День уже клонился к вечеру, когда чета Ардамасов, сопровождаемая телегами, каретой и солдатами, въехала в центральное село, раскинувшееся вокруг господского имения. С холма, свободного от густой растительности, открывался прекрасный вид на господский дом: каменное трехэтажное величественное здание, удачно расположенное на высоком берегу небольшой реки, протекавшей по низменности. За зданием возвышались древние дубы парковой аллеи, уводящей в зеленую рощу.
Жители села Ардовка радостными криками приветствовали возвращение лорда и отряда. Тут бледных изможденных лиц не было, хотя и особо упитанных не наблюдалось. Удивленные шепотки, волной прошедшие по толпе при виде черноволосой девушки в простеньком сарафанчике, скачущей рядом с генералом Ардамасом, сменились на пожелания счастья и благополучия, когда хозяин поместья представил своим подданным законную супругу. Потом отряд продвинулся к дому и последовала стандартная церемония представления слуг, не отличавшаяся от той, что была в столичном особняке, с той лишь разницей, что здесь Лара внимательно вслушивалась в поток имен и должностей, старательно все запоминая. Леон сразу приставил к Ларе двух горничных, повысив их до звания личных камеристок леди Ардамас, и донельзя польщенные и довольные девицы подхватили под белы рученьки свою уставшую госпожу и повели в ее покои, по пути напоминая свои имена (шутка ли, столько новых людей увидать, тут леди и перепутать недолго!) и сообщая последние новости (управляющий убег до того, как прибыли посланцы генерала с требованием задержать расхитителя; личное звено генерала прибыло уж несколько дней тому назад и разошлось по домам в соответствии с приказом, а в крайнем селе мор свирепствует, ну да они, верно, видели, когда мимо проезжали…)
Мигом организовав горячую ванну и живо распаковав все наряды и сильно подивившись, что они были уложены в армейские ранцы, а не сундуки, девицы-камеристки выгладили выбранное Ларой платье и ночной пеньюар, после чего оставили ее одну, вняв просьбе своей госпожи дать ей просто полежать в тишине в теплой водичке.
Лара блаженствовала: впервые за четверо суток, после езды верхом и тряски в душной карете по пыльным дорогам, лечь в большую ванну с отварами мяты и душицы — это нирвана.
Нарядившись в атласное платье лилового цвета, красиво оттенявшее черные кудри и темные глаза, Лара отправилась в сопровождении камеристок вниз — на первый ужин с мужем в родовом имении. Расположение комнат здесь было стандартное, как и во всех аристократических домах этого мира: на первом этаже бальная зала, библиотека, гостиные, оружейный зал, кухня и множество других помещений разного назначения, на втором этаже — спальни хозяев дома, их личные комнаты и гостевые комнаты, а также картинная галерея в самом центре второго этажа, на которую выводила всех гостей парадная лестница, на третьем этаже: комнаты слуг высокого ранга и детские комнаты, а на чердаке — комнатки остальной челяди.
Муж был задумчив, как и при отъезде из первого села, в котором не на шутку разошлась цинга. Он учтиво встал при появлении Лары, отодвинул ей стул, усадил за стол, налил вина. Слуги подали закуски и испарились из гостиной. Муж так же задумчиво и отстраненно поведал Ларе о том, что войсковой лекарь уехал назад в деревню, где свирепствовал мор, вместе с обозом, в который погрузили продукты в соответствии с рекомендациями леди Ардамас. Нарас был намерен вести дневник наблюдений за состоянием больных при назначенной леди диете и опубликовать результаты, если эксперимент пройдет удачно. Нарас спрашивал, можно ли ему честно сослаться на леди Ардамас, как на автора и вдохновителя этой необычной идеи: лечить болезнь через особый рацион пищи.
Лара слушала и настороженно посматривала на мужа, не понимая, какие чудны е домыслы опять в его голове бродят. Он странно смотрел на нее, и Лара не могла распознать значение этого взгляда. Ей безумно хотелось ласково прикоснуться к нему, заверить, что все у них наладится, что ее любви с лихвой хватит на них двоих, пусть только он позволит ей проявить эту самую любовь к нему, поверит ей. Хотелось пригладить его чуть растрепанные волосы, коснуться губами нахмуренного лба… многого хотелось, но…
Трудно быть нелюбимой женой обожаемого мужчины! Очень трудно! Неужели он так и будет сторониться ее все лето?!
