Глава I
ОЛЯ И ИЛЮШКА
— Рая! Это невозможно! — высокая блондинка на каблуках держала за руку десятилетнюю Олю.
— Что случилось, Тома? — встревоженно всплеснула руками Олина мама и притянула дочку к себе.
— Твоя Оля порвала Илюшке рубашку! Новую! Только купленную! Посмотри на рукав! Теперь хоть выбрасывай!
Тетя Тома, Илюшкина мама, потрясла разорванной белой сорочкой.
— Это же не девочка, Рая! Это бандит!
— Извини, Тома, но Ольга первая в драку никогда не лезет, — строго возразила Олина мама. — Я думаю, твой Илья тоже хорош!
— Ты пойми, Рая, я не из-за рубашки. Я из-за принципа. На прошлой неделе — синяк под глазом, зимой — варежки обледенелые, сегодня — разорванный рукав. Серьезно советую, Рая, пригляди за дочерью. Наплачешься, когда вырастет!
— Спасибо, Тома, за совет, — спокойно ответила Олина мама. — С Ольгой я поговорю. Илюшкин рукав ей даром не пройдет.
Тетя Рая легонько втолкнула Ольгу в квартиру, закрыла дверь и, устало опустив руки, спросила:
— Ну?
— Илюшка — ябеда, — насупленно ответила Оля.
— Это понятно. Давай о рукаве. Зачем ты ему порвала рубашку?
— А зачем он сказал, что девчонки только и умеют, что косички заплетать? А сам хуже всех в классе бегает! И драться не умеет! И темноты боится!
— Погоди-погоди, — поморщилась мама. — Мы начали с рукава. Он сказал, что ты ничего не умеешь, и ты порвала ему рубашку?
— Да!
— А по-другому ответить было нельзя?
— Словами?
— Словами.
— Чтобы потом тетя Тома жаловалась тебе, что я ругаюсь?
— Ну, смотря какими словами отвечать, — улыбнулась мама.
Она присела перед дочерью на стул и обняла ее за плечи.
— Оль! — попросила она. — Не дерись ты с этим Илюшкой. Ну, если вас мир не берет, не водись с ним совсем.
— А с кем водиться? С Ксюшкой, что ли? Вот она только и умеет, что косички заплетать. Все в куколки играет и пятерки получает.
— Не вижу повода для язвительности. Девочка-отличница, играет в куклы, а ты и косы-то заплетать не умеешь. Есть чему поучиться.
— У меня стрижка короткая, — Ольга тряхнула непослушной копной волос. — А в куклы играть я не люблю. Больше во дворе никого нет. Фимке с Матвеем уже по пятнадцать, а Эллочка и Ленчик еще маленькие.
Олина мама вздохнула:
— Кроме Илюшки и нет никого. Что же вы тогда ссоритесь-то?
Оля не ответила. И тетя Рая помолчала.
Потом внимательно посмотрела на дочку и чуть заискивающе сказала:
— Оль… Я тебя с одним человеком хочу познакомить…
Оля приняла ее слова спокойно, и мама, осмелев, торопливо закончила:
— Его зовут Максим. Он очень хороший. Он тебе понравится.
— И тебе он нравится? — довольно равнодушно поинтересовалась Оля.
— Мне? Да. Очень.
— Хорошо, — Оля тряхнула копной волос. — Пускай приходит знакомиться. — Мам! Я на улицу! Ладно?
— А уроки, Оля?
— Потом, мам! Вечером! Нам мало задали!
И Ольга, перескакивая через две ступеньки, с грохотом помчалась с третьего этажа на улицу.
На скамейке уже сидел Илюшка. Он исподлобья глянул на Ольгу, отодвинулся к краю и настороженно засопел.
— Ябеда! — презрительно сказала Оля, усаживаясь на другой край.
— Дура! — ответил Илюшка.
— Все равно — ябеда! — повторила Оля. — Побежал мамочке на меня жаловаться!
— Она рукав разодранный увидела, — объяснил Илюшка.
— А ты сразу про меня рассказал, — съязвила Ольга.
— А что я скажу? — уже виновато пробубнил Илюшка.
— Сказал бы, за ветку зацепился.
Илюшка посопел.
— Недодумал что-то… — признался он, просительно заглянул Оле в глаза и предложил: — Мир?
— Мир, — сурово ответила Ольга. — Если ябедничать перестанешь.
Илюшка радостно улыбнулся и тут же предложил новую забаву:
— Пошли к Ведьме в окна заглядывать!
В общем-то, забава была не новая. Они часто заглядывали в окна к странной старухе, живущей на первом этаже.
* * *
Ведьмой ребята прозвали Софию Львовну Прозорову — худую, прямую как палка старуху.
Она всегда высоко держала голову и чуть презрительно поджимала уголки морщинистых губ. Она смотрела на всех строго и даже как-то насупленно.
В любом случае, она никогда ни с кем не разговаривала и не сиживала, как все старушки, вечерами у подъезда. Честное слово, Оля с Илюшкой даже никогда не видели, чтобы София Львовна ходила в магазин.
Короче, вела она себя очень даже по-ведьмински, а когда сидела у своего полукруглого окна и были видны ее выточенный профиль с ровным носом, старомодная высокая прическа и белый жесткий крахмальный воротничок на темном платье, то и вовсе казалась привидением из старинных-старинных рассказов про барынь.
Никто ничего толком про Софию Львовну не знал. Ни родители, ни соседи, ни дворник, ни дядя Ваня, подстригавший кусты на аллейках двора.
Знали только, что она за деньги обучает детей музыке и французскому. А за деньги музыке и французскому у «старинной барыни» могли обучаться только дети богатых начальников.
Каждый день в арку въезжали черные «Волги» и высаживали аккуратненьких, прилизанных мальчиков и девочек с папочками и модными немецкими портфельчиками.
Никому из взрослых эти автомобильные заезды не нравились, особенно дяде Ване, потому что блестящие «Волги» нет-нет да и обламывали нижние ветки яблонь. Он ругался с молчаливыми начальническими шоферами и грозился закрыть чугунные ворота на арке.
Оле с Илюшкой «Волги» как раз нравились. Им не нравились одинаковые дети в белоснежных рубашечках, по-хозяйски выскакивавшие из машин.
Посмотри-ка на них! Обыкновенных музыкалок им не хватает! У Ведьмы музыке учиться нужно!
Оля и Илюшка даже прозвали этих учеников ведьменышами.
Только Ольга не говорила Илюшке, как она хочет научиться болтать по-французски. Лучше, чем Ксюшка-отличница. И даже лучше, чем учительница.
А Илюшка не рассказывал Оле, что его самая любимая пластинка — фортепианная музыка. Он нашел эту пластинку летом, на даче, на пыльном чердаке. Она поцарапанная, и иголка проигрывателя без конца подскакивает и шуршит, но звуки получаются почти такие же, как из наглухо закрытых полукруглых окон Софии Львовны.
Заглядывать в окна к Ведьме было интересно. Увидеть удавалось немного: только вечный полумрак, изогнутую бронзу светильников, краешек открытого черного рояля с резным пюпитром и огромные картины в тяжелых золоченых рамах.
Но это был другой мир. Совсем другой.
И самыми удивительными и волнующими в этом мире были картины. Каждая из них занимала стену. От пола до потолка.
На них были изображены какие-то дамы и лес. Но дамы и лес ни Олю, ни Илюшку не интересовали. Ребята никак не могли соотнести размеры картин с размерами комнаты.
Такие картины в золоченых рамах висели в музее. Туда их класс водили на экскурсию. Но на экскурсии Илюшка и Оля только переглянулись и пожали плечами — у Ведьмы картины казались больше.
И даже несмотря на картины, у ребят сложилось враждебное отношение к старухе. Хотя Ведьма никогда не ругалась с ними и никогда на них не жаловалась родителям.
Однажды Оля с Илюшкой решили наконец вывести ее из себя. Для этого понадобилась всего-навсего крепкая бельевая веревка.
Дело в том, что двери квартир открывались вовнутрь. Илюшка приложил все свои силы, чтобы как можно крепче привязать один конец веревки к перилам лестницы, а другой — к ручке старухиной квартиры. А потом Оля нажала кнопку звонка. Ведьма шла к двери долго и так же долго справлялась с замком.
— Кажется, она догадалась, — прошептал Илюшка.
— Подожди, — отмахнулась Оля.
Ведьма справилась с замком и потянула дверь на себя. Но между косяком и дверью получилась только маленькая щель — веревка, завязанная Илюшкой, держала на славу.
— Дети, перестаньте шалить, — спокойно сказала Ведьма.
— Догадалась, — кивнул Илюшка.
— Ну и что? Пусть попробует открыть…
Старуха закрыла дверь и ушла.
— Она и не собирается открывать. Думает, мы сами ее развяжем. «Дети, перестаньте шалить!» — передразнил Илюшка.
— Вот Ведьма!
Но через пару минут старуха снова приоткрыла дверь и перерезала веревку. Оказывается, она всего-навсего ходила за ножницами. Ведьма и не подумала выйти из квартиры, покричать, найти своих обидчиков. Она совершенно невозмутимо закрыла дверь, даже не взглянув на обрезанную веревку.
Ребята разочарованно переглянулись:
— Даже неинтересно!
Больше навредить старухе они и не пытались, оставив за собой только одно развлечение — иногда заглядывать к Ведьме в окна.
* * *
Ребята забрались на приступочку, поднялись на цыпочки и, уцепившись за жесткий ржавый карниз, глядели в комнату.
— А что, если такая махина свалится? — спросила Ольга.
— И прямо на голову Ведьме! — добавил Илюшка.
— Я не про это. Наверное, полдома завалится, да?
— Наверное. Это как землетрясение.
— А глядеть в чужие окна нехорошо, — сказал позади тонкий, но очень серьезный голосок.
