Дома мама встретила Артема ледяным выражением лица.

— Как прошел ваш поход? — поинтересовалась она.

— Хорошо, — настороженно ответил Артем, чувствуя неладное.

— Так где вы были?

— Я же говорил, санаторий «Лесная тишина».

— Звонила староста вашего класса, Вика Михайловская.

— Ну и что? — еле слышно прошептал Артем, уже понимая, что маме все известно.

— Она сказала, что Галина Егоровна не назначала никакого похода. Слава богу, она позвонила только сегодня утром. Если бы звонок был вчера, я бы уже была в сумасшедшем доме. Так как все это понимать?

Черт бы побрал эту Вику! Никогда не звонит, а тут выбрала удобный момент!

— Мамочка! Это было необходимо! — Артем в отчаянии не знал, что ему говорить. — Мы выслеживали одного человека!

— Выследили?

— Да.

— Я очень рада. А что, если бы вы не вернулись? Где бы мы вас искали?

— У санатория «Лесная тишина».

— Прекрасно! Хотя бы в этом вы не врали! Значит, так, дорогой мой! Ты сам знаешь, я воспитатель нестрогий, но и моему терпению пришел конец. Сейчас я позвоню родителям Вовы и Виталика, и мы все вместе решим, как вас наказать.

Ах, вот как! Родители Вовки и Виталика, еще ни о чем не знают?

— Мам! Мама! Мамочка! — завопил Артем, вцепляясь в рукав маминого халата. — Пожалуйста! Не нужно ничего говорить их родителям! Виталика отец будет бить, а у Вовки дома только бабушка, у нее сердце плохое!

— Сердце плохое? — переспросила мама. — А мое сердце тебя не волнует? — Она гневно выдержала умоляющий взгляд сына, освободила рукав и сказала: — Хорошо. Раз ты такой заботливый друг, то отвечать будешь за троих.

— Я согласен, — вздохнул Артем, с трудом представляя себе, в чем будет заключаться его наказание.

Мама никогда не наказывала его. Только иногда прекращала с ним разговаривать. А что она придумает теперь?

— Будешь сидеть под домашним арестом. До конца каникул.

— До конца каникул? — взвыл Артем.

Но это же жестоко! Это несправедливо! В конце концов, он соврал про поход, но ведь сказал, куда отправляется и вернулся вовремя! Должны же быть какие-то смягчающие обстоятельства!

— До конца каникул, — мама была непоколебима. — Своих друзей парламентерами можешь не присылать, а то и им влетит. Ясно?

Артем молча кивнул, едва сдерживаясь, чтобы не разреветься, и ушел в свою комнату. Сначала он даже хотел объявить маме голодовку. Тогда она, наверное, быстрее сжалится.

Но этих твердых намерений хватило только до первых вкусных запахов, донесшихся из кухни. Артем чувствовал, как в нем просыпается зверский аппетит, и понимал, что голодовка как средство борьбы против мамы ему не по плечу.

Вовка и Виталик, узнав о положении Артема, посочувствовали ему, но сказали, что его мама просто клад. Это потому что она согласилась ничего не сообщать их родителям.

— Домашний арест — это не так уж страшно, — подбодрил его Виталик. — Меня папка ремнем лупит знаешь как больно!

Артем, к счастью, не знал, но такое утешение мало его обрадовало.

— А ты представь, что ты узник. Ну, как раньше! За идею! — посоветовал ему Вовка.

— За какую идею? — кисло улыбнулся Артем. — За призрака?

Да, вот кто во всем виноват! Этот проклятый призрак! То есть Безголосый, из-за которого пришлось ездить в санаторий!

Кстати, сегодня вечером должен быть звонок из детского сада. Вот и отлично! Артем с ним поговорит! Он ему скажет! Он многое ему теперь хочет сказать!

Артем впервые без страха ждал этого звонка. Наоборот, даже с каким-то злорадством.

Безголосый об этом знать не мог. И поэтому ровно в половине двенадцатого начал скрежетать свой очередной бред.