«От, суета мирская даже после смерти покоя не даст! Мы ж все верно делаем, что самок других распугиваем, никуда в итоге не денется наш бесхвостый кошак — самцы не склонны к воздержанию! И быстро привязываются к той, что всегда рядом».
Лара застыла, не донеся вилку до рта. Не веря самой себе, она прислушивалась к кошачьей сущности, которая заметно шевелилась внутри теплым комочком и теперь уже вполне отчетливо бормотала что-то вроде:
«Чувственный мир вещей является лишь бледным призраком умопостигаемых идей, а идеи — суть бытие истинное и неизменное, так что идея бесшерстного плоскозубого двуногого кошака, увы, столь же истинно существует, как идея пушистого усатого четвероногого лапочки».
«КОШКА!!! Счастье ты мое! Как хорошо я теперь тебя слышу, в точности, как раньше! Говори со мной, пожалуйста! Не исчезай! Мне так тебя не хватало, я так соскучилась! В прошлый раз сказать не успела, но ты прости меня за…»
«Ой, прекрати! Твое нытье по поводу: «ах, я виновата в гибели кошечки», мне с первых дней надоело! Вот как вспомнила про него — так сразу и надоело».
«А как ты спастись смогла? Расскажи, что ты помнишь? Как в себя пришла?»
«Как-как, — пробубнила кошачья сущность, напомнив Ларе манеры Слепой Ведуньи. — Когда тот двуногий мечом махнул, ты и побежала куда-то из тела нашего общего пушистого, замечательного. А я чем хуже?! Все бегут — и я бегу! Эх, столько кошек шикарнейших на бегу пропустили! Вот чем тебе это убогое тощее тельце приглянулось — понять не могу! Коли дала Судьба шанс на новую жизнь, так и выбрала бы тело поприличней, так нет же: мы летим шальным взъерошенным воробьем в самую пакость! Тьфу, в зеркало хоть смотрись пореже, а то меня мутить начинает и тоска смертная накатывает, что в этой срамоте бесхвостой бесшерстной век теперь куковать. — Кошка повздыхала и добавила заискивающе-просительно: — Может, сменим тельце, а?»
«Извини, не могу, и это-то тело мне опять, не спросив моего мнения, навязали. Да и устраивает оно меня, если честно, и Леон опять-таки…»
Кошка тяжко вздохнула:
«То бишь, менять не будем. Огорчительно. Чего с вилкой застыла? Ты кормить это безобразие двуногое собираешься или пусть оно с голоду сдохнет, а мы таки кошечку присмотрим?»
В последних словах прозвучала горячая надежда и Лара поспешила проглотить то, что было насажено на вилку, и чуть не подавилась. Закашлялась. Кошка внутри нее фыркнула:
«Да-а-а, удивляюсь я, как ты тут без меня все эти дни продержалась. Молодец, что ходить на этих длинных подпорках научилась, я вспомнила твои первые попытки и уважаю за настойчивость. Надеюсь, с тобой ничего непредвиденного не случится и мне не придется самой управлять этим недоразумением, которое словом «тело» могут называть только по жизни увечные людишки».
Лара механически продолжила поглощать содержимое тарелки, совершенно не обращая внимания на то, что ест, и надеясь, что она не зажует случайно салфетку вместо булочки. В ответ на последнее замечание Кошки она напомнила:
«Слепая Ведунья говорила, что ты себя проявишь, и что я стану оборотнем! Я ее прямо спросила: смогу оборачиваться кошкой? А она ответила, что да, я верно догадалась! Знаешь, что у меня когти отрастают, а слух, нюх, зрение очень чуткими становиться могут?»
«Знаю. — Кошка встрепенулась: — Думаешь, если Я этим телом управлять начну, оно КОШАЧЬИМ станет?!!! Эй, ну-ка подвинься, соседка! Твоя очередь боевой подруге место уступить!»
Лара так растерялась от напора своей второй половинки, что глазом моргнуть не успела, как ее уже «подвинули». Выразить протест по поводу несвоевременности такой попытки тоже не успела.
