Глава I

Подруга детства

Однажды, возвращаясь из школы, Лешка встретил почтальона.

— Квартира пятьдесят восемь, — сказал Лешка.

Почтальон протянула ему газету и вспомнила:

— Погоди. Тут еще письмо. Тимошиной Елене Андреевне.

— Это моей бабушке.

— Держи. Только не забудь отдать.

— Не забуду!

Бабушка полоскала белье.

— Бабушка! — крикнул Лешка с порога. — Тебе письмо!

— От тети Жени?

— Нет. Написано: «Адресный стол».

Бабушка торопливо вытерла руки и водрузила на нос очки.

— Кого это ты разыскивала через адресный стол? — поинтересовалась Лешкина мама.

— Подругу детства, — бабушка пробегала глазами строки письма. — Нашли! Адрес ее прислали. Письмо ей теперь напишу.

— Ты совсем маленькая была, когда с ней дружила? — спросил Лешка.

— Да нет. Мне тогда, как тебе… да, как тебе сейчас, двенадцать лет было. Это сразу после войны.

После того разговора прошло около месяца. Лешка не вникал, написала ли бабушка письмо подруге. Его это, честно говоря, не очень-то интересовало.

А бабушка написала. И получила ответ.

— Вероника зовет меня в гости, — сообщила она. — Летом обязательно съезжу.

— Поезжай, — согласилась Лешкина мама. — И ты, Алеша, с бабушкой поедешь.

— Зачем? — удивился Лешка.

— Отдохнешь. У тебя же каникулы.

Не хотел Лешка ехать к бабушкиной подруге! Ну, что ему там делать? Они будут разговаривать, вспоминать детство. А он? Слушать их воспоминания?

— У папы в этом году отпуска не будет, а у меня отпуск только в ноябре, — пояснила мама. Если не поедешь с бабушкой, то все лето проторчишь в Москве. Ну, разве что в выходные на дачу.

Такая перспектива Лешке совсем не улыбалась. Дачу он не любил, а дома сидеть три месяца — скучно, да и ребята все разъедутся кто куда. Лешка в раздумье вздохнул.

Бабушка улыбнулась:

— Поехали со мной. Скучать не придется. Вероника пишет, что у нее внук — почти твой ровесник, всего на год старше.

Лешка неуверенно пожал плечами:

— Я подумаю.

— Ну, думай-думай, — согласилась бабушка. — Думать всегда полезно.

Думал Лешка долго. Почти до самой последней минуты не мог решить — ехать или не ехать.

То обстоятельство, что у подруги есть двенадцатилетний внук, бабушка рассматривала как плюс, а Лешку, наоборот, именно это и останавливало. А ну, как этот парень не захочет дружить? Или вообще враждовать начнет? Тогда каникулы в кошмар превратятся.

Все решил короткий, в общем-то незначительный разговор.

— Волнуюсь, сказала бабушка. — Мы ведь с Вероникой почти шестьдесят лет не виделись.

Лешка присвистнул и переспросил:

— Шестьдесят? Вот это да!

— Мы в сорок шестом в другой город переехали.

— И с тех пор никогда не встречались?

— Никогда.

— И не переписывались?

— Поначалу переписывались. А потом перестали. Глупые были, маленькие.

— Какие же маленькие? — обиделся Лешка. — Разве я маленький?

— Это я так сказала, — улыбнулась бабушка. — Не обижайся. Лучше поезжай со мной. Мне поддержка нужна.

Ну, раз так! Лешка только на миг представил себе, каково это — шестьдесят лет не видеться с друзьями. Конечно, бабушку нужно поддержать.

— Я поеду, — сказал он.

И бабушкины, и Лешкины переживания были напрасными. Вероника Аркадьевна и ее внук Толик встретили гостей очень радушно.

— Как хорошо, что вы приехали! — говорила Вероника Аркадьевна. — Я так часто вспоминаю наше с тобой детство, Леночка! Ах, если бы все это можно было вернуть!

— Ну, начинается, — тихонько шепнул Толик Лешке. — Пойдем в мою комнату. Они теперь весь вечер про свое детство говорить будут.

Ребята ушли в другую комнату. Комната была большая, с черным роялем в углу и со старинной мебелью. Совсем не похожа на обыкновенную комнату тринадцатилетнего мальчишки. Лешка все еще очень настороженно присматривался к новому знакомому.

— Думаешь, у них в детстве не было ничего интересного? — спросил он у Толика.

— А что могло быть интересного после войны? Конечно, ничего. Разруха.

Толик был крупным и высоким. Он казался гораздо старше маленького, худенького Лешки. Но разговаривал пока спокойно, на равных, без всякого превосходства.

— А почему ты живешь с бабушкой? — полюбопытствовал Лешка.

— Да я к ней только на каникулы приезжаю. Живу я в соседнем городе, с родителями.

Вон оно что! Вот почему и комната нисколько не напоминает Лешкину. Лешка вздохнул спокойнее. Значит, они действительно почти на равных. Оба в гостях.

— Твоя бабушка — пианистка? — Лешка кивнул на рояль в углу комнаты.

— Нет. Она даже играть не умеет. Этот рояль — старинный, ей то ли от деда, то ли от прадеда достался.

Толик говорил об этом с большим сожалением. Наверное, хотел бы, чтобы его бабушка была пианисткой.

— Я хочу музыке научиться, — сказал он Лешке. — Надо было в музыкалку поступать. Маленький был — не хотел, а теперь кто меня в двенадцать лет в первый класс примет?

— Нашел о чем жалеть! Я уже в пятом классе музыкалки, а что толку?

— Ты? — обрадовался Толик. — Значит, ты можешь меня научить?

— Чему? — испугался Лешка.

— Нотам.

— Вот еще! Я же не учитель музыки!

— Ну, будь другом! Научи!

Лешка посмотрел на Толика, как на сумасшедшего. Только сумасшедшему взбредет в голову добровольно, на каникулах учиться музыке!

— Я и самоучитель раздобыл! — говорил в это время Толик, доставая старый, потрепанный самоучитель игры на фортепиано. — Решил за лето поучиться, у меня-то дома рояля нет.

— Ну, так и учись сам, — продолжал сопротивляться Лешка.

Его совсем не радовало то, что придется прикасаться к клавишам во время летних каникул. Он и в музыкалке-то учился потому, что мама так хотела. А сам, по собственному желанию — сто лет надо!

Он с огромным удивлением взирал теперь на Толика. Вроде бы нормальный парень, сильный, крепкий, кулачищи вон какие — только боксом заниматься! А он — на рояле играть! Такое нарочно не придумаешь!

Но Толик всерьез уговаривал Лешку стать учителем музыки:

— Я тебя слушаться буду, ты не думай! Все чтоб строго, как вас учат, без поблажек!

Лешка задумался. Может, поиграть в учителя? Домашние задания позадавать, поругаться, учителя же вечно чем-то недовольны, особенно учителя в музыкалке — то руку не так поставил, то оттенки не выдержал, то педаль не нажал.

— А ты ноты совсем не знаешь? — спросил он.

— Ну, так, — замялся Толик. — Я их выучил, вот даже нотную тетрадку купил. А больше ничего.

— Нотную тетрадку? Это хорошо. Для диктантов пригодится.

— Для каких диктантов?

— По сольфеджио. А ты как думал?

— Значит, ты согласен?

— Ну, в общем-то попробовать, конечно, можно.

Толик расплылся в довольной улыбке. Лешка приосанился. Приятно, как ни крути, чувствовать себя учителем.

Он сел за рояль и сыграл сонату, которую совсем недавно играл на экзамене в музыкалке. На экзамене он получил тройку, но Толик-то об этом не знает. Он барабанил пальцами по клавишам, изо всех сил стараясь не сбиться и не думая ни о каких оттенках. И так сойдет!

Эффект получился что надо! Толик в восхищении в ладоши захлопал.

— Классно! Этому сможешь научить?

— Этой сонате? — Лешка самодовольно посмотрел на Толика. — Вряд ли. Сложная форма.

— Чего? — но понял Толик.

— Сложная форма, говорю. Этому учиться надо долго. Несколько лет. А за одно лето не научишься.

— Тогда — что попроще.

Идет. А ты хотя бы «Собачий вальс» играть умеешь?

— «Собачий вальс»? — Толик растерялся. — Нет, не умею.

— Плохи твои дела, — с умным видом покачал головой Лешка. — Это все умеют. Даже те, кто нот не знает.

Толик заметно расстроился.

— Ладно, — покровительственно протянул Лешка. — Не расстраивайся. Этому научиться — раз плюнуть.

— Я недавно музыку подобрал. Из фильма, — сказал Толик. — Услышал, она мне понравилась. Хочешь, сыграю?

Лешка уступил ему место у рояля. Вообще-то, он очень сомневался в том, что Толик что-то правильно подобрал. Дело-то непростое. Лешка, например, в своей жизни всего одну песенку подобрать смог. Да и то с маминой помощью и одним пальцем. Для того чтобы хорошо подбирать музыку, слух нужен великолепный, как у Темки Семиреченко. Ну так им вся музыкальная школа гордится. Он уже в нескольких конкурсах участвовал.

Толик поерзал на круглом стуле. Неуютно он себя чувствовал за клавиатурой — сразу видно. Руки бог знает как держит. За такую посадку влетело бы ему от Лешкиной учительницы но специальности! Она и Лешку-то все время шпыняет, что он неровно спину держит. Увидела бы Толика! Локти в разные стороны, пальцы растопырены, корпусом навис над клавишами, вот-вот носом в них ткнется.

Но тут Толик заиграл. Играл он в две руки, с аккордами, красиво, ритмично, без единой ошибки. Лешка даже икнул от неожиданности. Вот это да! Может, притворяется, что нот не знает? Издевается над гостем? Подшутить решил?

Лешка так в жизни бы не смог! Почти как Темка Семиреченко играет. А может, даже лучше. Темка-то пять лет в музыкальной школе обучается и каждый день за пианино не меньше четырех часов проводит, а Толик сказал, что у него дома инструмента нет.

— Ну, как? — спросил Толик.

— Класс! — честно ответил Лешка. — Я так не смогу.

— Да ладно тебе! А сложная форма?

Стыдно стало Лешке и за свою сонату, и за «Собачий вальс».

— Я тебя не смогу ничему научить, — сказал он. — Ты лучше меня играешь.

— Как это — не сможешь? — заволновался Толик. — Сможешь! Я только подбирать и умею, а по нотам ничего не разберу! Научи. Слышишь?

Лешка кивнул:

— Ноты — небольшая премудрость.

— Не скажи! Мне без тебя ну никак не разобраться! Я не только ноты, ни одного значка не понимаю. Вот это что такое? — он ткнул пальцем в партитуру.

— Пауза.

— А это?

— И это пауза.

— А почему обозначается по-разному?

— Длительность у них разная.

— Не понял. Ладно, потом еще раз объяснишь. А это что?

— Оттенки так обозначаются. Ну, где громче, где тише.

Толик посмотрел на Лешку с таким уважением, как будто перед ним профессор сидел. Нет, он не разыгрывает. На самом деле нот не знает.

Лешка снова немножко приободрился:

— Можем прямо сейчас начать.

Но тут в комнату заглянула Вероника Аркадьевна:

— Мальчики, закрывайте рояль. Уже поздно. Соседи спать легли.

Толик послушно хлопнул крышкой и похвастался:

— Бабушка, Леша меня будет учить музыке.

— Вот и хорошо, — улыбнулась Вероника Аркадьевна.

— С самого утра завтра начнем.

— Ну, с самого утра не получится.

— Почему?

Надо гостям город показать. Поедем погуляем в центре. Заодно мы с Еленой Андреевной в наш двор заглянем.

— В какой двор?

— В тот, в котором мы после войны жили.

— Ну, нам-то это неинтересно!

— Там парк рядом. Погуляете пока. А теперь ставьте Леше раскладушку и укладывайтесь спать.

Лешка только теперь почувствовал, как устал после дороги. Толик гремел раскладушкой и ворчал себе под нос что-то по поводу того, что в дом детства можно было съездить самим, без внуков.

А Лешка против завтрашнего похода не возражал. Почему бы и не посмотреть тот двор, в котором в детстве жила его бабушка?

И вообще, Лешка был настроен благодушно. Кажется, каникулы складываются удачно. По крайней мере, первый день отличный.

Толик оказался хорошим парнем. Вот только его тяга к музыке! Ну, зато мама будет довольна: она все переживала, что Лешка целое лето не будет заниматься фортепиано, и так в музыкалке не лучший ученик, а тут еще без занятий.

Видела бы мама этот великолепный рояль! Представила бы она себе, что сын не просто каждый день будет разучивать упражнения, а станет кого-то учить!

Конечно, мама сказала бы, что учить Лешке рано. Сам еще не выучился. И правильно. Главное, Лешка не знает, с чего начать. Занятия в первом классе он помнил очень смутно. Помнил только, что уроки эти с самого первого дня ему не нравились. Что он только не делал, чтобы от музыкалки избавиться — и скандалы закатывал, и ноты рвал, и с уроков убегал, и даже один раз пытался поджечь пианино.

Честно говоря, он и сейчас себе не очень хорошо представляет, как человек может хотеть учиться музыке. Вот бы Лешкиной маме такого музыкального сына, как Толик!

Ладно, завтра можно просмотреть самоучитель и кое-что вспомнить, а сейчас уже очень хочется спать.

Лешка блаженно растянулся на раскладушке. Толик еще хотел поговорить, но Лешка отвечал односложно и сонно, поэтому разговор вскоре затих.

 

Глава II

Посещение старого дома

Город мало чем отличался от других городов — площади, аллеи, бульвары, старые дома в центре и высотные дома в новых микрорайонах. Достопримечательности — несколько памятников, новая церковь, огромный парк и музей истории города.

Бабушки потащили внуков в музей, хотя мальчишки туда совсем не хотели. И музей самый обыкновенный — археологические находки, старинные вещи и документы, диорамы «Война» и «Освобождение города», фотографии и образцы заводской продукции.

Перед диорамами Лешка и Толик немного постояли. Здорово сделано! Все как настоящее! Вот воронка от взрыва, вот зарево пожара, вот погибающий командир, вот остановленный фашистский танк.

— Сюда бы надо было тот дневник сдать, сказала Лешкина бабушка. — Помнишь, Вероника?

— И сейчас не поздно, — ответила Вероника Аркадьевна. — Дневник-то у меня остался.

— Ты его сохранила? — обрадовалась Елена Андреевна.

Мальчишки из этого разговора ничего не поняли. Да и внимания особого на слова о каком-то дневнике не обратили. Они скучали и мечтали побыстрее выбраться из музейных залов на улицу.

— Я там неподалеку компьютерный салон видел, — шепнул Лешка Толику. — Давай зайдем, поиграем.

После музея бабушки решили посетить церковь. Мальчишки воспротивились и отпросились-таки в компьютерный салон.

— Только на полчаса, — строго сказала Вероника Аркадьевна. — И чтобы мы вас не ждали и не разыскивали.

— Строгая у тебя бабушка, — вздохнул Лешка.

— Не строгая. Пунктуальная. Ужасно не любит, когда кто-то опаздывает. — Толик посмотрел на часы: — Время идет. Пошли, а то и поиграть не успеем.

— Ну, что? Отправляемся в наш двор? — спросила Лешкина бабушка, когда все снова были в сборе.

Она заметно волновалась.

— Все так изменилось! Город вырос, я его совсем не таким помню. Тогда одни развалины кругом были. Так странно, что среди всего этого нового сохранился наш дом.

— Не только дом, — улыбнулась Вероника Аркадьевна. — И парк сохранился. Помнишь, как мы туда на танцплощадку по вечерам бегали, смотрели, как взрослые танцуют?

— Помню! А Артур ругался и говорил, что мы дуры, — рассмеялась Елена Андреевна. — Ты про Артура-то ничего не знаешь?

— Ничего. Мы ведь почти следом за вами уехали. Отца перевели на работу в поселок. Я только после школы в город вернулась, когда в институт поступила. Хотела Артура разыскать, да как-то… Повзрослела, стеснялась, смешным и глупым казалось разыскивать мальчишку из детства. Ну, а в городе за все эти годы его не встречала.

Лешка с интересом прислушивался к разговору бабушек, а Толик лишь сердито пробурчал:

— Опять воспоминания!

— Вот доживешь до наших лет, и тебе будет что вспомнить. — Вероника Аркадьевна пригладила внуку непослушные вихры на макушке. — Вот и парк. Сейчас обойдем его с этой стороны и увидим дом.

— А парк совсем не изменился, — сказала Елена Андреевна. — Интересно, наш дуб на месте?

— Ваш дуб? — переспросил Лешка.

— Да. Рос там, в парке, большущий дуб. Я таких огромных и не видела больше. Ветки там так сплелись, что настоящее гнездо получалось. Мы в это гнездо частенько забирались.

— Зачем?

— Играли.

Лешка ничего не сказал, но с трудом представлял себе бабушку, лазающую по огромному дубу.

Они обогнули чугунную парковую ограду и очутились перед самым входом в парк. Ворота были сделаны затейливо. Огромные, литые, с какими-то причудливыми украшениями.

— Может, мы с Лешкой в парке пока погуляем? — спросил Толик.

Вероника Аркадьевна обиделась:

— Ну, неужели тебе совсем неинтересно побывать в доме бабушкиного детства?

— Интересно, — покорно вздохнул Толик.

Елена Андреевна в это время рассматривала четырехэтажный дом. Дом был старый, с лепными карнизами и красивыми балкончиками.

— Пойдем во двор, — позвала Вероника Аркадьевна. — Можем и в подъезд зайти.

— Да, — согласилась Лешкина бабушка. — Я хочу подняться к своей квартире.

Толик в это время бормотал:

— Какой интерес стоять перед старой квартирой? Дом как дом. Ничего особенного. Придумают тоже!

— Тихо ты, — одернул его Лешка.

— Им надо — пусть они и смотрят! А я домой хочу! — продолжал Толик ворчать себе под нос.

— А флигель, где жил Артур, снесли, — сказала Лешкина бабушка.

— Давно, — кивнула Вероника Аркадьевна.

— Какой флигель? — спросил Лешка.

— Тут, посреди двора стоял деревянный флигелек. В нем жила семья инженера. Мы дружили со старшим сыном инженера, Артуром.

Они вошли в темноватый прохладный подъезд. Он показался Лешке огромным. Широкие пролеты, высокие, крутые лестницы, резные перила. Таких в новых домах не увидишь. Дом дышал стариной и какой-то тайной. Лешка не мог объяснить своих ощущений, но нисколько не жалел о том, что пришел в этот дом.

Бабушка остановилась перед обитой коричневым дерматином дверью на втором этаже.

— Вот она, наша квартира. Кто здесь теперь живет? Все, наверное, внутри изменилось.

— А там, наверху, был наш класс, — напомнила Вероника Аркадьевна.

— Ваш класс? — изумился Толик. — Где? В этом подъезде?

— Да. После войны это был один из немногих уцелевших домов. Во время войны здесь размещался госпиталь, сначала немецкий, потом наш. А после войны сюда поселили людей и часть дома отдали под школу. Наш класс был на третьем этаже.

— Удобно! — восхитился Лешка. — Поднялся по лестнице — и в школе.

— Правда, учились мы тут недолго, потому что построили новую школу. Отсюда далековато. Мимо развалин идти надо было.

— Мимо тех развалин, где мы нашли дневник, — добавила Елена Андреевна.

— Опять про какой-то дневник! Надо будет потом расспросить бабушку.

Они поднялись на верхний этаж.

А чердак по-прежнему закрыт, — улыбнулась Вероника Аркадьевна. — Помнишь, Лена, как мы втроем лазили на крышу?

Еще новости! Бабушка, оказывается, не только по дубам лазила, но и по крышам!

— А зачем им лазили на крышу? — спросил Толик.

— Просто так. В этом доме крыша необычная — как огромный балкон сделана, с ограждениями.

— Правда?

— А нас туда родители не пускали. Боялись, что свалимся. Поэтому чердаки всегда закрывали.

— Как же вы лазили?

— Очень просто — по пожарным лестницам. Они были в торце дома.

— Страшно, наверное?

Елена Андреевна рассмеялась:

— Сейчас, как подумаешь, так страшно. А тогда было не страшно. Наоборот, здорово. Лезешь вверх, перекладины руками перебираешь, а земля все дальше и дальше внизу остается.

— Голова могла закружиться, — рассудительно заметил Толик.

— Тогда не кружилась. Отчаянными были. Послевоенные дети народ особенный. Где мы только не болтались и в развалинах, и на разрушенных заводах, и на бывших минных полях. Опаснее наших приключений не придумаешь. Тогда ведь неразорвавшихся снарядов много было, а стены в любой момент обрушиться могли. Взрослые это все понимали, а мы геройствовали. Чем опаснее вылазка, тем ты смелее. Разве у вас не так?

Мальчишки задумались. У них не так. И лезть особо некуда. Да и неохота лезть. Лучше в компьютерные игры поиграть или музыку послушать.

— Интересно, остался ли кто-нибудь из старых жильцов? — спросила Елена Андреевна, спускаясь во двор. — Может, поспрашиваем? Вдруг кто об Артуре что-нибудь слышал?

Мальчишки участвовать в расспросах жильцов отказались.

— Мы в парке пока погуляем, — сказал Толик.

— Парк большой, — предупредила Вероника Аркадьевна. — Смотрите, не заблудитесь. Далеко от ворот не отходите.

Бабушки остались во дворе, а мальчишки свернули за угол и направились к парку.

— Смотри! — воскликнул Лешка и показал на стену дома. — Наверное, это и есть пожарная лестница.

Железная, совершенно отвесная лестница начиналась довольно высоко над землей. Представить, что по ней карабкались нынешние бабушки, было не то чтобы сложно, а просто невозможно.

Толик присвистнул:

— До первой перекладины не дотянешься. Как же они залезали?

— Подпрыгивали, наверное. Вот так.

Лешка подпрыгнул и уцепился руками за перекладину. Потом подтянулся и забросил на перекладину ногу. Перехватил руками следующую перекладину и поднялся повыше.

— Как матросы на вантах! — крикнул он вниз Толику. — Полезли?

— С ума сошел?

— А что? Мы слабее их?

Лешка довольно ловко карабкался наверх, и Толику ничего не оставалось делать, как полезть за ним. На уровне второго этажа Лешка начал уставать. Он глянул вниз и быстро закрыл глаза — земля покачнулась, руки вспотели от страха.

— Давай назад? — предложил он приятелю.

— До крыши доберемся, — Толика охватил азарт. — Интересно, там правда, как балкон?

— Какая разница? С земли посмотрим!

— Испугался, что ли?

Лешка не хотел признаваться в своем страхе, поэтому замолчал и снова полез вверх. Теперь он уже не смотрел на землю, видел перед собой только железные перекладины и вцеплялся в них с такой силой, что костяшки пальцев белели. Лучше не думать, сколько метров отделяет их от земли, и что может случиться, если на секунду выпустить из рук перекладину.

Толику проще. Он старше, сильнее, мускулистее. Черт Лешку дернул предложить этот подъем! Возомнил себя скалолазом, а теперь назад никак, прослыть трусом неохота. Толик его уважать перестанет.

Лешка собрал все силы, чтобы поскорее достичь крыши. Вот и верхняя перекладина. Лешка перебросил ногу через низенький бортик и растянулся на крыше. Представить страшно, что он преодолел всю лестницу! Четыре этажа!

Толик плюхнулся рядом, встряхнулся и поднялся на ноги.

— Гляди, правда, балкон!

По краю крыши тянулись ограждения. Они были такие же вычурные, как перила в доме, как ограда в парке.

— Зачем так строили? — спросил Толик.

Лешка пожал плечами:

— Наверное, чтобы гулять, дышать воздухом.

— Здесь загорать хорошо.

Лешку мало занимало назначение балкона на крыше. Больше всего на свете его сейчас заботило другое — как спуститься. Еще раз по пожарной лестнице? Ни за что на свете! На этот раз он выдохся и уж точно свалится.

Давай поищем какой-нибудь люк, — предложил он Толику.

Но Толик с восхищением рассматривал с высоты город и парк.

— Чердачные люки все закрыты, тебе же сказали, — беспечно ответил он.

— Как же спуститься?

— Да погоди ты спускаться! Посмотри, какая красота!

Лешка на минуту отвлекся, посмотрел на панораму, открывшуюся сверху и с сожалением сказал:

— Сюда бы видеокамеру! Можно такие кадры снять!

— Для чего?

— Для фильма.

— Для какого фильма?

Лешка смутился. Он еще не говорил Толику, что мечтает снимать фильмы. Он вообще никому никогда об этом не говорил. Боялся, что засмеют.

— Для какого фильма? — повторил Толик.

— Да так… Хочу фильм снять. Когда вырасту, конечно.

— Артистом хочешь быть?

— Нет. Какой из меня артист? Сам снимать хочу. Режиссером фильма быть.

— Здорово! — восхитился Толик.

Лешка немного приободрился:

— Папа давно обещает видеокамеру. Может, купит к следующему лету.

— Тогда следующим летом будем снимать фильм!

— Можем про этот дом! — сказал Лешка. — Или про парк!

— А я музыку к фильму сочиню! — поддержал Толик.

Лешка улыбался. Он никак не ожидал такой реакции. А что, если и вправду снять фильм про этот дом, про детство бабушек? Он уже размечтался и начал представлять себе будущий фильм.

Толик озабоченно глянул на часы и сказал:

— Пора спускаться.

Лешка сразу сник и тихо сказал:

— Я не смогу по лестнице.

Толик подошел к лестнице, глянул вниз и почесал в затылке:

— Н-да! Страшновато! Вверх как-то легче было. Что же делать?

— Альпинисты веревкой для страховки обвязываются, — сказал Лешка.

— Веревки у нас нет.

— Ну, не век же нам сидеть на этой крыше?

Во дворе появились бабушки. Они разговаривали с какой-то женщиной и, конечно, не смотрели наверх.

— Давай позовем их, — предложил Лешка.

Толик поежился:

— Попадет.

— Другого выхода нет. Им снизу легче придумать, как нас снять. Бабушка!

Бабушка не сразу поняла, откуда раздался Лешкин голос, и закрутила головой.

— Бабушка! Мы здесь! На крыше!

Бабушка подняла голову и всплеснула руками.

— Ух, сорванцы! — возмутилась Вероника Аркадьевна. — Как вы там оказались?

— По лестнице забрались.

Бабушки перепугались:

— Не вздумайте сами спускаться!

— Стойте и не шевелитесь!

— Не подходите к ограждению!

— Сейчас что-нибудь придумаем.

Незнакомая женщина, которая разговаривала с бабушками, сказала:

— Надо взять у дворника ключи от чердака. Подождите, я сейчас схожу.

На счастье, дворник оказался дома. Ругаясь, он открыл чердак и помог мальчишкам спуститься. Ругал он и мальчишек, и бабушек. Мальчишек за то, что они так и норовят себе шею сломать. А бабушек за то, что они не смотрят за своими внуками.

