Варвара Денисовна улыбнулась Артему, но, увидев Вовку, тут же надела непроницаемую маску равнодушия и строго спросила:

— Что-то еще нужно?

— Да, — поспешил ответить Артем. — Не переписка, а может быть, какие-то воспоминания современников, критические статьи о Берковском.

— Для этого нужно обращаться не в отдел рукописей, — сказала Варвара Денисовна. — Я отведу вас к другому человеку.

Вовка просиял. Нет, правда, работать весь день под надзором бабы-яги — это же хуже всякой каторги!

Варвара Денисовна еще раз с подозрением оглядела Вовку и, возможно, заметила его радость, но промолчала, только осуждающе качнула головой.

— Идите за мной.

Вовка углубился в пожелтевшую газетную подшивку, изучая критические статьи. Артем перелистывал мемуары разных людей, так или иначе близких к Берковскому.

Работа была унылой и скучноватой. В Вовкиных глазах рябили непонятные термины. Он читал то хвалебные отклики, то совершенно разгромные статьи и свое мнение о Берковском как о человеке и писателе по этим противоречивым замечаниям высказать не мог.

Артем работал чуть повеселее. Конечно, воспоминания — это не критика, много интересного, забавного, а иногда и смешного.

Очень скоро он наткнулся на такой отрывок чьих-то воспоминаний:

«Бедняга Берковский! Известие о пожаре в его имении повергло меня в уныние. Валентин Кувырков сказал, что пожар — целиком вина какого-то слуги, который забыл в кабинете свечу. Слуга был пьян».

Так вот откуда у Савельева уверенность, что это дело рук пьяного слуги! Косвенное свидетельство Кувыркова — лучшего друга Берковского и единственного очевидца всего случившегося.

Артем сник. Может, правы все вокруг, говорящие о бесполезности их поисков? Откуда у них троих эта уверенность, что был намеренный поджог, а не случайный пожар по недосмотру?

Он молча показал Вовке отрывок, и Вовка понимающе кивнул.

— Все равно продолжаем искать, — просто сказал он, и настроение у Артема сразу улучшилось. — У меня еще кипа не просмотренных газет, — улыбнулся Вовка. — Я после сегодняшнего дня сам могу критиком работать.

Когда Артем уже отчаялся найти что-либо стоящее, ему на глаза попалась интересная дневниковая запись одного из друзей Берковского:

«Новый век встречали все вместе: Берковский, Кувырков и я — у издателя Данилы Степанова. Степанов, кажется, предложил Берковскому и Кувыркову выгодные контракты. Это очень хорошо. Степанов — милый человек. Я рад, что век начался в такой доброй и славной компании. Это та дружба, которая на всю жизнь».

Артем еще раз перечитал отрывок. «Новый век»… Те же самые слова, что и в записи Берковского. Это совпадение или…

Артема словно обожгло. Он до мелочей, до буквы вспомнил слова записи:

«Совсем недавно мы встречали новый век, совсем недавно у меня было столько надежд и планов.

Шаги нельзя измерять в длину. Шаги надо измерять в событиях. Событие — это шаг. Я шагнул в новый век очень неудачно. Все сгорело. Я не в силах это восстановить…»

Почему именно сейчас вспомнились эти слова? Что в них такого, что наталкивает на разгадку?

Везде Берковский говорит о себе: «я», «у меня» и только в одном месте у него прорывается «мы».

«Совсем недавно мы встречали новый век».

Что означает это «мы»?

Обыкновенное воспоминание о приеме у Степанова? Или «мы» — это Кувырков, Степанов, друг, который писал дневник?

Если так, то ответ напрашивается сам собой.

Артем похолодел и мысленно закончил запись:

«Я не вправе никого подозревать, но думаю, что пожар устроил… Валентин Кувырков».

Неужели это имя было написано карандашом в томике Пушкина?

Артем посмотрел на Вовку. Стоит ли делиться с другом такой бредовой догадкой? Может, это воспаленное воображение, уставший от мемуаров мозг сыграл с ним такую шутку?