Илюшка вздрогнул от неожиданности, выпустил карниз и с грохотом скатился с приступочки. Ольга ловко соскочила и в упор посмотрела на тонкогубого, бледненького мальчика из «Волги».
— Тебя забыли спросить, — жестко ответила она, ничуть не чувствуя себя неправой.
Илюшка в это время поднялся на ноги и сжал кулаки:
— Как двину! Сразу портфельчик выронишь!
Мальчик не испугался. Он смотрел прямо на ребят и молчал, лишь чуть покрепче прижал к боку кожаную папочку, которую Илюшка обозвал портфельчиком.
— Ведьменыш! — выкрикнул Илья, увидев, что угрозы мальчик не понимает и пора просто идти в атаку.
Мальчик молчал и не двигался с места. Илюшка быстро огляделся: если блестящей «Волги» рядом нет, значит, можно без боязни начинать драку.
«Волги» не было. Но был Псих.
Пока еще далеко от ребят, в конце аллейки. Но шел он к ним.
— Псих! — заорал Илюшка, и Ольга вместе с ним метнулась влево, вдоль дома, к арке.
Мальчик стоял. Он не понимал, кто такой Псих и что вообще происходит.
— Беги! — крикнула, обернувшись к нему, Ольга. — Там Псих!
В ее глазах было столько страха и отчаяния, что мальчик вдруг тоже испугался. И побежал. Налево, вдоль дома, к арке, за Олей и Илюшкой.
* * *
Письмо четвертое
«Милый Николенька!
У нас радость — три дня назад вернулись папенька и маменька. Вы были правы: они добирались через Швейцарию.
Рассказали нам с Костей ужасы — немцы, мирные немцы очень враждебны к нашим. До войны мило улыбались официанты в ресторанах и бюргеры в лавках, а как только объявили войну, эти же швейцары и бюргеры стали совсем другими людьми.
Они били стекла в номерах русских и грозили убить, потому что русские — теперь враги. Это так страшно, Николенька!
Неужели всего за одну ночь можно стать другим человеком? Или они всегда были другими и только прикладывали к лицам картонные очки, как на маскарадах?
Папа вернулся воинственно настроенный и на следующий день пошел на митинг, записываться в ополчение.
Не смейтесь, Коля! Папа, конечно, стар, и в ополчение его возьмут самым последним, но поездка и особенно длительное, изматывающее возвращение домой на него сильно повлияли.
Он не согласен с Костей.
Представляете, Николенька! Вчера они чуть не перебранились насмерть.
Папа едва не обвинил Костю в дезертирстве, кричал, что нужно защищать Россию и идти на фронт. А в пример ставил Вас.
Костя тоже разгорячился и сказал, что для войны есть солдаты и офицеры, а он хочет служить науке, а не подставлять свою голову под немецкую картечь. Еще говорил, что защищать Россию не от кого, на нее никто не нападал, бои идут на чужой территории, и монархи всех стран делят свои политические интересы.
В этом я с ним и с Вами тоже не согласна. Там, где сейчас Вы, люди гибнут.
Значит, в их гибели есть смысл. Ведь это же люди, а не игрушечные солдатики.
Скажите, Николенька, а Вы сами убили уже человека? Страшный вопрос, и я боюсь услышать страшный ответ, хотя знаю, что он неизбежен.
Вы на войне. Не убьете Вы, убьют Вас. Так, Николенька?
Мама и папа очень обрадовались, что Вы живы и здоровы, читали Ваши письма и передают Вам поклоны.
Маменька журит Вас за обидный вопрос: помнят ли они Николеньку? Говорит, чтобы Вы не задавали такого вопроса даже в своих мыслях. Мы все за Вас очень переживаем.
Будьте здоровы. Соня.
14 августа 1914 года».
Глава II ПСИХ
Ольга, Илюшка и незнакомый мальчик выбежали со двора и повернули к стройке.
Мальчик бежал неплохо, но догнать Олю все-таки не мог. Это нехорошо.
Псих бегает быстро. Первыми в его лапах окажутся Илюшка и этот мальчик.
— Эй, ты! — крикнула Оля ведьменышу. — Брось папку! Легче бежать будет!
— Не могу! — ответил мальчик. — Там ноты!
— Тогда давай мне! Отстанешь!
— Не отстану!
Мальчик не отдал папку и изо всех сил прибавил скорости, обогнав Илюшку.
По соседству поднималась почти отстроенная девятиэтажка. Она зияла провалами не застекленных окон, пахла цементом и краской, а вокруг нее высились огромные горы песка.
Оля надеялась, что там строители и Псих тогда побоится приблизиться к ним. Но был обеденный перерыв, и стройка встретила ребят тишиной.
— Наверх! — задыхаясь, выкрикнул Илюшка. Он всегда уставал от бега.
И Оля почему-то послушалась его. Они добежали почти до третьего этажа, когда она с ужасом поняла ошибку.
Псих тоже поднимался. Он что-то угрожающе мычал и нелепо размахивал руками. Оля видела его в узком проеме между перилами.
Добегут они до девятого этажа. А что дальше?
Стало муторно от страха.
— Может, в окно? — несмело спросил мальчик.
Он, наверное, понял ее мысли.
Ничего себе! В окно! С третьего-то этажа! Рожки да ножки останутся!
Но Оля все-таки высунулась в оконную дыру. Там было спасение. Прямо под ними — гора песка.
Гора доставала почти до второго этажа, а значит, на прыжок приходился всего этаж.
Это уже ерунда! О песок не расшибешься.
— Прыгаем! — скомандовала Оля, и мальчик с готовностью полез в квадрат окна. — Давай!
Мальчик прыгнул, неловко свалился на бок, тут же вскочил и махнул друзьям своей папкой.
— Прыгай! — приказала Оля Илюшке и сама выскочила в окно.
— Я боюсь! — уже на лету услышала она жалобный ответ друга.
А чего Илюшка не боялся? Темноты, высоты, воды, огня, подвала…
С ужасом он понял, что остался в недостроенном доме один. Нет, не один — с Психом.
Его отделял от Психа всего один лестничный пролет. Илюшка повернулся к Психу лицом и вцепился руками в стену. Он видел Психа, и Псих видел его.
Псих что-то радостно то ли пробормотал, то ли выкрикнул, расставил руки, и в его глазах блеснуло нехорошее, какое-то страшное веселье.
Илюшке казалось, что это конец. Он так отчетливо видел выпученные радостные глазки Психа, его слюнявый рот и расставленные руки, что даже не мог закрыть от страха глаза.
— Прыгай! — в два голоса снизу заорали ребята.
И Илюшка прыгнул.
Он не понял, как это произошло. Волна страха мгновенно развернула его спиной к Психу, забросила его ноги на амбразуру окна и вытолкнула вниз.
Он не успел испугаться высоты. Он только понял, что Психа напротив больше нет.
Мягкий и жесткий одновременно песок втянул в себя Илюшку почти по пояс.
Илюшка поднял глаза к третьему этажу. Псих еще не настолько был психом, чтобы прыгать в песок следом. Он стоял у окна, размахивал кулаками и зло выкрикивал непонятные слова.
Илюшка попробовал вытащить из песка ноги, но ничего не получилось.
— Откопайте меня! — простонал он, и ребята, смеясь, принялись его освобождать.
— Ты глубже всех увяз, — сказал Илюшке мальчик.
— Это потому, что он толще, — объяснила Ольга. — Пусть скажет спасибо, что с головой в песок не ушел.
Илюшка хотел на нее рассердиться, но потом передумал. Вот еще! Сердиться на Ольку, когда так счастливо отделались от Психа.
Он не стал сердиться, только радостно улыбнулся в ответ.
И так же радостно и по-доброму улыбнулся мальчик. Его новенькие черненькие брючки с тщательно отглаженными стрелочками были измазаны в песке, а галстук-бабочка на белой рубашке съехал куда-то на правое плечо.
Илюшка разминал руки и ноги.
— Как тебя зовут? — спросила мальчика Оля.
Мальчик вежливо кивнул ей головой, как галантный кавалер, и ответил:
— Кирилл. — Он поправил галстучек и спросил: — А тебя?
— Оля. А это — Илюшка.
— Илья, — посчитал нужным поправить Илюшка.
Все-таки первое знакомство, и сразу такое панибратство — Илюшка.
— А это кто? — улыбнувшись, спросил Кирилл и показал на окно третьего этажа.
Психа там уже не было. То ли спускался, то ли дальше поднимался.
В любом случае искать ребят в куче песка он не побежит. В этом Оля была уверена.
— Это Псих, — ответила она Кириллу.
— А кто такой Псих? — не унимался новый знакомый.
— А кто его знает? — пожал плечами Илюшка. — Псих и Псих.
* * *
Псих появился в их дворе всего пару недель назад. Сначала его и не заметили — он ночевал в центре двора, на полянке, окруженной плотной стеной молоденьких яблонь. Потом он стал рассказывать взрослым, что он пережил ленинградскую блокаду, а теперь дети выгнали его из дома.
Взрослые Психа жалели и выносили ему еду. Про блокаду никто ему не верил, но все равно человека с маленькими слезящимися глазами было жалко.
Только ребятам Псих сразу не понравился. Непонятно почему, но и Псих терпеть не мог ребят.
Сначала он только шикал на пробегающих мимо детей, и его свиные глазки наливались злобой. Потом он стал на ребят бросаться. Вроде бы играючи, шутя, но ребята видели его нешуточный, полузвериный оскал и боялись его выпадов.
Дня через три дядя Ваня стал упорно допытываться у Психа, где он живет. Псих насторожился, замкнулся и в ту ночь на полянке не остался.
На следующий день Псих снова появился во дворе и весь день провел в яблоневых аллейках, злобно зыркая на играющих ребятишек.
Так и повелось.