— Мне холодно… Я не могу достать до пламени… Освободи меня…

— Откуда? — холодно поинтересовался Артем.

Голос растерянно смолк: с ним еще не пытались вступить в диалог.

— Откуда вас освобождать? — повторил свой вопрос Артем. — Из санатория «Лесная тишина» или из детского сада?

«Призрак» был поражен его наглостью и осведомленностью.

— А что если я позвоню вам на работу — и в детский сад, и в санаторий — и сообщу, что вы занимаетесь шантажом? А еще лучше я заявлю в милицию о шантаже и о краже редкой книги? Про вас и про Владислава Геннадьевича? Знаете такого?

— Н-нет, — прохрипел Безголосый. — Я никого не знаю.

— Ну, конечно! — рассмеялся Артем и сказал: — Думаю, звонков больше не будет? Это может плохо для вас кончиться.

Безголосый не выдержал и первым бросил трубку. Артем ненадолго почувствовал себя победителем.

Это хоть чуть-чуть скрасило атмосферу напряженности, поселившуюся в доме. Мама будто не замечала Артема, бросала ему короткие фразы и так же коротко отвечала на его вопросы.

Прошел всего один день его домашнего ареста, и Артем с ужасом считал, сколько дней осталось до конца каникул. Дней было много, и Артем страстно мечтал, чтобы они пробежали поскорее. А как они могут бежать скорее, если каждый день сидишь в четырех стенах и умираешь от скуки?

Нет, конечно, дома от скуки не умрешь. Дома можно читать, рисовать, сидеть за компьютером. Ему даже никто не запрещал приглашать домой ребят, но… Ведь это как раз в то время, когда начинает разгадываться тайна! Когда нужно быть свободным!

За один день Артем возненавидел слово «каникулы», потому что они были бесконечными. Такого с ним еще не происходило. Наоборот, он растягивал каждый день, чтобы подольше не видеть на календаре 1 сентября.

И почему эти взрослые имеют право распоряжаться своими детьми? Почему они назначают какие-то наказания, хвалят, ругают, заставляют что-то делать?

— Владислав Геннадьевич должен вернуться из санатория, — сообщил на следующий день Виталик.

— Пора нанести ему визит. — Вовка даже потер руки от нетерпения.

— А если мы все-таки ошибаемся? — сказал Артем.

— Если ошибаемся — ничего страшного. Допрос будет проведен незаметно. Он или подтвердит наши подозрения, или опровергнет. В зависимости от этого будем действовать дальше. Но я почти на сто процентов уверен, что это он затеял игру с призраком.

— Я не могу пойти с вами, — вздохнул Артем. — У меня домашний арест. Может, подождем, когда он закончится?

— В таких делах нельзя тянуть время, — изрек Вовка. — Преступник может затаится, замести все следы или вообще исчезнуть.

— Ты Вовку слушай, — улыбнулся Виталик. — Он вчера весь вечер детективы штудировал! Зря, что ли? Так и сыплет терминами. Только про презумпцию невиновности забыл.

— Про что? — не понял Вовка.

— Про то, что, прежде чем обвинять, нужно доказать, что это именно он совершил преступление.

— Думаешь, ты самый умный? — огрызнулся Вовка. — Я и не собираюсь с порога надевать на него наручники.

— У тебя их и нет! — рассмеялся Артем. — Так вы все-таки решили поговорить с Владиславом Геннадьевичем?

— Да. И прямо сейчас.

Артем проводил друзей. Теперь он даже рад был своему аресту. Просто он всегда чувствовал себя неловко, когда хороший человек попадал в неприятное положение. А Владислава Геннадьевича он все равно продолжал считать хорошим человеком. И участвовать в допросе хорошего человека тоже не хотел.

Он подошел к журнальному столику, развернул свежую газету, лениво пробежал заголовки, в миллионный раз поражаясь тому, что взрослые находят в газетах что-то интересное, захлопнул газету и положил ее на столик. Потом задумался о Владиславе Геннадьевиче, о призраке, о ребятах и бессмысленно уставился в небольшой заголовок статьи, набранной мелким шрифтом на последней полосе газеты.

