— Только вот многие ли доживут до этого счастливого момента? — Проныра теребил жидкую рыжую бородку. — Не прощу Алдерику, что он бросил нас на этого дурня!

4

Акхан мог быть доволен. Все шло как по маслу. Его план сработал. Однако акалеля заботили легкие отряды, состоявшие из союзных атлан женщин-охотниц за головами. Они, как и Митуса, происходили с черного континента Та-Кем, но их земли располагались южнее, на плоскогорье Афрос. Там они приручали крепких безрогих антилоп с полосатыми задними ногами и круглыми ушами.

Командовала наездницами неистовая Гулит. Соплеменницы говорили, что она царской крови, и при встрече целовали ей колено правой ноги. Только этим и можно было объяснить ее необыкновенную заносчивость. Черная женщина расхаживала по лагерю почти голой, если не считать легких кожаных доспехов, и была красива особой, диковатой красотой тропического цветка. Но Акхан с некоторых пор не любил экзотики.

Между тем во время короткого командования Корхану этот дурачок разделил с ней ложе. А братьям нашим меньшим, как был убежден нынешний акалель, нельзя давать слишком много воли. В противном случае они сядут на шею. Вот и Гулит по темпераментной простоте вообразила, будто теперь она имеет право на каждого следующего предводителя атлан. В ее бесхитростной голове так скреплялся союз между Детьми Солнца и ее народом.

Поэтому после первого же военного совета Гулит заявилась в шатер к акалелю и без обиняков предложила «возобновить договор». На беду Акхан все еще маялся похмельем. Он обошелся с гостьей, может быть, круче, чем она того заслуживала. Схватил за нечесаную гриву и выставил из палатки, крича, что сам выбирает себе женщин, а от черных волос в постели его тошнит.

— Ты за это заплатишь! — шипела объездчица антилоп. — Трус! Как ты смеешь отказывать мне? — Она врезалась ладонями в песок и содрала кожу. — Весь лагерь говорит: боги отняли у тебя детей, потому что ты плодишь чудовищ! Тебе запрещено иметь дело с женщинами…

Акхану оставалось только подивиться, с какой скоростью распространяются слухи. Пару дней назад под Туле прибыл Тикаль, официально представлявший Лунный Круг. Это был неприятный сюрприз. Но, как видно, Мин-Эвра считала, что жрец должен повсюду сопровождать ненадежного акалеля. Не без ухмылки тот подтвердил запрет на сношения с женщинами. Акхан только рассмеялся, показывая, что ему нет дела ни до жреца, ни до его хозяев. Возможно, Гулит действовала по наущению Тикаля и только хотела спровоцировать принца на неповиновение? Сын Солнца отвесил ей пинка и вернулся в палатку.

Теперь перед боем он сожалел о дурном обращении с чернокожей красавицей. Может, стоило говорить повежливее?

Будет плохо, если легкая конница, которой надлежало действовать на флангах, окажется ненадежной в момент сражения. Между тем дикие женщины наводили на гиперборейцев ужас одним своим видом. Поначалу северяне думали, что «девки на антилопах» мажутся сажей, но когда взяли одну в плен и принялись оттирать песком, выяснилось — она от рождения такая. Это повергло простаков в суеверный трепет, и они, не долго думая, сожгли «тварь из преисподней».

Просвещенные атлан тоже не жаловали охотниц за головами. Те бродили по лагерю нагишом, брали что хотели, а когда желали мужчину, просто плюхались ему на колени. Это слегка нервировало даже видавших виды офицеров Акхана. Однако в бою, акалель знал, черная конница ему пригодится. Хотя бы в погоне за отступающим противником. Но будет ли это отступление?

Рано поутру на гребне нижних валов запели жаркие медные трубы и, поблескивая круглыми щитами, из ворот одна за другой стали появляться шеренги гиперборейских воинов. Как всегда, впереди шла тяжеловооруженная пехота — вёльсюнги. Эти бородатые, кряжистые воины в шлемах с бычьими рогами и плотных кожаных куртках мехом внутрь были вооружены двойными секирами и производили впечатление вылезших из-под земли гномов.

Тяжелые конники-герсиры составляли элиту войска и обычно выезжали вслед за пехотинцами. Но сегодня их не было видно. Это встревожило Акхана. Он не любил сюрпризов. За спиной гиперборейцев находилась мощная крепость, из чрева которой, как из кармана фокусника, в любой момент мог выскочить не то что конный отряд — целая армия.

Однако на этот раз случилось непредвиденное. Герсиры были избалованы привилегированным положением. Каждый из них владел небольшой деревенькой (что позволяло содержать тяжелое вооружение, лошадь и двух спутников-воинов). Каждый кичился древностью рода и посчитал себя лично оскорбленным отставкой своего командира Бьерна Медведя. В знак протеста герсиры не двинулись с места, когда ворота для вылазки уже были открыты.

Если б Акхан знал о таком вопиющем поступке вражеских конников, он бы крепко призадумался над хваленой гиперборейской дисциплиной.

Его собственное войско было на редкость пестрым. В нем имелись Дома из всех подвластных Великому Острову земель. И низкорослые метатели дротиков из Хи-Брасил, и длинноногие черные копейщики, бегом догонявшие всадников, и пехотинцы атлан, и боевые колесницы Та-Кем со сверкающими лезвиями на колесах. И, наконец, его собственный любимый отряд кавалерии. Как обычно, только на него Акхан и рассчитывал.

Все это красочное великолепие нагоняло на акалеля тоску. Оно напоминало ему связку отмычек, которыми атлан пытались открыть ворота неприступного города. Пробовали то одну, то другую, но безуспешно. Не было ни Дома Броненосцев, ни Дома Муравьедов, незаменимых при подкопах под стены. Ни Дома Обезьян, штурмующих любые бастионы. Ни, на худой конец, Дома Вепрей — сильной, совершенно безжалостной пехоты из северян-логров, подчинявшихся атлан из особой ненависти к гиперборейцам. Требование перебросить этих головорезов под Туле акалель уже отправил в Дагонис.

А пока приходилось довольствоваться демонстрацией перьев и плевательных трубок, производивших на бородачей-вёльсюнгов не больше впечатления, чем комариное жало на слона. Полуголые враги вообще вызывали у воинов Ареаса презрение: «Надо же, надеть людям нечего! А туда же, воевать лезут!»

Однако сегодня акалель не чувствовал во вражеском войске уверенности. Это неуловимое ощущение, передающееся на расстоянии, он всегда хорошо улавливал, вглядываясь в ряды противника. Обычно воины не думают, полагаясь на командиров и беспрекословно выполняя приказы нижних офицеров. Тогда все идет хорошо. Армия — единый организм, есть голова, есть руки и ноги. Но сейчас, кажется, пальцы не слишком полагались на мозг и как-то странно подергивались, не зная, стоит ли слушаться его сигналов.

Эта неуверенность была хорошо заметна. Акхан прищурил глаза, стараясь рассмотреть, что происходит у гиперборейцев: они и выдвигались вперед, и строились гораздо медленнее обычного, да еще, кажется, и огрызались командирам, всем своим видом демонстрируя нежелание подчиняться.

Переведя взгляд на выехавшую вперед группу ярлов в красных плащах, акалель понял, в чем дело. Ими предводительствовал принц Ахо. Это следовало из знаков различия: большая голова медведя на бронзовом нагруднике, увенчанная малой королевской короной. Наследник. Не король. Не Алдерик. Акхан испытал мгновенное чувство разочарования.

Удача явно сопутствовала ему — Ахо не боец, и его армия это знает. Но вместе с тем горький привкус обиды — Алдерик посчитал ниже своего достоинства съехаться с ним в поле — обжег губы сына Тиа-мин. Исход битвы был заранее предрешен, и потому скука завладела сердцем акалеля еще раньше, чем он выдернул меч из ножен. Его войска сегодня возьмут верх. Они будут беспощадны, наказывая заносчивых северян за их презрение к Великому Острову. Но все это не принесет Принцу Победителю радости.

Он взмахнул рукой, делая знак командирам колесниц выдвигать своих людей в центр. А сам поехал к коннице. Не следует ее торопить и бросать в пекло. Она может пригодиться позднее, когда черные кемийцы пробьют значительную брешь, кромсая вёльсюнгов страшными лезвиями на колесах.

Однако, вопреки ожиданиям, вёльсюнги выстояли. Удар колесниц смял первые две-три шеренги рогатых бородачей, но и только. Остальные кинулись на кемийцев, как муравьи на кусок сахара. Останавливали колесницы, кидая под них тела убитых товарищей, обрубали лошадям постромки и приканчивали лучников и возниц своими сверкавшими на солнце секирами.

Акалель даже плюнул с досады. Эти мохнатые бестии, кажется, вообще не способны были сходить с места. Вырастали прямо из земли и стояли насмерть. Кемийцы против них явно не тянули. Интересно, потянет ли его конница?

Направлять своих против вёльсюнгов командующий сейчас не стал. Много чести. Для начала он решил измотать вражескую пехоту наступлением плевателей отравленных стрел. Эти низкорослые туземцы из Хи-Брасил сгорали в первой же схватке, как солома. Зато их было много — просто лавина, — и они существенно проредили шеренги гиперборейцев. Стали видны даже позиции лучников на невысоком взгорье, укрепленном плетеными щитами и мешками с песком. Из-за них северяне осыпали атлан стрелами, и сейчас акалель мог сказать, что темнокожие жители болот пали большей частью от их обстрела, чем от секир вёльсюнгов. Рогатые бородачи заметно устали. Вот теперь пора.

Акхан поднял руку, его все еще беспокоил вопрос: где гиперборейская конница и не пойдет ли она в наступление в самый неподходящий момент? Но раздумывать было некогда. Командующий опустил ладонь, и двое трубачей, прижав к губам костяные дудки, заиграли сигнал атаки.

Кавалерия отозвалась не сразу. Сначала по рядам застывших наготове всадников пронеслась легкая дрожь: лошади дернули головами, люди прижали пятки к бокам животных и поудобнее перехватили пики. Встрепенулись флажки, криво преломились солнечные лучи в вытягиваемых из ножен клинках… А потом, всего спустя мгновение, лавина сорвалась с места и покатилась вперед на застывших в нерешительности вёльсюнгов.

Наверное, со стороны тяжелая кавалерия атлан действительно выглядела устрашающе. Ровный ряд блеска и топота, прибойной волной надвигающийся на противника. Акалель всегда жалел, что уже не может, как в первые годы службы, с головой погрузиться в шум атаки, раствориться в грозном потоке товарищей. Теперь он обязан командовать, думать, что происходит на флангах, не изменят ли всадницы Гулит?

Черные девки Афроса повели себя вполне надежно. Завидев, что вёльсюнги гнутся под ударами конницы, они с гиканьем и визгом ринулись в прорыв, размахивая острыми как бритва, костяными пластинами, изогнутыми под прямым углом. Антилопья кавалерия Гулит, как могла, расширила брешь в гиперборейской пехоте, а уже в нее устремились пешие воины атлан. Они впервые после кемийцев и хи-брасильцев столкнулись с северянами лицом к лицу.

Вёльсюнги, не выдержав тройного удара, дрогнули. Какое-то время младшие ярлы еще удерживали бородачей на месте, но потом они побежали, сминая друг друга и опрокидывая офицеров. Это была победа. Акхан уже почувствовал ее вкус. Она царила в воздухе, сливаясь из радостного ожесточения одних и панического ужаса других.

Принц Ахо даже не вытащил меча из ножен. Просто повернул серого в яблоках коня и поехал в крепость, не обращая внимания на бегущих в беспорядке воинов-гиперборейцев. Проигранный бой его не интересовал, их судьба тоже.

В этот миг восточные ворота Туле, до сих пор остававшиеся закрытыми, распахнулись. На стене тягуче и грозно пропели рога, а вслед за ними послышался ровный, с каждой секундой нарастающий гул. Сначала казалось, что земля вибрирует под ногами, и атлан не сразу различили топот сотен тяжелых лап. Нечто подобное Акхан слышал во время атаки боевых слонов. Но он не мог поверить, что южные великаны способны выжить в таком холоде, да еще ходить в сражения!

Худший враг — неизвестный враг. Атланские воины на мгновение застыли, испытав ту неуверенность, которая в течение всего боя сопутствовала их противникам. Зато гиперборейцы заметно приободрились. Кажется, они знали, чего ждать, и всем сердцем приветствовали это. Бежавшие вёльсюнги замедлили шаг и вскоре вовсе остановились, на их лицах была написана радость, граничившая с истерикой. В такт дробному звуку, катившемуся с горы, они застучали рукоятками секир о щиты, приветствуя атаку конницы.

Да, это была конница, но не совсем такая, какую ожидал Акхан. Ему бы и в страшном сне не привиделось… Боги, на чем они едут? В принципе, люди ездят на всем, что подворачивается под руку. Есть земля далеко к юго-востоку от черного континента, где аборигены впрягают в колесницы страусов. Но такого уродства и мощи акалель не видел никогда. Ездовые животные гиперборейцев больше всего напоминали носорогов, сплошь покрытых длинной рыже-бурой шерстью. Среди них встречались и белые — альбиносы. Эти казались особенно свирепыми из-за красных глаз.

Их грозно торчавшие двойные рога были окованы бронзовыми пластинами. К ним крепилась нехитрая сбруя. На горбу у носорогов сидели — вот этого акалель уж совсем не ожидал — тонкие хрупкие девочки в белых льняных платьях. Они-то и управляли чудовищами. На них не было никаких доспехов, даже ноги юных наездниц оставались босыми. Как им удавалось удерживаться у гигантов на спине, как руководить тупыми и свирепыми животными — оставалось загадкой.

До акалеля не сразу дошло, что это и есть знаменитая гиперборейская конница единорогов. По слухам, в ней служили девственницы. Только они неведомой колдовской силой и могли умиротворить опасных зверей. Но единороги в клочья разрывали своих хозяек, стоило тем лишиться чистоты. Выходя замуж, всадница навсегда покидала войско, передавая объезженное животное младшей подруге.

Мужчины не смели и приблизиться к грозным рогачам. Раньше Акхан думал, что единороги напоминают лошадей, и не понимал суеверного страха перед ними. Но увидев их истинный облик, уже не задавался праздными вопросами. Еще акалель понял, почему девушкам не нужно оружия. Единороги сметали любое препятствие одной своей массой. Только что гиперборейцы бежали. Теперь бежали атлан. Все без разбору. И всадницы Гулит, и пехотинцы, и остатки хи-брасильских плевателей, и даже его хваленая конница.