Ночевал он неизвестно где, а днем приходил во двор. В разное время. И если во дворе были взрослые, он вел себя чинно и снова рассказывал про блокаду.
А если взрослых не было и играли одни ребята, то каждый раз выходила такая погоня. Ребята были ловчее и от Психа всегда удирали, а он очень скоро уставал их преследовать.
Иногда ребята сами поддразнивали его, крича: «Псих! Псих идет!» Но с каждым разом погони становились все серьезнее и опаснее, а страху с каждой новой погоней появлялось все больше и больше. Псих чувствовал возрастающий страх своих недругов и радовался, никогда не отказывая себе в удовольствии погонять ребят.
* * *
— Весело тут у вас, — выслушав Олю, покачал головой Кирилл.
— Да уж, — все еще настороженно ответил Илюшка. — Повеселей, чем в ваших «Волгах».
— Это не наша «Волга». Папина, рабочая.
— Все равно ваша. Ты же на ней катаешься.
— Я только к Софии Львовне на уроки езжу.
— А зачем тебе уроки?
— Музыке учусь. Хочу музыкантом стать. Пианистом.
— Отряхни штаны, — посоветовала Оля. — И иди, а то на урок опоздаешь.
Мальчик озабоченно глянул на наручные часики, но потом снова широко улыбнулся и сказал:
— До урока еще полчаса. Я с вами побуду. Можно?
Глава III КИРИЛЛ
— Можно? — повторил Кирилл.
— Вообще-то у нас дела… — замялась Оля.
Она не знала, как поступить, а советоваться с Илюшкой на глазах у Кирилла — только обижать человека.
Кирилл опустил плечи. Он понял, что новые знакомые так и хотят оставаться просто знакомыми, а друзьями становиться они отказываются.
Жаль. Ему очень понравились и Илюшка, и Оля. Особенно Оля. Она совсем не похожа на девчонок из класса. Те бы ни за что с третьего этажа в песок не прыгнули.
А в это время Оля и Илюшка обменялись взглядами, понимающе моргнули друг другу, и Илюшка хлопнул Кирилла по опустившемуся плечу:
— Если хочешь, пойдем с нами. Только это опасно. Если попадемся — не поздоровится.
Но Кирилл не боялся. Он обрадованно спросил:
— Посмотрим, куда Псих пошел?
— Да ну его! — отмахнулся Илюшка. — У тебя арбалет есть?
— Какой? Игрушечный?
— Может, у тебя настоящий имеется? — рассмеялась Оля. — Конечно, игрушечный. Немецкий. Он в «Детском мире» продается.
— Такой есть. Мне его давно папа из Лейпцига привез, — сообщил Кирилл и смутился: получилось, что он хвастается. — Я хотел сказать… — заторопился он. — Вы не подумайте, что я…
— Короче. Есть? — строго переспросила Оля.
И на этот раз Кирилл ответил коротко и правильно:
— Да. С пластмассовыми стрелами.
— О стрелах и речь, — деловито продолжил Илюшка. — Пластмассовые — это ерунда. Они легкие, их ветром относит. И летают недалеко. Мы делаем деревянные с железными наконечниками.
— Как? — удивился Кирилл.
— Гвоздь расплющиваем и вставляем в обструганную стрелку.
— Зачем?
Оля выразительно посмотрела на него. Ничего человек не понимает!
— Тогда стрела тяжелей становится, летит дальше и втыкается, — перечислила она все достоинства железного наконечника.
Кирилл удивленно моргал глазами. Вот дает девчонка! Знает про арбалеты больше, чем любой пацан!
— Я выстругивать люблю, — сказал он просто так, чтобы что-нибудь сказать.
У него правда дома был набор лобзиков. Подарили на день рождения. И он правда выпиливал. Но, конечно, не стрелы, а разные фигурки из дерева. Гнома или собачку.
— Выстругивать муторно, — поморщился Илюшка.
Он вообще не любил долго заниматься одним и тем же делом. Особенно если этим делом были уроки.
Стрелы повыстругивать еще можно. В конце концов, для себя стараешься.
А уроки для кого? Для мамы и папы. Для учительницы. Для оценки в дневнике. Не для себя же, ясное дело!
— А как вы гвоздь расплющиваете? Вы же не кузнецы. Где ваша наковальня? — продолжал спрашивать Кирилл.
Ребята весело захохотали.
— Наша наковальня вдоль бульвара тянется, — загадкой ответила Оля.
— А молот по ней бегает, — такую же загадку добавил Илюшка.
— Вдоль бульвара? — задумался Кирилл. — Молот бегает… Вдоль бульвара у нас только трамваи ездят.
— Правильно! — захлопала в ладоши Оля. — Правильно угадал! Трамвай нам гвоздь и расплющивает!
— А как?
— Пойдем, посмотришь!
Кирилл снова глянул на свои часики, но тут же весело махнул рукой и побежал за новыми друзьями.
На бульваре Илюшка и Оля вытащили из карманов заготовленные гвозди, потом выждали, когда не было вблизи трамваев, и аккуратно, друг за другом разложили гвозди на рельсах.
Кирилл восхищенно следил за их действиями. Он и представить себе не мог, что для арбалетов можно делать деревянные стрелы с железными наконечниками, что можно расплющивать гвозди трамваем, что можно прыгать в песок с третьего этажа и вообще, что на свете есть такие прекрасные ребята — Оля и Илюшка.
Трамвай с грохотом пронесся мимо, и ребята с диким кличем индейцев кинулись к своим гвоздям. Кирилл ахнул — вместо гвоздей на рельсах лежали маленькие железные мечи. Абсолютно плоские и очень острые. Хоть сейчас давай их в руки игрушечным солдатикам!
— Видел?! — с гордостью полуспросил-полувыкрикнул Илюшка.
— А дальше? — поинтересовался Кирилл.
Илюшка сразу сник:
— А дальше скучно.
— Дальше тоже интересно, — сурово возразила Оля. — Только нужно долго и аккуратно, а ты — лентяй.
— Я — не лентяй! Я — человек дела!
— Дело не всегда быстрым бывает.
— Если оно дело, то оно быстрое, — заявил Илюшка, и Оля безнадежно махнула рукой.
Этот спор о лени был бесконечным. Оля отвернулась от Илюшки и принялась объяснять Кириллу:
— Теперь в выструганной палочке аккуратно расковыриваешь отверстие, вставляешь туда наконечник и прикручиваешь его проволокой для надежности. Пойдем во двор, я покажу.
Ребята вернулись во двор. Оля принесла три уже обструганные палочки и показала Кириллу, как вставлять наконечник.
Илюшка крутился рядом, то берясь за свою работу, то снова бросая ее. Его то и дело отвлекали мелочи: соседская бабушка, дядя Ваня с садовыми ножницами, огромный гудящий шмель.
— Илюшка! Я тебе стрелу делать не буду! — строго бросила Оля.
— А тебя и не просит никто! Сам сделаю! Вечером! Или завтра!
Зато у Кирилла стрела получалась аккуратная, он делал все даже старательнее, чем Оля. А уж как красиво оплел наконечник проволокой! Даже Илюшка позавидовал и захотел сделать такой же.
— Возьми стрелу себе, — разрешила Оля. — Ты же сделал. Значит, она твоя.
— Спасибо! — обрадовался Кирилл и аккуратно, чтобы не поломать, уложил стрелу в папочку, между нотами.
— А Ведьма злая?
— Какая Ведьма?
— София Львовна то есть.
— София Львовна? Да что ты! Она славная. Она очень добрая. Она не кричит никогда. И объясняет все понятно-понятно. Она меня не только музыке учит. Еще французскому. Она его в совершенстве знает. Мы иногда целый урок стараемся с ней по-французски говорить. А еще она учит хорошим манерам.
— А что, у тебя плохие манеры? — спросил Илюшка. — Или у меня плохие? Разве манерам учить надо?
Кирилл покраснел, но твердо ответил:
— Надо. И у тебя манеры плохие, и у меня — не лучшие.
— Да ладно тебе! Манеры — это что? Спасибо, пожалуйста, извините? Я все это умею говорить!
— Все умеют. Не в этом дело. Манеры — это… Это я не могу объяснить. Этому учить нужно. Вот София Львовна и учит.
— Глупости твои манеры! — отмахнулся Илюшка. — Буржуйство какое-то!
А Оля задумалась. Она тоже не поняла, что такое манеры. Но она видела, как отличается Кирилл от Илюшки.
Вот, например, Кирилл никогда не скажет «буржуйство», а Илюшка никогда не скажет «она славная». Оля не могла решить, кто из мальчишек хуже или лучше, не могла понять, в чем отличие, но одно видела четко — они разные. И это «разное» называется манерами.
— Мне пора на урок, — чуть с сожалением вздохнул Кирилл.
— Приходи завтра, — пригласил Илюшка. — И арбалет прихвати. Новые стрелы пробовать будем.
— Я постараюсь, — улыбнулся Кирилл, явно обрадованный приглашением. — Очень постараюсь, чтобы меня к вам пораньше привезли.
Кирилл подхватил свою папочку и поспешил к Софии Львовне. Ребята видели, как он поднялся на первый этаж, пригладил волосы, поправил галстучек и, встав на цыпочки, нажал на звонок.
— Чистенький, плюнуть некуда, — проворчал Илюшка, но тут же старательно отряхнул свои брюки и почти таким же движением, как у Кирилла, пригладил волосы.
* * *
Письмо пятое
«Милая Сонечка!
Пишу Вам после первого крупного сражения нашей армии на реке Гнилая Липа. Отвратительное название, не правда ли?
Из газет Вы уже знаете, что победа за нами, но я не могу не поделиться с Вами своими впечатлениями.
До этого боя наша 8-я армия продвигалась быстро и почти беспрепятственно. Сказать Вам честно, Сонечка, я очень жалел, что попал к генералу Брусилову, потому что мы только обеспечивали с флангов наступление главной группировки войск и нам никак не удавалось побывать в деле.