Мальчишки деловито молчали. Бабушки были сердиты. О продолжении прогулки и речи не могло быть. Вероника Аркадьевна тоном приказа сказала:

— Домой! И больше от нас ни на шаг!

Весь вечер мальчишки старались задобрить бабушек. Они помогали собирать на стол и мыть посуду, без конца расхваливали музей и ни словом не обмолвились о злополучной крыше. Бабушки сохраняли сердитый вид, но потихоньку начинали оттаивать.

— А что, все-все вокруг было разрушено? — в пятый раз спрашивал Толик, вдруг проникшись интересом к бабушкиному детству.

— Все-все, — ответила Вероника Аркадьевна. — Только наш дом целым остался.

— А как же в него бомбы не попали?

— Не знаю. Не попали.

— А что это вы сегодня о дневнике говорили? — припомнил Лешка. — Что за дневник? Школьный?

— Нет, военный.

— Военный?! — в один голос воскликнули мальчишки.

— Да. Мы нашли его в развалинах. Там, наверное, бой был, когда город освобождали.

— И чей же это был дневник?

— Какого-то солдата. Погибшего, наверное.

— И этот дневник остался у вас?

— Ну да.

— А где он сейчас?

— Где-то лежит. Кажется, в старых документах и фотографиях.

— Бабушка! Найди! — пристал Толик. — Найди, пожалуйста!

— За ваше поведение вам не то что дневник искать, вам бы всыпать по первое число!

— Ну, ладно тебе! Вы тоже на крышу лазили!

Вероника Аркадьевна не нашлась что ответить, а Лешкина бабушка рассмеялась и попросила:

— Найди дневник, Вероника, я и сама хочу на него взглянуть.

Вероника Аркадьевна сняла с антресолей пыльную коробку с фотографиями. Фотографии были старые, довоенные и послевоенные, пожелтевшие, размытые и в другое время очень заинтересовали бы ребят, но сейчас они ждали военный дневник и не обратили на фотографии никакого внимания.

Вероника Аркадьевна вытащила серую тонкую тетрадку. С одного угла тетрадка немного обгорела.

— Вот он, дневник. Только поаккуратнее с ним: страницы рассыпаются.

Лешка взял тетрадку в руки, раскрыл на первой странице и вгляделся в выцветшие строчки.

* * *

Апрель, 1943 год.

Я начинаю этот дневник не оттого, что ведение дневника — моя давнишняя привычка. Дневников в мирное время я никогда не вел: не до того было. Война тем более не время для дневника. В долгих переходах, в изматывающих боях мы устаем так, что сил не хватает взяться за карандаш.

Во время привалов и передышек бойцы пишут письма домой. Я тоже писал, пока было куда писать. Теперь писать некуда. Моя семья погибла. Жена и маленькая дочка. Мой дом разрушен. От него осталась метровая гора щебня. Не поверил бы в это никогда, если бы не видел своими глазами.

Всего три недели назад наш полк проходил через мой родной город. Я видел разрушенные бомбежкой кварталы, но и мысли допустить не мог, что с моим домом тоже случилась беда. Я бежал домой, я мечтал обнять жену, взять на руки дочурку.

Я не могу об этом писать. Больше нет такого адреса: город Б-вск, Липовая аллея, 14. Нет дома и нет близких. Я один.

Мне нечего больше терять.

Я прошел бесконечное множество километров, я воюю с зимы сорок первого, я из тех, кто воевал под Москвой. Повезет дойду до победы. Только вот возвращаться будет уже некуда.

Не знаю, почему вспомнился сейчас мой первый бой. Мы стояли в двух-трех километрах от шоссе, когда донесся гул боя. Командир выслал вперед разведчиков, и они доложили, что передовой отряд вступил в бой с вражеской танковой колонной и сейчас несет огромные потери.

— Танки надо остановить! Артиллерийские расчеты — вперед! — приказал командир. — Остальные с обозами и лошадьми — укрыться в лесу. В бой вступать только по моему приказу.

Мы отвели коней в овраг и напряженно вслушивались в глухие разрывы артиллерийских снарядов. Лошади от долгого стояния начали покрываться инеем. Мы растирали им спины и бока, накрывали всем, что было, боялись, как бы не простудились наши лошадки. Без них и снарядов не доставить, и раненых не вывезти.

Звуки выстрелов танковых орудий начали достигать какой-то особенной, нестерпимо звонкой силы. Это означало одно — наши части отступали под мощным напором фашистов.

Морозный, чистый воздух усиливал звук. Снаряды уже задевали вершины деревьев и, разрываясь вверху, осыпали нас осколками.

— Вперед! — крикнул командир.

И мы пошли вперед, в атаку. Мы остановили танки, отрезали шоссе.

Странное дело, никогда не умел рисовать, ничего не понимаю в художестве, а от всего первого боя запомнился пейзаж — белые деревья, озаренные розовым, ярким блеском разрывов.

Сейчас совсем другое — мы наступаем, мы освобождаем города, деревни, села. Нескончаемым потоком идут колонны автомашин и бронетранспортеров. Грузовики мчат мотопехоту с противотанковыми ружьями, с ручными и крупнокалиберными пулеметами. Движутся гвардейские минометы, укрытые брезентовыми чехлами, бронеавтомобили, пушки различных калибров.

Фашисты бегут. Они теперь не похожи на тех, которые лавиной шли в сорок первом. Теперь такой же лавиной, только испуганной и разрозненной, они отступают, уходят с нашей земли.

Еще чуть-чуть, и мы выкинем их из нашей страны. Снова будет мир, будут восстановлены дома и города. Может, восстановят когда-нибудь и четырнадцатый дом на Липовой аллее. Только не вернуть мою семью. И другие семьи не вернуть. Сколько их погибло? Разве сочтешь?

Сегодня встретили мальчонку, который собирал картошку, оставшуюся на поле с прошлого года. Картошка мягкая, проросшая, а малец такой довольный: мамка, говорит, суп сварит. Его командир ругает: минные поля вокруг. Саперы, конечно, поработали, мины сняли, да кто знает, на что нарваться можно. А малец отмахивается: какие теперь мины? Теперь мир. Фашистов выбили.

Чуть постарше моей дочурки этот пацан. Жив он, жива его мамка. И хорошо! Счастье кому-то.

Мой дружок Борис Исаков спрашивает, что пишу. Знает он про мое горе. Думает, наверное, что другим каким родственникам письмо сочиняю. Пускай думает так. Про дневник ему ничего не скажу. Да и дневник-то мой те же письма. Только без адреса.

 

Глава III

Начало странной игры

Лешка оторвался от дневника и перевел строгий взгляд с бабушки на Веронику Аркадьевну:

— И вы даже не пытались разыскать этого солдата?

— Этот солдат скорее всего погиб, — вздохнула Вероника Аркадьевна. — Иначе почему бы в развалинах остался его дневник?

— Но наверняка вы ведь этого не знаете?

— Наверняка никто не знает.

Тут в разговор вступила Лешкина бабушка:

— Во-первых, не забывай, что тогда был сорок пятый год. Война кончилась, а семьи еще продолжали получать запоздавшие похоронки. Многие солдаты пропали без вести, многие остались безымянными в братских могилах, многие не могли найти своих близких, многие не вернулись из концлагерей. Тогда такая неразбериха была, вам и представить невозможно. Где уж тут разыскивать владельца мощного дневника! А во-вторых, но игом дневнике нет упоминания имени автора… Видишь, дневник не подписан.

— Но ведь тут на первой же странице есть его довоенный адрес! — воскликнул Толик.

— Липовая аллея? Но ведь дом разрушен, семья солдата погибла. Он об этом знает.

— Но, может быть, нашлись бы другие родственники?

— Ладно, что было, то было. Может быть, мы и виноваты, что не искали. А теперь и искать бесполезно: столько лет прошло. Лучше всего отдать этот дневник в музей.

— А если мы все-таки напишем по этому адресу? — осенило Лешку.

Бабушки переглянулись.

— Напишите, — кивнула Вероника Аркадьевна. — Только особенно не ждите, что вам ответят. Вы же даже фамилию солдата указать не можете.

Утром мальчишки сели писать письмо.

— Как же написать? — задумался Толик, покусывая кончик ручки. — Кто мы такие? Как к нам попал дневник? И вообще… Кого мы ищем?

— Родственников солдата, который до войны жил по этому адресу, — твердо ответил Лешка.

— «Здравствуйте! Сообщите, жил ли в вашем доме человек, который ушел на войну в сорок первом». Так и писать?

— А может, обратиться в адресный стол? — воскликнул Лешка. — Моя бабушка ведь именно так твою бабушку разыскала!

Они снова помчались к бабушкам, спрашивать, как составить запрос в адресный стол.

— Ничего не выйдет, — огорчила их Лешкина бабушка. — Для адресного стола нужно точно знать имя, отчество, фамилию и год рождения разыскиваемого человека. Мы ничего этого о солдате не знаем.

Мальчишки снова вернулись к письму. Жаль, что с адресным столом ничего не вышло!

Они испортили уже стопку бумаги. Начинали писать и бросали, потому что все написанное казалось глупым, путаным, непонятным. Толик уже начал терять терпение:

— Так мы никогда ничего не напишем!

— Все! Давай последний вариант! Как получится, так и отправим!

— Диктуй, — вздохнул Толик.

У него уже рука онемела. Столько и в школе не писал!

— Пиши: «Здравствуйте, проживающие по адресу: Липовая аллея, дом 14. К сожалению, мы не знаем даже вашей фамилии. Очень просим вас ответить, проживали ли вы или ваши родственники по этому адресу до войны».

Лешка почесал в затылке. Дальше письмо как-то не складывалось. Толик в ожидании смотрел на друга и ничего не предлагал. Как будто Лешка один должен сочинять это письмо!

— Я не знаю, что дальше писать! — сердито пробурчал Лешка.

— Может, так и оставим? — спросил Толик. — Пусть сначала ответят, жили они там до войны или нет.

— Нет. Если ничего не объяснить, люди вообще могут подумать, что мы их разыгрываем. Почерк у тебя не взрослый. Решат, что какие-то ребятишки подшутили, вот и все. Толик обиделся и заявил:

— Сам пиши, если думаешь, что у тебя взрослый почерк!

— У меня детский, успокоил его Лешка. — И к тому же совсем неразборчивый. Мои каракули, кроме учительницы по русскому, никто разобрать не может, даже мама. Я ведь про почерк тебе не для того сказал, чтобы обидеть, а для того, чтобы объяснить, почему надо письмо продолжить.

— Если бы ты с таким же красноречием письмо сочинил! — засмеялся Толик.

— Пиши: «К вам обращаются школьники Алексей Тимошин и Анатолий…» Как твоя фамилия?

— Лавров.

— «…и Анатолий Лавров. В 1945 году наши бабушки нашли в развалинах дневник солдата, в котором не было указано ни имени, ни фамилии писавшего. Был указан только адрес: Б-вск, Липовая аллея, 14».

— Погоди! Не так быстро! Я писать не успеваю.

Лешка стал диктовать медленнее:

— «Все эти годы солдата никто не разыскивал. А теперь дневник попал в наши руки, и мы хотели бы разыскать родственников этого солдата. Еще мы знаем, что он ушел на фронт в сорок первом, сражался под Москвой. Очень надеемся на ваш ответ».

— Все?

— Да.

Толик перечитал написанное и критически покачал головой:

— Все-таки ничего толком не поймешь. Сбивчиво. Может, лучше было бы просто послать по этому адресу дневник? Как бы вернуть.

— Кому вернуть, если неизвестно, кто по этому адресу проживает? Только потеряем дневник.

— А если нам не ответят?

— Будем искать как-нибудь иначе. Есть же какие-то поисковые отряды! Или в музей обратимся, они, наверное, знают, как можно установить имя солдата.

Толик засомневался:

— На это нам каникул не хватит.

— Ничего. На следующее лето продолжим, а имя солдата все равно узнаем!

— Ну, заклеиваем конверт?

Заклеиваем!

— А индекс этого Б-вска?

— Пойдем на почту — там нам скажут!

— Бабушка! Мы на почту! — крикнул Толик.

— Хорошо. Только зайдите в магазин, купите хлеб. И возьми с собой ключ от почтового ящика. Сегодня телепрограмму должны принести. Только не потеряй ключ!

— Бабушка! — недовольно протянул Толик. — У нас дело поважнее, чем магазин и твоя телепрограмма!

— Купи хлеб и возьми ключ от почтового ящика! — тоном, не терпящим возражений, повторила Вероника Аркадьевна.

Толик взял ключ и пробормотал себе под нос:

— Сами почти шестьдесят лет солдата не искали и нам мешают!

— Ладно тебе! — сказал Лешка. — Отправим письмо, а на обратном пути купим хлеб и заберем почту. Что тут сложного?

На почте ребятам дали огромную толстую книгу, в которой они разыскали индекс города Б-вска. Толик старательно вывел цифры индекса на конверте и смущенно хмыкнул:

— Странно! Я почему-то волнуюсь!

— Я тоже волнуюсь, — ответил Лешка, взял письмо и медленно опустил его в деревянный ящик у входа. — Давай загадаем, чтобы пришел ответ. Когда загадываешь, почти всегда сбывается.

— Давай. Пусть придет ответ.

Лешка рассмеялся:

— Загадывать про себя надо! Ладно, загадали, пошли домой.

— Поучишь меня музыке? — спросил Толик.

— Сейчас?

— Ну да! Письмо написали. Чем еще заниматься?

— Можно дальше почитать дневник.

— Успеем. Позанимаемся и почитаем.

Лешка нехотя кивнул. Ох уж это преподавание музыки! Нет, учитель из него точно не выйдет, не любит он преподавать!

Мальчишки зашли за хлебом и отправились домой. Толик, ворча что-то по поводу бабушкиных поручений, открыл почтовый ящик, вытащил газету и какой-то лист бумаги.

— Что это? — спросил Лешка.

— Не знаю, — растерянно ответил Толик. — Картинка какая-то.

На альбомном листе карандашом был нарисован дом. Толик хотел было разорвать рисунок:

— Поприкалывался кто-то.

— Постой! — остановил его Лешка. — Странный какой-то прикол! Ты дом не узнаешь?

— Дом как дом!

— А балкон на крыше?

— Хочешь сказать, что это тот самый дом, где мы были?

— Конечно!

— Тогда этот рисунок не мог случайно оказаться в нашем ящике.

— Вот именно! Это послание нам!

— От кого?

— Вот этого я не знаю! Кому могло понадобиться рисовать для нас тот дом, где мы и были-то всего-навсего один раз, вчера?

Мальчишки стояли на площадке перед почтовыми ящиками и с недоумением разглядывали рисунок.

— Как дневник — ни имени, ни фамилии! — Толик повертел лист со всех сторон. — Художники всегда в уголке расписываются.

— Может, это не художник рисовал?

— Художник, — уверенно ответил Толик. — Смотри, как все правильно, аккуратненько, штришок к штришку. Я так не нарисую.

— И я не нарисую, — согласился Лешка. — У тебя есть знакомые художники?

— Нету.

— А у меня тем более — я в этом городе всего три дня. Кто же нам послал этот рисунок?

Толик стукнул себя по лбу:

— Как же я раньше не догадался!

— О чем?

— Это бабушка!

— Бабушка?

— Ну да! Она мне с самого детства всякие игры придумывает! Когда я был маленьким, она со мной в «зайчика» играла.

— В «зайчика»? — не понял Лешка. — Как это?

— Каждое утро я находил у себя под подушкой какую-нибудь безделушку, игрушку, конфету. Она говорила, что эти подарки ночью приносит заяц.

— И ты верил?

— Ну, я же маленьким был. А знаешь как здорово — сунешь спросонья руку под подушку и нащупаешь подарок!

— Не знаю. Наверное, здорово.

— А однажды у нее не оказалось игрушки, наверное, забыла купить, так она мне под подушку часы наручные сунула! Я так обрадовался! Прикинь, настоящие часы! С кожаным ремешком! Мм тогда с мамой к ней приезжали. Мама и говорит: заяц, ошибся, давай бабушке часы вернем.

— Вернули?

— Не-а! Я как уперся: ничего заяц не перепутал! Это мой подарок! Короче, увез часы с собой.

— А потом?

— А потом мама потихоньку отправила их бабушке.

Лешка рассмеялся и снова кивнул на рисунок:

— Так ты думаешь, что и это заяц подбросил?

— Конечно! А кто, кроме наших бабушек, знал о том, что мы были в доме? Ты обратил внимание, как настойчиво моя бабушка отправляла нас за почтой?

— Зачем же присылать этот рисунок?

— Не знаю. Может, они решили, что нам с тобой скучно?

— И стали развлекать рисунками?

— А что? Придумали какую-то игру. Может, хотят, чтобы мы еще разок в этот дом сходили?

— Зачем?

— Это загадка. Надо у них попробовать разведать.

— А может, в лоб спросить: так, мол, и так, к чему эти игры с рисунком?

— Нет, — Толик помотал головой. — Так не пойдет. Не знаю, как твоя, а моя бабушка на этот вопрос обидится. Скажет, вам игру предлагают, а вы не поддерживаете.

— Знаешь, лично я как-то уже вырос из детсадовских игр!

— Брось! Ну, чего тебе стоит поиграть? Бабушке удовольствие доставишь.

— Значит, твоя бабушка художница?

— Нет. Никогда не слышал, чтобы она рисовать умела.

— Интересная у тебя бабушка, — Лешка усмехнулся. — Имеет рояль, но не умеет играть, присылает рисунки, но не умеет рисовать.

— А может, это твоя бабушка нарисовала? — предположил Толик.

— Моя?! — Лешка даже рот разинул от неожиданности. — Моя бабушка в зайца никогда не играла.

— Но рисовать она умеет?

— Чертить умеет. Она раньше инженером работала.

— Ну вот! Это, считай, и есть чертеж. Чертеж дома! Только инженер и мог бы с такой точностью изобразить дом!

Лешка удивленно молчал. Вот уж от своей бабушки он никак не ожидал таких выходок!

— Пойдем домой! — решил Толик. — Попробуем что-нибудь разузнать. Только рисунок не покажем, как будто мы его не нашли.

Лешка улыбнулся:

— Тебе лучше знать правила игры с зайцем! Точно! Поэтому разговор начну я. А ты лучше помолчи.

Бабушки смотрели сериал. Толик присел в кресло у телевизора и положил на журнальный столик газету с телепрограммой.

— Забрал почту? — совершенно спокойно спросила его бабушка. — А хлеб купил?

— Купил. Бабушка, а ты не знаешь, в каком году был построен тот дом, в котором мы вчера были?

— Не знаю, — коротко ответила Вероника Аркадьевна, увлеченно следя за событиями на экране.

— Елена Андреевна, — обратился тогда Толик к Лешкиной бабушке. — А какой это архитектурный стиль?

— Чего стиль? Вот этого дворца? — Елена Андреевна имела в виду дворец, в котором развивались события сериала.

— Да нет! Стиль того дома, где вы жили?

— Знаешь, Толик, я не сильна в архитектурных стилях. Я инженер, а не архитектор. Не помню, как называется довоенный архитектурный стиль. Тогда много подобных домов строили.

— Толик! Ты бы нам не мешал! — попросила Вероника Аркадьевна. — Дай серию досмотреть!

Толик вышел из комнаты.

— Ну как? — спросил Лешка.

— Пока никак. Делают вид, что ничего не знают. Но ничего! Мы их все равно раскусим! Надо же нам знать, что за игру они затеяли!

За ужином Толик сделал новую попытку.

— А мы дом нашли! — лукаво улыбнувшись, сказал он.

Вот дает! Зачем же так напрямик?

— Какой дом? = не поняла Вероника Аркадьевна.

— Такой же, как тот, где вы после войны жили.

— И где вы такой дом нашли?

Лешка испугался, что Толик сейчас ответит: «В почтовом ящике!» Но у Толика ума хватило, и он сказал:

— Неподалеку.

— В нашем районе? — удивилась Вероника Аркадьевна.

— Ага!

— Странно! Никогда здесь таких старых домов не замечала. В нашем районе одни новостройки.

— А мы вот нашли!

— Хорошо, потом покажете. Ешьте. Чего вилки положили?

— Бабушка, а ты рисовать умеешь?

— Нет, — Вероника Аркадьевна рассмеялась. — По рисованию у меня всегда тройка была. Я так переживала! Плакала из-за этой тройки! Помнишь, Лена?

— Помню, конечно.

— А вы, Елена Андреевна, тоже рисовать не умеете?

— Ну, рисую я получше твоей бабушки, но все равно не очень хорошо. Срисовываю неплохо. Ну, и чертить, конечно, умею.

— А вы смогли бы нарисовать ваш дом?

Ну, вот опять! Сам же говорил, что надо расспрашивать осторожно!

— Не знаю. Может быть, смогла бы, если бы постаралась как следует. А почему это тебя интересует?..

Лешка бросился спасать положение. Он перебил бабушку и спросил:

— А вы нашли кого-нибудь из старых жильцов в том доме? Кто-нибудь вас там помнит?

— Нет, — с грустью ответила бабушка. — Никого мы не нашли. Тогда ведь были коммуналки. А потом коммуналки расселили. Там теперь все новые жильцы, молодые. Женщина сказала, что один сосед говорил, будто у него здесь после войны родители жили. Мы к нему поднялись, а его дома нет. Да и ладно. Нас-то он все равно не знает.

 

Глава IV

Игра продолжается

На следующий день ребята встали поздно. На улице было жарко, ни о каких прогулках и думать не хотелось. Тут уж Толик к Лешке пристал не на шутку:

— Давай заниматься музыкой! Ты же обещал! Уже столько дней прошло, а мы еще не занимались.

Лешка тяжело вздохнул, но делать было нечего. Он сел и пролистал самоучитель. Самоучитель немного его успокоил. Не все так страшно! По крайней мере, нее, что идет вначале, он хорошо знает и научить этому сможет.

Впрочем, Лешка все-таки решил пойти на хитрость. Он рассудил так: если первый урок покажется Толику слишком тяжелым, то он не захочет заниматься дальше.

Из этого следовало одно — как можно больше усложнить урок. За один присест он объяснил своему ученику про ноты разной длительности, про скрипичный и басовый ключ, про паузы. В общем, в обычной музыкальной школе на это ушло бы много уроков.

Но из Лешкиной хитрости ничего не вышло: Толик, кажется, наоборот, обрадовался тому, что так много узнал за один урок.

— Так мы с тобой за лето весь самоучитель пройдем! — радостно сказал он. — Здорово, правда?

Лешка удрученно кивнул. Только этого не хватало! Лешка же сам не все знает!

— Давай писать диктант, — решил он, чтобы все-таки довести Толика.

Диктант по сольфеджио — как раз то самое средство, которое действует на человека безотказно. После диктанта разве что совершенно упертый тип захочет учиться музыке.

— Я нажимаю клавишу, а ты пишешь в тетради ноту. Диктантом слух хорошо проверяется.

Толик с радостью согласился и на диктант. Лешка злорадно ухмыльнулся, мол, посмотрю я на тебя после диктанта.

Но в шок от музыкального испытания впал не Толик, а Лешка. Толик протянул ему свою нотную тетрадь и робко спросил:

— Неправильно?

Лешка пробежал глазами записанные ноты и нервно сглотнул. Вот это да! Ни одной ошибочки! Ну, хоть бы одна, так, для порядка! Наверное, это и называется абсолютный слух.

— Все правильно, — признал он.

Толик расцвел от похвалы.

— Давай еще что-нибудь!

Но Лешка уже сдался.

— Нет, — твердо заявил он. — На сегодня хватит!

В комнату заглянула Вероника Аркадьевна:

— Вы уже закончили урок?

— Да.

— Тогда пойдемте пить чай. А после чая, Толик, будь любезен, спустись за почтой. Газету уже, наверное, принесли.

Мальчишки многозначительно переглянулись, и Толик, лукаво прищурившись, поинтересовался у бабушки:

— Опять телепрограмма?

— Какая телепрограмма? — поморщилась Вероника Аркадьевна. — Телепрограмму вчера принесли.

— А сегодня что? Что-нибудь новенькое?

— Новости? Ну да, конечно. В газетах всегда печатают новости. — И Вероника Аркадьевна удалилась.

— Ну, ты понял ее намеки? — победно воскликнул Толик.

— Нет, — честно ответил Лешка.

— Сегодня будет что-нибудь новенькое! Еще один рисунок!

— Ты так думаешь?

— Уверен! Должна же игра иметь какое-то продолжение. Погоди! Я прямо сейчас за почтой сбегаю.

Толик с грохотом понесся вниз по лестнице. Через две минуты он вернулся и таинственно помахал Лешке альбомным листом.

Коридор — не место для совещаний. Мальчишки закрылись в комнате и уставились на новый рисунок. Теперь на листе была изображена чугунная решетка и ворота.

— Парк! — в один голос сказали ребята.

— Решетка там точно такая! — добавил Толик.

— А я ворота запомнил! Надо же, как верно все загогулины чугунные изобразили! Никогда не подозревал в своей бабушке таланта художницы.

— Все еще сомневаешься, что это их затея?

— Честно говоря, сомневаюсь. Может быть, подкараулить их, когда они кладут это послание в ящик?

— Зачем? Так мы испортим всю игру.

— А зачем нам эта игра?

— Ну, жалко тебе, что ли, подыграть старушкам? Эх, ты! Теперь-то все в порядке! Рисунки нас должны привести куда-то.

— Куда?

— Ну, откуда я знаю. Посмотрим, что дальше нарисуют.

— Хочешь сказать, что рисунками нам присылают карту?

— Ну, что-то вроде карты.

— И что на той карте?

— Наверное, сокровище. Или клад.

— Или подарок от зайца. А не проще ли было нарисовать сразу всю карту и крестиком отметить место клада? — насмешливо поинтересовался Лешка. — Остров сокровищ или что-то в этом роде?

— Не проще, — возразил Толик. — Картой — неинтересно. Посмотрел, сходил и раскопал клад.

— Ну, понятно, — кивнул Лешка. — На пути к раскрытию тайны должны быть препятствия.

— Вот именно. Без препятствий какая же игра?

— Мальчики! — крикнула из кухни Вероника Аркадьевна. — Сколько можно вас ждать? Вы собираетесь пить чай?

Следующего дня Толик ждал с огромным нетерпением. С самого раннего утра каждые полчаса он бегал проверять почтовый ящик. Рисунка пока не было.

Лешка не подавал виду, но и ему не терпелось получить следующий рисунок. Он с насмешкой говорил о бабушкиных затеях и даже посмеивался над Толиком, но в глубине души признавал — непонятная игра его очень увлекла.

Ну и выдумщица эта Вероника Аркадьевна! А с виду бабушка как бабушка. В жизни не скажешь, что она способна придумывать такие хитрые штуки, на которые и пацаны не горазды.

И вот наконец-то рисунок был получен!

На очередном альбомном листе был изображен огромный дуб.