— Стоять! Стоять! — Впервые в жизни акалель не сумел задержать отступление. Если б он сам не поспешил, оказался бы смят и затоптан разъяренными шерстистыми гигантами, на которых, как лепестки белых лотосов, колебались тонкие фигурки наездниц. Такие мирные, такие беззащитные.

Дружный рев вёльсюнгов приветствовал появление этой противоестественно-нежной кавалерии. Девы-валькирии, как их называли сами гиперборейцы, прошли через поле как горный обвал, не оставив ничего живого.

Конники Акхана, надо отдать им должное, поначалу пытались защищаться. Один из них ранил единорога. Тот встал на дыбы, и наездница, не удержавшись, полетела на землю. И тут же, стоявший рядом гиперборейский воин упал на нее сверху, закрывая телом от уже готовых опуститься вражеских мечей. Сам вёльсюнг погиб. Акхан видел, как откатился в сторону его рогатый шлем. Но акалель навсегда запомнил, что гиперборейцы питают к своим девам-валькириям совсем иные чувства, чем его собственные воины-атлан к всадницам Гулит.

Разгром был полный. Такого Принц Победитель не ожидал. Потрепанные остатки его армии в беспорядке отступили к собственным лагерям. Если б валькирии решили их преследовать, пришлось бы переправляться обратно за пролив Аустрин. Но единороги, видимо, управлялись с трудом, они способны были на грубый натиск, но не на сложные маневры. Это и спасло войска Акхана. Он сумел организовать отступление и даже закрепиться в двух взятых ранее предместьях, за низкие стены которых валькирии на единорогах проникнуть не смогли.

5

В сущности, бой кончился ничем. Никто особенно не проиграл. Но и не выиграл. Однако доверие к акалелю было подорвано.

— Ты обещал нам победу! — выкрикивала ему в лицо на совете Гулит.

То, что она — даже не атлан по крови — осмеливалась говорить, тем более обращаться к командующему первой, до глубины души возмутило его офицеров.

— Заткни свою пасть, черная сука! — Кавик, молодой калель, которого Акхан вывез из Ар Мор, с кулаками ринулся на охотницу. — Как ты смеешь повышать голос в присутствии Сына Солнца?

— Видно, Солнце зашло в час, когда он родился! — Гулит вцепилась в лицо Кавику остро отточенными ногтями, и оба покатились по полу шатра.

Такого совета Акхан не наблюдал давно, тем более с тех пор как носил титул Принца Победителя. Его все всегда слушались. Ненавидели и боялись. Боялись и обожали. Но только не так.

— Прекратите! — Акалель наконец поднял голову.

Его офицеры скрутили плюющуюся и изрыгающую проклятия Гулит и вытащили ее из шатра.

— Простите нас. — Кавик низко поклонился ему. С его расцарапанной щеки на подбородок стекала кровь.

— За что? — бросил принц. — За то, что вы устроили свалку на совете? Или за то, что сегодня побежали, не слушая моих команд?

Калели потупились. Сейчас им было стыдно за свою трусость. По прошествии времени и единороги уже не казались такими страшными, и положение на поле боя безвыходным.

— Простите нас, акалель, — повторил Кавик, касаясь лбом пола. — Мы подвели вас и уронили ваше достоинство в глазах этих…

— Неважно. — Принц сделал ему знак подняться. — Важно, что мы будем делать теперь, когда два предместья взяты и нужно выделять войска, чтобы удержать их. Крепость же не в наших руках, и основные силы армии по ту сторону пролива. Наши будут здесь отрезаны, и любая хорошо организованная вылазка гиперборейцев уничтожит их. Предлагаю отступить.

Повисло тягостное молчание. Все понимали, что, с чисто военной точки зрения, акалель прав. Нельзя рисковать. Но новый отход только еще больше подорвет авторитет командующего.

— Те, кто останется, — смертники, — побелевшими губами выдохнул Кавик. — Позвольте, господин, я буду среди них.

Сын Солнца перегнулся через стол и отвесил юноше крепкий подзатыльник.

— Не люблю геройства, — отрезал он.

 

Глава IV

ДЕЯ

1

— Они уходят! — Принц Ахо старался не выдать удивления, но его голос предательски дрожал от бесстыдной радости. Наконец он всем все доказал! Его считали ничтожеством, а вот же, враг отступает!

Наследник самоуверенно передернул плечами и бросил на окружающих победный взгляд. Казалось, ему важно не столько побороть врага, сколько одержать верх над презрением и недоверием боевых ярлов отца. Те только покрякали в рукав да пожевали бороды. Ну что взять с этого недоумка? Ужу ясно, противник подтягивает авангарды к основному войску, перегруппировывается. И правильно делает. Новый атланский командующий — человек с опытом. Только зря старается, напрасная предосторожность — наш-то, припадочный, сам не отважится на новую вылазку, а подскажи ему кто — сразу в крик.

Все это было написано на лицах ярлов. Их многозначительное молчание вывело Ахо из себя.

— Воды в рот набрали? — взвился он. — Неспособны признать очевидное: противник отступает. Не хотите верить собственным глазам только потому, что победу добыл я? Я!

— Победу добыли единороги, — раздался сзади звенящий от негодования девичий голос. — Неужели вы не понимаете, брат, одна удачная вылазка еще не конец войны?

Присутствующие приосанились. За их спинами на стену крепости поднялась принцесса Дея, младшая дочь короля Алдерика, в ведении которой и состояли рогатые чудовища. Она управляла конницей валькирий уже два года и сносно справлялась со своими обязанностями. Ее девственные наездницы прибыли из Асгарда только вчера и почти сразу вступили в бой. То, что государь, сам покинув Туле, все же отправил туда грозных валькирий, по поверьям, приносящих удачу, говорило в пользу владыки Ареаса.

— Только вас нам не хватало! — При виде сестры наследник с презрением плюнул себе под ноги и размашистым шагом направился к лестнице. Ахо терпеть не мог эту выскочку, стянувшую на себя, как одеяло, всю отцовскую любовь. Если разобраться, она и дочерью-то Алдерику не была. Когда король женился на Феоне, у той уже имелась девочка от первого брака. Он только наделил Дею правами принцессы.

— Ваше появление спасло нас, — ярл-лучник весело подмигнул принцессе. — А то уж мы не знали, как его унять. Дела плохи…

— Да, — рассеянно отозвалась девушка, — отец знает.

По стене к ним приближались три высокие фигуры, закутанные в серые плащи.

— Извини, Хёгни, вёльвы идут.

Проныра немедленно склонился в глубоком поклоне и поспешил оставить принцессу наедине с надвигающейся угрозой. Вёльвами у гиперборейцев называли прорицателей. Они были кем угодно — затворниками, чудотворцами, пророками, — только не колдунами. Это знали все. Помнили прошлое, настоящее и будущее, полжизни проводили в пустынных местах, являлись ко двору внезапно и так же внезапно исчезали. Среди гиперборейской знати у них имелось немало поклонников. Хёгни принадлежал к числу последних и понимал, что сейчас ему следует удалиться.

— Приветствую вас, отцы. — Принцесса склонилась так низко, что ее белоснежные косы коснулись камня.

— Это кто это тебе отец? — со смехом осведомился самый молодой из прорицателей. Он откинул капюшон, открывая веселое курносое лицо и длинные золотые кудри. Из-за возраста скальд короля Звайнальд Тихие Струны считался среди вёльвов самым легкомысленным. Двое остальных воззрились на него с крайним осуждением. Но именно ему была дарована свыше песенная одержимость. Он мог напеть человеку судьбу, мог исправить беду, спев жизнь по-иному, мог в редких случаях изменить события прошлого и будущего. Это был высокий дар и настоящее проклятие. Все понимали, что нести его дано не каждому.

Звайнальд продекламировал:

Дея смутилась: она не собиралась в путь, и перевела вопросительный взгляд на остальных вёльвов.

— Что правда, то правда, — крякнул второй. — Дорожка тебе предстоит не из легких. — Он мял толстыми пальцами подбородок и, кажется, смущался. Этого прорицателя звали Риульф Берсерк. В прошлом он был воином, да и сейчас еще носил на поясе увесистый топор, а под плащом тяжелую кольчугу. Лицо Риульф имел добродушное и простоватое, но тот, кто хоть раз видел его в минуты боевого безумия, уже никогда не обольщался на счет этого «старца».

— Нам надо поговорить с вашим высочеством насчет очень важного дела. — Вот Огмис, третий из вёльвов, всегда брал быка за рога. Он выражался прямо и ясно, только от этой ясности на Дею почему-то веяло холодом. — Помнит ли ваше высочество древние легенды, связанные с родом королей Ареаса? — строго вопросил старик. Его дубовая палка чертила на пыльных плитках у ног принцессы узор из переплетающихся рун.

— Да, отец мой. — Девушке стало не по себе. В отличие от Звайнальда и Риульфа у нее никогда не ладились отношения со старшим из вёльвов. Он был одержим… мудростью. Его незамутненная чувствами мысль как нож взрезала пространство и время. Он всегда знал кратчайший путь к цели и прокладывал его, не считаясь с чужими судьбами.

— Ты помнишь, что мы говорили тебе о первенце короля Алдерика? — продолжал свой допрос Огмис.

Дея кивнула.

— Тогда следуй за нами.

Старик двинулся впереди. Звайнальд и Риульф пошли рядом с принцессой.

— Мы идем на Западный бастион, — пояснил скальд, слегка приобняв девушку за плечи. — Ты вся дрожишь! Этот Огмис умеет нагнать на людей страху! Ничего особенного, просто посмотришь на лагерь атлан и кое-кого там увидишь… — Его голос был заговорщическим и, как всегда, насмешливым. У Деи слегка отлегло от сердца. — Помни: против твоей воли тебя никто ни к чему принудить не может. Все в твоей власти. Старые легенды — это только старые легенды. А тот, кто сидит наверху, — Звайнальд потыкал пальцем в небо, — в любой момент может все переиграть.

Огмис обернулся через плечо и полоснул собрата гневным взглядом. Все знали, что Звайнальд — вольнодумец. Для него не существовало ничего заранее предопределенного. Он верил, что Провидение по великой благости может все исправить к лучшему.

Спутники уже стояли на площадке Западного бастиона, откуда лагерь атлан был виден как на ладони. Риульф, в широченном плаще которого всегда помещалось немыслимое количество полезных вещей, извлек из складок деревянную трубу с хитро вделанными в нее изумрудами. Этот драгоценный камень имеет свойство увеличивать предметы. Его кристаллы были отполированы и размещены друг за другом таким образом, что смотревшему казалось — вытяни руку и схвати все, что расположено на противоположном берегу.

— Это он. — Огмис приложил трубу к лицу Деи.

Девушка облизнула разом пересохшие губы. Впервые в жизни она наблюдала врагов так близко. Если не считать боя, конечно. Атлан, эти грязные животные, отпугивали гиперборейцев. Теперь Дея с противоестественным любопытством разглядывала их шатры, оружие, смуглые — черные, на ее взгляд, — лица.

— Ты его видишь? — настойчиво потребовал ответа старец.

Нет, она его не видела. Пока. А когда увидела, сразу перестала слышать сердитый голос вёльва. Слова Огмиса отлетали от нее, точно ореховая шелуха от стенки.

То, что он — это он, стало ясно сразу, как только Дея наткнулась глазами на рослого атлан в алом плаще с застежкой в виде леопардовой головы. Он вышел из шатра, потянулся и брякнул пластинами на панцире, а какой-то толстяк пристроился поливать ему на руки воду из кувшина. Незнакомец умывался и фыркал, а принцесса не могла отвести глаз от его лица.

Это было лицо, которое она ненавидела и любила всем сердцем. Лицо короля Алдерика. И лицо принца Ахо. Даровало же Небо ее отцу и господину таких одинаковых сыновей!

— Теперь ты видишь все сама. — Огмис отобрал у принцессы трубу. — Этот родился на два года раньше. Пророчество о наследнике трона Ареаса, который должен появиться на свет от тебя и старшего сына Алдерика, касается не Ахо, а этого… атлан. Он будет править нашим народом на новых землях.

Губы вёльва изогнулись с таким невыразимым отвращением, что Дея не решилась ничего сказать. А подумала она следующее: если б король не выгнал Тиа-мин, а подождал немного, то, может быть, все в его жизни пошло бы по-другому. Было бы это хорошо? Для нее и ее матери, наверное, нет. Но для самого Алдерика… Не стоит ли ему хоть теперь сказать правду?

— Хорошо, отцы мои, — Девушка поклонилась. — Я все сделаю правильно. Я помню о пророчестве. Вскоре наша земля должна погрузиться на дно Ледяной чаши. А королем гиперборейцев, которые уйдут с родины, станет внук Алдерика…

На лице Звайнальда отразилось сострадание. Его пугала готовность, с которой эта девочка собирается рисковать собой ради выполнения предначертаний, лично ей не сулящих ничего хорошего. Какой бы нежной и хрупкой Дея ни казалась, ответственность давила на ее плечи. Тяжкий груз, пришедший вместе с любовью и жалостью к Алдерику. Вместе с презрением к Ахо. Она не позволит одному разрушить то, что сделано и завоевано другим.

— Как ты поступишь? — спросил скальд, хотя прекрасно знал ответ.

— Я переплыву пролив, — Дея покусала белую прядку волос, — и постараюсь попасться ему на глаза. А там будь что будет. — На ее лице мелькнуло отчаянное выражение. — Думаешь, я красивая?

Этот вопрос застал Звайнальда врасплох. Ему никогда не приходило в голову, что принцесса может сомневаться в себе.

— Да, да, конечно, — протянул он и вдруг выпалил: — Дея, ты погубишь себя! Не все пророчества — благо. Что с тобой будет? Чужая армия. Тебя изнасилуют и выбросят в придорожную канаву. В том-то и дело, что ты очень красивая!

Девушка застенчиво потупилась.

— Ничего не случится, Звайнальд. Не бойся. Судьба приведет меня к нему.

Она слабо пожала опущенную руку скальда и молча побрела по ступеням вниз.

— Сегодня ночью не приходите за мной, — решительно заявил Звайнальд. — Я буду петь ей судьбу.

— Чему быть, того не миновать, — передернул костлявыми плечами Огмис. — Ты только зря потратишь время.

2

Весло бесшумно опускалось в черную воду пролива. Аустрин широкой лентой лежал между берегами. Правый из них был темен и тих. Там громоздились развалины выжженных предместий. Левый озарялся множеством огней. Вражеский лагерь гудел даже ночью.