Понимаю, что это ребячество, но что поделаешь, я ведь тогда был еще солдат необстрелянный, потому и рвался вперед.
Бесконечное маршевое передвижение изматывает. Вокруг только солдаты, офицеры, кавалеристы, обозы, орудия и пыль, пыль, пыль. А врага нет.
Только изредка слухи: такой-то корпус столкнулся с австрийцами, соседняя 3-я армия вступила в бой, казаки отбросили противника. От таких слухов еще больше поднимается нетерпение, еще труднее становится спокойно следовать между обозами и пехотой.
И вот три дня ожесточенного боя. Настоящего, решительного, нешуточного.
Наша артиллерийская бригада заранее располагается на позициях предстоящей схватки.
Главный удар на себя берет, конечно, пехота. После нашего артобстрела, после подготовки солдаты с винтовками наперевес идут в бой. Мы двигаемся следом, чтобы поддержать их атаку.
Потери среди артиллеристов невелики. Намного больше теряет пехота. Но ведь они при необходимости идут врукопашную.
Когда сражение закончилось, в тыл потянулись обозы с ранеными. Если бы Вы только представить себе могли, Соня, сколько их!
И, что греха таить, сколько из них ранила наша артиллерия! Ведь поддержка атаки артобстрелом — это пальба в самую гущу. Снаряд не разбирает, где свои и где чужие.
Мои друзья-офицеры говорят, чтобы я не забивал себе этим голову, что это война, что это неизбежно.
Я стараюсь не думать, но вижу солдата в горячке, с оторванной, окровавленной ногой и тут же вспоминаю свои команды: «Заряжай! Товьсь! Пли!»
Это мой ответ на Ваш «страшный вопрос».
Вы презираете меня, Сонечка? Я сам себя презираю.
Нужно иметь силу, чтобы идти в бой, не рассуждая, и нужно иметь сердце, чтобы не потерять обыкновенную человеческую жалость. А это так непросто! Я иногда не справляюсь и думаю, что у меня нет ни сил, ни сердца.
Простите, ради бога, Соня, что вышло такое письмо. Даже перечитывать не буду, потому что, если прочитаю, разорву и напишу другое, бодрое и боевое, а мне бы все-таки хотелось, чтобы Вы знали мои истинные мысли.
Душевно рад счастливому возвращению Ваших родителей. Поклон им и Косте от пыльного артиллерийского офицера Зайцева.
Спасибо Вам, Соня, за Ваши добрые письма. Если бы Вы знали, как они мне помогают здесь жить!
Ваш Николай.
18 августа 1914 года».
Глава IV СОБАЧНИКИ
Назавтра Кирилл не появился. И черная «Волга» не въезжала в полукруглую арку.
Оля и Илюшка испытывали новые стрелы вдвоем. Но без Кирилла было почему-то скучно.
Илюшка предложил пойти на бульвар. Там можно было поиграть в индейцев. Оля отказалась и ушла домой.
Илюшка отправился на бульвар один. Попробовал почувствовать себя индейцем, но ничего не вышло. И арбалет с новыми стрелами не помог.
День был ужасно жаркий, и бульвар пустовал, только небольшая стайка бездомных собак блаженно растянулась на солнечной полянке.
Илюшка уже хотел идти домой, и тут увидел такое!..
К бульвару подкатил невзрачный серый фургончик. Из него вышли двое мужчин. Один лысоватый, другой — огненно-рыжий. В руках у них были странные штуки — длинные стальные шесты с большим кольцом на одном конце.
Эти двое подкрались к стае дремлющих собак и мгновенно заарканили в кольца двух отчаянно взвизгнувших животных.
Илюшка сообразил — это собачники, то есть те, которые отлавливают бездомных псов.
Остальные собаки повскакивали и бросились врассыпную, но собачники действовали быстро и ловко.
Двух пойманных псов они мгновенно захлопнули в фургоне, и тут же снова закинули свои стальные арканы. Как индейцы в кино кидали лассо. С такой же меткостью.
Еще двое бедняг забились в тисках аркана и оказались в зарешеченном фургоне.
Илюшка онемел. Все это происходило очень быстро, и он понимал, что нужно заорать, нужно спасти собак, но растерянно молчал, опустив в руке арбалет.
Собачники, увидев, что остальные псы разбежались по соседним дворам, начали методичный объезд: от двора к двору, от дома к дому переезжал серый фургон.
Илюшка наконец справился с оцепенением и помчался к Ольге.
На его отчаянный трезвон в дверь вышла Оля с книжкой в руках.
— Оль! Там собачники! — выдохнул Илюшка.
Ольге не надо было ничего долго объяснять. Ее лицо тут же исказила гримаса отчаяния и нестерпимой боли. Она ненавидела, когда мучили животных.
— Пошли! — решительно крикнула она Илюшке и помчалась вниз по лестнице.
Она не знала толком, что будет делать. Знала только одно — собак надо освободить.
Она никогда так быстро не бегала. Илюшка пыхтел сзади и старался не отстать.
Один двор, другой, третий…
Вот он — серый фургон! За решеткой выли от ужаса уже собак восемь или девять. Собачников видно не было.
Ольга подскочила к железной решетке фургона и дернула задвижку. Собаки разномастным меховым клубком выскочили на свободу и рванули в разные стороны.
— Эй, ты! — тут же раздался дикий окрик огненно-рыжего собачника.
Он тащил на аркане очередную жертву, но, увидев, что произошло, выпустил аркан из рук, и пойманная собака поспешила удрать.
— Мерзавцы! — орал собачник на Олю и Илюшку. — Это же работа!
— Работа? — звонко переспросила Оля. — Ловить собак?
Она выхватила из рук Илюшки арбалет, с ненавистью прищурилась и отпустила тетиву. Она не целилась. Просто стреляла в сторону двух спешивших к фургону собачников.
Но соревнования в меткости не прошли даром. Стрела с острым наконечником свистнула и вонзилась в щеку лысоватого собачника.
Собачник заорал, заверещал, заскулил от боли. Рыжий схватил за шиворот Илюшку и попробовал ухватить Олю, но она увернулась и помчалась во двор.
Нужна помощь взрослых! Мама на работе!
К Илюшкиным родителям! Скорее!
Дверь открыл Илюшкин папа, сонный, растрепанный. Он только что вернулся с ночной смены.
— Илью схватили собачники! — прокричала Оля и потянула его за собой. — Скорее! Пожалуйста, скорее!
Илюшкин папа, еще ничего не понимая, в тапочках выскочил во двор, но уже можно было не спешить. Двое собачников как раз заводили во двор плененного Илюшку.
— Отпустите ребенка! — закричал Илюшкин папа.
— Ваш? — проорал огненно-рыжий.
— Это мой сын, — уже спокойнее кивнул Илюшкин папа и спросил: — Что случилось?
— Мы — бригада по отлову бездомных собак! — не снижая тона и не выпуская из своих лап отчаянно барахтающегося Илюшку, проорал собачник. — Они испортили нам работу! Мы не выполнили дневную норму!
— Дневную норму? — насмешливо переспросил Илюшкин папа. — Дневная норма есть на заводе. А про дневную норму для собачников я не слыхал.
— У всех есть дневная норма! У каждого своя работа!
На крик рыжего собачника подошел молоденький дворник Петя. Он в прошлом году закончил школу, не поступил в институт и пошел работать дворником, а в этом году снова никуда не поступил.
Он подошел, понял, в чем дело, и посоветовал рыжему:
— Вы мальчика-то отпустите. Я ведь милицию могу вызвать.
— Милицию? — снова заорал собачник. — В милицию надо этих милых деток! Они выпустили всех собак, а эта, — он указал на Ольгу, — прострелила человеку голову!
— Не голову, а щеку, — выглянув из-за Илюшкиного папы, поправила Оля. — И не прострелила, а поцарапала.
— Еще гавкает! — возмутился собачник. — Я вот тебе покажу! Я вот жалобу на тебя!
— Это я жалобу на вас напишу, — твердо сказал Илюшкин папа. — Кто разрешил вам так пугать детей? Отловом животных среди бела дня не занимаются! Это нарушение!
Огненно-рыжий махнул рукой и широким шагом пошел прочь. Лысоватый посеменил за ним.
— Жалуйся! — кинул через плечо собачник Илюшкиному папе. — У каждого своя работа.
— Вы бы лучше сменили работу, — сказал ему в спину дворник Петя. — А то вам в следующий раз ненароком глаз выбьют.
Собачник прорычал какое-то ругательство, хлопнул дверью кабины, и серый фургон выехал из двора.
— Ну что, дебоширы? — улыбнулся Илюшкин папа. — Один — ноль в нашу пользу? Позвольте полюбопытствовать, барышня, чем же вы прострелили ему щеку?
Ольга протянула Илюшкиному папе арбалет. Стрелы уже не было. Арбалет как арбалет. Невинная детская игрушка. И сказки все это — таким приспособлением нельзя даже поцарапать, не то что прострелить.
Илюшкин папа рассмеялся. Рассмеялся и Петя.
Он любил ребят, дружил с ними и всегда помогал им что-нибудь мастерить. Так что про деревянные стрелы с острым железным наконечником к таким арбалетам он прекрасно знал. Но зачем же открывать другим эту тайну?
Петя подмигнул ребятам, а Оля и Илюшка радостно улыбнулись ему в ответ.
Глава V ВТОРАЯ СХВАТКА
Оля проснулась с уверенностью в том, что, во-первых, сегодня обязательно приедет Кирилл, а во-вторых, так же обязательно опять объявятся собачники. Оле было весело.
Потому что Кирилл — это хорошо, с ним интересно, а собачники — плохо, и с ними снова предстоит борьба. Это веселье будоражило и радовало, как всегда перед боем.