Это тот старый дуб, о котором они нам рассказывали, — догадался Лешка. — Они еще говорили, что лазили по веткам, там у них был штаб или что-то в этом роде.

— Точно! Ну, теперь все ясно!

— Что тебе ясно?

— Первый рисунок натолкнул нас на мысль, что клад надо искать рядом с тем домом. Второй пояснил, что не в доме, а в парке, который находится рядом с домом. А этот рисунок подсказал, где именно в парке.

— Ну, и где?

— На дубе! Наверное, там до сих пор ветви что-то вроде гнезда образуют.

— И в этом гнезде нас ждет клад! — иронически закончил Лешка.

— Зря смеешься!

— Тогда пойдем в парк, проверим.

— Ты думаешь, они нас одних отпустят?

— А зачем им сообщать, что мы поедем так далеко? Где-нибудь поближе здесь нельзя погулять?

— Можно. Здесь сквер недалеко. И аттракционы.

— Ну, вот так и скажем, что на аттракционы.

Ребята приехали в центр города, добрались до парка и остановились у входа.

— Зря мы у бабушек не выведали, где искать дуб, — пожалел Толик.

— Ну, ты уж захотел, чтобы тебе и дорожку указали! Сам же говорил, что без препятствий нельзя.

— Парк-то большой! — с досадой ответил Толик. — Проболтаемся здесь неизвестно сколько, а они нас хватятся, искать начнут.

— Не ной! Дуб ведь тоже не маленький. Они же тогда говорили, что дуб — самый большой и старый во всем парке.

— Ладно, пошли искать.

Много времени на поиски дуба не ушло. Лешка просто спросил о нем у прохожего.

— А-а! Дуб — это наша достопримечательность, — гордо подтвердил тот. — Вот по этой аллее до конца, а потом направо. Там увидите. Не увидеть его нельзя.

Мальчишки помчались по аллее, свернули направо и застыли от удивления.

— Лешка вообще в своей жизни таких огромных дубов не видел — впятером не обхватишь! Толик хоть и видел большие дубы, но этот был просто великаном.

Кора дерева собралась в жесткие, многочисленные морщины, как у древнего старика. Лешка подошел и погладил ствол дерева, как будто хотел убедиться, что дуб настоящий.

Толик быстро пришел в себя и деловито предложил:

— Полезли наверх?

Лешка неуверенно оглядел высокую раскидистую крону. Как бы не получилось то же, что с вылазкой на крышу дома! Только здесь бабушек поблизости нет, придется на помощь чужих людей звать. А от чужих людей влетит больше, чем от бабушек.

— Боишься? — спросил Толик.

— Да нет, — Лешка делано пожал плечами. — Только ты первый лезь. Я за тобой.

— Мне все равно.

Толик уцепился за толстенную ветку, которая даже не прогнулась под его весом, и полез выше. Лешка с опаской последовал за ним.

— Ну, что? — спросил он. — Есть там какое-нибудь гнездо из ветвей?

— Вроде есть. Только выше.

— Доберемся?

— Думаю, да.

Толик карабкался вверх довольно быстро, Лешка за ним не поспевал.

— Эй, пацан! — окликнул кто-то с земли.

Голос был сердитый. С таким голосом лучше не шутить.

Лешка боязливо посмотрел вниз. Там стоял мужчина со шлангом.

— А ну, слезай сейчас же! — прикрикнул он на Лешку.

Лешка услышал, как где-то наверху затаился Толик. Кажется, человек внизу не видел, что мальчишек было двое.

— Жду тебя у выхода, — тихо сказал Лешка другу и полез вниз.

— Ты что же это, а? — Мужчина бросил шланг и вцепился в Лешкино ухо. — Деревья ломаешь?

— Отпустите ухо! — обиженно завопил Лешка. — Мне больно!

— А дереву, думаешь, не больно, когда ты по нему карабкаешься, ветки ломаешь, листья обрываешь?

— Ничего я не ломал и не обрывал!

— А я вот тебя сейчас в дирекцию парка отведу! Тогда посмотрим, куда твоя наглость денется!

Лешка вывернулся и во все лопатки помчался к выходу из парка. Ухо горело. Запыхавшись, он выскочил за ограду и оглянулся — вдруг служитель за ним погонится?

Он ждал Толика у чугунной ограды. Друга не было долго. Лешка уже начал подумывать, что и Толика поймали. Если так, надо, наверное, спешить на подмогу. Не хочется, конечно, еще раз связываться с тем типом, но друга-то надо выручать.

Наконец-то Толик появился. Он не бежал. Шел себе спокойненькой походочкой. Лешка даже разозлился.

— Чего ты так долго? — недовольно спросил он.

— В гнезде отсиживался. Этот мужик клумбы долго поливал.

— Значит, ты все-таки добрался до гнезда?

— Да.

— Ну и что?

— Ничего. Нет там никакого клада.

Лешка кивнул:

— Дураки мы.

— Почему это?

— Как бы наши бабушки там что-то спрятали? Как бы они в это гнездо залезли, если мы с трудом до него добрались?

Толик заразительно расхохотался. Представил бабушку, карабкающуюся на дуб, чтобы спрятать какой-нибудь подарок для внука.

Но Лешка его веселья не поддержал. Он сердито сдвинул брови и сказал:

— Надоели мне эти дурацкие игры. Хотят играть в кладоискателей — пусть играют без меня!

Однако на следующее утро именно Лешка подал новую версию:

— Мы еще не все рисунки получили. Дуб — это не конечный пункт. Должно быть что-то дальше.

— Правильно! — поддержал его Толик. — Значит, сегодня будет еще один рисунок!

Ребята прождали весь день. Не сосчитать, сколько раз спускался Толик к почтовому ящику. Газету принесли. А рисунка не было.

— Ну вот! — расстроился Лешка. — Забыли нарисовать? Или бабушкам самим надоело играть?

Бабушки весь день просидели дома, у телевизора. Они обсуждали какие-то передачи, возможные варианты конца у сериала и снова вспоминали детство.

Как будто они вообще к рисункам никакого отношения не имели! Лешка был просто восхищен их невозмутимостью.

Поздним вечером Толик сказал, что еще разок спустится к почтовому ящику.

— Не теряешь надежды? — усмехнулся Лешка.

— Не теряю. Должен быть рисунок.

Толик угадал. Рисунок появился.

Мальчишки склонились над альбомным листом.

Толик наморщил лоб:

— Что это?

— Н-да! Бабушки стали художниками-авангардистами.

— Кем-кем?

— Авангардистами. Это которые рисуют непонятно, символами.

— Какие же тут символы? Переплетенные линии.

— И долгожданный крестик.

— Где?

— Да вот тут, на одной из линий.

— Что же это за линии?

— Может, пойти сейчас к бабушкам и спросить? Пусть расшифровывают свои рисунки.

— Так нечестно, — улыбнулся Лешка. — Игра есть игра. Надо самим догадаться.

— Давай пойдем с самого начала, — согласился Толик. Хотя у меня уже голова от этих загадок болит.

— Думаешь, у меня не болит? Я себе и представить не мог, что на каникулах займусь поисками клада, который спрятала собственная бабушка.

— Тащи сюда все рисунки, будем думать.

— Мальчишки разложили на столе все четыре рисунка. Первый — дом, второй — парк, третий — дуб и четвертый — непонятный.

— Может, и этот рисунок не последний? — предположил Толик.

— Последний, — уверенно возразил Лешка. — Тут крестик. Значит, клад совсем близко.

— Дом, парк, дуб, линии… — как заклинание, несколько раз повторил Толик. — Дом, парк, дуб…

— Корни! — воскликнул Лешка. — Не линии, а корни! Корни дуба! Клад под дубом, а не на дубе!

— Ну, ты голова! Конечно! Это корни! Видишь, какие узловатые! Как мы сразу не догадались? Значит, завтра отправляемся на поиски! Только как же мы клад раскапывать будем? Чем?

— Ну, чем раскапывают клады? Лопатой, конечно.

— А где мы возьмем лопату?

— А у твоей бабушки ее нет?

Толик с сомнением покачал головой:

— Что-то не замечал никогда. Погоди, пойду спрошу.

Лешка в возбуждении заходил по комнате. Надо же! Близка разгадка! Очень близка!

— Толик в это время спрашивал у бабушки про лопату.

— Есть лопата, — ответила Вероника Аркадьевна. — На даче.

— А дома?

— А зачем? Я здесь грядок не вскапываю.

А мы можем завтра на дачу за лопатой съездить?

— Вот еще придумал! Из-за лопаты в такую даль тащиться. Соберемся спокойно, может, на следующей неделе съездим.

— На следующей неделе? — разочарованно протянул Толик, но настаивать не стал, все равно бесполезно.

Он вернулся в комнату и сказал Лешке:

— Ничего не понимаю. Лопата на даче. Взять ее можно только на следующей неделе. Такое впечатление, что они специально нас мучают, время тянут, чтобы мы подольше клад не нашли.

— Может быть и так. Только мы их перехитрим. Главное, кто нас с лопатой в парк пустит? — Лешка поежился, вспомнив, как дергал его за ухо тот дядька со шлангом. — Раскопать клад мы должны незаметно.

— Это понятно. Но копать-то нечем!

— Надо поискать. Неужели в доме твоей бабушки не найдется какого-нибудь острого предмета, небольшого, но который сможет заменить нам лопату?

— Вот уж не знаю! У бабушки тут сплошной антиквариат. А антикварной саперной лопатки я у нее не видел.

— Задают задачки! — проворчал Лешка. — Хоть бы тогда решать помогали! А то только мешают!

Как-то обидно останавливаться в тот момент, когда раскрытие тайны уже так близко!

— Ладно, не расстраивайся, — обнадежил его Толик. — Утром весь дом перевернем, а что-нибудь взамен лопаты разыщем! Давай ложиться спать.

— Я хочу дневник дальше почитать. Дневник — это не игра, это серьезно. Как ты думаешь, ответит нам кто-нибудь на письмо или нет?

* * *

Май, 1943 год.

Сейчас мы догоняем остатки какой-то фашистской дивизии, выбиваем их из сел. Продвигаемся медленно, потому что наш полк пока остается в резерве.

С передовой приносят хорошие вести. Много пленных. Ходят слухи, что даже немецкого генерала захватили.

Я у нашего капитана об этих слухах спросил, а он только сердито отмахнулся и посоветовал не развешивать уши, опытному солдату это не пристало.

Вчера произошел досадный случай — Борису отдавило телегой ногу. Досадный потому, что это не боевое ранение, а в госпиталь теперь все равно отправят.

Как так получилось? Артиллерийское орудие помогал на телегу грузить, лошадь в сторону рванула, телега перевернулась, и нога Бориса осталась под колесом. Все остальные целы и невредимы, а Борис…

Лежит теперь на последней телеге, нога распухла, посинела. Нам бы только до ближайшего госпиталя добраться.

Дни стоят холодные. Заморозки по ночам, трава инеем покрывается.

Сейчас, наверное, все цветет — вишни, яблони, сливы. Померзнет, плодов не будет. Какой у нас сад был! Отцовский еще. Яблоням там уже не один десяток. Теперь и от сада ничего не осталось. Одни головешки. Только в самом углу уцелел куст смородины.

Борис в телеге мерзнет. Ему ведь теперь лишний раз не пошевелиться. Я ему свою гимнастерку отдал, так теплее будет.

Он и брать гимнастерку не хотел. Ты, говорит, закоченеешь совсем.

Чудак! Я-то двигаюсь, а движение согревает. Еле уговорил. Теперь топаю в шинели на голое тело, но это не беда.

Бориса все жалеют. Кто сало ему отдает, кто фляжку, кто курево. А он злится. Не хочет, чтобы его жалели. Он вчера мне так сказал:

— Обидно, брат! Пока отступали, я на ногах был. А теперь наступаем, фрица гоним, а я валяюсь в телеге.

Я уж постарался его успокоить. И конечно, не сказал, что сам не меньше его переживаю. Мы ведь вместе с самого первого фронтового дня.

Я такого друга, как Борис, и не имел никогда. Все вместе. Такая дружба, наверное, только на фронте и бывает.

А теперь его отправят в госпиталь, может, вообще на гражданку спишут, а я дальше пойду. Без него. Потеряемся. Может, и не свидимся никогда. А жаль.

Ладно, пусть не встретимся, только бы он жив в этой войне остался. А я, если жив буду, его разыщу…

…Бой только что окончился. Тяжело пришлось. Силен еще фашист. Собрал остатки своей дивизии да как жахнет! Наши передовые полки смял.

Нам командир велел отступить. Мы поначалу не поняли, роптать стали. Кому же снова отступать охота? Но приказ есть приказ, отошли за холмы.

Только потом сообразили, что это был хитрый маневр. Немцы обрадовались, что мы отступили, вперед рванули, вроде как погоню устроить хотели. А тут с флангов другие наши части их в клещи и зажали! Военная хитрость!

Нам, конечно, досталось. Кое-где в рукопашную вступали.

И Борис на своей телеге не усидел. Сполз как-то, до автомата дотянулся и к нам.

Не до него было. Я так и не сразу заметил, что он появился. Чувствую, толкает кто-то. Посторонись, говорит. И чеку из гранаты выдергивает.

Гранаты бросать Борис мастер. Размахнулся и прямо по фашистским автоматчикам. Другие тоже стали гранаты бросать. Немцы тут же свой пыл поумерили.

Наш полк в этом бою много народу потерял. О расформировании поговаривают. Может, даже на другой фронт перебрасывать будут.

Борис ранение получил. В другую ногу. Легкое, но теперь вообще встать не может.

Правда, настроение у него хорошее. Командир за проявленную инициативу поблагодарил, за гранаты то есть. Да и ранение теперь боевое. Не стыдно в госпиталь поступить. Как положено солдату — ранен в бою. А то, говорит, стыдно сказать, что под лошадь попал. Подумают еще, что нарочно, чтобы в бой не ходить.

В соседнем, уже освобожденном, городе спешно формируют госпиталь. Раненых много.

Я у командира спросил, когда нас перебросят, а он сказал, что несколько дней передышки дадут. Там видно будет.

И то хорошо. Успею пару раз Бориса в госпитале навестить. А если передышка затянется (что, конечно, вряд ли), то, глядишь, и Борис на ноги встанет, сможет вместе с нами воевать.

Нас разместили в селе. Сижу сейчас под цветущей яблоней. Не тронул ее мороз. Листья не пожухли и цвет не облетел. Держится сад. И мы держимся.

 

Глава V

Поиски клада

Лешка проснулся оттого, что Толик тряс его за плечо.

— Что случилось? — сонно и недовольно спросил Лешка.

За окном было темно.

— Ты кричал, — ответил Толик. — Что тебе снилось?

— Что снилось? — Лешка потер лоб. Снилось ему что-то невероятное. Какие-то пираты, сокровища, дубы и необитаемые острова.

Он рассказал Толику и поежился. Ничего нет приятного, когда за тобой гонятся пираты.

Толик рассмеялся. Хорошо смеяться, когда не видел такого жуткого сна.

— На необитаемых островах не растут дубы, — сказал он. — Там только пальмы.

Лешка отмахнулся, перевернулся на другой бок и закрыл глаза.

— А я не сплю, — пожаловался Толик. — Все думаю, чем нам лопату заменить.

— Утром подумаешь, — ответил Лешка.

— Он не был расположен к разговору.

— Что, если взять ножницы? — спросил Толик.

— Возьми, — сквозь сон пробормотал Лешка.

— Думаешь, раскопаем клад ножницами?

— Раскопаем.

А перед глазами уже снова крутились пираты и дубы…

Утром первым вскочил Толик.

— Ты что, всю ночь не спал? — хмуро поинтересовался у него Лешка: после ночных кошмаров настроение было плохое.

— Спал, — коротко ответил Толик, роясь в коробке.

— Что ищешь? — зевнул Лешка.

— Ножницы.

Лешка изумился:

— Зачем?

— А копать чем будем?

— Ну, не ножницами же!

— Ты же ночью согласился!

— Да? — такого Лешка не мог припомнить. Он вообще очень смутно припоминал то, что Толик будил его. — Это я со сна. Наговорил черт знает чего. Сам подумай, что мы ножницами раскопаем? Тут все равно лопата нужна. Хотя бы маленькая.

Толик молча закрыл коробку и ушел в другую комнату. Лешка решил, что он обиделся. Но Толику было не до обид. Главное — найти, чем копать.

— Только это, — он показал Лешке небольшую золотистую лопатку.

— Это для торта, — поморщился Лешка.

— Другой нету.

— Эта не пойдет. Сломается.

— Пойду на балконе посмотрю, — вздохнул Толик.

Лешка тоже потащился на балкон. А то неудобно: Толик ищет, а он только командует.

На балконе стояли две картонные коробки.

— Здесь всякое барахло, — пояснил Толик. — Ты в одной коробке смотри, а я — в другой, чтобы быстрее.

Лешка кивнул и открыл свою коробку. Чего здесь только нет! Какие-то винтики, ручки, старые выключатели, сломанный молоток, моток лески.

— Зачем все это твоей бабушке? — подивился Лешка.

— Не знаю. Скорее всего, это мой отец складывал, когда маленький был. Нашел! — радостно завопил Толик и извлек из коробки детский совок.

Совок был старый, железный, довольно прочный, хоть и изрядно проржавевший.

— Что вы тут ищете? — На балкон вышла Вероника Аркадьевна.

— Да вот, старые вещи смотрим. Совок нашли.

— А-а! Это игрушка твоего папы.

— Я так и понял. — Толик хитро прищурился: — Бабушка, как ты думаешь, этим совком можно вырыть клад?

— Конечно, можно. Давайте-ка складывайте все обратно, а то весь балкон завалили.

— Бабушка, а можно мы с Алешей еще разок на аттракционы сходим?

— Можно. Только ненадолго. Мы с Еленой Андреевной по магазинам хотим походить после обеда.

— К этому времени мы вернемся, — уверенно пообещал Толик, а Лешке прошептал, когда бабушка ушла: — Наверняка, мы найдем клад за пять минут. Они его глубоко не спрятали. Хитро я все вызнал?

— Что ты вызнал?

— Ну, то, что клад не глубоко. Бабушка же сказала: этим совком клад выкопать можно.

Довольный собой, Толик замычал какую-то мелодию. Лешка усмехнулся: музыкант из Толика лучше, чем кладоискатель.

Ребята беспрепятственно добрались до дуба в парке.

— Приступаем?

Лешка опасливо огляделся: не хотелось больше попадаться в руки служителей. Парк был еще пуст. Утром не только служителей, но и посетителей было немного.

— Где будем копать? — спросил Лешка. — Вокруг всего дуба?

— А на картинке как нарисовано?

Лешка вытащил сложенный вчетверо альбомный лист. На картинке только переплетенные корни и маленький крестик.

Толик в раздумье почесал кончик носа:

— Пойди разбери! Придется вокруг копать. Не могли толком указать!

— Если бы толком указали, было бы неинтересно.

— А интересно окапывать этот огромный дуб?

— Бабушки решили, что интересно.

Толик сердито пожал плечами, опустился на колени и принялся раскапывать. Корни старого дуба выходили на поверхность и были толще руки взрослого человека. Совок то и дело натыкался на эти корни и на их ответвления. Земля, поросшая травой, плохо поддавалась. Конечно, здесь нужна нормальная лопата, а не детский совок!

— Мы даже не знаем, на каком расстоянии от ствола, на какую глубину копать! — ворчал Толик. — Тут можно весь день провозиться и ничего не найти.

Лешка хотел было напомнить ему, с каким воодушевлением он готовился к раскопкам, как был уверен, что клад почти что на поверхности, но не стал напоминать. Только предложил:

— Давай я попробую.

Толик молча протянул ему совок и вытер со лба пот.

Лешка принялся за работу с усердием, но совок так медленно углублял и удлинял вырытую траншейку, что пыл очень скоро поугас.

— Не хочу я уже никакого клада! — в сердцах выкрикнул Лешка и отбросил совок. — Игры для детского сада!

— Ладно тебе! Толик улыбнулся. — Мы почти у цели.

— У какой цели? Чтобы перекопать всю землю вокруг этого дуба, понадобится не меньше месяца.

— Ну ты скажешь!

— Не меньше месяца, — упрямо повторил Лешка.

Толик озабоченно поглядел на часы:

— Между прочим, у нас с тобой не так уж много времени. Примерно через полчаса нам придется заканчивать.

Лешка присвистнул:

— За полчаса мы не найдем.

— Значит, вернемся сюда после обеда.

— Может, лучше завтра? — Лешке все меньше и меньше хотелось продолжать поиски.

— Нет. Сегодня. Бабушки уйдут по магазинам, а мы вернемся в парк, — решил Толик.

Лешка не стал спорить. Толику лучше знать, как искать клады, он-то давно привык к бабушкиным играм.

Толик снова взял совок и принялся за дело с таким остервенением, что не заметил, как совок в очередной раз наткнулся на корень. Он рванул на себя, и совок поломался. Ручка осталась у Толика в руках, а лопатка — в земле.

— Черт! — Толик отбросил от себя сломанную железную ручку.

— Ну, вот, — улыбнулся Лешка. — Хочешь — не хочешь, а поиски придется прекратить.

Толик сидел на земле и сердито разбивал кулаками куски вырытого дерна.

— Не так мы ищем, — наконец сказал он.

— А как? — спросил Лешка.

— Если бы я знал!

Домой они вернулись такими перепачканными в земле, что бабушки ахнули.

— Где вы были? — строго спросила Вероника Аркадьевна.

— На аттракционах, — неохотно ответил Толик.

— Странные аттракционы. На каких же каруселях можно было так перемазаться? Может быть, вас побили какие-нибудь хулиганы?

— Никто нас не бил. Пусть бы только попробовали!

— И все-таки я ничего не понимаю. Лучше ответьте честно, что с вами произошло?

— Ничего с нами не произошло, — Толик начинал сердиться. — Мы искали клад!

Лешка испуганно ткнул друга в бок, но тот только отмахнулся.

— Клад? Какой клад?

— Вам с Еленой Андреевной лучше знать!

Бабушки недоуменно переглянулись.

— Кладов здесь, наверное, много, — осторожно согласилась Лешкина бабушка. — Город старинный.

— Да, — поддержала ее Вероника Аркадьевна. — Тут клады на каждом шагу.

— И под каждым дубом, — добавил Толик.

— Ну, наверное, не под каждым. Только под старыми дубами.

— Вот именно — под старыми. Под корнями старого дуба.

— Ох, мальчишки! — рассмеялись бабушки. — Везде вам клады мерещатся.

— А что? Может быть, это шутка? — насторожился Лешка.

— Что шутка? Клады? Нет, какая же шутка. Конечно, клады существуют. Только ко всякому кладу должна прилагаться карта.

— А если по карте ничего не поймешь?

— Так не бывает. По карте все должно быть понятно, — совершенно серьезно ответила Вероника Аркадьевна.

— Слыхал? — шепнул Толик Лешке, когда бабушки отправили внуков переодеваться в чистое. — По карте должно быть все понятно. Это какой-то намек.

— На что намек? — устало спросил Лешка, стягивая с себя грязную футболку.

— На то, что клад где-то совсем близко. Может, зря мы эту траншею роем? Может, тут что-то другое?

— И что ты предлагаешь?

— Не знаю. Надо подумать.

— Тогда, может, не пойдем сейчас никуда? Останемся дома? — спросил Лешка с надеждой. — Подумаем.

— Нет, — решительно отверг это предложение Толик. — У дуба мы быстрее что-нибудь надумаем.

— Мальчишки пообедали и сделали вид, что ушли в комнату заниматься музыкой. Бабушки неторопливо собирались в поход по магазинам.

— Закройте как следует дверь. Никому не открывайте, мы возьмем с собой ключи, — сказала Вероника Аркадьевна.

Толик сделал скучающую мину, кивнул и напомнил бабушке:

— Мы не маленькие.

— А никто и не говорит, что вы маленькие. Осторожными надо быть в любом возрасте.

— Хорошо. Мы будем осторожными. А вы надолго по магазинам?

— Вернемся к вечеру. Не заскучаете без нас?

— Нет. Не заскучаем, — заверил Толик. — Будем заниматься музыкой.

Лешка молчал. Он не любил и не умел врать. И вообще сейчас бы с большим удовольствием занялся ненавистной музыкой, только бы не тащиться снова в парк и не возиться с совком.

Но Толик был непреклонен. Он выждал, когда бабушки свернут за угол дома, и скомандовал:

— Собираемся!

— А вдруг они вернутся раньше, чем мы?

— Не вернутся. Мы ненадолго. Если что, отложим поиски до завтрашнего утра. Пошли! Нельзя терять времени!

В парке ребят ожидало из ряда вон выходящее зрелище. Возле дуба какой-то совершенно незнакомый мальчишка усердно раскапывал большой лопатой начатую траншею. Траншея значительно увеличилась за то время, пока Лешка и Толик обедали.

— Этого только не хватало! — воскликнул Лешка. — Он ищет наш клад?

— Сейчас выясним! — Толик сжал кулаки и двинулся к мальчишке.

— Эй, ты! — разъяренно крикнул Лешка. — Ты что здесь делаешь?

— Мальчишка вздрогнул, обернулся и взял лопату наперевес, как ружье, вцепившись в черенок обеими руками.

— А вы что здесь делаете? — нагло крикнул он в ответ.

— Ты кто такой?

— А вы кто такие?

Ребят взбесили его ответы. Толик уже хотел ринуться в драку, но мальчишка выставил вперед лопату и предупредил:

— Еще шагнешь — дам в глаз!

Толик был выше и сильнее. Он схватил лопату и попытался выдернуть ее из рук мальчишки.

Мальчишка, видно, сообразил, что сила не на его стороне, потому что вдруг улыбнулся и примирительно сказал:

— Я знаю, что вы тут клад ищете! Я за вами все утро наблюдал.

— Мы-то ищем, а тебя сюда никто не звал! — возмутился Лешка.

— Но я же все разведал.

— Что ты разведал? У тебя есть карта?

— Нету.

— Вот и вали отсюда. Клад ищут только те, у кого карта.

— А если я сторожу скажу, что вы тут землю копаете?

— А если мы тебе сейчас надаем по шее? — Толик угрожающе придвинул свое лицо к лицу мальчишки.

Давайте вместе клад искать, — предложил тот.

— Без помощников обойдемся! — резко ответил Лешка.

— Клад на троих поделим, — продолжал гнуть свое мальчишка.

— Вот еще!

— Жалко вам, что ли? У вас совок, и тот сломался, а у меня лопата настоящая.

Толик и Лешка переглянулись.

— Как ты протащил сюда лопату? — сурово спросил Толик.

Мальчишка охотно объяснил:

— Маленькая хитрость. Я лопату между прутьями решетки протолкнул. Вот здесь, недалеко. А потом прошел в ворота, как все.

— Додумался, — похвалил его Лешка. — Только на клад не рассчитывай. Клад наш. И вообще, тут не клад, а… Ну, короче, это игра такая.

Мальчишка ему не поверил:

— Игра? Ладно вам! Я же в помощь буду!