После того, как он стал невольным свидетелем беседы у храма, Леон напряженно размышлял о том, как ему теперь обращаться с женой. С браком он уже смирился, но смирилась ли Солара? Может, ее в самом деле вынудили выйти за него замуж? Принцесса — удивительный, чуткий, отзывчивый, прекрасный человек, сострадательный к чужому горю. Список всевозможных достоинств своей жены Леон мог бы продолжать бесконечно и в этих выводах уже не мог усомниться. Мало ли кто и что ей наговорил и чем запугал, что она решилась пойти на поводу у неведомых интриганов. Правда, если Соларе не нужен этот брак, и она готова с радостью его расторгнуть после того, как все интриги вскроются, то почему она так ревниво относится к другим женщинам, которые могли бы войти в его жизнь? Или ему только кажется, что эта ревность есть? А страстные взгляды, которые она бросает на него украдкой — тоже плод его воображения? Раньше он считал их сознательным притворством, способом заставить его потерять голову, чтобы он начал поступать по ее указке. Способом загнать его под женский каблук, опутав сетями лживой страсти и привязанности. Но теперь Леон не верил в придуманный им самим миф о великом коварстве жены и впервые в жизни не знал, что ему теперь делать и даже — что ему теперь думать!
Только сегодня Леон честно признался себе, как самозабвенно и сильно он полюбил бы свою жену, если бы набрался смелости поверить в наличие у нее хоть каких-то искренних чувств к нему. Солара действительно была необыкновенной: живой, доброй, настоящей, неравнодушной, исключительно замечательной девушкой. И это чудо дивное — его законная жена… И до чего же хочется оставить это чудо при себе на всю жизнь! Вдруг, она и в самом деле к нему неравнодушна?! Бывают же на свете чудеса. Ну хоть иногда, хоть раз в тысячелетие, но бывают! В его жизни уже было одно такое чудо — его Кошка… На этой мысли Леон споткнулся: опять перед ним будто качнулась призрачная завеса невероятного…
Мужчина встряхнул головой и отогнал ее, привычно решив положиться на наблюдение и логические выводы.
За поздним ужином Леон приглядывался к жене: на ее милом личике мелькали настороженность, тоска, затаенная нежность (или он выдает тут желаемое за действительное?). А потом она вдруг застыла, устремив взгляд в никуда.
С поднятой и тоже застывшей на месте вилки тихо падали обратно в тарелку тонкие вермишелинки. Жена не шевелилась, сидя на стуле прямо, как каменный истукан.
Леон, сжав в руке столовый нож и пожалев, что верный меч оставлен в спальне, молниеносно обернулся посмотреть, что так напугало его супругу. Но ничего подозрительного и странного в комнате не обнаружил. Окна были закрыты и занавешены плотными шторами. Шторы висели спокойно, не колыхаясь.
— Леди Солара, что с вами? — Леон склонился к жене, но та по-прежнему смотрела в пустоту перед собой и на его слова не отреагировала.
Потом донесла до рта вилку, проглотила вермишель и закашлялась, но взгляд так и остался рассеянным. Леон посмотрел, как жена, двигаясь словно сомнамбула, доедает свою порцию, и протянул руку, намереваясь коснуться руки жены, но тут она очнулась, вздрогнула, уронила вилку и с неописуемым отвращением уставилась на свои беленькие изящные ручки:
— Кака-у-я гадость! — с чувством сказала Солара странно шипящим и примяукивающим голосом.
Леон удивился: впервые он видел, чтоб жена капризничала по поводу еды, она даже в четырехдневном переходе ни одной претензии не высказала.
— Вам не понравился ужин? — спросил Леон.
Жена перевела на него взгляд ярко-зеленых глаз с вытянутым зрачком, и Леон подавился от неожиданности.
— Еда-у качественная, — меланхолично ответила ему супруга, — но в рамках диалектического понимания потребностей как таковых сие незначимо-мяу. — Тут тон ее речи поменялся и зазвучал грозно: — Хвост бы тебе отгрызть за выкрутасы, да ты, убогий, и так без хвоста живешь, мучаешься, бедный. — К концу этой фразы тон опять сменился, стал соболезнующим, жена подперла рукой румяную щечку и запечалилась. Потом добавила недовольно: — Хоть на лице шерсть отрасти, что ли, да усы подлиннее. Хватит уже налысо выбриваться, хоть что-то из скудных даров природы оста-у-вь!