Иначе нельзя. Нужно быть уверенным в победе, только тогда можно драться. Такой закон.
«Волга» приехала после обеда. Из нее выскочил сияющий Кирилл и сразу побежал к ребятам.
— Я вчера не смог, — поторопился объяснить он. — Папа уехал на совещание, и меня некому было привезти. А одного по городу ни за что не отпустят! Зато сегодня! На целый час раньше! Я сказал, что София Львовна дополнительный урок назначила.
— А мы без тебя с собачниками воевали! — ребята тоже спешили рассказать Кириллу свои новости.
Кирилл немножко расстроился:
— Как жаль, что без меня!.. Я бы тоже хотел…
— Успеешь, — успокоила Оля. — Думаешь, они нас испугались и больше не появятся?
Илюшка принялся взахлеб рассказывать подробности вчерашней стычки.
— Погоди-ка! — остановил его Кирилл и тревожно посмотрел на друзей. — Серый фургон с решеткой? Я только что видел его, когда по бульвару проезжали.
— Ну вот! Я же говорила! — И Оля, бросив мальчишкам боевой клич индейцев, понеслась к бульвару.
Серый фургон действительно был тот самый, и собачники уже начали работу. Но сегодня они были умнее, наверное, вчера им здорово нагорело от начальства.
Теперь они ни на минуту не выпускали из поля зрения свой фургон. Подбежать к нему незаметно, как вчера, ребятам не удалось бы.
Или снова идти в атаку с арбалетами? Вон у лысоватого лейкопластырь на щеке белеет!
Можно им еще парочку таких лейкопластырей обеспечить. Но Оля сомневалась в меткости мальчишек.
Илюшка редко попадал в мишень, а Кирилл вообще вряд ли когда-нибудь тренировался в стрельбе из арбалета. Рассчитывать на себя одну — рискованно.
Собачники снова схватят их, да вдруг еще милицию позовут, вчера грозились же…
— Надо хитростью, — прошептал Кирилл, словно прочитав все ее мысли. — Надо их чем-нибудь отвлечь.
— Чем? — хмыкнул Илюшка. — Показывать им песни и танцы народов мира? Или чечетку бить?
— Да не перебивай ты человека! — нахмурилась Ольга. — Он все правильно говорит. Собачники знают только нас с тобой, а его они не знают. Вид у него приличный, не хулиганский. Ничего подозрительного. Подошел любопытный мальчик, задал несколько вопросов, собачники ответили, а мы с тобой в это время выпустили из фургона всех собак.
— А если они не ответят? — спросил Илюшка.
Ему было досадно, что это Оля с Кириллом придумали весь план, а он только насмехался. Теперь-то ясно: это единственная возможность. Почему же он раньше не догадался?
Илюшка и Оля остались в засаде, а Кирилл, поправив галстучек, пошел отвлекать собачников.
Честно говоря, Кирилл боялся. Так боялся, что даже коленки тряслись. Но отступить было невозможно.
Во-первых, он сам предложил этот план. Во-вторых, ребята поймут, что он трус, и перестанут с ним дружить.
А самое главное, если он не сможет отвлечь собачников, бедные псины в фургоне будут обречены на верную смерть. Из-за него!
Когда Кирилл об этом подумал, коленки на секунду перестали трястись, а потом снова задрожали, но на этот раз уже по другой причине: а вдруг ничего не получится?
— Дяденьки! — позвал он собачников придушенным голосом, но потом прокашлялся и обратился звонко: — Здравствуйте, дяденьки!
— Чего тебе? — грубо крикнул огненно-рыжий, но Кирилла не так-то просто было напугать.
— Вы собак ловите?
— Ну! Чего пристал? — собачник с подозрением оглядел Кирилла, а лысоватый дотронулся до лейкопластыря на щеке.
— Я вас спросить хотел, — мило улыбнулся Кирилл.
Огненно-рыжий приглядывался к чистенькому, отглаженному костюмчику Кирилла. Маменькин сынок, сразу видно. Не похож на вчерашних сорванцов. Вчерашние с такими не водятся.
— Можно вас спросить? — повторил Кирилл, не дождавшись ответа.
— Ну, спрашивай, спрашивай! — все так же грубовато, но уже с небольшой симпатией к прилизанному мальчику ответил огненно-рыжий.
А лысоватый даже улыбнулся:
— Газету в школе, что ли, делаешь?
— Нет. Сочинение на лето задали. Про профессию. Я хочу про вас.
— Про нас? — удивился огненно-рыжий. — Писал бы про докторов или там… про инженеров. Опять же шофера на свете есть, слесаря. Почему про нас?
— А мне нравится ваша профессия, — уверенно заявил Кирилл. — Я собак не люблю. Они кусаются.
— Кусаются, — согласился лысоватый. — Ох и кусаются, твари!
— Ладно, спрашивай побыстрее, — нахмурился огненно-рыжий, но и ему было приятно, что его профессию уважают и даже сочинение хотят писать. — Побыстрее, потому что работа стоит. И так уж вчера…
Но он не стал рассказывать мальчишке, что произошло вчера. Да Кирилл и сам знал, поэтому на рассказе не настаивал.
— Наверное, очень трудно бросать аркан? — спросил он и с уважением пощупал стальную проволоку.
— Когда наловчишься, совсем не трудно, — откликнулся лысоватый. — Гляди!
И в мгновение ока Кирилл оказался в аркане. Стальная петля довольно жестко обхватила его за туловище, и Кирилл испуганно попытался вырваться.
— Не дергайся, а то пиджачок порвешь, — улыбнулся собачник и освободил его из аркана. — Не боись! Людей в арканы мы не ловим. Только собак.
И тут Кирилл увидел условленный знак. Илюшка, удаляясь в засаду, махал ему рукой.
Это значит, все получилось, собаки свободны, можно уходить.
— Спасибо, — торопливо сказал собачникам Кирилл. — Я пойду. Сочинение писать надо.
— Да ты испугался, что ли? — вслед ему рассмеялся огненно-рыжий. — Вот маменькин сынок! Ладно, поехали дальше.
И тут собачники замерли от изумления; в фургоне не было ни одной собаки, а железная дверь по-прежнему была защелкнута наглухо.
— Пацан! — заорал огненно-рыжий. — Это он! Мерзавец!
— Как же он? Он с нами был.
— Отвлекал, значит! А эти, вчерашние, собак выпустили!
— Да не было их здесь! Сам, наверное, плохо щеколду задвинул.
— Ну, да! — усмехнулся огненно-рыжий. — Я плохо запер, а собаки выскочили и дверку за собой прикрыли! Так, что ли?
— Чего орешь?
— Чего ору? Опять план не выполнили! Опять!
— Ну, давай разыщем этих малолеток. Мы же знаем, где они живут.
— Чтобы опять от их папаши про нарушения выслушивать! Нарушаем же! Кто днем собак отлавливает? Запрещено это! А все ты — не могу по утрам, не могу, в ночную смену подрабатываю. Будет тебе ночная смена, если этот папаша жалобу на нас накатает!
Ребята все это время таились в кустах и покатывались со смеху, слушая перебранку собачников.
Они вышли из засады, только когда фургон укатил восвояси.
Ребята вернулись во двор, счастливые своей новой победой. Больше всех радовался Кирилл, потому что он поборол свой страх и сделал все отлично.
Он даже гордо думал о том, что если бы понадобилось, то он мог отвлекать собачников еще и полчаса, и час, задавая им вопросы.
* * *
Кирилл еще не успел уйти на урок к Софии Львовне, когда во дворе появился новенький грохочущий мотоцикл. Оля и Илюшка разинули рты — такого они в своем дворе никогда не видели.
Но еще больше они удивились, когда с заднего сиденья мотоцикла спрыгнула Олина мама и расстегнула мотоциклетный шлем.
Она увидела дочку и представила ей мотоциклиста в коричневой каске:
— Познакомься, Оля. Это Максим. Я тебе про него рассказывала.
Но Ольге было не до Максима. Ее горящие глаза были прикованы к ярко-красной «Яве» новой модели. Вот это мотоцикл!
— Это тебе, — сказал Максим и протянул Ольге большую куклу в картонной коробке.
— Спасибо, — ответила Оля и тут же передала коробку маме, даже не взглянув на кудрявую куклу.
Она по-мальчишески пожала Максиму руку и деловито спросила:
— Это твой мотоцикл?
— Мой, — немного растерянно и смущенно признался Максим.
— «Ява»?
— «Ява».
— Последней модели?
— Да.
— А можно по нему полазать?
— Можно, — уже весело улыбнулся Максим и пошел с Олиной мамой в подъезд, а Ольга, Илюшка и Кирилл, как маленькие мураши, облепили мотоцикл…
* * *
Вечером мама зашла к Оле пожелать спокойной ночи и тихонько спросила:
— Ну, как тебе Максим? Понравился?
— Угу… — сонно пробормотала Оля. — А мотоцикл у него просто отличный! «Ява»! Новая модель! Он к нам еще приедет?
— Конечно.
— Вот здорово! В следующий раз я попрошу, чтобы он нас покатал. Всех! По очереди! Меня, Илюшку и Кирилла! Ладно, мам?
* * *
Письмо шестое
«Дорогой Николенька!
Где Вы теперь? Живы ли?
Мы следим за стремительным продвижением Вашей 8-й армии ко Львову. В газетах пишут о бесконечных сражениях и многочисленных потерях.
Я временами просто впадаю в безумие. Что, если Вы серьезно ранены? Что, если Вы где-нибудь убиты?
Боже мой, Николенька, зачем Вы выбрали себе такой путь?
В Петербург эшелон за эшелоном привозят раненых. И в каждом раненом я вижу Вас.
Однажды мы с папой стали невольными зрителями страшной сцены: у госпитальных ворот выгружали раненых с оторванными руками и ногами. Грязные, наспех перебинтованные обрубки. Неужели и с Вами может такое произойти?