— Не понимает по-хорошему, — покачал головой Толик.

И тут Лешка торопливо сказал:

— Ладно, пацан. Копай дальше. Мы сейчас вернемся.

Толик уставился на него в недоумении, но Лешка потянул друга за собой. Они влезли в колючий кустарник.

— Тихо! — шепнул Толику Лешка. — Видишь? Это тот, вчерашний!

Мужчина поливал из шланга клумбу, которая находилась неподалеку.

— Он нас заметил? — забеспокоился Толик.

— Нет пока. Сейчас пойдет к этой клумбе и заметит.

— И выставит этого наглеца! — обрадовался Толик.

Лешка вспомнил, как вчера горело ухо, и ему стало совестно:

— Может, предупредим пацана?

— Еще чего! Захотел наш клад вырыть! Теперь пусть получает по заслугам!

Служитель со шлангом закончил поливать клумбу и двинулся к дубу. Его реакцию на раскопки и на вырытую траншею можно было предугадать.

Он бросил шланг, подбежал к горе-кладоискателю, схватил его за шиворот и заорал:

— Совсем с ума сошли?! Все корни повредить решили? Вот я вас сейчас! Вчера отпустил одного, а сегодня другой тут мне окопы роет!

Мальчишка бросил лопату и попробовал вырваться, но не тут-то было: мужчина крепко держал его за шиворот.

— Нет, братец! Теперь-то я тебя не отпущу! Пойдем сейчас к директору парка! Будешь ему объяснять, зачем понадобилось старинный дуб портить.

— Дяденька! — заревел мальчишка. — Это не я, дяденька! Я не виноват! Это другие! Они спрятались!

— Я всех разыщу! — пригрозил служитель, и ребята посильнее вжались в кусты шиповника. — Я вам всем покажу, где раки зимуют! А ты себя не выгораживай! С лопатой я тебя застал! Ну-ка, пошли! Пошли, говорю!

Мальчишка вопил и упирался изо всех сил. Тогда служитель поднял его, оторвал от земли, схватил в охапку и потащил куда-то, забыв и про свой шланг, и про чужую лопату.

Ребята дождались, пока вдалеке стихли вопли пацана и ругань служителя, и вылезли из кустов.

— Он лопату бросил! — Толик поднял лопату. — Вот и хорошо! Сейчас выкопаем клад!

— Удирать надо отсюда. И побыстрее. Этот мужик сейчас вернется и нас к директору потащит.

— Как же удирать? Без клада?

— Завтра придем!

— Да завтра тут уже толпа кладоискателей будет. Пацан всех своих друзей приведет! Давай копать!

— Ты же сам сказал, что копать бесполезно. Дерн везде нетронутый.

— Но где-то же есть этот клад!!!

— Я, кажется, понял, где! В корнях! Не в земле, а в корнях! Под корнями, то есть! Здесь есть тайник!

Толик стукнул Лешку по плечу и радостно спросил:

— А пораньше не мог догадаться?

* * *

Июнь, 1943 год.

Передышка что-то затянулась. Почти месяц мы не двигаемся с места. Наш полк переформировали. Мы теперь являемся частью другой армии. Армия уже ведет бои за ближайшие города, а нас пока оставляют в резерве.

Ожидание боя хуже, чем сам бой. Ожидание выматывает. Каждый день ловим сводки, ждем приказа, готовимся к броску. Но день идет за днем, а мы по-прежнему в резерве.

Один Борис этому радуется. Уверяет, что успеет встать на ноги и сможет и дальше воевать с нами.

Он быстро идет на поправку. Передвигается, правда, пока на костылях, и доктор в госпитале говорит, что о полном выздоровлении речь еще не идет, но Борис заявляет, что уйдет в бой хоть на костылях.

Ноги, — говорит, — не главное. Главное, чтобы руки могли держать автомат.

Преувеличивает, конечно. Какой солдат без ног?

Я часто бываю у него в госпитале. Раз в три-четыре дня. Вот и накануне был.

Он меня во дворе встретил и подмигивает:

— Тебя сюрприз ожидает.

Ну, я, конечно, удивился. Думал, шутит. Я ему в тон:

— Без костылей ходить научился? Или уже плясать можешь?

А он:

— Ноги мои тут ни при чем. Тебя один человек видеть хочет. Пойдем в палату.

Я иду за ним, а сам гадаю — кто же это меня видеть хочет? Наверное, кто-нибудь из ребят, с которыми воевать пришлось. Сколько на войне встреч было, сколько знакомств! Всех и не упомнишь. С кем после боя раненых вытаскивали, с кем землянку делили, с кем из одного котелка кашу ели.

Подвел меня Борис к кровати, а там солдат лежит, весь забинтованный. Только нос из белых бинтов торчит. И рот, как дыра. Кого, думаю, так покалечило? Не узнаешь человека во всех этих бинтах. И признаться, что не узнал, неудобно, и притвориться, что узнал, неловко. Стою над кроватью и молчу. Солдат меня не видит. Глаза у него тоже забинтованы.

Я на Бориса посмотрел, взглядом спросил: «Кто это?» Он говорит:

— Валя, я к тебе друга привел.

Губы солдата чуть шевельнулись. Знакомо так. Верхняя губа немножко в гармошку собралась. Валя?! Валька Боровиков? Дружок мой школьный?!

Сколько ж лет прошло, как мы не виделись? Лет шесть, пожалуй. Я и не знал о нем ничего все эти шесть лет.

Не могу я даже сейчас понять, что в моей душе творилось в эти секунды. Плакать хотелось. И от радости, что встретились, что жив Валька, что я жив. И от жалости — живого места на дружке моем война не оставила.

Хорошо, Борис помог. Стал о Вальке рассказывать да о том, как наше с ним общее школьное детство выяснилось.

Я слушал, а сам молчал. И Валька молчал. Улыбался только. Вымученно так, больно ему улыбаться, верно.

— Как твои? — наконец с трудом произнес он. — Жена? Дочка?

— Погибли, — ответил я. — Под бомбежкой.

— А я один. Не успел жениться. Теперь уж не придется. Обгорел в танке. Ослеп.

— Ослеп?!

— Никогда видеть не буду.

Долго ли мы говорили? Наверное, долго. Валька мне рассказывал о своем последнем бое. О том, как вел танк, а глаза заливала кровь. Его сначала осколком ранило в голову.

Три танка подбил их экипаж, вел Валька уже почти вслепую. Командир экипажа командовал, направо или налево.

А потом в их танк попал снаряд. Наводчика убило сразу. Танк загорелся. Командир вытаскивал Вальку, на котором загорелась одежда. Пламя едва сбили. Ожоги по всему телу. И слепота.

Не человек теперь, а безглазое бревно, — пожаловался Валька.

Я его успокаивал, Борис даже подшучивал.

Встанет, мол, на ноги, еще не одну красавицу с ума сведет, вот только в тыл отправится.

— Отвоевал, — соглашался Валька. — Отвоевал. А жаль.

Я смотрел на этого обгоревшего, ослепшего танкиста, слышал знакомый Валькин голос, и никак в голове моей не укладывалось, что этот раненый — Валька, такой подвижный, озорной, веселый.

Покорежила нас всех война. Об этом ли мы думали в школе, когда мечтали, что станем командирами, летчиками, танкистами? Невозможно нам, мальчишкам, тогда было представить, что такое война, как она калечит. Не могли мы тогда знать, кто живой останется, кто погибнет, а кто вот так, как Валька — ни живой, ни мертвый.

Наш разговор сестра прервала. Вошла в палату да на нас с Борисом накинулась:

— Тяжелораненому покой нужен!

Не поспоришь. Я через бинты Валькину руку легонько сжал, а он снова верхнюю губу в гармошку собрал. Увидимся ли когда-нибудь? Выживем ли?

 

Глава VI

Клад

Ребята шарили руками под толстыми узловатыми корнями. — Ничего нет, ничего нет, — лихорадочно шептал Толик.

Лешка искал молча. Он то и дело испуганно оглядывался: не идет ли служитель. Но служителя не было. Наверное, он исполнил свою угрозу — отвел пацана к директору парка.

— Ну и траншею мы тут раскопали, — ворчал Толик.

Теперь все корни были засыпаны землей, приходилось разгребать.

— И этот еще постарался! Могилу какую-то выкопал своей лопатой!

— Не болтай, — посоветовал Лешка. — Ищи.

— А я что делаю, по-твоему?

— Времени мало.

— Да не бойся ты, успеем.

Лешка нащупал еще один корень. Под ним была нора. Иначе не назовешь. Лешка даже подумал, что оттуда вылезет какой-нибудь зверек или змея, поэтому сначала ткнул в дыру веткой и прислушался. Ни шороха, ни шипения. Лешка опасливо полез в нору рукой. Рука ушла почти по локоть. Пальцы нащупали сначала сухую траву и листья, а под ними — что-то железное.

— Есть!

— Что там?! — тут же подскочил Толик.

— Не знаю. Коробочка, что ли?

Вытащить находку было не очень просто. Тот, кто прятал, постарался укрепить ее в норе.

Толик в нетерпеливом азарте оглянулся и на секунду застыл: в конце аллеи показалась фигура смотрителя. Быстрым шагом тот направлялся к дубу.

— Черт! — пробормотал Толик. — Поторопись! Тот мужик возвращается!

Лешка занервничал и изо всех сил рванул находку на себя. В маленькой железной коробке что-то глухо громыхнуло.

— Наверх! — скомандовал Толик и потянул Лешку за рукав.

Лешка сунул коробочку в карман, послушно уцепился за толстую ветку и подтянулся. Так и скалолазом сделаться недолго! Интересно, все каникулы придется куда-то карабкаться, за что-то цепляться, зачем-то лезть наверх? Вот уж никогда не мечтал стать альпинистом!

Однако страх перед грозным парковым служителем подстегивал, и Лешка в одно мгновение взлетел вслед за Толиком в большое «гнездо», сплетенное из ветвей старого дуба.

— Здесь он нас не найдет, — уверенно прошептал Толик. — В тот раз меня не заметил. Давай коробку!

Лешка сердито отмахнулся:

— Да тише ты! Он услышит голоса или шорох, тогда будет нам с тобой клад. До сих пор ухо болит!

Толик внял Лешкиным предостережениям и замер.

Лешка с беспокойством оглядел убежище. Кругом листья и толстые ветви. Не сказать, что слишком надежно. Листья все время колышет ветер. Наверное, снизу можно заметить спрятавшихся.

Ладно, лучше все равно ничего не придумаешь. Главное — не шевелиться.

Лешка почувствовал, как затекает неудобно поджатая нога, поморщился, но не шелохнулся. Он даже на всякий случай покрепче сжал в кармане коробочку, чтобы она не звякнула нечаянно.

Служитель возвращался к дубу быстрым, решительным шагом, наверное, в надежде найти еще кого-нибудь из малолетних вредителей. Он сразу приметил помятые кусты шиповника, рванул к ним, но никого не нашел.

— Черт знает что такое! — громко сказал он, осматривая поврежденный кустарник. — Эти пацаны вечно суются, куда их не просят!

Потом подошел к дубу и посмотрел на вырытую яму.

— Вот бездельники! — Он схватил брошенную мальчишкой лопату и быстро закидал траншею комьями земли.

Потом наклонился к самым корням, ощупал их и, кажется, разозлился еще больше, потому что в ярости отшвырнул лопату, схватил свой шланг и потащил его по аллее, забыв полить еще одну клумбу.

— Этот придурок-кладоискатель, наверное, корни у дуба повредил своей лопатой, — предположил Толик, спускаясь вниз. — Видал, как он корни осматривал? Главное, как раз в том месте, где тайник был. Хорошо, что мы коробку успели вытащить, а то не видать бы нам ее, как своих ушей.

— Да он бы на нее и внимания не обратил, — возразил Лешка.

— Ну да! Подумал бы, что это мы ее туда запихали, чтобы совсем дерево уничтожить!

Лешка рассмеялся:

— Как можно уничтожить такое огромное дерево такой малюсенькой коробочкой?

— Открывай коробку-то! — в нетерпении торопил Толик, но Лешка не терял бдительности.

— Давай сначала выберемся из парка, — сказал он. — Вдруг этот тип за директором пошел.

— За директором?

— Ну да, показать ему нанесенный парку ущерб.

— Тогда надо выбираться. Может, через забор махнем, чтобы случайно ни с кем не столкнуться?

Ребята пробрались к чугунной ограде.

— Не перелезем, — покачал головой Толик. — Прутья друг к другу близко, и наверху какие-то пики. Все штаны разорвем!

— Пойдем к воротам вдоль ограды, чтобы не по аллеям, — решил Лешка. — А там как-нибудь выскользнем.

— Эй! — тихо позвал кто-то из-за ограды.

Ребята вздрогнули, но это оказался всего-на-всего тот пацан-соперник. Толик нахмурился:

— Чего ты следишь за нами?

— Да не-е, — жалобно протянул пацан. — Я не за вами. Мне бы лопату забрать. Отцовская. Попадет, если потеряю.

— Зайди да забери, — насмешливо посоветовал Толик.

— Ага! Чтобы еще раз по шее получить?

Лешка молча вернулся, поднял лопату и через ограду передал ее пацану.

— Я вас выведу, — в благодарность пообещал мальчишка. Вон там, дальше, пролом есть. Только вылезайте осторожно: прутья торчат. И застрять можно.

Ребятам снова пришлось лезть через колючие кусты шиповника. На улице, прилегающей к парку, дышалось свободнее. По крайней мере казалось, что служитель здесь уже не настигнет.

— Неожиданный знакомец не отставал. Он волочил за собой лопату и, наверное, надеялся, что ребята возьмут его в свою компанию.

— Меня Вадиком зовут, — сказал он, чтобы завести разговор.

Лешка промолчал, а Толик сурово спросил:

— Ну и что?

Пацан смутился. Лешке стало жаль его:

— Тебя к директору парка потащили?

— Нет. Хотел потащить. А потом передумал.

— Почему?

— Не знаю. Спросил, зачем канаву у дуба вырыли. Я сказал, что играем, клад ищем.

— А он?

— Сказал, что зря стараемся. Говорит, если увижу еще раз… Ну, короче, отпустил. Только по шее стукнул.

— Значит, не такой уж он страшный, — заключил Лешка.

— А вы клад нашли? — полюбопытствовал Вадик.

— А это тебя не касается! — рявкнул Толик.

— Нашли, — ответил Лешка.

— Правда? — глаза у Вадика радостно загорелись. — И что там? Золотые монеты?

Лешка усмехнулся:

— Если и монеты, то одна или две.

Он вытащил из кармана железную коробочку.

Толик сердито сверкнул глазами:

— Пошли, Леха! Он тут ни при чем! Пусть домой топает!

— Ни при чем? — рассердился в ответ Вадик. — Без моей лопаты вы бы ничего не нашли!

— И лопата твоя ни при чем! Коробка под корнями в тайнике была!

— Да ладно вам! — примирительно сказал Лешка. — Делить тут все равно нечего. Давайте откроем коробку.

Крышка открылась легко. Внутри лежала медаль.

— «За отвагу», — прочитал Вадик.

Лешка и Толик растерянно молчали.

— А кто спрятал этот клад? — спросил Вадик, явно разочарованный.

— Две бабушки, — задумчиво ответил Лешка.

Вадик посмотрел на ребят, как на двух сумасшедших, и сказал:

— Знал бы, не копал. Из-за какой-то медали… Ладно, я пошел.

— Иди-иди.

Ребята остались вдвоем как раз перед тем самым домом, в котором когда-то жили их бабушки. Они свернули во двор и сели на скамейку перед подъездом.

Толик вертел в руках медаль.

— Старая, военная, — наконец сказал он. — Потускнела.

— Ну, и как это все понимать? — спросил Лешка. — Что означает эта медаль?

— Не знаю.

— Ну, игра докончилась или еще продолжается?

— Да откуда я знаю! — вспылил Толик.

— Слушай, я уже не малыш, в «секретики» давно не играю. Ты как хочешь, а я сегодня же спрошу у бабушки, что все это значит.

— Так и сделаем, — кивнул Толик. — Медаль-то настоящая.

— Еще бы она поддельная была! — хмыкнул Лешка и положил медаль обратно в коробку.

И тут ему показалось, что за ними кто-то пристально наблюдает. Чей-то взгляд так и сверлит спину.

Лешка резко обернулся, но никого не увидел.

— Чего ты дергаешься? — удивился Толик. — Боишься, что служитель догонит?

— Следит за нами кто-то, — пробормотал Лешка, осматривая пустой двор.

Толик рассмеялся:

— Наверное, директор парка. Выслеживает нарушителей.

— Я серьезно, — обиделся Лешка.

— А еще говоришь, что давно не играешь в «секретики»! На каждом шагу опасность видишь. Нервы у тебя не в порядке.

Лешка так никого и не разглядел, поэтому с Толиком спорить не стал, хотя уверенность, что за ними наблюдают, его не покинула.

— Пойдем отсюда, — сказал он. — Домой пора.

Они вышли со двора и отправились на автобусную остановку. Вокруг были люди, и ощущение слежки пропало.

Вернуться незаметно не получилось. Бабушки уже были дома и сходили с ума, не зная, куда подевались внуки. В квартире сильно пахло лекарством. Лешкина бабушка держалась за сердце, а Вероника Аркадьевна была белее стены.

— Где вас носит?

— Что случилось?! — этими восклицаниями были встречены Толик и Лешка.

— Так-то вы музыкой занимаетесь!

— Неужели трудно было написать записку!

— Что мы только не передумали!

— Не знали, где вас искать!

Толик попробовал пробурчать:

— Мы были на аттракционах.

Но его отговорка на этот раз не сработала.

— Не ври! — накинулась на него Вероника Аркадьевна. — Мы уже были в сквере! Аттракционы полчаса назад закрылись! Где вы были?!

— В парке, — устало сообщил Лешка.

— В каком парке?

— В том, который рядом с вашим старым домом.

— Так далеко! — ахнула Лешкина бабушка. — А если бы… О господи! — Она снова схватилась за сердце, представив себе все самое страшное, что могло произойти с мальчишками.

— Что вы там делали? — строго спросила Вероника Андреевна.

— А ты не догадываешься? — разозлился на бабушку Толик.

— Нет, не догадываюсь. Снова лазили по крышам? Или придумали что-нибудь новенькое?

Лешкина бабушка поддержала подругу и в свою очередь начала ругать своего внука:

— Знаешь, Алексей, я думала, что ты — взрослый человек.

Лешка только вздохнул. Всегдашнее вступление к поучению.

— Если бы я знала, что ты так будешь себя вести, — продолжала бабушка, — я бы ни за что не взяла тебя с собой. Нет! Завтра же я иду за билетами, и мы возвращаемся в Москву! Хватит! Каждый день какие-то происшествия, как будто со мной не двенадцатилетний парень, а годовалый младенец!

Тут уж Лешка не выдержал, и сам рассердился не на шутку:

— Да, я — взрослый человек! И не надо играть со мной в малышовские игры! Не надо прятать клады! Не надо подбрасывать в почтовый ящик рисунки!

Лешкина бабушка недоуменно обернулась к подруге:

— Ты что-нибудь понимаешь, Вероника?

— Ничего не понимаю, — качнула головой Вероника Аркадьевна.

Лешка выдернул из кармана железную коробочку и бросил ее на стол в гостиной.

— Как ты себя ведешь, Алексей? — возмутилась бабушка.

— Что это? — Вероника Аркадьевна указала рукой на коробочку и ждала объяснений и от Лешки, и от Толика.

— Ваш клад, — буркнул Толик.

— Наш клад? Нельзя ли пояснее? Что в этой коробке?

Лешкина бабушка тихонько охнула, поглядев на коробочку, открыла ее и вытащила медаль. Лешке показалось, что она снова схватится за сердце, но бабушка только широко открыла глаза. Руки у нее задрожали так, что она едва не выронила коробочку с медалью.

— Что с тобой, бабушка? — испугался Лешка.

— Присядь, Леночка, присядь, — захлопотала Вероника Аркадьевна.

Лешкина бабушка молча опустилась в кресло. Вероника Аркадьевна взяла у нее коробочку, вытащила медаль и задала довольно странный вопрос:

— Ты думаешь, это та самая?

Лешкина бабушка только утвердительно кивнула.

— Там ржавое пятнышко на ленте, — сказала она.

Вероника Аркадьевна быстро схватила очки и стала пристально рассматривать медаль.

Мальчишки переглянулись. Пришло время удивляться им. Они ничего не понимали в коротких фразах бабушек. И не знали, с чего начать расспросы. Поэтому молчали.

— Где вы взяли эту медаль? — наконец спросила Вероника Аркадьевна.

— Вот тебе на! Выходит, никакая это не игра! Но если не бабушки, то кто же…

— Где вы взяли эту медаль? — повторила Вероника Аркадьевна.

— В тайнике, — ответил Лешка.

— В каком тайнике? Где?

— В корнях старого дуба. Того дуба, про который вы нам рассказывали.

— Это наш тайник! — воскликнула Лешкина бабушка. — Наш тайник, но как… Как вы обнаружили его?

— По карте, — сказал Толик. — То есть по рисункам.

— Ничего не понимаю. По каким рисункам?

— Которые каждый день оказывались в нашем почтовом ящике. Мы думали, что это вы затеяли с нами игру. Ну, чтобы мы не скучали…

— До этого мы как-то не додумались, — улыбнулась Лешкина бабушка. — Где же рисунки? Покажите их.

Толик послушно принес присланные рисунки.

Бабушки внимательно рассмотрели альбомные листы, а потом Вероника Аркадьевна сказала:

— Эти рисунки присылали не вам, а нам. Мне и Елене Андреевне.

— Вам?! — в один голос выдохнули мальчишки.

Вот еще новости! Кто же это захотел поиграть с бабушками? Кто мог представить их в роли кладоискателей?

— Только мы знали о тайнике в корнях дуба. Только для нас, вернее, для Елены Андреевны, эта медаль представляет огромную ценность.

— Что это за медаль? — обратился Лешка к своей бабушке.

— Это медаль моего отца. Твоего прадеда. Ее нам передали после его гибели. Это была единственная память о нем. Медаль и похоронка.

— Как же она могла оказаться в тайнике?

— Ее украли.

— Когда?

— Давно. В сорок пятом. Когда мы жили в том доме.

— Кто украл?

— Это мы не смогли выяснить. Медаль тогда просто исчезла, мы искали ее, но и подумать не могли, что она с того времени лежит в тайнике.

— С того времени? — переспросила Вероника Аркадьевна. — Ты ошибаешься, Леночка. Коробка та же, но в ней нет гильзы. И медаль не проржавела. Ее положили в тайник не так давно.

— Кто положил?

— Наверное, тот, кто украл ее тогда.

— Может, вы объясните нам все с самого начала? — предложил Толик.

Его все больше и больше запутывали новые подробности этой странной истории.

Лешка поддержал друга:

— Может быть, рисунки присылали вам, но медаль нашли мы, так что давайте дальше действовать вместе.

— Разумное предложение, — согласилась Вероника Аркадьевна. — Мы рассказываем вам все то, что произошло почти шестьдесят лет назад, а вы подробно рассказываете нам то, что случилось за последние дни. Договорились?

— С чего же все это началось? — задумчиво спросила сама себя Лешкина бабушка. — Наверное, с нашего приезда в этот город. Вернее, с ослепшего танкиста.

— С ослепшего танкиста?

— Да. После войны в нашем городе жил слепой танкист.

— Тот самый, о котором рассказывается в дневнике солдата? — воскликнул Лешка.

— В дневнике? Нет, там о другом. Он всегда сидел у входа в парк и играл на гармошке.

 

Глава VII

Приезд

Семья готовилась к переезду. Ленина мама увязывала вещи в большие узлы. На попечение Лены была оставлена младшая сестренка Яся.

Яся — совсем маленькая. Она только-только научилась ходить, и за ней нужен глаз да глаз. Лене совсем не нравится роль няньки. Куда интереснее собирать вещи! Она еще не сложила свои книжки, старые тетрадки, карандаши.

Лена смотрела на предстоящий переезд, как на новое приключение. Жалко, конечно, расставаться с подружками, но впереди — новый город, новый дом, новая школа, новые друзья.

Они ехали в большой город, где дядя, мамин брат, работал на восстановлении крупного завода. Соседи наперебой отговаривали маму уезжать из спокойного уральского городка.

— Куда тебя несет? — спрашивали они. — Там разруха. Там голодно.

— И здесь голодно, — спокойно отвечала мама.

— Там голоднее. Война только что прокатилась.

— Брат пишет, что город восстанавливается, нам комнату дадут, я на работу пойду.

— С двумя малыми детьми на такой шаг решаешься! Сейчас поезда неделями идут!

— Ну, Леночка уже не маленькая, поможет. Как-нибудь вдвоем с Ясенькой управимся. Что мне тут делать? Одной бедовать? Там брат, семья его. Все не одна.

Папа Лены погиб в мае сорок пятого, перед самой победой. Они уже ждали его домой, каждый эшелон встречали, а тут солдат пришел, привез похоронку и папину медаль «За отвагу». В похоронке было написано: «Погиб смертью храбрых». Мама плакала и долго разговаривала с тем солдатом. Лена не слышала разговора, а мама потом ничего о гибели отца не рассказывала, только бережно сложила в шкатулку медаль и листок похоронки.

Мама осунулась, похудела, перестала улыбаться. Немного ожила, когда получила письмо от брата, в котором он звал их приехать. Она долго сомневалась, даже с Леной советовалась, ехать или нет, а потом решилась в один вечер и уже никаких уговоров не слушала.

Соседи были правы: поезд шел до места назначения две недели. Всю дорогу Лена провела в каком-то оцепенении. Ей запомнились только духота в вагоне, кипяток на станциях и вокзал в Москве, где они провели не меньше трех дней.

Вокзал показался Лене огромным. И зал, в котором стояли скамьи для пассажиров — огромный. А полы гладкие, натертые, блестят, скользить по ним хорошо.

Мама купила Ясе воздушный шар. Голубой, прозрачный. Лена боялась, что шар лопнет от неловких движений маленькой сестренки, но он не лопнул, просто Яся выпустила из рук тонкую ниточку, и шарик плавно поплыл к высокому вокзальному потолку. Все ребята в зале головы задрали. И озабоченные, измученные, уставшие взрослые на летящий шар с улыбками смотрели. А Яся ревела, мама ее едва успокоила.

Еще сгущенку Лена запомнила. Где только мама набрала ее? Для Яси, конечно, чтобы молоко малышке было, но ели все — и мама, и Лена. Раньше Лена любила полакомиться сладкой сгущенкой, но за долгую дорогу лакомство так надоело, что и смотреть не хотелось на хлеб с толстым беловато-желтым слоем молока. На всю жизнь за эти две недели сгущенки наелась.

Потом за окнами поезда потянулись разрушенные города, сгоревшие деревни, покореженные рельсы, теплушки, товарные вагоны, поваленные столбы, огромные воронки от бомб, колючая проволока, огораживавшая минные поля. Это была земля, по которой прошла война, земля, изуродованная боями.