Дея с замиранием сердца следила, как за кормой расступаются маслянистые волны. Боялась ли она? До немоты пальцев. Уже сидя в лодке, принцесса не раз подивилась своей решимости. У нее за пазухой болтался кожаный мешочек, в нем, плотно прижавшись боками друг к другу, ждали своего часа два хрустальных пузырька с зеленоватой и бурой жидкостью. В одном из них было полынное масло, вызывавшее сильное возбуждение. В другом — раствор корня валерианы, успокаивавший волнение в крови. Огмис справедливо боялся, что девочка-подросток не вызовет интереса командующего, да и сама не справится по неопытности. Поэтому и вручил ей опасные игрушки.

Если Дею ждала удача, она должна была принять полынь перед тем, как сойтись с акалелем. Это поможет ей пережить дальнейшее. Второй пузырек девушке предстояло выпить утром: он унимал телесный жар, действовал как обезболивающее и погружал в безучастность.

Но сейчас принцесса совсем не была уверена, что ей повезет. Громадный лагерь атлан надвигался на нее жаркой стеной костров. Дома казалось, будто она сможет здесь где-нибудь спрятаться и незаметно пробраться к шатру командующего. Теперь стала очевидной вся наивность такой надежды. На атланской стороне было светло как днем. Шум не смолкал ни на минуту. Мимо берега гнали группы пленных, взятых в предместьях. Возле самой кромки воды, в камышах лежали трупы, прибой накатывал на них, шевеля одежду, как на живых.

Вот теперь Дея испугалась по-настоящему. Какая же она дура! Надо поворачивать обратно и грести во все лопатки… Один из солдат вошел по колено в воду, чтобы набрать котелок. Он заметил лодку у берега и обеими руками вцепился в борт.

— А ну, красотка, что ты тут делаешь?

Дея не поняла ни слова. Ее, конечно, учили атлю. Но сейчас человек говорил слишком быстро. К тому же голос у него был грубый и хриплый. Однако его намерения казались и так ясны. Девушка отпрянула к другому краю, лодка черпнула воды.

— Эй, парни! — во все горло заорал солдат. — Смотрите, какая краля к нам пожаловала! Верно, гиперборейцы ей не по вкусу. Хочешь атлан? Хочешь, сучка? — Он отшвырнул котелок и вцепился нежданной гостье в руку. — Иди сюда, маленькая дрянь. Мы тебя угостим!

К нему уже бежали товарищи, поднимая тучу брызг на мелкой воде. Дею выволокли в грязь и потащили к берегу. По вывернутым осклизлым корням камышей, по трупам, по песку.

— Надо же какая чистая! И брыкливая! — Один из атлан всей горстью схватил девушку за лицо. — Кожа белая…

Это, кажется, удивляло их больше всего. Они никогда не видели женщин с такой светлой кожей. Кто-то намотал волосы Деи на кулак и дернул голову назад.

— Зубы хорошие, — констатировал солдат. — Эта шлюха может недешево стоить.

Его товарищи вряд ли были способны на такую рассудительность. Они уже разорвали на принцессе одежду, подхватили ее под колени, растянули ноги.

— Тихо, тихо! Не раздерите на части! — хохотнул кто-то. — Поаккуратнее, ребята! После нас ее еще можно будет продать!

— Это моя добыча! — отгрызнулся тот, с котелком. Вернее, уже без котелка, но с браслетами Деи в руках. — Я сам решу, продать ее или как.

Если она и кричала, то ей быстро забили рот землей. В сущности, ничего другого не стоило и ожидать. Именно этого боялся Звайнальд. У него одного имелась голова на плечах. Да еще если б Алдерик узнал, во что втравили его дочку, он приказал бы повесить всех вёльвов, невзирая на возраст и прежние заслуги.

В эту ночь Акхан опять спал плохо. Вернее, не спал. Его слабо потряхивало. Вард отчаялся привести хозяина в чувство и ушел в соседний шатер. От акалеля все равно нельзя было добиться толку. Он только хрипел и мотал головой.

Сегодня мертвенный свет взрезал ему грудную клетку. Стоявшие вокруг уродцы таращили свои глаза-капли, а где-то за стеной особенно громко и особенно истошно орала женщина. Наверное, ее тоже резали. И тоже вдоль позвоночника.

Да что ж она так надрывается! Акхан вскинул руки к голове и зажал уши. А потом, уже почти проснувшись, все еще возил ладонями по лицу, не понимая, откуда исходят крики? Окончательно придя в себя, акалель вскочил с кровати. Что за скоты там устроили свалку? И где они опять подцепили бабу?

Принц не без труда проковылял к выходу и рывком отдернул полог.

— Свиньи!

Нет, такого бардака он не видел даже в Ар Мор! Тут же, прямехонько напротив палатки командующего, четверо пехотинцев распластали какую-то девку. Будь проклят урод Корхану! Совсем распустил солдатню. Разве ему теперь заставить эту сволочь слушаться?

— Эй! Эй! — Акалель не постеснялся сам расшвырять ногами насильников. Он оторвал верхнего от жертвы и дал ему хорошего пинка. — Мне что, взяться за хлыст?!

Отплевываясь и огрызаясь, пехотинцы подались назад. Они еще и не хотели подчиняться! Твердили что-то о праве на добычу. Стадо!

— Вон! Все вон!

Девушка лежала на спине. Ее рот был набит землей, глаза выпучены, как у лягушки, руки и ноги до сих пор подергивались в такт уже прекратившимся ударам.

Сколько Акхан видел таких сцен? Да на каждом привале. Отчасти виноваты шлюхи: таскаются за войском. А эта — акалель не особенно и хотел ее рассматривать — баба как баба, сточная канава для солдатского страха. Кто же виноват, что он у них выходит между ног?

Его внимание зацепилось за неестественно белые (в Атлан сказали бы — седые) волосы. Ну, надо же, и такой цвет бывает! А может, она и правда старуха? Тогда его ребята пали ниже некуда. Но чего в этой грязи не случается!

Акалель схватил девушку за разорванное платье и поставил на ноги. Нет, молодая. Не обозная. Это точно. Вон как трясется. Из пленных. По всему видно, ее насиловали впервые, и она никак не могла оправиться от пережитого.

— Сколько тебе лет?

Девушка только бессмысленно таращила на акалеля глаза и смаргивала грязными ресницами. Они у нее тоже были белыми. Как и брови. И как само лицо. Казалось, ее вылепили из снега (кстати, неплохо вылепили), а потом изваляли в грязи. Было что-то необыкновенное в этом лице без красок, и Акхан даже крякнул, опустив взгляд.

— Ты не понимаешь атль?

Наверное, она просто была оглушена случившимся. Пялила на него глазищи и не могла произнести ни слова.

— Пойдем, — акалель толкнул ее в плечо, — переночуешь здесь. — Он ткнул пальцем в наружную створу своего шатра, под которой хранились вещи. — Тебя никто не тронет. А завтра найду тебе хозяина. Не такого, как эти.

Больше он ничего не сказал. Вошел в палатку и сбросил за собой полог. Совсем девчонка! Сколько ей? Тринадцать? Четырнадцать? Акалель не знал, что на севере женщины взрослеют медленнее, но зато и дольше сохраняют красоту. Дее было полных шестнадцать, и еще вчера она умерла бы от стыда, если б узнала, что произведет на своего избранника впечатление ребенка.

Но сегодня ей было все равно. После того что случилось, принцессу трясло как в лихорадке. По всему телу остались грязные следы рук этих скотов. Они даже наступали ей на волосы, чтоб не дергалась.

Прежде ни один мужчина не видел ее голой. Пять лет назад она испытала особое, возбуждающее чувство стыда. Однажды во время переезда двора из Мидграда в Имир, вскоре после смерти королевы Феоны, ей приснился страшный сон, и девочка по привычке с визгом кинулась за матерчатую стенку шатра, где обычно спали родители. Спросонья она не сразу осознала, что мамы больше нет и Алдерик теперь один. Разбуженный король с удивлением протер глаза, уставился на дочь, с минуту молчал, а потом произнес:

— Больше так никогда не делай, Дея. Ты слишком похожа на мать.

И все. Между ними раз и навсегда все было сказано. Иных слов не требовалось, чтобы Дея поняла свое особое место в его жизни. Она была его дочь — у гиперборейцев духовное родство через брак воспринималось как кровное. Но он был мужчина. И он хранил ее чистоту. Не для себя. Но и ни для кого другого.

А сегодня… Боже, что сказал бы Алдерик, если б хоть одним глазом увидел… Да его хватил бы удар. Он просто придушил бы принцессу на месте за такое бесчестье!

Обняв витой столбик, поддерживавший растяжки шатра, девушка всхлипывала, не зная, как выбраться из жуткого положения, в которое сама себя загнала. Рядом за стеной была священная цель ее похода. И что же? Мысли о долге, предопределении, высокой миссии напрочь оставили Дею. Она оказалась просто маленькой, несчастной, ни на что не способной трусихой. Перепуганной до икоты и больше всего желавшей вернуть время на пару часов назад, чтоб отказаться от своей дурацкой затеи.

Слезы сами собой текли по ее щекам. Всхлипывания мешали Акхану заснуть. В общем-то и спать ему уже не хотелось. Снова смотреть на червяков — была охота? Но и слушать жалобный скулеж с улицы тоже не в радость. Он давно бы уже позвал ее, умыл и дал поесть, если б все происходившее не напоминало давний случай с Лальмет, после которого акалель зарекся помогать приблудным красавицам.

Пускай скулит. Рано или поздно Вард вернется от приятелей и займется ею. А Акхан будет спать вопреки всему.

Белые чудовища снова наклонялись над ним. Вибрирующим звуком они крошили его кости в муку и на освободившееся место просовывали металлические щупы. Акалель сопротивлялся, как мог, не позволяя выворачивать себя наизнанку. Но с каждой секундой существа продвигались все глубже. Дойдя до невидимой стены, они смирялись, отступали и вышвыривали его из своего сияющего блюдца. Акхан летел с немыслимой высоты, камнем врезаясь в море. Солнечные блики светили сверху сквозь волну. На его лицо лилась вода…

…На его лицо лилась вода.

— Господин! Господин! Проснитесь!

Акхан вскочил с постели, не соображая, где находится. Над ним стояла белобрысая девка и лила ему на голову воду из чашки. Он чуть не захлебнулся.

— Пошла прочь!

Кажется, она не слишком его испугалась. Отползла к выходу и уселась там на корточки. Ее круглые, как плошки, глаза не мигая смотрели на принца. Во взгляде было нечто, чему Акхан не нашел бы точного определения, но что отлично чувствовал на расстоянии. Там, в углу, обнимая голые колени руками, сидела женщина. Маленькая сучка. И чуть не гадила под себя от вожделения.

Что с ней произошло? Всего час назад (или сколько там?) она ревела белугой у столба из-за того, что ее едва не изнасиловали. А сейчас сама просилась на копье!

Дея вряд ли сознавала, что делает. Пытаясь прийти в себя после пережитого, она добралась до бочки с водой, нашла на груди кожаный мешочек — к счастью, он не пострадал — и откупорила пузырек с полынным маслом. По уверениям вёльвов, оно бодрило и укрепляло. Накапав три капли в горсть воды, девушка залпом осушила ее и села на землю ждать результатов.

Они не замедлили явиться. Вскоре принцесса почувствовала жжение в животе, потом огонь побежал по жилам и, добравшись до головы, застучал в висках. Через несколько минут ей смешно было вспомнить свои рыдания. С чего бы вдруг? На ней порвали одежду. Помяли грудь. Чуть не вывихнули ноги. А разве не за этим она сюда пришла? Не совсем. Она должна унести отсюда семя Принца Победителя. Спрятать и прорастить его в себе, чтобы спасти трон Алдерика от хищных лап Ахо. Но для начала нового наследника нужно добыть.

За матерчатой стеной ворочался и вздыхал Акхан. Сейчас она пойдет к нему и во что бы то ни стало добьется своего. Дея склонилась над бочкой, поплескала себе в лицо, постаралась смыть грязь с волос, как могла, оттерла руки и ноги. А потом взяла первую попавшуюся чашку — кажется, битую, потому и брошенную здесь, за палаткой, — наполнила ее водой и влила остаток полынного масла. На такого рослого мужчину нужно много зелья. Глубоко вздохнула для храбрости и шагнула под темный полог шатра.

— Господин! Господин! Проснитесь!

— Пошла прочь! — Акхан не намерен был долго болтать с ней, но странная девка не отставала.

— Господин мой, почему вы не хотите, чтоб я доставила вам удовольствие?

Не то чтобы он не хотел. Вода была какая-то горькая. Протухла, что ли?

Акалель смерил маленькую дрянь долгим взглядом. Она была мокрой, как выдра. Но это не остудило жар его тела. Он вспотел и чувствовал себя липким после недавнего кошмара. Однако ей понравилось. Гостья скользнула к нему под одеяло и лизнула его кончиком языка в грудь. Солоноватый вкус мужской кожи вызвал у нее дрожь.

А она его заводила. Акхан с удивлением понял это, когда возбужденное вздрагивание ее ягодиц передалось его рукам. Или он ошибался? Перед ним действительно шлюха из обоза?

Если б Дея потом могла вспомнить, что вытворяла в эту ночь, она потеряла бы к себе остатки уважения. Принцесса, выросшая в башне из слоновой кости, была распутна, неистова и требовательна. Акалель забыл, вернее, отшвырнул от себя необходимость помнить о запрете на близость с женщиной. Его мстительной радостью наполняло сознание того, что он нарушает табу Лунного Круга. Так вам. Так. И еще глубже. Женщина вскрикнула, Акхан зашелся лихорадочной дрожью, поливая пустыню во имя будущего сада.

Все-таки девица. Очень странно. Может, она больная? Некогда было раздумывать: гостья снова тянулась к нему. Эй, эй! Стой, крошка! Так сразу не бывает.

Ей было мало. А ему? Как только принц осознал, что и сам не прочь продолжить, он набросился на свой ночной трофей, как голодный на кусок хлеба.

Дея приняла все. С жадной благодарностью. Оба остановились, только когда почувствовали себя трупами.

— А ты… — ошалело протянул Акхан, — не хочешь с меня слезть?

Она уже спала. Приоткрыв рот и по-детски сладко посапывая носом. Принц аккуратно сгрузил ее себе под бок. Так или иначе, эту ночь он провел не с белыми червяками. И на том спасибо.

3

— Господин, вставайте! Жрецы идут сюда! — Возле входа послышался испуганный голос Варда.

— Че-е-ерт! — Акхану нелегко было выдернуть себя из дремоты. Впервые за последние дни он расслабился как следует.

— Господин, вы слышите меня! Их ведет Гулит!

Акалель рывком сел в постели. Как она узнала? Наверное, следила за ним. Хищная тварь!

— Акхан, черт возьми! Да просыпайся же ты! — К дрожащему голосу Варда прибавился другой, резкий и хриплый. Принц узнал Друза. — Тебе в ухо гвоздь вбить надо, чтоб ты услышал?