Леон потерял дар речи, не в силах уразуметь логику высказываний супруги и смысл ее запросов. Похоже, в отношениях с женой логика неприменима в принципе!
Жена, покачнувшись, встала. Покачалась на ногах, будто годовалый младенец, не уверенный в том, что сможет удержаться надолго в вертикальном положении, шагнула к зеркалу, зашипела, как кошка, на которую холодной водой плеснули, и снова с выражением произнесла:
— Нет, ну какая гадость! А главное — эксперимент, проведенный по непроверенным данным и неподтвержденной информации из известного ведунского источника, не удался! Эх!
Потом снова пошатнулась, уперлась рукой в зеркало, отдышалась и произнесла тихо привычным голосом:
— Слепая Ведунья, как всегда, оказалась права! Верно сказала, что проявит она себя обязательно, и сама я тому не рада буду.
Леон встал, подошел к жене и осторожно привлек ее к себе, развернув и прижав лицом к груди. Поддерживая обмякшую жену, он гладил ее по спине и приговаривал:
— Все хорошо, все хорошо. Лекаря домашнего позвать?
Лара посмотрела в лицо мужа и увидела в его глазах заботу, обеспокоенность, нежность. Этот взгляд пролился бальзамом на ее несчастное влюбленное сердце. Лара подняла ладошку, прикоснулась к его шершавой щеке, и муж впервые не отстранился от нее. Сердце Лары начало отбивать африканские бешеные ритмы, губы стало покалывать, пальчики зажили собственной жизнью, скользя по скулам, бровям мужчины, касаясь его губ, очерчивая полную нижнюю губу… Дыхание Леона сбилось.
— Наклонись, мой генерал, — прошептала Лара, вставая на цыпочки, вытягиваясь в струнку в стремлении коснуться губами желанных губ.
Леон сжал ее в стальных объятиях и склонился.
«ПОЖАР!!! — завопила в голове Лары кошачья сущность. — Пожар!!! Ты оглохла?! Совсем нюх потеряла?!! ПОЖАР!!!»
— Пожар потом , — умоляюще пробормотала Лара, и ее уста слились, наконец, с устами Леона.
Крики личной охраны, звук гонга и топот слуг, с воплями ворвавшихся в гостиную, разрушили Ларину идиллию. Пожар «на потом» отложить не удалось.
Эх, опять пролетела она с пресловутой консумацией! Как только другие жены успевают все консумировать, когда тут столько народу вечно вокруг толчется?! Совершенно непонятно! Хоть бы пособие написали, для начинающих…
Приложив невероятные усилия, чтобы оторваться от мужа, Лара перестроилась на кошачий нюх: в самом деле, пожар. Отчетливый запах гари доносился с улицы со стороны внешней стены той гостиной, в которой они с Леоном сейчас ужинали.
— Всем на выход! — скомандовал Леон и потащил Лару за собой.
Лара бежала за мужем и размышляла о том, что убийцы у ручья не были случайными бандитами, и охота на ее супруга продолжается. Но нынешняя попытка была очень странной: на улице хоть и темно, но еще не ночь, слуги не спят, дом под охраной, любое возгорание мигом заметят и потушат, а люди быстро на улицу выскочат. Лара посмотрела, как Леон хватает факел со стены коридора, посмотрела на темноту за окнами и закричала, дергая Леона на себя и не давая ему выскочить на крыльцо:
— НЕТ! Факел отдай другим! С огнем в руках ты как на ладони у стрелков будешь! А по слугам они палить не станут!
Леон остановился и посмотрел на вцепившуюся в него мертвой хваткой жену.
— Тебя задеть могут, — озабоченно заметил он и передал факел дворецкому.
Слуги тоже затормозили, мужчины с факелами вышли на крыльцо, за ними покинули дом женщины, а Лара с Леоном выскользнули последними в ночную мглу, озаренную мечущимся на ветру пламенем факелов.