— Скоро приедем, — каждый день повторяла мама. — Уже совсем скоро.

Город, в который приехала Лена, был тоже сильно разрушен. В том районе, где они поселились, вообще уцелел только их большой четырехэтажный дом с лепниной, резными перилами и балконом на крыше. Все остальное было в развалинах. Что-то уже восстанавливали, что-то разбирали, где-то строили новое.

Дядя сказал, что город возрождается. В сорок третьем, после освобождения, он и вовсе на город не походил: одни руины. Теперь вот школу новую строят, дома, завод поднимают.

Мама куда-то ходила, дядя хлопотал, и вскоре им выделили две комнаты в большой коммунальной квартире: одну — для дядиной семьи, другую — для мамы, Лены и Яси. Комната была хорошая, светлая. Мама тут же принялась ее обустраивать, делать уютной. Для Лены выделила уголок, стол поставила, за которым можно рисовать и делать уроки. Для Яси кроватку шторкой отгородила, чтобы ребенку не мешали спать.

Лена во всем маме помогала. Даже некогда было на улице погулять, с ребятами познакомиться. Она видела из окна, как во дворе бегали ее сверстники, в основном мальчишки. Три девчонки помладше прыгали через веревочку.

Лена выходила в парк, гулять с Ясей. Ребята с интересом поглядывали на новенькую, но знакомиться не спешили. И Лена ни к кому не подходила, ни с кем не разговаривала, дичилась, смотрела на всех настороженно.

Так, конечно, нельзя. Нужно с кем-нибудь подружиться, но Лена решила, что лучше всего подождать сентября. До начала учебного года осталось две недели. Пойдет в новую школу, там и познакомится с ребятами.

Для Яси предоставили место в яслях, и теперь каждое утро Лена уводила сестренку в детский сад. А потом оставалась дома одна.

Одной дома скучно. Ну, книжку почитаешь, ну, помечтаешь немножко. Еще порисовать можно.

У Лены были карандаши. Их еще перед войной подарил папа. Лена карандаши берегла, прятала коробку от Яси, старалась не ронять, аккуратно точила.

Самым любимым был красный карандаш. Лена ласково называла его аленьким. Цвет у него был яркий-яркий. Но Лена так часто рисовала им, что карандашик сильно уменьшился и стал намного короче, чем все остальные.

Рисовала Лена плохо, срисовывала хорошо. Находила в книжках красивую картинку и старательно перерисовывала ее на лист бумаги. Сама не рисовала не потому, что на свои картинки фантазии не хватало. Фантазии хоть отбавляй. Придумает рисунок, в уме он красивый, а на бумаге совсем не то получается. Никак не передать все то, что хочется.

Вот и сейчас Лена безуспешно пыталась нарисовать огромный дуб, который видела вчера в парке. Парк был совсем рядом с домом. От бомбежки много деревьев было повреждено. Какие-то спилили для постройки укреплений. А дуб, самый большой, столетний, уцелел и теперь возвышался над всеми деревьями в парке, мощный и суровый.

Лене вчера почудилось, что дуб хмурится, словно головой качает, глядя на разрушения. Теперь она хотела передать это впечатление в рисунке, дуб изобразила, но получилось обыкновенное дерево, без всякого особенного выражения.

Лена вздохнула, аккуратно собрала карандаши в коробку и решила еще раз сходить в парк, поглядеть на дуб. Может быть, она поймет, как исправить свой рисунок.

У дуба сидел мальчишка. Держа на коленях кусок фанеры, он рисовал черным карандашом на неровном куске желтоватой бумаги.

Еще один художник?

Лена в растерянности остановилась. Ей было немножко досадно, что мальчишка помешает как следует рассмотреть дуб.

Мальчишка ее не замечал: он был увлечен своим рисунком, даже кончик языка прикусил.

Вообще-то Лена терпеть не могла, когда кто-нибудь разглядывал ее рисунки, поэтому немного поколебалась, стоит ли подсматривать, что нарисовал мальчишка, но любопытство все-таки победило, и она, тихо ступая по траве, подошла поближе.

Сомнений не было — мальчишка тоже рисовал старый дуб. Он быстро и уверенно водил по бумаге карандашом, накладывая мощные штрихи. Только вот из-за его склоненной головы Лена не могла разглядеть весь рисунок, а видела только нарисованную густую крону дерева.

Лена вытянула шею и сделала еще один шаг, но под ногой предательски треснул какой-то сучок. Мальчишка испуганно повернулся, вскочил и тут же спрятал рисунок за спину.

— Чего ты ко мне подкрадываешься? — насупился он.

Но в его голосе не было угрозы или обиды. Только настороженность и напряженность.

— Извини, я не хотела… — смутилась Лена.

— Что ты здесь делаешь?

— Я тоже хотела нарисовать этот дуб.

Мальчишка посмотрел на нее с недоверием:

— Правда?

— Да.

— А где же твоя бумага? Карандаш?

— Альбом и карандаши я оставила дома, — Лена почему-то испугалась, что мальчишка ей не поверит.

— Карандаши? Цветные?

— Да.

— У тебя есть цветные карандаши? — с изумлением и немного с завистью протянул мальчишка.

— Можно посмотреть твой рисунок? — попросила Лена.

— Он не закончен, — ответил мальчишка, но рисунок показал.

Лена застыла от удивления. Мальчишка передал на бумаге все то, что хотела передать она. Поваленные парковые деревья и огромный уцелевший дуб. Он сумел поймать и нахмуренное выражение старого дерева, и ужас разрухи, и огромную силу великана.

Никакой незаконченности Лена не заметила. Каждый штрих на месте.

— Как хорошо! — тихо сказала она. — Я так никогда не нарисую.

Мальчишка смущенно потупился, но похвала была ему приятна.

— Как тебя зовут? — спросила Лена.

— Артур. А тебя Лена.

— Откуда ты знаешь?

Вы приехали недавно и живете в четвертой квартире.

— Ты живешь в нашем доме? — догадалась Лена.

— Нет. Я живу во флигеле, который во дворе.

— В деревянном домике?

— Да.

— Ты всю войну жил в этом городе?

— Нет. Мы жили в эвакуации. А в начале сорок четвертого папу отправили на восстановление завода.

— А мой папа погиб, — сказала Лена. — Мы похоронку получили. Твой папа на каком фронте воевал?

Артур замялся, покусал нижнюю губу и ответил:

— Мой папа не воевал. Он получил бронь, как специалист высокого класса. Он работал в тылу на заводе, который выпускал детали для военных самолетов.

Артур произнес все это, глядя в землю. Наверное, ему было неловко, что папа не воевал.

— В тылу тоже было тяжело, — сказала Лена.

— Ты правда так считаешь? — обрадовался Артур.

— Конечно. Без деталей не было бы самолетов, и наши летчики не могли бы бомбить фашистов.

Артур неловко улыбнулся и признался:

— А ребята меня дразнят. Говорят, что мой отец — трус, в тылу отсиживался, когда другие воевали. Это неправда! — горячо и торопливо воскликнул он. — Папа несколько раз заявление писал, хотел на фронт уйти, но его с завода не отпустили.

Артур замолчал. Лена решительно произнесла:

— Дураки те, кто тебя дразнят.

— Мне домой пора, — сказал Артур. — Братишку младшего обедом накормить надо.

— Ты заходи к нам в гости. И рисунки свои приноси.

— Артур улыбнулся, кивнул и пообещал:

— Зайду. Да мы с тобой, наверное, в одном классе учиться будем. Ты в каком?

— В шестом.

— И я в шестом. Шестой класс — это на третьем этаже в вашем подъезде.

— Где? — удивилась Лена.

— А разве ты не знала, что половина дома отдана под школу? Пока новую не построят.

Лена рассмеялась:

— Смешно! На втором этаже — квартира, а на третьем — класс!

Вечером мама шила Лене холщовую сумку для школы, а Лена разлиновывала чистые листы бумаги. Эти листы должны были заменить тетрадки.

Мама беспокоилась, что Лена не знакома ни с кем из ребят, и, скрывая свое беспокойство, уговаривала дочку:

— Школа хорошая. И учителя хорошие. Тебе понравится. Найдешь там друзей.

— А я сегодня познакомилась с мальчиком из нашего класса. Его зовут Артур. Он живет во флигеле, и его папа тоже восстанавливает завод.

— Я знаю его папу. Хороший инженер. Очень знающий. Думаю, что и сын у него неплохой мальчик.

— Он очень хорошо рисует, — с гордостью за нового друга сообщила Лена.

Мама улыбнулась:

— Ты у меня тоже хорошо рисуешь.

— Что ты, мама! Если бы ты видела, как рисует Артур!

Лена отложила линейку и карандаш, придвинула к себе альбом и попробовала по памяти повторить рисунок Артура. Ничего не вышло. Лена вздохнула и снова принялась чертить клеточки для тетрадки.

Весь следующий день Лена прождала Артура. Она почему-то была уверена, что он придет в гости, но Артур так и не пришел.

Она видела, как он играл в мяч с мальчиком лет шести. Наверное, это и есть его младший братишка. Потом Артур скрылся во флигеле и больше во дворе не появлялся. Наверное, сидел и рисовал, заканчивал свой рисунок.

Лена немножко обиделась, но быстро нашла оправдание новому другу. Ей ли не знать, что такое нянчить младшего братишку или младшую сестренку! На шаг не отойдешь! Конечно, Яся намного младше братишки Артура, но тот, наверное, тоже непоседа. Или капризный.

Артур, может быть, тоже переживает, что не смог выполнить обещание и прийти в гости к Лене. Даже наверняка переживает. И завтра уже обязательно придет.

Но и назавтра Артур в гости не поспешил. До обеда он снова был во дворе с братишкой. Лена могла бы выйти к нему, но постеснялась, потому что ребят на улице было много. Она только глядела в окно и ждала, что Артур поднимет глаза и увидит ее. Тогда она махнет ему рукой и попросит прийти. Но Артур на окна не глядел и через некоторое время увел братишку домой.

Лена совсем расстроилась. Ну, не идти же самой к нему в гости?! Он ее не приглашал. Неужели он забыл о своем обещании? А ей-то показалось, что не только она, но и он обрадовался новой дружбе. Наверное, только показалось.

Ну и ладно! Вот через несколько дней начнутся занятия, она познакомится с девочками из класса и будет с ними дружить, а к Артуру даже не подойдет. Вообще сделает вид, что с ним незнакома.

Лена прислонилась лбом к стеклу и рассеянно наблюдала за играми других ребят. Дверь во флигеле открылась, и на крылечке показался Артур. Он держал в руках ту самую фанерку, к которой крепил рисунок.

Лена обрадовалась, что он идет к ней в гости, но Артур торопливо прошел мимо ее подъезда и свернул за угол.

Снова пошел в парк, рисовать. Странный он какой-то, этот Артур. Настоящий художник. Ничего его не интересует, кроме рисунков.

Лена снисходительно улыбнулась, быстро переплела растрепавшуюся косичку и побежала в парк. Она знает, где найти Артура — у старого дуба.

Но у старого дуба никого не было. Значит, Артур рисует какой-нибудь другой уголок парка. И где его искать? Парк большой, и Лена в нем нисколько не ориентируется.

Лена подумала, походила по нескольким аллеям и ни с чем направилась домой.

У входа в парк сидел слепой гармонист. Он всегда играл здесь на гармошке. Перед ним лежала потрепанная кепка, в которую прохожие изредка кидали монетку или аккуратно клали кусок хлеба.

Лицо гармониста было изуродовано шрамами и ожогами, глаза закрыты черными, не пропускающими и лучика света очками. Гармонист был одет в выгоревшую на солнце солдатскую форму. На гимнастерке поблескивала медаль «За отвагу», такая же, как папина.

Руки слепого солдата быстро и ловко скользили по кнопкам гармони, одну за другой наигрывая мелодии. Одна мелодия закончится, начинается другая, без паузы, плавно перетекая, словно продолжая какую-то единую, причудливую и бесконечную песню.

Сейчас на улице было мало народу. Прохожие спешили и не обращали внимания на гармониста, но он не видел их спешки и задумчиво играл, прислушиваясь к звукам, словно неслышно разговаривал со своим инструментом.

Лена остановилась, не в силах отойти от этой музыки, от этой знакомой и незнакомой мелодии. Гармошка рассказывала о чем-то своем, и казалось, что пальцы музыканта не играют, а всего лишь ласково поглаживают кнопки, словно уговаривают их не прекращать рассказа, не умолкать, не прерывать колдовства. Гармошка грустила, радовалась, пела, смеялась, а выражение лица у слепого гармониста почти не менялось. Он внимательно слушал мелодию. Так же внимательно, как Лена, которая забыла и о времени, и об Артуре, и о его рисунках.

* * *

Июль, 1943 год.

Борис не успел поправиться. Пришлось ему остаться в госпитале, а наш полк уже вторую неделю ведет тяжелые бои.

То отвоевываем небольшую высотку, то снова отступаем.

Вчера окапывались на высотке с твердым намерением больше не отступать. Немцы немного ослабили свои атаки. Это из-за того, что другие части нашей армии окружили их со всех флангов. Они в котле оказались.

Командир сильно озабочен. Людей все меньше и меньше, а враг готовит удар, будет прорываться на нашем участке, больше ему деваться некуда.

Ребята надо мной посмеиваются. Мол, никакая пуля его не берет, даже не царапнет. Заколдованный, что ли? Заговоренный?

Ну, какой я им заговоренный? Обыкновенное солдатское везение. И возвращаться-то некуда, а вот, гляди ж ты, дойду до победы.

Мне и неловко как-то. Ребят ждут семьи, дети, матери, а они гибнут. Бог знает, для чего меня судьба бережет? В шутку, может? Или, наоборот, мучает?

Утром была сильная бомбежка. «Мессершмитты» ревели прямо над окопами, так низко, что летчика разглядеть можно было. Налетели целым роем, бомбы сыплют.

Я к пулемету рванул, а подносчик снарядов у меня молоденький, мальчишка совсем. Только-только восемнадцать исполнилось. На фронт неделю назад попал и сразу в такую мясорубку.

Я ленту в «мессер» выпустил, не попал, кричу ему, чтобы ящик со снарядами подтащил поближе, а парнишка в стенку окопа вжался, побледнел так, что белее снега стал, и замер. Испугался, понятное дело.

Мне тоже поначалу казалось, что каждый снаряд, каждая пуля в меня летят. Потом пообстрелялся, попривык, прошло это ощущение.

Я парнишку толкнул, чтобы он в себя немножко пришел, чтобы очнулся, а он вдруг на бруствер выскочил и побежал. По открытому полю. Бежит и кричит: «А-а-а-а!»

Я такое уже видал. Во время боя человек сам не свой становится, не всегда даже соображает, что делает и зачем. А тут еще и страх.

Гляжу я, а «мессер» разворачивается в вираже и над полем на бреющем полете. Поле огнем поливает, парнишку моего подбить хочет. Что-то вроде охоты устроил. Поразвлекаться захотелось.

Ох, и зло меня тогда разобрало! Ору что-то и стреляю, стреляю. Фриц зазевался в азарте, очень низко пошел, достал я его. В бак попал всей очередью. Задымился он и носом в землю.

Обернулся я, а парнишка уже сзади меня стоит, слезы по лицу размазывает. Я и не приметил, как он обратно примчался.

— Почему ты побежал? — спрашиваю.

— Испугался, — глаза от стыда прячет.

Я улыбнулся, по плечу его хлопнул.

— Я тоже испугался, — говорю.

— Ты?!

— Конечно. Испуг-то разный бывает. Ты за себя испугался, а я за тебя. Жалко стало, что подстрелят тебя. Понимаешь разницу-то?

Он только голову еще ниже наклонил. Сообразил, значит. На войне все друг за друга. Тут каждому за себя нельзя. Если каждый за себя, так и силы никакой не будет.

Отбомбили, отстреляли «мессеры», назад улетели, новыми снарядами запасаться. Ребята гомонят, раненым помогают, наскоро перекусывают.

А парнишка мой молчит. Забился в угол и думает. Ему бы еще с мамкой да с папкой жить-поживать, а по нему с «мессеров» стреляют!

Я ему котелок с кашей принес.

— Хлебай, — говорю.

А он вдруг быстро так заговорил, половину слов глотает, торопится:

— Ты прости меня! Прости, пожалуйста! Я не трус, я им еще покажу!

Ну, думаю, сейчас снова расплачется.

— Покажешь еще, покажешь! Ешь давай. Солдат сытым должен быть. Сытому воевать легче.

Попробовали его ребята подцепить, посмеяться, да я не дал. Сами-то они давно ли такими храбрецами стали? Первый бой свой позабыли? Мало кто в первом бою ничего не боится.

В общем, с час времени после налета прошло, а фашисты назад возвращаются. Загрузились, значит. Решили нас с воздуха донять, коль с земли не получается.

Все по своим позициям разошлись, а парнишка только гул заслышал, зубы сжал и к пулемету:

— Можно я?

Я плечами пожал, говорю:

— Наводить-то умеешь?

А он не отвечает, весь собрался, как пружина. И так все по-умному сделал, будто каждый день по «мессерам» строчит. Лишней очереди не выпустил. Подождал, пока самолет снизится, пока поближе подлетит, и прицельно — в бак да по кабине пилота.

Вон оно, как испуг-то иногда действует. Или то уже не испуг был, а злость и отвага?

 

Глава VIII

Друзья

Гармонист вдруг перестал играть, аккуратно завершив мелодию, и сказал, не повернув головы:

— Я тебя не знаю.

Лена быстро огляделась. Кроме нее, на площадке перед парком никого не было. Значит, гармонист обратился к ней?

— Мы здесь недавно, — поспешно ответила она.

Гармонист удовлетворенно кивнул:

— Ты хорошо слушаешь. Редко кто так хорошо слушает.

Приятно было это слышать, но что за заслуга — хорошо слушать музыку. И разве можно слушать музыку плохо?

А гармонист словно увидел ее размышления и пояснил:

— Музыку надо уметь слушать. Не просто вполуха, а так, чтобы до сердца она доходила. Даже не слышать, а видеть ее надо.

Лена мало что поняла из его объяснения, но задумалась: как это не слышать, а видеть музыку? И как слепой гармонист видит ее?

— Отца на восстановление завода прислали? — перешел гармонист к обычным расспросам.

— Нет. Я с мамой и с сестренкой приехала. А папа погиб. Нам его медаль передали. Вот такую же, как у вас.

Гармонист бережно дотронулся ладонью до медали и сказал:

— Кровью эти медали даются, болью. А иногда и смертью. Ты медаль отцовскую пуще всех сокровищ на свете береги.

— Берегу, — ответила Лена и хотела что-то еще сказать гармонисту, но в это время у соседних развалин послышался шум драки и громкие возмущенные крики девчонки.

И Лена, и гармонист повернулись на шум.

— Оставьте вы его в покое! — кричала девчонка. — Он вас не трогает!

— Нюня! — наперебой кричали кому-то мальчишки. — Трус! Ну, дай сдачи, дай! Папочке пожалуйся!

Гармонист покачал головой и встревоженно сказал:

— Опять художника обижают!

— Художника? Артура?

— Ну да. Славный малец, рисует хорошо и музыку слушать умеет. Вежливый такой, только безответный. Колотят его мальчишки. Мне бы глаза да силу, я бы его драться научил.

Но Лена уже не слушала его. Она бежала на выручку к Артуру.

Возле развалин дома, на битом щебне, мальчишки постарше толкали Артура, словно мячик друг другу перебрасывали, а между ними металась девчонка и кричала, чтобы Артура не били. Фанерка с разорванным надвое листом бумаги валялась в стороне.

— Эй, вы! — закричала Лена. — Перестаньте! Я сейчас на помощь позову!

Драчуны с любопытством уставились на нее, а один, наверное, заводила, рассмеялся:

— Еще одна защитница выискалась!

— Папа! — вдруг закричала Лена. — Папа! Здесь мальчика бьют!

Мальчишки переглянулись и бросились врассыпную. А Лена ошеломленно замолчала. Почему она позвала отца? Хотя что странного? Был бы папа жив, он бы Артура в обиду не дал.

— Испугались, — улыбнулась незнакомая девчонка. — Ты молодец! Ты, правда, с отцом?

Артур отряхивал рубашку:

— Нет у нее отца. На фронте погиб.

— Так вы знакомы? — удивилась девочка.

— Да. Это Лена из четвертой квартиры.

— Здравствуй, — приветливо кивнула Лене девочка. — Меня Вероникой зовут. Я в последнем подъезде живу.

— Она со мной в одном классе учится, — объяснил Артур Лене. — Ну, и с тобой будет учиться.

— Что-то я тебя во дворе ни разу не видела, — сказала Вероника. — Прячешься, что ли?

— Просто не знаю никого.

— Ну, теперь нас с Артуром знаешь. Больше не будешь прятаться?

— Нет, — засмеялась Лена. — Не буду.

— Куда ты шла? — спросил Артур.

— Тебя искала. Думала, ты в парке.

— А я развалины нарисовать хотел.

Он подобрал фанерку и с сожалением посмотрел на разорванный, едва начатый рисунок.

— Пойдемте ко мне в гости? — предложила Лена.

Вероника сразу согласилась, а Артур озабоченно ответил:

— Валерка, наверное, уже проснулся.

— Валерка — это его братишка, — сказала Вероника и тут же посоветовала Артуру: — Возьми Валерку с собой.

— Да, — поддержала Лена. — Возьми Валерку.

Вероника с любопытством оглядывала комнату.

— Уютно у вас, — наконец похвалила она. — Здесь во время войны большая палата была. Раненые солдаты лежали. Мы с ребятами для них концерты устраивали. Пели, плясали, стихи рассказывали. Солдаты нам радовались очень. А еще раньше в нашем доме немецкий госпиталь был. Потом немцев из города выбили, и госпиталь стал нашим. А потом госпиталь перевели, и нас из разрушенных домов сюда поселили.

— Ты была в оккупации? Никуда не уезжала? — спросила Лена.

— А мы не успели уехать. Город-то в первые дни войны фашисты заняли.

— У нее отец и старшие братья в партизанском отряде были, — добавил Артур.

— Да, — подтвердила Вероника. — И мама хотела в партизаны уйти. Только меня оставить не с кем было.

— Я бы на твоем месте сам бы в партизаны ушел, — вздохнул Артур.

Но Вероника строго возразила:

— Партизанский отряд — это не игрушки. Думаешь, легко с детьми по лесам скитаться? Я бы им только мешала. Да и потом, мама связной была. К нам иногда партизаны заходили, и мама в лес с ними шла. Иногда дня на два-три. Уйдет, картошки вареной мне оставит, и я одна живу.

— Не страшно было? — с уважением спросила Лена.

— Что? Дома оставаться? Страшно. Еще как! Боялась, что мама не вернется.

— Врет, — уверенно перебил ее Артур. — Она — смелая. Сама один раз связной была.

— Ну да, — кивнула Вероника. — Один раз ходила к партизанам. Мама тогда из города выйти никак не могла. Немцы охрану города усилили. Ни за что бы взрослого не выпустили.

— А тебя выпустили?

— Выпустили, — улыбнулась Вероника. — На меня и внимания не обратили. Кто же подумает, что маленькая девочка к партизанам записку несет? Мне тогда всего восемь лет было.

— Как же ты их в лесу нашла?

— Да я их не искала. Как мама сказала, пришла на полянку, на пенек села и ждала, когда папа за запиской придет. — Вероника рассмеялась: — Папа меня увидел, слова вымолвить не мог. Вот уж сюрприз ему устроили! До сих пор вспоминает и маму ругает за то, что она меня прислала. Говорит, на минах могла подорваться. А что, если бы патруль остановил да записку бы нашли? Мама говорит, выхода другого не было, а он свое: нельзя было так рисковать.

— Вот тогда ты, наверное, страху натерпелась, — посочувствовала Лена.

— Вот тогда как раз нет, — возразила Вероника. — Тогда я ничего не чувствовала. Только радость, что с папой увижусь. Я же не понимала, как это опасно.

Шестилетний Валерка с шумом носился по комнате. Он нашел Ясину игрушку — паровозик и теперь раздувал щеки, пыхтел и гудел, как паровоз.

— Валерка! — одернул его Артур. — Как ты себя ведешь? Ты же в гости пришел! Я же тебя предупреждал!

Валерка послушно притих, но Лена встала на его защиту:

— Пускай играет. Соседи уже привыкли, что у нас шумно. Да и на работе сейчас все.

Валерка лукаво улыбнулся и загудел с утроенной силой, так, что Вероника даже уши зажала.

— Не ори! — попросила она, но Валерка ее просьбу проигнорировал.

— Лена мне разрешила, — заявил он.

Но тут встретился с сердитым взглядом Артура и звук сразу поубавил. Теперь паровоз гудел значительно тише, так, что вполне можно было разговаривать, не перекрикивая его.

— Маета с ним, — совсем по-взрослому пожаловался Артур. — Целый день за мной хвостом ходит. Только за конфету отстает. Скорее бы уже вырос и в школу пошел!

— В школу я на следующий год пойду, — сообщил Валерка. — Только все равно не отстану!

— Я вот тебя сейчас домой отправлю! — пригрозил Артур. — И папе пожалуюсь!

— Валерка снова притих.

— Покажи свои рисунки, — попросил Лену Артур.

— Лена смутилась:

— Они плохие. Совсем не такие, как у тебя.

— Покажи.

Лена достала альбом и показала срисованное, то, что получше. Вероника была в восторге. Она не находила никакой разницы между Лениными рисунками и рисунками Артура.

Артур смотрел строже, но не критиковал. Только один раз указал:

— Тут линию надо правее провести. Тогда лучше будет.

Лена побыстрее пролистала последние рисунки и поспешила убрать альбом.

— Цветными карандашами можно любые оттенки передать, — вздохнул Артур. — Я все свои картинки цветными вижу, только раскрасить не могу.

— У тебя карандашей нет?

— И красок нет. Папа обещал купить, но пока денег не хватает. Вот вырасту, деньги заработаю и все на краски, кисти и карандаши истрачу. И еще альбом куплю и настоящий холст…

У Лены мелькнула мысль подарить Артуру свои карандаши. Ему они нужнее. Но уже в следующую секунду стало жалко расставаться с заветной коробкой. Особенно с аленьким карандашиком.

Она вдруг испугалась, что Артур сам попросит подарить карандаши или хотя бы попользоваться ими. Но Артур ничего не просил. Ему и в голову это не пришло. Лене даже стыдно стало за свой испуг.

Она поспешила предложить ребятам:

— Хотите, я вам папину медаль покажу?

Медаль лежала в маленькой резной шкатулочке. На дне шкатулки — листок похоронки, а на нем — медаль. Лена бережно извлекла медаль, и Артур так же бережно взял ее в свои ладони.

Вероника сразу заметила маленькое бурое пятнышко на серой ленточке медали:

— Ой! Это кровь?