Друз отбросил полог и оказался в шатре. При виде заспанной лохматой гостьи он присвистнул.

— Времени ты даром не терял. — Кормщик схватил в охапку и швырнул девушке плащ. — Вставай, вставай, пошевеливайся! Нельзя, чтоб акалеля видели с тобой!

Дея бестолково заметалась, стараясь прикрыться разъезжавшимся под пальцами скользким шелком. Ей неловко было одеваться при посторонних. Сейчас, проснувшись, она казалась Акхану испуганной и смущенной. Ее щеки горели, руки тряслись.

— Друз, — принц взял кормщика за локоть, заставляя отвернуться, — сможешь вывести ее? Взять лодку и переправить на тот берег? К своим?

— Почему нет? Лагерь еще спит. Но знаешь, — кормщик помедлил, — проще было бы ее зарезать. Девкой больше, девкой меньше…

Акалель прикрыл ему рот рукой:

— Сделай, как я просил.

Друз только поклонился и подтолкнул Дею в плечо:

— Пойдем, женщина. Его высочество сегодня добр.

— Вард, прибери тут все. Я попробую их задержать. — Акхан снова влез в постель, все еще чувствуя рядом с собой запах и тепло второго тела.

«Вот она, тут!» — уже слышал он крики с улицы. А им в такт дробный стук деревянных сандалий Тикаля и поскрипывание кипарисовых тростей остальных жрецов.

— Я видела, она вошла внутрь! Женщина у него в шатре! Белая женщина! — Гулит галопом мчалась впереди гневной процессии жрецов.

«Черт бы тебя побрал, сука! Твое какое дело?» — Акхан вытянулся на кровати и скрипнул суставами. Он, конечно, мог изобразить невинность. Разыграть заспанного и удивленного напрасными обвинениями человека. Но что-то внутри его протестовало против такого поведения. Принц Победитель встал и отшвырнул полог в сторону.

— В чем дело? — В его голосе, во всей его позе сквозила такая угроза, что приблизившиеся было жрецы сделали шаг назад.

— Нам донесли… — начал Тикаль.

— У него в шатре женщина! — Гулит вихрем метнулась под рукой акалеля и проникла внутрь. — Она была здесь! — Кажется, охотницу за головами вовсе не смутило отсутствие соперницы. Ее руки раскидали подушки на ложе командующего. — Здесь остался запах! — Гулит встала на четвереньки и по-собачьи повела носом над теплым еще покрывалом.

Акхан шагнул прямо на Тикаля.

— Вы переходите всякие границы. — Его губы побелели.

— Вы не имели права нарушать табу, — отчеканил жрец. Его голос звучал разочарованно. Видимо, он очень хотел застать врага на месте преступления.

— У вас есть что поставить мне в вину? — Принц старался говорить спокойно. — Нет? Тогда уймите свою гончую. — Акалель бросил презрительный взгляд на рывшуюся в его вещах Гулит.

— Все еще теплое! Они ушли недавно! — продолжала выкрикивать та.

— Сами уймите. — Тикаль повернулся спиной и побрел прочь от палатки. Он не ожидал, что принц решит действовать немедленно.

Акхан шагнул в глубину шатра, без всяких церемоний схватил Гулит за волосы и резким рывком крутанул ей голову на сторону. Послышался характерный щелчок, и последняя фраза: «Их еще можно догнать», — застыла у женщины на губах.

Подняв тело негритянки на руки, принц догнал жреца и бросил Гулит к его ногам.

— У вас вошло в дурную привычку подсылать ко мне женщин, — только и сказал он.

Тикаль очумело таращился на бездыханный труп, а Принц Победитель, больше не желая ничего слышать, направился к себе в шатер. Оставалось два часа до рассвета. Почему-то он был уверен, что проспит их спокойно.

Лодка двигалась по серой утренней реке. Туман стелился над водой и покрывал оба берега. Если бы не расплывчатые очертания громады крепости, было бы непонятно, куда плыть.

Друз исполнил обещание. Девушка сидела на корме, он греб по направлению к вражеской стороне, время от времени бросая на беглянку сердитые взгляды. Она вела себя тихо, как мышка, только куталась в плащ да дышала на замерзшие пальцы.

«Надо же, вся белая! — Думал кормщик. — Может, от холода?» Но уже сейчас было ясно, что эта гипербореянка из какого-то особого теста и белизна ее — знак высочайшей пробы. Разве акалель мог пропустить такую?

— Твои родные на той стороне? — мрачно спросил Друз.

— Да. — Девушка кивнула. Не прибавила ни «господин», ни «ваша милость». Гордая.

— Они богаты?

— Да. — Дея не переставала дуть на пальцы.

— И знатны?

Она наконец подняла голову и воззрилась на него дымчато-голубыми глазами. «И во всем у них недостаток цвета!» — почему-то разозлился Друз.

— Добрый человек, что случилось с детьми акалеля? — вместо ответа на его вопрос спросила девушка. Ее голос звучал мягко и вместе с тем повелительно. Кормщику даже не пришло в голову промолчать.

— Их убили, — отрезал он. — Говорят, что забрали к богам. Но к богам-то, сама знаешь, живые не попадают. — Друз зло сплюнул в воду.

— За что?

И опять он не нашел в себе желания не ответить.

— Акалель — большой герой и много сделал для Атлан. Но жрецы говорят, что всякое семя от него — сорное. Оно должно быть уничтожено во что бы то ни стало, а то всем несдобровать. Потому-то ему и запрещено брать на ложе женщин. Мальчиков, там, скот — сколько угодно. А женщин нельзя. Довольна?

Дея склонила голову:

— Ты хорошо плаваешь?

— Да, а что? — не понял Друз.

— Уже недалеко, — пояснила спутница. — Я и сама как-нибудь справлюсь. А тебя у нас не ждет ничего, кроме плена. Прыгай за борт и плыви к своим.

Кормщик смерил девушку оценивающим взглядом:

— Ты кто? И почему командуешь?

— Плыви, — почти укоризненно повторила она, — и передай акалелю: его семя попало туда, куда нужно. Пусть не печалится. — Дея стянула с пальца золотой перстень с оскаленной медвежьей головой и вложила его в ладонь Друзу. — Пожалуйста.

Если б он даже захотел возразить, то не смог. Совсем близко, за стеной тумана запели рога, и кормщик прикинул, что ему совсем некстати натыкаться на гиперборейский патруль. Ничего больше не говоря, Друз соскользнул в воду и поплыл прочь от лодки.

4

В большом камине Зала Советов горел огонь. Осень на побережье день за днем отнимала у солнечного тепла по лучику. Дни становились короче, а скоро, всего через пару месяцев, над заснеженной землей воцарится ночь. На полгода.

Тогда, хочешь не хочешь, атлан соберут свои лагеря и повернут корабли к родным берегам. Кто же воюет ночью? Холод, темнота и необыкновенная протяженность всегда были залогами непобедимости Ареаса. А вот сами гиперборейцы, привыкнув к жизни во мгле и скудости, могли бы завоевать мир. Но не делали этого по природной лени. Они как медведи, привыкли сосать лапу в берлоге. Им уже и сейчас хотелось по домам. Чего толочься? Неужели глупые атлан не понимают, что крепость не взять? Полярная ночь и полярный ветер погубят их…

Но до этого было еще далеко. И сегодня, через месяц после начала осады, Алдерик вернулся в Туле. Потоптавшись в Асгарде без дела, он ринулся назад. Его словно кто-то подталкивал под локоть: спеши, там полный провал. И уже на полдороге в свиту короля врезался запыленный Бьерн Медведь. Ярл осыпал повелителя упреками и едва не тряс за грудки — они были старыми приятелями и не привыкли церемониться. Выслушав командира конницы, Алдерик разразился невнятной бранью и дал лошади шпоры. Кой черт дернул его бросить Туле на Ахо?! Сопляк!

Конунг, как гиперборейцы называли своего повелителя, прискакал в крепость вовремя. Два нижних бастиона были взяты, предместья сожжены, порт разрушен. То, что атлан еще не вломились в ворота и не хозяйничали на улицах, было чудом из чудес! Именно об этом Алдерик и сказал ярлам, собрав их в Зале Совета и отчитав каждого по очереди. Он метал громы и молнии, но, услышав, что Ахо отстраняется от командования, все вздохнули с облегчением. Обстановка разрядилась сама собой. Ярлам было куда спокойнее под тяжелой рукой короля.

Сам наследник еще ничего не знал. Он поехал встречать религиозную процессию в Урд, маленький городок-святилище к северу от Туле. На осень приходился день поминовения усопших, в Урде покоились останки асов — первой королевской династии Гипербореи, она правила в незапамятные времена и очень почиталась народом. Сопроводить процессию молящихся из Асгарда и отправился принц Ахо. Времена были неспокойные, по дорогам рыскали шайки мародеров, да и войска атлан находились недалеко.

— А где ее высочество? — осведомился король, устав поносить ярлов. — Конница единорогов хорошо себя показала. Я хочу обнять командира.

В этот момент двери распахнулись, и ропот удивления пробежал по залу. У самого Алдерика непроизвольно отвисла челюсть. Принцесса шла между рядами придворных, гордо подняв голову, на которой вместо девичьей ленты красовалась широкая женская повязка, шитая жемчугом. Дея не имела права на подобное украшение. Она не была замужем и, даже если потеряла девство, не смела так бесстыдно выставлять свое падение напоказ.

Между тем ее высочество держалась спокойно, без тени смущения. Ее взгляд был прям, в нем не читалось вызова. Но не было и раскаяния. Казалось, она не собирается скрывать свой позор. Не дойдя несколько шагов до трона, Дея опустилась на колени.

— Государь, отец мой, ты видишь, я больше не могу командовать единорогами…

— Молчать! — Алдерик наконец справился с душившим его гневом. Он вскочил как ошпаренный и, подбежав к принцессе, наотмашь ударил ее по лицу. — Дрянь! — Боль и горе захлестывали его. Ни разу за четверть века, с тех пор как ему изменила Тиа-мин, он не испытывал такого унижения. Сначала жена, потом дочь обесчестили его. Открыто. Перед всеми. Да еще и бахвалились этим! — Грязная потаскуха! — Конунг снова поднял руку, но опустил. Много чести. Больше он до нее не дотронется.

А как хотелось дотронуться! Все эти годы со смерти Феоны. Только она и стояла перед глазами. Даже когда он брал на ложе других женщин. Временно. На день-два. Больше не желал. С ума сводили ее чистота и молодость. Даже своему сыну Ахо, за которого Дея была сговорена еще девочкой, он все медлил, все не отдавал ее в жены. Теперь, как и отдать?

Алдерик плюнул на пол:

— Пошла вон! Пока я не приказал бросить тебя единорогам! — Он схватил принцессу за шиворот. — И сними с себя эти тряпки. Ты не достойна знаков жены и хозяйки!

На мгновение Дея лишилась дара речи. Она была уверена, что прорицатели-вёльвы защитят ее, не дадут погибнуть в глазах конунга, постараются оправдать… Ведь она же не по своей воле предложила себя командующему атлан! Они должны сказать ему…

Но вёльвы молчали. Огмис строго покачивал белоснежной бородой. Риульф смущенно переминался с ноги на ногу и пялился в пол. У Звайнальда был такой вид, будто он всю ночь провел без сна. Синие круги под глазами и адская усталость на лице говорили о том, что скальд сегодня пел непростую песнь. Изменял судьбу? Неужели ее судьба могла быть еще страшнее?

— Вон отсюда!!! — наконец заорал Алдерик. — Я больше не желаю о тебе ничего знать! У меня нет дочери!

Такой развязки никто не ожидал. Всем была известна любовь короля к принцессе и надежды, которые он возлагал на нее в связи с крайней неспособностью Ахо управлять страной. Говорили, что при хорошей жене наследник будет не так уж плох. А теперь Алдерик сам, своей рукой изгонял единственную опору, которая у него могла оказаться на старости лет.

— Хёгни, скажи что-нибудь! — шепотом взмолился Медведь, подталкивая друга под локоть.

— Молчи, — цыкнул на него лучник. — Король погорячится и отойдет. Главное, чтоб сейчас не зашиб насмерть.

От дальнейших излияний отцовского гнева принцессу спас вбежавший вестовой. Он ринулся через зал к Алдерику, поспешно преклонил колени и сбивчиво затараторил что-то, переводя дыхание после каждого слова. Король выпустил плащ Деи из рук и аж побагровел от услышанного.

— Урд взят. — От вельмож, стоявших поближе, страшная новость побежала по рядам. — Принц Атли в плену.

Речь шла о младшем сыне конунга, рожденном в браке с Феоной. Слабом и болезненном мальчике тринадцати лет, которого по старым гиперборейским законам следовало удавить, как только он появился на свет. Но Алдерик был мастак нарушать законы!

Дело в том, что Атли родился слепым. А ареас не терпели уродов в своем кругу. Слабых детей выбрасывали на снег, и к утру они замерзали. Так было прежде. Пока конунг не перевернул все с ног на голову. Добросердечные радовались. Рассудительные же говорили, что сохранение жизни больным только портит кровь гиперборейцам и с каждым поколением слабых будет рождаться все больше. Сам же король никому не обязан был объяснять свои поступки. Как он сказал, так и будет: отныне и навсегда.

Атли не попал на снег, а вельможам, пытавшимся упрекнуть владыку, тот бросил: «Малыш и слепой увидит больше вашего!» Как в воду глядел. Атли оказался непростым младенцем. Взамен внешнего зрения ему было дано внутреннее. Он не раз предупреждал соплеменников о грозящих наводнениях, нападении врагов или падеже скота. Вместе с паломниками младший принц отправился в Урд, который, как теперь стало известно, захватили люди-вепри из Логра.

 

Глава V

АТЛИ

1

Акхан с сомнением разглядывал обугленные остатки повозки. Логры сожгли все телеги, перерезали паломников, а скарб разворовали. Такие уж у атлан союзники! Дикари почище тольтеков. Сам Принц Победитель давно к этому привык, а его калели помоложе морщили носы и переглядывались. Им еще казалось, что сами благородные сыновья Солнца никогда бы не опустились до грабежа. Смотрите и учитесь! Это — теперь ваша жизнь. Ничего другого вы не увидите ни по ту, ни по эту сторону океана.

В воздухе стояла тяжелая вонь горелого человеческого мяса. Офицерам, только что из школы в Иссе, делалось дурно. А он ничего. Даже не закашлялся.

— Пленные есть?

О да, пленные были. Вепри добивали их широкими медными ножами. У этих выродков даже бронза еще не в ходу!

— Прекратить! Прекратить немедленно! — Кавик замахал в воздухе золоченой леопардовой головой на древке, знаком командующего. — Акалель приказал.