Только Вы не подумайте, Николенька, обо мне ничего низкого. Если с Вами что-то случится, я даю Вам слово: я всегда буду рядом.
Папа долго смотрел, как выгружали искалеченных солдат, и после этого перестал упрекать Костю в дезертирстве, перестал спорить с ним. И о Вас он очень беспокоится.
Моя подруга Юленька (Вы помните ее, Николенька? Она однажды приезжала в Павловск, и мы вместе гуляли) решила пойти в сестры милосердия. Она оставила гимназию и теперь работает в госпитале для ослепших солдат.
Я поддерживаю ее и тоже хочу так сделать, но Костя и особенно мама против этого. Костя говорит, что с моими способностями обязательно нужно закончить гимназию и поступать на Высшие курсы, а маменька…
Маменька просто боится, что я не выдержу. А я ведь не боюсь ни крови, ни гноя, ни мертвецов. Вы верите мне, Николенька?
Я очень хочу, чтобы Вы знали, что я страдаю за Вас, за Ваших друзей, за Ваших солдат. Простите меня за тот глупый «страшный вопрос», на который я вынудила Вас ответить. Теперь я лучше понимаю, что такое война.
Пишите, будьте живы и здоровы. Ваша Соня.
29 августа 1914 года».
Глава VI
ЖЕЛЕЗНЫЙ ЯЩИК
Псих появился, как всегда, неожиданно. Оля и Илюшка играли в футбол.
Увидев Психа, Оля быстро огляделась — двор пуст. Сразу стало страшно.
Ей даже показалось, словно в кошмарном сне, что четырехугольник двора захлопнулся, как мышеловка, и в этой мышеловке остались трое — Оля, Илюшка и Псих.
— Бежим! — дернул ее Илюшка.
Но Оля не могла двинуться с места. Как заколдованная, она смотрела в маленькие, слезящиеся нехорошим блеском глаза Психа. Он чуть замедлил шаг, готовясь к резкому прыжку, и оскалился, приподняв уголки слюнявых губ.
Вот так — глаза в глаза, ближе, ближе, еще пару шагов и решительный прыжок.
— Оля! — заорал Илюшка. — Что ты стоишь? Бежим!
Крик Илюшки вернул Олю в действительность, и мышеловка приоткрылась. Псих был совсем рядом, поэтому спасительной щелью мог стать только подъезд.
Туда и ринулись ребята.
— Твои дома? — спросила Оля, потому что Илюшка жил на первом этаже, а подниматься на третий, к Ольге, бессмысленно — вот там точно мышеловка. Олиной мамы дома нет.
— Я один! — выдохнул Илюшка. — У меня ключ!
— Не успеем!
Да что же делать?! Щель в мышеловке оборачивалась новым капканом.
Ребята одновременно посмотрели на огромный железный ящик, испокон веку стоявший на промежуточной площадке. Ящик был в ребячий рост.
Раньше он как-то использовался для почты, а теперь дворник Петя хранил в нем свои метлы, ведра, лопаты и аккуратно закрывал ящик на ключ. Но, на счастье ребят, теперь ящик был приоткрыт. Наверное, Петя забыл о маленьком замочке.
Не сговариваясь, Оля и Илюшка распахнули дверь и влезли внутрь ящика. Им едва хватило места, но это был единственный способ спрятаться от Психа. Илюшка потянул на себя дверь.
И очень вовремя. Псих вошел в подъезд и осмотрелся. Детей не было.
На его лице отразилась растерянность — по времени они бы даже не успели скользнуть в чью-нибудь квартиру.
Ребята сидели не шевелясь. Ящик был с двумя довольно широкими щелями, через которые они могли наблюдать за действиями Психа.
А Псих замер. Он ловил в тишине подъезда каждый звук и даже пару раз скользнул глазами по ящику.
Илюшка, державший дверь, в этот момент вздрогнул и испуганно потянул дверь на себя. Замок тихонько щелкнул и захлопнулся. Ребята были даже рады — ключа у Психа нет, а ломать железный ящик он не будет, побоится такой шум поднимать.
Псих поднялся до третьего этажа, снова спустился и с досадой плюнул на железный ящик. Потом он что-то пробормотал себе под нос и вышел из подъезда.
Пленники железного ящика пошевелились. Места, конечно, маловато, но подождать, пока кто-нибудь откроет, можно. Можно даже присесть на перевернутое ведро.
— Не задохнемся? — тревожно спросил Илюшка.
— Нет. Через щели воздух идет. Жарковато только.
— Хоть бы кто поскорее в подъезде появился, — вздохнул Илюшка. — Неохота здесь до вечера сидеть, ждать, пока родители с работы придут.
— Ну все, заныл! — поморщилась Ольга. — Скажи ящику спасибо, а то бы…
— А что? — вдруг спросил Илюшка. — Что нужно от нас этому Психу?
— Откуда я знаю? Видел его глаза? Ничего хорошего от него не жди.
Ребята замолчали, но Оля еще долго думала о том, что погони Психа становятся все серьезнее и настойчивее. Однажды он их схватит. При этой мысли дрожь пробежала по спине.
Самым отвратительным казались его грязные, вечно шевелящиеся пальцы и маленькие слезящиеся глаза, тот взгляд, который заставил ее сегодня не двигаться с места.
— Петя! — радостно завопил Илюшка, оглушив задумавшуюся Олю. — Открой нас!
В ту же минуту послышались звяканье ключа о замок, легкий щелчок и скрип открываемой двери. Оля зажмурилась от света. После темноты ящика подъезд показался яркоярко освещенным.
— Вот вы где! — широко улыбнулся Петя. — Все ваши игры? А если бы я завтра за метлой пришел? Так и сидели бы всю ночь?
— Мама с папой бы открыли, — бодро возразил Илюшка. — Мы нечаянно.
— Ладно-ладно, вылезайте. Вас уже паренек дожидается, не поймет, куда вы делись. Меня про вас спрашивал.
— Кирилл? — в один голос спросили ребята.
— Он самый. На скамеечке сидит.
* * *
А потом было блаженство. Оля, Илюшка и Кирилл сидели рядом с дворником Петей, болтали о всяких пустяках и смотрели, как Петя делает себе новую метлу и ловко связывает коричневые ветки.
О недавнем страхе и о Психе было забыто. И все предыдущее приключение казалось событием далеким, нелепым и даже каким-то сказочным.
В самом деле, разве могло случиться что-нибудь в такой солнечный, веселый и добрый день? Какой еще Псих, если рядом любимый друг и сильный, ловкий, улыбающийся дворник Петя.
— Кирилл, а ты не боишься у Софии Львовны дома? — спросил Илюшка.
— В квартире? — удивился Кирилл. — А чего там бояться?
— Мы с Олькой в окно к ней заглядывали. — Илюшка вдруг почему-то покраснел и торопливо закончил: — Там темно и огромные картины.
Кирилл засмеялся:
— Правильно. Только там совсем не страшно. Там очень красиво. У Софии Львовны прекрасный вкус.
— Чего? — изумился Илюшка.
— Я хотел сказать, что в ее доме очень много красивых вещей. Почти все они старинные.
— Антиквариат, — подсказал Петя.
— Да. София Львовна всю жизнь собирала. У нее целая коллекция серебряных статуэток. Чего только нет! И слоны, и кошечки, и чертики, и дамы с зонтиками. А про одну статуэтку она мне отдельно рассказывала. Про серебряного гусара. Это ее самая любимая статуэтка. Она даже хранится отдельно. Все на полочке в маленькой комнате стоят, а эта — в маленькой сумочке в верхнем ящике письменного стола, вместе с письмами. София Львовна сказала про гусара — «самая дорогая реликвия». Не знаю, почему он ей так понравился. У нее гораздо красивее статуэтки есть. А эта… Ничего особенного. Правда, гусар с секретом. Сабельку как-то повернуть, и у него сердечко рубиновое открывается.
— Значит, София Львовна — богачка, — с неприязнью сказала Оля.
— Ты не поняла. Коллекция — это же не богатство. Это для души. Каждая из этих статуэток чем-то ей памятна. Так же, как и картины. В основном это все подарки ее друзей.
— У нее много друзей? — удивился Илюшка.
Ему казалось дикостью то, что кто-то может дружить с этой желчной, молчаливой старухой.
— Много, — ответил Кирилл. — Только они живут в разных городах и пишут ей письма, а она отвечает. У нее на письменном столе всегда лежит стопка чистеньких конвертов.
— А где же спит эта бабуля? — вмешался Петя, прислушиваясь к ребячьему разговору. — По твоим рассказам, у нее там музей и жить негде.
— Да и диван у нее старинный, с высокой спинкой, обитый кожей. Он в большой комнате стоит. София Львовна эту комнату так и называет — диванная.
Оля вдруг предложила:
— Если когда-нибудь мы будем жить в разных городах, давайте никогда-никогда не забывать друг друга! Будем писать письма!
— Вот еще придумала, — Илюшка пожал плечами. — Я вообще писать не люблю. И кто тебе сказал, что мы будем жить в разных городах?
— Ну, давайте! — настаивала Ольга. — Я клянусь!
— Я клянусь! — Кирилл порывисто вскочил со скамейки и вытянулся в струнку.
— Я тоже клянусь, — вздохнул Илюшка.
Глава VII
«ВАХТЕННЫЙ ЖУРНАЛ»
— Олечка! Максим предложил мне выйти за него замуж, — мама подняла глаза, просительно и как-то смущенно.
— Это хорошо, — по-взрослому, серьезно откликнулась Оля.
Ей даже приятно стало от такой своей настоящей взрослости. Как будто мама превратилась в дочку, а она, Оля, в маму.
— Он хочет познакомить меня со своими родителями. Они живут в другом городе. Мы собирались поехать к ним в эти выходные.