Вовка перехватил его взгляд и спросил:

— Нашел что-нибудь?

— Кажется, да, — кивнул Артем. — Преступник, которого мы ищем, — Валентин Кувырков.

Вовка не особенно удивился, только поинтересовался:

— Почему?

— Прочитай этот отрывок. Новый век Берковский встречал с Кувырковым. Помнишь, в записи тоже есть про встречу нового века? Ну а дальше — из всех встречавших новый век с Берковским во время пожара рядом был только Кувырков.

— Так вот почему ни в дневниках, ни в письмах Кувыркова нет ни строчки о пожаре! — воскликнул Вовка. — И это именно он натолкнул всех на мысль о пьяном слуге!

— Ну да! Ему же нужно было отвести от себя подозрения. Ведь если его заподозрил Берковский, то мог заподозрить и кто-нибудь другой! Единственное, чего я не понимаю, — зачем он устраивал этот пожар?

— Из зависти, — коротко ответил Вовка и отвел глаза.

— Из зависти? — повторил Артем. — Разве можно из зависти сжечь все рукописи друга?

— Можно.

Вовка произнес это так тихо, что Артем, кажется не расслышал его. Он все твердил, что это жестокость, что друг так поступить не мог, что это просто глупо. А Вовка в это время вспоминал, как только вчера думал о том, что он способен был бы из зависти сжечь книгу с записью.

— Нам никто не поверит, — перебил он Артема. — Кувырков — известный писатель. Все скажут, что это наша фантазия.

— Ты думаешь?

— Я уверен. Хочешь, попробуй рассказать о своей догадке Варваре Денисовне. Посмотришь, как она отреагирует.

Вовка оказался прав. Варвара Денисовна лишь язвительно усмехнулась:

— Ничуть не сомневалась, что вы откопаете что-нибудь сенсационное. Фантазии вам не занимать.

Артем опустил голову.

— Конечно, прошло сто лет, — продолжала Варвара Денисовна. — Но я думаю, что и этот срок не позволяет вам порочить имя Кувыркова. Вот что может наделать ценная для науки запись, которая случайно оказалась в руках мальчишек! Лучше всего было отдать запись в архив. Впрочем, это и сейчас не поздно сделать. Во всяком случае, это будет честнее, чем возводить напраслину на известного писателя.

Мальчишки переглянулись, и Артем, запинаясь, признался:

— Книгу у нас украли.

— Украли? — глаза Варвары Денисовны удивленно округлились, но лишь на мгновение.

Уже в следующую секунду она ровно, без всяких эмоций, произнесла:

— Этого следовало ожидать.

И Артем съежился под ее уничтожающим взглядом. Сейчас было понятно, что к Артему она питает не больше симпатии, чем к Вовке.

Вовка угрюмо молчал и предпочитал вообще не встречаться с Варварой Денисовной взглядом.

Варвара Денисовна посчитала разговор оконченным, круто развернулась и, не попрощавшись с ребятами, пошла по длинному коридору архива.

— Убедился? — хмыкнул Вовка. — Теперь пошли домой. Надеюсь, архив нам больше не понадобится. Варвара Денисовна готова нас съесть и вряд ли станет еще в чем-то помогать.

— Это точно, — согласился Артем.

На душе было плохо и тоскливо. То ли от незаслуженных упреков, то ли от заслуженных. Сразу не разберешь. Да и кто может теперь дать ответ? Не Кувырков же? И на призрака надежды никакой. Он только и умеет, что пугать и делать пакости.

В таком отвратительном настроении друзья доплелись до дома.

— Виталька приехал! — вдруг радостно воскликнул Вовка.

Виталик приветственно махал им с балкона.

— Знаешь, Артем, — подумав, смущенно сказал Вовка. — Давай не будем говорить Виталику о нашей ссоре.

— Конечно, — согласился Артем. — Зачем нам об этом вспоминать? Мы же уже помирились.