Союзнички, недовольно урча, расползлись по своим кибиткам на краю поля. Они и на войну ходили со всем скарбом, женщинами и детьми. Нечего удивляться, что мародерство — их хлеб.

— Мой господин, там пара живых. — Кавик сделал акалелю знак, и принц, тронув пятками бока лошади, поехал вдоль ряда перевернутых искореженных повозок.

Сбоку от одной из них, обгорелый алый полог которой все еще трепался на ветру, сидели двое. Мальчик лет тринадцати, в рваной праздничной хламиде, держал за руку раненого. Судя по добротному кожаному панцирю с медными головами медведя без корон, тот был не простым латником. Скорее всего оруженосец из свиты какого-нибудь высокородного лица, решил Акхан.

Акалель подъехал поближе и спешился. В облике мальчика было что-то странное. Он явно слышал, откуда раздаются шаги, и повернул в сторону принца голову. Но его взгляд оставался неподвижным. Второй потянул к себе меч и попытался его поднять. Он-то отлично видел врага.

— Не бойтесь, ваше высочество, я не позволю ему…

— Не надо, Лаге. — Мальчик успокаивающе положил раненому руку на плечо. — Он меня не тронет. Здравствуй, братец.

Последняя, уж ни с чем не сообразная фраза относилась к Акхану.

— Ребенок слепой, — подсказал Кавик. — Бог весть почему он принимает вас за принца Ахо. Тут вот что вышло…

И молодой калель, прискакавший на поле боя раньше, чем командующий, рассказал, как заварилась схватка между вепрями и религиозной процессией. Сначала-то дикари хотели их пропустить, боясь гнева великих покойников, которые лежат в Урде. Но тут со стороны Туле показался вооруженный отряд наследника, видимо посланный для охраны молящихся. Ахо сам приказал своим воинам напасть на вепрей и расчистить дорогу. Схватка была короткой. Дикари взяли верх. Под принцем убило лошадь, а тем временем его оруженосец…

— Вот этот. — Кавик потыкал в раненого.

…посадил слепого мальчишку на своего коня и хотел вывезти с поля боя. Наследник подбежал к ним, ударил оруженосца мечом, сбросил слепого, вскочил верхом и был таков.

— Королю Алдерику очень повезло с детьми. — На губах Акхана зажглась мстительная усмешка. — Зачем мы здесь воюем, если через пару лет все это будет нашим? Стоит Ахо взойти на престол…

— Ахо никогда не взойдет на престол, — подал голос слепой мальчик. Он выпустил плечо оруженосца и сделал неуверенный шаг, выставив перед собой растопыренные руки.

Акалелю волей-неволей пришлось подхватить его под локоть. Грохнется на этих рытвинах, костей не соберет!

— У тебя дрожит ладонь, — сказал мальчик на атле. — Не надо меня бояться. Я всего лишь слепой ребенок.

Кавик хотел расхохотаться, но, взглянув на растерянное лицо акалеля, раздумал.

— Не трогайте его! — закричал оруженосец, с трудом подбирая атланские слова. — Это младший сын короля. Будет выкуп. Не убивайте.

На этом его знание атля иссякло, и он уставился на врагов жалобным грозным взглядом.

— Тебя как звать? — Акалель отцепил от себя мальчика и склонился над раненым. — Гиперборейцы предпочитают смерть плену. Почему ты до сих пор жив?

Лаге с трудом перевел дыхание. У него было рассечено бедро и рука висела плетью.

— Мое дело — защищать принца Атли.

— Хороший из тебя защитник! — хмыкнул акалель. — Давай вставай. — Он схватил оруженосца за край кожаного нагрудника и поставил на ноги. — Поедешь с нами. Слепой принц без свиты… Ты чего на меня так уставился?

Только тут принц заметил, что Лаге смотрит ему в лицо почти в священном ужасе. Рот у оруженосца открыт, зрачки застыли, как у столбнячного. Сам Лаге видел перед собой своего хозяина, принца Ахо, только в атланских доспехах. И говорил этот человек как-то уж больно непохоже на наследника. Дело не в языке: юноша плохо понимал атль. Но были в голосе врага такие интонации, что Лаге ни на минуту не пришло в голову усомниться в правдивости его слов. Их не убьют и даже оставят вместе. Ахо поступил бы иначе…

— Бедный Лаге не знает, кто вы, братец. — Слепой принц в очередной раз вцепился Акхану в руку.

— В-вы похожи…

— Да черт возьми! Мне все равно, на кого я похож! — взвыл акалель, стряхивая с себя Атли. — Вам обоим следует зарубить на носу, кем я являюсь! И обращаться ко мне не иначе, как божественный Сын Солнца, Принц Победитель, Мин-Акхан!

Он дернул щекой, подхватил замолчавшего Атли под мышку и зашагал к своей лошади.

— Перевяжи его! — бросил акалель Кавику, махнув в сторону Лаге.

Оруженосец, не скуля, позволил перетянуть себе раны и отнести в обоз.

2

Белые черви. Акхану казалось, что они едят его мозг. Он глотал воздух, словно откусывал куски упругой безвкусной пустоты. Ненависть и бессилие. Бессилие и ненависть. Они владели им, вызывая вспышки ярости. Принц катался по столу, рвал ремни — напрасно.

Несвобода. Крайняя степень невладения собой. Сквозь перекошенный рот в него проникали белые черви. Они скользили по губам, заползали за щеку и протаскивали свое ребристое шершавое тело в горло Акхану…

Акалель взвыл и усилием воли выдернул себя из сна. Чьей воли? Точно, что не своей. Там, в утробе серебряного диска, у него не было воли. Акхан глубоко вздохнул и открыл глаза. Возле него на краешке ложа сидел слепой мальчик, положив руку ему на лоб.

— Тяжело, братец? — спросил он беззвучно. — Они пожирают тебя изнутри.

— Что ты здесь делаешь? — Принц сел и растер лицо руками. — Разве я тебя звал?

Вышло грубее, чем он хотел. Тем более что вопрос был праздным: опасаясь происков Тикаля, командующий сам приказал поселить сына Алдерика в своей палатке. Но и терпеть возле себя этого полоумного уже надоело. Никакой он ему не братец. Тем более…

Атли дотронулся пальцем до середины лба принца, и тот не сумел додумать до конца свою обидную, злую мысль.

— Ты считаешь, я навязчив? — В голосе мальчика послышалось раскаяние. — Прости. Но так положено между родными. Ты кричал, не здесь, не по эту сторону сна. Внутри. Если ты помнишь, о чем я.

Акхан заверил, что помнит.

— С чего ты взял, что мы родные? — устало спросил он. — Твои близкие в крепости. Может, ты принимаешь меня за Ахо?

Мальчик хмыкнул так цинично, что все впечатление его наивности пропало.

— Ахо мне не близок, — сказал слепой. — Он хотел убить меня. Разве ты не знаешь?

— За что?

Атли задумался.

— Это долгий разговор. Если у тебя есть молоко…

— У меня есть вино и финики. — Акхан наконец сел в кровати и сделал попытку порыться в деревянном резном ларе у себя в изголовье.

— Только разбавь водой, — поспешно попросил Атли.

И как он обо всем узнавал?

— Я не пью вина, — пояснил мальчик. — У нас запрещено до совершеннолетия.

— Тогда ешь финики. А когда у вас наступает совершеннолетие?

— Сразу после свадьбы. — Атли за обе щеки уписывал сушеные фрукты. — А после рождения первенца мужчина получает все права. Вот почему для отца… для короля Алдерика было так важно появление на свет сына. Он сразу становился государем не только по названию. Отцом для подданных. А когда твоя мать сбежала… Ну, ты сам понимаешь.

Акхан понимал. Чего тут непонятного?

— Мы с Ахо неродные. — Слепой осторожно провел у себя под носом чашей с вином. — Приятное. Пахнет миндалем. Почему?

— У вин разные запахи и вкусы. Это с равнин у Терции, там цветет миндаль, — нетерпеливо пояснил принц. — Так вы с Ахо…

— Мы от разных матерей. — Мальчик все-таки решился попробовать. — Несладкое, — почему-то удивился он. — Щекочет нёбо.

Акалель кивком подтвердил его слова.

— У моего отца было три жены. Ты от первой. Ахо от второй. Мы с Деей от последней, самой дорогой. Той, которая его действительно любила и прощала прежние неудачи. Женщины не прощают неудач. Ты должен знать.

— Я-то знаю, — хмыкнул Акхан. — А вот откуда тебе все на свете известно?

Слепой пожал плечами.

— Нет-нет, не надо больше наливать. Боюсь, из-за невоздержанности мой дар пророчества начнет спотыкаться, как ноги. Так что слушай. Ты добьешься и власти, и справедливости. Получишь все, что причитается тебе по праву. Но только после того, как избавишь нас от белых червей. — Язык у Атли действительно заплетался, голова клонилась на сторону.

Принц поднял его на руки, чтобы отнести в соседний предел за матерчатой стеной. Как он избавит кого-то от белых червей, если сам не может от них избавиться?

— А как Дея смогла добраться до тебя? — сквозь сон прошептал мальчик. Он безошибочно нащупал на мизинце Акхана «медвежий перстень» — дар ночного приключения Акхана. — Или ты думаешь, что всем женщинам в Гиперборее полагаются такие украшения?

Нет, акалель так не думал. Слишком дорогая и слишком изящная игрушка. Когда Друз протянул кольцо на мокрой ладони, у принца мурашки пошли по спине. Символ королевского дома Ареас. Ночью он его не заметил. Белобрысая крошка — сестра слепого принца и… дочь Алдерика?

Акхан осторожно положил мальчика на низкий походный топчан. Укрыл сверху шкурой рыси. Спать больше не хотелось, и он вышел из палатки. С моря дул сырой ветер, закручивая ржавую траву на взгорьях в широкие воронки. Акалель набрал горсть мокрого песку и, размахнувшись, швырнул его в воду. Небо было серым, волны свинцовыми. Командующий подумал, что скоро придется убираться отсюда подобру-поздорову. А для этого нужно заключить перемирие. Сын Алдерика может оказаться очень полезен.

Принц брел по берегу, пересыпая песок из ладони в ладонь. Его мысли текли по непривычному руслу. Обычно он предоставлял право распоряжаться на переговорах жрецам. Но сейчас другой случай, и он добьется кое-чего для себя. О чем мечтал всю жизнь. С тех пор, как услышал историю бегства Тиа-мин из Гипербореи…

3

Король Алдерик сидел сцепив руки на груди и неподвижно глядя в камин. Огонь давно потух, прогоревшие поленья были разметаны, слабый ветер из растворенного окна сдувал с них золу. Боль, причиненная ему Деей, казалась острой, как от пореза лезвием по голой ладони. А известие о пропаже Атли совсем добило его. Конунг прекрасно понимал, что при неприязни атлан к «гонителям старых богов» они вполне могут принести мальчика в жертву.

Еще вчера у него было двое любимых детей. А сегодня остался один Ахо. Алдерик недовольно дернул головой. Он не мог простить старшему сыну обмана — при рождении возлагал слишком большие надежды. А Ахо вышел ни воин, ни монах, ни… просто хороший человек. Это король тоже знал достаточно давно. Он не поверил в историю о том, что атлан успели увезти слепого мальчика с поля боя раньше, чем наследник прискакал туда со своим отрядом. Ложь! Где же тогда Лаге, оруженосец Ахо, славный малый из хорошего рода? Сложил голову, сражаясь за младшего из сыновей короля? Не сходится! Ничего не сходится!

— Ты должен был защитить брата! — кричал Алдерик на принца. — Ты же знаешь, он калека! Он пропадет там! Его убьют!

Ахо сохранял отчужденное спокойствие. Что ему за дело до пащенка третьей жены короля? Он стоял перед отцом, покачиваясь с пяток на носки, и еле сдерживался.

— Что с ним случится? Атлан не звери…

Король отвесил сыну пощечину.

— Атлан хуже зверей!

Сразу после этого Алдерик приказал собирать посольство к вражескому командующему. Звери они или нет, но выкуп должны принять. Если, конечно, уже не лишили ребенка жизни. Может, у них тоже считается, что уродство оскорбляет богов?

Но достойные ярлы вернулись ни с чем. Акалель атлан ответил им, что сообщит свои условия позднее. С этого момента потянулось тягостное ожидание, во время которого король только пил да смотрел на огонь. Послы донесли ему, что Атли жив и Принц Победитель даже заботится о нем. Последнее почему-то особенно разозлило Алдерика. Король двинул чашей по подлокотнику и велел всем убираться.

Если б Дея была рядом, она сумела бы утешить и ободрить его, дать добрый совет, а заодно и отобрать кувшин с перебродившим медом. Но Деи не было. Он сам прогнал ее. О чем в глубине души уже жалел, хотя и не простил принцессу.

Звук трубы под стенами крепости вывел конунга из оцепенения. Он повторился дважды, как принято у атлан, а не трижды, как у гиперборейцев. Звук был долгим и глубоким. Медь дает необыкновенно чистый тон, не то что блеянье костяных рожков. Алдерик их не любил.

Спустившись из башни и вновь поднявшись на гребень стены уже в сопровождении своих военачальников, король увидел под нижними воротами герольда. Юноша в легких доспехах, надетых едва ли не на голое тело, держал в руках древко с золотой леопардовой головой — штандарт командующего атлан — и трубил в горн, формой напоминавший раковину. «Как ему не холодно?» Алдерик передернул плечами. Бриз с моря дул уже нешуточный.

— Говори! В тебя не выстрелят! — крикнул герольду конунг. Он махнул рукой, и лучники опустили оружие.

— Его высочество Принц Победитель Сын Солнца Мин-Акхан из дома достойнейшей принцессы Тиа-мин, — голос Кавика срывался, — хочет лично говорить с королем Алдериком!

От такой наглости у владыки гиперборейцев даже перехватило горло. Он едва справился с собой: все-таки Атли у врага, и не стоит слишком злить этого… щенка Тиа-мин. Незаконнорожденного ублюдка! Негодяя, который смел не только появиться на свет, но и жить! На позор ему! Король усилием воли остановил себя. Надо что-то ответить.

— Пусть подъедет! — Его голос прозвучал тускло, через силу.

От стоявшей в отдалении шеренги атланских пехотинцев отделился всадник на белом жеребце. Он пустил коня к стене почти шагом, давая врагам возможность хорошенько рассмотреть, что за его спиной сидит младший сын короля и стрелять не стоит.

Мальчик держал Принца Победителя за пояс и преспокойно болтал в воздухе ногами. Он прижался щекой к спине Акхана и отлично чувствовал, как тот напряжен.