— Нет. Ржавчина. Солдат сказал, что медаль немного промокла, пока он ее вез.

— Такая же медаль у слепого гармониста, который возле парка играет, — сказал Артур.

— Я с ним сегодня познакомилась, — кивнула Лена. — Он добрый. И сказал, что ты хорошо рисуешь.

Артур усмехнулся:

— Откуда ему знать, как я рисую? Он же ничего не видит.

— Он даже музыку видит, — возразила Лена.

— Покажите мне медаль! Покажите мне медаль! — дергал ребят Валерка и чуть подпрыгивал от нетерпения.

— Смотри, но руками не трогай, они у тебя грязные! — сказал Артур.

Валерка спрятал руки за спину и с любопытством поглядел на медаль.

— Танк нарисован, — сказал он. — Красивая медаль. А почему у нашего папы такой медали нет?

Артур нахмурился:

— Потому что наш папа не воевал.

— А почему он не воевал?

— Потому что самолеты делал, — вместо Артура объяснила Лена и заметила благодарный взгляд друга.

— Значит, у папы должна быть медаль с самолетами, — заключил Валерка.

— Пойдем завтра в парк, все вместе? — предложила Вероника, когда Лена снова спрятала медаль в шкатулку.

— Рисовать? Или просто гулять? — спросила Лена.

— Мы тебе секреты покажем.

— Какие секреты?

Артур и Вероника переглянулись и с молчаливого согласия друг друга объяснили:

— Там на старом дубе у нас есть штаб.

— Штаб? — удивилась Лена. — На старом дубе?

Что-то она не заметила там никакого штаба.

— А его не заметишь! — заулыбалась Вероника, словно прочла ее мысли. — Он в ветвях.

— Ветки там сплетаются, — объяснил Артур. — Так сильно, что сидеть можно.

— А мы там поместимся? — спросила Лена.

Ей очень хотелось побывать в штабе.

— Поместимся. Там впятером поместиться можно. Только ты по деревьям лазить умеешь?

— Умею.

— И высоты не боишься?

— Нисколечко.

— Тогда и на крышу можем подняться.

— С чердака?

— Нет. Чердак от нас закрывают.

— А как же тогда?

— По пожарной лестнице.

Лена почувствовала, как по спине пробежали мурашки, но виду не подала. Страшно, наверное, подниматься по пожарной лестнице на высоту четырехэтажного дома! Но вместе со страхом пришло странное, кружащее чувство опасности и желание эту опасность преодолеть.

— А еще мы тебе тайник покажем, — пообещала Вероника. — В корнях дуба есть нора. О ней никто, кроме нас, не знает.

— Ну, что в норе интересного? — пожал плечами Артур. — Клада там никто не спрятал.

— Мы сами можем сделать «секретик», — возразила Вероника.

— Какой еще «секретик»? — поморщился Артур.

— Обыкновенный. Насобираем цветных стеклышек, бусинок, красивых камешков и закопаем.

— А дальше что?

— Потом «секретик» можно раскопать и снова на стеклышки полюбоваться.

Артур хмыкнул:

— Дурацкая игра. Совершенно бессмысленная. Вечно вы, девчонки, всякую ерунду придумываете.

Вероника обиделась, надула губы и отвернулась от Артура.

— Другое дело, если бы через этот тайник можно было передавать шифрованные послания, — продолжил Артур, и Вероника с любопытством обернулась.

— Кому послания? — спросила она.

— Партизанам, например.

Вероника рассмеялась:

— Какие же сейчас партизаны? Война давно кончилась.

— Ну, не партизанам, а… Ну, кому-нибудь. Зашифруем послание и оставим его в тайнике, а кто-нибудь найдет эту записку и расшифрует.

— Кто найдет? — насмешливо поинтересовалась Вероника. — Я? Или Лена? Твои шифровки еще глупее, чем «секретики».

— Да нет! Не для нас шифровка! А для потомков!

— Для каких еще потомков?

— Ну, представь себе, что нашу шифровку найдут в двадцать первом веке! Или в двадцать втором!

Вероника даже присвистнула:

— Да до двадцать первого века еще пятьдесят пять лет! Знаешь, какими стариками мы тогда будем!

Артур рассердился:

— Какая разница, какими мы будем! Не мы же шифровку найдем!

— Ну, и что ты в своей шифровке напишешь?

— Не знаю. Какое-нибудь приветствие.

— А как зашифруешь? — спросила Лена.

— По-разному можно. Можно рисунками, можно палочками, а можно цифрами.

— Поглядите, какой он умный! — фыркнула Вероника. — Шифровщик выискался!

Артур смутился, но Лена Веронику не поддержала. Ей очень понравилась идея Артура.

— Давай зашифруем рисунками, — предложила она.

Артур радостно улыбнулся.

— Я тебе мои карандаши дам, чтобы красивее получилось, — выдохнула Лена. — Только красным не пользуйся. Он маленький уже.

— Сгниет ваша бумажка до двадцать первого века, — заметила Вероника.

Она хоть и делала вид, что ее нисколько не интересует идея с шифровкой, но внимательно слушала друзей.

— Это верно, — Артур сдвинул брови.

— У меня есть маленькая железная коробочка! — воскликнула Лена. — Я ее сейчас найду!

Эта коробочка очень нравилась Лене. Она была старинная, кругленькая, неизвестно откуда взявшаяся в их доме, неизвестно из-под чего. Коробочку и искать не нужно было. Она стояла на полке с книгами. Лена прятала в нее всякую мелочь.

Но сейчас Лена безжалостно вытряхнула все содержимое коробочки на кровать и спросила:

— Подойдет такая?

— Конечно, подойдет, — одобрил Артур. — А у меня еще есть стреляная гильза. Я ее в развалинах нашел. Свернем шифровку трубочкой, спрячем ее сначала в гильзу, а потом в коробку. Тогда с ней ничего не будет. Триста лет пролежит и не сгниет!

— Триста лет! — усмехнулась Вероника. — Да никто никогда не найдет вашу шифровку!

Но ребята не слушали ее. Лена протянула Артуру коробку карандашей.

— Только осторожнее, — попросила она.

— Не волнуйся, — кивнул Артур. — Я не поломаю, я аккуратно. Завтра принесу. И шифровку, и карандаши.

 

Глава IX

Дневник в развалинах

С утра Лена была настроена празднично. А разве не праздник — день, который предстоит провести с друзьями? Крыша, штаб на дубе, тайник и, главное, шифровка, которую они должны оставить потомкам!

Но все праздничное настроение улетучилось после маминых слов:

— Сегодня ясли закрыты. Тебе придется посидеть с Ясенькой.

— Вот так всегда! Только настроишься!

Мама заметила, как загрустила дочка, и спросила:

— У тебя были другие планы? Но это всего на один день. Ты же понимаешь, что я не могу не пойти на работу?

Лена все понимала. И не спорила. Просто было досадно. Весь день сидеть с сестренкой вместо того, чтобы общаться с друзьями!

Мама ушла. Лена принесла Ясе все игрушки, усадила ее посреди комнаты и пошла к окну, высматривать Артура или Веронику.

А Артур еще жалуется, что Валерка маленький! Валерке можно дать конфету, и он тихонько посидит дома один. С Ясей так не сделаешь. Валерку, в конце концов, можно взять с собой в парк, а с Ясей уже не потащишься.

Артур и Вероника пришли, как договаривались, в десять часов. Артур вернул Лене карандаши и с гордостью показал шифровку. Буквы были заменены рисунками — деревьями, цветами, человечками, собачками, петушками.

— Ничего не поймешь! — высказала свое мнение Вероника. — Как же потомки догадаются, что ты здесь написал?

— Догадаются! Шифровка-то несложная!

— Лен! — воззвала Вероника к подруге. — Ты бы расшифровала?

— Не знаю. Не пробовала.

— А я бы ни за что в жизни не расшифровала.

Артур сердито сунул Веронике другой листок:

— Специально для тупых!

На листке был переписан весь алфавит, а напротив каждой буквы находился рисунок, который эту букву в шифровке обозначал.

— Тогда в тайник надо и этот листочек положить, — сказала Вероника. — Чтобы нашел человек и сразу расшифровал.

Артур покрутил пальцем у виска:

— Кто же так делает? Это уже не шифровка. Шифровку интересно расшифровывать. А так что? Нашел и прочитал?

— Ну, ты же хочешь, чтобы твою записку поняли?

— Хочу! Но потомки поумнее тебя будут! Сами разгадают!

— Не ссорьтесь, — попросила Лена. — Алфавит в тайник класть, конечно, не нужно. Всякий смысл тогда пропадает в этой шифровке. Проще обыкновенными буквами послание написать и оставить.

— Вот именно! — вставила Вероника. — Написать русским языком, и дело с концом!

— Так неинтересно! — стоял на своем Артур.

— Оставим шифровку, — решила Лена. — Только вот… Не сегодня. Я от Яси отлучиться не могу.

Ребята разом обернулись к маленькой Ясе. С ней играл Валерка. Он показывал, как может мчаться паровозик. Яся удивленно последила за его движениями и стала отнимать паровоз.

— Может, оставим ее с Валеркой? — предложил Артур. — Смотри, как они хорошо вместе играют.

Но Валерка услышал слова брата, тут же бросил паровоз и возмущенно сказал:

— Я с ней не останусь! Она маленькая, и с ней не интересно!

— Нет-нет, — поспешно сказала Лена. — Я ее не могу оставить с Валеркой. Она, знаете, какая непоседа?

Ребята расстроились. Всем не терпелось поскорее заняться шифровкой и тайником.

— Возьмем Ясю с собой, — сказала Вероника. — Валерка же за нами ходит!

— Валерка большой, — вздохнула Лена. — А Яся ковылять до парка полчаса будет. А на руках ее тащить очень тяжело.

— Я потащу, — вызвался Артур.

— По очереди потащим, — поддержала Вероника. Мы только до тайника. А крышу до другого раза оставим.

— А я расскажу папе, что вы хотите на крышу полезть! — заявил Валерка.

— Вот вредный! — возмутилась Вероника. — А я его еще конфетами угощаю!

Но Артур не растерялся:

— А я расскажу папе, что ты вчера налил в его чернильницу воды!

Валерка тут же задумался, а потом нехотя согласился:

— Ладно, не скажу, если с собой на крышу возьмете.

— Ты еще маленький! — отрезал Артур. — Подрастешь, тогда полезешь! Каждый день одно и то же! Шантажист и вредина!

Валерка надулся. Не понравилось ему, что брат врединой обозвал.

— А если будешь дальше вредничать, то и в парк с нами не пойдешь! — напирал Артур.

— И конфеты больше не получишь! — добавила Вероника.

Такой вариант Валерку совсем не устраивал. В парке он уже сто раз бывал, мог обойтись и без парка, а вот конфеты…

— Ладно, ладно, — торопливо заверил он ребят. — Я же пошутил!

Ребята снова занялись шифровкой. Самым сложным оказалось свернуть разрисованный листок в тонкую трубочку и засунуть эту трубочку в пистолетную гильзу.

— Была бы гильза побольше! — ворчал Артур. — Автоматная или от винтовки!

— Может, поискать? — предложила Вероника.

— Поискать? — удивилась Лена. — Где же мы ее найдем?

— Как где? На улице, в парке или в развалинах.

— А что, там валяются гильзы? — спросила Лена и тут же поняла, что задала глупый вопрос: ведь в городе шли долгие уличные бои, дядя рассказывал.

Но ребята не стали снисходительно улыбаться. Они просто объяснили:

— Все что угодно сейчас найти можно. И гильзы, и целые патроны, и даже пулеметные ленты или мины. Сейчас, конечно, меньше, а сколько их сразу после освобождения города было! Люди подрывались часто. И ребята. Так, найдут целый патрон да в костер его сунут, чтобы взорвался. Ну, их этим взрывом и калечит. Нам строго-настрого запрещают поднимать патроны. Велят звать взрослых. Только кто слушает?

— И вы тоже собираете патроны?

— Я один раз нашел и взял, — признался Артур. — Ну, просто интересно было. Отец меня так отлупил, что теперь на дороге патрон валяться будет — не возьму.

— А мне вообще эти патроны не нужны, — пожала плечами Вероника. — Это все мальчишки забавляются.

— Вы, девчонки, тоже хороши! — не остался в долгу Артур. — Мы зато качели в развалинах не устраиваем!

— Качели в развалинах? — переспросила Лена.

— Это тоже для нее было внове.

— Да. Найдут торчащие железяки в разрушенных стенах и качаются на них. Совсем недавно девочку завалило. Стена на нее обрушилась.

— Я на таких качелях не качаюсь, — заявила Вероника.

— Давно ли? — прищурился Артур.

Вероника смутилась:

— А вот как эта девочка погибла, с тех пор и не качаюсь.

Лена хотела сказать друзьям, что подъем на крышу по пожарной лестнице — риск не меньший, но не сказала. Вдруг за трусиху примут?

— Мы идем в парк или не идем? — Валерке стало скучно слушать разговоры старших.

Штаб Лену не разочаровал. Она поднялась туда вместе с Артуром, пока Вероника играла с Ясей и Валеркой.

— Ни за что бы не подумала, что здесь целая комната! — восхищенно сказала она.

— Это я такое местечко обнаружил, — похвастался Артур. — Совершенно случайно. От мальчишек прятался.

— От тех, что вчера тебя били? — неосторожно спросила Лена.

Артур нахмурился и неохотно подтвердил:

— Они все время ко мне пристают. Это из-за того, что я драться не умею.

— Ну так научись драться.

— Зачем? Я не хочу никого бить. Я хочу рисовать.

— Но надо же как-то защищаться!

— Я защищаюсь. Как могу. Но бить никого не буду.

Лена с удивлением посмотрела на Артура. Странный он какой-то! Мальчишка, а драться не умеет. И признаться в этом не боится.

— Ну, вы слезете оттуда или нет? — нетерпеливо крикнула снизу Вероника. — Мы же не для этого пришли! Давайте послание прятать!

Гильза была аккуратно уложена в железную коробочку. Артур торжественно эту коробочку закрыл и сказал:

— Пусть ее найдут в двадцать первом веке!

Прятать послание поручили Лене. Она постаралась задвинуть коробку в нору как можно глубже, так, чтобы незаметно было случайному прохожему. Ведь она должна сохраниться целых пятьдесят пять лет! А то и больше!

— А если ее никто не найдет? — засомневалась Вероника.

Но Артур и Лена были совершенно уверены:

— Найдут. Кто-нибудь да найдет. Мы же этот тайник нашли!

— А если дуб раньше срубят?

— Этот дуб? Да он же самый старинный в парке! Его беречь будут.

Яся раскапризничалась.

— Кушать хочет и спать, — вздохнула Лена. — Придется возвращаться.

Они вернулись, накормили Ясю и уложили ее спать. Валерка притих и ходил на цыпочках, чтобы не разбудить малышку. Артур снова предложил:

— Ну, теперь-то Ясю можно оставить с Валеркой? Она долго будет спать?

— Час, — ответила Лена. — А может, и больше.

— Значит, на час можно ее Валерке поручить?

— Не знаю, — засомневалась Лена. — А вдруг он начнет во что-нибудь играть и ее разбудит?

— Ну, это мы сейчас уладим, — заверил Артур и подозвал братишку. — Валерка, тебе поручается важное задание! Как на войне! — заговорщицким шепотом сказал он.

— Какое задание? — с готовностью подтянулся Валерка.

— Чуть-чуть покараулить Ясю и не разбудить ее!

Валерка тут же почувствовал подвох и уперся:

— Это не военное задание!

— Еще какое военное! — с жаром возразил Артур. — Ты представь себе, что Яся — это самый главный командир и этого командира надо охранять.

— Она не командир, а маленькая девчонка, — не соглашался Валерка. — Вы просто хотите залезть на крышу!

— Да не полезем мы на крышу! Просто у нас есть важные неотложные дела.

— Какие дела?

— Важные и неотложные. И ты, как солдат, не должен ничего выспрашивать, а должен выполнять приказ.

— Не хочу я играть в такую игру! — заявил Валерка. — Не хочу выполнять приказ! Я пойду с вами!

Артур вздохнул: его план проваливался.

— А за конфету останешься? — спросил он братишку.

— За две конфеты, — тут же выдвинул свое условие Валерка.

— У меня только одна, — растерялся Артур.

— У меня есть, — сказала Лена. — Только ты не шуми и Ясю не буди. Сиди тихонько и играй. Или вот книжку посмотри. Тут картинки красивые. Если Ясю не разбудишь, то третью конфету получишь, когда мы вернемся.

За три конфеты Валерка был согласен на что угодно. Он сел в уголок и занялся книжкой, а ребята побыстрее умчались на улицу, пока он не передумал.

— На крышу? — спросил Артур. — С крыши весь город видно. И реку, и завод.

Лена все-таки не выдержала и заколебалась:

— Я никогда по пожарной лестнице не лазила. Вдруг не смогу?

Вероника скапала:

— Да вечно этот Артур всякие глупости придумывает! Пойдемте в наш подъезд. Там иногда чердак открыт. Совсем не обязательно по пожарной лестнице лезть.

— По пожарной лестнице лучше, — почесал в затылке Артур.

Лена все больше удивлялась характеру этого мальчишки. Драться с обидчиками он не может, а по лестнице на четырехэтажный дом взбираться — пожалуйста!

Ребятам повезло: чердак был открыт. Они постарались не греметь, чтобы жильцы не вышли, откинули крышку люка и оказались на огромном балконе, со всех сторон огороженном литым бортиком.

Ох, и зрелище! Артур нисколько не обманывал, когда говорил Лене, что отсюда виден весь город. Как на ладони! Видно и восстанавливаемый завод, и строящуюся школу, и самые дальние улицы, и развалины домов, и вдалеке широкую, блестящую на солнце ленту реку.

— Ложись! — вдруг скомандовал Артур. — Дворник!

Девчонки послушно пригнулись, но было уже поздно: дворник заметил их и гневно размахивал кулаками.

— Заразы такие! — кричал он. — Опять по крыше лазите?! Вот я родителям вашим скажу! Это кто там у нас такой смелый?

— Не может разглядеть, кто, — шепотом сообщил Артур. — Плохо, если пожалуется родителям. Надо удирать!

Но дворник уже спешил к крайнему подъезду, чтобы не дать сбежать сорванцам.

— Спустимся по лестнице! — решил Артур. — Быстрее! У нас всего несколько минут, чтобы скрыться.

Лена, пригнувшись, побежала по крыше к лестнице вслед за друзьями. Тут уж выбирать не приходилось! У мамы инфаркт будет, если дворник скажет ей, что дочка лазит по крышам. Лена не колебалась ни секунды, только старалась не смотреть вниз и покрепче держаться руками за перекладины.

— Бежим!

Они едва успели завернуть за угол, когда дворник с руганью снова спустился во двор.

— Я вот вас поймаю! Все равно поймаю! — кричал он на всю улицу. — Заразы такие!

— Теперь уже не поймает, — довольно улыбнулся Артур.

А Лена только теперь по-настоящему испугалась и не могла себе представить, что только что спустилась с такой высоты. Она задрала голову и осмотрела пожарную лестницу.

— Ну как? — спросил Артур. — Совсем не страшно, правда?

Лена пробормотала что-то невразумительное, но согласиться с ним никак не могла. Еще как страшно!

— Время у нас еще есть, — сказала Вероника. — Может, сходим в развалины?

— На качели? — усмехнулся Артур.

— Просто так! Там можно всякие интересные штучки найти.

— Ты как сорока. То «секретики» из стеклышек делать хочешь, то интересные штучки разыскивать.

— А какие интересные штучки? — поинтересовалась Лена.

— Да все, что угодно. Мы с девчонками однажды пластинки для патефона нашли. Целые!

— Может, я там краски найду? Или альбом? — с насмешкой спросил Артур.

— Может, и найдешь, — вполне серьезно ответила Вероника.

— Ну, тогда пошли. Хотя сколько раз в развалины ходил, ни разу даже карандашика не обнаружил. Может, с вами повезет?

Ну и денек! Лена за всю свою жизнь не видела и не испытывала столько, сколько за этот день. Впечатления путались, мешались, сливались в одно, во что-то восторженное и радостное.

Как хорошо, что они приехали в этот город! Как хорошо, что она подружилась с Артуром и Вероникой! Сколько еще интересного они придумают и покажут!

Развалины жилого дома были огорожены колючей проволокой, но Вероника быстро отыскала проход, и ребята нырнули внутрь. В развалинах было сумрачно и прохладно. Так прохладно, что Лена даже поежилась. На улице — лето, а здесь как будто глубокая осень.

Ребята осторожно ступали по осколкам стекла и обрушившейся штукатурки. После рассказа о гибели девочки Лена с опаской косилась на стены. Вдруг обвалится?

— Ничего здесь нет, — сказал Артур, и его голос гулким эхом разнесся по всему зданию.

— Искать надо, — ответила Вероника.

— Где?

— Под осколками, под камнями. Конечно, тут уже мало чего осталось. Все уже растащили. Вот, например, старый журнал.

Вероника наклонилась и извлекла из-под груды щепок журнал без обложки.

— Ну, и зачем он тебе? Говорю же — настоящая сорока!

Лена немного привыкла к полутьме, но разглядеть ничего стоящего не могла. И Артур ничего не находил, только лениво ковырял ногой осколки.

— Зря время теряем, — сказал он.

А Вероника подошла к зияющему пролому окна и подняла еще что-то.

— Что это? — рассмеялся Артур. — Еще один журнал?

— Нет. Какая-то тетрадь.

— Вот уж находка! Старая исписанная школьная тетрадка!

— Это дневник! — воскликнула Вероника, переворачивая страницы тетради. — Дневник солдата!

Артур тут же рванул к ней:

— Дай-ка! Дай посмотрю!

— Вот, читай! Про бои, про какого-то корреспондента…

* * *

Август, 1943 год.

К нам на передовую приехали артисты.

Я обрадовался: давно концертов не видел. До войны мы с женой часто ходили в клуб. К нам и столичные театры на гастроли приезжали. Уж мы тогда ни одного спектакля не пропускали.

Жена у меня большая охотница до театра была. Сама петь любила. В самодеятельности участвовала. Еще в школе. Мы с ней и познакомились-то после любительского спектакля. Она играла героиню в трагедии.

И дочурка у нас артистка была. Никак не могу привыкнуть к тому, что их уже нет! Вот пишу «была», а сам думаю — как же так? не может такого быть!

В общем, вечером пообещали нам концерт показать. Бойцы командирскую землянку для артистов приготовили, чтобы им поуютнее было. Все-таки артисты, а не вояки, люди нежные, не привыкшие к холоду да к жестким лежанкам.

Я в этот день был на дежурстве на наблюдательном пункте. Пару раз обстрелы начинались. Вялые такие, ленивые. Они пару залпов, мы пару залпов. А все равно дежурство есть дежурство. Глаза устают вглядываться, нервы на пределе, на каждый шорох реагируешь.

За всеми этими заботами забыл я совсем о концерте. К вечеру вернулся в свою землянку и спать завалился. Только уснул, чувствую — трясет меня кто-то за плечо.

— Вставай! На концерт пора!

Я глаза продрал, вышел из землянки. Гляжу, сцену в кузове грузовика устроили. Борта откинули — вот тебе и сцена. Никаких декораций, конечно. Какие тут на передовой декорации?

Бойцы на земле расселись. Кто пораньше успел, тот с комфортом расположился — на расстеленных шинелях. Ну, а я-то в последних рядах пришел. Мне место у сосны досталось. И то не место, а так — клочок голой земли. Одно хорошо — к сосне привалиться можно, спина не устанет.

Привалился я к сосне, да глаза сами собой и закрылись. Ну, думаю, засыпаю! А концерт-то как же? Встряхнулся, от сосны отодвинулся.

Начался концерт. Вышла на сцену худенькая девушка, стала стихи читать. Потом музыкант на баяне заиграл…

Проснулся я от грохота. Подскочил, со сна почудилось, что снова обстрел начался. А это не обстрел, это аплодисменты. Концерт закончился.

Вот обида-то! Так ждал, и все проспал!

Да и стыдно: вдруг кто из артистов меня спящего заметил. Люди стараются, на передовую из-за меня едут, жизнью рискуют, а мне, выходит, наплевать на их старания. Как им объяснить, что не мог не уснуть?

Жалко! Когда еще придется концерт посмотреть или спектакль. Разве что после войны.

Потом оказалось, что не я один заснул. Все ребята, кто после дежурства. Ну, никак нельзя эту усталость перебороть, ничего не поделаешь!

А после концерта ко мне в землянку корреспондент заглянул. Из нашей фронтовой газеты. Вместе с артистами он приехал, чтобы статью о нашей части написать.

Командир его ко мне отправил, чтобы он написал о том, как я самолет немецкий из пулемета сбил. Вот уж нашел подвиг!

Я так корреспонденту и сказал. Говорю:

— Пойдите, парнишку моего, второго номера, расспросите. Он в тот раз тоже самолет сбил.

А он улыбается:

— И с парнишкой поговорю. Только сначала с вами. Вы ведь с сорок первого воюете, есть ведь что рассказать.

— Мало, что ли, нас с сорок первого воюет? — спрашиваю. — Вот командир наш.

Да только корреспондент настойчивый оказался. Расскажите, и все тут!

— Задумался я. А что рассказывать? Могу про Бориса. Могу про Вальку. Вот они и вправду герои.

А он:

— Вы про себя.

Что про себя расскажешь? Воюю и воюю. Ранений не было. Подвигов тоже.

Кажется, рассердил я корреспондента. Ушел он от меня, так ничего вразумительного и не добился. Мне его жалко стало. Статью-то от него потребуют, а я виноват, что написать ему нечего.

Подумал было этот дневник ему отдать. Он бы сообразил, что написать, ведь дневник — это все равно что разговор, а то и лучше. Да только как мне с этой тетрадкой расстаться? Она у меня теперь все — и письма, и родной человек, и моя душа.

Эх, что-то я уже не то пишу!

Пошел я за корреспондентом. Думал рассказать хоть что-нибудь. Гляжу, а он уже с моим парнишкой беседует. Ну, я и не стал мешать. Пусть с ним поговорит. Парнишка бойкий — все расскажет, да и нужней ему это. Покрасуется в газете, фотографию свою напечатанную увидит. А мне это ни к чему.

 

Глава X

Что случилось с медалью

Артур зачитал отрывок из дневника вслух. Девчонки молчали. Потом Вероника сказала:

— Наверное, погиб этот солдат.

— Наверное, — согласилась Лена. — Иначе бы с дневником не расстался. Вон он о своем дневнике как пишет!

— Почерк у него хороший, — задумчиво произнес Артур. — Разборчивый, четкий. Все слова понятны.

— Надо весь дневник прочитать, — сказала Вероника.

— Только не сейчас, — спохватилась Лена. — Уже больше часа прошло. Яся могла проснуться. Я домой побегу.

Ребята покинули развалины. Артур держал дневник в руках.

— Можно я его домой возьму, почитаю? — спросил он у Вероники.