Хорошо, когда у друга отличное настроение, когда друг спокоен и весел. Рядом с Виталиком у ребят очень быстро прошла хандра. Артем вернулся домой с ощущением победы, как и полагалось, ведь сегодня они с Вовкой нашли наконец ответ на загадку.

И пусть в это не поверила Варвара Денисовна. Было бы даже странно, если бы она беспрекословно приняла такую сногсшибательную версию.

Артем почему-то был уверен, что Владислав Геннадьевич и Савельев примут их разгадку с большим интересом.

Но, видимо, все взрослые так устроены, что принимают все ребячьи выводы за глупые фантазии. Савельев лишь весело рассмеялся в телефонную трубку, когда Артем сообщил ему о своем открытии.

— Милый мой! — сквозь смех сказал он. — Не спорю, это ново, свежо и даже авангардно! Вам нужно давать Нобелевскую премию за нестандартность мышления! До этого не додумается даже самый смелый литературовед! Кувырков — преступник? Кувырков — поджигатель? Да знаете ли вы, что Берковский и Кувырков были неразлучными друзьями?

— Знаю, — сказал Артем. — Но разве лучшие друзья не могли поссориться?

— Они же не дети! Даже если поссорились, никто из них не стал бы сжигать чужие рукописи. Такого в истории литературы никогда не бывало. Писатели обычно сжигают свои рукописи, а не чужие. Вы меня понимаете?

— Да, конечно.

— И не расстраивайтесь, дорогой! Ошибки бывают у всех. Только строже относитесь к своим предположениям, договорились? — И Савельев снова весело расхохотался.

Артем на него даже не обиделся. Как можно обижаться на человека с таким искренним, приятным смехом?

Надежда оставалась только на Владислава Геннадьевича, но и тот разбил ее в прах.

— Артем? — обрадовался он. — Как хорошо, что ты мне позвонил! Я сам собирался набрать сегодня твой номер. Завтра я уезжаю в санаторий «Лесная тишина». С другом-писателем. На две недели. Ну как у вас дела? Что новенького?

Артем вкратце изложил все, что ему сегодня удалось узнать в архиве.

— Ну, братец, — протянул Владислав Геннадьевич. — Честное слово, не знаю, как к этому отнестись… Ты не обижайся, но предположения предположениями, а Кувырков тут ни при чем.

— Но почему? — воскликнул Артем. — Почему вы сразу становитесь на его защиту? Потому что он известный писатель?

— Отчасти поэтому, но отчасти просто потому, что не верю. Ни единой стрункой, ни единым уголком души не верю. Даже не знаю, как вам такая мысль могла прийти в голову. Вы на ложном пути. Помяните мое слово — оставьте Кувыркова в покое. Поищите злоумышленника среди слуг. Надеюсь, что к моему возвращению вы порадуете меня какой-нибудь более правдоподобной версией.

После такого разговора Артем был в полном отчаянии. Весь вечер он думал только об этом. Весь вечер он слонялся по квартире без дела. Мама даже решила, что он заболел, и заставила измерить температуру.

Температура была нормальная, но щеки Артема горели ярким пунцовым цветом.

— Ложись-ка сегодня пораньше, — посоветовала мама.

Артем послушно лег в постель. Это лучше, чем слушать ее встревоженные вопросы.

Сон, конечно, не шел. Да Артем и не торопился засыпать. Он снял очки, и очертания комнаты совсем расплылись в темноте.

Когда-то давно, когда ему было лет пять, он любил вот так всматриваться в плавающие контуры мебели. Тогда комната казалась каким-нибудь сказочным дворцом или неизвестной планетой.

Теперь изменившаяся комната пугала. Артему вдруг показалось, что сейчас из шкафа вынырнет призрак. Он быстро нацепил очки и зажег ночник. Комната снова стала привычной и знакомой. Он облегченно выдохнул и прислушался к торопливому, испуганному биению сердца.

Артем не стал выключать ночник. Он сел и обхватил колени руками. Когда он был маленьким, такой же страх испытывал он от рассказов двоюродной сестры Вали. Это было поздними вечерами, на даче, когда за окном чернела такая же непроглядная темнота, как сейчас.