— Не бойся, братец, — с грустью произнес Атли, — отец не откажет тебе. Но все будет не совсем так, как ты хочешь.

Вряд ли это успокоило командующего, но он тронул пятками бока лошади и направил ее к воротам. На гребне укреплений Акхан хорошо видел фигуру короля. Придержав коня, он уставился на владыку Ареаса. Оба молчали.

— Чего тебе надо? — наконец выкрикнул Алдерик. Его нервы были до предела взведены предыдущим ожиданием и сдали первыми.

Акалель выдержал паузу. Он упивался унижением врага.

— Я верну тебе сына, Алдерик! — бросил принц. — И не буду просить за него ни золота, ни земли, ни права торга.

— Чего же ты хочешь? — свистящим шепотом отозвался конунг. Странно, что акалель его расслышал. Просто он ожидал именно этого вопроса и по движению губ понял, о чем говорит король.

— Я отпущу его. — Акхан рывком приподнял Атли за шиворот и поставил на землю рядом с лошадью. — Но за это требую поединка с тобой.

Повисла долгая пауза. Было слышно, как в отдалении тяжело вздыхает залив, ударяя железными волнами о камни.

Стоявший рядом с государем ярл Бьерн не выдержал.

— Опомнись, низкородный выблюдок! — заорал он со стены. — Тебе ли требовать боя с конунгом? По какому праву?

Акхан как будто не слышал его. Докучное жужжание королевских мух не занимало акалеля. Он не отрываясь смотрел на Алдерика, желая услышать ответ именно от него.

— Помолчи, Бьерн, — грозно выдохнул тот. — У него есть право хотеть мне смерти.

Король сам не ожидал от себя таких слов. Но сейчас он почему-то остро чувствовал состояние своего врага. Ненависть этого человека передавалась ему волнами и причиняла боль. Как будто происходило что-то противоестественное.

— Да, я хочу твоей смерти! — крикнул снизу акалель. — Ты изгнал и опозорил мою мать! Ты не раз пытался убить меня!

— Отпусти Атли, — негромко, но твердо потребовал король. — Если ты позволишь ему войти за ворота, я приму твой вызов.

По ряду стоявших на стене военачальников пробежал ропот удивления. Повелитель гиперборейцев не смел опускаться так низко! Немыслимо, чтобы какой-то атлан призывал конунга к ответу.

— Ваше величество… — начал было Хёгни.

Ладонь Алдерика закрыла ему рот.

— Оставь меня в покое.

— Слово короля? — нетерпеливо крикнул снизу акалель.

«Слово человека, который мог бы быть твоим отцом», — со злобой подумал Алдерик. Он наклонился вниз через каменный парапет и с усилием кивнул:

— Как только Атли окажется в безопасности, я выеду из ворот навстречу тебе!

Принц Победитель поднял руку:

— Ты сказал.

Он спешился, бросил поводья и подхватил Атли под руку. Поле под стеной было истоптано конскими копытами и изрыто канавами. У короля сжалось сердце при виде того, как бережно предводитель атлан ведет его сына к воротам.

— Ведь ты не убьешь его? — прошептал Атли просительно. — Ты же знаешь, кто он!

— Не знаю. И знать не хочу, — отрезал Акхан. — Ты только береги себя. И передай сестре… — Голос у него дрогнул. — Словом, ты знаешь, что передать.

— Я знаю даже, что передать тебе в ответ, — усмехнулся мальчик.

Створки ворот заскрипели. В образовавшуюся щель до половины просунулся гиперборейский воин, опасливо полоснул акалеля взглядом и схватил принца Атли за локоть. Мальчик в последний раз сжал ладонь Акхана и отпустил. Задвигаемый засов лязгнул с внутренней стороны.

Принц Победитель остался один перед запертыми воротами, остро сознавая всю абсурдность своего положения. А вдруг его обманули? Ведь гиперборейцы не считают атлан людьми. Почему же тогда Алдерик должен держать слово? На мгновение акалелем овладела паника. Если владыка Ареаса сейчас не выйдет к нему на бой, то он, Сын Солнца Мин-Акхан, станет посмешищем в глазах собственных солдат. Такого унижения не переживал ни один командующий. Даже Корхану будет выглядеть меньшим дураком…

Ворота заскрипели. Тяжелые дубовые брусья, удерживавшие их изнутри, поехали в стороны. И уже в следующую минуту Акхан увидел, как зеленоватая, окованная шипами бронза створок косо отсвечивает на солнце.

В образовавшейся бреши показался рослый всадник в тяжелых доспехах. Боевая сбруя его коня напоминала броню. Было видно, что животное едва выносит двойной груз. Лошадь била копытом, но седок оставался неподвижен, пока Акхан не вернулся к своему коню и не вынул оружия, готовясь к бою. Он опустил на лицо предохранявшую нос пластину и застегнул нащечники шлема. Лицо его противника тоже было скрыто частым забралом.

«Кто мне гарантировал, что это Алдерик?» — мелькнула у Акалеля предательская мысль.

— А кто подтвердит мне, что ты — Мин-Акхан? — услышал он насмешливый враждебный голос. — Насколько я знаю, у Тиа-мин целый выводок детей, и все от разных мужчин. Какому караульному или кормщику ты обязан своим рождением?

Акхан задохнулся от ненависти. Вот оно, истинное гиперборейское презрение ко всем, кто не они. Сейчас он ему покажет, от какого кормщика произошел!

Акалель нанес удар первым. Подскакал, даже не выдернув меч из ножен, и хватил врага коротким топором-лабрисом по шлему. Аж звон пошел от прокаленной на солнце меди. Алдерик не растерялся и, перетерпев гуд в голове, саданул врага окованной бронзовыми пластинами перчаткой в челюсть. Хороший удар — ремни на нащечниках лопнули, и металлические пластины беспомощно повисли вдоль лица принца.

На сем обмен приветствиями окончился, и противники предпочли вновь разъехаться, чтобы начать правильный бой. В какой бы сточной канаве ни родился акалель атлан, владыка Ареаса не мог позволить себе кабацкой драки, да еще на глазах у своего войска.

Пехотинцы из лагеря врага приветствовали каждый удар своего командующего дружным ревом одобрения. Они даже запели от восторга, когда один из выпадов Принца Победителя едва не свалил Алдерика с седла.

Через несколько минут боя король оценил врага. Не атланская хватка и не атланское же упрямство. К тому же акалель одинаково легко владел оружием в обеих руках, чему Алдерик так за всю жизнь и не научился. Это дало Акхану недолгое преимущество, но вскоре король освоился и стал уклоняться от непривычных ударов левой.

Сам конунг был еще очень силен. Сорок два года — не возраст для гиперборейца. Северяне жили вдвое больше и до шестидесяти не задумывались о необходимости отложить меч. «Сволочь! — думал король. — Сорняк! Как цепляется за жизнь! Так и тычет собой в глаза порядочным людям! На тебе! Вот!»

Он опускал боевой топор на шлем и плечи врага с такой частотой, словно рубил дрова. Другой бы уже спекся, а этот щенок еще выплевывал ему в лицо ругательства и молотил мечом по бокам и коленям противника. Куски железа разлетались в разные стороны. Ненависть раскалила воздух докрасна. Казалось, еще минута — и враги вколотят друг друга в землю по уши.

Лошадь короля пала первой. Злодей-атлан ударил ее мечом в щель между металлическим намордником и кожаной пластиной, закрывавшей шею. Алдерик успел соскочить и со злобой рубанул коня акалеля по незащищенному колену. Принц прыгнул врагу на плечи прямо из седла. Им повезло: жеребец Акхана захромал прочь, а мог бы рухнуть на дерущихся.

Сцепившись, оба покатились по земле, хватая комья грязи и камни и ими молотя друг друга. Какой там благородный бой! Оба войска давно застыли и наблюдали за ними в полном безмолвии. Все понимали, что на их глазах происходит что-то необычное.

— Я все-таки убью тебя! — хрипел Алдерик. — Жаль, поздно!

— А ты предпочитаешь душить младенцев?! — отбрыкивался Акхан. — Не выйдет! Я вырос и сверну тебе шею!

В этот момент он получил сильный удар в солнечное сплетение и на секунду лишился способности двигаться. Подвели доспехи. Легкие, как у всех атлан, они не выдержали такого напора, и две пластины панциря на животе разошлись. Король буквально впечатал свой бронзовый кулак в тело врага, и Акхану показалось, что его прошибли до самого позвоночника. Кости жалобно заскрипели, нижние ребра были явно сломаны. Но, судя по отсутствию жара и влаги, враг не порвал акалелю ни кожи, ни кишок.

Акхан лежал на спине, глядя снизу вверх на возвышающуюся над ним гору железа. Алдерик торжествовал победу. Это было видно даже по его намеренно долгим, полным собственного достоинства движениям. Он отстегнул от пояса короткий кинжал и наклонился, чтоб ударить врага в шею.

Гиперборейцы никогда не мучили своих противников затянувшейся расправой. Зачем? Один взмах — и Небеса сами разберутся, что делать с душой погибшего. «Хорошая смерть, — успел подумать акалель, — быстрая».

В это время владыка Ареаса брезгливо дернул его шлем за нащечники, чтобы расчистить себе место для удара, и поднял было руку. Но так и не опустил.

Акхан видел только его глаза в узкую щель забрала. Они сначала округлились, потом налились кровью, точно готовились вот-вот лопнуть. А затем конунг захрипел так, точно меч всадили в него, и ослабил хватку.

В это время принцу бы ударить врага, сбросить с себя, овладеть положением. Но беда в том, что он не мог двинуть ни рукой, ни ногой, так отделал его Алдерик. Акалель во все глаза смотрел, что происходит с его противником. Может, ему плохо? Шутка ли таскать на себе такую тяжесть?

Королю действительно было худо. Хуже не бывает. Он с усилием потянул застежки шлема и стащил с головы железный колпак. Светлые, не тронутые сединой волосы стояли торчком, лицо было черным. Потным, пыльным и… совершенно жалким. Челюсть скособочилась на сторону и слабо подергивалась. Акхан не сразу понял, что с ним. А когда понял, разом потянулся обеими руками к своему лицу. Алдерик смотрел на него в крайнем ужасе.

Что касается акалеля, то он уже давно догадывался, но не хотел верить. Или, если говорить начистоту, чем больше уверялся, тем сильнее жаждал убить короля Ареаса. Отрубить вот эту самую голову и насадить на пику. А теперь почему-то раздумал.

— Разве вы не знали? — через силу выдавил принц.

Алдерик издал неопределенный хрип.

— А если б знали, стали бы со мной драться?

Король уже слез с него. Он стоял сгорбившись, опустив плечи и едва переводя дыхание.

— Все равно стали бы. — Акхан выплюнул на землю кровь. — Теперь вы еще больше хотите мне смерти. Ну же, я никуда не уползу! Вы сломали мне ногу.

Алдерик поморщился, тоже сплюнул кровь, швырнул акалелю шлем прямо в лицо и захромал прочь к воротам. Кажется, и у него была повреждена нога.

Акхан остался лежать, глядя в серое низкое небо, и пережевывать разбитыми губами свое поражение. Что теперь будет? Его отзовут? Заменят другим командующим? Или признают проигрыш целой армии? Не все ли равно?

К нему подбежали офицеры, четверо расстелили плащ и с величайшими предосторожностями переложили на него искалеченного принца.

— Вот это была битва! — почему-то с восхищением выдохнул суетившийся рядом Кавик. — Люди будут рассказывать о ней своим детям!

«Дурачок. Ты хоть понимаешь, что он меня пощадил?» Акалель свесил голову с плаща и с натужным кашлем начал выплевывать на землю свои легкие.

Ненавидел ли он сейчас Алдерика? Нет.

Желал ему смерти? Нет.

Пожалуй, смерти Акхан желал только себе. Эта развязка вдруг придвинулась необыкновенно близко. Стала потребностью, которую он впервые осознал так остро.

Покончить с собой и разом оборвать все нити неудачной жизни. От этого станет легче не только ему, но и другим. Многие в Атлан боятся его или того, чем он может стать, если раскроется тайна его рождения. Но вот она раскрыта. И что же? Небо упало на землю? Надо было с самого начала рассказать ему правду. Неужели они думали, что он понесется в Гиперборею и будет претендовать на престол? Смешно!

Акхан даже передернул плечами, но это доставило ему нестерпимую боль. Его с необыкновенной силой потянуло домой, на Великий Остров, к подножию священной горы. Там, в бухте Золотых Рогов, он мог бы обрести покой. Абсолютный. Под зыбучими волнами белого песка, под толщей зеленовато-голубой воды, среди золота жертвенных приношений и мириад цветных рыб, скользящих мимо без печали и мыслей…

На следующий день пришло известие, что короля Алдерика разбил удар. Он лежал в своих покоях неподвижно, лишившись языка и, как казалось, разума. На время власть перешла к наследнику, с чем, конечно, многие из ярлов не согласились бы, если б не плачевное состояние конунга.

Почувствовав силу, принц Ахо предложил врагу мир на условиях пропуска кораблей атлан через южные порты Гипербореи до самых Мидгарда и Скади — богатых торговых городов в центре страны. Такого трудно было ожидать и после цепи блестящих побед. Акхан печатью на воске утвердил договор, но его сердце не испытывало радости. Он не считал случившееся своей заслугой и с отвращением поглядывал на Тикаля. Вот кто торжествовал по праву!

Но как бы то ни было, после самого сокрушительного поражения в своей жизни акалель возвращался в Атлан победителем. От этого можно было удавиться. Он не нуждался больше в созерцании собственного гороскопа. После снов о белых червях Акхан совершенно ясно понимал, что боги никогда не вернут ему детей. У него не осталось вопросов. Следовало только довести корабли до места, сдать команду, а там уж — его дело, как поступить.

 

Глава VI

УТОПЛЕННИК

1

Человек сбегал вниз по берегу к широкой белой полосе прибоя. В его сандалии набился песок, и он сбросил их, не заботясь о том, куда они полетят. Колючий кустарник принял алый плащ и золотые тяжелые оплечья в виде леопардовых голов. Одно закатилось за камень, другое застряло у края тропинки. Пускай. Ему они больше не понадобятся, как не нужно ничего из первой, теперь уже чужой жизни.

Последним упал широкий пояс с дорогим тиснением орихалка по красной бычьей коже. Литая пряжка стукнула о камешек у ног акалеля. Пятнистая шкура ягуара мягко соскользнула с бедер, за ней последовал лоскуток льняной ткани. Только дикари северяне думают, что атлан ходят полуголыми. На самом деле… Кольца, серьги, браслеты для рук и ног — придворный наряд ужасен в своих подробностях.