— Бери, — разрешила она.

Лена торопилась напрасно: Яся еще крепко спала. А на другой кровати, обняв книжку, тихо посапывал Валерка.

Артур растолкал братишку, а Лена дала ему обещанную конфету. Вероника первой ушла домой. Артур тоже собрался, но вдруг остановился на пороге и неловко сказал:

— Лена, я тебя попросить хочу.

— О чем?

— Дай мне отцовскую медаль.

Лена молча вытаращила глаза, настолько эта просьба показалась ей странной.

— Всего на один вечер, — поспешил добавить Артур. — Завтра утром я принесу ее обратно.

— Зачем она тебе? — не понимала Лена.

— Я хочу солдата нарисовать.

— Того, который дневник писал? — догадалась Лена.

— Да. Нарисую его в развалинах, с пулеметом и с дневником.

— А медаль зачем?

— Ну, чтобы он героем казался. Пусть у него тоже медаль будет, как у твоего папы, как у слепого гармониста. Я бережно, только срисую. Пожалуйста, Лен!

Лена молча подошла к шкафу и вытащила шкатулку. Медаль тускло блеснула серебром. Артур взял ее в руки как тонкое, хрупкое стекло и аккуратно спрятал в карман.

— Спасибо!

И Лена вдруг решилась.

— Погоди, — сказала она. — Возьми карандаши.

— Нет, — отказался Артур. — Для этого рисунка не надо. Он будет лучше смотреться в черном цвете. Так суровее.

— Ты не понял, — тихо сказала Лена. — Я тебе карандаши насовсем отдаю.

— Насовсем?!

— Ну да. Пока ты еще вырастешь и купишь! Рисуй!

— Нет! Я не могу взять… Я… Ты же тоже рисуешь.

— Я только аленький себе оставлю, ладно? — Лена не слушала Артура и протягивала коробку. — Бери! От подарков отказываться нельзя! Бери!

Артур шел с братишкой по улице. Он еще раз решил дойти до развалин, чтобы поточнее зарисовать полутьму, разбитые стены и провал окна. В руках он держал коробку с карандашами.

Никого на свете не было счастливее в тот миг! Карандаши! Его несбыточная, такая далекая мечта! Как теперь можно нарисовать дуб! В цвете, с самыми тонкими оттенками!

Вдруг Валерка дернул его за рубашку и испуганно сказал:

— Смотри!

Прямо по улице на них двигалась ватага ребят. Артур сразу узнал своих обидчиков. За своими радостными раздумьями он заметил их слишком поздно — не свернуть. Снова придется отбиваться.

— Беги, Валерка! — попросил он братишку и сунул ему в руки коробку с карандашами.

— Я не уйду! — заупрямился Валерка. — Они тебя побьют!

— А ты чем поможешь?!

— Ну, что, художник, снова встретились? — заухмылялись подошедшие ребята.

— Что-то ты нам каждый день на глаза попадаться стал.

— Нарочно, что ли, по тем же улицам ходишь?

— Где хочу, там и хожу, — хмуро, но твердо откликнулся Артур.

— Поглядите, как заговорил!

— Давно не получал по шее?

Артур почувствовал первый толчок и едва удержался на ногах.

Не трогайте моего брата! — звонко крикнул Валерка.

— А это что за шкет?

— Твой братец?

— Он-то посмелее тебя будет!

— Эй, пацан! Ты смелый?

— Смелый! — ответил Валерка и храбро шагнул вперед.

Один из обидчиков расхохотался и легонько, в насмешку, щелкнул Валерку по лбу. Валерка этого не ожидал, пошатнулся, упал на землю, выронив карандаши, и громко разревелся.

И тут на Артура нахлынула ярость. Он увидел плачущего братишку, карандаши на земле, и в глазах потемнело. Он размахнулся и изо всей силы стукнул самого высокого парня.

Дальше завертелась карусель ударов. Артур чувствовал, что его били. Но на этот раз из-за дикой злости не чувствовал боли. Он тоже бил. Бил в ответ. Отчаянно и зло.

— Это что здесь такое? — вдруг взревел мужской голос. — Все на одного?

Артур почувствовал, как одного за другим чьи-то сильные руки отбрасывают от него мальчишек. Он поднял глаза и увидел высокого, загорелого мужчину в солдатской гимнастерке.

Мужчина разогнал шпану и приветливо улыбнулся Артуру:

— Досталось, парень? Ничего! Ты дрался как лев!

Дрался как лев? Это про него? Артур удивленно молчал. Мужчина еще раз улыбнулся и пошел по улице к парку.

Валерка уже не ревел. Он прижимал к себе коробку с карандашами и тихонько просил брата:

— Пойдем домой! Пойдем домой!

Артур кивнул и только теперь почувствовал кровь на губах.

— Губу разбили, — сказал он и утерся рукавом.

Пыльный рукав рубашки заалел, как бинт на раненом.

— Карандаши все целы? — спросил он Валерку.

— Не знаю.

Артур открыл коробку.

Вроде целы, — облегченно вздохнул он, сунул руку в карман брюк и похолодел — медали в кармане не было!

— Где медаль?! — дико закричал он.

Валерка испугался и снова приготовился реветь.

— Ищи медаль! — приказал он братишке, не обращая внимания на его слезы. — Ищи! Она выпала! Выпала во время драки! Она здесь, лежит где-нибудь на земле!

Он успокаивал сам себя и лихорадочно обыскивал каждый сантиметр улицы. Медали не было.

— Ты видел, как выпала медаль? — нетерпеливо расспрашивал он Валерку.

— Нет. Не видел.

— Как ты мог не видеть! — взревел Артур, но тут же спохватился.

Зачем зря орать на Валерку? Что он мог разглядеть в этой свалке? Что мог заметить?

Медаль пропала! Медаль погибшего солдата! Что он завтра скажет Лене? Как посмотрит ей в глаза? Как все объяснит?

Он искал до позднего вечера, упорно, по пятому, по шестому кругу. Надеялся на чудо, но чуда не произошло. Он так и не нашел медали.

Лена тихо плакала. Она не укоряла Артура, плакала молча, закрыв лицо руками.

Артур стоял посреди комнаты, виновато опустив голову. А Вероника не сдерживала своих эмоций. Она накинулась на Артура за двоих:

— Как ты мог! Как ты мог потерять медаль?!

Ответить было нечего.

— Что тебя понесло к этим развалинам?

— Я хотел запомнить, чтобы дома зарисовать.

— Тебя уже один раз отлупили возле этих развалин! Мало показалось?

Артур тяжело вздохнул и сказал:

— В этот раз я с ними дрался. И теперь всегда драться буду.

— А кому от этого легче? Что Лена матери скажет?

— Я сам скажу…

— Пошли, поищем еще раз!

Артур помотал головой:

— Я хорошо искал. Нет ее нигде.

— Значит, ее кто-то подобрал!

— Кто?

— Кто-нибудь из этих мальчишек! Надо их разыскать!

— Если это они забрали, то теперь не отдадут, — тихо возразил Артур.

— Я их попрошу. Объясню, что это не твоя медаль.

— Они не станут тебя слушать.

— Кто еще был на улице?

— Никого. Только мужчина в гимнастерке, который шпану разогнал.

— Знакомый мужчина? Ты его раньше видел?

— Нет. Раньше не видел. Он, наверное, в другом районе живет.

— Вот он и украл медаль! — решила Вероника.

— Дура ты! — возмутился Артур. — Этот человек мне помог! Он — солдат! Зачем ему медаль воровать? У него свои медали есть!

Но Вероника не слушала его возражений.

— Куда этот солдат пошел?

— К парку.

— Надо спросить у гармониста.

— Он слепой! Он не мог видеть солдата!

— Он не видит, но он всех слышит. И сразу различает, знакомый человек или нет. Может, он знает этого солдата?

Лена немножко встрепенулась. Снова мелькнула надежда найти медаль. Конечно, человек в гимнастерке — не вор, но он мог случайно видеть, куда упала медаль.

Все трое помчались к парку. Но слепого гармониста не было на обычном месте. Лена снова сникла.

— Ладно! Я пошла разыскивать эту шайку! — Вероника круто развернулась и решительно двинулась по улице.

Она такая, всех найдет, всех расспросит, всех на ноги поднимет.

Лена и Артур стояли перед входом в парк и молчали. Наедине им было еще тяжелее.

— Ты сердишься на меня, — сказал Артур. — Я виноват. Мне надо было унести медаль домой, а потом идти в развалины.

Лена только рукой махнула. Зачем об этом теперь говорить?

— Ты больше не хочешь со мной дружить?

Лена снова промолчала. Она, конечно, винила Артура, но даже не думала о том, чтобы навсегда поссориться с ним.

— Хочешь, я верну тебе карандаши?

Лена отрицательно покачала головой.

— Тогда я подарю тебе рисунок. Я нарисую солдата, как обещал. В развалинах, с медалью. По памяти медаль нарисую.

Все эти слова звучали неловко и ни к чему. Артур и сам понимал, что рисунком, даже самым хорошим, нельзя искупить свою вину, нельзя вернуть медаль.

Они молча прождали Веронику еще полчаса.

Артур многое хотел сказать Лене, многое хотел объяснить, хоть как-то оправдаться, но только изредка беззвучно открывал и закрывал рот, как рыба. Не знал, с чего начать.

А Лене очень не хотелось, чтобы он что-то объяснял и как-то оправдывался. На душе и без его оправданий было тяжело.

Вероника нашла мальчишек, с которыми дрался Артур. Она стояла перед ними, уперев руки в бока, и требовала, чтобы они вернули медаль.

Мальчишки сначала рассмеялись:

— Спятила совсем?

— Какая медаль?

— Не надоело тебе этого хлюпика-художника защищать?

— Влюбилась в него, что ли?

Но Вероника стояла на своем:

— Не уйду, пока не вернете медаль! Медаль чужая! Не Артура и не моя!

— Тогда чего хлопочешь?

— Не отдадите сами, милиционера позову!

— Ну, точно рехнулась! — удивился вожак, но грозно повернулся к своим приспешникам: — Кто брал медаль? Вернуть сейчас же!

Никто из мальчишек не признался. Вожак улыбнулся и вежливо объяснил Веронике:

— Раз не признаются, значит, не брали. Я им верю. Они моих кулаков так боятся, что врать не станут.

— Это медаль погибшего солдата! — в отчаянии воскликнула Вероника.

— Да мы все понимаем, но никто этой медали не видел. Ты лучше спроси у своего Артура. А хочешь, мы спросим? Так треснем, что он быстро вспомнит, куда медаль дел!

Вероника сердито блеснула глазами:

— К Артуру больше не подходите! Из-за вас все неприятности!

— Во дает! — в недоумении произнес заводила, глядя вслед уходящей девочке.

Лена так и не решилась рассказать о медали маме. Через пару дней мама сама спросила:

— Почему ты ничего не говоришь о медали?

— Лена удивленно вскинула брови.

— Удивляешься, что я все знаю? Смелости не хватает рассказать, что медаль потеряна?

Лена кивнула.

— Ко мне Артур приходил, — объяснила мама. — Он сказал, что это его вина, что он потерял медаль твоего отца. Я одного не понимаю, зачем ты дала ему такую ценную, такую памятную вещь?

— Он хотел нарисовать солдата, — еле слышно произнесла Лена.

— Какого солдата? Твоего отца?

— Нет. Просто солдата.

Лена хотела рассказать маме о дневнике, но в горле встал ком, и она только расплакалась навзрыд. Мама погладила ее по голове и вздохнула.

А Лена сразу вспомнила слова слепого гармониста: «Кровью эти медали даются, болью. А иногда и смертью. Ты медаль отцовскую пуще всех сокровищ береги».

Как предупреждение прозвучали тогда эти слова, а она не прислушалась.

Артур никак не мог приступить к давно задуманному рисунку. Уже давно наступил октябрь. Зарядили осенние дожди. Вовсю шли занятия в школе. Вот-вот должны были перевести все классы в новое здание, которое пахло свежестью, краской и штукатуркой.

Уже состоялось торжественное открытие новой школы, и младшие классы начали там учиться. Шестиклассники пока занимались в квартире на третьем этаже, скрипели перьями, ставили кляксы в самодельных тетрадках. У кого не было и самодельных, те писали на газетах, между строк.

Артур тоже писал на газетах. Чистые листы, принесенные отцом для школьных тетрадей, он берег и не разлиновывал. На чистых листах он будет рисовать.

Только вот рисовать не хотелось. И карандаши цветные были, и чистые листы, а желание рисовать пропало.

Он иногда задумчиво рассматривал свои старые рисунки, находил их неудачными, неверными, просто плохими. Рвал или дарил Валерке. Валерка делал из рисунков самолетики и весело забавлялся ими. А Артуру даже не жалко было, что рисунки гибнут.

Он без конца перечитывал дневник солдата, но все его идеи никак не выливались на бумагу.

Так прошли зима и весна. Ребята перешли в седьмой класс, и снова начались каникулы.

Однажды Лена позвала ребят в парк. Они залезли в штаб, и Лена грустно сказала, что уезжает. Дядю перевели в другой город, и мама решила ехать вместе с братом.

— Навсегда уезжаешь? — не поверила Вероника.

Артур тоже не поверил. Но глаза Лены были полны слез. Значит, правда.

— Когда? — коротко спросил он.

— Через неделю.

Вероника тут же начала что-то говорить о переписке, о том, что нельзя теряться, что они уже большие и могут ездить друг к другу на каникулы. Артур не принимал участия в разговоре.

Он пришел домой, взял бумагу и карандашом, неуверенно набросал лицо солдата. Солдат получился похожим на отца Лены, таким он запомнился Артуру по довоенному портрету.

Рука немного отвыкла от карандаша и не так быстро скользила по бумаге. Или просто Артур работал тщательнее, выписывал каждый штришок.

Всю неделю Артур занимался рисунком. Иногда рисовал с каким-то воодушевлением, тогда работа двигалась споро. Иногда застывал над какой-нибудь линией и видел, что весь рисунок никуда не годится.

И Вероника, и Артур решили проводить Лену на вокзал. Но Артур в этот день пришел к Лене раньше условленного времени и, неловко улыбнувшись, молча протянул свернутый в трубку лист бумаги.

Лена развернула рисунок и почему-то заплакала. Такой реакции Артур не ожидал и теперь не знал, что ему делать, что говорить.

В коридор вышла мама Лены, увидела в руках дочери рисунок и тоже расплакалась.

В полутемных развалинах дома, в которые проникал только свет из дыры, пробитой большим снарядом, сидел солдат. Он оперся на пулемет и застыл то ли над письмом, то ли над дневником. Этот солдат был очень похож на отца Лены, и на его груди тоже поблескивала медаль «За отвагу».

 

Глава XI

Новые обстоятельства

— Значит, рисунки присылал Артур! — заключил Толик, выслушав весь рассказ.

— Почему? — улыбнулась его бабушка.

— Ну как же! Ведь из вас троих только он умел хорошо рисовать!

— А почему ты решил, что это обязательно кто-то из нас троих?

— Но ведь только вы трое знали о дубе, и о тайнике, и о старинной коробочке, в которой когда-то лежало послание к потомкам!

— Я тоже думаю, что медаль тогда украл Артур, — поддержал друга Лешка. — Больше некому.

Бабушки переглянулись и ничего не сказали. Лешка их понимал: кому охота в один момент разочаровываться в добром, хорошем друге. А Толик настаивал:

— Ну и хитрец этот ваш Артур! Как все повернул! Трогательно рисунок на прощание подарил, а сам, небось, медаль под подушкой хранил все это время! А теперь раскаялся, решил медаль вернуть. Только не знал как. Прийти и все честно сказать побоялся, вот и придумал всю эту историю с рисунками, с тайнами, с кладами!

— Угомонись! — довольно жестко прервала его Вероника Аркадьевна. — Напраслину на человека возвести легко.

— Напраслину? — вспыхнул Толик.

— Все свои обвинения нужно доказывать.

— А я бы доказал! Запросто! Только вот не знаю, где живет этот ваш Артур. Я бы у него напрямик о медали спросил. Посмотрели бы вы тогда, что бы он ответил!

— Давайте без ссор, — предложила Лешкина бабушка. — Утро вечера мудренее. Сейчас уже поздно. Пора ложиться спать. Утром решим, что и как нам дальше делать, кого обвинять, а кого оправдывать.

— А вы так и не расспросили слепого гармониста о том незнакомом солдате? — поинтересовался Лешка.

— Нет, — ответила бабушка. — Гармонист исчез.

— Исчез?

— Да. Он больше не играл возле входа в парк. Может быть, просто перешел в другое место, а может, с ним что-то случилось. Мы пробовали узнать о нем у взрослых, но никто ничего не знал.

Лешка долго лежал без сна. Он думал и думал о медали. Перед его глазами раз за разом прокручивались все события послевоенного детства бабушки. Это было похоже на кино.

Так часто бывало. Услышит Лешка какую-нибудь историю и сразу мысленно эту историю в кино превращает.

А кино из истории, рассказанной бабушкой, вышло бы стоящее! Вот в разрушенный город приезжает девочка, вот сидит у ворот парка слепой гармонист, вот мальчишка рисует старый дуб, вот этот же мальчишка дерется со шпаной, вот ищет медаль, вот девочка уезжает, а мальчик приносит ей свой рисунок, на котором солдат пишет письмо или дневник.

Странное ощущение! Лешке казалось, что он сам пережил все то, что услышал и увидел в этом рассказе. Несомненно, было что-то общее в Толике, в нем, в Лешке и в ребятах тех далеких послевоенных лет — в Артуре, Лене, Веронике.

Лешка хорошо поразмышлял и начал сомневаться в том, что Артур мог украсть медаль. Не укладывалась эта глупая кража в цельный и бесстрашный характер Артура. Лешка поставил себя на его место и понял, что никогда бы не решился драться один против толпы и, уж тем более, никогда не рассказал бы Лениной маме о пропавшей медали.

— Не спишь? — спросил Толик.

— Нет, не спится.

— Об Артуре думаешь?

— Да.

— И я тоже. Жалко будет, если это все-таки он украл медаль. По рассказу он мне понравился.

Заснув очень поздно, ребята проспали до одиннадцати часов.

— Ну, хватит спать, засони! — заглянула к ним в комнату Вероника Аркадьевна. — Кажется, кто-то хотел доказать всем на свете виновность Артура? У вас есть такая возможность. В справочном нам дали его адрес.

Мальчишки подскочили как ошпаренные:

— Значит, он все-таки живет в этом городе?

— Да.

— Где? В том старом доме?

— Нет, далеко, в новом районе. Ехать через весь город. Поэтому поторопитесь завтракать и в путь, раз уж вы так мечтаете побыть сыщиками. Попробуете свои силы, а мы с Еленой Андреевной просто повидаемся со старым другом.

— Мы не будем предупреждать его о своем визите? — спросил Лешка.

— Ну, вы же хотите застать преступника врасплох? Какое же предупреждение?

Дверь им открыла девушка.

— Здравствуйте! Нам бы увидеть Артура Васильевича, — сказала Лешкина бабушка.

— Папу? — девушка удивленно оглядела всю странную компанию — двух пожилых женщин и двух мальчишек. — А его сейчас нет. Он в командировке.

— Вот как? — огорчилась Вероника Аркадьевна. — А давно он уехал в командировку?

— Да уже больше двух недель. Он спектакль оформляет.

— Лиза, кто там? — из комнаты выглянула хрупкая пожилая женщина и приветливо улыбнулась гостям. — Проходите, проходите. Лиза, принеси гостям чай. Вы хотите посмотреть картины?

— Да, — бухнул Толик.

Лешка дернул его за руку, но он только отмахнулся.

— Тогда проходите в мастерскую.

Она провела гостей в огромную комнату, заставленную холстами разной величины. Картины были везде — в каждом углу, по всем стенам, на всех мольбертах. У Лешки даже в глазах зарябило от красок и фигур.

— Что вас интересует? — спросила хозяйка. — Пейзажи? Портреты?

— Мы, собственно, не из-за картин, — сказала Лешкина бабушка. — Мы просто хотели встретиться с Артуром Васильевичем. Мы не виделись с ним почти шестьдесят лет.

Толик предоставил бабушкам долгое объяснение, кто они такие и зачем пожаловали, и потащил Лешку в середину мастерской.

— Пока они отвлекут ее разговором, мы должны найти здесь следы присланных рисунков, — шепотом разъяснил он.

— Какие еще следы? — поморщился Лешка.

— Не знаю. Какие-нибудь эскизы, наброски.

Но Лешка его детективного энтузиазма не разделял. Он внимательно рассматривал полотна, переходя от одного к другому, и восхищался мастерством, с каким они были написаны.

Толик обошел всю мастерскую и вернулся к Лешке совершенно расстроенный. Никаких улик обнаружить не удалось.

Ребята подошли к бабушкам. Жена Артура Васильевича уже по-приятельски рассказывала им, как поживает художник.

Лешкина бабушка с удовольствием оглядела мастерскую и заметила:

— Молодец! Все-таки стал художником.

— Да. Артур — театральный художник. Пишет эскизы декораций и костюмов к спектаклям. Ну, а иногда работает по заказам. Поэтому я и подумала, что вы поначалу заказчики.

— Так он не скоро приедет?

— Со дня на день ждем. Вы нам свой адрес оставьте, он вас обязательно навестит. Он очень обрадуется, что вы его нашли.

— Ну, что, сыщики? — лукаво улыбнулась Вероника Аркадьевна. — Убедились, что Артур тут ни при чем? А то скоры вы больно на обвинения!

Лешка молчал. А Толик упрямо набычился и сказал:

— Лично я еще ни в чем не убедился.

— Вот как? Ну, тогда объясни мне, пожалуйста, как Артур мог присылать нам рисунки, находясь в другом городе?

— А разве в другом городе нет почты?

Вероника Аркадьевна недовольно поморщилась:

— Ерунду говоришь, Анатолий. Когда к нам приехали Елена Андреевна и Алеша, Артура уже не было в этом городе. Как он мог узнать об их приезде?

Лешка решительно встал на сторону здравого смысла и поддержал Веронику Аркадьевну:

— Артур не причастен ко всей этой истории с рисунками и медалью.

— Почему ты так решил? — полюбопытствовала Вероника Аркадьевна.

— Не только потому, что его не было в городе, когда мы приехали. Посмотрите повнимательнее на рисунки, которые мы получили, а теперь вспомните картины в мастерской Артура.

— Ну и что? — не понял Толик.

— А то, что картины и эти рисунки совершенно не похожи между собой.

— Конечно, не похожи! Это рисунок, а то — картина. Одно дело на бумаге рисовать, а другое — на холсте, — продолжал сопротивляться Толик.

— Да не в этом дело! Они нарисованы по-разному! — Лешка не мог подобрать нужных слов, чтобы объяснить свою мысль.

— Ты хочешь сказать, что они выполнены в разной манере, — пришла на помощь его бабушка.

— Да! Они нарисованы разными людьми.

— Ты в этом уверен? — с сомнением спросил Толик.

— Уверен, — рассердился Лешка. — Потому что я, в отличие от тебя, не искал никаких следов, а просто смотрел картины. Артур рисует совсем не так, как тот, кто прислал нам эти послания.

— Вот! — победоносно заключила Вероника Аркадьевна. — Из Алеши выйдет хороший сыщик, который обращает внимание на самые незначительные детали. А ты, Толик, слишком быстро делаешь выводы, и эти выводы оказываются ошибочными.

— Как будто хороший художник не может рисовать по-разному! — обиженно буркнул Толик. — Одну картину так нарисует, а другую иначе.

— Ты ошибаешься, Толик, — мягко возразила ему Лешкина бабушка. — Настоящий художник всегда пишет в своей манере. Его не спутаешь с другим. Даже авторов картин, которые написаны много веков назад, эксперты определяют почти безошибочно, именно из-за того, что каждый художник писал в своей манере.

— Можно подумать, Лешка — эксперт!

— Я не эксперт, — в свою очередь обиделся Лешка. — А разницу тут любой увидит!

— Подведем итог, — предложила Вероника Аркадьевна. — Мы сегодня разыскали Артура и убедились, что он не присылал рисунков. Это прекрасно! Но мы так и не нашли того, кто на самом деле вернул нам медаль. И это плохо. Наши поиски зашли в тупик. У кого будут дельные предложения?

— Все молчали.

— Ну, что ж! Кто первым придумает, как найти неизвестного, получит приз — большой торт, который испеку я, а съедят все.

Этой шуткой Вероника Аркадьевна немного разрядила напряженную атмосферу, хотя и Толик, и Лешка ощущали, что между ними пробежала черная кошка. И ни тот, ни другой не стремились к скорейшему примирению.

В комнате они промолчали весь вечер. Каждый занимался своим делом. Лешка изучал дневник солдата, а Толик открыл самоучитель игры на фортепиано и что-то старательно записывал в нотной тетради.

Лешка изредка поглядывал на Толика и удивлялся, что тот, занимаясь музыкой, не обращается к нему за помощью. Хочет обучаться музыке самостоятельно? Пожалуйста! Одной обузой меньше!

Но где-то в глубине души Лешка чувствовал невольную обиду за то, что его помощь Толику больше ни к чему.

Он постарался отвлечься от обидных мыслей и снова вчитался в строки военного дневника. Удивительно! Эти же строки читали когда-то бабушки и художник Артур Васильевич. Тогда они были такими же подростками и еще не знали, как сложится их жизнь. И предположить не могли, что встретятся друг с другом только через несколько десятилетий.

Толика и Лешку примирил следующий день. Вернее то, что на следующий день они обнаружили в своем почтовом ящике.

— Еще один рисунок? — позабыв о ссоре, оживленно спросил Лешка, когда Толик принес альбомный лист.

— Это не рисунок, — ошеломленно ответил Толик.

— А что же?

— Смотри.

— Шифровка! — ахнул Лешка.

— Да, это была шифровка. И бабушки подтвердили, что шифр тот самый, который много лет назад придумывал Артур для послания потомкам. Те же человечки, собачки, деревья, цветы.

— Ну, вспомните шифр! — умолял бабушек Толик. — Вспомните!

— Да не можем мы вспомнить. Мы его и не знали никогда. Только Артур знал.

Опять Артур! — взвыл Толик. — И опять вы будете настаивать, что он тут ни при чем!

— Конечно, ни при чем, — кивнула Вероника Аркадьевна. — Он бы никогда не прислал нам этой шифровки, потому что прекрасно знал, что мы не расшифруем.

— Тогда кто еще мог знать о шифре?

Лешкина бабушка пожала плечами:

— Да кто угодно. Этот кто-то нашел тайник и вытащил из коробки гильзу с посланием. Наверное, он расшифровал послание и восстановил шифр Артура. И думал, что мы тоже знаем шифр или хотя бы можем восстановить его по памяти. Поэтому и прислал это зашифрованное письмо.

Толик ничего не мог возразить против такого логичного ответа.

— Это не письмо, а коротенькая записка, — задумчиво произнес Лешка. — Здесь всего четыре слова.