И вдруг этот заголовок начал приобретать смысл. Такой смысл, от которого стало жарко. Артем лихорадочно схватил газету, прочитал статью целиком. Еще раз. Еще…

Потом он пулей выскочил на балкон, в надежде, что друзья еще не вышли со двора, но их и след простыл.

Артем с досадой стукнул ладонью по перилам балкона и вернулся к журнальному столику.

— Ну, о чем мы будем его спрашивать? — поинтересовался Виталик, когда они уже подходили к дому Владислава Геннадьевича.

До этого ребята молчали, думая каждый о своем.

— Не переживай, — откликнулся Вовка. — Допрос поведу я. Я уже придумал все уловки. Предоставь это дело мне.

Виталик скептически посмотрел на него, но ничего не сказал. Предоставлять все Вовке он, конечно, не собирался, не из жадности к славе следователя, а просто потому, что слишком хорошо знал друга. Вовка будет идти к цели, как танк, а с преступником нужно иногда чуть-чуть похитрить. Виталик не очень хорошо представлял себе, как он будет хитрить с Владиславом Геннадьевичем, но по крайней мере был готов сглаживать все резкости и грубости.

Владислав Геннадьевич им очень обрадовался. Он даже не обратил внимания на суровое выражение Вовкиного лица. Или сделал вид, что не обратил.

— Это хорошо, что вы пришли! — говорил Владислав Геннадьевич, торопливо отшвыривая в угол еще не распакованную сумку. — А я только сегодня приехал.

— Из санатория «Лесная тишина»? — очень официально осведомился Вовка, как будто вел протокол.

— Да. Прекрасное место! Отдых отличный! Лес, сосны…

— Поляны и светлый корпус, — ехидно улыбаясь, закончил Вовка.

— Да-да, именно. Я, конечно, понимаю ваш сарказм. В вашем возрасте мечтаешь о приключениях и о путешествиях, а не о тихом санатории.

— Дело не в этом, — строго оборвал его Вовка. — Скажите, вы знакомы с ночным сторожем из этого санатория?

— Со сторожем? — удивился Владислав Геннадьевич.

— Ну да, — кивнул Вовка, по его удивлению решив, что уже поставил допрашиваемого в тупик. — Вы должны его знать. У него голос необычный, сиплый, скрипучий. Его так все и прозывают Безголосым.

— Очень жаль, но я совершенно не обратил внимание на сторожа. Как-то не было повода общаться с ним.

— А он всегда дает звонить по телефону.

— Ночью? — засмеялся Владислав Геннадьевич. — Куда же я буду звонить ночью? Все мои приятели и родные по ночам имеют привычку спать.

— А он вам не передавал привет от меня? — спросил Вовка.

— От тебя? — удивился Владислав Геннадьевич. — А почему он должен был передавать мне приветы?

— Вообще-то я его об этом просил. Он мой дядя.

— Вот как? Что же ты мне не сказал, что твой дядя работает в санатории? Тогда бы я, конечно, обратил на него внимание, да и все приветы от тебя, думаю, получил бы.

Владислав Геннадьевич весело улыбался:

— Ну, ничего! В другой раз поеду — познакомлюсь с твоим дядей.

Он сказал это так легко и правдиво, что любой другой сразу признал бы его абсолютную невиновность. Но Вовку не так просто было поймать на эту удочку. Он только еще сильнее нахмурился, обдумывая свой следующий вопрос.

— Что-то мы все о санатории, да о санатории, — сказал Владислав Геннадьевич. — Давайте-ка я поставлю чай, и вы толком расскажете мне о своих делах. Кстати, где Артем? Он что, обиделся на меня?

— Нет, — быстро ответил Виталик, перебивая Вовку. — Он заболел. В другой раз зайдет.

— Заболел? Надеюсь, ничего серьезного? Передайте ему от меня привет. Пусть поправляется. Ну, так что же у вас нового?

— Ничего, — сказал Вовка. — Мы, собственно, вот за чем пришли — у вас нет экслибриса Валентина Кувыркова или Берковского?