Часть стены дома была только слегка обгоревшей и закопченной: ее своевременно облили водой караульные. Солдаты Леона из личной охраны прочесывали местность вокруг, слугам велели стоять у крыльца, чтоб не мешали и следы не затоптали. Лара старательно уводила Леона подальше от факелов, которые держали в руках солдаты.
— Никаких свежих следов ни в кустах, ни на клумбах вокруг нет, — хмуро отчитался Дригор, — трава газонов слишком мелкая и жесткая, чтоб следы хранить, на дорожке под окнами все перетоптали уже, но на более дальних дорогах, идущих кругом вокруг всего дома, следов нет, а перепрыгнуть их или пройти, не оставив следов, невозможно. Но загорелось не само: на стене следы горючего масла, которым факелы пропитывают.
— Полагаешь, кто-то из слуг поджег? — напряженно спросил Леон, припоминая предательство управляющего. Может, не только управляющий был преступником в его доме?
— Подожди, — Лара успокоительно коснулась руки мужа, потом встала на колени и нагнулась к земле под окном.
Рядом опустился муж и велел посветить получше. На первый взгляд и впрямь никаких следов на траве под окном не было, но чуткий кошачий нюх донес до Лары слабый запах горелого, тонкой струйкой уходивший по земле к низким декоративным кустам. Двигаясь вдоль этого указующего запаха, Лара еле-еле смогла различить кое-где на траве и на истоптанной дорожке следы пепла (исключительно благодаря невероятно острому кошачьему зрению), а вот среди кустов шла по траве тонкая нетронутая полоска этого пепла. При виде этой полоски мужчины дружно ругнулись.
— Веревку тонкую, маслом пропитанную, заранее заложили, да песочком на дорожке присыпали, чтоб невидна была! — высказал общее мнение Дригор. — Глазастая вы у нас, леди! Такую тонкую полосочку среди кустов мы б не скоро заметили! На дороге-то ее и вовсе не видать теперь, тем более — при свете факелов ночью. Заложили несколько дней назад, сегодня только подпалили с дальнего расстояния. Надо внимательней дальние дорожки с этой стороны осмотреть, может, и там что занимательное найдем.
Под предводительством Леона и в самом деле нашлось «занимательное»: чуть притоптанный газон с двух краев песчаной дорожки и длинная доска в самом конце рощи с грязными отпечатками нескольких сапог. Поджигатели перекинули эту доску через дорогу, перешли по ней на газон с мелкой жестковатой травкой, что следы не хранит, а на обратном пути доску выкинули, понадеявшись, что всю рощу обыскивать не будут, раз следов на дороге все равно нет. Явно был сделан расчет, что преступника среди слуг искать начнут, а сторонних бандитов разыскивать не станут.
Но для чего им потребовалось это представление? Никакой засады со стрелком на территории поместья так и не нашли. Или просто найти не успели? Леон был хмур, солдаты тоже. Всех слуг-мужчин вооружили и расставили вокруг всего дома, наказав стеречь его, а в случае обнаружения неизвестных лиц палить в воздух из ружей: Огаст уже ускакал в село, поднимать по тревоге тех воинов из личного звена, что проживали неподалеку, и собранный им отряд должен был немедленно прийти на помощь по тревоге. Сам Леон с десятком своих воинов немедленно отправлялся прочесывать всю территорию рощи, села Ардовки и прилегающих земель, невзирая ни на какие возражения жены, боявшейся, что его заманят в западню, застрелят, смертельно ранят и так далее и тому подобное. Лару всем скопом провели до дома, сдали на руки камеристок и велели запереться у себя в спальне и никуда носа не высовывать!
На все причитания Лары Леон ответил так:
— Я обязан выполнять свой долг, Солара. Пострадать от этих залетных бандитов может кто угодно. Тебе не следует ожидать, что я остаток жизни проведу под защитой твоих юбок.
Лара задохнулась от возмущения, прошипела:
— Зараза вреднючая! — а Леон усмехнулся, крепко поцеловал ее на пороге дома и ускакал в ночь.
Смотря с волнением ему вслед, Лара не сразу сообразила, что муж впервые назвал ее просто по имени и перешел на «ты». А когда осознала этот воодушевляющий факт, то припомнила, что сейчас и поцеловал он ее сам, совершенно добровольно… Поразительно! С чего бы это вдруг? Она что-то проморгала?!