— Эту записку необходимо расшифровать! — решил Толик. — Если этот тип смог восстановить шифр, то и мы его восстановим.

Бабушки предоставили ребятам этим заниматься и сели смотреть сериал. Лешка сразу расписался в своем бессилии. У него жутко болела голова от всяких кроссвордов, задачек и загадок. Он и математику из-за этого не любил. Мозги закипают, как только начинаешь что-то решать, составлять, сопоставлять!

Толик один пыхтел над шифром. Он подставлял вместо рисунков то одну букву, то другую. Потом менял их местами, выстраивал другие комбинации, но на бумаге в столбик росли варианты сплошной абракадабры. Даже намека на что-то связное не было.

— Компьютер нужен, чтобы все возможные варианты просчитать, — сдался наконец Толик. — Этот тип, наверное, компьютерщик. Программу составил, данные вложил и получил расшифровку.

— Просто по четырем словам восстановить весь шифр очень трудно, — высказал свое мнение Лешка. — У него под рукой было послание. Оно ведь не из четырех слов состояло.

— Ничего не выходит! — расстроился Толик. — Кто-то просто играет с нами в кошки-мышки, а мы не можем понять, кто он!

— Не беда, — успокоил его Лешка. — Ведь он снова объявился и снова начал присылать рисунки. Гораздо хуже было бы, если бы он вернул медаль и совсем исчез с нашего горизонта. Вот тогда мы бы его при всем желании уже не разыскали. Могли бы только строить догадки.

— Ты хочешь сказать, что теперь мы его все-таки найдем?

— Да. Потому что одним посланием он не ограничится. Будет присылать шифровки каждый день. Как рисунки.

— А когда у нас наберется много шифровок, мы сможем восстановить шифр и прочитать все его записки! — радостно закончил Толик.

— Кому же все-таки интересно водить нас за нос? Или этот кто-то уже просто не может остановиться, так понравилось играть с нами?

— Создается впечатление, что это не взрослый человек, — признал Толик.

— А наш ровесник откуда мог бы узнать о том, что много лет назад у кого-то пропала медаль?

— А если не наш ровесник? — воскликнул вдруг Толик. — А кое-кто немного постарше?

— Кого ты имеешь в виду?

— Дочь Артура Васильевича!

— Ну, ты совсем все запутал! Она-то во всей этой истории как могла оказаться?

— А очень просто! Предположим, что медаль все-таки украл Артур.

— Ты опять?

— Я сказал, предположим. Итак, медаль тогда украл Артур. Об этом как-нибудь случайно могла узнать его дочь.

— Что же, он ей сам рассказал?

— Возможно. Не перебивай. Потом она нашла у отца старинный шифр.

— Тоже случайно?

— Конечно.

— А потом она обнаружила тайник и вытащила оттуда гильзу с посланием.

— А что в этом невероятного? И про тайник ей мог рассказать отец. Наши бабушки нам ведь рассказали!

— Рассказали после того, как мы сами тайник нашли. Ну ладно, рассказывай дальше.

— А дальше и рассказывать нечего. Она узнала, что в город приехала твоя бабушка, и решила исправить ошибку отца, вернуть ей медаль.

— И стала присылать нам рисунки.

— Именно! Видел, с каким удивлением она на нас вчера смотрела? Наверное, не ожидала, что мы ее так быстро вычислим. Не пойму только, зачем она теперь шифровки шлет. Запутать нас хочет, что ли?

Лешка покачал головой:

— Не сходится.

— Что не сходится?

— Она никак не могла узнать, что мы с бабушкой приехали. В это время ее отец был уже в командировке, а в лицо она нас не знала.

— Эх, черт! — снова расстроился Толик. — Такую классную версию придумал!

* * *

Сентябрь, 1943 год.

Больше месяца прошло, а я не брал дневника в руки. Не до дневника было. Ребята для писем время выкраивают. Да иначе и нельзя — дома ждут от них весточки. А от меня никто ничего не ждет.

Для дневника покой нужен. Или передышка хотя бы. А мы движемся без передышек — бои, бои, бои. Отдых короткий, выспаться не успеваем.

Только никто не жалуется — наступаем.

Борис вернулся в часть. Настырный парень! Когда выписался из госпиталя, его в тыл хотели отправить, потому что хромота осталась. А он настоял на том, чтобы его снова к войскам приписали. Мало того, чтобы в свою же часть отправили.

Две недели нас догонял, мы ведь на запад сильно продвинулись. Ребята смеются, мол, никак без нас не можешь. И он в ответ смеется: привык к вам, черти!

О Вальке рассказывал. Его не стали отправлять в другой госпиталь. Он пошел на поправку. Ожоги оказались не сильными. Зрение только не вернуть. Будут лечить в этом госпитале, а потом домой отправят — из него вояки уже не получится.

Борис говорит, что Валька ему завидовал. Жаловался, что, как ни настаивай, а его все равно в тыл отправят. А он и слепой бы на фронте пригодился. Чудак тоже! Что бы он, слепой, здесь делал? Тут и зрячий едва выдерживает, глаза от усталости и ужаса закрываются.

На днях село освободили. Немцев выгнали, в село вошли, а там — никого. Ни души. Пустые дома.

Нам после партизаны объяснили, что немцы согнали всех сельчан в одну избу и сожгли. За то, что они связь с партизанами держали.

Из всех жителей спаслись только две девчушки. Как уж им удалось из огня вырваться?

Нам ту сожженную избу показали. Черное пепелище и две обгоревшие трубы, как могильные памятники. Изба, видно, большая была.

После этой сожженной избы мы еще злее против фрицев драться будем!

Уже осень. В этих краях еще держится тепло. Лето здесь долгое.

Ночью прохладно. Утром из землянки выйдешь или из телеги вылезешь — брр-р! А днем жара.

И дождей нет. Нам-то это на руку. Трудно двигаться, когда вокруг грязь и хлябь.

Сразу переход один вспоминается. Когда это было? Осенью сорок второго, кажется. Или весной?

Дожди тогда зарядили! Ни одного солнечного луча! Мы идем, и туча за нами — никак не отстает. Дождь льет, льет, льет несколько дней подряд.

А двигались мы не по шоссе, а по каким-то лесам и проселкам. В лесу еще ничего: деревья закрывают. А на проселочных дорогах просто кошмар! Спрятаться негде, ноги в грязи тонут, потому что всю дорогу размыло.

Сапоги чавкают, ноги мокрые, за шиворот льет, шинели хоть выжимай!

Да на каждом шагу телеги застревают, машины. Лошади не выдерживали — падали, машины глохли, а люди шли и шли. Голодные, молчаливые, усталые. Орудия на себе волокли, машины толкали, телеги из грязи вытаскивали. Пожалуй, более трудного перехода не припомню.

А сейчас смотришь на солнце через тонкую паутину на ветках и о войне забываешь. Так и кажется, что кругом тишина, мир, спокойствие. Потом паутинка дрогнет на ветке, порвется, паучок в страхе побежит. Обстрел. Вот и напомнила о себе война.

Иногда задумываюсь: где буду завтра или поздней осенью, или даже в следующем году? Как угадаешь? Про завтра ничего не могу сказать, где уж на целый год вперед загадывать.

На войне и о следующей минуте наверняка не скажешь. Сколько раз такое бывало: сидит солдат на привале, смеется, махорку курит, а пуля просвистит или снаряд упадет — и нет солдата, он и о смерти подумать не успеет.

Перечитал сейчас эту запись и усмехнулся: что-то совсем грустно на душе у меня. На воспоминания тянет, на размышления всякие. Разучился за месяц дневник писать.

 

Глава XII

Объяснение

Лешка не угадал. На следующий день шифровку никто не прислал. Толик совсем захандрил, да и Лешка начал терять веру в то, что эта история закончится какой-то ясностью.

— Почему нет шифровки? — переживал Толик.

— Наверное, тот, кто прислал, решил, что мы его записку расшифровали.

— Что же, он в ней свое имя указал?

— Не думаю. Зачем ему это?

— Тогда что может заключаться в этих четырех словах? Ну, неужели мы не можем догадаться?

— Возможно, там опять какие-то указания. Как в рисунках.

— Не надоест же кому-то играть в кладоискателей! — воскликнул Толик. — А может, там назначена встреча?

Лешка почесал в затылке:

— Встреча? Где же она назначена?

— Это должно быть знакомое место.

— Дом? Парк? Старый дуб?

— Все это можно проверить! Для этого надо снова отправиться в парк!

Но поход в парк ничего не дал. Во дворе старого дома никого не было. В парке гуляли самые обыкновенные отдыхающие. Дуб хранил величественное молчание.

Напрасно ребята залезали в «штаб» и искали каких-то новых сообщений в тайнике.

— Ошибка, — признал Толик. — Встречу нам никто не назначал.

И все-таки их действия, хоть и ошибочные, принесли свои плоды. Утром в почтовом ящике снова лежал альбомный лист. На этот раз без шифровки.

Большими печатными буквами, похоже, выведенными под линейку, было написано: «Не пытайтесь меня разыскать».

— Угроза? — нахмурился Толик.

— Снова четыре слова, — задумчиво произнес Лешка. — Не эти ли слова были зашифрованы?

— Это легко проверить.

Толик вытащил шифровку и сравнил ее с полученным посланием. Лешкина догадка подтвердилась. В послании кто-то повторил слова шифровки.

Лешка улыбнулся:

— Ну вот, не надо ничего расшифровывать. Сначала получаешь шифровку и ломаешь над ней голову, а потом тебе приносят расшифровку. Как ответы в конце учебника.

— Значит, этот тип понял, что его первое послание мы не расшифровали, — сделал вывод Толик. — А как он это мог понять?

— Я же говорил тебе, что за нашими действиями кто-то следит. И тогда, в парке, следили. И вчера, наверное, тоже.

— Разве ты вчера почувствовал слежку?

— Нет. Но по-другому это расшифрованное письмо не объяснишь. Кто-то понял, что мы настойчиво пытаемся его разыскать.

— Значит, он и о нашем визите к Артуру знал? Ведь шифровка пришла после того, как мы побывали в его мастерской!

— Я же говорю, за каждым нашим шагом следят.

Толик нервно дернул плечами:

— Неприятный вывод. Все время у кого-то под колпаком!

— Ну, не все время, а только тогда, когда мы что-то предпринимаем. Перестанем искать — перестанут следить.

— Тогда надо перехитрить его! Надо сделать вид, что мы успокоились! Или испугались. Надо выждать время.

Но Толик тут же погрустнел:

— А тогда мы его уже не найдем. Этого он и добивается.

— Дорогие мои! Как я рад, что вы объявились!

В коридоре стоял невообразимый шум. Какие-то бессвязные восклицания, объятия, поцелуи. Приехал Артур Васильевич.

Бабушки хлопотали, собирая на стол, задавали вопросы, получали какие-то ответы, но все это было так сумбурно, что мальчишки пока ничего из их разговоров не понимали.

Лешка с любопытством разглядывал Артура Васильевича. Он представлял его немного другим. Ему казалось, что художник должен быть серьезным, замкнутым, худым, седовласым. Только седые волосы совпадали с этим мысленным портретом.

Артур Васильевич был высоким, полноватым, веселым, остроумным и открытым.

Наконец все немного успокоились, и разговор за чаем принял размеренное течение. Каждый из троих рассказывал свою жизнь. Что сложилось и что не сложилось, где скитались и как работали. Поговорили о семьях, о детях, о внуках.

Мальчишкам было скучновато. Толик все время порывался вставить свое слово и вывести беседующих на интересующую тему, но всякий раз бабушки аккуратно сворачивали разговор в прежнее русло. Когда же заговорят о рисунках, о медали, о шифровках?

Ни слова! Даже детство вспоминают, обходя все эти факты. Какие-то незначительные детали, смешные случаи, судьбы одноклассников и соседей.

— А Валерка? — спросила Вероника Аркадьевна. — Где сейчас Валерка?

— Здесь, в городе. Где ему быть? — улыбнулся художник. — Он у нас звезд с неба не хватал. Хотел стать геологом, съездил в одну экспедицию, не понравилось. Вернулся и уже больше ни о чем не мечтал. Отучился в техникуме, и то только потому, что отец настаивал. У отца всегда за Валерку душа болела. Он на младшего сына столько надежд возлагал! Хотел, чтобы хоть кто-нибудь из детей его дело продолжил, инженером стал, классным специалистом в самолетостроении. Ну, из меня инженер никакой. Отец это сразу понял. Когда увидел, что я серьезно живописью увлекся, только тяжело вздохнул и сказал, что человек сам волен выбирать свой путь. Из Валерки тоже инженер не получился. После техникума он немного поработал на заводе, поссорился с начальством и ушел. Потом менял работы, нигде не мог прижиться. А потом устроился садовником в парк. В наш парк, который был возле старого дома.

Мальчишки переглянулись. Упоминание о парке могло наконец повернуть разговор на нужную тему.

— Валерка садовник в парке? — удивленно переспросила Лешкина бабушка.

— Да. Он всегда любил возиться со всякими цветочками. Клумбы какие-то во дворе разбивал, когда учился в школе. Вы его таким уже не знали. — Артур Васильевич улыбнулся: — Вы так и представляете себе Валерку маленьким, вечно путающимся под ногами мальчишкой. По себе знаю! Вот я, Лена, никак твою Ясю взрослой представить не могу.

— Значит, Валерка все-таки нашел свое призвание, — заметила Вероника Аркадьевна.

— В общем-то, да, — вздохнул Артур Васильевич. — Спросишь его, сколько можно работать садовником? Ни карьеры, ни денег. Директором парка стать и не светит. А он насупится и отвечает односложно: «Спокойно в парке. Никто над душой не стоит. Живу рядом».

— Живет рядом?

— Ну да. В нашем доме. Когда флигель снесли, отцу квартиру в доме дали. Я-то со своей семьей потом в другую квартиру переехал, а Валерка так с родителями и остался. Не женился и детей нет. В общем, трава в поле, вернее, в парке!

— А ваш брат не умеет рисовать? — спросил Лешка.

— Умеет. У нас все в семье неплохо рисуют. А Валерка рисует даже хорошо. Ничем не хуже меня. Только школы ему не хватает, терпения, усидчивости. Рисование для него — хобби. Как коллекционирование, как разгадывание кроссвордов.

Лешка переглянулся с бабушкой, и она поняла его взгляд.

— Артур, все эти годы медаль была у Валерки? — спросила она.

В лице Артура Васильевича сначала промелькнула растерянность, потом недоумение, потом удивление.

— У Валерки? — зачем-то переспросил он.

Артур Васильевич выслушал обо всех недавних приключениях ребят. Сомнений рассказ мальчишек у него не вызвал никаких.

— Где эти рисунки? — только и спросил он.

Толик принес. Артур Васильевич взглянул на картинки и твердо сказал:

— Это рисовал мой брат. А шифровка? Где шифровка, которую он прислал?

Артур Васильевич взял в руки лист с шифрованной записью, улыбнулся и прочел:

— «Не пытайтесь разыскать меня».

Все посмотрели на него с неподдельным удивлением.

— Ты так хорошо помнишь шифр? — изумилась Вероника Аркадьевна.

— Да. После того, как вы уехали, я совсем загрустил: почитай, без друзей остался. Валерка к тому времени подрос, и я научил его пользоваться этим шифром. Мы с ним играли много лет подряд. Даже переписывались шифром, когда я уже был студентом и жил в другом городе. Шифр я наизусть знаю. И он, наверное, тоже.

Артур Васильевич решительно поднялся и сказал:

— Оставим чай до следующей встречи. Сейчас мы едем к Валерию. Я многое хочу у него спросить. Думаю, вы тоже.

— Нашли все-таки? — хмуро, без всяких приветствий спросил Валерий Васильевич, пропуская нежданных гостей в квартиру.

Мальчишки дар речи потеряли: парковый служитель со шлангом и Валерка были одним и тем же лицом.

Братья совсем не были похожи между собой. Только что-то общее в глазах. Лысоватый, худощавый, сутулый, хмурый Валерий казался полной противоположностью Артуру.

— Что хотите услышать? Что медаль тогда украл я?

— Как ты мог? — выдохнул Артур.

Валерий пожал плечами:

— Отцу скажи спасибо. Никогда не мог простить ему, что он всю войну отсиделся в тылу!

— Прекрати! Ты же знаешь, что отец — инженер, каких мало! От него больше пользы было в тылу, чем на фронте!

— Ну да! А нас с тобой все детство дразнили! У всех отцов медали, ордена! Все победители! А нашему через сколько лет медаль за работу в тылу вручили? Да, потом у него были медали, и ордена были, но все за труд. Ни одного военного!

— Ты никогда не говорил, что тебя это так тревожит.

— Не говорил. Зачем говорить? Можно подумать, тебе не было обидно, что у всех остальных отцы — герои, а у нас — инженер.

— Мне было обидно, что другие не понимали, кто такой наш отец! — жестко ответил Артур Васильевич. — Значит, ты взял медаль только потому, что у нашего отца такой не было?

— Да что ты на меня набросился? — устало спросил Валерий. — Мне тогда шесть лет было. Да, хотелось, чтобы и у нас дома была медаль. Во время драки она выпала у тебя из кармана, и я схватил ее сначала просто потому, как испугался, что ее затопчут, поломают. А как только в руки взял, отдать уже не мог.

— Ты видел, как я ее разыскивал, как плакала Лена, как Вероника бегала к той шпане! Ты видел, и не вернул!

— Не вернул, потому что боялся получить от вас по шее. Боялся, что вы перестанете со мной играть. А потом Лена уехала. И Вероника уехала. Вся эта история забылась. И я вырос, украденная медаль казалась мне обыкновенным детским проступком, глупостью, которую совершил шестилетний пацан. Я старался выкинуть все это из головы, но ничего не получалось. Чувство вины давило и давило, всю жизнь. Думаете, это легко? Я обрадовался, когда увидел, что приехала Лена. Ни ее, ни Веронику я, разумеется, не узнал. У меня было настежь открыто окно, и я услышал их разговор. Они рассказывали внукам о своем детстве, показывали дом. А потом расспрашивали соседей.

— Мы даже стучали в твою квартиру, — напомнила Вероника Аркадьевна.

— Да. Но я не открыл. Черт знает, чего испугался?! Вы ушли, и я понял, что пришло время вернуть медаль. Прийти и просто отдать ее тебе, Лена, духу не хватило. Вот я и разработал целый план возвращения медали и начал его осуществлять. Я знал, что мои рисунки вы поймете.

— И ты всерьез думал, что мы с Вероникой будем искать клад? В нашем-то возрасте?

Валерка грустно улыбнулся:

— А разве не стали бы? Жаль. Тогда бы мой план целиком провалился, если бы не мальчишки. Я ведь ваших внуков поначалу не учел. И главное, не запомнил их тогда, во дворе. Поэтому гонял из парка. Я-то подумал, что местные мальчишки заметили, как я прятал медаль в тайник, и решили, что я зарыл клад. Никак нельзя было, чтобы медаль в чужие руки попала.

— Вы следили за нами, когда мы нашли медаль? — спросил Лешка.

— Да. И убедился, что медаль попала в нужный дом. Я было успокоился, с души словно камень свалился, да тут вы действовать начали. Вы разыскали Артура. Я узнал об этом по телефону. Его жена сообщила, что к ней приходили подруги детства Артура. Спрашивала, помню ли я вас, не хочу ли с вами встретиться? Я снова испугался, что, выйдя на Артура, вы выйдете и на меня. И испугался не зря. Это ведь ты, Артур, узнал мои рисунки?

— Да. И прочитал шифровку.

Валерий усмехнулся:

— Ну, с шифровкой я вообще сглупил. Я-то думал, что Лена и Вероника знают шифр так же хорошо, как знали его мы с Артуром. На мысль отправить шифровку меня натолкнуло послание потомкам, которое я извлек из коробки, чтобы положить туда медаль. А на следующий день снова увидел пацанов в парке. Значит, шифровку вы не прочли или неправильно поняли.

— А где послание потомкам? — спросил Толик.

— Вот оно. В гильзе. Почти истлело.

— Но до двадцать первого века дошло, — улыбнулась Лешкина бабушка.

— Прочитать его невозможно.

— Я помню это послание наизусть, — сказал Артур. — Там было написано: «Потомки! Вам пишут Артур, Лена и Вероника из сорок пятого года. Не воюйте, пожалуйста! Война — это страшно. Привет тому, кто расшифрует наше послание, и всем ребятам, которые живут в двадцать первом веке».

— Можно забрать гильзу с посланием? — попросил Лешка.

— Берите. Вам ведь адресовано.

* * *

Октябрь, 1943 год.

Мы освобождаем город. Пятый день идут уличные бои. Враг цепляется за каждое здание.

Город почти разрушен бомбежками. Кругом одни развалины. Мы сейчас в каком-то жилом доме. Дом тоже разрушен. В стенах зияют дыры от снарядов. Люди отсюда ушли давно. Вещи побросали, мебель. Все покрыто пылью, залито дождями.

Зато воюем с комфортом. Спим на кроватях, правда, без матрасов, и едим за колченогим столом. Вот и пишу я сейчас за этим столом. Гораздо удобнее, чем держа на коленях планшетку.

Заняли позицию у разбитого окна, обстреливаем противоположный конец улицы, где еще держатся фашисты. Из окна видно парк и единственный уцелевший дом.

Странное дело, все кругом разбито, а на доме ни одной царапины. Как выстоял? Говорят, там у немцев был госпиталь. Сейчас-то они госпиталь уже свернули.

А парк какой огромный! Отсюда не видно, но повреждений, наверное, много. Восстановить его годы понадобятся. Парк старый. Дуб видно. Ему лет двести! Такой большой, раскидистый, над всем парком, как исполин, возвышается.

Я таких дубов в жизни не видывал. У нас дубы маленькие, другие деревья им разрастись не дают. Такой дуб — для ребят находка. Там, поди, дупло какое-нибудь есть или еще что-нибудь, подходящее для игр. Сразу вспоминаю, как в войну с Валь кой играли.

Ребята зовут. Опять фрицы стреляют. Где-то их снайпер сидит, никак не можем вычислить, где. Допишу потом, когда снова передышка будет.

 

Глава XIII

Солдат

— Вероника Аркадьевна, а к вам еще гости! — сообщила соседка у подъезда. — Гости? — удивилась Вероника Аркадьевна. — Кто же это?

— Женщина и старик. Приходили полчаса назад. Обещали вернуться.

Вероника Аркадьевна засмеялась:

— С твоим приездом, Лена, будто все воспоминания в людей превратились и вернулись. Никогда бы не подумала, что Артура найдем, что Валерку увидим. А тут еще и женщина со стариком. Голову даю на отсечение, что они тоже с нашей памятью связаны. Надо чай подогреть и на стол накрыть.

Минут через пятнадцать раздался звонок в дверь. Пришли старик и женщина.

Старик опирался на трость, и женщина заботливо поддерживала его под руку. Ребята с любопытством взирали на гостей, и по растерянному молчанию бабушек понимали, что пришедшие совсем незнакомы им.

— Нам нужны Алексей Тимошин и Анатолий Лавров, — сказала женщина.

Бабушки сразу перевели строгие взгляды на внуков. Они решили, что мальчишки что-то натворили, и люди пришли на них жаловаться.

— Это мы, — сказал Лешка и нервно сглотнул.

Он уже догадывался, кто перед ним, но не мог поверить, что на его письмо кто-то отозвался. И тем не менее старик сказал то, что даже Лешка не ожидал услышать:

— Спасибо, что вы написали письмо. Это мой дневник.

— Ваш?!

— Да, — улыбнулся старик, и улыбка у него была молодая-молодая.

— Да вы проходите, проходите! — засуетилась Вероника Аркадьевна. — Что ж в дверях-то стоять? Мы уже и стол накрыли.

— А вы думали, что я погиб? — спросил солдат, когда взял в руки свой старый дневник. — Почти так и было. Я был тяжело ранен в том бою, о котором сделал в дневнике последнюю запись. Нашла-таки меня моя пуля. До сих пор отзывается. Помню, как плечо обожгла боль, и я сполз по стене. Помню еще лицо Бориса, моего друга, ну, вы читали дневник. Пришел в себя в госпитале. Спасибо докторам, спасли меня. После ранения воевать мне уже не пришлось. Не дошел я до Берлина, как мечтал. Зато домой вернулся, семью нашел, — улыбнулся солдат.

— Нашли? — обрадовалась Лешкина бабушка.

— Да! И жена, и дочка живы и невредимы оказались. Их в Ташкент эвакуировали. Я сразу за ними поехал. Привез, дом по новой стал отстраивать, я ведь не преувеличивал — метровая гора щебня вместо дома. Все восстановил, вот внучка до сих пор в том доме со мной живет. Как я обрадовался, когда ваше письмо получил! Как часто я об этом дневнике вспоминал! Как жалел, что потерял его, вернее, оставил на столе, а не сунул за ремень, как делал всегда! Этот дневник меня в сорок третьем от тоски смертной уберег. Не мастер я красивые слова говорить, да вы сами понимаете, что для меня эта тетрадка значила.

— Он мне с детства об этом дневнике все уши прожужжал, — улыбнулась женщина. — Попросишь его о войне рассказать, а он не о боях, не о пулеметах, а о своем дневнике! Как ваше письмо получил, так и в дорогу собрался. Я его отговаривала, говорила, что сама съезжу и дневник привезу. А он уперся: нет, и все! Сам, говорит, должен съездить, людей поблагодарить.

— А я ведь в вашем городе еще раз бывал, — сказал солдат. — После войны. Кажется, в августе или в сентябре сорок пятого. Я приезжал за Валькой. Помните, я писал об ослепшем танкисте. Узнал я, что он после госпиталя в этих краях остался. Приехал за ним.

— Он играл на гармони возле парка! — воскликнул Лешка.

— Да. А ты откуда знаешь?

— Ну, я же говорил, что в дневнике о слепом гармонисте написано!

— Поэтому мы и не нашли его, чтобы расспросить о медали, — добавила Лешкина бабушка.

— Ну, вот, солдата нашли, дневник вернули, медаль разыскали, тайну Валерки разгадали. Чем будем заниматься все лето? — Лешка сказал это Толику, когда гости уехали. Сказал с грустью и с сожалением.

— Начнутся какие-нибудь другие приключения, — совершенно спокойно ответил Толик. — А пока будем заниматься музыкой.

— О-о-ой! — простонал Лешка. — Вот уж всю жизнь мечтал все лето заниматься музыкой. Ты такой же упрямый, как Артур. Тому рисование, а тебе — музыка!

— А разве это плохо?

— Наверное, хорошо.

— Зато я музыку к твоему фильму придумал.

— К какому фильму? — изумился Лешка.

— Ну, помнишь, тогда, на крыше, ты говорил, что снял бы фильм про старый дом. Теперь мы об этом доме намного больше знаем. И о тех ребятах, и о медали. Теперь уже большой фильм можно снять. Хочешь, я тебе сыграю главную тему?

— Играй.