— Насколько мне известно, на книгах Берковского не было экслибриса, а вот экслибрис Кувыркова в моей коллекции имеется. Подождите, нужно сообразить, в каком альбоме… Я сейчас!

Владислав Геннадьевич вышел из комнаты, а Виталик прошипел Вовке:

— Зачем тебе экслибрисы?

— Ну, не могу же я без конца спрашивать его о стороже! Время от времени нужно менять тему разговора. Подожди. Все идет как по маслу. Еще чуть-чуть, и я его раскушу.

— Кусай, кусай, только зубы не сломай, — посоветовал Виталик.

— Вот его экслибрис! — Владислав Геннадьевич показал ребятам изображение пера, с кончика которого стекала не то капля чернил, не то капля крови.

— Это что, кровь? — спросил Вовка.

— Кровь? — удивился Владислав Геннадьевич. — Я всю жизнь считал, что это чернила. А вы все еще не выбросили из головы вашу странную версию о преступлении Кувыркова?

— И не собираемся выбрасывать, — ответил Вовка, глядя Владиславу Геннадьевичу в глаза.

Он хотел уловить в них хоть искорку смятения, растерянности, злости, но так ничего и не заметил.

— Вы же знакомы с Савельевым, — напомнил Владислав Геннадьевич.

— Ну и что?

— Ну а кому же, кроме него, лучше знать жизнь Кувыркова? Что он говорит по поводу вашей версии?

— То же самое, что вы, — честно ответил Виталик.

— Ну, вот видите! Внук Кувыркова тоже так считает.

— А вы что, разговаривали с внуком Кувыркова? — уцепился Вовка.

— Я? Вы сами с ним разговаривали… Постойте! Неужели вы до сих пор не знаете, что Дмитрий Ефимович Савельев — единственный внук писателя Кувыркова?

— Чей внук? — непослушным языком переспросил Вовка.

— Валентина Кувыркова.

— Нам пора! — вдруг резко поднялся Виталик. — У нас еще много дел. Пошли, Вовка!

— А как же чай?

— Спасибо, мы не хотим.

— Ну, если уж так спешите… — Владислав Геннадьевич развел руками. — Тогда отложим чаепитие до другого раза.

Мальчишки пулей выскочили из подъезда.

— Ты понял? Ты все понял? — бессвязно выкрикивал Виталик.

— Да не тормоши ты меня!

— Савельев — внук Кувыркова! Савельев первым рассказал нам о призраках! Савельев тоже был в санатории «Лесная тишина»! Только Савельеву выгодно, чтобы никто не узнал правды о преступлении Кувыркова! Вот кто настоящий преступник! Савельев, а не бедный Владислав Геннадьевич!

— Чего ты орешь? Я и без тебя все это понимаю. Идем к Савельеву?

— А Артем?

— Но он же все равно под арестом!

— Так нечестно. Мы должны держать его в курсе дела. Он же не виноват. Он за нас за всех сейчас отдувается.

— Согласен. Забежим к Артему. Потом пойдем к Савельеву.

Лифт, как назло, медленно одолевал подъем.

— Артем! — ворвался в квартиру Вовка. — Сенсация! Савельев — внук Кувыркова!

— Знаю, — спокойно сказал Артем и протянул друзьям газету. — Вот. Случайно наткнулся после вашего ухода.

«На открытии мемориальной доски Валентину Кувыркову присутствовали внук писателя — литературовед Савельев, поэты, прозаики, представители творческой молодежи, официальные лица».

* * *

Кувырков умирал. Долго и мучительно. Уже несколько месяцев он не вставал с постели. Жизнь сузилась до двух белых стен комнаты и низкого потолка. В комнате стойко пахло травами и лекарствами.

«Сегодня будет решительный день, — думал Кувырков. — Я шел к этому дню всю свою жизнь. Дальше откладывать некуда».

Он услышал шорох ключа в замочной скважине. Внук вернулся из университета.

— Привет, дедуля! — веселая, обаятельная улыбка. — Как ты сегодня?