Валя была на пять лет старше его и знала кучу историй про ведьм, про колдунов, про нечисть. Это было так жутко! Но, странное дело, этот страх притягивал к себе, щекотал, манил, и Артем сам каждый вечер просил сестру рассказать что-нибудь пострашнее.

Артем улыбнулся. Интересно, а Валя помнит об этом? Она теперь совсем взрослая, учится в институте и недавно приходила к ним в гости со своим женихом.

А еще Валя умела делать красивые медальоны. Когда свеча оплавлялась, она подставляла чайную ложку и собирала горячий парафин. Потом парафин остывал, она осторожно вынимала его из ложки, протягивала сквозь него нитку и дарила медальон Артему. Медальон был очень хрупкий, Артему никогда не удавалось довезти его до города, но как он радовался такому подарку!

Мысли Артема прервал телефонный звонок.

Артем удивленно поглядел на часы — половина двенадцатого. Кто это так поздно?

Звонил Виталик.

— Привет! Не спишь еще?

— Нет, — приглушенно ответил Артем, покосившись на дверь родительской спальни: мама всегда ругалась из-за таких поздних звонков.

Артем решил, что ругани лучше избежать, поэтому аккуратно подхватил телефонный аппарат и протянул шнур в свою комнату.

— Я вот почему звоню, — сказал Виталик. — Я вдруг подумал, кто же оторвал кусок записи? Кувырков?

— Может быть.

— Почему же он не вырвал весь лист?

— Не знаю.

— А может, это сделал сам Берковский?

— Зачем?

— Может, он написал имя Кувыркова, а потом понял, что ошибся?

— Короче, ты тоже решил защищать Кувыркова, — со вздохом заключил Артем.

— Я никого не хочу защищать! Я просто задаю тебе вопросы.

— Я не знаю ответа на них.

Артем положил трубку, но не стал уносить аппарат в коридор. Зачем лишний раз шуметь? Пусть телефон до утра постоит в его комнате.

Артем снова был в тупике. Раньше он полагал, что стоит только открыть имя поджигателя, и все сразу встанет на свои места. Теперь имя было установлено, а вопросы никуда не исчезали. Только появлялись все новые и новые.

За окном равномерно шумела трасса. Артем давно, с самого детства, привык к этому шуму.

Он успокаивал и убаюкивал. Глаза начали слипаться.

Артем снял очки и потянулся к кнопке ночника. Но тут ночную тишину снова разрезал телефонный звонок.

Артем поморщился и подхватил трубку.

— Алло! — сердито сказал он, но трубка молчала. — Алло! Виталька, кончай фокусы! Это ты?

Трубка молчала, и Артем уже хотел положить ее на рычаг, когда услышал тихий, шелестящий голос:

— Все кругом горит…

Артем вздрогнул и растерялся.

— Не нужно копаться в пепле… Это никому не проходит бесследно… Огонь и пепел всегда вместе…

* * *

Берковский прошел в библиотеку и сел в кресло рядом с круглым изящным столиком. Он открыл томик Пушкина и пробежал глазами несколько строчек. Потом решительно отодвинул от себя книгу.

Мозг не хотел отвлекаться, не хотел погружаться в чужие мысли, не хотел воспринимать ничего другого. Мозг был направлен на решение одного вопроса: кто и зачем поджег ночью кабинет?

Наверное, нужно обратиться в полицию, чтобы учинили следствие. Наверное, полиция очень скоро сможет назвать ему имя злоумышленника.

Но что тогда делать Кувыркову с карьерой, с творчеством, с контрактом у Данилы Степанова?

Берковский вздрогнул, в мыслях впервые назвав преступником своего лучшего друга.

Имеет ли он право брать на себя роль судьи? Имеет ли он право ставить под сокрушительный удар жизнь друга?

Но ведь Кувырков первым нанес ему удар. Сильнейший, может, даже смертельный. И можно ли после этого считать Кувыркова своим другом? Конечно, нет.