— Это хорошо, — повторила Оля и улыбнулась ласково-снисходительно, копируя улыбку матери.
— Ничего, если пару дней ты побудешь у тети Томы?
— У тети Томы?! — выражение Олиного лица в одно мгновение потеряло всю свою взрослость. — Так ты поедешь без меня?
— Понимаешь, Оленька, мы поедем на мотоцикле, — поспешно объяснила мама. — А ты же знаешь, там всего два места.
Оля насупилась и даже хотела разреветься. Как не стыдно! В путешествие — без нее!
— К мотоциклу можно было прицепить коляску, — хмуро сказала она.
— У Максима нет коляски. Что ты расстроилась? Там чужие люди. Неизвестно еще, понравлюсь ли я им. А здесь тетя Тома и твой любимый Илюшка. Ты же не будешь ночевать одна в пустой квартире.
— Ладно, — все еще хмуро согласилась Оля.
Вообще-то говоря, все оборачивалось не так уж плохо. С Илюшкой можно придумать кучу игр, и никто целых два дня не будет их отрывать и звать по домам.
Мама улыбнулась:
— А Максиму я скажу, чтобы в следующий раз он раздобыл к своему мотоциклу коляску. Специально для тебя. Хорошо?
И все-таки Оле было обидно. Когда-нибудь и она точно так же уедет из дома и маму с собой не возьмет. А поедет она в Африку. В заповедник.
Оля очень любила зверей и хотела стать биологом. Когда она сказала об этом Илюшке, то он рассмеялся:
— В Африке жарко!
— Я жары не боюсь.
— И мухи цеце летают.
— Ну и что? Зато там тигры, львы и крокодилы. Я за ними наблюдать буду.
— Вот уж профессия — наблюдатель! — хмыкнул Илюшка.
— Не наблюдатель, а биолог, — насупилась Оля. — Вот тебя в Африку точно не возьмут! Ты — толстый! За тобой тигр погонится, а ты убежать не сумеешь.
— От тигра и ты не убежишь, — обиделся Илюшка. — И не собираюсь я в твою Африку! Я моряком стану!
— И в моряки тебя не возьмут! Там ловкость нужна и смелость, а ты темноты и высоты боишься.
Илюшка промолчал. Не говорить же ей, что он и воды боится, и плавать толком не умеет. А в моряки все равно хочет. И плавать научится. Он каждый день себя к темноте приучал. Потушит в комнате свет и заставляет себя не бояться. Пока не получалось совсем остановить страх, но хотя бы на несколько минут справиться с ним удавалось.
Этот разговор давно был, и потом ни Оля, ни Илюшка о будущей профессии не заикались.
Оля задумалась. Мама собиралась в поездку и что-то весело напевала в соседней комнате. А что, если не откладывать поездку в Африку? Отличная идея!
Оля вытащила из ящика со старыми игрушками маленький чемоданчик, когда-то подаренный бабушкой, вытряхнула из него кукол и начала сборы.
Что же с собой брать? Ну, зимняя одежда в Африке, конечно, не понадобится. Оля аккуратно сложила в чемоданчик летние маечки.
Арбалет, пожалуй, пригодится. Железными стрелами можно отпугивать шакалов по ночам.
И панамку надо прихватить. В Африке солнце так жарит, что солнечный удар в первую минуту схлопотать можно.
Больше ничего в чемоданчик не поместилось. Оля защелкнула замочки, села на кровать и снова задумалась.
Как же в Африку-то попасть? Что выбрать — самолет или корабль? На корабле, конечно, интереснее, зато на самолете быстрее.
А мама приедет, хватится ее и не найдет. Оля ей даже записки не оставит. Нет, оставит: «До свидания, мама! Я уехала в Африку». Коротко и сурово. Мама будет плакать.
И тут Оле так жалко стало маму, что она сама чуть не разрыдалась. Не поедет она ни в какую Африку! Оля распаковала чемодан и сунула маечки и панамку на полку в шкаф.
Да и не ждет ее никто в Африке. Она же еще не биолог. Вот станет биологом, тогда и уедет. А может, даже маму с собой возьмет. И ее Максима.
Ничего, пускай мама едет в эти выходные. Оля с Илюшкой побудет. Тоже неплохо. Весело.
* * *
Илюшка такому обороту дел очень обрадовался.
— Мы будем играть в индейцев! — тут же решил он. — Только не так, как всегда.
— А как? — спросила заинтригованная Оля.
— А так, как будто дом — это не дом, а индейская хижина, а мы — индейцы, уставшие, только что вернувшиеся с тропы войны.
— Так неинтересно, — поморщилась Оля.
— Очень даже интересно! Вот посмотришь! Давай!
— Ну давай. Попробуем, — вяло согласилась Оля.
— Оля, Илюша! Ужинать! — позвала в это время тетя Тома.
— Вот! — ликующе произнес Илюшка. — С еды и начнем! Я прочитал, что индейцы никогда не наедаются. Это нужно сказать в своей хижине и почувствовать самому.
— Как это?
— Очень просто. Никогда не говори, что наелась. Пошли! И действуй, как я.
Тетя Тома поставила перед ребятами тарелки с дымящейся картошкой и котлетами. Оля с удовольствием поела, но, когда тетя Тома спросила: «Наелись?» — ребята в один голос ответили:
— Нет!
А Илюшка добавил:
— Индейцы никогда не наедаются.
Тетя Тома засмеялась и положила добавку. Оля с трудом проглотила еще одну котлету.
— Ну, теперь наелись?
— Нет, — сказал Илюшка, а Оля только помотала головой. — Индейцы никогда не наедаются.
Тетя Тома удивленно положила им на тарелки еще по котлете. Тут пришел Илюшкин папа и начал рассказывать, что он все-таки написал сегодня жалобу на собачников и что он был прав: отлов собак в дневное время — это нарушение.
— Теперь эти молодцы будут поосторожнее! — засмеялся Илюшкин папа. — Думаю, друзья, арбалеты вам больше не понадобятся.
Он подмигнул ребятам и принялся за еду. Оля едва всовывала в себя эту несчастную котлету. Илюшка тоже заметно снизил темп и сидел над тарелкой полчаса.
— Наелись? — уже лукаво спросила тетя Тома.
Она поняла, что здесь какая-то игра.
— Нет, — героически ответил Илюшка и пояснил: — Индейцы никогда не наедаются.
— А я наелась! — заявила вдруг Оля и сказала Илюшке: — Я больше не играю в индейцев. Я лопну.
Илюшка надулся, но тоже отодвинул свою тарелку:
— Тогда и я наелся.
Они ушли в Илюшкину комнату.
— Во что будем играть? — спросил Илюшка.
— Не знаю. Я из-за твоих индейцев двигаться не могу. Живот как барабан.
— Да, сейчас мы бы с тобой от Психа не убежали. И от собачников тоже.
— Кстати, ты слышал, что твой отец про собачников говорил?
— Ну и что?
— Они теперь по ночам промышлять будут. Это значит, что мы им помешать не можем.
— А давай сегодня будем спать по очереди! — предложил Илюшка. — Тогда мы их выследим! Будем нести вахту! Как моряки! Сначала ты собачников выглядывать будешь, потом я! У меня бинокль и бескозырка есть! Играем в моряков?
— А чистая тетрадка у тебя есть?
— Зачем?
— Все моряки ведут вахтенный журнал. Записывают туда все, что за вахту происходит.
Илюшка принес тетрадь. Оля крупными буквами ярко-фиолетовым карандашом подписала: «Вахтенный журнал», а Илюшка нарисовал волны. Рисовать он не умел, и кривые загогулины трудно было принять за волны, но ребята горделиво оглядели свою работу и открыли первую страничку — чистенькую, наискось разлинованную.
Ребята поделили ночь пополам и договорились, что Оля разбудит Илюшку в четыре часа утра.
Илюшка улегся и очень скоро заснул. Оля сидела, уставившись в окно.
Во дворе горел фонарь, освещая яблоневые аллейки. Хотелось спать, особенно когда Оля начинала вслушиваться в сонное посапывание и причмокивание Илюшки.
Идея с игрой в моряков все больше и больше казалась глупой. Какое отношение моряки имеют к собачникам?
Вечно этот Илюшка навыдумывает! То индейцы, то моряки.
А то, что человеку просто хочется спать? Ужасно хочется! Просто невозможно…
И Оля уснула в кресле перед окном. В комнату светил фонарь, в яблоневых аллеях была тишина, Илюшка ворочался в постели, и не было никаких собачников…
Оля проснулась в половине пятого. Оттого, что затекла неловко согнутая рука.
Девочка испуганно посмотрела на часы и поняла, что проспала всю свою вахту. Ночь во дворе не нарушалась, фонарь насмешливо подмигивал неудачливому вахтенному матросу, как будто говорил: не переживай, я за тебя подежурил.
Оля решила разбудить Илюшку и не рассказывать ему, что она все проспала. Пусть думает, что вахта была выстояна честно.
Она вспомнила о «вахтенном журнале» и записала в него всего одну строчку: «Вахта прошла спокойно. Моряк Оля».
Илюшка проснулся, протер глаза и радостно вооружился биноклем. Оля про себя усмехнулась: тоже через полчаса уснет.
А сама укрылась потеплее одеялом и утонула головой в мягкой подушке. Под утро снятся самые сладкие сны.
Илюшке и правда через полчаса захотелось спать, но он потер глаза и щеки, открыл форточку, вдохнул прохладного ночного воздуха и снова проснулся.
Он открыл «вахтенный журнал» и чуть не засмеялся: кто ж так ведет журнал? «Вахта прошла спокойно». Нужно все писать подробно. Он подумал и записал:
5.0 — двор пуст, светит фонарь.
Но больше писать было нечего. Илюшка грустно просидел еще полчаса, и двор начал оживляться. Илюшка схватил карандаш и записал:
5.30 — появился дворник Петя, наверное, будет сейчас подметать.