— Как всегда, Митенька.

— А где мама?

— Побежала в аптеку. Приходил доктор и прописал мне новое лекарство.

— Оно тебе обязательно поможет, дед. Вот посмотришь!

— Не убегай, Митенька. Мне нужно поговорить с тобой.

— О чем?

— О завещании.

— Рановато, дед, — улыбнулся Митя.

— Пора, Митенька. Возьми эту тетрадку. Прочти.

— Прямо сейчас?

— Да.

Внук открыл тетрадь и изумился:

— Какое же это завещание? Это рассказ.

— Да. Читай.

Митя послушно листал страницы и все больше мрачнел.

— Что это? — спросил он, когда закончил чтение.

— Сюжет этого рассказа мне подарил Всеволод Берковский.

— Но ведь здесь речь о пожаре в его имении?

— Правильно.

— А друг, из зависти уничтоживший все рукописи?…

— Это я, Митенька. Я назвал этот рассказ «Солнце в траве». Так называлась повесть Берковского. Одна из тех, что сгорели.

Митя вытер со лба капельки пота.

— Подожди, подожди, дед! Я ничего не понимаю.

— Я хочу, чтобы ты издал этот рассказ после моей смерти. Я не издавал его никогда. Рука не поднялась. Мне казалось, что все сразу проведут нужную параллель между героем моего рассказа и мной. — Кувырков горько усмехнулся: — Это могло повредить моей карьере, моей славе. Берковский был прав: я всегда и все делал из тщеславия. А талантами мы были равны. Только таланты эти были разными. Я зря тогда завидовал. На мою долю тоже выпали и похвалы, и ругань, и признание. Я был тогда очень молод, поэтому дал волю своей зависти. Я поджег бумаги и в тот же самый миг понял, как все это глупо, ведь он может написать другое, еще более талантливое. Знаешь, я вдруг обрадовался. Я понял, что не совершил ничего непоправимого. Я же не знал, что Берковский через месяц утонет и уже ничего не успеет написать… — Кувырков замолчал и долго восстанавливал сбитое слезами дыхание. — Жизнь наказала меня. Он умер в двадцать пять, а мне судьба отмерила девяносто один. Я словно прожил и за себя, и за него. И всю жизнь надо мной мечом палача висела эта история. Мне нечего было бояться, Обо всем, что произошло, знали только я и Всеволод. Да никто и не думал подозревать меня в этом глупом поджоге, ведь все знали, что мы самые лучшие друзья. Но я-то об этом помнил! Я думал, что напишу этот рассказ, и мне станет легче. Я написал его еще в двадцатом году, но так и не осмелился отдать в печать. И не осмелюсь уже. Это сделаешь ты, Митенька.

— Я? Дед, ты понимаешь, что говоришь? Я литературовед, я могу тебе сказать, что будет. Параллели, которых ты боялся, отыщутся сразу же!

— Что поделаешь? — вздохнул Кувырков.

— Это перечеркнет все твои заслуги. Люди такого не прощают.

— И правильно делают, — грустно улыбнулся Кувырков. — Такое нельзя прощать…

Он помолчал, прикрыл глаза, снова набрался сил и задал внуку вопрос:

— Ты сделаешь это, Митенька? Я могу на тебя положиться?

— Но почему ты меня просишь об этом? Почему не маму?

— Ты всегда лучше понимал меня. Всегда был мне ближе, Митенька. Ты мне не ответил. Ты напечатаешь рассказ?

— Не знаю, дед.

В глазах больного сверкнула тревога:

— Ты должен мне обещать, Митенька!

Хлопнула входная дверь.

— Мама пришла, — тихо сказал Митя.

— Не говори ей ничего, — попросил Кувырков. — Она и так целыми днями плачет. А чего плакать-то? Пора мне, сколько уж прожил.

— Ты опять за свое, дед! Ты еще поживешь.

— Нет, Митенька. И не думай, что я пошутил и все забуду. Это мое завещание тебе, помни. И исполни то, о чем я тебя попросил. Обязательно исполни.