Берковский схватил карандаш, но не обнаружил на столе бумаги. Под рукой была только книга. И он быстро, лихорадочно стал писать на последней странице.

Поверять свои мысли бумаге давно вошло у него в привычку. Так было легче. Он словно выплескивал всю боль, все тревоги.

«Я не вправе никого подозревать, — писал он, — но думаю, что пожар устроил Валентин Кувырков».

В коридоре Берковский уловил голоса и прислушался.

— Барин не велел тревожить.

— Пусти, Иван, мне можно, — сказал Кувырков и решительно открыл дверь библиотеки.

Берковский вопросительно поднял глаза и отложил карандаш.

— Все хандришь? — улыбнулся Кувырков. — Так, брат, не пойдет! Что случилось, то случилось.

Берковский кивнул и жестом пригласил его присаживаться. Кувырков занял кресло по другую сторону инкрустированного столика.

— Пойдем прогуляемся, — предложил Кувырков. — Во дворе дышать нечем. Кругом дым.

Берковский молчал и в упор смотрел на Кувыркова. Секунды для Кувыркова растянулись в вечность. Он не смог выдержать пристального взгляда, смешался и отвел глаза.

— Почему ты на меня так смотришь? — выдавил он.

Берковский не ответил. Медленно, словно взвешивая и проверяя каждое слово, он произнес:

— Я хочу подарить тебе один сюжет. Для маленького рассказа. Или для большого романа. Это уж как хочешь.

— Сюжет? — удивленно пробормотал Кувырков. — Зачем?

Но его вопрос снова остался без ответа.

— Из этого может получиться неплохая забавная вещица, — усмехнувшись, продолжал Берковский. — Послушай. Думаю, что ты будешь мне очень благодарен. Один человек решил, что его друг намного талантливее, чем он сам.

Кувырков вздрогнул, а Берковский снова усмехнулся.

— Это было чистейшим вздором, но человек решил убрать своего друга с дороги. Он нашел глупый и даже смешной выход из положения. Он сжег все рукописи друга. Ночью. Когда весь дом спал. Пользуясь доверчивостью и гостеприимством хозяина.

Кувырков вскочил и зло бросил:

— Зачем ты мне это говоришь? Ты повредился в уме! Ты… Я ни секунды не намерен оставаться в твоем доме! Вели сейчас же подать лошадей до станции! Я уезжаю!

Берковский кивнул и пошел к окну. Кувырков снова упал в кресло. И тут заметил раскрытую на последней странице книгу. Его глаза остановились на словах, написанных карандашом: «Думаю, что пожар устроил Валентин Кувырков».

Он почувствовал, как внутри все задрожало, и быстро глянул на Берковского, высунувшегося в окно. Эту запись необходимо уничтожить! Но как? Треск вырываемого листа Берковский услышит!

— Иван! — прокричал в окно Берковский. — Заложи лошадей господину Кувыркову. Он уезжает.

Кувырков нервно закашлялся и, перекрывая один звук другим, торопливо оторвал кусочек бумаги со своим именем. Потом порывисто встал и шагнул к двери.

Когда Берковский вернулся к столику, Кувыркова в библиотеке уже не. было.

Берковский грустно опустил голову. Правильно ли он сделал? Или только напрасно обидел человека подозрением?

Книга по-прежнему лежала на столике. Раскрытая на последней странице. Четко и резко выделялась на бумаге карандашная запись. Но кусочек листа был оторван. Имени преступника на бумаге больше не существовало.

Берковский горько улыбнулся. Значит, его подозрения оказались верными. И теперь он не знал, что страшнее и тяжелее — лишиться всех рукописей или потерять друга.

Кувырков ехал к станции. Кусочек бумажки, торопливо сунутый в карман жилетки, жег грудь. Этот кусочек словно становился отныне свидетельством его преступления.

Кувырков долго не решался притронуться к карману, но потом одним решением, одним движением вытащил обрывок, скомкал его и бросил по ветру.