5.45 — Пети нет. Ушел за метлой.
6.0 — Петя зашел в подъезд. Появился Псих. Не спится ему!
6.15 — Петя вышел из нашего подъезда, пошел в соседний. Увидел Психа, заторопился. Псих пошел за ним.
Вот еще новости! Псих же не связывается со взрослыми! Или просто хочет Пете про блокаду рассказать?
Илюшка почувствовал, как тепло и спокойно дома. Здесь их Псих не достанет. Потом с крыши раздался громкий крик, похожий на кошачий. Опять, наверное, соседские коты передрались. Скучновато быть на вахте. Илюшка снова открыл «вахтенный журнал» и записал:
6.30 — на крыше дерутся коты.
6.40 — из соседнего подъезда вышел Петя.
Н-да! Не «вахтенный журнал», а бабка-сплетница на скамеечке. Кто куда пошел, кто откуда вышел. Хоть бы собачники появились!
* * *
Письмо седьмое
«Дорогая Сонечка!
Как больно было читать Ваше последнее письмо! Война добралась и до Вас, до Кости, до нашего Петербурга.
Вы тоже видите раненых и искалеченных. Вы тоже видите эшелоны и шинели солдат и офицеров.
Как хорошо, что Вы не слышите звуков стрельбы, свиста пуль и разрывов снарядов! Я знаю, Вы этого и не услышите. Уверен в этом. Мы, те самые шинели, не допустим этого.
Не хочу больше писать о боях. Этим я только растравляю Ваше страдание.
Давайте, Сонечка, я лучше расскажу Вам, как третьего дня ездил в штаб. Нет-нет, Сонечка, это не сочинение графа Толстого — дворцы или на худой конец избы, где проходят важные военные советы, где собираются генералы и колдуют над картами, где у дверей теснятся адъютанты.
У нашего штаба нет даже землянки. Мы движемся так быстро, что некогда заниматься ее постройкой.
Штаб 8-й армии представляет собой спиленные бревна, на которых в ряд сидят писари и адъютанты. Скрипят перья, летят депеши в гарнизоны, на батареи, в соседние армии.
Вестовые отъезжают и подъезжают всякую минуту. Генерал Брусилов тут же, отдает приказы, хмурится, велит разобраться с пленными.
Пленных много. Немцы и австрийцы.
Особо берегут офицеров. Их можно обменять на наших пленных. Солдаты сидят одной грязной, израненной кучей, с затравленными глазами.
Сразу ощущается разница.
Офицеры глядят нагло и даже свысока, отвечают на вопросы переводчика нехотя, сквозь зубы. Они пришли на эту войну так же, как и я, — по доброй воле, по убеждению, по выбранной дороге.
Солдат даже не допрашивают. Просто составляют бесконечные списки имен и переписывают номера частей.
Они отвечают покорно, некоторые — подобострастно. В их глазах растерянность и непонимание.
Их мобилизовали, оторвали от размеренной жизни, дали в руки винтовки со штыками и послали убивать других. Они не знают, что их ждет и как скоро смогут они вернуться домой. Да и вернутся ли когда-нибудь.
Нет, Сонечка! Лучше мне совсем не писать.
Хотел порадовать Вас рассказом о штабе, развеселить, а вышло, что снова расстроил Ваше воображение. На этот раз пленными.
Простите меня, Сонечка, ради бога!
Ваш Николай.
8 сентября 1914 года».
Глава VIII КРАЖА
Утром Ольгу растолкал Илюшка.
— Вставай! Во дворе суматоха какая-то! Милиция приехала!
Ребята выбежали во двор, где шумели, переговариваясь, соседи. Ночью ограбили Софию Львовну. Вынесли всю ее коллекцию серебряных статуэток и какие-то драгоценности.
Криминалисты искали и не находили никаких отпечатков, осматривали аккуратно вскрытый дверной замок, составляли опись украденного имущества.
Ребят, конечно, никуда не пропустили. И никого не пропускали. Подъезд был оцеплен.
Оля и Илюшка прислушивались к разговорам соседей и видели четкий, резкий профиль Софии Львовны.
Она стояла на крыльце и что-то отвечала оперативнику. Она была мрачно-спокойная, не делала лишних жестов и, как всегда, прямо держала спину. Ребята не могли расслышать ни вопросов милиционера, ни ее короткие, сдержанные ответы.
Потом милиция приступила к поиску свидетелей. Опрос соседей поручили молоденькому лейтенанту, и он, подойдя к толпе, лениво, для проформы, скучным голосом сказал:
— Ограбление гражданки Прозоровой, по утверждению эксперта, произошло между пятью и семью часами утра. Если есть люди, слышавшие шум в подъезде или видевшие преступников, прошу дать свидетельские показания.
Было отчего заскучать лейтенанту. Между пятью и семью часами утра! В выходной день! Какие там свидетели?
Все нормальные люди в это время сладко спят, как спала и ограбленная «гражданка Прозорова». Соседи молчали. Они бы и хотели помочь следствию, но никто ничего не слышал, даже такса дяди Вани ночью не лаяла.
— Никто ничего не видел и не слышал? — еще раз спросил милиционер.
А в это время Илюшка удивленно смотрел на дворника Петю.
Почему он-то молчит? Неужели и он ничего не видел и не слышал? Он же был во дворе как раз в это время: с 5.30 до 6.30. Так записано в «вахтенном журнале».
И Психа он видел! Точно! Это Псих обокрал Софию Львовну!
Илюшка выкрикнул:
— Я видел!
Лейтенант недоверчиво посмотрел на Илюшку. И Оля изумленно глядела на Илюшку. И весь двор.
Илюшка покраснел и звонко повторил:
— Я видел в это время во дворе Психа!
— Кто такой Псих? — растерялся лейтенант.
— Да кто его знает?… Взялся откуда-то… Приходит иногда… — отвечали соседи.
— Вы не верите? — закричал Илюшка.
Он видел, он понимал, что ему никто не верит! Разве только Оля.
— Петя, да скажи же им! Ты же видел! У меня документ есть! «Вахтенный журнал»! Это чтобы собачники… Мы с Олькой… Я полночи не спал, и она — полночи!
Илюшка кричал быстро и почти бессвязно.
— Постой, мальчик, не кричи, — попросил лейтенант. — Ты говоришь, что Психа видел не один. Где Оля?
— Оля вот! Но она не видела! Она в это время спала! Была моя вахта! С пяти утра я вел журнал. А в половине шестого появился Петя! А потом пришел Псих! Он заходил в подъезд!
— А где Петя? — спросил лейтенант.
Он уже потерял всякую надежду разобраться в этом запутанном рассказе про какую-то вахту.
— Петя — это я, — тихо сказал дворник. — Мальчик прав. Здесь был Псих, но… Он не грабил Софию Львовну… — Петя помолчал и совсем тихо выдавил: — Софию Львовну ограбил я.
По толпе пронесся удивленный гул, лейтенант тут же выдернул к себе Петю и увел его в квартиру Софии Львовны.
До полудня во дворе не утихали разговоры и пересуды. Уже все было известно.
Петя решился на ограбление, потому что задолжал каким-то приятелям, проиграл им в карты крупную сумму, а они начали требовать долг.
Отмычки Петя взял накануне вечером у слесаря из домоуправления под предлогом, что в дворницкой заклинило замок. Боялся, торопился, хватал то, что первое попало под руку. В квартире Софии Львовны пробыл не больше десяти минут.
Все украденное затолкал в холщовую сумку и отнес на чердак в соседний подъезд. Петя послушно показал, куда спрятал на чердаке свою добычу.
София Львовна подтвердила, что это ее коллекция и драгоценности, но сказала, что не хватает всего одной вещи — маленькой дамской сумочки. В сумочке хранились письма и серебряная статуэтка гусара с рубиновым сердцем.
Петя утверждал, что сумочку не брал и не знает, как она выглядит. Психа он, конечно, видел, но с ним не говорил.
И Псих тут ни при чем. Он не соучастник.
Раннее утро выбрал специально, чтобы не было свидетелей. А если кто посторонний увидел бы, ничего странного — дворник убирает территорию. Не рассчитывал, что встретится Псих, а тем более что Илья будет смотреть в окно.
Петю увезли.
Увезли пока и всю коллекцию Софии Львовны. В качестве вещественных доказательств. Забрали и ребячий «вахтенный журнал» с Илюшкиными записями.
Психом заинтересовались и начали разыскивать.
Илюшку считали героем, даже София Львовна поблагодарила его и церемонно кивнула головой с высокой старинной прической.
Но Илюшка себя героем не ощущал. Было жалко Петю.
Хоть он и виноват, но получилось, что Илюшка его выдал. Он знал, что это не предательство, но в душе от всего этого происшествия остался неприятный осадок.
* * *
Через три месяца следствие закончилось, состоялся суд. Пете присудили два года тюрьмы.
Психа так и не нашли. А может, и не особенно искали. Ведь он был не соучастник, а только свидетель, а свидетельство его все равно не имеет силы, потому что он больной.
София Львовна по-прежнему утверждала, что ее сумочка с серебряным гусаром тоже украдена, но Петя и на суде повторил, что сумочку не брал и не понимает, о чем его спрашивают.
Во дворе, пошептавшись между собой, соседи решили, что старуха спятила — сама запрятала свою сумочку и теперь не может вспомнить куда. София Львовна ни с кем из соседей не общалась и слухов не опровергала, а если знала о них, то хранила презрительное молчание.
Собачники с тех пор ни разу не появлялись. Ни во дворе, ни на бульваре. Может быть, промышляли ночью, но за сном Оли и Илюшки теперь строго-настрого следили родители, и подежурить не удавалось.
Теперь у ребят появилось новое занятие — они вместе с Кириллом искали серебряного гусара. Но гусар исчез бесследно, словно растворился…