Сегодня Мин-Акхан положил к подножию трона миноса договор с «поверженной Гипербореей» и мог считать себя свободным. А свобода для него означала смерть. Удачный конец земного пути.

Будет ли у акалеля путь небесный, зависело от того, как он себя поведет в последние минуты. Всю жизнь принц прожил как атлан и не опозорил этого имени. Но и гиперборейская часть души требовала своего. Умереть он хотел, как умирают славные дети Ареаса — в день и час, избранный ими самими. Легко отпуская надоевшую жизнь. Пресытившись и благодаря за окончание затянувшегося действа.

Из всего своего имущества Принц Победитель оставил две вещи. Кинжал с нефритовой рукояткой — дар Ульпака, и медвежий перстень Деи. Остальное было лишним. Кольцо тяготило палец, нож — шею. Не так уж и много, если рассудить.

Медленно-медленно Акхан вошел в море, ощущая разогретой кожей щекочущий холодок воды. Погружение было приятным, а сильные свободные гребки доставили несказанное удовольствие. Невесомая пыль от поднятых брызг оседала на лицо. Боги, как хорошо! Впервые за долгое время хорошо и спокойно. Он сейчас заплывет как можно дальше, выйдет из бухты, глянет на берег с воды и перестанет грести. Рано или поздно какая-нибудь большая волна…

Говорят, утонуть по собственному желанию очень трудно, особенно если ты хорошо плаваешь. Оставалось надеяться, что в нужный момент сведет ногу, лучше обе, или… Словом, что-нибудь да произойдет, главное — заплыть подальше.

Это у него получилось. За несколько минут до заката море становилось лиловым. Такого приглушенного шелка волны нет нигде на земле. Только у белых скал западного побережья Атлан. Воды отливали золотом с ребра и давлеными ягодами синего винограда на гребне. Почти не было ветра. Океан слабо дышал без рокота и стонов, далеко оттягивая от земли свое лоснящееся тело. Акалелю давно не удавалось полежать на длинных пологих волнах. Он зачем-то глубоко вздохнул, вместо того что выпустить весь воздух из легких, и нырнул, зажмурив глаза. Вышло очень глупо. Так не топятся. Не машут в воде руками, не выдувают пузыри и не натыкаются ногами на такое близкое дно!

«Боги, да я заплыл на отмель!» — возмутился было принц. Но в этот миг шероховатая, песчаная поверхность заскользила под ним, обдирая ступни, словно наждаком. «Я встал на рыбу?» Акалель от неожиданности распахнул глаза и в следующую секунду снова их зажмурил.

Прямо на него из темной глубины стремительно надвигалась жуткая белесая морда с круглыми немигающими глазами и красной полосой вокруг рта. Из-за этой странной кожной окраски кажется, что у акулы есть губы.

Акхан заорал и наконец хлебнул воды. Самоубийство самоубийством, но встреча с акулой в его планы не входила. И откуда она здесь? Так близко от берега? «Не так уж и близко!» — успел подумать акалель. Он еще просил богов позаботиться о способе смерти. Вот и позаботились!

Чудовище, потревоженное прикосновением его ног, вероятно, испугалось и сначала скользнуло на глубину. Но теперь, рассмотрев беззащитную жертву, устремилось к ней. Барахтающийся человек напоминал рыбе ловца жемчуга, заплывшего слишком далеко, или рыбака, упавшего с лодки. Такие случаи в прибрежных водах не редкость, и вкус человечины был акуле знаком. Они всегда убегали и всегда дергались, эти странные создания без чешуи. Но их кожа сама лопалась под зубами.

Рыба открыла пасть, чуть всасывая воду и намереваясь свести челюсти над рукой или ногой жертвы. Но добыча повела себя странно. Она не стала трепыхаться, как принято у этих, с берега, а сжалась в комок и угрем скользнула в рот чудовищу. Вместе с водой пройдя между зубами акулы, голокожая тварь оказалась проглочена раньше, чем разжевана. И почти тут же рыба ощутила страшную боль у себя в желудке. Ее резали изнутри! Кромсали чем-то острым, вспарывали, рвали, скребли!

Игры с быком учат многому. В первую очередь расчету и быстроте. Акхан не стал спасаться бегством — акула плавает в сотни раз быстрее человека. Не стал погибать геройски, устраивая подводную драку. Не позволил рвать себя на куски, внутренне смирившись с неизбежным. Он много раз слышал истории о рыбаках, проглоченных крупными морскими тварями, например, китами, и спасшихся благодаря везению.

«Может, я и хотел умереть, но не так». Акалель успел глотнуть воздуха на поверхности, вытащил из чехла на шее кинжал, попросил Дух Ягуара укрепить его руку, а предков помочь в задуманном деле и нырнул.

Сперва рыба почувствовала только тяжесть и неудобство, но потом острая боль обожгла ее внутренности. Удушье пополам с переживаемым ужасом заставили акалеля работать без остановки. Он тыкал кинжалом во все стороны и с трудом ворочался в узком скользком мешке, где ему в рот, нос и глаза забивалась полупереваренная рыба.

Через несколько секунд такой борьбы принц потерял сознание. Он уже не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Кинжал застрял между акульими ребрами. Рука акалеля безвольно соскользнула бы с него, если б в желудке у рыбы не было так тесно.

Раненое чудовище продолжало с бешеной скоростью носиться под водой, переворачиваться и бить хвостом, стараясь избавиться от чего-то ужасного, что рвало его на части. Сквозь раскрытую пасть акулы вытекала кровь. Но дрянь, засевшая у рыбы внутри, не вываливалась наружу.

Еще какое-то время акула плавала, слабо шевеля плавниками и опасаясь, что ее кровь привлечет сородичей. А потом медленно стала опускаться на дно. Чувство смерти приходит к рыбе вместе с запахом придонного газа. Сероводород, копившийся у берегов острова, делал глубину необитаемой, и только темные тени скользили там по камням. Тварь издохла раньше, чем ее раненое брюхо царапнуло песок. А потом стала медленно переворачиваться на спину.

Пройдет некоторое время, и она начнет всплывать. Но и дохлой рыбе, и дохлому человеку в ее утробе было уже все равно.

2

— Смотрите! Смотрите! Вон там! Какая огромная! — Рыбаки на долгоносой лемурийской ладье тыкали пальцами куда-то в водную пустоту по правому борту. Там, на фоне сплошной серебристой ряби, им чудилось длинное белесое тело с бледными желтоватыми крапинами по бокам.

— Да она больше моего корабля! — рявкнул на них капитан. — Чего удумали! Тащить дохлятину на борт! По местам и живо за работу!

— Мой господин, — остановил его старый рассудительный кормщик, — взгляните хорошенько: сорок локтей шкуры, прекрасной шкуры редкой расцветки. Смею заметить, что в Тартессе платят по горсти жемчуга за четыре локтя. Если мясо еще не совсем протухло, его можно засолить, отбив запах шафраном. На рынке возьмут, я знаю сговорчивых торговцев.

Капитан с сомнением пожевал губами. Он не отличался щепетильностью и был рад надуть атланских купцов.

— Цепляйте ее баграми и подтягивайте к корме! — крикнул он матросам. Те, галдя, побежали за крючьями.

— Эй, да ее убили, — заявил кто-то, когда рыба покачивалась на воде совсем близко.

— Эка невидаль! — плюнул за борт кормщик. — В здешних местах всякое бывает. Плыла вот такая орясина, встретила орясину покрупнее, а та ей голову — хруп… — Старик осекся, наконец заметив странные раны на пузе рыбы. Казалось, они были нанесены изнутри и лишь кое-где достигли кожи, но ни разу не прокололи ее. Под белой шкурой на брюхе расплывались темные кровоподтеки.

— Может, она проглотила морского ежа? — предположил кто-то.

— Дюжину ежей! — передразнили его. — Или осьминога.

— Молчать!!! — Капитан и сам был озадачен, но не напуган. — Кого бы она ни съела и кто бы ее ни убил, они оба давно мертвы, — уверенно заявил он. — Сможете вы располосовать ей брюхо, не вытаскивая на берег?

— Надо попробовать, — кивнул кормщик. — Только подтянем к борту.

Так и сделали. Акула была и вправду громадной. Ее пасть с двумя рядами острых как бритвы зубов могла бы откусить лодке нос. Но сейчас всех интересовало только — что внутри? В открытом море потрошить привязанную к борту рыбину — занятие не из легких. Благо не было сильной волны. Но рыбаки работали не покладая рук, и вскоре прочная кожа чудовища лопнула, открывая изумленным глазам посеченные, изрезанные внутренности. А вслед за тем…

— Боги! Там человек! Посмотрите, вот ноги!

— Наверное, это морской человек, — предположил кто-то. — Ну, который живет под водой.

— Дурень! — Кормщик отвесил ему затрещину. — Морские люди — все девки. Сирены там всякие. А этот мужик.

Вокруг заспорили. Нашлись такие, кто говорил, что не может быть одних морских девок без морских же мужиков. Откуда дети берутся?

— Понятное дело, от китов или от дельфинов, — возражали им. — Или вот от таких дураков, как вы. Выбросит моряка на остров, а там к нему начинают русалки косяками валить.

Конец спору положил опять же капитан.

— Треске известно, — возмутился он, — что морским людям положен хвост. А у этого две ноги.

Капитанская правда, как всегда, привела команду в чувство.

— Может, его вытащить? — с сомнением спросил кормщик.

— Он уже помер, — пожал плечами хозяин лодки. — Зацепите багром и скиньте в воду. За дохлого человека не дадут и пол-атля.

Однако когда покойника ткнули багром и попытались выковырять из тесной могилы акульих кишок, он дернул ногой.

— Это мышцы, — подбодрил капитан. — У трупов так бывает.

Словно в ответ на его слова послышался сдавленный хрип, потом стон.

— Эй, да он жив, — без всякого энтузиазма протянул кормщик. — Выходит, рыба принадлежит ему?

— И рыба, и он сам — наша добыча. — Капитан с силой хлопнул ладонью по борту. — Живой человек, если не очень покалечен, тоже стоит денег. Вытащите его сюда.

Человек оказался живой и даже не очень покалеченный. На спине и животе у него виднелись длинные алые полосы, оставленные акульими зубами, когда вместе с водой ему удалось проскользнуть внутрь рыбы. Но, кроме них, особых повреждений на спасенном не имелось. Он был гол, на мизинце правой руки красовался увесистый золотой перстень, а во внутренностях рыбы торчал кинжал, тонкая работа которого привлекла внимание капитана. Хозяин приказал достать оружие себе и спрятал его за шелковый алый кушак. Потом наклонился над спасенным и стянул с его пальца кольцо.

Лежавший на палубе человек не возражал. Было заметно, что он не понимает происходящего и с удивлением таращит на столпившихся матросов красные от воды глаза.

— Ты кто? — Капитан упер руки в бока.

Спасенный помотал головой, но не издал ни звука.

— Твое имя? — терпеливо повторил хозяин корабля.

— Ак… Ах… — Это было все. Ни пошевелить губами, ни толком выговорить слово человек не мог. Но что еще хуже — он не мог вспомнить этого слова. В голове у него стояла абсолютная темень.

Он с трудом понимал речь собравшихся. Те говорили не на атле, а на каком-то общеморском жаргоне с сильной примесью лемурийского. Да и сами происходили явно с восточного материка. Маленькие, смуглые, желтолицые, они походили на понятливых шустрых обезьян. На них были нацеплены какие-то побрякушки из цветных раковин, а головы повязаны красными тряпками с узлами на лбах. Возможно, они являлись рыбаками, возможно, пиратами или торговцами. Но скорее всего — и то, и другое, и третье.

— Ну парень, ты любимец богов! — сказал капитан, выпрямляясь. — Ты не погиб в кишках у этой тухлой рыбы, я тебя спас. Теперь твоя жизнь принадлежит мне. Как только оклемаешься, сядешь на весла.

Обрисовав, таким образом, спасенному его будущее, капитан зашагал на корму, а новый гребец остался лежать на палубных досках в полном замешательстве. Его глаза цеплялись за кинжал на поясе нового хозяина и за перстень у него на руке. В этих вещах, казалось, заключен ответ на вопросы: кто он? и как очутился в море?

На следующий день спасенного уже заставили грести. Здесь никого не кормили даром. Лодка лемурийцев двигалась на север мимо каскада островов. На одном из них рыбаки выпотрошили акулу, сняли с нее шкуру, а мясо загрузили в глубокие глиняные горшки и пересыпали крупной солью. Они рассчитывали продать и то и другое в городке Тартесс к северо-востоку от Атлан.

Скалы в прибрежных водах обещали богатый улов мидий; их ела вся команда, поджаривая на железных противнях и посыпая рубленой зеленью. Нового гребца едва не затошнило от такой пищи. Но чего не отведаешь с голодухи, и вскоре он привык.

Его называли здесь «Весло», как и всех гребцов. Он и раньше слышал, что у простонародья далеко не каждый имеет имя. Землекоп может быть Лопатой, а дровосек Топором. Раб же и вовсе терял право именоваться по-особому, отличаться от других бедолаг, занятых той же работой.

«Весло так Весло, — думал гребец. — Неважно. Важно сейчас окрепнуть и удрать отсюда». Он не говорил: «Вспомнить, кто я». По каким-то причинам вспоминать не хотелось. «Наверное, там было что-то плохое. Может, я разбойник? Или пират? В Атлан полно пиратов». С каторжниками у него были связаны смутные ощущения. Чуть более близкие, чем со всеми остальными. И гребец решил, что удрал из тюрьмы на острове Ферос вплавь, а дорогой попал в зубы громадной акуле. Чем не история?

Во всяком случае, она кое-что объясняла. А остальное было несущественно.

Спасенный выбрал себе имя — Серебряный Лист. С чего бы вдруг? Он и сам не знал, но звучало красиво. Назвав себя, гребец стал перебирать свои познания. Ему казалось, что это позволит кое-что выяснить. Он старался вовсю и открыл в себе кладезь премудрости. Три языка. Много чего о войне, морском деле, оружии, мерах веса и деньгах. Особенно хорошо Серебряный Лист разбирался в карте звездного неба, обычаях разных народов и портовых городах.

Все это как будто подтверждало первоначальный вывод: он морской разбойник, загремевший на каторгу. Что ж, таким ремеслом можно заниматься где угодно. И во внутренних водах Атлан, и у лемурийцев, и севернее. Однако Серебряный Лист еще не выяснил, почему его буквально выворачивает при мысли о жрецах и богах, а при виде блестящих дисков, скользивших по ясной глади небес, хочется забиться под лавку гребца и не показывать оттуда носа?

Возможно, его готовили для жертвоприношения. Так часто поступают с каторжниками. Это все объясняло, и Серебряный Лист успокоился.

Между тем ладья лемурийцев с каждым днем уходила все дальше на север, и гребцу казалось, что он совсем недавно уже плыл этой дорогой. Во всяком случае, очертания берегов были знакомыми. Он пиратствовал здесь? Исходя из своей легенды, Серебряный Лист ждал новых ощущений, способных взбудоражить память. И они нахлынули, недели через две, когда корабль подходил к границам Ареаса.

На подступах к Туле, там, где недавно шли бои, лемурийцы встретили множество своих соотечественников. Пестрые торговые лодки шныряли вдоль разоренных берегов, за баснословные деньги предлагая оставшимся в живых людям самые обыкновенные вещи.

При виде обгоревших нижних фортов, искореженной земли и бесформенных груд непонятно каких отбросов, которые всегда остаются на месте покинутого лагеря, гребец чуть не застонал. В этот миг он усомнился, что был разбойником. «Наверное, я служил в войске, — предположил он. — А потом бежал, прибился к какой-нибудь морской ватаге. И правильно поступил. Что свободному человеку делать среди этих живорезов? Мелкий грабеж — совсем другое. Здесь и убивать никого не надо…» Но в глубине души Серебряный Лист знал, что убивал. «Надо будет, и убьешь», — со вздохом подумал он.

Люди сами по себе не вызывали у гребца ненависти, но его взгляд зацепился за капитана. «Сволочь! Еще и с моим кинжалом! Вот за кинжал и убью. И за перстень». Ему открылась новая истина: убивают за вещи. Раньше-то он, конечно, ее знал. Но теперь самые простые мысли и понятия возвращались к нему извилистой дорогой. Через цепь ассоциаций и рассуждений.

Вот, например, этот кинжал. Откуда он у него? Он не атланский, не лемурийский, а какой? Тольтекский — слово само всплыло в голове вместе с целым букетом ощущений: красная земля, пыль, люди-ягуары. Не такие злые, как казалось, но и не похожие на людей по эту сторону океана. Другие. У них много вещей вот с таким чудовищным орнаментом и резьбой. Искусно, но отталкивающе. Для белого человека.

Он украл кинжал? Купил? Что-то говорило: подарок. От кого?

Подобные мысли сводили гребца с ума. По ночам не давали заснуть. Ему грезилась девушка с волосами черными и жесткими, как конская грива. От нее пахло кошкой, и этот запах, вроде бы неприятный сам по себе, притягивал и пугал его, возбуждая самые смелые желания.

Перстень был связан с ней? Нет. Ее образ уходил, расплываясь в непроницаемой дымке беспамятства, а вместо него из глубины и темноты выступал другой. Робкий, еще менее знакомый, но еще более желанный. Словно кто-то неуверенно стучался к нему в дом с улицы, извиняясь каждым жестом и звуком за свое присутствие. Серебряный Лист знал, что отдаст все сокровища мира, только бы узнать — кто стоит в серый дождливый день за стеной? Кто стучится к нему в душу? Если этот кто-то не войдет, случится непоправимое.

С этими мыслями гребец засыпал, а утром все повторялось снова. Подъем чуть свет, окрики, топот, толкотня у котелка, объедки самому слабому. Какое-то время самым слабым был он, но это быстро прошло. В конце концов, ни мидий, ни виноградных улиток на привалах никто не жалел, а на черепаховую похлебку гребец не зарился. Недели через три Серебряный Лист совсем окреп.

Они плыли уже во внутренних водах Гипербореи. Картины были на удивление унылые: вода да вода, редкие дома с бревенчатыми стенами и крышами из дерна. Еще реже каменные круги на взгорьях, давно покинутые и, как видно, больше не почитаемые. Во всяком случае, дыма костров в них не наблюдалось. Это однообразие сосало душу и навевало тоску. Грусть, казалось, висела в воздухе серым туманом и частым дождем. Стояла глубокая осень, желтые и красные листья летели с берега, подхваченные ветром, плавали в воде и налипали на весла.

— Где мы? — однажды спросил Серебряный Лист у кормщика.

— Глядите-ка! — расхохотался старик, указывая на него пальцем. — У тебя проснулся интерес к жизни! Греби, наваливайся! Кому говорят! У Весла один интерес — веслом ворочать.

Он был в восторге от своего каламбура и больше не удостоил Серебряного Листа ни словом.

— Это Скади, — сказал, не поворачивая головы, гребец впереди. — Мы поднялись вверх по реке Хвель, вышли к Норну и скоро будем на берегу Молочного моря. У гиперборейцев много внутренних морей, есть и совсем холодные.

Он не договорил, получив бамбуковой палкой по плечу.

— Как тебя зовут? — шепотом спросил Серебряный Лист.

— Весло, — огрызнулся парень на передней скамье.

— А как ты сам себя называешь?

— Торкиль, — нехотя бросил тот, — я из Логра, это здесь неподалеку. У нас голодно зимой. Меня взяли во время набега на одну из гиперборейских деревень. А потом продали лемурийцам.

— Я собираюсь удрать. Давай со мной, — с неожиданной откровенностью предложил Серебряный Лист.

Торкиль молчал целую минуту. Это был здоровенный детина с гривой красно-рыжих курчавых волос. Его мысли, видимо, вращались в такт движению весла. Сделав новый поворот, он бросил:

— Почему нет? Товарищ в таком деле не лишний. А ты куда пойдешь?

— Хочу собрать шайку. Из морских. Как мы. Я думаю, раньше разбойничал на море.

— Дело, — Торкиль плюнул в воду. — Но я так смекаю: не морской ты. Если и грабил, то на суше.

— Почему? — взвился Серебряный Лист и утопил весло глубже других, за что немедленно получил палкой от хозяина.

— Потому, — протрубил рыжий Торкиль. — Я с детства в лодке и своего бы узнал. Не морские у тебя замашки. Ты на богатого похож, только драный весь. Может, ты и грабил, может, и командовал, но не в шайке.

Его отзыв озадачил Серебряного Листа. Он решительно не мог припомнить, когда, где и кем командовал.

— Ну так как? Пойдешь со мной? — уже менее решительно спросил он.

Торкиль кивнул.

— Почему?

— Потому что ты родился в рубашке, — хмыкнул тот. — Вылез из акульего брюха живым! Такому атаману будет сопутствовать удача!

Той же ночью они бежали. Это оказалось легко. На таком маленьком судне гребцов не приковывали. Часть команды тоже гребла, и немногочисленных невольников держали за «своих».

Однако капитана пришлось убить. Из-за ножа и перстня. Серебряный Лист непременно хотел забрать свои вещи. Он потянул кинжал из-за пояса спящего хозяина, тот дернулся. Гребец вынужден был закрыть ему рот, прежде чем он закричал и перебудил остальную команду.

Серебряный Лист вытер руки о холщовую набедренную повязку. Ему кинули эту тряпку, когда лодка вплывала в стылые воды Гипербореи. Сейчас в ней казалось холодновато. Но ничего не поделаешь, надо идти.

Беглец испытывал неприятное чувство. Теперь он точно знал, что Торкиль прав: он никогда раньше не убивал просто так. По собственному желанию, вне приказа. Или нет, приказывал как раз он. Но и ему приказывали. Были какие-то жесткие рамки, заставлявшие думать, что ты убиваешь не сам по себе. Это называлось — война. Она давала ощущение правомерности всего происходящего.

Беглецы шли по прибрежному лесу по колено в воде, из которой, как свечи, торчали тонкие осины с зеленоватыми стволами. Река казалась совершенно черной и неподвижной. Торкиль тащил на себе кожаный мешок с провизией.

— Наших следов не найдут, — рассуждал он. — Когда нас хватятся, мы будем уже далеко. Здесь есть деревня, называется Мяло. В ней-то…

В ней-то их и повязали. Не лемурийцы, конечно. Местные. Гиперборейцы терпеть не могли безымянных бродяг неясной племенной принадлежности, скитающихся по их землям. Они всех принимали за грабителей и были недалеки от истины. Никого вешать по собственному почину здесь не позволяли. А потому добропорядочные жители Мяло, изрядно намяв пойманным бока, заковали их в деревянные колодки и отправили под охраной в Ньорд, крупный прибрежный город на берегу Молочного моря, где имелись и суд, и тюрьма.

3

Город был бревенчатым и дымным. В нем жила уйма народу. Серебряный Лист не понимал из их речи ни слова, хотя владел языком гиперборейцев. Торкиль просветил его: Ареас населяет множество племен. Главное из них — воинственные асы, их-то наречье и знают за пределами страны. К востоку обитают угрюмые земледельцы ваны, они, если что, тоже могут постоять за себя. В лесах прямо на деревьях строят дома щуплые альвы, их считают полулюдьми-полудухами. А под землей роют норы упорные турсы, непревзойденные мастера выделывать металлы.

В общем, народу много. А города — в основном дерево. Весь мир скрипит, дымит и покряхтывает. Серебряный Лист сначала не понял, почему в Ньорде нет улиц в привычном смысле слова — длинных, прямых, широких. Одни переулки да тупики. Каждый городил свой двор как хотел. То забор выступал вперед, то вдруг резко утапливался в глубину. Деревянная мостовая петляла, подчиняясь хитрым изгибам «пьяной улицы». Но когда задули ветры с залива, беглец сразу оценил достоинства подобной планировки. Свернул за угол и избавился от пробирающего до костей сквозняка.

Жить можно. Тепло, сухо и с едой не голодно.

— Не пропадем, — заключил Торкиль. — Даже в тюрьме ячменной кашей не обнесут. Такой уж у них закон: кто мало ест, тот несчастный, а несчастные — плохие работники.

Судья приговорил их к четырем месяцам каторги на рытье канав и укладке новой мостовой. Работа тяжелая, но местные не звери. Кормили сносно, правда спать давали мало. Дни становились короткими. Только глаза продрал, умылся, подолбил лопатой мерзлую землю, глядишь — снова пора спать. Лежи, думай, а стоило ли вообще просыпаться?

«Интересно, когда солнце перестанет приходить, гиперборейцы впадут в спячку?» — размышлял Серебряный Лист. Поговаривали, что до этого остались считанные дни. Бывшему гребцу как-то не верилось: есть, есть свет, а потом вдруг раз — и нету. Его продолжало тянуть в бега. Торкиль чуть не выл от тоски. Вместе они сколотили шайку человек в тридцать из такого же сброда, который жители собрали ковыряться в земле.

План побега Серебряный Лист продумал до мелочей. Он сумел выдолбить неглубокую яму под бревенчатым настилом мостовой и спрятаться там, когда остальных вечером погнали обратно в тюрьму. Сопровождение было, на его взгляд, плевое. Ньорд — не столица, не крепость, так, городок из нескольких крепко сросшихся между собой сел, даром что больших. В нем ни достойных укреплений, ни воинов. Стража из местных в костяных шлемах и с палками, которые кажутся им копьями. Дежурят по жребию, арестантов толком не считают, потому как счет у них по пальцам. Все, что больше пяти, — много.

Словом, он сумел спрятаться. Ведь уже стемнело. Ночь гуляла по улицам как у себя дома. Выбравшись из убежища, Серебряный Лист пошел вдоль бревенчатых стен. Если гипербореец брался строить забор, то уж это был всем заборам забор — высокий частокол, за которым еще и надрывались от лая цепные псы. Здесь не любили, чтоб чужой не то что лез — ненароком заглядывал во двор. Пригласят — увидишь, а нет, так и иди себе стороной.

Серебряный Лист благополучно миновал рыночные ряды, серые склады с низкими крышами из березовой дранки и вышел к земляному валу. Мимо него кружным путем, казалось, безопаснее пробраться к тюрьме на другом конце города.

Валы тянулись, охватывая Ньорд полукольцом с юго-востока и прижимая его к заливу, который и сам по себе представлялся жителям хорошей защитой. По гребню не гуляли караульные. Хотя ворота внизу были заперты и даже для верности приперты дрынами, часовых возле них не наблюдалось. Было видно, что в глубине страны гиперборейцы привыкли жить не таясь и не ожидая нападения врага.

«Непуганый край! — поразился про себе беглец. — У нас бы никому в голову не пришло…» Но во-первых, он не знал, где это «у нас». А во-вторых, ни одному из местных «в голову не пришло бы» соваться за городские стены поздней осенью, когда внезапно налетающий шквальный ветер валит с ног, а волки рыщут по окраинам, как собаки на помойке.

Перед беглецом лежал пустырь, уже заметенный снегом. Это был первый, несерьезный по здешним понятиям снег. Всего локтя полтора, не выше. Настоящие сугробы — в человеческий рост — лягут только после третьей-четвертой метели… Но если учесть, что Серебряный Лист в жизни не видел ни пурги, ни бурана, то нетрудно понять его замешательство. Он сел на корточки и не без опаски потрогал пальцами снег. Сначала беглец не понял своих ощущений: холодно, мокро — а потом вдруг так зло и колко, что хочется ругаться и трясти рукой.

С ногами было еще хуже. Опорки, в которых он научился ходить уже здесь, в Ньорде, наматывая на ноги всякую ветошь, промокли. Аж ступни драло. В отдалении маячило здание тюрьмы. Беглец побрел к нему. Никем не замеченный, он, подобрался к бараку, снял двух охранников — их только двое и было. Не стоило даже убивать этих битюгов — не за что. Обращались сносно. Почти не били.

Не без труда подняв тяжеленный брус задвижки, Серебряный Лист отворил двери. Внутри все уже легли спать. Вернее, делали вид, что легли. Кому надо, ждали. Он засвистел. Торкиль вывел «своих». Их дорога лежала в порт, остальные могли идти куда хотят. Новый атаман энергично помахал рукой: мол, проваливайте! По пути он не позволил вломиться ни в один двор. «Нас слишком мало. Снова посадят под замок. Небольшую деревню мы еще возьмем, а город возьмет нас!» Его послушались. Его вообще всегда слушались, точно он имел право командовать. Может, дело в привычке?

Порт располагался поблизости. В сущности, не порт, а причал. Возле него покачивались привязанные лодки. Взломав замки в корабельных сараях, бывшие каторжники нашли и весла, и паруса, и много чего полезного. Серебряный Лист выбрал две ладьи покрупнее и приказал беглецам загружаться. Те не заставили себя долго ждать. Выйти из залива при сильном ветре и встречной волне было нелегко. Но им удалось.

— Надо держать курс на Вёлунд! — крикнул Торкиль. — Вон тот лесистый мыс! Там можно спрятаться.

Атаман кивнул, и по знаку его руки гребцы налегли на весла. Он знал, что после прибытия на место у новоявленных разбойников начнутся разборки — «кто сверху»? Но почему-то совершенно не беспокоился об этом. В конце концов всем станет ясно, что «сверху» — он.